|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Посвящается собаке Бульке, который все видел, но ни во что не вмешивался.
Глава первая
Знайкина обида
Знайка величественным движением взял ножницы и перерезал красную ленточку. Под громкие аплодисменты он неловко поклонился и, пощелкав пальцем по микрофону, сказал: "Братцы! Это самый счастливый день в моей жизни. Я обещаю, что после завода по производству макарон в нашем городе появится много новых промышленных предприятий, которые обеспечат нас всем необходимым и настанет день, когда даже в Солнечном городе будут учиться у нас".
Все снова захлопали, Знайка поклонился еще более неловко, подошел к огромному рубильнику, повернул его, и по бегущей резиновой ленте-транспортеру поехали бумажные пакеты с макаронами. Коротышки окружили транспортер, многие пошли внутрь завода, откуда доносился грохот макароноделательных машин. В этом шуме композитору Гусле уже слышалась его новая симфония. Тюбик на листке из блокнота набросал эскиз портрета Знайки с пачкой макарон. Цветик напряженно подбирал рифму к слову "макаронина". Пачкуля Пестренький вставил в бормотограф новую кассету и ввинчивался в толпу, пробиваясь к Знайке. Пестренький был теперь главным редактором городской газеты, он же был репортером и издателем: Винтик и Шпунтик сделали для него печатный станок. Он теперь ходил с ног до головы перепачканный в типографской краске, все записывал и ничему не удивлялся.
— Это потрясающе! — подпрыгивая от восторга, кричал Сиропчик. — Обычное тесто с одного конца закладывают, а с другого готовые макароны!
— И ничего тут странного, — думал Пестренький, — вот если бы с одного конца закладывали тесто, а с другого лезли кирпичи или фотоаппараты, тогда было бы странно.
Добравшись до Знайки, Пачкуля, спросил:
— Что вытекает из завода в Огурцовую реку?
Улыбка на мгновение соскользнула со Знайкиного лица, он замялся, покраснел, и, выискивая кого-то взглядом в толпе, ответил:
— Это питательный бульон. Он очень полезен для рыб, и вода в реке будет гораздо вкуснее.
"Это нормально, — решил Пачкуля, — вот если бы в пакеты заливали бульон, а в реку высыпали макароны, то было бы хуже".
Знайка ответил еще на пару вопросов, поблагодарил репортера за его "трудную и очень нужную для города работу", и, не дожидаясь конца церемонии, отправился к Винтику и Шпунтику. Войдя, к ним в комнату, Знайка громко хлопнул дверью и прямо с порога, краснея от натуги, закричал:
— Безобразие! Где отводная бульонная трубка?! Поубивать вас мало!
— Не кипятись, Знайка, — проворчал Винтик, — из тебя же пар идет, очки потеют. Мы тут сделали продукт похлеще макарон, да тебе нельзя, наверное, маленький ты еще.
Только тут Знайка почувствовал препротивный запах. В углу стоял какой-то аппарат, из которого торчала бульонная трубка, закрученная в спираль. На мгновение Знайка растерялся, а затем с ненавистью вырвал трубку, оттолкнул пытавшегося помешать Шпунтика и выбежал на улицу.
На свежем воздухе, Знайка успокоился и, немного подумав, решил пойти к доктору Пилюлькину, чтобы ему излить свою обиду.
— Действительно безобразие, — согласился Пилюлькин, осмотрев трубку. — Что хотят, то и творят! Честное слово, спустил бы всем штаны и вколол бы по такому уколу, что месяц бы чесалось. Думаешь, у нас только Винтик и Шпунтик такие "изобретательные"? Ошибаешься. Вот недавно одна малышка заявила, что знает, откуда коротышки берутся и каждому малышу берется это объяснить за полгруши. Думаешь, малыши сразу поняли, что все это антинаучное шарлатанство? Ошибаешься: она уже на год себе варенья наготовила, исключительно благодаря всеобщей доверчивости. А если я за каждый укол буду брать по полгруши, а за клизму — по яблоку, ко мне вообще ходить перестанут, хотя я ставлю клизмы по научному, а она всякими бреднями народ дурит. Как порядочным коротышкам работать в таких условиях?! Запретить бы все — сразу бы лучше стало. И полезнее.
— Правильно, Пилюлькин, сделай им укол. Так ведь нельзя, я же видел: они совсем больные. Я думаю, они пьют эту гадость из аппарата. И вообще, они такие странные. Их лечить надо, а аппарат сдать в металлолом.
Пилюлькин аккуратно протер носовым платком очки, прищурившись, посмотрел на Знайку и ответил уже гораздо спокойнее:
— Нет, Знаечка, тут уколами уже не поможешь. Это раньше, когда все шприца боялись, этим можно было на кого-то подействовать. А сейчас все другими стали. Знаешь, мне кажется, что коротышки немного подросли. И шприцев у меня на всех не хватит. Винтик со Шпунтиком еще не самые худшие коротышки, я тебя уверяю. И ломать их прибор совсем незачем. Они ведь старались, изобретали. Их жидкость, на самом деле, совсем не вредная, она даже полезна в разумных количествах и с хорошей закуской.
— Уеду... уеду... уеду отсюда... В Солнечный город уеду, — всхлипнул Знайка,— там таких ценят, там такие нужны, там мои трубки не будут в спираль закручивать.
— Да, Солнечный город — это хорошо. Все туда хотят, да никто не едет, — вздохнул Пилюлькин, — А ты не знаешь, из чего Винтик и Шпунтик гнали? Это мне для научных целей надо.
Знайка помотал головой.
— Ну, ничего, — сказал Пилюлькин, положив Знайке руку на плечо. — Ты, Знаечка, чем хныкать, лучше бы придумал, как в городе порядок навести. Ты же умный. Но только чтобы без уколов, чтобы все довольны остались.
Разговор с доктором только еще больше расстроил Знайку. Он плелся по улице, перебирая в памяти все обиды, причиненные ему неблагодарными цветочногородцами. Ноги сами привели его к маленькому домику за зеленым забором. Толкнув калитку, Знайка прошел по узенькой дорожке, посыпанной желтым песочком, между клумбами с лунными маргаритками и анютиными глазками, поднялся на крылечко и тихонько постучался. С нарастающим волнением он вслушивался в легкие шажки за дверью, и с каждым из них к нему возвращались силы и вера в свою необходимость. Не в обиду композитору Гусле будет сказано, самая лучшая его соната была для Знайки воплем ошпаренной кошки по сравнению со скрипом этой двери и голосом: "Знайка, это Вы?"
Через минуту Знайка уже сидел в комнате у Кнопочки и пил крепкий чай из сервизной чашки.
— Вы зря обращаете на них внимание, — говорила Кнопочка, — Это серые, бездарные личности. Они не в состоянии постигнуть всей глубины вашего эпохального ума и подняться на необозримые вершины Вашего интеллекта. Вы, Знайка, великий ученый, Ваши изобретения продвинули на века вперед нашу науку, каждая мысль Вашего гениального мозга выводит Цветочный город к новым рубежам развития. За Вами мы идем в светлые дали, открывающиеся за горизонтами Ваших планов...
— Уеду я, — мрачно произнес Знайка. — Соберу вещи и уеду в Солнечный город.
— Ты что, академик, белены объелся? Или уже мозги в голове не умещаются? Так тогда тебе к Пилюлькину надо, он тебе градусник поставит. Лечись, пока до гангрены не дошло.
— Да, я болен! — воскликнул Знайка, — я тяжело болен и только Вы, Кнопочка, а не Пилюлькин со своим градусником, можете мне помочь! Скажите только, что любите меня, и я сразу поправлюсь.
— Горе мне с тобой! Да кого же мне любить? Незнайку, что ли?
— Да, Кнопочка, скажите, что любите меня, а не Незнайку!
— Этого дебила? Знайка, Вы не понимаете, что говорите. Как можно сравнить гениального ученого с дурачком, не способным даже сосчитать факториал?!
— Спасибо, Кнопочка! — воскликнул Знайка, опрокидывая чайник, — только Вы меня понимаете! Я для Вас такое изобрету, такое сделаю!
Понял Знайка, что никуда он не уедет, нигде он так не нужен, как здесь, в Цветочном городе. От внезапно нахлынувшего счастья он забыл обо всех своих обидах и, даже, на время разучился считать факториал.
Глава вторая
Как Незнайка сказал правду
— Фу! Какая гадость! — Незнайка с отвращением отодвинул стакан.
— Ничего, — ласково сказал Винтик, — один раз можно, а второго не будет: Знайка трубку забрал.
— Профессор макаронный, — проворчал Шпунтик.
— Нет, братцы, мне хватит. Давайте лучше делом займемся.
— Так почти все готово. Только покрасить осталось, а летать уже можно.
Уже две недели Незнайка помогал Винтику и Шпунтику делать самолет. За это ему обещали, что дадут полетать. И вот работа подошла к концу. Испытания назначили на следующий день.
Вечерело. Незнайке не хотелось спать и он сел на скамеечку перед домом. Он сидел, считал звезды и думал о завтрашнем полете. Настроение у него было отличное, хотелось петь, но все, наверное, уже спали, и он только что-то тихонько насвистывал.
— Что ты там свистишь? — послышалось из окна композитора Гусли.
— Не знаю, — ответил Незнайка, — само как-то сочиняется.
— "Само сочиняется", — передразнил Гусля. — Это только у дурачков вроде тебя само сочиняется. Хоть бы в лесу где-нибудь свистел, не позорился. Да ты знаешь, чем фа-бемоль отличается от ноктюрна? Не знаешь, а все туда же: "сочиняется".
— Ты просто завидуешь, — буркнул Незнайка и с независимым видом побрел к реке.
Там он уселся на мосту, свесив ноги. Дома были довольно далеко, и здесь можно было свистеть спокойно, но свистеть Незнайке больше не хотелось. Он просто сидел и смотрел в воду, пока его не окликнула вышедшая на берег малышка. Вглядевшись в темноту, Незнайка с удивлением узнал Синеглазку.
— Мы с подругами приехали на открытие макаронного завода, — сказала она, подходя ближе. — Хотелось посмотреть, как вы тут живете. Я так давно тебя не видела. Ты, наверное, очень изменился, подумать только, ты с тех пор съездил в Солнечный город, слетал на луну, вообще стал настоящим героем. Трудно представить — я тебя совсем другим помню, не героем, а веселым таким, смешным. Ты еще все время хвастался, врал много. Тогда мне это не нравилось, а потом, когда ты уехал, я подумала, что тебе не надо меняться, ведь тогда ты станешь таким же, как все.
— Да не изменился я, — ответил Незнайка, — как врал, так и вру. Еще я стихи пишу, хочешь послушать.
Синеглазка рассмеялась.
— Разве можно делать то, чего не умеешь? — сказала она. — Стихи должны сочинять поэты, а тебе надо учиться. Когда ты ездил в Солнечный город, у тебя была такая возможность. Даже те, кто там не был, учатся по книгам тех, кто там побывал. Мы все мечтаем сделать наши города такими же прекрасными, а ты, побывав там, пишешь дурацкие стишки!
— Да не был я ни в каком Солнечном городе! — вырвалось у Незнайки.
Несколько секунд Синеглазка молчала. Потом она отступила немного назад и переспросила:
— Как это не был?
— Мы с Пачкулей и Кнопочкой ходили в поход, а я придумал, что мы были в Солнечном городе, а мне вдруг все поверили, особенно когда это подтвердил Знайка. Он сказал, что это очень полезная сказка, что если все поверят, то мы построим город не хуже. Я никому еще этого не говорил, только тебе, как другу.
— Среди моих друзей нету врунов и обманщиков, — с презрением сказала Синеглазка. — Теперь я точно вижу, что ты стал еще более гадким вруном. И как я могла так долго слушать тебя!
Сказав это, она быстро побежала туда, где еще блестели одинокие огоньки Цветочного города. Незнайка смотрел ей вслед, пока она совсем не растворилась в лунном свете, а топоток ее туфелек не утонул в ночной тишине.
Глава третья
Первый полет
Утром звонок застал Незнайку, как обычно, врасплох. Он хотел было нажать на кнопку будильника, но звенел не будильник. Можно было бы спать еще больше часа. Незнайка недовольно поднял телефонную трубку.
— Доброе утро, извини, что я бужу тебя так рано, но я бы хотел поговорить с тобой так, чтобы тебе не пришлось переносить твой испытательный полет. Зайди сейчас ко мне, будь так добр.
Знайка был очень воспитанный коротышка, потому его тон совсем не удивил Незнайку.
На лестнице Незнайка столкнулся с Цветиком. Тот только что закончил утренний туалет — через плечо у него было перекинуто полотенце, а в руке он держал зубную щетку. "Привет! — весело крикнул он. — Стихи писать — не в носу ковырять: не каждому дано". Незнайка не понял, что Цветик имел в виду и, пожав плечами, пошел дальше.
Кроме Знайки Незнайку ждали Пилюлькин и Пачкуля Пестренький. Первым говорить начал Знайка.
— Ну что, Незнаечка, — начал он, — расскажи нам, как мы тут все изоврались, а то всему городу говоришь, а нам нет.
Незнайка растерянно огляделся.
— Да я вовсе не всему городу— Один раз всего сказал. Да ты же сам мне всегда говорил, что врать нехорошо. Я и сказал правду. Разве нельзя?
— Нет, я не могу с ним говорить! — возмутился Знайка. — Он, значит, один в городе честный, а мы все, значит неисправимые вруны! Пестренький, выключи бормотограф, кому сказано!
— Да я же не для себя, — ответил Пачкуля Пестренький, — я для газеты.
— Еще один чокнутый, — всплеснул руками Знайка. — Тебя сюда пригласили, чтобы ты посмотрел, до чего коротышек глупость доводит, а не для того, чтобы ты писал пасквили в своей газете.
— И ничего удивительного. Я пишу то, что коротышкам интересно. Вот если бы я писал то, что-
— Заткнись! — неожиданно грубо перебил его Знайка. — Завтра напишешь в газете, про то, как вы с Незнайкой были в Солнечном городе, и объяснишь, что у Незнайки не все дома. Можешь ссылаться на Кнопочку, она подтвердит. Понятно?
— Чего тут непонятного? Непонятно только, кто мою газету после этого читать станет.
— Ну, ты слышал? — Знайка обернулся к Пилюлькину. — Скажи только, глупость заразна?
— Это науке еще не известно, — мрачно ответил Пилюлькин. — Известно только, что она излечима. Полечим их пару недель йодом и касторкой, и поправятся как миленькие.
— Это долго, — сказал Знайка. — Пока они будут две недели в больнице, по городу такие слухи поползут, что и подумать страшно. Ты сам-то понимаешь, что натворил? — обратился он к Незнайке.
— Понимаю, — грустно ответил Незнайка. — Без Солнечного города жить станет не так интересно.
— Ну и что теперь с тобой делать?
Незнайка немного подумал и сказал:
— Братцы! Я знаю, что делать. Если Солнечный город нужен, то надо его найти. У нас же теперь самолет есть. Я из него Солнечный город сразу увижу. Через пару дней вернусь и всем расскажу.
— Полный бред! — воскликнул Пилюлькин.
— Да уж, не очень умно, — согласился Знайка, — но лучше все равно уже ничего не придумать.
— Ладно, а что с этим пачкуном делать будем? Ведь он бормотограф так и не выключил, а что он завтра в своей газетке напишет — и думать не хочется.
— А пусть тоже летит. Как раз и будет ему материал для газеты, если они Солнечный город найдут.
— Ладно, — согласился Пилюлькин. — А не найдут — пусть пеняют на себя. Тогда лучше им вообще не возвращаться: в городе без них только лучше станет.
— Э, нет! — сказал Пачкуля Пестренький. — Вы у меня-то спросили, хочу ли я лететь с Незнайкой? Я вам что, совсем с ума сошел? И вообще меня в самолете укачивает.
— Это ничего, — ответил Пилюлькин. — Вот я тебе сейчас укол сделаю, так тебя сразу укачивать перестанет.
Пачкуля Пестренький посмотрел на Пилюлькина, на Знайку, потом опять на Пилюлькина, на Незнайку, и обречено сказал:
— Ладно, не надо укол. Полечу, но только в случае чего вы будете виноваты.
— Будем, конечно, — махнул рукой Пилюлькин. — Врач вечно во всем виноват.
Глава четвертая
Небоиська
Возвращаясь с летного поля, Знайка и Пилюлькин встретили у дома толпу коротышек. "Идут! Идут! — донеслось до них. — Солнечный город идет!" В толпе послышались неприятные смешки. Знайка покраснел и, поправив очки, подошел к толпе.
— Братцы! — начал он.
— Какие мы тебе братцы! — недовольно ответила толпа.
— Братцы, — повторил Знайка. — Ну нельзя же так распускаться из-за глупостей какого-то дурачка".
В толпе опять послышались смешки. "Дурачка! Дурачка! — хихикали малышки. — Сам ты дурачок". Знайка покраснел еще больше.
— Это уж слишком, — сказал он. — Как маленькие, честное слово. В городе столько дел: надо строить плотину на Огурцовой реке, третья ракета на луну стоит недостроенная, забор не покрашен, вообще дел невпроворот, а вы толпитесь здесь и дразнитесь вместо того, чтобы заняться делом. Стыдно, братцы.
— А ты нас не стыди, — послышалось из толпы. — Мы, небось, всем про Солнечный город не врали. И нечего тут нами командовать. Небось, накомандовался.
— Небоська, ты не прав, — ответил Знайка. — Ты бы хоть подошел. Думаешь, я не знаю, что это ты сказал?
— Небось, подойду, — проворчал Небоська и действительно вышел из толпы. — Мне, небось, бояться нечего. Чего врунов бояться? И мост твой с ракетой нам, небось, не нужны. И забор, небось, неокрашенный постоит. Небось, не беда. Небось, лучше жить с неокрашенным забором, чем врунов слушаться.
— Правильно! Правильно! — закричали из толпы. — Так их, Небоська!
— А вот и неправильно! — сказал Пилюлькин, хватая Небоську за локоть. — Братцы! Вы что, не видите, что у него солнечный удар? Я вам сколько раз говорил, чтобы вы без шапки на улицу не выходили?! Видите, что от этого бывает? А вы его еще слушаете! Мне его теперь лечить придется. И вы тут не стойте, пока тоже солнечный удар не получили. Лучше делом займитесь — это гораздо полезнее для здоровья.
С этими словами Пилюлькин потащил Небоську в дом, а Знайка пошел за ними.
Коротышки начали расходиться. "Ну вот, всегда так, — сказал Ворчун, — как коротышка дело говорить начал, так его сразу лечить".
Однако не успели они разойтись, как Небоська выбежал из дома и стал кричать, размахивая руками: "Небось, испугались! Небось, не на того напали! Небось, думали, что меня компрессом застращать можно! Пилюлькин-дурюлькин! Градусник с ножками!"
"Ура! — закричали коротышки. — Молодец! Да здравствует Небоська!"
Цветик забрался на крыльцо и прочитал стихи:
"Нам с ним не страшен дикий зверь,
Он не боится риска.
И не Небоська он теперь:
Для нас он НЕБОИСЬКА".
"Ура! — закричали коротышки. — Да здравствует Цветик! Да здравствует Небоиська!" Цветика и Небоиську подхватили на руки и стали качать.
— Ты уверен, Знайка, что нам надо было его выпустить? — спросил Пилюлькин, глядя на это в окно. — Немного полечить его, мне кажется, следовало.
— Перестань, Пилюлькин, — ответил Знайка. — Пусть побесятся. Коротышки и так сердятся на нас, что мы их обманули. Пускай поносятся со своим Небоиськой. Потом все равно поймут, что были не правы. Еще извиняться станут.
— Ну, ну, — недоверчиво проворчал Пилюлькин. — А если не станут?
— Ты же сам просил, чтобы я придумал, как навести порядок так, чтобы все остались довольны. Вот я и придумал. Через недельку они увидят, что от Небоиськи никакого толку нет. Сами порядка запросят.
— Знаешь, я вообще-то не имел в виду, что надо безобразничать и обзываться.
— Ах, вот оно что! Так бы сразу и сказал, что ты на "градусник с ножками" обиделся. А что сделаешь? Надо было тогда самому что-нибудь выдумывать. Или вовремя сдать аппарат Винтика и Шпунтика в металлолом. А теперь уж придется терпеть.
Вечером Знайка, довольный своей идеей, как обычно, отправился пить чай к Кнопочке. Каково же было его удивление, когда в ее домике он застал Небоиську, сидящего на его месте и пьющего чай из его сервизной чашки.
— Я подумала и решила, — сказала Кнопочка опешившему Знайке, — я не могу больше продолжать пить чай с вруном. Наконец, после долгих поисков, я нашла коротышку своей мечты. Самого смелого коротышку в Цветочном городе, не побоявшегося сказать правду, когда все врали. Это Небоиська.
— Кнопочка! — прошептал Знайка. — Ты же сама-
— Извини, Знайка, — сказал Небоиська, отхлебывая большой глоток из знайкиной чашки, — сердцу, небось, не прикажешь. Не повезло тебе.
Знайка ничего не сказал. Он выбежал из кнопочкиного домика и сломя голову побежал к Пилюлькину. Он сорвал одеяло с уже засыпавшего доктора и закричал:
— Вставай, Пилюлькин! Небоська, то есть Небоиська, сбесился — на коротышек кидается. Его немедленно надо в больницу!
Пилюлькин нащупал в темноте очки, одел их и сказал:
— Знайка, мне кажется, это тебя надо в больницу, потому что это ты на коротышек кидаешься, спать не даешь. Тебя не поймешь: то Небоиську не тронь, то в больницу его забери. Да если я теперь заберу его в больницу, меня же все на смех поднимут, а то и побьют.
Сказав это, доктор снова снял очки, натянул на себя одеяло и уснул, отвернувшись лицом к стене.
"Градусник с ножками", — со злостью подумал Знайка.
Глава пятая
Синий город
— Понимаешь, Пестренький, самолет не может летать среди елок. Ну, это же так просто. Если иголка попадет в двигатель, то двигатель сломается.
Пачкуля Пестренький и Незнайка шли по дороге из леса. Разбитый самолет лежал под елкой неподалеку.
— А я не удивляюсь, — отвечал Пачкуля Пестренький. — Это ничего удивительного, что самолет разбился. Удивительно, что я еще жив, полетав с таким пилотом.
— А ты к пилоту не придирайся, — кипятился Незнайка. — Я целую неделю учился на самолете летать, между прочим. И не дразнись, а то как дам кулаком!
От разговора их отвлек коротышка, проезжавший мимо на автомобиле.
— Эй! — окликнул он путешественников. — Вы кто такие?
— Мы прилетели на самолете, — ответил Незнайка.
— Это ничего, — сказал коротышка, — у нас можно летать на самолете.
— Конечно, — сказал Пачкуля Пестренький, — что же еще на самолете делать?
— Верно, — согласился коротышка. — Я об этом не подумал.
— А разбивать самолеты об елки у вас можно? — ехидно спросил Пестренький.
— Можно! — радостно ответил коротышка. — В Синем городе можно все.
— В Синем городе? — разочарованно переспросил Незнайка. — А Солнечный город отсюда далеко?
— Солнечный город? Красивое название. Я про такой не слышал. А что это за город?
— Это самый лучший город на свете, — ответил Незнайка. — Нам обязательно нужно его найти.
— Так Синий город теперь и есть лучший на свете. Вы расскажите поподробнее, чего вам нужно.
— Нет, — задумчиво сказал Незнайка, — Синий город нам, наверное, не подходит.
— Да вы садитесь в машину, — коротышка открыл дверцу. — Я вас приглашаю в наш город, а там увидите.
"Верно, — подумал Незнайка, — дело же не в названии". И сказал:
— Поехали, Пачкуля, нам все равно надо где-то переночевать. А город, может быть, действительно подходящий.
— Подходящий? Не удивлюсь, — проворчал Пачкуля Пестренький, садясь в машину. — Конечно, ты найдешь город, который тебе подходит. Удивительно будет, если ты найдешь тот город, какой надо.
Пока машина ехала по дороге к городу, коротышка рассказывал:
— Меня зовут Кембрик. Я избранник в Синем городе. У нас избранники это такие специальные коротышки, которых каждый день показывают по телевизору и которые делают жизнь в нашем городе еще лучше. Раньше было по-другому. Раньше нашим городом правил негодяй Железкин. Это был очень плохой коротышка, который всех заставлял жить не так, как они хотели. Но потом нами стал править другой коротышка. Это замечательный коротышка Деревяшкин. Раньше он был другом Железкина, но всегда его не любил. И теперь он стал делать все не так как Железкин, за это мы его очень любим.
— Не повезло, значит, Железкину, раз у него такие друзья, — сказал Незнайка.
— Так ему и надо. Он же плохой.
— А зачем же Деревяшкин с ним тогда дружил?
— Деревяшкин, он такой замечательный, он хотел, чтобы всем коротышкам в нашем городе жилось хорошо и всегда делал Железкину пакости исподтишка.
— А если при Железкине всем так плохо жилось, почему же его терпели?
— Все коротышки очень не любили Железкина, но не знали об этом. Это только потом Деревяшкин нам все объяснил, и мы поняли, как плохо нам раньше жилось.
— А что же хорошего сделал коротышкам Деревяшкин?
— Очень много. Прежде всего, он отменил все правила и законы, которые были при Железкине. Поначалу было тяжело, особенно когда отменили закон всемирного тяготения и правила дорожного движения. Некоторые коротышки не знали, как вести себя в условиях невесомости, и поразбивали себе носы, да и машины стали сталкиваться чаще. А некоторые принципиально соблюдали старые правила и ходили по земле, причем по правой стороне улицы. Это, конечно, плохо, но в нашем городе можно все, даже соблюдать правила движения, как при Железкине. И за это мы тоже очень благодарны замечательному коротышке Деревяшкину. А хорошие коротышки, которые за Деревяшкина, летали только по левой стороне улицы и плевали на тех, кто ходил по правой. Этих коротышек так и назвали: левыми, а остальных называли правыми. А потом Деревяшкин собрал избранников и разрешил им говорить все, что они думают, и даже больше. Избранниками стали только такие коротышки, которые могли говорить больше, чем думать. Это очень редкие коротышки, их специально долго выбирали. Поэтому они и называются избранниками.
— Кембрик, а почему ты не летаешь? — спросил Незнайка. — Разве ты правый?
— Нет, — ответил Кембрик, — закон всемирного тяготения, как оказалось, был еще до Железкина, и действовал не только у нас, но и в соседних городах, так что его отменили по ошибке. Когда левые это поняли, они сразу попадали. Некоторые довольно сильно расшиблись, — Кембрик с болезненной гримасой потер затылок. — Зато ездим мы все равно по левой стороне, не как при Железкине. Правда, с правыми часто сталкиваемся, но это ничего. Скоро правых не станет совсем, и тогда все будут ездить по левой стороне, любить Деревяшкина и жить счастливо.
Кембрик остановил машину у большого синего дома в центре города.
— Приехали, — сказал он. — В этом доме живут избранники.
— Красивый дом, — сказал Незнайка. — А что, у вас все коротышки живут в таких домах?
— Нет, — ответил Кембрик, — но избранники должны жить лучше других, ведь они стараются сделать хорошей жизнь всех коротышек, а для этого нужно знать, как жить хорошо.
В холле дома к путешественникам подошел коротышка в очках и с толстой папкой под мышкой. Кембрик поздоровался с ним и сказал:
— Это мой сосед левый избранник Бейсик. Бейсик, это путешественники. Они прилетели на самолете, чтобы найти лучший город в мире.
— Это наш город, — уверенно сказал Бейсик. — И он каждый день становится все лучше. Мы делаем его лучше.
— Здорово, — сказал Незнайка. — А что вы сделали сегодня?
— Сегодня, — глаза избранников засветились как фонарики, — сегодня мы на Совете избранников отменили железные гвозди.
Все замолчали. Избранники застыли со светящимися глазами. Незнайка не знал, что и сказать.
— Ничего удивительного, — сказал, наконец, Пачкуля Пестренький, — вот стеклянные гвозди отменить бы не удалось.
— А от этого жизнь точно станет лучше? — спросил Незнайка.
— Конечно, станет! — воскликнул Бейсик. — Ведь раньше, еще до негодяя Железкина, наши предки пользовались не гвоздями, а деревянными заклепками, так что мы даже не отменяем железные гвозди, а просто восстанавливаем историческую справедливость. Такого нет ни в одном из соседних городов. Все будут ездить к нам учиться и завидовать, что у нас есть историческая справедливость и деревянные гвозди.
— Бейсик, у меня есть одна замечательная идея, — сказал Кембрик. — Нам надо ее обсудить, а гости пусть отдохнут с дороги. Я провожу их в комнаты для гостей.
— Может, мы город лучше посмотрим? — спросил Незнайка. — Какие у вас тут достопримечательности?
— Вас обратно в дом не пустят, — ответил Кембрик. — В этот дом пускают только избранников и тех, кто с ними. Да и нет у нас достопримечательностей. Те, которые построили при Железкине снесли, а те, которые были до Железкина, снесли при негодяе Железкине.
— А почему бы вам не построить новые?
— Некогда. Избранники весь день говорят то, что думают, а все остальные смотрят на это по телевизору. Поэтому у нас никто не работает. Работали только при негодяе Железкине, когда по телевизору смотреть было нечего. Кстати, эта телевизионная передача и есть наша главная достопримечательность. Вы обязательно посмотрите ее завтра с утра. Вам это будет очень интересно, обещаю.
Чтобы не пропустить такую интересную передачу, Незнайка лег спать пораньше. Луна этой ночью светила особенно ярко, и он, засыпая, вспоминал о том, как летал на Луну, как у лунных коротышек началась новая жизнь. Вспоминал он и о своем лунном друге Козлике. Как он там? Но об этом Незнайка не успел как следует подумать. Он уснул.
Глава шестая
Основатели ОГР
"Только реакционер не поддержит ОГР! Покупайте акции Общества гигантских растений!" — прочитал Козлик на огромном плакате, висевшим на ограде шикарного особняка в центре города Знайкенберга (бывш. Грабенберга). Козлик неуверенно достал из кармана конверт и подошел ко входу.
— Куда прешь?! — на пути у него неожиданно возник милиционер с дубинкой. — Сюда нельзя.
— Мне очень срочно нужно увидеть распорядительного директора ОГР, — сказал Козлик, прижимая конверт к груди. — Меня прислали жители моей деревни. Мне обязательно надо с ним поговорить.
— Мало ли кого кто прислал! — грубо ответил милиционер. — Его все хотят увидеть, а голова у него одна, и за всех должна болеть.
— Извините, — ответил Козлик.
Он отошел от дома на несколько шагов, но вдруг вспомнил, что-то, вернулся, достал из кармана старую пожелтевшую газету и показал милиционеру фотографию на последней странице. Под фотографией было написано: "Сегодня господа Незнайка, Мигс, Жулио и Козлик основали Акционерное общество гигантских растений для доставки семян, находящихся на поверхности луны". "Это я", — сказал Козлик, показывая себя на фотографии.
Голова у Миги, действительно, была одна и болела она ужасно. Он лежал в постели, перемежая всхлипывания жалобными стонами, а верный секретарь Крабс ласково, по-матерински, прикладывал к его лбу влажный платок. Когда-то Крабс был управляющим у давилонского миллиардера Спрутса, но когда на Луну прилетел Знайка, Крабс глубоко проникся идеей освобождения трудящихся и вместе со спрутсовскими деньгами перешел на сторону народа. И не прогадал.
— Твое вчерашнее выступление в народном бредламе произвело небывалый эффект, — говорил он, поправляя компресс на голове своего шефа. — Все газеты повторяют твои слова о бывших капиталистах, которые припрятывают денежки вместо того, чтобы покупать акции ОГР. Твоя голова необходима всему народу, а ты вчера на журфиксе чуть было не лишил его этой драгоценности. Я же тебе говорил: ну табуретку, ну журнальный столик, но ведь даже не всякий профессор может головой сломать обеденный стол.
— Ох! — хныкал Мига. — Не буду больше. Или каску в следующий раз одену.
— Главное чтобы голова к утру прошла. Завтра ты должен быть в хорошей форме. Надеюсь, ты не забыл, что завтра праздник освобождения? Я уже подготовил твое телевизионное выступление. После него ты поедешь в народный бредлам. Там ты выступишь с речью. По всему пути следования восторженные толпы будут кидать цветы под колеса твоему автомобилю. Бояться не надо: я сам просмотрел все цветы, там даже у роз обрезаны шипы. На углу Большой Народной и улицы Счастья попросишь остановить машину, чтобы поприветствовать собравшихся коротышек. Там тебе дадут букет цветов и ребенка. Букет передай мне, а ребенка возьми на руки, скажи: "Вот оно — будущее Луны" и поцелуй его. Что ты должен сказать?
— "Вот оно — будущее Луны", а что-нибудь другое нельзя?
— Я уже сообщил в газеты об этой фразе.
— Мне всегда достается самое трудное: ты будешь стоять с цветами, а я буду целоваться с детьми!
— Ребенка подобрали легкого — удержишь. Я бы намазал его вареньем, но ведь ты же облизывать станешь.
— Ну, ты меня совсем за дурачка считаешь!
— А за кого же мне тебя считать после того случая с малахитовым бюстом?
— Это когда мне дарили мою голову, почему-то зеленую как лягушка? Ты же сам говорил, что я должен вежливо отказаться, дескать, это слишком дорогой для меня подарок.
— Да, но ты-то сказал: "спасибо, лучше деньгами".
Разговор прервал начальник охраны Спрыгль.
— К Вам пришел коротышка. Говорит, что он Ваш старый друг. Его зовут Козлик.
— Козлик! — закричал Мига, прячась под одеяло. — Он меня все-таки нашел! Говорил же я: "Зачем везде мои фотографии, будто я бандит какой?"
— Успокойся, дружище! — Крабс похлопал его по плечу. — Чего ты так испугался?
— Да ведь мы же с Жулио сбежали с деньгами от продажи акций. Он сейчас будет требовать деньги.
— Ничего он с тобой не сделает. Ты такой большой коротышка, что на тебя управы не найдешь.
— Это верно, — успокоился Мига, — тогда пусть заходит.
Когда Козлик вошел, Мига приподнялся на локтях и ласково сказал:
— Вот так радость! Здорово, братец, что же ты раньше ко мне не заходил? Я тебя давно жду. Вот, Крабс не даст соврать, только что о тебе говорили. Я еще спрашивал у Крабса: "Где это Козлик, что он не заходит?"
— Спрашивал, — подтвердил Крабс.
— Я живу далеко — в деревне, — ответил Козлик, — а к тебе я по делу.
— Ах, как я тебе завидую! — не дал ему договорить Мига. Ты там, на свежем воздухе, а я здесь, в душном городе, недосыпаю, недоедаю, думаю о народе. Ты видишь, чего мне это стоит: голова раскалывается от вечных трудов, от ломки старых устоев. Разве этот каторжный труд можно выразить в деньгах?
— Да, выглядишь ты неважно. Но все-таки перейдем к делу. Меня прислали жители моей деревни. У нас случилась беда.
— Увы! — воскликнул Мига, — Все деньги я трачу на заботу о народе, на борьбу за светлые идеалы этого, Крабс, как его? Ну, да ты сам знаешь.
— Мне вовсе не нужны твои деньги.
— Не нужны? — оживился Мига. — Крабс, дай моему другу конфету из вон той вазочки и принеси ему кофе: мне для Козлика ничего не жалко.
— Мы в своей деревне посадили гигантские огурцы, — начал свой рассказ Козлик. — Ну и возни же с ними оказалось: не приживаются у нас гигантские растения: почвы не те, опылять приходится со стремянки метлой, у нас ведь нет гигантских насекомых. Но все-таки два хилых огурца мы вырастили. Послали продавать. А в городе нам предложили за каждый огурец по сотне акций ОГР вместо денег. Разве мы для того создавали Общество Гигантских Растений, чтобы оно снимало последнюю рубашку с бедняков?
— Так и знал, что все кончится деньгами! — вздохнул Мига. — Не беспокойся, заплатят вам за огурцы. Крабс! Дай Козлику десять, нет, двадцать акций. Это мой подарок жителям вашей деревни.
— Спасибо, конечно, — сказал Козлик, вставая, — только мы, наверное, больше не будем сажать гигантские растения — разорительное это дело.
— Ну вот, а ты боялся! — сказал Миге Крабс, когда Козлик закрыл за собой дверь. — Видишь теперь: ничего страшного.
— Скажешь тоже, ничего страшного, — проворчал Мига. — Последнюю рубашку я с бедняков снимаю. Как тебе это нравится? А если он в следующий раз все-таки потребует те деньги? С него станется! Что тогда делать прикажешь?
— Да не переживай ты, Мига, — Крабс погладил председателя ОГР по голове. — Не придет он больше.
— Точно не придет, обещаешь?
— Обещаю, — ласково ответил Крабс.
Глава седьмая
Каталажка
Не всякой каталажке так везет с начальником, как той, в которую привезли Козлика. Этот коротышка знал, как важно для пользы дела заботиться о подчиненных и проявлять к ним искренний интерес. Когда машина с Козликом въезжала в ворота, он как раз заметил, что милиционер Дригль в хорошем настроении, и, как обычно, спросил:
— Что это ты, братец, сегодня такой веселый?
— Не могу знать! — честно ответил Дригль.
— Как не можешь? Ты, наверное, радуешься тому, какой у тебя начальник?
— Так точно, именно об этом я и думал!
— Так что же ты мне не говоришь? Вечно из тебя каждое слово надо вытягивать! А почему ты меня считаешь хорошим начальником?
— Я Вас считаю таким хорошим потому, что у Вас очень умное лицо и блестящие пуговицы, — отрапортовал Дригль.
— Ты знал это и молчал?!
— Виноват, я боялся задеть Вашу скромность.
— А вот этого делать не надо. Ни к чему меня от всего беречь. Я должен знать, что наболело на душе у моих подчиненных. Вот у тебя, Дригль, что наболело на душе?
— Не могу знать!
— Как это не можешь знать? Неужели тебя ничего не волнует? Может, ты боишься чего?
— А! — понял наконец Дригль. — Так точно, я боюсь, что Вас за Ваши выдающиеся заслуги назначат начальником милиции, и Вы уйдете от нас.
— Да, — вздохнул начальник каталажки, — с такими как я это случается. Что же ты такую тяжесть на сердце держишь и не поделишься ни с кем. Со своими страхами и бедами ты ведь всегда можешь обратиться к непосредственному начальству. Скажи и сразу легче станет. Тебе ведь стало легче?
— Так точно!
— Вот и хорошо. Я тоже с тобой поделюсь. Я думаю, что бываю слишком строг с подчиненными.
— Никак нет, — мужественно возразил Дригль, — Вы строги только когда мы этого заслуживаем.
— Смотри, Дригль, другой бы начальник не потерпел, что с ним спорят подчиненные, а я не такой. Ты, если видишь, что я не прав, то сразу говори мне, что не согласен. Я ведь всегда признаю свои ошибки.
Вот какой хороший начальник!
Козлику уже случалось сидеть в каталажке, но при старом режиме, так что сейчас он имел возможность сравнить и убедиться, что тут все стало значительно лучше. Здесь больше не держали опасных бандитов, с которыми страшно было вместе находиться. Население здесь стало гораздо приличнее. Только два брата грабителя Ножик и Режик, попавшие сюда случайно, своим внешним видом напоминали о том, что это все-таки каталажка.
Выбрав место на полке, Козлик от нечего делать стал наблюдать за своим соседом — худым коротышкой, который, сняв со своей совершенно лысой головы цилиндр, достал оттуда скатерть, два бутерброда с колбасой, носовой платок, запасные носки, два гвоздя, зубную щетку, гребешок, две акции Общества Гигантских Растений, членский билет общества друзей животных, записную книжку, шариковую ручку, картофелину и карманный справочник "Все о макаронах". Он разложил все это в ряд, пересчитал слева направо и, записав результат, посчитал еще раз справа налево, записал и этот результат и, сравнив полученные цифры, остался очень доволен. После этого он расстелил скатерть у себя на коленях и съел один бутерброд. Пересчитав свое богатство еще раз, коротышка загрустил, сложил все обратно в цилиндр, кроме справочника о макаронах, который тут же принялся читать.
"Ну и скуперфильд! — подумал Козлик. — Наверное, бывший капиталист. Правильно таких в каталажку сажают."
А бывший капиталист захлопнул книгу и, мечтательно глядя на Козлика, сказал:
— Что не говорите, а будущее за макаронами с резьбой!
— Ну уж нет! — закричал Козлик, соскочив с полки от волнения. — Мне тут уже один сказал, что будущее за гигантскими растениями. Больше я ни в какие авантюры ввязываться не собираюсь!
В это время дверь камеры открылась, и Дригль втолкнул маленького рыжего коротышку в клетчатой кепке. "Открой, мерзавец! Ненавижу!" — крикнул тот, когда дверь захлопнулась. Затем он выбежал на середину камеры, сорвал с себя кепку и запричитал, бия кепкой себя в грудь: "Господа! Я здесь, как и вы, за то, что боролся с ненавистным Обществом Гигантских Растений. Когда я вырвусь отсюда, я все отдам чтобы его поскорее уничтожить. Скажите только к кому мне обратиться, когда я освобожусь! Может быть, вы знаете честных коротышек, которые, как и я, ненавидят Мигса, скажите, где они собираются и где хранят оружие!" Он хотел еще что-то сказать, но вдруг к нему кто-то подскочил и со всего размаха ударил его кулаком в глаз. "Правильно! — послышался голос. — Добавь ему еще от меня". "Помогите! Спасите! На помощь!" — завопил рыжий, кидаясь к двери. Вбежавшие милиционеры вытащили его из камеры.
— Вы только посмотрите, — скулил рыжий, показывая на подбитый глаз, — ведь это у меня неделю не заживет. Добавили бы хоть десять фертингов за производственную травму.
— Обойдешься! — грубо ответил ему Дригль. — Лечат теперь бесплатно, так что сантика не прибавим.
Проклиная свою работу, коротышка пошел в следующую камеру.
А Дригль налил себе чаю и включил радио.
"Внимание! — объявил голос диктора. — Начинаем трансляцию разговора распорядительного директора Общества Гигантских Растений, председателя большого народного бредлама Мигса с Землей".
— Земля! Как меня слышно? — раздался голос Миги.
— Хорошо, — ответили с Земли.
— Это Знайка?
— Нет, это Небоиська. А Знайка оказался просто жалким врунишкой. Все, что он говорил про Солнечный город, оказалось...
"Извините, братцы, — снова послышался голос диктора, — в связи с техническими неполадками, происшедшими за пределами лунной оболочки, мы вынуждены прервать трансляцию. О разговоре с Землей мы подробно расскажем в вечернем выпуске новостей. А сейчас — концерт". И из динамика полилась песня:
"Мы знаем, что путь наш велик и прекрасен,
Мы верим, что к каждому счастье придет.
Так пусть каждый день будет ясен,
И так чтоб он не был напрасен
Пусть каждый из нас этот день проживет.
Солнышко светит,
Пробиваясь к нам сквозь оболочку.
Каждый в ответе
За прекрасную нашу Луну.
Будем трудиться,
Будем строить и днем мы и ночью
Эту счастливую,
Великую страну".
Глава восьмая
Искусство читать газеты
В то время, как бывший кассир Общества Гигантских Растений гостил в Синем городе, бывший казначей ОГР ломал головой устои, а бывший рассыльный сидел в каталажке, бывший председатель ОГР Жулио ехал по Знайкенбергу на старом дребезжащем автомобиле.
В машине рядом с Жулио сидел угрюмый коротышка в сером пиджаке. Оба были в темных очках и кепках, надвинутых на лоб: они не хотели, чтобы их кто-то узнал.
Автомобиль остановился у старого дома, который давно собирались снести, даже обнесли забором, но потом забыли. Жулио и его спутник вышли из машины и, воровато озираясь, пролезли в дырку в заборе, пройдя мимо заколоченной двери, забрались в разбитое окно на первом этаже. Жулио ощупью нашел дверь. Открыв ее, он зажег спичку и, освещая ей путь, прошел через коридор в комнату. У нее был вполне обжитой вид: везде насвинячено, за ширмой горел свет и слышалось громкое чавканье. Жулио загасил спичку и убрал ширму. Там, на протертом до пружин диване, сидел некогда самый богатый коротышка Грабенберга Спрутс и при свете керосинки пожирал вареную курицу.
"Кого ты привел?!" — закричал он, показывая на незнакомца куриной ногой.
Видимо, от этого крика с потолка сорвалась балка и сломалась о голову гостя.
"Скверная балка, — сказал тот, — совсем гнилая".
— Это полицейский!!! — завопил Спрутс.
— Успокойтесь, дружище, — ласково сказал Жулио, хлопая подавившегося миллиардера по спине, — во-первых, Вы отстали от жизни: полицейские сейчас называются милиционерами, а во-вторых, это не простой милиционер, а начальник Мигиной охраны Спрыгль. Он давно мечтал увидеть жилище самого выдающегося жителя Грабенберга, изгнанного из собственного дома, вынужденного ото всех скрываться, брошенного всеми друзьями, кроме меня, тоскующего в этом...
— Короче! — перебил его Спрутс. — Чего ради ты приволок сюда мента?
— Спрутс, — поморщился Жулио, — к чему эти небредламские выражения при госте! С его помощью мы можем вернуть то, что нам принадлежит по праву.
— Так точно! — сказал "мент". — Охрана вас поддержит.
— Вы оба болваны! — воскликнул Спрутс. — Да если Мига пару слов наверх скажет, с Земли прилетит Знайка и такое вам дуракам устроит — света невзвидите!
— Ты послушай! — сказал Жулио, вынул из кармана свежий номер газеты "Истина" и вслух прочитал: "Вчера состоялась беседа распорядительного директора ОГР, председателя БНБ Мигса с Небоиськой. Отмечен уникальный путь развития Луны. Подвергнуты критике отдельные недостатки прежнего руководства Цветочного города. Намечены дальнейшие пути сотрудничества на основе невмешательства во внутренние дела друг друга. Беседа проходила в теплой дружественной обстановке, отмеченной согласием и полным взаимопониманием, характерными для отношений между нашими руководителями".
— Этот бред уже говорили вчера по радио, — буркнул Спрутс.
— Простите, но это не такой уж и бред, — возразил Жулио. — Вы просто не научились читать их газеты. Спрыгль сейчас объяснит Вам смысл этих пяти замечательных фраз.
— Ну ладно, мрачно сказал Спрутс, — объясняйте.
— Фраза первая! — объявил Жулио.— "Состоялась беседа растакого-то Миги с Небоиськой."
— Это значит, что Знайка уже не у дел, — объяснил Спрыгль.
— Фраза вторая! "Отмечен уникальный путь развития Луны".
— Небоиська сказал: "У вас, наверное, не все дома: на Земле в эту чушь уже никто не верит".
— Совершенно верно! — вмешался Жулио. — С головой у нас все хуже и хуже: после того как с Дурацкого острова разогнали воздух по Луне, мы все стали медленно превращаться в баранов.
— Да помолчи ты! — перебил его Спрутс. — В какую чушь там никто не верит?
— Об этом сказано в третьей фразе, — сказал Жулио, — "Подвергнуты критике отдельные недостатки прежнего руководства Цветочного города".
— Это означает, что Знайка — врун: никакого Солнечного города нет, и не было, — разъяснил Спрыгль.
— Я, кажется, понял следующую фразу! — закричал Спрутс. Она означает, что Земля больше не будет помогать Миге.
— Делаешь успехи, папаша! — воскликнул Жулио.
— Прекрасно! Прекрасно! — потер руки Спрутс. — Все-таки объясните уж и последнюю фразу, какое у них там согласие и взаимопонимание?
— Когда Мигс сказал Небоиське, что тот скотина, Небоиська ответил, что Мигс сам скотина и осел. Тогда Мигс сказал: "Тогда с тобой все понятно, пусть Знайка позвонит мне, когда тебя посадят в каталажку". На том и согласились.
— Наконец-то! — завопил Спрутс. — Немедленно едем к Миге!
Он бросился в соседнюю комнату собирать вещи.
— Слава богу! — негромко сказал Жулио, обращаясь к Спрыглю. — А то старик уже от безделья с ума сходить начал: на днях сюда бездомная собака забежала, так он ее, представьте себе, насмерть загрыз.
— Первым делом, — говорил Спрутс, возвращаясь в комнату, — я задушу скотину Крабса за то, что он спер мои деньги! Я из него котлету сделаю! Я его на хлеб намажу! — тут его взгляд остановился на Спрыгле. — А Вы, молодой коротышка, почему решили нам помогать?
— Полицейским, не нравится, что к нам теперь обращаются "братцы". На Луне мы всегда были господами. Вот я и хочу, чтобы ко мне обращались "господин начальник полиции".
Как раз через полчаса по телевизору начиналось праздничное выступление Миги. "Братцы! — говорил он. — В истории каждого народа бывают дни с глубоким резонансом, дни, которые концентрируют в символическом синтезе глубокий смысл его славного прошлого и в то же время его высшие чаяния и устремления..."
"Эй, Мига! — послышалось из-за кадра. — Узнаешь меня?"
Мига побледнел.
"В первый раз вижу", — дрожащим голосом ответил он, подавая оператору знак, чтобы тот выключил камеру.
Глава девятая
Новые времена
Открою секрет: у Крабса была совесть. Она мучила его регулярно, обычно после обеда, но иногда и в совершенно неожиданные часы. И тогда Крабс начинал совершать необычные поступки.
Именно так случилось, когда Крабс сидел у телевизора и спокойно смотрел выступление Миги, потягивая из бутылки газировку с сиропом. Как только трансляцию прервали, у Крабса начались такие муки совести, что он даже разлил газировку. Он уронил бутылку, бросился к шкафу, схватил там чемодан, заранее подготовленный на случай приступа совестливости, взял его в зубы, зачем-то вылез в окно и пополз вниз по водосточной трубе.
"Здравствуй, дружок!" — услышал он знакомый голос, как только его ноги коснулись земли.
Крабс выронил чемодан и со слезами на глазах воскликнул: "Спрутс! Наконец-то!"
"Ну, я тебя-" — начал было Спрутс, но Крабс бросился ему на шею и заплакал. "Я так ждал, так надеялся, я знал, что Вы вернетесь! Не могу поверить, что это случилось. Я сохранил Ваши деньги, все до последнего миллиончика!"
"Ну что ты, Крабс, не надо", — ласково сказал Спрутс, погладив Крабса по голове.
— На помощь! Милиция! — закричал Мига, прячась за телевизионной камерой.
— Не с места! Это революция! — сказал Жулио, доставая из-за пазухи револьвер.
— Жулио, так нельзя. Ты же испортил мне выступление. Это не по-товарищески.
— Да? А переть у меня деньги по-товарищески? Вот сейчас пристрелю тебя, будешь знать, что по-товарищески, а что нет.
— Да отдам я тебе деньги. Пришел бы как-нибудь ко мне и сказал. Я, между прочим, сам хотел отдать, только найти тебя не смог. Милиция с ног сбилась, тебя разыскивая. Ты скажи, сколько тебе нужно. Десять тысяч хватит? Ладно, сто. Да чего уж там, бери целый миллион, мне для друзей ничего не жалко.
— Мига, это не базар, а революция. Ты украл эти деньги у народа и должен вернуть их все.
— Ну зачем тебе столько? — захныкал Мига. — Миллиона тебе бы на всю жизнь хватило.
— Спрыгль, арестуйте его, — сказал Жулио, пряча револьвер за пазуху. — Он мне надоел.
Через час Крабс и Жулио ехали в машине по главной улице Грабенберга (бывш. Знайкенберга). Народ радостно приветствовал своих освободителей. Лунатики кричали "Ура!", размахивали флагами и плакатами, на которых "да здравствует" было наскоро исправлено на "долой".
— А, может быть, это не обязательно? — спрашивал Жулио. — К чему мне это? Забрал бы деньги и уехал куда подальше, открыл бы снова магазин разнокалиберных товаров.
— Нет, Жулио, — отвечал ему Крабс. — Вы теперь герой, Вы всех освободили, надо пользоваться моментом. Тут пахнет такими деньгами, каких Вы ни в каком магазине не заработаете. Вы же теперь не какой-нибудь продавец, а Президент. Неужели Вас это не радует?
— Президент? А что, это здорово звучит. Пожалуй, что радует. А это действительно денежное дело?
Крабс молча закатил глаза.
— Звучит соблазнительно, очень заманчиво. А что надо делать?
— Все очень просто, даже Мига справлялся. Сейчас машина остановится, Вам поднесут цветы и ребенка. Цветы надо отдать мне, а ребенка поцеловать и сказать: "Вот оно — будущее Луны".
— Вот оно — будущее Луны, — повторил Жулио. — Действительно, очень просто.
На главной площади Знайкенберга Жулио вышел из машины и поднялся на специально подготовленную для него трибуну. Он взял у Крабса листки с речью и прочитал: "Господа! В истории каждого народа бывают дни с глубоким резонансом, дни, которые концентрируют в символическом синтезе глубокий смысл его славного прошлого и в то же время его высшие чаяния и устремления. Именно в такой день обращаюсь я к вам. В день освобождения от ига земных коротышек, которые низвели луну до унизительного положения спутника земли-"
В это время начальник каталажки вежливо придвинул Миге стул и сказал: "Здравствуйте, господин Мигс! Давненько Вы к нам не заходили, мы уж по Вас скучать начали. Мы тут все за Вами наблюдали, пока Вы были председателем, ждали, когда же Вы к нам снова вернетесь. Что же Вы не садитесь? Присаживайтесь. Вы ведь к нам теперь, наверное, надолго. Хотите кофе?"
— Кофе возьму, — мрачно ответил Мига, — а присаживаться не буду. Не люблю я сидеть в каталажке.
— Вы остроумны как всегда. Но, боюсь, сесть Вам все-таки придется.
— Посмотрим, — сказал Мига, размешивая сахар.
А на площади перед каталажкой уже столпился народ. Коротышки кричали, махали руками, выкрикивали лозунги, ожидая освобождения заключенных. Из каталажки уже вышли Ножик и Режик. Толпа долго не хотела их отпускать. Их качали, дарили им цветы, расспрашивали, как с ними обращались. Вскоре ворота снова открылись, и на свободу вышел коротышка в клетчатой кепке. "Господа! Да здравствует свобода! — закричал он, грозя кулаком зданию каталажки. — Смотрите, что они делают с честными коротышками! — он показал на подбитый глаз. — Они пытали меня, но я не сдался. Вы не представляете, сколько подлости я там насмотрелся!" Коротышку подхватили на руки и тоже стали качать.
Через полчаса ворота снова открылись, и на площадь вышел полицейский Дригль. "Что столпились?! — крикнул он. — Здесь вам не цирк. А ну, фить-фить по домам, и никаких разговоров!"
Толпа начала расходиться. Освобожденных коротышек несли на руках. Через несколько минут на площади никого не осталось. Тогда из ворот каталажки вышел еще один коротышка. Надвинув кепку на лоб, он быстро прошел по переулку к остановке, вскочил в первый же подошедший трамвай, сел на заднее сиденье, достал из кармана сложенную вчетверо записку и развернул ее. На листке из тетради в клеточку аккуратным почерком Крабса было написано:
"Дорогой друг,
надеюсь, все, что произошло, послужит тебе хорошим уроком. Никогда не обманывай своих друзей и больше не попадешь в подобную историю. Но я на тебя зла не держу: со всяким случается. Заходи завтра ко мне, и мы обсудим одно очень денежное дельце".
Внизу стояла корявая подпись: "Призеденд Жулио".
Мига сунул записку в карман и вышел из трамвая на первой же остановке.
Глава десятая
Совет избранников
Проснувшись утром, Незнайка включил телевизор. На экране был большой зал, похожий на театральный. На сцене стоял стол, за которым сидели двое коротышек. У одного в руке был колокольчик, другой был в сером пиджаке. А зал как муравейник кишел избранниками. Некоторые из них сидели по креслам, другие толкались у микрофонов, установленных в проходах между рядами, а остальные бесцельно метались по залу. Коротышка с колокольчиком позвонил и, убедившись, что на это никто не обратил внимания, сказал:
— Я вижу, можно начинать заседание.
— Нельзя! — закричала одна половина зала.
— Можно! — закричала другая половина.
— Спасибо, — сказал коротышка с колокольчиком. — Начинаем заседание. Ну, чего вы там делаете? Выступить хотите? — обратился он к коротышкам у микрофонов. — Дадим им выступить?
— Дадим!
— Не надо!
— Ну, хорошо, пусть выступают, раз уж им так приспичило, только не все сразу. Включаю первый микрофон.
— Нельзя ли окончить заседание пораньше: сегодня по второй программе мультики. Многие избранники не успевают.
— Второй микрофон.
— Вчера в газете была статья, в которой избранников обзывают ослами и баранами. Бараны среди нас действительно есть, например тот уважаемый избранник, который подставил мне ногу, когда я шел к микрофону, но где они тут видят ослов? Разве у избранников длинные уши? Пусть редактор объяснит, где он тут увидел длинные уши!
— Третий микрофон.
— Мне только что позвонил избиратель и рассказал анекдот: едет коротышка на танке...
В зале зашумели. Одни кричали, что слышали этот анекдот, другие — чтобы избранник продолжал, а коротышка с колокольчиком наклонился к коротышке в сером пиджаке и спросил:
— А что это за анекдот?
Микрофон на сцене не выключался, поэтому было слышно все, что говорил коротышка с колокольчиком. Коротышка в сером пиджаке что-то прошептал ему на ухо. Коротышка с колокольчиком пожал плечами и сказал:
— Анекдот отклоняется, потому что он не смешной.
— Но мне избиратель позвонил! — возмутился избранник.
— А мне позвонили десять избирателей и рассказали десять анекдотов, — холодно сказал коротышка с колокольчиком. — Послушаем еще по избраннику от каждого микрофона и перейдем к докладу. Первый микрофон.
— Хочу ответить уважаемому избраннику, выступавшему передо мной. Он, наверное, никогда не видел своих ушей, иначе бы не полез к микрофону. И вообще прошу не давать слово таким, с позволения сказать, избранникам.
— Спасибо. Второй микрофон
— Я хочу сделать замечание предыдущему оратору. Если уж он берется рассказывать анекдоты, то пусть рассказывает правильно: в этом анекдоте коротышка вовсе не ехал, а летел, и не на танке, а в самолете...
В зале опять зашумели.
— Это совсем другой анекдот, — сказал коротышка в сером пиджаке, наклоняясь к коротышке с колокольчиком, и что-то прошептал ему на ухо. Тот прыснул в микрофон и сказал:
— Этот анекдот тоже снимается с рассмотрения, так как я его знаю.
Избранник еще некоторое время стоял у выключенного микрофона, беззвучно открывая рот, но все уже слушали избранника от третьего микрофона.
— Микрофон включен? — спросил он, подув в микрофон.
— Включен, — ответил коротышка с колокольчиком.
— Включите третий микрофон!
— Уже включил.
— Я хочу спросить: идет ли трансляция нашего заседания?
— Идет.
— А меня показывают?
— Показывают.
— Вот здорово! — сказал избранник и скорчил телекамере страшную рожу.
— Все! — решительно заявил коротышка с колокольчиком, неожиданно рассмеявшись. — Выступления от микрофонов закончены. Я должен извиниться перед уважаемым избранником, который рассказал анекдот про танк, этот анекдот все-таки смешной.
В зале опять зашумели. Коротышки, стоящие у микрофонов, не хотели отходить от них, а остальные пытались их отогнать. Победила дружба.
— Итак, — объявил коротышка с колокольчиком, когда в зале стало несколько тише, — перейдем к слушанию доклада. Сегодня мы рассматриваем такой важный вопрос, что на заседание пришло больше половины избранников. Слово предоставляется председателю комиссии Кембрику.
Под свист и аплодисменты, на сцену поднялся Кембрик. Подойдя к микрофону, он открыл папку, которую держал в руках, достал оттуда лист бумаги и, прокашлявшись, стал читать доклад:
— С тех пор, как мы освободились от негодяя Железкина, в нашем городе не построен ни один новый дом, хотя кампания по сносу старых домов уже началась. Некоторые коротышки недовольны сложившимся положением и требуют реальных перемен к лучшему. Мы, левые избранники, абсолютно уверены, что такие перемены невозможны, пока город носит старое название. При негодяе Железкине наш город назывался... не хочу повторять это отвратительное. С тех пор название менялось четыре, нет, пять раз, последний раз я тоже считаю, но это не помогло. Поэтому и была создана наша комиссия по придумыванию нового названия. Напомню, что сейчас наш город называется Синим, так как небо над ним всегда синее. Ясно, что название города должно начинаться на букву "С", так как все к этому привыкли. Поначалу мы решили, что город должен называться Серым, так как в последние годы у нас очень редко бывали дожди, а серое небо — как раз к дождю, но иностранный опыт показывает, что название "Солнечный город" действует гораздо эффективнее. Наша комиссия предлагает назвать город Солнечным.
— Спасибо, — сказал коротышка с колокольчиком. — Будем обсуждать этот вопрос?
— Да! — закричала половина зала.
— Нет! — закричала другая половина.
— Я тоже думаю, что не стоит обсуждать: до мультиков осталось всего полчаса, — сказал коротышка с колокольчиком. Давайте спросим у нашего мэра, как он считает, — и он пододвинул микрофон к коротышке в сером пиджаке.
— Я полностью согласен с выводами комиссии, — сказал тот, только город надо назвать не Солнечным, а Желтым, потому что желтый цвет очень красивый.
Переждав аплодисменты, коротышка с колокольчиком спросил у Кембрика:
— Вы согласны?
— Безусловно, — ответил Кембрик, — наша комиссия тоже так считает.
— Проголосуем, — сказал коротышка с колокольчиком, — кто за?
Избранники подняли руки.
Как россыпи драгоценных камней, играли на солнце осколки оконного стекла. Они хрустели под ногами у Кембрика, а он все ходил по комнате из угла в угол, не замечая их. "Это они не в мое окно метились, — бормотал он, — они хотели попасть в окно к Бейсику и перепутали".
Незнайка и Пестренький молча следили за разволновавшимся избранником.
"Как он мог! — вскрикивал Кембрик, время от времени останавливаясь посреди комнаты. — Бейсик, которого я считал своим другом, проголосовал против решения, предложенного Деревяшкиным. Это невозможно!"
Послышался шум лифта. Тихо открылась дверь, и вошел Бейсик. Вид у него был печальный и виноватый.
— Меня швейцар пускать не хотел, — сказал он, не глядя на Кембрика.— Мы кофе пить сейчас будем?
— Я с тобой теперь за один стол не сяду! — бросил Кембрик, отворачиваясь.
— Прости, — вздохнул Бейсик, переводя взгляд на разбитое окно. — Это из-за меня.
— Я должен был давно понять это, — сказал Кембрик, — не зря ты защищал железные гвозди. Ты никогда не любил Деревяшкина, ты не хотел свободы, ты боялся ее! Как я мог так в тебе ошибиться! Мне раньше казалось, что ты за народ, а свободу за Деревяшкина, но теперь я увидел твое настоящее лицо.
— Я всего лишь поддержал твое предложение, — оправдывался Бейсик, — я уважаю Деревяшкина, но название Желтый город мне не понравилось.
— Вот! — Кембрик повернулся лицом к гостям, показывая пальцем на Бейсика. — В этом он весь! Деревяшкина он уважает, а название ему не нравится! Кого он хочет обмануть? Люди все поймут, они сделали свой выбор!
Как бы в подтверждение послышался звон стекла: камень все-таки попал в окно Бейсика.
— Ты же сам говорил, что у вас в городе каждый может говорить все что думает, — заступился за Бейсика Незнайка. — Может быть, он как раз сказал то, что думает?
— Да как можно такое думать?!
— Ну что делать? — вздохнул Бейсик. — Я же не виноват, что так подумал.
— Я тоже не всегда думаю то, что надо, — сказал Кембрик. Я сам раньше считал, что Желтый город должен называться Солнечным, но Деревяшкин совершенно прав, и я поменял мнение, когда узнал, что оно могут нанести вред городу.
Незнайка надел шляпу и пошел к лифту. "Простите, братцы, — сказал он, — загостились мы у вас".
Пестренький повесил на плечо фотоаппарат и пошел за Незнайкой. У лифта Незнайка обернулся и сказал:
— Удивительно, как ты, Кембрик легко меняешь свое мнение.
— Ничего удивительного, — сказал Пестренький, — он ведь новое мнение не сам придумывает.
— Вы только не подумайте, что я беспринципный, — сказал Кембрик. — Вы не знаете, какой коротышка Деревяшкин! Он совесть нашего города.
— Хорошо в вашем городе, — сказал Незнайка, — совесть не беспокоит вас по ночам.
С тяжелым сердцем путешественники покидали город, который они чуть было не приняли за Солнечный. С неба, которое уже начинало желтеть, накрапывал противный мелкий дождик. На краю города они остановились, чтобы полюбоваться на высокий дом, на котором яркими, переливающимися на солнце стеклышками было выложено "Да здравствует Железкин!". Несколько коротышек долбили эту надпись отбойными молотками. Последнее, что путешественники увидели в Городе деревянных гвоздей, был мост через апельсиново-желтую реку, который двое коротышек весело красили в желтый цвет.
Глава одиннадцатая
Вечер в Цветочном городе
В столовой, у телефона, Знайка обнаружил записку: "Знайка! Мигс с луны просил ему позвонить. Он такой же сопляк, как и ты. Небоиська". После того, как под покровом ночи неизвестный в очках столкнул Небоиську с моста в Огурцовую реку, общение между Знайкой и Небоиськой происходило только в форме таких записок.
Знайка позвонил на луну.
"Луна! Знайка на проводе. Это Мигс? -Мне? -Куда?"
Знайка некоторое время с удивлением рассматривал трубку, потом, сказал: "С ума они там, что ли, посходили?" и побрел к себе в комнату.
Первое время, после отлета Незнайки и Пестренького, Знайка подолгу сидел у окна и смотрел на небо, до боли в глазах высматривая возвращающийся самолет. Он надеялся, что Незнайке быстро надоест где-то там летать, и он вернется с рассказом о Солнечном городе. Но дни шли, Незнайка не летел, и Знайка перестал смотреть в окно.
А за окном и не было ничего интересного: на так и неокрашенном заборе повесили плакат: "Небось, лучше жить с неокрашенным забором, чем врунов слушаться". Плотину строить так и не начали, никак не могли решить, строить ее вдоль реки или поперек. По вечерам посреди двора ставили бочку, и с этой бочки Небоиська обращался к цветочногородцам. "Братцы! — говорил он. — Что мы имеем? Несколько газированных автомобилей и две ракеты чтобы учить уму-разуму жителей Луны, у которых каждый седьмой коротышка имеет собственный автомобиль! И, вместо того чтобы сделать еще десяток автомобилей, мы строим третью ракету!"
Инженер Клепка, под руководством которого строилась эта третья ракета, злился и жаловался в газету.
У охотника Пульки, занявшего в газете место улетевшего Пачкули Пестренького, от частого общения с Клепкой характер быстро испортился. Теперь, когда Пулька со своим верным ружьем выходил на поиски материала для газеты, закрывались все окна и двери, а не успевшие спрятаться коротышки разбегались по переулкам. Даже собака Булька, увидев своего хозяина, убегал, поджав хвост. Находились коротышки, которые подкармливали осиротевшего Бульку. Ему, наверное, было тяжелее всех: он все понимал, но не мог ничего изменить.
Пульки не боялся только Небоиська, он вообще никого не боялся, кроме одной малышки, без которой, несмотря на этот страх, он не мог и дня прожить. Надо ли говорить какое разочарование он испытал, когда однажды Кнопочка сказала ему своим ангельским голоском:
— Извини, но сегодня я не могу пить с тобой чай.
— А завтра?
— Кнопочка вздохнула и, не отвечая, отвела взгляд на Шпунтика, выносившего из ее дома аккуратно перевязанный чайный сервиз.
— Ну, ты, слон! — закричала она. — Как несешь? Это тебе не дрова, не конверторы-дезъюнкторы, вещь хрупкая, уронишь — не склепаешь!
— Ну что ты, Кнопочка... Да я же, Кнопочка... — покраснев, сказал Шпунтик и любовно прижал сервиз к груди.
— Переезжаешь? — наивно поинтересовался Небоиська.
Ответ он прочел в кнопочкиных глазах.
— А как же я? Ты меня больше не любишь?
— Сердцу не прикажешь, — сухо сказал Винтик, — Кнопочка нас любит.
— Обоих? — поразился Небоиська.
— Как низко! Ну, какие еще мерзости ты обо мне наговоришь, чтобы поссорить меня с моими друзьями?! Не могу же я только из-за какой-то любви всю жизнь прожить в этом ужасном городе.
— Да уж, городок наш развалили основательно, — согласился проходивший как раз мимо Шпунтик. — Одна надежда — на тебя. Жаль, что уж не сможем тебе помочь.
— Поболтай мне еще! — одернула его Кнопочка. — Ты что уже все погрузил?
Небоиська даже не заметил, куда исчез Шпунтик.
— Прощай навсегда, Небоиська! — сказала Кнопочка, закрывая лицо руками. — Иди, я не могу смотреть, как ты убиваешься.
Сказав это, она бросила последний взгляд на самого смелого коротышку Цветочного города и решительно направилась к автомобилю.
— Будут спрашивать, где мы, — сказал Винтик, заводя мотор, — говори, что в Солнечный город уехали. Гы-гы. Мы то знаем, где его искать!
Мотор завелся и, Винтик, продолжая смеяться, сел за руль.
— Постойте, братцы! — закричал Небоиська, бросаясь к машине. — Возьмите меня с собой!
— Не можем, Небоиська, — вздохнул Шпунтик, — в машине четверым места не хватит.
И они уехали, оставив неустрашимого Небоиську стоять в облаке пыли.
— Вот и Винт со Шпунтом укатили, — сказал Клепка, снимая рубашку. — Еще немного и нам с тобой, Пилюлькин тоже придется смазывать пятки. А скоро в городе вообще не останется никого кроме Небоськи и этого страдальца в очках.
— Плечо болит? — деловито спросил Пилюлькин, пропуская мимо ушей слова инженера.
— Плечо — ерунда! У меня за город душа болит.
За окном хлопнул выстрел.
— Не обращай внимания, — сказал Клепка, выглядывая в окошко, — это опять Пулька за очередной сенсацией гонится, а, может быть, очередная сенсация за Пулькой. Где он, там всегда шум и пальба, а кто в кого палит — не разберешь. Что тут поделать, как честный коротышка, так обязательно мозги набекрень.
— Можешь одеваться, — сказал Пилюлькин, умывая руки, — Тебе надо следить за своей раной, не запускать. Я тебе дам мазь. Смазывай ей плечо перед сном.
— Да что плечо! Город гибнет! Ракету строить перестали, говорят, что нам лунатиков учить нечему. Умные они там или нет, я не знаю, но я за это дело кровь проливал, а благодарность — вот она: знаешь, что у меня сегодня на двери написали? И тебе скоро напишут.
— Мне не пишут, — вздохнул доктор, — Всякий раз, как выйду из комнаты, вижу, что у меня под дверью кто-то наблевал. Раньше хоть Знайка запрещал так напиваться. А теперь все можно.
— Знайке лечиться надо, — буркнул Клепка. — Занялся бы ты этим.
— От чего же мне его лечить прикажешь?
— Ты доктор — от чего захочешь, от того и вылечишь.
Пилюлькин остановился у окна, глядя на блики заката, разбросанные на лопухах. Он ничего не ответил Клепке.
Глава двенадцатая
Возвращение
Путешественники шли вдоль Огурцовой реки, пока из-за поворота не показался мост, на котором Незнайка когда-то проговорился Синеглазке. "Ну, вот и добрались! — сказал он. — Путешествовать хорошо, а возвращаться все равно лучше. Чем, если задуматься, наш город не Солнечный?". Незнайка и Пачкуля Пестренький вышли на мост и долго молча смотрели на еще дымящиеся развалины. Собственно, мост это было все, что осталось от Цветочного города.
— Ничего удивительного, — сказал, наконец, Пачкуля Пестренький, — когда теряют то, что было — это нормально. Удивительно — если находят то, чего нет, Солнечный город, например.
— Нет, Пачкуля, — сказал Незнайка, садясь на мост, — я все равно его найду. Не может быть, чтобы я его не нашел. Есть на свете место, где все коротышки счастливы, иначе и родиться не стоит.
— Да как ты не понимаешь! — возмутился Пачкуля. — Не могут коротышки жить счастливо! Для этого пришлось бы перестать быть коротышками! Ты же сам это все придумал, зачем ты в это веришь?
— А во что же верить, — тихо спросил Незнайка, — в желтое небо и деревянные гвозди?
— Верить надо в то, — ответил Пестренький, — что пока мы с тобой искали какой-то солнечный город, наш собственный город сгорел. Вот.
Пестренький поправил на плече фотоаппарат и поплелся туда, где еще дымились остатки его дома, а Незнайка лег на траву и стал смотреть на небо Цветочного города, которое совсем не изменилось за время его отсутствия.
"Это я во всем виноват, — думал он. — Зачем я все это выдумал? Чем был плох наш городок? Может быть, я и его выдумал?"
Эпилог
— Ну, вот он где! А мы его по всему городу ищем!
Незнайка спросонья осоловело смотрел на Винтика и Шпунтика.
— Мы тебя все утро ищем, — повторил Шпунтик, — ты что, забыл? Самолет уже заправили, все тебя ждут, а ты спишь тут, на мосту. Если бы Гусля не сказал, что ты сюда пошел, ни за что бы не нашли.
Бормоча, какие-то извинения, Незнайка пошел за мастерами к их турболетному прыгоскоку, стоящему у моста.
С приятным урчанием прыгоскок рванулся к сверкающим окнами небоскребам Цветочного города. За последний год город стал еще больше и краше. По широким улицам носились велометеоры, червекрутилки, мотокаты и другие удобные и быстроходные машины. На площадях били фонтаны. В центре города вращались дома, построенные по проекту архитектора Вертибутылкина. Из репродукторов неслась песня:
"Пусть солнышко светит нам ясно,
Мы песню ему пропоем
Как весело мы и прекрасно
В городе нашем живем.
Пусть солнце, подпевая нам,
Разгонит тень.
Пусть, нашим радуясь делам,
Настанет день.
Наш город гордится пусть нами,
Мы песню ему пропоем
как мы его славим делами
Большими и честным трудом.
Прекрасней станет город пусть,
Чем был вчера.
Гоните же тоску и грусть
Вы со двора.
Когда вечер солнце потушит,
Мы песню ему пропоем,
Что днем мы не били баклуши,
Мы честно работали днем.
Красив наш город вечером.
Горят огни.
Так радостно и весело
Проходят дни".
Аэродром был уже заполнен народом. Винтика, Шпунтика и Незнайку встретили аплодисментами. Они поднялись на трибуну, где уже стояли лучшие коротышки города.
— Ну что, куда полетишь? — дружелюбно спросил Знайка.
— В Солнечный город, куда же еще.
— Это далеко, Незнаечка. Топлива не хватит.
— Это гораздо дальше, чем ты думаешь, но я все равно долечу.
— Незнайка в своем репертуаре, — мрачно усмехнулась Кнопочка, которая тоже стояла на трибуне рядом со Знайкой.
— Возвращайся скорее, — выдавливая из себя улыбку, сказал Знайка. — Не забудь, сегодня первый сеанс связи с Луной. Ты ведь, наверное, хочешь поговорить со своими друзьями лунатиками.
— О чем? — дернул плечами Незнайка. — Ты им все лучше меня расскажешь.
Сказав это, он спустился с трибуны и сел в кресло пилота.
Винтик подошел к микрофону, установленному на трибуне и сказал:
— Братцы! Сегодня мы присутствуем при знаменательном случае. Перед вами самолет ВиШ-8/01М с улучшенной дивергенцией двигателя. Если это испытание пройдет удачно, то скоро у каждого жителя нашего города будет такой самолет. Управлять им может любой дурак, в чем вы сейчас и убедитесь, изготовляется он так легко и из таких доступных материалов, что даже если разобьется — не жалко.
— Надеюсь, самолет с дистанционным управлением! — резко сказал Знайка, когда Винтик кончил свою речь. — И как вам в голову пришло доверить самолет такому коротышке?
— Да ведь никто другой и не согласился бы, — оправдывался Винтик, — потом, нам его рекомендовали.
— Какой осел?!
— Успокойся, Знайка, — сказал Пилюлькин. — Это я его рекомендовал. Он тяжело болен, ему надо почувствовать себя героем. Я уж не говорю о том, какую службу может сослужить науке такой никчемный коротышка.
— А чем он болен? — поинтересовался художник Тюбик, отрываясь от очередного портрета Знайки.
— Научное название его болезни вам ничего не скажет, — ответил Пилюлькин, — а симптомы такие: ходит хмурый, не работает, спит на улице. А какие сны ему снятся!
— Неужели наука уже сны определять может?! — воскликнул Тюбик.
— Может, — улыбнулся Пилюлькин.
Тюбик густо покраснел.
"Стойте! Стойте! Погодите!" — громко крича, сквозь толпу пробивался поэт Цветик. Вырвавшись к самолету, он увидел, что тот еще не улетел, облегченно вздохнул, вытер рукавом пот со лба и вскарабкался на крыло.
"Новые стихи", — сказал он, переводя дух.
Коротышки зааплодировали. Цветик отдышался и, взмахнув рукой, продекламировал:
"ПОЭМА О РАЗУМЕ
Я приветствую разум,
Что нас всех поведет
Сквозь космический квакуум,
Сквозь все дали вперед.
Он накормит нас хлебом,
Он прорвет облака,
Даже к звездам на небе
Прикоснется рука..."
Незнайка снял шляпу, надел шлем, и стало тихо-тихо. Хорошо. Голос Цветика доносился еле слышным бормотанием. Перед самолетом что-то беззвучно говорил Пачкуля Пестренький, единственный, кого ничто не удивляло. Когда Цветик кончил читать стихи, с крыла самолета выступил инженер Клепка, потом Небоиська, то есть, конечно, Небоська, потом Пончик, который не стал залезать на крыло, потом еще кто-то, потом еще кто-то. Потом разрешили взлет. Мотор загудел, взлетная полоса понеслась навстречу самолету. Потом все уменьшилось, умчалось, исчезли дома-небоскребы, улицы с машинами, Пачкуля Пестренький с бормотографом и фотоаппаратом, Винтик и Шпунтик, Знайка и Кнопочка, Клепка и Небоиська, и собака Булька, который все знал, но не сказал ни слова, потому что собакам в Цветочном городе говорить не положено.
Ленинград, июль 1991 г.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
