Балласт

Балласт

С утра зарядил мелкий дождик, а под дождём не хочется ни гулять, ни вообще шевелиться. Валяюсь, читаю старинную фантастику на старинной же читалке, ещё электронной, я её недавно купил на блошином рынке. Удобная, кстати, штука: в неактивном состоянии сворачивается в рулончик, а по необходимости разворачиваешь, и читаешь. Можно листать, можно искать по оглавлению, а можно и управлять голосом. Можно читать в пассивном режиме, как бумагу, а можно и в темноте, сама будет светиться. И в руке лежит приятно, и на ощупь почти как бумажная книга.

Сегодня мне попались классические рассказы Лукьяненко, вот я и сравниваю то, что написано тогда, с тем, что имеется сейчас. Любопытная складывается картинка: с одной стороны, многое угадано правильно, а с другой, во многом ошибся, что впрочем, нормально: ну не пророк же он, в самом деле! Зато интересно. Пишет Лукьяненко о мальчике с необыкновенными способностями, который ищет своё место в сложном мире... Счастливчик! Этому мальчику ужасно повезло, что его родители вовремя озаботились, и провели все необходимые манипуляции, и ещё больше повезло, что изменения закрепились правильно, и не дали негативных мутаций. Повезло и в третий раз, когда его способности оказались востребованными, что бывает очень даже не всегда.

А вот мне не повезло. Я принадлежу к несчастным трём тысячным процента людей, которым такие операции противопоказаны, а особых способностей я не имею. По той же причине мне нельзя имплантировать гель-кристаллы, так что обучение для меня возможно только по старинным методикам — времён Джона Локка и Антона Макаренко. Так что я частичка балласта. Название, конечно же, неофициальное, зато очень точное, я на него не обижаюсь. Общество будет нас кормить до старости, а мы взамен, при всём своём желании, вряд ли что сумеем дать. Такие дела. У меня даже нет встроенного чипа с идентификатором, средствами связи и прочими нужными вещами: не приживаются. Приходится пользоваться стародревним браслетом.

— Андрюшка!

Это Саулешка пришла, не боится сырости девчонка.

— Андрюшка, ты дома?

Высовываюсь в форточку:

— Дома я! Заходи, чего мокнешь?

— Ничего я не мокну, я в плаще и с зонтиком.

— Всё равно заходи!

Саулешка аккуратно развесила свой плащ, в уголку поставила сушиться зонтик. Это бессмысленно: гидрофобная ткань совершенно сухая, но Саулешка такой человек, всё у неё должно быть аккуратно.

— Куда мне садиться?

— Да куда хочешь!

Садится в своё любимое кресло, закутывается в свой любимый плед.

— Хочешь, разожгу камин?

— Если не затруднит, то буду признательна.

Да. Что-то случилось. Надо расспрашивать, а то сама ничего не расскажет.

— Какие новости в этом лучшем из миров?

— Все новости этого мира ты можешь узнать из телика или слазить в тырнет. А вот что касается лично нас, я сейчас расскажу.

Камин давно заряжен дровами и растопкой, осталось только открыть задвижку и чиркнуть спичкой. Спички, кстати, мы делали вместе с Саулешкой на уроке химии.

— Внимательно слушаю.

— Андрюша, кем ты мечтаешь стать?

Хм... Неожиданный вопрос. Кем бы я ни мечтал, мне это не светит. Гель-кристалл мне, как и Саулешке, противопоказан, а без него современное обучение невозможно. Так что никакой работы, требующей высокой квалификации нам не светит.

— Ты и сама знаешь, хочу я быть астронавигатором, но готов работать даже мусорщиком.

— Мусорщиков как профессии не существует. А вот что ты скажешь о том, чем занимался Рудый Панько?

Зараза всё-таки эта Саулешка. Постоянно заставляет шевелить мозгами.

— Рудый Панько... Это пасечник у Гоголя?

— Молодец, Андрюшка, именно пасечник и именно у Гоголя.

И замолчала. Я вытерпел целую минуту и поторопил её:

— Быть пчеловодом я согласен. Надеюсь там не пчёлы-мутанты?

— Нет, пчёлы самые обычные. Только есть две маленькие особенности...

И опять замолкла.

— Саулешка, я тебя сейчас укушу! Быстро говори, что за особенности?

— Во-первых, там почему-то требуется семейная пара. — Саулешка исподлобья внимательно глядит на меня. Красивая она девочка, мне нравится. Узкое лицо, высокие скулы, миндалевидные глаза, с неявно выраженным эпикантусом, волосы угольно-чёрные, почему-то матовые, не блестящие, но это тоже красиво. Выглядит как грозовое облако. Губы сжаты в ниточку, антрацитовые зрачки напряженно сканируют мои глаза: мои ответы для неё крайне важны. Я широко улыбаюсь:

— Если семейную пару создавать с тобой, то я категорически согласен.

На лице Саулешки облегчение, но голос всё равно ещё напряжённый:

— Вторая особенность серьёзнее. Работа предлагается на Марсе.

Я улыбаюсь ещё шире:

— Это замечательно! Раз ты пришла с этим вопросом, значит, ты уже согласна лететь. Это первое. А во-вторых, с Марса ты от меня точно не убежишь!

Соль шутки в том, что у Саулешки редкая разновидность агорафобии: она боится космоса, и несколько месяцев в космическом корабле для неё могут стать смертельными. Так что на Марс путь в один конец.

— Андрюшка, ты, правда, согласен?

— Конечно. Ты очень рассеянная, Саулешка, не замечаешь, что я не просто твой друг. Я люблю тебя.

Саулешка перебралась ко мне на диван, обняла и уткнулась носом в ключицу.

— Андрюшка, а почему ты мне это раньше не говорил?

— Боялся. А вдруг ты меня прогонишь?

— Дурак! А я мучалась, всё думала. Я же не знала, как ты ко мне относишься.

Молчу. Не говорить же правду, что люблю я совсем другую девочку... Вернее женщину. Лида на три года старше меня, она научила меня целоваться и всему остальному, но как только выяснилось, что я балласт, тут же дала мне отворот-поворот. А сейчас она вышла замуж за пилота-атмосферника, и работает вместе с ним, тоже пилотом. Он — первый пилот, а она второй пилот дирижабля. Видел я их дирижабль. Красивый. Очень похож на космический буксир, только поменьше. Забавно, но настоящие пилоты, космические, даже к водителям буксиров, а не то, что к атмосферникам, относятся так же, как Лида относится к балласту. Забавно это и грустно. Человек всё-таки имеет в себе слишком много звериных черт, и не может не выстраивать иерархии: эти лучше, эти хуже, эти правят, а эти работают. И работа бывает престижная и не очень. Впрочем, сейчас любая работа престижна: с тех пор как всю основную работу свалили на роботов и автоматические заводы, людям трудно найти себе место: вон, сколько моих знакомых маются: кто-то проводит экскурсии, а кто-то толкается в массовках, изображая из себя бандитов 90-х позапрошлого века или депутатов Госдумы в комедийных шоу. Эти именуют себя артистами. Но там деление ещё более лютое: тем, кто получил роль "со словами" страшно завидуют те, кто кривляется молча. А вместе они дружно завидуют тем, у кого роли второго и первого плана... Ещё есть масса художников, композиторов, журналистов, поэтов, произведения которых публикуют тиражами от трёх до трёхсот экземпляров. Правда, бывают тиражи и побольше, вплоть до миллионных, но далеко не у всех, и даже не каждый год такие тиражи печатаются.

— О чём ты думаешь, Андрюша?

— Думаю о том, что свадьбу мы устроим в "Астре".

— Зачем? Мы просто распишемся, а отметим здесь. Пригласим ребят из нашего класса, да и всё. Здесь разместятся восемь человек?

— Да за глаза. Сложим стенки, вот и получится комната почти в сорок метров. А танцевать будем на улице.

— Андрюша, а давай просто распишемся, а свадьбу затевать не будем?

— Почему?

— Ну, понимаешь... Рейсовик на Марс приходит послезавтра, а следующего ждать два месяца. Ну... а вдруг они там на наше место найдут других?

— Тогда чай пить не будем. Одевайся, сейчас же пойдём расписываться.

Через полчаса регистраторша в ЗАГСЕ быстренько выдала нам свидетельство о браке, и мы снова вышли под дождь.

— Саулешка, а ты наверняка мечтала о пышной свадьбе, красивом платье, фате...

— Никогда не мечтала о таком — перебила меня Саулешка — Знаешь, я всегда считала что главное — это чувства, а ритуалы нужны только как подпорка. Чувства у нас есть, правда, у меня такое ощущение, что ты меня взял из дружбы, симпатии, жалости, наконец, или даже солидарности, а любви в тебе самая капелька, но мне хватает. Я и в этой капельке могу утонуть.

Я крепче прижал к себе Саулешку, и гляжу вперёд. Мне стыдно. "Женщина видит нутром, а нутро у неё — всё что под кожей", говаривала моя мама, и, похоже, она права.

— Слушай, вот ведь как обидно — горячо зашептала Саулешка — Из-за каких-то соплей мы лишены главного права, права работать!

Молчу. Саулешка права, хотя гель-кристалл на сопли вовсе даже не похож, хотя тоже полужидкий и серенький цветом, но зато отчетливо отливает металлом, и если смотреть на просвет, внутри видны грани. Но кое в чём она права: гель-кристалл помещают как раз туда, где зарождаются сопли: в гайморовы и фронтальные пазухи. Так как гель-кристалл обладает бактерицидными свойствами, то насморк его носителям больше не грозит. А ещё в гель-кристалл загружены все на свете школьные и университетские знания, и человеку достаточно теперь подтянуть практические навыки, и он может приступать к любой работе. Даром что работы для людей как раз и мало, несмотря на трёхчасовой рабочий день.

— Саулешка, не беги так быстро. Я ведь должен невесту внести в дом, а ты всё удираешь.

— Я думала, ты всё на свете забыл. — засмеялась она, взбираясь ко мне на руки.

Сначала в дверь шагнули наши мамы, благо дверь в моей конуре квадратная: два десять как высоту, так и в ширину. Следом, тоже плечом к плечу, вошли наши отцы. Мой батя не мелкий: в молодости он брал призы на чемпионатах по вольной борьбе в полутяжёлом весе, но Саулешкин папа выше моего на полголовы, хотя в плечах ненамного шире. Он, было дело, в боевых пловцах служил, но из-за травмы его уволили с военной службы. Уселись они демонстрируя единство: мамы на диванчике, а папы по бокам, в креслах. Сели и стали напряжённо смотреть на нас. Надо полагать, что мы должны что-то осознать и как-то правильно отреагировать. Знать бы еще, что и как.

— Саулешка, пойдем, что-нибудь к чаю приготовим.

— Пойдём, милый.

Правые брови у мам синхронно и симметрично встали домиком. Ох, устроят они нам!

На кухне я быстренько нарубил бутербродов с колбасой и сыром, а Саулешка накидала на тарелки конфеты и пирожные, доставленные курьером.

— Угощайтесь, дорогие родные.

Первой открыла рот моя мама, но посмотрела на безмятежно улыбающуюся Саулешку, и сунула в рот бутерброд. Уже прожевав, она сказала явно совсем не то, что готовила всю дорогу к нам:

— Что ты за хозяин такой, Андрей, у тебя даже бутерброды нарезаны как попало.

— Как саблей из-за угла — поддержал её папа.

— Ну что вы — мило улыбнулась Саулешка — Андрюша так старался нарезать эти дизайнерские бутерброды, и получилось, на мой взгляд, просто шикарно. Высокохудожественно.

Но маму так просто не остановить.

— И главное, Андрей, что за странная идея тащить девочку на другую планету? Ты знаешь, что это для неё очень опасно?

Я снова не успел открыть рта, Саулешка снова бросилась на мою защиту:

— Мама, это целиком и полностью моя идея, и Андрюша был в неведении до самого последнего момента.

-Может быть. — солидно пробасил саулешкин папа — но что за странная мысль заниматься грубым физическим трудом, недостойным истинного интеллигента?

— Отнюдь! — солидно возражаю я — труд пчеловода воспет ещё великим Гоголем. Вспомним, к примеру, образ Рудого Панько.

Зрачки у наших визави замерли. Наверняка все проверяют информацию через гель-кристалл. Проверили, лица оживились, пошла работа мыслей: как парировать мой выпад.

— Вы бы ещё подались в землекопы. — презрительно фыркает мой папа.

— И среди землекопов бывали не самые последние люди. Могильщик в "Гамлете" был из опальных придворных датского короля. Аристократ! — Саулешка, похоже, тщательно готовилась к сражению.

— Дети, мы с Иваном Кузьмичом ходили в правление Союза композиторов, а мы там не последние люди. — Саулешкин папа многозначительно поднимает палец— Вас берут на работу. Сауле берут помощником секретаря, а тебя, Андрей, инспектором цеха настройки при Союзе композиторов.

— Ага, председателем акустической комиссии — буркнул я еле слышно, но Саулешка уловила, а вслух сказал — Папа, у меня нет музыкального слуха. Совсем нет, но вы об этом видимо позабыли.

Наши отцы поскучнели. Всё-то они знают и помнят: вон, как засуетились, подняли связи, перед кем-то одалживались, даже создали никому не нужные должности в никчемушной конторе... и выходит зря?

Зря.

Сауле (вот умница, не ожидал) закончила прения прочувствованной речью:

— Милые наши родные, вы уж простите нас великодушно, но вопрос уже решённый. Мы решили упорхнуть из ваших гнёзд, и уже завтра будем любоваться звёздами в иллюминаторе.

На звездолётах иллюминаторов не бывает: так уж они устроены, а жаль. Представляете, как было здорово сидеть в кресле у штурвала, и сквозь хрупкое стекло, или даже сверхпрочный сталепласт смотреть на звёзды или даже планеты с кометами... Но это невозможно: на звездолётах иллюминаторы не предусмотрены. Да и звездолётов у человечества ещё нет, ну, разве что те автоматические кораблики, что посланы к ближайшим звёздным системам, и доберутся до них лет через пятьсот, а может и больше. Но всяко они прибудут к звезде назначения уже после того, как этих звёзд достигнут настоящие звездолёты, которые ещё следует изобрести, а до того — открыть принципы, на которых эти грядущие звездолёты будут передвигаться. А пока мы летаем только внутри Солнечной системы, и даже пояс Койпера, и тем более, облако Оорта для нас не ближний свет. Хотя, между ближайшими планетами и поясом астероидов движение довольно оживлённое. Скажем, наша "Пристень" ходит по маршруту Земля-Марс, в числе других семи рейсовиков. "Пристень" не самый современный из них: ему уже больше сорока лет, да и по размерам очень даже средненький: всего около пятисот метров в диаметре основного тела. У нас в посёлке стадион, кстати, точно такого же размера. "Пристень" выглядит совершенно так же, как и остальные космические корабли, подобно тому, как похожи между собой корабли и самолёты схожего назначения. Центральное тело "Пристени" представляет собой пятисотметровый шар белого цвета, со стенками пятиметровой толщины из армированного бетона, свинцовых прокладок и прочих материалов, защищающих от космических излучений. Так что иллюминаторы разместить тут просто невозможно, только и имеются по всей поверхности башенки с детекторами, излучателями и прочими приспособлениями, помогающими управлять этой машиной. А внутри — каюты, спортзалы, плавательные бассейны, рестораны для крутых и столовые для пассажиров попроще. Ну и рубки управления со всяким прочим, куда же без них. Грузы в самоходных контейнерах размещены в двенадцать рядов, вдоль кронштейнов двигательных опор. Выглядит это не слишком эстетично, но в космосе лобового сопротивления нет, так что заботятся лишь о балансировке грузов, чтобы было меньше хлопот с управлением. А от шара метров на триста, на ажурных консолях, вынесены назад и в стороны основной и вспомогательные двигатели с собственными ядерными установками. Ну понятно, зачем вынесены: радиация вещь суровая. Военные корабли выглядят намного изящнее: у них сигарообразные тела, хотя, по сути, они, так же как и гражданские, имеют в основе шарообразные конструкции, только составленные в ряд, и сверху ещё покрыты единой бронёй. Дирижабли жёсткой конструкции Цеппелина, строились по тому же принципу, я читал о них.

Многие не понимают, зачем Земле иметь военный флот, когда внешней угрозы не существует, но это неверное мнение: когда мы выйдем, наконец, за пределы Солнечной системы, вполне вероятна встреча с иными цивилизациями, так что лучше заранее иметь весомую дубину для начала добросердечного диалога. Ну и рука, которая держит эту дубину, должна быть хорошо тренированной. И не надо забывать об опасности мятежей: колонии буржуев и феодалов имеются и в поясе астероидов, и в летающих городах Венеры, и даже на Меркурии.

-Андрюша, мне опять тревожно. Давай споём!

— Давай.

— Тогда запевай.

У меня плохой слух и скверный голос, но Саулешка ещё с детского сада почему-то любит моё пение. В садике она даже отказывалась спать, пока я ей не спою, воспитатели меня всегда вызывали "усыпить невесту". Вот и сейчас она удобно устраивается на моих коленях, и тычется носом мне в шею. Волосы щекочут мне нос, и я фыркаю.

— Ну, давай, мою любимую.

Я запеваю:

На улице дождик с ведра поливает

С ведра поливает, землю прибивает...

Я пою и смотрю на низкий свод пещеры, на котором скачут отблески костра. Пещера, естественно, не настоящая: просто наша каюта так декорирована, да и огонь не настоящий, хотя на цвет, запах и на ощупь почти не отличить. Я ещё при заказе билетов указал, что каюта должна быть самой маленькой из одноместных, хотя и с двухместной кроватью. Кто-то даже пошутил, застелив кровать не бельём, а шкурами. Шкуры, конечно же, синтетические, но почти не отличить от настоящих, но нам всё равно очень понравилось. Спасибо им, шутникам. Хотя, возможно никто и не собирался шутить, просто декоратор свёл в единый стиль и отделку каюты и кровать.

Саулешка весь маршрут от воронежского космопорта и до кровати в каюте благополучно проспала: это по рекомендации её врача. А уже в каюте её посетил капитан корабля и долго расспрашивал, по своей ли воле Саулешка отправилась на другую планету. Успокоился он, только проверив все документы и связавшись с врачом. Я, во время этого разговора, сидел в другой каюте, под присмотром двух... не знаю, матросов, наверное, и боевого робота. Тоже мне, нашли похитителя. Хотя... Наверное всяко бывает, и капитан прав.

Мы с Саулешкой поём до самого обеда, который приносят нам в каюту. Живой стюард приносит! Когда выяснилось, что Саулешка, несмотря на агорафобию, отправилась на Марс, все почему-то решили, что инициатор полёта я, а она — моя несчастная жертва, вроде старинных дурочек, жён декабристов. Саулешка поначалу пыталась объяснять, что всё как раз наоборот, но бесполезно.

Я-то даже и не пытался.

Ну ничего, не столь долго ждать, можно и потерпеть до посадки на Марсе.

Посадка на Марс прошла легко и просто. Штатно, как говорят космонавты. А что там сложного: "Пристень" как и все нормальные космолёты, никогда не садится на поверхность. Он построен в космосе, работает тут же, а потом, когда срок службы истечёт, его тут же и разберут. А может, и нет: я слышал, что старые корабли набивают под завязку опасным мусором, да и отправляют на Солнце. Утилизируют так. А что? Дёшево и сердито.

Но "Пристени" до утилизации долго, может ещё лет двести служить, как бы не больше. Он летает по орбите между Землёй и Марсом, перевозя людей и грузы. Когда приближается к Земле, то контейнеры отстыковываются, и переходят на грузовую орбиту, откуда их потом, по мере надобности, заберут. На их место приходят другие контейнеры. За пассажирами приходит пассажирский лайнер, или даже несколько, если пассажиров много. Лайнер это такая дура, похожая на сплющенную сигару, согрешившую с утюгом и отрастившую несуразно короткие и кривые крылья. Крылья, когда лайнер приближается к поверхности, увеличиваются чуть ли не вчетверо, и лайнер приземляется как самолёт. Взлетает тоже, и на большой высоте крылья укорачивает.

На Марсе процедура повторяется: к "Пристени" подошел лайнер, пассажиры перешли на борт, а мы заняли их места. Потом лайнер отстыковался, и приземлился уже в марсианском космопорту Олимп. Между прочим, удобная площадка: на плоской вершине замёрзшего вулкана, поднимающегося над плотными слоями атмосферы Марса. А с вершины на поверхность ведут несколько автомобильных и железных дорог.

Когда по переходной кишке шли в марсианский лайнер, Саулешку здорово трясло, несмотря на принятые успокоительные.

— Андрюша, расскажи что-нибудь! Ну, хотя бы историю Марса.

— Ты хочешь сказать, что отправилась к чёрту на кулички, и толком не знаешь куда?

— Угу.

— Здорово. Ну ладно. Про космологию я говорить не буду, проходили на астрономии, а вот про терраформирование Марса почему-то на уроках даже не упоминалось. Тут получилось очень смешно. О том, что на Марсе нужно создать атмосферу, говорили много и по-разному, но способы её создания предлагали самые идиотские. Например, создать заводы, по производству дыма, или ещё много подобных глупостей. Но, слава богу, нашлись два умных человека, академики Сергей Мерзликин и Хао Янь, которым ещё во времена студенчества, попалась брошюрка простого школьного учителя, который разработал теорию и методику терраформирования Марса. Академики, основываясь на этой брошюрке, создали научно-практический аппарат, и добились открытия работ в этом направлении. Был создан флот буксиров, собирающих ледяные астероиды и кометы, и стаскивающих их к Марсу. Там лёд разделывали, отделяя воду от аммиака, и вырабатывая кислород. Аммиак, на орбитальных заводах, превращали в азот, кислород нужен и так, в чистом виде, а больше всего по объёму понадобилось воды. Кстати, на примесях, которые получили при очистке кометного и астероидного льда, до сих пор работают марсианские химические заводы.

— Это сколько же было примесей?

— Несколько десятков кубических километров. Из них сформировали ещё три марсианские луны. Будешь смеяться, но сейчас на Марсе ширится движение за запрет использования материала новых лун в промышленности.

— Почему?

— Они получились очень красивые, разноцветные. Кроме того, появилась мода на размещение разных зеркальных изображений по поверхности новых лун, в общем, народ развлекается, как может.

— Интересно, а разноцветные отчего?

— Чтобы ценное сырьё не испарялось, затянули плёнкой.

-А как защищаются от излучений, ты знаешь?

— Знаю. Вокруг Марса разместили ядерные реакторы, которые генерируют магнитное поле, так что тут вполне безопасно.

— Здорово. А вот я ещё не поняла, как Марс согрели.

— О, это была непростая задача, но и её решили весьма изящно: вокруг Марса разместили больше трёхсот зеркал, которые стали освещать и согревать поверхность. На Марсе только последние лет двадцать стали иногда организовывать ночи, а до того там царил сплошной полдень, причём, как на экваторе, так и на полюсах.

— Погоди, а как же движение воздуха? Всякие там циклоны?

— Это, Саулешка, ещё одна хитрая особенность Марса. Зеркала по особой программе переключают — одни затемняют, для других наоборот увеличивают яркость, вот и возникают атмосферные завихрения.

— Здорово! Но мне непонятно...

— Сауле, я не математик и не метеоролог, объяснить не сумею. Вот ты сама, наверняка, лучше и быстрее разберёшься, у тебя мозги в эту сторону лучше заточены.

— Ладно, сама разберусь.

— Тогда и мне объяснишь, только попроще.

— Само собой.

На поверхности нас ждали пассажирские железнодорожные составы. Целых три состава по пятнадцать вагонов пригнали, ещё бы, как мне сказали, на этот раз прибыло почти пять тысяч человек. Из здания космопорта в вагоны мы прошли в них по такой же кишке, как и в воронежском космопорту, только специально для нас, её сделали непрозрачной. И вагон, в котором мы с Саулешкой разместились, тоже с непрозрачными окнами. Именно поэтому мы ехали в полном одиночестве: всем остальным было любопытно посмотреть на Марс, не страдать же им от чужих причуд. Я прекрасно представляю себе весь наш путь: поезд двинулся по голой безжизненной равнине от космопорта вниз по склону. Постепенно, по мере углубления в плотные слои атмосферы камни покрываются инеем, потом иней уплотняется, появляется снег и лёд. Ниже сформировались ледники, опускающиеся до двух-трёх километров над уровнем моря. Собственно, ледники эти созданы искусственно: в естественных условиях им бы расти несколько тысячелетий, а столько времени со времён терраформирования, естественно, не прошло. А ниже всё как в учебнике географии, иллюстрация к понятию "Высотная поясность": ниже ледяной пустыни начинается тундровая растительность, потом более теплолюбивая, и наконец мы оказываемся среди природы Средней полосы России, и останавливаемся на станции. Пора выходить. Мы с Саулешкой вышли одни, а поезда укатили: переселенцев-специалистов ждут где-то в другом месте. Мы ни с кем не прощались, поскольку за время трёхмесячного полёта никуда из своей каюты не выходили. Саулешка, конечно, гнала меня прогуляться, но я видел, что она боится оставаться одна, вот и не ходил, даже когда она спала. Так ни с кем и не познакомился.

Вокзал, да. Я много видел картин художников-фантастов. Что-то мне в их творениях нравилось, что-то нет, но одно было общее во всех их картинах: лично я не хотел бы жить в домах, которые они нарисовали. Об этом я подумал, глядя на первый в моей жизни марсианский вокзал. Вокзал был совершенно земной, уютный, по виду, похож на Ржавский. Правда, надпись на фронтоне была с местным колоритом: "Сталинград Марсианский". И яблони по бокам здания имелись, только не цветущие, а увешанные спелыми яблоками. Я подошел к яблоне и спросил у женщины в железнодорожной фуражке:

— Можно попробовать?

— Отож! Берите за-ради бога!

-Спасибо! А два можно? Я хочу угостить жену.

— Да кушайте сколько хотите, на доброе здоровьечко!

— Спасибо.

Женщина смотрела на нас доброжелательно, с интересом, но продолжать разговор не стала. Я сорвал пару яблок, и понёс Саулешке, сидящей на узорчатой бетонной скамейке.

— Хочешь яблочка? Здешнее, только с ветки!

Саулешка добыла из сумки бутылку воды, и мы, помыв яблоки, дружно захрустели.

— Апорт!

— Что?

— Сорт называется Алма-атинский апорт — пояснила Саулешка. — У нас в саду такие растут, я папе всегда помогала за ними ухаживать, и даже сажала сама два деревца, только пока я дома жила, они ещё не начали плодоносить. А потом я переехала в наш детсад, потом перешла в нашу школу, и домой больше не ездила. Не хотелось почему-то.

— А давай, сохраним семечки, и у своего нового дома посадим яблони из первых съеденных здесь яблок.

— Давай.

Саулешка откинулась на спинку скамьи, глядя вверх.

— Знаешь, здесь небо совершенно непохоже на наше.

— Угу.

Небо действительно непохоже на земное. Оно тоже голубое, но кроме Солнца, которое движется по небосклону, в небе висят десятки чуть менее ярких солнышек. Неподвижных. И облака здесь какие-то не такие. И птицы какие-то гигантические, и летают не стаями, а сами по себе. Вот одна из них спикировала на привокзальную площадь, подняв тонкую рыжую пыль. Здоровенная пернатая, метров восемь в размахе крыльев! На спине птицы поднялся прозрачный колпак... Вот оно что! Это не птица, а машина! А ведь как похожа, даже перья видны.

Пилот птицы подошел к нам:

— Федосеевы?

— Это мы.

Мы с Саулешкой встали и по очереди пожали пилоту руку и представились

— Меня зовут Мао Васильев, я провожу вас до места. Ваша пасека находится там, на западе, — он махнул рукой — недалеко, всего сто тридцать семь километров. Как предпочтёте добираться? На лебеде или возьмём наземную машину?

— Я бы предпочла на лебеде. — завороженно глядя на птицу сказала Саулешка.

— Тогда я вызову.

Минута, и рядом с лебедем приземлился другой, побольше.

— Двухместный. — пояснил Мао — Забирайтесь, полетим.

— Мао, а почему на Земле нет птицелётов?

— Почему нет? Навалом, просто вам видимо не попадались. А у нас тут они больше распространены. Сила притяжения здесь, видишь ли, сильно поменьше, а атмосфера такая же плотная, как на Земле, вот птицы и прижились. Да и эстетичнее они простых флаеров, если на мой вкус. А что скорость небольшая, так и расстояния тут невелики.

С этим я согласен. Мы поднялись, и летим со скоростью километров сорок-пятьдесят, так что можно прекрасно рассмотреть всё вокруг, а посмотреть есть на что.

Марс с высоты двести метров выглядит прекрасно: почти чёрные поля, ярко-голубые ленты ручьёв и рек, зелёные рощи и кустарники, а всё остальное буро-рыжее, с редкими растениями. На полянке среди кустов, у большой лужи, а может это разлив ручья, я разглядел семейство кабанов. Большие кабаны лежали на песочке, а мелкие кабанята бродили по мелководью. Я указал на них Саулешке, но она не заинтересовалась.

— Мао, а почему тут земля разноцветная? — полюбопытствовала Саулешка.

— Как почему? Поля чёрные потому что туда вносятся почвенные биокультуры, их тут на заводах выращиваем, и удобрения вносим, вот слой чернозёма и нарастает, уже кое-где достигли мощности в десять-пятнадцать сантиметров. Со временем будем вносить не только на поля, а сплошь, по всей поверхности.

— Здорово! А всякие там червяки и землеройки?

— Их тоже разводим в промышленных масштабах. Одних только клопов разводим около тридцати видов.

— Клопов-то зачем? Они же кусаются! — негодует Саулешка.

— Те, которых разводим, совершенно безопасны. Большинство видов вообще имеют микроскопические размеры, но без них нельзя: они перерабатывают лиственный и травяной опад.

— Мао, а комары тут есть?

— Есть, конечно. Без них биоценоз не может быть полноценным. Но кровососущих комаров нет. Не завозили.

В голосе Мао чувствуется сожаление. Видимо он желает создать здесь полную копию земной биосферы.

Наша цель оказалась на пологом склоне большого холма. Большая поляна в берёзовой роще, на которой привольно разместились двухэтажный дом-контейнер, парочка служебных и пара десятков ульев, расставленных аккуратными рядами.

— Ну вот — сказал нам Мао — это ваше хозяйство. Это омшаник — он указал на один контейнер — А второй гараж для ваших сервов. Всю необходимую работу они выполняют, так что вам остается изучить основы пчеловодства и браться за работу. Авто для наземных поездок в гараже, флаер можно вызвать. Лебедя, если хотите, тоже оставляйте. Для ближних экскурсий это самое милое дело. Телефонная книга лежит на первом этаже, на столе в прихожей. И последнее: там на склоне, чуть ниже и направо, есть щель. Это вход в пещеры. Сразу предупреждаю: пещеры эти пронизывают всю толщу планеты, ну может, за исключением ядра. На расстоянии километра-полутора от входа там прохладно, но терпимо, а вот глубже, метров сто от поверхности и ниже, начинается царство холода. Там температура от минус шестидесяти и ниже. Отсюда вывод: без скафандров и серва, а лучше трёх, в пещеру не соваться. Это смертельно опасно. Вопросы есть?

Вопросов не последовало. Мао влез в своего лебедя, и отчалил.

Я взял Саулешку за руку и повёл её в наш новый дом. Перед входом поднял её на руки. Лёгкая она, моя лапушка, и приятная. Саулешка обняла меня за шею, я сделал шаг, и сквозь дисциплинированно откатившуюся дверь, вошел в дом.

— С новосельем, Саулешка!

— С новосельем, Андрюша. На новом месте мы перестанем быть балластом, как думаешь?

— Мы не балласт, Саулешка, мы резерв. Мы нужны, просто ещё не востребованы.

Жужжали пчёлы за открытым окном, скакали по тропинке немыслимой величины воробьи, а мы собирали на стол: пора обедать. Жизнь продолжается, перебьёмся пока второстепенной работой, а если повезёт, будет нам и большая работа. Обязательно будет.