|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Сергей Михайлович Шведов
(Минск, 123smsh@tut.by)
БОРЦУНАМ ЗА СВОБОДУ СЛОВА ПОСВЯЩАЕТСЯ
фантастическая быль
Виктор Выпендревич, главный редактор весьма популярной в узком кругу ограниченных людей газеты 'За нашу и вашу свободу!', известный также под псевдонимом Витаутас Выпендрявичюс, всю свою жизнь посвятил борьбе с русским фашизмом.
Пресловутый 'русский вопрос' кормил его вот уже двадцать пять лет. Ну, как кормил — подкармливал, как рахитичное дитя, которое стало на кривые ножки в три годика, а первое слово произнесло в девять лет.
Заслуги Витюхи перед миролюбивой общественностью и всеми людьми доброй воли были немалые, но оплачивались не слишком щедро. На хлеб с маслом хватало, а вот бутерброд с чёрной икрой — только по праздникам. Всё ж справедливости ради надо отметить, что Витёк боролся с русским фашизмом из любви к искусству, а не из хлеба. К искусству уничижения и даже умерщвления врагов демократии и свободы. Силой духа, конечно, губил чужие судьбы, доводил до нищеты и самоубийства, но сам глотки не резал.
Пятеро разоблачённых им замаскировавшихся русских фашистов отправились сидеть по лагерям и тюрьмам на разные сроки. Двум десяткам тайным русопятам 'зарубили' кандидатские диссертации по его разгромным рецензиям. Добрая сотня врагов свободы и демократии лишилась куска хлеба в СМИ, и отправились вражины вкалывать подсобниками на стройку, где многие и загнулись вскоре с непривычки к непосильному труду на морозе. Одного нашли с перерезанным горлом в овраге, двоих — с пробитой головой. А самого зловредного русского 'фошызда' замочили в сортире, как учил великий вождь и отец всем народам, кроме русского.
Просто беда, что Витёк не знал иностранных языков. Мог изъясняться только на проклятом монголокацапском русском наречии и своём селюковском говорке из родной деревни. Литературный русский язык просто комом вставал поперёк глотки, отчего у Витюхи развивалось косноязычие и обильное слюноотделение при яростном споре с упёртыми русопятами. Брызгал слюной на три метра против ветра, не считая мелких 'брызгов'. Из-за этого его не приглашали на токшоу самые влиятельные отечественные телеканалы, а зарубежные тележурналисты попросту не понимали поток его красноречия без переводчика-логопеда.
У себя в редакции отважный борцун за свободу и либеральные ценности истово европейской демократии категорически запретил называть себя 'Виктор Михалычем'.
— Истинный европеец не знает отчества! Никакой азиатчины, никакой ближневосточнины я не допущу. Все эти 'ович', 'бен', 'ибн', 'оол', 'улы' и 'оглы' только для унтерменшей. Разрешаю всем называть меня Викки. И обращаться на ты. Великий английский язык не знает подобострастного обращения на вы. Так мне дочка-пятиклассница сказала. А училка английского ейная вам не хухры-мухры. Закончила полный курс трёхлетнего лингвистического университета. Говорит, это самый демократичный язык в мире. Не то что отсталый русский!
Сотрудники, читавшие в подлиннике библию короля Джеймса, Джона Донна, Шекспира и роман 'По ком звонит колокол' Хемингуэя, благоразумно помалкивали об английском 'ты', чтобы не лишиться места в самый разгул безработицы, которая, безусловно, благотворно влияет на развитие национальной экономики, кто бы спорил.
* * *
Викки свято чтил законы корпоративной этики, как принято в любом солидаристском государстве. Шалман 'Шанхай' в полуподвальном помещении, расположенный напротив исторического пантеона героев нации, много раз менял название. Но так и остался в памяти народной шалманом. Не бар, не кафе, не, упаси господь, ресторан, а обыкновенная русская распивочная с круглыми столиками и прилавком для продавчихи.
Тут можно было выпить палёной водки из вполне легальной бутылки с неподдельной акцизной маркой на крышечке. Закусить крабовой палочкой из денатурированного белка кильки или бутербродом из эрзацброта с кусочком пальмового масла, стыдливо именуемого сливочным. Кто побогаче, тот заедал местную палёнку бутербродом с красной икрой производства местной же птицефабрики.
Ровно в десять утра тут за рюмкой водки собирался весь цвет местечковой журналистики. Властители умов и корректировщики мировоззрения простого люда. Не за тем, чтобы осудить или покритиковать новые указания из министерства госидеологии, ни божечко ж ты мой! А с целью обсудить, как лучше донести до недалёких умов простого населения новые указивки правительственных мыслителей. Учитывая образование и ментальные возможности таких мыслителей, это было нелегко. Ведь идеологи подбирались не по умственным способностям, а по близости рождения к деревне, которая породила вождя нации хотя бы областного уровня.
Это был своего рода закрытый клуб или орден кузнецов новой идеологии. Продавчихи за прилавком они не стеснялись. Ей до толстой задницы была любая идеология, кроме той, что позволяла запустить вороватую лапу в казённую кассу, дабы урвать детишкам на молочишко.
— Свободно? — присоседился к Виктору Михайловичу Молочай-Краснобайский. Известный мастер розыгрышей и зловредный шутник, но безусловно — авторитет во властных коридорах! Официальный ведущий всех клоунад вроде 'Какаша, да не наша', 'Сибирские шанежки', 'Бабы-шоу', а для посвящённых — ещё и негласный государственный цензор всей индустрии развлечений в чине статского генерала со всеми полагающимися высокому рангу полномочиями и денежным содержанием.
— Плохо ты, Витёк, русопятов знаешь!
— Я?.. Да я сходу вычислю голубоглазого светловолосого кудряша с широкой мордой и кудлатой бородой. Это ж нелюди, настоящие звери!
— Вот-вот, Витёк... Им что свинью зарезать, что такого боровка, как ты, распотрошить.
— На что намекаешь?
— Уж слишком больно ты им на хвост наступил. Пролитую кровь русопяты не прощают.
— Я никого не убивал!
— Это ты русопятам расскажи. Их полуподпольные интернет-канальчики намекают, что по твоей наводке убиты на дому обожаемые народные герои, полевые командиры, о которых слагают песни. Убиты по твоим прямым намёкам в аналитических статьях.
— Так русопятские спецслужбы сами же их ликвидировали!
— Ага, а на тебя всех собак повесили. Это не деликатная рука Запада, а когтистая лапа русских живодёров.
— Что ж делать?
— Переходить на нелегальное положение, Витёк. Каждую ночь менять место ночлега. Это ж азбука конспирации.
* * *
Галя его не поняла. Бабе не дано понять смертельную угрозу для жизни борца за национальную идею.
— Тебя что, назначили племенным хряком-производителем, чтобы ты каждую ночь в постель к новой бабе прыгал?
И не выпустила из дома. Спорить с ней бесполезно. Муж с женой были в разных весовых категориях. Таких рефери не выпускают в бой на ринг.
* * *
На следующий день Витёк всеми правдами и неправдами прорвался в кабинет второго зама директора агентства национальной безопасности по госидеологии.
— Слушаю тебя, Виктор Михайлович.
— Я для вас просто Витюша.
— Просто Витюша в привокзальном сквере в кустах задницей торгует. А ты всё-таки редактор государственного издания... Так в чём дело?
— Меня заказали, — заикаясь прошепелявил Витюша, но не привокзальный.
— Ты что, хрен амурского тигра, чтобы тебя китайцы заказывали за бешеные деньги!
— Не китайцы, меня русопяты заказали. Требую телохранителей для моей особо важной персоны.
— Сейчас, Витюша, позвоню в психушку, и к тебе приставят самых надёжных телохранителей в белых халатах.
— Таки уже не надо.
* * *
С тех пор для почтенного редактора солидного государственного издания началась не жизнь, а спуск в ад кромешный. Он пугался всякого стука и даже звонка, телефонного, дверного или домофонного.
От нервного дерматита расчесал всё тело до кровавых полос. Чесался на людях даже в самых нескромных местах. Как-то на представительном совещании у помощника президента по госидеологии высокопоставленный чин прервал выступление и ухмыльнулся в сторону Виктора Михайловича:
— Что-то чешется в мудях, не помру ли я на днях?
Дамы сдержанно захихикали в надушенные платочки, а Виктор Михайлович со стыда был готов заживо сгореть в аду.
Стоило его сзади по-дружески похлопать по плечу, его тут же передёргивала нервная судорога.
— Совесть не чиста? — смеялись знакомые. — Курей воровал?
А ему было не до шуток. Всё мерещилось, как два широкомордых, бородатых русопята хватают его прямо на улице, запихивают в машину и увозят в дремучий лес, где у русских живодёров срублена пытошная изба.
* * *
И вот наконец случилось страшное. Все его тревожные предчувствия сбылись... Ближе к полночи раздался ужасный стук в стенку спальни. Вообще-то, штука вовсе не удивительная. После того, как на официальном уровне был принят закон об обязательном 16-часовом рабочем дне, нарушитель ночной тишины мог объяснить стражам порядка, что у него до этого часу просто не было свободного времени, чтобы расширить в кирпичной стенке выемку для розетки под евростандарты. Ведь дом старый, всё в нём устроено по старорежимным стандартам. Но Виктору Михайловичу показалось, что в его квартиру ломятся русопяты, чтобы отомстить за убитых по наводке из его статей героев и мстителей.
* * *
Он, как был босой и в одной пижаме, побежал вниз по лестнице, забыв про лифт. Старинные элитные дома были оборудованы подвалами для каждой квартиры, которые в случае ядерной войны послужили бы бомбоубежищами. Тут было электрическое освещение, но он не стал щёлкать выключателем. От окон в полуподвальных пандусах лился рассеянный свет уличных фонарей, было достаточно светло, чтобы найти свой подвал, уставленный банками с тушёнкой и овощными закатками. Но вдруг он заметил на проходе знакомый продавленный диван ещё со спинкой и круглыми валиками. С него угрожающе поднимались две бородатые тени... 'Русопяты!' — мелькнула пугающая догадка.
Виктор Михайлович что было сил рванул по ступенькам к выходу из подвала и стремительно заскочил в лифт, словно его подгоняла малая нужда. На тринадцатом техническом этаже можно найти надёжное убежище. Как это только он раньше до этого не додумался.
* * *
Выход на тринадцатый этаж никогда не закрывали из соображений пожарной безопасности. Тут было тоже довольно светло от окошек над подъездами, но гораздо чище, чем в подвале. Пахло не крысами, а голубиным помётом. Голубь — птаха божья. Виктор Михайлович с облегчением опустился на пол и закрыл глаза. Он нашёл надёжное убежище.
Разбудили его шаги. Он приоткрыл глаза и увидел ноги в сапогах... Русопяты и тут достали... Виктор Михайлович резким рывком поднялся на ноги, ударился макушкой о какую-то трубу. Упал и больше не шевелился.
— Фанатик-лунатик какой-то, — был ему глас на поганой москальской мове. — Босиком и в пижаме. Черти его тут носят, что ли?
— Может, под белочкой?
— Непохоже... Не дышит. Куда его девать? Мертвяка на нас спишут.
— Скинем на двенадцатый этаж. На лестничную площадку.
— С ума сошёл! Все же знают, что мы тут обитаем. Дворники и техник-смотритель здания нам проставляют за то, что мы гнёзда голубей и стрижей скидываем. Следаков наведут на нас.
— Тогда давай его с крыши скинем. Как бы самоубийство получится. Тащи его к люку на крыше. Ну, наддай!
— Ты только верёвку не на шею наматывай, под мышки продевай. А то подумают, что мы его удавили.
— Уф, тяжёлый же! Весит, как мы обои... Не, скидывать с крыши трупяка не дело. Давай его в вентиляционную шахту спустим.
— Не влезет, кабан здоровенный! А давай его в печную трубу скинем.
— Откуда здесь печки?
— В этом доме в старину жили крупные шишки. Для них на случай атомной войны поставили автономную кочегарку, чтобы воду в батареях грела.
— На кой это им?
— Когда весь город будет замерзать без отопления, начальники всё так же будут нежиться в тепле и уюте, как до войны. Там котлы на солярке, мазуте, угле, дровах и торфобрикетах. И дымоходы ширше, чем вентиляционные шахты.
— Во как раз подойдёт — самый ближний. Ну, подымаем и скидываем на раз-два-три!
— Уф! Отделались... А если найдут труп?
— В дымоходе он сгорит. Не сгорит, так прокоптится. Будущие археологи найдут целёхонькую мумию.
* * *
В свободном полёте на полпути на самое дно Виктор Михайлович очнулся и заорал:
— Спасите! Помогите!
— Кто там воет за стеной вторую неделю? — спросила жена мужа в квартире на первом этаже.
— Коты подвальные, кто же ещё.
— Так не март же месяц!
— У котов нет периода гона. Спариваются в любое время года хоть каждый день, как обезьяны.
— И как люди.
— Разве люди не обезьяны? Те же мартышки, только хищники. А в марте коты орут, потому что делят территорию для обитания.
* * *
Но мы забежали вперёд в нашем кратеньком повествовании... Виктор Михайлович никогда не был альпинистом, но из хвастливых побасёнок опытных скалолазов знал, как вести себя, если провалился в трещину на горном леднике. Он растопырил ноги и руки, чтобы затормозить падение, но только зря ободрал в кровь локти, колени и лодыжки. Всё равно он плюхнулся вниз головой в какой-то мягкий чёрный пух или сажу. Еле отплевался и прочистил глотку.
К нему полностью вернулось сознание. Пощупал одну стену — монолитный бетон подвала. Другая стена была кирпичная и тёплая. Наверняка там кочегарка или котельная. Он закончил филфак, в технике и строительном деле не разбирался. Но не имей высшего образования, а имей среднее соображение.
Постучал по тёплой стенке. Раствор между кирпичами от жары рассыпАлся под руками. Принялся яростно рыть под собой чёрный пух и нащупал нижние кирпичи кладки. Так и есть, некоторые из них шатались. Невзирая на боль в стёртых до мяса кончиках пальцев, он принялся расшатывать кирпичи. Они медленно поддавались.
Конечно, был риск, что за этой кладкой скрывается горн печи, но у него не было выбора... И вот наконец он расшатал и вытащил из кладки первый кирпич, за ним второй, третий... Часть кладки сама обрушилась, оттуда пахнуло жарким смрадом. Нет, это не самый горн печи, а помещение для кочегаров. Из дыры слышался стук и лязг. Это кочегары орудовали лопатами, лязгали заслонками и стучали кочергами.
* * *
Он вынул последние обгорелые кирпичи и просунул голову в кочегарку.
— А вот и ты, Витёк! Долго ж ты к нам пробирался. Похвальное рвение. Пробил наконец-таки дно своей судьбы.
— Я Викки!
— Викки — собачья кличка. Животные безгрешны. Они к нам не попадают.
— Спасите!
— Тут не место для спасённых.
— Я умираю!
— Мёртвые не умирают.
Кочегар в несгораемой брезентовой робе и маске сталевара, покрытой жароотражающей фольгой, и с забралом из тёмного стекла отвернулся к подвешенному чайнику и стал жадно лакать воду.
— Так вы поможете мне или в беде оставите?
Кочегар наконец-то напился вдоволь, смачно отрыгнул воздух, повернулся к Виктору Михайловичу и снял маску сталевара. На ошалевшего редактора смотрела щетинистая кабанья морда с острыми клыками и длинными рогами.
— Сам, Витёк, сам выбирайся к нам... Тебя никто не смущал, никто тебя не искушал и не вводил во грех. Сам ты пищом пищал, ужом вился, червём червячился, лишь бы попасть в самое пекло... Ну и сам теперь вылезай целиком и полностью из своей дыры, раз ты уже дома, Витёк.
— Я Витаутас!
— Как говорят, хоть горшком назови, да в печь не сажай. А у нас как раз в печь сажают. Ступай в своё пекло.
— Куда именно?
— Там все написано.
Над зевом печи алели его имя, фамилия и отчество.
— Отрекаюсь от отчества и отечества! Я ж европеец.
— Ну, европейцев мы по-европейски жарим на сковороде, аккуратно по этикету королевских домов вилочкой на бок переворачиваем, а из тебя сало в русской печи топить будем.
Конец__
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
