6. Новичкам везёт

— Глава 6. Новичкам везёт

— Я нашёл, кого эксировать, — сказал Семён Титов, облокотившись на резные перила. — Но есть одно затруднение. Похоже, за нами кто-то следит.

Деревянная беседка на краю Случевского парка нависала над обрывом берега. Внизу на страшном расстоянии светлела полоса Белой. Дымя трубой и шлёпая плицами, тянул за собой кильватерную полосу пароходик. За рекой простирались заливные луга, перелески, озера, старицы до самого бесконечно далекого горизонта, до пропадающих в дымке плоских увалов степи. Туда, в голубую даль, смотрели три начинающих экспроприатора.

— Следит? — изумился Телятников и стал озираться. Ветер с реки трепал его вихры.

— Да не здесь. — Титов снял и протёр очки. — За мной дома. Сегодня ночью ко мне прибежала наша горничная Луша, насмерть перепуганная, неодетая, и сказала, что кто-то скребётся и бормочет у неё под окном. Я...

— Погоди-погоди! — заинтересовался Орнатский. — Что значит неодетая?

— В одной сорочке. Это совершенно неважно. Я пошёл в её комнату, выглянул в окно. Никого не увидел, но я уверен, там действительно кто-то был, потому что уж очень страшно Луша была напугана. Она даже умоляла меня остаться, предложила лечь рядом с собой. Я, конечно, отказался, стал её успокаивать...

— Так-так, — сказал Орнатский, — вот с этого места подробнее!

— Зачем? Больше ничего интересного не было. Я сказал Луше, что если она так боится, то я позову отца. Она сразу успокоилась, и я пошёл спать. Конечно, нельзя исключать, что там были простые воры, но такое совпадение...

— Титов, — мягко сказал Орнатский, — ты совсем дурак?

Гимназист нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что Луша хотела от тебя не защиты от таинственных ночных шорохов, а кое-чего другого.

— А чего? — спросил Телятников.

Титов покраснел.

— Ну, Гедеон, знаешь... Не может быть! У тебя испорченное воображение. Лукерья порядочная женщина, у неё муж в деревне, прекрасные рекомендации от старых хозяев... Хотя... хотя она и раньше странно себя вела со мной... — Титов надолго задумался. — Но если ты прав... это, конечно, скандал. Придётся сказать родителям, чтобы её прогнали. — (Орнатский схватился за лицо). — Ладно, это пустяки. Вернёмся к главному. Я нашёл, кого эксировать.

— Кого? — спросил Телятников.

— Яков Нахимсон, владелец лавки подержанных вещей. Он скупает краденое, я узнал точно. Осталось написать письмо и придумать, как передать деньги, чтобы точно засады быть не могло.

— А я уже всё написал, всё придумал. — Орнатский полез в ранец, достал бумажку. — Слушайте... "Уфимская дружина анархистов-коммунистов, — начал он мрачно и торжественно, — постановила взыскать с тебя 1000 руб. Деньги эти ассигнованы на доброе дело, и ты, как богач сего города, отказать не имеешь права. Дружина приказывает тебе выдать их, так как у тебя деньги награбленные с цельного города..." Это у меня нарочно простонародные обороты, — пояснил Орнатский. — Чтоб буржуй понимал, что не с интеллигентами какими имеет дело, а с опасными людьми... "Не выполнишь приказания нашего, то жестоко поплатишься жизнью своих детей. Вмешаешь в это дело полицию, то прибавишь больше жертв и рискуешь быть самому убитым. В нашем распоряжении 32 агента, которые будут следить за твоими действиями и за действиями полиции, а в назначенный день и час своё дело будет сделано, и никакая сила не может помешать. Мы действуем динамитом, огнём, есть кинжалы, револьверы, бомбы и на месте убивающий яд. На дне моря и за границами от всемирного общества нашего не уйдёшь, не пытайся нас провести, в противном случае сам пострадаешь. Приведёшь полицию только напрасно на верную смерть, ведь достаточно будет для них и 2-х бомб, чтоб убить их. Повторяем, что никакая сила не может противостоять дружине нашей, не такие как ваши сыщики — болваны, разини и те для нас смехоподобны и безопасны. Что делает ваша полиция и твои мысли мы прекрасно знаем, ты хочешь провести нас и поймать наших агентов, ошибаешься, из тридцати двух мы за девять лет ещё не потеряли ни одного, не посчастливилось ни одной полиции изловить дружину. Деньги 1000 руб. должны быть положены тобой на татарском кладбище, от ворот шестая могила направо у ограды..." Я проверил — место со всех сторон голое, засаду не сделать, — прокомментировал Орнатский. — А чья могила, не понял: написано по-татарски. "Вот у этой-то могилы по низу обит кирпич: под решёткой жестью, т. е. при входе под ногами, вот под эту жесть и положь 1000 р. крупными кредитными билетами, т. е. наличными деньгами. Положи сегодня в 8 часов вечера, заверни в красную тряпку, не засовывай далеко и не старайся нас провести, это тебе не удастся. Деньги должен класть в указанное место тайно, чтоб никто не заметил, а то придётся класть в другой раз. О получении дружиной денег я тебя извещу и оставлю в покое. Если будешь канителиться с полицией, то ускоришь смерть своих детей и заплатишь гораздо больше денег, твои дети будут убиты у тебя в доме в присутствии твоём и твоей защиты и сколько крови будет пролито. Берегись сердить дружину анархистов-коммунистов"[1]. — Орнатский перевёл дыхание. — Ну как? Страшно?

— Хорошее письмо. — Гимназист поправил очки. — Теперь ты, Макар!

— А? — встрепенулся Телятников.

— Тебе тоже будет задание, самое лёгкое. Подбросить письмо Нахимсону. Просто подсунь под дверь и дуй со всех ног. Гедеон, возражений не будет?

— Нет, — Орнатский не поднял головы от письма. — Я поработал, ты поработал, пускай Телятина тоже хоть что-нибудь сделает. Держи! — Он сложил листок конвертиком и вручил Макару. — Уж с этим, надеюсь, справишься?

— А то! — Телятников с обиженным видом спрятал письмо под фуражку и поспешил прочь по дорожке парка.

— Эй! — крикнул вдогонку Титов. — Макар! Ты же адреса не спросил!

Телятников вышагивал, не оборачиваясь. Титов и Орнатский переглянулись, развели руками и побежали его догонять.

* * *

Солнце садилось над татарским кладбищем. Через пустырь городского выгона протягивались длинные тени надгробий. На фоне закатного неба чернел приземистый силуэт Пятой соборной мечети с минаретом и низким куполом. Три анархиста залегли в заросший крушиной распадок мелкого оврага и молча следили за входом на кладбище. Сутулый мужчина в котелке и летнем плащике, озираясь, пробежал между могилами, что-то положил на одну и поспешил прочь в сторону города.

— Это не Нахимсон, — прошептал Титов. — Вот чорт!

— Может, приказчика послал? — высказался Орнатский.

— Кто же на такие дела приказчиков посылает? Как бы не полицейский агент... Да стой ты, Макар! — Он схватил за ремень Телятникова, который рванулся было из оврага. — Подождём минут пять. Мы тут давно сидим, никаких признаков засады не видели. Может и правда приказчик...

Они замолчали.

— Ну? — громким шёпотом спросил Орнатский. — Засады нет, ничего не происходит. Чего мы ждём?

— Ладно, — сказал Титов. — Пусть идёт только один. Если схватят — остальные разбегаются. Кто пойдёт?

— А я пойду! — Телятников снова рванулся, но Титов и Орнатский, не сговариваясь, схватили его за ремень.

— Сиди уж! Знаем мы тебя! Ещё могилу не найдёшь, да пойдёшь спрашивать у сторожа! Или деньги растеряешь! — Орнатский дал ему лёгкий подзатыльник. Телятников обиженно засопел. — Единственное, что сделал правильно — записку подбросил... — Сам он, однако, не спешил вылезать из оврага.

— Ладно, — сказал Титов. — Пойду я. Но тогда и деньгами распоряжаюсь я. Справедливо?

Орнатский хмуро пожал плечами. Титов выбрался из распадка и побежал рысью, сутулясь и озираясь, точь-в-точь как давешний мужчина в котелке. Открытые ворота, шестая могила справа, жестяной лист. Титов приподнял его. Красный свёрток. Дрожащими руками развернул. Из овального картуша с выражением монаршей благосклонности глядела Екатерина Вторая.

— Есть, — выдохнул Титов. Быстро пересчитал бумажки: шесть "катек", внизу записка. — Есть! — завопил он и замахал веером купюр. — Он принёс! Шестьсот рублей! Принёс!

— Ура-а-а!!! — заорал, выскакивая из оврага, Телятников. Забыв страх, за ним побежал и Орнатский.

Трое друзей со счастливым хохотом обнялись, закружились в хороводе.

— Получилось! — кричал Титов со сбившимися на нос очками.

— Мы сделали экс! Настоящий экс! У нас куча денег! — захлёбывался Орнатский.

— Двести рублёв на каждого, братцы! — вопил Телятников. — Лодку себе куплю! И охотничье ружьё!

Титов остановился.

— Макар, ты чего? Какое ещё ружьё? Какие двести на каждого?

Орнатский щёлкнул друга по лбу.

— Ты дурак, Телятина! Это же мы на типографию! "Воззвание к народам Вселенной" печатать! Смотри, Сеня, тут записка...

— Ага. — Титов развернул бумажку, поднёс к самым очкам. — "Господа анархисты приношу тысячу извинений потому затруднения в торговле не сумел сразу быстро собрать всю сумму принесу 400 руб. после когда укажете. Примите и проч. Гершелевич".

Настало молчание.

— Гершелевич? — повторил Титов. — Не Нахимсон? — Он повернулся к Телятникову. — Макарушка, а Макарушка! А ты кому подбросил записку?

— А чё я-то? — Телятников переводил растерянный взгляд с Титова на Орнатского и обратно. — Кому надо, тому подбросил...

— Телятина, мы же тебя практически под руки туда привели! — рявкнул Орнатский. — Мы же на этот дом пальцем показали! Как?! Как тебе это удалось?

— Да ладно, братцы! Ну не один жид так другой — всё равно же деньги принёс!

— Дуракам везёт, — вздохнул Орнатский. — Что тут ещё скажешь? Ничего, у меня осталась копия. Подбросим и Нахимсону. Дело-то оказалось плёвое! Кстати, насчёт типографии, — обратился он к Титову. — Как это вообще делается? Как устраивают подпольные типографии?

Гимназист развёл руками.

— Честно говоря, понятия не имею. — Он помедлил. — Но я знаю человека, который, возможно, разбирается.

Друзья шагали через выгон в сторону города. В сумерках сквозь листву тускло тлели окна домишек.

— И кто он? — с сомнением спросил Орнатский.

— Это не он, — ответил Титов. — Это она.

* * *

Колокола Никольской церкви звонили к обедне. Над крышами и садами Аксаковской улицы роились белыми искорками стаи голубей.

Фаина Штальберг собирала вещи. Собранный чемодан и шляпная коробка валялись на кровати, раскрытый чемодан — на полу, занимая добрую половину комнаты. Бывшая осведомительница сняла со стены Бёклина и Бердслея, не глядя кинула в чемодан. Чёрная кошка крутилась у её ног и тоскливо мяукала.

В дверь робко постучали.

— А не провалиться ли вам сквозь землю, Манефа Кузьминична? — выкрикнула Штальберг. — Я всё заплатила, и я съезжаю! Чего вам ещё?

За дверью кашлянули.

— Простите, это не ваша хозяйка, — донёсся смущённый голос подростка. — Наверное, она в церковь пошла. Я никого не встретил в доме и взял на себя смелость...

— Да входите же! — Она с грохотом захлопнула чемодан. В комнату несмело, бочком вошёл маленький толстоватый гимназист в очках. — Кто вы, и что вам угодно?

Гимназист поправил очки.

— С вашего позволения, Фаина Евграфовна, я пока не буду представляться. Я... — Он набрал воздуха. — Я представляю небольшую и пока ещё неопытную, неокрепшую революционную организацию. Мы...

— Рада за вас. Но при чём тут я? — Штальберг поглядела на него изучающе. — Я простая обывательница. Я не имею никакого отношения к революции.

— Как при чём? — Гимназист нахмурился. — Как это не имеете? Вы с вашим мужем Борисом Штальбергом состояли в тамбовской организации эсеров, ваш муж сослан в Иркутскую губернию, сами вы под надзором. Вы состоите в городском комитете П. С. Р., вы — правая рука его председателя Чукалина, пишете корреспонденции в "Знамя Труда". Вы опытный революционер, Фаина Евграфовна, мы восхищаемся вами, хотя и не разделяем вашей политической платформы. Мы хотим завести типографию и нуждаемся в вашей консультации.

Революционерка смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Молодой человек, откуда у вас эти сведения?

— Э-э... я не могу раскрыть свои источники, пока не получу от вас согласия. Азы конспирации, вы должны это понимать!

— Хорошо. — Во взгляде Штальберг не было страха, только растущий с каждой минутой интерес. — Всё понятно. Вы читали моё дело. В жандармское управление, значит, захаживаете? И секретные документы вам дают почитать? Прелюбопытно, прелюбопытно...

Гимназист надул губы.

— На что вы намекаете, Фаина Евграфовна? Не хотите ли сказать, что я провокатор?

— Вы читали моё дело, — повторила Штальберг. — Если вы не работаете на жандармов, как вам это удалось?

С крайне оскорблённым видом гимназист снял и протёр очки.

— Послушайте, это низко — бросаться такими обвинениями. Я к вам пришёл с открытой душой, а вы... Ладно. Вы имеете право знать. Я Семён Титов, сын ротмистра Титова. — (Штальберг так и села на кровать с полуоткрытым ртом). — Но я пришёл не от отца, ясно? Я не сотрудничаю с ним! Я сам по себе!

Фаина смотрела на него заворожённо.

— Это поразительно, — проговорила она наконец. — Лучше не придумать. Вы — сын жандарма, и хотите делать революцию? Почему?

— Всё просто. Я прочёл Добролюбова, Чернышевского, Михайловского, Лассаля, Конта, Милля, Спенсера, Льюиса, Лаврова, Лесевича, Риля, Бокля, Маркса, Прудона, де Вормса, Бакунина, Кропоткина, и я понял, как устроено общество. Оно жестоко, несправедливо, нуждается в коренных изменениях. А сами вы как пришли в революцию?

— У девочек это бывает по-другому, — отмахнулась Штальберг. — И кстати, про это тоже должно быть в моём деле. Вы же, наверное, вообще всё обо мне знаете? Что я сбежала от мужа с любовником, что любовник меня бросил?...

— Нет-нет, ну что вы. — Гимназист смутился. — Таких подробностей я не читал, и это меня не интересует.

— Правда? — Штальберг смотрела на него новым, оценивающим взглядом. — А меня интересует. Как насчёт вас, Семён? У вас уже есть возлюбленная?

— Послушайте! — возмутился Титов. — К чему эти личные вопросы?

— Хотите, чтобы я сотрудничала с вашей организацией — извольте отвечать! Вы, господин Титов-младший, знаете обо мне всё, я о вас — ничего.

— Какие-то капризы... Но если вы настаиваете, я скажу — у меня никого нет. Я принёс клятву: никаких любовных похождений, пока не встречу идейно и духовно близкую девушку, соратницу по революционной борьбе.

Штальберг разглядывала его без улыбки.

— Вы ненавидите своего отца?

— Нет, он достойнейший человек, я его люблю и уважаю. Но, к сожалению, служит злу. Я ещё не разрешил для себя эту дилемму. Однажды у нас с ним будет откровенный разговор, я постараюсь его распропагандировать, сделать нашим тайным агентом, как был у народовольцев Клеточников. Но пока не чувствую себя готовым к этому разговору...

— Вот этого не смейте! — испугалась Фаина. — Никаких откровенных разговоров. Это для вас будет откровенный разговор, а для него — дача показаний. Расскажите ещё что-нибудь о вашей группе. Кто вы по идеологии?

— Анархисты-коммунисты. Надеюсь, это разногласие не станет непреодолимым препятствием? В конце концов, я предлагаю лишь тактический союз...

— Это не страшно. Я ведь и сама в некотором роде анархистка... мистическая. — Фаина улыбнулась. — Почему вы обратились именно ко мне?

— Ну... Честно говоря... Ваше дело просто попалось под руку. Я зашёл к отцу в кабинет, оно лежало на столе открытым, а я остерёгся лазить по шкафам.

Штальберг захохотала. Титов переминался с ноги на ногу, было видно, что он уже десять раз пожалел о своём выборе. Фаина захлопнула рот, согнала с колен кошку и вскочила с кровати.

— Хорошо, я буду работать на вашу организацию. Сколько у вас денег?

Гимназист улыбнулся. Этот вопрос был приятен.

— Шестьсот рублей, — небрежно сказал он.

Брови Штальберг приподнялись.

— Неплохо! Откуда?

— Эксировали одного буржуя, — ответил Титов ещё небрежнее.

Брови Фаины поднялись ещё выше.

— Вы шутите?

— Не верите? Приходите сегодня в восемь... нет, в полдевятого к мусульманскому кладбищу, — сказал Титов. — Только постарайтесь остаться незамеченной. Там все наши будут. Заодно и познакомимся, и обговорим подробно, что делать...

Фаина прошлась взад-вперёд, оглядывая подростка с головы до пят, будто хотела изучить с разных сторон.

— Вы не перестаёте меня удивлять, Семён. — Она раскрыла чемодан и снова повесила на стену "Остров мёртвых". — Хорошо, договорились, сегодня в половине девятого.

Гимназист вышел с крайне гордым видом, не попрощавшись. Как только стук его шагов по ступеням утих, Штальберг бросилась к окну. Тихая Аксаковская улица была почти безлюдна. Титов вышел из ворот, огляделся и деловито зашагал в сторону перекрёстка с Пушкинской.

— Отменно, — проговорила Фаина. — Великолепно. Сама судьба привела тебя ко мне! — Её губы растянулись в ухмылке. — Ну теперь держитесь, господин ротмистр. Слышишь, Лилит? — Она схватила и любовно прижала к груди кошку. — Ему конец. Я превращу его сына в преступника, грабителя, убийцу... Я столкну их лицом к лицу! Я заставлю его отправить собственного сына в тюрьму, на виселицу! Можно ли вообразить более ужасную, более изощрённую месть, Лилит?! Я наполню его жизнь невыразимым отчаянием, я разобью его серце... Ха! Ха! Ха! — С лестницы послышался шум, и она оглянулась на дверь. — Манефа Кузьминична, это вы? — крикнула демоническая женщина. — Я передумала! Не съезжаю! Топите самовар!

[1] Композиция из подлинных писем: После революции (документы по истории антиправительственного движения и деятельности правоохранительных органов в Уфимской губернии в конце 1907 — первой половине 1914 годов). Сборник документов / Составитель, автор предисловия и комментариев Роднов М. И. — Уфа: ООО "ДизайнПолиграфСервис", 2002. — С. 46-49.