Под покровом тайны

-Ленка! Ленкаааа!— сквозь сон донесся громкий шепот.

Спросонья, не соображая, что происходит, я одернула бретельки сорочки и уселась в кровати, вытирая рукой ниточку слюны со щеки.

В открытом настежь окне маячила голова подружки.

-Валька, зараза, ну чего разбудила! — сердито сказала я, пытаясь запомнить убегающие образы.— Такой сон классный снился!

-Ну, и что же тебе приснилось? — спросила Валька Клевина, ловко перебираясь через подоконник в комнату, сверкнув при этом заплаткой на трусиках.

-Валька!— ужаснулась я. — Ты что, в этих трусах на пляж собралась? Как не стыдно! Я с тобой никуда не пойду!

-Не дрейфь, подруга,— фыркнула та — Это так, для бабушки маскировка. Мне же запретили загорать. Врачиха мамке наговорила всяких ужасов. Сейчас переоденусь. А пока, давай, выкладывай, что там тебе снилось?

-Представляешь, мне снилось, что я на вечере в школе. И меня пригласил танцевать Славка Свистунов из восьмого б. Он обнял меня за талию, и так смотрит, смотрит! — начала я вспоминать, исчезающий из памяти сон.

Тю!— разочаровано воскликнула Валька. — Смотрит, не смотрит — разве это интересно! Вот если бы он тебя поцеловал, или обнял.

У меня, как всегда, сразу запылали щеки.

-Валя, сколько можно просить, не говори такого больше,— строго сказала я. — Вообще, надоело повторять одно и тоже. Как закончили восьмой класс, тебя не узнать, совсем язык без костей.

Валька насмешливо глянула на меня.

-Глупая ты Лена — пена, отличница ты наша. Скромница-красавица.

Она повалила меня навзничь и, хихикая, начала щекотать живот.

Высвободившись, я вскочила с кровати и зашипела:

-Валька, перестань баловаться, мы не в детском саду. Хватит щекотаться.

А ну, тебя Гайзер! — та махнула рукой. — Раз шуток не понимаешь, давай собирайся, а то самые хорошие места на пляже займут.

В это время дверь в комнату открылась и к нам зашла мама.

-Здравствуйте Варвара Степановна,— сразу поздоровалась Валя.

Я уже вслед за ней успела пробормотать:

-Доброе утро мамочка.

Та, подозрительно оглядела все вокруг.

— Доброе утро, девочки. Валя, а тебе не судьба в двери, как все люди зайти?— тут же спросила она.

Валька ловко отбоярилась тем, что не хотела никого будить ранним субботним утром, увидела открытое окно, вот она и залезла.

Ну ладно, — подобрела мама. Я тесто для оладий растворила, сейчас напеку по быстрому, поедите, чайку выпьете и можете на пляж отправляться.

Не успела она выйти из комнаты, как Валя, попрыгунчиком, снова выскочила в окно, и залезла обратно, держа в руке авоську с лежащим в ней свертком. Затем быстро через голову стащила сатиновое платье и осталась только в драных трусиках.

-Видишь?— сказала она.— Как грудь выросла. Давай померяемся, спорим, моя больше.

После чего мне почти в нос уперла грушевидную грудку с розовым соском.

Я молчала. А что говорить? Валька уже в прошлом году гордо бродила по пляжу в раздельном купальнике, я же надевала верх только для вида, потому, что даже нулевой размер был мне велик. В этом году ситуация оставалась почти такой же. И если бы не Валькины уговоры, я бы ни за что пошла на речку. Хорошо, хоть мама, поняв мои проблемы, вчера подшила лиф купальника изнутри поролоном, и сейчас я собиралась продемонстрировать Вальке это улучшение.

Валька, между тем, сдернула трусики и показала пальцем островок рыжих волосков на лобке.

-Видала, как у меня волосы растут,— похвасталась она, — если мальчишки щупать будут, обязательно заметят.

_Валька, перестань говорить гадости! — завопила я, и кинула в нее подушкой. — Зачем парням туда лезть? Ну, ты и дура!

-Это ты дура,— сообщила Валька, быстро надевая купальник,— блаженный ты наш комсорг, ладно, не буду тебя больше дразнить, пошли лучше есть оладьи.

Она стремительно направилась к дверям, и мне опять не удалось похвастать усовершенствованным верхом купальника.

Когда мы зашли на кухню, там уже завтракал папа. Он уже переоделся в свой рабочий комбинезон, привычно пахнувший варом, и кожей.

-Здравствуйте дядя Лазарь,— поздоровалась Валька и уселась на табуретку рядом с ним.

-Лазарь Моисеевич, — умильно глядя на него, продолжила она.— Вы мне туфельки сможете отремонтировать, помните, я вам показывала?

Тот кивнул, и сказал:

-Отчего же не помнить, помню, приноси сама, или с Леной передай.

Тут мама начала снимать со сковородки скворчащие оладьи, и мы, временно отставив разговоры, принялись за них. Намазанные яблочным джемом оладушки, были необычайно вкусны. Через двадцать минут, все было съедено, и папа принялся, как обычно, наставлять мою беспутную подружку.

-Валюша, Лена мне говорила, что ты не хочешь дальше учиться, и планируешь поступать в медицинский техникум. Это правда?

Услышав положительный ответ, он принялся уговаривать ее продолжить учебу в школе и уже потом, поступать в мединститут, если ей так нравится медицина.

-Валя, я думаю, в наше время можно закончить десять классов и не торопиться после восьмого класса, поступать в техникум. Подумай, ты через два года станешь старше и сможешь более правильно определиться с будущей профессией. И не будешь сейчас подавать плохой пример Лене, — назидательно бубнил он.

Валька, не спорила, послушно кивала головой, якобы соглашаясь с его словами, еще бы! Ей сто процентов надо починить свои туфли. Когда папа, довольный проведенными наставлениями, отправился в мастерскую, мама, укоризненно качая головой, произнесла:

-Эх, Валя, Валя, пороть тебя некому.

-Да ладно вам тетя Варя,— хихикнув, ответила та. — Вы же знаете, что у меня дома творится. А в медучилище общагу дают. Так что поеду туда учиться, на стипендию проживу.

-Да, что с твоей стипендии, шиш, да ни шиша,— с горечью сказала мама, — наголодаешься в чужом городе. Ай, ладно, дело твое, раз мать волю дает.

Спустя полчаса, мы с Валей сбегали вниз по откосу к песчаному речному берегу, откуда доносились крики парней и девчачий визг. Время было около десяти часов, однако на пляже уже лежало и купалось множество народа, и еще больше подходило пешком, или с автобусной остановки. Шли семьями, компаниями, поодиночке. Казалось, что сегодня весь наш небольшой городок переехал сюда.

Но все же мы смогли занять свое любимое место у большой ракиты, где уже лежали несколько девочек из нашего класса, с ними точили лясы два десятиклассника. Третий натирал тряпкой свой мотоцикл.

Увидев нас, девочки радостно закричали :

-Наконец, вы появились! А нас мальчики обещали прокатить на мотоцикле, Коля даже предложил научить нас кататься.

Валя, искоса посмотрев на мальчишек, принялась стягивать с себя платье, те скромно отвернулись, хотя их никто не просил этого делать. Валька показала им язык в спины и под хохот девчонок начала расстилать покрывало. После чего пошла к парням и стала с ними шептаться. Те же откровенно разглядывали ее выдающиеся формы.

Я тоже смотрела на колышущуюся грудь подруги и отчаянно завидовала. Мне казалось, что у меня никогда не будет ничего подобного. Хотя мама, пришивая поролон, уверяла, что все будет хорошо, надо только подождать год, или два.

Я неторопливо разделась, демонстрирую новый купальник и девки с удивлением начали меня разглядывать, им, видимо, не терпелось спросить, когда у меня успела вырасти грудь, но они стеснялись сидящих рядом парней.

Тут Танька Климова что-то шепнула на ухо Любке Махаевой, и они обе засмеялись, глядя на меня.

Как обычно мои щеки вспыхнули ярким румянцем, игнорируя смех, я легла на покрывало ничком, и подставила спину летнему солнцу.

Какое-то время лежала не шевелясь, но вскоре спину начало припекать и пришлось повернуться. Парни ушли наверх вместе с Валькой, укатив с собой мотоцикл.

-Эй, недотрога,— негромко сказала Климова, — расскажи, с чего бы у тебя грудь появилась, ты же еще вчера плоскодонкой была?

Я шмыгнула носом, пытаясь не заплакать, это на какое-то время получилось.

-Молчит, еврейка,— удовлетворенно продолжила он.— Ваты напихала в чашечки и довольна. Теперь будет мальчишек кадрить.

Не желая дальше слушать Таньку, я вскочила и, собрав одежду, почти бегом ринулась от одноклассниц.

Мне удалось найти неподалеку местечко между упавшими деревьями, где был пятачок песка. Там вновь разложила покрывало, улеглась на него и начала хныкать.

-За, что мне это, за что, я люблю своего папу, он хороший, добрый человек, мастер своего дела, его уважают на работе. Но иногда я его ненавижу, за то, что периодически слышу в свой адрес,— думала я, прерывая свои мысли всхлипываниями.

Как было хорошо в детском саду и первых двух классах, никто меня не трогал, учителя ставили в пример за поведение и учебу.

Но однажды в третьем классе ко мне на перемене подошел Сережка Филимонов, наш самый хулиганистый одноклассник.

-Слышь, Гайзер, а ты, правда, жидовка? — спросил он.

-Нет,— возмутилась я.— Какая я тебе жидовка, я такая же, как все, обычная. А кто такие эти жидовки, ты знаешь?— в свою очередь спросила я.

Сережка растерянно почесал голову.

-Ну, батя говорил, что жиды во всем виноваты, они жадные, носатые и с черными кучерявыми волосами. А бабушка сказала, что они этого продали, как его, ну Христа вроде. И сказала, что твой отец тоже жид, хоть и сапожник.

-Неправда! — заплакала я,— сам ты жид, и родители у тебя жиды!

-Ах, ты еще и обзываться!— закричал Сережка и больно дернул меня за косу. В ответ я расцарапала ему лицо ногтями. Когда учительница зашла в класс у нас была боевая ничья. Я убирала в портфель порванный фартук, а Сережка, оторванный воротник рубашки. Инга Николаевна во время урока периодически кидала взгляды на расцарапанную Сережкину рожу, но так, ничего и не сказала.

Дома я первым делом убежала к папе в мастерскую. Он, как обычно, сидел на табурете в своем кожаном фартуке, перед надетым на лапу сапогом. Рот у него был полон деревянных гвоздиков, которые он заколачивал в подошву, как из пулемета.

, -Папа!— закричала я.— Меня сегодня назвали жидовкой! Скажи, ведь я не жидовка, правда? И ты тоже не жид?

Папино лицо, стало серьезным. Он вынул гвоздики изо рта и аккуратно положил их на столик. Потом снял фартук и посадил меня на колени.

С минуту, крепко прижав к себе, он гладил меня по голове, потом вздохнул и начал говорить.

-Леночка, это не совсем так, но в тебе течет и моя кровь. Да я еврей, так по-настоящему называется моя национальность. Слово жид придумали те, кто по каким-то причинам не любит нас. Я предполагал, конечно, что когда-нибудь ты услышишь эти слова, но надеялся, что это случится, как можно позже.

Да, ты наполовину еврейка и наполовину русская. Так получилось. Тебе в жизни придется еще не раз услышать слова пренебрежения. Но ты всегда повторяй про себя; "говорите, что хотите, я сама все про себя знаю и уверена, что мои предки одни из самых древних и умных народов Земли".

-Я шмыгнула носом и спросила:

-А ты не врешь, действительно мы самые умные и древние, может, ты сказал это, чтобы я не плакала?

Папа засмеялся.

— Как народ в целом, так и есть. Ну, а как отдельные люди, бывает по всякому. Есть умные, есть не очень. Есть плохие, есть хорошие. Вот твой папка, к примеру, работает сапожником и вполне доволен своим занятием. Мой двоюродный брат играет в симфоническом оркестре, моя тетка — портниха. Но обувь они все заказывают у меня.

-Все понятно! — воскликнула я.— Ты самый нужный мастер,— ведь без обуви никто не сможет ходить по улице.

Ты, дочка, не поняла,— терпеливо начал объяснять папа.— Все люди хороши на своих местах, там, где могут раскрыть свои таланты. Надеюсь, что когда-нибудь и ты станешь уважаемым человеком в своей профессии.

-А тогда меня не будут больше обзывать жидовкой?— вернулась я к тому, с чего начала.

Папино лицо вновь нахмурилось.

-Леночка, надо привыкать к тому, что всегда может найтись человек, который попрекнет тебя твоим происхождением. Не нужно ссориться, ругаться, надо быть выше этого. Учись на отлично, окончи школу на пятерки, и ты всегда сможешь найти себе место в жизни.

-Папа, а как получилось, что мама на тебе поженилась? Она знала, что ты жид?— простодушно полюбопытствовала я.

Отец усмехнулся в густые усы.

-Не поженилась, а вышла замуж. Конечно, она все знала. Но ей это было неважно. Мама относится к тем хорошим людям, кто не оценивает людей по национальности. Ты же знаешь, что мы познакомились в госпитале, сразу после войны. Я лежал там с тяжелым ранением, а она работала санитаркой.

-Да, мне мама рассказывала,— она говорила, что ты был там самым красивым пациентом,— перебила я его,— ей еще твои черные усы очень понравились.

-Ну, вот видишь, ты все знаешь,— сказал папа и встал с табурета, держа меня на руках.— А сейчас давай мое солнышко, пошли обедать, мамка сегодня готовила фаршированную щуку.

-Ура!— закричала я и зажмурилась от удовольствия, прижавшись к колючей папиной щеке.— Поехали есть рыбу фиш.

— Кто тут горько плачет?— неожиданно раздавшийся голос, прервал мои воспоминания.

На слух молодой мужской голос был мне незнаком. Я вытерла слезы и подняла голову, чтобы рассмотреть говорившего.

На стволе тополя, лежащем рядом со мной, стоял высокий мускулистый парень, на вид ему было лет девятнадцать. Странно, но в первую секунду показалось, что он намного старше. На его шее была завязана пестрая косынка, а брюки были очень странного кроя, синего цвета и прошиты желтой ниткой. На мой возмущенный взгляд он ответил такой ослепительной белозубой улыбкой, что я не смогла ему высказать свое негодование.

Подивившись странной одежде, все же нашла в себе силы буркнуть, что вовсе не плачу и в сочувствующих не нуждаюсь. После этого, гордо отвернулась, в надежде, что парень уйдет.

Но тут рядом со мной что-то зашуршало. Пришлось вновь оглядеться. Нахал никуда не ушел, а наоборот, по-хозяйски уселся рядом на ствол тополя и слегка улыбаясь, смотрел в мое возмущенное лицо.

-Послушайте,— обратилась я к нему.-Вы видите, я загораю одна, в компаньонах не нуждаюсь, пожалуйста, оставьте меня в покое.

Он смотрел на меня удивительными светло-голубыми глазами, и казалось, что я начинаю в них тонуть.

-Что вообще происходит?— думала я, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

-Мне показалось,— сказал парень нерешительно. — Что тебя кто-то обидел, и просто хотел отвлечь от грустных мыслей.

— Никто меня не обижал,— сказала я, понемногу приходя в себя, — и в утешении я не нуждаюсь.

— Отлично!— улыбнулся парень.— Давай тогда просто поговорим. Кстати, меня зовут Саша,— представился он.

Я никогда в жизни не заговаривала с незнакомыми парнями. Нет, в школе, как комсомольская активистка совала свой нос везде, где только можно. Но вот с кем-то познакомиться на улице — это было слишком.

— Меня зовут Лена, — растерялась я.— Дальше не знаю, что надо говорить?

Саша, слегка улыбнувшись, сказал:

-Ну, к примеру, скажи, сколько тебе лет, в какой школе учишься? Очень хочется знать, где учится такая красивая девочка.

-И этот надо мной издевается,— со злостью решила я, вскочила и начала собирать вещи.

-Постой! Мы с тобой даже не поговорили!— воскликнул Саша в недоумении.

-Не о чем нам говорить, — отрезала я, надела платье и, подхватив пакет с покрывалом и книжкой, пошла вверх по косогору.

Парень, немного промедлив, пошел вслед за мной.

— Погоди! — крикнул он.— Что случилось, я вроде не говорил ничего обидного.

-Да?— повернулась я к нему.— Кто меня красавицей назвал? Не стыдно так врать?

Мы стояли, смотря друг на друга, и в это время к нам подкатил, стреляя выхлопом, мотоцикл. Валька сидевшая за спиной у водителя легко соскочила с сиденья и подошла к нам.

-Ну, вот, стоило тебя на пять минут оставить, и ты уже себе спутника нашла,— сказала она, внимательно оглядывая Сашу.

-Может, познакомишь нас? — Валя сразу защебетала, усиленно строя ему глазки.

Пока я их представляла, Колька Егоров, сидевший за рулем тоже разглядывал моего недавнего знакомого.

-Наконец он встал, подошел к нам и, отжав Вальку в сторону, нахально спросил у Саши.

-Слышь, парень, ты откуда тут взялся? Я тебя раньше здесь не видел.

Тот улыбнулся и сказал:

— Приехал к родственникам на лето, решил сегодня прогуляться на пляж.

Пока мы разговаривали, Кольке замахали руками два его приятеля.

-Колька, ты чо там застрял,— закричали они.

-Да тут какой-то борзой приезжий наших девушек клеить решил,— крикнул тот в ответ,— надо бы разобраться.

У меня в животе захолодело. Они же сейчас начнут драться!

-Колька,— немедленно отойди от Саши,— громко сказала я и встала перед ним.-Не смей драться.

-Уйди, малявка,— пренебрежительно сказал тот. -Не путайся под ногами.

Он протянул руку к моему плечу и внезапно оказался на земле.

Со стороны послышался топот, на выручку к Кольке бежали оба приятеля. Саша стоял, не двигаясь, и внимательно смотрел на них. В течение следующих двух или трех минут окружающие наблюдали, как один, голый по пояс крепкий парень, валяет, как хочет трех местных заводил. Набежавшая толпа сначала с недовольством наблюдала, как их бросают на песок, но мастерство незнакомца сделало свое дело, и вскоре раздались смешки, а потом и одобрительные возгласы, когда после ловкого приема очередной страдалец бороздил носом песок.

Вскоре драка прекратилась сама собой.

После нее раздались редкие хлопки довольных невиданным зрелищем очевидцев. Троица, не обращая внимания на окружающих, пошатываясь, удалилась к своему месту и принялась запивать свое поражение жигулевским пивом.

Саша, отбиваясь от желающих высказать ему одобрение, подошел к нам с Валей и сказал:

-Надо бы мне слегка придти в себя, Леночка, может, пойдем, погуляем по парку?

Валька, стоявшая рядом, открыла рот от удивления, но быстро пришла в себя.

-Конечно, пойдемте, я только платье накину,— быстро проговорила она.

Саша глянул в ее сторону и покачал головой.

-Прости, но мы с Леной договаривались пойти вдвоем, так, что извини.

Такой отповеди моя подружка еще не получала, она судорожно хлопала глазами, не зная, что сказать.

-И ты пойдешь с этим невеждой? — возмущенно спросила она. Если до этого вопроса я еще сомневалась, то сейчас все было решено.

-Конечно, Валя ты, если хочешь, можешь меня подождать, с девочками поболтать, может тебя Коля еще покатает на мотике, а я пойду, погуляю с Сашей,— мстительно ответила я.

Мы медленно шли по засыпанной хвоей тропинке старого парка. Здесь в тени было немного прохладно после жаркого пляжа. Огромные лиственницы шумели под легким ветерком.

Я не знала о чем говорить, Саша тоже не проявлял активности. Когда молчание уже стало тягостным, он все же заговорил.

-Мне нравится здесь,— сказал он,— так тихо спокойно, Лена, спасибо, что согласилась погулять со мной.

С этими словами он взял меня под руку. От неожиданности мне показалось, что его кожа горячая, как кипяток, я ойкнула и выдернула руку.

-Что-то не так?— спросил мой спутник.

-Рука,— сбивчиво пробормотала я,— твоя рука, мне показалось она очень горячая, может, у тебя температура высокая? Ты не болен, случайно?

-Тебе показалось, со мной все хорошо — ответил он и уже сам предложил взять его под руку. Я, на всякий случай поглядела по сторонам, редкие прохожие не обращали на нас никакого внимания, а знакомых поблизости не наблюдалось, и робко положила свою кисть ему на предплечье. Оно действительно было очень теплое, но не так, как показалось в первый раз.

От прикосновения стеснение почему-то прошло, и я понемногу разговорилась.

В первую очередь узнала, где у Саши остальные вещи. В ответ он махнул рукой в сторону пляжа.

-Да, я их оставил там, на берегу, пусть лежат, ничего там нет особенного.

-Ага, а откуда у тебя такие брюки, я таких не видела, это спецодежда такая? Да еще с заклепками.

Саша глянул вниз и пожал плечами.

-Ты, что джинсов никогда не видела. Их же все носят.

Я засмеялась.

-Саша, может там, откуда ты приехал, эти брюки и носят, но у нас в городе их точно нет. Мне и название это незнакомо, никогда такого не слышала. А погоди! Вспомнила! При мне папе знакомый моряк говорил, что в Америке какие-то новые штаны в моду вошли, это не они?

-Точно, они — согласился Саша и продолжил,— что-то мы не о том говорим. Расскажи лучше немного о себе.

Я глубоко вздохнула, собралась с духом и выпалила:

-Я перешла в девятый класс, отличница, комсорг класса, и мой папа еврей.

После этого впилась глазами в лицо своему собеседнику.

Саша продолжал смотреть на меня, нисколько не изменившись в лице.

-Ну, что же замолчала? — сказал он,— значит ты отличница, ну, если папа у тебя еврей — это понятно, а кем он работает?

-А тебя не волнует, что ты гуляешь с еврейкой?— спросила я дрожащим голосом.

Странная ты какая-то,— удивленно сказал Саша, — если еврейка, так не человек что ли? Мне, честно сказать, это до лампочки. Но зато я понял в кого ты такая красивая.

Мне вновь захотелось убежать, скрыться, и там кричать и плакать. Но локоть спутника ловко прижал мою руку, не давая ее вырвать.

— Лена, ты куда ринулась?— шепнул он мне в ухо, — я опять что-то не то сказал? Но ты же действительно красива, у тебя такие глаза зеленые, длинные ресницы, фигура классная, я сразу тебя заметил, когда вы на пляж с подружкой пришли.

Говоря все это, он пристально смотрел мне в глаза, и я тонула, тонула в его голубых радужках.

В голове зашумело, а ноги стали подкашиваться.

Тут сильные руки подхватили меня и понесли, как пушинку. Сашино лицо было рядом с моим, и я чувствовала его дыхание, пахнущее молоком и почему-то малиной. Он сел на скамейку и посадил меня на колени.

-Господи! Что он делает со мной,— думала я, мне совсем не хотелось устраивать скандал, наоборот, хотелось сидеть у него на коленях и чувствовать его поднимающуюся плоть.

-Не надо,— тихо сказала я,— не надо, отпусти меня, пожалуйста.

Я говорила правильные слова, а в душе просила:

-Не отпускай, мне так сейчас хорошо.

Но Саша послушался того, что бы произнесено вслух, и легко посадил меня рядом с собой. Сделал он это вовремя. Потому, что почти сразу мимо прошли три бабули, которые с любопытством нас разглядывали.

-Совсем молодежь распустилась,— посетовала одна из них,— дите еще, а уже по скамейкам с парнем обжимается.

Прости, это я виноват,— сказал Саша, когда после этих слов моя кожа покраснела от макушки до самых пяток,— больше так не буду делать.

-Чего не будешь делать?— спросила я,— носить на руках не будешь?

-Нет, — слабо улыбнулся он,— не буду наваждение наводить.

-Я засмеялась.

— Какое еще наваждение? Что за сказки, ты же знаешь, что я комсомолка, и в суеверия не верю,

В ответ на эти слова, Саша пропел короткий стишок -

Ох, сама не верю я

в эти суеверия

Я засмеялась и спросила:

-Ты сам сейчас эти строчки придумал.

Саша странно посмотрел на меня и ответил:

-Ну, да, только что сочинил,— и после этого засмеялся.

Я встала со скамейки и тоже засмеявшись, сказала:

-Все, больше никаких наваждений и скамеек, прогулка закончена, пошли на пляж.

Обратная дорога оказалась не в пример короче, потому, что мой язык развязался, и я выкладывала своему новому знакомому свои немногие тайны со страшной скоростью.

Саша внимательно слушал и в нужных местах сочувственно кивал головой.

-Ну, вы и гулять!— воскликнула Валя. Она уже оделась и ждала нас у выхода из парка.

-Вот любопытная!— возмутилась я про себя,— шла бы себе домой потихоньку, так нет, надо ей все выяснить, что да как. Сейчас пристанет с расспросами.

Мы втроем прошли до места, где Саша оставил свои шмотки. Я очень боялась, что их уже украли. Но, как ни странно, все было на месте. Притом, я заметила роскошное махровое полотенце и странную майку с рисунком, только когда мы подошли к ним вплотную.

Валька, схватила большие темные очки лежащие на полотенце и начала их разглядывать.

-Ух, ты, Саша, у тебя очки импортные, и надпись на наклейке — Том Форд. Они американские?

Тот пожал плечами.

-Понятия не имею, купил в ларьке,— ответил он равнодушно.

-Хотела бы я попасть в этот ларек,— завистливо протянула Валя.

-А ты откуда к нам приехал? — продолжила она свой допрос.

-Из Калининграда, — ответил собеседник.

-А, тогда все понятно, — вздохнула Валя,— там, рядом Польша, оттуда наверно что-нибудь привозят иностранцы.

Саша быстро оделся после чего мы снова поднялись в парк и направились к выходу. Там, почти у самых ворот, стоял небольшой ларек, в котором продавали мороженое.

-Хотите пломбир?— внезапно спросил наш спутник.

Я стеснительно молчала, зато Валя энергично закивала.

Саша вытащил из кармана брюк свернутые банкноты. Отделив красную бумажку, он встал в короткую очередь.

Валька поглядела на меня круглыми от удивления глазами.

-Кто он такой?— шепотом спросила она,— в жизни столько денег не видела, у него там, наверно, рублей пятьсот.

Мне пришлось признаться, что я ничего о своем новом знакомом не выяснила, а только говорила о своих радостях и заботах.

Валя укоризненно покачала головой.

-Очень подозрительный тип,— вновь шепнула она,— приемы всякие знает, денег куры не клюют. Странный парень, по виду не скажешь, что уже работает. Больше на студента похож.

-Почему ты думаешь, что он работает, — спросила я.

-Гайзер! Ты чего? У тебя с головой все в поряде? Тебе родители столько денег доверят с собой таскать? А студенты все нищие, у них вечно денег нет.

До меня дошло, конечно, никто из родителей не доверит нам таких денег, просто поносить в кармане.

-Так, что тут только два варианта,— заключила Валя,— или он работает, или эти деньги где-то стырил.

-Ты, что! — возразила я,— он не такой.

-Ох, Ленка,— хихикнула Валя, — романтик ты наш, тебе только "Алые паруса" читать. Я помню, как ты над ними ревела в прошлом году.

В это время к нам подошел Саша и протянул нам по два пломбира.

-А почему себе не купил?— удивилась я.

На Сашином лице промелькнула почти незаметная гримаса недовольства.

-Понимаешь, просто не люблю мороженое,— признался он.

-И хорошо,— сообщила Валя,— нам больше достанется.

-А что ты любишь? — не успокаивалась я.

Юноша смущенно улыбнулся.

-Только не смейтесь, я бы съел кусок копченой колбасы. У вас она такая вкусная.

-У нас это где?— удивились мы,— в нашем городе? А в Калининграде, разве такую не делают?

Саша засмеялся.

-Делают и много, только мяса в ней нет.

-Странные истории ты рассказываешь,— недоверчиво сказала Клевина,— очки вон, импортные купил, а колбаса плохая. Разве колбаса бывает не из мяса. Ведь всех, кто ее делает, ОБХСС сразу в тюрьму посадит, а может, и расстреляют за воровство.

После колбасы Валя переключилась на Сашины синие брюки, которые он назвал джинсами, пощупав материал, она сказала, что тот очень крепкий и подходит для тяжелой физической работы.

Саша рассмеялся, и сквозь смех сообщил, что мы еще не раз вспомним эти штаны в будущем.

-Слушай, — неожиданно спросила Валя,— а почему ты ушла от девочек и загорала отдельно?

Мое настроение резко упало.

-Да, так,— неохотно ответила я,— надоели они своими разговорами.

-Понятно,— нехорошо прищурилась Валя,— Гайзер, ты, когда себя как надо поставишь? Она же специально тебя обзывает. Я ведь не могу с тобой все время быть. При мне никакая сука тебе ничего бы не сказала! Почему ты, когда занимаешься комсомольскими делами, все можешь, ничего не боишься, а как тебя начинают обзывать, сразу в кусты.

Саша шел рядом и внимательно слушал наш разговор. Мне было ужасно стыдно, но я знала, что Валька теперь не отцепится, пока не выяснит, кто на этот раз меня обзывал. А завтра побежит колотить Климову, раз я сама не могу этого сделать.

Все это было неприятно слушать, поэтому, когда мы подошли к Валиному дому, я даже обрадовалась. Валя, явно не хотела с нами расставаться, но ей надо было сидеть с младшей сестрой, поэтому она с печальным выражением лица рассталась с нами.

-Ленка,— шепнула она мне напоследок,— не теряйся, но будь начеку.

Саша вежливо попрощался с ней и ловко взял меня под руку.

-Лена, ты знаешь, мне совсем не хочется домой, может, в кино сходим,— предложил он.

Я долго не раздумывала. Уже несколько дней у нас шел американский фильм приключения Сингбада — морехода. Все, кто смотрел, были в восторге. Мне ходить на него было некогда, но вчера последний экзамен был сдан, и сегодня я была свободна, как птица.

У кинотеатра, как всегда толпился народ, но к кассе стояло всего три человека. Мы встали в очередь и через пять минут держали в руках две небольших синих бумажки. Саша с интересом их разглядывал.

Я не преминула спросить.

-Ты так на билеты смотришь, как будто никогда их не видел.

Мой спутник почему-то смутился и начал сбивчиво объяснять, что у них билеты немножко другие. Попав в фойе, мы сразу прошли в буфет, где Саша купил бутылку крюшона и эклеры. Признаться, его щедрость начинала меня пугать. Никто и никогда на меня так не тратился, кроме папы.

-Саша, — сказала я серьезным голосом,— пожалуйста, больше ничего не покупай мне.

-Почему,— взглянул он на меня.

-Потому, что я так хочу,— был мой ответ.

Он улыбнулся и сказал:

-Не переживай, я слышал, что говорила твоя подружка, эти деньги не краденые и не родителей, я сам их заработал. Поэтому могу тратить, как хочу.

Мои щеки снова вспыхнули пожаром, и тут спасительно прозвучал первый звонок.

У нас оказался последний ряд и места в самой середине. Поэтому пришлось пробираться мимо уже усевшихся зрителей. Однако, когда мы сели, оказалось, что на соседних с нами креслах никого нет.

Я молча подивилась такой ситуации, но ничего не говорила.

Увидев, как верчу головой, Саша усмехнулся.

-Ты разве не заметила, я купил восемь билетов. Рядом с нами никого не будет.

Услышав эти слова, я даже не знала, как поступить. Нашим мальчишкам такое даже бы в голову не пришло.

Вскоре начался фильм, и минут через двадцать я вместе с другими зрителями охала, когда увидела первого рыжего циклопа. В один из моментов, когда я схватила Сашу за руку, он обнял меня за плечи и привлек к себе.

Его губы мягко коснулись моей шеи, от неожиданного поцелуя, я чуть не вскочила.

-Саша, ты с ума сошел,— зашептала я,— не надо целоваться, я не хочу, и вообще, чем это ты колешься?

-Ничего я не колюсь, — сообщил мой спутник и демонстративно снял руку с моего плеча. Однако через минуту та вновь вернулась на место, когда жуткий циклоп, дрался с драконом колдуна. Я тронула шею, где что-то недавно кололось, но там ничего не обнаружила.

-Наверно показалось, — решила я и выбросила это событие из головы.

Когда кино закончилось, было около четырех часов дня. Я сообщила Саше, что мне пора домой, он с сожалением вздохнул и предложил проводить.

Я жутко застеснялась и попросила дойти со мной только до перекрестка, а дальше не ходить. Почему-то не хотелось, чтобы его видели мои родители. Скажут еще, что не делом занялась.

Однако провожание затянулось надолго. Саша без умолку что-то рассказывал, читал неизвестные стихи, и почему-то мы вновь оказались у реки. Там уселись в круглую, открытую всем ветрам беседку, и продолжили болтать ни о чем. Идти домой, совсем не хотелось. Однако время шло неумолимо и пришлось заканчивать нашу прогулку. Мы шли в лучах закатного солнца, с реки дул прохладный ветерок, но от Саши несло теплом, как от печки и мне не было зябко.

На перекрестке мы остановились.

-Давай завтра встретимся,— предложил мой спутник, — сходим на пляж, позагораем, потом еще куда-нибудь отправимся. Буду ждать тебя, там, где ты сегодня загорала часов в десять утра.

Я, без тени сомнения согласилась, и храбро мазнув своего кавалера губами в щеку, побежала домой.

Отца с работы еще не было, но мама уже пришла и была на взводе.

-Лена!— обратилась она ко мне,— ты, где так долго бродила, даже на обед не явилась. Кастрюли нетронутые стоят. Время седьмой час, скоро папа с работы явится. Опять Клевина тебя куда-то таскала. Не дружила бы ты с ней, оторва ведь растет, смотри, и тебя в неприятности втянет.

Мама опять принялась за свое, ей не нравилась моя дружба с Валькой, она ведь не знала и половины моих проблем с одноклассниками.

-Мамочка, перестань, пожалуйста, мы уже об этом сто раз говорили, и вообще Валя через неделю уедет поступать в медучилище, и мы с ней и так полгода потом не увидимся,— выдала я ей в ответ, радуясь, что соскочила с темы моего сегодняшнего загула.

Но мама еще не закончила.

-Так, я не слышала ответа, где ты болталась? — строго сдвинув брови, спросила она.

-Мама, я сегодня познакомилась с замечательным парнем, представляешь, мы с ним в кино ходили!— сообщила я.

Мама тяжко вздохнула и уселась за стол.

-Так-так, ну, что же взрослеешь дочка, где ты его хоть встретила.

-Я загорала на пляже, а он подошел и сам со мной заговорил. А потом его хотели наши парни втроем побить, а он их по песку повалял, весь пляж смеялся,— начала я выкладывать события сегодняшнего дня.

-Так, он не местный?— спросила мама.

-Саша сказал, что он с Калининграда приехал в гости.

А к кому он приехал?— тут же начала уточнять мама,— как его фамилия? Кто родители?

-Мамочка!— оскорбилась я,— спрашиваешь, как будто я замуж за него собралась, мы всего лишь в кино сходили! А ты знаешь, у него полный карман денег, одни десятки.

-О Господи!— охнула мама,— сколько хоть лет ему?

-Не знаю,— честно призналась я,— но на вид лет восемнадцать, может, немного больше. Он слышал, как Валька предположила, что деньги краденые и сказал мне, что сам заработал.

-Так Валя с вами была все время?— с надеждой в голосе спросила мама,— и в кино тоже?

-Нет, в кино мы уже вдвоем пошли, а потом по городу гуляли. Было здорово, он так много знает и рассказывает интересно. Да, он назначил мне на завтра свидание.

Мама, выглядела слегка озадаченной.

-Дочка, как-то неожиданно все произошло, не понимаю, что в тебе его могло привлечь.

Увидев мой обиженный взгляд, она поспешила объясниться.

-Ну, погоди, не дуй губы, я просто имела в виду, что ты немножко отстаешь от своих сверстниц, выглядишь еще совсем девочкой, а мальчики ваши больше старшим внимание уделяют, на собственном опыте помню. Это уже потом они с возрастом на молоденьких девиц начинают заглядываться.

-А Саша не такой!— гордо сказала я,— он честно признался, что я красивая, он меня сразу заметил, еще когда мы с Валей на пляж вышли.

Мам, ты знаешь, он такой красивый, я даже не представляла, что такие красивые парни бывают.

Мама засмеялась.

-Ха-ха, молодой, а уже дамский угодник, ну если завтра действительно у вас свидание, можешь его домой к нам привести, хочется на него взглянуть, уж очень ты про него хорошо говоришь. Посмотрю, что красавец писаный у тебя появился. Давай условимся, папе пока говорить ничего не будем, он еще расстроится, начнет тебя ругать, что слишком рано с парнями гулять начала. Он завтра целый день на работе, а мне во вторую смену, так, что приводи его к обеду. А сейчас иди, переоденься, ужинать будем, когда папа появится.

Я быстро переоделась у себя в комнатке и вышла в гостиную. Мама возилась на кухне, а я сняла салфетку с телевизора и включила его. Когда уселась перед ним, то обнаружила, что линза очень пыльная. Пришлось взять тряпку и протереть огромное выпуклое стекло, заполненное водой.

Как раз шли новости. Показывали Никиту Сергеевича Хрущева, он громко кричал о том, как мы догоним и перегоним Америку. Мне стало скучно, и я хотела уже все выключить, когда начали показывать, как он ездил в Америку и смотрел кукурузу у какого то фермера.

Я позвала маму.

-Смотри мам, какая огромная кукуруза, в ней даже взрослых не видно, У Никиты Сергеевича только лысина сверкает. А помнишь, как нас в школе в прошлом году заставили сажать кукурузу, так она мне даже по колено не выросла.

-Ох, Лена, ну что судишь о вещах, которых не понимаешь, — нервно сказала та,— я на этом экранчике не вижу ничего. Как вы только с папой его смотрите? Выключай свой ящик и иди мыть руки, папа уже дверь открывает.

Ужин пролетел незаметно. Я была в мыслях о завтрашней встрече и витала в облаках. Папа оживленно обсуждал с мамой проблемы на работе и периодически кидал в мою сторону озадаченный взгляд, удивляясь моему отсутствующему виду.

После ужина я быстро прибрала на столе, помыла посуду и ушла к себе. Папа, как всегда уткнулся в телевизор и вслух комментировал последние новости. Мама продолжала хозяйничать на кухне, ей нужно было сварить на завтра обед.

Сначала решила, как обычно, заняться вышивкой. Но сегодня ничего не получалось, мысли уходили в сторону, и я уже два раза укололась иголкой. С досадой бросила пяльцы с вышивкой в корзинку, где лежали вязки мулине, и рухнула на кровать.

Снова и снова переживала этот день, вспоминала, что сказал мне Саша, и что я ему ответила, периодически заливаясь краской, за свои слова и поступки.

Я, такая вся положительная ученица, и вдруг целую парня, которого видела в первый раз в жизни. И пусть это был как бы невзаправдашний поцелуй, но он был.

-Ой! А что же завтра надеть? — неожиданно пришло в голову,— придется, наверно, платьице крепдешиновое достать.

Я вскочила и начала стучать дверцами шифоньера. На эти звуки в комнату сразу зашла мама.

Она понятливо улыбнулась и сказала:

— Небось, платье свое ищешь? Оно вон в том углу висит. Я его недавно стирала. Осталось только погладить. Только осторожнее гладь, с изнанки, и утюг выключи, а то спалишь нечаянно. И носочки белые новые возьми в пакете.

Мама погладила меня по голове и присела на кровать.

-А тебе идет стрижка, папа у нас молодец, что посоветовал косы остричь. Зачем такие кудри скрывать. Кучеряшка ты моя! — ласково сказала она.

-Ага, буркнула я,— ничего хорошего, как утром волосы расчесывать, так плачу.

-Не понимаешь, ты ничего,— сказала мама,— все твои подружки через год или через два на бигудях спать будут, а тебе от природы такая красота дана. Не то, что у меня.

Мама провела рукой по своим светлым волосам, гладко зачесанным назад и схваченным в тугой узел.

-Мамочка, что ты на себя наговариваешь, все у тебя хорошо, ты очень красивая, ответила я, уселась на кровать рядом с ней и прижалась к теплому боку.

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул папа.

-Что-то мои девушки притихли, секретничаете? — спросил он с улыбкой.

-Лазарь,— сказала мама,— не мешай, можем мы немного о своем, о женском поговорить?.

-Говорите, говорите,— улыбнулся тот в усы,— но не забывайте про меня.

Иди уж, — махнула мама рукой,— сиди у ящика, ты теперь без него жить не можешь. Кстати пора нам уже другой телевизор купить. Я тут в магазине приценилась к "Рекорду" у него экран огромный, целых двадцать пять сантиметров по диагонали, может, озаботишься покупкой на следующей неделе.

Папа кивнул и закрыл дверь за собой.

-Лена,— обратилась мама ко мне,— я ханжой никогда не была, и не хочу запрещать тебе, встречаться с парнем. Но, на всякий случай, напоминаю, тебе пятнадцать лет, месячные уже год, как идут. Так, что если понесешь от кого, на одну ногу наступлю, вторую выдеру, все поняла?

Я вновь покраснела, но уже от возмущения.

-Мама! Как ты можешь так говорить! Ты мне не доверяешь?

Та виновато улыбнулась.

-Леночка,— да доверяю, я тебе доверяю. Но в жизни это случается сплошь и рядом. Ты сама не заметишь, как разрешишь делать с собой все, что захочет твой друг. А потом поздно метать бисер. Я то может, и переживу, если, не дай бог, это случится. А вот папа, ты же знаешь, что у него с сердцем проблемы, он такого позора не точно перенесет.

Я ошеломленно молчала. Моя мамочка так еще со мной не говорила. Как ни старалась сдержаться, но слезы сами потекли по щекам.

-Ну, что ты, как маленькая плачешь,— шепнула она,— я только добра тебе хочу и плохого не желаю. Гуляй со своим парнем, ничего плохого в этом нет, но границ не переходи. И не забудь, приведи его завтра, чаю хоть попить. Очень хочется поглядеть, что это за парень, которого моя привереда назвала замечательным.

Она чмокнула меня в щеку и ушла в комнату к папе.

Я переоделась и в ночнушке улеглась в кровать с книжкой Жорж Санд "Консуэло". Еще вчера увлеченно читала эту книгу, а сегодня никак не могла уловить смысла текста. Мысли путались, на меня вдруг накатила необычайная сонливость.

Последнее, что помню, дергающуюся боль в шее там, куда сегодня прикоснулся губами Саша.

Ночью проснулась, от жуткой головной боли. Очень хотелось пить и в туалет. Я выдула пол чайника кипяченой воды, сходила в туалет и снова легла.

Пока бродила в темноте голова немного успокоилась, и я почти сразу вновь уснула.

Проснулась как обычно. Глянув на ходики, обнаружила, что времени семь утра. Но солнце, как обычно, не светило в окно. Подойдя к нему, я с замиранием сердца увидела, как от крупных капель дождя на лужах вскакивают многочисленные пузыри.

Со мной же было явно, что-то не так. Комнатные запахи были необычайно сильны. От них даже заслезились глаза. Я открыла форточку и с наслаждением принялась вдыхать чистый уличный воздух, напоенный ароматом цветущей сирени, дождем и озоном.

Однако настроение быстро падало до нуля.

-И зачем так старалась? — пришла ожидаемая мысль,— придется идти в плаще и с зонтиком. А может, он испугается не придет? — обожгло внезапное подозрение.

— Нет, не может быть, он же обещал,— успокоила я себя. Накинув халат, вышла на кухню. Папа уже допивал чай. Увидев меня, он удивленно произнес:

— Леночка, доброе утро. Чего это ты не свет ни заря вылезла? Под такую погоду спать бы тебе и спать.

Тут к нам вышла мама и сразу наехала на папу.

— Что ты с утра раннего к ребенку пристаешь! Ну, не спится человеку, так чего глупые вопросы задавать.

Папа глядел в мамину сторону, раскрыв рот.

-Варя, ты чего, не с той ноги сегодня встала? Чего расшумелась? И вообще, дайте мне спокойно позавтракать, — сказал он раздраженно.

Он откусил сразу полбутерброда с сыром и сделал вид, что занят исключительно едой.

Когда папа оделся и ушел на работу, мама сочувственно посмотрела на меня.

-Доча, может, ну его... твоего парня? Погода — хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А ты по лужам километр шлепать собираешься и куда вы под дождем пойдете?— сказала она.

-Мама! Как ты можешь так говорить!— возмутилась я, — если обещала, значит приду. Надену плащ, сапоги, зонтик возьму и через полтора часа пойду.

На пустынном пляже не было не души. Я осторожно шла по мокрой траве, стараясь не упасть на косогоре, и облегченно вздохнула лишь на песке пляжа. Чулки промокли, и по ним вода медленно подтекала в сапоги. Подолы у платья и плаща были напрочь мокрые и прилипали ногам. Но, на удивление мне было очень комфортно, и нисколько не холодно. А вот нос удивлял сегодня все больше и больше. Он чуял все, что только возможно. Вот откуда-то донесся горьковатый запах папиросы. Я посмотрела в ту сторону и увидела на песке раздавленный окурок.

-Точно "Беломор" — без труда определила я.

-Интересно, что со мной происходит, еще никогда такого не случалось?— удивлялась я.

За этими размышлениями дошла до места, где мы условились встретиться. Но там никого не было.

Я глянула на часы.

-Ну, еще без пяти десять,— подумала я,— сейчас Саша придет, он же обещал к десяти.

Но прошло пять минут, потом десять, потом полчаса, а его все не было.

Несмотря на зонт, я намокала все больше и больше.

-Все больше не жду,— наконец решила я и направилась обратно в сторону дома. Перед тем, как идти на несостоявшееся свидание, мне пришла в голову плохая идея, я слегка накрасила ресницы маминой тушью, и сейчас она вся размазалась от слез. Поэтому сейчас пришлось идти, опустив голову, чтобы никто из редких прохожих не мог заметить темные потеки на моем лице.

Когда я, зареванная, мокрая и грязная ввалилась домой, мама еще не ушла.

-Леночка, что случилось?— воскликнула она,— я себе места от волнения не нахожу, на работу пора, а тебя все нет и нет. Что, не пришел твой кавалер?— сочувственно спросила она.

-Не пришееел!— заплакала я,— мамочкааа! Я как дура почти час под дождем стояла, а он не пришееел!

-Ну, бог с ним с этим кавалером, не плачь, будет их у тебя не один десяток, давай раздевайся,— начала она меня утешать, в это время, снимая с меня мокрый плащ, после чего громко ахнула.

-Да, ты мокрая до нитки! Немедленно раздевайся и марш в душ! Я пока горячую воду включу. Одежду и белье здесь снимай, а то воды по всему дому натечет.

Пока я раздевалась, на полу действительно образовалась небольшая лужица.

Когда я, голышом отправилась в ванну, мама неожиданно схватила меня за руку.

-Лена,— сказала она трагическим шепотом,— что это с тобой?

-Что? Где?— не поняла я.

Но мама продолжала внимательно разглядывать меня со всех сторон. А потом подтолкнула к трюмо.

-Иди, глянь на себя.

Я пошла туда, оставляя за собой влажные следы, и в зеркале увидела невысокую заплаканную девочку, со спутанными мокрыми кудрями и слегка выдающимися холмиками грудей.

-Как же так? — выдавила я, — ведь еще вчера ничего не было, неужели за ночь выросли?

-Ну, вот, а сколько переживаний было зря, — сообщила мама, — все у тебя, как у людей, ладно, иди в душ прогрейся хорошенько. Чистое белье я тебе положила. Обед готов, где, что взять, знаешь. А я побежала, и так из-за тебя опаздываю.

Когда за мамой закрылась дверь я все еще стояла перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Мама переживала совершенно зря, я совсем не замерзла, падающая с неба вода казалась теплой и приятной. Но в душ все же пошла, надо было помыться и привести себя в порядок.

После душа на меня напал зверский аппетит, я смолотила большую тарелку щей и картошки с мясом, выпив стакан компота, наконец, почувствовала себя человеком. Хотя я все еще переживала в душе, что Саша не пришел на встречу, но это уже было не так остро, как там на берегу.

Усевшись на диван, принялась искать ему оправдания.

-Может, он не смог придти, по каким-то важным причинам, может, его родители не отпустили в дождь. Не у всех же такие хорошие родители, как у меня.

Так перечисляя все возможные причины, я и уснула.

Когда проснулась в окно ярко светило солнце. От дождя, лившего почти весь день, напоминанием остались лишь лужи на асфальте. Я поставила на газ чайник, и побрела в к зеркалу, там расстегнула халат и снова посмотрела грудь. Действительно два маленьких белых холмика оставались на месте и никуда не исчезли. Я осторожно тронула розовый сосок, и он отозвался легкой болью. Второй вел себя точно также. Меня начала охватывать паника но, когда вспомнила, как Валька говорила, что у нее тоже немножко болела грудь, перед тем, как начать расти, немного успокоилась.

Чайник закипел, я заварила любимый мамин тридцать шестой номер грузинского чая и уже собиралась налить себе чашку, когда в двери постучали.

Я чертыхнулась и направилась к дверям. На пороге стояла Клевина.

Мне стало смешно.

-Валя привет! Что решила мамин наказ выполнять, входить через дверь?

-Привет Гайзер,— выпалила та,— ничего я не выполняю. У тебя просто сегодня окно закрыто. А дождь, между прочим, уже час как закончился. Ну, давай рассказывай, что там у вас с этим Сашей было, не тяни. Я от любопытства умираю.

-Чай пить будешь?— вместо ответа предложила я.

-Да, ну тебя! Какой чай? Давай рассказывай быстрее. Вы целовались?— нетерпеливо спросила Клевина.

-Валя, ты, что? — возмутилась я,— никаких поцелуев. Мы с ним в кино ходили, на Сингбада-Морехода, а потом он меня домой проводил.

-А на каком ряду в кино сидели?— хитро прищурилась подруга.

— На последнем,— покраснев, призналась я.

— вот это похоже на правду,— сообщила Валя, — ты разве не заметила Юрку Феклистова, он в этом же ряду сидел. Так он мне рассказал, что вы всю дорогу сосались.

-Неправда!— вспыхнула я,— врун твой Юрка, меня Саша всего один раз поцеловал в шею, вот сюда.

И ткнула пальцем в небольшой плотный бугорок, который оказался на месте поцелуя.

-А, что это у тебя там?— Валя стала серьезней,— успокойся, я про Юрку наврала, никто тебя в кино не видел. А вот на шее у тебя засос остался.

-Какой засос?— испугалась я и почти побежала к зеркалу.

На шее, действительно, было небольшое темное пятнышко, под которым пальцем ощущался маленький, немного болезненный бугорок.

Валька внимательно наблюдала за моими манипуляциями, а потом сама потрогала это место.

-Лена,— сказала она,— нет, на засос совсем не похоже, я на днях у Катьки разглядывала на сиське, так у нее он багровый и никаких бугорков нет. Может, тебе показалось, что он тебя сюда поцеловал. Здесь, наверно воспаление какое-то, если не пройдет, сходи завтра к врачу.

Ой, Клевина, вечно ты что-нибудь выдумаешь!— сказала я,— никуда я не пойду. Подумаешь бугорок.

-Не скажи,— протянула Валя,— я вчера у сеструхи учебник рассматривала по венерическим болезням, там черным по белому написано, что сифилис может так начаться, вначале пятнышко, потом бугорок, язвочка, а потом лет через пять, нос проваливается.

-Мне стало жарко, сразу вспомнилась про женщину, которая жила неподалеку. Я ее часто встречала в магазине. У нее было страшное лицо — вместо носа черная дыра. Мальчишки дразнили ее сифилитичкой.

-Валя! — упавшим голосом спросила я,— а как скоро после поцелуя такое происходит, в учебнике наверно написано было?

-Ну, я точно не помню, но вроде через две недели,— замялась та.

-Тогда, зачем ты меня пугаешь, дура! — закричала я,— откуда этот сифилис возьмется на следующий день! Ох, Валька! Ну, ты на меня жути напустила, я чуть от страху не описалась.

-Да, ладно, я так на всякий случай сказала, чтобы ты серьезней отнеслась. Слушай, ты говорила, что у тебя из Кругозора две новые пластинки есть с Майей Кристалинской. Давай послушаем,— примирительно сообщила Клевина.

-Валя, ты всегда так, сначала как по голове портфелем стукнешь, напугаешь, а потом, пластинку тебе ставь, проворчала я и полезла в этажерку за последним номером журнала Кругозор, в котором была пластинка с Таежным вальсом.

Я включила радиолу, поставила новую иголку в адаптер и осторожно поставила ее на крутящуюся тонкую голубую пластинку.

Сквозь шипение и треск до нас донесся голос певицы. Валя слушала песню, наморщив лоб и, когда она закончилась, сказала:

-Нет, зря ты Кругозор выписываешь, очень уж плохо записано. Лучше пластинку в магазине "Мелодия" купить, плохо только, что мне это не светит. Денег на пластинки нет, и не будет. Мамка опять с животом ходит.

-Да, ты что,— поразилась я,— опять беременная, вот здорово! У тебя теперь уже пятая сестренка будет.

-Чего тут хорошего,— мрачно сообщила Валя,— отец снова запил, денег нет. Хорошо бабушка немного помогает, но у нее пенсия тридцать два рубля, ей самой только-только прожить. Скорей бы уехать, глаза мои бы этого всего не видели.

Я помолчала, а что тут можно было сказать. Подруга очень редко жаловалась на родителей, но иногда ее прорывало, как сегодня.

-Валя, так ведь в медучилище нужно будет без троек учиться, чтобы стипендию получать,— осторожно намекнула я.

-Ничего страшного,— та махнула рукой,— если, что пойду уборщицей по вечерам подрабатывать, сама знаешь, мне не в первый раз.

Конечно, я знала про то, что Валя вместе с матерью, убирает по вечерам в Горсовете. Я сама ей помогала, пару раз, когда у нее приболела мама. Ходили мы туда втроем, с нами была Валина старшая сестра Катя, высокая крепкая девушка, она одна успевала вымыть полов больше, чем мы с Валей.

Мои родители ничего против мытья полов не имели. Папа даже сказал, что такая работа очень здорово помогает научиться ценить чужой труд.

Я все же усадила подругу за стол, мы с ней выпили чаю с баранками и начали обсуждать, куда сегодня пойти. О том, что случилось сегодня утром, я молчала, как партизан, и Валя была уверена, что я проспала до обеда и никуда не выходила.

Поэтому ее вопрос, договорились ли мы с Сашей встретиться, был ожидаем.

В ответ, я соврала, что он с родителями должен сегодня уехать в куда-то в деревню, на две недели и обещал, что напишет мне письмо оттуда.

Валя с подозрением поглядела на меня, но никак не прокомментировала. И мы начали вновь думать, куда сейчас отправиться.

-А давай, пойдем на танцы,— глядя смеющимися глазами, предложила Валентина.

Она, наверняка ожидала обычной реакции, когда я начинала размахивать руками, кричать, что нечего нам больше делать, как шляться комсомолкам по всяким танцулькам, где полно хулиганов и пьяниц.

Поэтому когда я согласилась, Валя посмотрела на меня, открыв рот.

-Ленка!— воскликнула она,— ты ли это? Неужели пойдешь на танцы?

-Пойду,— сказала я решительно,— надо же когда-нибудь там побывать. Только мне нужно папу с работы дождаться, ужином накормить.

-Отлично,— согласилась подруга, — давай занимайся делами, а я пока сбегаю домой немного приоденусь, время седьмой час, через полтора часа я за тобой зайду.

Нельзя сказать, что папа радостно согласился на поход на танцплощадку, но, все же слегка нахмурившись, разрешил, только сказал, чтобы в половину двенадцатого была дома, как штык.

-Даже не верится,— сказал он,— моя малышка идет на танцы. Боже, какой я уже старый!

Я пошла к себе и, вытряхнув всю одежду из шкафа начала подбирать наряд.

Вариантов было совсем немного, поэтому подумав, надела темную плиссированную юбку и белую блузку, покрутившись у зеркала, расчесала частым гребнем волосы.

-Папа,— посмотри, тебе нравится?— спросила я, выйдя в гостиную.

Отец уже сидел около телевизора. Он повернулся ко мне и улыбнулся.

-Лена, какая ты у нас взрослая и красивая. Все парни будут твои,— сказал он.

Вот еще! очень нужно!— презрительно фыркнула я,— на фиг они мне сдались!

-А чего же тогда идешь на танцплощадку?— папа задал очевидный вопрос.

-Ну, мы просто с Валей договорились, сходить, музыку послушать, там оркестр песни Битлз играет, и еще Элвиса Пресли,— вдохновенно врала я.

-Что еще за Элвис? Тот который буги-вуги разные орет?— спросил отец,— ты смотри не вздумай под эту музыку танцевать. А вальсы то они будут играть.

-Ой, папа, я понятия не имею, ты же знаешь, я в парке вечером не была ни разу, вы же в прошлом году не разрешали на танцы ходить, А вот Валю, мама уже прошлым летом отпустила.

-Меня не волнует, в каком возрасте кто кого отпускает, — сообщил отец,— это дело ее родителей, Еще раз предупреждаю, после танцев не болтайтесь, сразу домой, а то пойду искать.

В это время в двери без стука ввалилась Клевина. На ней было красивое платье, но немного большеватое, видимо она взяла его у старшей сестры. На голове был завязан платок, который скрывал накрученные бумажки.

-Добрый вечер Лазарь Моисеевич!— воскликнула она и сразу обратилась ко мне.

-Лена ты уже все, готова?

-Конечно,— ответила я.

-Отлично! Тогда мне сейчас голову в порядок приведешь и пойдем.

Папа сразу пристал к подруге с наказами.

-Валя, я тебя попрошу, чтобы друг друга там не оставляли и домой вместе пошли.

Валка хихикнула.

Лазарь Моисеевич, а если меня мальчик домой пойдет провожать, как тут быть? — спросила она.

-Очень просто,— не растерялся папа,— вначале проводите Лену до дома, а потом гуляйте сколько хотите.

-А если Лену провожать, кто-то пойдет?— не успокаивалась Клевина.

-Хм, — хитро улыбнулся папа,— Лена только что сказала, что ей парни на фиг не нужны, так, что придется тебе с твоим кавалером ее до дома довести.

Мы посмеялись и ушли с Валей, делать ей прическу. Бумажные фантики, на которые она накрутила волосы, я выкинула в мусорное ведро, и теперь беспомощно смотрела на смешные завитки, которые от расчески сразу раскручивались и висели, как пакля.

— Тоже придумала бигуди! В этих бумажках не то, что час, надо сутки ходить. Давай лучше тебе начес сделаем, — предложила я.

Валька огорченно глянула на себя в зеркало, и согласно кивнула головой.

Когда я закончила с прической, подруга предложила мне свои духи " Красная Москва", но у меня от резкого запаха, даже перекрыло дыхание, я несколько секунд пыталась безуспешно вдохнуть, и только после того, как Клевина треснула меня кулаком по спине, дыхание пришло в норму.

-Валька,— кашляя, сказала я,— пожалуйста, не открывай больше этот флакончик, я точно задохнусь.

Подруга что-то обиженно проворчала и убрала духи в сумочку. Затем достала тюбик с ярко-красной помадой и накрасила губы.

-Эх! — с сожалением сказала она,— Любка спрятала голубые тени от меня, ей приятель моряк из Польши привез. Сейчас бы марафет навели.

Я с осуждением посмотрела на нее.

-Валя, как тебе не стыдно, мы не должны пользоваться косметикой.

В ответ Валя вздохнула и сказала:

-Конечно, Гайзер, тебе легко говорить, прическу делать не надо, волосы кудрявые, темный каштан, брови как моя бабушка говорит — соболиные, и глаза ярко зеленые. А мне, как быть? Только косметика и спасает.

Подобные рассуждения от подруги я слышала не первый раз, но всегда считала, что она меня утешает, по причине моего "плоскодонства".

И сейчас не удержалась и расстегнула блузку.

-Валька, посмотри на меня,— шепнула я ей прямо в ухо.

У Клевиной глаза стали широкими.

-Ленка, ну ты даешь! Я даже не заметила, когда это случилось. Слушай, твои титьки уже на первый размер выросли. Ну, все, теперь тебя тоже в школьной раздевалке будут парни зажимать.

Мне стало смешно, и почему моя подруга все вечно переводит на парней и всякие зажимания.

-Валя, я давно заметила, что в раздевалке зажимают тех, кто сам этого хочет. Вот Таньку Ковригину никто не трогает, а у нее грудь больше чем у тебя, — наставительно сказала я,— потому, что она серьезная девочка и не дает повода для этого.

-Ой! Нашла, кого в пример привести,— возмутилась Валька,— зануду и стукачку. Может, ей бы и хотелось, что бы ее где-нибудь зажали, да дураков нет с ней связываться.

А вообще, ты наверно, права, к тебе точно не будут парни приставать, есть в тебе, что-то такое — командирское, мальчишкам это не нравится,— призналась она.

Мы медленно шли по проспекту Ленина, редкие машины не мешали гуляющим по тротуару и прямо по дороге людям. Чем ближе подходили к парку Культуры и Отдыха, тем громче была слышна музыка, и все больше оживленных стаек девчонок и парней двигались в ту же сторону. Когда мы зашли в парк, круто спускающийся к берегу озера, то сверху могли видеть волнующееся море голов на огороженной высоким забором в два человеческих роста, танцплощадке. Это море ритмично двигалось под пронзительный дискант певца

Well be-bop-a-lula she's my baby,

Be-bop-a-lula I don't mean maybe.

Be-bop-a-lula she's my baby

Be-bop-a-lula I don't mean maybe

Be-bop-a-lula she's my baby love,

My baby love, my baby love.

Валя дернула меня за руку.

-Давай, пошли быстрей, скоро у оркестра перерыв начнется, они после этой песни что-нибудь медленное играют и белый танец объявляют.

-Ну, и что?— удивилась я,— ты, что хочешь кого-то пригласить? Да в этой толпе никто никого не найдет.

Валя в ответ улыбнулась, продолжая тащить меня за руку к кассе.

-Чтобы ты понимала! Там все стоят на своих местах. Сейчас зайдем, и увидишь, вон в том углу полшколы нашей пляшет,— говорила она, немного задыхаясь от быстрой ходьбы.

Около входа на танцплощадку стояли компании парней, провожающих нас оценивающими взглядами. Я чувствовала себя неуютно, а вот Валя, наоборот вся цвела, и только шептала мне на ухо.

-Ты глянь, как на тебя тот светленький вылупился!

Мы быстро купили билеты, прошли контролера и милиционера, проводившего нас равнодушным взглядом. Валька влекла меня вперед, через толпу, ближе к эстраде. И тут я уже начала узнавать учеников нашей школы. Там стояли несколько десятиклассников, там девчонки из параллельных классов. А вот наших парней я не увидела.

-А кому из них ходить,— пренебрежительно сказала Клевина, отвечая на мой вопрос,— они все от горшка два вершка. Вот Свистунов, ты же вчера о нем вспоминала, точно здесь будет.

Она хитро улыбнулась.

-А вот и он, легок на помине, видишь, там стоит с ребятами. Сейчас белый танец объявят, сходи, пригласи, твой вчерашний сон сбудется.

-Да, ну, тебя Валька, никого не буду приглашать,— смутилась я,— а вдруг он откажется, я тогда умру от стыда.

-Ой! Умрешь ты, как же,— скептически ответила подруга, лихорадочно выискивая кого-то в толпе.

-Ну, все, Ленка, я пошла,— крикнула она и под звуки зазвучавшей музыки ринулась приглашать на танец десятиклассника Ваську Боброва, нашего чемпиона по вольной борьбе.

Я, оставшись одна, отошла к ограде и стояла, разглядывая танцующие пары. Рядом несколько парней кого-то обсуждали громко матерясь. Слушать было неприятно, но уходить не хотелось, я боялась, что Валя меня не найдет.

Периодически к груди накатывала дурнота от множества запахов. Усилием воли я пыталась ее подавить, иногда это получалось, запахи исчезали, но потом появлялись вновь.

Кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидела Кольку Егорова, который вчера с друзьями безуспешно пытался разобраться с Сашей.

-Послушай, — обратился он ко мне,— тебя вроде Леной зовут?

Я согласно кивнула.

— Лена, расскажи о том парне, что с тобой был, кто он такой, где живет?— попросил он.

-А зачем это тебе?— спросила я,— хочешь еще в глаз получить?

-С чего ты взяла? Мы ему вчера хорошо рыло начистили, — Колька принужденно засмеялся, — но надо бы еще добавить. Давай рассказывай, не телись!

— А нечего рассказывать,— сообщила я,— ничего про него не знаю.

-Не сочиняй! — начал злиться Колька,— ты вчера с ним до вечера болталась

даже в кино была.

-Ну и что?— удивилась я,— он мне почти ничего про себя не рассказал. Понятия не имею, где он здесь живет, да, он говорил, что приехал с Калининграда.

-Колька задумчиво хмыкнул, распространяя запах перегара.

-Вермут... красный,— безошибочно определил мой нос, — наши мальчишки таким же на восьмое Марта упились в кабинете домоводства, потом блевали за кочегаркой, а мы как дуры полдня им всякие салаты готовили. И сигареты у него Памир. Ну, и вонь! Господи! Когда же он уйдет? Меня же вырвет сейчас!

Видимо я побледнела, потому, что он спросил:

-Эй, что с тобой, ты испугалась?

-Уйди, — прошептала я,— меня сейчас вытошнит.

-Ого, так ты подруга винища нажралась! — завопил Колька в полном восторге,— ни хрена себе девятый класс дает!

-Меня от тебя тошнит,— собравшись с духом, сказала я.

Смех сразу оборвался.

Колька со странным выражением оглядел меня.

-Думаешь, если девчонка, так тебе в табло не прилетит? Считаешь поэтому всякую херню можно нести?— спросил он угрожающе.

Видимо мой испуг был хорошо заметен, потому, что он с превосходством посмотрел на меня и сказал:

-Не ссы, бить не буду, тебя от одной моей плюхи неделю придется в чувство приводить.

Неожиданным, внутренним чувством я вдруг поняла, что он хочет меня щелкнуть по лбу. Сама не понимаю, как, я стремительно отстранилась, шагнув в сторону, и Колькина рука попала в пустое место.

Он недоуменно моргнул и перевел взгляд на меня.

-Ты, как это сделала? У меня же реакция отличная! — воскликнул он,— я даже не увидел, как ты сдвинулась.

Я и сама этого не понимала. К тошноте сейчас прибавилась резкая боль в ногах. Мне пришлось даже присесть на одну из скамеек, стоявших вдоль ограды.

-Уйди, пожалуйста, — вновь попросила я Егорова, — от тебя сигаретами пахнет, мне плохо от этого.

Колька зыркнул исподлобья и, ничего не сказав, ушел к своим приятелям.

Когда появилась запыхавшаяся Клевина, я все еще растирала икры. Боль в них понемногу стихала.

-Наверно, это от резкого движения,— догадалась я.

-Лена, чего ноги трешь?— спросила Валя,— устала стоять?

Я без подробностей сообщила, что ногу схватила судорога, а то с Вальки еще станется пойти разбираться с Егоровым.

Клевина в ответ назидательно сообщила:

-Это, оттого, что ты стоишь, а надо танцевать. Сейчас быстрый танец будет, пойдем с тобой твист спляшем. Ноги сразу болеть перестанут. И вообще, давай, присматривай себе парня, а меня сегодня Васька домой провожает.

Вновь загремела музыка и солист оркестра голосом, весьма отдаленно напоминающим Леннона, запел исковерканные английские слова:

Come on let's twist again

like we did last summer!

Yeaaah, let's twist again,

like we did last year!

Валька завизжала и потащила меня к танцующим. Первые движения еще немного отзывались болью в ногах, но затем я целиком отдалась музыке и, улыбаясь, танцевала напротив Вали.

-А у вас неплохо, получается!— крикнул, влезший между нами, Славка Свистунов,— можно я с вами потанцую?

Валька из-за его спины, обрадовано мне жестикулировала, дескать, давай действуй.

Я, продолжая танцевать, кивнула головой и немного сдвинулась, освобождая Славке немного места.

Мы танцевали пару минут, потом оркестр без перерыва заиграл "Падает снег". Славка таинственно улыбнулся и обнял меня за талию. На этот раз мой нос не протестовал, хотя от разгоряченного парня сильно пахло потом и тройным одеколоном. Мы медленно танцевали среди сотен таких пар, иногда натыкаясь на соседей. Чувства ритма у партнера не было никакого, поэтому пришлось взять на себя эту задачу, к моему удивлению Славка сразу понял это и послушно следовал моим движениям. Я все надеялась, что во время танца он заговорит, но этого так и не случилось. После танца он молча поклонился и отошел к своим приятелям, от которых сразу донесся взрыв хохота.

-Ну, что он тебе что-нибудь сказал? — сразу начала меня допрашивать Валя.

Пришлось признаться, что тот молчал всю дорогу.

Вечер прошел незаметно, я очень быстро освоилась и танцевала все быстрые танцы. Валя, попрыгав со мной пару раз, начала отлынивать и ворчать, что я загоняла ее и вообще, она сюда пришла не физкультурой заниматься. Меня еще пару раз приглашал танцевать Свистунов, он уныло дышал мне в ухо и старался держаться на расстоянии, чтобы случайно не ткнуться стоячим членом мне в ногу. Каждый раз, когда это случалось, он вздрагивал и отстранялся. Мне было смешно, и я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

-А он у него большой,— первым делом спросила Валька, когда я, хихикая, рассказала об этом.

Я еще больше засмеялась и сквозь смех сказала:

-Откуда мне знать, я же не измеряла.

-А у Васьки большой,— гордо сообщила Клевина, как будто это была ее заслуга.

-А ты, чем измерила?— тут же спросила я, и мы начали хохотать уже вдвоем.

В одиннадцать вечера оркестр закончил игру, и музыканты начали собирать инструменты.

Валька стояла передо мной с виноватым видом, ее сзади облапил Бобров, положив ладони прямо на грудь.

-Лена, прости, — шепнула она,— меня Вася пойдет провожать, а тебя, похоже, Свистунов дожидается, ты с ним до дома дойдешь?

-Ладно,— великодушно сказала я, — идите, меня, надеюсь, Славка проводит, недаром у выхода ошивается.

Парочка засмеялась и, взявшись за руки, двинулась вперед. Я пошла за ними, немного завидую Клевиной, которая трещала, как сорока, сама же напряженно думала, о чем говорить со Славкой.

Но когда подошла к нему, слова неожиданно быстро нашлись.

-Славик, ты наверно меня дожидаешься?— затараторила я и взяла его под руку,— ну, вот я пришла, ты же меня проводишь?

Парень от моего нахальства, потерял дар речи и только глупо моргал.

Я двинулась вперед, увлекая его за собой. Пока мы шли по парку, не сказали ни слова друг другу. Но потом понемногу разговорились, начали обсуждать одноклассников, наши комсомольские дела, Славка, как и я, был в классе комсоргом и ему эта тема была интересна. Он с удовольствием выкладывал свои планы на будущее, я даже начала ему немного завидовать, настолько у него было все продумано.

Улицы, по мере того, как мы уходили от парка, становились все более пустыми. Неожиданно из-за угла дома впереди нас вышли трое парней и остановились.

От Свистунова пахнуло странным запахом, глянув на него, я обнаружила, что он сильно побледнел. На миг он остановился, затем нерешительно пошел вперед.

-Да это же от него страхом несет! — поняла я. Мне тоже стало немного страшно, но такого резкого запаха от меня не было.

Когда мы подошли ближе, я сразу узнала, кто нас поджидает. Перед нами с радостной улыбкой стоял известный школьный хулиган Вовка Ситюков. Его исключили из школы в прошлом году, и с тех пор я о нем не слышала, рядом с ним стояли его ухмыляющиеся приятели Юрка Петров и Алик Суворов по кличке Пончик.

-Кого я вижу!— радостно воскликнул Вовка,— Свистун, как дела? Ты никак очередную девку провожаешь? А кто это с тобой? Ленка, ты, что по танцулькам начала ходить? — засмеялся он,— вот сейчас посмотришь, как мы твоего кавалера попинаем. Давно хотел его отмудохать, так он все не попадался.

Славка, стоявший, как статуя, вдруг резко выдернул руку, за которую я держалась, повернулся и побежал обратно по улице.

Троица громко улюлюкала ему вслед.

-Беги быстрее провожальщик херов! — крикнул ему вдогонку и Вовка и, потеряв к этому зрелищу интерес, повернулся ко мне.

-Слышь, Ленка,— сказал он, осматривая меня с головы до ног,— а ты вроде ничего баба становишься, тощеватая, правда, но красивая. Как вы парни думаете?

Пончик посмотрел на меня мрачным взглядом

-Че ты выдумываешь Ситюк, че в ней хорошего? Даже сисек нету,— сказал он, скептически оглядывая меня.

Я все еще не пришла в себя после панического бегства своего кавалера. Первое, что пришло в голову, была мысль:

-Неужели этот высокий красивый блондин испугался трех мальчишек, каждый из которых был явно слабее и младше, чем он?

Потом я подумала, что он без раздумий оставил меня наедине с тремя хулиганами и слезы обиды сами потекли из глаз.

-Сейчас пощупаю, есть ли у нее сиськи или нет, — сказал Юрка Петров и решительно шагнул ко мне.

-Не подходи!— завизжала я, выставив перед собой руки.

Но Пончик сбоку ловко поймал их и завел за спину. Юрка подошел и не торопясь, стал аккуратно расстегивать пуговицы на блузке.

-Не бойся,— сказал он хрипло дыша куревом,— ничего не оторву. Слышь, Пончик,— сказал он громко,— а сиськи у нее есть, ни чо такие, розовые.

Внезапно страх, который овладел мной начал уходить. Лавина спокойствия затопила мою голову. Окружающие звуки замедлялись и становились все ниже, пока не превратились в тихий гул. Движения моих мучителей казалось, совсем остановились.

Я шевельнула руками и легко высвободила их из захвата.

Отскочив назад, увидела полностью странную картину:

Рядом со мной стояли трое почти неподвижных мальчишек. У двоих открыты рты, как будто они хотят что-то сказать друг другу. Суворов стоит с болезненной гримасой на лице, поднося к нему руки.

-Получи гадина,— крикнула я и со всей своей силы ударила ладонью по щеке Юрку Петрова.

Эффект был потрясающий, парня, как будто сдуло. Он тяжело упал на землю и проехал по ней пару метров.

Я удивленно смотрела на свою худенькую ладошку.

-Это что? Я так, оказывается, могу стукнуть! Быть этого не может!

Я оглядела еще раз неподвижно лежащего Юрку и торопливо зашагала в сторону дома, застегивая блузку.

Удалось пройти метров триста, как меня повело в сторону, застывший в неподвижности мир вновь пришел в движение. Но на меня навалилась такая жуткая слабость, что я думала лишь об одном.

-Только бы не упасть, не упасть!

Я шла, автоматически переставляя ноги, не понимая, что делается вокруг, понемногу слабость несколько уменьшилась, и мой шаг стал бодрее.

Когда подошла к двери квартиры и хотела позвонить, она уже открывалась. За дверями стояла мама. Она первым делом оглядела меня с ног до головы, потом отошла в сторону и пропустила к вешалке. Вид у нее был усталый и озабоченный.

Я робко спросила:

-Мама, ты чего такая стоишь?

Какая такая?— переспросила та.

-Ну, уставшая. Злая. — уточнила я.

-Да не злая я нисколько,— начала оправдываться она.

Тут в коридор выглянул папа и бодро заявил:

-Тебе доча повезло, не слышала, что мне мама наговорила, за то, что тебя отпустил.

Сейчас она уже слегка успокоилась. А ведь сама на танцы в этом же возрасте бегала.

-Ну вы родители даете!— восхитилась я, — время почти двенадцать, а вы еще не спите, меня ждали?

-Конечно, — улыбаясь, сказал папа, — мать мне все шею мылила, а так бы я давно храпел.

-Да ладно тебе сочинять,— сказала мама,— сам тут по окнам бегал глядеть, мне только нервы трепал.

-Лена,— обратилась она ко мне,— на кухне ужин тебе оставлен, если хочешь, поешь и ложись, небось, все ноги отплясала?

Я кивнула и, сказав спасибо, пошла на кухню, старясь не опираться руками о стены.

На блюде, прикрытом тарелкой, лежал большой кусок вареной курицы и рис.

Я схватила его руками, и начала его есть прямо с костями.

-Лена, ты что делаешь!— раздался возмущенный мамин голос,— кто же так кости куриные грызет, все зубы поломаешь.

-Ой, прости мамочка,— извинилась я и продолжила трапезу. Но под подозрительным маминым взглядом кости пришлось откладывать в сторону.

Как только в моем желудке появилась приятная тяжесть, слабость начала уходить, в глазах прояснело, и я пила чай, уже полностью придя в себя.

Почистив зубы, я переоделась, но, когда легла в постель, сна не было ни в одном глазу. Я крутилась, вертелась, переворачивала подушку, но ничто не помогало. Перед глазами стоял сегодняшний, долгий день, вместивший в себя так много событий. Ожидание свидания, дождь, сегодняшние танцы и самое главное; все время возникла картина — открытой ладонью я бью Юрку по лицу и он, как пушинка улетает в сторону.

-Может, это просто показалось,— в который раз, подумалось мне. Но картина, так запечатлевшаяся в голове, была совершенно реальной.

Однако, проворочавшись с час, мне все же удалось заснуть в обнимку с подушкой, и проснулась я только, когда утреннее солнышко припекло лицо своими лучами.

Бодро вскочив с кровати, я обнаружила, что время уже почти девять утра. Пару раз зевнув, приступила к одеванию и заправке кровати. В это время, видимо услышав мое хождение, в комнату зашла мама.

-Леночка, доброе утро. Ну, как ноги не болят после танцев,— спросила она улыбаясь

-Доброе утро мамочка, у меня все в полном порядке,— бодро отрапортовала я.

-Это хорошо, а у меня для тебя есть сюрприз,— загадочно сообщила мама.

Я сразу забыла все свои переживания по поводу вчерашних событий и начала выспрашивать, что за сюрприз.

Мама сопротивлялась недолго и все выложила на блюдечке.

-Доча, ты через неделю едешь в лагерь комсомольского актива в Пергубе!— сказала она.

От неожиданности я не могла сказать не слова и только недоверчиво глядела в ее сторону.

Мама вздохнула и начала рассказывать.

-Понимаешь, я вчера так же, как ты удивилась, когда мне на работу позвонил ваш директор школы. Он первым делом спросил, не уехала ли ты куда-нибудь, а потом сообщил, что на школу райком ВЛКСМ выделило еще одну путевку на старшеклассников и вчера на партийной группе вместе с комсомольским бюро школы ее решили отдать тебе за активное участие в комсомольской работе.

Сказав все это, она внимательно уставилась на меня, наверно в поисках радости на лице. Не найдя ее, мама обратилась ко мне с вполне ожидаемым вопросом.

-Лена, ты не рада? Тебе не хочется две недели провести на природе, купаться, загорать?

Я хмыкнула.

-Мама, если бы вы меня не отправляли каждый год в пионерский лагерь, ты могла бы вешать мне эту лапшу про купания. Я лучше проведу каникулы дома, буду на пляж ходить загорать. Погоди! Ты же меня обещала устроить на работу на июль, как же с ней теперь быть?

-Ой, успеешь наработаться, — отмахнулась мама,— отдыхай, пока время есть.

Я сделала вид, что раздумываю, и минутой позже глубокомысленно сказала:

-Знаешь, если хочешь, чтобы я хорошо отдохнула, отправьте меня к прабабушке Аглае.

-Лена!— сразу завелась мама,— сколько раз буду одно и тоже говорить, ноги твоей там не будет.

Я хихикнула.

-Мама, ты что серьезно думаешь, что прабабушка Аглая -колдунья? Ты же тоже была комсомолкой, даже Ворошиловским стрелком и такая суеверная.

Мама, как-то съежилась, говоря о своей бабушке.

-Не знаю, я всю жизнь ее боялась, до сих пор, если она приснится, целый день, как не своя хожу, — вдруг призналась она, — часто вспоминаю, как мы в детстве мимо нее на цыпочках бегали. А цыганки за километр ее двор обходили и никогда второй раз в деревню нашу не заезжали.

Но папа ведь не боится,— снова начала я разговор,— прошлой весной ездил ей забор поднимал.

-Что ты отца приплетаешь,— возмутилась мама,— он взрослый человек, и прабабушке в нос пришелся.

-Так и я в нос пришлась,— пришел мне в голову ответный аргумент.

-Этого то и боюсь,— в сердцах сказала мама, и испуганно остановилась на полуслове.

-Но я услышала достаточно.

-Мама, так чего ты боишься? — тут же задала я очередной вопрос.

-А ничего я не боюсь! Все! Закончили разговор. Не хочешь ехать в лагерь сиди дома на жопе. Ходи по асфальту все лето, да на танцульки свои, — выпалила она и вышла, хлопнув дверями.

-Ай, на фиг!— подумала я,— Валька через три дня уедет в Выборг поступать, говорит там конкурс меньше, а мне что делать? Ничего, я папу уговорю и поеду в деревню, там ко мне никто приставать не будет. До обеда можно спать, бабушка с утра пирожков с щавелем нажарит, или блинов. Хорошо! А в этом лагере... могу представить, что там будет — примерно тоже самое, что в прошлом году в пионерском. Купание раз в день по десять минут, конкурсы дурацкие, походы, и игра в бутылочку по вечерам. Девки в комнате будут хихикать да глупости всякие рассказывать. Не хочу!

С такими мыслями отправилась завтракать. Мама, несмотря на нашу размолвку, уже приготовила яичницу с луком, и я с удовольствием начала ее поглощать.

-Значит, в лагерь не поедешь?— вновь вернулась она к предыдущему разговору.

-Не поеду,— коротко ответила я и встала, чтобы налить себе какао.

-Вот упрямая, вся в отца,— себе под нос буркнула мама,— ну не хочешь, как хочешь. Тогда наверно, хоть и не желательно, а придется отправить тебя на две недели в деревню.

-Ура!— завопила я, и, поставив кружку с какао на стол, обняла маму за плечи,— спасибо мамочка! Тогда я Валю провожу через три дня и сразу уеду в Серебряное.

-Ну, ладно-ладно, тебе, успокойся, что ты право, как маленькая виснешь,— смущенно сказала мама, — с одной стороны хорошо, что поедешь, хоть бабушке поможешь, дом приберешь, а то он напрочь грязью зарос. Я последний раз там три года назад все намыла. Так мне казалось, что меня все время кто-то холодными лапами за ноги хватает. Потом корвалол неделю пила, чтобы успокоиться. А вот тебя почему-то всегда туда тянет, как будто тебя бабушка, чем приманила.

Я слушала мамину речь и думала:

-Ой, можно представить, хватали тебя за ноги. Придумываешь ты все. Просто прабабушку Аглаю не любишь и она тебя тоже, поэтому так и говоришь.

Мне всегда было трудно понять мамину неприязнь, для меня прабабушка была связана с яркими солнечными днями, теплой речкой, запахом трав на чердаке. Мое любимое занятие было забраться туда, рухнуть в ароматное зеленое сено, заготовленное для козы Марфы, и лежать, разглядывая пучки разнотравья, висящие на балках. Я даже иногда ночевала там, хотя меня ждала в комнате кровать с большой периной. Под тихий стрекот сверчка, очень здорово засыпалось. В основном меня отправляла туда бабушка, чтобы я не мешала ей читать заговоры, приходящим к ней под покровом ночи, женщинам.

Но хоть я и не разбирала слов, с чердака их было не разобрать, но рваный ритм и мелодия оставляли странное впечатление и погружали меня в удивительное состояние безвременья.

Мне было лет шесть, когда я сидела у конуры и разглядывала нашего пса Шарика. Тот в это время зализывал порез на передней лапе и жалобно смотрел на меня. Не знаю почему, но я положила ладонь ему на лапу и начала без слов мурлыкать один из таких заговоров.

Пес затих, и только смотрел на меня своими большими добрыми глазами.

Понемногу эти глаза расплывались передо мной, и я уже не понимала и не ощущала, что вокруг происходит.

Неожиданный удар по щеке, заставил меня прервать напев, я подняла голову и увидела бабушку Аглаю, она стояла растрепанная, без своего платка, седая коса толщиной с мою тогдашнюю голень, висела у нее чуть не до земли.

-Ты что творишь, девка!— закричала она,— кто разрешил? С ума сошла!

Я, взявшись за горящую щеку, непонимающе смотрела на нее. Потом у меня брызнул фонтан слез.

-За чтооо, бабушка?— заныла я.

Та, вместо ответа, схватила меня за руку и потащила в дом. Там усадив на лавку, оглядела со всех сторон и изрекла:

-Еще раз услышу, как бормочешь то, чего не понимаешь, вицы получишь!

Ее разъяренный вид так запал в памяти, что мои редкие попытки снова вспомнить заговоры, не увенчались успехом. В первых классах я думала, что бабушка Аглая, действительно колдунья, но потом, когда стала пионеркой, прочитала, как вредны суеверия и религия и поняла, что моя бабушка просто гипнотизерка, об этом очень понятно было написано в антирелигиозной брошюре.

А воспоминание о том, что у Шарика после моего напева исчезла ранка на лапе, я постаралась выбросить из памяти.

Мама сегодня работала в первую смену, поэтому она быстро собралась и ушла, оставив меня в одиночестве. Сначала я прибралась на кухне. Помыла посуду, протерла пол, и вроде все дела на первую половину дня были сделаны. Погода с утра опять не баловала, и на пляж идти не хотелось. Я взяла в руки книжку и попыталась читать. Но чтение не получалось. Мысли все время возвращались к вчерашним событиям.

Странно,— думалось мне,— откуда в моей руке взялось столько силы. Интересно, а с Юркой ничего не случилось? Он так здорово стукнулся. У кого бы узнать? Валька все всегда знает. Может к ней в гости сходить?

Подруга жила вроде бы и недалеко от меня, но идти к ней, нужно было минут пятнадцать, потому, что короткий путь перегораживала глубокая траншея. Ее выкопали ранней весной, и закапывать пока не собирались. До Вали можно было еще проехать на автобусе первого маршрута, но я предпочла пройтись пешком. На улице почти никого не было. Только редкие старушки с авоськами направлялись в магазин, Я медленно шла по улице, привычно читая кумачовые лозунги на домах.

Увидев надпись, "Слава КПСС", фыркнула, вспомнив анекдот, рассказанный совсем недавно одноклассником, про двух пьяниц, один из которых впервые узнал, что Слава КПСС — это не человек. Пройдя еще немного, я зашла в бакалею, чтобы купить чего-нибудь к чаю. У меня был заныканный рубль, который я и намеревалась потратить. Как обычно к прилавку стояла очередь. Но сегодня она была не очень длинная, всего человек пятнадцать. Так, что через сорок минут я, купив печенья и подушечек, довольная отправилась дальше.

Валина семья жила на первом этаже в двухэтажном восьмиквартирном доме. В небольшой двухкомнатной квартире у них было прописано шесть человек. Правда две старшие сестры уже работали, и жили в общежитиях, где под любыми предлогами отказывались от прописки. Так, что на самом деле сейчас Клевина жила с родителями младшей сестрой. Но как она сказала, скоро у них будет прибавление в семействе.

Однако Вальки дома не оказалось. Никто не мог сказать, куда она ушла и когда придет.

Пришлось мне не солоно хлебавши, отправиться домой. Хорошо хоть узнала, что уезжает Валя в Выборг завтра вечером.

Через два дня на вокзал я шла в одиночестве. Поезд отправлялся в середине дня, и провожать меня было некому. За плечами висел увесистый рюкзак с вещами, а в руках сетка с подарками для прабабушки. Телеграмма ей была уже отправлена, и получен ответ, что встреча на станции будет организована. Поэтому родители утром провели очередную беседу об осторожности, по очереди облобызали меня и отправились на работу.

Когда вошла в гулкий вестибюль, до прибытия поезда оставалось двадцать минут. Поэтому, купив в буфете мороженое, я уселась в практически пустом зале ожидания.

Вчера я уже здесь была, когда провожала Валю. По пути мы с ней весело болтали. Но когда начали обниматься около вагона, Клевина неожиданно расплакалась, ну, и я начала ныть вместе с ней. Развела нас недовольная проводница, завопившая:

-Девочка! Быстро заходи в вагон, хорош, нюни распускать, не навек прощаетесь!

Поезд неторопливо тронулся, и я пошла вслед за ним, размахивая платком. В окне вагона мне в ответ махала рукой Валька, с улыбкой на заплаканном лице.

А сегодня настала моя очередь, только идти за вагоном было некому.

Я ничуть об этом не переживала и периодически нетерпеливо поглядывала на часы. К прибытию поезда, людей в зале прибавилось. Напротив уселся наголо стриженый парень и, улыбаясь щербатым ртом с фиксой, начал нахально разглядывать мои ноги. Я заметила на его пальцах выколотые перстни и поняла, что это тюремщик. Так моя мама называла отсидевших в тюрьме.

Мой нос заметил появления этого типа сразу, как он зашел в зал. И сейчас меня уже мутило от его запаха.

Я резко встала и вышла на перрон, волоча за собой свою поклажу.

-Тебе помочь?— послышался сзади хриплый голос, и на меня вновь пахнуло смесью немытого тела, махорочного дыма и нечищеных зубов.

Обернувшись, я обнаружила, что тюремщик стоит рядом и протягивает руку к набитой сетке.

-Не тронь?— пискнула я,— сама донесу,— и прижала сетку к себе.

Вокруг было множество людей, и я не очень испугалась. Парень глянул по сторонам, и сказав:

— Не хочешь, как хочешь, — прошел дальше по перрону.

Через несколько минут подошел поезд и я, высчитав, где примерно остановится мой вагон, пошла в ту сторону.

-Когда собиралась в поездку, у нас дома разгорелся спор, ехать ли в общем вагоне, или все-таки купить плацкарт. Мама и я были за общий вагон, папа за плацкарт.

-Ну, зачем ей плакарт?— горячилась мама,— все равно в час ночи выходить. Только рубль зря за белье потратит.

Но папа победил.

-Я, что для единственной дочки рубля пожалею,— сказал он и добавил непреклонно:

-Поедет в плацкарте и точка!

Поэтому сейчас я пробиралась к своему месту через торчащие с левой стороны с верхних полок ноги пассажиров и думала, что лучше бы мне ехать в общем вагоне и не нюхать эти ароматы. Мое место оказалось занято бабулей, которая, увидев меня, явно обрадовалась.

-Ой, деточка, ты же уступишь бабушке нижнюю полку. Ты девочка легонькая, тебе на вторую полку легко забираться,— сразу затараторила она.

К такому варианту я была вполне готова, поэтому, уложив свой мешок и сетку под нижнюю полку, безропотно отправилась к проводнице за постельным бельем.

Когда поезд тронулся, я уже лежала на верхней полке с книжкой в руках.

-Может, хоть здесь ее дочитаю, — промелькнула в голове последняя мысль, перед тем, как заснуть.

Проснулась от желания сходить в туалет. Открыв глаза, обнаружила, что проспала несколько часов, потому, что за окном смеркалось. Мои попутчики внизу собрались поужинать, и от столика одуряюще несло жареной курицей, чесноком и салом.

-А Леночка, проснулась,— приветливо заговорила бабушка,— вот и молодец, давай спускайся, поможешь нам справиться с едой.

Я спрыгнула вниз, нашарила туфли побрела в сторону туалета. Около проводника туалет оказался занят и я, ругнувшись про себя, отправилась в другую сторону.

Когда подошла к дверям тамбура в стекле увидела, что напротив туалетных дверей стоит все тот же лысый парень, пристававший ко мне на перроне. Сердце тревожно застучало, и я остановилась у двери в раздумьях.

-Может, он в очереди стоит?— подумалось мне. Но парень, сверкнув золотым зубом, показал, что туалет свободен.

Я прошла мимо него и тщательно закрыла туалетную дверь. Уложив, специально взятую с собой газету на стульчак, я села него и в этот момент дверь туалета открылась, и в нее ввалился тюремщик.

Глядя на меня сумасшедшими глазами, он выхватил финку и приставил к шее.

Другой рукой он лихорадочно расстегивал ширинку и вытащил оттуда страшный фиолетово-красный бугристый член.

-Соси сука!— шепнул он мне,— а то зарежу. И поднес головку члена к моим губам.

-Рот открывай, тварь!— скомандовал он и нажал на финку, я почувствовала, как по шее потекла горячая жидкость.

От вонючего члена у меня перекрыло дыхание. Зашумело в голове и зазвенело в ушах. И тут, снова, как позавчера, на меня "накатило". Тюремщик застыл неподвижной статуей. Я немного подалась назад и отвела финку от шеи. Потом крепко схватила, торчавший перед моим носом, член и с силой провернула. Вокруг все по-прежнему застыло в неподвижности. Даже выражение лица у парня оставалось прежним.

Я поднялась и быстро выскочила из туалета. Перед входом по-прежнему никого не было. Облегченно вздохнув, побежала по коридору.

-Надо уйти, подальше! — стучала одна мысль в голове. Пройдя вагон, я вышла в тамбур. В нем никого не было. Я прислонилась к стенке, и тут все опять пришло к жизни. Застучали колеса по стыкам рельсов, послышался шум ветра. А я опять боролась с резкой слабостью и прилагала все силы, чтобы не упасть.

Тут открылась дверь и в тамбур выскочила взволнованная проводница, она молнией проскочила мимо меня в следующий вагон.

Я, немного придя в себя, зашла обратно и увидела, что весь проход занят выскочившими в него пассажирами, которые оживленно переговариваются между собой.

-Что случилось,— спросила я у пожилой женщины стоявшей прямо передо мной.

-Ох, девочка не знаю, — вздохнула та,— буквально минуту назад в туалет женщина пошла, а там мужик без сознания лежит. И ножик рядом валяется.

Тут она перешла на шепот:

-Муди ему вроде бы отрезали, проводница за мильтоном побежала.

-А чего народ в коридоре столпился?— продолжила я свои расспросы.

— Эта баба начала кричать диким голосом в тамбуре так, что мертвого можно разбудить, вот все и повскакали с мест,— сказала женщина и тут же спросила:

-А ты что не из этого вагона?

-Из этого,— подтвердила я, только я в туалет ходила, а потом в тамбур вышла подышать, там прохладно. Очень уж жарко в вагоне.

В это время сзади меня появилась проводница в сопровождении высокого милиционера. Тот громко произнес:

-Граждане, прошу вас разойтись по местам и не мешать работе проводника. Через полминуты в проходе никого не было. Милиционер с проводницей проследовали дальше, и я спокойно за ними прошла в свое купе.

Там уже никто не ужинал, все оживленно обсуждали происшествие, и что могло случиться с мужчиной, если у него как осторожно выразилась старушка, перед этим искоса глянув на меня.

— В паху все расперло и почернело!

Я уселась рядом с толстым дядькой, который все время выглядывал в проход, вместе с другими любопытными. Слабость не проходила, наоборот, в глазах потемнело, казалось, что сейчас потеряю сознание. Я уже хотела попросить соседа, чтобы тот помог забраться наверх, когда мимо нас еще одна проводница пронесла носилки в сторону тамбура. А через пару минут милиционер с какой-то бледной взволнованной женщиной прошел в противоположном направлении.

-На допрос повел бедную,— посочувствовала старушка и по моим глазам увидев, что мне ничего не понятно, пояснила:

-Эта женщина первая увидела, что парень в туалете лежит. Ох, она и кричала! Я думала у меня сердце выскочит. Видали, носилки принесли, на следующей станции отправят в больницу болезного,— громко объявила старушка,— и чего это с ним такое приключилось? — задала она вопрос в никуда.

Толстый дядька в ответ сказал:

-А не наше это дело, пусть им те, кому положено занимаются. А я лучше чай допью.

Он раскрыл тряпичный сверток, ножом нарезал несколько ломтей сала, положил один горбушку черного хлеба и протянул мне.

-Держи девушка, растущему организму хорошо питаться нужно,— сообщил он.

Я поблагодарила и впилась зубами в ароматное сало. Уже с первым проглоченным куском, мне стало гораздо лучше. По крайней мере, черная пелена с глаз ушла.

В это время бабушка повела носом и с подозрением спросила:

-Что-то паленым запахло, не горит ли случаем чего?

Мой нос, уставший от обилия запахов, после этих слов обнаружил, что паленым действительно пахнет.

И только тут я поняла, что этот запах идет с моей стороны. Оглядевшись, заметила, что на манжетах платья есть небольшие подпалины. В это время женщина, сидевшая рядом с бабулей добродушно засмеялась и спросила:

-Девочка, а ты знаешь, что у тебя брови обгоревшие? Ты, наверно, проводнице титан помогала разжигать?

-Я провела пальцем по брови, и с нее осыпалось облачко пепла.

-Наверно я так быстро двигалась, что у меня брови обгорели!— пришла разгадка, и меня затрясло от переживаний. Я не могла сказать ни слова и в ответ на вопрос только кивнула головой.

Этого хватило, чтобы тема разговора перешла с происшествия в туалете на различные случаи с розжигом печек.

Меня покритиковали за неловкость и продолжили беседу. Она прервалась, когда остановке все кинулись к окну посмотреть, как из тамбура на перрон сгружают носилки с больным. Вновь разговор перешел на предположения, что случилось с пассажиром.

Закончил эту тему дядька сказавший:

-Что тут голову ломать, все уже знают, что он бывший зэка, наверно, в чем-то провинился, вот его приятели и изуродовали. В последнем купе все спали, никто в тамбур не смотрел. Так, что ничего странного, что никто ничего не видел. Ого! — воскликнул он, посмотрев на меня, — ты уже бутерброд умяла, ну-ка бери еще, вот твой чай стоит, мы на тебя заказали, попей, а то потом захочешь, а его и не будет.

-А вода дырочку найдет!— добавил он добродушно.

-Спасибо,— поблагодарила я,— я ночью уже приеду. Так, что в следующий раз чай буду пить дома.

-Ну, такого то не будет,— продолжил дядька,— в поезде чай особо вкусный.

Начался новый разговор про чаи, а я воспользовавшись, что про меня забыли, с трудом забралась на верхнюю полку и начала переживать все случившее со мной с самого начала.

Было очень страшно и непонятно. Что происходит? Откуда у меня берется такая сила, и почему я двигаюсь так быстро. Еще несколько дней назад, до странной встречи на пляже, у меня все было в порядке. Постой! Странная встреча? Саша, и укол в шею в кинозале. Может, у меня все началось от этого укола?

-Да, ну, не может быть. Здесь что-то другое,— успокаивала я себя,— Наверно у меня просто болезнь, про которую еще никто не знает.

Так в сомнениях и волнениях я незаметно погрузилась в сон.

Этот сон нарушила проводница, дотронувшаяся до моего плеча и шепнувшая:

— Девочка, вставай, твоя станция через полчаса.

Я соскочила вниз, осторожно оделась, и только потом разбудила бабулю, чтобы достать свои вещи.

В вагоне кроме меня никто не собирался выходить. Поэтому я без проблем прошла к выходу.

Проводница, стоявшая в тамбуре с фонарем озабоченно спросила:

-Тебя хоть встречают?

-Конечно, — сказала я. Мы стояли с ней вдвоем около дверей и под стук колес разглядывали пробегавший мимо нас еловый лес, темневший в призрачном свете белой ночи. Поезд замедлил ход, лес стал редеть, и я увидела приближающее станционное здание. На перроне тускло освещенном несколькими фонарями, кроме фигурки дежурного ,никого не было видно.

-Ну, и кто тебя встречает?— скептически спросила проводница, и с грохотом подняла подножку.

-Бабушка обещала, значит, встретят,— сказала я и, попрощавшись, спустилась на перрон.

Выходя, я накинула шерстяную кофту, но на улице было удивительно тепло, поэтому сняв кофту и спрятав ее в рюкзак, двинулась по знакомой тропинке в сторону деревни.

-Не успела я сделать и несколько шагов, как послышался старческий голос, кричавший:

-Ленка! Ты куда собралась? Да стой же тебе говорю. Вот же етишкина жизнь, все самостоятельные стали!

Обернувшись, я увидела, как ко мне, прихрамывая, идет бабушкин сосед дед Евсей.

Он, как всегда был в своих галифе, заправленных в хромовые сапоги, рубахе косоворотке и картузе с ломаным козырьком. В руках у него торчал кнут, без которого он никогда не появлялся.

-Ой, здравствуй дедушка!— обрадовалась я. Перспектива идти одной три километра по лесной дороге меня совсем не радовала.

-Здравствуй, красна девица,— улыбаясь, сказал дед, потом обнял меня за плечи и звучно чмокнул в лоб.

Ох, и намучился я тебя, дожидаясь!— сразу начал он жаловаться,— бабка твоя покою ведь не дала, над душой стояла, — езжай мол, да езжай, а вдруг поезд раньше придет. Пришлось, Шаньку запрячь и ехать, а то ведь старуха чуть дырку в голове не высверлила.

Не переставая говорить, Евсей увлек меня к телеге, в которую была запряжена старая кобыла Шанька. Она стояла, спокойно помахивая хвостом, и хрупала что-то из стоявшего перед ней мешка. Когда я подошла ближе, та вдруг испуганно заржала и дернулась, увлекая за собой телегу.

-Но-но! Не балуй! — закричал дед и схватился за вожжи.

Лошадь остановилась, но продолжала косить на меня испуганным глазом.

-Что это с ней такое,— недоумевал дед,— может, ты с поезда запах какой принесла?

-Не знаю, деда.— ответила я, скинула свою поклажу на телегу а затем уселась сбоку, так, чтобы можно было разговаривать с Евсеем.

Дед чуть шевельнул вожжами, и Шанька послушно двинулась вперед.

Пока мы собирались, на востоке уже появился багрово-красный кусочек солнца. И сейчас мы ехали по узкой ухабистой дороге, с обеих сторон которой поднимался густой туман, из которого периодически выглядывали корявые ветви деревьев.

Было такое ощущение, что на всей земле никого нет кроме нас, и мы медленно плывем через туман в необычайную сказочную страну.

Единственное, что мешало полностью ощутить это состояние, была дедова болтовня. Он уже успел просветить меня, что бабка Аглая, слегка приболела, поэтому сама не поехала меня встречать. Но пироги испечены, поэтому, по приезду домой нас ожидает роскошная трапеза, а деда ждет еще шкалик Московской.

Понемногу лес стал редеть, а вместе с ним уходил туман. Начались поля колхоза "Путь Ильича", который тридцать лет был старинной деревушкой Серебряное.

Это название, со слов местных жителей было дано чуть не тысячу лет назад, когда на перешейке между двумя озерами остановилась рать какого-то князя и он под утро, выйдя из шатра поглядев на раскинувшееся озеро, сказал:

-Ищь, прямо, как серебром налито блестит.

С тех давних пор с легкой руки князя озеро стало Серебряным, а с ним и деревня.

Легкий ветерок сдул туман и сейчас мы ехали по все больше сужающей полосе земли между двумя озерами, Грязным и Серебряным, по которой в два ряда домов протянулась деревня.

Сама деревня еще во всю спала. На наше появление отозвались лишь несколько собак, да и то, лаяли они без всякого энтузиазма.

Прабабушкин дом стоял в дальнем конце деревни, немного на отшибе, поэтому мы проехали до дома деда Евсея, больше напоминавшего развалину, где он распряг лошадь и, сняв с нее хомут и сбрую, завел в бревенчатый сарай без крыши.

-С утра в конюшню отведу,— объяснил он мне и, схватив с телеги рюкзак, пошел вместе со мной к бабушке.

В ее большом высоком доме горел тусклый огонек в одном окне.

Когда мы подошли к калитке, залаял Шарик, Но его лай почти сразу перешел в радостное повизгивание. Видимо бабушка нас ждала, потому в этот момент скрипнули петли, и открылась входная дверь. На пороге стояла моя прабабушка, высокая сухопарая старуха, сколько я помнила, она всегда была такой и совсем не менялась.

-Ну, старая, получай свою правнучку в полном здравии!— громко сказал Евсей, — и вообще, что-то так жрать хочется, что переночевать негде.

-Все неймется тебе пьяница, добрые люди спят ночью, а не водку хлещут,— проворчала бабушка и обняла меня.

-Здравствуй внучка! Наконец тебя дождалась,— сказала она и тут же оттолкнула и начала пристально разглядывать.

-А это еще, что за дела?— вслух удивилась она,— ну-ка быстро, идем в дом.

-Эй, а меня ты, что не приглашаешь?— встревожился дед.

-Да идем уж, старый ты пень,— сказала бабушка и прошла в коридор.

Там на старом комоде стояла горящая керосиновая лампа. В ее свете мы прошли на кухню. Я, по привычке, войдя туда, щелкнула выключателем на стене, но лампочка не загорелась.

-Ишь, ты,— съязвил дед,— городские думают, что в деревне лепестричество все время есть. Не милая, дизель у нас ночами не работает. Мишке-дизелисту тоже спать надобно. Включат только в пять часов, когда доярки на дойку пойдут, Ныне у нас два доильных аппарата привезли, так они эту, как ее? Апробацию проходят.

Бабушка, тем временем, зажгла еще одну лампу, и в комнате стало светлей. Она отодвинула крышку русской печи и вытащила оттуда противень с пирогами. После чего откуда-то достала четвертинку водки.

Дед оживленно потер руки, глянул на ходики.

-О, как раз половина третьего утра, пора петухам первый раз кричать,— сказал он и набулькал себе полный стограммовый стаканчик.

-Эх, хорошо проклятая пошла,— крякнул он, после того, как одним махом проглотил его содержимое. Потом схватил пирог и начал есть, соря крошками.

Бабушка поморщилась, но ничего не сказала и налила мне кружку чая из стоявшего на столе самовара.

-Бери пирожок вот этот со щавелем, тебе же они нравятся,— посоветовала она и придвинула ко мне противень.

Сама она ничего не ела, сидела напротив, подперев подбородок руками, и озабоченно разглядывала меня.

Дед допил водку и порывался что-то спеть, но стоило бабушке сдвинуть брови, как он вскочил и, схватив картуз, вышел в коридор.

-Ты, эта, меня толкни часиков в шесть,— сказал он бабушке из дверей,— пойду коров по деревне собирать, а пока на сеновале твоем покемарю.

-Иди-иди,— ответила бабушка,— разбужу, куда денусь.

Потом она повернулась ко мне и нахмурила брови

-Так,— сказала она, — сейчас давай разбираться с тобой. Оборотня след чую.

-Рассказывай, что произошло.

Сейчас бабушка совсем не казалась доброй и старой. Она пристально смотрела на меня и ее губы шептали наговор.

На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне, светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый; а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц — золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гады, чтобы они серого волка не брали и теплой бы с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской.

Я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Огоньки в керосинках замигали, и черные тени побежали по стенам.

-Какие оборотни, бабушка ты сошла с ума! — хотела я закричать, но вместо этого из моего горла вырвалось хриплое рычание. Пирожок, который я держала в руках, оказался проткнут выросшими острыми ногтями.

Бабушка выставила вперед руку, в которой был зажат пучок травы.

-Вот тебе оборотень полынь! Сгинь оборотень сгинь!— крикнула она.

Неожиданно появилась жуткая слабость, и я чуть не упала с лавки.

Бабушка с кряхтением встала и, взяв меня подмышки, потащила к кровати. Уложив на перину и поправив подушку, она уселась рядом и сказала:

-Давай признавайся, как все случилось, кто инициацию провел?

Мне, однако, было не до разговоров. Я с ужасом разглядывала свои руки, покрытые густым белым волосом и острые трехсантиметровые когти, торчавшие из скрюченных пальцев. И тут волосы начали быстро втягиваться в кожу, а когти уменьшаться в размерах.

Голова закружилась, мир покачнулся вокруг меня и исчез. Когда пришла в себя, на улице совсем рассвело. В открытое окно доносились человеческие голоса, урчание тракторов и овечье блеяние.

В комнате стоял интенсивный запах мяты с валерианой. Я повернула голову и обнаружила, что прабабушка Аглая сидит у стола, опустив голову на руки, и храпит.

-Бабушка,— тихо спросила я,— ты спишь?

-А, что,— встрепенулась та,— ну, что проснулась девка, ох, и напугала ты меня этой ночью.

-Бабушка, так это мне не приснилось? — робко поинтересовалась я.

-Не приснилось,— сказала, как припечатала бабушка,— я в тебя зелья сонного столько влила, думала, что до вечера без задних ног дрыхнуть будешь, а ты даже четырех часов не спала.

Помнишь, о чем я тебя ночью спрашивала?— впилась она своим взглядом прямо в мои глаза.

-Помню,— призналась я, и сразу продолжила, — бабушка, но ведь оборотней не бывает, это все сказки и пережитки прошлого. Ты наверно на мне гипноз использовала. Мне это все просто приснилось?

-Ох, Лена, никакого гипоза я не делала. И не приснилось тебе ничего. Кровь в тебе проснулась предков наших. Очень хочется узнать, какой храбрец нашелся, что ее в тебе пробудить смог,— задумчиво сказала бабушка, — давай, рассказывай, может, заметила, когда с тобой чудные дела стали твориться?

Я, удивляясь собственному спокойствию, начала рассказывать, о последних днях перед поездкой. Бабушка внимательно слушала, и не перебивала меня до тех пор, пока я не рассказала о своем новом знакомом и, как он укусил меня в кинотеатре.

-Ааа, вот в чем дело! — закричала она,— ну, охальник, ну паразит, я так тебе это не спущу, ты у меня кровью харкать будещь! На правнучку мою планы состроил!

Она вышла в коридор и вскоре вернулась с десятком фигурных, стеклянных флакончиков.

-Нюхай!— приказала она, сняв с первого притертую пробку.

Я послушно нюхнула и вопросительно глянула на бабушку.

-Ну, что повесой твоим не несет? — спросила она.

Я отрицательно мотнула головой, и бабушка открыла следующий флакон.

Через несколько минут все флаконы были мной обнюханы, а нужного запаха так и не нашлось.

Бабушка, красная от злости, ругалась во весь голос, а я лежала и не знала, что делать. В голове была жуткая каша из мыслей.

-Как же так, я комсомолка, не верю ни в каких чертей и русалок, сама уже провожу политинформации, и вдруг оказалось, что я — оборотень. Нет, этого не может быть! Мы просто с бабушкой сошли с ума! — пришла моя голова к окончательному выводу.

-Бабушка, а я в кого могу оборачиваться?— неожиданно для себя самой вылетел из моего рта вопрос.

-Хм, а ты как думаешь?— вопросом ответила та.

Я немного помедлила с ответом, и затем уверенно сказала:

-В рысь.

Мы сидели с бабушкой, в десятый раз пили чай, и она, как в прошлом году, рассказывала о своей жизни. Но, сейчас с такими подробностями, о которых я раньше и не подозревала. За окном светило солнышко, пели птицы, а меня не покидало чувство нереальности происходящего. Казалось, что сейчас прабабушка Аглая рассмеется, и скажет:

-Лена, да я пошутила, ничего такого нет, тебе просто все приснилось.

Но бабушка как раз начала говорить о том, что последним, кто мог перекидываться зверем, был ее дед, умерший задолго до революции, а было ему почти сто пятьдесят лет.

А потом никому это способность не давалась, разве, что почти все женщины имели талант к лечению.

-Бабка твоя Анна, была лекарка знатная,— сказала прабабушка, вытирая слезу, -в войну в Белоруссии германцы ее убили, узнали, что партизан лечила. А матка твоя, Варька -бесталанная совсем. Даром, что мужика хорошего захомутала,— перешла она на моего папу.

-Вот золото мужик,— похвалила она,— все в руках горит. Хоть и нехристь. Видала, какой он мне забор сделал?

Я кивнула, и прабабушка продолжила свой монолог.

-Когда тебя Варька родила и мне на смотрины представила, сразу ясно стало, что есть дар в тебе. Вот только кем ты можешь прекидываться, тогда не поняла. Думала, есть еще время, разберусь. А вишь, как вышло, какой-то холуй меня опередил. Увидел тебя и сразу дар раскрыл, дела ему нет, что дикий оборотень по городу будет шляться.

-Ох, Ленка! Есть Господь на белом свете, что родители тебя ко мне отправили. Натворила бы делов, вовек не разгребли. А может, ты уже людей жизни лишить успела? Признавайся! — прабабушка поводила корявым пальцем у меня перед носом.

Пришлось рассказать ей о случае в поезде.

Но за него бабушка ругать не стала, наоборот, пожалела, что я так мало сделала.

-Правильно, надо таким извергам рода человеческого укорот давать. Нужно было ему муди вообще с корнем выдрать и в очко выбросить,— рассержено сказала она.

-В какое очко?— удивилась я.

-Ну, в дырку в нужнике,— неохотно пояснила бабушка.

-Бабушка, — укоризненно сказала я,— что ты говоришь, меня бы кровью с ног до головы забрызгало.

-Ого!— с усмешкой воскликнула бабуля,— чую родную кровь, не стала возмущаться зачем, почему, а сразу по делу, как без крови обойтись. А этому я тебя научу, ничего сложного, — добавила она, выглянув в окошко.

-Хоть и никого вокруг не чувствую,— но береженого бог бережет,— сообщила она, закрыв раму.

Я тоже никого вокруг не ощутила о чем и сообщила бабушке Аглае. А потом спросила:

-Бабушка, ты папу нехристем обозвала, а сама в церковь не ходишь, и поп тебя боится, я еще в прошлом году видела, как он мимо нашего дома шел и плевался.

Та перекрестила лоб, глядя на икону в красном углу, и строго сказала:

-Господь в своей милости всех нас любит и жалеет. Мне для того, чтобы с богом говорить, попы без надобности. Я сама ему в грехах каждый день каюсь. Может он, в своей милости неизреченной позволит хоть умереть спокойно.

Она на миг остановилась, и мне снова удалось влезть со своими вопросами.

-Бабуля, а как ты думаешь, мальчик, что меня укусил, откуда взялся, и почему не пришел, как обещал? Он же сам предложил встретиться на следующий день.

-Сама в непонятках,— пожала плечами бабушка,— ну, для чего он тебе свиданку назначил, в этом все ясно -посмотреть хотел, как у тебя превращение идет. Эта, как ее мета.. мита.. митромоф.. ага! Вспомнила, метаморфоза!

Бабушка гордо посмотрела на меня. Я тоже была впечатлена, такого мудреного слова мне еще слышать не доводилось.

Бабуль,— а ты где слышала такое выражение? — тут же поинтересовалась я.

Та, наморщила лоб, и явно что-то припоминая начала рассказывать.

-Ленка, давно энто было. Еще при Николашке придурошном. Я тогда молодая, здоровая была, а годков мне было всего сорок. Как-то взял меня в прислуги врач наш уездный, Ребровский Иван Палыч.

Знал он, что ходют ко мне людишки болезные, вот и решил выведать, почему у него они все на кладбище переселяются, а у меня живехоньки. Я сдуру не поняла, чегой-то он мне должность предложил, и сразу согласилась, Федя то мой ненаглядный на японской войне сгинул, а я с дитями горе мыкала. Ко мне, кто тогда ходил лечиться -голь перекатная, они сами без копейки сидели. Так и со мной расплачивались, то картохи полмешка, то мучицы принесут. А тут Иван Палыч два рубля с полтиной обещал за месяц платить. Большие деньги по тем временам.

-Так бабушка, ты, когда про метромарфозу скажешь?— перебила я ее рассказ.

-Молчи! Не перебивай! — рявкнула бабуля и продолжила:

-Я тогда еще грамоту не разумела, так, по складам слово могла прочитать. А у доктора книг было море, наверно штук тридцать. Мне их было велено раз в месяц от пыли протирать. Вот я их протирала, да разглядывала. И тут меня как стукнуло, в одной книжке картинку увидела, как человек в волка оборачивается. Я Степана Панкратьича, деда своего сразу вспомнила. Бывало, посадит меня на коленки, гладит по волосам и приговаривает:

-И чего тебе Глашка таланту мово не досталось, совсем фамилиё наше захирело, последний я, видать, оборотчик остался.

Я то наслушалась таких речей и его как то раз попросила:

— Деда обернись в волчка. Поглядеть хочу.

Тот сначала взъерепенился, разозлился, а потом взял меня на вечер к себе на хутор и там в волка обернулся. Поверишь ли, нет, уссалась я со страху, все ноги обмочила. Волк выше ростом меня был, седой, как клыки оскалил, так я и пустила струю.

Дед, когда в человека вновь оборотился, ругался сильно. Вишь, пришлось ему байну топить, да меня намывать. Не мог совсем он запах мочи выносить.

Тут бабушка все же вернулась к основной линии рассказа.

-Так, к чему я это все говорила, когда увидела в книжке оборот в волка, обмерла вся, а тут Иван Палыч зашел, увидал, какую я картинку смотрю. Покачал головой и объяснил:

-это метаморфоза, то есть превращение по латынски. Вервольф превращается в волка.

Вот сколько лет прошло, много чего забыла, а почему-то эти слова в памяти остались,— улыбнулась прабабушка, показывая полный ряд чуть желтоватых острых зубов.

Понятно,— вздохнула я,— а мне то, как теперь быть, вдруг начну опять превращаться прямо на людях?

-Ленка, тебе бог такие силы дал, — вдруг зашептала прабабушка,— здоровье, долголетие. А самое главное — если постараешься лекаркой станешь такой, что никаким докторам рядом с тобой не ровняться. Вот смотри, мой дед сто пятьдесят лет прожил. Мне старухе уже сто двадцать будет. В деревне никто об этом не знает. Кто знал — давно в сырой земле лежит. Даже матка твоя думает, что мне девяносто лет всего.

А тебе лафа полная! Чего теперь не жить! Это мне дед Степан Панкратьич рассказывал, как один из семьи остался. Еще при царице Елизавете Петровне староверы в тайге их сожгли. Вызнали, где волколаки обитают. Повезло ему, что рыбалить ушел в Заповедье. А сейчас дивья жить! Все нас за сказку считают. И ты бы в жисть не поверила, если бы сама не убедилась.

А касаемо вопроса твоего, то сегодня к ночи в лес пойдем. Есть там место одно, заговоренное, сто лет его блюду. Там тебя учить начну. Чтобы превращаться по своей воле могла, а не как придется.

-Бабуля,— снова прервала я прабабушку,— где-то слышала или читала, что оборотни в полнолуние зверем становятся и ничего соображают, пока вновь не станут человеком.

-Ерунда,— махнула бабушка рукой,— вранье все это. Слышали звон, а не знают где он.

Наш разговор прервало недовольное гавканье Шарика.

-Ну, кому я понадобилась?— проворчала бабушка и выглянула в окно.

-Настасья идет, Федорова,— сообщила она, встав из-за стола,— надо встретить, Шарик ее не любит, будет с цепи рваться.

Она ушла на улицу, откуда раздалось громкий лай собаки и женские вопли.

Спустя пару минут, в дом зашла толстая женщина в ситцевом халате и кирзовых сапогах.

Увидев меня, она радостно воскликнула:

-Ой, Никаноровна, у тебя гостья городская объявилась. Здравствуй, Леночка, что решила бабушку на каникулах навестить?

Я встала и вежливо поздоровалась.

-Смотри, воспитанная какая,— восхитилась та,— мои то обормоты, не то, что не встанут, головы не поднимут.

-Пороть их тебе надобно, Настасья,— посоветовала прабабушка, — сразу шелковыми будут.

-Ох, твои слова да богу в уши,— отмахнулась женщина,— да все без толку, луплю, как сидоровых коз, а ничего не помогает. Аглая Никаноровна, послушай, пришла с просьбишкой малой, не обессудь, помоги если сможешь.

Сказав это, Настасья выразительно показала глазами в мою сторону.

-Лена, сходи-ка, прогуляйся,— сказала бабуля,— можешь на озеро сходить, только не перекупайся до трясухи, как в прошлом году.

Я быстро надела купальник, накинула легкое платье и босиком отправилась в сторону озера. Как всегда первые шаги по песчаной тропинке были немного болезненными, поэтому я ступала с осторожностью, однако у самой калитки попала ногами в крапиву и, зашипев от прикосновения обжигающих листьев, зашагала дальше. Зато, когда вышла на берег озера, пятки уже не чувствовали мелких неровностей и камешков.

На берегу, заросшем травой, лежа на длинном самодельном половике, загорали две девчонки моего возраста, а трое парней пытались столкнуть в воду тяжелую лодку.

Увидев меня, они бросили свое дело и начали кидать любопытствующие взгляды в мою сторону. Девочки тоже повернулись и, я их сразу узнала. Это были Машка Голованова и Ирка Фадеева, я с ними была знакома еще со второго класса, когда родители впервые оставили меня на лето у прабабушки.

Они тоже узнали меня, быстро поднялись и начали засыпать кучей вопросов, типа, когда приехала, сколько здесь пробуду и прочее.

Пока мы говорили, подошли парни, загоревшие уже до черноты, двое из них тоже были мне хорошо знакомы. Это были старший Машкин брат — Федька и его друг Егор Леванов. А вот третий, высокий черноволосый парень, голый по пояс, и в трениках, закатанных по колено, был явно старше их.

-Женя Славин,— представился он, протянув мне руку. Я немного сконфузившись протянула свою. В нашей школе мальчишки с девочками за руку не здоровались, поэтому мне было неловко.

-Лена Гайзер,— сказала я в ответ.

-Ух, ты! — воскликнул он,— почти, что гейзер, одну букву только поменять. Знаешь, что это такое?

Я ехидно улыбнулась.

-Думаешь, ты один книжки читаешь? Конечно, знаю. Это такие фонтаны природные, они метров на сто могут подниматься.

Разговаривали мы недолго, парни собирались ловить рыбу и пригласили нас с собой.

Через десять минут нашими общими усилиями лодка была спихнута в воду, мы все залезли в нее и поплыли на рыбалку.

Вначале Женька храбро сел за весла один, но после нескольких гребков, поняв, что переоценил свои силы, подвинулся и уступил второе весло Федьке. Вскоре деревня скрылась с глаз, а мы двигались вдоль берега сплошь заросшим лесом.

На мой вопрос, далеко ли нам плыть, ответил Егор.

-Да не, сейчас за тот мысок зайдем, там, напротив ерика из Грязного озера встанем.

Действительно вскоре мы завернули за мыс, и я увидела полосу темной воды идущую от берега. Она по мере удаления расплывалась и исчезала в прозрачной воде Серебряного озера.

-Смотрите,— тихо сказал Женька.

Мы все уставились за борт, и в глубине на границе прозрачной и темной воды увидели сверкающих желтоватой чешуей рыбин.

С плеском тяжелый камень упал в воду.

-Ты, что сделал, всю рыбу распугал! — закричал Федька на неуклюже кинувшего якорь Егора.

-Да будет тебе,— примирительно сказал Славин,— постоим немного, вся рыба назад придет.

Он быстро разобрал четыре ореховых удилища с привязанными к ним толстыми лесками. Поплавки были из винных пробок, заткнутые спичками, крючки чуть ли не с мой мизинец.

-Странно, что они хотят поймать?— думала я, вспоминая папины аккуратные бамбуковые удочки,— разве на это что-нибудь клюнет?

Женька достал из-под сиденья консервную банку и вытащил оттуда здорового червяка и для начала сунул его под нос Ирке. Та ожидаемо завизжала, и он с довольной улыбкой хотел проделать такой фокус со мной.

Я спокойно взяла ближнюю удочку и, поблагодарив, сняла у него из пальцев червяка и начала насаживать на крючок.

Парни разочарованно переглянулись, и занялись тем же самым. Машка с Иркой, остались без снастей, и оживленно комментировали мое хладнокровное поведение.

Минут десять мы сидели в ожидании поклевки, разговоры пока прекратились.

Я тоже сконцентрировалась на неподвижном поплавке.

-Интересно, рыба уже вертится около наживки? — промелькнула мысль. И тут каким-то шестым чувством я поняла, что могу увидеть их. И действительно, ясно увидела, как около тускло светящегося синевой скрюченного червяка стоит большая рыба также слегка светящаяся голубоватой дымкой.

Я чуть двинула кончик удочки и увидела, как рыба рванулась вперед и проглотила дернувшуюся наживку.

Конец удочки резко согнулся, и я ощутила рвущуюся вниз тяжесть. Невероятный азарт охватил меня. Я с воплем тащила рыбину на себя, ловко оттолкнув Женьку, который хотел отобрать у меня удочку.

-Подсачек! Подсачек, вашу мать! — заорал он. А между тем, я уже вытащила огромного леща на поверхность воды, и тот ходил кругами около лодки.

Наконец, увидев опущенный в воду подсачек, я завела туда рыбу, и Егор быстро вытащил его в лодку.

Пойманный лещ лежал на мокром дне лодке, а я боролась с желанием схватить его в руки, вонзить в живую плоть зубы, а главное, удрать с добычей подальше, чтобы никто не мог помешать мне в трапезе.

Может, я бы и начала перекидываться, но в этот момент рыба клюнула у Федьки, и я, сосредоточившись и отрешившись от окружающего, понемногу пришла в себя. Этого момента никто не заметил, потому, что все были увлечены вываживанием крупного язя.

Клев продолжался около часа, за это время у нас было поймано полтора десятка рыбин. В основном это были крупная плотва и подъязики. Но мой лещ, так и остался победителем в негласном соревновании.

Когда мы выгрузились со смехом и шутками из лодки, Женька вручил мне кукан с надетым на него лещом и сказал:

-Бабке своей отдашь, пусть пожарит, или завялит, если хочет.

Потом он уже тише добавил:

-Не знаю, как ты с ней живешь. Я вроде уже вырос, а все мимо вашего дома стараюсь лишнего не ходить.

-Ну, и зря,— улыбнулась я, — прабабушка очень добрая, и Шарик тоже. Он только лает грозно, а так, он не кусается.

Слушавшие наш разговор ребята, засмеялись.

-Как же очень добрая,— скептически сказал Егор,— совсем недавно Кузьма Петрович из нужника два дня не вылазил пока не догадался твоей бабке гуся с птичника послать. Тетка Прасковья сказала, что Никаноровна порчу малую на него навела. И Шарик твой не не лыком шит. Тебя то он ,может, и не трогает, а других запросто.

Мне тоже стало смешно. Опять бабушка с председателем колхоза повздорила, а ведь мне еще ничего не рассказала.

-Егорка,— обратилась я к мальчишке,— ну, что глупости чужие повторяешь, ты ведь комсомолец, наверно, а веришь во всякую ерунду.

Спорить со мной никто не стал, но после этого мы быстро разошлись по домам. Я шла домой и чувствовала, как жжет плечи, половину дня бывшие на солнце.

-Ленка, да ты вся обгорела,— воскликнула бабуля, когда я увидела, меня, в купальнике, с платьем в одной руке и лещом в другой, зашедшей в дом.

-Давай ложись на кровать,— уже спокойней сказала она, осмотрев меня внимательней,— сейчас тебя полечим.

Я легла на кровать, уткнувшись носом в подушку, и почувствовала, как прохладные сухие бабушкины руки легли на мою пылающую спину.

Она запела знакомый с детства заговор, и я провалилась в сон.

Когда проснулась солнце светило уже из другого окна.

-Шесть вечера,— безошибочно определила я, и встала, скинув легкое покрывало. И только тут обнаружила, что стою голая. Рядом, на табурете лежал мой халатик, я схватила его, и быстро накинула на себя. Спину уже не щипало, самочувствие и настроение было прекрасным.

В комнате аппетитно пахло жареной рыбой, и мой организм сразу почувствовал, что не ел по нормальному целый день.

Сковородка с жареным лещом, нарезанным крупными кусками, стояла на плите.

Мне хотелось дождаться бабушку, видимо вышедшую куда-то, но терпеть голод сил не было, и я приступила к еде.

Когда в комнату зашла бабуля, на сковородке сиротливо лежал один кусок рыбы.

-Ой, бабушка, — расстроилась я от неожиданности,— прости, даже не заметила, как всю рыбу съела.

-Съела и хорошо,— согласилась та, — мне и одного кусочка хватит. Тем более, что в печи чугунок с картошкой в мундире стоит. Сейчас мы эту картошечку с селедкой навернем.

От бабушкиных слов, сказанных так смачно, вновь засосало в животе, и я с нетерпением глядела, как она ухватом достает из русской печки обещанный чугунок.

Когда, наконец, отвалилась от стола, живот явно пополнел, и напала жуткая сонливость. Мне даже не хотелось ругаться с бабулей за то, что та оставила меня раздетой в кровати.

-Не клюй носом,— строго сказала прабабушка,— сейчас в лес пойдем.

Я нехотя встала и начала думать, что надеть на вечернюю прогулку.

— Ничего не бери, так в халате и пойдешь. Сандалии только надень,— приказала бабушка.

И увидев, что я собираюсь возражать, пояснила:

-Мне твои тряпки по лесу таскать неохота. Не бойся, не простынешь.

Я вздохнула и, надев сандалии, вышла на улицу. Уже смеркалось. Мимо нас по дороге медленно брели несколько коров, за которыми шел дед Евсей, щелкая кнутом.

Увидев нас, он остановился, сдвинул картуз на затылок, помолчал, а потом сказал:

-Что Никаноровна, правнучку к ведовству начала приучать? Хорошее дело.

Бабушка что-то сердито шепнула, и дед застыл смешно надув щеки.

-Я тебе Евсейка мало задницу хворостиной полировала, когда ты пацаненком безобразил?— сварливо спросила она,— смотри, будешь много болтать, рта больше открыть не сможешь. Понял меня пащенок?

Дед, красный как рак, согласно замотал головой.

-Ну, смотри, — смилостивилась бабуля,— в последний раз я тебе снисхождение сделала, ступай себе с богом, но ежели еще узнаю, что, где лишнего сбрехнул, смотри, сам знаешь, что будет.

Она махнула рукой, и дед шумно выдохнув воздух, побежал вслед за своими коровами.

Прабабушка погрозила ему вслед пальцем и, перехватив клюку, бодро зашагала в сторону темнеющего леса.

Я автоматически последовала за ней. Перед глазами все еще стоял испуганный дед Евсей. Действительно, когда он стоял перед разгневанной бабулей, то очень напоминал проказливого мальчишку. Я пыталась в уме подсчитать насколько он младше бабушки, и получилось почти пятьдесят лет.

Неужели бабушке так долго живет на свете? — думалось мне,— она же выглядит младше его.

— Ты, правда, его лупила?— спросила я, поравнявшись с бабулей.

-А то! — сказала та,— я их всех алояров, разбойников вицей учила. Поймаю, голову между ног зажму и по голой жопе отстегаю. Потом родители приходили, благодарили за науку. Твоей мамке тоже изрядно доставалось.

Я замолчала и шла задумавшись.

-Может, мама, поэтому не хочет сюда ездить, что бабушка ее в детстве била.

-Бабуль, а почему ты меня не колотила?— спросила я после всех раздумий.

Та хитро усмехнулась.

-Так если бы я руки распускала, Варька сразу домой тебя забрала, а мне такой расклад совсем не нужен. Терпела я твои художества, понимаешь. Зато ты каждый год у меня лето проводила, после ваших лагерей пинаерских. А результат вот он.

-Ну-ка прочитай заговор на затворение крови! -неожиданно предложила она.

Я не успела возмутиться этим предложением, как слова сами начали слетать с моих губ

"На море, на океане, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь, на том камне Алатыре сидит красная девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, руду желтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я раба божьего от порезу. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань".

Видишь, — усмехнулась бабуля, — сразу вспомнила, только слово Алатырь немного не так говоришь. Надо протяжней голос сделать, вот так... Она пропела слово и посмотрела на меня.

-Если так пропоешь, кровушка свернется. Тысячи людей этот заговор знают, а работает он только у тех, у кого сила есть и умение,— назидательно закончила она и шибче поковыляла по дороге.

Мы дошли до леса, и дорога сразу сузилась, превратившись почти в тропу. Было видно, что сюда ездят только на телегах. В лесу сразу стало прохладней, и я облегченно вздохнула, потому, что даже в одном халате было жарко.

Потихоньку мы добрались до ерика — узкой глубокой протоки, соединявшей озера, однако бабушка не пошла по хлипкому мостику, а повернула направо, спустившись вниз по пригорку к небольшому моховому болоту.

-Интересно, и где же тут бабушкино заветное место?— разочарованно думала я.

Та, прошла к большому валуну, торчавшему из земли рядом с краем болота, и поманила меня к себе.

-Что столбом застыла, иди быстро ко мне,— скомандовала она.

Я подошла, чувствуя, как холодная вода заливает ноги по лодыжки.

Бабушка, между тем, вытащила из торбы громадный кованый ключ, положила на валун и начала опять напевать заговор.

Покажи, камень белый, мели светлые, броды тайные, все подходы твои, все мостики! Чтоб глубокой воды не бояться мне — Аглае, чтобы минули беды черные, чтоб дорога была ко мне ласкова, чтоб печали-тревоги сгинули. Посади, камень, лихую долю в железну клеть, не забудь ключом верным запереть! А сейчас открой ворота дубовые, замки потаенные. Позволь пройти в земли Заповедья заветные!

Что-то мигнуло, как вспышка белого света и болото исчезло. Мы с бабулей стояли в полутьме на небольшой поляне, окруженной высоким мрачным еловым лесом, на другом конце поляны расположилась вросшая в землю избушка, срубленная из огромных бревен. Дверь у нее была открыта. Мне стало жутко, и в этот момент из темного проема дверей вылетела большая птица и уселась на бабушкино плечо.

Я дико завизжала и ринулась в лес. Бабушка что-то крикнула вдогонку. Ноги заплелись, и я с размаху упала на мягкую мшистую почву.

-Ну, что же ты трусиха такая, Фили испугалась, — укоризненно сказала бабуля, легко подняв меня за руку.

Ушастая птица на ее плече, что-то проскрипела в ответ.

-Сымай халат и сандалии,— сказала прабабушка.

Я испуганно посмотрела по сторонам.

-Давай-давай,— бабуля, не дождавшись, сама начала расстегивать пуговицы,— нету тут никого окромя нас.

Пока она сворачивала халат, я послушно сняла сандалии и встала, прижав руки к груди и озираясь по сторонам. От страха побежали мурашки по всему телу.

Бабушка, увидев это, хмыкнула, вытащила из своей торбочки лыковую кисточку и поллитровую банку с какой-то жидкостью и начала разрисовывать меня узорами с ног до головы. От жидкости несло самогонкой.

-Она и есть, — подтвердила бабуля,— только трав в ней без счету настоено.

Закончив с рисованием, она сложила все в свою сумку и начала опять читать заговор.

Что-то тяжелое навалилось на плечи и пригнуло к земле. Я хотела закричать, но горло перехватила судорога. Неуклюже упав на правый бок, скрючилась в неудобной позе. В висках щелкнуло, и я почувствовала, как зубы начинают выползать из челюстей и заостряться. С тихим шорохом полезли белые волосы на руках, острая боль пронзила позвоночник, Я заскребла острыми когтями по земле, собирая мох в кучки, и потеряла сознание,

Мне снился удивительный сон. Я мчалась, прыгая с ветки на ветку по ночному лесу, залитому лунным светом. Мое гибкое тело легко взлетало в воздух и летело вперед до встречи с очередным деревом, намертво впиваясь в него когтями. Иногда от меня в панике бросались в стороны мелкие тени. Но мне было не до них. Непонятный зов звал вперед и вперед. Это было так здорово! Высоко над землей, мчаться, не думая ни о чем, и полностью отдаться наслаждению бегом.

Но вот где-то в отдалении на краю слышимости в голове появился голос. Он становился все сильней, а тот зов, что неосознанно гнал меня все дальше и дальше в сумрак леса, вдруг исчез.

-Бабуля зовет,— разочарованно поняла я, и хотела продолжить свой бег. Но, нет, тело не подчинилось моим приказам и послушно повернуло в обратную сторону.

Как только я подчинилась приказу прабабушки, замершее тело рыси вновь обрело гибкость и стремительно помчалось на ее зов.

Когда я последним прыжком оказалась на поляне, то обнаружила, что бабушки там нет. Зато в избушке тускло светился желтоватый огонек, и пахло дымом.

Я мягко прокралась к дверям и тут услышала в траве шевеление. Прыжок и в моей лапе оказалась жирная полевка. Еще секунда и я пережевываю восхитительно пахнущий травой и кровью кусочек мяса.

Осознание того, что сделала, пришло слишком поздно, когда пища уже проглочена. Единственное, что раздражает сейчас — мышиный запах. Нужно срочно от него избавиться.

Когда бабуля, привлеченная шумом, вышла на порог, она увидела, как я, сидя на траве, тщательно вылизываю свои лапы.

-Ага, ты уже здесь!— добродушно сказала она,— а я никак не пойму, где ты могла застрять? Смотрю, ты добычу словила. Это хорошо, а то у нас тут кроме чая пустого ничего нет.

-Ну, хватит умываться, пошли в дом, и смотри на Филю не кидайся. Он тебе глаза живо выклюет,— предупредила она.

Я согласно мурлыкнула и пошла вслед за ней в дом.

В избушке, места было совсем немного, в углу была железная печка, в которой сейчас потрескивали горящие дрова, на ней шумел черный закопченный чайник. Остальное пространство занимали две широкие лавки с наброшенными на них шкурами и между ними стол, представлявший собой разрезанный пополам древесный нарост. Я никогда не думала, что кап может быть такого размера, чтобы сделать из него стол. К стене была прибита лестница, которая вела на чердак. На этой лестнице сидел филин и подозрительно смотрел в мою сторону.

Я наморщила нос и зашипела. Прабабушка сразу закричала:

-Но-но, я кому сказала, Филю не трогать!

Филин заерзал на перекладине и неожиданно, раскрыв крылья, вылетел в открытую дверь.

-Ну, вот спугнула птицу, — укоризненно сказала бабушка и пошла к закипевшему чайнику. Поставила его на стол и тяжело уселась на лавку.

-Садись рядком,— предложила мне она. Я легко вспрыгнула на лавку и недовольно зафыркала. От шкур лежащих не ней шел незнакомый тяжелый запах.

-Не фыркай! — сказала бабуля, — не барыня, потерпишь. Лучше перекинься, сейчас чаю попьем из местной водички, да домой начнем собираться.

Я жалобно мяукнула, намекая, что не понимаю, как начать превращение.

-Да, что тут непонятного,— пробурчала бабушка,— вот зеркало тебе на стол ставлю, смотри в него и начинай меняться.

Я уставилась в мутноватое, выщербленное от старости зеркало и, страшась предстоящей боли, начала вспоминать свой облик.

Какое-то время ничего не изменялось, затем отражение огромной белой рыси как бы расплылось в воздухе, и на лавке появилась моя худенькая фигурка.

-Бабушка, мне сейчас совсем не больно было,— воскликнула я радостно, — не, как в первый раз.

-Так, всегда бывает,— ответила та, — теперь сможешь превращаться, когда захочешь, хоть днем, хоть ночью. Повезло тебе правнучка! Эх, как я плакала, когда так и не смогла оборотиться. Деда тогда тоже расстроился напрочь. Только когда я ведуньей стала, тогда он немного отошел, сказал хорошо, что хоть такое наследство мне оставил.

-Бабуля,— спросила я,— как ты думаешь, почему у меня получилось оборачиваться.

Та посмотрела на меня, как бы думая, стоит мне рассказывать об этом.

— Думала я уже об этом,— призналась она,— и решила, что из-за отца твоего все это произошло. Так Господь видно решил, чтобы встретился он с внучкой моей Варькой. Помнишь, тебе флаконы давала нюхать. Эти флаконы еще от прадедов наших лежат. Десять родов оборотней на Руси жило, десять запахов во флаконах хранится. А ты ни одного не признала. Значит мальчишка твой -оборотень, не наших родов. Не понимаю, откуда он взялся. Сколько лет на свете живу, ни одного кроме деда и тебя не видела. Хотя он мог мальчишкой только внешне быть, а на самом деле, может, еще постарше меня будет.

-Так, что ты думаешь, у моего папы в предках тоже оборотни были?— для уверенности переспросила я.

-В первый раз я видела, что бабушка засомневалась.

-Ну, вроде так, получается, — подтвердила она, — когда Варька мне тебя в пеленках понянчить дала, я по запаху сразу поняла, что оборотня в руках держу.

Тут я обратила внимание, что до сих пор веду беседу, сидя голышом. Поняв причину моего замешательства, прабабушка протянула мне халат.

-На будущее, ежели одежу хочешь сберечь, не забудь раздеться перед тем, как в рысь перекинуться, а то все на тряпки пойдет,— сказала она и пошла смотреть чайник.

Надев халат, я почувствовала себя комфортней и начала с любопытством оглядываться по сторонам.

-Бабуль,— а где мы вообще сейчас находимся,— спросила я, изучая огромные бревна из которых была срублена избушка.

-А не знаю я,— пожала та плечами,— Дед это место Заповедьем называл. Наши предки сюда на охотничий промысел ходили, да за рыбой.

У меня в голове теснились сотни вопросов. И я их начала задавать бабушке.

— До чего ты любопытная однако! — удивилась она, — сразу видно жизнь у тебя легкая. Мне то некогда было деду вопросы задавать. Он сразу розгой по заднице нащелкает, и все вопросы вмиг вылетают. Он со мной сюда без дела не ходил. Да мне, собственно, без разницы, в каких краях мы сейчас. Знаю только, что людишками здесь и не пахнет. Дичи много, ягод, грибов. Только день и ночь с нашими по времени немного не совпадают. И звездочки на небе чуть-чуть не так расположены. Выйди, глянь, у ковшика форма другая.

Я вышла в открытую дверь и поглядела на звездное небо.

И действительно, ковш был немного не таким, как я привыкла его видеть. Луна поднялась еще выше и сейчас освещала все призрачным голубым светом. Вокруг меня мрачно возвышались высокие ели.

Я передернула плечами и прошла обратно в избушку, тщательно прикрыв за собой дверь.

Но бабушка тут же заворчала:

-дверь не закрывай, скоро Филя прилетит. Он на вышке мышей ловит.

До меня сразу не дошло, что вышкой она называет чердак, а я представила себе что-то огромное и высокое.

-А как мы назад пойдем?— задала я очередной вопрос.

-Все покажу, ничего таить не буду,— добродушно сказала бабуля,— кому мне еще то рассказывать. Единая ты у меня кровиночка осталась, которая дверь в Заповедье может открыть.

-А можно кого-нибудь кроме нас сюда привести?— спросила я.

От бабушкиного добродушия не осталось и следа. Ей не надо было даже перекидываться, сейчас ее оскал напоминал ощеривщуюся старую седую волчицу.

-Никогда! Слышишь никогда, ни одному человеку, ни слова! И вопросов таких, чтобы больше я не слышала,— разъяренным голосом прошипела она,— ныне же наложу заклятье на язык твой длинный, чтобы двадцать лет не могла про Заповедье ни единого слова сказать, или написать.

-Я испуганно сжалась в комочек, мне еще не доводилось видеть бабулю в таком гневе.

-Бабулечка! -заюлила я,— ведь только спросила и все, никого мне здесь не нужно.

-То-то,— сказала прабабка,— спужалась девка, и правильно, а заклятье я все одно, наложу. Вот старше станешь в силу войдешь, лет в восемьдесят, тогда и решай, кого сюда звать, а кого нет.

Указанный бабушкой возраст показался мне таким далеким, что, несмотря, на страх, я не смогла сдержать улыбку.

-Зря смеешься,— печально вздохнула бабуля,— сама не заметишь, как лучшие годы пролетят, так, что девка гуляй, пока молодая.

Она с кряхтением поднялась и высыпала полпачки чая со слонами прямо в большой чайник.

Несколько минут мы в молчании сидели и ждали, когда заварится чай. В избушку неслышно влетел Филя и сразу запорхнул на чердак.

Бабушка достала с полки жестяную банку с большими кусками сахара и щипчики.

Разлила чай по старинным тяжелым чашкам.

-Ну, попьем чайку, помолясь, — сказала она, и налив по края блюдце напитка кирпичного цвета, начала звучно его хлебать.

Я, тем временем, перевернув блюдце, разглядывала надпись на нем. Но единственное, что смогла разобрать, что сделано оно было в 1783 году.

Ты пей, пей, нечего разглядывать,— сказала бабуля между глотками,— эти чашки с блюдцами дед мой сюда принес еще при Катьке-царице.

Я налила в блюдце чай, взяла кусочек сахара и отпила горячую терпкую жидкость. И с удивлением поняла, что до этого момента настоящего чая я не пробовала.

-Бабушка,— не удержалась я от восторженного отзыва,— мне такого чаю пить, еще не доводилось.

-О чем и говорю,— охотно поддакнула та, — я вот всю зиму сюда не хожу, так до того по нему соскучусь, что весной, как снег сойдет, чуть не бегом сюда ковыляю.

Я едва не спросила, почему прабабушка не ходит сюда зимой, но вовремя сообразила сама.

-А откуда ты воду берешь?— задала я очередной вопрос.

Бабушка возмущенно фыркнула в блюдце и оттуда выплеснулась половина содержимого.

-Ты дашь мне чайку попить или нет,— рявкнула она,— помолчи Христа ради хоть пару минут!

Затем бабушка степенно выхлебала три чашки чая, потом привалилась к стене и сказала:

-давай-ка внучка потрудись, не все, задравши хвост по лесам бегать, помой хоть посуду, да чайник от сажи ототри. А потом, благословясь, избенку приберешь, и пойдем домой в Серебряное.

Она с явным удовольствием смотрела, как я сначала мыла посуду, а потом, сняв халат, чтобы не уделать его грязью, на коленках скоблила косарем деревянный пол.

-Ох, и ладная ты девка,— с довольной усмешкой сказала она, — от кавалеров отбою не будет.

-Да ладно, тебе бабуля!— застеснялась я и снова надела халат.

Прабабушка обвела взглядом посвежевшую комнатку, чайник, оказавшийся зеленого цвета и, расчувствовавшись, сказала:

-Ну, спасибо правнучка, уважила старуху, матери передай, не сержусь я на нее больше, прощаю за воспитание твое правильное. А сейчас пошли время, домой вертаться, по дороге родник покажу, где водица студеная ключом бьет.

Она прикрутила фитиль у керосиновой лампы, и мы очутились в темноте, только из открытого дверного проема голубоватым отсветом падал лунный свет.

Мы вышли на поляну и начали спускаться куда-то вниз. Не прошли и двух десятков шагов, как стало слышно слабое журчание ручейка. Но небольшой замшелый сруб, стал виден, только, когда мы подошли к нему вплотную. На нем, на четырехгранном гвозде белел деревянный ковшик. Из-под сруба бодро журчал ручей, невидимый в сгустившейся темноте.

А вот и родничок, откуда я воду беру,— сказала бабушка,— а теперь идем дальше.

Мы прошли еще немного и уткнулись в камень, почти такой же, какой перенес нас в эту непонятную страну.

Бабушка тяжело вздохнула и твердо сказала:

-Теперь твоя очередь заговор читать. Пора самой учиться двери открывать.

Дрожащим от напряжения голосом я начала проговаривать намертво оставшиеся в памяти слова.

После первой же фразы я почувствовала, как вокруг меня ощутимо подрагивает окружающее, и становится плоским, как нарисованное. На миг я остановилась, но бабушкина ладонь крепко сжала мое плечо, и я продолжила заговор. Нарисованная картинка начала быстро переходить в надувающийся радужный пузырь, стенка которого вдруг открылась и проглотила нас.

Мы снова стояли у валуна на мшистом болотце. После темноты елового леса, сумрак белой ночи казался обычным днем. Вокруг нас звенели комары, однако не подлетали ближе полуметра.

-Слава тебе Господи! — громко сказала прабабушка,— уже не верила, что событие такое сподоблюсь увидеть! Ну, девка, держись! Теперича от тебя не отстану. Сегодня же телеграмму твоим родителям отпишу, чтобы до сентября тебя домой не ждали. С этого дня начну тебя учить по настоящему.

Она взяла ключ, лежащий на валуне, и отправила его в торбу. Потом, опираясь на клюку начала выбираться к тропе. Я шла сзади и видела, как тяжело дается ей этот путь.

Когда мы выбрались на тропинку, я робко предложила немного передохнуть. Но прабабушка, тяжело дыша, сказала:

-На том свете отдохнем, идем домой, пока деревня спит. Нечего пищу сплетням давать, мне то они уже не повредят, а тебе ни к чему лишние разговоры.

Когда мы, наконец, прибрели домой, на ходиках было уже три часа утра. Бабуля подтянула гирьку и, посмотрев на циферблат, сказала:

— Вторую ночь с тобой не спим, так, что сейчас ложимся и покуда не выспимся не встаем.

Я согласно кивнула и пошла к кровати. Сил не было даже помыться, и почистить зубы. Надев ночную сорочку, рухнула на перину и заснула.

Разбудил меня запах жареных блинов. Открыв глаза, увидела, как летают пылинки в солнечных лучах. Из открытого окна веял легкий ветерок.

Я встала и, надев сандалии, пошлепала в туалет. Когда пришла на кухню, бабушка уже гремела крышкой умывальника.

-Доброе утро Леночка,— сказала она,— я тебе водички в умывальник подлила. Можешь умываться.

-Бабушка, а где моя щетка зубная?— начала я поиск своих умывальных принадлежностей.

-Выкинула я твою щетку,— сердито сказала бабушка,— нечего зубы всяким дерьмом портить! Сколько можно вам втолковывать одно и то же.

-Бабушка опять за свое,— подумала я,— во всех книжках написано, что надо зубы чистить, да еще после каждой еды, а она думает, что умнее всех.

Но так, как мне было прекрасно известно, что с прабабушкой спорить бесполезно, я умылась, так и не почистив зубы, и уселась за стол.

На тарелке уже лежала стопка блинов, а рядом банка сметаны, в которой стояла большая деревянная ложка.

Положив пару ложек сметаны на тарелку, я принялась макать в нее один блин, за другим.

Бабушка, тем временем, грохнула на стол ломаный кирпич и ржавый большой напильник.

-Вот это, — показала она на кирпич -твои зубы, а напильник — зубная щетка, смотри, что сейчас будет.

Она начала тереть кирпич напильником и на стол посыпалась обильная красная крошка.

-А теперь представь, что это твои десны — она показала на свое запястье, и провела по нему

напильником. На месте, где тот содрал кожу, сразу выступили мелкие капельки крови.

У меня сразу заныл живот.

-Бабушка, зачем ты так сделала!? — закричала я.

-Чтобы ты дура, себя не уродовала и для ваших зубных врачей работу не копила,— сердито сказала та, зализывая ранку языком, — умом то раскинь, только кажется, что щетка и мел мягкие, а зубы точат со временем не хуже напильника. А хуже всего, что десны все время тревожишь. А если их тереть до крови, гноетечение может начаться, потом зубы шататься начнут, выпадать.

Положим — нам это не грозит, пугаю я тебя, — улыбнулась она волчьей улыбкой, — но, вред от щеток знать должна. А хочешь, чтобы во рту было хорошо, полощи сразу после еды рот водой холодной кипяченой да ниткой с зубов ошметки сымай.

-На какой-то момент нравоучения прабабушки меня впечатлили, но уже через пять минут я о них забыла.

После завтрака мне хотелось пойти снова на рыбалку, и еще сохранялась слабая надежда, что парни еще не уехали в озеро я смогу отправиться вместе с ними.

Но эти надежда не оправдалась. Посреди моих сборов, во дворе зашелся в громком лае Шарик.

Мы с бабулей одновременно высунули головы в окно и увидели, что около калитки стоит старенький "козлик" председателя колхоза Кузьмы Петровича, а тот, вытирая потную, бритую голову, топчется у калитки.

— Чего встал, заходи, коль пришел! — крикнула бабушка, — видишь, собака на цепь посажена.

Председатель открыл калитку и боком, стараясь держаться подальше от заливающегося лаем Шарика, прошел в дом.

-Ну, чего явился, не запылился? — недружелюбно спросила прабабушка, когда тот, держа тюбетейку в руках, появился в дверях.

-Ты, это, Никаноровна, зла на меня не держи,— сказал Кузьма Петрович, толстый, очень похожий на артиста Леонова в "Полосатом рейсе", мужчина, он был явно чем-то озабочен.

-Приехал попросить, не глянешь ли внучку мою? Что-то она второй день орет, не спит, титьку выплевывает. Юлька тоже вторые сутки глаз не сомкнула, все ее на руках носит. А я отвезу тебя туда и обратно,— сообщил он

Прабабушка задумчиво поглядела на него и затем высказала все, что думает.

-А кто на днях кричал, что меня на чистую воду выведет? Не ты ли Кузька на собрании говорил, что советская медицина все болезни лечит, а знахарям здесь места нет? Чего ты тогда фершалицу Нинку не позовешь? Пусть она твою внучку лечит.

Кузьма Петрович снова тюбетейкой вытер крупные капли пота с головы и жалобно сказал:

-Дык, Нина Васильевна уже смотрела, сказала с животиком у Анюты проблемы, надо укропную воду давать. Мыльце в попку вставить. Все делаем, а толку нема. Ну, будь ты человеком, Аглая Никаноровна, посмотри ребенка.

Бабушка испытующе посмотрела на него и сказала:

-Ладно, Господь с тобой, поехали, посмотрю, чего там у вас случилось.

-Лена! — повернулась она ко мне,— собирайся, со мной поедешь, будешь на подхвате.

Кузьма Петрович воспринял бабушкины слова, как должное, а вот у меня от них все внутри опустилось.

Я попыталась возразить, но бабушка так сверкнула глазами, что слова застряли во рту. Сборы были недолги, прошло всего несколько минут, а мы уже катили по деревне в открытой машине, оставляя за собой шлейф пыли.

Еще через несколько минут мы остановились перед большим, новым, рубленным из бревен, домом. Нас никто не встречал. Кузьма Петрович ринулся вперед, открыл дверь и ждал, когда мы пройдем. В его взгляде на прабабушку была такая надежда, что мне стало еще больше не по себе.

В доме было натоплено, все окна были закрыты. Стоял сильный запах прелых пеленок. Бабушка поморщилась, ей, как и мне было душно.

В маленькой комнатке туда-сюда ходила молодая женщина, очень похожая на Кузьму Петровича, на руках у нее заливался бурным плачем ребенок. На стуле у кроватки сидела еще одна женщина в белом халате, рядом с ней на табуретке лежал открытый чемодан с лекарствами.

Бабушка огляделась и начала командовать:

-Кузька пошел вон отсюда, когда надо позову! Ты Нинка чего сидишь, погоды ждешь? Быстро встала, окошко открывай!

Юлька, а ты чего уставилась? Клади робенка на кровать распеленывай шустрей.

Так, Нинка, окошко открыла? Молодец, теперича давай тащи воды теплой, руки мне сполоснуть и Ленке.

Буквально за секунды атмосфера уныния и безнадежности исчезла, все забегали, получив указания.

Я, не отрываясь, смотрела, как молодая мама осторожно развернула пеленку и на ней заливалась плачем малюсенькая красная девочка, со сморщенным лицом. Из живота у нее торчала какая-то штука, завязанная ниткой и замазанная зеленкой.

Мне как-то доводилось видеть новорожденную сестренку Вальки Клевиной, но та была больше этой девочки и не такая сморщенная и красная.

Тут в комнату зашла фельдшер с тазом и чайником и начала поливать на руки бабушке.

-Ты тоже мойся, — приказала мне бабуля.

Я тщательно мыла руки и думала:

— Чего она хочет от меня? Я ведь ничего не понимаю, мне страшно!

Фельдшерица, поливавшая мне руки, поставила пустой чайник на стол и дала полотенце.

Я вытиралась им и глядела на бабушку.

А она подошла к кровати и положила руку на животик девочки, та на мгновение смолкла и снова заверещала.

-Иди сюда,— поманила бабушка меня.

Когда я подошла, бабуля положила мою дрожащую руку на животик ребенка.

— Закрой глаза и осторожно пальчиками ощупай живот,— прошептала она.

Я, осторожно отодвинув подсохший огрызок пуповины, до меня уже дошло, что это такое торчит из пупка, начала ощупывать пальцами живот. И сразу почувствовала, что в одном месте он немного горячее, чем в других, и в этом же месте явно ощущалось небольшое округлое образование.

-Что это, бабуля?— шепнула я ей.

Но та повернула озабоченное лицо к молодой маме и спросила:

-Юлька, когда она сильней орать стала?

Услышав, что с утра, бабушка облегченно вздохнула и сказала:

-Ну, слава те Господи! Есть еще время..

Она положила снова руку на живот и положила сверху мою:

-Закрой глаза и смотри,— шепнула она.

Затем она начала медленно тянуть слова заговора

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Слово мое, исполняйся, кишка с кишкой не слипайся. Ножом засеку, голиком разделю. Мать Богородица, бабушка Соломоница Христа пеленали, внутренности поправляли. Поправлю и я рабу божью Анюту. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.

И я увидела! Увидела рукой, не глазами! Красноватое свечение появилось под бабушкиной ладонью и начало распространяться в глубь животика. Под ним проявилась та опухоль, которую я прощупала пальцем. Только сейчас она немного шевелилась, и до меня дошло, что это распрямляется кишка, которая в одном месте вошла вовнутрь себя

Заговор резко оборвался. Бабушка покачнулась и навалилась на меня.

Я вскочила и попыталась ее удержать, но если бы не фельшерица, мне бы, ни за что не удалось этого сделать.

-Аглая Никаноровна,— громко обратилась она к бабуле,— что с вами?

Та уже немного пришла в себя и оттолкнула нас в сторону.

-Фуу, — выдохнула она, — стара, становлюсь для таких дел.

Немного успокоившись, мы все уставились на девочку, которая спокойно спала рядом с ней.

В комнате сразу исчезло напряжение, Юлия села рядом с дочкой и пальчиком осторожно гладила ее по острой макушке.

В этот момент мне так захотелось быть на месте матери, нянчить эту кроху, что я не выдержала и непроизвольно протянула руки, чтобы взять девочку.

Куды руки тянешь?— улыбаясь, сказала прабабушка,— вот родишь свою, тогда и будешь тютюшкаться сколько влезет.

В этот момент я заметила взгляд, который кинула на бабулю фельдшер. В нем было столько зависти и восхищения. И мне уже не хотелось уезжать ни в какой город, сейчас я желала только одного, чтобы на меня хоть иногда смотрели так же, как сейчас смотрят на бабушку.

Обратно Кузьма Петрович вез нас гораздо тише и клубы пыли за нами не поднимались, поэтому многочисленные бабули и редкие деды, сидевшие кое-где на скамейках у домов внимательно провожали нас взглядами.

Когда вышли из машины, председатель загородил дорогу и сказал:

-Слышь, Никаноровна, не серчай на меня, я все помню, и отца своего, тобой спасенного и брата. Просто время такое, приходиться иногда говорить, что требуют, а не то, что думаешь.

Он покосился на меня и замолчал.

-Вот,— сказала ехидно бабушка,— в этом вся твоя натура сказывается, червоточинка в тебе Кузька имеется. Ежели не вытравишь ее, плохо дело!

Кузьма Петрович, досадливо поморщился и вытащил из кармана кошелек.

— Никаноровна, возьми, не побрезгуй, от чистого сердца даю.

Он протянул бабушке свернутую сторублевку.

Та испытующе глядела на него.

-А ведь и правда, — сказала она, наконец,— от чистого сердца благодарность.

Ну, раз так, приму я твои деньги. Пенсии мне страна не платит, не заслужила, так хоть люди поддержат. Пошли Лена, домой, — сказала она, — скоро обедать будем.

Когда мы зашли в дом, Кузьма Петрович, все еще стоял у забора, и чем-то размышлял.

Я сидела на боковом сиденье вагона и глядела в окно. Вид из него энтузиазма не вызывал, серое небо, мелкий дождь, говорили об одном — осень на пороге.

Напротив сидел молодой парень, он ехал на учебу в ЛИТМО и, узнав, что я буду учиться только в девятом классе, начал выделывался передо мной. Еще два месяца назад, я бы, наверно, смотрела ему в рот и слушала, затаив дыхание. Но сейчас за плечами были шестьдесят дней неустанного труда, и столько всего пережитого, что кривляния мальчишки меня нисколько не трогали.

До него это сразу не дошло, и он все хвастался, как хорошо сдал экзамены и в каком вузе ему предстоит учиться. Но для меня его треп был просто посторонний шум, под который хорошо вспоминалось прошедшее лето.

После того, как бабушка при мне вылечила от заворота кишок новорожденную девочку, по деревне пронесся слух, что правнучка у Никаноровны тоже лекарка, но в отличие от прабабки, порчей не занимается и вообще у нее легкая рука.

Для меня эта новость стала фатальной.

Все планы на отдых рухнули, стоило выйти в деревню, как сразу же находились желающие проконсультироваться по какой-нибудь проблеме.

К бабушке они попросту боялись идти, и шли ко мне. Два или три дня я честно пыталась выслушать всех, потом бежала за советом к бабуле и затем, как испорченный телефон, передавала ее советы всем желающим.

Но на третий день, когда, ни свет, ни заря, за калиткой прогуливались две девицы, желающие, чтобы я приворожила им суженых, бабушка хлопнула по столу ладонью и сказала:

-Все, хватит дурью маяться. Сейчас разгоню твоих доярок, на такие задницы, желающие, без приворотов найдутся! Потом чайку попьем и за работу. А то я, на тебя глядючи, совсем дела запустила.

Стоило ей выйти во двор, девушек сразу сдуло, как ветром.

После этого мы попили чаю с шаньгами и отправились собирать травы. В прошлые годы я не задумывалась, как это должно быть. Бабушка иногда просила меня принести ту или иную травку, но никогда не говорила, что именно ее надо собирать в начале июля, а другую в августе. А третью вообще рано утром или ночью.

Но сейчас на меня свалился целый справочник. Выручало только то, что все, что говорила прабабушка, в моей голове укладывалось с первого раза, и повторять не было нужды.

Вернулись домой мы только под вечер. Потом еще долго развешивали на чердаке нашу добычу по пучкам.

После ужина, когда я намылилась немного почитать, бабуля посадила меня за стол, и началось изучение заговоров и заклятий.

И так было каждый день.

В таких трудах прошла неделя. И тут оказалось, что пришла пора заготавливать сено для козы.

Большую часть сена бабушке привозили благодарные пациенты, но у нее в лесу были две полянки, которые ей непременно хотелось скосить. И вот ранним утром мы с ней, взяв косы и перекус, отправились туда.

Узкая тропинка вилась в березовом лесу, кое-где на прогалинах краснела земляника, и мне иногда удавалось на ходу сорвать несколько сладких ягодок, еще мокрых от росы.

Когда вышли на поляну, солнце уже начало подсушивать траву, бабуля заторопилась, быстро повесила узелок на приметное место, взяла косу поменьше и начала примерять ее ко мне, чтобы переставить ручку.

-Смотри-ка, вслух удивилась она,— я с прошлого года косу не трогала, так сейчас пришлось на ладонь ручку поднять. Эко ты вымахала за это время!

Бабуля повязала себе и мне по веревке на пояс и привесила на них сплетенные из бересты чехольчики для точильных брусков.

Отбитые вчера дедом Евсеем, косы сверкали на солнце свежей заточкой, но бабушка все равно прошлась по ним несколько раз бруском.

-Для порядку,— объяснила она.

Я же с тоской смотрела на густую траву чуть не с меня ростом, и вспоминала, как мучилась в прошлом году и как бабушка орала, когда моя коса втыкалась в землю или оставляла за собой огрехи в виде островков нескошенной травы.

Достав из своей торбы киянку, она, на всякий случай, подбила клинья и, наконец, вручила мне косу.

-На-ка внучка пройдись немного, погляжу, не забыла ли ты с того лета, как косить надобно,— сказала она с усмешкой.

Я взяла косу и сделала первый замах. Лезвие с шуршанием врезалось в траву, и та послушно улеглась валиком в нужном месте.

-Но бабуля осталась недовольна.

-Чего наклоняешься так, ровно спину держи. Зачем я тебе ручку переставляла? Опять пятку поднимаешь, вишь, какой огрех остается.

Гляди, как надо!

Бабушка взяла свою великанскую косу в двенадцать рук и легко прошла вокруг меня, оставив за собой ровный газон, не хуже, чем где-нибудь в городе.

-Понятно?— спросила она.

Я кивнула, мне все было понятно уже целых три года, с тех пор, как впервые попала на покос. Оставался сущий пустяк — перевести понятно в умею.

-Ну, все, хватит болтовни, начнем с божьей помощью,— сказала бабуля и пошла вперед, оставляя за собой выложенные, как по ниточки ровные валки скошенной травы.

Я следовала за ней, стараясь прижимать пятку косы к земле и не воткнуть, как бывало не раз в прошлом, в землю.

Прошло минут двадцать, я усердно махала косой и все ждала, когда начнут слабеть руки, и польется пот.

Но, пока усталости не было. Я шла вплотную за бабулей и нисколько не отставала.

Мы прошли с ней два полных прокоса и остановились одновременно, воткнули косовище в землю и начали синхронно водить брусками по металлу.

-Ишь, ты!— сказала бабуля, вытерла пот подолом длинного платья, которое почти доставало до земли. Потом расставила ноги и оттянула рукой платье вперед.

-Посикать надобно,— объяснила она мне.

Я захихикала.

-Смейся, смейся,— добродушно сказала бабуля,— я бы сто лет назад на тебя посмотрела, тогда в сенокос вся деревня в поле была. Мужики то без совести, уды свои повытаскивают и обольют все кругом. А нам бабам, что делать? На виду не усядешься, не будешь голым задом сверкать, вот так и обходились, ноги шире поставишь и сикаешь.

-А как же трусики,— спросила я,— они же мокрые останутся.

-Окстись! — засмеялась бабушка, — какие трусики! Мы и названия такого не слышали. Век вековечный без них обходились. Посмеявшись мы снова приступили к косьбе.

К обеду мы справились с одной полянкой и прилегли в тенечке, поесть, что бог послал.

А послал он нам по паре куриных яиц, черному хлебу с куском сала и бабушкин домашний квас.

После еды бабушка почти сразу заснула и начала похрапывать, я же отправилась обследовать окрестности. Почти сразу вышла на буйные заросли малины, но ягоды были еще совсем зелеными, поэтому я там не задержалась. Впервые мне можно было ходить по лесу без всякой опаски, нос ловил запахи не хуже собачьего, и я без труда могла пройти обратно до поляны по своему следу.

Однако гулять быстро надоело. Этот лес теперь для меня был чем-то вроде городского парка. Все время в нем ощущалось близкое соседство человека. Порубки, ржавое железо, на все это постоянно отвлекалось мое внимание.

-Хочу в Заповедье!— наконец, осознала я свое желание.

Когда вышла на поляну, бабушка уже снимала с высокой ветлы двое деревянных грабель потемневших от старости.

-Ага, вот и ты гулена!— воскликнула она и протянула мне одни из них, — сейчас сено разворошим, и хватит на сегодня, — добавила она,— завтра с утра сено перевернем, а потом вторую полянку докосим. К вечеру Евсей на телеге приедет и просохшее сенцо домой оттарабаним. Косточки ныне не болят, так, что назавтра дождика не обещается.

-Бабуля,— вкрадчиво обратилась я к ней,— а может, мы по дороге в Заповедье заглянем, я потренируюсь двери туда открывать?

Прабабушка, недовольно буркнула:

-Вот закончим дела, потом поговорим.

Мы разворошили сено, спрятали в кустах наши орудия труда и пошли в сторону деревни.

Там, где тропинка на пожни выходила на старую дорогу, я остановилась и умоляюще посмотрела на бабулю.

-Ладно,— недовольно сказала та,— уговорила, идем, только не надолго, часика два. Согласилась лишь потому, что сегодняшний урок быстро закончили. Только договоримся так, если дверь не откроешь, идем домой. Согласна?

-Конечно! Спасибо бабушка!— запрыгала я в восторге.

До болота от этого места было совсем недалеко и вскоре мы стояли у валуна.

Бабушка полезла в торбу за ключом, и я уже приготовилась читать заговор, как в голову пришла одна мысль.

-Бабуль, а может, я попробую без ключа, заговор читать? — предложила я.

Та выпучила на меня глаза.

-Ты, что, с ума сошла, деды, прадеды с ключом ходили, а ты их за дураков всех держишь! — начала ругаться она.

-Ну, бабуля, ведь если не получиться, всегда можно положить его на камень и вновь прочитать заговор,— гнула я свою линию.

-А делай, что хочешь,— махнула рукой бабуля,— не откроются двери, домой пойдем, мне еще и лучше.

Она встала рядом, и я начала читать заговор. Сейчас все прошло как-то буднично. Мы оказались без всяких эффектов на полянке, залитой солнцем. Избушка в его лучах выглядела совсем старой и дряхлой.

-Ну, девка! Удивила, так удивила! — воскликнула бабуля,— оказывается, и Степан Панкратьич ошибаться мог. Он мне сколько раз говорил, чтобы ключ берегла пуще глаза!

Но мне уже было не до чего, я скинула с себя платье и трусики и помчалась в лес, на ходу перекидываясь в рысь.

Сегодня наслаждение от прыжков по деревьям было еще ярче, я неслась, ловко перескакивая с ветки на ветку, вдыхая аромат хвои и цветущих трав.

Понемногу я пришла в себя, и мой путь немного изменился, где-то впереди запахло речной водой. И меня понесло в ту сторону. Внезапно лес закончился, и впереди появилась неширокая порожистая речка. Я с высоты храбро прыгнула в нее и ушла с головой под воду. Сразу же всплыв, завертела головой и поплыла к берегу.

-Оказывается в теле рыси, купание далеко не так приятно, как в человеческом,— решила я, тщательно отряхиваясь на берегу.

Осмотревшись, обнаружила недалеко следы от старого кострища, уже заросшего травой, а рядом с ним груду хлама, которая когда-то была шалашом.

Вокруг летали многочисленные стрекозы бабочки, и я начала в восторге прыгать в безуспешных попытках поймать хоть одну.

В один из таких прыжков странный желтый отблеск в реке привлек мое внимание.

Я осторожно ступила в воду и прошла по мелкому перекату, туда, где увидела этот отблеск и замерла.

Все дно речушки было усеяно золотыми самородками.

Незаметно для себя я приняла свой настоящий облик и сейчас стояла по колено в воде, разглядывая искрящиеся в текущей воде желтые камни.

Сгоряча схватилась за крупный округлый слиток размером с мою голову и даже не смогла его пошевелить. После этого уже выбрала камушек размером с яйцо и выбравшись на берег начала его разглядывать.

В мыслях я уже представляла заголовки в газетах "Школьница из небольшого городка обнаружила богатое месторождение золота!" Меня поздравляли в школе, директор жал руку.

И тут, остужающе пришло осознание того факта, что в этом случае придется рассказать всю правду о себе и о бабушке. Кто же этому поверит?

Все мысли об известности сразу вылетели из головы. Я зажала самородок в зубах и, перекинувшись, побежала в сторону избушки.

Когда прибежала, бабуля уже нетерпеливо поглядывала по сторонам.

Не успела я, перекинувшись подняться с земли, как та протянула мне одежду.

-Где тебя только черти носят,— начала ворчать она,— ведь договорились, что часик и все.

И тут прабабушка увидела, как я вытаскиваю изо рта золотой самородок.

-Нашла, нашла, сразу нашла,— запричитала она,— ведь не девка, а не знаю, кто ты есть. Выкинь немедленно и не вздумай на ту сторону брать!

-Но почему? — возмутилась я — это же золото! Правда?

-Правда, правда,— подтвердила бабуля, и ловко выхватив из моих рук самородок, закинула его в лес.

-Из-за проклятого этого золота весь наш род сгинул, — воскликнула она,— и ты забудь, что видела его.

Одевайся, и пойдем, у нас еще дел полно,— сказала прабабушка уже спокойней.

Я послушно оделась, и мы пошли к месту перехода в наш мир.

В этот вечер я долго не могла заснуть. Перед моими глазами стояла искрящаяся, текущая вода и манящее желтое мерцание в ее глубине.

И последующие дни, когда я сидела, разбирала травы и слушала бабулины наставления меня не отпускали мысли о том, что совсем рядом, бесцельно лежат в реке огромные сокровища.

Прабабушка, понимая, что творится со мной, подробно рассказала, чем закончилось для ее прапрадеда попытка вынести золото из Заповедья. По неопытности он не смог продать его незаметно, и вскоре в деревню пожаловали солдаты царя Петра Алексеевича, жителей таскали на дыбу, мучили, пытаясь дознаться, откуда взялось золото в деревне, где его испокон веков не находили.

Именно после этого староверы, с которыми оборотни жили в добрососедстве двести лет и стали их врагами, и эта вражда окончательно прикончила, и так немногочисленный, род волколаков.

Поэтому дед заклинал ни в коем случае не трогать проклятый металл.

Я слушала бабушкины истории и думала, что сейчас совсем другое время, и если я заберу немного золота, то родители смогут его продать, и мы купим папе мотоцикл, а маме ковер, о котором она так мечтала. Может быть, если останется немного денег, мне купят часы и новую готовальню. А если спросят, откуда у меня золото, то скажу, что просто нашла и все. Меня ведь никто не будет подвешивать на дыбе. Во всех фильмах про милицию милиционеры очень вежливые, даже с преступниками, а я ведь не преступница.

Убедившись, что я прониклась ее словами, прабабушка полностью переключилась на учебу. Я же осваивала ее науку очень быстро, и она не переставала этому удивляться.

Мне же казалось, что я не учу новое, а просто вспоминаю то, что когда-то знала, просто все это находилось под флёром тайны — тяжелым плотным покровом, лежащим на моих знаниях. А бабушкины слова просто понемногу отворачивают этот покров.

Когда я сказала об этом, она прошептала:

-Ленка,— это память рода в тебе пробуждается. Ох, надо бы осторожней быть! Как бы чего не вышло худого!

С этого времени она стала еще более озабоченной и каждый день допрашивала меня, не хочется ли причинить, кому ни будь зла, не появлялись ли искры в моих ладонях, если сержусь.

Когда я просила ее объяснить, что она, собственно хочет выяснить, бабуля замолкала или отделывалась ничего не значащими объяснениями.

Понемногу она стала приглашать меня, когда к ней приходили женщины, и я сначала смотрела, а потом все уверенней стала лечить большей частью надуманные, а меньшей настоящие болезни.

Бабуля была довольна. Поток желающих получить совет или лечение намного возрос. А каждый посетитель оставлял рубль или трешку. Не все ведь могли, как председатель колхоза, выложить сразу сто рублей. Большинство колхозников таких денег и не видело. Когда я спросила бабушку, почему ей не платят пенсию, она засмеялась.

-А за что платить? Когда всех в колхоз согнали, меня никто не трогал, потому, как старуха. Лет мне было под девяносто, да и боялись активисты сглазу, не меньше чем все остальные. Вот так и получилось, что пенсии мне не полагается.

Я знала, что мама каждый месяц посылает прабабушке десять рублей, и решила, что не буду просить часы, и готовальня мне не так уж нужна. А деньги я пошлю бабуле, чтобы она могла покупать свои любимые подушечки и селедку. Ей я, конечно, ничего не сказала. Мне еще предстояло как-то незаметно пронести самородок домой из Заповедья и где-нибудь заныкать.

С учебой и лечением отдыхать совсем не получалось, хотя вечером часов в шесть вечера я ухитрялась сбегать на озеро и искупаться. Вот только общаться по нормальному с девчонками уже не выходило. Они меня вроде не боялись, но все равно таких, как раньше откровенных разговоров у нас не было. Да и мальчишки, ко мне особо не лезли. Если Ирку с Машкой они хватали в воде за ноги, могли сдернуть, вроде бы нечаянно лифчик, то рискнуть проделать такое со мной, никто не отваживался. Я, правда, сама была виновата, когда при всех сдернула в воду лодку, которую они еле сталкивали втроем. Парни тогда понимающе переглянулись и с этого момента все их шутки закончились.

Когда бабушка решила меня оставить до сентября я написала маме письмо, где сообщила, что очень довольна этим обстоятельством. Мама в ответ разразилась письмом, на четырех страницах которого грозила разными карами, но во втором письме про них уже не вспоминала, только напомнила, что к первому сентября я должна быть дома.

Насыщенные учебой и лекарскими делами, июль с августом пролетели незаметно

Хмурым дождливым утром я попрощалась с бабулей, мы долго обнимались, плакали, и потом, пока телега, на которой я ехала с дедом Евсеем не скрылась из вида, она стояла у калитки и махала платком.

Я хлюпала носом еще долго, и перестала только, когда мы въехали в лес. Там у приметного места попросила остановиться.

Дед Евсей хмыкнул и сказал, что нужно дома в нужник ходить. Но, тем не менее, лошадь придержал . Я прошла метров сто в глубь леса и вытащила из дупла золотой самородок, завернутый в тряпицу.

-Лена! Ты случайно не спишь? — прозвучал у меня над ухом голос попутчика,— я тебя спрашиваю, а ты не отвечаешь.

Я очнулась от своих размышлений и слабо улыбнулась.

-Нет, Паша, не сплю.

Тот обиженным голосом заявил:

-Оказывается, ты меня совсем не слушала!

Чтобы ничего не доказывать, я просто повторила ему все, что он мне рассказывал последние пару минут.

-Вот же паразит, — думала я про себя,— как надоел со своими линзами телескопами. Хорошо, что скоро выходить.

Парень смотрел на меня, открыв рот.

-Лена у тебя же идеальная память! Я сам не смог бы так повторить свои слова! — воскликнул он.

-Тренируйся,— фыркнула я, — может, что получится.

Сама же в это время бросила взгляд в окно, в котором мелькали домики очередной станции, и решила, что можно собираться. Через сорок минут я буду дома.

За эти сорок минут Паша достал с просьбами написать ему мой адрес, он якобы так проникся моими талантами, что будет писать мне письма. Я сначала не хотела этого делать, а потом написала ему адрес Валькиной общаги в Выборге, пусть она со своими подругами сочиняют ему ответы, если, конечно, он не выкинет адрес сразу, как сойдет с поезда на Московском вокзале и выйдет на площадь Восстания.

Поезд замедлял ход, я вытащила свой потрепанный рюкзачок и пошла к выходу.

В рюкзаке среди моих, ставшими маловатыми платьев и блузок, лежал тщательно замотанный самородок.

Паша увязался за мной, и все пытался помочь спуститься со ступенек.

Я вышла на перрон и, махнув ему рукой, быстрым шагом пошла к входу в туннель.

Когда вышла на привокзальную площадь обнаружила, что дождь идет еще сильней. Поэтому решила, что можно поехать домой не на автобусе.

Отстояв короткую очередь, я залезла в "Волгу" и назвала адрес. Шофер включил счетчик, и я впервые в жизни поехала домой на такси. Поездка заняла всего пять минут.

Заплатила по счетчику шестьдесят копеек, и довольная, побежала к подъезду. В кошельке оставалось еще целых полтора рубля.

Дома, конечно, никого не было. Как обычно, я достала ключ из-под коврика и открыла дверь.

В квартире ничего за это время не изменилось, даже пахло, как раньше. Проходя мимо трюмо, я по привычке посмотрелась в него. Рюкзак выпал из моих рук. Из зеркала на меня смотрела незнакомая стройная девушка. Вроде бы я, а вроде и не я. Рукава платья, которые были мне немного длинны, сейчас выглядели на три четверти. И само платье полностью открывало колени. Меня даже бросило в краску, когда я вспомнила взгляды соседа по купе.

-Вот же дура! За два месяца, привыкла не обращать внимания на внешность,— пришло мне в голову,— за все время в зеркало только два раза смотрела. Что же делать? Мне же в школу не в чем идти!

Немного подумав, я ринулась к своему шифоньеру, и точно! В нем висела новая школьная форма. Обо всем забыв, я начала ее примерять. Покрутившись снова у зеркала, решила, что кое-что надо будет подшить, сделать глубже вытачки, а так вполне прилично.

-Какая мама молодец! — подумала я и, повесив форму в шкаф, принялась за неотложные дела.

Разобрала рюкзак, разложила вещи, заварила чай, а когда уселась за стол, мне показалось, что все, что со мной произошло этим летом, просто приснилось. И только увесистый самородок на столе подтверждал, что все было на самом деле.

Однако рассиживаться было некогда. Скоро придут родители, и надо включаться в будни— разогревать ужин. Пошарив по холодильнику и буфету, я нашла, все, что мама приготовила к моему приезду.

Поставила разогреваться картошку с мясом на газ и начала резать салат.

Когда вытирала глаза после резки лука, в прихожей раздались шаги. Я бросила нож и побежала встречать маму. Следующие пять минут мы обнимались, целовались. Потом передавала приветы от бабушки и вытащила из рюкзака огромный пакет сушеных грибов.

-Понятно,— с улыбкой заметила мама,— пишут по Северо-западу неурожай грибов, а у бабушки Аглаи, как всегда полные корзины.

-Конечно,— подтвердила я, не вдаваясь в подробности, что все грибы собрала за час в Заповедье. А потом несла домой две огромных корзины замаскированные листьями.

Именно в этот день я и ухитрилась незаметно для бабушки вынести небольшой самородок. Хотя он был небольшой только по размеру. На дореволюционном бабушкином безмене он вытянул на три фунта.

Мы не успели закончить с поцелуями, как домой зашел папа.

-Ну, что наша лягушка-путешественница приехала?— спросил он уже от дверей.

Увидев меня, он восхищенно завопил:

-Мать, ты только погляди на Ленку — красавица! Софи Лорен отдыхает вместе Лоллобриджидой!

Мама укоризненно глянула не на меня, а на него. Папка, не обращая внимания на мамины взгляды, подошел, обнял меня и закружил по комнате.

Однако, так легко, как раньше, ему это не удалось.

Он поставил меня на пол и с удивлением сказал:

-В тебе доча весу хорошо прибавилось, чем это тебя там Аглая Никаноровна откармливала!