Индонезия (рабочее название)

#Обновление 21.10.2018

12. Индонезия. Мятеж на Суматре.

К оглавлению

Как уже было сказано ранее, во второй половине 50-х годов Индонезия испытывала не только национальный и экономический подъем, вызванные вступлением в ВЭС и установлением тесных экономических, культурных и научно-технических связей с СССР, но и столкнулась с тяжелым политическим кризисом внутри страны вызванным обострившимися внутренними противоречиями между различными политическими, социальными и религиозными группами. Основным конфликтом служила смута на Внешних Островах (традиционное название для всех островов кроме Явы), где после отставки кабинета министра Хатты состоявшейся 1 декабря 1956-го начались партикуляристские выступления военных и гражданских чиновников, предлогом которым служили несколько ключевых причин.

В первую очередь недовольство на местах обуславливалось исторической несоразмерностью экономического и культурного развития Явы и остальных островов, которая досталась новой власти в наследство от голландской колониальной системы. Голландцы, как порядочные колонизаторы, отнюдь не заморачивались развитием территорий, которые рассматривали лишь как источник полезных ископаемых и ресурсов, в противовес Яве, бывшей сердцем их колониальных владений и на которой проживало большинство белого населения. Здесь располагались главные органы голландской администрации, большинство образовательных и медицинских учреждений, промышленный центр, в противовес остальным островам, которые могли похвастаться в основном плантациями или добывающими предприятиями, доходы от которых уходили на Яву. Это создавало дисбаланс не только между уровнем жизни яванцев и островитян, но порождало своеобразные отношения центр-окраины, знакомые современным россиянам по лозунгам «хватит кормить Кавказ» и «москвичи совсем зажрались». Естественно, что подспудное недовольство усиливалось эксплуатацией неравенства в политических целях, которую практиковали различные политические силы в стране.

Другим развивающим центробежные политические силы фактором послужил переход от изначально федералистского государственного устройства Республики к унитарному. Основы федерализма были заложены ещё голландцами во время народно-освободительной войны (РИ — до 50-го Республика Индонезия именовалась Соединённые Штаты Индонезии). Голландцы рассматривали подобную меру как возможность сохранить раздробленность своих бывших колониальных владений и свое влияние на каждое из них по отдельности. Такой настрой встретил яростное сопротивление «унитаристов» представленных коммунистами, социалистами, частью умеренных мусульман и националистов. Ответной реакцией по стране в начале 50-х прокатилась череда мятежей против централизации страны. И хотя в итоге все они были подавлены, а 16 августа 1950-го года была провозглашена Унитарная Республика Индонезия, под государственное устройство надолго была заложена мина замедленного действия.

Ещё одним разобщающим фактором являлись разногласия религиозного характера. Индонезия, будучи страной с преобладающим мусульманским большинством тем не менее обладала значительными конфессиональными диаспорами, в первую очередь христиан, составлявших значительную (по разным оценкам от 6 до 15%) долю населения, проживавших в основном на Внешних Островах (здесь и далее это все острова кроме Явы). Партикуляристский и даже сепаратистский настрой, проявлявшийся христианами объяснялся в основном тем, достаточно привилегированным, положением, которое они занимали в эпоху голландского колониального господства. Из христиан в основном набирался колониальный административный аппарат и голландские колониальные войска (KNIL), которые и составляли костяк восставших в мятежах начала 50-х. По обретении же Индонезией независимости положение свое христиане утратили, колониальная армия распущена, а в некоторых местах даже прокатились погромы, к тому же новые власти на местах, из числа мусульман, частенько не упускали случая оттянуться на христианах и за прошлое и за мнимое. Другим элементом противостояния служили противоречия между самими мусульманами, в среде которых можно было выделить два социальных слоя, первый представляли «сантри» — ортодоксальные, религиозные мусульмане, проповедовавшие строгое соблюдение обрядности и ритуалов, склонные к догматике и проповедовавшие жизнь в морально-правовой системе шариата. Это меньшинство было представлено в основном выходцами из мелкой буржуазии и зажиточного крестьянства и составляли большинство мусульманских политических партиях страны, в частности наиболее влиятельной Машуми. Они же пополняли собой ряды радикальной террористической организации Даруль Ислам. Большинство же мусульман Индонезии составляли «абанган», номинальные, светские мусульмане, не тяготевшие к излишней религиозности, в среде которых ислам принимал даже причудливые формы смешения с традиционными, древними верованиями, даже политеизмом и принимавшие как основополагающее — традиционное светское право — адата. Абанган были в основном выходцы из низших слоев населения, пролетариат, крестьянство, военные. При этом противоречия между различными социальными группами мусульман были даже острее чем межконфессиональные («хуже только коммунисты»).

И наконец, острейшим являлось противостояние между военными и гражданскими с одной стороны и военными между собой с другой. Здесь необходимо сделать отступление и дать некоторые пояснения такой организации, как ТНИ (Tentara Nasional Indonesia — Национальная Армия Индонезии), без понимания чего невозможно будет разобраться в причинно-следственных связях дальнейших событий. Вооруженные силы Индонезии в описываемый период представляли собой сложно организованную структуру, формально и фактически занимавшую обособленное положение как по отношению к остальным органам государственной власти, так и роли, которую армия играла в политической жизни страны. Корни этого, во многом уникального, положения лежат в истоках национально-освободительной борьбы, которую вел индонезийский народ (400 народов, если быть более точным) за свою независимость от голландских колонизаторов. Для партизанской в прошлом армии, которая по сути завоевала и отстояла независимость страны практически самостоятельно, без опоры на правительство и помощи извне, привыкшей к широчайшей автономности в административно-хозяйственном плане и тяготевшей к самоуправлению на местах, в том числе гражданским хозяйством (таковы были реалии послевоенной разрухи в Индонезии, где армия на местах зачастую служила не только единственным представительством центральной власти, но и по сути брала на себя обязанности органов исполнительной власти и судебной) стремление гражданских политиков и бюрократов ограничить ее влияние рассматривалось как покушение на основы сложившегося порядка вещей. Армия обвиняла гражданских государственных деятелей в ошибках и нерешительности, те в ответ обвиняли военных в нежелании соразмерять свои амбиции и взгляды с текущей политической реальностью. Помимо этого, в армии находили широкий отклик идеи, выдвинутые тогда ещё полковником Насутионом, о том, что индонезийская армия, это самостоятельная политическая сила, которая должна была быть представлена во всех без исключения институтах государства, органах власти и управления. Армия даже была представлена в политике партией ИПКИ («Ассоциация сторонников независимости Индонезии», за глаза называвшейся «партией ветеранов). Кроме этого имел место и конфликт внутри самих вооруженных сил, представленный ультраправыми выходцами из бывшей голландской колониальной армии (KNIL) и созданной японцами в годы второй мировой войны индонезийской националистической, коллаборационистской организации PETA (выходцами из которых были в частности Насутион и Сухарто) с одной стороны и участниками милиционных прокоммунистических формирований «масджаракат». Помимо противоречий, связанных с политическими предпочтениями, они также имели разные взгляды на облик вооруженных сил. Группировка Насутиона выступала за создание профессиональной армии, в то время как левые офицеры считали, что именно боевой дух вооруженного народа стал залогом победы в национально-освободительной войне и выступали против превращения армии в замкнутую обособленную касту, с особой моралью, ценностями, психологией и иерархией (то, что в итоге и произошло). Другим существенным фактором, повлиявшим на политический кризис второй половины 50-х служил культивируемый в армии патернализм, и так свойственный военным (слуга царю — отец солдатам, батяня комбат и т.д.), но в ТНИ, усиленный опытом автономной партизанской войны, он зачастую принимал формы практически феодальных отношений, когда личный состав становился больше предан своим непосредственным командирам, чем армии и государству в целом.

Подобное положение дел, как уже было сказано выше, служило причиной постоянных столкновений между претендовавшими на возвышение роли армии в жизни государства военными и стремившимися ограничить их влияние гражданскими политиками. Сюда же добавлялось стремление гражданских властей сократить оборонные расходы. Это было ещё одним необычным явлением, определявшим повседневную деятельность вооруженных сил, во многом похожим на положение российской армии, в котором она находилась после разрушения СССР до реформ 2000-х. Индонезийская армия в административно-хозяйственном смысле лишь частично опиралась на бюджетные дотации и больше на эксплуатацию «подведомственных» территорий, выступая на них не только как оборонительная сила, но и подменяя, а чаще дублируя исполнительную власть, что разумеется приводило к постоянным стычкам с реальными гражданскими органами исполнительной власти и полицией или наоборот. Кроме этого военные отчаянно сопротивлялись последовательному сокращению армии, численность личного состава которой в начале 50-х доходила до 400 тысяч человек, а в ходе реформ к 58-му должна была сократиться до 200 тысяч. Так как военная служба для многих являлась не только единственным источником пропитания и социального положения эти реформы во многом послужили первопричиной партикуляристских военных движений, в частности на Суматре, которую они задели наиболее сильно.

Пожалуй, поскольку данное повествование не преследует собой цели показать весь клубок противоречий и конфликтов разъедавших молодую Республику изнутри, на этом следует остановиться, указав лишь, что они порождали питательную среду, уже длительное время накапливавшую критическую массу для взрыва, который неминуемо должен был произойти, в виду отсутствия достаточных инструментов для их разрешения в сроки, возможные до наступления событий сообразно их историческому пути.

НА КРАЮ МЯТЕЖА

Первый звонок прозвенел в августе 1955-го года и был связан с личностью главного военного реформатора, идеолога и сторонника за «профессиональную» армию, Абдул Хариса Насутиона.

Генерал Насутион

Тогда ещё полковник Насутион умудрился в октябре 1952-го года серьезно накосячить, проявив неуместное рвение в деле отстаивания «чести» вооруженных сил перед собственным правительством, был снят с должности начальника штаба сухопутных сил и отправлен в отставку. Противники Насутиона в военно— политических кругах радовались как дети, больше всех был счастлив некий полковник Зулкифли Лубис. Во-первых, с Насутионом его связывала давняя и прочная «дружба», а во-вторых должность ИО начальника штаба сухопутных войск временно досталась ему. Однако радость была недолгой. Спустя три года Сукарно передумал и решил вернуть опального героя обратно. Это привело оппонентов кого в ярость, кого в панику. Одни боялись возвращения Насутиона, другие клеймили президента. Новый командующий, получив новые, широкие полномочия, решительно взялся за модернизацию армии. Нововведения Насутиона натолкнулись на сопротивление военных. В первую очередь это было связано с задуманной командующим ротацией старшего командного состава. Подолгу засиживавшиеся на одном месте региональные командиры начинали обрастать связями, коррумпироваться и проникаться сепаратистскими настроениями. Некоторые, как полковник Малудин Симболон на Северной Суматре, один из конкурентов Насутиона, претендовавший на пост командующего армией, уже проводили фактически независимую политику. Ротация (мутаси) должна была передвинуть этих офицеров с их постов и лишить сложившейся опорной базы и кормушки. Разумеется, такая политика не могла не встретить ожесточенного сопротивления. Быстро сложился комплот, который возглавил обладавший в таких делах изрядным опытом полковник Лубис, который не только был давним противником Насутиона, но и так же метил на место командующего, обязанности которого некоторое время исполнял. К бывшему ИО примкнули многие высокопоставленные офицеры, некоторые командующие военными округами, в частности «Борнео» и «Восточная Индонезия», а также большинство старших командиров прославленной элитной дивизии «Силиванги», в зону ответственности которой входила и столица. Офицеры были недовольны заменой предыдущего командира полковника Кавиларанга, харизматичного и популярного офицера, на одного из ближайших сторонников Насутиона полковника Супраяджи, «тыловую крысу», который пришел с должности помощника командующего по военной логистике.

Заговорщики не выступали за свержение правительства как таковое, но были настроены распустить кабинет Али Састроамиджойо, распустить политические партии, заменить Насутиона и помешать президенту продвигать левую повестку в политике. Они планировали расправиться с коррупцией в правительстве и установить теневой военный режим, смоделированный по примеру Насера, захватившего власть в Каире в 1954-м году. Более непосредственна цель заключалась в том, что-бы помешать приближающейся ротации региональных командиров. Примечательно, что Зулфикли Лубис и его единомышленники открыто встречались, чтобы обсудить мятеж. Подумаешь ведь, дело житейское.

Однако Насутион внимательно следил за деятельностью заговорщиков. Он и недавно назначенный командир «Силиванги», полковник Супраяджи провели тонкие переговоры, гарантирующие лояльность дивизии Западной Явы. В ходе инспекционных поездок по подразделениям «Силиванги» они сами вели переговоры и защищали правительство и себя. Супраяджи провел общее совещание командиров округа (дивизии) и прямо призвал своих подчиненных отказаться от переворота против правительства. 4 октября, накануне Дня Вооруженных Сил, Насутион издал приказ, запрещающий всему армейскому персоналу участвовать в какой-либо политической деятельности и учредил специальный комитет для расследования коррупции в армии и ненадлежащего участия в политике. Эти меры были безошибочно направлены на Лубиса и его друзей, вызвав метания и панику. В День вооруженных сил командир Богорского полка подполковник Ахмед Виранатакусумах озвучил политический памфлет с критикой любых политических партий, в котором обвинил политических лидеров в том, что они заботятся только о собственных интересах, наплевав на тяжелое положение простого человека. После чего вышел из заговора. После мероприятий Дня Армии командующий вызвал в Джакарту ещё двух главных заговорщиков, полковников Братаманггала и Сапари, под предлогом обсуждения поддержки молодежного движения на Западной Яве и тут же поместил их под домашний арест, у себя в доме и в доме своего заместителя Суброто.

бывший полковник Лубис

Занервничавший Лубис немедленно стал требовать освобождения уважаемых людей, угрожая в противном случае, что региональные командования Северной Суматры и Борнео выйдут из повиновения. Однако вместо этого в штабе были подготовлены планы ареста не только Суканды и Сапари, но и других участников заговора. В ответ Лубис потребовал от командующего 7-м Джакартским полком майора Джуро спровоцировать народное восстание в Джакарте, которое послужило бы предлогом для захвата правительства войсками «Силиванги» и красными беретами РПКАД. Командир Киребонского полка Кемаль Идрис, личный враг Сукарно, попытался 11 октября перебросить девять батальонов полка в Джакарту, но вынужден был остановиться, когда его войскам на марше преградили путь силы Богорского полка под командованием подполковника Виранатакусумаха, перешедшего на сторону центральной власти. До стрельбы не дошло. 16 октября Идрис снова попытался собрать войска, но безрезультатно, а на следующий день, командующий «Силиванги» полковник Супраяджи освободил Идриса, а заодно и командира 11 полка майора Суварто от занимаемой должности. 20 октября генерал-майор Насутион собрал конференцию старших офицеров для рассмотрения сложившей ситуации. Командующий согласился распустить непопулярный комитет для расследования коррупции в армии. 7 ноября Насутион вызвал Лубиса для дачи объяснений, а после того как Лубис ёмко и доходчиво объяснил, где он видел Насутиона и его приятеля Суброто, командующий отдал приказ о его аресте, хотя и не стал принимать немедленных мер, дав мятежному полковнику время удрать. Причиной проявленной пассивности было желание Насутиона разрешить кризис мирным путем. Крови в это раз удалось избежать, хотя Насутион и предпринял усилия по очистке армии от сторонников Лубиса. Было заменено большинство офицеров в штаб-квартире армии, полковник Ахмад Яни стал новым начальником оперативного отдела, полковник Ибну Сутово начальником административного отдела, полковник Мохаммед Джамбек — финансового и связей с общественностью. Джамбек был набожным мусульманином и яростным антикоммунистом. Насутион надеялся, что он поможет в переговорах с офицерами-сепаратистами на родной Суматре, но вместо этого Джамбек переметнулся к повстанцам. 28 ноября 1956-го премьер-министр Али Састроамиджойо, обвинил полковника Лубиса в государственной измене, выдал ордер на его арест и лишил всех званий. 30 ноября Лубис бежал на Суматру, под крылышко к своему корешу Симболону, с которым стал мутить новый мятеж.

Следующим шагом, на пути от партикуляризма к сепаратизму стало антиправительственное движение на острове Суматра, северном владении Республики и втором по размерам после Борнео. Суматра, начиная с 52-го года служила прибежищем для всех недовольных действиями центрального правительства, так же здесь действовали радикальные группировки фанатиков из экстремистской организации Даруль Ислам (Исламское Государство Индонезия) и сепаратистов, выступавших за независимость бывшего султаната Ачех, на северной оконечности острова, под руководством Дауда Беуреу. Несколько лет боевые действия на Суматре носило вялотекущий характер, фанатики-исмаилиты бегали по своим фанатичным делам, ачехцы больше мечтали о независимости, чем готовы были сражаться за нее, а местным военным было немного не до того, их самих нехило колбасило происходящими в армии военными реформами.

ЗООПАРК С СУМАТРЫ

К концу 1956-го года фокус беспорядков переместился на внешние острова, где квази-независимые региональные командиры видели победу Насутиона на Лубисом и последующую чистку как угрозу их собственным интересам. Провинциальные чиновники и местные командиры возражали против дискриминационной экономической и административной политики Джакарты и все более левеющей политики Сукарно. Примерно три четверти иностранной валюты правительства были получены от экспорта внешних островов, главным образом нефти, минералов, резины и копры. Структурный дисбаланс между политически доминирующей, но экономически слабой Явой и политическими маргиналами, богатыми экспортными ресурсами внешними островами вызывал все большее недовольство. Антипатия к Джакарте была особенно высока в Ачехе, на Западной Суматре, Западной Яве, Южном Борнео и Сулавеси, наиболее стойких исламских областях. К 1955-му году раздутые государственные расходы и безрассудная политика в отношении импорта увеличили государственный долг более чем в три раза, истощили иностранные резервы и привели к падению индонезийской валюты. Местные цены выросли более чем на 50% только за полтора года. При этом Суматра, насчитывая около двенадцати миллионов жителей из девяноста, приносила более 70% валютных доходов государства, в основном за счет нефтяных месторождений Пеканбару. Большое несоответствие между официальным и рыночным обменным курсом делало выгодной контрабанду рупии из Сингапура, где процветал большой спекулятивный рынок. Как убежище для контрабандистов всех мастей, Сингапур и его китайские торговцы наживались на всех сторонах бартерной торговли. Это вызывало возмущение как политиков, так и простых индонезийцев, и порождало ненависть и к «капиталистическим китайским кровососам» в Сингапуре и ассоциации мелких китайских торговцев в самой Индонезии. Эта враждебность сильно испортила двухсторонние отношения между Джакартой и островным городом-государством и усугубила антикитайские беспорядки на Яве. Контрабанда была реальной угрозой национальному единству, она лишала центр доходов и давала широкие возможности островным диссидентам, использовавшими ее не только для обогащения, но и наработки политического авторитета в глазах подчиненных и местного населения. Региональные командующие не гнушались лично разрабатывать крупномасштабные «операции» по контрабанде копры и других товаров для финансирования своих войск. При этом они практически в открытую «крышевали» местный бартерный бизнес, защищая его от правительственных торговых агентств. Только в Биттуне на Северном Сулавеси всего за три месяца 1956-го года, по меньшей мере шесть иностранных грузовых кораблей прибыли в недавно открывшийся глубоководный порт, доставив рис, автомобили, машины и товары народного потребления в обмен на 100 тысяч тонн копры, четверть ежегодного производства в регионе.

Первым терпение лопнуло у бывших командиров 9-й революционной дивизии «Бантенг», распущенной Насутионом в рамках программы рационализации армии ещё в 1948-м, а остаточные элементы сведены в 4-й пехотный полк под командой подполковника Ахмада Хусейна. Хусейн, заручившись поддержкой бывших командиров дивизии полковников Исмаила Ленга и Дахлана Джамбека собрал в конце ноября в Паданге встречу ветеранов дивизии, в число которых входили видные местные предприниматели и политики. Ветераны были недовольны политикой центрального правительства и военными реформами, а также отставкой премьер-министр Хатта, вместе со своим кабинетом. Хатта был по происхождению суматранцем, местные полагали его своим и связывали с Хаттой большие надежды и вдруг на тебе. Такого беспредела со стороны яванцев суматранцы не выдержали. 20 декабря 1956 года подполковник Хусейн и старшие офицеры-ветераны сформировали так называемый Диван «Benteng» (Совет Быка), назначив старшим по тарелочкам самого Ахмада Хусейна. В Совет кроме армейских офицеров вошли такие уважаемые люди, как начальник полиции центральной Суматры, и начальник полиции Паданга, главы районов и мэры городов. Совет объявил об отстранении власти губернатора центральной Суматры Рослана Моэльхарджо и других проджакартски настроенных чиновников и временном переходе власти в центральной Суматре в руки военных до разрешения политического кризиса в Джакарте. Чуть позже к ним присоединился полковник Малудин Симболон, командовавший войсками на севере Суматры, правда, обиженный на Насутиона (он сам метил на его место) и окончательно разочарованный отставкой Хатты, Симболон пошёл ещё дальше, собрал из ветеранов революционной дивизии «Gajah» свой собственный Диван «Gajah» (Совет Слона) и 22 декабря объявил с него о полном разрыве с «явацентристским» правительством, пока не будет сформирован новый «добропорядочный и честный» кабинет министров, а Хатта не будет восстановлен в должности вице-президента.

Обескураженные таким поворотом дел, власти в Джакарте решили прибегнуть к тонкому хирургическому вмешательству. Для начала сняли с должности Симболона, передав полномочия регионального командующего подполковнику Джамину Гинтингу, начальнику штаба при Симболоне, но помогло слабо. Симболон, как и Гинтинг был местным, батакским христианином, пользовавшимся широкой поддержкой населения и никто из них не мог взять верх без резни и кровопролития. Гинтинг, хоть и был сторонником Сукарно, однако вовсе не торопился выступать против старого шефа, пока его собственные офицеры, командир 2-го пехотного полка Абдула Макмур и командира гарнизона Медана Соэджи Арто не решили поторопить потерявшего ориентиры начальника и взять вопрос в свои руки. В ходе комбинированной операции в ночь с 26 на 27 декабря 1956-го года, войска Макмура и Арто на пинках вынесли Симболона и его сторонников из Медана. На следующий день Гинтинг под давлением своих офицеров опубликовал коммюнике, в котором сообщил, что все хорошо, и он принял командование. Тем временем в Центре решили подкрепить малодушного Гинтинга и провести спецоперацию. 28-го декабря, на Медан был выброшен парашютный десант бойцов РПКАД, на самолете С-47 «Дакота». Операция удалась на славу. По неопытности летчиков десант был выброшен слишком низко, тринадцать из тридцати парашютистов напрочь отказались покидать пепелац, при посадке один смелый десантник убился насмерть, полтора десятка переломали ноги, однако эффект оказался любопытным. Не ожидавший от Джакарты такой прыти Симболон, вместе с тремя сотнями принявших его сторону солдат-христиан из 132-го батальона, удрал ещё дальше в горы к озеру Тоба, где соединился с силами 3-го полка Тоба, который также в основном состоял из христиан-протестантов. В конечном счете, зажатые с севера лоялистами, войска Симболона ушли на юг в Паданг, где соединились с бунтовщиками из Совета Быка. В качестве своего личного представителя Насутион направил в Медан бригадного генерала Джатикусумо, усилив его яванскими подкреплениями.

Десант пошёл

Тем временем на юге Суматры несколько выжидательную позицию поначалу занял подполковник Барлиан, потихоньку собравший в январе Совет «Garuda» (ездовая птичка бога Вишну и ещё одна ррреволюционная героическая дивизия), но не спешивший с заявлениями. Это известие вызвало новый приступ паники в официальной Джакарте, поскольку месторождения и нефтеперерабатывающие заводы вблизи города Пеканбару, столицы южной Суматры, принадлежавшие британским компаниям «Shell Oil» и «American Stanvac», а также американской «Caltex» приносили 30% всех валютных поступлений в бюджет. Поначалу Насутион пытался снова разрядить кризис мирными методами, проводя личные встречи, рассылая эмиссаров с призывами, раздавая обещания и суля выгоды. Лидерам центральной Суматры на «укрепление местного бюджета» пообещали 150 млн. рупий (1,2 млн. долларов), лидерам южной 370 млн. рупий (3 млн. долларов). Центральное правительство со своей стороны клятвенно обещалось ускорить меры административной и налоговой децентрализации, увеличить число провинций, объем общественных и социальных работ в неблагополучных регионах. Но поезд уже ушел.

Выдержки у Барлиана хватило до марта 1957-го года, когда к суматранцам присоединились военные с другой оконечности Индонезии — острова Сулавеси, объявив 2 марта 1957-го о создании собственной независимой организации «Перместа». Ободренный поддержкой, и подначиваемый коллегами с севера, 9-го марта Барлиан низложил губернатора Южной Суматры и решительно взял всю власть в свои руки. Джакарта и тут попыталась решить дело кавалерийским наскоком, но снова просчиталась. 13 марта 1957-го рота «А» полка РПКАД под командой лейтенанта Бенни Мурдани была выброшена в районе города Палембанг, где дислоцировался штаб южных бунтовщиков, но здесь правительственные войска постигло очередное разочарование. Военное командование не приняло во внимание, что вокруг города размещено значительное количество нефтеперерабатывающих предприятий, которые Барлиан мамой поклялся взорвать к чертовой бабушке, если те не уберутся, а из Паданга на помощь южанам направили три батальона подкреплений. В итоге затянувшиеся переговоры ни к чему не привели и через три недели десантники отбыли восвояси. Таким образом весь остров, кроме небольшого анклав в Медане, который удерживал сохранивший лояльность Гинтинг и присматривающий за ним Джатикусумо, перешел в руки сепаратистов.

Если не считать неудачного покушения на Сукарно, осуществленного, как подозревалось, вездесущим бывшим полковником Лубисом — нападавшие кинули несколько гранат в толпу народа, когда Сукарно возвращался из школы Цикини, где учились его старшие дети, но Сукарно не задело, хотя погибло два его помощника, семь детей и ещё около тридцати малышей получили ранения, остаток года прошел в бесплодных переговорах. Стороны вяло переругивались, ища выход из патовой ситуации, гражданская жизнь, авиа и морское сообщение не прерывались. Возможно, в альтернативной истории новая экономическая политика Сукарно могла бы существенно повлиять на мирное урегулирование конфликта, если бы, как обычно, в события не вмешалось одно далёкое государство, которое хоть и граничит то всего с двумя странами, но до прям до всего ему есть дело. В общем, в игру влезло ЦРУ.

Сукарно в школе Цикини

ОПЕРАЦИЯ «АЙК» (HAIK)

Надо сказать, что с американцами у индонезийцев отношения в то время складывались непростые. США в конце 40-х, после мадиунской резни коммунистов, изволили сменить гнев на милость и поддержали Индонезию в ее национально-освободительной борьбе, симпатизировали правым и националистам, оказывали разную военную и денежную помощь. Вместе с тем, Сукарно сотоварищи прекрасно понимали, что за этими действиями стоит совершенно бескорыстное желание США подмять под себя новый рынок сбыта, а также стратегические добывающие отрасли, наложив волосатую монопольную лапу на индонезийскую нефть, каучук, олово и прочие ништяки. В принципе, пока власть в стране сменяли либерально-демократические кабмины, видевшие идеал в западной модели правления и молившиеся по утрам золотому тельцу, такое положение дел всех (ну почти всех) устраивало. Но во второй половине 50-х идиллия сменилась обеспокоенностью, переросшей в панику. Усиление позиций коммунистов в Индонезии стало рассматриваться в США как событие, неразрывно связанное с победой коммунизма в Китае, Северном Вьетнаме и тяжелой Корейской войной, а также установлением лояльных коммунистам режимов в Лаосе, Таиланде и других азиатских странах. Потеря же Индонезии не только окончательно выбивала табуретку из-под стратегии сдерживания коммунизма в Юго-Восточном Регионе, но и фактически блокировала ВМФ США короткий путь в Индийский Океан, который при таких раскладах впору было переименовывать в Красное Море, в буквальном политическом смысле слова. В свете этого Эйзенхауэр и его ближайшие советники склонны были рассматривать ситуацию в паникерских и апокалиптических терминах:

(«Сукарно переступил роковую черту и теперь запоёт под коммунистическую дудку», Аллен Даллес, 57-й год, «Не позволяйте Сукарно привязаться к коммунистам…делайте все, что только можно сделать, что бы производство нефти на Суматре не попало в руки коммунистов» Аллен Даллес к послу США в Джакарте Джону М. Эллисону, 57-й год).

ЦРУ даже сняло малобюджетный порнофильм «Счастливые дни», с порноактерами, играющими Сукарно и его белобрысую русскую подружку. Правда это занимательное кино так никогда и не вышло на большой экран. Да и вряд ли принесло особую пользу. Президент Индонезии выставлял напоказ свою сексуальность, и индонезийцы всерьез гордились мифами о любовной доблести и победах своего лидера, да и ханжеской протестантской поделкой мастеров тантрического секса было не удивить. В августе 1957-го года, расстроенный убытками от порнопроката Эйзенхауэр, создал Специальную межведомственную комиссию по Индонезии под руководством директора разведывательного управления Госдепартамента Хью Каммингса, недавно вернувшегося из Индонезии, для изучения вариантов индонезийской политики США. Комитет впервые предложил иезуитскую двухуровневую стратегию — продолжение помощи антикоммунистическим элементам в военных кругах и политических партиях на Яве и тайную поддержку сепаратистов внешних островов. Любопытно, что у ЦРУ в запасе уже оказался готовый план поддержки сепаратистов задолго до того, как президент Эйзенхауэр санкционировал эти действия. С начала 1957-го года, эмиссары мятежников зачастили в Сингапур, Малайзию и Филиппины, где контактировали с ЦРУ, британскими и другими разведывательными структурами, открывали банковские счета на выручку от бартерной торговли и закупали оружие и оборудование.

Связующим звеном между партикуляристами и ЦРУ стал военный атташе Индонезии в США полковник Александер Эверет Кавиларанг, бывший командир элитной дивизии «Силиванги». Будучи патриотом, Кавиларанг, тем не менее, выступал за отмену унитарного строя, восстановление федерализма и широкую автономию Внешних Островов. Позже Кавиларанг открыто перешел на сторону мятежников. В итоге год, потраченный индонезийцами впустую, само ЦРУ использовало на усиленную подготовку логистической и инфраструктурной сети, вдоль восточных границ Индонезии. Помимо поставок оружия и денежных средств, в планах ЦРУ было снабдить мятежников даже военной авиацией, для чего привлекались опытные пилоты польского и американского происхождения и филлипинские техники, основу авиапарка должны были составить штурмовики B-26 «Инвейдер» и истребители P-51D «Мустанг». Уже в январе 1957-го года, в порту Паданга (штаб-квартиры сепаратистов центральной Суматры — собственно эти города просто главные пункты управления военных округов ТНИ на Суматре) скромно бросил якорь танкодесантный корабль ВМС США «Thomaston», на борту которого находилось 10 тысяч единиц стрелкового оружия, боеприпасы и снаряжение для мятежников. Этот груз был первой партией помощи сепаратистам по планам ЦРУ. Остальное снабжение предполагалось осуществлять по воздуху либо морским путем, в территориальных водах Индонезии также тайно находились подводные лодки ВМС США. Однако на этот раз, ЦРУ в свете недавних громких провалов, проявило большую осторожность и втянуло в авантюру своих коллег по опасному бизнесу из МИ-6, ограничив собственную деятельность финансированием операций, поставками оружия и сосредоточившись в основном на поисках политических решений и поддержки. Решение оказалось взаимовыгодным, поскольку с одной стороны позволяло ЦРУ не сильно отсвечивать и не портить совсем отношения с проамериканскими индонезийскими военными, а с другой у англичан было больше пространства для маневра и мотивов, поскольку с Суматры шла помощь коммунистическим партизанам в Малайзии. Британцы, воспользовавшись оказией и предоставленными финансовыми ресурсами активно взялись за дело и скоро на Суматру стали прибывать военные советники, инструктора и отряды наемников из числа малайцев, филиппинцев и прочих южно-вьетнамцев, которым не сиделось дома. Всю опасность такого проступка суматранцы осознали уже гораздо позже. Если сам мятеж и союз с американцами центральные власти и лоялисты могли ещё простить и в целом простили, после подавления мятежа большинство мятежных солдат попросту влились обратно в ТНИ, без особых репрессий, то сотрудничество с бывшими оккупантами и империалистами уже нет.

Кризис вступил в окончательную фазу в начале 1958-го года, когда на Суматре оказались сбежавшие из Джакарты сторонники партии Машуми, во главе с бывшим премьер-министром Индонезии Мухаммедом Натсиром. Машумисты быстро подмяли под себя изначально военное партикуляристское движение и 10 февраля 1958-го года Совет «Бантенг», вокруг которого консолидировались сепаратюги на Суматре, выдвинул Джакарте ультиматум, включавший отставку действующего правительства Джуанды, возвращение во власть бывшего премьера Хатты, запрет Коммунистической Партии, отставку начальника штаба сухопутных сил Насутиона и возвращение военным возможности участия в управлении страной. На удовлетворение требований отводилось 5 суток. И хотя президент, недовольный неудачами Насутиона в переговорном процессе уже раздумывал, не отправить ли того и правда в отставку, по остальным пунктам Джакарта не собиралась идти на поводу у мятежников. В ответ сепаратисты объявили о создании собственного Революционного правительства Республики Индонезия (PRRI) во главе с Сяфруддином Правиранегара, а чуть позже лояльность новому центру власти выразило движение Перместа (Совет «Malguni») на Сулавеси, которое возглавили полковники Герман Сумуал и уже упоминавшийся Александер Кавиларанг и Совет «Mangkurat» в Южном Калимантане. В Индонезии началась гражданская война, получившая названная некоторыми исследователями «товарищеской». Изначально в распоряжении мятежников оказались значительные силы, до 100-120 тысяч человек личного состава, в основном из солдат территориальных частей на Суматре и Сулавеси и плохо вооруженных сторонников мятежа, несколько десятков винтовых самолетов, любезно предоставленные ЦРУ, а также некоторое количество танков, бронемашин и бронетранспортеров. Техника, как и авиация была морально и не только морально устаревшей, времен до и второй мировой, как и большая часть стрелкового оружия, однако новые друзья смогли выручить мятежников, наладив снабжение сравнительно современным оружием, в которое входили 60-мм минометы, 75-мм безоткатки М20, Базуки, пулеметы Браунинга 7,62 и 12,7 мм, винтовки «Спрингфилд» и «Гаранд», автоматы Томпсона и М3 (по встречавшимся цифрам за два года ЦРУ поставило мятежникам почти 200 тысяч единиц только оружия, что безусловное преувеличение, так как другие источники указывают на постоянную нехватку вооружений). Британия со своей стороны обеспечила поставки пулеметов «Брен», автоматов «Стэн», винтовок «Ли Энфилд» разных модификаций, легкой артиллерии, а главное запчастей для имевшихся на вооружении у повстанцев танков «М3 «Стюарт», бронемашин «Феррет» и бронетранспортеров «Брен» британского производства. При этом на сторону сепаратистов также перешли многие офицеры из тех, что ранее хранили верность режиму. Правительство не спешило существенно увеличивать бюджет армии, особенно его социальную часть, а вместо этого начало потихоньку закручивать вентиль коррупции и контрабанды, что привело к серьезному сокращению доходов военнослужащих и росту протестных настроений.

Лидеры мятежа

Активные боевые действия начались после истечения срока ультиматума, выдвинутого подполковником Хусейном. Военным координатором на Суматре стал непотопляемый бывший полковник Зулкифли Лубис, окруживший себя британскими советниками, и под руководством которого наиболее боеспособные части мятежников приступили к методичной зачистке острова от лоялистов. В течение месяца повстанцам удалось взять под контроль большую часть Суматры. Правительственные войска сохранили контроль только над Меданом на севере, некоторыми крупными населенными пунктами в центральной части острова и портовыми городами на юге. В портах поддержку солдатам оказали боевые дружины, сформированные рабочими под руководством коммунистов, которых мятежники не щадили, а также военно-морской флот, располагавший двумя корветами итальянской постройки и некоторым количеством патрульных корветов и катеров британской, австралийской и голландской постройки. Пользуясь отсутствием у мятежников собственных кораблей, командование ТНИ смогло организовать снабжение морем, доставляя обороняющимся подкрепления и рассматривая удерживаемые правительственными войсками города как плацдармы для контрнаступления. Хусейн и другие сепаратисты надеялись, что США и Великобритания признают «Революционное правительство» и их примеру последуют другие страны, однако этого не произошло. Также повстанцы не смогли найти широкой поддержки за пределами районов, контролируемых ПРРИ и Перместой. Несмотря на то, что жители Борнео, центрального и южного Сулавеси, Зондских и Малуккских островов в целом разделяли сепаратистские настроения, но были не готовы к восстанию против правительства и, когда дело дошло до вооруженного мятежа, сделали вид, что это их не касается. Что стало неприятным сюрпризом для восставших и пошатнуло их позиции.

Тем временем Насутион наконец смог убедить ещё колеблющегося Сукарно начать наконец действовать по-взрослому, упирая на вполне реальные опасения международного признания повстанцев и раскол страны. Для операций против мятежников командование ТНИ сосредоточило значительные силы, включавшие два бронекавалерийских эскадрона из состава дивизий «Силиванги» и «Дипонегоро». Каждый военный округ ТНИ включал одно танковое подразделение — бронекавалерийский эскадрон (батальон), два батальона Рейдеров «Бантенг» (элитная легкая пехота созданная для борьбы с движением Даруль Ислам на северо-западной Яве), отдельный парашютный батальон (Pasukan Gerak Tjepat) и полк RPKAD (прообраз спецназа «Копассус»), два батальона морской пехоты, двадцать пехотных батальонов и вспомогательные части. Также в виду чрезвычайной ситуации была объявлена мобилизация резервистов. Всего для операций на Суматре верховное командование планировало привлечь до 40 тысяч человек личного состава. В виду острой нехватки тяжелых вооружений особые надежды возлагались на войска специального назначения, новый, но уже успевший положительно зарекомендовать себя род войск, для которого также закупались новейшие на тот момент автоматические винтовки FN-FAL и HK G-3, бельгийского и немецкого производства.

ОПЕРАЦИЯ «ТЕГАС»

Первой целью, выбранной ТНИ, стал город Пеканбару, расположенный в провинции Риау, Восточная Суматра, сердце территорий мятежников. (центральная Суматра делится на Западную и Восточную, разделенные горным хребтом Букит Барисан). Выбором послужил расчет командования на то, что этот район слабо прикрыт войсками сепаратистов, стянутых на другие направления, и обладает достаточно развитой инфраструктурой для создания оперативной базы (в первую очередь авиабаза и порт). Но главной причиной являлось то, что в окрестностях Пеканбару проживало значительное количество иностранных рабочих, обслуживавших нефтяные месторождения в Риау. Этот жест должен был продемонстрировать миру, что в Джакарте держат руку на пульсе ситуации. Другой причиной была 75-я оперативная группа седьмого флота, соединение кораблей, включавшее авианосец «Тикондерога» с двумя батальонами морской пехоты, тяжелый крейсер «Бремертон» и два эсминца, которое Вашингтон направил в район Суматры якобы для защиты американских граждан. Насутион всерьез опасался, что американцы могут воспользоваться причинением ущерба американским гражданам и имуществу как поводом для вмешательства в конфликт.

Для проведения операции «Tegas» была собрана почти вся наличная авиация, включавшая 40 самолетов, четыре бомбардировщика Б-25 «Митчелл», десять истребителей П-51 «Мустанг» и двадцать шесть транспортов C-47 «Дакота» и два десятка кораблей, которые были сконцентрированы в Танджунг Пинанг, на острове Бинтан, всего в двадцати километрах от Сингапура. Силы вторжения включали роту коммандос РПКАД, две роты парашютистов, роту морской пехоты и два пехотных батальона, 423-й от дивизии «Дипонегро» и 528-й из дивизии «Бравиджайя». План операции предусматривал комбинированные воздушно-морские действия. Парашютисты и спецназ должны были захватить аэродром и перекрыть дороги, а морская пехота и армия, пройдя вдоль побережья и поднявшись по реке Сиак высадить десант прямо в городе, захватить его и развивая оттуда наступление, установить контроль над всей провинцией. Командование операцией было возложено на старшего офицера РПКАД подполковника Кахаруддина Насутиона.

Однако военные не смогли долго продержать план операции в секрете, потому, что правительство, «контролировавшее» ход кампании, предупредило посольство США о необходимости вывезти служащих — граждан из США из Пеканбару. Об этом разумеется сразу же стало известно ЦРУ. Цэрэушники поставили в известность британских советников Лубиса. (в реальной истории ЦРУ ограничилось лишь переброской дополнительного снаряжения и оружия повстанцам)

Опытные англичане быстро вскрыли замысел операции и для отражения десантов стянули в город дополнительные силы, включая отряды обученных наёмников, использовавшиеся в качестве мобильного резерва. Однако и в их расчеты вкралась прекрасная неожиданность. ЦРУ, поставив союзников в известность, сочло, что всё равно необходимо перебросить дополнительное снаряжение, но не обязательно сообщать об этом британским коллегам. В ночь на 12 марта самолет С-54 «Скаймастер» сбросил в районе аэродрома Пеканбару несколько тонн военных грузов, которые сепаратисты стали собирать и грузить в машины. Для обозначения грузовой зоны повстанцы разожгли на взлетно-посадочной полосе аэродрома «Симпанг Тига» костры, не успевшие выгореть к утру. На эти веселые огоньки и вышли самолеты с армейскими парашютистами. Услышавшие шум моторов обрадованные мятежники поначалу решили, что это ещё один транспорт снабжения, но к их удивлению и ужасу, вместо кино и эскимо на головы сепаратистов азартно посыпались десантники. Охваченные паникой мятежники разбежались, позволив захватить аэродром без шума и пыли. Автомашины с аккуратно погруженным вооружением, снарягой и тапками целехоньким достались спецназовцам. (Реальная, мать её, история). Однако морская фаза операции протекала не столь удачно. Десантная группа «Тегас» под командой морского майора (эндемичное индонезийское звание) Индры Субаджо и просто майора Соекертиджо на борту восьми военных и тринадцати гражданских кораблей успешно высадила небольшие тактические десанты в устье реки и на её протяжении, для взятия под контроль ценных доков и нефтяных терминалов. Но дальнейшее её продвижение к городу застопорилось, десанту пришлось в течение двух дней с боем прорубаться через болотистую пойму реки и завесу мятежников, хотя последние совсем не горели желанием сражаться и после коротких стычек откатывались назад. Основные же бои разгорелись в самом городе.

Перед операцией «Тегас»

Быстро захватившие поначалу аэродром парашютисты попытались, развивая эффект неожиданности, ворваться в город на трофейных грузовиках, однако на подступах к городу натолкнулись на организованное наемниками сопротивление. Малайцев было не так уж много, полтораста рыл, но зато это были ветераны борьбы с красными партизанами в Малайе, отлично вооруженные и получавшие по 50-75 долларов в месяц, колоссальные по меркам региона бабки, да и в других местах неплохие деньги. Поддержку наёмникам также оказали несколько сотен наиболее решительно настроенных мятежников. Не испытывавший дефицита боеприпасов противник бодро укрепился на окраине и раз за разом отражал короткие атаки парашютистов, пытающих нащупать слабые места в боевой линии мятежников. Бой стал затягиваться, парашютисты понесли первые потери и заскучали. Потыкавшись в разных местах в упругую оборону оппонента, командир десанта решил дальше не искушать судьбу и запросил подкрепления.

Командование дало добро и к полудню по воздуху на аэродром был переброшен батальон майора Джиптоно Сетьябуди и минометы. Получив численное превосходство парашютисты перешли в решительную атаку, взяв город в кольцо и подавили минометным огнем самые злые огневые точки, после чего десантникам и коммандос удалось ворваться в город и навязать противнику ближний бой. Понесшие к этому времени потери и расстроенные прибытием к врагу подкреплений, мятежники дрогнули и стали разбегаться или сдаваться в плен. Наёмникам же удалось перегруппироваться и переправившись на другой берег реки Сиак, уйти в горы, преследовать их майор Сетьябуди запретил. Город перешёл под контроль правительственных войск, на поле боя насчитали около сотни трупов мятежников и наемников, ещё столько же сдалось в плен. К ночи на аэродром прибыл генерал Насутион, развернувший в Пеканбару свой оперативный штаб.

Десантникам в качестве трофеев достались огромные «материальные ценности», включая зенитные орудия, винтовки, автоматы, пулеметы, минометы, базуки и безоткатные орудия. Для воевавшей одной винтовкой на троих армии, эти залежи стволов казались аттракционом невиданной щедрости. По воспоминаниям командира роты коммандос Бенни Мурдани, все оружие и снаряжение было новеньким, как будто только со складов, американского производства. Добытые в операции трофеи стали первым подтверждением внешней поддержки, оказываемой мятежникам. Это известие привело в ярость индонезийских политических лидеров и многих армейских офицеров, прежде вполне лояльных Вашингтону и усилило решимость Джакарты подавить восстание. Сукарно приказал доставить захваченное оружие в Джакарту, дабы продемонстрировать вопиющее иностранное вмешательство во внутренние дела Индонезии. Глупее всех выглядел госсекретарь Гертер, который до этого как Попка-Дурак твердил репортерам: «Мы не участвуем и не вмешиваемся в эти внутригосударственные проблемы, мы не учас….». Столкнувшись же с прямыми доказательствами после этого инцидента, госсекретарь облегченно вздохнул, развел руками и заявил, что коль пошла такая пьянка, то это упрощает дело и в соответствии с международным правом США теперь могут признать повстанцев воюющей стороной. В Белом доме от таких откровений поперхнулись галстуком, а услышав это заявление, разъяренный Сукарно выдернул на ковёр вновь прибывшего посла США в Индонезии Говарда Джонса и высказался ему, что «Это путь в ад». Пришедший в себя Эйзенхауэр, немедленно выписал из Москвы ещё одну упаковку вазелина и отозвал оперативное соединение 75 обратно на Филиппины, оставив в Сингапуре только тяжелый крейсер «Бремертон», выслушивать антивоенные кричалки бастующих докеров. Известия об американском вмешательстве привели к глубокому разочарованию в прозападнически настроенных кругах, среди армейского командования и антикоммунистических политиков, почувствовавших себя обманутыми. Впрочем, ухудшение индонезийско-американских отношений не помешало Сукарно накатить сто грамм и с помпой отметить успешно проведенную операцию.

ОПЕРАЦИЯ «САПТА МАРГА»

Однако радость достигнутого успеха, подхваченная пропагандой, оказалась недолгой. Другая проблема возникла уже на северной Суматре, в Медане. Здесь, вновь назначенный начальник штаба военного округа, майор Бойке Наингголан, недовольный тем, что гарнизон Медана был усилен яванскими подразделениям, а местные войска заперты в казармах, вступил в преступный сговор с командиром 131-го мятежного батальона майором Генри Сирегаром, загоравшим в данным момент в районе озера Тоба подальше от длинных рук правительства. Тайно встретившись с лидером сепаратистов полковником Малудином Симболоном диссиденты договорись о совместных действиях. После операции в Пеканбару Симболон призвал новых клевретов к мятежу, дав в подержу роту филиппинских наёмников. Утром 16 марта, всего через два дня после событий в Пеканбару, Наингголан, Сирегар, бойцы 131-го батальона, и филиппинцы практически бескровно взяли под контроль Медан. Бригадному генералу Джатикусумо и яванскому контингенту позволили беспрепятственно отойти в порт Белаван, в 16 километрах от города. Полковник Гинтинг в ходе короткой перестрелки был ранен и вывезен своими людьми и города на оставшемся броневике «Феррет». Только подразделение охраны аэродрома Медана из состава ВВС проявило бдительность, успело занять оборону и отразить атаку мятежников, впрочем, те особо и не настаивали. Пропаганда сепаратистов уже раструбила об этой «грандиозной победе», что во многом нивелировало политический эффект успеха правительственных войск в Риау и вызвало неудовольствие Сукарно, потребовавшего продолжения решительных действий.

Раздосадованный Насутион решил повторить схему, отработанную в Пеканбару. Для операции по освобождению Медана был спешно выделен 322-й батальон пехоты, парашютисты и рота коммандос лейтенанта Мурдани, уже участвовавшие в предыдущей задаче. На этот раз для поддержки десанта были привлечены P-51D «Мустанг» и B-25 «Митчеллl», дата проведения была назначена на 17 марта, всего через 24 часа после захвата города. Однако спешно спланированная на коленке операция с самого начала пошла не по плану. ЦРУ через свои каналы исправно снабжало сепаратистов на Суматре информацией, поступавшей из источников в Джакарте, но не располагала данными о точной дате проведения операции, поэтому снова свалила проблему на англичан. Курировавшие боевые операции британцы почесали репу и решили прибегнуть к средствам воздушного контроля, располагавшимся по другую сторону пролива, но позволявшим отслеживать перемещения индонезийской авиации над территорией Северной Суматры. В 8.00 утра 17-го марта 1958-го года на центральный пост управления и связи РАФ в Сингапуре поступили данные радиолокационного наблюдения, об обнаружении над Северной Суматрой, множественных воздушных целей, двигавшихся в сторону города Медан. Джентельмены с базы «Тенга» тут же любезно сообщили об этом своим коллегам на базе в Куала-Лампур, где на местном аэродроме обосновалась авиация сепаратистов. На перехват были подняты имевшиеся в распоряжении мятежников два «Мустанга», которые, используя наведение с земли, обошли втянувшиеся в штурмовку города правительственные «Мустанги» и «Митчелы», и атаковали группу С-47 «Дакота», с двумя ротами десанта на борту, шедшую за атакующей группой. В течение нескольких минут три из девяти «Дакот» были сбиты, оставшиеся отчаянно маневрируя, насколько это возможно на транспортах, и прижимаясь к земле смогли продержаться до возвращения своих истребителей, срочно отозванных назад. Не принимая боя самолеты сепаратистов растворись в утренней дымке. Десант был сорван, погибло больше полусотни опытных парашютистов. Помятуя предыдущий опыт командование приказало морскому десанту соединиться с силами генерала Джатикусумо, но не предпринимать дальнейших действий. Операция была провалена.

Воодушевленный удачей мятежный полковник Симболон пообещал прислать в Медан ещё четыре батальона с озера Тоба, но их на марше заблокировали силы 2-го пехотного полка под командованием майора Абдул Вахиб Макмора, про-коммунистически настроенного офицера, объединившего вокруг себя помимо своих солдат больше 17-ти тысяч плохо вооруженных, но решительных гражданских ополченцев. Оказавшись зажатыми между войсками Джатикусумо в Белаване и силами 2-го полка, Наингголан и Сирегар решили оставить Медан и взяв с собой 600 солдат 131-го батальона, технику, легкие орудия и чемоданы с деньгами из местного отделения Банка Индонезии, покинули город. Каждому кто пойдет за ним Наингголан пообещал 10 тыщ рупий (примерно 100 долларов США). Но до конечной цели пути — крепости Таранули, в которой окопался буйный Симболон, без приключений добраться не удалось. Колонну на марше перехватили четыре правительственных «Мустанга» и устроили сепаратистам локальный экстерминатус на горном серпантине, нанеся значительные потери и частично рассеяв. Оставшихся в живых в течение следующих нескольких дней переловили озверевшие парашютисты Мурдани, которым наконец удалось пробиться на север. В плен сдалось больше 300 человек. В течение следующего месяца войска под командованием бригадного генерала Джатикусумо очистили большую территорию от мятежников, захватив крупные опорные пункты противника Тарутунг и Сибольга к югу от Медана. В Тарутунге и Долоксангуле сдались в плен две оставшиеся роты из 131-го батальона майора Сирегара.

Видя неудачи на севере и обескураженные падением Пеканбару подполковник Ахмад Хусейн и его люди также уступили центральную Суматру без боя. Офицеры мятежников потеряли веру в готовность своих солдат стрелять в бывших сослуживцев. Хусейн отвел свои силы к Падангу, надеясь здесь восстановить дисциплину и моральный дух своих бойцов. В течение месяца после падения Пеканбару оперативная группа «Тегас» взяла под контроль большую часть территории к югу и востоку от столицы мятежников города Буккитинги. Теперь новый рубеж обороны повстанцев пролегал по реке Индрагири, полковник Дахлан Джамбек, лично прибывший на линию фронта, выразил сопровождавшим его иностранным журналистам уверенность, что уж эта то позиция точно не падет. Отвечать за базар пришлось уже скоро. 3 апреля рейдеры из состава дивизии «Дипонегро» и коммандос РПКАД попытались переправиться через реку на плотах в районе взорванного моста под Лубукджамби. Две роты мятежников, державших здесь оборону снова бежали практически после первых выстрелов и основной удар пришелся на уже потрепанных малайцев. Но на этот раз позиция была выбрана удачно и обученные британцами ветераны в течение дня стойко отрабатывали свое огромное жалование. Все атаки рейдеров и коммандос провалились, потери оказались крайне высокими, в числе убитых был командир батальона РПКАД майор Фадиллах. Также провалились атаки правительственных войск в других местах, на западе в Килиранджау и южнее в Сунгайдарех. Это позволило мятежникам сохранить плацдарм вокруг своей столицы, теша себя надеждой, что западные страны таки признают повстанцев. Поражения правительственных войск также были на всю катушку использованы средствами пропаганды мятежников, в распоряжении которых, благодаря ЦРУ, находились мощные радиостанции, трубившие на всю Индонезию о «железной поступи легионов революции». Вызванный на ковер Насутион с большим трудом сумел успокоить разбушевавшегося Сукарно.

ОПЕРАЦИЯ «17 АВГУСТА»

Понимая вставшую перед ним насущную необходимость срочно реабилитироваться в глазах начальства Насутион обратился к наиболее квалифицированному офицеру под своим командованием, полковнику Ахмаду Яни, назначив его ответственным за проведение кампании против повстанцев на западной Суматре. Для этих целей была сформирована оперативная группа «17 Августа». Оперативная группа включала в свой состав 507-й, 509-й, 510-й и 528-й батальоны из дивизии «Бравиджайя», 431-й, 438-й и 440-й батальоны дивизии «Дипонегро», 1-й батальон морской пехоты, роту РКПАД и две роты парашютистов. 431-й батальон представлял собой элитную легкую пехоту бантенг-рейдеров, обученную и подготовленную самим Ахмадом Яни для борьбы с боевиками Даруль Ислам. Некоторые из командиров батальонов и заместителей Яни, как и сам полковник, проходили обучение в Командно-Штабном колледже армии США и называли себя «сыновьями Эйзенхаура». Про крайний антикоммунизм этих офицеров наверно и нет смысла говорить. Тем не менее они считались высококлассными профессионалами, чем и объяснялся выбор Насутиона.

Ахмад Яни

В качестве главной цели своей амбициозной операции Яни выбрал главный пункт управления и снабжения сил сепаратистов — портовый город Паданг, на западном побережье Суматры. Задействованные силы и средства включали четыре батальона отборной пехоты (438-й, 440-й, 509-й и 510-й) дивизий «Дипонегоро» и «Суливанги», 431-й батальон рейдеров, 1-й батальон морской пехоты, обе роты парашютистов и роту спецназа РПКАД, при поддержке авиации и кораблей военно-морского флота, включая флагман индонезийских ВМС эсминец класса «N» «Гаджа Мада» («Бешеный Слон») — бывший голландский «Напьер», под командой известного героя революции морского подполковника (снова звание) Джона Ли, новейший фрегат итальянской постройки «Соерапати» типа «Альмиранте» и два корвета австралийской постройки типа «Батерст». План операции предусматривал высадку батальона морпехов и четырех батальонов пехоты в три этапа с восемнадцати транспортов на импровизированных десантных плотах на пляжах около города, морских пехотинцев в первой волне и по два пехотных батальона в следующих. Кроме них предполагался воздушный десант на авиабазу Табинг в восьми километрах к северу от Паданга. Склонный к патетике Ахмад Яни назвал морской десант «амфибийной штурмовой колонной». Общая численность правительственных войск составляла почти 10 тыс. человек. Операции было также присвоено кодовое имя «17 Августа», в честь Дня Независимости Индонезии. Командование ТНИ было настроено решительно, на брифинге Ахмед Яни высказался однозначно — «Мы вернем Паданг, чего бы это не стоило». Датой начала операции выбрано 17 апреля 1958-го года.

Однако и эту операцию также не удалось удержать в секрете, и, осознавая всю важность Паданга как стратегического для повстанцев Суматры пункта, обороняющимся удалось подготовить противнику теплую встречу. Во всех удобных для высадки парашютного десанта местах были вырыты тысячи ям с бамбуковыми кольями. На высотах вокруг города и в подготовленных гнездах были размещены десятки пулеметов, в том числе крупнокалиберных, только 12,7 М2 было 20 штук, на пляжах вбиты в воду сваи, должные помешать доставке десанта, основная гавань Телук-Баюр была заминирована. По всему городу рылись окопы и оборудовались огневые точки, создана централизованная система противовоздушной обороны. Население эвакуировали, магазины и лавки заколотили, все ценное прибили гвоздями к полу.

Не полагаясь только на регулярные войска сепаратистов, уже продемонстрировавшие традиционно невысокие боевые качества, а точнее боевой дух, в город были стянуты все свободные отряды иностранных гостей, создан подвижной бронетанковый резерв из имевшихся в распоряжении танков «Шерман» и «Стюарт», на аэродроме Табинг прогревали моторы, переброшенные сюда четыре «Инвейдера» и два «Мустанга» мятежников. Общая численность защитников составляла свыше 4 тысяч человек. Лубис и Хусейн вместе со своими английскими и американскими советниками были полны решимости превратить Паданг в суматранский Сталинград.

При этом в распоряжении полковника Яни и его штаба попросту не оказалось карт Паданга и западного побережья Суматры, для чего Яни был вынужден обратиться к своему другу, бывшему военному атташе США в Джакарте, Джорджу Бенсону, причем в целях повышения секретности полковника Яни планировал операцию не в помещениях генерального штаба, а у себя дома, опасаясь утечки. К чести Бенсона, он не выдал секреты Яни, однако при этом утечка всё равно произошла, и о плане операции раструбил турецкий журналист Арслан Хумбараши в газете «Индонезийский обозреватель». Но Насутион и Яни посчитали, что это несущественно, и заявили, что пофиг, всё равно наступаем.

Ахмад Яни планирует «17 августа»

Бои за город начались за несколько дней до начала операции. Самолеты ВВС Индонезии предприняли ряд бомбоштурмовых ударов по объектам в самом городе и на аэродроме, в попытке вывести из строя радиостанцию, узлы обороны и самолеты мятежников, однако нанести хоть мало-мальски существенный ущерб они не смогли. Хотя и разбросали листовки различного содержания, обидного и не очень. Правительственные ВВС (AURE) на тот момент располагали всего пятью подготовленными экипажами для бомбардировщиков и десятью пилотами истребителями, из которых только трое имели навыки воздушного боя. Осведомленные об этом сепаратисты решили использовать эту ситуацию своих целях, на Суматру были спешно переброшены ещё два «Мустанга». Все четыре машины повстанцев управлялись англичанами и поляками, в воздухе закипели яростные схватки, численное превосходство индонезийцев компенсировалось богатым боевым опытом пилотов сепаратистов, ветеранов войн в Корее и Индокитае. В ходе трехдневного воздушного сражения AURE потеряли бомбардировщик «Митчелл» и два «Мустанга», записав на свой счет единственный истребитель сепаратистов, сбитый молодым капитаном Игнатиусом Деванто, эта победа стала первой в истории индонезийских ВВС.

(АИ, в реальной истории первой и единственной воздушной победой Деванто был B-26 майора Поупа, сбитый 18 мая 1958 г вблизи Амбона, но почему бы и не пораньше).

Ответные действия сепаратистов не заставили себя ждать, в ночь 16 апреля с авиабазы Медан в воздух поднялись три «Инвейдера», сумевшие на низкой высоте подобраться к правительственной эскадре, вышедшей для обстрела позиций сепаратистов вокруг Паданга. Оснащенный современными средствами радиолокационного обнаружения фрегат «Соерапати» успел сыграть боевую тревогу по эскадре, но, в виду низкой слаженности и плохой противовоздушной подготовки экипажей, остальные корабли ничего толком предпринять не сумели. Под топмачтовую атаку попал флагман эсминец «Гаджа Мада», поймавший две бомбы в бак и под переднюю трубу, а налётчики, воспользовавшись возникшей неразберихой, проштурмовали остальные корабли крупнокалиберными пулеметами и безнаказанно удрали. Бомбардировка была сорвана, пострадавший флагман уковылял в базу флота в Джакарте, где встал на ремонт. Тем не менее под давлением Насутиона сама операция состоялась.

Очередные огневые и авианалёты начались 4.30 утра. К 5.00 морская пехота начала высадку на «Красный пляж» к северу от города, за ней последовали основные силы десанта. Опираясь на артиллерийскую поддержку надводных кораблей морской пехоте удалось зацепиться за берег и отбросить оборонявшую этот участок роту повстанцев, которая, не выдержав бомбардировки с кораблей и вида заполонивших пляж морпехов на БТР-50, после вялой перестрелки начала отступать в сторону города, вбирая в себя по пути другие подразделения мятежников, среди которых мгновенно распространилась паника. Тем временем в 6.40 двенадцать «Дугласов», не обращая внимания на сильный зенитный огонь с земли, выбросили парашютный десант над аэродромом Табинг. Авиация противника к этому времени уже покинула Табинг, перебравшись через пролив в Куала-Лампур, бросив на аэродроме единственный неисправный «Мустанг». На этот раз парашютистам и коммандос сопутствовала удача, во время десантирования большую часть парашютистов ветром снесло в сторону от ожидающих внизу ловушек и кольев, а зенитные пулеметы отвлекли на себя прикрывавшие высадку истребители, отчаянно штурмовавшие позиции мятежников. Это позволило десанту почти беспрепятственно и с минимальными потерями приземлиться и вступить в бой. Однако к 7.30 обстановка изменилась. С рассветом оживилась артиллерия мятежников. Две батареи 105-мм гаубиц инсургентов, под руководством британского специалиста, вступили в контрбатарейную борьбу. Используя заранее подготовленные основные и запасные огневые позиции, наблюдательные точки и данные предварительной пристрелки, мятежные пушкари активно включились в обмен крупнокалиберными чемоданами с кораблям поддержки десанта и быстро добились попадания в один из корветов «Патти Юнус». Перешедший на «Соерапати» командующий флотилии Джон Ли немедленно приказал отойти как можно дальше от берега, не дожидаясь, пока в один из его драгоценных корветов прилетит ещё один 105-мм подарок. К тому же на втором из Батерстов — «Раджавали» разорвало одно орудие, убив и ранив несколько членов экипажа. Командовавший артиллерией мятежников англичанин тут же приказал сменить позиции, после чего перенес огонь на плацдарм и корабли десанта, стоявшие под разгрузкой. Как только вокруг встали первые разрывы, гражданские моряки тут же бросились выбирать якоря, не слушая возражений и угроз оставшихся на борту солдат. К этому времени на сушу успела полностью высадиться только первая волна десанта и один батальон второй — рейдеры, общей численностью чуть больше тысячи человек, и часть тяжелого оружия, включая батарею 81-мм миномётов. После первых же разрывов пехотинцы залегли и стали зарываться в землю, попытки офицеров поднять их под непрекращающимся обстрелом ни к чему, кроме новых потерь не приводили. Удобный для высадки пляж оказался удобным и для пристрелки, а группы пехоты, машины и грузы представляли собой на открытом месте отличные цели. Единственным укрытием для людей служили врытые в пляж деревянные надолбы, редкие пальмы и ямы, в которые немедленно набивалось по 10-15 человек. От более тяжелых потерь спасало только небольшое количество орудий у противника.

Высадка морской пехоты

Тем временем морская пехота, высадившаяся первой, вовсе не собиралась унывать. Морпехи оказались наиболее подготовленным к предстоящей высадке людьми, к тому же в их распоряжении находился танкодесантный корабль типа LST-2 «Телук Синдоро» и две 250-ти тонные десантные баржи, составлявшие почти все амфибийные возможности флота. Эти корабли, помимо пехоты, доставили на берег взвод из четырех танков ПТ-76 и 16 БТР-50П, в том числе четыре машины с зенитками ЗПТУ-2. Новенькая плавающая техника, только недавно полученная из СССР была одним из главных козырей операции. Сразу по высадке комбат майор Виджанарко бросил одну десантно-штурмовую роту на север, в поддержку ведущим бой за аэродром парашютистам, а остальными тремя рванул вперед, охватывая город с севера и северо-востока. Начавшийся в тылу артобстрел молодого майора и его штаб не смутил, и, поделив роты на заранее расписанные ударные группы, Виджанарко повел морпехов на штурм Паданга. Впервые за всю кампанию на стороне правительственных войск оказалось превосходство в огневой мощи. До зубов вооруженные советскими АК и пулеметами РПД и РП-46 морпехи, под прикрытием танков и бронетранспортеров, шквальным огнем снесли оборону мятежников и ворвались в предместья. Здесь сказалась ошибка, допущенная подполковником Хуссейном при планировании обороны. Руководствуясь предыдущим опытом он решил подкрепить свои войска наёмниками, разбив тех на отделения и равномерно распределив между взводами мятежной пехоты. Но не принял во внимание напряженные отношения, сложившиеся между местными и пришлыми, а также психологический фактор. Индонезийские солдаты вовсе не считали себя мятежниками в обычно смысле этого слова. Они видели себя защитниками завоеваний революции и народа против продажного и коррупционного правительства, которое обманывает наивного и доброго президента. И зачастую относились к наёмным солдатам не как союзникам, а как к интервентам, продажным наймитам империализма. Малайцы и филиппинцы платили той же монетой, презрительно называя местных солдат трусами, за их нежелание воевать с бывшими сослуживцами. То и дело вспыхивали стычки и драки, иногда перераставшие в поножовщину или перестрелку. Поэтому не о каком взаимодействии не могло идти и речи.

Увидев танки и бронетранспортеры морпехов, на каждый выстрел отвечавшие морем огня, местные солдаты подтвердили свою репутацию и драпанули во все стороны. А размазанные по всей линии жидкой цепочкой наёмники не смогли надолго задержать штурмовые группы противника и стали откатываться в центр города. Быстрое продвижение морпехов остановила только беспорядочная контратака резерва из шести «Шерманов» и девяти «Стюартов», хотя и она не привела ни к чему кроме новых потерь. Ни командир 6-го кавалерийского батальона Эли Сунгконо, ни экипажи машин не имели опыта применения танков в городе, в отличии от офицеров морской пехоты, обученных ветеранами взятия Кенигсберга и Берлина. На узких и кривых улочках танки мятежников стали легкими жертвами расчётов, вооруженных легкими и компактными РПГ-2 и танков ПТ-76. Потеряв два «Шермана» и половину «Стюартов» капитан Сунгконо вывел оставшиеся машины из боя. Но несмотря на неудачу, контратака позволила защитникам отступить и перегруппировать оставшиеся силы. К 11 часам утра в распоряжении подполковника Хусейна и его советников осталось не больше тысячи человек, только половину из которых составляли наёмники и преданные лично Хусейну бойцы, готовые идти до конца. Остальные защитники к этому времени в основном разбежались.

Положение штурмующих тоже оставляло желать лучшего. Измотанные боем, уставшие и расстрелявшие боекомплект морпехи уже не рвались продолжать сражение. В течение нескольких часов три роты непрерывно атаковали три тысячи и теперь остро нуждались в передышке. Кроме того, в бою мятежники и наёмники все-таки смогли подбить из базук и безоткатных орудий один танк ПТ-76, два бронетранспортера и повредить другие машины. Сражение угрожало затянуться и это ставило под опасность сам десант. Плацдарм, выбранный из-за удобства для внезапной и быстрой высадки теперь грозил обернуться западней. Единственная свободная дорога на север вела прямо в сердце мятежных территорий, откуда к врагу в ближайшее время могли подойти подкрепления.

майор Виджанарко

Но воодушевленный успехом майор Виджанарко не собирался терять время, давая возможность противнику прийти в себя. Замкнув на себя командование десантом, вместо погибшего при обстреле на пляже полковника Муртопо, он принялся собирать разбросанные по зоне высадки войска. Первой подошла 4-я рота морской пехоты, ранее отправленная на помощь парашютистам. Сравнительно быстрый и относительно бескровный штурм аэродрома, позволил командовавшему парашютистами Бенни Мурдани выделить в помощь главным силам 2/3 своих десантников и коммандос. С пляжа подтянулись три роты рейдеров и минометная батарея, воспользовавшиеся налетом своей авиации, подавившей артиллерию мятежников. Всего под свою руку Виджанарко к полудню собрал порядка семисот солдат, не считая уже бывших в бою и потерь. И в отличии от противника, все они были отлично подготовленным бойцами, мотивированными и с высоким боевым духом. В этот раз Виджанарко также не стал дожидаться полного сосредоточения сил и возобновил сражение. Теперь на острие удара при поддержке оставшихся танков пошли рейдеры, хоть и не так хорошо вооруженные, как морпехи, но мечтающие поквитаться с мятежниками за тяжёлые потери на пляже. Их поддерживали парашютисты во втором эшелоне. С северо-восточного направления атаковали рота коммандос РПКАД, и свежая рота морской пехоты при поддержке своих бронетранспортеров. На этот раз бой продолжался не более 40 минут, наёмники, истощенные не меньше морпехов, уже не желали продолжать сражение и начали выходить из боя, пехота мятежников стала срывать знаки различия и переходить на сторону правительственных солдат, кое-где обернув оружие против бывших союзников. Видя такую ситуацию полковник Хусейн не стал дожидаться, пока его отрежут от путей отхода, собрал вокруг себя всех, кого ещё мог, включая оставшиеся танки и полевую артиллерию и пробился на восток из города, уйдя через перевал в горные долины. К 14.00 столкновения в Паданге в основном подошли к концу, добивали только разрозненные группки малайцев и филиппинцев, успевшие забаррикадироваться в крепких зданиях, вроде отделения Банка Индонезии и городской ратуши. Иностранные журналисты отмечали необычную для этой кампании степень ожесточенности. Разъяренные высокими потерями правительственные войска почти не брали пленных, пострадали даже несколько белых, попавшиеся под горячую руку солдатам. Их посчитали бледнолицыми советниками Хусейна. Потребовалось личное вмешательство Виджанарко и спешно прибывшего в город Яни, чтобы остановить резню. Однако сам город в целом пострадал не сильно. В течение суток военные ныряльщики очистили от мин гавань Телур-Байюр и в порт стали прибывать подкрепления и грузы. А уже на следующий день нормальную работу возобновил аэропорт Табинг. Однако блестящая победа была омрачена тяжелыми утратами. За полдня боев правительственные войска только убитыми потеряли около ста человек и в три раза больше раненными. Это были самые крупные единовременные потери вооруженных сил республики в этой кампании. Для мятежников же падение Паданга стало разгромом. От шести батальонов солдат под контролем Хусейна остался один, из четыре сотен наемников уцелело меньше половины. Всего после сражения мятежный полковник с трудом смог наскрести чуть больше пятисот солдат из четырех тысяч, с которыми вступил в бой.

Паданг наш!

РАЗГРОМ «РЕВОЛЮЦИОННОГО» ПРАВИТЕЛЬСТВА

Параллельно с операцией «17 августа» развивалась операция «Садар» на юге Суматры, под руководством подполковника Ибну Сутово. Здесь важную роль сыграло, что правительственным войскам удалось сохранить контроль над ключевыми городами провинции. Используя их как плацдармы армия в течение полутора месяцев наращивала резервы, выжидая благоприятной ситуации и ведя попутно активную пропаганду среди населения и личного состава войск сепаратистов. Такой случай представился после штурма Паданга, падение города деморализовало южносуматранских сепаратистов, они оказались отрезаны от своих союзников в северной части острова, их оборона стала сыпаться как карточный домик и бывшие мятежники стали массово переходить на сторону законной власти. В течение месяца войска лоялистов взяли под контроль всю южную Суматру, подполковник Сутово принял капитуляцию Палембанга, подполковник Барлиан получил следующий чин, был отправлен в отставку с пенсией и погиб в 1975-м в авиакатастрофе, его именем названы улицы Палембанга. (такой вот мятежник).

В середине мая была также завершена операция «17 августа». Полковник Ахмад Яни развернул в бывшей резиденции Хусейна в Паданге временный штаб и организовал в городе оперативную базу для дальнейших действий. Мятежные Хусейн и Симболон решили не оказывать дальнейшего прямого сопротивления правительственным силам в центральной Суматре и принялись отводить свои войска на север. Сильным ударом для сепаратистов стала потеря аэродрома в Паданге, остававшегося единственной крупной авиабазой мятежников на Суматре. Теперь, лишенные воздушного прикрытия, войска мятежников подвергались частым ударам правительственной авиации. Особенно ситуация усугубилась с 20-го апреля, когда в действующую армию прибыли первые две эскадрильи фронтовых бомбардировщиков Ил-28 в составе 24 машин. Они стали первыми реактивными самолетами ВВС Индонезии. Первоначально индонезийцы служили в них рядовыми летчиками, штурманами и техниками, командные должности занимали советские и египетские пилоты и специалисты, работающие по официальным контрактам с правительством Республики. Появление новых боевых машин полностью изменило положение не только в воздухе, но и на земле. Теперь вместо пары стареньких винтовых «Митчеллов» и пяти истребителей, в воздухе постоянно висела эскадрилья из 6-8 мощных бомбардировщиков, непрерывно поддерживающих действия сухопутных сил, вываливая на головы мятежникам десятки тонн бомб и тысячи снарядов. Противопоставить скоростным реактивным машинам инсургентам было практически нечего, крупнокалиберные пулеметы и легкие зенитки с этой задачей справлялись плохо. Увеличение интенсивности и эффективности налетов сразу сказалось на темпах продвижения наземных войск, упершихся к этому времени в хорошо укрепленные позиции в горных теснинах и на перевалах. Опираясь на авиаподдержку, батальоны дивизий «Дипонегоро» и «Бравиджая» по сходящимся направлениям стали быстро продвигаться вперед, одну за другой взламывая линии обороны повстанцев. Преодолев за четверо суток по холмам и высокогорью больше ста километров передовые отряды дивизий практически одновременно вышли к столице мятежников Буккитинги, которая пала 22 апреля, всего пять дней спустя после взятия Паданга. Через сутки связь с ними установили подошедшие с севера войска бригадного генерала Джатикусумо и майора Макмора. С захватом Буккитинги организованное сопротивление мятежников на Суматре рухнуло. В течение первого месяца в плен сдалось около 800 повстанцев. Сотрудники британской и американской резидентур в массе благополучно сумели избежать задержания, сбежав на американской подводной лодке «Танг», как и большая часть «революционного правительства», ударившаяся в бега кто за границу, а кто под крылышко мятежников на Сулавеси. В целом к июню 58-го года Джакарта восстановила контроль над Суматрой, остатки мятежников и наёмников под командой не смирившихся офицеров и тех англичан, что были не кадровыми разведчиками, а таким же наёмным сбродом, отступили в горные и сложно доступные районы Суматры, откуда продолжали совершать вылазки и вести вооруженную борьбу против законной власти.

При этом в ходе операции по экспатриации иностранных граждан, работавших на Суматре, впервые Джакартой были получены подтверждения непосредственного участия США в поддержке сепаратистского движения. В городе Блауан по наводке Коминтерна был опознан и задержан работник американской нефтяной кампании Caltex Фрэвел Браун. Опознавший его лейтенант спецназа Бенни Мурдани подтвердил, что встречался с этим человеком на аэродроме Пеканбару во время операции «Teгас», в которой участвовала рота Бенни, причем Браун по совершенно случайному совпадению оказался единственным белым на аэродроме, чем в свое время и привлек внимание глазастого Бенни, встретившего его второй раз в Блауане. На поверку Браун оказался кадровым сотрудником ЦРУ, координировавшим материальную помощь сепаратистам, что подтвердили взятые в плен во время операции «Тегас» мятежники.

Вернувшийся в Джакарту Ахмад Яни стал генералом, национальным героем и любимцем женщин. Майора Виджанарко сделали подполковником и поручили формировать новую бригаду морской пехоты. Майор Макмор за организацию прокоммунистического ополчения в ходе войны и неподчинение приказу (отказался сдать должность) угодил под военный трибунал, но с учетом проявленных заслуг, был с почётом отправлен на пенсию, позже восстановился в Народной Гвардии в звании полковника и должности регионального командующего.

А Бенни Мурдани очень просил начальство отпустить его учиться на лётчика, но вместо этого ему дали орден, погоны капитана и отправили воевать дальше. Ибо начальству виднее, кому на судьбе написано летать, а кому стать министром обороны.

Бенни Мурдани, так и не ставший летчиком

В августе 58-го года в боевых действиях наступила оперативная пауза. Элитные войска Индонезии, коммандос, парашютисты и морская пехота были отвлечены для участия в проведении операции по установлению конституционной власти в Бирме. Армия тем временем готовилась к новой кампании на Сулавеси, флот и авиация готовились принять массовые поставки советских вооружений, кораблей и техники. Но это уже другая история.

РОЖДЕНИЕ НАРОДНОЙ ГВАРДИИ

Отдельным результатом кампании по наведению конституционного порядка на Суматре стало создание прокоммунистической Народной Гвардии. Тому было несколько причин, первой и основной из которых являлся сам характер восстания, не только антиправительственный, но ярко антикоммунистический. Только в ходе боевых действий войска освободили несколько сотен местных коммунистов, посаженных мятежниками в тюрьму. При этом полторы сотни коммунистов было заперто и сожжено заживо мятежниками при отступлении, в школе Ситуджу Кунинг около горы Пайякумб. Помимо этого, по призыву Айдита, коммунисты оказывали армии широкомасштабную поддержку, выступая разведчиками, информаторами, чернорабочими, оказывали материально-техническую и продовольственную помощь. Выбранные Айдитом лозунги — «Одна страна — одна нация, один фюрер» и «Все на борьбу с сепаратизмом/империализмом» вполне отвечали настроениям значительной части армейских офицеров. При этом высокий уровень мастерства, продемонстрированный обученными в СССР офицерами морской пехоты, надежность и отличное качество советской техники и оружия, заставили многих, включая некоторых старших офицеров, по-другому взглянуть на военную школу социалистических стран.

Таким образом сложился удобный случай, и коммунисты не преминули им воспользоваться. Почти сразу по завершении операции Сукарно подписал указ о формировании Народной Гвардии Индонезии (Гарда Ракъят Индонесиа, Гаръят), в подчинении непосредственно президенту. Охваченные победной эйфорией военные не сразу успели осознать опасность, а потом стало уже поздно, указ вошел в силу. Совместный формальный патронаж над НГ осуществлялся совместно НПИ и КПИ, которая взяла на себя организационную и кадровую работу, СССР обеспечил поставки военной техники и специалистов. Во главе нового вида войск встал бригадный генерал Праното Пексосамудро, преданность которого не вызывала у Сукарно сомнений.

По своей структуре Народная Гвардия примерно повторяла структуру вооруженных сил. Вся страна была поделена на территориальные округа и столичный, каждый из которых делился на основную и резервную составляющие. В основную входили силы постоянной готовности, отдельные полки и батальоны. В резервную входил учебный центр округа, административно-хозяйственные, кадровые и другие тыловые и вспомогательные службы. Служба в Народной Гвардии была открыта для любого желающего, независимо от политических взглядов, хотя неофициально предпочтение отдавалось левым. При этом чтобы не плодить лишних пересудов и зависть, жалование и другие виды довольствия официально не отличались практически от таковых в армии. Разве что выдавались вовремя. Формально Народная Гвардия объявила себя аполитичной структурой, воспитывающей воинов патриотическом ключе любви к Родине и президенту. Офицерам и рядовым категорически запрещалось состоять в любых политических партиях, запрещалось разжигание межконфессиональной и любой другой розни, пропагандировалось неуклонное следование государственным принципам Панчасила и стержневой идеологии НАSАКОМ (инд. «Nasionalisme, Agama, dan Komunisme» — Национализм-Религия-Коммунизм). Но на практике все обучение и повышение квалификации офицерского и унтер-офицерского состава осуществлялось в странах социалистического блока, в основном в СССР. Туда же, ежегодно по бесплатным путёвкам направлялись отличники боевой и строевой подготовки. Советские военные советники, советское оружие, советская техника в парках, советские книги и журналы в библиотеках и советские фильмы в кинопередвижках и войсковых клубах подспудно делали свое чёрное, а точнее, красное дело. Формальная же открытость, отсутствие явной пропаганды, а также возможность сделать карьеру привлекли в НГ не только прокоммунистически настроенных офицеров, как действующих, так и уволенных за убеждения, но и множество неопытных и молодых командиров, которым показалось интересным попробовать себя в новом роде войск. Тем более отсутствие жесткой конкуренции, как в армии, позволяло быстрее продвигаться по службе.

Итак, жернова государственной и партийной бюрократии скрипнули, крякнули, провернулись и спустя всего два месяца президент Сукарно принял присягу первого мотопехотного столичного полка. В состав полка входил механизированный батальон на БТР-152, два моторизованных батальона, танковая рота Т-34-85, разведрота, дивизион 122-мм орудий, зенитный дивизион, саперная рота и подразделения обеспечения. На вооружение бригада получила танки Т-34-85, гаубицы М-30, 37-мм зенитки 61-К, БТР-152, БТР-50, 82-мм минометы БМ-43, стрелковое оружие было представлено АК, СКС, РП-46 и другим, в основном устаревшим по советским меркам вооружением. Отличительной деталью обмундирования НГ стали нашейные шелковые платки красного цвета и черные береты.

Осматривает

Всего к концу 1958-го года Народная Гвардия успела развернуть четыре мотопехотных полка и три отдельных батальона, два инженерно-строительных и медицинский, общей численностью 11 тысяч человек. Укомплектование происходило в основном за счет ветеранов войны за независимость и локальных конфликтов, офицеров и унтер-офицеров, попавших под сокращение в ходе программ рационализации начала и середины 50-х, а также левой молодежи. Разумеется, столь быстрая организация, развертывание и освоение военной техники были невозможны без профессиональной помощи. На всех уровнях боевую учёбу и повседневную службу обеспечивали советские военные советники при помощи переводчиков, любезно предоставленных КПИ. При этом в соответствии с изменениями в законодательстве СССР подавляющее число советников являлось частными лицами, бывшими военнослужащими, которым с 1956-го года было разрешено проходить службу по контракту в странах, с которыми СССР заключил соответствующее международное соглашение. Это, с одной стороны, позволило стране снять с себя груз накладных расходов, перевалив его на плечи нанимателя, а с другой предоставить возможность людям, не нашедшим себя в народном хозяйстве или не навоевавшимся попытать счастья на чужбине. Разумеется, это разрешение только в ограниченном виде касалось секретоносителей даже низших категорий. Советские советники учились иностранному языку и знакомились с важным, но новым и непривычным для них ТВД, индонезийцы перенимали ценный боевой и практический опыт вождения войск от людей, имевших за плечами самую страшную войну в истории человечества.

Бунг Карно результатами смотра остался доволен. Безусловно он понимал, что армейское командование и правые политики ещё долго не смирятся с открытым существованием по сути левой вооруженной силы. Но он уже сделал ставку на социалистический блок и вложил в него весь свой политический капитал, который теперь необходимо было защищать. Тем более, что так было гораздо лучше, чем позволить вооружаться самой коммунистической партии. Оставалось только опробовать новую силу в бою. К чести Сукарно и вопреки опасений оппозиции и армии, президент не стал использовать первый полк НГИ как новых преторианцев, а практически сразу отправил бойцов туда, где они могли лучшим образом послужить своей стране, на Сулавеси, где к этому времени разворачивался второй акт драмы.

#Обновление 11.11.2018

14.Перместа. Гражданская война на Сулавеси.

К оглавлению

ЖЕЛЕЗНЫЕ ОСТРОВА

Развернувшаяся в Индонезии гражданская война была в какой-то мере войной между друзьями. Люди, стоявшие во главе обеих враждующих сторон, военные в первую очередь, имели много общего. Их социальный, образовательный и служебный опыт мало различался. Многие из них сражались вместе против голландцев и англичан, некоторых объединяли семейные связи, других дружба и личная привязанность. В частности, лидер мятежников полковник Алекс Кавиларанг и командующий армией генерал-майор Насутион были одноклассниками по Академии Бандунг и ветеранами революционной дивизии «Силиванги», а уже упоминавшийся полковник Дахлан Джамбек, перешедший на сторону повстанцев, был тесно связан семейными узами с бывшим вице-президентом Хаттой. Все это служило причиной, почему эта война носила не только «дружественный» характер, но и крайне сумбурный, когда победу в столкновении одерживал тот, кто решался выстрелить первым (примечательно, что сегодня многие из тогдашних мятежников пополнили собой ряды национальных героев Индонезии).

Процессы, происходившие на Суматре, в полной мере затронули и другие регионы страны, особенно это коснулось Восточной Индонезии, в первую очередь острова Сулавеси и Молуккских островов. Здесь 2 марта 1957-го местные военные и гражданские власти провозгласили хартию «Перместа» (Perdjuangan Semesta — Всеобщая борьба), которой в одностороннем порядке объявляли о введении военного положения и учреждении военного правительства на территории Восточной Индонезии (7-й Военный Округ). По названию этого документа в будущем получило название и само повстанческое движение на Сулавеси и Молуккских островах.

Также, как и региональное правительство Малуддина Симболона, Перместа обвиняла центральное правительство и сложившуюся унитарную гос. систему в косности, бюрократизме, коррупции и «стагнации регионального развития», требовала возвращения во власть бывшего вице-президента Хатты, новых честных бояр и замены военного руководства на «молодые, динамичные силы». При этом лидеры Перместы особо подчеркивали, что «мы не отрываемся от Республики Индонезия и только выступаем за улучшение судьбы индонезийского народа и реализацию завоеваний революции». Свои подписи под хартией поставил командующий 7-м военным округом подполковник Герман Вентжи Самуал, губернатор Сулавеси Анди Пандеранг Петта, Юнис Миль — мэр Макассара, Ян Энгельберт, Нурдин Джохан — президент Молодежного Совета Сулавеси и Восточной Индонезии и ещё 47 местных военных, гражданских и общественных лидеров, а также деятелей культуры, писателей и журналистов.

Поначалу официальная Джакарта и тут проявила пассивность, несмотря на то, что самопровозглашенное правительство принялось потихоньку подминать под себя Сулавеси и Молукки. Наоборот, генерал-майор Насутион приказал размещенным в южном Сулавеси 9 батальонам дивизии «Бравиджая», присланным сюда для борьбы с партизанами из Даруль Ислам, не предпринимать никаких действий против подполковника Самуала и движения Перместа. Вместо этого правительство вступило в очередные затяжные и бесплодные переговоры с сепаратистами, в надежде на их вразумление. Единственное, что позволил себе Насутион, это приказал помощнику по разведке полковнику Сукендро активизировать оперативные мероприятия против заговорщиков, посеять среди них раздоры и внести раскол, чтобы облегчить дальнейшее «принуждение к миру».

Прокламация о создании Перместы

Однако усилия нового кабинета министров под руководством вновь избранного премьера Джуанды Картавиджайи ни к чему не привели, наоборот, в мае 1957-го года Перместа начала антикоммунистические чистки на подконтрольной территории. Репрессии были проведены против всех членов руководства коммунистической партии Индонезии и её дочерних организаций, в первую очередь на полуострове Минахаса на севере Сулавеси, где Перместа чувствовала себя наиболее уверенно. Сотни лидеров и партийных активистов КПИ были арестованы и помещены в карантинный лагерь в Горонтало, деятельность самой КПИ была запрещена. Это вызвало бурю негодования в Джакарте. В начале июня 1957-го года генерал-майор Насутион провел бриффинг с командованием 7-го округа, во время которого попытался надавить на него, с целью освобождения заключенных. В свою очередь, Самуал напомнил о событиях в Мадиуне в 1948-м году (восстание коммунистов) и ответил: «Если вы хотите, чтобы КПИ вас повесила, генерал-майор, то пожалуйста, но мы в Восточной Индонезии отказываемся». В ответ Насутион ликвидировал 7-й военный округ, разделив его на четыре меньших командования. Это нанесло сильный военно-политический удар по Перместе, поскольку следствием внешней лояльности к центральной власти было сохранение принятой административно-командной системы и руководящих должностей, теперь потерянных.

Безрезультатным оказалось и проведенное в начале сентября национальное собрание по обсуждению урегулирования кризиса (Мунас), на котором единственным из вопросов, по которому удалось добиться согласия, это восстановление дуумвирата Сукарно-Хатта и то чисто формально, поскольку эти пауки уже друг друга на дух не выносили и в одной банке не помещались. Не помог даже личный визит Сукарно на северный Сулавеси, который он совершил 30 сентября 57-го. Президента повсюду встречали лозунги религиозного содержания и баннеры с надписями типа «Извините, Бунг Карно, но мы не хотим в коммунизм». Сам же визит пошел на пользу только Перместе, делая её в глазах жителей железного острова признанным центральной властью правительством.

События начали набирать оборот 8 января 1958-го года, когда премьер-министр Джуанда приказал Армии, ВВС, ВМФ и таможне пресечь и прекратить всю бартерную торговлю в регионах. Области, которые отказывались следовать соблюдению таможенных ограничений, должны были быть заблокированы. В это время подполковник Самуал, проигнорировав конференцию армейского командования в Трете, на Восточной Яве, прибыл на западную Суматру, где в течение нескольких дней участвовал в совещании «Совета по Борьбе», на котором высшее руководство мятежников обсуждало «как им обустроить Суматру», точнее последствия уже открытого выступления против центральной власти. Было принято решение начать закупки оружия за рубежом.

11 января Джакарта издала постановление, объявляющее незаконными «все положения и решения, принятые военными и гражданскими должностными лицами в регионах в области внешней торговли, которые отклоняются от правил, изданных правительством». Областям, не исполняющим это постановление, Джакарта угрожала прекращением субсидий. Штаб Насутиона в этот период оценивал потерю доходов центрального правительства только от контрабанды на Сулавеси в 40 миллионов долларов в месяц (примерно 300 млн. долларов по нынешнему курсу). В ответ на Суматре и Сулавеси покрутили пальцем у виска и заметили, что вообще-то субсидии поступают из средств, которые регионы и платят в казну. 14 января 1958-го были прекращены полёты государственной авиалинии «Гаруда» на Сулавеси, в Макассар и Манадо. Примерно в то же время командующему поступила информация о том, что Перместа тайно закупает оружие за границей. Но вызванный в Джакарту подполковник Даниэль Сомба, командующий центрального военного округа Северного Сулавеси, честно глядя генерал-майору Насутиону в глаза заявил, что никакого оружия в глаза не видел и знать ничего не знает. Что было наглостью вдвойне, учитывая, что он лично и возглавлял эти операции. Насутион, не имея на руках твёрдых доказательств, сделал вид, что поверил.

В то же время непосредственный начальник Даниэля Сомбы, подполковник Самуал, которого с Суматры занесло аж в Токио, провел там пресс-конференцию, на которой горячо заверил всех присутствующих, что он и его коллеги не покладая рук, ног и других частей тела, будут решительно и бескомпромиссно бороться с гидрой мирового коммунизма и её приспешниками. Кроме того, Самуал по пути в Токио имел встречу с Алленом Даллесом в Тайбэе на Тайване, на которой высокие стороны обсудили возможные варианты событий (в РИ он встречался с Джоном Фостером Даллесом). Вернуться обратно до начала событий Самуал уже не успел. 10 февраля 1958-го года суматранские сепаратисты выдвинули пятидневный ультиматум Джакарте. Два дня спустя индонезийские ВВС нанесли авиаудар по Падангу, положив начало гражданской войне.

Лидеры Перместы

Получив известия с Суматры, Перместа не осталась в стороне, хотя подполковник Самуал, находившийся в тот момент заграницей и просил не предпринимать каких-либо решений до его возвращения. Поэтому первоначально оппозиционное правительство ограничилось обращениями к людям, с просьбой сохранять спокойствие и жить обычной жизнью, «следуя основным целям национальной борьбы — сохранить целостность страны и провозглашение независимости 17 августа 1945 года». К тому же в Южном Сулавеси основную угрозу представляли исламисты из отрядов Кахара Мудзаккара, борьба с которыми оставалась основным приоритетом для размещенных здесь войск.

17 февраля 1958-го года в 7.00 утра в зале заседаний Университета Перместа в Манадо состоялась встреча представителей всех общественных кругов Северного Сулавеси, политического руководства и военных, на котором был представлен доклад о происходящем на Суматре. В ответ высокое собрание объявило о «решительном разрыве с сегодняшнего дня связей с кабинетом правительства Джуанды». В 11.00 текст обращения зачитали на центральной площади Манадо перед огромной толпой народа, а заодно по радио «Перместа». Однако далеко не все последовали этому призыву. Фактически из 51 человека, подписавшего Хартию только 16, в основном на Северном Сулавеси приняли участие в открытом мятеже. Таким образом западная, южная и центральная часть острова на всякий случай сохранили лояльность центральной власти.

Впрочем, мятежников этот разброд и шатания не сильно огорчили. В отличии от своих коллег с Суматры, восточные повстанцы оказались гораздо более деятельными людьми, немедленно приступив к активной подготовке к будущей войне. Мобилизация охватила всю северную часть острова, молодежь, включая девушек, активно записывалась на службу и направлялась в армейские учебные центры. Так была сформирована Революционная армия (АДРЕВ), революционные ВВС (АУРЕВ), революционная полиция (ПолРев) и разведывательное управление, с оригинальным названием «Перместа-Ярд». Отдельно были созданы «Женские Силы Перместа» и группа психологических операций, агитации и пропаганды, под руководством известного местного оратора Питера Бугиса, работавшая с радиостанции в Манадо (Радио «Перместа»). С Окинавы и Филиппин на остров потихоньку потёк поток оружия, объем которого непрерывно расширялся. Масла в огонь подлили не очень умные действия армейского командования. Желая припугнуть мятежников, 22 февраля правительственный Б-25 «Митчелл» под управлением майоров Лео Ваттимена и Омара Дани, атаковал в Манадо несколько целей, которые начальство посчитало важными, включая упомянутую радиостанцию, штаб-квартиру армии Перместа, армейское общежитие, дом тестя подполковника Самуала и больницу «Гора святой Марии», несмотря на нарисованный на крыше Красный Крест. Однако эта бомбардировка только консолидировала население Минахаса (Северный Сулавеси). В течение следующих двух дней к восставшим примкнуло ещё больше двух тысяч человек, самыми ценными из которых стали бывшие ветераны голландской колониальной армии (KNIL), проходившие службу в военно-воздушных силах и артиллерии, которые взяли на себя тренировку молодежи. Также в Манадо срочно вернулся подполковник Самуал, привезший приятные новости о подготовке в Маниле и Тайбэе новых партий оружия.

В отличии от Суматры, где сторонам потребовалось некоторое время на раскачку, боевые действия на Сулавеси начались почти сразу. Не все офицеры из Минахасы согласились присоединиться к движению Перместы. Их примеру последовали и гражданские лидеры, в частности глава местного отделения президентской партии ПНИ Нани Вартабоне, который со своими сторонниками 25 февраля захватил город Горонтало, а 31-го марта рота пехоты под командой капитана Франса Карангана, объединившись с местными подразделениями мобильной полиции (Бримоб, что-то типа наших ВВ) внезапным ударом взяли под контроль город Палу на узком перешейке, отделявшем северное Сулавеси (Минахаса) от остального острова. И если Горонтало ещё 17 марта шустрый лейтенант Йос Тиндасу с взводом пехоты сумел отбить у лоялистов, выставив тех в горы, то в Палу, крупный портовый город и военно-морскую базу, центральное правительство успело перебросить дополнительные подразделения, таким образом частично отрезав мятежников в центральной части Сулавеси от их соратников на севере. И теперь наступление на Палу требовало сил, которыми мятежники пока не располагали. Поэтому временно была сделана ставка на наращивание того, в чем у сепаратистов оказалось неожиданное преимущество — ВВС.

Карта Сулавеси и окрестностей

ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ СУЛАВЕСИ

В отличии от Суматры, где власти мятежников так и не сумели обзавестись собственными военно-воздушными силами, если не считать таковыми два гражданских DC-4, ставших в итоге трофеями индонезийских парашютистов на аэродроме Табинг, Перместа подошла к вопросу гораздо основательнее. Благодаря контрабандной торговле лидеры движения смогли накопить значительные денежные средства. Для проворачивания незаконных сделок и операций у них имелся свой офис в Сингапуре, который возглавлял бывший майор Нун Пантуво. Первые «заказы» члены Перместы стали «размещать» ещё во второй половине 1957-го года. Посредником в этих операциях был начальник станции ЦРУ в Сингапуре Джеймс Фостер Коллинз, а основным поставщиком выступило гоминьдановское правительство националистического Китая, окопавшееся на Тайване. За нажитые непосильным трудом шекели гоминьдановцы с удовольствием обеспечили Перместу самолётами, экипажами и инструкторами. К началу 1958-го года Перместа купила два грузовых самолёта Бичкрафт С-45, укомплектованные китайскими экипажами, а также зенитные и полевые орудия и стрелковое оружие с боеприпасами, достаточное для оснащения нескольких батальонов. Обошлось это, правда, недешево, «азиатские евреи» выжали из своих союзников по борьбе с «гидрой мирового коммунизма» четыре миллиона американских долларов. Впрочем, на деньгах не экономили, и, кроме самолётов с оружием, купили ещё два десятка бронеавтомобилей и старый тральщик британской постройки. ЦРУ со своей стороны также до конца февраля совершило несколько поставок оружия, по привычке сбросив его в баржах у побережья Манадо. В этой войне между Вашингтоном и Тайбэем даже развернулось что-то вроде соцсоревнования за влияние на «Перместу». Сначала чанкайшисты развернули свою команду армейских советников в Манадо на авиабазе Мапангет, потом спустя какое-то время эта авиабаза приглянулась ЦРУ, и американцы выжили с него узкоглазых «конкурентов», вынужденных перебраться на дальний аэродром Тасука в 35 километрах от Манадо.

В начале марта на аэродром Мапангет перелетела первая смешанная эскадрилья с Тайваня, включавшая четыре бомбардировщика B-25J «Митчелл» и четыре истребителя P-51D «Мустанг». За штурвалами «Митчеллов» сидели китайские военные летчики, а для истребителей, которые первоначально должны были действовать с английской авиабазы в Куала-Лампур, в Малайе, британские спецслужбы подобрали опытных ветеранов войны в Корее, нескольких поляков, австралийцев и южноафриканцев, ранее летавших на «Мустангах» и служивших в этот момент в королевских ВВС в Малайе. Эти истребители, и присоединившиеся к ним чуть позже B-26B «Инвейдер» успели принять участие в боях с правительственными ВВС на Суматре. Остальные машины до конца марта ограничивались разведывательными и агитационными полётами над Минахасой и прилегающей территорий, занимаясь сбором данных о передвижении сил противника в регионе и разбрасывая пропагандистские листовки. Причина была банальна — отсутствие авиабомб. В партии, доставленной с Тайваня вместе с бомбардировщиками, оказались неисправны взрыватели, а на местных аэродромах запас отсутствовал, поэтому налёты пришлось отложить до 12 апреля, когда на авиабазу Мопангет приземлилась новая партия самолётов, состоявшая из двух P-51D и двух B-26B с филиппинскими и польскими экипажами из состава так называемой CAT или «Civil Air Transport Corp», больше известной отечественному телезрителю как «Air America». Эта лавочка использовалась ЦРУ для прикрытия проведения своих тайных операций по всей Юго-Восточной Азии. Не стала исключением и Индонезия. На следующий день после прибытия все четыре «Митчелла» и два «Инвейдера» совершили первый боевой вылет, нанеся в 5.35 утра неожиданный удар по авиабазе «Мандай Филд» в Макассаре, на юге Сулавеси. Хотя сам авианалёт оказался удачным — мятежникам удалось повредить ВВП и уничтожить самолёт правительственных ВВС, но во время взлета один из «Инвейдеров» разбился, погибло два польских пилота и боец из аэродромной обслуги. Эта потеря, и гибель ещё одного соотечественника на Суматре, деморализовали поляков и скоро выжившие попросили освободить их от полётов. Взамен ЦРУ пришлось срочно искать и доставлять американских и филиппинских летчиков и экипажи.

Чёрная Каталина наемников ЦРУ на Сулавеси

Следующие три недели АУРЕВ активизировали свои налёты, нанося удары по окрестным правительственным аэродромам и портам. В первую очередь по стратегически важному городу Баликпапан на Борнео, налёты на который стали самыми результативными в апреле 1957-го года. 16 апреля самолёт «Перместы» уничтожил индонезийский гидросамолёт-разведчик «Каталина», транспорт DC-3 «Дакота» и нефтяной терминал британской компании «Шелл Ойл», а 28-го ВМС Индонезии понесли свою первую боевую потерю. В 6.30 утра, индонезийский корвет «Ханг Туах» типа «Батерст» на малом ходу в 5 узлов двигался из гавани Баликпапан для выполнения боевой задачи по блокаде Северного Сулавеси. Раннее время было выбрано с расчётом, чтобы скрыть выдвижение корабля от слишком зорких глаз в порту. Примерно в 8 часов утра, когда корабль уже находился на внешнем рейде, вахтенный наблюдатель обнаружил B-26 «Инвейдер», подкравшийся на низкой высоте к порту и атаковавший стоявший в нем танкер. Капитан приказал сыграть боевую тревогу и ждать сигнала на открытие огня. Располагавший только навигационной РЛС, всего одним 40-мм Бофорсом и тремя 20-мм «Эрликонами» «Ханг Туах» мало чем мог помешать налётчику, и капитан рассчитывал уклониться от обнаружения, однако у одного из расчетов «Эрликона» не выдержали нервы и когда «Инвейдер» оказался в зоне досягаемости он открыл огонь без приказа. Управляемый бывшим офицером ВВС США, старшим сотрудником подразделения ЦРУ Уильямом Бейлом и лично командующим АУРЕВ подполковником Мухарто, угольно-черный «Инвейдер» немедленно развернулся и атаковал корвет с левого борта, обстреляв его из крупнокалиберных пулеметов. «Ханг Туах» открыл ответный огонь, но успеха не имел. Пройдя на корветом налётчик сбросил бомбы, одна из которых угодила прямо в дымоход, взорвавшись между котельной и машинным отделением. На корабле сразу вспыхнул сильный пожар, борьба за живучесть продолжалась в течение полутора часов, но в итоге экипаж был вынужден покинуть корабль. Около 12.00 пожары почти прекратились, выгоревший корвет лег на борт и затонул. Из 90 членов экипажа на борту 18 моряков погибло и 28 получили ранения разной степени тяжести. После этого боя самолёты, окрашенные в черный цвет стали визитной карточкой ВВС Перместы, терроризируя всю Восточную Индонезию и наводя ужас одним своим появлением.

Ханг Туах

ПОЖАР РАЗГОРАЕТСЯ.

Создание «революционных» военно-воздушных сил позволило командованию мятежников приступить к планированию и проведению собственно наземных операций. Активность и успехи правительственных сил в центральном Сулавеси разорвали связь между силами Перместы в различных частях острова. Это не только затрудняло координацию усилий отдельных групп, но и оказывало серьезный отрицательный моральный эффект на сторонников мятежа. К тому же отрезало Перместу от значительного мобилизационного потенциала, поскольку всего на Сулавеси и Молуккских островах Перместа могла рассчитывать на мобилизацию от 18 до 30 тысяч одних только ветеранов голландской колониальной армии, не считая готовых перейти под её знамена солдат индонезийской армии, действующих и резервистов, а также молодежи, в основном христианской. Но для этого требовалось выбить правительственные войска с перешейка и захватить район Палу. Однако, несмотря на приток новобранцев и авиацию, в сухопутных войсках все обстояло не так гладко, как в воздухе. В распоряжении командования Перместы находилось всего два полка, «Черные Змеи» и «Аноа», сформированные на базе бывшего 24-го пехотного полка всего за полгода до восстания. При этом каждый полк включал только один слабый батальон двухротного состава, чего было совершенно недостаточно. Да ещё рота капитана Франса Карангана 31-го марта переметнулась на сторону правительства, приняв активное участие в боях за Палу, в ходе которых 719-й пехотный батальон, составлявший основу сил полка «Аноа» был разгромлен, а его командир Лукас Пулар вместе со своим штабом погиб при переправе через залив, когда его моторную лодку обстрелял правительственный истребитель.

Взяв на себя командование полком «Аноа», подполковник Сомба провёл реорганизацию. Из остатков 719-го батальона были сформированы два новых, «Q» и «R», спешно укомплектованные новобранцами, правда отменно вооружёнными по местным меркам. К этим силам командование смогло прибавить удачно подвернувшиеся резервы. В марте из джунглей на огонек выполз местный батька Махно — Ян Тимбулген со своими головорезами из «Отрядов Защиты Справедливости». Тимбулген был бывшим солдатом голландской колониальной армии, который после провозглашения независимости Индонезии с парой тысяч товарищей подался в лес, выступая против проводимой новой властью программы рационализации армии, демобилизации и сокращения стройных рядов вооружённых сил. Спустя некоторое время примеру центрового последовали другие группы борцов за все хорошее против всего плохого, включая отряд бывшей жены Тимбулгена — Лен Карамой. Эта тётенька к тому времени настолько прославилась в качестве полевого командира, что ей немедленно вручили «Женские силы Перместы». Впрочем, кому ещё, как не даме, поручать командовать другими дамами? Всех местных вольных стрелков собрали в 999-ю бригаду, на бумаге трёхбатальонного состава. Таким образом под командой майора Яна Виллема Герунгана, нового командира полка «Аноа», оказалось два полностью укомплектованных батальона новобранцев, 999-я бригада партизан и взвод спецназовцев РПКАД под командой бывшего сержанта Николаса Сулу, ставшего в армии Перместы капитаном, всего около полутора тысяч человек. При этом в отличии от своих многочисленных, но нерешительных коллег с Суматры, перместинские мятежники были настроены драться серьезно. С началом апреля бои на перешейке в районе Палу возобновились.

Тимбулген и вольные стрелки

Скромные первоначальные успехи не обескуражили подполковника Самуала и его американских помощников. Понимая, что его войска пока недостаточно готовы для решительных наступательных действий на основном фронте, Самуал сосредоточился на обеспечении своего левого фланга, надеясь добиться здесь больших результатов. Целью новой операции были выбраны лежащие на восток от Сулавеси острова Моротай, Тернате и Хальмахер, входящие в архипелаг Молуккских островов. Сами по себе эти малонаселенные острова не представляли особой ценности для повстанцев, если бы не располагавшиеся на них со времен второй мировой войны старые аэродромы японцев и союзников, а также бывшая военно-морская база японского императорского флота в заливе Као. Помимо этого, с них было бы удобно установить контакты с антиправительственными партизанами из так называемой республики «Южно-Молуккских островов» (РМО). Эта самопровозглашенная республика была ликвидирована Индонезией ещё в 1951-м, не просуществовав и года, однако её сторонники, во главе с бывшим президентом Крисом Сумокилем, до сих пор скрывались в горах и джунглях на острове Серам, откуда вели партизанскую борьбу против индонезийцев. Особую важность для мятежников представляла авиабаза Даруба на острове Моротай, с которой правительственным ВВС было очень удобно совершать налёты на столицу мятежников, город Манадо.

Новая операция получила название «Джакарта I», для её проведения выделили два мобилизованных каботажника и два небольших военных корабля, неведомыми путями раздобытых ЦРУ. На эту армаду планировали погрузить батальон пехоты под командой майора Нун Понтува и его зама, лейтенанта Роберта Кумонтая. На эту пару возлагалось не только руководство операцией, но и командование вновь созданным боевым районом «Молукки». Операция прошла без сучка без задоринки, высадившиеся отряды внезапным ударом овладели своими целями, аэродромная охрана и обслуга не оказали сопротивления и, после короткой агитации и импровизированной церемонии, были включены в ряды мятежников. Перместа немедленно перебросила на новые аэродромы часть своей авиации, откуда та приступила к налётам на остров Амбон, региональный центр и ключевой остров Молуккского архипелага. Известия о захвате Моротай и Джайлоло посеяли тихую панику в индонезийском правительстве, поскольку желание пресечь непосредственную угрозу своей столице Манадо было для мятежной Перместы вторичным, основную же ценность представляли сами взлётно-посадочные полосы на Моротай, «Пито» и «Вама», построенные союзниками после того, как они вышибли с острова японцев. Эти полосы были достаточного размера для приема самолётов Б-29 «Суперкрепость». С них они, даже с полной загрузкой в 9 тонн, могли спокойно достать почти до любой точки в Индонезии, в первую очередь разумеется до столицы Индонезии Джакарты и ключевых военных объектов.

27-го апреля, незадолго до десанта мятежников, патрульная летающая лодка «Каталина» индонезийской морской авиации с аэродрома Моротай, совершала облет островов Талауд, на границе с Филиппинами, в поисках контрабандистов. «Каталина» была старенькая, честно отвоевавшая всю вторую мировую, таким же было и полётно-навигационное оборудование, время от времени барахлившее, запчасти к этим самолётам были дефицитом, а экипажу было лениво сверять курс каждые пять минут. Гораздо увлекательнее было высматривать внизу лодки-пауки «бангку», на которых отчаянные до полной бессознательности филиппинские контрабандисты доставляли мятежникам на Сулавеси оружие и боеприпасы. Походный ордер обнаружил уже на развороте сидевший в левом фонаре-блистере наблюдатель, чем немедленно обрадовал командира. Хотя в принципе в этом районе шныряющими туда-сюда по своим военно-морским надобностям эскадрами было никого не удивить, проверить следовало, и командир развернул гидросамолёт в сторону обнаруженных кораблей.

Подлетев поближе командир понял, что сделал это не зря, численность, состав и курс ордера заставили насторожиться, и он включил радио:

— Патрульный гидросамолёт ВМФ Индонезии, борт «0182», вызывает неизвестные военные корабли, назовите свой флаг и маршрут следования, повторяю… — «Каталина» подлетела на километр и стала нарезать круги вокруг ордера, продолжая вызывать неизвестных, упрямо хранивших радиомолчание. Капитан патрульной лодки почесал репу, такое на его практике было впервые и вопросительно посмотрел на второго пилота. Тот пожал плечами:

— Тут ещё открытое море, имеют право, хотя компания подобралась странная, десантные кирпичи LST-2 я даже отсюда не перепутаю, головные в правой и левой колонне похожи на английские Каслы, видел такие в Сингапуре, эсминцы кого-то смутно напоминают, но вроде не американцы и не англичане, давай пройдем над ними, попробуем рассмотреть получше.

Рассмотреть получше не получилось, стоило «Каталине» подлететь ближе, как от кораблей в её сторону внезапно потянулись огненные зенитные трассеры. Не ждавший такой подлянки гидросамолёт рванулся влево, вправо, словно пытаясь протиснуться сквозь вспухивающие вокруг облачка разрывов, полыхнул правым двигателем и, теряя куски обшивки, огненным болидом рухнул в море. Экипаж неосторожной «Каталины» успел только предварительно сообщить на базу место, примерный состав, скорость и курс кораблей, однако из-за неисправности бортового оборудования координаты были определены неверно, и спешно высланная на поиски вторая «Каталина» несколько часов бесцельно нарезала круги в тридцати милях к юго-западу, и, не найдя следов аварии или призрачной эскадры, вернулась с пустыми руками, предоставив ломать голову над случившимся военной разведке. Но той скоро стало не до расследований, спустя сутки после инцидента Моротай был захвачен мятежниками, а ещё через пару дней от агентуры на Сулавеси поступили свежие новости, неизвестная эскадра нашлась сама — в Манадо высадился чанкайшистский десант.

Каталина

КОГОТЬ ДРАКОНА

Официальный Тайбэй уже давно пристально следил за событиями, разворачивающимися в Индонезии. Кипящие в Джакарте страсти, стремительное «левение» политики правительства Сукарно и активность КПИ вызывали на Тайване нешуточную тревогу и реальное опасение прихода к власти в стране коммунистов. Для Тайваня и других активных членов Антикоммунистической Лиги народов Азии такой исход событий был неприемлем, и они искали любой возможности повлиять на происходящее. Поэтому в Тайбэе эмиссары мятежных островов сразу нашли самый радушный прием. Помимо политической поддержки, националистический Китай немедленно приступил к оказанию помощи военно-технической. Не совсем безвозмездной, точнее совсем не безвозмездной, зато безотлагательной. С Тайваня на взбунтовавшиеся острова потёк постепенно расширяющийся ручеек оружия, техники и специалистов. При этом ушлые китайцы рассчитывали позже слупить за свою «добровольную помощь» процент и со своих американских патронов.

Однако такое шило долго держать в мешке не получилось, и слухи о том, что Тайвань поддерживает мятежников ПРРИ и Перместы, в конце концов докатились до Джакарты, вызвав бурную реакцию. Граждане, похватав дубьё, ломанулись громить китайские лавки, бить узкоглазые морды и безобразничать баб. Первым в происходящем сориентировался Дипа Айдит, бессменный вождь и учитель Компартии Индонезии и, объявив месячник непримиримой борьбы с язвой китайской буржуазии на теле трудового индонезийского народа, повёл партию на «баррикады». КПИ возглавила развернувшуюся кампанию по преследованию националистических китайских деловых, социальных и образовательных организаций, попутно прокатившись катком и по их местным союзникам. Официальный Тайбэй, обеспокоенный судьбой соотечественников, потребовал у Джакарты приструнить своих распоясавшихся «коммуняк». В ответ из президентского дворца вежливо посоветовали Тайваню для начала попробовать «приструнить» собственных коммунистов в Пекине, а потом уже другим советы давать. А если кто-то и дальше будет пытаться вмешиваться во внутренние дела суверенной республики «десяти тысяч островов», пообещали надавать по лапам, по наглым гоминьдановским лапам.

Чан Кайши обиделся и пригрозил в ответ, что оставляет за собой право защищать китайцев хоть бы и силой оружия. И чтобы доказать серьезность намерений 30 марта 1958-го года Тайвань признал движение «Перместа» воюющей стороной. Но в Джакарте только рассмеялись и к апрелю 1958-го запретили все газеты на китайском языке, а заодно объявили вне закона всех местных чанкайшистов и сочувствующих. По стране прокатилась волна арестов, репрессии в свою очередь повлекли за собой новый виток антикитайской истерии и массовые беспорядки, в ходе которых погибло несколько десятков человек, в основном китайцев. Остановить погромы удалось только вмешательством армии, которая, воспользовавшись неосмотрительностью коммунистов, поспешила выступить защитницей преследуемого этнического меньшинства, обеспечив китайским барыгам крышу и взяв таким образом под контроль огромное множество предприятий и доходы с них. Так, волей-неволей, кабиры протаптывали себе дорожку. Но продолжения дипломатической перепалки не последовало, на этот раз Тайбэй промолчал. Хотя, как выяснилось позже, ненадолго.

Генералиссимус Чан Кайши, один на миллиард

В «той» истории от подготовки к интервенции Чан Кайши смог отговорить его министр иностранных дел Джордж Кунчао. Министр убеждал, что этим как поводом может воспользоваться КНР для вторжения уже на сам Тайвань. Но после череды внешнеполитических провалов, последовавших с 1954-го года, особенно крайне унизительного скандала с неудавшимся покушением на премьер-министра КНР Чжоу Эньлая в 1955-м году и последовавшим изобличением роли Тайваня в этом деле, Джорджа Кунчао в конце 57-го года по-тихому сплавили в почетную ссылку послом в США. Эта отставка позволила сосредоточить все бразды внешней политики Тайваня в руках Сун Мэйлин, она же по совместительству мадам Чан Кайши. Про жену генералиссимуса в Китае бытовала поговорка, что «жили три сестры Сун, первая любила деньги, вторая Китай, а третья власть». Этой третьей, младшей сестрой, и была Мэйлин, ставшая женой лидера Гоминьдана. Мадам Чан Кайши была, безусловно, незаурядной женщиной, обладавшей острым, хоть и неглубоким, умом и кипучей энергией. К тому же она отлично владела английским, что позволило Мэйлин ещё во время второй мировой войны замкнуть на себя международные отношения Китайской Республики, став ключевой фигурой в вопросах взаимоотношения Китая и США. При этом мадам Чан Кайши оставалась ярой националистской, как вспоминал про нее Джозеф Стилуэлл: «Обожает власть, очень любит быть в центре внимания. Не способна ни на малейшую уступку, что касается интересов Китая: правыми могут быть только соотечественники, иностранцам этого не дано.»

Сун Мэйлин оказалась тем человеком, который был нужен Аллену Даллесу, чтобы обойти вялую, безынициативную позицию госсекретаря Гертера, опасавшегося ненужного раздувания войны в Юго-Восточной Азии и убеждавшего азиатских клевретов США не предпринимать активных внешнеполитических шагов в этом направлении. Собрав в кулак всю свою обаятельность, Даллес смог убедить мадам в необходимости создать новый барьер на пути коммунизма, поддержать «демократические перемены» в Индонезии и встать на защиту интересов местного китайского этнического меньшинства — «хуацяо». Очкастый искуситель хотел было ввернуть про создание Великой сферы сопроцветания азиатских народов, но вовремя прикусил язык, аудитория была несколько неподходящей.

Но уже сказанного оказалось достаточно. Демократия, и борьба с мировым коммунизмом в целом, мадам Чан Кайши беспокоили мало, а вот страдания китайских меньшинств она приняла близко к сердцу, и ещё ближе — немаленькие капиталы страдальцев. По мнению самой мадам, лучшим местом вложения этих капиталов был бы так нуждающийся в финансовых вливаниях Тайвань. Конфликт с Индонезией на фоне противостояния с огромным Китаем, где совсем недавно так удачно и скоропостижно врезал дуба председатель Мао, мадам Чай Канши не смущал. Тем более, что рвущиеся повоевать с кем-нибудь полегче, чем НОАК, генералы убедили её, будто Индонезия, это соломенный домик, который развалится стоит на него только подуть. О том, что Сукарно, хоть и похожий внешне на Нуф-Нуфа, обладает упрямством и решительностью серого волка, генералы и дипломаты скромно умолчали. А про то, что за спиной индонезийского президента маячит зловещая красная тень северного Наф-Нафа, никто из присутствовавших на встрече старался и вовсе не думать. Так было легче. Сам генералиссимус Китайской Республики и безучастно наблюдал за подготовкой похода со стороны, не вмешиваясь, но и не препятствуя. Глух он остался и к убеждениям помощника госсекретаря США Парсонса, что вмешательство Тайваня во внутренние дела Индонезии ущемляет «интересы свободного мира в Юго-Восточной Азии».

Сун Мэйлин — последняя императрица Тайваня

Для проведения великого южного похода тайваньские милитаристы собрали внушительную армаду, включавшую четыре эсминца, четыре эскортника, двенадцать больших и средних десантных кораблей, военные танкеры, войсковые транспорты и тральщики, всего 30 вымпелов. На них погрузился 653-й полк морской пехоты Тайваня, «боевой офицерский батальон» и батальон добровольцев присланный президентом Южной Кореи Ли Сын Маном. Кумир азиатских антикоммунистов всей душой жаждал поучаствовать в очередном крестовом походе против красных безбожников, но тут уже на него надавили Гертер и Госдеп США, всерьез испугавшиеся эскалации конфликта и повторения корейской войны. Общими усилиями старого пердуна смогли отговорить от авантюры, пригрозив в противном случае перекрыть военный кислород уже самой Южной Корее. Старичок внял голосу американского разума, с горя казнил очередного левого политика и ограничился отсылкой добровольцев, правда, вооружённых до зубов, сплошь ветеранов войны и упоротых антикоммунистов, количеством больше смахивавших на полк, а не батальон. Командующим назначили генерал-майора Юань Гуйженя, командира 1-й дивизии морской пехоты Тайваня. 22 апреля, в день штурма Паданга, вся эта кодла, числом в восемь тысяч рыл, отчалила из Тайбэя, взяв курс на Сулавеси, и спустя десять дней бросила якорь в порту города Манадо.

Несмотря на взаимную агрессивную риторику и доведенные до крайней степени упреки между Джакартой и Тайбэем, новость о китайском вторжении повергла правительство Сукарно в шок. По столице поползли панические слухи о возможном со дня на день совместном десанте мятежников и гоминьдановцев прямо в саму Джакарту. Кое-кто из граждан побогаче присел на чемоданы, а народ победнее ответил привычным способом и по третьему кругу побежал громить все, что ещё осталось от столичного китайского бизнеса. Но на этот раз полиция и армия оказались наготове и пресекли беспорядки в зародыше. Однако волнения в столице меньше всего беспокоили президента и его генеральный штаб. Появление чанкайшистов спутало им все стратегические карты, разом обнулив тотальное превосходство индонезийских ВМФ на море и ВВС в воздухе. И что ещё хуже, единственный корабль, способный на равных противостоять тайваньским эсминцам, торчал сейчас в ремонте с расчекрыженным бортом, и раньше июня надеяться на него не приходилось. Дополнительную тревогу у военного командования вызывал захват мятежниками Моротая. Гигантский аэродром, построенный союзниками на этом острове во время войны и рассчитанный на 250 самолётов, включая 170 тяжелых бомбардировщиков, имел две взлётно-посадочные полосы, протяженность большей из которых составляла 2100 метров. Эти самые бомбардировщики, точнее их возможности, и вызывали острое жжение в нижней части тела у членов кабинета министров молодой Республики. В свете происходящего столпотворения и попрания основ международного права, мало кто в индонезийском правительстве сомневался, что у мятежников теперь в ближайшее время появятся если не Б-29, то Б-17 или Б-24 точно. При этом существенной разницы не было, поскольку больше всего правительство опасалось психологического эффекта от возможных бомбардировок, а не материального ущерба.

ОТВЕТКА

С прибытием Гоминьдана боевые действия на Сулавеси активизировались. К этому времени, мятежники при поддержке авиации смогли несколько продвинуться вперед на основном направлении, им удалось проникнуть в центральную часть острова. 4 мая Перместа, используя иностранные корабли под голландским флагом, высадила десант в портовом городе Посо, на восточной стороне перешейка, обойдя таким образом оборонительные позиции правительственных войск. В Посо с десантом соединился ещё один отряд мятежников в 200 человек, вооружённый 75-мм безоткатными орудиями. Этот маневр позволил мятежникам перенести центр тяжести боевых действий в центральную часть Сулавеси и перехватить сухопутные коммуникации противника. Теперь удерживаемый правительственными войсками город Палу сам оказался в изоляции на осадном положении. Однако дальше дело не пошло, взять Палу повстанцам не удалось, продвижение застопорилось и дальнейшие бои свелись к позиционным перестрелкам, стычкам и коротким рейдам. Бойцам Перместы не хватало боевого опыта, вооружения и организации. Махновцы же из 999-й бригады плохо подчинялись дисциплине и участвовали в боевых действиях только когда хотели, зато грабили, стервецы, за троих. Чанкайшистов до поры до времени полковник Самуал пускать в бой опасался, отделываясь от настойчивых предложений гоминьдановских генералов вежливыми отказами и ссылками на тонкость политического момента. Он вообще не сильно обрадовался прибытию «союзников». Помощь, это, конечно, хорошо, но такая могла выйти и боком, поэтому главнокомандующий Перместы немножко осторожничал.

Тем временем под давлением Сукарно, требовавшего безотлагательных мер, генеральный штаб торопливо планировал воздушную операцию «Гаруда I». Поражение повстанцев на Суматре развязало военному командованию руки и теперь оно смогло быстро перебросить на «восточное направление» всю наличную ударную авиацию. Особые надежды возлагались на новые реактивные бомбардировщики Ил-28, недавно полученные из СССР и успевшие зарекомендовать себя на Суматре, но лично участвовавший в разработке плана вице-маршал Сурьядарма, командующий ВВС, развеял эти надежды. Он на пальцах объяснил присутствующим, что Ил-28 конечно замечательный во всех отношениях песават (инд. — самолёт), но требует длинной взлетно-посадочной полосы, которые в настоящий момент есть только на Яве и Суматре, была правда ещё одна, да-да, на острове Моротай, мы как раз собираемся туда…

Таким образом командование могло рассчитывать только на четыре бомбардировщика B-25 «Митчелл» и шесть истребителей Р-51D «Мустанг», имеющих возможность работать с местных грунтовых аэродромов. По плану операции, первый удар должен был наноситься одновременно по расположенным рядом аэродромам Мапангет и Тасука в Манадо. Если первый налёт был успешным, самолёты должны были вернуться, перезагрузиться и немедленно повторить удар уже по аэродромам Моротай и Джайлоло. Успехом считалось уничтожение не меньше половины самолётов противника на стоянке. Если же этого сделать не удалось, тогда самолёты должны были вернуться на запасные аэродромы, дождаться ночи и повторить операцию на следующий день. Ради сохранения секретности и безопасности самолёты должны были взлетать с разных аэродромов. Общее руководство было возложено на майора Лео Ваттимена (реальная история)

Операция началась 7 мая 1958-го года, ровно в 4.00 с аэродромов Лаха, Лянг и Амахаи на остров Амбон взлетело 4 «Митчелла» и 5 «Мустангов». Точкой рандеву самолётов был выбран остров Манголе в 320 км северо-западнее Амбона. Отсюда соединившийся отряд направился бомбить врага. По замыслу генштаба, очень рассчитывавшего на внезапность, первый этап операции должен был занять не более шести часов, но с самого начала всё пошло не по плану. Командование Перместы прекрасно понимало угрозу, исходящую от авиации противника и если на суше оно ещё опасалось пускать союзников в бой, то на море использовало безо всякого стеснения, тем более что ничего другого не оставалось. Поэтому почти сразу по прибытии китайские корабли, оснащенные радарами, снова вышли в море, организовав радиолокационные дозоры на наиболее угрожаемых направлениях. Одним из таких дозорных был эсминец «Дан Янг» типа «Кагеро», несший дежурство в Молуккском море между островом Хальмахера и северным Сулавеси. «Дан Янг» был старым японским эсминцем ещё довоенной постройки, но в 1954-м прошел модернизацию, получив американскую зенитную артиллерию и радар SC-2, позволявший обнаруживать самолёты на дистанции до 160 км. Он и засек приближающуюся с юга группу пепелацев, неторопливо ползущую на высоте 2000 метров. Капитан корабля Шонг Юн Чен немедленно передал информацию на базу. Поднятые по тревоге истребители мятежников, используя наведение с эсминца перехватили ударную группу в 50 километрах от побережья Минахаса. Четвёрка «Мустангов», зайдя со стороны солнца, внезапно свалилась сверху на ничего не подозревающего противника, и с первого же захода завалила один бомбардировщик и истребитель. В воздухе тут же закипела «собачья свалка». Элемент неожиданности был потерян и пользуясь тем, что истребители сковали возникших из ниоткуда мятежников, старший группы, майор Шри Малджоно, приказал оставшимся бомбардировщикам выходить из боя. Всего на свои аэродромы вернулось два изрядно потрепанных бомбера и три «Мустанга», один из которых сел на вынужденную и был списан. Прибывшим в район кораблям флота удалось выловить из воды четверых, ещё восемь человек, среди которых было четыре дефицитных пилота, пропало без вести.

Больше дотянуться до горла врага было нечем, замена самолетов требовала времени, как и переподготовка пилотов, и так проводившаяся по ускоренной программе. Видя тоску и уныние подружившиеся с его генералами, Сукарно понял, что ему ничего не остается, как искать помощи на стороне. Оставив военных колдовать над картами и делать выводы, президент попросил министров не просрать страну до его возвращения, и первым же поездом укатил в Москву.

Эсминец «Дан Янг»

РУКА МОСКВЫ

В Москве к такому резкому качанию политического маятника последние годы относились чересчур нервно. И пока президент Индонезии на ближней даче отпаивался от пережитого стресса коньячком, Наф-Наф собрал в каменном домике экстренное заседание своей «избранной рады».

Первый секретарь поправил очки и окинул собравшихся в зале заседаний Президиума сердитым взглядом:

— Значица, так, товарищи, перво-наперво хотелось бы прояснить, почему у меня на коврике перед дверью товарищ Сукарно вторые сутки ночует? Слово вам, товарищ Серов.

— Так проблемы у него с контрой на Суматре и Сулавеси, — пожал плечами Серов. — Да ещё чанкайшисты встряли. Мы такого не ожидали, вот некоторые и расслабили ягодичные мышцы. Внушение сделано, сейчас работаем, восстанавливаем картину.

— Понятно. Дипломатии есть что добавить к пояснениям наших реставраторов? — Хрущев вопросительно посмотрел на Громыко.

— В Китае после смерти Мао многое изменилось, Никита Сергеевич, — бесстрастно произнёс Андрей Андреевич. — Кормчий был жестким, самостоятельным и непредсказуемым политиком, а Чжоу Эньлай и новое руководство склонны проводить более мягкую и гибкую политику, прислушиваясь к нам. Тайвань воспринимает эти изменения как слабость, тем более, что после покушения на Чжоу в 55-м они, почитай, отделались легким испугом. Вот и обнаглели.

— Обращение в ООН не поможет? — спросил Первый секретарь.

— Вряд ли, — министр иностранных дел олицетворял собой аллегорию скептицизма. — Не следует забывать, что Тайвань — постоянный член Совета Безопасности, с правом вето. Ноту мы конечно заявим, но реальных возможностей повлиять на этих отморозков из антикоммунистической лиги у нас пока нет. Причем насколько я успел выяснить американцы также пытались их остановить, но не преуспели.

— Значит вы считаете, Андрей Андреевич, что за спиной Чан Кайши стоят не американцы? — поинтересовался Серов.

— Разумеется американцы, но неизвестно, от кого именно в администрации Эйзенхауэра исходит инициатива.

— А не может ли это быть попытка отвлечь нас от ситуации вокруг Ливана товарищи? — насторожился Хрущев.

Громыко на секунду задумался:

— Сейчас однозначно можно сказать, что здесь не замешан госдепартамент, Гертер конечно не голубь, но и ястребом его не назовешь. Он склонен искать компромисс, не любит раскачивать лодку и плотно сидит под каблуком у Эйзенхауэра. Для Айка такая комбинация, это слишком мелко, неопределенно и незначительно. Я бы подумал на Фостера Даллеса, но…

— Но Даллес то у нас ещё один остался, — хмыкнул Серов. Он общую подноготную знал и в том, чьи ушки торчат из новой проблемы, лично ни секунды не сомневался.

Громыко пожал плечами и промолчал, гадательная геометрия не была его любимым предметом.

— Так, товарищи, с американцами выясним позже, Иван Александрович, ты же мне говорил, что местные мятежники вроде, как и не мятежники вовсе, а эти, как их, партикавалеристы, нет, партиклерикалы, тьфу, язык сломаешь, в общем не сепаратисты, а патриоты все как один. Как они отнеслись к этому, интервенция же вроде как. Белячки у нас в гражданскую, помню, не все англичанам с французами рады были. А эти?

— Партикуляристы они, Никита Сергеич, — подсказал Серов. — Рады то может и не все, да только Коминтерн подкачал, ликвидировали лидера мятежников, молодцы конечно, прямо как по учебнику, море, самолёт, бомба, вот только он главным противником иностранного вмешательства и был. Не то, чтобы жалко, но поторопились наши интернационалисты.

— А в Пекине кто стрельбу возле индонезийского посольства устроил? Китайцы были в ярости, — пожаловался, воспользовавшись возможностью, Громыко.

— Не поняяял, — протянул Хрущев и уставился на начальника ГРУ, — Михаил Алексеевич, вы там совсем охренели?

Шалин хладнокровно пожал плечами.

— Сложно работать через пятые руки, Никита Сергеич, а у товарищей на местах с дисциплиной принятия решений пока большие проблемы. Слишком самостоятельные и независимые, торопятся к мировой революции. В Пекине пытались устранить местного консула, оказавшегося вторым лицом у мятежников, но не сложилось. С китайскими товарищами инцидент уже урегулировали, Индонезия за него вступаться не стала, а стрелки посидят пару лет на китайской баланде за то, что стрелять не умеют. Заодно подумают.

— Хотели, значит, как лучше, а получилось как всегда, — Хрущев покачал головой, —впредь товарищи разведчики, прошу без штурмовщины, не хватало ещё из-за каких-то юнцов с пистолетами и ветром в голове, с Китаем поссориться. Но вернемся к нашим баранам, жду ваших рекомендаций товарищи, — Никита Сергеич оглядел присутствующих. — Что делать будем?

— Если разрешите, Никита Сергеич, — дисциплинированно поднялся адмирал Кузнецов, — то из состава тихоокеанского флота можно в течение суток сформировать оперативную эскадру. Думаю, крейсера, нескольких эсминцев и бригады морской пехоты хватит, что бы пинком вышвырнуть чанкайшистов из Индонезии. У наших моряков на них с корейской войны кулаки чешутся, нужен только приказ.

— Исключено, — резко возразил Громыко, — американцы, Николай Герасимович, и так крайне резко воспринимают любое появление советских военных кораблей в южной части Тихого океана, а нападение на своего союзника может привести к непредсказуемым последствиям.

— Значит, как я понимаю, высадку десанта мы не рассматриваем? — сардонически усмехнулся Жуков.

— Нет, это только ухудшит ситуацию, — покачал головой Шалин. — Тем более, объективно у нас нет возможности доставить сколько-нибудь серьёзные силы на такое расстояние. По предварительным оценкам, Гоминьдан высадил там около десяти тысяч солдат, одной бригадой морской пехоты мы не справимся.

— Товарищи, никаких десантов, — предупредил Серов. — Если мы устроим высадку, это будет воспринято как вмешательство во внутренние дела, будто Сукарно привёл красных убивать индонезийцев. Более того, на фоне нашего десанта готовящаяся высадка американцев в Ливане будет восприниматься всем миром не как акт агрессии, а как защита от «красной опасности». Нам сейчас менее всего нужно давать противнику в руки подобный козырь. Сейчас мы можем наладить поставки наладить поставки стрелкового оружия и боеприпасов, например, через КНДР. Как раз товарищ Ким Ир Сен наладил производство стрелкового оружия, в основном оно идет для Коминтерна, но кое-что и на продажу для своих. Полностью КНДР такой объём поставок не осилит, но мы можем поставлять своё оружие под видом произведённого в Северной Корее.

— Уже дело, — одобрил Хрущёв. — ещё предложения будут? Возможно, стоит рассмотреть вопрос «ленд-лиза»?

— С «ленд-лизом» я бы предложил не торопиться, Никита Сергеич, — возразил Серов. — Один раз шалость удалась, но это не игра в одни ворота, американцы не идиоты и могут устроить собственный «ленд-лиз», нам такое «соцсоревнование» пока не потянуть.

— Эти сложности ни к чему, — вмешался Кузнецов. — Сейчас у нас на Дальнем Востоке проходят модернизацию 24 лодки 613-го проекта, готовятся к действиям в тропических условиях. Индонезийцы уже проявляют к ним пристальный интерес. Часть лодок уже закончена, выделим из их числа четыре единицы, посадим смешанные экипажи из наших и индонезийцев для виду, из тех что учатся во Владивостоке, и вперёд. Переход займёт где-то неделю. Плавбазу вышлем заранее, под видом торгового судна. В этом случае лодки могут начать выполнение боевой задачи сразу, как только войдут в район развёртывания. Охотиться будут только на тайваньские корабли, это позволит избежать пересудов и недовольства местных. Можем так же усилить им авиацию, выделим эскадрилью торпедоносцев Ту-14, мы их сейчас потихоньку выводим в резерв, а так ещё послужат.

— А контракт потом оформим задним числом, — подхватил Хрущев, — и пусть Сукарно только попробует не подписать. Молодцом, Николай Герасимович, приступайте немедленно, считайте, что разрешение от меня получено.

— Дареный конь хуже татарина, — хмыкнул, услышав марку самолёта, командующий ВВС маршал Вершинин.

Первый секретарь задумчиво побарабанил пальцами по столу:

— Тогда, значица, так. Иван Александрович, на тебе организация поставок оружия, взаимодействие с Китаем и КНДР. Товарищ Шалин, вам поручаю информационное обеспечение операции и Коминтерн, только постарайтесь на этот раз без сюрпризов. Николай Герасимович, готовьте лодки, самолёты и экипажи. По готовности доложите. Андрей Андреич, с вас дипломатическое обеспечение наших действий в ООН. А ты Георгий Константинович, посмотри, чем еще помочь по своей линии, но без фанатизма. Всем всё понятно?

— Так точно, — раздались громкие и уверенные голоса, утвердительные кивки.

Только маршал Вершинин несколько минут напряженно думал, глядя на карту:

— Иван Александрович, напомни, а чего там Сукарно рассказывал про бомбардировки?

— Жаловался, что после захвата большого аэродрома мятежники теперь могут летать бомбить Джакарту, в городе паника, и народ разбегается. На американских бомбардировщиках Б-17, Б-24 и Б-29 действительно могут достать — скрупулезно перечислил Серов.

— Б-29 говоришь, «Супер Крепость» говоришь, — маршал бросил ещё один взгляд на карту, ухмыльнулся и неожиданно подмигнул председателю КГБ, — ну будет им «Супер Крепость»

Первый секретарь откинулся на спинку кресла, чувствуя, как медленно уходит напряжение. С такими соратниками можно горы свернуть... «И свернём», — решительно подумал Никита Сергеевич.

Маршал ВВС К.А.Вершинин