Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Баржа имени наркома. Пентаплекс.


Аннотация:
Главу закончил. Жду замечаний.
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Баржа имени наркома. Пентаплекс.

Баржа имени наркома. Пентаплекс.

Эпизод 1.

Взлетели мы ещё затемно, пользуясь электрической подсветкой полосы Центрального аэродрома, должной демонстрировать достижения самого многочисленного и передового Гражданского Воздушного Флота в мире, принадлежащего, без преувеличения, великой стране. Сидя на месте отсутствующего в этом экипаже штурмана грузового АНТ-9 я, через панорамное остекление передней кабины, по мере набора высоты, наблюдал, как одесную от меня небо сперва посерело, наливаясь со временем малиновым светом и, наконец, показался густо-жёлтый краешек солнечного диска, несущего новый день, пятнадцатое мая тысяча девятьсот тридцать пятого года. Подумалось, глядя на неумолимо движущуюся подо мной по земле алую волну, прорывающуюся вперёд по вершинам, заливающую поля и добивающую последние остатки вчерашней тьмы в низинах и оврагах, что именно в таком ключе буржуазным обывателям должны сниться кошмары о вторжении Красной Армии в Европу. А симпатизирующим СССР гражданам, наоборот, мерещиться наступление того самого, воплощённого в Солнце, светлого будущего.

Восхититься же столь величественным зрелищем я смог, благодаря, в том числе, своим собственным усилиям. Ведь самолёт, который нёс меня сейчас в ставший уже почти родным Ленинград, был совсем необычным! Все прочие АНТ-9 были трёхмоторными, а этот нёс всего два 630-сильных дизеля Д-16-2А. Шифр "А" означал сразу и "авиационный", и "алюминиевый", и "Акимов". Последнее — по заслугам. Женя был настоящим фанатом этого мотора. Поняв с самого начала, что не сможем тягаться в мощности двухцилиндрового оппозитного блока с подошедшими к рубежу в тысячу лошадиных сил Чаромским и Микулиным, мы с моим "замом по науке" с самого начала выбрали самолёт, которому предназначен мотор. И сделали упор на дешевизну в изготовлении и эксплуатации, освоенность наземными службами, надёжность и ресурс.

А ещё всё удачно совпало. Дизель АЧ-130-2, который шёл на массовые АНТ-9 ГВФ снимался с производства даже в Воронеже, потому, что Московский авиамоторный завод, перейдя на АМ-36, такой же размерности, но изменённой конструкции, прекратил поставки комплектующих. В Воронеже в серии остался только АЧ-100-2, кооперация по которому шла с ЗИЛом, а как резерв — с ХПЗ. У нас же уже больше полугода как отрабатывался во всевозможных вариациях 160-й блок, оснастив который алюминиевым корпусом и добавив в конструкцию другой редуктор, мы получили авиамотор. Да мы, ради унификации, даже топливную аппаратуру не стали трогать, воспользовавшись готовой с чугунного варианта, изменив только момент впрыска под керосин и потеряв на этом почти сотню лошадиных сил. Зато, имея на самолёте два мощных мотора вместо трёх послабже, ГВФ экономил на треть дефицитные ТНВД. В мастерских этой организации в Филях организовали малосерийную, но достаточную для нужд "Аэрофлота" постройку моторов почти полностью, включая литьё лёгкого металла. Только сбалансированные шатунно-поршневые группы должен был поставлять МССЗ, директор которого Белобородов, конечно же, был резко против. Пришлось припомнить ему зимнее происшествие и поинтересоваться каким это образом жена моего "зама по науке" оказалась в разгар рабочего дня дома и что директор за это поимел. Поняв, что с живого с него не слезу, Белобородов засвидетельствовал перед руководством в письменном виде своё согласие на кооперацию по авиамоторам.

Новый двигатель, хоть и был жидкостного охлаждения, всё так же удачно вписывался в толстое крыло АНТа, имея широкие и низенькие радиаторы врезанными прямо в переднюю кромку. Первый экземпляр, впрочем, полетел не на АНТ-9, а на АНТ-14. Том самом, на котором я возвращался из Ленинграда в прошлый раз. Как раз в начале апреля. Новый движок хорошо спелся со старыми и, погоняв его немного для очистки совести на всех режимах и убедившись, что контрольные параметры в норме, опираясь на богатый опыт эксплуатации двигателей такого типа, приёмная комиссия ГВФ прямо в воздухе, в один день подписала акт испытаний. После этого двигатель сняли и переставили, на пару с вновь изготовленным собратом, на безмоторный, по причине износа "сердец", грузовой АНТ-9, оборудовав в носу просторную, полностью застеклённую кабину штурмана. Этот самолёт, предназначен формально для определения ресурсных параметров, но, подозреваю, дожидаться, пока он налетает положенные часы никто не будет и модернизация пойдёт полным ходом уже в ближайшее время. АНТ-14 же "отдали на растерзание" Акимову, который, по примеру создаваемой нами судовой установки для "Фрунзе", попросил попробовать внешний наддув для Д-16-2А, надеясь отыграть этим ту сотню коней и значительно поднять высотность. По замыслу Жени, на каждой плоскости АНТ-14, между основными двигателями, должен был ставиться 140-сильный "воздушник" АЧ-100-2, работающий исключительно на компрессор и питающий воздухом через короткие магистрали себя и соседей.

Как тут не вспомнить ТБ-7 с его АЦН? Ведь мы, по сути, пришли с Акимовым к тому же самому, только иным путём! И примерно в то же время, как и в эталонной истории! Невольно начнёшь тут думать, что если не судьба, то какие-то коридоры событий и идей существуют и всё происходит именно в своё время несмотря ни на что. А ещё, в подарок к Первомаю, самолёт РД с двигателем АМ-36 Микулина поставил рекорд дальности в полёте по замкнутому маршруту, намотав 12 тысяч километров. Значит скоро и в Америку полетит.

Только, как же тогда я со своим попаданством? Не поэтому ли на меня все местные наркомы внутренних дел ополчились? Реальность стремится отторгнуть инородное тело? Хотя, если подумать, сколько мне здесь просто везло... Впрочем, чекистов-то я очень даже понимаю. Лезет здесь один такой к Самому, а кто, откуда — непонятно. Это же прямой вызов профессионализму любого сотрудника органов! Я просто как бельмо на глазу. Я каждым своим шагом на свободе им прям в душу плюю! И наивно думать, что Берия успокоится, даже получив прямой запрет ЦК меня трогать. Дел больше, может, никаких не будет, а вот подсматривать и подслушивать, ожидая, когда проколюсь, будут как пить дать!

Кстати, Лаврентий Павлович, раскритиковав в пух и прах на конституционной комиссии проект уголовного кодекса старшего лейтенанта госбезопасности Косова, по сути, вышел из истории начала апреля без существенных потерь. Может, осадок у кого и остался, но никаких взысканий ему не последовало. Косов тоже ничуть не пострадал, даже был обласкан несмотря на то, что его проект "завернули". Попытка рельефно выявить работу НКВД, направленная, прежде всего, на устранение найденных недостатков, пошла в зачёт. Более того, удовлетворили мою просьбу назначить старлея моим заместителем в моторный отдел промышленного управления ГЭУ. Надо же было кому-то подписывать официально документы, пока начальник, напрочь простуженный после тюремного купания, барахтается между тем и этим светом. Спасибо Полине, вытащила своими отварами и настоями мой избалованный позднесоветской медициной, на которую пришлось моё детство и "ударными" дозами лекарств в дальнейшей, не прощающей болезней жизни, организм из цепких лапок хвори.

Ещё один участник тюремного приключения, Апполинарий Седых, приглашённый мной в гости по тому случаю, что его семья оставалась в Алма-Ате и чувствовавший себя, поначалу, ничуть не лучше, оправился заметно быстрее меня и убыл в почётную ссылку без понижения в звании и должности, к новому месту службы на самый Дальний Восток, возглавив там погранотряд. Мой бывший командир теперь имел полное право гордиться тем, что защищал границы СССР со всех направлений, начав с финской, через Грузинскую войну, Восточный Туркестан, добравшись до Приморья.

Гораздо сложнее история закрутилась с Гинзбургом, потерявшим статус подозреваемого и осложнившим этим всем нам жизнь. Кобулов, доброй души человек, передал дело Рожкова-Гинзбурга, по моей же давней просьбе, моторному отделу. Когда Косов ввалился ко мне в изолятор лагерного лазарета, где я отлёживался чтобы никого не заразить, я уже по лицу понял, что случилась беда. После его рассказа я осознал и масштабы. Дело в том, что Гинзбург действительно написал заявление. И там действительно говорилось, что Рожков всячески препятствует снятию с производства серийного Д-100-4 и замене его на "вертикалку". Но потом, потом русским по белому было написано, что препятствует он, влияя на своё руководство в НКТП, а то, в свою очередь, хоть и создало совместную комиссию с НКО, никак не решит, какой мотор предпочесть. Гинзбургу было уже, по сути, всё равно, какой именно танк делать, но определённости не было! КБ подошло вплотную к стадии детальной проработки проекта и встало. К настоящему моменту ситуация длится уже почти четыре месяца! СССР что, танки не нужны? ЗИЛ даже Т-26М перестал выпускать, полностью перейдя на гаубичные самоходки на его базе и тяжёлые пушечные броневики!

А от кого же решение зависит? Фамилия "Пятаков" мне ни о чём не говорила, он представлял НКТП, а вот начальник Главного Автобронетанкового Управления РККА Тухачевский был фигурой! На такого просто так, без веских аргументов, не попрёшь. И знаю, что с гнильцой, а не подберёшься, больно высоко сидит. В общем, ситуация, как у Берии со мной.

Вот ведь как получается, партийную оппозицию, выдавшую себя в ходе войны в Грузии, зачистили. Военных, после того, как я привёз из Австрии чемодан компромата, прижали. Но касалось это, почему-то, исключительно "технических" направлений. Слетели за вполне конкретные, осязаемые и натурально доказанные ошибки и даже преступления начальники ГАУ, УММ РККА, ВВС КА. Но никакой "политики" в этих делах не светилось! А заговор-то военных был! По крайней мере, лучше рассчитывать на худшее, даже если не было. И замешаны там были начальники, как минимум, Киевского и Белорусского округов! А Берия "строевых" краскомов как-то не трогает. Да и контрразведка флота тоже тише воды, Кожанов молчит. Что мне делать в такой ситуации? Копать? Кем и чем? Если один этим буду заниматься — сожрут. А может у чекистов или моряков свои на том поле сейчас комбинации и я, влезая, им всю малину обгажу? В общем, едва оклемавшись, я от этой суеты просто сбежал. Надо крепко подумать, а для этого нужно время.

Хорошо, что моё желание временно устраниться от чекистских дел полностью совпало с желанием моих начальников убрать меня с глаз долой. Через три дня после моего выздоровления я получил приказ отправляться в командировку в Ленинград и заняться крейсером "Ворошилов", чему был несказанно рад. За эти дни, стоившие мне немалых нервов, я успел организовать показательные "внезапные" экзамены своих "выкормышей" по юридической, физической, стрелковой подготовке и устройству ДВС, доказав на деле Кобулову и Меркулову их профпригодность для работы в моём отделе. Предъявив под конец прошедшую через руки и головы "академиков" зенитную шестиствольную пушку с системой подогрева от автономной печки, я окончательно склонил чашу весов в свою сторону и отдел ДВС получил долгожданное пополнение.

Оставив на хозяйстве Косова, поставив ему задачу самостоятельно укомплектовать отделения и приступить к сбору интересующей нас информации в подконтрольном секторе, я сейчас летел на север. Ещё раньше, три недели назад, только получив известие, что "Ворошилова" поставили на завод и начали "потрошить" изымая дефектные турбины, я распорядился, параллельно с изготовлением малой опытной серии Д-16-16 на МССЗ, отправить полный комплект документов на "Русский Дизель" чтобы там тоже приступили к работе по новому мотору. МССЗ должен был дать пять моторов, последний из которых будет готов через четыре дня, а "Русский Дизель" — десять, но к концу мая. Ленинградцам, понятно, без чуткого руководства создателей мотора тяжелее, но 13-ю серию там уже худо-бедно освоили, отправив первые валовые изделия на заводы речного судостроения, а степень технической новизны между моторами практически нулевая. Разница в размерах да в количестве некоторых деталей, остальное полностью подобно, справятся.

Эпизод 2.

В этом доме жил Пушкин. А в этом Миклухо-Маклай. Прогуливаясь пешком от улицы Труда по Галерной в сторону Адмиралтейского завода, я, по памяти, отмечал на фасадах места, где в будущем появятся мемориальные доски. Приходилось мне здесь частенько бывать в "прошлой жизни" и вот опять приходится идти теми же дорогами и улицами, подмечая различия, но, по большей части, удивляясь тому, как мало меняется облик трёхсотлетнего города.

Впрочем, к настоящему моменту Петербург-Ленинград на семь десятков лет моложе. И ворота в проёмах арок ведущих во дворы сплошные деревянные, с пешеходными калитками, окованные по краю железом. Но всё также тиха сама улица, зато в вымощенных брусчаткой дворах, подальше от посторонних глаз, жизнь кипит вовсю, особенно по вечерам, когда из заводских ворот выплёскивается река уставших за смену мужиков и, разбиваясь на ручейки, совсем растворяется в каменных джунглях.

Взглянуть на всё это изнутри у меня получилось исключительно благодаря заботе наркомата ВМФ, выделившего мне из своих резервных фондов комнату в коммуналке в доме, стоявшем вторым с конца Галерной, в двух шагах от заводской проходной. Эта жилплощадь обычно временно предоставлялась флотским командирам или специалистам, приезжающим на завод в длительные командировки, например, для приёма вновь построенных кораблей, а сейчас, по полному праву, оказалась в моём полном распоряжении.

Окно во двор, достаточно места чтобы поместились шкаф, кровать, письменный стол и пара стульев, длинный тёмный коридор, едва освещаемый скупым светом тусклых электроламп, со всяким хламом вдоль стен, среди которого преобладали лыжи и детские санки. Коляски и пара редких по нынешним временам велосипедов, в связи с тёплым сезоном, сейчас ночевали прямо в парадной. Откровенно говоря, мне, привыкшему уже жить в своём доме достаточно просторно, здесь было тесновато. Что уж говорить о рабочих, которые ютились в таких комнатах целыми семьями? Поэтому и людно во дворе, дом просто выдавливал из себя жильцов, невольно создавая атмосферу единой общности, одного коллектива. "Соседи" здесь значило гораздо больше, чем в моём 21-м веке, когда люди, живущие в одном подъезде много лет, могли вовсе не знать как друг друга зовут. Здесь же неизменный "женсовет" на лавочках, мужики поодаль за столом со своими играми и разговорами, и, конечно, дворовый гармонист, всего лишь раздув меха, разом объединяющий оба междусобойчика. Посреди всего этого носится малышня, вечно норовящая побаловать, залезть на чердак или устроить драку с ребятами из соседнего двора.

Вот и сейчас, пройдя через арку и повернув ко входу направо, а едва не упёрся в широкий круп дородной Глафиры Сергеевны, работающей поваром в заводской столовой "Судомеха", вообще-то очень доброй и отзывчивой, особенно на ласковое слово, женщины, решившей, однако, именно сейчас проявить строгость по отношению к своему сынишке-сорванцу.

— Сколько ты меня ещё позорить будешь?! Ты зачем в пса камнями кидал? Что он тебе сделал? Или ты хочешь, чтоб к нам во двор ворьё какое-нибудь шастало?

— А чего он на меня лается? — не понять, пожаловался или попытался оправдаться парнишка.

— Он на всех лается! Зато слышно, как кто-то заходит к нам! А теперь что? В будку забился и нос не высовывает! Что теперь делать, скажи мне? Тебя дворнику Степанычу отдать, чтоб на цепь посадил? А знаешь, отдам-ка я тебя лучше товарищу Любимову из 415-й! Пусть заберёт и увезёт куда Макар телят не гонял. Уж он-то тебя так выпорет, не то что папка, розгами с солью! Враз задница покраснеет! И будешь у него в углу стоять, пока человеком не станешь! А я отдохну.

— Не надо! — расплакалось чадо.

— Обещаешь, что баловаться больше не будешь?!

В общем, картина ясная. Вот только на моё появление без предупреждения запуганного дворового бобика, мамаша никак не рассчитывала. А у меня память, словно гейзер, долго спящий, зато потом бьющий высоченным фонтаном, вдруг стала выдавать текст, будто мне просто кто-то диктовал. Слова из детства рвались наружу сами собой.

— К сожалению, бывает, что милицией пугают непослушных малышей.

— Ой! — Глафира Сергеевна подскочила и, развернувшись в прыжке, чем вызвала моё неподдельное изумление, приземлилась уже лицом ко мне, но её нижняя челюсть закончила своё движение чуть позже и так и осталась в нижней точке.

— Как родителями не стыдно! Это глупо и обидно! Я когда такое слышу, то краснею до ушей!

— Товарищ Любимов извините Христа ради... — теперь уже женщина чуть ли не плакала.

— Подожди, подожди... — прервал я её выхватывая из памяти первое слово, за которым, словно нитка с разматывающейся бобины, потекли остальные.

— В доме восемь, дробь один, у заставы Ильича...

Я декламировал, практически без запинки и мне самому до ужаса было интересно, сколько я вот так смогу выдать. Расхаживая взад-вперёд в углу двора я говорил и говорил, собрав вокруг себя большую толпу.

— Я на флот служить пойду, если ростом подойду, — в горле пересохло и я, наконец, замолчал.

— Во даёт! Прям на ходу! — с нескрываемым восхищением воскликнул поляк-клепальщик Станислав Каминский и тут же отвесил лёгкий подзатыльник трущемуся здесь же сыну Сашке. — Не то, что ты, неуч! Два четверостишья выучить не можешь!

— Это не я, это Михалков написал, — сообразив, что "Дядю Стёпу" эти люди слышат впервые, я поспешно ретировался, отговорившись одолевшей жаждой. Лопухнулся. Всё выкрутасы памяти виноваты. Чем дальше, тем больше шалит. Самых обычных вещей уже вспомнить не могу, скажем, как в метро карточкой на проход пользоваться, а стихи из детства прям с языка сыплются. Причём, я абсолютно уверен, что не сделал ни единой ошибки! Да что там! Я вообще будто книгу перед глазами держал и читал! Даже с картинками! Хорошо ещё, что вовремя остановился. "Про войну и про бомбёжку" — это уж слишком много потом ответов на неудобные вопросы давать придётся. Вот бы теперь так для дела что-то полезное вспомнить.

Последняя мысль заставила меня кисло усмехнуться. Вот почему именно там где надо, приходится полагаться исключительно на свои силы? Уже месяц мотаюсь между пятью ленинградскими заводами, только три из которых работают непосредственно по моему профилю. "Русский дизель", моя вотчина, попил крови немало, заставив отвлечься от железа и заняться людьми. Пришлось разбираться с браком, абсолютно нехарактерным для других заводов, а именно, с кривыми коленчатыми валами. На общем фоне, если брать скопом все случаи выявления брака, совсем незаметно. Но так уж вышло, что три из пяти первых ленинградских 16-х оказались некондицией, годной, разве что, в качестве учебных пособий. Причины неработоспособности моторов выявились сразу же после разборки, а недолгое разбирательство привело к двум очень, очень уважаемым и авторитетным мастерам. Дядьки были в глазах своих более молодых коллег практически непогрешимы. Но вот возраст их перевалил за пенсионный. И, видимо, уже здоровья, зрения, твёрдости рук не хватало работать так же аккуратно, как раньше. Моё распоряжение отправить стариков на заслуженный отдых встретило бурный протест всего коллектива и парторганизации в первую очередь. Там не видели худа в том, что выпускают бракованные моторы, ведь можно компенсировать убытки, подняв цену на годные! А заслуженных стариков-пролетариев, участников революционной борьбы, обижать увольнением нельзя! Здесь как под ярким светом, проступили черты, характерные именно для ленинградских трудовых коллективов с их преклонением перед высоко квалифицированным трудом и индивидуальным мастерством, отрицанием автоматизации и поточных методов. Считалось, чем больше рабочих на заводе — тем лучше, в полном соответствии с действующей идеологией, а внедрение передовых методов организации труда и новых механизмов, особенно автоматов и полуавтоматов, этому принципу в корне противоречило.

Пришлось убеждать, уговаривать и даже угрожать возбудить уголовное дело, благо в секторе моего "моторного" отдела. В результате удалось сплавить ветеранов на преподавательскую работу на курсы повышения квалификации при заводе, заменив их более молодыми, но тем не менее, опытными мастерами. И озадачить всех, до кого я мог дотянуться, от технологов "Русского Дизеля" до Петра Милова в ЦНИИМаше и моего подконтрольного станкостроительного спецКБ, в отношении сварки трением, что позволило бы собирать вручную коленчатые валы из меньшего количества более крупных деталей-полуфабрикатов, приваривая сразу по две чугунных шейки к одной стальной щеке.

Проблема с валами, минимально, была решена и даже появились перспективы внедрения новой технологии, но время упущено. Плюс ко всему, опытные 16-16, что московские, что ленинградские, показали на испытаниях от 3800 до 3900 лошадиных сил, вместо расчётных 4000, но менять что-то в конструкции, которую мы явно чуток перетяжелили, было уже поздно.

Поздно потому, что на заводе "Судомех", славном своим точным бронзовым литьём, а теперь ещё и поселившемся там КБ гидравлических редукторов под руководством Кудрявцева, уже собрали на берегу макетную гидромашину для определения реальных параметров, на которую пришлось ставить все пять моторов московского выпуска. Которые, кстати, пришлось трое суток везти в Ленинград на грузовиках, так как железная дорога не принимала 25-тонный груз, требуя увеличить его, минимум, вдвое.

Ещё на этапе проектирования я, хоть и не вдавался в подробности, особо оговорил запас на регулировки расположения дизелей на фундаменте. Но когда я увидел всю конструкцию воочию, разругался с Кудрявцевым вдрызг. Пять моторов были смонтированы параллельно гребному валу следующим образом: три мотора в нос от гидротурбины и ещё два по бокам от вала в корму. При этом никаких проходов между центральным мотором передней тройки и боковыми движками предусмотрено не было! Я, конечно, могу понять стремление гидравликов сделать всё как можно компактнее, сократив потери на трение жидкости в трубопроводах, сделав их как можно короче, но если надо что-то отрегулировать, или, не дай Бог, поломка? Моё требование снять этот мотор и обеспечить нормальный доступ к остальным агрегатам, было отклонено как Кудрявцевым, так и представителем наркомата ВМФ из-за того, что сама гидромашина показала КПД всего 80%, заметно ниже расчётного, выдав максимальные 15500 лошадиных сил на гребном валу. Фактически, вся мощность одного из моторов на полном ходу тратилась на разогрев жидкости. Убрав же один дизель из упряжки, мы бы не достигли мощности равной паровым турбинам "Червонной Украины", "Красного Кавказа" или "Профинтерна". Я попытался продвинуть идею форсажных моторов, повысив мощность двух из четырёх двигателей до 5750 лошадиных сил при ресурсе в 100 часов. Четверо суток полного хода, в принципе, при разумном подходе, должно хватить на все случаи жизни. Предложение было принято, но в извращённой форме. В окончательном виде агрегат должен был иметь всё те же пять моторов, три из которых должны быть форсажными и два крейсерскими, общей расчётной мощностью на гребном валу 19950 лошадиных сил, что значительно превышало мощность единичной турбины "Профинтерна". Проблема доступа к моторам, которые большую часть времени не работают, при таком раскладе, теряла свою остроту. Впрочем, форсажные движки ещё предстояло создать.

Пока Кудрявцев гонял на берегу опытную гидромашину, попутно обучая на ней прибывших краснофлотцев будущего экипажа опытного судна, "Судомех" занимался изготовлением ещё двух таких же, полируя все доступные внутренние полости. Этим механизмам было суждено выйти в море в составе силовой установки настоящего корабля. Сам недостроенный крейсер "Ворошилов" приводили в порядок тут же по соседству, на Галерном островке, только уже на судостроительном заводе имени А. Марти. Подготовительные работы были начаты ещё в Кронштадте, где корпус корабля простоял с середины двадцатых годов, имея в экипаже единственного человека, отставного унтер-офицера императорского флота, участника Русско-Японской и Мировых войн, уволенного по ранению ещё при царе, Николая Осиповича Кононова. Не знаю, встречаются ли среди других народов люди, способные годами поддерживать в порядке закрытую взлётно-посадочную полосу, как Сергей Сотников, на которую однажды сядет аварийный самолёт, или как этот старик, устроивший в занятой им каюте капитана монашескую келью, но в одиночку содержавший недострой в исключительном порядке, в надежде, что однажды он выйдет в море под военно-морским флагом. При эвакуации из Ревеля, на корабль была погружена оснастка и ценное оборудование судостроительного завода, часть которого так и осталась лежать на борту, но была строго учтена и укрыта. В корпусе, выше ватерлинии, особенно в палубах, не хватало множества заклёпок, часто четырёх из каждых пяти. Было видно, что строители спешили привести корабль в минимально плавучее состояние, чтобы его можно было отбуксировать из опасной зоны. Теперь, каждое отверстие было забито деревянным чопиком и ни малейшей течи нигде не было. Такой же порядок царил во внутренних помещениях, которые просто обойти семидесятилетнему старику стоит великих усилий.

Комиссия, осмотревшая корпус в Кронштадте, нашла, что тот находится в хорошем состоянии, чего нельзя сказать о механизмах. Две турбины смежных центральных валов имели трещины в роторах высокого давления и были непригодны к работе, бортовые выглядели лучше, но на всём корабле нечем было выработать пар. В котлы, куда у Кононова не доходили ни руки, ни ноги, через дымоходы попадала дождевая вода, вызвавшая внутри неиспользуемых агрегатов сильную коррозию. Множество трубок требовало замены, а сами котлы — чистки. По признанию судостроителей завода имени Марти, им было бы проще изготовить котлы заново, чем отремонтировать этот металлолом. В сухом остатке это означало, что для приведения корабля в состояние, годное для самостоятельного плавания, требовалось не только установить дизель-гидравлические ходовые машины на центральные гребные валы, но и дизель-генераторы вкупе с новой электрической рулевой машиной. Шпили, помпы и иными вспомогательные механизмы частью отсутствовали вовсе, частью требовали ремонта или замены. В общем, работы непочатый край. А если ещё учесть задержки с поставками не предусмотренных планом комплектующих, то "Ворошилов" не ранее конца лета будет готов к выходу в море.

Пока продолжается вся эта суета, сторожу Кононову разрешили жить на корабле, чему он был несказанно рад, несмотря на круглосуточный стук пневмомолотов клепальщиков. Просто податься старику было больше некуда. Я взялся было, используя выход на наркома ВМФ, похлопотать за ветерана, но тот сам отказался переезжать в город, мотивируя это тем, что не найдёт себе полезного дела по силам, а иждивенцем быть не хочет. Старик мечтал стать, например, смотрителем маяка, чтоб и место тихое и занятие по плечу. Пожелание в наркомате ВМФ приняли к сведению и вскоре оттуда пришёл ответ, что имеется возможность трудоустроить Николая Осиповича Кононова, учитывая его заслуги и пожелания, смотрителем маяка в строящемся пункте базирования ТОФ в бухте Находка. Расценить это иначе, как попытку уклониться от решения вопроса, было просто невозможно, однако, ветеран флота неожиданно согласился и даже обрадовался.

— Не переживай, Семён Петрович, — успокаивающе улыбнулся он в "макаровскую" бороду, — На нашем берегу я всюду дома. Заодно и места, по молодости знакомые, посмотрю. И на самолёте повод прокатиться хороший, не трястись же мне старику поездом цельный месяц. Спасибо тебе за хлопоты, уважил старика.

Эпизод 3.

Чтобы мне не мотаться по городу пешком, теряя кучу времени, между Выборгской стороной и Галерным островом, в моё распоряжение Балтфлотом был выделен катер. И не абы какой, а туполевский алюминиевый глиссер Ш-4, с парой М-17 в качестве главных механизмов. К моему удивлению, моторы были выпущены в Рыбинске в начале этого года и установлены на кораблик, взамен изношенных, перед самым открытием навигации. Командовал "поплавком" лейтенант Арсений Волков, мечтающий получить под командование "настоящий" 30-тонный катер, из тех, что пошли на флот пару месяцев назад. А то и, чем чёрт не шутит, большой 80-ти тонный "торпедный крейсер". Летёха, узнав, кому он служит извозчиком, все уши мне прожужжал описанием скучной службы глиссеров, которых уже почти совсем в портовую "обслугу" списали, даже боевую подготовку не проводят и чуть ли не после каждого посещения "Русского дизеля" спрашивал о темпах отгрузки моторов флоту. Пришлось мне даже чуть-чуть придержать фантазию моряка, заметив ему, что в соответствии с двумя недавними решениями наркома ВМФ, которому осточертели заминки промышленности, с апреля 1935 года, в соответствии с первым из них, любой новый проект корабля мог включать в себя только серийные образцы вооружения, механизмов и средств связи, а второе лимитировало установку не более чем двух дефицитных ходовых дизелей на один корабль. В итоге проект большого торпедного катера опять попал в переработку. На сей раз, надо было впихнуть в него два более габаритных, особенно в высоту 16-х мотора вместо четвёрки 13-х. В первоначальном же, четырёхмоторном виде уже построили для СФ на Соломбальской верфи всего шесть ТКА.

Однако, надо сказать, что создать соответствующее настроение у Волкова получалось, поэтому я исправно передавал "эстафету" руководству моторостроительного завода, а то, в свою очередь, накручивало трудовой коллектив. К великому облегчению последнего, существовал ещё Балтийский завод, по гроб жизни обязанный наркомату ВМФ за срыв сроков модернизации "Фрунзе". На линкоре, стоящем сейчас в сухом доке, работы велись круглосуточно, в чём я имел возможность убедиться лично. Корпус в подводной части буквально облепили десятки сварщиков, которые вручную проваривали зачищенные после проточки зимнего брака швы булей и третьего дна. А вот выше верхней палубы дредноут наоборот, лишился многого. Точнее всего, кроме орудийных башен, которых осталось только три. В соответствии с проектом модернизации, который был наглядно оформлен в виде макета и выставлен на всеобщее обозрение прямо возле дока, первая башня переносилась на место второй, уехавшей на дальний восток, но устанавливалась стволами вперёд. Бывшая третья башня заимствовалась с затонувшего линкора "Императрица Екатерина Великая", но тоже разворачивалась в обратную сторону, стволами назад. И лишь последняя башня избежала разворотов и перемещений, оставаясь как есть. Радикально менялись очертания носовой части корабля. Теперь от первой башни, ради обеспечения мореходности, палуба на большом протяжении плавно поднималась в нос к высокому изогнутому форштевню. На баке линкора, пожалуй, теперь и в футбол можно будет играть. Противоминный калибр, взамен снятых 120-ток Виккерса, должны были составить 130-миллиметровые Б-7 на тех же самых местах. А вот зенитное вооружение размещалось в три яруса на палубе и единственной центральной надстройке, установленной между башнями главного калибра, там, где у прежней "Полтавы" стояла вторая дымовая труба. Нижний ярус составляли восемь спаренных, со стволами в одной люльке, 100-миллиметровых пушек, таких же, какие должны были пойти на первые советские эсминцы проекта 7. Сгруппированные попарно, с постом наводки на каждую пару установок, они составляли "дальний" зенитный калибр линкора. Выше был ярус, как было сказано в пояснительной табличке, "двухблочных 45-миллиметровых автоматов", которых также было восемь. Ещё выше устанавливалось всего шесть, из-за недостатка места, малокалиберных автоматов. Венчали же надстройку, боевая, ходовая рубки и мачта с единственным КДП главного калибра. Кроме надстройки, на палубе, между кормовыми башнями, над машинным отделением, вдали от любых средств наблюдения за обстановкой, торчала небольшая, по сравнению с прежними, дымовая труба.

Подивившись на радикально изменившийся внешний вид линкора и поплевавшись из-за столь бестолкового разбазаривания драгоценных ресурсов, я неосмотрительно ввязался в постройку тех самых понтонов "по образу и подобию ПМП", которые посоветовал Кожанову. Может нарком и не имел задней мысли, когда попросил меня заглянуть на Балтийский, готовый в счёт неустойки за линкор работать над чем угодно, и поподробнее объяснить свой "прожект". Заглядывать пришлось не раз и не два, а когда я сообразил, что влез по уши в постройку плавбатареи, сдавать назад было уже поздно. К счастью для меня, на заводе имелся весьма квалифицированный коллектив конструкторов, мне оставалось только правильно сформулировать задачу. Так как изначальное объяснение, что требуется разборное плавучее основание для пушки, не встретило однозначного понимания и вызвало самые различные контрпредложения, которые, однако, исключали получение в итоге, кроме плавучей пушки, тяжёлого быстросборного моторизованного понтонного парка, ценность которого для танковых соединений просто исключительна, пришлось танцевать именно от него, сделав небольшие коррективы. Понтон-раскладушка, перевозимый тяжёлым полноприводным грузовиком ЯГ-10В, допускающий движение через центральную часть палубы танков Т-35, а по боковым частям грузовиков ЯГ-15, достаточно крепкий, чтобы не деформироваться при проходе техники даже если его торцевая часть касается грунта, а самое главное, быстро стыкующийся с точно такими же понтонами с любой стороны, вызвал минимальное количество вопросов и пререканий. Зато последовал упрёк, мол, сразу бы так и сказали, нечего тут секретность разводить. В плавучую батарею всё равно никто не поверит.

Решение подобных задач приводит к одним и тем же результатам. В итоге, уже в конце мая был готов не только проект, но и, работая ударными темпами, сняв целых четырёх сварщиков с "Фрунзе", чтобы могли парами работать в две смены, приступили к изготовлению первого понтона. От своего прототипа, речного звена ПМП, он, прежде всего, отличался угловатыми плоскими формами без плавных изгибов, принятыми в ущерб гидродинамике ради простоты и технологичности, да абсолютно ровной, на чём я особо настаивал, в разложенном положении палубой, если не считать "тротуаров" — крайних, откидывающихся вниз при боковой стыковке, частей понтонов. Они возвышались над общей плоскостью сантиметров на десять, образуя отбойник, который должен предотвращать скатывание машин в воду при движении по мосту. Когда же понтоны стыковались боками, "тротуары" откидывались вниз и общая палуба оставалась абсолютно плоской, что было необходимо для монтажа на ней рамы под орудийный станок.

27 мая, когда стали окончательно ясны размеры палубы и грузоподъёмность единичного понтона, появился повод наведаться на завод "Большевик", занимающийся выпуском 130-мм и 180-мм пушек, где руководство, в лице директора Руды и главного инженера Романова, уже было заранее предупреждено и давно меня поджидало. Конечно, новейшую Б-7М с какими-то цифрами, мне для баловства выделять никто не собирался. Посчитали, что довольно будет опытной переделки шестидюймовки Канэ с углом возвышения ствола аж целых шестьдесят градусов, имеющейся в "кунсткамере" завода в единственном числе и поэтому никому не нужной. Заряжать, правда, в таком положении пушку было крайне затруднительно, если вообще возможно. Зато она лишь незначительно превышала по силе отдачи и реакции на опору стандартную "стотридцатку", вес же самой системы был даже немного меньше. Прикинув входящие данные, мы, то есть я и выделенная из "лафетного" отдела артиллерийского КБ небольшая группа молодых инженеров, решили перестраховаться и применить в качестве плавучей опоры сразу четыре понтона вместо вполне достаточных трёх. Дополнительным побудительным мотивом было то, что на Балтийском заводе первые понтоны делали неразборными, без возможности разделить их на две половины вдоль продольной осевой линии.

Это обстоятельство дало мне возможность просто обосновать необходимость нижней рамы-паука, накрывающей всю палубу плота восемью радиальными коробчатыми станинами через каждые 45 градусов, расположенные со смещением в 22,5 градуса относительно продольной и поперечной осевых линий орудийного плота. По периметру палубы, не захватывая, однако, "тротуары", для чего между ними и палубой заранее был предусмотрен особый зазор, стягивая все четыре понтона в единое целое, располагались силовые поперечные связи в виде уголков из девятимиллиметровой стали.

— Товарищ Любимов, почему орудие прямо к палубе болтами не прикрутить, как это обычно и делается? — вопрос, молча поддержанный остальными, был вполне закономерен.

— Что будет, если поставить танк на грунт катками вовсе без гусениц? Он провалится! А стоит нам одеть траки и давление перераспределится на большую площадь. В нашем случае это означает, что отдача воздействует на плот в точке опоры, в самом центре, он стремится прогнуться и нагрузка ложится на соединительные замки понтонов, которые её не выдержат, во всяком случае, многократно. Усиливать и утяжелять их нельзя, они должны открываться и закрываться одним человеком вручную. Вот здесь нас нижняя силовая рама и выручит, распределив нагрузку на всю площадь палубы орудийного плота. К тому же, из-за небольшой осадки, горизонтальной составляющей отдачи плот будет просто сносить в сторону, противоположную направлению выстрела. Это значит, что стрелять можно только с упором в берег или вбитые в дно водоёма сваи. И здесь нижняя рама тоже примет на себя нагрузку, ограждая от неё понтоны своими поперечинами-уголками. Кстати, неплохо было бы к ним что-то вроде бульдозерного отвала предусмотреть в качестве опускаемого для опоры в берег сошника. Вот вы, как самый любопытный, им и займитесь, — озадачил я молодого человека, явно получившего диплом не далее, чем в прошлом году.

Большие споры вызвал вопрос бронирования всего сооружения. Дело в том, что пушки Б-7 выпускались с коробчатыми щитами двух видов. Первый, тяжёлый, для крейсеров и береговых батарей, клепался из 75-миллиметровых бронелистов. Лёгкий, предполагающийся для эсминцев, имел толщину брони 38 миллиметров. Я же хотел не свыше девяти-пятнадцати. Мало того, мои оппоненты настаивали ещё и на противопульном бронировании по периметру плота, благо водоизмещение позволяло.

— Экономия веса и средств — это отговорки! Почему вы считаете бронирование лишним? Знаете ли, уроки Русско-японской войны мы хорошо усвоили, в отличие от вас!

— Да я не против бронирования! Я за то, чтобы даже самый тугой на мозги товарищ не решил, будто этот плот — монитор и не пошёл на нём в атаку со стрельбой прямой наводкой! Я хочу, чтобы все понимали, что то, что мы делаем, относится именно к дальнобойной артиллерии и никак иначе! Вот после того, как такое положение вещей будет твёрдо определено, хоть в дот превращайте!

Так или иначе, но первый экспериментальный образец бронировать не собирались, а в дальнейшем решение этого вопроса уходило к наркомату ВМФ. Первым же результатом этих работ, стало то, что пушки Б-7 стали прямо на заводе прикручивать на квадратные платформы два на два метра, центральную часть разборного основания. В таком виде пушку, пользуясь готовыми стыковочными узлами, можно было быстро соединить с закладными частями стационарных береговых батарей. Или, установив на ровной, твёрдой площадке, пристыковав станины, организовать временную батарею. К этой же центральной части рамы должны были присоединяться отделяемые колёсные ходы для перевозки орудия по суше, но их ещё предстояло создать.

Эпизод 4.

Находясь на опытном производстве бывшего Обуховского завода, я не мог не обратить внимания, да и просто пройти мимо его основной продукции. Как на выставке здесь можно было посмотреть всю эволюцию стоящих на потоке 130-миллиметровых пушек, начиная с прародительницы, образца 1913 года. Здесь же находились и строенная качающаяся часть башни МК-3-180 а также "одиночка" для альтернативной двухорудийной 180-миллиметровой башни с раздельной наводкой. Секрета из них никто не делал и на мой вопрос о ходе дел, мне пояснили, что на Металлическом заводе, на основе "специальной" документации, а также подняв материалы по старым башням броненосцев "Андрей Первозванный" и крейсера "Рюрик", ваяют новые установки, качающиеся части к которым уже практически готовы. "Тройчатка" опережает и, судя по всему, на новый крейсер будет установлена именно она.

Что касается 130-миллиметровых Б-7, то внешний вид новейшей Б-7М1 до боли напоминал виденные мною в прошлом музейные экспонаты Б-13, с поршневым затвором, тормозом отката и аккумулятором энергии досылателя над стволом, гидропневматическим накатником под ним и снарядным лотком, качающемся на оси, перпендикулярной каналу ствола. Всё это было установлено на высокой трубообразной тумбе с широким вырезом в задней части, в который свободно проходил казённик, вращающейся почти на уровне палубы. Фактически вся разница была именно в 55-калиберном стволе "царского" образца и раздельно-гильзовом заряжании.

В настоящее время шла работа над двухходовым досылателем для заряжания последовательно с одного лотка снаряда и гильзы и клиновым полуавтоматическим затвором. Надо сказать, что дело шло ни шатко ни валко, так как прежний руководитель проекта Рафалович переехал на ВМЖ в Кресты с частью своих подчинённых, а работу принял Синелыциков, бывший до того на вторых ролях. Вообще, по итогам работы над морской артиллерией, за решётку отправилась значительная часть артиллерийского КБ "Большевика", например такие люди, как Магдесеев и Кудряшов, занимавшиеся до того 100-миллиметровыми пушками для подлодок, которые теперь были поручены "путиловцам". Избежали оргвыводов группы занимавшиеся тяжёлой сухопутной артиллерией, переведённые ещё до разбора полётов на завод "Баррикады", 180-миллиметровыми пушками, да молодёжь, получившая дипломы два-три года назад.

Один из представителей этого племени как раз возился досылателем одной из опытных Б-7, который в этом варианте был пневматическим, свидетельством чему было периодическое шипение сжатого воздуха да стоящий тут же баллон внешнего питания, когда я, проходя по опытному цеху по своим делам, обратил на него внимание. Ещё бы, ведь здесь никогда раньше я не видел, чтобы с железом своими руками возились инженеры, о чём говорил видневшийся под расстёгнувшимся рабочим халатом костюм с белой сорочкой и галстуком. Обычно всеми работами непосредственно на пушках занимались опытные рабочие в характерных спецовках. К тому же и время было обеденное, поэтому в цеху было малолюдно.

— Не помешаю, молодой человек? — спросил я для затравки.

— И поможете навряд ли, — недовольно буркнул он в ответ, не оборачиваясь.

— Могу и помочь, если вы не дурью маетесь, — обострил я самую малость, чтобы проверить реакцию.

— Вот. Все вы так. Зачем дурью маяться и доводить якобы ненадёжный пневматический досылатель, если уже утвердили пружинный? Ага, а то, что с ним первый выстрел вручную заряжать приходится, никого не волнует. А тут, извольте, баллончик подключил и никаких проблем. И надо ещё посмотреть, как он через полгодика-год, тот пружинный досылатель работать будет, когда пружинки подсядут, — бурчал мой собеседник, по-прежнему занимаясь своим делом.

— Зачем же так драматизировать? Первый выстрел не грех и в горизонтальном положении ствола зарядить, а пружинки и поменять можно со временем. К тому же, старые пружинные накатники куда как дольше служат без особых нареканий.

— Послушайте, ВЫ! — конструктор резко обернулся, зажав в кулаке до побелевших костяшек, рожковый ключ где-то "на пятнадцать".

— Капитан госбезопасности Любимов, — спокойно представился я, благо дистанция позволяла не опасаться за здоровье, да и были это всего лишь эмоции, — А вас как зовут?

— Рудяк, Евгений Георгиевич, — ответил конструктор упавшим голосом.

— Простите моё любопытство, Евгений Георгиевич, я в артиллерии не очень-то разбираюсь, но мне такую вот пушку позарез надо на плавучее основание установить. Вы же, я уверен, человек сведущий. Не подскажете, почему у вас на пушке лоток зараяжания качается на оси перпендикулярной направлению выстрела? — действительно, если, например, ствол орудия располагался горизонтально, то ось качания лотка становилась вертикальной.

— Не понимаю, как одно с другим связано, — сообразив, кто я такой и то, что непосредственной угрозы нет, вдохновившись, к тому же, моим признанием, Рудяк заметно приободрился и от него даже чуть повеяло неким превосходством, — Чем вам лоток-то помешал?

— Ну как же? Вы же линию огня по самое "не могу" задрали. Работа заряжающего теперь больше на гиревой спорт пополам с толканием штанги похожа.

— Так это только на малых углах...

— И что? У меня пушка ещё и на нижней раме должна устанавливаться, которая тоже свою высоту в 30 сантиметров имеет! В прыжке прикажете заряжать на тех самых малых углах?

— Вы, товарищ капитан, простите, сами себе проблему создали, — заметил конструктор, пытаясь справиться с улыбкой, видимо, представил себе процесс заряжания воочию, — сами её и решайте.

— Решить-то решу, вот только мне надо знать, есть ли какая-либо объективная причина, что лоток устроен именно таким образом? И вообще, надо помогать друг другу, а не собачиться. Потому, как если решу этот вопрос я, спросят, почему не решили те, кому по должности положено им заниматься. И что тогда? По стопам прежнего ведущего конструктора этого орудия? — не смог я отказать себе в удовольствии чуть-чуть поиграть на нервах излишне самоуверенного инженера.

— Да... В общем-то, наверное, можно и как-то по другому... — неуверенно, явно не найдя рационального объяснения этой особенности конструкции и осознавший суровую неизбежность "помогать", ответил Евгений, называть которого Георгиевичем, из-за молодости лет, язык не поворачивался. — Вот только как?

— Хороший вопрос! И у меня, таки, есть на него бесплатный, прошу заметить, ответ! — в шутливом "одесском" стиле перешёл я к изложению давно не дающей мне покоя "побочной" мысли, высказать которую было как-то некогда и некому, а теперь будто прорвало. Просто, когда проектировали нижнюю раму на паром, решили, что в крайнем случае, заряжающие могут стоять на довольно широких станинах и нечего из мухи слона раздувать.

— Итак, первая часть Марлезонского балета с пятидюймовочкой, — я подошёл к самой пушке, стоящей без щита и дающий хороший доступ к её механизмам со всех сторон, можно сказать, нежно, погладив рукой казённик. — В настоящее время она не может дать угол возвышения больше 45-ти градусов. Из-за того, в первую очередь, что казённик будет ударяться при откате о палубу. И, во вторую очередь, её будет невозможно зарядить. Новый двухходовой досылатель может поправить второе, но чтобы справиться с первым, нужно увеличивать высоту линии огня, а этот резерв уже полностью исчерпан.

Здесь я сделал многозначительную паузу, чтобы слушатель проникся трагизмом сложившейся ситуации.

— Но всё кардинально меняется, если мы примем ось качания лотка параллельно каналу ствола, совместим её с осью досылателя и разместим под стволом со стороны, противоположной той, в которую открывается поршневой затвор.

— Это как это? — оторопел поначалу от такого экстремизма Рудяк.

— Да просто! Вот это, — я коснулся накатника, — переедет наверх. А аккумулятор досылателя, безразлично, пневматического или пружинного, вот сюда, — я указал на левый нижний угол казённика.

— Положим, а лоток то как?

— Смотри, ось всего механизма крепится на люльке и проходит сквозь специальное ухо-прилив казённика. На ось надета труба. Это шток досвылателя. Она также проходит сквозь ухо так, чтобы рычаг досылателя был всегда позади казённика. Этот рычаг может, в необходимых пределах, вокруг оси вращаться. Между казёнником и люлькой собирается аккумулятор энергии, например, пружинный. При выстреле казённик толкает за рычаг шток досылателя и взводит пружину. А лоток, разомкнутая труба с вырезом для прохода рычага досылателя и подпружиненными выступами для предотвращения выпадения снаряда, вращается на рычаге, закреплённом на внутренней оси с внешней стороны. То есть, как всё работает. Положим, орудие заряжено. Лоток висит позади казённика и ниже него, вне пути откатных частей. Выстрел, откат. Досылатель взводится. Открываем затвор, экстракция гильзы. Вкладываем в лоток-трубу снаряд. Поворачиваем лоток вокруг оси досылателя, при этом он сперва совмещается с рычагом досылателя, а потом движется вместе с ним вплоть до совмещения с осью ствола. Как только это произойдёт, лоток автоматически фиксируется и снаряд бросается в канал ствола. После срабатывания механизма, стопор отпускается, лоток убирается в первоначальное положение, затвор закрывается и, выстрел! Что нам это даёт? Лоток расположен сантиметров на 30-40 ниже оси канала ствола. А значит, на эту величину можем поднять линию огня, казённик не будет больше биться при откате о палубу. И заметьте, в когда снаряд уже в лотке, заряжающий, поднимая его, не толкает тяжести вверх, а тянет за рычаг с другой стороны оси вниз, используя массу своего тела, что значительно легче. А вот когда угол возвышения ствола будет достаточно велик и лоток, откинутый вниз, станет неудобен, его можно поднимать вверх, по прежнему выводя с пути откатных частей. А снаряд вкладывать, в лоток спереди, опрокидывая его на линию заряжания под действием собственного веса. Если принять вертикальный клиновой затвор и поставить с двух сторон казённика два таких досылателя, действующих последовательно, один для снаряда, другой для гильзы, поставить верхний станок на барабан повыше, то мы получим полноценное универсальное 130-миллиметровое орудие с углом возвышения 85 градусов, — рассказывая, я демонстрировал прямо на орудии, как должны быть устроены отдельные элементы, пользуясь для этого лежащими тут же запасными частями к пушкам и прочими подходящими предметами.

Рудяк, по загоревшимся глазам видно, схватил мысль на лету, но тут же скис.

— Все будут против. И директор, и главный инженер, и ведущий конструктор. У них своя конструкция на подходе и таких радикальных переделок, срывающих серию, они не допустят. Кто им тогда уже проделанную работу оплатит? Понять их можно, большие эсминцы класса "Ленинград" с 33-го года без вооружения стоят, а сотки на них смотрятся как детский чепчик на взрослом мужике. Вы, товарищ капитан госбезопасности, попробуйте в ЛАНИМИ обратиться на участок опытных работ. Если там положительное заключение дадут и хоть какую работающую модель изобразят, это уже хорошая опора будет, можно пытаться продавить.

Эпизод 5.

В плохое на слово я верить не стал и, приободрённый тем, что настоящий конструктор-артиллерист молча одобрил мою концепцию, пройдя по перечисленным товарищам, действительно везде получил "полный отлуп". Но разве это повод унывать? Нисколько! Отправив письма, инженер-флагману 2-го ранга Леонову, начальнику управления вооружений РККФ, старому сослуживцу наркома Кожанова по Волго-Камской и Каспийской флотилии, с которым они прошли от Котловского десанта до Энзели, начальнику 1-го, артиллерийского отдела этого управления Мирошкину и своему непосредственному начальнику Кобулову, я мог уже ни о чём не беспокоиться. Тем не менее, советом Рудяка воспользовался и наведался в Ленинградский артиллерийский научно-исследовательский морской институт. Это обернулось для меня чрезвычайно полезным и перспективным знакомством с Дмитрием Устиновым, который как раз всеми опытными работами этого заведения командовал. Едва уловив суть дела и результаты, которое оно сулит, буквально сходу взялся за него, пообещав не только заключение, но и всё возможное и невозможное, чтобы механизм заработал и пошёл в серию.

Кроме того, ведь в Ленинграде был ещё один завод, выпускающий морские пушки — "Красный Путиловец". Пусть там калибр поменьше и заряжание унитарное, суть дела от этого не меняется и, направив свои стопы в сторону этого славного на всю страну предприятия, я попал, можно сказать, с корабля на бал. Точнее, с катера, после пешей прогулки, на митинг.

О своём визите я, разумеется, никого заранее не предупреждал, поэтому, придя на проходную, попросил связаться с руководством на предмет аудиенции. Спустя, буквально, пару минут, в помещение ворвались трое экзальтированных товарищей и, убедившись, что именно я тот самый Любимов, чьи моторы строит "Русский дизель", набросились на меня, поздравили с победой, одели на шею венок из гвоздик, чем вызвали моё нешуточное беспокойство, и с криками "ура", чуть ли не внесли на руках на территорию завода. Сразу же мы оказались среди множества людей, флагов и транспарантов, но мои сопровождающие, громогласно требуя пропустить товарища Любимова, резво потащили меня к слепящему СВЕТУ. В тот момент, пока я не понял, что это такое, чётко осознавая только, что это не Солнце, которое по-летнему жарило в спину, и не искусственный источник, из-за небывалой яркости и отсутствия даже намёка на примесь желтизны, меня охватило какое-то сакральное, мистическое благоговение.

— Слава советским моторостроителям! Слава рабочим и иженерам, создавшим самый мощный в мире тракторный двигатель!! Слава главному конструктору, товарищу Любимову!!! — мощно разлилось по всей площади от СВЕТА.

Я, признаюсь, в этот момент небывало воодушевился, исчезли, появившиеся было ощущения, будто я жертва и племя дикарей хочет скормить меня какому-то чудовищу, наоборот, возникло чувство небывалой сопричастности чему-то по-настоящему великому. Наверное, в этот момент я был похож на идущего по морю аки посуху героя Андрея Миронова из пока ещё не снятого здесь фильма "Бриллиантовая рука".

Такое сравнение пришло мне на ум, когда я, приближаясь, сперва стал различать над СВЕТОМ силуэты людей, а потом, сместившись, направляемый сопровождающими в сторону, выйдя из луча, узрел чудовищный, специально отполированный до зеркального блеска, бульдозерный отвал. Благоговение исчезло, уступив место досаде на собственную впечатлительность пополам с потрясением от открывающегося вида. Передо мной, посреди толпы стоял трактор чудовищных размеров. Верхние ветви его гусеничных лент с прикрученными на траки обрезками шпал, чтобы скрыть шпоры-грунтозацепы и не портить мостовую, лежали выше голов людей, а кабина, с ограждением по периметру крыши, завешенным сейчас кумачом, находилась чуть ли не на высоте двухэтажного дома. Точно такое же ограждение присутствовало и на капоте моторного отсека и обе площадки в данный момент использовались в качестве трибуны и "президиума".

— Давай, давай, не задерживай! — подталкивали меня сзади на приставную лесенку, по которой я сперва поднялся на гусеницу, а потом на площадку позади кабины, большую часть которой занимали два топливных бака, оставляя между собой лишь узкий проход по центру к входной двери, прячущейся внутри массивной арки-рамы. Эта конструкция была опорой тросового механизма, предназначенного для подъёма в транспортное положение трёхзубого рыхлителя, утяжелённого массивным наборным грузом из чугунных чушек. Пройдя под аркой, я попал через открытую дверь в кабину, которая живо напомнила мне размерами оконечность вагона метро. Экипаж трактора составляли, судя по рабочим местам, расположенным лицом друг к другу и боком к направлению движения, минимум два человека. Первый машинист имел в своём распоряжении рычаги поворота, педаль газа и длинный рычаг главного фрикциона, а второй работал внушительным рычагом коробки передач и управлял, в нагрузку, двумя лебёдками тросовых механизмов подъёма отвала и рыхлителя. Сквозной центральный проход через кабину вёл к лесенке и невысокой дверце в лобовой части, через которую можно было выйти на капот, а оттуда уже, по вертикальной лестнице, сваренной из прутов арматуры, на крышу.

Впрочем, на самый верх подниматься не потребовалось. Едва моя персона оказалась на капоте трактора, незнакомый мне товарищ что есть мочи крикнул в микрофон:

— Слово предоставляется товарищу Любимову!!!

Глянув с высоты, я поразился количеству людей вокруг. На ЗИЛе народу, пожалуй, поменьше будет. Чтобы выключить мандраж и собраться с мыслями, я сфокусировал взгляд на чёрной коробочке, подвешенной на пружинах внутри кольцевой рамки и, расслабившись, ляпнул первое попавшееся:

— Ну и хреновину же вы отгрохали, товарищи...

Сказанное, видимо, своей непосредственностью сильно отличалось от заранее заготовленных речей других ораторов и вызвало самый живой отклик. Народ, не только вокруг трактора, но и позади меня, в "президиуме", заржал.

— Ага, сто тонн с отвалом и рыхлителем! Тысяча лошадиных сил! — без всяких усилителей звука проорал кто-то сзади сверху, — И это мы ещё так, для пробы!! Даёшь трактор в двести тонн и две тысячи лошадиных сил!!!

— Отрадно... — тянул я время, собираясь с мыслями, — И как же это чудо называется?

Выступление моё получалось в стиле "Дед Мороз и дети", что меня смущало и мешало собраться с мыслями, чтобы найти тему для, пусть не особо полезного, но красивого выступления. Хотелось, чтобы в такой момент люди меня запомнили. Вопрос же мой вызвал заминку.

— Верно товарищи! Упустили мы совсем этот вопрос! — вновь заревела иерихонская труба, — Предлагаю назвать машину в честь человека, благодаря которому и по чьему заданию она и создана! В честь нашего дорогого вождя и товарища, Сергея Мироновича Кирова! Так и назовём "СМК"!! Кто "за"?!!

Послушав пять секунд одобрительный гул толпы и полюбовавшись на множество поднятых вверх рук, неизвестный оратор подвёл итог.

— Принимается большинством! Тащи краску!!!

— Вижу, что Кировский завод славно поработал, добившись огромных, без преувеличения, результатов, подняв социалистическую индустрию ещё на одну ступень, — продолжал я тянуть резину, но тут же запнулся, поименовав предприятие по старой привычке, именно это и натолкнуло меня на ценную мысль. — Трактор ваш, конечно, великий. Наверное, нигде в мире такого нет. Но всё же, по сравнению с личностью нашего дорогого товарища Кирова, он мелковат. То ли дело завод! Ведь не секрет, что именно ваш завод является первопроходцем в области отечественного тяжёлого машиностроения. Вы первыми осваивали производство советских тракторов, а теперь вашим опытом воспользовалось множество заводов. Теперь вы строите тяжёлые карьерные самосвалы, равных которым нет в мире, карьерные экскаваторы, краны, первыми осваиваете выпуск мощных турбин и зубчатых агрегатов, выполняете важные оборонные заказы. Вы — первопроходцы! Завод-лаборатория! Честь вам и слава! Но почему название вашего предприятия имеет в основе фамилию какого-то буржуя? Это никуда не годится! Разве можно бросать хоть малейшую тень на флагмана отечественного тяжёлого машиностроения? Потому предлагаю изменить название на "Кировский"! Это достойно и завода и товарища Кирова! И повод для этого, весомый имеется! — усмехнулся я притопнув по тракторному капоту.

Мои слова вызвали замешательство, люди притихли, переваривая услышанное.

— Товарищ Жданов, разрешите вынести предложение на голосование трудового коллектива? — справился громогласный оратор у присутствующего здесь, оказывается, главы обкома.

— Выносите, товарищ Отс, — ага, значит лужёная глотка самому директору завода, о котором я знал по газетным публикациям, принадлежит.

— Кто за то, чтобы отныне завод "Красный путиловец" именовать "Кировским заводом"? Прошу поднять руки! — минутная заминка, и, — Предложение товарища Любимова принимается большинством голосов! Ура товарищи!!!

Чувствую, пьянка вечером в заводском районе будет грандиозная... За спиной бухнули по железу шаги и бородатый крепыш, чуть довернув меня, уже начавшего оборачиваться на звук, рукой за плечо, с чувством сказал:

— Ну, товарищ Любимов, только к нам на завод вошёл, а уже столько хорошего сделал! Дай обниму тебя, брат!

Тут я опять растерялся. Для людей этого времени вполне естественно выражать свои искренние чувства подобным образом. Я же, выросший в мире, где любовь была низведена до секса, а обнимающиеся мужики, будь это даже солдаты после боя, вызывали грязные мысли, хоть и старался всегда быть выше навязываемых ничтожной по своей моральной ценности либеральной культурой стереотипов, всё равно, страдал от "осадка", остающегося в подсознании. Поэтому думал в том момент о том, чтобы, ради конспирации, целоваться не пришлось. Отказаться обняться же, было бы совершенно невозможно, товарищ сразу бы подумал, что у меня задние мысли имеются и это раз и навсегда растоптало бы мою репутацию.

— Проси чего хочешь в любой момент! Как директор завода, обещаю в лепёшку расшибиться, а сделать.

— Да мне бы, собственно, в ваше артиллерийское КБ. С людьми переговорить об одном важном для обороны деле.

— Нагнал туману, — улыбнулся Карл Мартович, — Давай трактор на баржу погрузим, и я вас познакомлю.

Митинг продолжался ещё почти два часа, ораторы произносили речи, давали обещания выполнить и перевыполнить планы и поручения партии, но уже без накала, по настрою было понятно, что самое главное сегодня уже сказано, самое интересное уже произошло. А потом трактор завели и он, рокоча тысячесильным рядным двигателем 13-8, таким, какой шёл на подводные лодки типа "М", грелся чуть больше десяти минут, прежде чем развернуться и, сквозь заранее расступившихся в стороны людей, по обозначенному маршруту, неспешно, но уверенно, двинулся в сторону причалов. Бульдозер шёл, торжества ради, передним ходом, поэтому я, стоя на крыше его кабины в компании Жданова, Отса, главного инженера завода Тер-Асатурова, мог наблюдать работу ещё одного члена экипажа машины — её "капитана", роль которого выполнял директор. Единственным рабочим инструментом командира машины была трубка телефонного аппарата, по которому он передавал команды в кабину связисту, в распоряжении которого была ещё и не замеченная мною ранее радиостанция. Тот, в свою очередь, дублировал их машинистам, которым отвал в поднятом положении загораживал большую часть обзора вперёд. Шум дизеля заставлял Отса напрягать голосовые связки не меньше, чем во время митинга и поэтому я посоветовал ему в будущем комплектовать трактора танковыми переговорными устройствами.

У кромки причала лишних попросили, во избежание, удалиться и новонаречённый "СМК" на минимальной скорости двинулся на пришвартованную вровень баржу. Её палуба была усилена плотно уложенными в продольном направлении рельсами, укрытыми сверху толстыми досками, которые, уложенные от борта до борта, образовывали подкладки под гусеницы устанавливаемого поперёк трактора. Едва центр тяжести бульдозера сместился на баржу, "СМК" качнулся вперёд и судно ощутимо просело, натянув до отказа многочисленные, и без того тугие, швартовы. Я, стоя рядом с кнехтом, услышал явный скрип и испугался, что пеньковый канат может лопнуть и покалечить народ, которому и деться-то с причала некуда, сзади поджимали. К счастью, всё обошлось и команда речфлотовцев споро стала крепить необычный груз, опутывая трактор растяжками и устанавливая специально заготовленные клинья.

Теперь ему предстоял переход, по словам Жданова, по Неве, Ладожскому и Онежскому озёрам, Беломорско-Балтийскому каналу и Белому морю до посёлка Кандалакша, где трактор передадут в опытную эксплуатацию образованному в 3-го мая решением Совета Труда и Обороны комбинату "Североникель". Конечно, никакого комбината, по факту, ещё не было, его первая очередь, мощностью 3 тысячи тонн никеля и 3 тысячи тонн меди в год, должна быть пущена только в 1937 году, но, судя по посылке, за дело товарищи взялись туго. Стране Советов нужен был никель, постоянно растущая потребность в котором, опережала собственное производство и его до сих пор, не смотря на все усилия, частично закупали за границей.

Сергей Миронович Киров, внимательно следивший и всячески содействовавший геологическим изысканиям в Северо-Западном районе и его развитию, перейдя на работу в центр, дела этого не оставил. Наоборот, возможностей, как сказали бы в будущем, лоббировать это направление у него прибавилось. Вот по этому Жданов и расписывает сейчас, что к концу третьей пятилетки, на базе открытых в 33-м году месторождений, прежде всего Ковдорского, Оленегорского и Пудожгорского, будут поставлены горно-обогатительные комбинаты на технологии мокрой электромагнитной сепарации, построены автомобильные и железные дороги, множество гидроэлектростанций в каскадах. Всё это вместе взятое составит прочную базу качественной чёрной металлургии Северо-Запада. Параллельное развитие цветной металлургии даст легирующие присадки. А торфоразработки и, самое главное, новый, Печорский угольный бассейн, открытый Черновым, где уже работали две шахты, дающие высококачественный коксующийся уголь, но нет железной дороги, кроме небольшого отрезка узкоколейки, станут базой основной, массовой металлургии.

— Вот для этого, товарищи, нам и нужны такие бульдозеры. Для быстрой прокладки дорог, для разработки карьеров, для строительства плотин. Будем надеяться, что ваш малыш с честью выдержит испытания и будет запущен в массовую серию, — закончил Жданов прощальную речь, глядя как обрубили швартовы и судно отвалило от причала.

Эпизод 6.

На фоне произошедшего события, беседа с Махановым, главным конструктором артиллерийского КБ новонаречённого Кировского завода, с которому меня представил сам директор, Карл Мартович Отс, прошла буднично и без треволнений. А я то уже приготовился связями козырять и настаивать. Ничего подобного, Маханов, выслушав меня, просто сказал:

— Попробуем.

Было видно, что его сейчас занимает что-то другое. На моё замечание об отсутствии должного энтузиазма, конструктор с показавшимся мне забавным именем-отчеством, только вздохнул. Ясность внёс директор завода, начав, видно, уже привычно, отчитывать Ивана Абрамовича за то, что он никак не может найти какой-то дефект. На проверку дело оказалось совсем печальное. После того, как "КрасномуПутиловцу" с "Большевика" передали тему 100-миллиметровых орудий с заделом по Б-24, КБ Маханова быстро выпустило свой аналог с фирменными противооткатными устройствами и затвором по типу пушки "Лендера". Испытания новой пушки, названной Л-4, прошли на "ура" и её уже смонтировали на подводную лодку П-1 для совместных с самой лодкой испытаний. А на заводе, тем временем, заложили опытно-валовую партию в пять штук для отработки технологии изготовления пушек и, попутно, для довооружения систершипов П-1 и её самой. Ни одна из предсерийных Л-4 заводских испытаний не прошла! Полуавтоматический клиновый затвор работать в этом качестве отказывался категорически и постоянно требовал ручного вмешательства практически на всех этапах. Пушки разобрали, брака и отступления от чертежей не нашли. Собрали, отстреляли и убедились, что проблема как была, так и осталась. И это при том, что наверх уже отрапортовали о создании Л-4! Теперь с Маханова уже следующие, универсальную Л-5 и спаренную Л-6 требуют, а он застрял!

— Так вы не там ищете, — брякнул я, послушав эту историю. — Вам надо ту пушку, что нормально отстрелялась, разобрать и повнимательнее рассмотреть.

Отс с Махановым секунды две смотрели на меня, усваивая мысль, потом, как по команде переглянулись и, как мальчишки, бросились бежать к зданию заводоуправления, вызывая недоумение, усмешки и подначки ещё не разошедшихся после митинга заводчан.

— Эк вы их, товарищ Любимов, напугали, — приблизился ко мне стоящий до того чуть поодаль Жданов, который одновременно пытался понять, о чём мы говорим, но с другой стороны, интеллигентно стеснялся лезть, куда не пригласили, демонстрируя свой начальственный статус.

— Совсем напротив, товарищ Жданов, я дал им надежду и веру в лучшее.

— Не хотите говорить в чём дело, настаивать не буду, — в глубине души, наверное, всё-таки обиделся Андрей Александрович.

— Просто считаю правильным, чтобы они сами рассказали, если сочтут нужным, — довольный тем, что вот так, проходя мимо, подал людям хорошую идею, ответил я, — Не хочу примазываться к не заслуженной мною славе, товарищ Жданов.

После такого моего ответа левая бровь Андрея Александровича приподнялась и он с сомнением изрёк:

— А мне другое про вас говорили.

— Не может быть.

— Вы разве не брали справки на Балтийском заводе и на "Большевике", что участвуете в работах?

— Ах, вон оно что! — мне оставалось только признаться, но криминала в своих действиях я в упор не видел, — Брал. А как же я потом буду требовать работу свою оплатить? Вы же знаете, что пока изделие в серии, проектировщику отчисления положены? Как ни крути, складной понтон и пушка на нём — с самого начала моя идея. Да хоть у наркома ВМФ спросите.

— Но вы же непосредственно не проектировали! Не обсчитывали, не чертили! Товарищи возмущаются.

— Зато, товарищ Жданов, я все принципиальные решения по конструкции принял. Вы же понимаете, что когда товарищ Сталин планирует увеличить добычу угля он не идёт после заседания СТО в забой и отбойником не машет? Так и здесь, каждый выполняет свою часть работы. Кто-то создаёт общую концепцию, вид изделия, то, что иностранцы называют "дизайн", а кто-то обсчитывает конкретные детали. Бывает, иногда людям кажется, что придумать что-то, чего доселе никогда не было, особенно элементарно простое и несложное, никакого труда не составляет. А вычисления требуют усилий и внимательности, всегда занимают время. Поэтому, у некоторых товарищей, может возникнуть ложное ощущение несправедливости. Я бы, пожалуй, среди них конкурс бы провёл. Пусть придумают на пользу людям что-то совершенно новое. Узнав, каково это на самом деле, перестанут жаловаться.

Жданов посмеялся по-доброму над моим ответом и сказал:

— А вдруг им понравится? Считать и чертить не разучатся?

— Я же не разучился. Как оглянешься назад, сам себе не веришь. Вот только в начале октября прошлого года сидел и считал. Один. Вообще. А теперь результат вон, в Кандалакшу уплывает.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — вдруг озаботился Жданов, — Не поверите, но даже поначалу в Москву ехать собирался, а потом, узнав, что вы здесь, время пытался выкроить, да случай сам свёл. Дело, понимаете, деликатное, поэтому громко говорить об этом не следует. Мы, прежде чем технику заказывать, у специалистов поинтересовались её параметрами. И они дали ответ, что трактор должен быть весом в сто-сто двадцать тонн!

— А что вы так волнуетесь? "СМК" и есть сто тонн.

— Трактор! Сам! А "СМК" только пятьдесят пять тонн весит. Да отвал тридцать. Да клык пятнадцать. Вот сто тонн и набегает. Короче, "СМК" — это так, для пробы. Мы ещё больше бульдозер на Кировском заводе делать будем. И нам нужен мотор. Я на "Русском дизеле" был и видел, что вы там выпускаете. В принципе, нам 13-16 подошёл бы, но дороговат он и товарищ Кожанов косо смотрит. Нельзя ли на базе 16-16 сделать 16-8, такой же, как 13-8 на "СМК"?

— Ну, вы даёте, товарищ Жданов! Не ожидал, — откровенно удивился я.

— А как же, не лаптем щи хлебаем. А освоение Северо-Запада, создание базы чёрной металлургии — важнейшая поставленная партией перед Ленинградом задача. Тут, хочешь не хочешь, до последнего винтика будешь вникать.

После этих слов я совсем перестал оценивать Андрея Александровича только как партийного функционера и невольно проникся к нему уважением.

— Обещать ничего не буду, товарищ Жданов, но технических препятствий для создания такого мотора нет. Есть дефицит рабочего времени сотрудников КБ. Если вы дадите нам официальный заказ, то обещаю приложить все усилия. Если вы и мощности для выпуска двигателей найдёте, то вообще буду рад стараться. Кстати, раз 13-8 на малые подводные лодки идёт, то 16-8 на средние можно будет ставить.

При этих словах Жданов помрачнел, снова вспомнил Кожанова, который весь Ленинград своими требованиями уже достал, но насчёт мощностей обещал подумать. К этому времени вернулся довольный товарищ Отс.

— Фух! Успели. "Правда" ещё на Балтийском заводе стоит. Маханов взял бригаду и поехал туда нашу пушку обратно снимать. Обойдутся пока без неё.

— Вы, товарищ Отс, товарищу Маханову передайте, чтобы с противооткатными устройствами не чудил, — воспоминания Грабина в прошлом-будущем мне читать приходилось, — Это я в присутствии товарища Жданова вам говорю. Не дело для пушки, особенно морской, если она интенсивно постреляв на больших углах, при выстреле на отрицательных из строя выходит. Сами понимаете, отражение самолётов, потом катеров, качка и всё такое. Лучше уж сразу по уму сделать, тем более Б-24 у вас есть, чем потом другие переделывать будут. Надеюсь, вы меня правильно поняли?

Настроение директору я испортил сразу, да и товарищ Жданов, хоть и не понимал в деталях, что происходит, но заход насчёт "других" понял верно. Можно быть уверенным, что Кировскому артиллерийскому КБ со стороны облсовета гарантировано повышенное внимание. Думаю, так оно будет лучше.

— Да не принимай ты близко к сердцу, Карл Мартович, — сказал я Отсу на прощанье. -Поверь, я плохого не посоветую. Понятно, что переделывать много придётся, но это лучше, чем испытания завалить. А на них, будь уверен, с вашими пушками вытворять будут именно то, что я сказал. Сам за этим прослежу.

Эпизод 7.

17 июня пушку Канэ на раме-пауке заводчане "Большевика", совместно с флотской комиссией собрали и отстреляли на Ржевке без моего присутствия. Даже, пакостники, не пригласили. Зато в известность, что поломок нет и конструкция принимается для стрельбы с грунта, поставили. Теперь дело стало за паромом, последний, четвёртый понтон для которого доделывали на Балтийском заводе до 21-го числа. 22-го можно было бы уже забирать, но, как назло, день был субботний и пришлось ждать до понедельника. В "тяжёлый день" я, совместно с экипажем "моего" катера, убедившись в герметичности последнего "поплавка" и промучившись из-за неопытности в новом деле почти час, впервые состыковали все четыре понтона вместе. Взяв будущий артиллерийский паром на буксир, катер Ш-4 потащил его вверх по Неве на завод "Большевик" для монтажа артсистемы. Пока шли, опытным путём установили, что палубу не заливает на скорости меньше пяти узлов. Если же прибавить, то вода начинала перекатываться поверху, а с ещё большим увеличением скорости паром вообще вёл себя непредсказуемо и даже порывался нырнуть. Положение могло поправить введение волноотбойных щитов "на носу", но думать об этом надо было заранее.

Монтировали пушку на пароме не штатно. Никаких процедур сборки-разборки. Тяжёлый кран просто подцепил с причала и установил на плот заранее подготовленную артсистему вместе с рамой. После чего, сильно прибавившийся в числе за счёт орудийного расчёта с Ржевки, прикомандированных на время испытаний рабочих, инженеров с "Большевика" и трёх флотских командиров, которые входили в комиссию в качестве наблюдателей для создания массовки, экипаж приступил к погрузке. Всё свободное пространство стали заполнять боеприпасами, бочками с бензином для катера, различными инструментами для исправления мелких поломок, пожитками в виде палаток, большого котла и жаровни, которой можно было, при нужде, пользоваться прямо на палубе не вредя последней, и, наконец, продовольствия. По самым скромным подсчётам, уходили мы в "автономку" не меньше, чем на неделю, поэтому барахла набралось много и орудийный плот со стороны, со спрятанным под брезентом орудием, заваленными мешками и тряпками снарядными ящиками, стал походить на огромный кусок плавучего мусора, что было особенно заметно в белой ленинградской ночи и заставляло морщиться командиров-моряков. Что и говорить, это был явно не корабль их мечты. Зато в большом корабельном баркасе с полным комплектом вёсел и парусным вооружением, выделенном специально для перевозки людей, они отвели душу, покомандовав нами на славу.

Переход к месту стрельб занял не так много времени, но на один день больше, чем мы изначально рассчитывали. Не смотря на то, что катер Ш-4 оказался, откровенно говоря, паршивым буксиром и жрал горючее с завидным аппетитом, Неву мы прошли за полтора дня. Выйдя из Ленинграда во вторник рано утром, переночевав на берегу, к обеду среды мы уже были в Шлиссельбурге. Перед выходом в Ладогу, хоть и стояла на загляденье тихая погода, надо было подготовиться, как оказалось на практике, в основном, морально. Зато смотались в магазин, накупив впрок табаку. На следующий день двинулись на север вдоль западного берега озера по идеальной водной глади и при абсолютном безветрии. Вернее, ветер-то, конечно, был, но западный, со стороны Финского залива, поэтому мы оказались в тени берега. Наконец ближе к вечеру четверга мы достигли небольшой бухточки в которую впадала тихая, сонная речка Морья, несущая свои чёрные воды из болот под Питером. По ширине и глубине в районе устья она полностью подходила для наших целей и, самое приятное, протекала совсем рядом с территорией Ржевского полигона. Её, по факту, учитывая безлюдность территории на север, можно было бы считать его южной границей.

Весь следующий день мы занимались только подготовкой к предстоящим испытаниям. Всё лишнее с палубы парома было убрано, конструкция, исключая подводную часть, полностью осмотрена на предмет неисправностей, лейтенант Волков, развернув на берегу с помощью временных деревянных мачт антенну-растяжку, установил устойчивую радиосвязь через узел штаба Балтфлота с Ржевским полигоном, откуда должны были руководить стрельбами. Сам артиллерийский паром, с опущенным в подводное положение сошником, похожим на бульдозерный отвал с вертикальными рёбрами жёсткости через каждые полтора метра, был притянут на канатах к берегу, насколько хватило сил испытательной команды. Сразу же стали вылезать мелкие, но досадные недостатки. Кнехтов, к примеру, мы не предусмотрели и канаты пришлось крепить к чему попало. Ближе к вечеру мы, самовольно, без команды сверху, произвели первый выстрел с воды вдоль берега Ладоги. Холостой. Очень уж хотелось посмотреть, как ведёт себя поплавок в условиях, "приближенных к боевым". Ничего особенного. От парома пошла лишь мелкая рябь, если не считать волн, поднятых дульными газами, но и они были значительно меньше размеров самого плота, что в сочетании с большой площадью ватерлинии, позволило ему сохранить стабильность. То ли будет завтра, когда в ход пойдут сначала инертные болванки, а потом и боевые снаряды.

Вообще-то, в 21-м веке, или, во всяком случае, в конце 20-го, когда ещё не было развито компьютерное моделирование, после такого эксперимента паром, раму-лафет, саму пушку, следовало бы разобрать до винтика с целью выявления последствий. Здесь это правило тоже действовало, теоретически. Просто ответственные присутствующие пришли к джентельменскому соглашению, что ради ускорения процесса, будут испытывать, пока испытывается и, если всё будет хорошо, подпишут потом все бумаги скопом. И за первый холостой, и за последующие выстрелы. В общем-то, сталкивался я с эти не впервые, более того, сам всегда действовал точно так же, и уже давно перестал задавать себе вопрос, как так получилось, что Чкалов вылетел на неукомплектованном, неисправном самолёте и разбился в 38-м году. Впрочем, здесь всё ещё впереди. Валерий Павлович сейчас во Владике, отдыхает после перелёта по маршруту Москва-Петропавловск-Камчатский-Комсомольск-на-Амуре-Владивосток. Беспосадочного, разумеется. То ли ещё будет, это уже второй дальний перелёт в этом году о котором пишет советская пресса, которой нас в устной форме обеспечивает по вечерам нештатный политинформатор-агитатор, Арсений Волков.

На следующий день, в субботу, на Ржевке внезапно обнаружили, что не смогут наблюдать падений снарядов при стрельбе для определения максимальных углов горизонтального обстрела. Видимо, программу испытаний стали изучать непосредственно перед стрельбами. Радиосвязь мы поддерживали в телеграфном режиме, поэтому пришлось для острастки радиста, который мог из врождённой вежливости пропустить мои матюки, записать за ним все точки-тире с обещанием последующей проверки. Так как штаб Балтфлота волей-неволей оказался в курсе складывающейся ситуации, там решили, что "сухопутные", а Ржевка входила в структуру НКО, вставляют им палки в колёса и выделили для обеспечения испытаний плавучей батареи дивизион из четырёх новейших катеров МО и бывшего флагмана флотилии Остехбюро, опытовый корабль "Конструктор", царский эсминец "Сибирский стрелок" 1905 года постройки. Корабль как раз находился на Ладоге, но изменение районов падения снарядов, которые теперь перенесли на побережье и саму акваторию озера, налаживание взаимодействия, переходы, помимо нашего желания перенесли стрельбы на воскресенье.

Весь следующий день мы стреляли. То одиночными, при разных углах горизонтальной и вертикальной наводки, то сериями по пять-шесть выстрелов для определения кучности. Итоги, в общем, были оптимистичными. Конструкция, насколько позволял судить поверхностный осмотр, выдержала всё. Плот сохранял полную стабильность при стрельбе без попыток разворота, если угол горизонтального обстрела, вернее обратный ему угол отдачи, не выходил за пределы сошника. Стрельбы при различных углах вертикальной наводки показали, что в любом случае вектор отдачи проходит либо через, либо вблизи сошника, который, как и задумано, воспринимает большую её часть. Кроме того, заглублённый в грунт, он эффективно гасит любые колебания. Вообще говоря, я больше всего опасался, что при стрельбе на больших углах плот будет создавать такую волну, что эффективный беглый огонь станет попросту невозможен. Однако, полученный результат, по сравнению, с моими ожиданиями, был просто ничтожен, круговые волны могли навредить разве что тем, что выдавали расположение огневой воздушному наблюдателю, а кучность стрельбы сериями без исправления наводки оказалась хуже всего на 5%, чем при стрельбе с твёрдого грунта. И то, цифра, сообщённая нам с "Конструктора" после возвращения контрольной партии, была приблизительная, с "ефрейторским зазором".

Правда, под конец, после всех стрельб, когда по условиям испытаний мы должны были сняться с огневой и уйти от ответного удара, нас постигла неудача. Сошник настолько завяз в грунте, что сдвинуть орудийный плот с места никакими силами оказалось невозможно. Более того, вырывали мы его из вязкого чёрного ила, всю первую половину следующего дня. Пришлось на противоположном берегу вбивать сваи и лебёдками, через систему блоков, попеременно вытягивая то одну сторону, то другую, тащить паром на чистую воду. Необходимость изменения конструкции сошника и введения какого-то механизма подъёма, который бы вытягивал его вверх, по пути наименьшего сопротивления, была налицо.

Нет худа без добра, пока мы ковырялись со сменой позиции, "Конструктор" с катерами успели смотаться на базу и пополнить запасы. Впереди был второй этап. На этот раз нам предстояло расстрелять вторую половину запасённого боекомплекта, с упором во вбитые в дно водоёма сваи. Для чистоты эксперимента мы переместились в саму бухту Морья, так, чтобы "под килем" у нас оставалось около полуметра. Сваи мы вбили метрах в восьми-десяти от берега силами рабочих "Большевика", дизельмолота, смекалки и такой-то матери. При этом баркас использовали как плавучую опору подъёмной стрелы, перекинув на него с берега мостки.

Теперь орудийный паром упирался в восемь свай, к которым был пришвартован через стандартные для этого времени демпфирующие вязки-кранцы. Изношенные покрышки для этих целей станут использовать несколько позже. Особенность швартовки заключалась в том, что оба конца каната крепились на пароме, просто оборачиваясь вокруг сваи, образуя петлю. Это было сделано для того, чтобы при стрельбе, если паром резко осядет от отдачи, канаты просто скользили бы вдоль сваи и не рвались.

Ещё две сваи, на этот раз с "носа" и с "кормы", опустив под воду законцовки-обтекатели понтонов пришвартованного борта, вбили прямо с орудийного плота. "В условиях приближенных к боевым". Сделано это было ради увеличения углов горизонтального обстрела, который должен был увеличиться в такой конфигурации со ста до ста пятидесяти градусов. В итоге получилось, что орудийный плот стоит в П-образном "загоне".

В таком виде отстреляли полную программу во вторник и убедились, что в практическом плане разницы нет. Во всяком случае с "Конструктора" радировали те же 5% ухудшения кучности беглого огня, что и при стрельбе с сошника. Любопытно было наблюдать за поведением плота после выстрела, особенно под большим углом. Его резерв грузоподъёмности около 60 тонн и площадь сечения по ватерлинии около 180 метров обеспечивали достаточную сопротивляемость попыткам его притопить. По расчётам, если бы даже шестидюймовка выпалила вертикально вверх, это вызвало бы кратковременное увеличение осадки примерно на один сантиметр. Конечно, когда вектор отдачи направлялся в сторону, картина менялась, но несущественно, так как большую часть нагрузки всё равно воспринимали сваи, а мокрые плетёные кранцы трением о них быстро гасили возникающие незначительные колебания. Волны, поднятые дульными газами при стрельбе на небольшую дальность, на глаз были даже значительнее, чем от отдачи после выстрела. В любом случае, и те, и другие были гораздо меньше линейных размеров парома и уже в силу этого не могли его раскачивать. Другое дело, что заканчивали стрельбы мы буквально "на честном слове" — забитые на три метра в вязкое дно сваи настолько покосились, что каждый выстрел с этой позиции мог стать последним и мы бы отправились в недолгий вояж в сторону берега. К счастью, всё окончилось благополучно и завершилось успешным уходом с огневой на буксире гребного баркаса.

Окончательно подвести итоги "пикника" можно было только в Ленинграде, на заводе, где орудийный паром разберут и придирчиво осмотрят на предмет повреждений. Однако, уже сейчас можно с уверенностью говорить, что концепция мобильных орудий, которые при нужде можно снять с береговых батарей и использовать на плотах в составе речных флотилий, первое испытание выдержала. Теперь дело за воплощением, с учётом выявленных недостатков, не экспериментального, а настоящего боевого парома с серийным орудием. Потом настанет время войсковых испытаний в составе батареи, обкатки, отладки процессов перехода из "берегового" состояния в "речное" и обратно, организационных вопросов и прочих абсолютно необходимых дел, которые не один год могут занять. Жаль, что мне этим заниматься не придётся, замысел, всё-таки, был мой и теперь я беспокоился как его воплотят в жизнь.

Эпизод 8.

До назначения Кожанова главкомом ВМФ завод имени Марти, бывший и будущий Адмиралтейский, готовился выпускать туполевские глиссера Г-5. Моими стараниями не срослось у Андрея Николаевича, но кое-какие следы этой подготовки на заводе остались. Как-то идя по территории, решил срезать путь и обойти один из цехов с другой стороны. Просто все обходили его вдоль Невы, хотя это было чуть дольше и мне стало по-детски интересно, почему так. Страсть к познанию привела меня в тупик, который создала гора мусора, который состоял из ломаного дерева, судя по форме, бывшего ранее стапелями и плазами "поплавков", да обрезков дюралевых листов. Впрочем, катер — штука не такая уж и маленькая, значит и обрезки соответствующие.

Заняться мне, по большому счёту было нечем, работа по монтажу уже готовых дизель-гидравлических установок в корпус крейсера "Ворошилов" шла даже с опережением графика и "ручного управления", во всяком случае, с моей стороны, не требовала. После испытаний шестидюймовки на плоту удалось развлечься разве что очередным посещением ЛАНИМИ. Вспомнив про фторопласт, добавив который в гидравлическую жидкость можно было бы снизить трение и поднять КПД силовой установки, я сделал запрос Кожанову в Москву. Получив ответ и адрес, где можно забрать фторопласт, я понял, какие именно химики-пороходелы им занимались. Оно и не мудрено, ведь лабораторию нынешнего морского артиллерийского института ещё Менделеев оборудовал. Традиции и школа говорят сами за себя и обязывают идти в первых рядах, что ленинградцы с успехом и делают.

Разжиться мне у них, правда, удалось лишь полкило наработанного на опытной установке порошка, которого явно не хватило бы "Ворошилову". Подозреваю, что отдали мне далеко не всё, припрятав кое-что для себя, но не устраивать же у добрых людей обыски, да и им самим материал для работы нужен. Кроме того, даже найдя ещё столько же, я на целый крейсер не наберу. По совести говоря, не нужно было вообще ничего забирать, но выделенные мне крохи я унёс исключительно из соображений сделать презент Кудрявцеву и заново наладить с ним отношения, испорченные из-за компоновки машин. Дело в том, что настоящей его страстью была коробка-автомат для автомобиля, которую он проектировал и создавал по собственной инициативе, без всякого интереса со стороны автостроителей. Вот на неё моего подарка хватало.

Вот и все развлечения. Лето, начало июля, теплынь, благодать, ходи, понимаешь, поглядывай, как другие работают. Не могу я так! Поэтому, раз ничего для страны полезного в мой расслабленный сезоном мозг не лезло, я занялся делом бесполезным, можно сказать вредным и хулиганским. Самое главное — за свой счёт. Бесплатно мне только обрезки дюралевых листов достались, толщиной от одного до трёх миллиметров. А вот пробку, которая на заводе шла на спасательные жилеты и круги, плотную ткань, краску — всё пришлось покупать. Да ещё нанимать рабочих-специалистов, раскройщика и клепальщика, которые, оставаясь после смены, помогали мне ваять мой шедевр. Точнее говоря, получалось так, что больше я им помогал.

Четыре дня мучений и я стал обладателем доски, которую можно было бы использовать для виндсерфинга, будь в этом времени достаточно лёгкие мачта и парус. Впрочем, этим вопросом я даже не заморачивался, имея в собственном распоряжении целый торпедный катер. Первоначально я вообще хотел водные лыжи изобразить, но потом подумал, что в стойке, напоминающей боевую, мне привычнее будет держать равновесие и остановил свой выбор на варианте "моно". В итоге получилось нечто с украшенным двумя килями выпуклым днищем из миллиметрового дюралевого листа, продольным и поперечными рёбрами жёсткости из него же, с заполненными пробкой полостями и обтянутой плотной тканью палубой на которой был предусмотрен резиновый коврик и такие же петли-крепления для ног, подобные лыжным. Сооружение, на мой взгляд, было слишком большим. Но на увеличение размеров пришлось пойти, чтобы оно имело хотя бы самую минимальную положительную плавучесть. Дюраль, оказывается, только кажется лёгким.

— Ну, товарищ лейтенант, давай помаленьку, — скомандовал я Волкову сидя на низком "катерном" плавучем причале, с буксирным тросом в руках, прям как заяц из "Ну, погоди!", а про себя подумал. — Главное ноги не переломать...

— А вы уверены, товарищ капитан госбезопасности? — уже в который раз переспросил моряк, — Топить вас у меня приказа не было. Совсем даже наоборот.

— Давай уже жми, хлюпающая твоя душа, — не выдержав, в сердцах выкрикнул я и не без ехидства добавил, — В ЗАГСе сомневаться будешь!

— Мммать! — выкрикнул я от возбуждения, а может от того, что слетая с причала поймал задницей занозу, или от того, что с полуденной жары окунулся по грудь в холодную невскую воду из-за того, что Волков, сдёрнув меня, испугался и убрал газ, — Жми давай на всю катушку!!!

И лейтенант дал! Да так, что на доске с, прямо скажем, избыточной площадью, я выпрыгнул на поверхность едва ли не быстрее, чем нырнул туда и понёсся вслед за глиссером вверх по Неве, в одних чёрных труселях по колено, промокших и морозящих под встречным ветром всё, что в них прячется. А ведь у меня неплохо получается! Уже второй мост позади, а я ещё ни разу не упал. Ну-ка, а влево-вправо попробовать, или как там водные лыжники скорость быстрее, чем буксировщик набирают? Есть, я разгоняюсь! Захотелось заорать, что я и сделал высоко подпрыгнув на волне, которую оставлял идущий на большой скорости катер. Шлёп! Дуракам везёт, дюралевое днище ударилось о воду не совсем так, как я ожидал, но на ногах удержался.

Прошвырнувшись по нахоженному на "Большевик" маршруту до Литейного моста, я заорал Волкову, чтобы тот поворачивал обратно. Удовольствия я уже получил выше крыши, даже, кажется, песню орал "Ой, мороз, мороз", хватит. Да и выбор репертуара, судя по всему, не случаен. Развернувшись, я буквально влип в тугой западный ветер с Финского залива, прежде бывший попутным. Теперь я уже гораздо меньше беспокоился о целости конечностей. Поломанные ноги-руки — ерунда! Вот вы попробуйте посреди лета простудиться, это ж талант надо иметь!

На завод имени Марти мы пришли как раз к концу обеденного перерыва. Никто не смог бы нас упрекнуть, что мы ерундой занимаемся в рабочее время. Правда, поесть мне не удалось. Да и шут с ним! Когда я ещё так прокачусь? А Волков со своей невеликой командой могут хоть до вечера пузо набивать, идти на катере я сегодня больше никуда не собираюсь.

Я уже успел обсохнуть и одеть форму, как на завод заявился моторизованный, на "Форде", наряд народной милиции в поисках хулигана. Выяснив, что хулиганом является целый капитан госбезопасности, стражи порядка сбавили обороты, выслушали моё выступление о развитии новых "технических" видов спорта, ранее советским гражданам недоступных, после чего отбыли восвояси.

А на следующее утро в газетах, в том числе и в центральной "Правде", наклеенных на стендах перед проходной я обнаружил заметки и целые статьи о происшествии в Ленинграде. Какой-то ушлый фотограф меня даже запечатлеть на обратном пути умудрился. И напрасно я рассчитывал, что в одном нижнем белье меня никто не узнает, бортовой номер катера "065" зафиксирован чётко, а кого сей катер возит, минимум пяти заводам и штабу флота известно. Работяги, читая, откровенно ржали, так как советская пресса не согласовала позиции и вчерашняя "Вечерняя Красная Газета" напечатала заметку о флотских хулиганах, рассекающих по Неве в неподобающем виде. А сегодняшняя "Правда", к счастью, разместила материал о всемерном развитии новых видов спорта и ответственности за них партии большевиков. Суть статьи заключалась в том, что партия должна возглавить и организовать, если уж граждане сами из трусов выскакивают. Вторил ей и "Красный спорт".

А вечером почтальон, давно изучивший мой распорядок и исправно приносящий мне письма и, самое главное, телеграммы после окончания рабочего дня, вручил мне две "молнии" из Москвы. От жены и от Кобулова. Что показательно, с совершенно одинаковым по смыслу содержанием, суть которого заключалась в словах: "чтоб завтра же дома был!". Ну, раз жена приказывает, а начальство её в этом полностью поддерживает, надо собираться. Загостился я здесь, верно. Отдохнул, развеялся, но работы не хватает. Как-то там без меня Косов справляется? Отчёты, конечно, шлют, но такие расплывчатые, видимо, чтоб враги, если прочтут, ни о чём не догадались, что мне с них пользы тоже никакой. Своими глазами хочу всё видеть! И приём этот, "что-нибудь начудить", надо на вооружение брать, а то так и сидел бы здесь, никто бы обо мне не вспомнил.

Мои размышления прервал звонок и, выйдя из своей комнаты, преодолев полосу препятствий, которую более привычные жильцы называют коридором, я открыл дверь в квартиру и к немалому своему удивлению увидел майора Касатонова, командира Батумского батальона морской пехоты. Пофорсив немного в Москве, батальон был переведён на Балтику, как изначально и предусматривали планы наркомата ВМФ.

— Товарищ майор! Какими судьбами?

— По твою душу, товарищ капитан! — улыбнулся комбат. — Или это не ты вчерась на виду у всего города рассекал?

— Было дело...

— Так ты пригласишь, Семён Петрович, или так в дверях стоять и будем? Разговор у меня к тебе. Самолично, видишь, всё бросив ради него, с самого Кронштадта приехал

— Конечно, Роман Георгиевич, проходи, будь добр. Крепкого не держу, а чайку сейчас поставлю, попьём с баранками.

— Вот это дело, спротсмен-воднолыжник, — подколол меня морпех. — Или как там твоя придумка называется?

— А шут её знает, — признался я откровенно, — мне это совершенно побоку. Как хотите зовите.

Возиться с печкой на общей кухне не пришлось, Глафира Сергеевна как раз скипятила огромный медный чайник на всё своё многочисленное семейство и любезно разрешила мне отлить в пару кружек с заранее рассыпанной по ним заваркой. Придя в комнату, я достал из шкафа и развернул бумажный пакет с баранками, положив его прямо на стол. Ни заварному чайнику, ни лишней посуде в моём командировочном быту места не нашлось.

— Присаживайся, Роман Григорьич, вкуси, чем Бог послал, — предложил я морпеху, уже оглядевшему комнату и теперь любовавшемуся видом и окна во двор.

— А у тебя тут уютно, можно жить, — подвёл итог майор и сел за стол.

— Смотря с чем сравнивать. Вот в Москве у меня... Да ты знаешь. А здесь я временно, да и неприхотливые мы.

— Получил письмо от Седых из Владивостока. Пишет, что гостил у тебя весной.

— Ага, вместе мы гостили, если можно так сказать. Меня с каким-то уголовником перепутали, а Апполинарий из-за Восточного Туркестана пострадал, но обошлось.

— Обошлось, значит прав он! Слышал я эту историю. В голове не укладывается вся эта дипломатия. Или — или. Или ты за Советскую власть, тогда провозглашай республику и добро пожаловать в Союз, или ты буржуазный гомуйдан, тогда шишь тебе, а не помощь. За что там наши кровь лили? За этого царька что ли? Смысл в чём? Боимся, что буржуазная пресса про нас напишет? Так она и так ничего хорошего про нас не писала никогда, тьфу на неё. Или товарищи в партии в возврате к троцкизму и теории перманентной революции обвинят? Как по мне, всё, что плохо лежит и Союзу на пользу, надо брать! Этого Восточного Туркестана там на три Германии! Это ж земля, колхозы, хлеб! А в земле если копнуть? Вон, мы у себя только разбираться начали, а уже сколько всего открыли. И не беда, если сразу руки не сразу дойдут. Детям останется. А буржуям шишь. Коммунизм надо, как решила партия, в отдельно взятой стране строить. А про то, что в страну эту новые земли включать нельзя — этого в теории нет.

— Гоминьдан, — поправил я Касатонова, удивлённый тем, что название китайской буржуазной партии он переврал, а термин "перманентная революция" произнёс без запинки.

— Что?

— Гоминьдан, а не гомайдан или как там ты сказал. Так правильно.

— Да плевать...

— Ты зачем пришёл-то, товарищ майор? Не китайцев же обсуждать?

— Верно, — тут земноводный замялся, а потом, набрав воздуху, выложил залпом, — Отдай мне эту лыжу свою!

— Зачем это?

— Да ты не думай, я и выкупить могу если что...

— Не дури, я всё равно завтра уезжаю. Уже билеты купил. Не потащу же я её в самолёт, — возмутился я от всей души, — Лыжа у лейтенанта Волкова с "065"-го, я ему записку напишу и заберёшь.

— Вот спасибочки, прям от всей широты моей души! — обрадовался майор.

— Что к новому виду спорта приобщиться захотелось?

— Не до баловства мне. Надо как-то людей на берег высаживать. Вот я и подумал, а что если их так к туполевским "поплавкам" человек по десять цеплять? До берега враз долетят, а там и погрести ручками чуток можно.

После этих слов комбата я чуть не поперхнулся, представив себе картину.

— Ты это серьёзно?

— А что?

— А если упадёт кто?

— А у нас спасательный жилет!

— А оружие утопит?

— А мы при себе только пистолет! А винтовку либо пулемёт с патронами и гранатами в саму доску! Отсек там сделать и всё! Вон, парашютисты тоже с одними пистолетами прыгают! — не сдавался комбат.

— Погоди, а зачем такие сложности? Десантные катера не проще ли?

Тут командир балтийских морских пехотинцев сразу поскучнел.

— Понимаешь, Потийский батальон ещё три недели назад практически молниеносно десантировался в районе Евпатории в полном составе, с ротой танков, противотанковой и миномётной батареями. Восемьсот с лишним человек, почти девятьсот, десять танков и восемнадцать орудий и миномётов. Турки всполошились, аж свежеотремонтированный "Явуз" в Севастополь пригнали с дружеским визитом. Вот такой вот международный резонанс. А высаживались наши товарищи с трёх "болиндеров", которые ещё к десанту на Босфор царские адмиралы строили. Посудины разыскали, вернули в строй, установили по два 210-сильных челябинских тракторных дизеля и получилось, вроде, неплохо. А у нас тут, на Балтике, нет ничего такого! Так мало того, мы тут посовещались с артиллеристами и минёрами, выходит, что нам совсем мелкосидящие и быстроходные десантные суда для местных условий нужны. В прошлой войне тут всё минами забросали, а теперь ещё и оба берега залива чужие. Прямо скажем — вражеские. В общем, быстроходные баржи промышленность рожает и когда мы их получим — неизвестно. Есть у нас два катера на воздушной подушке, "ковры-самолёты", трёхтонной грузоподъёмности. Обещают в будущем подкинуть ещё, да специальных, чтоб двадцать тонн, то бишь целый танк перебрасывать могли. А пока основное наше средство десантирования — туполевские катера, которые не более, чем шесть бойцов за раз берут. А с водными лыжами мы их вместимость вдвое-втрое повысим и сможем хотя бы роту морской пехоты сразу высадить.

— Несерьёзно это, баловство, — скептически отнёсся я к пожекту майора. — Не получится ничего путного.

— Откуда знаешь?

— Предвижу. Да ты сам головой подумай...

— Подумай! — перебил меня Касатонов. — Подумал уже! Других способов быстро высадить десант — нет! Шлюпки пытались на буксир брать — скорости нет, береговые батареи разобьют, а их у финнов понатыкано порядком. Так что надо пробовать, а не рассуждать! Это ведь ты любишь, говорят, повторять, что практика — критерий истины? К тому же, что-то ещё изобретать у меня времени нет. Сколько ты свою доску делал? Месяц, наверное?

— Да ладно! Неделю и то, после работы.

— Вот и отлично! Ещё время на тренировки и к концу августа будем на берег на лыжах выезжать.

— Людей, главное, не потопи и не покалечь.

— Типун на язык тебе, заботливый. За доску спасибо, за чай с баранками тоже! Побегу я, не обессудь, время позднее, катер ждёт, — засобирался Касатонов, добившись главного.

— Удачи тебе, майор!

— Взаимно, товарищ капитан! Увидишь наркома, передай, Батумский батальон ещё утрёт нос "потийцам", за нами не заржавеет.

Эпизод 9.

Вылетев рано утром 11-го июля 1935 года из Ленинграда, к обеду я уже был в Москве. Настроение было совсем не рабочее, но по пути домой всё же заглянул в наркомат написать отчёт и закрыть командировку. В отделе меня встретил только Федосеенко, оставленный здесь в качестве "вывески", так как весь остальной личный состав работал в более комфортных условиях на "острове". Кроме того, сержант улаживал все административные вопросы и отбивал попытки отнять у нас помещение в здании центрального аппарата. Надо сказать, что кабинет внутри выглядел просто образцово — ни пылинки, ни соринки, новые тяжёлые шторы тёмно-бордового цвета отсекают яркое полдневное солнце, аккуратные ряды шкафов вдоль стен и всего четыре стола, два из которых, ближайшие к окну, снабжены табличками с моей и моего заместителя фамилиями. По сути же, здесь было не рабочее помещение, а нечто среднее, между архивом и библиотекой. Такая атмосфера как нельзя лучше располагала к написанию отчёта, с которым я справился довольно быстро.

Доложился о прибытии начальнику управления, который встретил меня, в целом, благожелательно, только слегка пожурил за выходку с "водной лыжей" и демонстративно, вслух, позавидовал "связям", в частности, с Кировым, который и увидел в вечерней ленинградской прессе заметку. Да, если бы не Мироныч, внимательно следящий за всем, что происходит в северной столице после его отъезда, последствия для меня могли быть весьма и весьма неприятными, включая сюда и выводы по партийной линии. Можно сказать, повезло. Мягко указав мне на необходимость "подтянуть" мой отдел, раньше всех укомплектованный личным составом почти по штату, но не давший пока никаких существенных результатов, Кобулов меня отпустил. Конечно, в течение всего двух месяцев сложно чем-то отличиться, но сказать начальнику, просто для порядка, что-то надо было. Ещё полтора часа отняли у меня кадры и бухгалтерия. Чтобы сдать документы и "подбить" деньги пришлось ждать в очереди таких же, как и я, вернувшихся из командировок сотрудников центрального аппарата, что как нельзя лучше свидетельствовало об активной работе НКВД.

Зато, после всей этой бумажной возни, я был свободен, как ветер! Хоть и оставалось до конца рабочего дня больше двух часов, но сегодня я ещё числился "в дороге", поэтому, заказав с чистой совестью такси, отправился домой. Кстати, именно тогда я в первый раз увидел легковой "ГАЗ" в новом кузове. Эта модель в "прошлой жизни" называлась ГАЗ-М1, а здесь её обозвали ГАЗ-40, что, впрочем, и было единственным заметным отличием. Нижегородцы умудрились утереть нос бросившим им вызов созданием "Тура" москвичам, первыми выпустив легковушку в массовом цельнометаллическом кузове. Руководитель советского автопрома, товарищ Лихачёв, осознанно или нет, но гордящийся "своим" заводом и постоянно ставившим его в пример "соперникам", используя при этом весь свой богатый арсенал шуток-прибауток, чем изрядно раздражал нижегородцев, создал между автозаводами состязательную атмосферу. Устроил, образно выражаясь, гонки Туров и Оленей. Теперь надо было ждать, чем ответят на ЗИЛе. У москвичей появился раздражитель в виде новеньких ГАЗ-40 в столичном, в первую очередь, такси.

То, что таксомоторные парки 30-х годов в СССР были не только извозчиками, но ещё и выставкой и испытательным полигоном, стоит сказать особо. В их колоннах числилось немалое количество Туров, седанов и выросших из лимузина универсалов, которых обычно подавали к вокзалам, туда, где у пассажиров мог оказаться объёмистый багаж. Благодаря тому, что машины постоянно мелькали на улицах, создавалась иллюзия их многочисленности, шедшая в плюс имиджу СССР в глазах иностранцев. Большое количество перевезённых пассажиров оставляли свои отзывы, опираясь на которые совершенствовался интерьер. Кузов Тура "универсал" обязан своим появлением именно этому фактору. Точно так же интенсивная эксплуатация выявляла не замеченные ранее недостатки самой конструкции, которые оперативно устранялись. Если бы машины использовались только как служебный транспорт, всё это могло занять значительно больше времени.

Прокатившись на ГАЗ-40, салон которого щеголял крашеными под дерево стальными поверхностями и был напрочь лишён какой-либо отделки, хотел было написать кляузу в имеющуюся тут же книгу отзывов, но вспомнив незабвенный 469-й УАЗ, воздержался. К тому же, не стоило портить себе карму в такой радостный вечер, когда я, впервые за два месяца, увижу свою семью.

Высадившись в Нагатино у детского садика, забрал оттуда детей. Визгу и радости было полно, но Петька сорванец категорически отказывался идти домой, пока они с ребятами не спасут "челюскинцев", большую часть которых почему-то составляли девочки их группы. Пришлось выяснить его воинское звание и надавить на "военлёта" авторитетом капитана госбезопасности.

— Пап, они же все погибнут без меня!

— Вот завтра и проверим, — улыбнулся я в ответ на искреннее отчаяние своего сына, — а пока, вот, держи подарок от балтийских военморов.

Белая форменная бескозырка, самого наименьшего размера, которую Волков для меня выциганил в где-то хозяйстве своего дивизиона, переместилась из рюкзака на детскую голову.

— Бал-тий-ски-й ф-ло-т, — частью по слогам, частью по буквам прочёл Петя, моментально схватив слегка великоватый ему головной убор.

— Гляди-ка, ты уже и читать научился! — искренне изумился я. — А ну-ка, что вот здесь написано?

Заголовок "Правды" оказался Пете не под силу, как он ни старался, смог только назвать буквы, но сложить их в слова не получалось.

— Вы, товарищ, от ребёнка слишком много хотите, — заметила наблюдавшая за нами воспитательница, — ему ведь не полных пять лет всего. А "Балтийский флот" у нас вон там, — она указала на лодку, вкопанную в землю в качестве песочницы, на борту которой красовалась именно эта надпись, — это у нас любой малыш знает.

Как бы то ни было, пришлось Петьке подчиниться. А вот маленькая Вика, наоборот, получив в подарок тряпичную куклу в красивом платье, никаких хлопот не доставила и сама потопала домой, увлечённо беседуя с новой игрушкой-подружкой о своём, о детском.

Как только мы заявились на охраняемую территорию острова, как дежурный на КПП немедленно известил Косова, который и перехватил меня ещё на полпути к дому.

— Товарищ капитан государственной безопасности... — как и положено, за три шага перейдя на строевой начал доклад мой заместитель. Видимо, специально меня ждал в готовности номер один, чтоб отрапортовать.

— Вольно! — срезал я его на взлёте, — Веришь, Николай, вот ничего слышать не хочу про службу сейчас. Залётов нет? — Косов, растерявшись, сначала кивнул а потом замотал головой из стороны в сторону, — Ну и хорошо. А про текучку завтра поговорим. А знаешь, заходи, картохи наварю, мяса нажарю на ужин, махнём по чуть-чуть, пока Поля с работы не пришла.

— Да, неудобно как-то...

— Неужели? А у меня, глянь, губная гармошка есть! В Ленинграде купил по случаю, дарить, извини, не буду, но поиграть дам.

— Так ведь жена...

— Слушай, в конце концов, кто здесь комендант я или моя жена?

— Да причём здесь Полина! Мы тут дома комсостава сдали и я совсем семейством уже сюда переехал.

— Коля, это ж замечательно! Знакомиться будем! А то не порядок, работаем уже сколько, а супругу твою в глаза не видел. Как зовут?

— Анастасия.

Летнее солнце едва-едва коснулось своим краем яблоневых садов, окрашивая ветви, крыши домов, шатёр церкви Вознесения в Коломенском сначала в нежно-розовый, а потом и в алый цвет, когда моя дорогая супруга вернулась домой. Предупреждённая караулом о моём возвращении она, не заходя в дом, слыша наши голоса, сразу вышла на задний двор к летней кухне и встала, ослеплённая на миг ударившим прямо в глаза всё ещё сильным солнечным светом. В этот короткий миг, уставшая, в простой белой косынке, чёрной кофте поверх серого платья, с тяжёлым даже на вид портфелем в одной руке и не уступающей ему сумкой в другой, она показалась мне прекраснее всех на свете.

— Ну, Коля, давай! — махнул я рукой, вставая. Я ещё в командировке всё продумал. Стихи, песни из детства, сами собой всплывали в моей памяти и не воспользоваться такими подарками, было бы попросту неблагодарно. Ведь может случиться так, что в изменившемся мире эти напевы никогда не родятся. Именно поэтому я купил себе губную гармошку, посчитав, что серьёзно учиться музыке поздно и некогда, а насвистать мотив худо-бедно на ней у меня получится, чтобы другие могли воспроизвести на более высоком уровне. И вот теперь мне предстояло проверить, как всё работает. Вот Николай вдохнул и заиграл, а я, чуть выждав запел.

Нет без тревог ни сна, ни дня,

Где-то жалейка плачет,

Ты за любовь прости меня,

Я не могу иначе.

Репетировали мы без слов и уже на первом куплете я краем глаза заметил, как расслабленно сидевшая за столом Настя вдруг выпрямилась и вся обратилась в слух.

Я не боюсь обид и ссор,

В речку обида канет,

В небе любви такой простор,

Сердце моё не камень.

Ты заболеешь — я приду,

Боль разведу руками,

Всё я сумею, всё смогу,

Сердце моё не камень.

С этими словами я подошёл к оторопевшей от такого приёма Полине и, взяв у неё сумки, поставил их на лавку, любуясь и не прижимая к себе, обнял жену за плечи.

Я прилечу, ты мне скажи,

Бурю пройду и пламень,

Лишь не прощу холодной лжи,

Сердце моё не камень.

Похоже, здесь я чуть переборщил, понизив в конце голос, отчего у Поли по лицу пробежала тень, но тотчас бесследно исчезла на следующем куплете.

Видишь, звезда в ночи зажглась,

Шепчет сынишке сказку,

Только бездушье губит нас,

Лечит любовь да ласка.

Я растоплю кусочки льда

Сердцем своим горячим,

Буду любить тебя всегда,

Я не могу иначе.

Моя любимая женщина уже сама прильнула ко мне, без ложного стыда уткнулась мне в шею и, кроме жаркого дыхания я ощутил кожей горячие слёзы.

— Ох, счастливая же ты, Полька! — вздохнула Настасья, — Мой-то тоже мне стихи писал. Только когда это было? Сыну уже пятнадцатый год.

— Скажешь тоже, — подняв голову, улыбаясь и утирая слёзы одновременно, отмахнулась Полина, — это он специально придумал, чтобы за его весёлую командировку не бранила. Ты подумай, что он там творил! На доске за кораблём, будто мальчишка на трамвайной подножке, носился. А если б шею свернул? Ты вообще обо мне думаешь, нет?!

Последний вопрос был адресован, конечно, уже мне и надо было что-то отвечать.

— Конечно, думаю, Поля. Только о тебе, — ответил я тихо, аккуратно заправив рукой под косынку выбившуюся прядь волос. Именно сейчас я совершенно не кривил душой, но хорошее не может длиться сколько-нибудь долго и буханье сапог посыльного с известием о телефонном звонке оборвало прекрасное мгновение.

— Любимов у аппарата, — сказал я взяв трубку из рук дежурного, уже заранее зная кто звонит, но не догадываясь, по какому поводу. Пренебречь разговором с одной из ключевых фигур будущих событий было невозможно, личное пришлось опять отодвинуть на задний план.

— Товарищ Любимов, это Грабин вас беспокоит. Прошу прощения за поздний звонок, но так сложились обстоятельства, — голосом не несущим в себе и намёка на раскаяние заявил мне Василий Гаврилович. — Завтра на Софринском полигоне будет смотр новых систем дивизионной артиллерии. Вы, некоторым образом, были причастны, поэтому готов пригласить вас в составе моей команды. Сбор в 6.30 у главного входа в гостиницу "Москва". Будет стоять автобус. Если вас, конечно, заинтересует.

— Конечно, заинтересует, буду, но поеду собственным транспортом. Рад слышать вас, Василий Гаврилович. Кстати, а откуда у вас номер этого телефона?

— Из телефонного справочника, конечно. Правда, там был указан старый адрес, но товарищ Милов подсказал, как вас найти. Всё, простите, занят. Завтра жду. Всего доброго.

Вот те раз! Этак любой вражеский шпион может товарищу Милову позвонить и выяснить всю подноготную создателя самых мощных советских дизельмоторов? Завтра же ему внушение сделаю, пока беду на себя не накликал.

Эпизод 10.

Несмотря на ранний час в условленном месте встречи было многолюдно, что во многом объяснялось потоком москвичей к станции "Охотный ряд" только-только открывшегося в конце мая московского метрополитена. Более, того, вместо представлявшейся мне небольшой группы товарищей, среди которых я легко узнал бы Грабина, меня ждала колонна из пяти автобусов на шасси ЗИЛ-5 в зелёной "военной" раскраске, такие обычно используются в качестве штабных, и двух крытых грузовиков московского же автозавода с бойцами в синих фуражках в кузовах, вытянувшаяся вдоль тротуара. Поняв, что я сделал большую ошибку, не приехав пораньше, чтобы найти Василия Гавриловича, я припарковался в хвосте колонны и, выйдя из машины обратился к курившему возле машины лейтенанту.

— Здравия желаю! Эта колонна собирается на Софринский полигон?

Чекист, козырнув в ответ, не смотря на то, что мы с ним принадлежим к отдному ведомству, отчуждённо глянул на меня и, подтвердив мою догадку, спросил, не выказывая ни малейшего смущения, ни робости.

— Так точно! А вы, с какой целью, товарищ капитан госбезопасности, простите, интересуетесь?

— Ищу артиллериста-конструктора капитана Грабина Василия Гавриловича.

— Есть такой, но посадка уже закончена, сейчас отъезжаем, — тут лейтенант демонстративно вздохнул и сказал. — Придётся вам, товарищ капитан госбезопасности, до вечера отложить, пока вернёмся.

— Не пойдёт. Он меня на смотр дивизионной артиллерии пригласил, — сменил я тон на более жёсткий. Стремление чекиста "не пущать", начало меня раздражать.

— Раз так, езжайте за нами, там, на месте разберётесь.

Делать было нечего и я, уже знакомой дорогой, как-никак третий раз вот так на этот полигон выезжаю, двинулся вслед за колонной. Опыт поездок позволял сравнивать. Например, зимой дороги у нас гладкие, но, бывает, скользкие, а вот летом на Ярославском шоссе, большая часть которого является улучшенной грунтовкой, покрытой гравием, встречаются такие колдобины, что больше шестидесяти разгоняться попросту опасно. Автобусы же, которые я обогнал, чтобы не глотать пыль, ехали, в среднем, ещё медленнее. Дорога до места заняла полных три часа, двадцать минут из которых я выгадал, чтобы просто поваляться в траве, уехав вперёд до последней развилки через которую обязательно должна была пройти колонна.

На въезде на полигон, у шлагбаума, меня предсказуемо не пустили, но дежурный по КПП, который уже видел меня здесь раньше, причём в компании, как минимум, наркомов, поступил по-человечески, не стал меня мурыжить, а связался с полевым парком, куда уже довезли конструкторов, там нашли Грабина, который и подтвердил моё приглашение. Спустя две минуты пришло "добро" от дежурного по полигону и меня пропустили.

По следам автобусов я доехал до большой ровной, обнесённой колючей проволокой прямоугольной площадки, в центре которой, на временной, собранной из жердей и досок на скорую руку вышке, стоял часовой. Это и был полевой парк. Сейчас на территории, уставленной закутанными в чехлы до полной неузнаваемости артсистемами, суетился народ, гудели гусеничные трактора, к которым цепляли пушки и утаскивали их на демонстрационные площадки. Дежурный по парку подсказал мне, где искать Грабина и я, оставив машину на въезде, пешком прошёл к кучно стоящим пяти пушкам, крайнюю из которых, впрочем, все присутствующие рядом восемь человек, уже цепляли к харьковскому трактору.

— Товарищ Любимов! Давай к нам! — ещё издали заметил меня Василий Гаврилович и, взявшись за станину, вместе с остальными потянул её к тракторному крюку, с натугой выдавив из себя последнее слово, — Помогай!

У тракториста всё никак не получалось точно подать машину, он то останавливался за полметра, то, сдавая назад, толкал пушку, сцепное устройство которой проскакивало фаркоп и прижималось к тракторной раме. И в том и в другом случае орудие надо было откатывать вручную, что осложнялось парадной одеждой присутствующих, которую стремились сберечь от грязи.

— Вот вам, Леонард Антонович, и экономия! — облегчённо вздохнул Грабин, обращаясь к молодому, не больше сорока лет на вид, мужчине в гражданском костюме, который активно его приводил в порядок, после того как тягач утащил первую пушку. — Меньше б экономили, а взяли с собой бригаду грузчиков из транспортного цеха, отряхиваться не пришлось бы. А ещё четыре орудия впереди.

— Ничего, я потерплю, а то ваши фантазии заводу очень уж дорого обходятся, — холодно ответил товарищ, не отрываясь от своего занятия.

— Товарищи, пользуясь перерывом, хочу представить вам товарища Любимова, в беседе с которым у меня и родилась мысль о едином лафете для всех дивизионных систем. Прошу любить и жаловать, хоть он и приложил руку к конструированию и принятию на вооружение суррогатной артиллерии в виде миномётов. Товарищ Любимов, знакомьтесь: директор Приволжского завода N92 товарищ Радкевич, — только что поименованный Леонардом Антоновичем оторвался от своего занятия, сделал шаг навстречу и пожал руку, изобразив при этом самое благожелательное выражение лица, — конструкторы товарищи Муравьёв, Розанов, Ренне и Боглевский, слесари-сборщики орудий товарищи Румянцев и Маслов.

Я по очереди пожал всем руки, после чего Грабин сказал: — раз приличия соблюдены, айда догонять, отцеплять за нас никто не будет.

На выделенной команде Грабина площадке, обозначенной колышками с пронумерованными белым красными флажками по углам, уже взятой под охрану парой бойцов НКВД дивизии имени Дзержинского, пушку отцепили от трактора, расчехлили и привели в боевое положение.

— Ничего, дальше легче будет, — хлопнул Василий Гаврилович по стволу явно большего, чем 76 миллиметров калибра, украшенного к тому же щелевым, наподобие МЛ-20, дульным тормозом и, специально для меня, остальные и так были в курсе, пояснил, — эта самая тяжёлая, тысячу восемьсот пятьдесят килограмм.

За полтора часа, заметно отстав от команд-соперников, в основном потому, что у нас пушек было больше всех, мы переправили все пять орудий на демонстрационную площадку и установили их в ряд в порядке возрастания калибра. В процессе работы Грабин рассказывал, а его подчинённые уточняли, где надо, по каждой артсистеме, которую мы ворочали. Всех их объединял общий лафет с раздвижными станинами и лишь стволы с затворами были разными. Вес орудий колебался от тысячи шестисот до тысячи восьмисот пятидесяти килограмм, что, как сам говорил главный конструктор, было вынужденной платой за калибр и угол возвышения, добавляя при этом, что если бы в силе оставался запрет на легированные стали, то вес орудий уплыл бы за две тонны. Самыми мелкокалиберными из экспонатов были две трёхдюймовки, одна под патрон образца 1902 года, вторая под патрон зенитки образца 1931 года, практически ничем больше между собой не различавшиеся. Эта парочка была примечательна тем, что только она имела полуавтоматические затворы, остальные орудия были наложением дореволюционных, частью модернизированных, стволов с поршневыми затворами на новый лафет. Гаубица пушка калибром 107 миллиметров использовала 29-калиберный ствол 42-х линейной пушки образца 1910 года, но с раздельно-гильзовым заряжанием и максимальным углом возвышения в 60 градусов. Как уже сказал Грабин, была самой тяжёлой и идеологически полностью соответствовала гаубице-пушке МЛ-20 "эталонной истории", но дивизионного уровня. Следующей по порядку была 122-миллиметровая гаубица-мортира со стволом соответствующей гаубицы образца 1910/30 годов и полностью заимствованным у неё боекомплектом. По словам главного конструктора, имея углы вертикального наведения от минус пяти до семидесяти пяти градусов, могла вести в случае самообороны огонь прямой наводкой полным зарядом, что гаубице 10/30 было запрещено и при этом не имела дульного тормоза. Последней была 152-х миллиметровая мортира, созданная на основе мортиры 1931 года, вернее её ствола с затвором, который был удлинён до десяти калибров, а конструкция его была усилена, что позволило вести огонь не только специальными 38-килограммовыми снарядами с повышенным коэффициентом наполнения, но и обычными 40-килограммовыми гаубичными гранатами улучшенной аэродинамической формы с сужением в запоясковой части.

Из всех присутствующих, в отношении внешнего вида я, пожалуй, был в самом выигрышном положении, так как постоянно возил в машине плащ-палатку на случай непогоды или пыльной дороги, всё-таки кузов ГАЗ-А являлся кабриолетом с лёгким тентом. Работать в плащ-палатке было жарковато, зато, скинув её я, был полностью готов предстать перед, несомненно, высоким начальством. Пока команда Грабина приводила себя в порядок и им было не до меня, я с интересом огляделся по сторонам. Каждая артиллерийская "фирма", представившая на смотр свои образцы, получила свою площадку, которые располагались в один ряд и были разделены промежутками шириной метров в 30, охраняемыми чекистами. Ходить "в гости" и даже просто перекрикиваться конструкторам из разных КБ почему-то строго запрещалось. ЧОНовцы на мой закономерный вопрос давали стандартный ответ о мерах безопасности и повышенной бдительности.

Как будто назло Грабину слева от нас расположились миномётчики среди которых я издали приметил бывшего начальника ГАУ комкора Ефимова, одетого по-военному но без знаков различия. Скорее всего "мой" 160-миллиметровый миномёт, который "в железе" красовался в этой экспозиции, детально проектировали и доводили в "шарашке", бдительность чекистов становилась отчасти понятной. Кроме 160-ки там же стоял подобный, но с более длинным и узким стволом, скорее всего, 120-миллиметровый миномёт. Мины, которые он мог использовать, были выставлены тут же и кроме обычных, но с удлинённым хвостовиком для размещения большего числа дополнительных зарядов, включали образцы удлинённой цилиндрической формы. Скорее всего, это были так называемые мины "повышенной ёмкости".

По правую руку разместились не менее ненавистные "безоткатчики". Судя по всему, эти делали основную ставку на калибр орудий. Самые мелкие снаряды выставленные перед их пушками соответствовали боекомплекту грабинской шестидюймовой мортиры, а более крупные экземпляры наводили на мысли о восьми дюймах. Впрочем, кажется так оно и было. В бытность мою на ленинградском большевике я видел там бракованные стволы Б-4. Так вот, руку готов дать на отсечение, что две из четырёх безоткаток, одна в буксируемом варианте, а вторая смонтированная в кузове ЗИЛ-6В, из таких стволов и получены методом пристыковки к ним реактивного сопла. Та парочка что поменьше, шестидюймовая, тоже была представлена в полевом и самоходном, на трёхосном полноприводном автомобиле ГАЗ, вариантах.

Ещё дальше виднелись дивизионные пушки других заводов, какие-то зенитки с задранными в небо стволами, бронетехника, похоже, что выпускаемые ЗИЛом самоходки. Именно с той стороны, ведя осмотр по порядку слева направо, к нам приближалась делегация высокопоставленных товарищей, за расстоянием и искусственными препятствиями, мною пока неопознанных, но именно от них зависело дать ли путёвку в жизнь той или иной конструкции или она так никогда и не выйдет из стадии опытных образцов.

В нашей компании стало явственно ощущаться напряжение, Радкевич стал расхаживать из стороны в сторону между орудиями, будто тигр в клетке, явно "накачивая" себя перед разговором, чтобы в нужный момент, не сдувшись, сказать именно то, что собирался. Грабин отошёл в угол и что-то бубунил, поглядывая в бумажку, готовил своё выступление. Остальные же даже перестали разговаривать в голос, а перешли на глухой шёпот, комментируя происходящее у соседей. Между тем, дойдя до безоткатчиков, начальники, среди которых уже разглядел самого Сталина в компании с Кировым и Орджоникидзе, не считая товарищей в военной форме во главе с самим наркомом обороны, устроили там форменный разнос. Точнее говоря, устроил персонально начальник ГАУ командарм Кулик.

— Что вы мне сюда свои плевалки прикатили?! Ну и что, что скорострельность с обычными орудиями сровняли?! Б-4 стокилогаммовый снаряд на двадцать вёрст кидает, а ваше г...но на семь! А само четыре весит и разборки для конной возки требует! Я вам стволы портить не дам!! Когда это уже было сказано?!! Вам же уже дали заключение, что восьмидюймовки для дивизии не нужны! И шестидюймовки тоже такие не нужны!!! — с упором на слово "такие" повернулся Кулик к вступившемуся за конструктора Тухачевскому. — И что, что гаубицы девятого года вдвое больше весят?! Они и стреляют втрое дальше и по крутой траектории без всяких там выхлопов! Вы вообще, товарищ Курчевский, устранили дефекты лафета вашей трёхдюймовой горной пушки? Вот пока не устраните, ГАУ ваши эксперименты, тем более, которые оно не заказывало, оплачивать не будет! Зарубите себе это на носу!!!

Да уж, крутовато. Товарищ Кулик, как меня просветили стоящие рядом комментаторы, уже успел прославиться своим пристрастием к экономии всего и вся, а денег — в первую очередь. Курчевский был сильно расстроен и мы видели как Сталин, улыбаясь, сказал ему что-то ободряющее, после чего направился к нам.

После общего взаимного приветствия слово предоставили главному конструктору и Василий Гаврилович, описывая то, как от изначально порочной идеи универсального орудия его коллектив пришёл к единому лафету для мортир, пушек и гаубиц с углом ветикального наведения в 75 градусов, старался быть максимально красноречивым. Рассказав потом о каждой системе в отдельности, приведя их характеристики, остановился на отдельных особенностях, указав, к примеру, что 107-миллиметровая гаубица-пушка, единственная из всех, имеет угол наводки только 60 градусов из-за того, что ствол в целом чуть смещён назад ради унификации уравновешивающего механизма.

— Товарищ капитан, — прервал Грабина Кулик, — вам было выдано задание только на дивизионную пушку, то, что вы на этот же лафет вкорячили устаревшие стволы меня не интересует совершенно. А вот то, что пушка вести тысячу шестьсот очень интересует. Вы, наверное, слышали, что стандартная артиллерийская упряжка, шестёрка лошадей, может нормально, не надрываясь, тянуть только полторы? Или нам все артполки владимирскими тяжеловозами комплектовать?

— Но, товарищ командарм, в дивизионной артиллерии уже состоят 122-х миллиметровые гаубицы и вводятся 152-х миллиметровые... Они весят значительно больше полутора тонн. Да и другие средства тяги тоже нельзя сбрасывать со счетов. Трактора, автомобили...

— Автомобили, трактора, — сварливо проворчал Кулик, — их не выпросишь, все в хозяйстве нужны. Да и ненадёжно всё это, топливо опять же. Убитую лошадь заменить легко, или вообще без одной-двух через силу да с помощью расчёта обойтись, а если трактор сломается? Стоять курить? Да и не дают нам тех тракторов и машин, все в хозяйстве нужны.

— Конечно не дадим, — хмыкнул Киров, — сами говорите, что полуторки дивизионные пушки не тянут, а к 4,5-тонному ЗИЛ-5В корпусную гаубицу цеплять можно! Вы уж давайте в соответствие приведите! А то какой перерасход получается! А простой? Мало того, что машины сами по себе у вас простаивают, так они ещё и по грузоподъёмности вдвое потребности ваши превосходят. Хоть пушки к машине цугом цепляй! Или пушки легче делайте, чтоб ГАЗ их тащить мог.

— Не надо, товарищ Киров, с больной головы, да на здоровую валить, — хмуро ответил начальник ГАУ. — Выдавая требования на пушку, мы исходили, в том числе, из обещаний НКТП дать нам к 36-му году 2,5-тонные массовые грузовики ГАЗ, а у товарища Орджоникидзе и конь не валялся. Если бы вы нас не дезорентировали мы бы никогда такой глупости не сделали. Вот есть же отличная пушка 02/30 годов. Она нам подходит! Её бы только на подрессоренный лафет с большим сектором обстрела, но веса не превышал чтобы старой пушки. Вот её бы с передком и шестёрка лошадей нормально тянула и полуторка, только без передка. А вы своим 2,5-тонным грузовиком нас с понтолыку сбили и мы 50-калиберный ствол в техусловия и вписали.

— Что скажете, товарищ Орджоникидзе? — спросил Сталин, вынуждая наркома тяжёлой промышленности говорить, хотя для самого вождя народов, уверен, все обстоятельства этого дела тайной за семью печатями не являлись.

— Что сказать, грузовики, двухосный 2,5-тонный ГАЗ-50 и трёхосный 3-тонный ГАЗ-60 и их военные варианты можно пускать в производство, только четырёхцилиндровых двигателей Мамина к ним нет. Даём самое ограниченное количество под лёгкие бронеавтомобили на шасси Форд-18, то бишь ГАЗ-40. Прошу заметить, это не я принял решение о переводе СТЗ на выпуск 60-сильных тракторов с четырёхцилиндровыми двигателями вместо 30-сильных с двухцилиндровыми. Это Совнарком. А предложил Наркомзем якобы из-за того, что 30-сильные малопригодны. Конечно, если считать в лошадиных силах, то мы в выигрыше, а по факту выпуск моторов на СТЗ просел на треть и ГАЗу, которому и так крохи перепадали, совсем ничего не осталось. Так что, пока не решим вопрос с выпуском топливной аппаратуры для дизелей, выпуск моторов расти не будет. Наоборот, есть тенденция к сокращению из-за преждевременного износа станков. Надеюсь переломить ситуацию к концу пятилетки, не раньше. Итого, имеем 1,5-тонный ГАЗ-ММ с 50-сильным бензиновым двигателем на конвейере именно до этого срока.

— Товарищ Любимов, что вы там прячетесь? — вдруг спросил меня Сталин, заметив, что я стараюсь не попадаться на глаза. — Как вы здесь оказались, не спрашиваю. Скажите, ситуацию с моторами можно исправить? Может вовсе не в промышленном оборудовании дело? Это ведь ваш сектор?

— К сожалению, товарищ Сталин, на настоящий момент я не владею всей информацией, поэтому ответить не могу, — честно ответил я, тем не менее, буквально сгорая со стыда. — Буду готов доложить завтра.

— Плохо, товарищ Любимов, — как мне показалось, с тайным удовольствием, высказался в мой адрес секретарь ЦК ВКП(б), ставя на место двигателиста, зачем-то лезущего не в своё артиллерийское дело. — Завтра уже будет поздно. Товарищи и так по просьбе товарища Орджоникидзе отпуска отложили, пока все эти пушки заводские испытания не пройдут. Доложите через месяц своему начальнику. А 107-миллиметровка хороша, — тут же, без каких-либо переходов, улыбнувшись, сказал Иосиф Виссарионович, — гораздо лучше трёхдюймовки. Правда Клим?

— Оно-то конечно так, когда стрелять, а вот таскать... — не по рангу заюлил между Сталиным и Куликом нарком обороны.

— Товарищ Кулик, а почему вы назвали эти орудия устаревшими? — кивнул Сталин на всё, что крупнее трёх дюймов.

— Так они дореволюционные, товарищ Сталин. За исключением 152-х миллиметровой мортиры, но она маломощна для дивизии.

— И что? Вот 76-миллиметровая пушка бьёт на 15 километров, а 107-миллиметровая на 14,5 километров. Разница не так уж и велика,

— Зато она больше весит и минутный залп у неё меньше чем у 76-миллиметровой с полуавтоматическим затвором, — возразил Кулик.

— Товарищи! — вдруг протиснулся вперёд из-за спины Грабина Радкевич, — я, как директор завода N92 категорически против 76-миллиметровой пушки! Выбирайте что угодно, но только не 50-калиберные трёхдюймовки!

— Это ещё почему?! — мне показалось, что хором спросило сразу шесть или семь голосов.

— Да меня рабочие с завода поганой метлой погонят! У нас всё немецкое, поставки станков даже в 32-м шли, но вот после 33-го как обрезало. Изначально на 15 тысяч орудий в год замахивались, пришлось подстраиваться под то, что успели привезти и на меньшую мощность рассчитывать, но не это главное. Главное в том, что ствольное производство не укомплектовано по первоначальному проекту и не передана технология. При выделке таких длинных стволов очень много брака получается! Вроде заготовка хорошая, а после того, как рассверлили, труба кривая. Ещё хуже, когда это после нарезания происходит. Когда делали пушки образца 1933 года, из семи-восьми заготовок один ствол еле-еле годный был. И разобраться в чём дело мы пока не можем, тем более, работаем не по немецкой, а по временной технологии потому как документацию и сопровождение после 33-го тоже отрезало, сами додумываем. Приглашали специалистов с наших старых заводов, которые с длинными стволами дело имели, но они нам ничем не помогли и просто сбежали. Зато с короткими стволами всё хорошо, брака очень мало. Хоть 107, хоть 122, выбирайте любой, но не 76 мм!

— Товарищи, — хмуро прервал речь директора начальник Главного Артуправления РККА, — напоминаю вам, что задание выдавалось на 76-миллиметровую дивизионную пушку весом не более полутора тонн и стволом в 50 калибров и никак иначе! Орудие под новый штат артполка 1935 года из двух дивизионов 76-миллиметровых пушек, всего 24 штуки, дивизиона 122-миллиметровых гаубиц, всего 12, и дивизиона тяжёлых 152-миллиметровых гаубиц. 107-миллиметровых гаубиц-пушек в системе артвооружения не предусматривается, а 107-миллиметровые пушки, гораздо более мощные, состоят в корпусной артиллерии. Промышленность должна давать то, что нужно РККА, а не то, что ей удобно производить. Представленные здесь орудия не подходят Красной Армии либо по весу, как 76-миллиметровые пушки, одна из которых, к тому же, использует нестандартный для полевой артиллерии патрон, что важно с точки зрения накопленных запасов, либо по мощности, как остальные. 152-миллиметровая мортира как дивизионное орудие использована быть не может, так как даже устаревшие 152-миллиметровые гаубицы 1909/30 имеют дальнобойность в 10 километров, а мортира только 6. 122-мм гаубица-мортира Грабина использует устаревший ствол 1910/30 годов и бьёт только на 9 километров, современные требования составляют 12 километров, что делает невозможным принятие её на вооружение. 107-миллиметровая гаубица-пушка заменить 122-миллиметровую гаубицу не может, так как ещё в Русско-Японскую войну опытным путём установлено, что это минимальный калибр снаряда, уничтожающего полевые укрытия одним попаданием.

— Вы бы ещё Куликовскую битву вспомнили! — не выдержал я лекции Кулика, более похожей на нотацию. — Что за бред! Вы что там, в артуправлении, совсем от жизни оторвались?

— Товарищ капитан! Я хоть и не являюсь вашим прямым начальником, но за вас поручился! Будьте добры соблюдать субординацию и элементарные приличия! — Ворошилов ругал меня так интеллигентно, что присутствующий тут же Будённый усмехнулся в свои усищи.

— Товарищ маршал, разрешите доложить! — не дожидаясь согласия, я в темпе, чтоб никто не заткнул, зачастил, — Автозавод ЗИЛ выпускает более 100 тысяч автомобилей в год, таким образом, он менее чем за квартал в состоянии обеспечить тягой артполки пятисот дивизий! В то же время завод N92, как я понял из слов директора, такого темпа выпуска выдержать не может. Таким образом, проблема тягачей отсутствует. Далее. В Русско-японскую артиллерия использовала чугунные бомбы начинённые порохом, сейчас существуют стальные фугасные снаряды и новые, более мощные взрывчатые вещества, например, на основе гексогена. К тому же, 17-кг стальная фугасная мина 120-миллиметрового миномёта исправно поражает полевые укрепления.

Тут я выдохся и остановился, а Сталин, воспользовавшись паузой, спросил Радкевича, — Товарищ директор, сколько времени вам потребуется, чтобы выпустить 25 тысяч пушек?

— В конструкцию всех пяти вариантов Ф-22 изначально закладывалась идея конвейерного выпуска орудий, — вместо замявшегося Радкевича выступил вперёд Грабин. — Мы рассчитываем на пять тысяч в год после освоения в серии, которое займёт ещё полгода-год. В этот период темп выпуска неизбежно будет ниже, но все сто дивизий РККА мы за пару лет в состоянии перевооружить.

— Кроме случая 76-миллиметровых пушек! — встрял директор, давя свою линию, — Здесь я ничего не гарантирую! Мы за год всего триста пушек образца 1933 года выпустить смогли из-за брака.

— А стоят они в семь раз дороже трёхдюймовок, — заметил Ворошилов. — Понимаю, товарищ директор, вы гоните брак, а убытки покрываете за счёт наркомата обороны?

— У нас "параллельная" система оплаты на заводе, а семьи рабочих есть хотят не меньше вас. Не скрою, брак компенсируется повышением цены. Но если этого не будет, у меня рабочие со ствольного производства разбегутся. Никто не станет упорно трудиться себе в убыток. Если же вы будете нам с самого начала заказывать выпуск удобных нам систем, то и цена на них будет ниже. Значительно.

— Ишь как твои директора заговорили, товарищ Орджоникидзе, — заметил Ворошилов. — Или покупай что дают, или плати втридорога за то, что хочешь.

— А мои директора дело говорят, товарищ маршал. Чем вам 107-миллиметровка не угодила? Всем хороша. Как по мне, так её бы одну и выпускать большой серией. Вот где настоящая экономия! Заодно и номенклатуру выпускаемых боеприпасов сократить.

— Товарищ Кулик вы не считаете, что следует провести армейские испытания этих орудий? — обвёл Сталин рукой всю грабинскую "экспозицию", — Посмотреть, как они на деле решают задачи поддержки войск? Напоминаю вам, что время не ждёт. Наша артиллерия вооружена дореволюционными образцами и это положение надо исправлять как можно скорее. Пушки товарища Грабина соответствуют заявленным требованиям в наибольшей степени из всего, что мы до сих пор видели. Здесь скупиться не надо, а надо сразу пять батарей заказать и сравнить результаты их работы.

— ГАУ рассмотрит этот вопрос, товарищ Сталин, — пошёл на попятный Кулик, — но пять батарей много. Достаточно двух. Батарею 76-миллиметровых пушек под патрон второго года и батарею 122-миллиметровых гаубиц. И дадим задание товарищу Грабину увеличить дальность стрельбы гаубиц до 12 километров.

— И батарею 107-миллиметровых, — напомнил Сталин и, уже уходя, снова повторил, — Да, 107-миллиметровые хороши.

После "торгов" начальство убыло осматривать дивизионные миномёты, а мы принялись потихоньку сворачиваться, не зная ещё, что итогом "смотрин" станет самый массовый приём артсистем на вооружение РККА, который выпадет на 1936 год. Что касается Грабинского "пентаплекса", то в сравнительных испытаниях победит 107-миллиметровка Ф-22-III, которая будет принята как гаубица-пушка образца 1936 года. Вдогонку, перед самой войной, после того, как РККА будет в основном перевооружена и созданы мобилизационные запасы, в производство пойдут её усовершенствованные "сёстры", но это уже совсем другая история.

,

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх