Всяк Славик Укроти Свой Нравик

Шведов Сергей Михайлович

(Минск, 123smsh@tut.by)

ВСЯК СЛАВИК УКРОТИ СВОЙ НРАВИК

фантастическая быль

Москва златоглавая почти не изменилась. Разве что больше стало стеклянных пирамид, октаэдров, конусов, цилиндров и прочих причудливых сооружений в пересечении с поверхностями невероятной кривизны и асимметрии. С тех пор, как люди отказались от завоевания космоса, все невысказанную тоску по необычному и непознанному перенесли сюда, на землю, покрывая её диковинными космоградами, какими воображали их в старину художники-фантасты.

Святослав пристроился в самый хвост череды авиапассажиров-торопыг, спешивших пройти таможенный контроль. В своей лагерной робе с флюоресцирующими полосами и с сумкой для инструментов через плечо он вполне мог сойти за технического работника аэропорта, но с условием, если будет держаться в сторонке от остальных пассажиров. Спецовка на нем была просто заношенная в дрянь, но ни штопок, ни дыр на ней не было. Чистенькая, хоть и застиранная. Никто из блюстителей порядка не придерётся за оскорбление эстетических вкусов благонастроенной общественности.

Таможенник, как только заметил его опознавательный знак на куртке — серп и молот, перечёркнутые крест-накрест, так сразу переменился в лице и поспешил нажать красную кнопку вызова силовой поддержки. Такой опознавательный знак обязаны носить все, кто запятнал свою совесть участием в давно разгромленном русском национально-освободительном движении за славянское единство. Клеймо это лепили на одежду для того, чтобы все люди доброй воли могли сходу распознать, с каким затаившемся злодеем они имеют дело.

— Отпустили подчистую? — процедил таможенник сквозь зубы.

— Все мои записи из личного дела перед вами на экране.

— С Огненной Земли?

— С Антарктиды.

— Русский? — брезгливо скривился чиновник.

— Русский.

— К сожалению, всё по форме верно, не придерёшься, — вернул таможенник идентификационную карточку со всеми социо— и биопараметрами Святослава. — Предупреждаю, срок вашей рабочей визы — тридцать дней, при условии обязательного трудоустройства. Если за сутки не оформите разрешение на временное пребывание в России, вы будете депортированы из страны как нежелательный элемент.

— Я, русский, не могу свободно вернуться на родину, где живёт мой народ?

— В России проживает многонациональный российский народ. Русские только его составная часть, не очень благонадёжная. Считайте мои слова за официальное предупреждение и потом не обижайтесь. Кстати, в социобиометрических данных не указано место вашего рождения.

— Приглядитесь внимательней, место рождения — русский город Москва, — бесцветным голосом сказал Святослав.

— Славик, попридержи язычок! Москва не для русских, а открыта для всех. Русским дозволено проживать только за кольцевой на околице.

Таможенник выложил перед Святославом его футляр для инструментов, служивший дорожной сумкой, и махнул рукой полицейским, которых загодя вызвал красной кнопкой.

— Славик! — издевательски скривился полицай с сержантскими лычками. — Лбом в стенку, руки за голову! Ноги как можно шире.

Рядовой полицай обшарил Святослава с ног до головы.

— Этот славик чистый!

Сержант вытянул его по спине дубинкой.

— За что? — скривился от боли Святослав.

— Для профилактики правонарушений.

* * *

Жрать хочется, аж покачивает от слабости. Последний раз удалось поесть в самолёте после пересадки в Хараре. Толстый зимбабвиец у иллюминатора с аппетитом запихивал в себя сэндвич с индейкой, огромную порцию форели с картошкой фри и ещё какие-то желе и салатики, а сидевшему по соседству Святославу стюардесса принесла горстку попкорна, упаковку сухого завтрака, маленькую плитку суррогатного шоколада, чашечку кофе и бутылочку цветной газировки. Правда, была ещё булочка, но толстый зимбабвиец нагло снял её с его подноса и сунул себе в рот:

— Ну, что ты скажешь, приятель, на это?

Святослав ничего не сказал, уже зная скандальный нрав соседа. При посадке тот наотрез отказался сидеть рядом со Святославом, заметив на его куртке нашивку с изображением перечёркнутых серпа и молота.

— Я рядом с преступником против человечества сидеть отказываюсь!

Пришлось стюардессе вызывать пилота, который втолковал буяну, что после резолюции ООН об окончании срока искупления тысячелетней вины перед всем человечеством русским разрешено летать самолётами в салоне эконом-класса.

* * *

Сразу после посадки в Шереметьево Святослав поменял доллары на рубли — денег кот наплакал. Впритык доехать до города из аэропорта. После этого останется только на скромный завтрак.

Выйдя из автобуса в Москве, он первым делом изучил вывески на уличных обжорках — "Халяль", "Шаурма", "Суши", "Бешбармак", "Манты", "Шашлыки", "Чебуреки", "Люля-кебаб", "Хинкали", "Чахохбили", "Лобио" и остановил свой выбор на последнем. На фасоль ему всё-таки денег хватит.

* * *

В грязной "стекляшке" было почти пусто, поэтому Святослав был тут как на ладони для придирчивых взглядов. Посетители его сразу зацепили:

— Славик, здесь тебе не раздача бесплатного супа!

Святослав уже не ломал свой нрав через колено, заставляя сдерживаться, чтобы не вспылить по пустякам. Деланная покорность вошла в привычку. Пятнадцать лет работы на подлёдных буровых установках на Антарктиде приучили русских заключённых обуздывать свой крутой нрав. Наши зэки чётко знали, что их очередь в столовую — последняя, сразу же за вольнонаёмными сенегальцами.

Хозяин забегаловки, презрительно выпятив губы, сгрёб с прилавка его деньги, хмыкнул и что-то поискал глазами на посудной полке. Не нашёл, скрылся в подсобке и тут же вернулся с погнутой алюминиевой миской, куда плюхнул полчерпака фасоли с салом и так ловко отослал её по скользкой стойке к заказчику, что Святослав только чудом поймал горячую металлическую миску на самом краю прилавка, а потом едва донёс её до свободного столика, обжигая пальцы.

— Белая фарфоровая посуда не для славиков, — пояснил ему смуглый хозяин заведения и вместо пожелания приятного аппетита глумливо ухмыльнулся: — Чтоб ты подавился!

Святослав не ответил. Он уже привык, точнее, его приучили. Ложки ему не дали. Спрашивать хозяина не стал — лишний повод нарваться на новые издевательства. Пришлось хлебать варёную фасоль через край миски под гортанный хохот разноязычных посетителей. И вот когда лицо его было закрыто поднятой перед собой миской, какой-то здоровяк с орлиным носом и круглыми бараньими глазами подскочил и со всего маху врезал кулаком по миске.

— Забыл сказать хозяину спасибо, славик! Нехорошо получается. Учись вежливости.

* * *

Святослав обмылся на улице из поливочного шланга рядом с будкой уборщиков. Заодно и запил скудный завтрак холодной водичкой. Трудней всего было смыть кровь с куртки, а вот фасолевое варево отмылось хорошо, хотя и было приготовлено с томатом.

Офис миграционной службы откроется только через три часа. Святослав выбрал тихую лавочку в незаметном месте сразу за мусоркой, чтобы прикорнуть. Разбудил его удар резиновой дубинкой по рёбрам:

— Тут тебе не ночлежка, славик!

2

Охранник в районном отделении миграционной службы решительно загородил Святославу проход, но клеркесса в чадре издалека одёрнула его:

— Пропусти! После амнистии славики имеют условное право вернуться на место рождения для испытательного срока в тридцать дней.

Все офисное пространство для удобства было разбито на зоны — "Америка" и тут же почему-то рядом "Латинская Америка", "Европа", "Магриб", "Экваториальная Африка" и так далее вплоть до "Океании". Святослава направили в зону "Экспатрианты", которая единственная из всех была свободна. Русские почему-то не торопились возвращаться в Россию после искупления национальной вины перед прогрессивным человечеством. Зато перед остальными кабинками толпились длинные очереди. Это показалось странным. Ведь нерусским иммигрантам автоматически, то есть почти мгновенно, выдают разрешение на долговременное пребывание в стране. Вины чиновников тут не было. Они работали добросовестно. Просто среди нерусских было слишком много желающих попасть в Россию.

— Святослав Славко? Я бы посоветовала вам сменить имя и фамилию, — строго сказал чиновница. Слова её звучали под чадрой чуточку глуховато.

— Почему?

— Ну, могут быть разные неприятности, — уклончиво отвела она очаровательные глазки. Вполне возможно, под чадрой пряталось и столь же очаровательное личико.

— Да из-за чего?

— У вас в имени дважды подряд встречается корень "слав-". Это хоть и нельзя отнести к великодержавной символике, но всё-таки слишком уж отдаёт великорусским душком.

— И что же мне делать?

— Там на информационной стойке можно выбрать себе любое политкорректное имя, а я мгновенно оформлю вам чиповую карточку для временного удостоверения личности под этим именем.

— Мое имя — крещёное, православное, я отказываюсь его менять.

— Тем самым вы всё себе усложнили. Учтите, получите разрешение на временное проживание в России только в том случае, если в течение дня принесёте официально оформленное согласие работодателя принять вас на временную работу. Без этого ваша въездная виза будет автоматически аннулирована.

— К чему столько волокиты? Я ведь просто хочу вернуться на родину.

— Не на родину, а на место рождения.

— Почему не на родину?

— Вы ведь не россиянин, а просто русский. У русских больше нет родины, если только они не согласятся записаться россиянами по национальности и отказаться от слишком русского имени. Ваше имя чересчур уж русское.

— Девушка, я не смогу получить работу без разрешения на временное пребывания. А РВП не получу без справки с места работы, правильно?

— Все по закону.

— У меня в кармане ни копейки, я просто сдохну с голода на улице, как бродячая дворняга.

— Это ваши проблемы.

— Но почему?

— Потому что славиков здесь никто не ждёт.

3

Святослав присел на выступ церковной ограды, чтобы унять накатившую слабость в ногах, давным-давно отмороженных на Антарктиде. Ну, организм, подтянись и соберись! В этот решающий день надо стойко продержаться на ногах, чтобы быстренько уладить все проблемы с проживанием и выживанием.

Тут у церкви местечко тихое и надёжное. Никто из нищих попрошаек на паперти его опознавательного знака не чурается, там все такик. На это по крайней мере надеялся Святослав, но на всякий случай с опаской поглядывал на солидного господина в очках с золотой оправой, когда тот горделиво прошествовал мимо него к церкви. Наверняка один из важных воротил православной иерархии. Тем более что господина сопровождал лощёный референт или телохранитель с дорогой папкой под мышкой.

У Святослава чуть сердце не оборвалось, когда важный господин сначала мельком, потом чуть пристальней глянул на него, а потом и вовсе повернул в его сторону своё холеное лицо и в упор уставился на его перечёркнутый серп с молотом, эту чёрную метку бывшего борца за славянское единство.

Святослав нехотя поднялся на нетвёрдые ноги, снял кепочку с такой же меткой. Вот и отдохнули больные ноги! Этот гусь лапчатый сейчас прогонит с места, и где тогда дать отдых ногам с подрагивающими икрами? С лавочки в центре города его на законном основании сгонит любой полицейский.

Чиновник подошёл к нему вплотную:

— Славик?.. То есть Святослав?

— Святослав Славко! Отпущен по отбыванию полного срока наказания без зачётных лет, с правом вольного трудоустройства в России, ваше превосходительство. Документы в порядке. Прибыл в Москву сегодня утром. Вот мой авиабилет и карточка идентификации личности.

— Да брось ты, бродяга! — как-то не к месту улыбнулся господин и ткнул пальцем в нашивку с серпом и молотом на куртке Святослава. — Если помнишь, я всегда придерживался самых свободных взглядов и был безо всяких комплексов. Для меня твой срок ничего не значит. Ты мой старый школьный товарищ, сердечный друг и соперник только за шахматной доской. Ну, протри глаза и включи мозги! Узнаёшь?

Холёный господин дружески хлопнул Святослава по плечу. Он страдальчески поморщился, напрягая память:

— Серега? Нигматуллин?

— Тшш! — испуганно обернулся бывший Серёга на своего референта. — Я теперь Сабиржан. В России до сих пор не отменили запрет на великодержавную символику и сопутствующие ей обозначения и названия. Это касается также и русских имён.

— Если ты теперь мусульманин, что ты делаешь в церкви?

— Мы из кряшен — крещёных татар. Веру нам разрешили оставить, только имена поменяли, чтобы нам дозволили записаться в россияне, а то раньше половина наших стариков считала себя русскими.

— А как же мне быть с моим именем?

— Русские могут оставить себе старорусские имена, но тогда они не могут стать россиянами.

— А кем станут?

— Апатридами, негражданами без национальности в категории "прочие".

Святослав вздохнул и переменил тему:

— Какие грехи пришёл в церкви замаливать, Серёга, то есть Сабир?

— Сабиржан, с твоего позволения. Я тут по делам.

— Ты поп?

— Нет, я начальник управления кадров хозяйственной службы нашей епархии.

— Во это да! Повезло так повезло... Слушай, я попал в такой капкан, что стою на грани жизни и смерти. Мне нужно сегодня же трудоустроиться, чтобы получить разрешение на регистрацию. Дай мне бумажку, что ты согласен меня взять, ну, хоть сантехником, ну хоть говночистом в любой монастырь или храм. Ты ж меня знаешь, я тебя не подведу.

Господин снял очки и стал их протирать белоснежным платочком.

— Я-то тебе направление дам, но тебя ни один батюшка на работу не возьмёт.

— У меня диплом преподавателя философии, удостоверение мастера буровых работ, шестой разряд столяра-станочника.

— Понимаешь, ты непременно вызовешь возмущение многонациональной паствы, которая не захочет видеть в храме славика, прости, то есть бывшего борца за славянское единство. Ты ж не россиянин. Никакой батюшка не пойдёт на конфликт с приходом.

— Но ведь для Бога "несть еллин и жид".

— Русские много веков незаслуженно владели несметно богатой территорией в ущерб другим народам. Такое не забывается и не прощается.

— Но ведь прошла ООНовская амнистия.

— Инерция мышления не позволяет всем людям доброй воли вот так сразу вас, русских националистов, простить. Я-то тебя всегда прощу по школьной дружбе, а вот как переубедить тёмные слои населения?

Референт, с папкой под мышкой и ещё, наверное, с автоматом под пиджаком, кивнул кому-то головой, пристукивая пальцем по прибору связи в ухе, потом дипломатично сделал шаг вперёд:

— Сабиржан Равильевич, их преосвященство вас ждут!

— Прости, Славик. я к архиерею. Вот тебе мой адрес на визитке, я дома буду уже после шести. Обязательно зайди. У меня много друзей-кадровиков. Что-нибудь за день придумаем. Денег дать?

— Мне работа нужна, тогда деньги я и сам заработаю.

— Жду, дружище! — школьный друг с таким хрустом пожал его руку, что у Святослава в глазах почернело.

* * *

Святослав посмотрел на часы — только полдень. До шести вечера уйма времени. Мелькнула подленькая мыслишка, не пристроиться ли к нищим просить подаяния на паперти, чтобы хоть какой-то копейкой на обед разжиться? Он нерешительно подошёл к неровной шеренге попрошаек, но молодой бродяга грубо толкнул Святослава:

— Ты странник, что ли?

— А что, заметно?

— Я-то странник, по мне заметно, а ты кто?

— Что-то вроде тебя, — уклончиво ответил Святослав, ожидая новых неприятностей.

— В трапезной для странников обед готовят. Пошли за мной, перекусим, а там и в дальнюю дорогу. Ты куда стопы направил? Я в Калужскую губернию.

— А я, наверное, в Могилевскую.

* * *

В полутёмной трапезной под низким потолком они перекрестились на образа, и бродяга заблажил:

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь. Боже, милостив буди мне грешному.

Он и сам поклонился и Святослава понудил согнуться.

— Господари хорошие, хозяева щедрые, не откажите в милости странным людям!

— Проходьте, страннички, на нашу хлеб-соль. — Служка в застиранном подряснике без лишних церемоний усадил их за общий стол, куда он только что выставил миски с варевом из капусты, картошки и моркови с луком.

Ни пятнышка жира не было на поверхности пустого, хотя и густого супа. На второе блюдо в таких местах для нищих всегда готова традиционная перловка или овсянка, но уже с постным маслом — чайная ложка на миску. Горка чёрного хлеба высилась в деревянной хлебнице. Он издавал такой хлебный дух, что Святослав не выдержал и с жадностью схватил кусок, но молодой бродяга пристыдил его:

— Ты новенький, тебе читать молитву.

Все за столом поднялись, а Святослав нетвёрдо, но все-таки вспомнил:

"Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняши всякое животное благоволение. Аминь".

Сотрапезники хлебали как будто наперегонки, чуть ли не давились чёрным хлебом, и Святослав в этой компании ничуть не стыдился своего волчьего аппетита. Сытые в трапезную для странников не ходят. Святослав не выхлебал и половины миски, как из раздаточного окошка высунулся повар в колпаке:

— Служка, ты что творишь! Отец Измаил не благословил питать славиков.

— Так помолились уже!

— Гони его в три шеи. Мне после святительского запрета новые неприятности ни к чему.

4

В кармане ни копейки, а в брюхе всего полмиски варёной фасоли, полмиски капусты да кусок чёрного хлеба. Не густо. Но Святославу наконец хоть раз за сегодня повезло. Удалось незаметно пробраться в самую гущу декоративных кустов на шпалерах с зелёными насаждениями и там сладко выспаться. Кто спит, тот обедает. Его никто не потревожил, только в конце концов голод разбудил. Осталось три часа до назначенной аудиенции у старинного школьного приятеля. Как раз время, чтобы дотопать на отмороженных в Антарктике ногах до Троице-Лыкова, к дому Сереги... точнее, Сабиржана Равильевича.

* * *

— Я вызову полицию, — пригрозил привратник.

— Меня официально пригласили. Вот визитная карточка твоего хозяина. Доложи ему о моем прибытии!

— Ничего не знаю, славик. Меня о тебе не предупредили.

Хорошо, что четырёхэтажный дворец окружала решётка ажурной ковки, а не глухой забор. Через полчаса Святослав обрадовался, заметив, как на крыльцо вышел сам хозяин.

— Эй, Серёга, я пришел! — замахал он рукой и даже запрыгал на месте, чтобы его быстрей заметили. — Я здесь! Меня не пускают к тебе.

— Что там за шум? — строго сказал хозяин, поворачиваясь в сторону ворот. На этот раз он был без очков и подслеповато щурился.

— Сабиржан Равильевич, тут какой-то славик побирается, — доложил привратник.

— Славик?.. А, Святослав! Пропусти его.

* * *

— Голодный, небось? — посочувствовал бывший Серега, а ныне Сабиржан. — Пойдём на кухню, накормлю. Помнится, ты любил свиные отбивные?

— Боюсь, мясо мне сейчас — не в коня корм с отвычки, а овсянки у тебя, конечно, нет.

Бывший Серёга задумался:

— Да, точно нет. Такую гадость даже моя прислуга жрать не станет. Тогда пошли ко мне наверх, а с закуской что-нибудь придумаем подиетичнее.

— На каком этаже твой кабинет?

— На четвёртом.

— Лифта, конечно, нет?

— Всего четвёртый этаж — на кой мне лифт?

— А я бы воспользовался. Ноги сводит судорогой.

— Есть только грузовой для подачи блюд в столовую, но ты туда не поместишься.

— Тогда давай поговорим прямо тут в холле. Мне наверх уже не подняться.

— Что так?

— Сил нет. Я три часа добирался сюда пешком.

— Пешая прогулка по причине пользы для здоровья?

— По причине чересчур облегчённого кармана.

— Так я же тебе денег предлагал. Дам тебе сколько спросишь, друг!

— Деньги не в счёт. Мне нужна работа и разрешение на временное пребывание в России. Прямо сегодня до десяти вечера.

— Тебе страшно повезло! Я всё устроил. А может, по коньячку для начала?

— Это после пятнадцати лет строгой трезвости? — усмехнулся Святослав. — Меня и пиво с ног свалит.

— Как хочешь, а я выпью.

Сабиржан Равильевич снял рюмку с подноса, который предложила горничная, закусил осетринкой с лимончиком и повеселел:

— Дружище! Я выцарапал для тебя два запроса на рабочую силу. Выбирай любой себе по вкусу.

— Вот спасибо, Серёга, то есть Сабиржан. Прости, никак не привыкну. Когда приступать к работе?

— Вылет на оба места — прямо сегодня ночью. Даёшь согласие, я тут же звоню в миграционную службу, тебе быстренько оформят карточку временного иммигранта и прямо сюда её доставят.

— Спасибо, Сабиржан, — не сдержал проникновенной слезы Святослав. — Спасибо, друг.

Друзья тепло обнялись.

— Какие это вакансии?

— Первая — Шпицберген, тебе как раз по специальности бурильщика. Работа под землёй. Второй запрос тоже подходит — буровзрывные работы на Новой Земле, тоже в шахте. Там китайцы открыли крупное месторождение сильвинита. Знаешь, почём сейчас грамм теллура? То-то. Деньги платят не слабые.

— Там же радиации после атомных испытаний ещё на полтыщи лет вперёд хватит.

— Было бы чего бояться! Выдадут защитный костюм и индивидуальный дозиметр.

— Я уже по здоровью не потяну работу под землёй. Мне хоть кем бы устроиться на поверхности.

— Да пойми же ты, Славик, никто не наймёт для работы на поверхности славика, всем нужны только настоящие россияне или иностранные гастарбайтеры. Инерция мышления настолько сильна, что никакой административный акт не заставит людей поступать против собственной воли. Вам до сих пор не простили угнетения национальных меньшинств. Вы держали национальные окраины не только в голоде, нищете, но и в безграмотности. Языки и национальные культуры балансировали на грани вымирания. Вы выделяли средства исключительно на развитие русского языка и великодержавной культуры. Скажешь, этого не было? Я тебе сейчас принесу учебники моих сыновей и носом ткну, если не веришь. Русские проводили настоящий геноцид покорённых народов. Вековые обиды не забываются.

Сабиржан отвернулся, чтобы не выдать вспыхнувшего негодования. Святослав понурил голову и молчал, чтобы подавить в себе накатившую горечь.

— Спасибо, я пойду...

— Не глупи, не отказывайся от вакансий. Там же работа вахтовым методом — полгода под землёй летом, полгода на поверхности зимой.

— В полярную ночь? Спасибо.

— Но ведь на поверхности, как ты сам того хотел!

— Лучше пойду со странниками в паломники по святым местам. Там хоть милостыню подадут.

— А если загремишь костями при облаве на бродяг? Ты ведь по статусу будешь нелегальный иммигрант. Рано или поздно попадёшь в лапы закона. Тогда одна дорога — депортация на Антарктиду и пожизненное пребывание на подлёдных горных разработках.

— Там хоть кормят. Спасибо, я в самом деле пойду. Рад был нашей встрече.

— Обиделся?

— Да что ты!

— Нет, вижу, точно обиделся. Вот все вы такие. Всегда себе во вред поступаете. Нет бы жить как люди!

* * *

Сабиржан Равильевич печально поглядывал на экран сквозь стакан с коньяком. Мелькали кадры беззаботного детства. Вот они со Славиком в детском саду, теперь — в школе, потом — лихая студенческая юность. Славик Славко всегда был заводилой, всегда лез напролом и на рожон. Это у них в крови, у славиков.

Телефонный звонок прервал его ностальгические воспоминания.

— Да, понял. Да, знал убитого... Моё присутствие обязательно?.. Хорошо, непременно буду. Выезжаю прямо сейчас.

* * *

Над мёртвым Святославом Славко высились трое полицейских. Двое просто пялились, один что-то оформлял на планшете. Рядом распахнула свои гостеприимные дверцы труповозка.

— При обыске трупа нашли вашу визитную карточку, Сабиржан Равильевич, — сказал ему старший по званию.

— Как это могло случиться?

— Форменное самоубийство — бросился с кулаками на полицейского.

— Но ведь у полиции в Москве только нелетальное оружие!

— Постовой всего-навсего применил против нарушителя общественного порядка иммобилизатор. Только три секунды общего перегрева организма. Но у этого славика после пятнадцати лет работы на Антарктиде сердце не выдержало повышенной температуры тела.

Сабиржан Равильевич снял шляпу... Он осознал, что косвенно виноват в смерти друга. Надо было дать ему денег и послать косметический салон и солярий. Покрасил бы волосы в чёрный цвет, полежал бы пару часиков в солярии для стойкого загара, купил бы в оптике чёрные контактные линзы — и сошёл бы за коренного москвича.

Ох уж эти русские, славики-славяне! Непонятливый народ. Все у них не как у людей. Забыли, что в корне самоназвания у них стоит "слав-" — "раб". Вот бы и смирились, покорились историческому предназначению своей нации — служить субстратом, удобренной почвой для процветания на ней других народов. Так нет же, национальная гордыня, великодержавный шовинизм, бунты, мятежи, революции, войны. Они так ничему и не научились за всю историю. Мы, настоящие россияне, ничуть не виноваты. Им же всем только добра желали. В конце концов, это их выбор, этих славиков. Они сами того захотели.

Конец_