После всех этих лет

Руперт Браго с трудом приходит в себя от тягучего сна, в котором он пытался голыми руками проломить толстый лед на заевшей крышке анабиозной камеры, и тут же заходится в хриплом кашле. Зрение подводит, слезные протоки выделяют слишком много жидкости, и вместо четкой картинки глаза различают впереди лишь две расплывчатые фигуры. И не мудрено.

Ведь сколько лет прошло, сколько долгих лет...

— Что с ним? — Руперт едва слышит резкий вопрос, видимо, слух пострадал еще больше. Пробитая еще на Ганимеде барабанная перепонка никак не желает восстанавливаться. Вопрос адресован не ему, и силуэт слева раздраженно взмахивает руками.

— Черт его знает. Общие показатели в норме. Ну, насколько это возможно в его-то состоянии.

В нос бьет омерзительное зловоние — чувства включаются как-то странно, одно за другим, да еще и с разной интенсивностью. Какая-то кислая гниль, словно на неделю забыли кастрюлю с густым мясным супом на звонкой июльской жаре. Слух тем временем опять берет выходной, голоса сливаются в неразличимый гул, монотонный и раздражающий.

Браго с трудом шевелит пальцами, будто он космонавт внутри могучего звездного корабля и в состоянии подкрутить верньеры вручную, уменьшить чувствительность и выровнять курс. Медленные электрические импульсы текут в странном здешнем воздухе, искажаются и не дают результата, руки едва дергаются, но фигуры впереди все равно замечают их, пригибаются, входят в фокус.

— Гляди-ка, это что, язык жестов? Скажи, похоже на чертового мима из старых комедий?

— Заткнись, придурок.

"Вы не должны быть так грубы друг с другом", — думает Руперт Браго, медленно и затрудненно моргая. Осязание вроде бы вернулось, но ощущается вполсилы — будто его всего укутали в мягкую вату, словно музейный экспонат. Что ж, в известном смысле так оно и есть.

После всех этих лет, этих долгих лет...

Он с содроганием вспоминает одинокий пылающий рассвет на Венере, ледовую бомбардировку красных марсианских пустошей, затопление кратеров первой неохотной водой, холодные недели в астероидном поясе. Сверкающая красота вечных звезд, плывущих в черном океане пустоты. Руперт почти задыхается от воспоминаний, в груди болит и скрежещет.

— Да у него же даже глаза глядят в разные стороны. Мозг отказывает. Может, вызвать бригаду, как инструктировали?

— Подожди! Не надо об этом... Лучше дай ему попить. Если глотательный рефлекс сохранился — он еще не совсем овощ. Ну, а если это очередной инсульт или мозговая травма...

В губы тычется гладкий стеклянный край, сухие губы чувствуют влагу. Руперт Браго хочет пить, он помнит — глубокий анабиоз сопровождается обезвоживанием. Он размыкает челюсти усилием воли, но нервы у корня языка не отвечают на призыв, у них уже свои дела, и мозг им больше не хозяин. Теплая вода выливается из уголков рта на прикрытую одеялом грудь.

— Твою мать! — в голосе больше нет превосходства, там слышится нарастающая паника. — Маришка, дьявол, вызывай медиков! Деду совсем худо!

"Не волнуйтесь так, — хочет сказать Руперт, но язык не шевелится, и изо рта доносится только животное мычание. — Мой полет закончен. Вы же..."

Он смотрит прямо перед собой, но веки подергиваются в несинхронном тике, и разглядеть не получается уже почти совсем ничего, только суетливые силуэты, которые то приближаются, то исчезают в темной приближающейся глубине. "Как планеты, — вспоминает, наконец, Руперт Браго, старый пилот, отправляющийся в свое последнее путешествие. — Они вращаются и сияют. Как мои внуки".

Кто-то падает перед ним на колени. Тонкие руки обхватывают костлявые плечи, обоняние чувствует резкий химический запах — духи? Женщина?

— Деда! Деда, не умирай! Пожалуйста!

"Все в порядке, — думает Руперт. Медленно пульсирует перед сморщенными веками мягкая темнота. Все же он сохранил сознание почти до самого конца. Центр управления может гордиться этим выпуском. — Полет нормальный".

Последняя миссия, после которой можно отключать компьютер — передать этим глупым и грубоватым, но все равно любимым ребятам самое главное, что он понял, когда кресло второго пилота столкнулось с ревущими протуберанцами нейтронной звезды, его личного белого карлика, и прозрачным яростным пламенем вспыхнула синтетическая ткань, обнажая стальной каркас, когда плавились стекла рубки и струями синих фейерверков искрила рассыпающаяся прямо в руках аппаратура.

— Берегите... друг друга, — говорит Руперт Браго, пока управление еще находится в его скрюченных от артрита пальцах. И улыбается влажными от воды губами. Он успел. Он смог сказать все, что нужно.

Ведь старость — это все равно что летаргический сон для пилота дальнего разведчика, выработавшего ресурс, когда давно закончилось горючее, и жёсткая радиация начинает проедать дыры в твоем скафандре. Запасной аэродром для угасающей личности, тормозной путь для аварийно садящегося шаттла.

Движение замедляется, шасси компенсируют неровности полосы, пилот откидывается на пропахшую потом спинку кресла и облегченно вздыхает. Он заслужил это.

Отдых.

И забвение.

После всех этих лет.

* * *