Культурный обмен

Нам останемся, в лучшем случае, мы.

(с) Мельница

Конь пошел крупной рысью прямо зверюге в лоб — весил он самую малость меньше тура и не пугался наставленных длинных рогов. Не первый раз рыжий ходил на острия и хорошо понимал: в миг удара нужно крепко стоять на земле. Остальное сделает всадник.

Всадник склонил длинное копье в точно угаданных двадцати шагах; летящий навстречу тур смазался в черное пятно. Только и всадник не первый раз прижимал копье к телу, и потому не взял широкий наконечник-листорез. Многолетний опыт направил граненую иглу в почти невидимое пятнышко между лопаток тура, ходящих крыльями; вот задние ноги очередной раз чуть подбросили тура в прыжке, и тело его на один вдох показалось выше непробиваемого черепа, как Солнце над горой...

Едва заметное касание пяток — обученный конь делает громадный прыжок — острие копья входит в чернокаменный загривок!

С хрустом лопается пустотелое древко, но всадник все же подскакивает на седле. Окажись копье крепче нужного, вылетел бы камнем. Конь без команды поворачивает влево, выводя всадника на удар чеканом.

Но тур уже рушится, комкается, идет кувырком через спину, окончательно загоняя обломок глубоко в тело; и конь, продолжая выученное движение, заходит кругом по заснеженной поляне, и облегченно выдыхает всадник.

От серой зимней опушки осторожно приблизились еще двое верховых — в мехах поверх пластинчатой брони с наведенным золотом узором; в боевых остроконечных шлемах. Всадник повернул к ним рыжего жеребца, принял длиннополую шубу черного меха, накинул поверх белой рубашки, нахлобучил высокую шапку и сделался неотличим от подъехавших как одеждой, так и лицом: любой сказал бы, что тут отец с двумя взрослыми сыновьями.

— Разреши спросить, отец?

Всадник, еще выдыхающий напряжение охоты заметным столбом горячего пара, только кивнул.

Мужчина, подавший шубу, прижал руку к груди в знак уважения:

— Отчего листовой наконечник не брал? Надежнее подрезать, утомить, и потом уже копьем в бок.

Всадник сглотнул — и оба сына поспешно выдернули серебряные флаги с чеканкой, протянули; отец взял правую, подогрел горлышко рукой. Пил долго, запрокинув лицо к синему небу, к алой луне, обещающей предутренний мороз.

Кони шагом двинулись к опушке и дальше, по лесной тропинке, на укрытую полянку к лагерю. Продышавшись, охотник вернул флягу:

— Сладковато на мои старые кости. Привез черного сухого, сейчас угостимся... Сын, лесного тура полосовать бесполезно. Степной бык, случается, уходит от боя — если матки с телятами уже далеко. Лесной не побежит никогда. Повредил бы мне Рыжего — а где я тут, на вашей лесной окраине, найду жеребца под мой вес?

По своим следам в неглубоком снегу выехали к шатрам; выбежали конюхи, приняли лошадей у братьев. Старший тотчас подставил руки лодочкой — отец спустился на снег плавно и важно.

— Старый стал... Так! Повара я привез — моим голосом говорит, его слушать! Яма с углями?

— Готово.

Вернулись конюхи, но всадник не выпускал уздечку из рук: Рыжий знал единственного человека и повиновался лишь тогда и постольку, когда и поскольку наездник не отходил далеко и не злился. Конюхи ловко и бережно сняли седло и подпруги, обтерли жеребца — охотник все время держал коня за стальные цепочки, потому как обычные поводья Рыжий располовинивал одним рывком головы.

Пока коня наскоро чистили — скорее, расчесывали — победитель тура приказывал:

— Наконечник пусть Хальдар осмотрит, если в дело, так пусть на новое же копье и ставит, нет — он знает, куда. Альгейр!

Подбежал колобок-повар, даже в сыром холоде зимней ночи резко пахнущий пряностями, обозначил поклон и выдохнул:

— Все готово, за быком уже мальчишек послал. Голову?

— Голову Солнцу, на рассвете. Сыновьям по уху каждому, мне — хвост. Пока ждем, подай нам южного черного чуть-чуть... Кувшинчик.

Поглядел на сыновей:

— Вижу я, что не ради тура редкого вызвали вы меня сюда под самый мороз.

Братья переглянулись, и тот, что подавал флягу, с поклоном указал рукой на шатер:

— Камень колдовской цел еще, побеседовать сможем.

— Даже так? — отец выпрямился. — Исавр! Меч мне, и Хальдара сюда, немедленно.

Левой рукой сгреб поданные ножны, накинул перевязь. Отвел Рыжего в загон из трех поваленных лесин, сдвинутых тесно, чтобы жеребец не разогнался и не выпрыгнул. Потрепал по гриве, поговорил успокаивающе. Своими руками накинул теплую попону, сам же лично вынул стальные удила, сам же насыпал полную колоду зерна. Устроив коня, прошел в шатер, кивнув младшему сыну, почтительно придержавшему полог.

Для сбережения тепла шатер выстроили в три слоя; между первым и вторым слоем ходила стража. Между вторым и третьим ночевали слуги.

Внутри же третьего круга неярко и тепло горели угли; кованая дырчатая линза жаровни светилась оком подземного зверя.

Старший сын подвинул отцу единственный в шатре раскладной стул — ради преклонного возраста, со спинкой, сам же сел просто на толстенную кошму, скрестив ноги.

Младший сын подошел к амулету и заученным жестом опустил над говорящими четвертый полог — невидимый купол тишины. Словно бы поддавшись волшебству, никто не начинал беседу. Вошел повар и принес кувшин, три золотых кубка. Поставил на сундук перед старшим и молча исчез.

— Пока Хальдар идет, — младший короткой улыбкой извинился за нарушенную тишину, — скажи, отец. Правду ли поют, что в походе на юг ты один все войско кормил охотой?

— Истинную правду, сын. — Отец улыбнулся и разлил по чашам вино:

— Пробуйте. У вас такого точно не ставлено!

Сыновья вежливо пригубили по капельке. Отец, нарочито не замечая их озабоченности, выпил чашу полную, разулыбался:

— Только того не поют, что все войско мое состояло из дюжины. Сегодня из них всего и живы Хальдар да Исавр. Я охотился потому, что не нашлось на мой рост ни кольчуги, ни даже толстого халата. Из каждой стычки со степняками получали мы прибыль немалую: по десяти, и по пятнадцати, и по двадцати стрел привозили мои парни в стеганых поддоспешниках, наконечников каждый день выковыривали по две мины весу, а когда и вполтретьи! Мне бы в том ливне стрел без брони карачун тотчас; поневоле охотился и кашеварил... Сын, а что это ты про старину стародавнюю вспомнил?

Вошел Хальдвар, поклонился молча, коснувшись рукой пола у ног сидящего. Исавр выдернул длинный прямой клинок и пошел охраной между шестяных стенок шатра.

Младший обновил заклятье тишины. Старший брат выпил свою чашу и стукнул ею о сундук:

— Ты говори.

— Отец, а ты же нашу маму из того набега привез?

— Ну так... Ах ты, вот оно что! Вы ее нашли?

Братья переглянулись, и старший нахмурился:

— Да. Мы нашли Златку.

Хальдвар вскинул голову, но сдержался. Отец выпрямился у центрального столба шатра и тут всякий бы увидел, что ростом он превосходит всех на голову, а шириной плеч даже в своем возрасте может поспорить с толщиной бедра любого из трех мужчин.

— Вы нашли Златенику из дома Зимнего Сна, младшую внучку последнего князя? Вот как! Судя по тому, что ее похититель еще не кормит падальщиков, тут какая-то сложность... Попробую догадаться... — старший вытянул на пол-пяди клинок и вбросил обратно. Братья поморщились. Хальдвар потер пальцами веки, а потом и виски.

— Ее похититель слишком силен? Отметаю. Окажись он сильнее княжества, зачем бы ему прятаться в здешних лесах, удаленных от жилья Пан ведает насколько. Ее похититель угрожает ее убить? Что мешало ему выполнить угрозу полгода назад? Когда пропала Златка?

— Летом, отец. Точно на середине лета.

— Вот. Половина солнцекруга... Что же остается... Хальдар?

— Господин, тут лишь одна причина. Твоим детям похититель зачем-то нужен.

— И поэтому вы спрашивали про южный поход, из которого я привез вашу мать... Понятно!

Старший удовлетворенно разгладил пальцами лицо, сел на креслице, разлил по кратерам вино. Хальдару посуды не хватило — без тени смущения он подставил сложенные в горсть ладони.

— Итак, Златка сбежала с этим парнем — так же, как ваша мать сбежала с юга на седле моего коня. Вот о чем вы загадочно сопели и отмалчивались всю осень. Вот откуда ваша изумительная обходительность и сыновняя почтительность...

— Виноваты, отец.

— Конечно, виноваты. Старый Горлойс, герцог и Страж Севера, сыну коего из нашего рода обещана невеста, до сих пор смотрит на меня жабой.

Братья прыснули. Хальдар скоренько допил вино, чтобы не расплескать его смехом.

— Ну похож на жабу, да. И удушить может, не сомневайтесь. Отчего, полагаете, соль вздорожала на полтора обола?

Отец разлил еще по кратеру. Старший сын откопал в сундуке чашу Хальдару:

— Не золото, но уж не побрезгуй.

— Ну, за находку!

Выпили.

— И теперь ваш старый батюшка, выходит, на что-то годится? Рассказывайте! Без утайки!

Старший опять посмотрел на младшего:

— Брат, говори.

Младший вздохнул:

— Точно в середине лета из женского терема поднялся дым великий, здорово вонючий. Сдумали, магический — ан колдун сколь ни чаровал от огня, не помогло, дым валил плотной тучею. Поднялся крик: “Пожар! Горим!” — теперь-то я понимаю, что подсылы кричали. А тогда девки во двор выбежали, а все в дыму... Туда-сюда, младшей княжны и недосчитались. Оставила, конечно, письмо: “Люблю, жить без него не могу” — ну да откуда знать, своей волей писала либо же под принуждением; не то и обманули малолетку... В чем ином хитрые, а в любви, отец, сам же ты нам рассказывал, девки не думают вовсе, тут все на веру.

Рассказчик облизнул губы, и отец налил всем еще по чуть-чуть. Выпили. Поглядели на мечущиеся алые блики, на пару сундуков, на блестящее вокруг оружие и доспехи.

— Вы же не на охоту все вытащили, — кивнул отец. — Значит, рядом?

— Истинно так, батюшка. — Старший махнул рукой к невидимому за тройными стенками рассвету. — Над обрывом старая разбойничья башня. Жил там до сей поры Торсфени Сучий Хвост, а жил с ежегодного налета на прииски. Зло и жестоко поступал с деревенскими — те нам его и выдали. Собирались мы уже послать на него людей, ан тут колдун из гильдии указал, что Златка поблизости. Принялись мы искать втрое бережнее, не спугнуть бы. Что ж, нашли мы Торсфени. Висит он выше всех на громадном хвоще в полудне пути отсюда к полуночи. Вся шайка висит подле него по достоинству. Низ весь объели звери, но лица хуторяне опознали твердо, а выжившие стражники с приисков то подтвердили.

— А в башне, получается...

— А в башне живет похититель. Четырнадцать их ватажников, сам он атаман и Златка с ним.

— Так что же вы не взяли его до сих пор? Закон что говорит?

— Закон говорит: кто взял жену не по достоинству, тому детородное все отсечь, дабы не размножался впредь. — Старший не в очередь налил себе из кувшина, выпил:

— Только я мыслю, парню тому за одного Хвоста исполать, ведь пять лет наши прииски шарпал. Местные сказывают, новый хозяин башни держит своих людей в строгости. Посылал я разведать — чисто живут, баню топят, брони надраивают.

Хальдар ухмыльнулся:

— У атамана хоть жена есть. А ватажникам только брони и надраивать.

Просмеялись. Выпили еще.

— И вот, — старший утер губы, — что выходит. Он тут если утвердится, уже дети его могут округу понемногу под себя взять. Где лаской, где строгостью, где защитой, где хитростью. А по Златенике родня у него добрая. Вот оно и владение, вот она и барония, коли южными словами. Верно рассчитал и храбро выполнил. Одно, что увез девку; а иное, что Торсфени кормил три дюжины хорьков, наш же зятек управился с врагом на его же земле вдвое меньшими силами. Неприбыточно такого тура холостить, господин отец наш великий князь!

Великий князь покачал кувшином и выплеснул подонки на раскаленную жаровню — от нее сразу же сильно запахло вишней.

— Так, говоришь, над обрывом?

* * *

Над обрывом поутру вытянулись тени ближнего леса; черные верхушки плавно загуляли под ветром. Башня гляделась рассевшейся квашней, и только со ста шагов опытный глаз ухватывал свежие куски кладки, чуть отличающиеся по цвету швов. Клали на глине прямо из-под обрыва; да крышу сделали не над верхом, а над вторым ярусом, чтобы новым шатром выше зубцов не светить, беды не накликать... Без толку: судьбу на кривой не объедешь, на прямой не обгонишь. Черная весть всю ночь летит, радость еще в обед поспит...

Выехал по заснеженной, с начала зимы не чищеной, тропинке рыжий конь — громадный конь, завидный конь лучшей боевой породы, не всякий воин такого прокормит и даже не всякий герцог южан... Горлойс так и пробовать не станет: жаба, как она есть.

На седле посеребреном, княжеском, высился наездник ростом с копье обычного воина; прямо сидел, поводьев почти не касаясь: и конь обучен голоса слушать, и руки в бою для меча.

Только выехал гость без оружия. Ну, родовой корд, понятно. Шапка меховая, алый плащ, штаны на ветру парусами шелковыми лопочут. Сапоги зелена сафьяна. Золотые стремена разноцветной финифтью играют, аж отсюда видно — а больше-то и ничего.

Могучий конь легко прошел снег человеку по колено, замер перед въездом. Всадник свистнул по-соловьиному, крикнул по-командирскому, едва не обсыпав снежные натруски с толстого промерзшего парапета:

— Эй там, в башне! Выгляни на два слова!

Между зубцов показался силуэт — шлем блеснул да пластины на груди, только и разобрать.

— Атамана позови!

— Атаман висит на хвоще. Тут, недалеко к северу. Я владетель башни по мечу.

— Назовись.

— Год не прошел, величаться рано.

Конь подошел еще ближе. Теперь всадник мог обойтись просто громким голосом:

— Тогда и я не назовусь. Ну да ты у Златки спросишь, она-то тебе все объяснит. Закон тебе известен?

Владетель замолчал. Князь подвел коня еще ближе, но выражения лица собеседника все не мог разобрать.

— Слышишь меня, осмотрительный владетель?

— Слышу! Ладно мне душу травишь — ей не трави, тоже слушает ведь.

— Знала, за кого шла — пускай слушает! Ин дело семейное! Скажи мне, безымянный хитрец... В самом ли деле ты совершил преступление, за которое положено... Знаешь, что. Признаешь ли вину?

— Не признавал бы, так полный терем свидетелей!

Рыжий конь похрустел снегом. Всадник чуть понизил голос:

— А сыновья мои закона выполнять не хотят. Чать, не дикие, о любовь ноги вытирать. Но то детишки. Я прожил на свете чуть поболее и вот что скажу. Если мы сегодня вековой обычай переступим... Завтра люди спросят: может, нам и князя поменять? Может, нам и владетеля в башне кормить не надо? Сами себя защитим, сами над собой промыслим?

За время беседы как-то незаметно набежали тучи, лес нахмурился тоже. Снег понемногу поднимался на дыбы, белыми крыльями пробуя дерзких людишек, вторгшихся в ледяные пределы. Переждав сильный порыв поднимающейся метели, всадник сказал уже без наигрыша, громко и зло:

— Видишь, чего заварил, умник! Отменить приговор не в силах моих. Разве что выполнение отложить могу. Надолго.

Рыжий конь переступил, фыркнул и заржал, чуя надвигающийся буран. Всадник погладил гриву, похлопал коня по шее. Снова поглядел на башню и рявкнул:

— Так дай же мне повод! Весомый, дорогой повод отложить казнь лет на сто! Такой повод, чтобы я мог и собаке, и императору в два слова объяснить, почто тебя, Оркова сына, милую!

И потянул повод, разворачивая коня.

— Постой! Постой, великий князь! Есть у меня откуп, императора достойный! Вот, гляди!

По взмаху руки невидимая катапульта из каменной короны выметнула некую вещь. Вещица та пролетела над головой могучего жеребца, но кануть в сугроб не успела: великий князь перехватил ее с достойной внука ловкостью.

И озадаченно завертел в руках. Плоская коричневая чаша... Скорее, металлический бочонок, высотой в пять раз меньше диаметра. Слабый запах алхимической кислятины.

— Эй, зятек! А что за оно ты мне скинул?

— Амулетом сим я и совершил преступление. Наполнил терем дымом поганым и вонючим — девки все наружу и повыбежали, стражи верные глазки ясные напрочь повыплакали... Амулет же мы унесли, тем и тайну сохранили.

Князь повертел почти невесомую плоскую бочку в руках, разглядывая непривычно-ровно выписанные черные знаки: “УДШ 320-23-84”.

С башни же долетело:

— А есть у меня на юге знакомые люди — они еще не такого достанут, коли заплатим. В гости не побрезгуй, буран переждать — ино чудеса услышишь! Дружба с теми людьми и есть мой выкуп!

Князь хмыкнул. Свистнул еще раз, махнул платком своим в лесу и снова повернул коня — теперь уже к башне, обитатели которой старательно раскапывали дверь. Что ж, парень и самом деле умным оказался. И сын молодец, почуял полезного для рода человека...

— Вправду хитер ты, зять. Поглядим, хватит ли у тебя ума обманывать не своих — а для своих. Пока же скажи, что тут написано? Заклинание?

— Не думаю. Продавец амулета сказал просто: дымовая шашка.

* * *

— Дымовая шашка... Егор, ты хоть и радист, а подумай! Точно больше ничего?

— Командир, ну что можно дымовой шашкой сделать, ведь не основать же династию! Ведь не ствол продал ему, и ни единого патрона! Христом-богом клянусь!

— Ты еще морским богом Руагату поклянись, мамой-старушкой и долей в добыче, романтик чертов! Никак невозможно, чтобы нам за одну-единственную шашку прислали полтонны одного только мяса. Не говоря уже про вино: мы до сих пор даже не знали, что черное сухое вообще существует!

— Ну... В общем, разговорились мы с тем парнем.

— Про что? Какого хрена из тебя клещами все тянуть надо!

— Да ни про что! Елки-палки, легенды пересказывали! Он там чего-то про князей нес, про аристократию.

— А ты?

— Ну, а я ему — “Богемское письмо”. Шерлок Холмс, Ирен Адлер, все дела. Чего ты пенишься, командир? Нормальный же культурный обмен!

Гомель

4 IV 2019 AD