Три года в Соединенных Штатах Америки - 3

Александр Абердин

Три года в Соединённых Штатах Америки

Фантастический роман-ностальгия

Часть третья

Гонщик по прозвищу Рашен Солджерс

Глава 1

Весёленькое плавание по Средиземному морю

Команда покончила с ужином. Спросив, не надо ли кому добавки, я вышел на палубу, позвал нескольких портовых рабочих, велел им взять с камбуза опустевшие на половину кастрюли и, оставив себе поесть борща и мяса, отдал докерам остатки ужина вместе с корзиной не съеденных экипажем свежих чуреков. Не выбрасывать же продукты в море. После этого я сварил кофейник кофе для капитана Хольмквиста и вместе с самой маленькой шарлоткой пошел к нему в каюту. Коммандер Стирлинг поджидал меня с явным нетерпением и как только я вошел, сердитым голосом принялся отчитывать:

— Парень, когда я что-то тебе приказываю, то ты должен исполнять это немедленно, если не хочешь неприятностей.

— Слушаюсь, сэр, впредь такого не повторится! — воскликнул я только что не щёлкнув каблуками — Простите, что задержался, я просто немного прикормил докеров и сказал им, что если они будут работать ещё лучше, то снова дам им пожрать.

Бобби Стирлинг удивлённо вскинул брови и сказал:

— О, если так, то тогда я прощаю тебя, парень. Извини, но я подумал, что ты решил сначала поужинать, а уже потом соизволить притащить свою задницу в мою каюту. Ладно, садись. Мне нужно с тобой кое о чём поговорить.

Прежде чем сесть, я снова воскликнул:

— Слушаюсь, сэр! Буду делать так и впредь. Поужинать я ещё успею, зато кофе я вам сварил совершенно особый, с корицей. Попробуйте, вам обязательно понравится.

Капитан, который во время ужина так и не попробовал моей шарлотки, ему её просто не досталось, улыбнулся, налил себе кофе, откусил кусок шарлотки и его брови снова удивлённо выгнулись. Когда же он выпил ещё и глоток кофе, то и вовсе заулыбался, после чего строгим, жестким тоном спросил:

— Где ты научился так ловко метать ножи, парень? Только не говори, что на кухне в ресторанчике твоего папаши. Заодно назови мне своё имя и расскажи кто ты и откуда родом, а я подумаю, вписывать тебя в судовой журнал или всё-таки нет. Извини, но я не люблю кудесников.

Вздохнув, я ответил:

— Сэр, ножи я научился метать как раз именно в ресторане своего отца, в Амстердаме. Мой отец был когда-то советским офицером, диверсантом, но попал к бошам в плен. Бежал, добрался до Франции, воевал в маки, а когда война закончилась, не захотел возвращаться и перебрался сначала в Бельгию, а потом в Нидерланды. Отец меня много чему научил, сэр, не только метко метать ножи и ловить их, но ещё драться и стрелять из пистолета.

Коммандер Стирлинг усмехнулся и спросил:

— Что же ты тогда не отбился от ограбивших тебя бандитов?

Натянуто улыбнувшись, я ответил:

— Сэр, когда на тебя наставлено шесть автоматов "Узи" и все бандиты стоят в десяти метрах от тебя, нет никакого смысла даже пытаться предпринимать хоть что-то. Гораздо проще отдать мотоцикл, деньги и документы, чтобы остаться в живых. Или вы думаете иначе?

Коммандер отрицательно помотал головой и сказал:

— Нет, парень, в такой ситуации действительно лучше не дёргаться, иначе тебя в один миг изрешетят. Из "Узи" трудно промахнуться с десяти метров. Ну, и как тебя зовут, парень? Заодно, если не трудно, расскажи немного подробнее, кто твой отец и кем он был в минувшую войну.

Слегка кивнув, я ответил:

— Вик Черноф, сэр, — развёл руками и пояснил, — вообще-то моя фамилия должна быть Чернов, но клерк в мэрии Амстердама, выписывавший отцу бумаги, написал так. Моя мать голландка, сэр, её зовут Анна, а отца зовут Ник, Николай. Он когда-то был капитаном войск НКВД и служил в военной контрразведке СМЕРШ. Именно поэтому он не захотел возвращаться в Советский Союз. Его там обязательно расстреляли бы. Мои родители полгода назад разошлись. Не знаю уж чего они не поделили, но моя мать продала ресторан и уехала в Австралию. Отец тоже не захотел оставаться в Амстердаме, но он давно уже хотел уехать. Ему климат не нравился. В общем он переехал в Канаду, а я не захотел никуда уезжать из дома. Лично мне нравится в жить Амстердаме. Правда, перед тем, как найти себе новую работу, я решил немного попутешествовать, сел на мотоцикл и поехал колесить по Европе. Всё было хорошо, пока не решил подняться на Арарат.

Коротко рассказав о себе, я замолк. Если коммандер Стирлинг захочет проверить мою историю, а это была легенда специально для него, то ему подтвердят, что в Амстердаме действительно жила супружеская чета Черноф, и что Ник и Анна разошлись, а их сын куда-то умотал на мотоцикле. На самом деле Николай Чернов в середине сорок третьего года попал в плен не случайно, а специально сделал так, чтобы его взяли в плен сразу после высадки. Согласившись работать на немцев, он бежал из разведшколы Абвера и ушел во Францию, чтобы воевать вместе с маки, а затем закрепиться в Западной Европе и не просто вести разведку, а стать резидентом.

Разыскать хоть кого-либо из них в Канаде, Австралии и в Западной Европе будет крайне затруднительно, ведь все они давно уже вернулись в Советский Союз. Поэтому если Бобби Стирлинг расколется на допросе и начнёт рассказывать французским контрразведчикам о том, какая же это сволочь, русский перебежчик, который рассказал ему сказку про папу и маму из Амстердама, то тем быстро подтвердят родственники Анны, что Ник был родом из нашего города. Ну, а я, естественно, скажу, что в тот момент, когда рассказывал капитану Хольмквисту о себе, после того, как Рене бросил в меня нож, сразу же смекнул, что компания на корабле собралась очень странная, но деваться мне уже было некуда и пришлось выдать себя за своего нового приятеля, с которым я познакомился полгода назад.

Коммандера Стирлинга удовлетворили мои объяснения. Во всяком случае он кивнул и с усмешкой сказал:

— Да, для того, чтобы отправиться в Турцию одному на мотоцикле, нужно быть либо идиотом, либо уметь постоять за себя. Ну, и чему же тебя ещё научил твой отец, Вик Черноф? Он, наверное, был весьма необычным человеком, раз дослужился у Сталина до звания капитана.

Пожав плечами, я ответил:

— Всякому, сэр. Чему ещё может научить бывший командир разведывательно-диверсионного отряда СМЕРШа своего сына? Я хорошо стреляю с обеих рук, умею качать маятник. Вы знаете, что это?

Бобби Стирлинг отрицательно помотал головой и сказал:

— Понятия не имею. Что-то связанное с часами?

Теперь уже я с глуповатой улыбкой возмутился:

— Нет, что вы, сэр! Это специальная техника ухода от огня, когда по тебе стреляют один, два человека. Ну, максимум можно уклонится от трёх стрелков, если они не очень опытные. Хотя столкнувшись с таким парнем, который сам умеет качать маятник, да, ещё и стреляет по-македонски, то тогда и одного стрелка будет много. Мы с отцом делали резиновые шарики и вставляли их в патроны вместо пуль, так я после тренировок с ним всегда был весь в синяках, но и ему тоже доставалось.

Усмехнувшись, коммандер сказал:

— Нет, я такими глупостями никогда не занимался. Капитану торгового судна они ни к чему. — тем не менее он всё же не отстал от меня и продолжил расспрашивать — Чему твой отец научил тебя кроме меткой стрельбы, Вик?

Сделав рукой невнятный жест, я ответил:

— Да, так, ничему особому. Боевое самбо, джиу-джитсу, а карате мы с ним вместе занимались у одного японца. В общем если кто-нибудь полезет на меня с кулаками, то сдачи смогу дать. Только я полагаю, что если я буду хорошо кормить вашу команду, то никто ко мне не полезет. Тем более, что я метнул корсо Рене не в глаз, а в ствол пистолета. Ненавижу, когда на меня нацеливают пистолет. Сэр, вы скажите ему, чтобы он ко мне не приставал, а то ведь я в следующий раз могу ему и кости переломать.

Коммандер Стирлинг стал расспрашивать меня об Амстердаме, но после пятого или шестого вопроса, я ему сказал:

— Сэр, я знаю в Амстердаме каждую лужу, так что не нужно меня проверять таким образом. К тому же я тоже читал книгу Оскара Пинто "Охотник за шпионами", как и вы, судя по вашим попыткам подловить меня.

Этим, признаться, я его сильно задел и он сказал:

— Даже не знаю, что мне и делать с тобой, Вик, вышвырнуть со своего корабля, или оставить. Готовишь ты, конечно, очень хорошо, а мне вовсе не хочется нажить в этом рейсе язву желудка, так что оставайся, но учти, не у одного Рене есть нож и пистолет. Поэтому веди себя потише и вообще, не вылезай из камбуза и тогда у тебя не будет никаких проблем.

Что же, совет был неплох. Именно так я и собирался поступить. Коммандер высокомерным тоном сказал, что подать ему на завтрак завтра утром, велев принести его ему в каюту, сделал рукой небрежный жест и я удалился. На камбузе двое агентов Бобби Стирлинга только приступили к мытью посуды и я, посмотрев на и кислые рожи, а также на злорадную физиономию Ману, наладил их с камбуза ко всем чертям и быстро перемыл посуду сам, после чего ещё и вымыл полы в столовке, поснимал с больших, прямоугольных иллюминаторов все занавески и вместе со скатертями затолкал их в две стиральные машины. Их в прачечной рядом с камбузом стояло пять штук.

Заодно я заложил в третью всё тряпьё из своей каюты и, взяв большую пластиковую корзину для белья, полиэтиленовые пакеты, прошелся по каютам и сказал, чтобы члены экипажа сложили всё своё грязное бельё в пакеты, пообещав, что завтра вечером они получат всё выстиранным и выглаженным. Дружелюбных улыбок на лицах наркоторговцев это не вызвало, но они мне и не требовались. Покончив со всеми делами, я наконец поужинал, поспал до четырёх утра и перед тем, как начать готовить завтрак, перегладил всё, что до этого постирал. Когда я развесил в столовке занавески и постелил на столы чистые, отглаженные скатерти, в ней сразу же сделалось уютнее. К семи утра завтрак был готов и в столовку потянулись члены команды.

Впрочем, какая к чёрту команда! Это была проста банда наглых, спесивых и злобных наркоторговцев. Хуже того, это были четыре разновеликих банды, хотя настоящими бандитами являлись одни только корсиканцы, а все остальные ведь так или иначе имели прямое отношение к спецслужбам трёх государств. Тем не менее они всячески выказывали свою крутизну друг перед другом, а поскольку одна банда боялась зацепить чем-либо другую, то все шишки постоянно сыпались на мою голову.

Капитан приказал мне принести ему завтрак ровно в семь пятнадцать и до этого времени я успел подать на стол завтрак пяти туркам, явившимся раньше всех, после чего тут же отправился с подносом в каюту капитана, чем разозлил всех остальных. Когда я шел по коридору в каюту капитана, штурман, худой, жилистый ирландец, выставил ногу, но я ловко перепрыгнул её и не запахал носом. Вернувшись в кают-компанию, я увидел его сидящим за столом. Он потребовал себе на завтрак из всего того, что я приготовил ростбиф с картофелем-фри и салат "Цезарь". Швырнув тарелки ему на стол, я негромко, но очень строго сказал по-английски:

— Ещё раз выставишь ногу в коридор, когда я несу капитану завтрак, на следующий день проснёшься с ногой отрезанной по колено и что самое неприятное, найдёшь её у себя в заднице. Поэтому лучше даже не пытайся меня подловить.

Ирландец оказался с тормозом в голове и только минуты через две, когда я обслуживал смеющихся во всё горло корсиканцев, встрепенулся, достал здоровенный револьвер, но целиться в меня не стал, а лишь воскликнул:

— Ты что, поварёнок, угрожаешь мне?

— Нет, я тебя предупреждаю. — ответил я и добавил — А ещё я советую тебе спуститься в корабельную мастерскую и спилить мушку со своего револьвера. Это тебя сильно выручит, когда ты вздумаешь меня им попугать. Поверь, во второй раз я отберу его, вставлю в задницу и раз десять в ней проверну, чтобы навсегда отучить тебя размахивать пушкой у меня под носом.

Кажется этот анекдот знали не только в Советском Союзе, так как все бандиты дружно заржали. Ирландец судорожно сглотнул комок, спрятал револьвер и сердито проворчал:

— Поварёнок, ты ведь так и в самом деле выпросишь себе пулю в живот, а это очень больно. Подыхать будешь медленно.

Я как раз входил в камбуз. Повернувшись, я обвёл наркоторговцев глазами, их собралась уже почти вся банда, и предложил:

— Господа, вы бы выбрали, кого не жалко, и выставили его против меня. Тогда я быстренько переломаю ему все кости и вы на этом успокоитесь, а этого бедолагу отправите в госпиталь. Я нанялся на эту посудину коком всего на один рейс и хочу только одного, добраться до Марселя, обратиться в консульство, получить временные документы и улететь в Амстердам. Кормить я обещаю вас хорошо, получше чем во многих ресторанах Лондона, Парижа и Нью-Йорка, так что давайте не будем создавать друг другу проблем. Поверьте, я гораздо круче, чем вам всем это кажется.

Вот тут-то Ману и набычился. Свирепо вращая глазами, он проревел свирепым голосом:

— Вик, это ты мне собрался кости переломать?

Горестно вздохнув, я ответил верзиле:

— Ману, ты отличный парень и с чувством юмора у тебя полный порядок. С чего ты решил, что эти слова обращены к тебе? Но если тебя это так возмутило, то я вот что тебе скажу, сила это далеко не самое главное в рукопашном бою. Если хочешь, подойди и я моментально, всего одним прикосновением парализую тебе хоть правую, хоть левую руку и ты ею даже пошевелить не сможешь, а затем сделаю так, что она тут же восстановится.

Сенегалец, который явился в кают-компанию без своего суконного полупальто, встал с металлического стула, подошел ко мне, криво усмехнулся и угрожающим тоном прорычал:

— Для того, чтобы сломать Большого Ману, нужен танк.

Покрутив головой, я без всякого ускорения нанёс по его громадным, у меня бёдра тоньше, ручищам всего два чувствительных удара и его руки повисли, как толстые, бугристые, прокопчённые дочерна колбасы. Вслед за этим отвисла и челюсть Ману, подмышкой у которого висела слева кобура со здоровенным пистолетом. Он встряхнул головой и простонал:

— Мои руки... Что ты сделал с моими руками, сукин сын?

— Вот видишь, Ману, что получается, когда человек не верит в то, что и на силу есть управа. — сказал я и поспешил успокоить сенегальца — Не волнуйся, я сейчас верну тебе твои руки. Только не нужно пускать их в ход против меня, а то ведь они во второй раз так и останутся парализованными навсегда, а через пару лет высохнут и станут тощими, как у мумии. — быстро вернув рукам Ману чувствительность, я легонько стукнул его кулаком в грудь и весёлым голосом порекомендовал — Всё, Большой Ману, садись за стол и я сейчас принесу тебе целую гору мяса, приготовленного так, как это могут сделать только в Африке. Оно ведь тебе понравилось вчера? Сегодня я специально пожарил к нему ещё и бананы.

Ману несколько раз сжал и разжал свои толстые, как сардельки, пальцы и ошеломлённо воскликнул:

— Да, ты просто какой-то колдун, чёрт тебя подери. Ладно, неси Большому Ману своё жареное мясо. — направляясь к столу, он сказал, мотая головой от изумления — если кто хочет попробовать, что это такое, не чувствовать своих рук, господа, подходите к Вику, не стесняйтесь. Он вам это обеспечит. Незабываемое чувство. Со страху обоссаться можно. Рекомендую попробовать.

Через пару минут Ману вовсю уплетал африканское жаркое с жареными бананами и апельсиновым соусом. Бандиты насупились, как сычи в дуплах, и больше меня не задевали, так что я без особых хлопот смог накормить их. Однако, глядеть на меня они стали с удвоенной злобой и даже до того безразличный ко мне Ману и тот время от времени косился на меня весьма недовольно. Ну, и плевать, их дружбы я даже и не собирался искать. Вскоре, позавтракав, вся банда отправилась загружать в трюмы "Клементины" турецкий опиум, а я занялся на камбузе своими собственными делами. Их у меня вполне хватало. Несколько раз я выходил на палубу, чтобы выбросить очистки и отходы с камбуза и потому видел, что бандиты работали с редкостным трудолюбием и я даже сказал бы, энтузиазмом.

На борт судна капитан Хольмквист не пускал ни одного турецкого докера. В их обязанность входило сгружать тюки с автомобилей, подъезжавших один за другим, и складывать в большие сетки, чтобы портальный кран мог опустить их в трюм. Там тюки моментально укладывали в штабеля. Погода благоприятствовала погрузке такого груза, как шерсть упакованная в брезентовые тюки и стянутые бандажными лентами, а потому погрузка шла быстро. Слишком быстро.

Заинтригованный этим, я, вернувшись на камбуз после первого же выхода на палубу, чтобы выбросить объедки с нечистого борта на корм рыбе, связался с Дейром и Бойлом. От них я узнал последние новости, которые меня не обрадовали, честно говоря. Оказывается, вчера вечером в радиорубке произошло совещание всех четырёх сторон, в результате которого объём поставок опиума резко увеличился с первоначальных полутора тонн, до тридцати. Французы сразу же подтвердили, что за десять дней они смогут доставить в Марсель, на другую сыроварню, необходимое количество оружия, но его никто не получит до тех пор, пока они не увезут с неё свой героин.

Рене, поговорив со своим папашей, выставил жесткое условие — половина героина достаётся им, но агент французской разведки Мишель Люка тут же заявил, что его организации гораздо проще перестрелять всех корсиканцев, чем отдавать им столь жирный кусок. Он потребовал от Рене, чтобы тот связался со своим папашей и аппетиты корсиканской мафии быстро сдулись до пятнадцати процентов за переработку, после чего корсиканец, турок и француз вышли из радиорубки очень довольными, но самым довольным был всё же Бобби Стирлинг, который вырвал пятнадцать процентов героина.

Зато мне было не до радости. Объёмы сделки резко увеличились, а потому и гнев за её срыв обещал быть просто колоссальным. Хуже того, коммандер Стирлинг немедленно связался с командующим шестым американским флотом и велел ему всячески прикрывать "Клементину" в море, но не пугать банду пролётами над их головами американских самолётов. Вызывать на помощь корабли и подводные лодки Черноморского флота в такой ситуации было бы просто глупо и я потребовал от Бойла, чтобы тот ни в коем случае ничего не сообщал Андропову. Мне только не хватало развязать из-за этого опиума третью мировую войну.

Хватит с трёх разведок и корсиканской мафии и того, что их хитроумную операцию провалит советский гонщик и непризнанный гений Борис Карузо. Зато я велел ему внимательно следить не только за каждым шагом Лорда, но и за второй, оружейной сыроварней в пригороде Марселя, чтобы знать всё о диспозиции врага. Заодно я попросил Бойла известить наших ребят в Марселе, у них была с собой портативная консоль, чтобы они держались от сыроварни подальше и когда там начнётся бой, не ввязывались в него. От общения с Дейром и Бойлом меня оторвал Ману, который ввалился на камбуз со следующим неожиданным известием:

— Вик, обедать будем в три часа. Приготовь жратвы и для турок. Капитан велел работать до темна, чтобы в полночь "Клементина" вышла в море. Как только приготовишь обед, тоже спускайся в трюм. Нам сегодня буквально каждая пара рук нужна.

Это было весьма неожиданное известие, так как наркоторговцы в конечном итоге сговорились объявиться в Марселе второго декабря и плаванье грозилось затянуться на целых две недели. Мишель Люка сказал, что к тому времени они доставят в Марсель хоть целую танковую дивизию, но та не заинтересовала Эчмеза Коксаля, его куда больше были нужны "калаши" китайского производства и патроны к ним, которые секта "Нурджалар" собиралась продать в Северном Йемене. Ну, это у неё теперь вряд ли получится.

Думать о том, как сдать эту банду французским властям, да, ещё таким образом, чтобы французские спецслужбы не смогли ничего скрыть, было ещё слишком рано и я стал готовить одновременно и обед, и ужин. В три часа дня я накормил человек семьдесят, а в половине пятого переоделся в рабочую робу и полез ворочать тюки в трюм. Этим мы занимались до одиннадцати часов ночи, а в половине двенадцатого "Клементина" покинула порт Трабзона и вышла в море. Я стоял на палубе и смотрел, как тают в туманной дымке горы, освещённые полной луной.

В это время банда наркоторговцев, выбившаяся из сил, ужинала. Хотя мужики на борту собрались все, как на подбор, плечистые и здоровенные, после такого аврала они едва волочили ноги и на судне "в живых" осталось только четыре человека. Двое несли вахту а машинном отделении, а двое на ходовом мостике вместе Бобби Стирлингом. Это позволило мне тайком проникнуть в трюм и добраться до одного из тюков, в котором был спрятан опиум, расфасованный в плитки по полкилограмма каждая. Опиум был залит в пакетики из толстой полиэтиленовой плёнки, которую потом запаяли на горячую. Я прихватил с собой один пакетик, аккуратно сложил потревоженные тюки и вернулся в свою каюту.

Мои маячки, которые я выложил вокруг камбуза, остались нетронутыми. В отличие от своры бандитов, я устал не так сильно, а потому сначала навёл порядок на камбузе, а уже потом лёг, чтобы вздремнуть три часа. К семи часам у меня уже был готов завтрак, а в семь пятнадцать я подал в каюту капитана его любимую яичницу с беконом, апельсиновый сок, тосты и кофе. Бобби Стирлинг посмотрел на меня с удивлением, но ничего не сказал. Часов в восемь в столовку приплелись первые пять членов команды "Клементины", чтобы позавтракать перед вахтой, а затем пришла подвахта, не спавшая целую ночь и выдувшая ведро чёрного кофе.

После этих господ я смог бы спокойно поспать до одиннадцати часов, когда проголодались турки, но вместо этого занялся стиркой и глажкой бандитского шмотья. Так начались будни моего морского путешествия. Вслед за турками проснулись французы, а корсиканцы продрали глаза только к обеду. Выйдя из кают и увидев полиэтиленовые пакеты со своим чисто выстиранным и выглаженным барахлом, явившись в столовку, они первым делом начали борзеть. На меня, а всё остальное сборище ублюдков быстро подхватило эту инициативу. Три дня я терпел и отмалчивался, а когда хотел было взорваться и переломать кости корсиканцам и не в меру обнаглевшим туркам, положение, как это ни странно, спас коммандер Стирлинг. На третий день он явился к ужину в столовку и послушав, как эти уроды словесно измываются над мальчонкой, громко спросил:

— Джованни, Марчелло, вы оба, кажется, бывшие берсальеры и даже служили в спецназе?

В банде Лорда собралось отребье со всего мира. В ней был даже один японец. Самурай хренов. Злобный, наглый и болтливый до ужаса, но судя по всему отличный боец и к тому же ещё и довольно высокого роста. Всего на полголовы ниже меня ростом, но накачанный и мощный. Джованни и Марчелло были парнями лет тридцати пяти от роду каждый. Джованни, как я понял, родился в Неаполе и имел какое-то отношение к каморре, а Марчелло был родом с севера, из Триеста, но в кофе ни черта не разбирался. Марчелло откликнулся первым, громко ответив:

— Да, сэр, только берсальером был Джованни, а я предпочитал плавать. Я боевой пловец в недалёком прошлом.

Капитан кивнул и сказал:

— Это не имеет особого значения, парни. Насколько я помню, вы оба умеете стрелять с обоих рук и весьма метко, а вот Вик говорит, что он тоже хороший стрелок, но к тому же ещё и умеет качать какой-то там маятник по-русски. Его папаша служил в "СМЕРШе", а это, если верить Яну Флемингу, самая лучшая спецслужба мира. — бандиты дружно заржали, громко выражая своё презрение к "СМЕРШу", но Лорд рявкнул — Тихо! — как только все заткнулись, он сказал — Я предлагаю сделать так, господа. Вы оба завтра покажете Вику, как умеете стрелять, он же покажет всем нам, как нужно уворачиваться от пуль, а чтобы никто не пострадал, я дам всем пушки, стреляющие резиновыми пулями. Ну, что вы на это скажете, господа?

Господа взревели от восторга. После этого, видимо в предвкушении завтрашнего зрелища, они даже перестали изводить меня своими придирками и оскорблениями и я смог спокойно прибраться на камбузе. Предстоящее состязание меня нисколько не беспокоило, мало того, что я научился отлично качать маятник и делал это чисто рефлекторно, так ещё и стрелял теперь отменно, навскидку, не целясь, а лишь глядя на мишень. Мои руки автоматически наводили оружие на цель, а пальцы нажимали на спусковой крючок. Меня даже не стало бы беспокоить, вооружись мои противники боевым оружием, а не резинострелами и потому я лёг спать ни о чём не думая.

Утром завтрак был готов точно к семи часам и на этот раз все явились вовремя. Сразу после завтрака я зашел в свою каюту и переоделся в свой бордовый мотокомбинезон без советской символики. Не просто так, для того, чтобы нагнать на своего противника жути. Признаться честно, мне удалось это сделать. Вся интернациональная банда, включая их главаря, Лорда, вытаращила глаза, когда увидела мою мощную, атлетическую фигуру затянутую в тёмно-красную кожу, да, ещё и с кожаной банданой на голове.

Для такого случая я даже побрился и потому уже не походил на грязного хиппи. Джованни и Марчелло, одетые в чёрные диверсионные боёвки, тут же подтянулись и многозначительно переглянулись. Коммандер Стирлинг, покрутив головой ухмыльнулся. Ману, его правая рука в банде, держал в руках большой и по всей видимости тяжелый чемодан. Мы все спустились на палубу, над которой возвышались на полметра два здоровенных трюмных люка, между которыми стояла стальная мачта с двумя стрелами. Ману положил на люк чемодан и открыл его. В нём лежали пистолеты, армейские "Кольты" сорок пятого калибра, и револьверы "Смит-Вессон", переделанные в тренировочные резинострелы. Бобби Стирлинг сделал рукой вальяжный жест и вызывающим, уничижительным тоном сказал:

— Выбирайте себе оружие, юноша. — по тону его голоса я сразу же понял, что последует вслед за этим, а потому не мешкая взял пять револьверов и один пистолет, к которому прихватил семь обойм с патронами, снаряженными резиновыми пулями и не ошибся, так как он насмешливо спросил — А вы, джентльмены, как я понял, намерены стрелять по Вику из боевого оружия?

Прикрепляя револьверы к поясу эластичными петлями из асфальтеновой резины, я предупредил, итальянцев:

— Валяйте, ребята. Можете стрелять по мне из своих "Беретт" боевыми патронами, но учтите, в ответ я буду стрелять резиновыми пулями исключительно по яйцам и глазам. Не думаю, что слепые, да, к тому же без мужского достоинства, вы будете хоть кому-то нужны в этом мире. Лично я бы, случись со мной такое, после этого предпочёл бы утопиться.

Марчелло первым достал из оперкобур свои "Беретты", положил их на люк и принялся вынимать обоймы, после чего заменил их на армейские "Кольты" резинострелы. Вслед за ним то же самое сделал Джованни и сумрачным голосом спросил:

— Вик, почему ты берёшь пять револьверов? У тебя же всего две руки. Как ты будешь из них стрелять?

Тем временем я быстро обвешался "Смит-Вессонами" и, вставляя обоймы в более широкие эластичные ремешки с кнопками нашитыми на правое бедро вроде как для красоты, сказал:

— Хреново вас готовили, ребята, раз даже не объяснили, как нужно правильно стрелять из двух стволов. К вашему сведению, бойцы "СМЕРШа" всегда брали в левую руку "Наган", а в правую пистолет "ТТ". Неужели непонятно, что гильза из левого пистолета будет постоянно ударять в правый, Джованни? Правый ствол служит для прицельной стрельбы, а левый для добивания противника. Могу поспорить, что ты во время стрельбы с двух рук и стоять правильно-то не умеешь. Ну-ка быстро покажи мне, какую стойку ты принимаешь во время стрельбы?

Джованни с двумя "Кольтами" в руках тут же широко расставил ноги, согнул их в коленях и вместе с этим выставил вперёд оба ствола, подняв левый выше правого. Усмехнувшись, он нахальным голосом сказал:

— Русские, насколько мне это известно, при стрельбе из пистолета встают в классическую дуэльную стойку и даже напрягают при этом левую руку.

Громко расхохотавшись, я воскликнул:

— Да, Джованни, ты так много настреляешь! Эх, не тому тебя учили, парень, да и учителя у тебя, похоже, были не просто хреновые, а на редкость бездарные. Смотри, как нужно правильно стоять и целиться.

Я тут же встал в самую грамотную стойку — ноги широко расставлены и согнуты в коленях, пятки разведены, а носки наоборот, сведены внутрь. Револьвер и пистолет я при этом держал на одном уровне, но целился по пистолетной мушке, а ствол револьвера лишь выравнивал по его стволу. Бандиты удивлённо залопотали на разных языках, а Бобби Стирлинг воскликнул, выдавая себя к чёртовой матери со всеми потрохами:

— Дьявол! А ведь мальчишка полностью прав! Если внимательно рассмотреть все рычаги и векторы, то это действительно оптимальная стойка для стрельбы с двух рук. Да, похоже Флемминг был всё же прав, "СМЕРШ" действительно очень опасная спецслужба. Всё, господа, начинайте, а мы посмотрим сверху, кто из вас стреляет лучше.

Ману забрал чемодан с тренировочным оружием для отработки стрельбы в ближнем бою и мы остались на палубе втроём. Чтобы запутать своих противников, я быстро побежал на ют, оставив Джованни и Марчелло стоять возле надстройки. Я думал, что они разделятся, но у них хватило ума сместиться от меня влево и мы встали по диагонали. Итальянские коммандос при этом держали между собой дистанцию в четыре метра. Как только вся банда собралась на широком П-образном балконе надстройки, коммандер Стирлинг подал сигнал и резиновая дуэль началась. Причём именно так, как я того и ожидал.

Оба итальянца тупо открыли по мне ураганный огонь из четырёх "Кольтов" с довольно большой дистанции, а я, изредка стреляя в ответ, помчался вдоль левого борта на сближение с ними, показывая весь свой ассортимент боевой акробатики, делая нырки, уходы, перекаты, ни секунды не оставаясь на месте, но при этом внимательно фиксирую направление взгляда своих противников и постоянно заходя в слепое пятно их зрения. Для этого мне приходилось регулярно показывать им, что я двигаюсь вперёд, но при этом отклоняться назад и вниз. А ещё из верзилы я моментально превратился в низкую, приземистую, но очень быструю и вёрткую черепашку и таким образом качал нелогичный, импульсивно-интуитивный маятник, самый неприятный и непредсказуемый для противника. Тут нужно троим стрелять из пулемётов, чтобы подстрелить бойца.

Резиновые пули свистели надо мной и вокруг меня, то и дело пустые магазины падали на палубу, а Джованни и Марчелло за добрые две минуты лишь трижды задели меня по касательной. В основном потому, что я постоянно находился в низкой стойке и располагался к ним боком. Оба итальянца были к тому же абсолютно предсказуемы, зато я сам не знал, куда моё тело стремительно нырнёт в следующий раз, но знал, что уже очень скоро выйду на позицию эффективной стрельбы. Из револьвера я выстрелил всего трижды и расстрелял одну обойму из "Кольта", причём всадил в своих противников по несколько пуль, попав им в грудь и ноги.

Похоже, что на обоих были надеты бронежилеты скрытого ношения. Наконец я добежал до нужной точки и мгновенно перезарядил "Кольт", для чего мне всего-то и потребовалось, оставив в стволе последний патрон, нажав на кнопку, выбросить пустую обойму. Первым ударом рукояти поймать самую нижнюю обойму, резким рывком заставить кнопку отстегнуться и вторым ударом загнать обойму в рукоять пистолета. Вот тут-то и началась потеха. Как только я встал в стойку, оба моих противника сорвались с места и приставными шагами стали удирать от меня, двигаясь к носу посудины, а я прытко помчался вслед за ними.

По прежнему качая маятник, но теперь уже правильный, динамичный, с чёткими обманными движениями и глубокими приседаниями со сдвигом в слепую зону зрения противника, я открыл по итальянцам беглый и болезненно меткий огонь. Стремительно отбросив первый револьвер, я выхватил второй и теперь стрелял дуплетом, то сводя, то разводя стволы и если стрелял кому-либо в грудь, то по два раза из каждого ствола и в одно и то же место из двух, сбивая противнику дыхание. Ну, а если сказать по другому, то я просто избивал их нещадно своими резиновыми кулаками и ни о каком эффективном ответном огне даже не шло и речи. Оба итальянца быстро расстреляли все свои патроны, так толком и не достав меня, после чего, шипя от боли, подняли руки вверх. Зато у меня остался ещё один револьвер с полным барабаном патронов и две обоймы для кольта. Демонстративно подняв стволы и положив их на люк вместе с обоймами, сказал:

— Вот это и есть, господа, стрельба по-македонски и качание маятника в исполнении Вика Чернофа. Будь здесь мой папаша, у вас сейчас уши сделались бы, как у слонов, от его мата.

Вслед за этим послышалось громкое "Кия" и приглушенное "Бумм", это с воинственным криком спрыгнул вниз с балкона японец Кен Таганака и принял боевую стойку. Громко рассмеявшись, я метнулся к нему, добежал до здоровенной крышки люка, встал на ней посередине и посмотрел на японца, тоже одетого в чёрную диверсионную боёвку, ну, прямо ниндзя из голливудского боевика, сверху вниз. Тот выхватил из-за спины нунчаки, принялся размахивать ими и прошипел по-английски:

— Сейчас я наставлю тебе синяков, Вик Черноф...

Рассмеявшись ещё громче, я воскликнул:

— Эй, ты, Брюс Ли недоделанный, смотри не тресни сам себя своей японской палкой по лбу!

После чего демонстративно завёл левую руку за спину и встал в фехтовальную позицию для сабельного боя — правая нога, согнутая в колене, выдвинута вперёд, левая оттянута назад, только вместо сабли я выставил свою ладонь и ускорился, но не сильно, всего в три раза. Кен Таганака одним прыжком вскочил на люк и принялся демонстрировать мне своё карате. Делал он это, наверное, хорошо, только очень медленно и я даже устал ждать, когда рассвирепевший японец пойдёт на сближение. Между тем я тоже делал правой рукой плавные движения, правда, немного быстрее, чем Кен махал нунчаками. В реале мои движения, наверное, были почти незаметными.

Когда же японец стал наносить по мне удары нунчаками, то я принялся отбивать их таким образом, что его руки задёргались и в конце концов, когда они у него оказались в опасной близости от головы, обе нунчаки по очереди треснули Кена по тыкве с протяжным, но не слишком громким звуком и на ней даже не появилось глубоких вмятин, но кожа на лбу всё равно оказалась рассечена. Я же тут же прижал руку к груди, вышел из ускорения и быстро встал почти по стойке смирно. На лице Кена появилось глубокомысленное, задумчивое выражение, он выронил свои нунчаки и молча упал, а я сказал:

— Всё, господа, концерт окончен. Прошу не аплодировать и не вызывать меня на бис, а то так кто-нибудь из вас захочет выкатить против меня пушку.

После этого я всё же подошел к Кену, осмотрел его голову, она не слишком пострадала, но на ней моментально появились две здоровенные шишки. После этого я быстро привёл его в чувство и даже сделал так, чтобы ему не пришлось принимать анальгин, дабы унять сильную головную боль. Японец открыл глаза, первым делом ощупал свои лишь слегка кровоточащие шишки и удивлённым голосом спросил меня:

— Вик, что это было?

— Господин Таганака, вы изволили сами себя треснуть по лбу своими нунчаками, — ответил я, — размахивайте ими в следующий раз поаккуратнее. Так ведь можно самому себе башку расколоть.

Убедившись в том, что шишки у него большие, каждая с куриное яйцо, Кен Таганака раздраженно воскликнул:

— Вик, я и сам понимаю, что шишки на голове появились от ударов моими же нунчаками! Меня интересует, как ты это сделал, парень? И не надо вводить меня в заблуждение, я не маленький мальчик.

Усмехнувшись, я ответил:

— Как-как, я просто отбил их рукой, когда ты подвёл руки слишком близко к голове. Так что давай, заканчивай со своими шуточками и больше не груби мне, а то я рассержусь.

Бандиты в полном молчании разошлись, а я отправился на камбуз надеясь, что они хоть немного успокоятся. Но не тут-то было, в обед я снова то и дело слышал оскорбления в свой адрес, хотя жаловаться этим говнюкам было не на что. Правда, нужно отметить, что количество злобной словесной вони всё же сократилось чуть ли не вдвое, но это вовсе не означало, что я стал кому-то из них импонировать. Думаю, что отправить меня на тот свет мечтал каждый из них, даже французы, на стороне которых сражался против фашистов мой отец по фрагменту этой легенды.

Глава 2

Захват "Клементины"

Похоже, что коммандер Стирлинг специально поведал о том, кто я такой, Ману, а тот разболтал всем остальным бандитам. Самое интересное я узнал ранним утром следующего дня, когда, прежде чем начать готовить завтрак, связался с Бойлом и тот поведал мне, какой разговор состоялся в каюте капитана между ним и сенегальской гориллой по имени Ману Оранж. Этот верзила сам явился в каюту Бобби Стирлинга и чуть ли не с порога заявил:

— Сэр, я думаю, что с этим русским нужно кончать. Он слишком опасный тип и я не жду от него ничего, кроме неприятностей. Мне кажется, что не смотря на молодость, он агент каких-то спецслужб. Отдайте приказ и Ману вонзит ему нож в спину. Русский вроде как доверяет мне и не заподозрит подвоха с моей стороны. Ко всем другим он относится очень настороженно.

Тут чернокожая обезьяна с толстыми губами и низким, неандертальским лбом ошибалась. Я не доверял никому из членов банды наркоторговцев. В том числе и ему, а потому затея с ножом у него точно не прошла бы. Более того, я завёл в столовке новой правило. Во время завтраков, обедов и ужинов я ставил при входе на камбуз стол и они сами брали с него подносы со своими блюдами, заявив, что не намерен быть у них ещё и стюардом и пригрозив, что если кому-то это не нравится, то высажусь ночью на спасательной лодке на воду и пусть они плывут в Марсель без меня. Это подействовало и я больше не бегал с подносами по всей столовке, рискуя получить удар ножом в спину от какого-нибудь негодяя. Между тем затея Ману не понравилась коммандеру Стирлингу и он ворчливо поинтересовался у того:

— И что мы будем после этого делать без кока, Ману? Знаешь, стряпни Джованни я не выдержу больше двух суток и точно пристрелю этого стервеца. Так что успокойся, этот русский будет стряпать для нас еду до самого Марселя, а вот когда мы до него доберёмся, я сам выведу его в расход, как слишком опасного свидетеля и мы сбросим его за борт с балластом на ногах.

— Сэр, но как вы это сделаете? — спросил Ману — Говорю же вам, этот тип точно из каких-то спецслужб и потому опасен.

Бобби Стирлинг ответил ему:

— Успокойся, Ману, я уже проверил Вика. Его папаша действительно бывший русский диверсант и воевал в отрядах маки, причём так, что немцы в Бретани тряслись от страха при одном только упоминании имени Николя Чернова. После войны он не захотел возвращаться к Сталину и остался на Западе, но и не захотел пойти на службу к французам, а потому сначала перебрался в Бельгию, а затем в Голландию. Когда его сын Вик сел на свой мотоцикл и уехал, в полиции Амстердама облегчённо вздохнули. Этот громила что ни день, так обязательно избивал кого-нибудь до полусмерти и всякий раз это оказывались или азиаты, или негры, причём одни только хулиганы и преступники. Год назад одна банда его решила пришить и устроила на него засаду. В результате из одиннадцати нападавших, а половина из них была вооружена пистолетами, семеро стали инвалидами, а один и вовсе умер через четыре месяца. У бедняги отказали почки. Так что Вик никакой не агент, он просто умелый боец и меня если что и поражает в нём, так только одно, как он к двадцати годам сумел им стать. Правда, говорят, что его папаша тот и вовсе какой-то монстр. Он до сих пор боится, что русские пришлют к нему своих палачей, а потому не расстаётся с оружием и постоянно тренируется на случай внезапного нападения. Не то что вы, банда тупых, ленивых скотов, которых не загонишь ни в тир, ни в спортзал. Ну, а убью я его очень просто. Утром, когда он приносит мне кофе, дверь моей каюты всегда открыта и я просто говорю ему, когда он стучится, чтобы он вошел и поставил поднос с моим завтраком на столе. Не смотря на свою молодость, Вик очень пунктуален и педантичен. Он всегда приходит вовремя, а войдя в каюту с подносом, берёт его в правую руку, а левой аккуратно закрывает дверь. Так что я просто намажу руку сильнодействующим ядом и как только он закроет дверь, то уже через десять секунд умрёт от паралича лёгких. Мне же только и останется, что полить ручку и его левую руку нашатырным спиртом, чтобы полностью нейтрализовать яд. После этого он пойдёт на корм рыбам.

Ману на этом успокоился, а я пожал плечами, поражаясь редкостной подлости коммандера Стирлинга, и принялся готовить для мерзавцев завтрак.

Как и в первый раз, "Клементина" плутала по всему Средиземному морю так, словно капитан Хольмквист не знал, куда ему плыть. Сначала она направилась в сторону Крита, но потом повернула к побережью Израиля. Однако, проплыв миль триста, резко развернулась и поплыла в сторону Ливии и так петляла восемь суток, пока не доплыла до Болеарских островов и уже от них пошла тихим ходом курсом на Марсель. Если не увеличивать скорость, то через двое суток "Клементина" должна была доковылять до конечного пункта назначения и порта своей приписки. Четыре последних дня изрядно штормило, но когда мы миновали сороковую параллель, шторм, как обрезало.

Это произошло рано утром, я как раз заканчивал готовить завтрак, а вместе с тем готовился произвести захват судна. Бандиты к тому времени мне уже осточертели так, что я был готов их загрызть, но у меня был готов для них сюрприз совсем иного рода, куда более высокотехнологичный, но вместе с тем не совсем гуманный. Ну, и чёрт с ним, с этим долбанным гуманизмом. Это же бандиты! В любом случае всё будет длиться недолго и как только они выпьют опийной настойки, приготовленной мною по особому рецепту, то проснувшись ничего не вспомнят.

Когда зашла речь о том, как захватить в плен такую большую банду, Бойл, после некоторых раздумий, предложил мне воспользоваться для этой цели гипнонаркотиком, причём особым, бинарным. Ещё за три месяца до побега я синтезировал его под руководством мудрого Бойла и потому прихватил с собой три ампулы. В одной находилась жидкость оранжевого цвета, из-за чего я и купил столько апельсинов. Это был базовый наркотик. Во второй ампуле была жидкость сиреневого цвета, антидот, снимавший последствия, отчего я мог спокойно пить апельсиновый сок вместе с бандитами и ничего не бояться. В третьей ампуле находился второй компонент гипнонаркотика и сегодня он находился во всех напитках — в апельсиновом соке, чае и кофе.

Всего я взял с собой в дорогу три ампулы гипнонаркотика, но в любой момент мог синтезировать любое его количество. Вместе с тем я также приготовил и опиумную настойку, причём опять-таки по рецепту Бойла, которая должна была погрузить всю банду в сон на трое суток, чтобы на борт "Клементины" смогли спокойно подняться мои друзья. Но только после того, как все уснут глубоким и покойным сном. Единственный человек, с которым я хотел поговорить, был коммандер Стирлинг.

У меня было достаточно много времени, чтобы хорошенько обо всём подумать, а потому, по здравому размышлению, я решил не убивать ни его, ни кого-либо ещё из членов этой банды. Пусть с ними разбираются власти, а я уж если и пролью чью-то кровь, то лишь тогда, когда мне придётся сражаться спасая либо свою собственную, либо чужие жизни. Мне и без того предстояло в скором времени привести в исполнение несколько смертных приговоров. Единственное, о чём я жалел, так это о том, что больше никому не набью морду, а ведь мне этого очень хотелось, но пока что от меня досталось всего только трём болванам.

Если японец быстро отошел от ударов своими же собственными нунчаками по голове, то оба итальянца дня три едва передвигали ноги. В горячке дуэли они просто не обратили особого внимания на удары резиновых пуль, но уже через несколько минут боль от сильных ударов дала о им о себе знать. По этому поводу я тоже не очень-то переживал, ведь я находился в точно таком же положении, что и они. Если захотят обратиться к кому-то с претензиями, то пусть идут к своему боссу, а не ко мне. Это коммандер Стирлинг подвёл их под мои выстрелы, от которых они не смогли увернуться, да, у них в общем-то ничего толком и не получалось, а ведь я работал без ускорения.

Небольшая рыбацкая шхуна, на которой сутки назад вышли в море мои друзья, уже находилась в каких-то двадцати милях от "Клементины" и Игорь со товарищи готовил к спуску на воду резиновую лодку с мощным подвесным мотором. Ещё три часа и они будут на борту сухогруза. Поэтому я приготовил для них даже не завтрак, а роскошный обед с борщом, пельменями, винегретом и даже налепил вареников с творогом. Всего на борт должно было подняться четыре человека, Игорь, Володя, Алексей и Виктор. Так что настроение у меня было в это утро превосходное и мне его не испортила даже ты ругань, с которой в столовую ввалились корсиканские придурки. Вот ведь неугомонные идиоты. Вечно им что-то от меня надо.

Сегодня им что-то не спалось, ну, ничего, уже очень скоро они уснут очень крепким сном, а проснутся, надеюсь, уже на тюремных нарах и пробуждение у них будет очень не весёлым, а точнее совершенно безрадостным. К тому же ещё недели две, если не все три, они будут испытывать пост-эффект от действия гипнотика и отвечать на все вопросы следователей так охотно, что скорее всего наговорят ему такого, что может быть дело дойдёт до самого строгого приговора суда. Думаю, что в своей жизни они уже успели натворить немало дел и потому гильотина ждала их с большим нетерпением.

За полтора часа я накормил и напоил гипнонаркотиком всех бандитов, явившихся в столовую "Клементины", кроме капитана, и каждому отдал конкретный приказ. Этот наркотик действует очень жестко. После того, как кто-то его отведает, он беспрекословно подчиняется каждому человеку, который пристально посмотрит ему в глаза и властным голосом что-либо прикажет ему. Ну, а поскольку бандиты заявились в столовку не все сразу, а приходили по очереди, то мне не составило особого труда подчинить их себе и через полтора часа все, кто не стоял на вахте, собрались в столовке, расселись вокруг большого стола, тупо таращились друг на друга и молчали.

Вскоре, ровно в девять утра, "Клементина" должна была лечь в дрейф. Такой приказ я отдал тем бандитам Лорда, которые отправились в машинное отделение и в ходовую рубку. Коммандер Стирлинг обычно часов до десяти торчал в своей каюте и занимался тем, что сортировал бобины с магнитофонной лентой. Все разговоры, которые велись в каютах, записывались и потом трое его подчинённых их прослушивали и составляли краткие отчёты. Бобби Стирлинга интересовали в первую очередь те разговоры, которые могли скомпрометировать в первую очередь французов и отчасти турок, но он не брезговал и болтовнёй корсиканцев.

Подойдя к его каюте, я постучал и когда он спросил, кто это, сказал, что пришел забрать посуду и принёс кофе. За дверью послышался звук задёргиваемой шторы, коммандер Стирлинг подошел к двери, повернул ключ, открыл её и очень удивился, не увидев у меня в руках подноса с кофейником. Секунду спустя он сообразил, что я явился к нему с совершенно другими намерениями и его рука рванулась было к револьверу, кобура с которым была пристёгнута к его брючному ремню справа, но мой удар оказался быстрее и точнее. Правая рука коммандера повисла плетью, я с силой толкнул его в грудь ладонью, он отлетел на середину просторной каюты и попытался схватить револьвер левой, но в следующее мгновенье и она повисла плетью.

Громко сопя, Бобби Стирлинг попытался нанести мне ногой удар в живот, но и из этого у него ничего не вышло и вскоре, с полностью парализованными конечностями, он сидел посреди каюты в кресле. Я вышел в коридор, взял поднос с кофе, зашел в каюту, поставил его на стол возле иллюминатора, повернулся и сказал бесцветным голосом:

— Капитан Хольмквист, я же сказал вам, что намного опаснее, чем кажусь на самом деле. Вот видите, как всё вышло. Вы сидите в кресле и мне даже не нужно вас связывать. Вся ваша банда спит глубоким и покойным сном потому, что за завтраком я напоил их настойкой опия, подмешанной в кофе и апельсиновый сок. Горечь опия ведь не так уж и сложно убрать, и я знаю, как это сделать. Знаю я и то, что вы хотите ввезти во Францию тридцать тонн этой отравы, переработать её в героин и потом продавать парижанам и не только им. Из него ведь можно изготовить целых три тонны героина, а это десять миллионов доз. С ума сойти, сколько людей вы таким образом посадите на самый тяжелый наркотик. Нет, капитан Хольмквист, я не дам вам сделать этого. Я сдам вас полиции Марселя.

Бобби Стирлинг глянул на меня зверем, голову он поворачивать мог, и зловещим голосом прорычал:

— Кретин, это специальная операция ЦРУ и если ты вздумаешь нам помешать, то тебя и твоих родителей ждёт смерть. Твою мамочку мигом скормят в Австралии крокодилам, а твоего папашу не спасут его навыки, полученные в "СМЕРШе".

— Вот как? — удивлённо воскликнул я — Значит вы из ЦРУ, капитан Хольмквист? Ну, раз так то мне нужно оторвать у вас воротник от рубахи. Говорят, что все шпионы зашивают в него ампулу с ядом, чтобы отравиться в случае провала. — отрывать воротника форменной белой рубахи я не стал, так как не обнаружил в ней никакой ампулы и даже притворно удивился — Странно, цэрэушник, а ампулы с ядом нет. Вы, наверное, всё врёте, капитан. Зато я скажу вам теперь о себе правду. Я не Вик Черноф, а Борис Картузов и я самый обычный перебежчик из Советского Союза, а Виком я назвался только потому, что догадался, в какое дерьмо вляпался, поднявшись на борт судна.

Коммандер злобно прорычал:

— Это точно, сопляк, ты вляпался в такое дерьмо, что теперь только я смогу тебя из него вытащить. Сделай со мной то, что ты сделал с Большим Ману и я помогу тебе, раз ты перебежчик.

— Чем поможете? — снова удивился я — Намажете своим ядом не ручку каюты, а сразу мою руку, капитан Хольмквист? Ладно, вы посидите тут, а я пойду и поставлю "Клементину в дрейф. Ваши бандиты, которые несут вахту, уже должны уснуть самым крепким сном в своей жизни.

Покинув каюту капитана, я спустился в столовку и принялся поить кофе с опиатом собственного изготовления бандитов и, пока антидот не начал действовать, приказал им срочно отправляться в каюты и кубрики и ложиться спать не раздеваясь. Позднее, чтобы они не надули и не наделали в штаны, я намеревался основательно замедлить пищеварительные и мочевыделительные процессы в их организме, а перед сдачей бандитов полиции, возобновить их вновь, но с удвоенной силой, чтобы они поскорее проснулись. Когда "Клементина" легла в дрейф, я снова вернулся в каюту капитана и тот насмешливо спросил меня:

— Ну, и что ты намерен теперь делать, Вик? Мы же находимся в нескольких сотнях миль от берега, а ты на судне один. Тебе не справиться с "Клементиной" в одиночку.

Сев на стул напротив коммандера Стирлинга, я закинул нога на ногу, закурил сигарету и спокойно ответил:

— Капитан Хольмквист, повторяю вам ещё раз, я не Вик Черноф, а Борис Картузов. Вик Черноф, это двоюродный брат одного моего очень хорошего друга. Сын старшего брата его родного отца, который остался после войны на Западе и где-то с год назад стал переписываться с родственниками в СССР, а недавно вернулся на родину с семьёй. Так что я просто навешал вам лапши на уши, когда окончательно понял, что Рене бандит из корсиканской мафии.

Коммандер презрительно скривился и спросил по-русски, причём практически без акцента:

— Ну, и как же ты об этом догадался Борис?

— Очень просто, капитан. — ответил я тоже по-русски — Он же выхватил из рукава ритуальный кинжал корсиканской мафии, который называется корса. — и насмешливо спросил — Вы что, книг про корсиканские вендетты никогда что ли не читали, капитан?

Внезапно коммандер Стирлинг осклабился, застонал, словно от сильной боли, и громко воскликнул по-английски:

— Дьявол! Ты же тот самый русский мотогонщик, который финишировал на мотогонках в Подмосковье два года назад на переднем колесе! А перед этим ты на своём трайке въехал на капот гоночного "Москвича-Метеор". Как это я не смог вовремя вспомнить твою наглую физиономию, сопляк?

Меня чуть не раздуло от гордости. Не зря я тогда хотя и всего на пару минут, но всё же нарисовался перед кинокамерами без интеграла на голове. Ну, что же, раз я освежил память Бобби Стирлинга, значит можно было укладывать его спать, но перед этим я всё же сказал ему, на этот раз по-русски:

— У вас прекрасная память на лица, капитан Хольмквист. Да, я тот самый советский мотогонщик. Между прочим, тот супербайк, на котором я тогда выступал, был сделан вот этими самыми руками, но меня зажали типы вроде вас, обобрали до нитки, да ещё и не дали участвовать в авто и мотогонках. Поэтому я и удрал из Советского Союза. Так что не волнуйтесь, в мире мало найдётся людей, кто разбирается в технике лучше меня, а потому и "Клементину" я спокойно доведу до Марселя в одиночку. В ходовой рубке, насколько я успел это заметить, имеется радиотелефон, а я, как вы должны были заметить, свободно разговариваю по-французски. Я созвонюсь с полицейским комиссариатом этого города и договорюсь об условиях передачи вас властям. Глядишь мне ещё выплатят какую-нибудь премию, а если и не выплатят, то ничего, это не страшно. Со своей головой и руками я быстро стану здесь миллионером. Ну, а что касается ЦРУ, то я вам не верю. С какого бы это рожна ЦРУ станет торговать наркотой во Франции? Вы самый обычный наркоторговец и вас теперь посадят в тюрьму надолго.

— Много ты в этом понимаешь, мальчишка! — в запальчивости воскликнул коммандер — Самый лучшее, что ты можешь сделать, это работать вместе со мной. Даже если ты сдашь меня французской полиции, то уже через трое суток я буду на свободе и тебя не спасут твои бойцовские навыки. От пули снайпера ещё никому не удавалось увернуться.

Беспечно махнув рукой, я ответил насмешливым тоном:

— А мне плевать, капитан Хольмквист. Во-первых, я фаталист, во-вторых — везунчик по жизни, а, в-третьих, помимо полиции, я ведь ещё и позвоню во все газеты и потому в порту репортёров будет больше, чем полицейских. Ну, а кроме того, мне ведь известно, что находится за ширмой, так что самые интересные кассеты с записями я сумею заранее переправить на берег. Это потому, что с головой у меня всё в полном порядке, так что если вы не врёте, то даже ЦРУ будет меня обходить десятой стороной. Зато вас, капитан, если вы и в самом деле шпион, а не просто жадный ублюдок, они спустят в канализацию. Ваши шефы постараются договориться с французами тихо и мирно о том, что ни о каких тайных операциях ЦРУ на территории Франции никогда даже речи не шло, а вы просто негодяй, спевшийся с корсиканской мафией. Ладно, капитан, вам пора баиньки. Вот ваш кофе, он уже не горячий, а потому я буду поить вас из носика кофейника. — как только я поднёс кофейник к губам коммандера Стирлинга, тот отвернулся от носика кофейника и я грозным голосом прорычал — Пейте, капитан Хольмквист, иначе я спущусь в машинное отделение, возьму там молоток, выбью вам передние зубы и залью в ваше брюхо весь кофейник. За то, что вы хотели меня убить, я ведь сделаю это не с одного, а с пяти или даже шести ударов.

Бобби Стирлинг немедленно присосался к кофейнику и мигом выхлестал половину сваренного для него кофе. Да, правильно говаривал когда-то один умный американец, который потом плохо кончил: — "Доброе слово самый лучший способ договориться с человеком, но доброе слово и пистолет, ещё лучше." Подождав минут десять и убедившись, что коммандер почти отключился, я разблокировал его конечности и уложил на койку, после чего поднялся в ходовую рубку, взял в руки бинокль и принялся вглядываться в море. Игорь с парнями были уже на подходе.

Надев сначала пробковый спасательный жилет, а поверх него непромокаемую оранжевую куртку с капюшоном, я отправился на палубу и спустил сходни, чтобы ребятам не пришлось подниматься на борт "Клементины" по штормтрапу и уже через полчаса все четверо моих друзей поднялись наверх и даже подняли из воды надувную лодку. Игорь хотел сразу приступить к работе, но я замахал руками и потащил их в кают-компанию, к столу, но сначала выбросил за борт все блюда и напитки, в которых был гипнонаркотик. Мои друзья тоже ведь проголодались, как и я сам.

Через пятнадцать минут мы ели наваристый горячий борщ со свининой и майонезом вместо сметаны, пельмени, вареники и делились впечатлениями. Мои друзья уже успели малость укорениться в Марселе, а потому им было о чём мне рассказать. Я в свою очередь не рассказывал, какие страсти-мордасти выпали на мою долю и говорил им, что путешествие прошло спокойно. Хотя я и знал, какой будет реакция, мне всё же пришлось рассказать им о том, что на борту "Клементины" находится в двадцать раз больше опия, чем я предполагал. Парни тотчас схватились за голову, а Володя Звягинцев, шумно выдохнув, воскликнул:

— Ни хрена себе! Боря, а может быть ну его, этот опиум? Не будет ли проще взять и утопить "Клементину", этих уродов высадить на спасательные плоты, а тебя залегендировать иначе?

Игорь одарил Володю, заговорившего по-русски, неласковым взглядом и строго сказал ему по-французски:

— Николя, не говори глупости. Этим мы ничего не изменим, а только ещё сильнее разозлим всех. Их нужно сдавать марсельской полиции, как это и было запланировано. — огорчённо вздохнув, он добавил — Хотя задача и осложняется, не будем унывать, ребята. Как знать, может быть дело таким образом только упростилось. Тридцать тонн опиума это слишком большая партия, чтобы ЦРУ захотело ввязываться в драку. Американцам проще откреститься от Бобби Стирлинга и его группы, чем пойти на такой крупный скандал. Французской разведке тоже будет намного выгоднее представить всё, как операцию против корсиканской мафии и секты "Нурджалар", нежели согласиться с таким позорным провалом. Надеюсь, что они не конченые идиоты и догадаются спустить всё на тормозах и слить Стирлинга.

С лёгкой усмешкой я вставил своё словечко:

— Будет очень мило, Анри, если в конечном итоге ЦРУ, Сюрте Женераль и разведка Турции бросятся друг к другу в объятья и сольются в любовном экстазе, но тогда кому-то из турок, скорее всего Эчмезу Коксалю, придётся стать козлом отпущения. Впрочем, я не завидую им всем, начиная с Фетхуллы Гюлена. Думаю, что эти тридцать тонн опиума принадлежат очень серьёзным людям и они постараются расправиться со всеми, кто виновен в том, что их так нагло обокрали. Точнее с теми, до кого смогут дотянуться.

Сказав так, я с улыбкой посмотрел на Игоря, ставшего во Франции Анри Ростиньяком, охотника на слонов, недавно вернувшегося из Африки и он немедленно улыбнулся, приговаривая:

— А наши коллеги в Измире тем временем будут внимательно следить за теми людьми, которые захотят предъявить счёт Фетхулле и побеспокоятся о том, чтобы они не стали искать встречи с тобой. Тогда нам останется только добить клан папаши Эмиля Фернана после того, как на него обрушится гнев всех французских спецслужб вместе взятых. Думаю, Борис, что ты в итоге окажешься просто тем маленьким камешком, из-за которого в горах произошел огромный обвал и всем тем большим камням, которые скатятся вниз с горы в трясину, станет не до тебя.

Облегчённо вздохнув, я воскликнул:

— Вот и прекрасно, Анри, что ты пришел к такому выводу!

Хотя Володя-Николя всё же не разделял моего оптимизма, мы больше не возвращались к этой теме и, надев на руки резиновые перчатки, принялись обыскивать всё судно в поисках тайников, а их было на нём немало. Бобби Стирлинг, перед выходом в этот рейс свернул свою базу в Лионе и взял с собой всё самое ценное. Позаимствовать у него мы могли только деньги, их исчезновение французы быстро спишут на кражу, а со всей секретной документацией нам пришлось повозиться, но и тут нам очень помогли Дейр с Вилиэн и Бойл, а также то, что в одном из помещений радиорубки стояло два десятка отличных студийных магнитофона "Телефункен" и мы сделали копии со всех кассет с записями разговоров.

Бобби оказался очень предусмотрительным малым и записывал всё, даже свои телефонные переговоры с Ленгли, посольством США во Франции и резидентом. Снимал он многие вещи и на киноплёнку, а потому в руках советской разведке оказалось огромное количество ценных материалов, из-за которых мы на сутки задержали прибытие в Марсель. Однако, ровно за сутки до этого я вышел на связь с полицейским комиссариатом Марселя. Трубку взяла какая-то женщина, судя по голосу молодая, и я вежливо сказал ей:

— Доброе утро, мадмуазель, я хочу поговорить с комиссаром Лагранжем и сообщить важную информацию о господах с соседнего острова, от которых в Марселе так много неприятностей. Полагая, что он обрадуется тому, о чём я намерен известить его в это утро.

Дама из комиссариата полиции, которая поначалу весьма игриво сказала мне: — "Слушаю вас.", строгим голосом сказала:

— Я мадам, мсье. Как вас представить комиссару?

— Мадам, скажите ему, что с ним хочет поговорить русский перебежчик, который оказался в весьма затруднительной ситуации и теперь решает, как ему следует поступить. — ответил я и добавил — Неподалёку от меня находится почти три десятка спящих непробудным сном гангстеров, поэтому я могу говорить спокойно, ничего не опасаясь, мадам.

Несколько секунд я не слышал ни единого звука, после чего я услышал в телефонной трубке напряженный голос:

— Мсье перебежчик, и о чём же вы хотите поговорить со мной? Я Жан-Кристоф Лагранж, комиссар полиции Марселя.

Игорь, знавший комиссара по голосу, кивнул мне и я непринуждённым, даже весёлым голосом ответил:

— Рад с вами познакомиться, господин Лагранж. Моё имя Борис, несколько недель назад я нелегально перебрался из Советского Союза в Турцию, добрался до одного из турецких портов и сел на судно, идущее в Марсель. Вообще-то мне было всё равно, докуда добраться, до Франции или Италии, а потому я нанялся коком на это судно, но уже очень скоро выяснил, что оно везёт в Марсель тридцать тонн опия и мне это очень не нравится. В предместье Марселя корсиканская мафия создала химическую лабораторию. Они хотят переработать опиум в героин и продать его в Париже. Во время завтрака я напоил всех гангстеров, включая капитана, настойкой опиума и теперь они спят, господин комиссар. Если вы дадите мне гарантию, что я смогу поселиться во Франции, то я пригоню судно в Марсель, а заодно расскажу вам, где находится химическая лаборатория корсиканской мафии.

Сказав это, я замолчал в ожидании ответной реакции. Она последовала незамедлительно. Комиссар Лагранж взволнованным голосом воскликнул, делая ударение на первом слоге моего имени:

— Мсье Борис, назовите мне ваше полное имя и я лично выйду на катере в море и вручу вам уже оформленный вид на жительство во Франции, а всего через несколько дней вы получите паспорт гражданина Французской Республики. Вас это устроит?

— Вполне, господин комиссар! — также оживлённо воскликнул я и деловито сказал — Господин комиссар, возьмите карту Марселя и несколько листов бумаги, я расскажу вам где находится химическая лаборатория и как её охраняют. Там очень много вооруженных людей и поэтому самое лучшее, это подобраться к ним рано утром, в темноте, окружить и объявить им об этом. Учтите, вам придётся брать их логово штурмом. Оружия у них много, есть даже пять пулемётов и два гранатомёта, так что будьте очень осторожны. Ни в коем случае не пускайте вперёд технику, всякие там бронемашины, погубите людей. Лучше откройте по ним огонь из миномётов и гранатомётов. Вот тогда они быстро поймут, что с ними не шутят и сдадутся.

Комиссар может быть и имел на этот счёт своё собственное мнение, всё же спорить со мной не стал и сказал:

— Мы так и поступим, мсье Борис. Говорите, где находится эта корсиканская лаборатория.

Я быстро описал комиссару, где находится старая сыроварня, рассказал о том, как она охраняется и даже сказал, как лучше всего к ней скрытно подойти. Карт с указанием всех огневых точек у меня было целых две штуки. Та, которую мы нашли в каюте капитана, и та, которую для нас составил Бойл с помощью Дейра. Договорившись, что я позвоню комиссару тотчас, как только подведу "Клементину" поближе к Марселю и назову ему название судна и место его нахождения, я положил повесил трубку радиотелефона.

Своё нежелание рассказывать обо всём сразу, я объяснил тем, что в комиссариате имеется ещё один предатель, имя которого мне неизвестно. Трёх других, работающих на мафию, я сдал с лёгким сердцем и даже рассказал, где найти улики, свидетельствующие об этом. После этого я стал наблюдать за телодвижениями марсельской полиции с помощью Дейра и Вилиэн, а комиссар Лагранж взялся за дело очень серьёзно. Он сразу же вызвал к себе нескольких инспекторов, поставил перед ними задачу и уже через сорок минут все трое предателей, арестованных в своих кабинетах, сидели в камере и с ними не слишком вежливо беседовали их бывшие коллеги. Кулаки у марсельских ажанов были крепкими и потому зубы и кровавые сопли летели во все стороны.

Комиссар отправился в штаб марсельского управления жандармерии и, положив на стол карту, принялся убеждать её шефа в том, что операцию им нужно провести так, словно они маки и сражаются с бошами. Прямо в штаб отряда жандармерии Жану-Кристофу позвонил его разведчик, посланный к сыроварне, и доложил, что увидел в бинокль с десяток корсиканцев, разгуливающих вокруг подпольной химической лаборатории. Шеф марсельской жандармерии сразу после этого собрал небольшое совещание и жандармы принялись немедленно готовиться к нападению на корсиканцев.

Переодетые в штатское, жандармы стали получать на складе тяжелое оружие, включая легкие миномёты, базуки и ручные гранатомёты. Оно вывозилось из управления на легковых автомобилях, мотоциклах и даже велосипедах. Оба полицейских в минувшую войну воевали с немцами, а потому хорошо знали, что нужно делать в таких случаях. Они первым делом стали незаметно стягивать к старой сыроварне, стоявшей на отшибе, почему-то рядом с виноградником, силы марсельской полиции и жандармерии, старательно избегая тех мест, где засели наблюдатели.

Ближе к вечеру я принялся обзванивать редакции газет, телевидения и радио, причём звонил не начальству, а самым напористым и пронырливым репортёрам. Всем я говорил одно и тоже, завтра в одиннадцать утра в порту Марселя произойдёт нечто неслыханное и полицейские этого города докажут всем, что они не зря получают жалованье. При этом я предупреждал каждого репортёра, что скрытность и молчание продлевает жизнь в т ом числе и журналистам. Ну, а когда наступил вечер, в половине девятого я позвонил в Париж, причём на квартиру любовницы полковника Жан-Жака Паскаля и когда та взяла трубку, сразу сказал ей требовательным голосом:

— Мадам Софи, дайте трубку полковнику Паскалю, я хочу поговорить с ним по поводу операции "Горгона" и участия в ней крота, работающего на ЦРУ. Речь идёт о жизни вашего любовника.

Как и в первый раз, я увидел воочию, как изменился в лице полковник, когда обнаженная молодая женщина, зажав микрофон руками, тихо сказала:

— Жан, тут какой-то тип хочет, чтобы ты взял трубку и поговорил с ним о какой-то операции "Горгона", в которой участвует ЦРУ и их крот из твоего ведомства. Он сказал, что речь идёт о твоей жизни.

Полковник, лежавший на кровати, немедленно сел, вырвал из рук Софи трубку и жестом приказал ей выйти из спальной. Та обиженно фыркнула, встала с кровати и, виляя роскошным задом, демонстративно вышла из спальной комнаты. Только после того, как дверь захлопнулась, полковник зло прошипел в трубку:

— Кто вы и откуда знаете про операцию "Горгона"?

Я громко фыркнул и воскликнул:

— Полковник, вы бы лучше спросили меня о том, откуда я знаю номер телефона вашей любовницы, а также знаю то, что эту операцию спланировали не вы, а господа из Ленгли. Господин Паскаль, майор Морис Шанталь, которому вы так доверяете, уже семь лет, как является двойным агентом и в ЦРУ ему платят вдвое больше, чем в Сюрте Женераль. Американцы хотят не только решить свои задачи в Турции, но и посадить вас на цепь, а теперь несколько слов по существу дела. Я тот самый человек, который захватил "Клементину" вместе со всеми наркоторговцами на борту, и теперь стою перед выбором. То ли мне утопить эту посудину вместе с тридцатью тоннами опиума на борту, целым отрядом агентов ЦРУ, тремя корсиканскими бандитами, пятью турецкими разведчиками и четырьмя французами, то ли сдать их вместе с грузом полиции Марселя. Комиссару Лагранжу я уже позвонил и тот готовится взять штурмом подпольную химическую лабораторию корсиканской мафии, расположенную, ну, вы и сами знаете, где находится эта сыроварня. Кстати, полковник, о том, что ещё на одной сыроварне стоят штабеля ящиков, в которых под сыром лежат автоматы "Калашникова", я культурно промолчал, надеясь на конструктивный диалог с вами, хотя там и находятся двое агентов турецкой разведки, которые представились вам, как члены религиозной секты "Нурджалар". Это ведь у неё вы получили опиум в обмен на китайские автоматы. Теперь несколько слов о том американце, который спланировал эту операцию. Это коммандер Роберт Стирлинг. Он один из тех агентов ЦРУ, которые инспирировали в шестьдесят восьмом чуть ли не студенческую революцию во Франции, чтобы отомстить президенту де Голлю за его политику и особенно за вывезенное из Америки золото Франции. Могу вас обрадовать, если вы проявите благоразумие, то вам достанется в качестве трофея обширный архив коммандера Стирлинга, в котором я с удовольствием порылся и даже нашел номер телефона вашей любовницы Софи с графиком посещения. А теперь подумайте, полковник Паскаль, что лучше, иметь "Клементину", затопленную в открытом море и меня, удравшего с судна со всем архивом Бобби Стирлинга, или преподнести всё премьер-министру таким образом, что вы проводили секретную операцию по выявлению крота с одновременным арестом целой группы американских агентов, проводивших преступные операции на территории Франции и даже убивавших французов и плюс к этому попутно разгромили мощный преступный клан корсиканской мафии и разоблачили агентов турецкой разведки, действующих против Франции. Точнее вы хотели это сделать, но тут в дело вмешался юный, но очень вредный молодой человек, которому не понравились контрабандисты и он их всех усыпил их же собственным опиумом. Нет-нет, полковник, я вовсе не призываю вас устраивать громкий политический скандал на весь мир. С меня вполне хватит и того, что полиция Марселя проведёт блестящую операцию против корсиканцев. Что вы мне ответите, полковник Паскаль на такой вопрос, мне спуститься в трюм и открыть кингстоны или спокойно стоять у штурвала и вести судно в Марсель, на рейде которого вы вместе с комиссаром Лагранжем подниметесь на борт "Клементины" и мы вместе подведём её к причалу? Требование у меня будет только одно, в том катере, кроме четырёх профессиональных моряков, будете находиться только вы и почти ваш тёзка, Жан-Кристоф Лагранж, комиссар полиции Марселя. Учтите, полковник, я здорово умею драться и кулаки у меня очень быстрые.

Пока я рассказывал о положении дел полковнику Паскалю, руководителю отдела секретных операций, тот, не отрывая трубку от уха, быстро одевался и когда я закончил свою пламенную и проникновенную речь, быстрой скороговоркой негромко поинтересовался:

— Кто вы такой? Неужели тот самый юный кок, которого капитан Хольмквист взял на борт "Клементины" в Трабзоне? Вы действительно Вик Черноф из Амстердама, сын Николя Чернофа, которого когда-то боши прозвали Чёрным Кошмаром?

Не выдержав, я воскликнул:

— Боже, до чего же все французы любопытные! Кому не позвоню, всех тут же интересует не то что им говорят, а кто я такой. Нет, я не Вик Черноф, хотя и знаю про него из рассказов своего школьного друга и даже встречался с ним пару раз, но с ним невозможно подружиться и потому я даже не стал пытаться этого делать. Я простой перебежчик из Советского Союза, которого чёрт дёрнул наняться на "Клементину" коком, чтобы доплыть до Марселя. Увы, но я проторчал в Трабзоне четыре дня и за всё это время ни одно судно не отправлялось из этого порта в цивилизованные страны, а шастать по Турции и дальше без документов, мне не очень-то хотелось. Ещё меньше мне хотелось явиться в полицейский участок и сказать, что я сбежал из Советского Союза. Полковник Паскаль, меня зовут Борис Картузов, я мотогонщик и моя физиономия уже мелькала на вашем телевидении. Можете съездить в редакцию канала ТФ-1 и вам мигом покажут, как я финишировал два года назад на трассе в Подмосковье. А сбежал я из Союза потому, что меня оттеснили в сторону от моих творений, мотоциклов и автомобилей марки "Метеор", но об этом мы с вами ещё успеем поговорить.

Полковник снова терпеливо выслушал мои излияния, ухмыльнулся и вполне доброжелательным тоном сказал вполголоса:

— Парень, если ты не отойдёшь ни на шаг от той легенды, какую предложил, то можешь полностью рассчитывать на моё покровительство. Многого я тебе не обещаю, но корсиканские гангстеры, услышав твоё имя, будут вздрагивать, а завидев тебя на улице, переходить на другую сторону. Увы, но на большее ты можешь даже не рассчитывать. Но ты ни словом не обмолвишься о том, что тебе известно. Ты согласен на такие условия, малыш? Учти это не так уж и мало, ведь если ты гонщик, то всё остальное заработаешь сам.

— Конечно согласен, полковник. — ответил я — Только вот что, вы не очень-то возмущайтесь, когда увидите в порту множество репортёров. Мне тут попался также список с номерами служебных и домашних телефонов самых пронырливых журналистов, и я всех, до кого дозвонился, пригласил в порт, чтобы они полюбовались на триумф марсельской полиции. Спросите почему я так сделал? Да только потому, что на виду у стольких журналистов вы не посмеете меня арестовать и я смогу рассказать всем, кто на самом деле сконструировал самые лучшие в мире байки и спортивные автомобили.

Полковник Паскаль, а это был цветущий мужчина пятидесяти одного года от роду, коротко рассмеялся и сказал:

— А ты шустрый парень, Борис. Хорошо, я закрою на это глаза. До скорой встречи, малыш, я немедленно вылетаю в Марсель.

— До скорой встречи, господин полковник Паскаль. — сказал я и Жан-Жак первым положил трубку, после чего я доложил Игорю с улыбкой — Ну, что же, Анри, сейчас я посмотрю, какие будут его дальнейшие действия и если всё пойдёт так, как мы задумали, то спускайтесь на воду и плывите на свою шхуну. Обо мне не беспокойтесь. Они не станут долго мурыжить меня в комиссариате и выпустят сразу же, как только я им всё расскажу.

Глава 3

Триумф марсельской полиции

Полковник Паскаль вышел из спальной, поцеловал свою любовницу, похлопал её по задку, и, сказав, что он спешит за генеральскими погонами, покинул квартиру на Рю де Риволи, неподалёку от Лувра, спустился на лифте и вскоре сел в служебный "Ситроен". Из машины он позвонил сначала домой и известил жену, что отправляется в служебную командировку на юг Франции. Затем он позвонил ещё куда-то и сказал, что бы отряд какого-то Гастона Мишу срочно выехал в аэропорт Орли.

После этого он позвонил комиссару Лагранжу, представился ему и стал горестно сетовать на то, что бесшабашный русский юнец отважно вмешался в ход той операции, которую они проводили против турецких поставщиков наркотиков и корсиканской мафии, а потому теперь марсельской полиции достанутся все лавры. Ещё он сказал, чтобы до прибытия его людей, часть из которых уже находится в Марселе, полиция и жандармы не трогались с места. После этого он позвонил на вторую сыроварню, приказал немедленно арестовать как турок, так и корсиканцев, после чего скрытно выдвигаться к подпольной химической лаборатории, найти в пяти километрах от неё зелёный автобус "Рено" и попросить инспектора Шарля Форта принять их в свою компанию и распределить среди других отрядов. В общем полковник повёл себя правильно и на редкость компетентно.

Через полтора часа он уже был в аэропорту Орли, где его ждало семеро спецназовцев со всей своей экипировкой. Они сели в небольшой реактивный самолёт и через час были уже в Марселе, где их встретил Жан-Кристоф Лагранж и шеф марсельской жандармерии, полковник Куасси. Французские коммандос вместе с полковником Жилем Куасси поехали к подпольной химической лаборатории, на которой находилось уже тридцать шесть корсиканцев и двадцать тонн толуола, до жути гремучая смесь, о которой я предупредил комиссара марсельской полиции заранее, и два Жана отправились в комиссариат. Только после этого мои друзья спустились в резиновую лодку и поплыли к рыболовецкой посудине.

Я же спустился в машинное отделение, резко увеличил скорость судна и встал к штурвалу. До Марселя путь был неблизкий, но за ночь я должен был дойти до этого города. "Клементина" была оснащена не только радаром, но и сонаром, а потому я мог ничего не бояться. Вообще-то на моём пути не было никаких скал, рифов и опасных мелей. Скучать мне между тем всё равно не приходилось, ведь я находился в ходовой рубке не один, со мной были Дейр, Вилиэн и Бойл. Нам было о чём поговорить с ними в эту ночь чудесную, тихую и безветренную средиземноморскую ночь. Стоял штиль, на чёрном бархатном небе ярко сверкали звёзды, которые отражались в воде, и "Клементина", словно летела в космосе, а не плыла по морю.

Под утро, когда стало едва рассветать, марсельские полицейские, жандармы и французские спецназовцы окружили подпольную химическую лабораторию и, выпустив в небо несколько осветительных ракет, предложили тем сдаваться. В ответ на это загрохотали пулемёты, но это лишь привело к тому, что по сыроварне выстрелили три раза из гранатомётов и выпустили по ней четыре мины. После этого старший инспектор Мишу, командовавший штурмом, заявил корсиканцам ультиматум, если они немедленно не бросят оружие и не выйдут с поднятыми руками, то следующая мина угодит в цистерну с толуолом и всех, кто будет выбегать из горящей сыроварни, они будут расстреливать в упор не из пистолетов, а из автоматов.

Нервы у корсиканских брави тут же сдали. Из окон полетели пулемёты и вскоре корсиканцы стали покидать территорию сыроварни в том порядке, как приказывал им Гастон Мишу, зачитывая их имена. Все тридцать шесть мафиози были вынуждены сдаться в плен. Их попарно сковали наручниками, да, ещё и привязали к длинному стальному тросу, после чего повели к большому тюремному автобусу, стоявшему километрах в трёх от сыроварни.

Операция по захвату подпольной химической лаборатории прошла блестяще. Ни одного из полицейских и спецназовцев даже случайно не зацепило пулей или осколками. Все они громко выражали свою радость по поводу успешно проведённой операции и поздравляли друг друга, но больше всего старшего инспектора Мишу порадовало то, что им удалось поймать с поличным Старого Ворона — Эмиля Фернана, папашу Рене. Старый корсиканский мафиози был так потрясён случившимся, что плёлся, как побитая собака. Ничего, настроение у старого гангстера испортится ещё больше, когда сынок и два его капитана начнут давать против него показания, а в руки комиссара Лагранжа попадёт досье коммандера Стирлинга.

Вот тогда ему точно не избежать гильотины, но даже если его не приговорят к смертной казни, я ему не завидую, ведь на сыроварне повязали представителей сразу пяти корсиканских кланов и теперь тем будет что предъявить Старому Ворону. Ночь прошла спокойно, предутренние часы меня искренне порадовали, но в восемь часов утра "Клементину" трижды облетели по кругу на небольшой высоте два "Миража", но бомбить не стали, а лишь покачали крыльями в знак приветствия. Через десять минут, видимо получив точные координаты судна в море, из марсельского порта на большом скоростном катере на встречу со мной помчались комиссар полиции и начальник отдела секретных операций с пятью военными моряками.

Между прочим, все они попали в прицелы кинокамер, но Жан-Жак Паскаль, на лице которого красовались огромные чёрные очки, нахлобучил себе на самые брови шляпу, поднял воротник серого плаща и так втянул голову в плечи, что даже носа не было видно. Шпион, что тут можно сказать. Через час с небольшим, когда "Клементина" снова лежала в дрейфе, все шестеро поднялись по сходням на борт судна и мы обменялись крепкими рукопожатиями. Как мне показалось, очень даже искренними и без подвоха. Оба крепких, рослых француза широко улыбались, пожимая мне руку и хлопая по плечу, а Жан-Кристоф так и вовсе сказал радостным голосом:

— Каждый день прибывали бы во Францию такие перебежчики. Ну, парень, показывай нам свой улов. Мне не терпится посмотреть на то, что ты притащил в Марсель на борту этой посудины. Тридцать тонн опиума! Мне даже не верится в это.

Двое военных моряков, как только были подняты сходни, направились в ходовую рубку, а ещё двое спустились в машинное отделения и я, кивая в ответ на приветствия, сказал:

— Господа, поскольку на этом судне я кок, предлагаю прежде всего пройти в кают-компанию и позавтракать. Времени у меня было немного, но я кое-что для вас приготовил. Прошу.

Кое-что означало следующее: борщ со свининой, стейки с картофелем-фри и зелёным горошком, салат "Цезарь" с курицей, медовый торт на десерт, свежевыжатый апельсиновый сок и крепчайший чёрный кофе. Естественно напитки подавались без гипнонаркотика. Оба не таких уж и старых вояки, полицейский комиссар и кадровый разведчик, удивлённо посмотрели на меня, когда я подавать на стол борщ. Поначалу они ели его с некоторой опаской, а потом увлеклись и даже попросили добавки, но я вместо борща принёс им роскошные стейки, а французы их любят не меньше американцев. Салат "Цезарь" им и то понравился меньше, но они и его съели с аппетитом потому, что за последние часы сильно перенервничали и им было не до еды. Оба лишь выпили с утра по чашке кофе. Когда же я подал на стол ещё и свой медовик, полковник спросил меня:

— Борис, как ты сумел довести судно до Марселя и ещё приготовить для нас такой роскошный обед? Полагаю, что справиться с судном в одиночку было очень трудно.

— А очень просто, полковник. — ответил я и, прищурив глаз, выставив руку, словно целюсь пальцем, добавил — Примерно вот так я выравнивал судно по компасу, потом стопорил рулевое колесо, спускался в машинное отделение, осматривал дизель, а после этого мчался на камбуз. Ну, а там, когда стоял у плиты, постоянно посматривал в иллюминаторы. Кстати, мне было очень приятно, когда французские лётчики поприветствовали меня, я даже потрубил им в ответ, но они, наверное, ничего не услышали.

Полковник Паскаль улыбнулся:

— Зато они это увидели, Борис. Когда они вылетели на поиски "Клементины", то сразу же заметили, что она идёт от Болеарских островов прямым курсом на Марсель самым полным ходом и я приказал им облететь судно и поприветствовать тебя. Оба лётчика прекрасно видели, как ты сначала отдал им честь, а потом дёрнул рукой за тросик гудка. Всё это отлично, малыш, а теперь расскажи нам, чего ты ждёшь от прибытия в Марсель под прицелами кинокамер и фотоаппаратов. Ты перебежал из Советского Союза на Запад по политическим причинам?

Весело рассмеявшись, я воскликнул:

— Полковник, я вас умоляю, где я и где политические причины! Понимаете, я авто и мотогонщик, а ещё умею строить самые быстрые мотоциклы и автомобили, о которых вы уже, наверное, немало наслышаны, но при этом никто так и не сказал, что они сконструированы Борисом Картузовым. Завод "Метеор" тоже моё детище и единственное, к чему я никак не причастен, так это поликарбону, асфальтеновой смоле и водородному топливу, это разработка учёных из Москвы, но именно я сумел найти ей самое лучшее применение, а мне за это... — сделав вид, что судорожно проглотил комок в груди, выдавливать из себя слёзы я счел излишним, горестно усмехнувшись, я добавил — В общем взрослые дяди с партбилетами в кармане обобрали бедного мальчика Борю Картузова по полной программе, а потом ещё и не дали мне гонять на супербайках и суперкарах. К тому же у меня не сложились отношения с женой. Моя любимая женщина ушла от меня вместе с моим сыном к другому, к полковнику КГБ. Вот тогда я и решил всем доказать, что Борис Картузов... — вздохнув и снова сыграв рожей горечь на душе, я прервался чуть ли не на полуслове, а потом с кисловатой улыбкой добавил — В общем я не предавал родину и не собираюсь этого делать, господа. Я просто хочу строить самые быстрые в мире гоночные мотоциклы и автомобили и гонять на них. Виктор Батраков, который рвёт всех гонщиков Европы в клочья, мой ученик и как только я сяду в седло своего нового супербайка с таким мотором, какого ещё никто в жизни не видел, он всегда будет только вторым потому, что я лучший в мире гонщик и уже очень скоро докажу это.

Оба Жана выслушали мой крик души очень внимательно и даже сочувственно покивали, но полковник всё же спросил:

— Борис, ты в самом деле ничего не знаешь об этой фантастической советской технологии? Она не даёт покоя нашим лучшим учёным. Если говорить честно, они просто в бешенстве.

Отрицательно помотав головой, я ответил:

— Полковник, мне известны только крохи. Я умею работать с поликарбоном и асфальтенкой, знаю, что такое водородное топливо и как его эффективнее всего применять, но ничего, кроме того, что первый углеводородный завод был построен в нашем городе, мне об этом неизвестно. Ну, кроме разве что того, что этот завод построен прямо на месте бывшего нефтеперегонного завода рядом с трубопроводом Баку — Новороссийск и теперь в нефтепорт качают уже не нефть, а водородное топливо. Франция ведь тоже его покупает у Советского Союза. Понимаете, как только наш бывший первый секретарь крайкома партии лично привёз мне из Москвы образцы и попросил попробовать поработать с ними, я очень быстро во всём разобрался, но это же было уже готовое сырьё. Ну, а если честно, то даже если бы я и знал секрет производства аморфного углерода, то не стал бы его выдавать никому, но я его просто не знаю. Как только я показал Дмитрию Мироновичу, что такое по настоящему прочный поликарбон, он моментально улетел с моими образцами в Москву, а через несколько дней нашу керосинку закрыли на модернизацию и вскоре всю новую промзону опутали колючей проволокой. Вот ведь что обидно, я ведь, пусть только в эскизах, спроектировал им целых три завода, автомотозавод, тракторный и завод сельхозтехники, научил их изготавливать пресс-формы, первичные и основные, а на самом заводе "Метеор" так ни разу не был. Это, видите ли, секретное предприятие и туда могут пройти только те люди, которых проверило КГБ и всё такое. Свиньи они после этого! Порядочные люди со мной так никогда бы не поступили, а они меня даже не поблагодарили за то, что я для них сделал.

Мы поговорили ещё около часа в том же духе и я всё это время плакался, какой я хороший и как меня, бедненького, обвели вокруг пальца. Заодно я коротко рассказал обоим Жанам о том, как перепрыгнул через колючку и сбежал из Советского Союза, чтобы доказать всем, кто такой Борис Картузов на самом деле. В общем, как сказали бы мои дети: — "Папик чисто-конкретно метёт пургу и давит на слезу." Но зато как вдохновенно я мёл пургу, только что не размазывал слёзы по щекам и не рвал на груди рубаху. В конце моей исповеди комиссар Лагранж со вздохом признался мне:

— Борис, к сожалению ничем, кроме вида на жительство во Франции я не смогу тебе помочь. От французского гражданства, как я понимаю, ты собираешься отказаться.

Кивнув, я подтвердил:

— Конечно, я ведь хочу вернуться в Советский Союз победителем. Для этого я и убежал. Вот если бы я поехал в Москву и обратился в посольство с Франции с заявлением, тогда стал бы точно таким же отщепенцем, как и все те мерзавцы, которые уехали из Советского Союза. Поэтому я и не стану просить политического убежища. Я просто хочу заниматься любимым делом и если мне не дали делать это в своей стране, то стану чемпионом мира по авто и мотогонкам живя во Франции.

Полковник Паскаль усмехнулся и сердито сказал:

— Борис, у тебя какие-то странные понятия о таких серьёзных вещах. Ты перебежчик и уже поэтому тебя назовут в Советском Союзе предателем родины. Неужели ты этого не понимаешь? Мой тебе добрый совет, становись гражданином Франции.

Скорчив высокомерную физиономию, я ответил:

— Это у вас странные понятия о Советском Союзе, Жан-Жак! Вы отстали от жизни, в своём загнивающем капитализме. Наша страна встал на путь перемен, между прочим, и уже очень скоро вы тоже поймёте, что наш новый социализм с его плановым рыночным хозяйством и бесклассовым обществом, это как раз и есть то, о чём мечтает каждый француз, если он не лодырь и не хищное животное без стыда и совести. Вы, наверное, до сих пор видите в нас врага, а зря. Вам же всем Брежнев ясно и чётко сказал, что Советский Союз не станет изготавливать сверхпрочные танки и другую военную технику из поликарбона. Он что, зря что ли заявил об этом во всеуслышание?

Полковник покрутил головой и признался:

— Честно говоря, Борис, от заявления вашего генсека у меня просто голова пошла кругом, как и от того, что ваши врачи исцелили президента Помпиду от рака лёгких. Но так ли всё будет на самом деле?

— А чего тут удивляться? — воскликнул я — Он же сподвижник президента де Голля, друга Советского Союза! Вы просто не хотите понять, что у нас в стране действительно всё переменилось. В нашем крае, между прочим, уже есть коммунисты-миллионеры и это считается вполне нормальным явлением. Вы думаете я сбежал потому, что хочу стать миллионером? Так наша семья и так уже имеет почти миллион рублей на сберкнижке. Моя мать заместитель директора по развитию и главный дизайнер того самого концерна "Силуэт", из-за спортивной одежды которого у вас в Париже молодёжь чуть ли не дерётся в магазинах, она ведь и есть та самая Картузова, которая у вас уже известна, как Красавкина-Картузова.

Комиссар Лагранж не выдержал и возмущённо воскликнул:

— Так какого же чёрта ты сбежал из Советского Союза? Мой сын как раз из тех самых дурней, которые дерутся из-за этих чёртовых русских тряпок. Он трое суток простоял в очереди на Рю де Вавилон, что купить себе мотоциклетный наряд красной кожи, с вышитым на спине медведем, растягивающим на груди шкуру, под которой красуется советский герб, ботинки "Ред рашен трактор" и шлем со стеклом, от которого пули отскакивают. Теперь ему весь Марсель завидует, когда он раскатывает по городу на своём новом советском трайке. Парень совсем свихнулся, продал шикарный "Ситроен", чтобы купить себе трайк. Правда, надо признать, что за ним теперь если и можно на чём угнаться, то только на "Мираже", но они не ездят по улицам.

Метнувшись в каюту, я быстро натянул на себя свой гоночный комбинезон, с которого уже снял петли и резинки для крепления оружия, надел на голову интеграл и, вернувшись назад, с гордостью в голосе сказал:

— Этот шлем на самом деле моё изобретение, хотя его и запатентовал совсем другой человек, дизайн этого мотокомбинезона, как и кожаного костюма для мотоциклистов, тоже разработал я, а моя мама и её партнёрша его только немного приукрасили, но это ведь мама, а не чужая тётя. Вот в нём-то я и спущусь с борта.

Полковник Паскаль вздохнул и спросил меня:

— Борис, если так, тогда объясни мне, зачем ты сбежал из Советского Союза? У тебя же, похоже, и так всё было.

Обиженно шмыгнув носом, что выглядело довольно органично, хотя и не очень-то подходило к моему имиджу крутого парня с дюжиной тараканов в голове, я ответил вполголоса:

— Я хочу доказать своей бывшей жене, что она зря бросила меня и ушла к своему кэгэбэшнику. Ничего, она уже очень скоро всё поймёт сама и обязательно вернётся ко мне. Поэтому я мечтаю стать чемпионом мира в гонках "Формулы-1". Она ведь у меня тоже гонщица, как и я сам.

— Ну, а чего ты добиваешься, вызвав репортёров в порт? — спросил полковник — Неужели тебе непонятно, если тебя покажут по вашему телевидению, то от тебя отвернутся самые лучшие друзья.

— Это ещё почему? — удивился комиссар Лагранж — Жан, подумай сам, парень бросил вызов корсиканской мафии и привёл в порт Марселя целый пароход, трюмы которого забиты опиумом, а в каютах и кубриках валяются на койках корсиканские гангстеры. Борис специально лезет из шкуры вон, чтобы доказать своей любимой женщине, кто он на самом деле. К сожалению, хотя мой Дидье на семь лет старше него, он не способен на такие подвиги во имя любви. Это скорее Ивон пойдёт ради него хоть в огонь, хоть в воду. Так что я его прекрасно понимаю.

Полковник в ответ лишь молча пожал плечами и развёл руками, а я предложил им обоим отправиться на экскурсию по судну и первым делом повёл их в радиорубку, где показал магнитофоны, а затем в каюту капитана, где за шторкой стоял письменный стол и большой шкаф, битком набитый кассетами с записями разговоров, компрометирующих собеседников. Больше всего их обоих поразило то, что все несостоявшиеся наркодельцы спят на своих койках мёртвым сном. Не остались они равнодушными и тогда, когда отбросив в сторону несколько тюков с шерстью, я вскрыл тот, из которого уже достал одну плитку очищенного и уваренного до самой густой консистенции опиума, в котором находилась пятидесятикилограммовая закладка. Комиссар полиции, взглянув на часы, сказал:

— Жан, в одиннадцать мы будем в Марселе. Подпольную лабораторию мы уже накрыли. Ты не откажешь мне в удовольствии вскрыть тюки с шерстью прямо на пристани, под прицелами кинокамер, чтобы французы увидели, что хотел ввезти в нашу страну Старый Ворон и чему мы с тобой, благодаря помощи этого юноши, помешали. Этот смелый юноша, конечно, здорово потрепал нам нервы, ведь "Клементина" не пришла в порт вовремя и оказалась совсем не там, где мы её тайно искали, но потом вовремя обо всём рассказал, связавшись со мной по радиотелефону.

Полковник закивал и с убеждённостью в голосе сказал:

— Жан, именно так мы и сделаем, тем более, что я уже доложил начальству, что операция "Горгона" блестяще завершена и что полиция Марселя оказала нам огромную помощь в её подготовке и проведении. — посмотрев на меня с улыбкой, полковник насмешливо добавил — Ты ведь добиваешься большой пресс-конференции, Борис? Она у тебя будет, но сначала на ней выступим мы. Правда, сначала я должен буду поговорить со своим руководством. От этого зависит, стану я выступать перед репортёрами открыто, или они услышат мои ответы от другого человека, которому я буду время от времени передавать свои записки из-за ширмы.

Мне в общем-то было безразлично, как будет проходить пресс-конференция. По предложенному мною сценарию я ведь вообще не знал ничего о том, что происходит контролируемая поставка и что своими действиями я заставил понервничать и французскую разведку, и полицию Марселя. Главное, что полковник Паскаль понял, что меня бессмысленно склонять к предательству по той причине, что я не знал ничего такого, что интересовало французов. Ну, а то, о чём я хотел рассказать, совершенно не интересовало французские спецслужбы. Поэтому я поклонился и с улыбкой ответил:

— Господа, я хороший командный игрок. Как вы пожелаете, так и будет. Вы ведь разрешите рассказать репортёрам свою историю? Я ведь хочу только одного — раскрутить себя, как мотогонщика и гениального конструктора мотоциклов и автомобилей, чтобы найти спонсоров и создать свою собственную гоночную команду. Если вы захотите, то заодно я расскажу репортёрам страшную сказку о том, как восемнадцатилетний юноша по воле судьбы оказался на грузовом судне, битком набитом гангстерами и опиумом, но тем не менее всех перехитрил. Ни одного лишнего слова я им не скажу, как бы они не пытали меня. Вас это устроит?

Обоих Жанов, которые уже успели осознать, какой подарок им подогнал юный перебежчик Боря Картузов, это устроило. Мы поднялись из трюма на палубу и отправились в радиорубку. Там имелся второй радиотелефон, по которому полковник Паскаль позвонил даже не своему шефу, а премьер-министру и коротко переговорил с ним, доложив, что весь груз на борту и его объёмы настолько впечатляющие, что ворчливый сосед теперь надолго умолкнет потому, что он поймал за руку его сынка, разбившего как-то раз, весной, все окна в их доме. После этого полковник напряженно слушал, что ему говорят и у него на лбу даже выступила испарина. Коротко поблагодарив патрона, он повесил трубку и взволнованным голосом воскликнул:

— Господа, мне присвоили генеральское звание и назначили шефом Сюрте Женераль! — схватив мою руку, Жан-Жак крепко стиснул её и сказал весёлым голосом — Борис, твой вчерашний звонок оказался для меня самым счастливым известием — повернувшись к комиссару Лагранжу, он с улыбкой спросил его — Жан, старина, ты не хочешь отправиться вместе со мной в Париж? Патрон приказал мне заняться реорганизацией Сюрте Женераль, а в тебе я вижу просто бульдожью хватку. Ты сможешь поставить в Марселе своего человека и он продолжит твоё дело.

Я чуть было не ляпнул, что раздавать генеральские погоны направо и налево, это моё самое любимое занятие после секса, но сдержался и с насмешливой улыбкой посмотрел на комиссара полиции. Тот моментально состроил серьёзное лицо и спросил:

— Генерал, вы усадите меня за стол и прикажете перекладывать бумаги справа налево или поручите какое-то интересное и очень ответственное дело? Поймите меня правильно, я с семнадцати лет держу в руках оружие и согласен повесить кобуру со своим револьвером в шкаф только ради важного дела.

Жан-Жак улыбнулся и ответил ему таким намёком:

— Жано, этот юноша правильно сказал, Советы стремительно меняются, а значит и Франция тоже должна меняться, чтобы не оказаться завтра в хвосте. Поэтому скорость этих перемен, к которым, кстати, как я понял, призывает президент, в том числе будет зависеть и от тебя лично. Во всяком случае мне приказано выступить на этой пресс-конференции и сделать такое заявление, которое должно успокоить господ как к западу от Франции, так и к востоку от неё. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе, что последует вслед за этим, друг мой. Извини, но этот русский юноша, не спросив нас ни о чём, посадил и тебя, и меня в одну лодку.

Нахально ухмыльнувшись, я вклинился в разговор:

— Генерал, да, чего уже там, так и скажите комиссару Лагранжу, что вы теперь связаны воедино одной государственной тайной и что вам прежде всего предстоит выработать общую стратегию для общения с ЦРУ и турецкой разведкой. Думаю, так будет гораздо проще.

Оба француза уставились на меня с укором во взгляде, затем рассмеялись и Жан-Кристоф, покрутив головой, сказал:

— Жан, нам нужно будет придумать, как заставить этого юношу быть более благоразумным. Полагаю, что самый лучший способ, это всё же подбросить на аллее парка, где он будет прогуливаться, толстый бумажник с энной суммой денег, чтобы он как можно скорее построил свой бешенный супербайк. Тогда ему точно будет не до опасной болтовни.

Усмехнувшись, я нахально сказал:

— Господа, пока вы будете думать о том, какого цвета должен быть этот бумажник, я прямо здесь, в Марселе, найду себе первых спонсоров. Это же юг Франции и здесь живут самые отчаянные авантюристы вашей страны, а мне именно такие и нужны в качестве партнёров и пилотов на мои бешеные машины. Но и от вашего бумажника я тоже не откажусь. Кстати, господа, если вы не будете против, то я могу дать вам один маленький совет. Поставьте перед правительством вопрос о необходимости строительства в Париже советского завода дл изготовления комплектующих изделий из поликарбона и асфальтеновой смолы. Завод "Метеор" построит его всего за два месяца. В Союзе я целый год вынашивал идею нового двигателя и как только этот завод будет построен, то изготовлю его максимум за месяц. Тогда в будущем сезоне мои гоночные мотоциклы и автомобили станут самыми быстрыми во всём мире и как только я стану чемпионом мира, то сразу же раскрою их секрет совершенно бесплатно, но с вашими автопроизводителями обязательно поделюсь кое-какими совершенно секретными технологиями. Они ведь тоже моё собственное изобретение.

Оба Жана удивлённо переглянулись, покрутили головами и новый шеф Сюрте Женераль сказал вполголоса:

— Жан, мне нравится это предложение. — после чего строгим голосом обратился уже ко мне — Малыш, если ты хочешь негласно или открыто сотрудничать с французским правительством, я ведь прочитал досье на новые советские автомобили и мотоциклы в самолёте, к которым ты якобы имеешь отношение, что тебе ещё предстоит доказать, то тебе придётся выслушать наши инструкции перед пресс-конференцией.

Разумеется я был не против и мы спустились в кают-компанию сразу после того, как комиссар полиции позвонил в комиссариат и сказал, чтобы в порту немедленно освободили один из причалов и пригласили туда репортёров. Ну, а когда они начали меня инструктировать, то через десять минут картина поменялась и уже я стал давать им советы относительно того, как преподнести всё не только прессе, но и своему руководству, в результате чего вся операция "Горгона" свелась к действиям узкого круга лиц, которыми они руководили так, что те даже не поняли истинного смысла этой тайной операции. Жан-Жак пристально посмотрел на меня и озабоченным тоном сказал:

— Малыш, у меня складывается такое впечатление, что господа, находящиеся на "Клементине", спят не трое суток, а добрых десять и ты всё это время внимательно изучал архив коммандера Стирлинга. Ты слишком много знаешь о том, как готовилась операция "Горгона" и меня это очень сильно настораживает. Извини, что я говорю это тебе таким суровым тоном.

Невинно улыбнувшись, я ответил:

— Нет, генерал, они действительно спят всего трое суток, зато я за всё это время не сомкнул глаз и действительно пролистал очень много папок с донесениями крота. В них я не нашел ничего, что угрожало бы Советскому Союзу, иначе вы бы никогда меня не увидели. Поверьте, мне нет никакого смыслы болтать об этом, а вам подозревать меня в чём-либо. Ни о чём ином, кроме авто и мотогонок на своей новой технике, я даже думать не хочу, а потому вам нечего меня опасаться. Хотя о Сюрте Женераль и говорят много нехорошего, я всё же не думаю, что вы станете доказывать хотя бы мне, что это правда. Поверьте, мне не хотелось бы попасть из огня в полымя.

Генерал Паскаль сначала нахмурился, но потом вздохнул и сказал, сокрушенно разведя руками:

— Малыш, ваше КГБ тоже не отличается особой щепетильностью, как и любая другая разведка или контрразведка. Увы, но мы живём в жестоком и безжалостном мире. Правда, я могу тебя успокоить на сей счёт. Своё слово я дал тебе ещё вчера, а потому прошу тебя только об одном, держи язык за зубами, но вместе с этим приготовься к очень серьёзному испытанию. Самому серьёзному испытанию в твоей жизни. В присутствии Жана, я лично допрошу тебя с применением полиграфа. Ты знаешь, что это такое, малыш?

Усмехнувшись, я ответил:

— Читал в одном шпионском романе. Это детектор лжи. Вы думаете, что я агент КГБ? Напрасно, генерал, я ведь ещё даже не служил в армии, но сразу скажу, у меня есть друзья, которые работают в КГБ. — рассмеявшись, я добавил — Для этой конторы я форсировал двигатели оперативных машин, вот и познакомился с несколькими офицерами, а они, в тайне от своего начальства, научили меня драться, метко стрелять и даже качать маятник. Думали, наверное, что таким образом сделают из меня разведчика или на худой конец контрразведчика, а мне просто нравятся боевые единоборства, ведь до этого я уже неплохо изучил боевое самбо и даже выходил победителем в схватке с отличными бойцами. Поэтому гангстеров и хулиганов я не боюсь.

Действуя таким образом, а попросту говоря полуправду и не вставляя ни слова откровенной лжи, я довольно быстро вошел в доверие к двум этим мужикам, которые, судя по всему, были отличными профессионалами своего дела — полицейским и разведчиком. Не думаю, что я очень уж сильно рисковал. На меня ведь в первую очередь работала молодость, а затем слава, завоёванная советскими автомобилями за столь короткий срок. Детектора лижи, которому так доверял Жан-Жак Паскаль, я не боялся, поскольку мог обмануть его самые современные модели, а не ту доисторическую рухлядь, на которой меня станут проверять.

Однако, выглядеть слишком уж крутым мне тоже не имело смысла и когда речь зашла о том, что должен говорить Борис Картузов репортёрам на пресс-конференции, я слушал инструкции обоих Жанов очень внимательно и только понимающе кивал головой и лишь изредка вставлял свои ремарки. Ну, а "Клементина" тем временем подошла к причалу, на котором сидело на стульях множество репортёров и стояло десятка полтора одних только штативов с кинокамерами. Телекамер, правда, не было. Как только с судна были спущены на причал сходни, мы стали степенно спускаться вниз и Жан-Жак Паскаль уже не прятал своего лица от кино и фотокамер репортёров.

В своём бордовом гоночном комбинезоне и интегралом подмышкой я выглядел, наверное, очень импозантно. Как только мы спустились с борта судна на чисто подметённый причал, по сходням стали подниматься на "Клементину" десятки полицейских, одетых в спецовки докеров. Комиссар марсельской полиции сразу же направился к стойке с микрофоном, чтобы сделать объявление. Как я успел заметить, буквально весь порт был наводнён полицейскими и жандармами, а с моря "Клементину" прикрывало целых пять бронекатеров и на трёх я заметил боевых пловцов французского военно-морского флота в чёрных гидрокомбинезонах, с аквалангами на спине и ластами в руках. Надев ласты и маски, они быстро попрыгали в воду, а довольный Жан-Кристоф весёлым голосом сказал:

— Дамы и господа, вас пригласили сюда для того, чтобы вы лично убедились в том, как марсельская полиция совместно с Сюрте Женераль закончила разработанную нами в глубокой тайне операцию "Горгона", направленную против корсиканской мафии и тайной террористической организации "Нурджалар", базирующейся в Турции. При этом мы сотрудничали с ЦРУ и турецкой разведкой и это сотрудничество дало прекрасные результаты, которые мы вам сейчас предъявим. Вместе с тем я должен отметить, что последние несколько суток мне и моему коллеге, генералу Паскалю, а он с сегодняшнего утра руководит Сюрте Женераль, пришлось сильно понервничать, так как "Клементина", на борту которой находились агенты всех трёх разведок, внезапно пропала и они перестали выходить с нами на связь. До вчерашнего утра мы были в панике, пока с нами не связался вот этот русский юноша, Борис Картузов, романтически настроенный беглец из Советского Союза, который по чистой случайности оказался на борту этого судна и, узнав о том, что "Клементина" везёт из Турции во Францию тридцать тонн опиума, — при этой цифре безмолвная толпа репортёров, был слышен только стрекот кинокамер, да, щёлканье затворов фотоаппаратов, громко и протяжно ахнула, — решил вмешаться и разрушить планы корсиканской мафии и турецких террористов. Дамы и господа, этот отважный парень, которому только недавно исполнилось всего восемнадцать лет, хотя он и выглядит атлетом с обликом Ланселота или всё же скорее юного русского витязя из былин и сказаний, сумел обмануть как бандитов и террористов, так и наших агентов. Он всех усыпил настойкой из опиума и повёл "Клементину" в Марсель, действуя в одиночку и за судового механика, и за штурмана, и за рулевого. А теперь дамы и господа, несколько минут терпения, сначала мы снимем с борта судна захваченный в плен экипаж, а потом выгрузим первую партию груза из трюма и вы увидите, какой была истинная начинка тюков с ангорской шерстью. Не обессудьте, дамы и господа, но лица всех задержанных будут закрыты простынями в интересах следствия. — Комиссар Лагранж умолк и репортёры взорвались громкими криками, наперебой задавая ему вопросы, он успокоил их вальяжными жестами и сказал — Дамы и господа, я призываю вас к сдержанности, уже очень скоро мы пригласим вас в конференц-зал комиссариата и дадим ответы на все ваши вопросы. Вы даже сможете узнать, почему Борис Картузов решил покинуть Советский Союз и добраться до Франции. О, этот отважный юноша весьма необычный перебежчик, дамы и господа.

Генерал Паскаль, похлопывая по плечу, повёл меня, не сказав репортёрам ни слова, всё было сказано за него комиссаром, к круглому столику под тентом, вокруг которого стояло три офисных кресла. Мы сели за стол, я положил в середине свой интеграл и немедленно прибежавший официант поставил перед нами кофе и вазочку с круасанами. С борта "Клементины" тем временем стали спускаться по сходням полицейские с носилками. Целый штабель армейских носилок был поднят на палубу судовой лебёдкой. Примерно по пояс каждый из спящих наркодельцов был закутан в чистую, накрахмаленную и наглаженную простыню. Всё было тихо до тех пор, пока не раздался громкий крик:

— Да, это же Рене Фернан по прозвищу Маркиз, сын Старого Ворона, Эмиля Фернана! Я узнаю этот золотой перстень на его руке из тысячи других. Он мне им зуб выбил, негодяй! Ну, всё, попался с поличным, подонок, теперь ему придётся в тюрьме не сладко с его-то гонором и наглостью.

Комиссар Лагранж, улыбнувшись, спросил генерала:

— Жан, как ты отнесёшься к тому, чтобы сломать хребет корсиканцам? В наши сети попали капитаны самых главных семей. Если начать их хорошенько давить, то они не выдержат и станут давать признательные показания.

Генерал кивнул и сказал:

— Займись этим, Жано. Это будет твоё первое задание.

Наклонившись вперёд, я негромко сказал:

— Господа, если вы хотите пересажать весь "Корсиканский союз", то вам придётся заставить ЦРУ и коммандера Стирлинга пойти на сотрудничество с вами. Тогда вы сможете открыто использовать корсиканское досье этого засранца, но знаете, он ведь, похоже, человек со странностями и будет требовать от вас невыполнимого — освободить всю его группу. Вас, генерал, это естественно не устроит и вы заупрямитесь, но ведь есть и другой вариант. Вы выпускаете на свободу одного только Бобби Стирлинга, а всех его подручных загоняете в Иностранный легион лет на десять. В таком случае они искупят свою вину если не кровью, то военной службой на пользу Франции.

Генерал Паскаль вздохнул и, покрутив головой, тихо сказал:

— Жано, этот парень нравится мне с каждой минутой всё больше и больше, но вот ведь какая беда, когда он начинает говорить и давать такие толковые советы, мне почему-то хочется его немедленно расстрелять. Даже не пойму почему.

— Малыш просто умён не по годам, Жан. — тоже со вздохом и так же тихо согласился с ним комиссар — Но мне кажется, что этим советом тебе следует воспользоваться. Вот только как мы потому объясним, что на борту "Клементины" на троих корсиканских брави пришлось двадцать четыре агента спецслужб трёх государств.

Нагло ухмыльнувшись, я тихо сказал:

— Вы сможете сделать это только одним единственным образом, господа, проведя операцию "Горгона" по заказу КГБ. Те пятеро турок, зная меня как Вика Чернофа, желая досадить мне, то и дело бахвалились, что организация "Нурджалар" разорвёт Советский Союз в клочья и тогда Великая Турция протянется через Европу и Азию от Средиземного моря до Северного ледовитого океана. Размечтались, уроды. Если это так, то на "Нурджалар" у КГБ должно иметься множество материалов. Сами турки против "Нурджалара" делать ничего не станут, но если ЦРУ и Сюрте Женераль надавят на них, то они раскатают эту религиозную секту, а по сути дела террористическую организацию, в блин и порвут его в клочья. Я даже не представляю себе, господа, какими ответными дарами осыплет вас за это Андропов. Наверное полезет целоваться.

Генерал пристально посмотрел на меня и спросил:

— Малыш, ты понимаешь, что после этих слов мне придётся допрашивать тебя очень серьёзно и обстоятельно? Такой совет мне мог дать только резидент КГБ во Франции и лишь в том случае, если он имеет на это приказ, исходящий непосредственно даже не от Андропова, а от Брежнева.

Горестно вздохнув, я скривился и кислым тоном сказал:

— Ну, вот, Жан-Кристоф, теперь Жан-Жак хочет ещё и нашпиговать меня сывороткой правды. Можно подумать, что я сказал что-то неожиданное.

— Ты сам виноват в этом, малыш. — спокойно ответил мне комиссар полиции — Будешь знать, как в следующий раз давать советы людям, для которых Франция превыше всего. Не расстраивайся, ты парень молодой, сердце у тебя сильное, так что выдержишь и это испытание. Пойми, для меня тоже очень важно знать, являешься ты агентом КГБ или нет. Ты в курсе, что врачи из КГБ научились возвращать людям молодость?

Сердито насупившись, я хмуро буркнул:

— Тоже мне, нашли секрет Полишинеля. Между прочим, наши военные врачи, генерал Олтоев и его друг генерал Гирин, научились лечить все болезни без хирургии и лекарств, а возвращение молодости это всего лишь следствие того, что в организме человека включается на полную мощность механизм регенерации клеток и его естественный иммунитет. Вот, к примеру, что вы собираетесь теперь делать со всем этим опиумом?

Полицейский комиссар озадаченно почесал затылок и, разведя руками, ответил мне:

— После суда над корсиканцами, они же у нас теперь крайние, мы передадим его компании "Рон Пуленк" и из опиума будут изготовлены различные медикаменты.

— Наркота из него будет изготовлена. — презрительно фыркнув, сердито огрызнулся я и добавил — У вас же не хватает ума послать в учебный центр генерала Олтоева своих военных врачей и тех врачей, которые состоят на государственной службе, чтобы их там научили лечить людей капитально, раз и навсегда. Между прочим, это занимает всего каких-то три-четыре месяца. Одна моя знакомая медсестра записалась в группу генерала Гирина и теперь стала целительницей. Она и меня научила основным приёмам лечения. Это же очень легко. Тут даже не требуется большого ума.

Оба француза снова переглянулись и я понял, что допрашивать они меня будут вдвоём. Тем временем на борту "Клементины" возникла трудноразрешимая ситуация. Большого Ману четверо полицейских ещё вытащили на носилках из его каюты на палубу, а вот спускаться с ним по сходням боялись. Уж очень этот верзила был тяжеленный. После нескольких минут обсуждения его всё же спустили на причал с помощью судовой лебёдки и загрузили в машину скорой помощи. Десятка полтора машин с включёнными проблесковыми маячками и сиренами на большой скорости носились от порта до марсельской каталажки и обратно, отвозя туда спящих наркодельцов, большинство из которых проснутся теперь чуть ли не героями.

Судя по задумчивому виду генерала Паскаля я уже понял, что он собирается прислушаться к моим советам. Если так, то со стороны КГБ ему будет гарантировано плодотворное сотрудничество. Не думаю, что ЦРУ и турецкая разведка в сложившейся ситуации откажутся сотрудничать с Сюрте Женераль хотя бы в ряде проектов. В противном случае им будет очень трудно объяснять всему миру, что они не конченые негодяи, которые ради достижения своих целей готовы сделать наркоманами миллионы людей.

Глава 4

Пресс-конференция в Марселе

Последнего спящего отправили в кутузку и началась разгрузка тюков с шерстью. В трюме работало с полсотни грузчиков, но ещё больше полицейских ворочали тюки на причале, складывая их в штабель. Когда было выгружено штук пятьдесят тюков, мы встали из-за стола и подошли к ним. По моему совету на причал были доставлены большие весы и вот двое полицейских положили на них первый тюк. Он весил сто два килограмма и я велел отложить его в сторону. Следующий тюк весил девяносто восемь килограммов и присоединился к первому, а вот вес третьего составлял уже сто двадцать шесть кило и я, схватив тюк в одиночку, быстро забросил его на здоровенный стальной стол, взял в руки ножницы по металлу и принялся разрезать пластиковую бандажную ленту, но не всю.

Вскрыв брезент в середине тюка, я запустил в него руку и под прицелами кинокамер и фотоаппаратов стал доставать из шерстяных недр тюка плитки опиума и выкладывать их на стол. В этом тюке их набралось восемьдесят штук и кто-то их репортёров сразу же назвал цену этой отраве на чёрном рынке наркотиков в Париже, она впечатляла. После этого я отошел от стола и принялся наблюдать за тем, как полицейские, то и дело громко восклицая, стали потрошить все остальные тюки под прицелами фото и кинокамер.

Гора опиума на стальном столе раза в два большем, чем теннисный, быстро росла. Так же быстро нарастало и возмущение французов, которые стали выкрикивать проклятья в адрес корсиканской мафии, травящей наркотой их детей. Эх, жаль, что я не мог подлить масла в огонь прямо сейчас, поскольку стоял и благоразумно помалкивал, чтобы не сердить обоих Жанов-ажанов. У тех же на лицах красовались довольные улыбки и они не отказали себе в удовольствии лично взять в руки ножницы, разрезать несколько бандажных лент, а затем вытащить из тюка с шерстью его ядовитую начинку.

Репортёры, полицейские и жандармы, посторонних людей к причалу не подпускали, рукоплескали обоим и у них с лиц не сходили довольные улыбки. Когда же на столе лежало с полтонны наркотиков, сфотографировав нас на их фоне, репортёры согласились отправиться в конференц-зал полицейского комиссариата города Марселя, но при этом на причале осталось с полдюжины кинооператоров и фоторепортёров, чтобы заснять процесс выемки наркотиков из тюков до конца.

Я сел вместе с генералом Паскалем и комиссаром Лагранжем в бронированный лимузин "Ситроен" и мы поехали из порта в здание комиссариата в сопровождении жандармов, восседающих на мотоциклах. Вслед за нами ехала целая вереница автомобилей. Несколько раз мимо нас проезжали кинооператоры, сидящие на мотоциклах позади мотоциклистов, так что в том, что моя физиономия будет мелькать на телеэкранах и в газетах во всех видах и ракурсах, сомневаться не приходилось. Что же, именно так всё и задумывалось, а потому с моего лица тоже не сходила довольная улыбка, но всё же она не была слишком широкой, а потому идиотской. И вообще я держал себя с достоинством, не суетился, не размахивал руками и не вопил, как скаженный.

Теперь мне предстояло выдержать самое главное испытание, показать французам, что я не какой-то там жалкий отщепенец, а не смотря на бегство из страны Советов патриот, хотя и чокнутый, раз перепрыгнул через два ряда колючей проволоки и удрал в Турцию, чтобы добравшись до Западной Европы, создать свою собственную гоночную команду и стать чемпионом мира сразу в двух гоночных дисциплинах, чего ещё никому не удавалось сделать до меня. Да, и к моему времени никто в мире не гонял одновременно и на мотоциклах, и на гоночных автомобилях "Формулы-1", выигрывая Гран При на различных трассах, разбросанных по всему миру.

Ну, как для кого, а для меня это была самая надёжная легенда прикрытия, чтобы мотаться по всей Западной Европе и не только ей одной и гонять на всех трассах. Зато и широта охвата территории становилась просто колоссальной. Будучи у всех на виду, я смогу в любой момент незаметно ускользнуть, чтобы провести где-нибудь тайную операцию и меня никто не сможет заподозрить.

Мой двойник, майор Виктор Северьянов, как и все остальные парни, которым предстояло на разных ролях стать членами нашей интернациональной гоночной команды, за каких-то четверть часа мог стать выше ростом на целых семь сантиметров, принять мой облик и таким образом заменить меня. За это Виктора, который находился в Марселе под именем уроженца Анголы Марка Штерна, промышляющего по мелочам торговлей алмазами, мои друзья и помощники прозвали Безразмерным. Он даже разговаривать стал, как я и единственное, чему так и не смог научиться, так это так же быстро гонять на мотоцикле и гоночном автомобиле.

Когда мы подъехали к зданию комиссариата полиции Марселя, по радио, в полуденных новостях уже сообщили, что генерал Жан-Жак Паскаль назначен новым шефом Сюрте Женераль, а прежний шеф пошел на повышение и стал отныне первым заместителем премьер-министра, Жака Шабана-Дельмаса. Жан-Жак, услышав об этом, обмолвилось, что всё это произошло только благодаря тому, что ему удалось накинуть лассо на шею ЦРУ и теперь у Сюрте Женераль появились инструменты давления на американцев. Что же, я не завидую коммандеру Стирлингу, которому волей-неволей придётся играть роль Труфальдино из Бергамо, верного слугу двух господ, но это и к лучшему. Сможет искупить свои грехи.

Это конечно так, но ведь у этого типа немедленно появится возможность для карьерного роста. Всё зависело теперь только от того, согласится ли он, чтобы французы стали спасать его в обмен на полное сотрудничество, ведь ЦРУ то в любом случае проиграло по-крупному и американцам придётся это признать. Ну, а мы въехали во внутренний двор комиссариата на лимузине и направились сначала в кабинет комиссара полиции, где Жан-Жак снова поговорил с Парижем и получил более подробные инструкции. Мы с Жаном-Кристофом в это время находились в комнате отдыха. Генерал вошел через двадцать минут и с довольным видом сказал:

— Жан, патрон дал нам разрешение начать переговоры с русскими, американцами и турками. Когда я сказал ему почти слово в слово то, что мы с тобой услышали из уст малыша, патрон даже закричал от радости буквально следующее: — "Браво, Жан! Это как раз то, что нам нужно сделать в первую очередь." — снова со вздохом покрутив головой, он тут же пригрозил мне — Малыш, готовься к допросу и не дай Бог выяснится, что ты агент КГБ. Тогда ты вылетишь из Франции, как ядро из пушки и больше никогда твоя нога не ступит на её территорию. Надеюсь, что этого всё же не произойдёт.

Сразу после этого нам подали в комнату отдыха ленч, мы перекусили, привели себя в порядок и отправились в конференц-зал, где уже находилось раза в три больше репортёров, чем их собралось порту. На этот раз многие операторы были вооружены громоздкими видеокамерами и я понял, что из Парижа прилетели репортёры центральных каналов французского телевидения. Похоже, что уже вся Франция знала, что полиция Марселя провела блестящую операцию против корсиканской мафии, на которую теперь повесят всех дохлых собак и кошек. Мне сразу же захотелось дать всем корсиканским брави такой совет — хлопцы, немедленно рвите когти со своего острова. Я как был одет в тёмно-красный мотокомбинезон, так в нём и вошел в конференц-зал, держа в руках шлем-интеграл.

На этот раз первым выступил генерал Паскаль, представился и кратко рассказал о том, что по инициативе комиссара Лагранжа и при его участии была разработана и проведена операция "Горгона". Генерал не забыл упомянуть и о том, что террористическая организация "Нурджалар" вынашивала планы, направленные против Советского Союза и что теперь им уже не суждено сбыться, так как разведка Турции решительно заявила им свой протест, выразившийся в виде сотрудничества с Сюрте Женераль в этом щекотливом деле и поблагодарил американских коллег из ЦРУ за оказанную помощь.

В общем генерал сразу же расставил все акценты в нужном порядке и теперь Париж мог шантажировать как Вашингтон, так и Анкару, ведь ввоз во Францию тридцати тонн опиума и создание на её территории подпольной химической лаборатории это не шутки, особенно после событий четырёхлетней давности. После этого слово взял комиссар Лагранж и объяснил всем присутствующим, что кроме старшего инспектора Мишу, который теперь станет комиссаром полиции Марселя, никто и ни о чём даже не догадывался. Он даже сказал, что трёх полицейских, работающих на корсиканскую мафию, полностью изобличённых в этом, пришлось арестовать только вчера.

После этих двух коротких выступлений у репортёров сразу же возникло множество вопросов, но они получали в ответ одни только обаятельные улыбки двух французских пройдох. Генерал Паскаль после нескольких вопросов смеясь сказал:

— Дамы и господа, вы же сами прекрасно понимаете, что это совершенно бесполезное занятие, узнать о деталях и подробностях этой тайной операции. Я могу вам сказать только одно, она была проведена настолько филигранно, что даже Борис Картузов, оказавшись в гуще событий, так и не смог понять, кто на борту "Клементины" плохие парни, а кто хорошие и потому усыпил и тех, и других. Вот если вы будете задавать вопросы ему, то он сможет рассказать вам очень много интересного о том, как опиум везли из Турции во Францию. Полагаю, что его история будет для вас интересна.

Первый десяток вопросов был действительно посвящён тому, как я оказался на борту "Клементины" и как плыл морем из Трабзона в Марсель. Мне пришлось рассказать, как Рене по прозвищё Маркиз метнул в меня свой кинжал-корса, но я успел уклониться и тот вонзился в стальную переборку, отделанную пластиком под дерево. По этому-то кинжалу я и понял, что имею дело с "Корсиканским союзом" и в первую же ночь, как только судно вышло в море, полез в трюм и обнаружил, что тюки с шерстью имеют разный вес и что в тех, которые тяжелее, спрятаны плитки опиума.

Дальше мои действия сводились только к одному, кормить наркодельцов получше и варить для них отличный кофе, а когда мы доплыли до Болеарских островов, то я привёл свой коварный план в действие и напоил всех наркодельцов на борту "Клементины" их же собственной наркотой так, что они и по сию пору дрыхнут, после чего стал рыться в каюте капитана и нашел там прямые свидетельства того, что это контролируемая поставка, в которую я сдуру вмешался. Мой рассказ, скупой на подробности, выслушали больше с терпением, нежели с интересом, но вскоре одна красивая молодая женщина из газеты "Фигаро", Моник Леже, задала мне вопрос следующего характера:

— Мсье Картузоф, что заставило вас бежать из Советского Союза? Вы противник советского режима и протестуете против его жестокости и несправедливости, как и многие миллионы русских, которые покинули эту страну за последние годы?

Это был как раз тот вопрос, которого я ждал. Благодарно поклонившись за него очаровательной парижанке, я широко улыбнулся и огорошил репортёров таким заявлением:

— Уважаемые дамы и господа, прежде чем ответить на вопрос прелестной мадмуазель Моник, я хочу заявить вам всем следующее. Я честно отвечу на все ваши вопросы, так как не привык кривить душой, но заранее предупреждаю, что набью морду каждому писаке, который посмеет исказить мои слова. Бить буду долго, очень болезненно, но так, что не останется ни одного синяка и, разумеется, без свидетелей, так как не хочу сесть в тюрьму. Поверьте, я вовсе не хочу, чтобы меня выставляли дураком, мерзавцем, предателем и подлецом. Я покинул Советский Союз столь экстравагантным способом вовсе не потому, что являюсь каким-то там отщепенцем.

Репортёры тут же громко загалдели, а обиженная Моник Леже гневно воскликнула:

— Как, мсье Картузоф, вы готовы ударить женщину за то, что та посмеет интерпретировать ваши слова?

Снова улыбнувшись, я поторопился успокоить её:

— О, нет, очаровательная мадмуазель Моник! Речь идёт не о интерпретациях, а о цитировании. Дайте точную цитату, а потом обыгрываете её, как хотите и я не обижусь на вас, но если какая-то дамочка решит переврать мои слова, то пусть не ждёт от меня пощады. Бить женщину? О, нет, ни за что на свете! Этого от меня не добьётся даже самая злостная врунья, но за любую гнусную диффамацию, я обязательно нахлещу такую дамочку по щекам её же собственными трусиками. Поэтому, уважаемые дамы, если вы вздумаете переврать мои слова, мой вам совет, либо не вовсе не делайте этого, либо ходите без трусиков. Во Франции мягкие зимы, не то что у нас в Советском Союзе, но всё равно достаточно прохладные, так что лучше не рискуйте своим здоровьем понапрасну и не перевирайте мои слова.

Моя тирада рассмешила не только мужчин, но и некоторых женщин и как только смех стих, я рассказал о страданиях юного гения автомобилестроения Бори Картузова. Рассказ мой не был слишком многословным и излишне эмоциональным, но я всё же довольно подробно рассказал, как построил самые быстрые в мире мотоциклы и автомобили, завод по их изготовлению, но в результате оказался вне его пределов и даже не был включён в заводскую гоночную команду "Метеор". Сказал я и о том, что наша семья далеко не бедствует, а также вскользь обмолвился, что моя жена ушла от меня к полковнику КГБ. Тем самым я возбудил довольно большой интерес к своей персоне, но всё же один желчный малый задал мне такой вопрос, за который я был готов расцеловать его в обе щёки, ибо он спросил:

— Мсье Картузоф, вы рассказали нам просто удивительную историю вашего творческого взлёта, но позвольте всё же уточнить, неужели вы не понимаете, что во всех ваших потерях, если они действительно имеются, виновата советская система?

— С чего это вы взяли? — изумлённо спросил я — Причём тут советская система? Вы, видно, ничего не поняли из того, о чём я рассказал. У меня просто не хватило ума с самого начала повести себя так, чтобы удержать этот бизнес в своих руках, вот и всё. Вы что же думаете, если бы я пришел на завод "Рено" и сказал его хозяевам, что могу построить самый быстрый в мире автомобиль и сделал бы это, повторив все свои ошибки, то меня назвали бы его автором? Чёрта с два! Ваши бизнесмены будут ещё похлеще наших. В Союзе меня просто хотели всеми силами загнать в институт, чтобы сделать из меня, как мне говорили, гения автомобилестроения, но я им без всяких институтов являюсь. Не знаю, что бы я стал делать дальше, но моя любимая женщина, когда у меня случился срыв и я, честно говоря, стал прикладываться к бутылке, разочаровалась во мне и ушла к другому, вот тогда я и решил доказать своей королеве, что она ошибается. На заводе "Метеор" думают, что Кулибин, это моё прозвище, иссяк, раз больше не выдаёт каждый день по три десятка эскизов, но они ошибаются, мой новый двигатель будет настолько многофункциональным, что все остальные двигатели внутреннего сгорания Человечество выбросит в утиль. Вместе с тем это будет самый быстрый в мире двигатель, способный крутить главный вал со скоростью в двадцать пять тысяч оборотов в минуту. Ну, а что касается Советского Союза, дамы и господа, это теперь уже совсем другая страна, но я и прежде не считал советский строй порочным. Ваши порядки намного хуже.

Меня тут же спросили:

— Почему вы считаете себя гением, мсье Картузоф?

— Сядьте в автомобиль "Метеор-Гамма", мою последнюю разработку, и вы в этом убедитесь сами. — ответил я — Или хотя бы наденьте на голову мой шлем-интеграл и попробуйте провернуть его на ней. Это тоже моя разработка.

Мне тут же возразили:

— Но ведь инженеры завода "Метеор" скажут, что это не так, мсье Картузоф. Чем вы сможете опровергнуть их слова?

Я тут же взревел:

— Это кто, Жорка Нестеров, главный инженер "Метеора", который за полгода научился от меня большему, чем дали ему пять лет учёбы в институте, скажет так? Он никогда не посмеет этого сделать потому, что тогда его жена, моя одноклассница, перебьёт на его башке всю посуду, какая есть у них в доме. Никто и никогда не отнимет у меня моего детища, мотоциклов и автомобилей "Метеор", как и завода. Главная моя беда заключалась в том, что в шестнадцать лет я сделал четыре невозможные вещи, которые не укладывались в сознании людей старшего возраста — женился на самой красивой девушке нашего города, сконструировал самый красивый и быстрый супербайк, вдобавок к нему самый красивый и быстрый автомобиль, а также спроектировал самый лучший в мире автозавод. Про самый мощный и прочный трактор я уже не говорю, как и про то, что только в моих руках аморфный углерод, асфальтеновая смола и водородное топливо приобрели те свойства, которые сделали их самыми лучшими конструкционными материалами во всём мире. В Советском Союзе уже не верили, что Борис Картузов ещё на что-то способен. Все решили, что теперь меня нужно загнать в институт, чтобы из меня получился толковый инженер. Они ошиблись и поэтому, чтобы доказать это, я сбежал от них и приплыл на этой чёртовой "Клементине в Марсель. С вашей помощью я хочу обраться к тем, кто не боится риска. Господа, мне нужны спонсоры, чтобы построить такой супербайк и такой гоночный автомобиль, которые с моими новыми двигателями будут ездить быстрее всех. Тогда я стану чемпионом мира и в шоссейно-кольцевых мотогонках и в автогонках "Формулы-1".

Какой-то пожилой, сухопарый мужчина в чёрном костюме после моей пылкой тирады громко выкрикнул:

— Такая трагедия, юноша, могла произойти только в Советском Союзе! В любой другой свободной стране Запада вы сразу же стали бы всеми уважаемым членом общества, миллионером, и вам бы никогда и в голову не пришла мысль о бегстве. Мы все свидетели того, как из этой коммунистической тюрьмы бегут на запад миллионы русских людей, самых талантливых и предприимчивых. Россия таким образом лишается своего последнего достояния и вскоре обязательно падёт, как когда-то пала Византия. Вы, юноша, самым наглядным образом доказали это демократической общественности Франции.

Так-так, меня уже начали поучать. У-у-у, дяденька, нужно будет выставить тебе пузырь коньяка подороже за то, что ты позволяешь мне ответить так же яростно. Громко расхохотавшись, отчего господин в чёрном умолк с раскрытым ртом, я артистично всплеснул руками и возмущённо крикнул:

— Мсье, кого вы называете русскими и цветом нации? Всех этих отщепенцев? Азиатских ханов и баев, которым советская власть не давала разойтись во всю ширь и мощь своих диких азиатских душонок? Ворьё и уголовников всех национальностей, а также националистов из Прибалтики и других республик? Ну, так знайте, мсье, подобно тому, как цыгане не хотят работать во Франции и живут только за счёт нелегальных доходов, все эти отбросы займутся тем же самым. Предприимчивые? Да, они очень предприимчивые и скоро научат ваших уголовников таким трюкам, что полиция схватится за голову. Поймите, среди них нет и десяти процентов русских, мсье. Приведу вам один интересный пример. Как только Леонид Ильич открыл границы Советского Союза и вместе с тем объявил о создании в нашем крае свободной экономической зоны с социалистическим рыночным хозяйствованием, из нашего города уехали практически все так называемые греки, а на самом деле неизвестно кто и как же это происходило? Да, очень просто, в наш город приехало множество евреев, причём действительно талантливых и предприимчивых людей со всей страны и это они купили у них все дома, очень крупно переплачивая за них. Зато теперь все они самые уважаемые бизнесмены и почти половина из них члены партии, а все поголовно — миллионеры и когда такой господин едет по улице в своём автомобиле "Метеор", то милиционеры отдают ему честь потому, что она наш, советский бизнесмен и вы никогда не заманите его в Израиль. В Советском Союзе в связи с переменами во внутренней экономической политике больше не еврейского вопроса. Всё, он окончательно и бесповоротно исчерпан. Нет в нём больше и никаких других вопросов. Пока я ехал на поезде из своего города в Ереван, чтобы по пути на полном ходу выскочить из вагона и с помощью разборного шеста перепрыгнуть через колючую проволоку, я на многое успел посмотреть. В том числе и на радость некоторых грузин от того, что первым секретарём у них поставили товарища Машерова, на которого они готовы Богу молиться. Поэтому знайте, дамы и господа, я, Борис Викторович Картузов, сбежал во Францию вовсе не потому, что являюсь противником социалистического строя, а потому, что хочу доказать всем, прежде всего в Советском Союзе — я технический гений и пытаться меня учить чему-либо, просто глупо, смешно и наивно!

Моё заявление вызвало бурю возмущений у одной половины репортёров и одобрительные возгласы у другой, а также очередной вопрос, заданный по всем правилам:

— Мсье Картузоф, я Патрик Дерен, первый канал французского телевидения. Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Из ваших слов мне стало ясно, что вы довольны переменами, происходящими в Советском Союзе, но как вы относитесь к Сталину и сталинским репрессиям, которые по прежнему замалчиваются в ваше стране? Или вам ничего об этом неизвестно?

Мне тут же захотелось расцеловать Патрика Дерена за этот роскошный вопрос, который позволял мне провести множество параллелей. Поэтому я первым делом улыбнулся, встал и даже поклонился телерепортёру. Зал от этого замер и в воздухе повисла тишина. Я сел кивнул и стал отвечать по-профессорски:

— Итак, уважаемые дамы и господа, мсье Дерен спрашивает меня, как я отношусь к товарищу Сталину и репрессиям, названным им сталинскими. В первую очередь я предлагаю вам задуматься вот о какой исторической параллели, хотя и не до конца полной. Сталин, творец Советского Союза в его нынешней, фактически имперской, форме, это ваш Наполеон. Точно так же, как и император Наполеон не являлся французом, Сталин не был русским, он грузин. Между прочим, по своему характеру грузины и корсиканцы весьма схожи. Про невысокий рост обоих исторических персонажей я говорить не стану, не в росте дело, но скажу о главном — не француз Наполеон и не русский Сталин в двух разных странах сделали одно и то же, построили два великих государства, две империи. Точно так же, как ваш Наполеон является продуктом революции, который пришел к власти тогда, когда её вожди, вожаки и вожачки перерезали друг другу глотки, наш Сталин также не сразу пришел к власти, хотя и считается, что он является преемником Ленина. С чего это вдруг? Да, у Сталина в двадцатые годы и власти-то никакой не было, он в то время только вёл борьбу за власть и столкнулся с тем же самым, с чем и Наполеон — с кучей идиотов и мерзавцев, которым на шармака досталась целая страна только потому, что прежняя власть была из рук вон плоха, слаба и потому не могла её удержать, и все они не знали что делать с таким подарком судьбы. Правда, наш Сталин всё же начал в это смутное время проводить в жизнь политику индустриализации страны, но это всё же делалось хаотично. В дальнейшем, когда Сталин почти полностью взял власть в свои руки, он стал планомерно строить Советский Союз, как великую империю, как страну с мощной индустрией. То же самое делал и Наполеон, хотя и со значительно меньшим размахом. Дальше имеется небольшое расхождение, которое, впрочем, имеет совершенно разные, по своему значению, результаты. Наполеон сам развязал войну и не одну, а Сталину войны навязали. Наполеон потерпел в войне поражение, Сталин же, наоборот, выиграл войну. Теперь несколько слов о деталях, о так называемых сталинских репрессиях. Спору нет, они имели место быть и были жестокими, но всё же не такими кровавыми. Непосредственно от самих репрессий в Советском Союзе всё же погибло людей гораздо меньше, чем во время гражданской войны и интервенции, когда Советская Россия была в кольце врагов, а также во время Второй мировой войны. Увы, но точно так же, как французские клевреты подталкивали Наполеона к ошибочным действиям, в результате которых Франция несла большие потери в людских жизнях, то же самое делали советские клевреты, отиравшиеся возле Сталина, и если учесть то обстоятельство, что на местах карательные органы злоупотребляли своей властью, то отсюда и происходили те самые сталинские репрессии. Самым же важным всё равно нужно считать другое, как Наполеон, так и Сталин создали самое главное — два управляемых государства, две государственные машины, в которых власть имела мощные приводные ремни, ведущие от штурвала к рулю. Кстати, сам Сталин прекрасно понимал, кто такой Наполеон и что он сделал для Франции, а точнее, во что он Францию превратил, а превратил он её прежде всего в эффективное государство, вот только что в наполеоновской Франции, что в сталинском Советском Союзе, человеку уделялось слишком мало внимания. Человеком попросту пренебрегали и вот ведь что удивительно, уважаемые дамы и господа, если мы с вами рассмотрим крупнейшие экономические державы нашего времени, то увидим, что самыми эффективными государствами являются те, которые обладают мощной полицейской машиной и чётко структурированной вертикалью власти. Откуда это идёт? От наполеоновской Франции, уважаемые дамы и господа. Франция сегодня, после правления великого Шарля де Голля, это всё та же наполеоновская Франция. Ваш великий император Наполеон построил великую Францию, как империю, потом всякие последыши её немного покорёжили, но генерал де Голль полностью отремонтировал ваше государство, сделал его снова эффективным и лишь слегка преобразил фасад. Труды Наполеона повторил Сталин, он также построил великую империю Советский Союз, которая при Хрущеве малость покрылась ржавчиной, но теперь, когда Леонид Ильич Брежнев ввёл в жизнь новые понятия и КПСС повернулась лицом к своему народу, в нашей стране начались новые времена. При этом я хочу отметить вот какой сугубо технический фактор. Наполеоновская Франция это карбюраторный двигатель внутреннего сгорания, а Советский Союз — тот же двигатель, но уже с инжектором. При Сталине он работал ещё не очень хорошо, но зато теперь, когда Брежнев, наш русский генерал де Голль, поставил на этот двигатель компьютер, он обгонит на трассе любую западную рухлядь. Мощь у этого двигателя, просто колоссальная, а потому можно взяться и за дизайн кузова, и сделать салон намного более комфортабельным. Ну, а теперь мой ответ на ваш вопрос, мсье Дерен, как я отношусь к Сталину и Наполеону. Я в ужасе от них обоих. Я их ненавижу за то, что они причинили столько бед людям, но при этом прекрасно понимаю, что ни у Сталина, ни у Наполеона не было ровным счётом никакого выбора. Как Франция, так Советский Союз могли бы ведь и погибнуть, как государства, не будь Наполеона и Сталина. Они оба персонажи истории, а потому давайте просто уважать их за все те свершения, какие они сделали в своей жизни. Сталин ушел из жизни и после него осталась только старая шинель и стоптанные сапоги. После смерти Наполеона тоже остался лишь старый, поношенный сюртук. Они оба не стяжали при жизни богатств, оба жили в своих странах чужаками, но тем не менее сделали всё, чтобы возвеличить Францию и Советский Союз. Ну, а репрессии что наполеоновские, что сталинские, это та цена, которую нашим народам пришлось уплатить за величие наших государств. Что Франция, что Советский Союз великие государства нашей планеты, а потому и цена за это величие тоже была уплачена великая.

После того, как я замолчал, в зале на пару минут установилась тишина. Никто из репортёров не задавал мне вопросов. Они лишь недоумённо переглядывались между собой, пока Патрик Дерен, удивлённо крутя головой, не сказал:

— Мсье Картузов, я поражен вашим ответом. Не скажу, что я полностью им удовлетворён, но точно поражен. Такой смелой параллели я ещё ни разу не встречал. Простите, но я не могу поверить в то, что вам всего восемнадцать лет. Лично я в восемнадцать лет думал о Наполеоне не как о человеке, построившим великую Францию, а как о великом императоре, одержавшем множество побед и тем прославившим мою страну.

Махнув рукой, я сказал:

— Ох, мсье Дерен, только не надо говорить, что Наполеон великий полководец. Он и здесь очень похож на Сталина тем, что оба были совершенно никудышными полководцами. — повернувшись к Жану-Кристофу, я попросил — Господин комиссар, будьте добры, велите принести сюда чисто вымытый бензином, а ещё лучше ацетоном, неисправный карбюратор от любого автомобиля, ремкомплект к нему и кусок плотной чёрной ткани. Мне кажется, что репортёры считают меня болтуном, когда я говорю, что хорошо разбираюсь в технике. С завязанными глазами я в считанные минуты разберу его, найду неисправность, отремонтирую и настрою так, что мотор моментально заработает совсем по-другому. Может быть тогда отношение журналистов ко мне изменится.

Репортёры, услышав про ремонт карбюратора с завязанными глазами, тут же оживились. Моё пожелание было выполнено в течении десяти минут и я за это время успел выпить чашку кофе. После этого генерал Паскаль лично завязал мне глаза и на стол передо мной положили карбюратор, пахнущий ацетоном. Ощупав его, я тут же радостно воскликнул:

— "Солекс-124"! Хо-хо, малыш, сейчас мы посмотрим, что с тобой сделал тот злыдень, в машине которого ты стоял...

Быстро разобрав карбюратор, я нашел неисправность, заменил сломанную деталь, протёр ветошью внутренности карбюратора, продул его трубки и едва ли не быстрее собрал, после чего отрегулировал и громко сказал механику:

— Мсье, скажите водителю той машины, на двигателе которой стоял этот карбюратор, чтобы он плавнее нажимал на педаль газа и не переполнял камеру бензином. Хотя это всё уже в прошлом, сейчас двигатель станет заводиться у него с полуоборота.

Может быть поэтому следующий вопрос мне был задан на автомобильную тему:

— Мсье Картузов, я Леон Паррель, телевидение Марселя. Вы, как я посмотрю, действительно очень опытный автомеханик и, наверное, не обманываете нас. Скажите, о каком двигателе вы ведёте речь? Как он будет выглядеть и какова у него будет мощность? Поведайте об этом хотя бы в общих чертах.

Широко заулыбавшись, я тут же спросил:

— Мсье Паррель, вы видели когда-нибудь газовый баллон? Ну, тот, который обычно применяется в быту, он примерно вот такой высоты и вот такого диаметра. — я показал примерные размеры баллона, а репортёр закивал в ответ — Так вот, мой новый двигатель будет немного меньше, но при этом он будет иметь мощность в тысячу двести лошадиных сил и раскручиваться до двадцати пяти тысяч оборотов в минуту. Гоночный автомобиль с таким двигателем сможет развивать скорость в восемьсот километров в час, но только на специально оборудованных трассах и это будет не какой-то там реактивный двигатель, поставленный на четыре колеса. Поэтому я поставлю на него ограничитель скорости. Думаю, что четыреста километров в час будет в самый раз. Это будет двигатель для гоночного автомобиля "Формулы-1". Он будет иметь рабочий объём в три тысячи кубических сантиметров, но в отличие от обычного двигателя, расход топлива на нём ожидается вдвое ниже. Для супербайка я построю двигатель размером с обычное ведро, но он будет иметь мощность в четыреста лошадиных сил и как знать, может быть поедет даже быстрее, чем новый гоночный автомобиль моей конструкции. Правда, даже я не отважусь проехать на нём с такой скоростью. Хотя как знать. От Карузо можно ведь ожидать чего угодно.

— От Карузо? — удивился репортёр, понимающе закивал головой и сказал — Таково, наверное, ещё одно ваше прозвище. Хотя это и звучит фантастически, я постараюсь убедить себя, что так оно и есть, ведь мне уже доводилось несколько раз прокатиться на "Метеоре-Альфа". Борис, вы говорили, что эти двигатели будут многофункциональными. На какие транспортные средства их ещё можно будет поставить? Самолёт, вертолёт, что ещё?

Слегка разведя руками, я усмехнулся и сказал:

— Да хоть трактор или подводная лодка, мсье. Правда, двигатель на подводную лодку я стану строить только тогда, когда правительство Франции закажет кораблестроителям не боевую подводную лодку, а подводный танкер для перевозки нефти, которому не будет страшен шторм. Думаю, что в обозримом будущем этого не произойдёт.

После этого я ответил ещё на десяток сугубо технических вопросов и комиссар Лагранж, посмотрев на часы, сказал:

— Всё, дамы и господа, время истекло. Мы благодарим вас всех за внимание. Извините, но нас ещё ждут дела. Прощайте. Надеюсь, что это не последняя моя пресс-конференция во Франции и на следующей я выступлю уже как пилот болида "Формулы-1", а ещё я мечтаю, чтобы мой болит был раскрашен в цвета французского триколора. Я мечтаю быть пилотом французской команды.

Глава 5

Замок Иф в новой редакции и допрос с пристрастием

Мы вышли из конференц-зала первыми и как только поднялись в кабинет комиссара Лагранжа, генерал спросил меня:

— Борис, кому это в Советском Союзе пришло в голову сравнить Наполеона и Сталина?

Глядя на генерала с улыбкой, я положил свой шлем-интеграл на стол, усмехнулся и коротко ответил:

— Мне. — немного помолчав, я добавил — Обе эти фигуры удивительно противоречивы, генерал. Что Наполеон, что Сталин одновременно маньяки и гении, почти провидцы и потому полны какой-то тайной мистики. Они оба жили на переломе эпох и с той же энергией, с какой творили великие дела, совершали чудовищные ошибки, но всё же скорее потому, что не имели в своём окружении действительно талантливых помощников и потому были вынуждены либо учиться на бегу, либо принимать решения интуитивно. Но ведь никто не сможет опровергнуть главного, они оба создали великие империи, глядя на которые, трепетал весь остальной мир. Честно говоря, я не хотел бы жить ни в наполеоновской Франции, ни в сталинском Советском Союзе, но нам с вами повезло, мы живём в таких странах, которые находятся на подъёме, но как Советский Союз, так и Франция находятся на пороге кризиса нам нельзя в него входить. Зато если наши страны найдут общий язык, то они не дадут кризису разразиться.

Генерал удивлённо воскликнул:

— О каком кризисе ты говоришь, малыш? Что ты вообще можешь знать о кризисах, которые временами случаются в нашем мире?

— Вестимо о каком, об экономическом. — ответил я ему по-русски и добавил — к тому же системном. — После чего, нахально ухмыльнувшись, сказал — Генерал, спишите эти слова на мою гениальность. А если честно, как это ни странно, но я очень много думаю о том, каким путём должен идти мир. Ваш капитализм, генерал, это такое дерьмо, что даже страшно подумать. Вы ведь зачастую вынуждены обслуживать вовсе не интересы Франции, а интересы французских корпораций. Вам нужна мощная сырьевая база и вы лезете в Африку. Когда ваша экономика была на подъёме, вы ввезли в страну рабочих из Африки и поселили их в отличных домах, но ведь они никогда не станут такими французами, за которых вы захотите проливать кровь, генерал. Они чужие для Франции и останутся таким всегда. Вам нужно их хорошенько отблагодарить, дать каждому по автомобилю, вручить пачку денег и отправить обратно в Алжир, Марокко, Камерун, Сенегал и во все остальные страны. Вам нужно заставить французов работать самих на заводах и фабриках, ведь уже выросло послевоенное поколение и ваша страна больше не нуждается в рабочих руках из Африки. Вам нужно возвращать гастарбайтеров на их историческую родину, иначе Францию ждут страшные времена. Они ведь наплодят вам такое количество бездельников, которые вас просто сожрут и через пятьдесят лет в соседних странах будут говорить так — Париж? О, это тот город, в котором когда-то жили французы. Зато если вы объявите программу развития экономики Африки путём возврата на чёрный континент квалифицированной рабочей силы и дадите этим людям возможность трудиться на национальных предприятиях, которые сможете построить вместе с Советским Союзом, то ничего плохого не случится. Кроме того, что Франция сможет действительно цивилизовать чёрный континент, а это не есть плохо, это как раз то благо, которое вы способны совершить. Но самое главное, вы не дадите всей европейской цивилизации войти в затяжное пике страшного, жутко разрушительного по своей силе и к тому же ещё и продолжительного экономического кризиса.

Оба француза, далеко уже не юноши, слушали меня буквально остолбенев и чуть ли не вытаращив глаза, а когда я умолк, то генерал Паскаль, нервно потирая руки, воскликнул:

— Борис, кто ты такой, чтобы говорить о столь серьёзных проблемах так просто и ясно? Это не слова восемнадцатилетнего юноши. Такого я не слышал даже от учёных мужей.

— Генерал, — сказал я со вздохом и, протягивая ему свой советский паспорт, добавил, — загляните в мой паспорт и убедитесь в том, что мне всего восемнадцать лет. Если вы не верите своим глазам, то отведите меня к любому опытному дантисту и он скажет вам, что по состоянию зубов Борису Картузову не больше восемнадцати лет. У себя дома я тоже сталкивался с тем же самым, кому не скажи, что мы живём в переломное время и находимся на середине длинного моста с трещиной, и её нужно срочно заделать, иначе мы все свалимся в глубокую пропасть, в никто не хотел в это верить ровно до тех пор, пока в Кремле до того же самого не додумались без меня.

Жан-Жак Паскаль потёр рукой подбородок и вопросительно посмотрел на своего нового напарника и тот чуть заметно кивнул ему. Повернувшись ко мне, генерал спросил:

— Борис, скажи мне, поняв, что оказался на судне, перевозящем наркотики, ты сразу же стал вынашивать какие-то планы относительно контактов со спецслужбами Франции или всё, что ты нам тут только что сказал, произошло спонтанно?

Кивнув, я признался:

— Есть такое дело, генерал. Не знаю почему, но когда я читаю газеты, смотрю телевизор или слушаю радио, особенно зарубежные радиостанции, я ведь не смотря на молодость знаю несколько европейских языков, у меня почему-то очень быстро складывается в голове яркая картина будущего. Скажите, генерал, то, о чём я вам только что поведал, вас действительно заинтересовало?

— Малыш, это заинтересовало меня настолько, что я хотел бы проговорить с тобой на эту тему хоть до утра. Пойми меня правильно, парень, но эта чёртова Африка, через которую я прополз на брюхе от вдоль и поперёк трижды, торчит у меня в горле костью и то, что ты сказал, меня сразу задело за живое.

Сделав вид, что смутился, я сделал генералу предложение:

— Генерал, если вы сможете предоставить мне дайджесты по африканской тематике от ваших самых серьёзных газет, включая статистику по иностранцам во Франции за последние десять лет, то дней за пять я смогу подготовить достаточно серьёзную аналитическую записку. — глубоко вздохнув, я добавил — Которую мне лучше не подписывать, иначе меня у вас во Франции живьём съедят. Чёрт, скорее бы мне исполнилось сорок восемь лет, чтобы не приходилось так мучиться, доказывая всем очевидные вещи.

Генерал Паскаль покрутил головой и промолвил:

— Малыш, я сделаю над собой усилие и представлю себе, что ты действительно гений. Сейчас тебя отвезут на одну виллу на побережье. Я ещё утром отдал приказ, чтобы её подготовили для тебя. Там ты ни в чём не будешь нуждаться, но учти, это строго охраняемый государственный объект, поэтому будь добр, не пытайся выбраться за её пределы. Лучше просмотри все материалы и напиши для меня аналитическую записку, но учти, проверять я тебя буду самым основательным образом и если выяснится, что ты всё-таки агент КГБ, то поверь, сам застрелю. Лично, и у меня при этом не дрогнет рука. Всё, что ты просишь, тебе доставят завтра утром, я немедленно прикажу. Ты хорошо говоришь по-французски, малыш. Ты сможешь сам напечатать свою аналитическую записку или тебе нужна машинистка?

Я поспешил успокоить его:

— Не волнуйтесь, генерал, я умею печатать на пишущей машинке и к тому же очень быстро, поэтому ни машинистка, ни девочки по вызову мне не потребуются. Я приплыл во Францию заниматься делом, а не бегать по бабам. Только я вас попрошу об одном, пусть мне предоставят электрическую пишущую машинку и не громадную, они слишком шумные, а портативную. У меня дома была "Оливетти", мне её директор завода, когда я расписывал технологический процесс, в министерстве автомобильного транспорта с кровью вырвал.

Генерал позвонил куда-то по телефону и через несколько минут за мной пришло двое мужчин в штатском. Попрощавшись с обоими Жанами, я покинул кабинет и ещё на ходу тихо попросил Дейра и Бойла дать мне полупрозрачную картинку, но всё равно шел по коридору чуть ли не спотыкаясь. Как только я вышел из кабинета комиссара, генерал тут же спросил:

— Жано, что ты думаешь на счёт этого русского парня?

— Хотел бы я, чтобы мой Дидье был таким хотя бы наполовину, Жан. — со вздохом ответил комиссар — Но если ты хочешь знать моё мнение о нём, то оно таково — этот мальчишка гений и ты это уже сам понял. Жан, я ведь тоже воевал в Алжире, а потому знаю, что этот такое. Ты, скорее всего, знаешь её на два порядка лучше меня, но то, что сказал Борис, действительно может решить все наши проблемы. Ты не представляешь себе, сколько беспокойства мне доставляют в Марселе алжирцы и прочие выходцы из Африки уже сейчас, хотя большинство из них ещё сопляки, но они же вырастут, Жан. Только знаешь, он ведь ещё совсем мальчишка, хотя у него очень усталые и мудрые глаза, но я же отец, Жан, и мой Дидье ещё не настолько взрослый парень, чтобы я забыл, каким он был в восемнадцать, девятнадцать лет. Не думаю, что КГБ смогло бы отправить к нам восемнадцатилетнего агента. Да, ты знаешь это не хуже меня, но на всякий случай его нужно будет проверить с привлечением светил медицины. По-моему, Жан, этот парень просто уникум. Ладно, на твой вопрос я ответил, а теперь ты ответь на мой. Работать в Сюрте Женераль и жить в Париже это неплохая перспектива для меня, но как именно мы будем с тобой работать и какими станут наши дальнейшие взаимоотношения?

Генерал улыбнулся:

— Жано, хотя меня и прозвали когда-то за мощную хватку Гиеной, во мне нет подлости этого животного. Увы, но работа в Сюрте Женераль это вовсе не синекура. Правда, если изменить её направление и сместить акценты так, как говорит Борис, то она может сделаться намного легче и станет чище. Тебя связала со мной операция "Горгона", Жано, а она довольно грязная, но это уже в прошлом. Ты, как я посмотрю, отличный парень, а мне нужен надёжный заместитель, который не станет заглядывать мне в рот и вилять хвостом. Поэтому я предлагаю тебе стать моим напарником, а Бориса, ему мы дадим кодовое имя Малыш, станем разрабатывать вместе, но только не по линии разведки и контрразведки. Мне понравились его идеи и я, в отличие от русских, всё же скажу премьер-министру, кто их автор.

Меня чуть ли не торжественно посадили в бронированный лимузин и с эскортом мотоциклистов повезли за город. Мы ехали часа полтора и отъехали довольно далеко от Марселя на запад и в конечном итоге оказались на мысе, с одной стороны которого находился совсем небольшой залив, а с другой залив побольше, почти полностью отгороженный от моря островом с косой. Место было красивейшее, с кипарисами и пальмами, красивым ландшафтом со скалами и лужайками между ними, апельсиновыми рощицами и очень красивой виллой посередине. Мыс перегораживала высокая, чуть ли не крепостная, стена, от которой до самой виллы было километра три.

Как только я вышел из машины, к ней подошли три человека — женщина лет сорока, стройная, худощавая и весьма симпатичная, с гладко зачёсанными волосами, одетая в голубовато-серое шерстяное платье с синим отложным воротником и манжетами, девушка лет двадцати семи, ну, это была настоящая красавица, высокая, стройная шатенка с пышной грудью и красивой причёской до плеч, в элегантном тёмно-синем костюме с короткой юбкой и голубой блузкой, а также длинноусый, коренастый дядька с загорелым лицом, одетый в серые брюки и коричневую куртку на молнии. Вперёд шагнула девушка, поздоровалась и представила мне обитателей виллы:

— Здравствуйте мсье Борис, меня зовут Нинон, это Дора, а это Арман, мы постараемся сделать так, чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома. Господа, которые приехали с вами, останутся на вилле вместе с машиной и если вы захотите, то я покажу вам окрестности, а теперь пройдёмте в дом, я покажу вам ваши комнаты. Господа офицеры, Дора покажет вам ваши комнаты, Арман, возьмите пожалуйста сумку мсье Бориса и его шлем. Увы, но на вилле "Магнолия" нет мотоцикла.

Апартаменты, конечно, мне выделили просто царские, с резной ореховой мебелью, гобеленами на стенах и множеством картин, в основном морских пейзажей. В своём кожаном комбинезоне я сам себе показался лишним в этой роскошной обстановке, но у меня хотя и не было с собой костюма, имелась одежда и поприличнее, но в первую очередь меня интересовало не то, во что я оденусь, а какова вода в заливе и потому я спросил:

— Простите, мадмуазель Нинон, а вода в море тёплая? Сегодня на редкость жаркий день, я хотел бы искупаться.

У девушки округлились глаза и она воскликнула:

— Что вы, мсье Борис, вода просто ледяная! Всего семнадцать градусов, хотя день сегодня действительно славный, термометр показывает в тени двадцать два градуса. — после чего добавила с очаровательной улыбкой — Вы можете называть меня просто Нинон.

— Тогда и вы называйте меня просто Борис, но я всё же первым делом переоденусь и пойду купаться. Вы покажете мне, где у вас тут самое удобное место для купанья, Нинон?

Девушка поцокала язычком и попробовала отговорить меня:

— Борис, вы можете искупаться в крытом бассейне, он большой, тридцать метров в длину. В море окоченеете и простудитесь.

Рассмеявшись, я сказал:

— Не волнуйтесь, Нинон, простуда мне не грозила бы даже в том случае, будь температура воды всего семь градусов тепла, но в такую воду я точно не полез бы купаться. Это уже холодновато.

Стоявший молча Антуан тоже стал успокаивать девушку:

— Да-да, Нинон, вам не о чем беспокоиться, Советский Союз это северная страна, там даже летом холоднее, чем у нас зимой.

— Ну, это вы зря так считаете, Антуан. — с усмешкой сказал я французу — Советский Союз огромная страна и у нас есть районы, где летом стоит такая же жара, как и в Африке, под шестьдесят градусов. В моём родном городе тоже жаркое лето, иногда температура бывает и под сорок градусов. Просто мне нравится купаться в прохладной воде и к тому же я дал себе слово, как только доберусь до Марселя, то при первой же возможности искупаюсь в Средиземном море, а сегодня такой тёплый день, что этим просто грех не воспользоваться. Простите, Нинон, но я пойду в спальную комнату и переоденусь.

Через пару минут я вышел одетый в бежевые слаксы, кроссовки и тенниску, прошел в ванную комнату и взял там большое махровое полотенце и молча улыбнулся Нинон, показывая, что готов отправиться на местный пляж. Когда мы вышли из той половины виллы, где находились мои покои в огромную гостиную, рядом с которой находилась столовая и, судя по запахам, кухня, к нам подошла Дора и вежливо поинтересовалась:

— Мсье, что вы желаете на ужин? — задумавшись на несколько секунд, я принялся, загибая пальцы, перечислять, какие продукты мне нужны и Дора, записывая всё в блокнот, с лёгкой иронией в голосе спросила — Мсье Борис, вы собираетесь есть всё это в сыром виде или всё же позволите мне приготовить вам ужин?

С лёгким поклоном я ответил:

— Мадам Дора, ужин из этих продуктов я приготовлю сам. Извините, но я не слишком большой любитель французской кухни, хотя в Марселе она совсем другая. Зато вы сможете оценить, что такое русская, а если быть точнее, кавказская кухня, но только в русском её варианте, а это всё же две разные кухни.

Дора растерянно промолвила:

— Мсье Борис, но вы же почётный гость Франции.

— Тем более, как почётный гость, я вправе приготовить ужин для себя и для вас, дамы и господа. — улыбаясь ответил я и решительно направился к выходу.

Было начало шестого и солнце ещё согревало это чудесное место своими лучами. Мы прошли по дорожке километра полтора, вышли к берегу, море здесь было просто красивейшее и спустились по ступенькам на небольшой пляж с мелкой галькой. На самом краю пляжа стояли четыре широкие мраморные скамьи и на одной из них, раздевшись, я оставил свою одежду. Разбежавшись, я нырнул в идеально спокойную и ровную водную гладь и сразу же стал угодить в глубину с открытыми глазами. Вообще-то под водой я мог находиться минут сорок, куэрнинг выручал и здесь, так как мне было несложно включить кожное дыхание на полную мощность, часы на мне были водонепроницаемые, на Чёрном море я нырял с ними на руке на десятиметровую глубину, но здесь было даже поглубже. Подумав, я не стал пугать Нинон и Антуана, а потому вынырнул через три минуты, чтобы демонстративно набрать полную грудь воздуха и снова нырнуть в воду. На этот раз я подплыл немного поближе к берегу и стал внимательно осматривать дно. На дне я увидел много всяких интересных морских обитателей и даже кораллы и анемоны, но вскоре нашел красивую раковину янтарно-оранжевого цвета размером больше моей ладони, широкую, с полированной поверхностью и вынырнул вместе с ней. Подплыв поближе к берегу, я спросил:

— Мсье Антуан, французские законы разрешают доставать со дна моря такие раковины или за это сажают в тюрьму? Если так, то я лучше выброшу её обратно в залив.

У француза даже его длинные, чёрные усы встали торчком от удивления и он изумлённо воскликнул:

— Невероятно, Нинон, мсье Борис просто счастливчик! Он в первый раз ныряет в Средиземном море и ему посчастливилось найти одну из самых редких раковин. Это же волитида, причём одна из самых красивых её разновидностей, олла.

— Тогда ловите её, Антуан. — воскликнул я — Выварите из неё, пожалуйста, моллюска и я подарю её Нинон.

Девушка, увидев раковину в руках у Антуана, восхищённо ахнула, а тот весёлым голосом сказал:

— Мсье, моллюска я из раковины и так вытряхну.

После этого я поплавал ещё минут десять, выбрался из воды, обтёрся полотенцем и разлёгся на горячей скамье. Прохладная морская вода моментально прогнала начавшую уже одолевать меня сонливость. К тому времени Антуан вытряхнул моллюска из раковины, причём так ловко, что тот вылетел из неё полностью. Сев на скамью, я взял раковину в руки и даже поразился, насколько та была красивой. Больше всего она напоминала мне цветом некоторые сорта поликарбона, только тот не имел таких красивых разводов. Встав, я с поклоном вручил раковину Нинон, взял вещи и пошел к вилле в плавках.

Это не вызвало у девушки и тем более Антуана никаких возражений. Зато, приняв после морского купанья душ, я смог совершенно спокойно одеться в слаксы и тенниску. После этого выяснилось, что практически все продукты имеются и лишь за некоторыми нужно будет съездить на рынок, но я, сделав ревизию холодильников и кладовой, быстро нашел, чем мне их заменить и принялся готовить вечерний обед. Не знаю как кто, но я к этому времени уже сильно проголодался, а потому приготовил роскошную солянку, котлеты по-киевски и, за неимением нужных продуктов, салат "Цезарь" своей собственной модификации, с гигантскими креветками, предварительно выяснив сколько человек на вилле.

Помимо двух офицеров и троих человек, приставленных ко мне, виллу охраняло ещё восемь человек, но из них к столу явилось только четверо, а остальных удивлённая мадам Дора пообещала накормить во второй заход. Ужин французы хотя и сочли слишком плотным, всё же слопали за милую душу. Особенно всем понравились котлеты по-киевски и солянка, но и салатец тоже прошел на ура, вот только я отказался от вина, предпочтя ему апельсиновый сок и чашку кофе, чем очень удивил французов.

— Кофе? На ночь глядя? Как же вы потом уснёте, мсье? — с удивлением воскликнула мадам Дора.

Усмехнувшись, я успокоил её:

— Как убитый, мадам, я ведь уже трое с лишним суток на ногах и если поспал, то всего часов пять, да, и то стоя за штурвалом.

В принципе это была чистая правда. Спать нам все последние сутки приходилось урывками, по полтора, два часа и мы держались на одних только морально-волевых и ещё куэрнинге, а потому сразу после ужина я отправился в спальную и просто-таки рухнул в кровать на белые, шелковые простыни.

Вообще-то моя затея с ужином происходила только от того, что я не хотел мучиться, отведав творений французской кухни с её сахаром, который французы суют куда ни попадя, а потому и направился на кухню. Зато и уснул я после сытного ужина, как убитый, но в шесть утра уже был на ногах и побежал к морю босиком, надев махровый халат. На этот раз я нырял без часов на руках и поскольку за мной никто не наблюдал, то плавал под водой долго и нашел ещё две оллы, похожие на огромное ухо, а когда вернулся, попросил Антуана изгнать из раковин жильцов.

За завтраком, а я с вечера попросил Дору приготовить мне большую свиную отбивную с картофелем-фри, салат "Цезарь", апельсиновый сок и кофе, я подарил ей ту раковину, что поменьше, а самую большую оставил для моей королевы. Пока мы завтракали, из Марселя привезли дайджесты, пишущую машинку, бумагу и всё прочее. Я отправился в кабинет и там сразу же приступил к работе. Часа три я делал вид, что просматриваю дайджесты, а потом сел за пишущую машинку, вложил в неё три листа бумаги и принялся перепечатывать с экрана компьютера давно уже подготовленную мною и Бойлом концепцию новой внешней политики Франции на ближайшее десятилетие. Как раз в это время в кабинет вошла Нинон и принесла мне кофе, хотя я её и не просил об этом. Немного подумав, я тут же припахал девушку, заставив закладывать копирку между листами бумаги, а потом раскладывать копии по стопкам, но попросил удержаться от чтения. Девушка с улыбкой сказала мне:

— Борис, я по профессии политолог и работаю в Сюрте Женераль. Из всех сотрудниц патрона, я самая молодая и потому мне было приказано лететь в Марсель вслед за ним. Если хотите, я сейчас позвоню патрону и он подтвердит вам, что мне разрешено ознакомиться с вашей аналитической запиской.

Я тут же подумал: — "Ага, как же, так я и поверил тебе на слово. Это то же самое, что расписаться в скудоумии.", а потому с насмешливой улыбкой сказал девушке:

— Сделайте одолжение, Нинон. Мне нужно получить подтверждение генерала, прежде чем дать вам читать свои тексты.

Через минуту я разговаривал с Жан-Жаком, находившимся в Париже и обживавшимся в новом кабинете. Поговорив пару минут, я передал трубку Нинон и генерал Паскаль дал ей ещё несколько инструкций. Надеюсь, что вполне невинного и сугубо делового свойства. О деловых отношениях я подумал только по той причине, что девушка из Сюрте Женераль вошла с подносом, на котором стояла большая чашка с кофе, одетая в голубенькие бриджи, пошитые из тонкой ткани и белый, короткий пуловер из тонкого кашемира с таким глубоким декольте, что её красивые груди были видны больше, чем наполовину.

К тому же на красивой француженке не было надето ни трусиков, ни бюстгальтера, но на меня это никак не подействовало. Зато я сразу же почувствовал себя Эдмоном Дантесом, заключённым в замок Иф, только в его новой, современной редакции. Правда, мои двенадцать аббатов Фариа разгуливали на свободе и активно готовились к тому, чтобы присоединиться ко мне кто, как спонсоры, а кто и как умелые мастера на все руки. Как только Нинон поговорила с генералом Паскалем, я приступил к работе.

Чтобы не расхолаживаться, я взял с места в карьер и электрическая пишущая машинка ответила длиннейшей пулемётной очередью. Эти пулемётные очереди, состоящие из букв и знаков препинания, прерывались только для того, чтобы я мог передёрнуть затвор, то есть перевести каретку к началу новой строки. Да, и пулемётные ленты я тоже перезаряжал очень быстро и потому Нинон едва успевала читать то, что я пишу. Впрочем, она внимательно прочитала лишь первые две страницы, а потом только бегло просматривала их, а я всё печатал и печатал текст нашей с Бойлом монографии на шестьсот двадцать страниц. Для которой мне ещё предстояло сделать рисунки, но для них я всего лишь оставлял свободные места.

В быстром темпе я поработал до половины первого, встал, с хрустом потянулся и рысцой потрусил на кухню, где Дора уже подготовилась к тому, чтобы я вместе с ней приготовил обед на всю команду, находившуюся на вилле "Магнолия". Через несколько минут пришла Нинон и спросила, чем она может помочь. Подумав немного, я попросил девушку очистить два десятка апельсинов от кожуры и если у неё это получится, то разделить их на дольки, чтобы приготовить цукаты для торта, чем та и занялась, глядя на меня с изумлением.

На обед я, наконец, приготовил борщ со свининой, на этот раз по-гречески, то есть ещё и с красной фасолью, зразы с шампиньонами, картофельное пюре, грибную подливку из протёртых шампиньонов, винегрет, а также испёк торт по своему рецепту из "молодых" апельсиновых цукатов, запечённых в творожном бисквите, покрытый апельсиновым кремом. Пока мы обедали, борщ на добавку попросили все, фруктовый крем успел загустеть до нужной консистенции. После обеда я вышел на площадку для тенниса и немного позанимался куэрнингом, чтобы привести себя в тонус. Утром меня так манило к себе море, что я отложил зарядку на после обеденное время. Через полчаса я вошел в кабинет и застал там Нинон, читающую мой текст.

Мы снова подсели к письменному столу и я застрочил из пулемёта с удвоенной скоростью. Полчаса куэрнинга зарядили меня такой силой и бодростью, что я не вставал из-за стола до семи вечера, пока не наступило время ужина. На ужин я попросил Дору пожарить мне какой-нибудь рыбы и это оказалась сёмга. Во время ужина я проинструктировал эту милую женщину на счёт обеда и снова отправился в кабинет, где работал до двенадцати ночи.

На следующее утро, встав в половине шестого, я вернулся с пляжа только в полвосьмого, чтобы принять душ, побриться и одеться к завтраку. Вернулся не с пустыми руками, а наловив добрых две дюжины крупных крабов, чем снова удивил Антуана и тот только после моего возвращения понял, зачем мне потребовался садок для рыбы. Это были, конечно, не тихоокеанские крабы, но тоже вполне съедобные монстры с огромными клешнями, из которых я собирался приготовить в обед салат "Дальневосточный". На этот раз, когда я почти целый час занимался куэрнингом, а он во многом напоминает упражнения ушу и тайчи, за мной с удивлением наблюдало двое охранников в синей униформе, вооруженных автоматами.

Поэтому, когда мы почти все собрались в обед за столом, они стали расспрашивать меня, что это было — ушу, карате или ещё какая-то восточная фиготень. Вот тут я честно сказал им, что это гимнастический комплекс генерала Олтоева, я занимаюсь им уже более полугода и что он сейчас обретает в Советском Союзе всё большую и большую популярность в первую очередь, как средство предупреждения любых заболеваний и именно поэтому я вообще ничем не болею и боюсь никакой простуды.

Ещё я поведал французам о том, что хотя и не являюсь целителем, бывшая медсестра военного госпиталя, а теперь целительницы, работающая там же, Таня Скворцова, научила меня не только этой гимнастике, но и добрым пяти дюжинам лечебных касаний, которыми я могу излечить десятка четыре заболеваний, в том числе и довольно серьёзных. Антуан тут же поинтересовался, входят ли почечные колики в этот список и я предложил ему встать, заголить передо мной поясницу до середины спины и шесть раз обеими руками резко прикоснулся к тем нервным узлам, которые отвечали за почки. Заодно я на всякий случай купировал боль и француз тотчас перестал кряхтеть и вздыхать. Когда он повернулся ко мне, то я с улыбкой сказал:

— Всё, Антуан, теперь вы снова можете пить сколько угодно пива, но только не злоупотребляйте маринадами с уксусом. От них все беды с почками, да, и с печенью тоже.

Вот так, в работе, с ежедневным отдыхом на кухне, когда я во время готовки и разговоров с Дорой о поварских секретах, разгружал мозги, прошла целая неделя. Иногда я смотрел телевизор и просматривал газеты. Моя пресс-конференция наделала довольно много шума, но была отражена довольно странным вечером. Уже на следующий день в очень многих газетах были напечатаны статьи примерно с такими заголовками: — "Юный советский сталинист-перебежчик не советует этой зимой француженкам надевать трусики!" Далее с той или иной степень остроумия обыгрывалось то, как я призвал репортёров и журналистов к сдержанности. Это была мирная пресса.

Зато на меня обрушились с яростной критикой все, кому не лень, за то, что я назвал людей, выехавших из Советского Союза, отщепенцами, отребьем, ворами, уголовниками и последними негодяями, предупредив Францию, чтобы та не ждала от них добра и покрепче запирала двери. Это были самые воинственно настроенные против меня газеты, в основном бульварные. Однако, были и такие, которые взялись всерьёз обсуждать параллели, проведённые мною между Наполеоном и Сталиным, а в одной был даже напечатан коллаж, в котором Сталин был изображен в наполеоновской позе, его сюртуке и треуголке, а Наполеон махал рукой с Мавзолея Ленина, одетый в шинель. Это была серьёзно настроенная пресса.

Самая большая статья, посвящённая мне и моему побегу, была опубликована в газете "Юманите". В ней меня клеймили позором и нехорошими словами за то, что я сбежал из Советского Союза, но и хвалили за то, как яростно я защищаю завоевания Советского Союза и отдаю должное Сталину. Увы, но только две французские газеты поместили короткие заметки о том, что русский перебежчик Борис Картузоф заявляет, что мотоциклы, автомобили и сам завод "Метеор" это его детище и ищет спонсоров для того, чтобы доказать это на деле. Куда активнее французская пресса и телевидение освещали операцию "Горгона" и писали, что впервые в жизни три разведки соединили свои усилия, чтобы нанести удар по наркоторговле, а также восхваляли до небес комиссара Лагранжа, которому принадлежала идея этой невероятно сложной и опасной операции. "Корсиканский союз" предавали анафеме, равно как и террористическую организацию "Нурджалар", бросившую вызов Франции.

Лично меня всё это волновало мало. Самого главного я добился, теперь все мои друзья, легализовавшиеся во Франции, могли смело прийти ко мне с газетой в руках и сказать, что они хотят принять участие в создании новой гоночной команды, а ещё лучше купить по дешевке старую, уже имеющую хоть какую-то историю и начать раскручивать её на новой основе. Тем более, что такая команда на примете имелась и это была легендарная команда "Макларен", созданная в шестьдесят третьем году новозеландцем Брюсом Маклареном и американцем Тедди Майером.

После смерти Брюса в семидесятом году, дела у "Макларена" были неважными, но в семьдесят втором пилот этой команды, Денни Хьюм, смог занять третье место, хотя финишировал первым всего один раз. Ну, в те годы ещё ни одна команда не имела тотального превосходства, а потому борьба в гонках "Формулы-1" шла упорная. Однако, об этом мне было ещё рано думать и я весь сконцентрировался на работе над уже написанным мною и Бойлом текстом. Нинон вела себя достаточно скромно, но не слишком целомудренно и разве что не приходила в мой кабинет совершенно голой, но временами надевала чуть ли не совершенно прозрачные блузки.

Фигурка у этой девушки была обалденной, да только я не пожирал её глазами и не слишком-то разглядывал прелести, чуть ли не выставленные мне напоказ. Хотя с другой стороны, мне просто некогда было на неё таращиться. Покончив за пять дней упорной работы с текстом, не всякий принтер печатал так же быстро, я принялся делать рисунки, чертить графики и диаграммы, на что ушло ещё три дня, а Нинон приклеивала их к машинописным страницам.

В итоге на восьмой день манускрипт был полностью готов и все три экземпляра отвезли в Марсель, в переплётную мастерскую. Сразу после завтрака я поехал в Марсель, вместе с несколько разочарованной Нинон в госпиталь, чтобы пройти в нём полное медицинское обследование. Мои сопровождающие сидели в лимузине впереди и я, чтобы поговорить с девушкой, поднял тонированное стекло в салоне лимузина, после чего вполголоса, чуть ли не шепотом, сказал ей:

— Нинон, вы, как я вижу, немного расстроены. Если вы думали, что я начну проявлять к вам внимание, то заблуждались на мой счёт. Извините, но я однолюб. Хотя мы с женой и разошлись, я всё же надеюсь, что мы снова будем вместе. Для этого я и сбежал на Запад. Мне нужно доказать ей, что лучше меня нет никого на свете и потому для меня теперь нет больше ни одной девушки. Даже для того, чтобы просто поразвлечься, но зато как раз к этому самому просто поразвлечься, я отношусь крайне неодобрительно. Между мужчиной и женщиной должен быть пусть и непродолжительный, но всё же любовный роман. Поэтому не сердитесь на меня. Вы очаровательная девушка, Нинон, но моё сердце уже занято другой женщиной, моей женой, которая обязательно ко мне вернётся. Надеюсь, что вы поймёте, насколько для меня это важно.

Француженка посмотрела на меня с ещё большим изумлением и так же тихо сказала:

— Ты очень странный парень, Борис. Никогда бы не подумала, что юноша в восемнадцать может быть таким серьёзным и глубоким человеком. Наверное именно поэтому ты и притягиваешь меня к себе. Прости меня, что я позволяла себе приходить в твой рабочий кабинет одетой слишком эротично и откровенно.

Улыбнувшись, я ответил:

— Ничего страшного, Нинон, мне было очень приятно изредка поглядывать на тебя. Ты обворожительно красивая девушка, но я могу смотреть на тебя только как на цветок редкостной красоты и при этом даже не приближусь, чтобы вдохнуть его аромат. Извини, но так уж я устроен и ничего не хочу в себе менять.

После этих слов я снова опустил стекло и мы поехали дальше лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Меня не очень-то беспокоили переживания Нинон. Хоть ты тресни, но я считал, что нахожусь на вражеской территории и потому не расслаблялся ни на секунду, а отправляясь в спальную, даже закрывал за собой дверь на ключ, чтобы эта французская красотка не заявилась в неё голой с бутылкой шампанского в одной руке и бокалами в другой. Может быть я и зря думал о девушке плохо, но ну его к чёрту, это французское гостеприимство, которое может потом вылезти боком, хотя может быть я всё-таки ошибался.

Возможно таким своим поведением я ещё сильнее настораживал генерала Паскаля, но ведь ему было же сказано — девочки по вызову мне не нужны. С такими мыслями я приехал в госпиталь, где целая толпа врачей принялась исследовать мой организм на предмет наличия в нём каких-либо заболеваний или отклонений от нормы. Ох, и поиздевался же я над ними, но тоже в меру, а если честно, то слегка. Когда пожилой, седовласый врач явными признаками сахарного диабета попросил меня задержать дыхание, я задержал его, на целых семь минут, отчего у него у самого чуть сердечный припадок не случился и он, бедолага, даже малость побледнел.

Медленно выдохнув воздух, я, словно бы приводя доктора в чувство, несколько раз коснулся пальцами его тела в области солнечного сплетения и заставил организм заняться поджелудочной железой самым основательным образом. Когда французские врачи захотели проверить и мою становую силу, я со скучающим видом взял и оторвал от пола динамометр, стрелка которого замерла на делении в пятьсот килограмм, то есть дошла до крайнего предела. И это был не последний мой прикол в госпитале. Когда меня посадили на кресло, вращающееся вокруг своей оси, основательно раскрутили его и через пять минут попросили встать и сделать несколько шагов, чтобы проверить, как действует мой вестибулярный аппарат, то я сделал их, только пройдясь до двери и обратно на руках, после чего сделал сальто назад, встал на ноги и присел двадцать пять раз в очень высоком темпе. Весь этот мой выпендрёж был направлен только на одно, показать комиссии отца Денисия от французской медицины, что перед ними находится атлетически сложенный парень восемнадцати лет от роду, с отлично накачанной, но не гипертрофированной мускулатурой, физически сильный и прекрасно владеющий своим телом, способный проделать любое акробатическое упражнение и даже сесть на мёртвый шпагат. К тому же абсолютно здоровый.

Особенно тщательно меня осматривал дантист, а мне было чем похвастаться — тридцать два белых зуба с прекрасной крепкой эмалью без малейших признаков кариеса. В общем это были зубы молодого волка или медведя и таковыми они оставались у меня вплоть до шестидесятилетнего возраста. В жизни ни разу не был у зубного врача, но то же самое о себе мог сказать и каждый Картузов. К старости у моего отца стало пошаливать сердце, беспокоили суставы, но зубы у него были такими, что он мог перегрызть ими ножку табурета. В конечном итоге врачи французского военного госпиталя поздравили меня с прекрасным здоровьем, а я ехидно сказал, что если они всей толпой сядут на самолёт и отправятся в Москву, в медицинский центр генерала Олтоева, то и у них лет через восемь будет точно такое же здоровье.

На меня тут же набросились с расспросами, проходил ли я курс такого лечения. Мой ответ был положительным, да, полгода назад, после чего я два месяца изучал лечебную гимнастику и даже научился целительским приёмам и потому могу лечить некоторые заболевания намного лучше, чем они, но всё же посоветовал обратиться к куда более квалифицированным целителям, хотя сам как раз и был целителем высшей квалификации — куэрном двенадцатой ступени, но и куэрны второй ступени тоже лечат людей ничуть не хуже, чем я, так что это ровным счётом ничего не означает.

Вечером мы вернулись на виллу "Магнолия", а на следующее утро, сразу после завтрака, на неё приехали генерал Паскаль и его первый заместитель. Оба слегка ошарашенные. Вместе с ними приехали два врача, которые не смотря на вчерашнюю медкомиссию, первым делом очень тщательно обследовали меня и лишь потом согласились сделать мне укол сыворотки правды. Меня посадили перед письменным столом, за которым сидели Жан-Жак и Жан-Кристоф, рукав мне закатывать не имело никакого смысла, на мне и так была надета тенниска с короткими рукавами, и вкололи добрых три кубика не знаю уж какой гадости. Наверное пентотала натрия.

Пристально, с немым укором, посмотрев на обоих французов, я слегка склонил голову и ускорился, после чего усилием воли заставил сердце погнать кровь немного быстрее, но всё же не слишком быстро, чтобы печень поскорее нейтрализовала препарат. Вместе с тем я заставил прилить кровь к лицу, чтобы оно не то чтобы сделалось пунцовым, но ощутимо покраснело. В общем проделал всё то, что уже проходил трижды, готовясь к подобному испытанию. Выйдя из ускорения, я полностью расслабился и изобразил из состояние средней степени невменяемости. Один из врачей, проверив реакцию моих зрачков, они очень слабо реагировали на свет, сказал генералу Паскалю на редкость сердитым голосом:

— Патрон, можете начинать, полагаю, что на двадцать минут парня хватит, но потом он уснёт и проспит часа три. Мы будем всё время наблюдать за ним, ведь я ввёл ему двойную дозу, но его состояние пока что не внушает мне никаких опасений.

Генерал кивнул и задал первый вопрос:

— Малыш, как тебя зовут?

— Боря, — ответил я слабым голосом и поправился, — Борис Викторович Картузов.

После этого последовал самый главный вопрос:

— Ты работаешь в КГБ, Борис?

Ответ последовал незамедлительно:

— Нет.

Генерал тут же спросил:

— Ты знаешь кого-нибудь из сотрудников КГБ?

Я покорно, но довольно односложно ответил:

— Да, знаю, Игоря и ещё Виктора.

В ходе всего дальнейшего допроса генерал услышал от меня только то, о чём я и так рассказал ему раньше, но куда более подробным образом. На самые главные вопросы, чем ещё я занимался в Союзе, кроме конструирования автомобилей и тренировок вместе со своим другом Игорем, которого недавно перевели на дальний Восток, генерал Паскаль получил только отрицательные ответы. Я был чист, аки стёклышко, перед Французской Республикой, в которую прибыл мечтая стать чемпионом мира и богатым человеком, чтобы таким образом вернуть себе Ирочку. На двадцать седьмой минуте я сделал вид, что отрубился и меня перенесли из кабинета в спальную комнату, раздели и уложили в постель, где я тихо и мирно уснул, но при этом видел перед собой даже с закрытыми глазами спальную комнату глазами Дейра. Жан-Кристоф улыбнулся и весёлым голосом спросил:

— Жан, ты удовлетворён? Ты понимаешь, что мы можем не опасаться никакого подвоха со стороны этого парня?

Врач, стоявший рядом и считавший мой пульс, немедленно подтвердил это, сказав облегчённым голосом:

— Да, патрон, этот парень не имеет никакого прямого отношения к КГБ и лишь дружил с двумя сотрудниками, а в этом лично я не вижу никакого криминала. Так, всё хорошо, сердце у него работает ровно, так что я за него полностью спокоен, но лучше посижу возле его кровати. На всякий случай. Всё-таки мы обошлись с этим юношей далеко не самым лучшим образом, а ведь он уже сделал для Франции очень много хорошего. Хотя это и не моё дело, но по-моему его нужно было отблагодарить как-то иначе, а не накачивать сывороткой правды. Надеюсь, что она ему не повредит.

Глава 6

"Метеоры Франции"

Оба Жана вышли из виллы и сели в плетёные кресла на террасе, где им подали коньяк и кофе. Жан-Жак облегчённо вздохнул и чуть ли не воскликнул радостным голосом:

— Жано, ты просто не представляешь себе, какая голова у этого парня! Я сегодня всю ночь читал его аналитическую записку. Это фундаментальный труд. Малыш расписал в нём все беды, которые поджидают Францию, но самое главное, объяснил, почему они произойдут и что более всего удивительно, наметил пути, по которым нам следует двигаться вперёд, укрепляя ЕЭС. Оба экземпляра я уже отправил в Париж, один завтра же ляжет на стол президента, а второй уже сегодня получит Жак.

Понаблюдав за ними ещё полчаса и убедившись, что оба Жана завели разговор на темы далёкие от работы, а попросту стали обсуждать вопросы, связанные с ловлей рыбы, я решил и в самом деле вздремнуть пару часов. Проснулся я без всякого напоминания о том, что мне пора вставать. Открыл глаза, потянулся и первым делом спросил у врача, сидевшего на стуле:

— Ну, что, мсье, надеюсь генерал Паскаль наконец-то убедился, что я никакой не агент КГБ? Хотя если вы сидите у моей постели, то всё в полном порядке, иначе с проснулся бы уже в камере.

Врач улыбнулся:

— Можешь успокоиться, парень. Ты действительно никакой не агент КГБ. Эта чёртова сыворотка правды кого угодно заставит говорить правду и ты не исключение. Так что ты прошел проверку.

Грустно улыбнувшись, я сказал, вставая:

— Смешно, честное слово. Я потому и сбежал из Союза, что меня там отказывались воспринимать всерьёз, а прибыв во Францию, столкнулся с тем, что ко мне наоборот, относятся слишком серьёзно.

Поднявшись с кровати, я отправился сначала в туалет, а затем в ванную комнату и второй раз за это утро принял душ, после чего, освеженный, вышел из своих апартаментов и направился на кухню памятуя, что после сыворотки правды всякому нормальному человеку жутко хочется пить и потому выхлестал подряд три бокала апельсинового сока, чтобы не разрушать своей поспешностью свою легенду и не создавать у французов впечатления, что у меня на редкость могучий организм. Только после этого я вошел в кабинет. Оба Жана поджидали меня там. Мы расселись в креслах и первым делом генерал стал петь дифирамбы в честь моего талмуда, но всё же не преминул поинтересоваться с удивлением в голосе:

— Борис, где ты изучал французский язык? Ты знаешь, мало того, что твоя так называемая аналитическая записка, а на самом деле широко развёрнутая концепция, написана прекрасным литературным языком, так я не нашел в твоём тексте и пяти ошибок.

Пожав плечами, я ответил:

— Генерал, вообще-то я учил французский язык по школьным учебникам, которые прочитал за месяц, а потом читал книги Виктора Гюго, Анатоля Франса и Бальзака на французском языке, но я точно таким же образом изучил английский, немецкий, итальянский и испанский язык. Ну, и ещё я часто слушал по радио передачи на иностранных языках. Это для того, чтобы окончательно разобраться с произношением. — после чего спросил настороженным тоном — Так вы удовлетворены моей работой, генерал? Поймите, когда я писал свою аналитическую записку просмотрев дайджесты, а я читаю быстро, то как только сел за пишущую машинку, мне даже не пришлось напрягаться. Я всё, словно бы видел у себя перед глазами, и потому слова просто сами вылетали из-под моих пальцев. Это потому, что я гений, но мне, честно говоря, надоело это доказывать.

Генерал Паскаль задумчиво сказал:

— Нинон говорила, что это было потрясающее зрелище. Она очень вдумчивый сотрудник и ещё три дня назад доложила мне по телефону, что ты проделал титаническую работу, написав такую программу действий, которую не смогли бы выработать даже десятки учёных-политологов, собранных для этого вместе. Я специально оставил себе один экземпляр и попрошу, чтобы ты надписал его для меня. Хотя я и сообщил наверх, кем написана эта книга, она если и будет издана, то наши с тобой имена в ней точно не будут фигурировать. Пока, а в дальнейшем посмотрим. Ну, а сейчас собирайся, парень, мы отправляемся в Париж. В Марселе ты свой самый быстрый в мире автомобиль точно не построишь. Веря в тебя, Борис, я даже отважился снять квартиру на бульваре Франклина рядом с Трокадеро. Так что из окна своей квартиры ты сможешь каждое утро любоваться Эйфелевой башней, чтобы вид этого инженерного сооружения вдохновлял тебя на твои труды. — увидев, что я тут же насупился, генерал улыбнулся и поспешил успокоить меня — Можешь не волноваться, Малыш, ты не обнаружишь в этой квартире никаких жучков.

О том, что генерал Паскаль снял мне небольшую трёхкомнатную квартиру на деньги Сюрте Женераль, я уже знал, как и знал о том, что в ней действительно нет жучков, но с моей стороны было бы глупо завопить от радости. Знал я и о многом другом, что произошло за эту неделю, но был вынужден помалкивать и лишь вежливо поблагодарил своего благодетеля:

— Спасибо, генерал, но мне нечем за неё платить. У меня на это нет денег, ведь я взял с собой всего семьсот двадцать долларов, но мне удалось добавить к ним ещё две тысячи четыреста долларов. Я закупил в Трабзоне по дешевке продукты вместе с Ману и тот разделил со мной сэкономленные деньги.

Я специально не стал интересоваться судьбой Бобби Стирлинга, но Жан-Жак сам просветил меня на его счёт:

— Относительно коммандера Стирлинга ты можешь не волноваться, Малыш. Ему запрещено даже глядеть в твою сторону. С твоей помощью мы очень крепко взяли за горло и американцев, и турок. Боссы обоих разведок даже не смогли мне возразить, когда я обрисовал им ситуацию и заявил о своих требованиях. Поэтому вся группа коммандера Стирлинга через пару недель отправится прямиком на одну из военных баз Иностранного легиона. По твоему совету я поговорил по телефону с Андроповым и всё произошло именно так, как ты сказал. И я сам, и мой патрон очень довольны ответными шагами Кремля. — я ждал, когда Жан-Жак скажет о главном и он не стал тянуть с этим — Малыш, я снял тебе квартиру в шестнадцатом округе только потому, что так тебе будет легче добираться до автомобильного завода концерна "Рено", рядом с которым уже через неделю начнётся строительство поликарбонового завода. — достав из кармана чековую книжку, генерал протянул её мне и сказал — Это пять миллионов франков, Малыш, взнос Сюрте Женераль в создание новой гоночной команды. Если она будет носить имя концерна "Рено", то есть станет заводской командой, то ты озолотишься.

Скривившись, я ехидно откликнулся:

— Господа из "Рено" этого не дождутся, генерал, моя команда будет называться "Метеоры Франции" и я сначала найду себе таких спонсоров, которые станут вместе со мной работать круглосуточно и даже в сочельник, чтобы мы смогли подготовить машину к началу сезона семьдесят третьего года. Если я успею зарегистрировать новую команду, подать заявку и уплатить взносы, то смогу выступить в Буэнос-Айресе на шасси "Метеора-Гамма", даром что ли я сконструировал его таким образом, чтобы эту машину можно было легко переделать в гоночный болид. Главное успеть и тогда, генерал, свой первый кубок я обязательно подарю вам.

Жан-Кристоф подался вперёд и сказал:

— Ты успеешь зарегистрировать новую команду, Борис, но только в том случае, если первым твоим спонсором станет мой сын Дидье. Едва только прочитав в газете, что ты ищешь спонсоров для создания новой гоночной команды, Дидье тотчас вцепился в меня и потребовал, чтобы я свёл его с тобой. Он помешан на автогонках и мечтает стать пилотом, хотя лично я этого боюсь больше всего на свете. Ещё Дидье хороший адвокат и уже предпринял все необходимые шаги, чтобы зарегистрировать новую команду. Он даже продал свой трайк и небольшое поместье, которое унаследовал от своего прадеда.

Сосредоточенно кивнув, я сказал:

— Буду рад пожать руку вашему сыну, Жан-Кристоф. Если он действительно умеет быстро ездить, то, возможно, выступит в Аргентине. Правда, нам придётся совершить там нечто невозможное, умудриться выкинуть из календаря гонок команду "Текно", а это можно сделать только одним единственным образом, показать на автодроме "Поль Рикар", то есть практически на родине Дидье, такие круги чтобы нас внесли в Буэнос-Айрес буквально на руках. За себя я не волнуюсь, господа, а вот второго пилота в команде пока что нет, но мне очень хочется посмотреть на вашего сына, Жан-Кристоф. В таком случае нам с Дидье нужно срочно лететь в Париж и приниматься за работу, а так же дать объявление в газетах, что мы ищем спонсоров.

С Дидье Лагранжем я встретился уже через два часа, когда меня привезли в дом комиссара Лагранжа, бывшего комиссара полиции Марселя. С разрешения своего нового патрона, он задержался в Марселе на одну ночь, так как ему нужно было решить кое-какие дела. Дидье поджидал меня вместе со своей женой Ивон в доме отца и как только мы с ним познакомились, то сразу же принялись обсуждать нашу совместную деятельность. У нас имелся капитал в сумме пяти миллионов восьмисот тысяч франков, маловато, конечно, но в Париже я должен вскоре встретиться с Игорем, Володей и Виктором — Анри Вебером, Николя Брассаром и Марком Штерном, которые первыми откликнуться на мой призыв и принесут в клювике все свои сбережения, четыре с половиной миллиона франков, а всего, когда за четыре дня соберутся все спонсоры, капитал вырастет до пятидесяти семи миллионов, но что самое главное, все эти молодые парни, на вид каждому не дать больше тридцати лет, примут ещё и самое активное участие в создании новых гоночных мотоциклов и автомобилей. Мы легли спать, а рано утром отправились в аэропорт и вылетели в Париж. Едва сойдя с траппа самолёта, я тут же сказал, что должен обязательно появиться в советском посольстве, чтобы объяснить причины своего совершенно дикого поступка.

Хотя генерал Паскаль и не говорил мне об этом, он уже встретился с нашим послом и тот рассказал, какой переполох я вызвал в Советском Союзе своим побегом. По его словам, первый секретарь крайкома и его друг, министра автомобильного транспорта, были в ярости, что некоторые деятели своими бессмысленными требованиями и бесконечными нравоучениями толкнули меня на такой шаг. Он рассказал ему и о том, как четыре пограничника выпустили по мне семь магазинов патронов, но к счастью так ни разу и не попали. Впервые в жизни за столь отвратительную стрельбу никого из солдат и офицера не наказали, а даже наоборот, поощрили, когда узнали, кто именно был тем прыгуном с шестом. Посол очень просил генерала Паскаля не привлекать меня ни к каким своим секретным делам, а лишь обеспечить возможность заниматься своим любимым делом и чуть ли не поклялся, что всё то, что будет создано мною во Франции, станет в первую очередь её достоянием и даже нисколько не стесняясь, назвал меня величайшим техническим гением двадцатого века.

Правда, когда я вошел в его кабинет вместе с Дидье, которого представил, как своего адвоката, посол принялся материть меня так, что я невольно втянул голову в плечи. Боже, как только он не материл меня за мою дикую выходку. Тыча мне в нос газету "Известия", где была напечатана моя фотография, перепечатанная из газеты "Фигаро", на которой я показывал репортёрам содержимое тюка с шерстью, он обзывал меня последними словами и даже Дидье, знавший по-русски с десяток слов, всё понял. Когда же посол успокоился, то достал из сейфа красный загранпаспорт гражданина СССР, перо и баночку с чёрной тушью, заставил меня расписаться в нём, затем в толстой книге, и чуть ли не силком вырвал у меня общегражданский паспорт. После этого он пожал мне руку, вручил загранпаспорт, сунул под нос здоровенный кулак и сердитым голосом сказал:

— Ну, Борис, попробуй мне только не стать чемпионом мира, я первый поставлю вопрос, чтобы тебя навсегда лишили гражданства. Всё, Кулибин, иди отсюда. В советском автоцентре ты найдёшь всё, что тебе нужно для победы в гонках.

Красный, как рак, я вышел вместе Дидье из кабинета и тот озабоченным голосом спросил:

— Он сильно ругал тебя, Борис?

— Не то слово, Дидье, — буркнул я в ответ — он материл меня последними словами. — и воскликнул — Но они же сами виноваты! Устроили против меня целый заговор, чтобы заставить учиться, даже жену подговорили развестись со мной и фиктивно выйти замуж. Они думали, что таким образом заставят меня взяться за ум и поступить в институт, а это ведь просто пять лет, выброшенные коту под хвост. Господи, ну, до чего же я невезучий!

Дидье радостно воскликнул:

— Борис, так значит твоя жена тебя по прежнему любит и это была всего лишь уловка тех, на кого ты работал? — я молча кивнул и Дидье воскликнул ещё громче — Но это же замечательно, парень! Значит у тебя всё в полном порядке!

— Как бы не так, Дидье, — уныло сказал я шагая по коридору посольства к лестничному маршу, — посол сказал мне, что Ирочка получит разрешение на выезд только тогда, когда я построю свой собственный гоночный автомобиль и привезу на нём прямо в посольство кубок этапа Гран-При. Вот увидишь, так оно и будет. Посол сказал, что это распоряжение самого Брежнева.

Мы вышли из посольства и сели в машину, где нас поджидал с газетой в руках отец Дидье и Ивон. Посмотрев на мою красную от смущения физиономию, он ехидно спросил:

— Как тебе понравилось требование вашего генерального секретаря, Борис? Вот, уж, не подумал бы, что у твоего таланта есть такой высокий поклонник. А сейчас мы поедем прямо в советский автоцентр. Руководитель отделения вашего Союзвнешторга клятвенно заверил меня, что для победы Бориса Картузова в гонках "Формулы-1", завод "Метеор" немедленно предоставит всё, что только потребуется, а ещё он пообещал, что при соответствующих условиях ваш поликарбоновый завод станет ещё одним цехом "Рено".

Махнув рукой, я уныло сказал:

— Это уже ваши проблемы, Жан-Жак, мне бы теперь со своими разобраться поскорее. Раз вы знаете про условие Брежнева, то должны понимать, что я сейчас чувствую.

Отец Дидье усмехнулся и снова съехидничал:

— А вот как раз этого я понять не могу. Если бы я оказался на твоём месте и узнал, что моя жена решила таким образом просто заставить меня взяться за ум, то я бы точно радовался, а ты киснешь, как будто тебе налили за шиворот холодной воды.

Мы съездили в советский автоцентр, расположенный в двадцатом округе Парижа, в самом конце Рю Бельвиль, неподалёку от кольцевой развязки объездной дороги. Его разместили на противоположной стороне от автозавода концерна "Рено", на котором шло совещание за совещанием из-за того, что французское правительство решило начать активно сотрудничать с Советским Союзом в области автомобилестроения. В автоцентре я чувствовал себя, как рыба в воде. Ещё бы, я встретил там с десяток знакомых, работавших на заводе "Метеор" и откомандированных в Париж с одной только целью — во всём угодить покупателям советских автомобилей. Всех их директор автоцентра собрал в своём кабинете загодя и когда мы вошли, то, поприветствовав нас, сказал суровым, начальственным тоном:

— Товарищи, надеюсь мне не надо представлять вам этого молодого человека, а потому повторю ещё раз, работайте день и ночь, но чтобы через две недели из ворот автоцентра выехали два гоночных автомобиля "Формулы-1".

Семёныч усмехнулся и сказал:

— Виктор Петрович, с Кулибиным мы их и за неделю сварганим. Всё что нужно на автоцентре имеется, так что к Рождеству сделаем товарищам французам подарок. — После чего насмешливо спросил меня — Борька, шельма ты эдакая, как новую команду назовёшь-то?

— "Французский метеор", Семёныч. — Ответил я старому другу, приехавшему во Францию на два месяца раньше меня.

Семёныч заулыбался и радостно воскликнул:

— Вот это дело, парень! Когда начнём работать?

Подумав немного, я ответил:

— Завтра с утра и начнём, а сегодня мне нужно ещё на постой встать. Мне тут уже квартиру сняли, правда, до вас далеко добираться, но я сегодня же раскладушку себе куплю.

Никакого совещания я проводить не стал, а потому первым делом мы с Дидье оформили покупку двух "Метеоров-Гамма". В лизинг их брать не имело смысла, всё равно придётся уже завтра разбирать машины практически полностью. Заодно я показал Жан-Жаку, Дидье и Ивон, что такое консоль сетевого компьютера "Гея", приложил свой большой палец к фотоэлементу и когда экран загорелся, попросил Гею связать меня с главным инженером завода "Метеор". Жорка, увидев меня на экране, спросил:

— Что, Карузо, решил своего добиться не мытьём, так катаньем? Ладно, перебежчик чёртов, говори, что надо.

Ивон, неплохо знавшая русский язык, её дед был белогвардейским офицером, тут же перевела его слова на французский. Я не выдержал и сердито прорычал в ответ:

— Появись только во Франции, гад, я тебе тут же морду набью. Это была твоя идея с разводом?

— Нет, не моя. — пошел в отказ Жорка — Князева, но мы же и предположить не могли, что ты такой идиот, Карузо. Нас тут всех из-за тебя чуть не поубивали, урод несчастный. Ирочка все глаза из-за твоего побега проплакала. Ты же никого не жалеешь, осёл упрямый. Ладно, встретимся ещё, я тебе так рожу начищу, что ты месяц не снимешь интеграл со своей тупой башки. Ну, говори, что я должен сделать? Хорошо уже то, что ты живой, придурок.

Покончив с пререканиями, я стал расспрашивать Жорку, как обстоят дела с изготовлением обвесов на гоночный автомобиль и новым девятицилиндровым двигателем. Тот немедленно вывел на экран все готовые узлы и детали. Двигатель был готов полностью, но его ещё не ставили ни на один автомобиль, а вот обвесы только подгоняли и я, посмотрев на них, сказал:

— Жора, срочно высылай движки, четыре штуки, и обвесы, тоже четыре, прямо сырыми. Я их тут обожгу, на заводе "Рено", а всю мелочёвку сам с ребятами изготовлю. Два движка я обкатаю специально для вас, но учти, Жорка, это вчерашний день. Если бы ты только знал, дубина, какую бомбу я придумал. Ничего, через четыре месяца я изготовлю новое шасси и поставлю на него настоящий, боевой движок. Как там на счёт чего-нибудь новенького, Жорик? Я имею ввиду сканеры, графопостроители и плоские телики для компьютерных консолей? Получили?

— Получили. — с вызовом сказал Жорка — Шесть комплектов, но тебе я ни дам ни одного. Понял?

Широко улыбнувшись, я ответил:

— Понял, Жорж. Сегодня же заказывай аэроплан на Париж, пришлёшь мне движки, сырые обвесы и два комплекта новых консолей вместе со всеми причиндалами. Ну, пока, до завтра.

Жора уныло кивнул головой, попрощался со мной и мы вышли из компьютерного центра русского автотехцентра. Уже во дворе, возле двух новеньких автомобилей "Метеор-Гамма" отец Дидье пришел в себя и спросил меня:

— Что это было, Борис? Там, где ты разговаривал с Жоржем Нестеровым. Я ничего подобного никогда не видел.

Тут уже я съехидничал:

— А это, мсье Лагранж, последнее слово советской кибернетики, консоль сетевого компьютера "Гея", на который Америка сразу же наложило эмбарго и на все остальные страны Запада надавила, возмутившись — как это так, в Москве будет стоять главный компьютер, а у нас консоли. Русские сразу же выведают все наши тайны. Ничего, вот когда вы увидите ещё и графопостроители, которые сами чертят чертежи и рисуют, тогда не так удивитесь. Можно подумать, что такие консоли будут выходить по ночам из домов французов и воровать ваши секреты. Это же машина, самый обычный компьютер. Кто же виноват, что русские учёные создали такой сверхмощный компьютер, который может обслуживать весь мир. Между прочим, в Советском Союзе эти консоли разрешено ставить на легковые и грузовые автомобили, на тракторы и корабли, а вот на наших танках вы ни одной не найдёте. И на военных самолётах. Так Брежнев сказал и лично я ему верю. Поймите, СССР это такая огромная страна, что нам чужой земли не надо. Мы даже китайцам отдали спорные территории, лишь бы Мао успокоился и не нервничал из-за них. К тому же Гея это такой компьютер, который, как швейцарский банк, хранит тайну вкладов, только если они не преступные и не угрожают всему миру войной.

Жан-Жак тут же запальчиво воскликнул:

— И кто решает, что преступно, а что нет, Борис?

Устало махнув рукой, я ответил:

— Сама Гея и решает, Жан-Жак, но для того, чтобы в этом убедиться, нужно просто взять и один раз поработать на её консоли. Вот тогда вам всё будет ясно. Она вас сфотографирует, распознает ваш отпечаток пальца, вы расскажете ей кто вы и где живёте, если захотите, то скажете, чем занимаетесь и после этого Гея сама определит по своей базе данных, какую информацию вы вправе получить от неё, а какую нет. Она каждую секунду впитывает в себя огромные массивы информации и постоянно учится, но она только может подсказывать людям, как им сделать что-то. Сама же она ничего не может сделать. Даже повернуть руль в этом автомобиле, на котором тоже стоит её консоль, только с маленьким монитором, на который она способна выдать информацию о состоянии автомобиля. Зато эта информация будет настолько исчерпывающей, что автомеханик уже не нужен.

Пристально посмотрев на меня, Жан-Жак спросил:

— Откуда ты всё это знаешь, Борис? Ты работал на этом компьютере? Но где? Ты же сам говорил что тебя не пускали на завод "Метеор". Тогда где ты смог видеть компьютер "Гея"?

— Компьютер по имени Гея, Жан-Жак, может увидеть лишь считанное число людей, причём самых высокопоставленных. — со вздохом ответил я французу — Если Франция отважится покупать её консоли у вас, то будьте уверены, Андропов лично возьмёт генерала Паскаля под руку, подведёт его к Гее и тогда он сможет побеседовать с ней с глазу на глаз в её подземном бункере. Ну, а я работал на Гее в вечерней школе, куда меня загнали, чтобы я закончил десять классов перед поступлением в институт. Десять классов то я закончил, а потом с тоски начал выпивать. Да, что там, просто тупо запил.

Жан-Жак посмотрел на меня ещё строже и пристальнее, после чего строгим голосом поинтересовался:

— Борис, я смогу первым осмотреть те консоли, которые пришлют во Францию для тебя, вместе с нашими специалистами? Ты озадачил меня своим известием о Гее. Хотя я уже слышал о ней раньше и даже читал рекламный буклет, мне и в голову не приходило, что ваш компьютер действительно такой мощный, что может обслуживать если не весь мир, то хотя бы несколько стран. Ты устроишь это?

Улыбнувшись, я спросил:

— А почему не для вас обоих, Жан-Жак? Мне нравится идея на счёт ваших специалистов. Они намного быстрее вас во всём разберутся и уже через несколько часов скажут, с чем именно имеют дело. Американцы ведь отказались от консолей не видя в глаза ни одной. Как только услышали, что компьютер сетевой и его мозг находится в подземном бункере, в Москве, так сразу же и отрезали — нет, такие компьютерные консоли опасны для нас и мы запрещаем ввозить их на территорию США. Можно подумать, что консоли Геи могут самостоятельно управлять автомобилями. Для этого нужны водители.

Мы попрощались с Жан-Жаком, он сел в свою служебную машину с водителем и уехал, а мы остались. Подведя Дидье к "Метеору-Гамма", я усадил сначала Ивон, а потом его в машину, она была двухместным купе совершенно футуристического вида даже для двадцать первого века, с центральным расположением двигателя, и принялся объяснять ему, чем эта машина отличается от любой другой. Послушав меня несколько минут, он сказал:

— Борис, но она даже проще, чем детский трёхколёсный велосипед. Я гонял на "Ламборгини-Урраго" и так скажу, по простоте управления их даже нельзя сравнивать, ведь на этой машине даже не нужно выжимать педаль сцепления. Просто двинул вперёд рычаг коробки скоростей и нажал на педаль газа.

— Слегка нажал, до первого щелчка, Дидье. — наставническим тоном сказал я — Вслед за этим, если захочешь, машина скажет тебе по-французски: — "Приятной поездки, мсье." Для этого просто достаточно нажать вот эту кнопку. С этой машиной, Дидье, можно разговаривать, как с человеком. Она о себе тебе всё расскажет. Это тебе не какая-то "Ламборгини" и стоит она всего двадцать пять тысяч долларов, а для неубиваемого автомобиля, согласись, это очень дёшево. Зато машина — полная автоматика, ни о чём не нужно думать. — вслед за Дидье я сел в свою машину, приложил палец к фотоэлементу и сказал — Здравствуй, доченька, соедини меня с Ирочкой, я так давно её не видел.

На не таком уж и маленьком, вытянутом ТФТ-экране, который заменял собой панель приборов, я тут же увидел Ирочкино лицо и моя королева радостно воскликнула:

— Боренька, ну, наконец-то! Как ты добрался до Парижа?

Хорошо, что Дидье ехал не спеша. Пока мы добирались до моей квартиры, возле дверей которой нас уже поджидали трое спонсоров с газетами в руках, объявление ведь мы дали ещё вчера вечером, позвонив в редакцию, я успел поговорить с женой и даже посмотреть на сынишку. Ира хотя и была в курсе всех событий, обо мне ей регулярно докладывала Гея, всё же очень хотела поговорить со мной. Что мы и делали почти полтора часа. Похоже, что Гея специально включила ознакомительный режим и всю дорогу читала Дидье лекцию.

Квартиру мне сняли полностью меблированную и потому я пригласил Дидье и Ивон пока пожить у меня. Всё равно нам предстояло в ближайшее время дневать и ночевать в автоцентре. Во всяком случае мне точно, а потому они могли жить в ней припеваючи. Когда мы подъехали к нужному дому, Дидье вылетел из машины и тотчас огласил улицу радостными воплями, забыв про Ивон. Поэтому я сначала помог той выйти из машины, хотя автомобиль "Метеор-Гамма" и так почти полностью вынес девушку наружу, и только потом, широко улыбаясь, сказал весёлым голосом:

— Дидье, всё правильно, это же "Гамма", самый умный автомобиль в мире. Ты заметил, что Гея разговаривала с тобой мужским голосом? Это чтобы не оскорбить Ивон. Зато если за руль сядет она, Гея станет разговаривать с ней женским голосом, но это произойдёт ещё не скоро. На новые тачки мы с тобой ещё не заработали.

Тут дверь парадной раскрылась и из неё вышли трое загорелых чуть ли не до черна молодых парней. Игорь, вежливо поклонившись Ивон, тут же представился сам, представил Володю и Виктора и обратился ко мне с таким вопросом:

— Мсье, вы ищете спонсоров для создания гоночной команды "Французский метеор", мы пришли. Причём почти в одно и тоже время. Лично я, как только прочитал ваше объявление, сразу же поймал такси и приехал к вашему дому первым.

— Ещё бы, Анри, тебе не приехать первым. — сказал Николя и пояснил — Он ехал от парка де ла Виллет, а я мчался из Мант-ла-Жоли. Ну, что мсье, вы согласны взять нас на работу. Я хороший автомеханик. Жаль только, что гоночные машины не рассчитаны на мой рост. Зато Анри говорит, что он очень быстрый гонщик, но и он, наверное, будет великоват для болида. К тому же Анри весит, наверное, больше ста килограммов.

Придирчиво оглядев старого друга, сказал:

— Анри, я обязательно проверю вас на трассе. — повернувшись к сыну комиссара, я попросил парня — Дидье, не обижайся, если у тебя есть хоть крупица таланта, то я обязательно сделаю из тебя гонщика, а пока что нам нужно показать всем, что два пилота у команды Дидье Лагранжа — "Французский метеор", уже есть. Надеюсь, что ты тоже сможешь выдержать испытание скоростью.

Мой новый друг удивлённо удивился:

— Борис, но почему моей команды? Нашей!

Разведя руками, я сказал:

— Дидье, я ведь не француз.

Дидье рассмеялся и успокоил меня:

— Это не беда, Борис, и не причина для того, чтобы отойти в сторону. — повернувшись к нашим первым спонсорам, он решительно заявил — Парни, если вы не против, то наша команда будет акционерным обществом. Нам с Борисом будет принадлежать пятьдесят процентов плюс одна акция, а остальные акции вам и тем спонсорам, которые придут в ближайшие дни.

Мы поднялись наверх, в квартиру. Телефон в ней уже раскалился докрасна. Поэтому мне после каждого очередного разговора приходилось снова брать трубку. Однако, после семи звонков, а это звонили одни только члены группы Игоря, телефон надолго замолк и только через час кто-то позвонил, чтобы высказать мне своё фе по-французски. Это была какая-то пожилая дама и я передал трубку Дидье, а он, выслушав несколько оскорблений, передал её Ивон. Девушка послушала минуты две, как какая-то бабка костерит меня не выбирая выражений и так ей ответила, что мы все невольно смутились. Через пару минут снова раздался звонок и я попросил, чтобы Дидье сам взял трубку. Молодой адвокат согласился, послушал говорившего минуты две и прорычал в трубку:

— Мсье, лично вы будете иметь только рукава от жилетки и больше ничего. — бросив трубку, он воскликнул — Ублюдок! Хочет вложить десять тысяч франков и требует взамен Версаль.

Виктор усмехнулся и сказал:

— Парни, я буду счастлив, если мне хотя бы станут платить зарплату автомеханика.

Через пару часов мои "французы" отправились в ближайший отель, а мы, поговорив ещё с часок, легли спать. На следующий день мы поехали в автоцентр, где для нас уже был подготовлен отдельный сборочный бокс, оснащённый всем необходимым оборудованием. Дидье с таким сожалением покидал автомобиль, что я, не в силах видеть такую тоску в глазах молодого парня, усадил его обратно и он поехал заниматься бумажками.

Ивон я попросил остаться, сказав что ей здесь будет намного интереснее. Со склада прикатили ещё один "Метеор-Гамма" и автослесари набросились на него, как банда насильников на десятиклассницу, и во все стороны полетели крылья, капот, багажник. Ребята работали так быстро, что через час на сборочных стапелях стояли два силовых каркаса без двигателей и колёс. В это время в аэропорте "Орли" уже шла разгрузка "Антея" и на большие фуры грузились контейнеры с теми комплектующими, которые я заказал.

Мы приехали в автотехцентр к восьми утра, а в десять тридцать первая фура въехала в бокс и к ней подъехал вилочный погрузчик. В двенадцать часов в автоцентр приехал на двух машинах Жан-Жак с шестью мужчинами и женщинами среднего возраста, компьютерщиками Сюрте Женераль. В боксе размером двадцать на шестьдесят метров, изготовленном из поликарбона, со стёклами из лонсдейлита, помимо склада имелась удобная бытовка с топчанами, кухня со столовой, а также просторный зал с двумя кабинетами, для проектировщиков, моё первое французское КБ с огромными окнами, выходящими в бокс. Рядом с ним стояло десять контейнеров с новейшими консолями, оснащёнными периферией, которые только выгрузили, но ещё ни один из них не раскрывали.

Собственно говоря, каждый контейнер по сути дела представлял из себя рабочее место инженера-конструктора, сложенное в походное положение. Как только все семеро французов подошли ко мне, именно из-за них я не переодевался в спецовку, и мы познакомились, автослесари, оторвавшись от работы, занесли тяжелые контейнеры в зал и расставили их по местам, то есть попросту равномерно по всему залу возле лючков, под которыми находились электрические розетки. Мой старый друг Женька немедленно поинтересовался:

— С какого начать, Кулибин?

Подумав, я ответил:

— Жека, подсоедини к сети шесть консолей, а четыре пусть пока что остаются в походном положении. — как только первая консоль была запитана, я вежливо спросил — Дамы и господа, кто хочет начать общение с Геей первым?

Дамы и господа из Сюрте Женераль замялись и тогда Ивон подняла руку и попросила:

— Борис, можно я попробую?

Женька быстро метнулся к стене и подкатил к консоли удобное кресло на колёсиках, а я показал жене Дидье, учительнице математики по профессии, стартовую кнопку и сказал:

— Ивон, нажми эту кнопочку.

Девушка улыбнулась и нажала на кнопку. Внутри контейнера длиной в полтора метра, шириной в метр двадцать и высотой в семьдесят сантиметров, целиком изготовленного из матового, золотисто-коричневого, поликарбона, тихо заработали электродвигатели. Сначала назад отъехал струйный, шестицветный графопостроитель, а попросту широкоформатный принтер с чернильницами на полтора литра и уже вложенным в него рулоном мелованной бумаги шириной в метр двадцать. Затем справа и слева откинулись вбок и поднялись вверх два блока и когда откинулись их крышки, увеличившие площадь стола, то из одного поднялся цветной принтер с твёрдыми восковыми чернилами, а из другого сканер.

После этого откинулась, как крышка ноутбука, столешница с врезанным в неё ТФТ-экраном на тридцать дюймов, с довольно неплохой цветопередачей, и тут же поднялся вверх и выдвинулся довольно большой столик с прикреплёнными к нему клавиатурой и компьютерной мышкой, а передняя часть контейнера слегка сдвинулась внутрь. Всё, консоль была приведена в рабочее положение и Ивон только и оставалось, что сесть в кресло, откинуть крышку в правом углу столика и приложить указательный палец к фотоэлементу, чтобы включить её, что девушка и сделала, следуя моей подсказке. На экране появилось изображение Геи и наша электронная дочурка обратилась к Ивон по-французски:

— Здравствуйте, мадмуазель, я Гея, главный компьютер Советского Союза. Я компьютер с независимо мыслящим искусственным интеллектом. Если вы желаете общаться со мной постоянно, назовите своё имя, фамилию и род занятий, чтобы я могла присвоить вам степень приоритета и доступа к моей базе данных. На сегодняшний день она составляет шесть с половиной миллионов терабайт информации и постоянно пополняется.

Ивон радостно заулыбалась и ответила:

— Моё имя Ивон Лагранж, я учительница математики, закончила три года назад Сорбонну, но моя мечта работать вместе с мужем в команде "Метеоры Франции", которую он создаёт вместе с Борисом Картузовым, Гея. Я хочу общаться с тобой постоянно и найти своё место в этой гоночной команде.

Гея улыбнулась и не медля ни секунды сказала:

— Ивон Лагранж, тебе присваивается профессиональный приоритет второго уровня с доступом ко всей базе данных, относящихся к педагогике, а также ко всей информации, которая касается автомотоспорта. Если тебя это заинтересует, то ты можешь стать в команде "Метеоры Франции" специалистом по аэродинамике и баллистике, ведь эта область человеческих знаний очень тесно связана с математикой. У тебя красивая причёска Ивон, как и ты сама. Если рядом с тобой находится Борис Картузов, попроси его сесть за соседнюю консоль. С ним хочет поговорить Георгий Нестеров.

Ивон воскликнула:

— Да, он рядом, Гея! Скажи, а я смогу разобраться в баллистике и аэродинамике? Я ведь не инженер-конструктор.

— Сможешь. — решительно сказала Гея — Это не так уж и сложно. Я смогу быстро тебя научить тебя этому, если ты будешь заниматься по восемь часов в сутки.

Прежде чем подойти ко второй консоли, я всё же на всякий случай сказал отцу Дидье сказал:

— Мсье Лагранж, зная своих друзей, я предупреждаю, уже завтра в этом зале будет стоять такая ругань, что одну консоль лучше сразу отвезти к нам домой. Там Ивон сможет спокойно учиться и к тому же она будет постоянно находиться на связи с нами.

Жан-Жак озадаченно покрутил головой в свою очередь поинтересовался у меня:

— Борис, но это же государственная собственность, как ты можешь ей так свободно распоряжаться?

— С чего это вдруг? — воскликнул я — Дидье уже заплатил за все десять консолей двадцать восемь тысяч долларов, так что теперь они мои, а как только правительство Франции разрешит продавать такие специализированные консоли в вашей стране, то они станут принадлежать команде "Метеоры Франции". Кстати, как вам нравится такое название? По-моему звучит.

Жан-Жак продолжил упираться и сказал:

— Но ведь эту консоль могут украсть, Борис, когда Ивон выйдет из квартиры в магазин или просто погулять.

Громко вздохнув, я принялся объяснять простые истины:

— Ну, и как воры утащат её, мсье? Это здесь полы из поликарбона, а моей квартире консоль сама прикрутится к полу и в раскрытом виде её из квартиры ни один вор не вытащит. Разбить её невозможно даже кувалдой, а когда Ивон скажет Гее, кто кроме неё может работать на этой консоли, то она вообще превратится в глыбу из поликарбона, а если ещё и включит сирену, то любой вор от её истошного воя сам тут же выпрыгнет в окно. Поймите, Гея никогда не допустит, чтобы кто-то пользовался её консолями нелегально или смог украсть консоль у законного владельца.

Наконец-то до свёкра Ивон дошло, о чём я ему толкую:

— Хорошо, отвезите одну консоль к себе домой. — после чего с удивлением посмотрел на компьютерщиков и спросил их раздраженным голосом — Господа, вы так и будете стоять здесь с открытыми ртами? Немедленно приступайте к работе.

Это позволило и мне развернуть ещё одну консоль, сесть за неё и связаться с Жориком. На этот раз Гея со мной не общалась также долго, как с Ивон, но мы с ней поприветствовали друг друга. Жорка, появившись на экране, сразу же заявил:

— Ну, и как тебе мой подарок, Карузо? Цени, я выбил для тебя аж десять специализированных консолей.

— Ага, как же, тоже мне, щедрый даритель нашелся, так я тебе и поверил. — ехидно ответил я другу — Ты лучше скажи, сколько консолей ты под это дело выклянчил у Георгия Ивановича. Наверняка не один десяток, а раз так, то давай, делись.

Жорик осклабился и ответил:

— Двадцать восемь, Боря. Полностью закрыл все свои дыры. Я тебя вот о чём хочу спросить. Тут мне на стол утром положили правительственную телеграмму, в которой сказано, чтобы мы срочно спроектировали для Франции большой поликарбоновый завод. Вот я и подумал, ты бы там пошустрил и пробил себе базу рядом с ним, тебе же всё равно придётся где-то размещать свою конюшню. Трассу ты там вряд ли построишь, но испытательный трек-то можно будет туда втиснуть. Если договоришься, то кинь мне сразу же топографию местности, данные по грунтам и карту коммуникаций, а мы дня за три-четыре изготовим проект и я немедленно начну отгружать комплектующие и материалы.

Попросив Жору подождать, я подошел к Жан-Жаку и рассказал ему о предложении главного инженера завода "Метеор". Тот выслушал меня и недоверчиво спросил:

— Борис, неужели ваши специалисты смогут спроектировать целый завод всего за четыре дня? Хорошо, я сейчас схожу в машину и поговорю с премьер-министром. Это очень заманчивое предложение, Борис, получить от Советского Союза не цех, а большое предприятие с уникальными технологиями.

Улыбнувшись, я сказал:

— Вот видите, Жан-Жак, руководство Советского Союза на деле доказывает свою готовность к сотрудничеству. Этот завод сможет поставлять свою продукцию на десятки французских предприятий и тогда уже их продукция станет самой лучшей в мире. Правда, при этом она будет ещё и вечной, а это потребует её постоянного обслуживания и модернизации в процессе эксплуатации. Многим предпринимателям на первых порах это будет сложно понять.

Жан-Жак молча кивнул и вышел из компьютерного зала, в котором компьютерщики из Сюрте Женераль принялись с увлечением общаться с Геей и та поражала их своим каждым новым заявлением или ответом на вопросы всё больше и больше. Всё правильно, то же самое происходило и в Советском Союзе. Я тоже покинул компьютерный зал, зашел в бытовку и там переоделся в новенькую спецовку, после чего приступил к работе на стапеле. Всё, что являло собой "Метеор-Гамма" уже было вывезено из бокса и сдано на склад. Вообще-то мне было бы намного проще получить со склада просто раму, но я ведь должен был как-то показать французам, что шасси "Метеора-Гамма" является универсальным.

Глава 7

Две сумасшедшие недели декабря

Жан-Жак отсутствовал часа полтора, а когда вернулся и увидел меня в спецовке, уже чумазого и с гаечным ключом в руках, а потому расстроился и чуть ли не взмолился:

— Борис, немедленно прими душ. Нам нужно ехать в Бийянкур, в штаб-квартиру концерна "Рено".

С горестным вздохом я с издёвкой сказал:

— Мсье Лагранж, если меня будут дёргать каждые пять минут, то я никогда не выкачу из этого бокса гоночный болид. Там речь пойдёт только об одном, как побыстрее построить завод. Берите четыре консоли, две отвезите в своё ведомство, одну доставьте вместе с Ивон в на бульвар Франклина, из-за того, что она находится здесь, я даже не могу выматериться, а ещё одну везите в штаб-квартиру "Рено" и покажите им, на какую кнопку нажать. Поверьте, Князев и Жора быстро обо всём договорятся. Вы только пробейте для нового завода такое место, где можно построить испытательный трек, а всё остальное мои друзья сделают уже без вас.

Жан-Жак так и поступил и в боксе остались все свои, так что я мог спокойно, нет, не выругаться, а просто облегчённо вздохнуть. Мои "французы", однако, не расслаблялись и с французского языка на русский не переходили. Как только первый зам шефа Сюрте Женераль уехал, привалила целая толпа "спонсоров" и тут же отправилась переодеваться в спецовки. Некоторые из спонсоров хорошо говорили по-русски, но все вместе они имели самое прямое отношение к Франции и подкопаться к чему-либо было просто невозможно..

В этой стране у КГБ имелись "спящие" агенты и многие из моих друзей просто их заменили, так как все они были прекрасными лицевыми танцорами, а "спящий" агент тем и хорош, что даже его отпечатки нигде не фигурируют, не говоря уже о всех прочих приметах. Когда приехал несколько расстроенный Дидье, с которого руководство "Формулы-1" потребовало бешенные деньги, целых полмиллиона долларов за то, чтобы заменить команду "Текно", пусть и провалившую минувший сезон полностью, на ещё не созданную толком новую команду без гоночных болидов.

Как только я представил Дидье новых спонсоров и сказал ему, каким капиталом располагаем, парень немедленно повеселел и мы пусть и с большим опозданием, но всё же отправились на кухню, чтобы пообедать. Ребята привезли из Союза в Париж здоровенный контейнер с домашней солкой, а потому я блаженствовал. Продукция домашнего консервирования понравилась и Дидье, а потому, загрузив в багажник дюжину трёхлитровых баллонов и два десятка литровых банок, я вытурил его из бокса и он поехал домой. Сразу же после этого мы с Игорем отправились в компьютерный зал, чтобы поговорить о своём, о девичьем, то есть шпионско-вредительском. Первым делом мой друг спросил меня с участием во взгляде:

— Ну, как прошла твоя проверка, Боря?

— Вроде бы неплохо, Игорёк. — ответил я — Думаю, что оба Жана так ничего и не заподозрили, но с надутием мне пуза исключительной гениальности наши московские начальники явно перестарались. Вот хоть убей меня, Игорь, но я никак не могу понять, за каким чёртом нужно было привлекать к этому делу Брежнева? Да, и с поликарбоновым заводом, рядом с которым будет находиться наша база, тоже явный перебор вышел. Скромнее нужно быть, скромнее.

Игорь развёл руками и сказал со вздохом:

— Борь, извини, на так решил Юрий Владимирович, а ему, уж ты поверь, виднее, чем нам с тобой.

Недовольно крутя головой, я проворчал:

— Ему-то виднее, а мне теперь красней перед людьми, ну, я имею в виду обоих Жанов. Пойми, одно дело, когда восемнадцатилетний сопляк стучит себя пяткой в грудь и вопит: — "Я гений!", это ещё можно списать хотя бы на юношеский максимализм, на тщеславие, в конце концов, но когда сильные мира сего начинают повторять, как кришнаиты мантру, кивая головами: — "Он гений, он гений, он гений, внимайте ему, люди, он же гений.", то это может вызвать очень большие подозрения и привести к неприятностям. Ты думаешь что, в Сюрте Женераль работают легковерные дураки? Так будь спокоен, их к этой конторе на пушечный выстрел не подпускают.

Игорь вздохнул и сказал, переходя на вы:

— Борис Викторович, во-первых, вы действительно человек больших способностей...

Махнув рукой, я перебил его:

— Игорёк, хоть ты отложи в сторону эти еврейские приседания. С таким помощником, как Бойл, любой дурак, кому угодно покажется гением. Не в этом ведь дело, а в том, что люди не любят, когда кто-то намного умнее их. Они таких типов опасаются.

Однако, Игорь был непреклонен:

— Нет, Боря, ты ошибаешься. Первоначальный стержень легенды был таков, твои друзья потребовали от тебя, чтобы ты закончил десятилетку, а твоя семья и Ирочка их поддержали. Ещё в апреле ты экстерном сдал экзамены, но потом, на зло всем, запил и потому просто физически не мог поехать в Москву, чтобы поступить в институт. Ирочка решила проучить тебя по своему, развелась с тобой и вышла замуж за заместителя Князева, Бориса Орлова, ты вконец озверел, перестал квасить, быстро подготовился и сбежал из страны, чтобы доказать всем, что дурака, пардон, гения учить, только время терять. Юрий Владимирович, который дал добро на эту легенду, приказал нашим аналитикам и психологам прокачать ситуацию и просчитать, как её можно усилить и те вскоре дали свои предложения. Вот поэтому, когда стало известно, что "заговор" полностью провалился и ты выкинул такой фортель, Георгий Иванович и Дмитрий Миронович вызвали всех "заговорщиков" на ковёр и сурово всех вздрючили, а Орлова и вовсе примерно наказали, он теперь в чине капитана на Чукотке моржей считает, хотя на самом деле получил звание генерал-майора и возглавил новый главк в КГБ. Ну, а твои боссы помчались в Москву и стали доказывать в Политбюро, что раз всё обошлось и ты объявился в Марселе живым и невредимым, то в отношении тебя нужно принять особое решение. Создать все необходимые условия, чтобы у тебя в заднице вся сажа выгорела, а заодно с твоей помощью двинуть за рубеж наши самые передовые технологии. Ты думаешь почему Юрий Владимирович попросил тебя продемонстрировать любым доступным способом босякам на "Клементине" все свои способности? Да, только потому, чтобы три разведки рано или поздно догадались, что таких парней, как ты, в советской армии до чёртиков и потому ни одной армии просто нечего будет ловить, если кто-то посмеет напасть на нас. Ладно, Боря, пока что всё идёт просто замечательно, зато я теперь хоть об одном не буду думать, о режиме безопасности на нашей с тобой главной базе. Её нам обеспечит Гея.

Возразить мне было по сути дела нечего, а потому я просто развёл руками и мы вернулись в сборочный цех бокса. В первый день, закончив работу в половине одиннадцатого, мы подготовили обе рамы к сборке. На самом деле болид был полностью готов вплоть до последней гайки и нам только и оставалось, что прокалить в муфельных печах его аэродинамические обвесы и антикрылья. На следующий день, раскидав работу по мастерам, дождавшись приезда Дидье, я отправился вместе с ним сначала в бутик мужской одежды, где мы купили себе по паре английских костюмов и по полдюжины сорочек. Отправив посыльного с коробками на бульвар Франклина, нарядно одетые, мы принялись обивать пороги различных офисов, где я должен был появиться в обязательном порядке.

С этой морокой мы покончили к двум часам и сразу же отправились в автоцентр "Метеор". Газетчики уже пронюхали, что мы с Дидье приступили к регистрации национальной французской гоночной команды и попытались было напасть на нас, но мы проехали в закрытую зону и скрылись от них в боксе. Там мы сразу же провели собрание нашего закрытого акционерного общества и все расписались в распечатанных на принтере доверенностях, после чего Дидье сел за консоль и занялся бумагами. Он ведь был по профессии адвокатом, хотя и не имел своей практики, а раз так, то пусть поскрипит пером на благо всех нас и во славу Франции.

Как бы то ни было, но работы, и работы сложной и ответственной, хватало, ведь оба болида вовсе не представляли из себя разобранной на части машины, а потому вкалывать нам предстояло по двенадцать часов и больше. Календарь без злобы, но очень наглядно показывал мне, что сегодня уже восьмое декабря, а нам предстояло собрать машины и выкатить их из бокса на позднее двадцать третьего декабря, что обещало всем на две ближайшие сумасшедшие недели весёлую жизнь, но никто не жаловался.

Да, и на что им было жаловаться, ведь премиальные я пообещал им просто царские, вернутся домой на "Гаммах", если захотят их купить. Но и без обещанных премий настроены все были по боевому, а в Париж загодя приехали все те ребята, с которыми мы делали наши первые гоночные машины и тоже в дикой спешке, но уже не на коленке. На этот раз в специально построенном и оснащённом боксе имелось всё необходимое из станков и оборудования, кроме больших муфельных печей для обжига и отпуска поликарбона.

Ещё в Союзе, только начав планировать операцию по проникновению на Запад, я сразу же сказал, что нам нужно будет слегка приоткрыть завесу тайны над поликарбоном. Если, конечно, французское правительство и президент пойдут навстречу советскому руководству. Французы согласились на сотрудничество в полном объёме и даже заявили о своём желании пойти на серьёзные, большие переговоры, в том числе касающиеся полной отмены царских долгов и совместной работы в странах Африки. Более того, Франция хотела подписать очень широкий, антиблоковой направленности, договор с Советским Союзом. Обо всём этом уже было чётко и ясно сказано нашему послу, а потому готовился визит Брежнева во Францию, который должен был состояться весной будущего года.

Как и было об этом заявлено, в Советском Союзе шло сокращение вооруженных сил, причём не тупое и неуклюжее, как в моём прошлом, а грамотное даже без моих подсказок, но всё-таки с подачи Геи. Так все части железнодорожных войска и военно-строительные части, знаменитый советский стройбат, которому даже автоматов не дают, солдаты стройбата и без них в бою сущие звери, превращались в самые обыкновенные строительные компании, закрытые акционерные общества с участием государства в их уставном капитале, а потому их офицеры и подавляющее большинство солдат, которым объяснили все перспективы, просто сняли с себя военную форму.

Точно так же поступали всякий раз, когда имелась хотя бы малейшая возможность не разрушая уже имеющегося потенциала, превратить воинские части в мирные компании, способные производить продукцию и оказывать услуги бизнесу и населению. По этому поводу на Западе кое-кто стал было вопить, что Советский Союз не сокращает свои вооруженные силы, а просто перекрашивает армейские части, но это вызвало такой гомерический хохот, прежде всего в среде бизнесменов, что эти господа мигом заткнулись.

И действительно, как-то трудно представить себе, что десять строительных батальонов, сведённых воедино и ставших крупной строительной компанией, да, к тому же акционерным обществом с блокирующим пакетом акций в двадцать пять процентов, принадлежащим государству и пятьюдесятью процентами акций, принадлежащих трудовому коллективу, что оно сможет вновь сделать армейской частью. Тем более, что тот солдат, который всё же уходил на дембель, терял право на акцию и та продавалась за чисто символическую сумму тому человеку, кто заменял его на конкретном рабочем месте.

В общем работа в Советском Союзе в связи с сокращением армии тоже началась большая и очень важная, но что самое главное, при этом не то что офицеры, а даже солдаты оставались довольными, ведь им объясняли, что такое закрытое акционерное общество и что такое дивиденды, то есть чистая прибыль, которую они же сами и распределят между собой по итогам работы за год. Ну, а если учесть то обстоятельство, что прежде всего в бывшие воинские части, а ныне гражданские компании были направлены наноуглерод и асфальтеновая смола, то их продукция была конкурентоспособной даже в США.

Превращение природного минерального сырья в наноматериалы с помощью специально выращенных культур микроорганизмов, которое пока что держалось в строжайшей тайне, явилось одним из мощнейших рычагов влияния на умонастроения в мире. Об том, что советские учёные разработали такие технологии, Брежнев должен объявить весной семьдесят третьего года, но это вовсе не означало, что после этого они сразу же станут широко доступными. Чтобы их получить, как Западу, так и Востоку вместе с Югом, предстояло хорошенько и что самое главное, основательно постоять в позе просителя.

Да, процесс превращения обычных дрожжевых грибов в микроорганизмы-энергофаги, которые способны перерабатывать в наноматериалы многие виды руд, коренным образом изменял индустрию и делал её миниатюрной, компактной, малозатратной и не то что неэнергоёмкой, а наоборот, производящей электроэнергию в огромных количествах. При этом бионанотехнологии были совершенно безопасными, ведь те микроорганизмы, которые расщепляли руды практически на атомы, из которых потом можно было получить сложные фуллереновые композиты с заранее заданными свойствами, мог проходить только в условиях специального биохимического реактора, а потому они никак не могли, вырвавшись наружу, допустим, сожрать всю Землю. Вне реактора они практически моментально погибали, зато внутри него творили чудеса. Это была новая технологическая эра и самое главное все изделия из наноматериалов отличались невероятной прочностью, износостойкостью и долговечностью, а это самым коренным образом меняло отношения между людьми в обществе.

К изготовлению двух таких изделий, а точнее к их сборке, приступили и мы в боксе советского автоцентра, размещённого в Париже на Рю Бельвиль. Гоночный болид мы спроектировали вместе с Бойлом, причём в данном случае я выдавал технические идеи, а тот их оценивал и иногда критиковал очень жестко и беспощадно. Если посмотреть на него сверху, он был похож в плане на самолёт "Ту-144" или "Конкорд", а если угодно, то и на летящего гуся. В том смысле, что имел, как и болиды моего времени, удлинённый узкий монокок с прозрачной капсулой безопасности для пилота, и треугольную заднюю часть, выполненную в виде идеально обтекаемого антикрыла, в котором прятались задние колёса. Оба передних колеса также были снабжены обтекателями, как и все узлы и детали передней подвески.

На носовой части монокока, перед элегантными пилонами передних колёс с обтекателями, резко снижающими их аэродинамическое сопротивления, крепились два трапециидальных антикрыла, способных создавать большую прижимную силу. Второе антикрыло размешалось над задними колёсами. Ширина монокока была такова, что в него можно было спокойно "вложить" лонсдейлитовую капсулу безопасности, оснащённую фонарём, как на парня ростом в два метра пять сантиметров, то есть даже повыше Игоря, так и подготовленную для какого-нибудь шпингалета. Из-за этого всем зрителям была видна почти половина пилота, то есть всё, что выше пояса.

Болид у нас получился очень красивый, длиной в четыре метра двадцать пять сантиметров, шириной в два метра и высотой в девяносто пять сантиметров, с задним антикрылом его высота достигала одного метра сорока сантиметров. Он имел совершенную, абсолютно обтекаемую аэродинамическую форму и потому очень маленькое аэродинамическое сопротивление. Бойл идеальным образом рассчитал диаметр его колёс, передние были немного меньше, чем задние, а потому скорость обещала быть просто запредельной. Активная подвеска практически не допускала отрыва колёс от дорожного полотна, но что самое главное, у него не было огромных воздухозаборников, так уродующих гоночный автомобиль.

Наш новый девятицилиндровый, рядный двигатель сухого скольжения не наждался ни в какой иной системе охлаждения, кроме обдува, а потому всего трёх щелевидных воздухозаборников над ним, исключающих попадание внутрь двигательного отсека воды во время ливня, хватало с лихвой. Он был предварительным двигателем и имел мощность в тысячу сто лошадиных сил при двадцати тысячах оборотах, но имел такие же размеры, как и двигатель завтрашнего дня.

Отличительной особенностью нового болида было то, что на нём стоял большой фонарь из лонсдейлита, обеспечивающий гонщику прекрасный обзор. К фонарю на прозрачных пилонах с функциями регулируемого антикрыла крепились два широко разнесённых больших зеркала заднего вида, помещённых в обтекатели. В передней части фонаря имелось два желоба с штангами, по которым с большой скоростью двигался по прозрачным штангам вверх и вниз эластичный дворник стеклоочистителя.

В нижней части фонаря имелись также форсунки омывателя, а потому ему не были страшны даже большие комья грязи, но такие из-под колёс гоночных автомобилей не вылетали. Этот болид, как и все прочие метеоровские автомобили, так же был сверхпрочным, а поскольку в нём нельзя было установить такую капсулу безопасности, которая смягчала бы удары, то в нём была применена совершенно иная система безопасности. Для каждого гонщика изготавливалось из поликарбона анатомическое кресло-экзоскелет, которое обхватывало собой всю его заднюю часть включая ноги и руки. В этом кресле, покрытым слоем вспененной асфальтеновой резины толщиной в три сантиметра под замшей, все детали были подвижными.

Пилот болида мог даже ходить с ним на теле, но установленное на специальные подвижный каркас, в случае удара, довольно массивное и потому весившее шестьдесят килограммов, кресло моментально обретало прочность поликарбонового монолита. Всё тело, ноги, руки и даже голова пилота с гоночным шлемом, кроме кистей рук и ступеней, плотно пристёгивались к креслу эластичными, но чертовски прочными, широкими бандажами, а потому вылететь из него он не мог ни при каком ударе.

Гоночный болид, как и любой "Метеор", можно было разрушить полностью, но для этого он должен был столкнуться с бетонным монолитом толщиной в полтора метра, имеющим огромную массу, а такие на дорогах, как правило, не ставились. При желании, конечно, любой идиот мог найти, о что ему разбиться, но это был бы весьма дорогой способ самоубийства. К тому же все "Метеоры" класса "Полная автоматика", оснащались консолями Геи, а она ни в коем случае не допустит ничего подобного, то есть не позволит водителю или гонщику разогнать машину до безумных скоростей там, где это небезопасно и чревато смертельными последствиями.

Два таких гоночных болида нам предстояло срочно довести до ума и выкатить из ворот автотехцентра. Из Союза во Францию уже выехали два здоровенных кунга и два отличных отеля на колёсах, а вскоре должен был ещё и вылететь и военно-транспортный самолёт "Ан-22", знаменитый "Антей", который гоночная команда "Метеоры Франции" зафрахтует на целый сезон, чтобы добираться из Франции до самых отдалённых трасс. Самолёт уже был не только оснащён новой топливной аппаратурой и переведён на водородное топливо, из-за его дальность полёта резко увеличилась, но и на шестьдесят процентов модернизирован и потому имел поликарбоновый планёр.

Так что хотя гоночная команда, как таковая, ещё не была создана, мы были уже готовы к гонке и мои помощники во Франции хотя и были офицерами КГБ, вовсе не являлись балластом. Все они почти год, а некоторые ребята и больше, в числе прочего осваивали профессию автомеханика, автослесаря, модельщика и вообще много чему научились. В эту загранкомандировку отобрали только тех офицеров, которые обладали не только специальными знаниями и навыками, необходимыми разведчикам, но и умели работать руками и хорошо думать головой, что и требовалось, чтобы машина поехала.

Мы занимались в боксе той работой, которую хорошо знали и в которой понимали толк не смотря на всю её новизну. Поэтому уже через пять дней мы отвезли на автозавод концерна "Рено" все детали, которые нужно было прокалить, кроме, разумеется, тех, которые должны были превратиться в лонсдейлит. Их мы получили полностью готовыми. Дидье полностью выпал из этого процесса и появился в боксе после того, как представил меня нескольким французским чиновникам только для того, чтобы я снял с него мерки и ему пошили три гоночных комбинезона и изготовили два шлема — тренировочный и боевой, но ещё не раскрашенный в его любимые цвета.

На автозаводе все технологи и инженеры пришли в изумление, когда узнали, что на первоначально этапе поликарбон прекрасно обрабатывается и вместо сварки просто склеивается, и только после нагрева до определённых температур, превращается в сверхпрочный материал, причём с различными свойствами, ведь из него можно было изготавливать даже практически вечные пружины различной степени упругости. В Советском Союзе уже все убедились в исключительно высоких качествах поликарбона, как самого лучшего конструкционного материала, но там знали и композитные фуллерены, которые в превосходили поликарбон по прочности.

Впервые их предстояло испытать на нашем гоночном болиде, в котором подвеска, тормозные диски, трансмиссия и двигатель были изготовлены металлополикарбона. Ну, как раз меня не стоило ни в чём убеждать, так как об этих композитах мне подробно рассказал Бойл. Создателей космической техники тоже, а вот кое-кто ждал, как они покажут себя на нашей машине. Через три дня после того, как мы пропекли аэродинамические обвесы, к этому моменту уже было также готово кресло и капсула безопасности для Дидье, мы наконец приступили к сборке обоих болидов.

Как раз в то утро директор нашей команды влетел в бокс с радостными воплями, потрясая какими-то бумагами — команда "Метеоры Франции" была не только официально зарегистрирована, но и включена в список команд, допущенных к чемпионату мира "Формулы-1" одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Радость радостью, но мы не смотря ни на что приступили к сборке, а через два дня, двадцатого числа, залили в баки топливо и я принялся настраивать двигатели. Специальная аппаратура показала, что они развивают мощность в тысячу сто восемьдесят лошадиных сил и раскручиваются до двадцати одной тысячи оборотов в минуту. Если учесть, что двигатели всех остальных машин имели мощность в два, два с половиной раза меньше, то судьба чемпионата мира была предрешена.

Всё это время я буквально жил в боксе и только вечером двадцать второго числа поехал с Дидье к себе домой. Работу в этот день мы закончили рано и уже в шесть часов вечера приехали на бульвар Франклина. Мой новый французский друг пожелал машине спокойной ночи и, беспечно оставив её на улице, направился к дверям. Его "Метеор-Гамма" уже пытались трижды открыть, но он, словно "Бэтмобиль", успешно отразил все атаки, всякий раз ослепляя угонщиков яркой вспышкой и извещая, что их рожи сфотографированы. Так оно и было, ведь мы специально вмонтировали в него целых шесть миниатюрных фотокамер со вспышкой.

Уже этого одного вполне хватило, чтобы угонщики ретировались. Поэтому-то Дидье, несколько раз проявив плёнку и передав фотографии незадачливых угонщиков в полицию, и не беспокоился, как проведёт ночь его автомобиль. Ивон всё это время занималась баллистикой, аэродинамикой и маршрутами гоночных трасс. Гея знала о нашем новом болиде абсолютно всё и теперь вместе с ней определяла самую выигрышную траекторию движения по всем трассам. В дальнейшем её наработки пригодятся нам в боевых условиях, когда мы примем участие в гонках чемпионата мира" Формулы-1".

Дидье очень хотел сесть за руль болида, и всю дорогу доказывал мне, что умеет гонять очень быстро и готов показать это в любую секунду. Что же, азарт дело хорошее, но парня ещё нужно было проверить в деле, то есть на трассе, а на автодром "Поль Рикард", расположенный в тридцати с лишним километрах от Марселя, мы собирались выехать сразу после Рождества и немедленно приступить к тренировкам. Когда мы поднялись на седьмой этаж и вошли в квартиру, то я первым делом сел в кресло, закурил и попросил Дидье раздеться до трусов. Тот удивлённо посмотрел на меня, но послушался и вышел из просторной гостиной, в которой я спал в первую ночь на диване.

Ивон, в глазах которой тоже читалось недоумение, села на диван и принялась поджидать мужа. Вскоре вошел Дидье, одетый в купальные плавки. Без одежды он оказался в общем-то довольно неплохо развитым физически парнем, но всё же был слабоват, но не для автогонщика, а для автогонщика-куэрна, что две большие разницы. Печально вздохнув, я громко сказал:

— Да, Дидье, ты, конечно, выглядишь неплохо, на дистрофика не похож, но, увы, для того, чтобы полностью выкладываться на гонках и переносить перегрузки, твоё тело совершенно не годится. Подождите меня здесь пару минут, ребята.

Я сходил в ванную комнату, разделся там, надел халат и вернулся. Когда я снял бордовый махровый халат, купленный в бутике, и Дидье, и Ивон удивлённо ахнули, а мой партнёр сказал:

— Да, Борис, у тебя мускулатура, как у культуриста. Ты хочешь сказать мне, что я тоже должен накачать себе такую?

— Нет, Дидье, хотя тебе не мешало бы окрепнуть, это вовсе не обязательно. — улыбнувшись ответил я и добавил — Ребята, вы лучше посмотрите, что я умею делать с этим телом. Хотя здесь и тесновато, мне вполне хватит места, чтобы показать это.

Я не стал слишком затягивать с демонстрацией своей гибкости, ловкости и силы, но всё же показывал акробатические этюды минут пятнадцать, прежде чем сел в кресло. Ивон захлопала в ладоши и восторженно воскликнула:

— Дидье, ты должен обязательно научиться делать так же!

Усмехнувшись, я сказал:

— Ивон, будет куда лучше, если вы оба научитесь этому. Не знаю почему, но генерал Олтоев назвал эту систему куэрнинг. Послезавтра во Францию прилетает большая группа целителей из Советского Союза, и в их числе моя знакомая, Таня. Как только мы приедем в Марсель, а она ради меня попросила направить её в этот город, то вы оба пройдёте курс лечения. Вам только кажется, что вы абсолютно здоровы, а копни поглубже, найдётся не один десяток болячек. Таня пробудет у нас в тренировочном лагере трое суток. Она пообещала, что научит меня полному комплексу, так что я ещё и стану врачом команды, точнее целителем. Я занимался в её группе куэрнингом несколько месяцев и она говорит, что из меня получится хороший куэрн. После этого я буду учить куэрнингу всех членов нашей команды.

Ивон радостно заулыбалась и сказала:

— Дидье, я недавно читала статью в "Пари Матч" о куэрнинге, это действительно нечто фантастическое. Генерал Олтоев купил в тридцатые годы в Тибете глиняного Будду, а потом он у него случайно разбился и оказалось, что в нём лежит свиток с медицинским трактатом. Он не такой уж и древний, да, к тому же написан не на санскрите, а на тибетском языке, но содержит в себе такие знания о природе человека, о существовании которых медики даже и не подозревали раньше. Оказывается, куэрн только включает в человеке механизмы самолечения и регенерации, а дальше организм человека лечит себя уже сам и даже мозг даунов способен прийти в норму и таких случаев уже много.

Натягивая на себя халат, я сказал девушке:

— Ивон, я могу рассказать тебе ещё более удивительные вещи о куэрнинге, но лучше это сделать за ужином.

Ивон состроила умильную рожицу и призналась:

— Мальчики, в доме нет ничего, кроме кофе и горчицы. Давайте сегодня поужинаем в ресторане, а завтра я куплю все продукты, которые нужны Борису для русского стола. Борис, тут неподалёку есть русский ресторан, в нём очень хорошо готовят.

Отрицательно помотав головой, я возразил:

— Не пойдёт, Ивон. Там меня обязательно кто-то из русских узнает, затеется драка и мы проведём ночь в полиции.

— Тогда пойдёмте в тот ресторан, который расположен на Эйфелевой башне. — Предложила Ивон и я согласился:

— А это предложение мне нравится. — обрадовался я — Думаю, что большой кусок жареного мяса мне там дадут. К тому же я видел Эйфелеву башню только издали и мне хочется посмотреть на неё вблизи. Ну, что, тогда одеваемся и идём туда?

Дидье попросил не спешить, позвонил в ресторан и заказал столик. Можно подумать, зимой в Париже полно туристов. Мы оделись, как парижане среднего достатка. На мне и Дидье были надеты строгие, тёмные костюмы, а Ивон надела вечернее платье. Когда зашел вопрос о том, как добираться Эйфелевой башни, машина-то была двухместной, я предложил пройтись до неё пешком. Дидье и Ивон немного подумали и согласились. Мы спустились на лифте вниз, вышли из дома и не спеша пошли в сторону парка, разбитого возле дворца Шайо, он же Трокадеро. В ресторане нас ждали только через полтора часа, в восемь часов двадцать минут. Вскоре мы вышли на главную аллею и пошли вдоль длинного бассейна к мосту, за которым возвышалась Эйфелева башня.

По пути мы весело болтали о всякой ерунде и лишь изредка речь заходила о будущих гонках. На автодроме "Поль Рикар" гонщики уже начали тестировать свои машины и сразу после Рождества мы тоже приступим к тренировкам. Честно говоря, я ведь ещё ни разу не сидел за рулём настоящего гоночного болида, хотя на "Метеоре-Гамма" ездил даже побыстрее, чем лучшие гонщики в две тысячи пятнадцатом году. Этому способствовала машина и то, что я всё-таки куэрн двенадцатой ступени. Поэтому и у Игоря-Анри в грядущем чемпионате имелся всего один конкурент.

Чтобы чемпионат не превратился в избиение младенцев, новый поликарбоновый завод во Франции, к строительству которого должны приступить сразу после Рождества под Парижем, рядом с Медон-Шавилем, было решено дополнить большим цехом, а фактически небольшим автозаводом по изготовлению деталей гоночных болидов. В общем инженеры любой команды смогут занять там бокс побольше того, в котором мы собирали "BK — I", то есть "Болид Картузова" и сварганить свою собственную гоночную машину с помощью Геи и движок к ней. Или взять за основу метеоровское шасси и мою девятку, что обойдётся любой конюшне значительно дешевле.

В чемпионате "Формулы-1" семьдесят третьего года должны были принять участие самые разные по своему виду гоночные машины, в том числе и "клешня лобстера". Все они вместе взятые имели только один серьёзный недостаток — были смертельно опасны для пилотов и уже на автодроме "Поль Рикар" мы с Игорем должны были доказать всему миру автогонок, что гонять можно на чём угодно, хоть на карте, но только в том случае, если он построен по нашей, неубиваемой схеме из поликарбона, да ещё и с применением нашей, метеоровской системы безопасности пилота.

Уже в феврале на испанском автодроме "Каталунья" в Монтмело должен был стартовать чемпионат мира по шоссейно-кольцевым мотогонкам, а фактически Европы, так как подавляющее большинство гонок проходило на европейском континенте, на котором я также собирался выступить. Вот там у меня будет конкурент и ещё какой — Батрак. На этой гонке я собирался показать нашу новую разработку — "Автоматизированный комплекс безопасности мотогонщика" и доказать всем, что и супербайк тоже может быть вполне безопасным гоночным болидом на двух колёсах. Эта идея овладела мною ещё лет пятнадцать назад и я её чуть ли не бредил.

Раз уж в Медон-Шавиле будет всего за три месяца построен завод, на котором нашей команде будет отведён здоровенный цех, а рядом с ним настоящий фешенебельный автодром, то почему бы не изготавливать на нём гоночные супербайки с роторно-лопастным двигателем инопланетной конструкции? Ну, а до того момента я собирался собрать такой супербайк в боксе автоцентра "Метеор". Чертежи на его детали я уже начал изготавливать на консоли Геи. Точнее я рисовал их эскизы с помощью Бойла, а Гея доводила их до ума, а поскольку на "Метеоре" имелись точнейшие копировально-фрезерные станки с компьютерным управлением, то их изготовят очень быстро.

Мы не спеша дошли от дома до Эйфелевой башни, поднялись на лифте в ресторан и там поужинали. Прогулка по вечернему Парижу мне понравилась. Париж конца семьдесят второго года отличался от Парижа начала двадцать первого века, когда я бывал в нём несколько раз, в лучшую сторону. Машин было меньше, улицы выглядели гораздо чище, но самое главное, по городу не слонялись толпы чернокожих и прочих излишне смуглых французов. Они ещё не успели заполонить Париж и превратить этот город чёрт знает во что.

Не было их и в ресторане, в котором ужинала и отдыхала вполне респектабельная публика. В начале одиннадцатого мы покинули ресторан, отправились пешком домой и на нас никто не напал с целью ограбления. А жаль, я уже вошел во вкус и был не прочь повязать ещё и французских гопников, но они все где-то попрятались.

Глава 8

Первые успехи "Метеоров Франции"

Болиды были собраны и готовы к тренировочным заездам, а потому следующий день у нас был праздничным. С утра мы устроили в боксе фуршет и отблагодарили сотрудников автоцентра, особенно тех рабочих, которые помогали нам собирать болиды. Это было до обеда, а во второй половине дня мы встречали первых официальных гостей — делегацию из концерна "Рено", для которой тоже устроили уже даже не фуршет, а самую настоящую вечеринку с выпивоном, на которую прибыли не только оба Жана, но и Нинон. Глава концерна "Рено", посмотрев на наши болиды и посидев в одном, достал чековую книжку и в одночасье мы обрели богатого и щедрого спонсора.

Жан-Жак, осмотрев наши болиды и также посидев в одном. Как и многие другие гости, он остался очень доволен. Была в восторге от нашей оперативности и Нинон. Анри весь вечер ухаживал за ней, а в самый разгар вечеринки, взяв у директора команды электронный брелок-ключ, уехал из автоцентра вместе с сотрудницей Сюрте Женераль. Поэтому, когда вечеринка закончилась, мы поехали домой на такси. На следующий день состоялись уже куда более важные смотрины. К нам в бокс приехали чиновники французской федерации автоспорта и нас почтил своим вниманием даже сам Берни Эклстоун, но в начале семидесятых он ещё конечно же не имел того веса, какой обрёл в моё время.

Вот тут-то и началось самое интересное. Поскольку большинство гостей были в прошлом автогонщиками, то смогли легко понять, что наши болиды на два порядка лучше всех тех, которые будут состязаться в сезоне "Формулы-1" семьдесят третьего года. Кое-кто даже стал громко заявлять о том, что нас нужно снять с соревнований и тогда мы с Дидье и директором автоцентра "Метеор" подвели их к большому стенду и показали эскизные проекты нового завода поликарбоновых изделий, завода по производству деталей для изготовления гоночных автомобилей с тремя дюжинами больших сборочных боксов, а также проект нового, суперсовременного автодрома имени генерала Шарля де Голля, который будет построен мало того, что в рекордно короткие сроки, так ещё и по новым технологиям.

Как только господа узнали, что точно такие же болиды, как и наш, но с различными усовершенствованиями и изменениями своего собственного изобретения сможет за не такие уж и огромные деньги собрать любая команда, тон высказываний моментально изменился. Директору автоцентра стали было задавать вопросы технического характера, но он немедленно перевёл все стрелки на меня. Поначалу боссы французского авто и мотоспорта ещё сомневались, но уже через десять минут разговор приобрёл совершенно иную окраску.

Больше всего им понравилось, что инженеры, конструирующие новые болиды, смогут работать на консолях Геи, а самым решающим моментом явилось то, что с помощью одной консоли, вынесенной в зал, я смог сфотографировать всех желающих и за каких-то пять минут распечатать огромный фотоснимок. Изображение получалось вполне приличного качества, не хуже офсетной печати и к тому же цветное и очень яркое. Показал я им и то, как инженер-конструктор сможет, нарисовав простенький эскиз детали, всего за полчаса сделать идеальный чертёж, который можно смело передавать в цех.

По итогам общения с функционерами французского и мирового автомотоспорта, у меня сложилось стойкое впечатление, что нашими болидами они просто поражены, а вот на нас троих, как на их пилотов, смотрят, как на червяков. Что касается Дидье, то я и сам не знал ещё, чего этот парень стоит, а вот относительно Игоря они сильно заблуждались. Во-первых, потому, что этот парень действительно был прекрасным гонщиком, а, во-вторых, как куэрн восьмого уровня, которого я вскоре собирался поднять на десятый, он мог держать ускорение двенадцать минут подряд и перезаряжался очень быстро. Так что даже для меня он был достаточно серьёзным, но что самое главное, бескомпромиссным противником. Ну, может быть я всё же выигрывал у него в быстроте реакции и всё же был на двадцать один килограмм легче.

То, что нас ни во что не ставили, поняли все наши ребята и потому, как только важные господа уехали, принялись громко возмущаться и больше всех горячилась Нинон. Эта девушка считала, что хотя Анри и не снискал лавров на трассе автогонок "Формулы-1", порвёт всех. Интересно, с чего бы это такая уверенность? Не иначе минувшей ночью Игорь доказывал ей, что он не чета мне не только в постели, тут она не могла нас сравнивать, но и на ночной дороге. Но ведь и тут она тоже не могла сравнивать меня с этим Гераклом. Ну, ничего, поживём — увидим.

Рождество мы провели в Париже, а рано утром двадцать пятого числа выехали в Марсель. Чтобы наша жизня сделалась полегче, махнув рукой на всё, благо наш спонсор внёс вклад в размере сорока миллионов франков, потребовав от нас знакомить его со всеми нашими новыми разработками, мы уже не бедствовали, я разрешил Дидье взять в лизинг ещё три "Гаммы", а к ним ещё два седана "Метеор". Таким образом у нас вместе с двумя громадными двухэтажными, четырёхосными отелями на колёсах и двумя огромными кунгами, в каждый из которых помещалось по два болида, имелось теперь десять автомобилей. В принципе для того, чтобы путешествовать по всему миру от одной трассы Формулы-1 до другой, нам хватало и двух машин, но завод "Метеор" всё же сдал нам в аренду четыре.

Два мобильных ангара с автомастерской и два отеля на колёсах изготовили в космическом цехе завода "Метеор" взяв за основу тяжелый тягач "Маз-543", но это были сугубо гражданские машины, которые имели отнюдь не пугающий, а будучи покрашенными в бело-голубые цвета, довольно нарядный и даже игривый вид. Полностью изготовленные из поликарбона, эти огромные, шестнадцатиметровые машины были почти в четыре раза легче своего прототипа и имея тясячесильный двигатель, развивали скорость в сто двадцать километров в час. В "Антей" свободно помещались две машины, ангар и комфортабельный отель на колёсах.

Именно с двумя большими машинами мы и выехали из Парижа в Марсель. Впереди ехали две машины дорожной полиции, за ними отель и ангар с гоночными болидами, стоящими друг над другом в хвостовой части, а позади них плелись в хвосте скоростные "Гаммы" и тоже очень быстроходные "Метеоры". Нинон решила провести рождественские каникулы в Марселе и ехала вместе с Анри. Я же забрался в ангар, в его компьютерный отсек и всю дорогу работал, а точнее завершал работу над новым супербайком. Уже в середине января мы должны были получить с "Метеора" все детали новых двигателей вместе с деталями шести мотоциклов и заняться их доводкой и сборкой.

Доводка, естественно, обещала быть минимальной, ведь сразу после Буэнос-Айреса мы должны были показать французам наши новые супербайки. Надеюсь, что после этой гонки, если удастся её выиграть, отношение к нам изменится. Пока что о команде "Метеоры Франции" если и писали, то в уничижительном тоне, а попросту втаптывали нас в грязь, называя как меня, так и Дидье нахальными сопляками, а наших акционеров скопищем безумных идиотов. Пресса, с которой мы не общались, в этом не было пока что никакого смысла, мигом припомнила мне все мои наглые и громкие заявления, сделанные на пресс-конференции в Марселе.

Во второй половине дня мы приехали на автодром "Поль Рикар", где по случаю рождественских каникул гоняли на спортивных суперкарах, в том числе и "Метеорах" всех трёх моделей, любители острых ощущений. Пока наши друзья выбирали место поудобнее, чтобы поставить ангар и отель поближе к трассе, мы с Дидье переоделись в гоночные комбинезоны, сели в его "Гамму" и, дождавшись, когда трасса освободится, выехали на неё. Длина этой трассы, с девятью поворотами разной степени сложности, составляла три километра восемьсот тринадцать метров. Она имела длинную прямую, на которой можно было разгоняться до приличных скоростей, но что самое главное, Дидье давно уже знал трассу назубок.

Он гонял на ней не один десяток раз, в том числе и на болидах "Формулы-1", показывая при этом весьма приличное время. Вот я и предложил ему показать, на что он способен. Тем более, что у нас было несколько десятков зрителей на трибунах и что самое главное, прямо напротив линии старта сидела Ивон с секундомером в руках и радиопередатчиком, хотя Гея могла показать время куда точнее, чем кто ибо ещё. Мы выехали на линию старта и Дидье рванул вперёд с такой скоростью, что если бы на его "Гамме" стояла обычная резина, то покрышки задымились бы, но вместо этого он лишь основательно навонял горелым гудроном и попилил асфальт, которому следовало быть для такой резины попрочнее.

В своём первом же круге парень показал отличное время, одну минуту шестнадцать секунд, а затем принялся отыгрывать и него когда по секунде, когда по четыре, пять десятых и на десятом круге показал и вовсе великолепное время, одну минуту и девять секунд, результат просто блестящий. У парня явно был талант гонщика, раз имея под задницей столь мощную, но всё же не гоночную машину, он смог показать такое впечатляющее время. К этому времени к линии старта уже подошли Анри и Нинон. Как только мы подъехали к ограждению и вышли из суперкара, я сказал:

— Анри, в машину.

Мой друг помотал головой и отказался:

— Борис, я поеду на своей. У меня другие настройки.

Что же, он был в своём праве. Дидье поехал ставить машину в паддоке, а я остался на трассе. Через несколько минут ко мне подъехал Анри, я сел в его машину, пахнущую духами Нинон, мы выехали на линию старта и он сорвался с места. В своём же первом круге он улучшил время Дидье на три десятых, а лучший круг, седьмой, проехал за одну минуту и четыреста тридцать пять тысячных секунды. Зато на последних трёх кругах его скорость упала почти на секунду. Дидье хотя и расстроился, всё равно бросился поздравлять Игоря. Немного передохнув, всего минуты две, я потащил своего большого друга обратно в машину, но теперь сам сел за руль. Моё лучшее время было одна минута двести двенадцать сотых секунды, но я при этом ни разу не ускорялся и поэтому, когда мы развернулись и подъехали к своим друзьям, сказал Игорю ещё до того, как открыть дверь:

— Извини, Игорек, но через три месяца тебе придётся уступить место второго пилота Дидье.

Он не обиделся и с улыбкой сказал:

— Надеюсь, что за это время я смогу завоевать хотя бы штуки три никелированных кастрюли.

— Почему всего три? — удивился я — В следующем сезоне, когда я перестану гонять, ты будешь состязаться с Дидье. Думаю, что ему в этом плане придётся туго, но это будут уже гонки двух куэрнов, Игорёк, а вам затылок станут дышать все остальные куэрны.

Выйдя из машины и подойдя к Дидье, я негромко сказал:

— Дид, если через три месяца ты не сядешь за руль болида и не выйдешь на трассу вместо Анри, я тебя съем, как бутерброд микроба. Ты очень талантливый гонщик, парень, но Анри уже начал заниматься куэрнингом и каждое утро тренируется по часу, а ты... В общем завтра в Марсель приедет Таня, а с нового года ты приступишь к планомерным тренировкам. Попробуй только отказаться от них.

Болиды в этот день мы не стали никому показывать. Переночевав в доме Жана-Кристофа, вместе с Дидье и Ивон я поехал в аэропорт встречать Олю, прилетевшую во Францию под именем Тани Скворцовой. Как только она вышла в зал, то сразу же бросилась ко мне с криком:

— Картузов, Борька! — мы обнялись с ней и расцеловались, я представил Тане-Оле своих французских друзей и коротко рассказал, кто они, после чего девушка радостно воскликнула уже на довольно приличном французском — Борька, Князев поручил мне стать вашим тренером по куэрнингу и врачом команды! Так что я приехала к вам на весь сезон. Ты дашь мне покататься на настоящей гоночной машине хоть один разочек, Боренька?

Сказав, что сначала посмотрю на её поведение, я чмокнул девушку в щёчку, мы получили её багаж, два здоровенных чемодана и сумку, и пошли к машинам. Через два часа мы уже были в деревеньке Ле-Кастелле, рядом с которой находился автодром "Поль Рикар". Немного подумав, я всё же решил не укладывать Дидье и Ивон спать немедленно, а дать им посмотреть на то, какое шоу мы устроим вместе с Анри. Ребят я сразу же попросил, чтобы кто-нибудь из крепко держал Таню, а не то она, услышав, что одна машина выбила другую с трассы, тотчас помчится оказывать нам помощь.

Дидье ещё вчера обзвонил не только все газеты и редакции телевидения и радио, но и всех своих друзей, что ровно в десять утра команда "Метеоры Франции" покажет свои болиды и целых три часа будет гонять на них. Посмотреть на нас прилетело несколько господ из федерации, но помимо них на автодром приехало со своими болидами три гонщика — Джеки Стюарт, Франсуа Сэвер и сам Ники Лауда. Впрочем, для меня они все трое были легендарными гонщиками.

Наш ангар на колёсах стоял рядом с паддоком. Оба гоночных болида находились в его задней части и стояли один над другим. Выдвинув верхнюю площадку, наши механики весьма жестоко обошлись с моим болидом, наклонив её и тот ляпнулся на задние колёса с весьма приличной высоты. Большая толпа, собравшаяся перед ангаром трёхметровой ширины, так и ахнула, но двое механиком, находившихся внизу, бесцеремонно откатили болид и вскоре из ангара чуть ли не вышвырнули второй. С болидами ничего не случилось, зато публика испуганно вскрикнула.

Оба болида стояли на дороге без капсул безопасности. Вскоре их тоже бесцеремонно выкинули из ангара на асфальт. Правда, перед тем, как установить капсулы безопасности в болиды, их перевернули, включили компрессор и обдули воздухом, как и посадочные гнёзда. Устанавливая капсулы, механики не стеснялись залазить на болиды, громко топать по ним ногами, вот только вколачивать в них капсулы безопасности кувалдометром им не пришлось, они вошли в них с лёгким шипением, как... В общем вошли. Через пару минут из ангара вышли мы с Анри и толпа снова взволнованно загудела, а вместе с нею и гонщики, которые пришли посмотреть на новые болиды и оценить их возможности первыми.

Мало того, что я был довольно крупным парнишкой, Игорёк возвышался надо мной, словно сторожевая башня. Механики принесли из ангара наши анатомические кресла, открыли фонари и застыли в ожидании, кто какую машину выберет. Хотя это и не имело особого значения, но я выбрал себе ту, на которую первой устанавливал двигатель и кресло вложили в неё. Сразу после этого я сел и меня начали к нему пристёгивать бандажами и стягивать их так плотно, что я невольно ругнулся и тут же получил за это от Виктора кулаком по лбу, но слегка. Перед тем, как привязать руки к подлокотникам, мне дали выкурить сигарету, а потом надели на голову интеграл.

Теперь я был ограничен в движениях. Всё, что происходило, снималось добрым десятком кинокамер. Наконец мы оба были облачены в кресла, как рыцари в латы и посажены на коней. Подняв правую руку, я помахал Анри и сделал неприличный шест средним пальцем, чем заставил его гневно высказаться в мой адрес матом по-французски, по сравнению с русскими фигурами речи — жалкое убожество. Ну, а механики тем временем подкатили машину и залили в баки водородное топливо, наполнив воздух ароматом карамели. Если кто-то успеет надышаться им, то ему ночью точно будет не до сна.

Всё, оба болида были готовы к гонке и мы одновременно нажали на кнопки, закрывая фонари. Немного поёрзав, принимая более удобное положение, я приказал Гее его зафиксировать и завёл двигатель. Погазовав немного, я медленно тронулся вперёд и поехал по дороге на стартовую линию со скоростью два с половиной километра в час, чем линий раз заставил всех удивиться, ведь двигатель при этом было чуть слышно. Ну, что касается меня, то я не слышал его и на максимальных оборотах. Мы выехали на стартовую линию и подождали, когда народ рассядется на трибунах, а как только Дидье взмахнул рукой, я вдавил газ до полика и выстрелил вперёд с такой скоростью, что меня моментально вдавило в мягкое кресло.

Перегрузка была нешуточной, зато я ещё со старта обогнал Игоря метров на сорок. Первый поворот "Верье" я прошел на скорости двести восемьдесят километров в час, а "Шикану" проехал на двухсот девяносто трёх, чтобы перед поворотом "Сан-Бурн" сбросить скорость до ста восьмидесяти и хотя он был очень крутым, смело вошел в него, но действовал слишком беспечно и оставил "калитку" открытой. Игорь этим немедленно воспользовался и буквально одним касанием выбил меня с трассы намного раньше, чем мы договаривались, и поехал дальше громко хохоча.

Как только мой болид коснулся колёсами щебёнки за пределами трассы, я моментально взял его под контроль, и, стреляя щебнем из-под задних колёс выехал сначала на траву, затем выбрался на трассу и помчался к повороту "Эколь". Мой обидчик к тому времени промчался по "Мистраль стриту" — длинной прямой, и скрылся за поворотом "Сигн". Это заставило меня проехать этот отрезок на максимальной скорости в четыреста километров в час, из-за чего торможение перед поворотом было сродни удару о стену. Зато когда я проехал по короткой прямой, то после двух поворотов — "Бассета" и "Бендора", увидел задницу этого типа, входящего в поворот "Вилаж" то практически сел ему на хвост и принялся терзать его.

После ещё двух поворотов — "Тур" и "Вираж дю Пон", я догнал его на линии старта и легонько боднул обтекателем своего правого колеса в его заднее левое. Пока Игорь ловил свой болид, закрутившийся на широченной дороге волчком, я спокойно уехал от него метров на триста. Первый круг, не смотря на вылет с трассы, я прошел за минуту двадцать шесть секунд, что было почти на целых двадцать пять секунд лучше, чем время победителей на этой трассе в начале семидесятых. Игорёк явно давал мне догнать себя. Ну, а я не стал давать ему такого лаща, да, он в этом и не очень то нуждался, так как я уже через три секунды услышал в шлемофоне его голос:

— Всё, я её поймал, Борис, атакую! Или убегай, парень, или уступи мне дорогу, а не то я тебя вышибу с трассы.

И он действительно пошел в атаку. Примерно в таком же духе, а иногда даже острее, мы и провели за рулём целых полтора часа и в конечном итоге разрыв между мною и Игорем составил всего каких-то две с половиной секунды и при этом наш заезд больше всего напоминал своей агрессивностью гонки на выживание, но именно это и заставляло публику, а всего на автодроме собралось около тысячи человек, буквально неистовствовать и реветь, как на настоящих гонках.

Когда же мы резко затормозили сразу за линией финиша, толпа народа человек в триста бросилась к нам и я даже сначала побоялся открывать фонарь, но потом, вспомнив, что задние антикрылья наших болидов покрашены в цвета французского флага, нажал на кнопку, с усилием поднял руки к голове, снял шлем, положил его на колени и ещё медленнее, чем выезжал на трассу, поехал в паддок. Это позволяло публике спокойно догонять как меня, так и Игоря. Радостная Нинон забралась к нему на машину, села на антикрыло и так доехала почти до нашего ангара на колёсах.

Мы выжгли всё топливо в баках до последней капли и потому двигатели просто заглохли, но машины от этого не умерли. Подбежавшие к нам механики дотолкали болиды до ангара и принялись освобождать нас от бандажей. Через пять минут мы вылезли из капсул безопасности и я первым делом закурил сигарету.

Время от времени ко мне подбегали девушки, чтобы поцеловать. Пришли нас поздравить и пилоты, которым я сразу же предложил осмотреть наши болиды и если им подойдёт капсула безопасности Дидье, то проехать несколько кругов. Они удивлённо переглянулись между собой и Джеки Стюарт спросил:

— Борис, и вы не боитесь раскрывать своих секретов?

Хлопнув его по плечу, я ответил:

— Джеки, если команда "Тиррелл-Форд" захочет купить себе точно такой болид, то его доставят в Париж через две недели. Я ведь хотя и сбежал из Советского Союза, чтобы участвовать в гонках "Формулы-1", по сути дела до тех пор, пока не построю болид своей собственной конструкции, считаюсь заводским гонщиком. Этот болид тоже моей конструкции, но все чертежи и технология находится на "Метеоре". Политику нашего предприятия я знаю, она очень проста — сделать гонки "Формулы-1" максимально безопасными.

Гонщики снова удивлённо переглянулись и пока Джеки Стюарт чесал в затылке, Ники Лауда оценив взглядом мой рост, быстро залез в болид и механики не моргнув глазом подложили ему под спину два толстых коврика из вспененной асфальтеновой резины, чтобы поплотнее пристегнуть его к креслу. Вот тут-то Джекки и сорвался с места, чтобы первым захватить уже сброшенную на асфальт капсулу безопасности Дидье. Радуясь такой удаче, мы с Игорем и Дидье принялись объяснять пилотам, как управлять нашими болидами.

Это выглядело примерно так же, как если бы мы стали бы учить дельфинов плавать. Договорившись, что они дадут нам добежать до трибун, мы вместе с Франсуа Сэвером отправились туда громко галдя и делая ставки. Вскоре мы вволю полюбовались на то, как Джеки Стюарт и Ники Лауда, сражаются на трассе не на жизнь, а на смерть. Мы объяснили, что наши болиды практически неубиваемые и что именно на этой резине выедем на старт в Буэнос-Айресе, если там будет сухо, нам её хватит до конца сезона и ещё на следующий останется. Глядя на заезд, Франсуа покрутил головой и сказал нам:

— Парни, хотя ваш болид и похож немного на мой "Тиррелл", это совсем другая машина и совсем другие гонки. Вы только посмотрите, что делают эти черти. Они же буквально рвут друг друга в клочья и им обоим при этом ничего не делается.

Посмотрев на улыбчивого, темноволосого парня с приятным лицом, старше меня всего на десять лет, которому, если он не пересядет на новый болид, суждено погибнуть в этом году, я весёлым и беззаботным голосом сказал ему:

— Франсуа, они же в этих болидах, как рыцари в непробиваемых латах, скачущие верхом на волшебных конях. Поверь, нужно очень сильно исхитриться, чтобы убиться на этой машине насмерть. А вот о безопасности зрителей следует подумать особо. Хотя если пилот знает, что его машина прочнее вольфрама, то он найдёт способ, как увести её от них в безопасную зону.

Джеки Стюарт и Ники Лауда сражались друг с другом почти полтора часа и также показали просто феноменальное время, заставив нас с Игорем неприятно поёжиться. Их время было хуже нашего буквально на каких-то семь секунд. Вместе с чиновниками от французского автомотоспорта мы бросились к ним и когда фонари болидов откинулись, то услышали радостный, громкий хохот обоих пилотов. Как только механики их освободили, они полезли обниматься друг с другом. Нам же эти парни сказали, что это был их самый лучший заезд и они гнали думая только о том, как выиграть гонку, а не как сохранить машину в целости и сохранности.

После этого Дидье посмотрел на меня такими глазами, что я только и сделал, что развёл руками и он полез в свой болид, а Франсуа, хотя и был ниже меня ростом, в мой, но наши механики и тут оказались на высоте, сняли моё кресло безопасности и установили на его место второе кресло безопасности Дидье. Тем самым они создали Франсуа Сэверу исключительно комфортные условия. Штатные механики пилотов только разводили руками, понимая, что наши машины действительно представляют из себя что-то совершенно невообразимое, фантастическое и совершенно заоблачное, то есть космическое.

И вот тут произошло нечто вообще фантастическое. Дидье стартовал так резво, что моментально ушел в отрыв и Франсуа Сэверу приходилось предпринимать просто невероятные усилия, чтобы приблизиться к нему хотя бы на расстояние в двадцать метров. Они неоднократно выходили из минуты, им же не приходилось обгонять круговых и Дидье непременно одержал бы верх над титулованным французским гонщиком, если бы не вылетел сам на выходе из поворота "Бассет" с трассы и не перевернулся, после чего проехал на фонаре, работая антикрылом, как плугом, метров пятьдесят.

Его болид быстро перевернули находившиеся неподалёку зрители, но он потерял почти минуту и в итоге не смог догнать Франсуа, но, слава Богу, ничуть не расстроился. Зато сам Франсуа, выслушав отчёт машины о ходе гонки, а они сделали полных пятьдесят четыре круга, схватился за голову и громко воскликнул, а точнее просто заорал во всю глотку, как только открылся фонарь:

— Парни, я не верю своим ушам! Неужели я действительно ехал так быстро? Это фантастическая машина. Послушайте, но раз этот болид стоит так дёшево, то почему мы должны ездить на других? Вы как хотите, а я больше не сяду за руль никакого другого болида. Я лучше куплю себе точно такую же машину и стану выступать, как частный гонщик, и знать, что моей жизни ничто не угрожает.

— Ну, и зачем тебе его покупать, Франсуа? — спросил Дидье хлопая его по плечу — Ты ведь можешь просто взять такую машину в лизинг, найти себе спонсоров, а создать свою собственную команду. Поверь, эту машину можно улучшать до бесконечности и она будет становиться всё быстрее и быстрее день ото дня.

Никаких интервью в этот день сразу после окончания тренировочных заездов мы давать не стали, так как господа из французской федерации автомотоспорта немедленно утащили нас всех в одно из закрытых помещений и принялись уговаривать автогонщиков пересесть на новые болиды. Ну, как раз все трое как раз именно об этом и мечтали. Через час мы вышли к журналистам и ответили на их многочисленные вопросы начиная с того, что чувствовал Дидье после удара об ограждение. На их взгляд оно должно было неминуемо закончиться для него если не смертью, то точно тяжкими увечьями. Ответ, наверное, их очень поразил, так как мой друг воскликнул:

— Да, ничего я не чувствовал! Меня просто сильно встряхнуло и после этого небо и земля поменялись местами. Зато ограждение точно почувствовало, что в него врезался сверхпрочный снаряд.

На следующий день Дидье хотя и еле двигался, весь день только и делал, что читал марсельские газеты. В них в красках расписывались наши сумасшедшие тренировочные заезды. На автодром же "Поль Рикар", не смотря на рождественские каникулы, толпами съезжались не только автогонщики, но и владельцы команд. Через день мы с Игорем смогли сделать всего по десятку кругов, а всё остальное время наши механики только и делали, что подкладывали под спины и задницы пилотам прокладки, которые они вырезали из вспененной асфальтенки лонсдейлитовыми ножами. Всего в этот день болиды опробовало двенадцать пилотов.

А ещё через день завод "Метеор" получил заказы на двадцать четыре болида и Князев, обратившись к заказчикам с экрана компьютерной консоли, сказал, что немедленно остановит завод и бросит всех рабочих на выполнение этого заказа, но к десятому январю все получат заказанные болиды в любой точке мира. Это был, наверное, самый великий день в истории советского автопрома, а поликарбон одержал такую сокрушительную победу, о которой я даже и не мечтал, но теперь мне стало ясно, что для победы в гонках нам нужно будет включаться на полную мощность, ведь вслед за Князевым генерал Олтоев заявил, что направляет в каждую команду по куэрну и что только благодаря куэрнингу человек может за каких-то три месяца буквально преобразиться, а его реакция резко возрастёт.

Наша Таня-Оля тоже не теряла времени даром и объяснила всем пилотам на примере Дидье и Ивон, что они могут получить от куэрнов такую медицинскую помощь, которая сделает их всех, как новенькими. Для этого нужно только согласиться принять в свои команды новых врачей и пожить в одном из отелей Марселя всего четыре дня, то есть встретить Новый год лёжа в постели, зато подняться с неё совершенно здоровыми. Желающих набралось намного больше и куэхрны вылетели из Москвы уже на следующий день. Из Парижа в Марсель примчались также два наших тяжеловоза, но на этот раз ангары на колёсах были превращён в мобильный цех.

Пока первые шестнадцать пилотов лежали в номерах отеля, с их тел были сняты слепки и мои друзья, с которыми мы доводили и собирали гоночные автомобили, стали изготавливать для них индивидуальные кресла. Мы же с Игорем все эти дни пропадали на трассе с утра и до ночи и по десять часов в сутки тренировались. В основном занимаясь тем, что учились включать внутреннее ускорение, чтобы проходить трассу идеально. Делать это нужно было потому, что техника за нами просто не поспевала, но мы быстро приноровились и теперь если и совершали обгоны, то уже очень аккуратно, избегая столкновений и не выбивая друг друга с трассы.

Четвёртого января в Марселе состоялось небольшое авиашоу. Из Советского Союза в аэропорт этого приморского города прилетели два самолёта "Ан-22". На борту одного находилось первые восемь новеньких болидов, их только и осталось, что покрасить в командные цвета, и здоровенный топливозаправщик, подобный нашим автомобилям-великанам, а второй летающий танкер привёз пятьдесят восемь тонн водородного топлива. Это я считал лишним, ведь водородное топливо вполне можно было купить и во Франции, тем более в Марселе, куда его привозили танкерами, но так решил хитрюга Князев.

У него было семь таких самолётов, которые постепенно обрастали деталями из поликарбона, а потому это не составляло для него особых сложностей. Вместе с болидами прилетела большая группа куэрнов-целителей и владельцы гоночных конюшен встали перед дилеммой, соглашаться или нет уже с предложением советской федерации автомотоспорта принять их на работу в качестве лечащих врачей и тренеров по куэрнингу или нет. О куэрнинге на Западе, да, и не на нём одном говорили довольно много, но пока что бессвязно и невнятно. Однако, шестнадцать пилотов, как только их разблокировали, на деле доказали, что перед куэрнами-целителями меркнут любые достижения современной медицины и в первую очередь доказали это на гоночной трассе, основательно улучшив своё же время.

Вот теперь гонка в Буэнос-Айресе действительно обещала стать невероятно интересной. Ну, а мы сразу после этого свернули свою программу тренировок и вернулись в Париж. Там уже началось строительство поликарбонового завода. Его строили те же военные строители, которые возвели "Метеор", только теперь это были гражданские люди, имеющий большой опыт работы с поликарбоном, оптическим поликарбоном, который я один, наверное, называл лонсдейлитом, а также асфальтеновой смолой и не только с ними. Строительная компания "Спецполикарбонстрой" к этому времени было оснащена уникальными машинами, механизмами и оборудованием, добрая половина которого была изготовлена на производственном машиностроительном комбинате "Метеор".

Князев, словно генеральный куркуль всея Советского Союза, грёб под себя всё, на что только не посмотрит и даже построил небольшую судоверфь, на которой начал строить суперяхты для богачей. Он считал, что пока есть такая возможность, из их карманов нужно выкачать как можно больше денег и был полностью прав. В Москве его целиком и полностью поддерживали. Схитрил он и с гоночными болидами, когда клялся, что изготовит их в срок, так пятьдесят готовых машин у него уже стояло на складе.

Когда мы вернулись в Париж, нам уже прислали все детали для изготовления шести супербайков вместе с пятисоткубовыми движками. Собственно говоря шасси всех шести мотоциклов уже были полностью собраны, на них стояли двухсотсемидесятипятисильные шестицилиндровые движки сухого скольжения с турбонаддувом и лишь болванки обвесов ещё предстояло строгать и строгать, благо, что они имели прочность плотного дерева. Шасси супербайков, на мой взгляд, получились идеальными.

Двигатель с цилиндрами диаметром всего сорок в семь миллиметров, был V-образным, а потому очень компактным, но свирепо мощным и жутко оборотистым — двадцать две тысячи оборотов в минуту. Широченное заднее колесо, оно было диаметром немного меньше переднего, опиралось на вилку, представляющую из себя сверхпрочный пружинящий элемент. Её колебания полностью гасились "умными" амортизаторами и поскольку асфальтеновая резина на супербайке была чуть ли не вечной, то заднее колесо приводилось в движение не одной, а двумя цепями. Утолщённый тормозной диск сжимался с двух сторон колеса. Тем самым обеспечивалась полная симметрия как тяги, так и центра тяжести гоночного мотоцикла. Он был идеально сбалансирован.

Однако, самой главной особенностью супербайка, на котором я также намеревался выступать в течении всего сезона, чтобы прославиться как гонщик и как конструктор, была его повышенная система безопасности. По сути дела пилот двухколёсного болида должен был "надевать" на себя сверхпрочный супербайк, изготовленный из металлополикарбона, как и пилот четырёхколёсного болида. То есть супербайк так же оснащался креслом безопасности, но уже более подвижным, позволяющим положением своего тела откренивать мотоцикл при выходе из поворота и при входе него, а для более уверенного и безопасного скольжения на колене на супербайк справа и слева устанавливались выдвижные опорные штанги. В случае же нештатной ситуации на трассе, а точнее банального вылета с неё, кресло безопасности за три сотые доли секунды превращалось в монолитный кокон и пилот оказывался запакованным в сверхпрочную броню.

Кресло безопасности, оснащённое анатомическими обтекателями, на прямой превращало супербайк и пилота, несущегося на нём, в идеальную аэродинамическую структуру. Причём структуру невероятно прочную. В принципе для того, чтобы убиться при такой системе безопасности, можно найти способ, но очень сложно. Когда твои ноги прочно прижаты к обтекателями, закрывающими их полностью, к корпусу супербайка, руки к его топливному баку, живот и грудь лежат на мягком, пружинящем матраце, голова вместе с надетым не неё гоночным шлемом упирается к обтекатель из прозрачного поликарбона, а спина и бока закрыты спинкой кресла с надёжным подголовником, то вылетев с трассы, пилот может спокойно кувыркаться сколько угодно, прекрасно зная, что улетев в лес, он просто проделает в нём просеку и рано или поздно найдёт самое прочное дерево.

Да, но какой дурак станет гонять на таких скоростях по лесу? Нет, гоночные трассы устроены таким образом, что когда происходит завал, то пилоту есть куда лететь с трассы. Хуже бывает тогда, когда он остаётся на трассе и в него на полной скорости врезается другой супербайк и убивает его. Ну, а при такой постановке вопроса можно убиться только в том случае, если пилот, развив максимальную скорость, врежется в танк или железобетонную опору моста. На худой конец в стену какого-нибудь собора Парижской богоматери, так как обычную стену он просто пробьёт насквозь.

Глава 9

Первая победа гонщика по прозвищу Рашен Солджер

Пока Дидье готовился к презентации наших болидов, а она должна пройти рядом с моей квартирой, в Трокадеро, мы набросились на супербайк и занялись подгонкой его аэродинамических обвесов под мою фигуру и изготовлением кресла безопасности, а оно весило ничуть не меньше рыцарских лат, целых шестьдесят килограммов. За два дня до презентации супербайк был полностью готов и, как и оба болида, покрашен в боевые цвета нашей команды — синий, белый и красный. За неделю до начала презентации начались приготовления к ней.

Длинный бассейн главной аллеи парка Трокадеро был перекрыт плитами из поликарбона и над ним установили едва ли не самую огромную, длинную и очень высокую палатку в мире. За ночь перед смотровой площадкой, на огромной сцене выросла вообще непонятно какая конструкция, закрытая огромным полотнищем ткани. Сцена возвышалась над длинным подиумом, по обе стороны которого которой и с торца возвышались трибуны. Со сцены вниз спускались три пандуса, два, выгнутых дугой, а один прямой, расположенный по центру. Презентация была назначена на семь часов вечера двадцать второго января и к этому времени на смотровой площадке, где были установлены трибуны, а также под ней, перед сценой, выступающей вперёд полукругом, собралось множество парижан.

Пока что зрители видели лишь длинный, высокий прямоугольник белого полотнища, на котором красовалась эмблема нашей гоночной команды — тёмно-синий квадрат, усеянный звёздами, который наискось пронзали три метеора — синий, белый и красный. Пока парижане гадали, почему метеоров три, в то время как пилотов всего два, и почему это сцена отгорожена высокими панелями из прозрачного поликарбона, мы стояли на линии старта, я в середине, а Дидье и Анри справа и слева от меня. На предстояло очень резво стартовать, взлететь на трамплине и, пробив кирпичную стену на высоте в три метра, приземлиться на сцене и моментально затормозить.

Чтобы зрителей не поубивало обломками кирпичей, она была отгорожена прозрачным поликарбоном. На монтаж мини-автодрома пошли панели со строящегося завода, так что мы в итоге потратились только на кирпич, крепёж, зарплату строителям, да, ещё аренду и всякую мелочёвку. А ещё всем зрителям предлагались блинчики с чёрной и красной икрой, шампанское, водка и горячий сбитень. Без пяти минут семь мы стали прогревать моторы и зрители вперили свои взгляды в сцену и задник. Вспыхнули разноцветные световые пушки и цену стал покрывать густой, белый дым, расцвеченный в цвета Франции. Полотнище упало и зрителям предстал фрагмент красной кремлёвской стены с её характерными зубчиками.

Вместе с этим были сняты полотнища ткани и со всей нашей короткой трассы, которую ярко осветили огни прожекторов и несколько тысяч парижан громко ахнули и зааплодировали. Ещё бы не хлопать в ладоши, когда три конченых психа решили пробить кирпичную стену чуть ли не своими головами и один из них восседал на спортбайке. Со стороны смотровой площадки в самый центр стены ударил прожектор, и я, увидев зелёный сигнал, рванул с места, быстро разгоняясь до скорости в сто восемьдесят километров в час. Когда я вылетел с трамплина, стена прыгнула мне навстречу, мой спортбайк врезался в неё и с пушечным грохотом, разбрасывая обломки кирпича, проломил стену, добавив к белому дыму ещё и красной кирпичной пыли.

Встряхнуло меня при этом основательно, но и скорость я потерял при ударе так сильно, что приземлился в середине сцены. Вслед за этим прожекторы высветили ещё два круга и под рёв моторов стену пробили два гоночных болида, быстро затормозили и остановились в паре метров от прозрачной ограды. Тотчас были подняты вверх три панели, гоночные машины сдали назад, чтобы выехать на пандусы, а я поехал прямо и, как только мотоцикл остановился, вниз опустились все четыре подножки гидравлические.

Подбежавшие ко мне механики быстро отряхнули с меня щётками кирпичную пыль, я нажал на кнопку, моя сверхпрочная скорлупа раскрылась, а спинка откинулась назад. Я выпрямился приветственно помахал парижанам обеими руками, похожими из-за обтекателей на них отчасти на крылья птицы, а отчасти на клешни лобстера. Да, и посадка на новом супербайке была гораздо ниже, отчего мой шлем, когда я ложился грудью на топливный бак, своей нижней частью упирался в него, а сам я чуть ли не складывался в позу эмбриона, но зато полностью прятался за прозрачным обтекателем. Зрители, увидев столь странный мотоцикл, быстро поняли, для чего так сделано, громко ахнули и захлопали в ладоши.

Тотчас засверкали вспышки фотоаппаратов, подиум пришел в движение я стал медленно оборачиваться вокруг своей оси. На свои подиумы выехали Дидье и Анри, откинули фонари болидов и тоже стали приветственно махать руками парижанам, благодаря их за то, что они пришли сюда в этот воскресный вечер, отказавшись от других развлечений. Думаю, что это того стоило, ведь не каждый же день авто и мотогонщики пробивают кирпичные стены. Наши имена часто звучали в этой дружелюбно настроенной толпе и даже репортёры улыбались нам, когда просили снять шлемы и улыбнуться им. Ещё не одержав ни одной победы, мы уже стали кумирами парижан, хотя никто из нас не родился в этом древнем и великом городе.

Через двадцать минут механики помогли нам выбраться из кресел безопасности и мы пошли на банкет, устроенный в нашу честь сильными мира Франции. Ложа для почётных гостей была забита до отказа и в ней не было только президента Франции. Зато там сидели Жан-Жак Паскаль, Жан-Кристоф Лагранж и Ивон Готье. На банкете мы присутствовали в своих белых гоночных комбинезонах, украшенных синими и красными вставками и уже облепленными нашивками с логотипами наших спонсоров. На банкете в нашу честь собрались не только правительственные чиновники, считавшие нас рабочими лошадками, на которых они были не прочь прокатиться, но и бизнесмены, политики, а также артисты кино и эстрады.

Меня и Дидье почти все хлопали по плечу, поглядывая на нас свысока, а вот до плеча Игоря мало кто дотягивался, да, его и знали, как авантюриста гораздого на всякие сумасшедшие выходки, но только с чужих слов и по сплетням. Из всех присутствующих кроме Ивон и двух Жанов, больше всего мне понравилось общаться с Мирей Матье, но наше общение продлилось не более трёх минут. Если честно, то не смотря на некоторое высокомерие, проявляемое к нам, общение с этими людьми мне понравилось, ведь большинство из них были в общем-то моими не то что бы кумирами, но весьма близко к этому.

Жаль, что банкет оказался таким непродолжительным. На следующий день мы вылетели в Латинскую Америку. Перелёт был длинным и нудным, а автодром "Оскара Альфредо Гальвеса", расположенный в болотистой местности, оказался наверное самым комариным местом на всей планете. Мы прилетели туда наверное раньше всех. Январь в Южном полушарии самая макушка лета и хотя залив Ла-Плата находится не на экваторе, в Буэнос-Айресе было жарко днём и душно вечером, но вечером нас ещё и донимали комары. Вместе с нами в Аргентину прилетели две наши самые преданные болельщицы — Ивон и Нинон, Оля не в счёт, она была членом команды, а также шестеро механиков на тот случай, если вдруг хлынет дождь и нам придётся менять резину с сухой на дождевую.

Ломаться наши движки просто не умели и могли работать по трое суток кряду. Мы не стали вставать на постой в каком-либо отеле Буэнос-Айреса, поскольку имели с собой не только отель на колёсах, но ещё и разборный домик и потому расположились ничуть не хуже. Как и автодром "Поль Рикар", аргентинский автодром оказался не слишком-то удобным местом для самых главных фигурантов "Формулы-1" — автогонщиков. Наверное в аргентинских тюрьмах душевые точно получше, а сортир и вовсе оказался убийственным — просто дырка в бетонном полу, а ведь каждой команде предстояло уродоваться здесь минимум три дня, чтобы порадовать зрителей.

О том, что паддоки автодромов далеко не самое лучшее место на свете, я знал уже давно, а потому и потребовал, чтобы для моей команды были изготовлены ангар и отель на колёсах. Точно такие же были и у заводских гонщиков, но поменьше размерами. Мотогонки по большому счёту, это ведь адский труд и за гонку пилот сбрасывает по два килограмма веса, настолько велики нагрузки и расход энергии. Так что не одна техника работает с огромными перегрузками. Мне и Игорю, как куэрнам, пусть и не обладающим огромным гонщицким опытом, было намного легче, да, и наши болиды были, благодаря Бойлу, само совершенство.

С болидами теперь никто из автогонщиков проблем не знал, а куэрнингом они уже начали заниматься. Думаю, что к концу сезона многие сами, без каких-либо подсказок, научатся технике внутреннего ускорения, а потом куэрнинг начнёт распространяться и среди болельщиков. Это были заботы завтрашнего дня, а пока что мне хотелось обкатать на трассе автодрома "Оскара Альфредо Гальвеса" свой новый двухколёсный болид.

На следующее утро мне удалось, встав пораньше, выехать на нём на трассу. На автодроме, в преддверии гонок "Формулы-1" Гран-При Аргентины, проходили в эту неделю и другие гонки, чтобы "почистить" её покрышками. Ну-ну, посмотрим, что скажут устроители этого Гран-При после окончания гонок. За то время, что пилоты испытывали свои новые болиды с износостойкой, пусть и мягкой на ощупь, но очень жесткой на больших скоростях к обычному асфальту, дорожное покрытие на ней ухайдакали в смерть и чтобы не перестилать асфальт всякий раз, хозяевам автодрома было предложено накрыть его сначала асфальтенобетоном, а затем слоем асфальтана и забыть о её ремонте на очень долгие годы, ведь срезать его можно будет только лосдейлитовыми фрезами.

Аргентинская трасса была так себе, хотя, конечно, на порядок лучше советских дорог. Когда я выкатил из ангара свой супербайк, то не смотря на раннее утро, посмотреть на него и особенно на меня, одетого в жуткого вида мотокомбинезон с обтекателями, мигом прибежало много народа. Я сел на мотоцикл и механики принялись присоединять к моим латам тяги, а их было немало, ведь даже предплечья мои и те лежали на подвижных подлокотниках. Через полчаса я был готов к выезду на трассу, завёл двигатель и погазовал немного. Рёв стоял такой, что со зрителей только что шляпы не сдувало.

Как я и предполагал, новый супербайк был намного послушнее, чем прежний, и из-за низкого центра тяжести обладал намного большей устойчивостью. Вместе с тем его было очень легко наклонять в поворотах, а опорная штанга-тяга, управляемая компьютерной консолью, сама отклоняла колено под оптимальным углом и мне даже не приходилось ни о чём думать. У супербайка была бешенная приёмистость и до скорости в сто километров в час он разгонялся всего за две с половиной секунды. Из-за низкой посадки, мой зад находился всего в десяти сантиметрах от заднего колеса, когда я ложился грудью на топливный бак, мне всё было прекрасно видно, включая монитор, заменявший панель приборов.

Руля мотоцикл слушался прекрасно и даже на этой трассе с её пятнадцатью поворотами, из которых пять были очень крутыми, ехать предстояло практически в обратном направлении, я чувствовал себя легко и свободно и просто глотал километры один за другим. Несколько раз я ускорялся и тогда проходил повороты на совершенно несусветных скоростях и это меня радовало более всего. Одно мне не нравилось, асфальтовое покрытие, я ведь привык к асфальтану на заводской трассе, по которому накладка из поликарбона скользила, как по маслу, а здесь она слегка пилила и даже плавила асфальт.

От моего нового супербайка офанарела не только публика, но и журналисты, но сразу после того, как я проехал полтора десятка кругом, он был спрятан от любопытных глаз в ангаре до той поры, пока у меня снова не появилась возможность выехать на трассу и сделать ещё несколько кругов. За это мы заплатили немало денег и оно того стоило. Всего за день нам удалось продать семнадцать супербайков и при этом всего лишь три купили профессиональные мотогонщики и в их числе великий Фил Рид, гонявший за "Аугусту". Всё именно так и задумывалось. Изготовление супербайков по индивидуальному заказу планировалось сделать нашим маленьким, дополнительным бизнесом.

Свой мотоцикл мы так и назвали — "Франция". Надо же мне было как-то отблагодарить эту страну и её граждан за гостеприимство, хотя некоторым господам-писакам следовало бы набить морду, а некоторым наглым дамочкам из их цеха, нахлестать по роже нестиранными трусами прилюдно. Тем не менее, не смотря на многие разочарования, я всё равно был очень доволен нашими успехами и успехами советской науки и техники, которая тала воплощать свои открытия и изобретения не в одной только военной технике, но и в гражданских изделиях. Советский Союз очень часто был интеллектуальным донором Запада, но не имел с этого ровным счётом никаких дивидендов. Сейчас это положение стало быстро меняться и я был тому очень рад.

Мы провели несколько прекрасных дней в Буэнос-Айресе, осмотрели некоторые достопримечательности этого города и даже пару раз искупались в океане. Уже в четверг в Буэнос-Айрес стали слетаться участники гонки на Гран-При Аргентины и не смотря на нестабильное политическое положение в стране, их собралось много, тридцать восемь пилотов из всех стран мира и что это были за пилоты, титаны, многие из которых были моими кумирами, но в юности и молодости я лишь изредка читал о них в советском журнале "За рулём", да, ещё в чешском "Свет мотору".

Эмерсон Фиттипальди, Ники Лауда, Джеки Стюарт, Жаки Икс, Ронни Петерсон, Франсуа Сэвер и многие другие. Всего в гонке захотело участвовать тридцать восемь пилотов, имеющих формулическую лицензию, но только у двадцати шести были новые болиды и это предопределило состав участников. Начальство "Формулы-1" сориентировалось очень быстро, но весьма своеобразно. Оно сразу же навалилось всей своей немалой массой на руководство концерна "Рено" и комбината "Метеор" со следующим требованием — все базовые шасси гоночных автомобилей, предназначенные для профессионалов, начиная с "Формулы-3", продают только они и больше никто, закупая их по фиксированной цене, и тогда только на заводе гоночных машин в Медон-Шавиле командам будет разрешено доводить их до полного совершенства согласно собственных представлений о гоночном автомобиле "Формулы-1" и своих фантазий.

Если будет так, то тогда они были согласны даже на то, чтобы был создан международный профсоюз профессиональных гонщиков, о чём жестко заявил Князев, согласившись продавать болиды по умеренным, почти низким, ценам хоть в сборе, хоть россыпью и даже не прокаленными. Руководство концерна "Рено", немного подумав, сказало, пусть уж лучше русские специалисты изготавливают их прямо в Медон-Шавиле вместе с французами, а инженеры и конструкторы команд при этом присутствуют перед тем, как утащить машины в свои индивидуальные сборочные боксы.

На том все три стороны и порешили, из-за чего руководство "Формулы-1" пообещало начать менять правила гонок уже в Буэнос-Айресе, по итогам первых же общих тренировок и этот день обещал стать не только очень жарким, но и весьма значимым. Для начала оно ввело тест для пилотов поликарбоновых болидов, который моя младшенькая доченька, юмористка Маринка, наверное сразу же назвала бы по-интернетовски — "Шофёр, убей сибя ап кирпичную стену". Кирпичи для стены, изготовленные из вспененного асфальтана, в Буэнос-Айрес привезли на самолёте из нашего города.

В отличие от нас все пилоты, прилетевшие в Аргентину, остановились в отелях и взяли напрокат автомобили, чтобы добираться до автодрома. Мы же жили на нём чуть ли не цыганским табором, зато очень весело. В пятницу начались тренировочные заезды. Все гонщики уже были извещены о том, что в этом году весь чемпионат мира в гонках "Формулы-1" и не только в них, будет тестовым и тестироваться в том числе будут и трассы. Знали они и о том, что принято решение создать международный профсоюз всех профессиональных гонщиков, а поскольку им было известно, откуда дует ветер, то каждый считал своим долгом подойти или подъехать к нашему табору.

Мы к тому времени уже разбили огромный шатёр и приглашали всех сразу по окончании тренировочных заездом к себе на вечеринку, гвоздём которой был огромный надувной бассейн, уже наполненный водой. После этого мы все отправились на трассу и каждый пилот сделал по пять кругов, прежде чем пилоты обычных болидов окончательно удостоверились в том, что им нечего ловить на автодроме "Оскара Альфредо Гальвеса", хотя как раз им-то никто не предлагал "убить сибя ап кирпичную стену" с разгону. Зато все остальные пилоты отнеслись к этому испытанию, как к весёлому аттракциону, вот только рабочие очень ругались, всякий раз собирая асфальтановые блоки и складывая из них новую стену.

Зрители были в восторге и после теста раскупили все блоки размером в четыре кирпича. Интересно, что они будут потом с ними делать? После тренировочных заездов гонщики, руководители команд, их инженеры и механики, а также их жены и подруги, пришли к нам в гости, в огромный шатёр из серебристой поликарбоновой ткани, в котором стояло множество надувных кресел и столиков, огромный шведский стол и даже имелся танцпол и был приглашен небольшой эстрадный оркестр с несколькими певцами, певицами и исполнителями танго. Это же была вечеринка в стиле гаучо.

Все явились на неё одетые самым демократичным образом, а через три часа, после купания в бассейне, пилоты со своими куэрнами собрались в одной палатке, а наши технари в другой, чтобы поговорить о своём, о девичьем. Я предпочитал помалкивать. Вместо меня говорили в основном Анри или Дидье, а разговор шел о том, чтобы создать свой профсоюз и сделать нашу профессию не только уважаемой всеми, но ещё и безопасной для жизни. Среди куэрнов старшей была Таня, хотя и была моложе всех, но она одна имела девятый уровень и в самое ближайшее время я намеревался поднять её на десятый.

Таня в Бог весть какой раз рассказала о том, что куэрнинг способен помочь даже шахматисту стать ещё умнее, а уж автогонщику было бы грех им не заниматься. Только так можно было достичь высочайшего профессионального мастерства в чём угодно и с нею все были согласны. Ещё мы много говорили о профессиональной этике и взаимовыручке вне трассы. Тут уже выступил я и сказал, что намереваюсь создать в конце года после того, как пусть и не совсем, но всё же расстанусь с гонками, новую инвестиционно-финансовую компанию и предложил пилотам не тратить все деньги, а хоть что-то скопить, чтобы стать её акционерами, но только после того, как они увидят мой инвестиционный план.

Меня искренне порадовало, что к моим словам все отнеслись внимательно и не стали меня освистывать. После этого Дидье заявил, что было бы неплохо, будь у каждого из пилотов своя собственная марка спортивного суперкара и супербайка, которая приносила бы ему прибыль за счёт своей уникальности и авторской доработки, ведь каждому из них было что сказать разработчикам такой техники. Эти слова были восприняты даже с большим воодушевлением, чем мои. Тем более, что Дидье немедленно показал всем, какой автозавод вскоре станет собственностью нашей гоночной команды, заодно заявив, что мы не жлобы, жлобы не мы и готовы делиться куском хлеба.

В субботу на автодроме состоялись квалификационные заезды и по их итогам в сто семь процентов вошли только двадцать пять поликарбоновых болидов и разрыв между первым и последним болидом составлял всего семь секунд. Мы с Игорем-Анри заняли первые два ряда и мне предстояло начать гонку с поул-позиции. Во время квалификационных заездов я сразу же помчался так, словно от этого зависела моя жизнь. Игорь действовал так же, но только в третьем заезде мы с ним показали самое лучшее время. Нам противостояли лучшие гонщики планеты, асы, профессионалы большого автоспорта.

На их стороне было то, что все они прибыли в Буэнос-Айрес полностью исцелённые и потому намного сильнее, чем прежде и даже то немногое время, что они занимались куэрнингом, дало им очень много, но самое главное, они все до тонкостей знали своё дело и умели гонять, как черти, и это при наличии точно таких же машин, как и наши. Зато мы были выше них, как куэрны, но они-то будут теперь стремительно расти и их куэрны-наставники станут теперь тянуть своих учеников со ступени на ступень вверх. В этом я нисколько не сомневался и надеялся, что успехи коллег будут впечатляющими.

И вот наступил день гонки. В Буэнос-Айрес слетелось множество народу и гонку почтил своим присутствием президент Аргентины Хуан Перон вместе со своей третьей супругой Исабель. К гонке были допущены все двадцать пять болидов и вот мы заняли свои места на стартовой решетке. За пять секунд до старта я ускорился и стал пристально вглядываться в лежащую передо мной стартовую прямую и судью с флагом в руках. Медленно текло время. Двигатель машины мощно рокотал, но я его не слышал, а лишь ощущал всем телом лёгкие вибрации, пронизывающие всё моё тело.

Как только флаг в руках судьи стал опускаться, я нажал на кнопку и плавно вдавил педаль газа до упора, ощущая, как на меня наваливается тяжесть перегрузки. Мой болид выстрелил вперёд и стал быстро набирать скорость, приближаясь к широкому повороту "Нумеро уно". Тормозить перед ним я не стал, хотя и увидел, что монитор показывает скорость уже в двести двенадцать километров в час. Компьютерная консоль отреагировала мгновенно и так выставила все регулируемые антикрылья, что не смотря на сильную боковую перегрузку колёса болида не оторвались от асфальта. Пройдя первый поворот я вышел из ускорения, но перед этим внимательно посмотрел в зеркала заднего вида и увидел, что мне не удалось оторваться очень уж сильно. Мало того, что у меня на хвосте висел Анри, так за ним выстроилось в ряд ещё семь машин.

Уже после гонки я узнал, да, и увидел на экране консоли, что во время старта произошло сразу восемь обгонов, но машины прошли хотя и впритирку друг к другу, ни одного касания не было и в помине. У меня тут же мелькнул вопрос в голове: — "Вы что же, гады, уже научились ускоряться?". Вместе с этим я очень обрадовался. Второй поворот, в общем-то очень простой, но имеющий собственной имя "Конфитерия", я прошел без внутреннего ускорения, как и третий, куда более сложный, но не имеющий названия.

Игорь тут же попытался атаковать меня, но на этот раз, входя в левый поворот, я не оставил для него даже малейшей щёлочки, а не то что "калитку", а по внешнему радиусу он не был готов совершить обгон, хотя мощность мотора и позволяла ему сделать это играючи. Он обогнал меня по внешней стороне на четвёртом, также безымянном повороте и сразу же рванул занимать внутреннюю сторону широкого, правого пятого поворота, почему-то называющегося "N 8 Курвон". Ну, что "Курвон", это ясно, курва кривая, но почему восьмой? Спрашивается, куда делись остальные семь курвонов?

Нисколько не расстроившись, я увеличил скорость до двухсот восьмидесяти километров и обогнал своего соперника по внешнему радиусу, чтобы уйти на вторую длинную прямую и чуть ли не с ужасом увидел, что то же самое сделал и Франсуа Сэвер, стартовавший с восьмой позиции. Правда, на прямой Игорь удрал от него и снова обошел меня так резво, что я смог обогнать его только на стартовой прямой и по ней мы секунды полторы неслись все втроём, даря киношникам просто изумительной красоты картинку. Только на входе в "Нумеро уно" наша тройка рассыпалась и поскольку я ехал в крайнем правом ряду, а поворот был правым, то мне удалось обогнать и Франсуа, и Анри, но его быстро нагнал Эмерсон и мой друг два круга ехал четвёртым, пока не ускорился и не вышел на первую позицию.

Гонка проходила в диком темпе без дозаправок и без смены резины, зато с невероятным напряжением сил. Самым интересным в ней было то, что она более всего напоминала собой калейдоскоп. Стоило мне на несколько секунд расслабиться и я откатился на шестое место, но тут же ускорился, бросился в атаку и, как потом писали, совершил подряд сразу четыре самых красивых обгона обходя своих противников, как на трассе слалома, то справа, то слева.

А ещё мы все в этой гонке постоянно переговаривались и это слышали на трибунах благодаря консоли установленной в нашем ангаре. В основном мы подшучивали друг над другом, но иногда раздавались и громкие крики типа: "Вив ля Франс!" или какие-нибудь другие лозунги, когда кто-то из пилотов бросался в атаку и отыгрывал у соперника позицию. Это была честная борьба и всё решало мастерство и умение водить гоночный автомобиль. Именно об этом, гонять честно, мы договорились на нашей вечеринке. Всё правильно, ведь на этой гонке мы все были в равных условиях и пройдёт не менее трёх месяцев, прежде чем конструкторы, работая на нашем заводе, смогут подготовить для пилотов фирменные болиды.

Зрители, наверное, устали гадать, кто же в этой гонке выиграет, так как едва ли не треть пилотов сумела побывать в лидерах, а длинная стартовая прямая стала самым зрелищным отрезком трассы, ведь на ней болиды развивали просто бешеную скорость, чтобы потом на торможении войти в поворот "Нумеро уно", на котором по идее должна была решиться судьба гонки и оттого зрители то и дело взрывались громкими криками. Круговых в гонке не было вообще. Все пилоты ехали по трассе в пределах двадцати секунд, а круг проходили за минуту и шесть десятых секунды в среднем. Иногда на стартовой прямой в ряд выстраивалось сразу пять болидов и неслись по ней с оглушительным рёвом к повороту на сумасшедшей скорости.

Гонка давалась нам обоим с большим трудом, но я вовсе не жалел, что Советский Союз практически одарил всех этих великолепных автогонщиков такими прекрасными машинами. Вот только пощады от них ждать не приходилось и спуску они нам не давали. Чуть замешкался и всё, тебя уже обогнал противник и ты откатился назад. Поэтому нам обоим приходилось прикладывать колоссальные усилия, чтобы находиться в головной части пелетона, а он в этот день не разрывался на отдельные группы и в нём постоянно происходили перестроения. Подшучивая друг над другом, пилоты при малейшей возможности бросались в атаку и поскольку машины обладали огромной приёмистостью, то выходя из каждого поворота, они стремились в первую очередь выстрелить и обойти соперника.

Да, и при входе в поворот скорость снижалась буквально за два десятка метров от него. Самых выгодных траекторий искать не приходилось, болиды очень часто ехали в два, а то и в три ряда, что придавало гонке совершенно особый привкус остроты на всём протяжении трассы. О, эта гонка была очень острым блюдом, но я думаю, что всё же зрителям больше всего должны были понравиться наши комментарии к ней, беззлобные, но часто очень остроумные и к тому же с перчиком. Солёных шуточек тоже хватало.

Даже швед Ронни Петерсон, которому вроде бы от рождения полагалось быть невозмутимым, иной раз откалывал при обгоне такие шуточки по-английски, что вся англоговорящая публика должна была покатываться со смеху. Мы с Анри тоже не отставали и если он в запале часто кричал: — "Вив ля Франс!", чтобы лишний раз поддержать свою легенду, то я, атакуя соперника, не стеснялся громко воскликнуть: — "За Родину, за Сталина!" Ну, побейте меня, если сможете, только с этими словами мой дед в сорок втором, под Сталинградом, поднимал свою роту в атаку и замёрзшие, часто голодные бойцы вставали под пулями во весь рост и, повторяя его призыв, бежали в штыковую атаку и сражались с врагом с невероятной яростью.

Разумеется, сблизившись с немцами и орудуя то штыком, то прикладом, они кричали уже совсем другое, но всё же в этом призыве было что-то величественное, чего в две тысячи пятнадцатом году уже не стало. Правда, и тогда в русском человеке осталось очень многое от характера дедов и прадедов, выигравших великую войну. Потому и я, чтобы не допустить поражения, на этом автодроме сражался, как на войне, хотя моим врагом были не соперники по гонкам, а километры, минуты и секунды, точнее их сотые доли. Прямо в ходе этой гонки гонщики дали мне прозвище Рашен Солджер.

А ещё над всем автодромом витал сильный карамельный запах, приводивший зрителей в неистовство. Девяносто шесть кругов, триста двадцать один километр сто двадцать метров. Солидная дистанция и на ней каждый из пилотов выкладывался полностью. Неудачников в этой гонке не было, как и не было в ней везунчиков, которые смогли подняться на подиум только потому, что у кого-то случился прокол или сгорел двигатель. Метеоровские двигатели сухого скольжения не боялись никаких перегрузок и ни один из них за всё время не вошел в желтую зону, все работали в зелёной. Резина превращала в пыль асфальт, но не истиралась, не пузырилась и не лопалась сама, а управляемые компьютерными консолями антикрылья плотно прижимали все четыре колеса к дорожному полотну.

Было несколько вылетов, но пилоты мгновенно брали машины под контроль и снова выезжали на трассу. Дважды слетел с трассы и я сам. Один раз я даже оказался в самом хвосте и потом целых три круга пробивался вперёд и всё это время ехал на внутреннем ускорении, показывая свои самые быстрые круги, один из которых, пятьдесят шесть и три десятые секунды, в итоге и оказался самым быстрым в этой гонке и это время назвали потом фантастическим и немыслимым.

На последних десяти кругах пилоты разговаривали друг с другом всё реже и реже, а если что-то говорили, то в основном только такие слова: "Денни (Джеки или Ники), я тебя атакую, пропусти или сражайся." Говорилось это без зла, просто пилот атакующего болида констатировал то факт, что он ехал с большей скоростью и выходил на оптимальную траекторию атаки, закрывать которую — показать себя свиньёй. Сражаться же означало только одно, немедленно ускориться, что многие и делали, а если не успевали, то откатывались назад. На девяностом круге я шел седьмым, но когда проехал через стартовую прямую и вошел в поворот, стал третьим и к девяносто четвёртому кругу был уже вторым, а на девяносто пятом выстрелил и вместе с Анри и Франсуа ушел в небольшой, всего метров пятнадцать, отрыв, но и этого мне хватило, чтобы прийти на финиш первым.

Как только я увидел клетчатый флаг, то нажал на кнопку и из отсека прямо позади моей головы вверх выстрелил телескопический флагшток с алым полотнищем, украшенным серпом и молотом. Советский автогонщик впервые выиграл столь престижное состязание. Увы, но по политическим причинам на этой гонке не было ни одного официального представителя страны Советов, хотя русских болельщиков вполне хватало и над трибунами развивались красные флаги Советского Союза. Так я сделал свой первый круг почёта.

В паддоке царило всеобщее веселье. В этой гонке не было проигравших. В ней выиграли все пилоты потому, что все вместе мы подарили зрителям просто феерическое, фантастически красивое зрелище бескомпромиссной, но честной и благородной борьбы за победу. Поэтому, едва только выбравшись из болидов, мы тут же бросились обнимать друг друга и пожимать руки, благодаря соперников за прекрасную гонку. Наши машины добрались до паддока на последних каплях горючего. У меня, например, компьютерная консоль отключила семь из девяти цилиндров, чтобы я мог доехать своим ходом.

Через несколько минут нас всех попросили построиться в алфавитном командном порядке, поднять флаги и таким образом сделать последний круг по убитой в хлам и дребезги трассе автодрома. Механики плеснули в топливные баки по литру водородного топлива и мы, отсоединив фонари, проехались по трассе со скоростью не свыше ста километров в час, радуясь тому, что состоялась первая гонка сезона. Так мы и подъехали строем к тому месту, где уже установили высокий подиум. Анри, Франсуа и я поднялись на него и через пару минут мне на шею повесили огромный лавровый венок и вручили хрустальную вазу, оправленную серебром.

Оркестр принялся играть гимн Франции, я встал по стойке смирно и запел вместе с Анри и Франсуа. Подиум в этот день был полностью французским. После этого мы отправились на традиционную пресс-конференцию и рассказали о том, как проходила гонка и что мы о ней думаем. Я честно признался, что даже на последнем круге сомневался в том, что мне удастся прийти к финишу первым, ведь я обогнал Анри всего на две с половиной секунды, а тот закончил гонку обогнав Франсуа всего на половину корпуса. Тому же в свою тоже удалось обогнать Эмерсона Фиттипальди всего на треть корпуса. Следующая гонка должна была состояться одиннадцатого февраля в Бразилии, в городе Сан-Паулу, на знаменитом автодроме "Интерлагос", наверное самом зрелищном для зрителей.

Он находился в естественной впадине и десятки тысяч человек могли видеть трассу полностью. Нам было бы проще остаться в Южной Америке или хотя бы оставить свои болиды и тяжелую технику, но мы тем не менее всё же вылетели той же ночью во Францию на "Антее". Париж встречал нас овациями и из аэропорта Орли мы пять часов вечера въехали в город на болидах, чтобы проехать через столицу Франции и завершить свой путь на Елисейских полях. Франсуа Сэверу пришлось лететь в Лондон, чтобы порадовать англичан.

Как же нас встречали парижане. Это было нечто грандиозное. Начиная от Порт Майо и до Елисейских полей вдоль проспекта стояло множество парижан, чтобы посмотреть на то, как два болида, покрашенные в цвета Франции, едут в сопровождении эскорта мотоциклистов. Доехав же до места, мы всё же немного почудили, и, отжигая резину, закружили машины в эдаком гоночном вальсе. Потом нам устроили приём в Елисейском дворце и представили президенту Франции Жоржу Помпиду. Тот поулыбался нам, задал несколько ничего не значащих вопросов и поблагодарил за победу в гонке.

Это было скучнейшее мероприятие. Хорошо, что нам разрешили переодеться и мы надели смокинги от Красавкиной и Картузовой. Ей Богу, если бы я не сдерживался, то, зевая, вывихнул бы себе челюсть. На следующий день, уже на своей "Гамме" я приехал в Сюрте Женераль и, как обещал, подарил Жан-Жаку свою хрустальную салатницу, а чтобы ему было веселее принять её от меня в дар, наполнил кубок доверху именно теми шоколадными конфетами, которые обожала его любовница. Шеф французской разведки принял мой дар с благодарностью и мы поговорили с ним пару часов, но не в кабинете его конторы, а в отдельном кабинете ресторана. Жан-Кристоф тоже присутствовал и вдвоём они принялись уговаривать меня стать гражданином Франции, а уж тогда они смогут уберечь мою персону от любых неприятностей, какие подстерегают советского гражданина за рубежом.

Сломался я только тогда, когда Жан-Жак Паскаль сказал мне, что советское правительство разрешило мне двойное гражданство и что об этом он лично говорил с Андроповым. Как будто мне это не было известно. Да, я сегодня часа два беседовал с Юрием Владимировичем, когда тот поздравлял меня с победой. Вдобавок ко всему тому, что я уже сделал на Западе, это был ещё один большой шаг вперёд, к моей основной деятельности.

Вчера вечером, когда мы всей командой находились в зале приёмов Елисейского дворца, по всем каналам французского телевидения показали двадцатиминутный телевизионный отчёт о первой гонке "Формулы-1" сезона семьдесят третьего года. Её сразу же назвали самой горячей и бескомпромиссной гонкой десятилетия и хотя французы уже знали, что весь подиум был наш, увидев меня к концу гонки отнюдь не на лидирующей позиции, многие от этого вздрогнули, но Рашен Солджер с истошным криком "Вив ля Франс!" свой девяносто первый круг начал третьим, обогнав сразу четырёх соперников и финишировал первым пусть и с минимальным, но всё же вполне явным и хорошо заметным отрывом.

Когда в полдень, одетый в бордовую косую кожу с советской символикой, с длинными волосами, высовывающимися из-под кожаной банданы, в здоровенных зеркальных очках, держа в руках здоровенную хрустальную вазу с конфетами, я никого и ничего не боясь вошел в здание штаб-квартиры Сюрте Женераль, так называемый "Централ", который находился в пригороде Парижа — Баньоле, где меня уже ждали, о "Метеорах Франции" написали все газеты. Дидье ещё утром, сев в болид, заправленный под завязку, в сопровождении двух "Гамм", в одной сидела за рулём Оля, а рядом с ней Ивон, а в другой двое его механиков — Семён и Василий, умчался в Марсель. Ни о чём, кроме тренировок он даже не думал, а потому остальные ребята стали спешно подгонять под него ещё один болид, да, и нам с Игорем тоже требовались тренировочные машины.

В "Централе" я не задержался надолго и вскоре вышел, чтобы поехать вслед за чёрным лимузином "Ситроен" в респектабельный и чопорный ресторан на бульваре Вольтера, где пообедал с боссами французской разведки.

Глава 10

В логове зверя

Поговорив с Жан-Жаком и Жаном-Кристофом о всяческих делах, важных и не очень, я попрощался. Они ушли через чёрный ход, шпионы, как же, а я вышел через парадный, чтобы сесть в машину и отправиться на нашу временную базу, где меня ждала уйма срочных дел. Однако, как только я вышел из дверей ресторана, на меня немедленно накинулась толпа из полутора дюжин репортёров, в том числе пара операторов с видеокамерами на плече. Присев на капот "Гаммы", я закурил и стал отвечать на их вопросы прямо на улице, как всякая приличная публичная личность.

В основном меня спрашивали, почему я настоял, чтобы все пилоты выступали в одинаковых условиях. Ну, ответ на этот вопрос был весьма прост — а чтобы жизня была веселее. В конце концов дело и дошло до вопроса, почему я, как оглашенный, вопил во время гонки: — "За Родину, за Сталина!" Я рассказал им о своём деде, закончившим войну майором в Берлине и расписавшемся на колонне Рейхстага. Это им тоже было понятно, но вот того, почему я передал свой первый трофей в Сюрте Женераль, репортёры никак не могли понять и принялись допытываться, с чем это связано. Махнув рукой на всё, я сказал:

— Это моя благодарность двум замечательным людям, двум Жанам, истинным патриотам Франции за то, что они меня не расстреляли, когда я чуть было не сорвал им операцию. А ведь если задуматься, то запросто могли это сделать и были бы полностью правы, как это ни печально. Поэтому я им и благодарен.

— Но как вы могли её сорвать? — Спросил меня молодой мужчина с удивлением в голосе.

Пожав плечами, я ответил:

— Да, очень просто. Если бы я, позвонив сначала одному, а потом другому не услышал от них такого ответа, который меня полностью устраивал, то просто утопил бы эту посудину и смылся на лодке в Испанию, а там ищи ветра в поле.

Тот же парень изумлённо воскликнул:

— Борис, неужели вы смогли бы убить столько людей?

Подняв кверху палец, я сказала:

— Э, нет, мсье, тогда я их и за людей не считал. Я же не знал, что большинство из них агенты спецслужб, которые только играют роль наркоторговцев, а они для меня, поверьте, хуже бешеных собак. Поэтому я был настроен очень серьёзно.

Репортёр, его звали Ксавье, кивнул и сказал с улыбкой:

— Выходит вас не зря прозвали Рашен Солджер, Борис. Вы ведёте себя, как настоящий солдат, сражающийся с врагом.

Широко улыбнувшись ему, я предложил ему особенно не напрягаться и обращаться ко мне попроще:

— Ксавье, обращайся ко мне на ты, как к другу или приятелю. Думаю, что я уже доказал парижанам свою любовь и уважение к ним и этому прекрасному городу.

Ксавье, а он представлял небольшую газету, тут же попытался ухватить Жар-птицу за хвост и спросил:

— О, кей, Борис, договорились и раз так, позволь мне взять у тебя большое интервью. Я хочу рассказать читателям моей газеты всё о тебе, твоих друзьях и самое главное, о твоих фантастических гоночных автомобилях и особенно о твоём мотоцикле. Говорят, что ты намерен сделать в этом году дубль — выиграть две "Формулы".

Вот тут-то дамочка лет тридцати пяти, задавшая мне вопрос о том, почему я кричал "За родину, за Сталина", которая, между прочим, не назвала мне своего имени, а только сказала, что она представляет газету "Фигаро", властно положила руку на плечо Ксавье Монжу и довольно грубым тоном сказала:

— Парень, твою паршивую газетёнку читает всего лишь несколько сотен бесноватых студентов-анархистов, а "Фигаро" — одна из крупнейших газет Франции и поэтому я возьму интервью у этого парня, а ты пока что подрасти немного.

Дейр, присутствовавший незримо как в ресторане, так на стоянке автомобилей рядом с ним, немедленно сказал:

— Боря, эту мамзель зовут Жаклин Леклерк. Я у почти год за ней наблюдаю. Её прозвище среди журналистов — Свинья Жаки. Именно она написал про тебя семь самых грязных пасквилей, так как статьями эту ахинею назвать никак нельзя. Кстати, у меня имеется на неё довольно большое досье и в нём полным полно такой грязи, что если её на эту мамзель вывалить, то ей не поздоровится. У неё есть высокие покровители в правительственных кругах, но они даже не имеют понятия, что эта грязная дамочка связана ещё и с уголовным миром.

Оторвав свой тохес от капота, я встал, вежливо поклонился и язвительным тоном ответил за себя и Ксавье:

— Мадмуазель Жаки, позвольте мне напомнить вам, что я однажды предупредил журналистов в Марселе об ответственности за ложь и диффамацию. На страницах своей газеты вы вылили на меня немало помоев, но это вовсе не говорит о том, что моя рука потянется к вашим грязным трусам. Нет, я просто отказываю вам и вашей газете в интервью ровно до тех пор, пока не получу от вас извинений, напечатанных тем же шрифтом и на тех же полосах, на которых были напечатаны ваши гнусные, оскорбительные пасквили.

Довольно миловидную физиономию дамочки перекосила гримаса ненависти и она громко зашипела:

— Что? Ты в своём уме, сопляк? Да, где это было, чтобы журналисты моего уровня извинялись перед кем-то? Мальчик, за такие слова я тебя просто уничтожу, сотру в порошок и знакомство с генералом Паскалем тебе не поможет. Жалкое русское ничтожество, ты просто не понимаешь, что такое свободная пресса.

Громко рассмеявшись, я воскликнул:

— Дамы и господа, Свинья Жаки объявляет войну Русскому Солдату! Боже, это просто прелестно! — после чего зло сузил глаза и сурово рыкнул — Прекрасно, мадмуазель Жаклин, я принимаю ваш вызов, но даже мизинцем не пошевелю, чтобы ответить на него лично. Вместо этого я сделаю нечто совершенно иное. Полагаю, что среди парижан у меня уже есть поклонники, а раз так, то я предлагаю каждому, кто в силах это сделать, втоптать журналистку газеты "Фигаро" Жаклин Леклерк, которую коллеги прозвали Свиньёй Жаки, в её же собственную грязь, посредством свободной прессы. Тому, кто это сделает, я немедленно выплачу премию в размере ста тысяч франков. Деньги он получит лично от меня наличными или чеком.

Свинья Жаки отшатнулась и даже позеленела, но, тем не менее заткнулась. На меня тут же посыпался шквал вопрос, как я себе это представляю и я ответил:

— Но это же очень просто, дамы и господа. Никто из нас не живёт в вакууме и всегда имеются люди, которые располагают достоверной информацией о нас и их только и нужно заинтересовать, чтобы они передали её в прессу. В данном случае какая-либо газета, специализирующаяся на скандальных историях, просто получит компрометирующий материал бесплатно, а уж что это будет, один Господь Бог ведает, но я заплачу за этот материал весьма круглую сумма.

Между тем Господь Бог по имени Дейр громко заржал и воскликнул насмешливым голосом:

— Борька, это должны быть две газеты, одна обычная, бульварная, а другая из числа порнографических изданий.

Бальзаковского возраста, красивая, нарядно и дорого одетая дама пышных форм, кокетливо спросила:

— Борис, ты разрешаешь мне опубликовать твоё заявление о награде в сто тысяч франков в моей газете? Между прочим, если материалы принесут к нам в редакцию, то я приплачу ещё и от себя тысячу франков тому человеку.

Вежливо поклонившись, я ответил:

— Мадам Стелла, считайте, что мы заключили контракт. — с широкой улыбкой посмотрев на журналюг обоего пола, я весёлым голосом предложил — Дамы и господа, полагаю, что вы добрались сюда не пешком, а раз так, то я приглашаю вас всех на временную базу гоночной команды "Метеоры Франции". Там я покажу вам, из чего и как делаются гоночные болиды. — видя, что Ксавье завертел головой, я добавил — Ксавье, если ты ищешь такси, то успокойся, я довезу тебя до русского автоцентра, а затем кто-либо из моих друзей обязательно отвезёт тебя в редакцию.

Жаклин Леклерк, которую сопровождал фоторепортёр, уже садилась в машину. Репортёры быстро бросились к своим машинам, а мы с Ксавье сели в мой "Метеор-Гамма", где парень, ему было не больше тридцати, сказал:

— Борис, Свинья Жаки очень опасный противник и любит применять самые подлые трюки. Вот увидишь, дня через два три она нароет на тебя какой-нибудь материал или его сфабрикуют по её заказу и тогда тебя ждут большие неприятности.

Усмехнувшись, я сказал, заталкивая окурок в пепельницу:

— Ксавье, деньги не Бог, но милуют. Это русская поговорка. Поверь, в Париже найдётся немало людей, которые за сто тысяч франков захотят рассказать о Свинье Жаки всё и мне кажется, что эта дамочка не зря заслужила такое прозвище. Поверь, уже очень скоро Стелла опубликует такие материалы, что эта сучка сбежит из Парижа.

Через сорок минут мы были на месте. За это время мои друзья и партнёры спрятали всё, чего не должны были видеть журналисты и разложили на верстаках то, что можно было показывать, выкатили два голых байка и мой супербайк, а Виктор даже облачился в гоночные латы. Именно это больше всего интересовало Ксавье, работающего в газете "Стандарт", ориентированной на молодёжь.

Журналистам у нас понравилось всё, но больше всего их порадовали бутерброды с чёрной и красной икрой и русская водка. Им разрешили фотографировать всё, что угодно, но настоящий шок они испытали тогда, когда вошли в наш компьютерный зал, в который так и не вернулись две консоли, отправленные в Сюрте Женераль. Между прочим я им так и сказал, что эта организация сейчас тестирует консоли и пытается выяснить, являются ли они опасными для Франции.

Журналисты оккупировали компьютерный зал надолго и просидели в нём до самого вечера. А что, кофе и бутербродами мы их обеспечили, прямо через консоли они смогли поговорить со своими редакторами, а потому принялись допытываться у Геи, чем занимается команда "Метеоры Франции", но куда больше их интересовало всё, что происходит в Советском Союзе и потому принтеры работали не переставая. Ещё никто из них не получал информацию о нашей стране таким простым и удобным способом.

Отложив все дела я рассказывал Ксавье и читателям "Стандарта" о себе, своей команде, своей работе и даже о своих самых честолюбивых и невероятно смелых планах на обозримое будущее. А они и не могли быть иными, ведь я хотел стать двойным чемпионом.

В половине восьмого вечера мы, наконец, покинули наш бокс. В нём, помимо обычной охраны, осталось двое акционеров нашей компании. Ксавье вёз с собой большую картонную коробку, битком набитую материалами, которые он непременно хотел опубликовать. Отдельно он положил папку с комплексом упражнений по спортивно-оздоровительному куэрнингу с подробным описанием того, что и как нужно делать, чтобы обрести отличную фигуру, крепкое здоровье и избавиться от вредных привычек. Впрочем, суперкары, супербайки и гоночные болиды его всё же интересовали куда больше, а потому именно они составляли большую часть груза. Я довёз парня до дверей редакции и поскольку внизу меня поджидал главный редактор "Стандарта", то не смог отказать ему. Мне была очень нужна газета, которую читала молодёжь и поэтому я засиделся в гостях.

Вот так и вышло, что в редакции я просидел до половины двенадцатого ночи и тем самым заставил кое-кого понервничать прямо как в том анекдоте, когда двое килюг поджидают жертву и беспокоятся, уж не случилось ли что с ней. Когда я подъезжал к своему дому, то сразу же обратил внимание, что метрах в ста от него стоит микроавтобус без номерных знаков. Чёрт, ну, что за идиоты! Так бы и написали сразу: — "Боря, мы наёмные бандиты." Как только я подъехал к дому и припарковал машину, микроавтобус тронулся с места. Стоило мне выйти из машины и сказать, чтобы дверь закрылась, он увеличил скорость и, резко затормозив, встал так, чтобы закрыть вход в дом.

Негромко посмеиваясь я закурил, стоя перед машиной метрах в пяти и принялся наблюдать за тем, как из автобуса прытко вскочили шестеро амбалов, одетых в чёрное, с масками на голове и вооруженных обрезками водопроводных труб и тяжелыми цепями. Парижские гопники быстро бросились ко мне и взяли меня в полукольцо. Говорить мне что-либо явно не входило в их намерения, так как они тут же набросились на меня, размахивая цепями и трубами. Ответить я им мог только одним единственным способом — ускорившись в пять раз и чтобы жизнь не показалась им слишком сладкой, как только засверкали фотовспышки моего "Метеора", принялся, ловко уклоняясь от опасного металлолома, срывать с них маски, а попутно ещё и разворачивать так, чтобы они сами же и испытали на себе силу удара цепью, на которую можно было прицепить средней тяжести якорь, или трубы диаметром в полтора дюйма, на своей собственной хребтине.

В результате уже через минуту на ногах остался стоять всего один, самый здоровенный тип, который с каким-то подозрительным упорством продолжал энергично размахивать длинной цепью, да, вот беда, все её удары приходились по телам упавших на брусчатку гопников а-ля франсе. Некоторые, издавая утробные звуки, пытались подняться на четвереньки, но этот тип добивал их самым жестоким образом до тех пор, пока я не успокоил его всего одним, едва заметным тычком. После этого я сел в машину, позвонил даже не в полицию, а в Сюрте Женераль и вызвал бригаду чистильщиков, а когда те приехали, коротко рассказал им о разговоре со Свиньёй Жаки и передал им компакт-кассету с записью этого разговора и три фотоплёнки, на которые была заснята драка.

Парни посмеялись вместе со мной над незадачливыми громилами, пожелали мне спокойной ночи и очистили улицу от мусора. На следующий день, утром, в газете "Весёлый Париж", принадлежащей Стелле Виньерон, было напечатано на первой странице моё объявление, в котором я предлагал каждому, кто имеет компромат на мадмуазель Жаклин Леклерк привезти его в редакцию газеты и если материал того стоит, то получить тысячу франков и адрес, где забрать чек на сто тысяч франков по её записке. Ниже располагалась статья, в которой подробно описывалось, что произошло на бульваре Вольтера в половине второго вчерашнего дня. Статья была очень язвительной.

С восьми утра я работал за консолью Геи. В компьютерном зале находилось ещё двое моих друзей, которые, вооружившись фотоаппаратами, делали снимки с экранов, а также записывали на магнитофон диалоги. Фотоплёнки тут же уносились на проявку и с них печатали фотоснимки. К пяти часам вечера до жути скандальными фотографиями совершенно непристойного характера, а также распечатками с переговорами мадмуазель Жаки за последние три недели и другими материалами, свидетельствующими о крайне серьёзных грехах этой дамочки, был набит приличного размера кейс и Виктор, выстроив неприметное лицо и одевшись точно так же, взял его и на такси отправился в редакцию "Весёлого парижанина".

Позвонив из фойе здания, в котором находилось ещё несколько редакций, он сказал мадам Стелле, что прибыл по объявлению и привёз кое-что интересное. Когда та просмотрела несколько десятков цветных фотографий, на которых мадмуазель Жаки занималась сексом с известным французским уголовником, а также прочитала кое-какие расшифровки, то громко расхохоталась и воскликнула:

— Мсье, это то, что мне как раз нужно! — она достала из кошелька деньги, отсчитала тысячу франков, достала мою визитку и, протягивая их Виктору, добавила — Если будет что-то подобное, приходите и тогда ваш гонорар резко увеличится.

Виктор взял деньги, но не стал брать визитку. Вместо этого он улыбнулся, достал из кармана серого плаща конверт и с лёгким поклоном сказал госпоже редактору:

— Мадам, я уже был у этого парня и рассказал ему, что это за дамочка, Свинья Жаки. Свои деньги я получил, а это ваш гонорар. Надеюсь, что мои пикантные снимки найдут своего издателя и послужат делу сексуального просвещения французов.

Заглянув в конверт и увидев в нём чек на сто тысяч франков, мадам Стелла кивнула и сказала ледяным голосом:

— Вот теперь эта сучка на собственной шкуре узнает, что такое жестокая и беспощадная травля. Она, видите ли, гордится тем, что ей удалось поломать жизнь уже нескольким людям. Мсье, если встретитесь с моим нанимателем, то передайте ему, что я поставлю крест на карьере этой мерзавки и шантажистки.

Виктор раскланялся и ушел, а мадам Стелла немедленно собрала редакционную планёрку, объяснила своим сотрудникам задачу и работа закипела. На следующий день, вечером, в типографию уже были отправлены цветоделительные плёнки для офсетной печати и на следующее утро вышел внеочередной экстренный номер газеты, полностью посвящённый журналистки Жаклин Леклерк, в котором она обвинялась в связях с преступным миром. В общем её дальнейшая судьба была бы незавидной, не позвони ей кто-то из типографии.

Быстро собравшись, Свинья Жаки удрала из Парижа. В Руане обналичила свои же собственные чеки и сбежала из страны. Что же, мамзель поступила правильно. Если под тобой начала гореть земля, то самое лучшее, это немедленно уносить ноги. Больше я о ней не думал, как и не думал о тех типах, которых мадмуазель Жаки ко мне подослала. Таких людей жалеть — себя не уважать. В общем им досталось по заслугам, зато я окунулся в тот мир, который был для меня до сих пор совершенно неведом и не получил от этого никакого удовольствия.

Девятый этап чемпионата мира по автогонкам в классе "Формула-1" — Гран-При Великобритании, должен был состояться уже через восемь дней, на трассе Сильверстоун, расположенной неподалёку от деревни Сильверстоун в Нортгемптоншире. К этой гонке я подошел с отличными результатами, выиграв четыре этапа, один раз заняв второе место, ещё раз третье и четвёртое, а однажды, ну, не повезло мне в Бельгии, приехав последним. Зато я по итогам восьми этапов стал абсолютным лидером сезона и неделю назад весь подиум в Марселе снова был французским, но не я стоял на самом верху, а Дидье. Второе место занял Франсуа Сэвер, обогнавший меня на последнем круге, но я был за него рад даже больше, чем если бы выиграл гонку. Этот француз был прекрасным гонщиком и отличным парнем.

А вот в мотогонках, в которых я принял участие во всех семи этапах, мне удалось прийти к финишу первым пять раз и лишь дважды меня смог обойти Батрак, но только потому, что я сам его пропустил вперёд. Как и я, он гонял в аэродинамическом гоночном мотокомбинезоне, но в них теперь ездили практически все мотогонщики. Да, в мотогонках мне пока что не было равных, но очень уж быстро прогрессировали остальные пилоты и особенно мой шустрый одноклассник. Зато в автогонках конкурентов у меня их было, хоть отбавляй и поэтому они превратились в совершенно феерическое зрелище. Накал борьбы от старта и до финиша был просто колоссальным и выигрывать стало всё труднее и труднее.

Десятого апреля начал работать завод в Медон-Шавиле, перерезать красную ленточку которого во Францию прилетел с официальным визитом Брежнев, но ещё за три недели до этого дня начал работать наш небольшой заводик, выпускавший авторские гоночные суперкары и супербайки. Это были особые машины, в которые вкладывали свой опыт гонщиков, прославленные пилоты и все они нашли своих покупателей задолго до того, как над ними начали работать. Особо удивляться тут не приходилось. Не говоря уже про меня, Анри или Дидье, во Франции очень многие люди хотели иметь гоночный суперкар от Франсуа Сэвера, Жан-Пьера Бельтуаза или Анри Пескароло, хотя они стоили семьдесят пять тысяч долларов и даже дороже.

Ещё бы, ведь в случае покупки такого автомобиля его владелец становился чуть ли не личным другом гонщика, его учеником и лидером всех его фанатов, сколько их не было. Точно так же обстояло дело и с супербайками и таким образом у профессиональных авто и мотогонщиков появилась ещё одна, весьма существенная, статья доходов. От пилотов не отставали и гоночные команды, но их машины, изготовленные на заводе в Медон-Шавиле, всё же не пользовались такой популярностью как те, которые изготавливались на нашем заводе, расположенном через стену от основного производства.

Всего за каких-то три месяца мы изготовили сто восемьдесят автомобилей и неплохо заработали, но ещё больше денег получили от рекламодателей. Впрочем, мы ведь уже имели оплаченный портфель заказов почти на семь с половиной тысяч автомобилей, а это просто сумасшедшие деньги, свыше пятисот миллионов долларов, но они пока что просто лежали в банке, хотя и похудели после налогообложения. Зато из-за этого наш завод работал в две смены и к осени мы должны были начать изготавливать по двести авторских суперкаров в месяц и по полсотни таких же супербайков. В мире хватало людей, желающих выделиться таким экстравагантным способом.

Помимо этого, мы ещё в марте месяце, на Гран-При Южной Африки выступили на совершенно новом болиде со сверхмощным, роторно-лопастным трёхлитровым двигателем. Этот болид отличался от всех прочих тем, что у него вообще не было ни коробки передач, ни трансмиссии, зато он имел привод на все четыре колеса. Их крутили мощнейшие, высокоскоростные электродвигатели внеземной конструкции, не имеющие привычной обмотки и изготовленные из нанометалла методом порошковой металлургии. На прежнее место в двигательном отсеке легко встала как сама турбина, так и электрогенератор. Болид от этого сделался на пятьдесят семь килограмм тяжелее и его сухой вес составлял теперь шестьсот семьдесят восемь килограммов, но зато увеличилась как максимальная скорость, так и приёмистость.

А вот форма болида осталась почти неизменной, но он сделался ещё более безопасным из-за более тяжелых колёс. На автодроме Кьялами я показал зрителям совершенно фантастический, но в то же время весьма простой трюк — полёт на гоночном автомобиле. В нём и правда не было ничего сложного, ведь управляемые компьютерной консолью антикрылья могли создавать как прижимную силу, так и заставить болид, движущийся на скорости в триста пятьдесят километров в час, взлететь в воздух и, пролетев метров двести, мягко приземлиться на все четыре колеса. Зрелище было хотя и пугающим, но зато очень зрелищным и завораживающим.

Боссы "Формулы-1" тут же запретили использовать этот технический приём в гонках с целью обгона, ещё бы, ведь таким образом сверху на кого угодно могла свалиться прочнейшая глыба с колёсами, весящая почти тонну. Зато сразу же появился новый вид автоспорта — прыжки в длину и высоту на гоночных болидах, но не это главное. После моей третьей подряд победы в автогонках, во Францию, наконец, приехала Ирочка. Правда, без Витюши. Мы пока что жили на бульваре Франклина, но уже подумывали о покупке квартиры. Моя королева сразу же стала работать вместе с нами, но забросила свою психологию и занялась конструированием суперкаров и супербайков, а если точнее, работой с пилотами, из которых она клещами вытаскивала информацию о том, каким те видят автомобиль своей мечты и очень быстро стала для них боссом номер один.

Ну, а я помимо гонок погрузился ещё и в жизнь молодёжи, в первую очередь студенческой. Затея с "красными студентами" из Турции увенчалась успехом. Во всяком случае в Сорбонне они закрепились прочно, их община насчитывала почти четыреста человек и из них человек сто пятьдесят работали во вторую смену на нашем заводе. Именно по их просьбе я и стал читать каждый вторник и среду, самые негоночные дни, в Сорбонне лекции на темы... Да, не было у меня никаких тем и в помине! Я просто приезжал в этот университет, студенты находили на его территории местечко попросторнее, и начиналось наше общение. Простое и незатейливое, с пивом.

По большей части я рассказывал им всякие страшилки про то, до чего может дойти общество и люди в нём, если они полностью расшалавятся и станут заниматься хрен знает чем. Да, семьдесят третий год, это был в западном мире ещё тот год. Движение хиппи, о яппи никто ещё и слыхом не слыхивал, дым марихуаны повсюду, таблетки ЛСД и обдолбленные рок-певцы и рок-музыканты на сцене, не говоря уже об антагонизме между старшим и младшим поколением и сексуальной революции, подогреваемой мировой порноиндустрией. Всё это являлось фоном моих лекций, плюс война боевиков из ультраправых и ультралевых организаций друг с другом, с обществом и государством.

Когда я сказал Жан-Жаку, зачем собираюсь выступать на таких посиделках, тот был готов организовать их для меня где угодно, хоть в соборе Парижской Богоматери, Лувре или в самом Версале. Поговорив, мы решили оставить выбор места на усмотрение активистов "красных студентов" из Турции. Уже через неделю на моих лекциях студенты сидели вперемешку с профессорами, жевали бутерброды, пили пиво и слушали, как я рисую им одну картину страшнее другой, причём показывая, откуда растут ноги и чем они воняют. В том числе я рассказывал им о грядущей глобализации, виртуальной экономике, финансовых афёрах, войнах во имя демократии и многих других ужасах постиндустриального общества и реакции на это мусульманского мира и, вообще, стран третьего мира. Вскоре на мои лекции стали приходить журналисты, а в мае месяце я трижды выступал с ними уже на канале ТФ-1. В последний раз за три часа я наговорил таких ужасов, что ведущая, чуть не плача, спросила меня:

— Что же нам делать, Борис?

Пожав плечами, я честно признался:

— Не знаю. На то, чтобы сделать на основе анализа ситуации нынешнего дня такие выводы, у меня ума хватило, а вот предложить нужное Человечеству лекарство, я, увы, не в силах. Над этим должны работать в первую очередь не политики, а самые выдающиеся мыслители нашего времени во всех странах мира. Извините, но я всего лишь инженер-конструктор, да, и то самоучка, и ещё гонщик, так что наверное не мне этим следует заниматься.

Вот тут я точно не врал, ведь даже Бойл не мог чётко сформулировать, что нужно делать. Не знал этого и я, но кое-какие догадки у меня всё же имелись, а также кое-какие лекарства, вот только эти пилюли были очень горькими и потому вместо того, чтобы готовиться к очередным гонкам, я сидел в ангаре новейшей советской подводной лодки-невидимки и готовился к тому, чтобы забраться в бомбовый отсек высотного, гиперзвукового самолёта. Он должен был доставить меня из Бискайского залива в Южную Африку. Там мне предстояло десантироваться с высоты в двадцать километров, а самолёту немедленно улететь в Советский Союз.

Совершив затяжной прыжок, я должен был приземлиться в Драконовых горах, в сорока километрах от Куинстауна, выполнить свою миссию в одном живописном, строго охраняемом местечке, а затем, на легкомоторном самолёте подняться в небо, полететь в сторону Индийского океана и там брякнуться в воду, чтобы снова быть подобранным второй, точно такой же подводной лодкой с самолётом на борту и тот доставит меня обратно в Бискайский залив, на борт яхты, на которой я совершал морское путешествие вместе с Ирочкой и ещё двумя друзьями. Пока что никто не смог обнаружить ни новейших советских подводных лодок, ни этих гиперзвуковых самолётов и всё было бы хорошо, да, только вот лететь мне предстояло в бомбовом отсеке и покидать самолёт точно так же, как это делают не нормальные парашютисты, а все приличные бомбы и ракеты.

В половине третьего дня я спрыгнул за борт яхты, нырнул на глубину в тридцать метров и вошел в переходной шлюз подводной лодки. Она тут же стала погружаться и, достигнув четырёхсотметровой глубины, на максимальной скорости в шестьдесят четыре узла поплыла в открытый океан. Как только начало смеркаться, я вошел в отсек, где стоял самолёт и стал надевать на себя стратосферный скафандр, который был к тому же пуленепробиваемым боевым костюмом, прикреплять к нему снаряжение, надевать парашют и вооружаться. Из оружия я брал только длинные, тяжелые метательные ножи-стилеты. На это ушло всего десять минут. В отсеке кроме двух лётчиков находился только командир подводной лодки.

Мы не представлялись друг другу и почти не разговаривали, так как выполняли секретное задание, цели которого никто, кроме меня, не знал. Лётчики помогли мне забраться в баллистическую капсулу, закрыли её, установили в захваты и загрузили в бомбовый отсек. Капитан покинул отсек, створки бомболюка закрылись и теперь я мог только слышать голоса пилотов. Подводная лодка поднялась на поверхность, в её корпусе открылся люк и катапульта выстрелила самолёт. Тотчас включились двигатели и самолёт стал быстро набирать высоту, а у меня появилась возможность побыть почти час в полном одиночестве. Думать о чём-либо серьёзном мне не хотелось и потому я стал просто вспоминать анекдоты из Интернета.

Не знаю, уж, как там проходил полёт, со мной ведь лётчикам было запрещено разговаривать, но вскоре самолёт резко сбросил скорость, перешел в крутое пике и створки бомболюка открылись. Механизм сброса вышвырнул капсулу из бомбового отсека и я устремился вниз. Почти сразу же был выпущен тормозной парашют, а потому к земле я летел не с такой уж и огромной скоростью. Подо мной была Южная Африка. Часы показывали ровно десять часов ночи и через полчаса я должен быть уже на объекте, но уже через пять минут мне предстояло покинуть баллистическую капсулу, точно заходившую на цель. Она наводилась по лазерному лучу, погода стояла безоблачная и как только пустая капсула спустится на парашюте, её подберёт группа наших разведчиков и переправит морем в Союз.

Мой путь во Францию должен занять куда меньше времени. Вскоре раскрылись створки капсулы и я покинул её на высоте в шесть километров. Три километра я преодолел в свободном, но вполне управляемом полёте, после чего полетел дальше на парашюте-крыле. По воздуху мне предстояло добраться не просто до объекта, тщательно и надёжно охраняемой виллы, стоящей в небольшой горной долине, но и приземлиться на его крышу, чтобы не бегать по огромной территории, как сайгак по степи. Причём убегая от собак.

Ночь выдалась не только безоблачной, не ещё и безлунной, а потому заметить меня с земли было очень сложно. На этом и строился весь мой план. Хотя армия ЮАР и была в семьдесят третьем году одной из самых хорошо вооруженных, радаров, способных засечь высотный самолёт-невидимку, как и куда более меньшего размера капсулу, не отражающую радиоволн, она не имела. Таких радаров не имела ещё ни одна страна.

Да, меня в общем-то не интересовала ни армия этой страны, ни её правительство с режимом апартеида. Мне нужно было покончить в этой стране с девятью типами — тремя графами Рочестерами, шестнадцатым, пятнадцатым и четырнадцатым, а также с шестью слугами, телохранителями, подручными и вдобавок ко всему ещё и палачами сэра Артура Рочестера, наверное, самого влиятельного и в то же время таинственного человека на Земле. Больше всего на свете я хотел только одного, грохнуть эту старую сволочь, а заодно отправить на тот свет ещё и его среднего сына Дэвида и внука Ричарда, приходившегося сыном старшему сыну. Все остальные Рочестеры не имели совершенно никакого отношения к этой троице и даже более того, были ими чуть ли не призираемы. В этой семье всеми делами заправлял дед, а все остальные были для него всего лишь жалкими приживалами.

Когда-то очень давно, почти триста двадцать лет назад, их было семеро — богатейших и самых могущественных властителей Европы, которые ни перед кем не кичились своим богатством и истинной властью. Произошли же все семь так называемых Домов, от одного корня. Сначала он был лакеем короля, затем шутом, но в зрелые годы уже наследник короля стал его слугой, хотя даже не догадывался, кому он служит. Эти семеро, тайно правили миром, поскольку унаследовали огромное богатство и постоянно увеличивали его.

Короли были для них пешками на шахматной доске и они всё делали только для того, чтобы преумножать свою тайную власть и богатство. Теперь их стало двенадцать и они правили почти половиной мира, а могли бы захватить его и весь, если бы, ничего не зная о их существовании, Сталин не повёл свою собственную игру и не превратил ценой многочисленных жертв, неисчислимых страданий и людских жизней, Советский Союз в могущественную империю. Более того, он создал в этой империи такую форму правления в виде КПСС, в которую было очень трудно проникнуть и ещё труднее взять под полный контроль в силу её кастовости и клановости. В общем нашла коса на камень, но Советский Союз продержался недолго.

Сэр Артур, четырнадцатый граф Рочестер, был главным координатором всех двенадцати Домов и хотя каждый из них считался независимым, имел огромное влияние на их политику. Без его благосклонного кивка никто даже пикнуть не мог и всё потому, что кара могла последовать мгновенно, причём кара очень жестокая и безжалостная. Для этого типа не существовало границ, а также каких-либо правил, морали и нравственности, как и для всех остальных. Они делали всё, что хотели и по прежнему стремились только к одному, богатству и абсолютной власти, а их любимой игрой была игра в войну, из которой они стремились в первую очередь извлечь максимум прибыли. О человеческих жертвах они даже не думали.

В этой игре, естественно, никаких правил и ограничений не было, как и не было в ней желания победить друг друга. Война и особенно подготовка к ней, была большим бизнесом, как и послевоенное восстановление разрушенного. Созданная ими система наблюдения внимательно изучала всё, что могло послужить для двенадцати Домов источником новых доходов и они давно уже положили глаз на новые советские технологии, а также на меня самого, как на человека, пиарящего их по-крупному. Меня самого они, конечно, даже в упор не видели, но в то же время были заинтересованы в моих разработках и особенно в победах, которые я одерживал на трассах "Формулы-1".

Вся управленческая сеть первого Дома нами уже была выявлена с помощью Дейра и Вилиэн, глазами которых Бойл мог заглянуть куда угодно. Если у Двенадцати Властителей и имелось слабое звено, то оно заключалось в первую очередь в том, что число людей, посвящённых в тайну, было крайне невелико. Да, и власти у одиннадцати Властителей было не так уж и много и все они, по сути дела, представляли из себя резерв сэра Артура. Правда, они всё равно обладали огромным потенциалом и потому в том случае, если будет уничтожен Первый Дом, смогут быстро восстановить всю систему управления.

Как раз этого я меньше всего боялся, так как им сначала придётся решить, кто станет главным координатором, при этом они точно перегрызутся за наследство Первого Дома, а кроме того, новая метла ведь и метёт по-новому. Так что сейчас для меня куда важнее было спуститься на парашюте в Бастион Дома — эдакую квадратную в плане крепость, состоящую из дворовых построек, внутри которой, посреди парка стояла здоровенная крестообразная вилла. Бесшумно паря в воздухе на чёрном парашюте-крыле, я вглядывался в картинку, нарисованную на экране Бойлом. Вот таким был мой прибор ночного видения и он давал мне всю нужную информацию.

По всему огромному, несколько десятков тысяч гектаров, поместью шастали патрули, но внутри Бастиона находилось лишь девять человек и никто не спал. Внутренний парк был освещён, как во время праздника. В кабинете сэра Артура шел серьёзный разговор, а по дому прохаживались его телохранители, среднего возраста мужчины разных национальностей, но негров среди них не было ни одного, все европейцы. В одной из комнат, расположенной в постройке, окружавшей Бастион, две матроны готовили к ночи молоденькую индианку.

Сэра Ричарда, верзилу тридцати двух лет от роду, потянуло на экзотику. Ладно, будет тебе экзотика. Заложив крутой вираж с резким снижением, я ускорился и, плавно подтягивая и, отпуская стропы, практически бесшумно опустился на бронзовый конёк крыши. Пробежав по нему несколько метров, я подтянул к себе парашют, быстро собрал его и затолкал в сумку, после чего вышел из ускорения. Вокруг стояла полная тишина и только слышалось журчание воды в фонтане. На мне был надет чёрный, пуленепробиваемый костюм с маской и забралом из затемнённого лонсдейлита. Приземлился я очень удачно, над пустой спальной комнатой с балконом.

Пробежав ещё несколько метров, я бесшумно спрыгнул на балкон и вошел в комнату. Вилла представляла из себя в плане крест, состоящий из четырёх двухэтажных зданий примыкающих к квадратной трёхэтажной башне. Как раз на третьем этаже и находился огромный кабинет Первого Властителя. Впрочем, это я их так называл. Сами же они предпочитали откликаться на свои имена и лишь изредка могли сказать Первый, или какой-нибудь ещё по счёту, Дом. Мне нужно было спуститься на первый этаж северного придела и в первую очередь отключить в доме сигнализацию. В коридоре никого не было.

Через него три минуты назад прошел один из телохранителей и направился вниз. Сейчас он как раз сидел в той комнате, где находился пульт управления. Поэтому я осторожно вышел в коридор и быстро направился на первый этаж. Возле комнаты я ускорился, плавно открыл дверь и ворвался в неё со скоростью супербайка. Телохранитель сэра Артура успел повернуться ко мне, но лишь увидел того, кто его мгновение спустя убил, вонзив в череп длинный, узкий метательный нож-стилет. Осторожно сгрузив труп с кресла на пол, я сел за пульт и быстро отключил сигнализацию. Теперь я мог разгуливать по всему дому сколько угодно ничего не боясь.

Из комнаты управления я отправился к своей следующей жертве и поскольку знал, где находится второй палач сэра Артура, то и с ним покончил очень быстро. Мне даже не пришлось ускоряться, я просто вышел перед ним из-за шторы и вонзил ему ещё один нож под подбородок с такой силой, что острие, пробив череп, вылезло из него на три сантиметра. Чтобы завтра утром народ гадал, кто же тут побывал ночью, я схватил второго телохранителя одной рукой за брючный ремень, второй за воротник пиджака и резким, но негромким ударом вбил остриё клинка в дверной косяк красного дерева. Оставив ещё один труп стоять у двери на коленях, я побежал делать два следующих. На этот раз я мне пришлось ускориться по максимуму, так как двое телохранителей встретились в холле второго этажа и решили немного поговорить за жизнь. Перед смертью.

Спустя какие-то доли секунды у каждого в черепе торчало по длинному, острому метательному ножу. Мои удары были очень точными и сильными, а потому я убивал этих подонков практически бесшумно. Через три минуты я покончил с последними двумя телохранителями и поднялся по винтовой лестнице в кабинет сэра Артура. Увы, отнюдь не короля, собравшего вокруг себя рыцарей и организовавшего Круглый Стол. Этот тип на такие деяния не был способен априори.

В роскошном кабинете, площадью за сто квадратных метров, богато отделанном чёрным и красным деревом, золотом и слоновой костью, сидели в креслах неподалёку от горящего камина, в Южной Африке стояла хотя и тёплая, а всё-таки зима, старик, пожилой мужчина и мужчина в самом расцвете сил. Камин, пристроенный к северной стене, был большим и роскошным, из зелёного малахита. На каминной полке стояло несколько огромных, тщательно отполированных слоновьих бивней и древняя, длинная катана на подставке.

Старый негодяй, одетый в бесформенную коричневую куртку, замызганные чёрные штаны и стоптанные туфли, был толстым, обрюзглым и неопрятным, а вот его внук, негодяй молодой, наоборот, являл собой настоящего денди. Вечером он совершил после ужина короткую поездку верхом и явился к деду в кавалерийском наряде — белых лосинах, синем камзоле и коричневых сапогах. Пятнадцатый граф Рочестер являл собой нечто среднее и был одет в серые мягкие брюки и вязаную кофту. Как только я поднялся по винтовой лестнице и встал перед ними почти посередине кабинета, все трое повернулись ко мне. Сэр Ричард моментально всё понял, вскочил на ноги, схватил катану и воскликнул:

— Не волнуйтесь, джентльмены, я сейчас с ним разберусь.

Налетел он на меня довольно бойко и даже успел один раз махнуть катаной, но я не стал шутить с ним шутки, тут же ускорился, сломал ему кисть правой руки, вырвал катану и, поставив в позу алаваш, воткнул её в задницу сэру с такой дурной силищей, что остриё пробило макушку. Правда, его я не стал ни к чему приколачивать, а просто провернул катану несколько раз, сходу внёс труп в горящий камин и оставил там жариться, но поскольку не являюсь людоедом, то не обещал проследить за блюдом, так что оно обязательно подгорит. После этого я вколотил в голову дяди сэра Ричарда стилет и остался со старым сэром Артуром один на один. Тот побледнел, как полотно, затрясся от страха и немедленно взмолился:

— Что вам нужно? Деньги, золото, бриллианты? Я дам вам всё, берите и убирайтесь отсюда. Раз вы смогли войти сюда, то сможете также беспрепятственно выйти, только дайте старому, больному старику умереть спокойно.

Ну, как раз одной из тем сегодняшней беседы как раз и было, к кому бы из целителей мог обратиться сэр Артур, чтобы тот его гарантированно вылечил и сделал так, что организм мерзавца стал омолаживаться. Ему было предложено насколько вариантов и он уже начал гадать, куда вылететь, хотя и не любил покидать своей уютной долины, где его охраняла небольшая армия. Посмотрев на этого упыря, прямо виновного в развязывании двух мировых и множества региональных войн, я ответил:

— Плевать я хотел на твоё золото, жирный ублюдок. Я пришел сюда с одной целью, убить тебя. Кстати, перед смертью я тебя всё же порадую одним известием. Вся управленческая структура Первого Дома уже почти уничтожена во всём мире, а к утру будут убиты последние дегенераты, а потому вы вскоре встретитесь в аду.

Поскольку у меня осталось два из девяти метательных ножей, я подтащил толстяка к стене и прибил ими обе его руки к панелям красного дерева. Чтобы он не разразился истошными воплями, я отключил ему глотку. Не обращая особого внимания на вонь его дерьма, горелым мясом из камина всё равно воняло сильнее, вооружившись бивнем почти двухметровой длины, к нижней части которого была приделана массивная золотая подставка, украшенная крупными бриллиантами, я вонзил его сэру Артуру в живот и старая сволочь наконец сдохла, не оставив после себя официального наследника.

Казнь была совершена жестоким и самым бесчеловечным образом, а разве СЛОН и Освенцим со всеми их жертвами, которые были созданы по его личному приказу, не были для неё достаточным основанием? После этого я спустился в подвал дома, без особого труда, ведь шифр мне был известен, открыл толстенную стальную, банковскую дверь и забрал из сейфа самые важные документы. В нём лежало огромное количество денег в различной валюте, а помимо других бумаг, множество акций и облигаций, уничтожение которых развяжет руки очень многим компаниям мира. Поэтому я оставил в этом громадном сейфе мощный термитовый заряд с часовым механизмом. Через два часа он должен загореться.

Глава 11

Дикий рёв зверя

Отправив на тот свет троих мерзавцев, я поднялся в комнаты сэра Ричарда, переоделся в его костюм сложил вещи и нужные бумаги, упакованные в водонепроницаемую сумку, в большой дорожный кофр, покрутился полчаса перед зеркалом, придавая себе сходство с графом и покинул виллу. Кратчайшим путём я направился в гараж, сел в "Бентли" и поехал к небольшому аэродрому. Там стояла "Сесна", на которой прилетел к деду его ублюдочный внучек. Поскольку сэр Ричард не имел обыкновения с кем-либо разговаривать и не позволял никому задавать ему хоть какие-то вопросы, то никто и глазом не моргнул, когда я подошел к самолёту и забрался в него.

На аэродроме включили прожектора, загорелись фонари на взлётно-посадочной полосе и я совершенно беспрепятственно покинул поместье сэра Артура, гори оно синим пламенем. Правда, я всё же не думаю, что огонь перекинется из подвала наверх, хотя как знать. Через час я уже летел над Индийским океаном и как только Бойл подал мне знак, стал снижаться и одновременно с этим сбрасывать скорость. Через полчаса я уже был на борту подводной лодки и готовился к тому, чтобы снова подняться в небо на гиперзвуковом самолёте и ещё затемно спуститься с двадцатикилометровой высоты в воды Бискайского залива рядом с нашей яхтой, взятой напрокат.

Вся операция прошла точно по графику. Не думаю, что в мире найдётся много людей, которые узнают о смерти графьёв Рочестеров. Ещё меньше найдётся тех, кто прольёт по ним хоть слезинку, да, их-то и похоронят тайно, если вообще станут хоронить. Зато на мировую политику сразу же резко ослабнет давление. Кому нужно, обязательно станет известно о той ужасной казни, которой были преданы главари Первого Дома, но я не думаю, что она послужит хоть кому-то из них уроком. Этих ублюдков ничем не проймёшь и их всех нужно уничтожать без малейшей жалости. Оставь хоть один Дом и он моментально восстановит своё влияние, ведь именно Властителям принадлежит практически вся финансовая система Западного Мира и большая часть всей остальной. Еврейские банкиры? Да, они обслуживают только десятую часть их капиталов.

Впрочем, я вовсе не обольщался как на счёт советских финансовых работников, банкирами их было трудно назвать, так и на счёт всех прочих биржевых и банковских воротил. Для того, чтобы мировая финансовая система была приведена в порядок, нужны решения, принятые совместно десятками стран мира. Точнее их правительствами. Даже ЕЭС, как и НАТО со всеми остальными блоками вроде СЕНТО, были детищем Двенадцати Властителей Мира. В общем до полной победы на этим чудовищем было далеко и я по большому счёту не знал, а можно ли вообще его победить?

Обратный полёт также не был слишком долгим и в предрассветных сумерках капсулу со мною внутри Николя вытащил из воды без какой-либо лебёдки. Когда он и Анри открыли её, то увидели меня, лежащим на спине в мокрых графячих шмотках, сложившего руки на груди, да ещё и широко улыбающегося. Рывком выбравшись из капсулы, я весёлым голосом спросил:

— А как у вас тут на счёт позавтракать, люди добрые?

Ирочка поцеловала меня и ответила:

— Пойдём, я сварила отличный борщ и мы с ребятами налепили целых двести штук пельменей.

Как только я вылез из капсулы, Игорь и Володя быстро закрыли ей и сбросили в воду, чтобы два боевых пловца, сопровождавших меня, утащили её обратно на подводную лодку, снова сблизившуюся с яхтой. Никто не стал задавать мне вопросов, как прошла операция. Раз я вернулся в назначенный срок, значит без сучка и задоринки, а расспрашивать меня о том, как именно я урыл подонков, было нетактично. Да и не любят палачи рассказывать о том, как они исполнили приговор. В любом случае для меня самым главным было то, что когда мы с Ирочкой после очень раннего обеда пошли в нашу каюту, я сразу же понял, что моя жена, с которой я сыграл свадьбу во второй раз и уже в Париже, не переменила ко мне своего отношения.

Моя королева по-прежнему любила меня, а это самое главное. Всё остальное я могу стерпеть, перенести и выдержать стоически. В том числе и такие перелёты, как те, которые я совершил минувшей ночью. Их мне предстояло совершить ещё несколько, чтобы добраться до таких же отдалённых и хорошо охраняемых берлог. Находящаяся в них публика скорее всего утроит свою охрану, но это ещё не повод, чтобы расстраиваться. Чем больше они будут обеспокоены своей безопасности, тем меньше времени станут уделять остальным делам, так что их нужно будет постоянно держать в страхе и что самое главное, не давать им передышки и возможности понять, кто же это им объявил тотальную войну на уничтожение.

Около полудня я проснулся и первым делом связался с Дейром и Бойлом. Вилиэн, как и Иру, мы освободили от участия даже в разработке операций. Не женское это дело, погружаться в такую грязь. К счастью никаких споров по этому поводу не возникло. Через час после того, как я покинул долину в Драконовых горах, вспыхнуло термитное зажигательное устройство и возник пожар, но загорелась только северная часть виллы. Огонь быстро потушили и командир той маленькой армии, которая была нанята для охраны, с ужасом обнаружил, что их клиент мёртв. Действуя в соответствии с инструкциями, он немедленно позвонил в Лондон и доложил о произошедшем. Господ в Лондоне интересовало только одно, сохранность сейфа.

Узнав, что его содержимое не просто сгорело, но и частично расплавился сам сейф, ему приказали сжечь весь дом дотла вместе с трупами, насыпать на том месте холм, немедленно покинуть долину и навсегда забыть о том, что они там находились. Относительно ценностей, находящихся в доме, не было сказано ни слова и они все достались бурам. Действовали они быстро и сноровисто, в результате чего вилла была полностью выпотрошена. Эти вояки сняли панели чёрного и красного дела, инкрустированные слоновой костью, со стен и не побрезговали даже выдернуть катану из задницы обгорелого трупа. Забрали они и все девять стилетов. Орудия убийства было приказано отправить в Лондон по почте.

Известие о том, что глава Первого Дома убит вместе со своими ближайшими помощниками, а вся его сеть управления и контроля, состоящая из сорока семи человек (увы, но цифры при внимательном рассмотрении проблемы выросли), умолкла и судя по всему навсегда, остальные одиннадцать Властителей стали гадать, кто же это на них напал. Рассматривалось три наиболее возможных варианта — "Моссад", китайская "Триада" и японские якудза. С "Моссадом" они решили вступить в переговоры, а по китайцам и японцам просто нанести жесточайший ответный удар.

А вот о таком успехе мы даже и не мечтали. Развязать международную войну преступных группировок стоило уже только потому, что одними лишь полицейскими методами и судами с ними было не справиться. Что же, первый удар мы нанесли и враг, почувствовав на себе его силу, болезненно вскрикнул. Больше всего сэру Арчибальду, главе Пятого Дома, самому старшему, но в то же время энергичному из всех тайных властителей, не понравилось то, что сэр Ричард улетел из поместья деда и исчез бесследно, оставив в камине, как этот тип считал, своего двойника с катаной в заднице. Он полагал, что Дик затеял свою собственную игру, а поскольку ему подчинялась разведка и контрразведка, тоже ещё те мерзавцы, то приказал немедленно найти предателя и доставить к нему в Уэльс для допроса.

Это давало нам возможность поиграть с властителями в кошки-мышки или в куда более хитрую и изощрённую игру. Таким образом моё спонтанное действие наметило новые шаги, но их ещё следовало тщательно обдумать. Пока что нужно подождать, что предпримут наши враги. Встав из-за консоли, я отправился на камбуз. Пока я спал, Игорь и Володя поймали почти двухметровой длины меч-рыбу и с камбуза доносился вкусный запах жареной рыбы. Её они нажарили столько, что хватило бы на целое отделение голодных солдат. Мы поставили моторную яхту в дрейф и сели есть на верхней палубе. Не смотря на то, что мои друзья были веселы, я всё же заметил в глазах Игоря лёгкую грустинку и, перекладывая с большого блюда к себе на тарелку ещё один ломоть жареной рыбы, требовательно сказал ему:

— Игорь, рассказывай, что случилось.

— Ничего не случилось! — тотчас пошел в отказ мой друг.

Ухмыльнувшись, я сказал ещё строже:

— Ты тут не выделывайся, а отвечай, что случилось, Игорёк. Мы здесь все свои, одна семья, а на такие вещи, как настроение моих друзей, у меня нюх собачий. Уж, на что моя детвора народ изобретательный, даже они это понимали. Давай, говори. Ты, часом, не поссорился с Нинон из-за этой морской прогулки?

Игорь перестал есть, вздохнул и посмотрел на меня. Вот теперь я видел в его глазах настоящую тоску. Ещё раз вздохнув, он опустил голову и глухим голосом проговорил:

— Боря, Нинон уже дважды спрашивала, собираюсь я на ней жениться или нет. Ей ведь скоро двадцать шесть исполнится, а в этом возрасте все девушки думают только о замужестве.

У меня сразу же стало радостно на душе и я, широко заулыбавшись, спросил своего друга:

— Игорёк, ты любишь её или это просто увлечение?

Игорь посуровел и так же строго, как и я несколькими секундами раньше, ответил мне:

— Какая разница, Борис, люблю я её или нет. Моё задание не представляет мне такой возможности, а потому на этом мы и закончим наш бессмысленный разговор.

— Нет, парень, не закончим. — сказал я — Если любовь мешает работе — брось работу. Ну, окончательно ты свою работу не сможешь бросить никогда, разведчик и после смерти остаётся в строю, но зато ничто не мешает нам взять и изменить твоё задание, Игорёк, а потому скажи, как ты относишься к гонкам? Для тебя это просто обязанность или всё же самое главное дело твоей жизни, без которого всё остальное пыль, тлен и плесень.

Игорь тут же вспылил:

— Боря, перестань! У тебя всё слишком легко получается! Ты знаешь о том, что существует такое понятие, как воинский долг? Между прочим, я офицер, полковник КГБ, а Нинон, к твоему сведению, какой-никакой, а всё-таки сотрудник вражеской разведки.

Пристально посмотрев на него, я тихо потребовал:

— Прекрати истерику и отвечай на оба вопроса, Игорь, любишь ли ты Нинон и хочешь ли гонять на болидах в нашей команде вместо меня. О Родине, долге, французской разведке, советской разведке и прочей тому подобной лабуде, даже не думай. Мы работаем для того, парень, что вся эта планета была нашей родиной, а это побольше, чем даже весь Советский Союз и если этого кто-то не сможет понять сразу, то я так объясню во второй раз, что ему тут же дурно станет. Водой отливать придётся.

Игорь опустил голову ещё ниже, а Володя посмотрел на меня с надеждой во взгляде и тихо спросил:

— Борис, ты действительно так считаешь?

— Да. — ответил я коротко и резко, но потом разразился длинной тирадой — Ребята, если кто-то требует от вас полной самоотдачи, сидя в мягком и уютном кресле и не думая о том, чего это стоит людям, то пошел он на хрен, такой начальник. Не нужно демонизировать своего непосредственного шефа, я имею ввиду Андропова. И ненужно думать, будто я готов затыкать вами любые дыры. Нинон я могу уволить из разведки в пять минут. Не такой уж она незаменимый кадр для Жан-Жака, но и тебе, Игорь, нужно тоже принять решение. Из разведки тебя никто гнать не собирается, но твоё задание я намерен подкорректировать. Правда, я могу это сделать только в одном случае, если буду знать, что ты профессиональный гонщик. В общем так, Игорёк, давай, отвечай на оба моих вопроса и желательно коротко. Ты вовсе не обязан нам отчитываться, что ты любишь больше, гонки или Нину. Это твоё личное дело и оно касается только твоей возлюбленной.

Игорь поднял на меня глаза и спросил:

— Борь, ты это серьёзно?

Физиономия у меня волей-неволей сделалась свирепой, как у вождя племени людоедов и я чуть ли не прорычал:

— Серьёзнее не бывает, братан.

Игорь облегчённо вздохнул, улыбнулся и спросил:

— Послушай, но я ведь тогда не смогу быть командиром группы и лично прикрывать тебя на операциях. Нинок очень обиделась, что мы не взяли её на эту морскую прогулку. Мне даже пришлось наплести, что ты должен встретиться в море с финансистом с Уолл-стрит и что вот только её там для полного счастья не хватает, а так всё просто замечательно и можно ни о чём не волноваться.

Что же, ответ был более, чем очевидным и я тоже облегчённо вздохнул. Уж, если Нинон решила затащить моего друга в собор и обвенчаться с ним, то ни о какой верности Франции тут уже речи не шло. Поэтому, сосредоточенно кивнув, я сказал:

— В Сильверстоуне, в воскресенье на трассу выедет тот из нас двоих, Игорь, кто займёт поул. Что касается Жан-Жака и Юрия Владимировича, то я лично переговорю с ними обоими. И ты, и Нинон порвать с разведкой до конца не сможете никогда, но с этой минуты твоё задание такое — выигрывать всё, что ты сможешь выиграть. В этом сезоне мы участвовали только в гонках "Формулы-1", но в следующем выставим свои машины во всех гонках, даже в раллийных и наши мотоциклисты будут брать призы и в спидвее. Дидье у нас вроде как исполнительный директор, а ты станешь директором спортивным, а если точнее, то капитаном команды "Метеоры Франции". О том, что ты русский, скажешь Нинон только после того, как её шеф узнает, кто такой Оракул и зачем он объявился во Франции.

Володя хлопнул свое старого друга по плечу и сказал:

— Всё, Игорёк, сдавай мне все дела по акту и больше ты ничем, кроме гонок, не занимаешься, но не забывай, время от времени тебе придётся придумывать, куда ты сорвался на ночь глядя, оставив жену скучать в постели одну. Надеюсь, что фантазии у тебя хватит, а мы постараемся и поддержим любую твою легенду..

Игорь усмехнулся:

— Между прочим, это не моя, а твоя задача, думать о таких вещах, Николя. Теперь ты станешь командиром группы.

В Сильверстоуне я завоевал первое место. Мой очередной приз дался мне нелегко, но меня очень порадовало, другое — весь подиум был наш. Анри занял в этой гонке второе место, а Дидье третье и всё из-за того что сразу две команды не были допущены к гонкам. Их боссы поставили на болиды пятилитровые двигатели, формулическое начальство возмутилось, а поскольку к началу квалификации механики не успели поставить "честные" движки, их у них просто не оказалось собранных, то четыре стартовые позиции были разыграны среди всех команд. Поул завоевал Дидье, вторую линию Анри, а я сумел вырвать третью, но зато в воскресенье сражался, как лев.

В Сильверстоуне уже постелили на трассу асфальтан и потому гонка была столь же зрелищной и быстрой, как и Гран-При Франции. Впрочем, эта трасса и без того всегда считалась самой быстрой. Зрителей собралось огромное количество и впервые они могли видеть гонку глазами пилотов, глядя на огромные телеэкраны. Причиной тому было то, что французские и советские инженеры создали миниатюрную телекамеру, не боящуюся тряски, а также собрали воедино сотни ТФТ-панелей и те работали, как один телеэкран. Во Франции и Англии гонку транслировали в прямом телеэфире.

Если это правда, то во Франции за ней наблюдало свыше двух миллионов человек и потому в тот же вечер, а точнее в десять часов ночи, хотя было ещё довольно светло, мы въехали в Париж, как триумфаторы. Ещё бы, нам удалось разгромить англичан как во Франции, так и в Великобритании, а между тем на эту гонку британские конструкторы выставили улучшенные и действительно просто великолепные гоночные машины. Впрочем, по большому счёту шасси осталось прежним, метеоровским, так как его улучшать уже было некуда.

Между тем гонка и подготовка к ней проходили на фоне разгорающейся войны американских и европейских гангстерских банд против китайских и японских бандитов. Сэр Арчибальд Паунд взялся за дело очень рьяно и пока другие Дома прощупывали Моссад, в котором никто ни сном, ни духом не знал о событиях в Драконовых горах, буквально по всему миру, кроме Советского Союза и КНР, гремели взрывы и раздавались автоматные очереди. Больше всего шума было в США, Гонконге, Макао, на Тайване и в Японии, хотя и в Париже, как и во многих других городах Франции, также прогремело несколько десятков оглушительных взрывов.

Более того, в воздух были подняты бомбардировщики "Б-52" и на подпольные химические лаборатории и поля опиумного мака в "Золотом треугольнике" и в "Золотом полумесяце" были сброшены за четверо суток тысячи тонн бомб и вылито невесть сколько напалма и эйджен оранжа. После этого, аккурат в воскресенье, в бой пошли американские джи ай и морская пехота и на этот раз никаких трагедий, вроде той, что случилась во вьетнамской деревне Сонгми, не было. Каждое воинское подразделение получило чёткий, конкретный приказ и у каждого коммандос имелась при себе пачка фотографий тех людей, которых им было приказано уничтожить.

Зелёные береты и морские пехотинцы совместно с правительственными войсками Бирмы, Лаоса, Таиланда, Турции, Пакистана и Ирана, планомерно штурмовали укреплённые бункеры и уничтожали в первую очередь главарей китайской, и не только, мафии и их подручных. Мирному населению они раздавали шоколадки и фотографировались с теми, кто ещё недавно возделывал опийный мак, на память. Так Пентагон выполнял приказ президента разобраться с "Белым китайцем". Советский Союз и Китай по этому поводу выразили свою солидарность с усилиями американской администрации по искоренению такого страшного зла, как наркотики и наркоторговля.

Главной причиной такого решения сэра Арчибальда явилось то, что на борту пустой "Сесны", затонувшей довольно неглубоко, чуть ли не на отмели, были найдены некоторые документы, прямо связывающие сэра Ричарда с одним из главарей китайской мафии в США. Причём подлинные, а не сфабрикованные. Поэтому, помимо всего сэр Арчибальд, впавший в гнев, пустил в ход даже такое страшное биологическое оружие, как живые торпеды.

Ничем до этого непримечательные граждане, проживающие в тех странах, где обосновались главари китайской мафии и японской якудзы, надев на себя бронежилеты и интегралы из поликарбона, которые поставлялись Советским Союзом во некоторые страны мира для нужд полиции, вооружившись до зубов, врывались в их убежища и прорывались прежде всего к главарям, не обращая почти никакого внимания на их телохранителей и домочадцев.

Довольно часто это были уже пожилые мужчины, а иногда даже женщины. Если живые торпеды не могли после этого скрыться, то они подрывали себя вместе с тем, кого им было приказано уничтожить любой ценой. Из всего этого пресса тут же сделала вывод, что речь идёт о Первой мировой войне гангстеров и что обывателям нужно держаться как можно дальше от любых мафиозных кругов, а также всех тех, кто хоть как-то с ними связан.

Китайская бандиты, как и японские якудза, не захотели умирать просто так и пошли в контратаку и стали сражаться против всех — итальянцев, ирландцев, мексиканцев, колумбийцев и прочих банд, включая даже такую экзотику, как кубинцы в Майами. Тут же выяснилось, что у них было гораздо больше сил, чем предполагал сэр Арчибальд. Вот тут-то этот деятель и схватился за голову и хотел было уже отдать приказ о перемирии, как полевые агенты-куэрны нанесли удар по его тайной разведывательной организации и сделали так, что в некоторых бойцах, чьи лица попали в прицел фото и телекамер, можно было узнать как европейцев, так и азиатов.

Это заставило его бросить в бой резервы. В войне гангстеров только одно было хорошо, она проходила, как схватка бульдогов под ковром, а потому жертвы среди мирного населения оказались невелики, но всё же были. Таким образом сэр Арчибальд, считавший, что его Дом контролирует ситуацию полностью, познал на своей собственной шкуре, что означают мудрые слова — посеешь ветер, пожнёшь бурю. Да, чуть больше двух недель над всем миром бушевала буря, а когда она утихла, то выяснилось, что мир недосчитался почти четырёхсот тысяч бандитов всех мастей, но потеря оказалась невелика и по поводу их гибели не очень-то проливали слёзы простые люди.

Хуже того, в войне гангстеров ещё и погибло свыше трёх тысяч вроде бы законопослушных граждан США, Канады и даже стран Западной Европы, что вызвало во многих странах шок. Ещё бы, ведь среди них были даже конгрессмены и депутаты парламентов и все они погибли с оружием в руках не защищая свою жизнь, а штурмуя логово босса какой-либо мафии. Как только мировая война гангстеров закончилась в связи с тем, что бандиты попросту закончились и в конечном итоге преступный мир понёс просто колоссальные потери, до девяносто процентов руководящего состава, и при этом в руки полиции попало множество раненых гангстеров со следами пороха на руках и лицах, и наступила тишина, взорвалась пресса.

Всех интересовало только одно, с какого это рожна гангстеры съехали с катушек. Сэр Арчибальд был в ужасе от содеянного им же самим. Зато сэр убедился, как шаток тот трон, на котором сидит он сам, как главарь Пятого Дома, а также все остальные мерзавцы его круга. Они тотчас собрались в Швейцарии и стали выяснять, кто же виноват во всём и нашли крайнего очень быстро. Так в мире стало на один тайный правящий Дом меньше. Он был уничтожен полностью, до последнего посвящённого в тайные дела Властителей.

Оставшиеся десять главарей приняли мудрое решение, которое меня полностью устраивало: в связи с колоссальными потерями в пестуемых ими криминальных рядах, следует на время прекратить всю деятельность, кроме одной — зализывания ран и восстановлениям порушенного гангстерской войной. Самое же главное заключалось в том, что все Дома практически лишились разведки и контрразведки, так как их собственные спецслужбы были намного слабее структуры, созданной сэром Арчибальдом, которую они были вынуждены уничтожить только потому, что она им не подчинялась.

Вот теперь мировая политика какое-то время могла дышать полной грудью, ведь никто не приводил в действие те тайные механизмы, которые заставляли президентов, премьер-министров и канцлеров ввязываться в явные авантюры. Мы облегчённо вздохнули, так как наша задача хоть немного упростилась. Во время разговора с Андроповым через компьютерную консоль, я даже так пошутил по этому поводу таким образом:

— Как видишь, Юрий Владимирович, мы получили то же самое, что и они в моё время, в девяносто третьем, когда Союз рухнул так быстро, что от этого растерялись главы всех Домов. Хотя тут всё же есть небольшая разница. Пусть мы и не верили с тобой, что последствия первого удара будут столь грандиозными, но всё же надеялись на нечто подобное, а раз так, то я хочу сделать небольшую рокировку в своём отряде и вывести одного парня за штат.

После этого я рассказал о том, что Игорь и Нинель любят друг друга и что тот мечтает только об одном, построить для своей любимой дом из никелированных кастрюль и хрустальных салатниц, а также начать расфасовывать лавровые листья по пакетикам и продавать их домохозяйкам. К тому времени больше половины моего первого лаврового венка, висевшего на стене кухни на нашем автозаводе, уже отправилось в борщи, супы и другие блюда. Андропов, совсем уже помолодевший атлет средних лет, широко улыбнулся и махнул рукой:

— Пусть женится и живёт, как француз. Всё равно, Боря, пока мы не построим новый мир, ни ты, ни я, ни он из игры не выйдем, но в одном я с тобой согласен, являясь руководителем твоей разведгруппы, ему будет трудно спать с французской разведчицей. Ты бы поговорил на этот счёт с Жаном, Борис.

Через два часа после этого разговора я уже был на восточной окраине Парижа, на бульваре Мортье дом сто двадцать восемь, в Централе. Жан-Жак Паскаль согласился принять меня тотчас, как только я сказал ему, что у меня на руках имеются три довольно любопытных африканских проекта, которые я хочу представить на рассмотрение французского правительства. С тремя толстыми, большими альбомами в красном переплёте и тонкой брошюрой я вошел в главное здание французской разведки, которая к этому времени уже именовалась Генеральной дирекцией внешней безопасности, но все французы её по-прежнему называли Сюрте Женераль. Наверное потому, что так звучит красивее. Войдя в кабинет её шефа, я прямо с порога сказал:

— Жан-Жак, я хочу попросить вас о небольшом одолжении. Анри и Нинон вот уже две недели, как помолвлены и я прошу вас вывести её за штат Сюрте Женераль. Не думаю, что Нинон является для вас такой уж ценной работницей, зато у неё появится больше свободного времени, чтобы уделять его мужу, одному из самых выдающихся автогонщиков Франции.

Вперив свой взгляд в альбомы, которые я еле держал в руках, Жан-Жак оскалился так, словно у него разболелись зубы, покрутил головой и недовольным голосом сказал:

— Борис, ты знаешь, как я отношусь к шантажистам?

Пожав плечами, я ответил:

— Наверное точно так же, как я отношусь к тем людям, у которых нет совести и элементарного сочувствия к людям.

Француз ухмыльнулся и сказал:

— Парень, мою совесть боши расстреляли весной сорок третьего в Сахаре. Я выжил, а вот она, бедняжка, скончалась в страшных муках. Но ты знаешь, мне её прекрасно заменяет чувство ответственности и элементарная целесообразность. Что ты мне принёс?

Принёс же я Жан-Жаку три полностью просчитанных и даже разработанных до мелочей бизнес-проекта. Первый касался строительства в Сенегале огромного сборочного автозавода но не концерна "Рено", а "Ситроена", чтобы в Дакаре собирались несколько модернизированные автомобили повышенной проходимости модели "Мехари", изготовленные из поликарбона.

В Марокко я тоже предлагал построить точно такой же завод, но он должен собирать автомобили "Рено", по своей сути мало чем отличавшиеся от советского народного автомобиля. Однако, самым масштабным был третий проект, по которому в Ливии должен был построен завод по переработке углеводородного сырья в наноуглерод, асфальтеновую смолу и водородное топливо. Он должен был стать самым большим в мире. Когда Жан-Жак быстро пролистал первые страницы каждого альбома, то поднял на меня свои жгуче-карие глаза, улыбнулся и спросил:

— И ты думаешь, что советское руководство пойдёт на это, Борис? Извини, парень, но твоя страна даже Кремль не охраняет так тщательно, как этот ваш главный секрет. Не верю. Поэтому даже не надейся, что я отпущу Нинон.

Усмехнувшись, я положил перед собой брошюрку и сказал:

— Знаете, Жан-Жак, а я ведь не зря околачивался в Сорбонне. Там я познакомился с многими молодыми учёными. Поэтому взгляните-ка на это, переговорите со своим патроном, а потом вместе с тремя этими талмудами и брошюркой отправляйтесь в Москву. Кстати, половина каждого из предлагаемых мною проектов написана по-французски, а вторая, по-русски, как и текст этой небольшой брошюрки. Она очень короткая и вы прочитаете её минут за пять.

Через пять минут Жан-Жак Паскаль ошалело вытаращил на меня глаза и чуть ли не плачущим голосом спросил:

— Борис, неужели ты в самом деле предлагаешь создать совместный, франко-советский научно-исследовательский центр по развитию и внедрению бионанотехнологий? Причём не в Советском Союзе, а в Марселе? Знаешь, если руководство твоей страны пойдёт на это, то речь ведь может пойти и о подписании договора о военном сотрудничестве в полном масштабе.

Махнув рукой, я сказал:

— Ну, я думаю, что до такой глупости вы точно не дойдёте, а вот научно-исследовательский центр в Марселе дело очень серьёзное. Зато после этого наш общий секрет будут охранять уже сразу две спецслужбы — Сюрте Женераль и КГБ. Жан-Жак, я ведь сплю всего пять часов в день и потому успеваю читать не только французские газеты, но и советские и при этом обращаю особое внимание на то, что написано между строк. Понимаете, советское руководство ещё так до конца и не осознало, какое великое открытие сделали учёные из нефтяной отрасли. Вы мне не поверите, но проанализировав всю информацию, которая была мне доступна, я ведь догадался, что именно они сделали, но об этом мы поговорим после того, как вы вернётесь из Москвы, а сейчас выпишите-ка мне вольную на Нинон, чтобы я мог порадовать наших влюблённых друзей.

Генерал Паскаль сделал надменное лицо и ворчливо сказал:

— Со своими сотрудниками я разберусь и сам, Борис, но ты всё же можешь сказать Нинон, что она вскоре выйдет в отставку.

На следующий день Жан-Жак улетел в Москву, а мы поехали в Голландию, на автодром "Зандфорт". Эту гонку я решил пропустить и понаблюдать за ней с трибуны. Чемпионат мира по автогонкам я уже, можно сказать, выиграл, а потому дал возможность Анри посостязаться с Дидье и они устроили чуть ли не самую настоящую дуэль, в которой победителем вышел всё же мой старый друг. До конца чемпионата осталось всего пять гонок, но через неделю должна была состояться мотогонка Гран-При Франции и её было решено провести в Медон-Шавиле, на нашей домашней трассе.

Из Союза приехала моя мама вместе с Витюшей и Галочкой, чтобы поболеть за меня. Отец тоже должен был вскоре прилететь в Париж, чтобы выступить на мотогонке Гран-При Франции. Хотя он и выступил в этом сезоне всего пять раз, всё же занимал почётное десятое место, так как дважды приходил вторым, обходя Батрака, и трижды третьим. Со мной же никто пока что не мог тягаться по той причине, что двигатель моего супербайка был самым мощным, но уже очень скоро я обещал раскрыть его секрет. Как только закончится сезон. Да, если рядные девятицилиндровые и V-образные восьмицилиндровые двигатели на болидах ещё позволяли гонщикам состязаться с нашими машинами, то мотоциклы с обычными двигателями безнадёжно проигрывали моему супербайку с электроприводом на колёсах.

Шутка ли сказать, но электродвигатели, которые одновременно являлись ещё и идеальными тормозами, стоящие на заднем и переднем колесе моего гоночного мотоцикла, могли крутиться со скоростью в тридцать тысяч оборотов в минуту. Поэтому я мог на нём легко обогнать кого угодно и всегда финишировал, оторвавшись от всех метров на пятьсот, если, конечно, не пропускал кого-нибудь вперёд сам. Понятное дело, что с таким мотоциклом от меня требовалось только одно, удержаться в седле, но в отсутствии ловкости и координации движений меня трудно было упрекнуть.

Зато раскрыв секрет своего двигателя в целом, но, естественно, не в деталях, я мог спокойно построить во Франции завод по производству роторно-лопастных двигателей, электрогенераторов к ним и таких электродвигателей, которые можно будет ставить на какую угодно технику. Два таких завода, один, построенный в Советском Союзе, а второй во Франции, смогут решить огромное число проблем. Вот потому-то мы с Юрием Владимировичем и озадачили французов той маленькой брошюркой, которую я вручил Жан-Жаку Паскалю. Она послужила не просто пропуском, открывшим двери в кабинет Андропова, но ещё стала залогом долгого, делового разговора руководителей спецслужб двух самых больших государств Европы.

Глава 12

Кровавый четверг

Жан-Жак, вылетевший в Москву, как частное лицо, вернулся в Париж через два дня с вестью о том, что председатель верховного совета СССР намерен посетить Францию с официальным визитом в первых числах сентября. Тотчас началась работа, ведь обе стороны знали, какова истинная причина этого визита. Исподволь, готовясь к грядущей большой стройке, ещё в конце мая, начали работу и мы. На берегу Сены, рядом с городком Пуаси, на другом берегу реки, мы купили большой, простирающийся до соседнего городка Триель-сюр-Сен Ашель, заболоченный, и потому дешевый участок земли, чтобы построить завод по производству роторно-лопастных двигателей.

Если строить его по старинке, то это огромные котлованы, тяжелая землеройная техника, громадные подъёмные краны и толпы народа. Зарываться под землю нам не имело никакого смысла, ведь поликарбоновое производство полностью безотходное и даже крошки и пыль идут в переработку. Единственное, о чём следовало позаботиться, так это об очистке канализационных стоков, но тут даже и думать не приходилось. В Советском Союзе ещё два с лишним года назад было налажено производство биоферментеров, превращавших любую органику в гумус, метан и небольшое количество аммиака.

Строительство завода началось с того, что строители, отступив от воды на двадцать метров, прорыли вдоль берега Сены узкую траншею глубиной в четыре метра, и на всем протяжении берега реки установили гидроизоляционный барьер со специальными клапанами, находящимися на глубине в два метра. Через них грунтовые воды могли уходить только в сторону Сены, но когда они появятся.

После этого траншеекопатели прорыли множество дренажных канав и те стали быстро заполняться водой. Десятки насосов, оснащённых фильтрами, откачивали её и в Сену потекла совершенно чистая, чуть ли не питьевая вода. Сразу после этого строители, на основе этих дренажных канав, подходивших вплотную к гидробарьеру, принялись создать капитальную дренажную систему, оснащённую насосами, а заодно отливать фундаменты домов и прокладывать паттерны для коммуникаций. Затем им предстояло построить из поликарбона большой и просторный городок с роскошными таунхаузами и всей инфраструктурой, а рядом с ним завод без литейного производства и огромных штамповочных прессов, со своей ТЭЦ, работающей на водородном топливе и двумя дюжинами биореакторов.

Даже глядя на план застройки, уже одобренный французскими властями, можно было убедиться, что получится очень красиво и в этом городке смогут жить и работать не менее пяти тысяч рабочих, инженеров и служащих нашего будущего завода. До Парижа рукой подать, всего каких-то тридцать километров, рядом Сена, правда, грязноватая после Парижа, и лес Сен-Жермен. В общем красота и хотя стройка только началась, я прекрасно знал, что к Новому году она завершится и завод сразу же начнёт работать, а, уж его продукция непременно понравится потребителям из-за своей исключительной надёжности, мощности, экономичности и относительно невысокой цены.

На берегу Сены завод строился по одной единственной причине, только на баржах мы и могли отправлять поставщикам огромные, сверхмощные роторно-лопастные двигатели и генераторы диаметром в пять метров, чтобы ставить их на громадные морские суда. В Советском Союзе уже были спущены на воду два плавучих завода по переработке углеводородного сырья. Каждый из этих корабликов длиной в девятьсот метров и шириной в двести, изготовленных из поликарбона, имел водоизмещение в три миллиона тонн и представлял из себя целый плавучий город со скверами на палубе и производственным комплексом в огромном трюме. Уже довольно скоро должен был решиться вопрос — куда они отправятся и хотя он был открыт, в Ленинграде и Херсоне уже начали строить четыре точно таких же плавучих завода.

Да, кому-то мерещились авианосцы, а Советский Союз строил плавучие заводы по переработке углеводородного сырья, способные коренным образом изменить облик всей мировой индустрии. Нефть рано или поздно на Земле закончится, но это не страшно, ведь угля и сланцев хватит на многие сотни лет и к тому же поликарбон всё же поддаётся рекуперации не смотря на свою удивительную прочность.

Ничего, когда нефть закончится, за углеводородным сырьём космические корабли в будущем станут летать на планеты-гиганты с их метановой атмосферой, так что гибель нашей цивилизации от истощения углеводородных ресурсов не грозит. Всё это замечательно, но гибель ей пока что грозила по совсем иным, куда более прозаическим причинам и для радости у меня не было особых причин, кроме того, что наша семья воссоединилась, но кого это могло волновать кроме меня, Иры и Витюши, уже начавшего говорить первые слова, а вернее, просто произносить звуки.

Вернувшись из Голландии в понедельник, на следующий день я первым делом поехал посмотреть, как идёт работа на строительстве городка. Там рабочие уже закончили монтаж дренажной системы с одного края и начали сгребать плодородный слой земли, чтобы сделать подсыпку пустой породой, привезённой с севера, из-под Руана. Двойная выгода. Мы таким образом сроем несколько терриконов там, а на берегу Сены появится небольшая, красивая возвышенность. После стройки, где и без меня было кому разобраться с любыми трудностями, я отправился на наш небольшой автозавод. Его тоже построили очень быстро только потому, что детали всех заводских зданий, сооружений и конструкций были изготовлены в Союзе заранее и доставлены во Францию в определённой последовательности.

Поэтому на месте только и оставалось, что разровнять бульдозерами площадку, вбить в землю сваи и отлить асфальтенобетонную монолитную плиту. Инертные материалы были местными, французскими, а асфальтенка привозной. Поскольку асфальтенобетон схватывался очень быстро, ему не требовалась стальная арматура, а все последующие детали, отлитые поверх него из асфальтенобетона уже более высокого качества, намертво приклеивались к основе то это была не стройка, а сплошное удовольствие.

Если что и было в заводском комплексе Медон-Шавиля плохого, так это то, что сносить его будет тяжело, долго и нудно, попросту срезая все конструкции фрезами из лонсдейлита и превращая их в мелкое крошево. Потом, будучи погруженным в огромные реакторы, оно станет медленно, в течении добрых пяти лет, под воздействием бактерий энергофагов, превращаться в исходные материалы, да, и то не сразу. Сначала асфальтенобетон и поликарбон превратятся в пористую массу, пропитанную водородным топливом, а уже потом, после дальнейшей обработки, она будет разделена на составляющие фракции.

В этом заключалась особая прелесть внеземных нанобиотехнологий, которые, как оказалось, можно было улучшить. Бойл не мог поверить в то, что микробиологи на заводе "Метеор" смогут вырастить "думающие" икринки размером всего в пятьсот микрон и что самое главное, научатся делать из них уже совсем иные биопроцессоры, совершенно независящие от Геи. В общем через биотехнологии они пришли к тому, от чего я ушел, к самым обычным компам, точнее процессорам типа того, который стоял в моём компе. На мой взгляд им в базарный день была грош цена рядом с консолями Геи, но наши компьютерщики считали почему-то иначе.

Лично я видел в этом только одну выгоду, такие процессоры открывали путь "Метеорам" на американский рынок автомобилей, самый большой и соблазнительный на планете. О своём открытии наши учёные заявили ещё весной, а потому в компьютерном мире кипели нешуточные страсти. Ещё бы, Советы в очередной раз налимонили рожу Штатам. Мало того, что не имея никаких оснований к тому, чтобы создавать "нормальные", современные компьютеры, они "вырастили" мозг Геи и теперь тысячами штук клепали консоли, соединённые с ней, так теперь ещё и вырастили такой биопроцессор, который на два порядка превосходил по своей производительности продукцию ведущих американских компьютерных компаний, но что самое главное, он был ещё и на порядок дешевле в производстве.

В принципе новые "мозги" для автомобилей были ничуть не хуже, чем мини-консоли Геи и если в чём проигрывали им, так это в том, что они не могли обучаться и подстраиваться под стиль вождения каждого пилота. Американские гоночные команды, гоняющие на "Инди-500", хотя и покупали наши болиды, были вынуждены обходиться без компьютерных консолей, а потому трахались с настройками, которые им приходилось выставлять вручную.

Из-за американского эмбарго на ввоз компьютерных консолей, участие всех остальных команд в Гран-При США было поставлено под вопрос. Все пилоты, которые гоняли на болидах с консолями Геи, были готовы отказаться вообще от этой гонки, чем ехать в Штаты с "мёртвым железом". Новые "мозги", заточенные специально под гонку на автодроме "Уоткинс-Глен", могли всё изменить. Ну, могли-то, конечно, могли, вот только эта гонка обещала стать настоящим кошмаром. К хорошему люди привыкают быстро, зато возвращаться в каменный век всегда очень трудно и мучительно, а именно это всем нам и грозило. Поэтому очень многие пилоты были готовы бойкотировать этап в США и ждали только одного, кто крикнет первым.

Большинство американцев даже и не подозревало о том, что в мире существуют гонки "Формулы-1" и в их число входили некоторые прославленные в Америке пилоты. Один из немногих американских пилотов, участвовавших в чемпионате мира, Джордж Фоллмер, узнав, что мы сможем поставить на болиды новые, чистые и незапрещённые в Америке "мозги", сумел контрабандно ввезти свой болид в США и сделал на трассе "Уоткинс-Глен" полсотни кругов, "прочитав" её вдоль и поперёк. Зная вредный характер Геи, можно было легко предположить, что теперь для старины Джорджа она рассчитает самые лучшие и выгодные настройки. Ну, что же, если парень придёт к финишу первым, я буду очень рад за него.

Когда я подъезжал к заводу, прямо передо мной появился Дейр, но ничего не стал говорить и тут же исчез. Это был сигнал, что нам нужно срочно поговорить. Скорее всего речь шла о чём-то очень серьёзном, но поскольку я уже практически приехал, то не стал останавливаться в полукилометре от ворот завода. Въёхав на территорию, я подкатил к офису, оставил машину прямо рядом со входом, сказал охраннику, чтобы он поставил её на стоянку и бегом бросился в свой кабинет, хотя меня и пытались остановить некоторые из наших сотрудников. Сказав секретарше, что я заболел, лёг спать и умер, а потому меня нет ни для кого, я заперся в кабинете и тут же сел за рабочий стол. Дейр и Вилиэн появились немедленно. Они тоже сидели за пультом и их лица были очень серьёзными, из-за чего я сразу же встревожено воскликнул:

— Что случилось, ребята?

Дейр улыбнулся и ответил:

— Пока ещё ничего не случилось, Борис, но уже очень скоро случится. Дональд Галифакс собрал сегодня рано утром совещание и наши клиенты решили, что миру не помешает очередная встряска, чтобы они могли под прикрытием большой войны как можно скорее восстановить потерянные структуры. Начинать третью мировую войну они не хотят, но намерены устроить несколько крупных войн в Европе, Азии и Южной Америке. По их сценарию Турция должна оккупировать Кипр, а Греция объявить ей войну уже через три недели. Немного позднее Аргентина нападёт на Чили, чтобы свергнуть коммунистическую диктатуру Альенде, который благодаря подсказкам советского руководства смог переломить ситуацию в стране, а после этого начнётся целая череда войн в Азии. Сначала Пакистан нападёт на Китай, затем Индия оккупирует Бутан и вслед за этим также вторгнется в Китай под предлогом освобождения Тибета. Затем Пакистан нападёт на Индию, Иран на Ирак, а Сирия и Иордания на Израиль, но и на этом они не остановятся. Бирма нападёт на Индию, после чего войска Ливии двинутся на юг, чтобы разобраться с туарегами и попутно напасть на Нигер и Чад. Тем временем произойдет восстание на Корсике и Севере Италии. В общем планы у них грандиозные и что самое главное, им есть на кого давить, чтобы они увенчались успехом. Они хотят сделать так, чтобы в Европу хлынули толпы беженцев и вытоптали в ней всё, прежде чем против них будут приняты жесточайшие меры.

Честно говоря, о таком варианте развития событий я даже и не думал. Почесав в затылке, я задумчиво сказал:

— Ну, что же, придётся нам нанести упреждающий удар, Дейр. Когда они собираются отдать приказ агентам влияния?

— Не раньше, чем через десять дней, Боря, так что вам нужно будет поторопиться. — ответил Дейр — Дело осложняется тем, что все десять домов решил на это время укрыться в бункерах, где их будет очень сложно достать. Придётся сначала уничтожить их управленческую инфраструктуру, а она немаленькая и в ней работают многие высокопоставленные чиновники. Это почти полторы тысячи человек во всём мире. Поэтому мы даже не представляем, как вы сможете это сделать, чтобы не допустить серию войн, но вы должны это сделать.

На такую масштабную операцию у нас просто не было сил, как и времени на её подготовку. Поэтому я отрицательно помотал головой и решительным тоном заявил:

— Это невозможно, Дейр. Всё, Бойл, подключайся к разговору и ты. Будем думу думать. — как только я сказал это, передо мной появилось уже компьютерное изображение Дейра и Вилиэн, а также сидящего рядом с ними старикашки, так Бойл шутил, и я, усмехнувшись, спросил — Бойл, тебе известно местонахождение всех их убежищ или ты знаешь о них в общих чертах?

Мудрый и великий Бойл ехидно хихикнул и спросил:

— Боренька, мальчик мой, а зачем, по-твоему, я заставил Вилиэн и Дейра трое суток не спать? Мне ведь вовсе не требуется, чтобы они во что-то вглядывались и вслушивались. Чем меньше они думают о том, чем бы мне помочь, тем легче мне вести поиск, а вообще-то я очень жалею, что на борт моего ковчега поднялось всего двое наблюдателей, но кто же знал, что ты окажешься таким прытким малым и так припашешь нас. — видя, как мои глаза наливаются кровью, Бойл поторопился сказать — Хорошо-хорошо, не вопи, я перехожу к делу. Прыгая двумя взорами по твоей сквалыжной планете, как блоха по паркету, я сел на хвост этим типам, когда они отдавали приказы о подготовке убежищ к их прибытию, а потому знаю, где они находятся и изучил всё досконально, до последней бубочки, как ты говоришь. Три убежища находятся в Штатах очень кучно, в Нью-Йорке, прямо на острове Манхеттен, но довольно глубоко под землёй. Ещё одно убежище находится тоже в штатах, но у чёрта на куличках, в горах Сьерра-Невада, рядом с озером Тахо. Три убежища находятся в Великобритании. Одно в Шотландии, возле озера Лох-Тей, одно в Уэльсе, в Кембрийских горах, хотя что это за горы, так себе, холмы, а третье в Лондоне. Прямо под Тауэром. Два в Европе, оба в Швейцарии, в горах, и ещё одно убежище находится в горах Исландии.

Выслушав Бойла, я попросил его:

— Старина, скажи мне, сколько всего ты определил самых важных, ключевых фигур в этой тайной организации, которые посвящены в её дела наиболее полным образом. В общем кого нужно спровадить кроме главарей на тот свет, чтобы все остальные уже ничего не могли сделать. Ими мы тоже обязательно займёмся, но позднее. Сначала нам нужно обезглавить дракона.

После короткой паузы Бойл признался:

— Это непростая задача, Борис, выявить тех функционеров из высшего руководящего звена, на которых всё завязано. Понимаешь, среди них есть как узкие специалисты, так и такие люди, которые занимаются сразу несколькими генеральными направлениями. Дай мне немного подумать, парень.

Немного подумать, для Бойла, мозги которого соображали в несколько миллионов раз быстрее моих собственных, далеко не самых тупых, означало всего три с половиной минуты, после чего он усмехнулся и сказал удивлённым голосом:

— А ведь ты прав, Боренька. Для того, чтобы уничтожить эту организацию и сделать это самым основательным образом, действительно будет достаточно нанести всего один единственный удар, физически уничтожить всех её главарей и тех, кого можно по сути дела назвать генеральным штабом, хотя они никогда не принимают решений самостоятельно. К счастью эти господа уже успели создать свой собственный информационно-аналитический центр, оснащённый новейшими суперкомпьютерами, хотя это и громко сказано, а потому я считал с них всю информацию. — Бойл не торопился высказать своего резюме вслух, а я терпеливо помалкивал и, наконец, услышал от него самое главное — Если вы уничтожите всех глав десяти Домов с их присными, которые вскоре отправится в убежища, а вместе с ними ещё пятьсот шестьдесят семь человек, имеющих доступ к секретной информации военного, политического и особенно финансового характера, то эта тайная организация практически прекратит своё существование, хотя и не будет уничтожена полностью. Правда, Борис, я подозреваю, что после этого все те руководители среднего звена, которые таким образом освободятся от вассальной зависимости, пустятся во все тяжкие и начнут грести всё под себя даже похуже, чем прежние мафиозные структуры. Видишь ли, Борис, практически все они являются уважаемыми в обществе людьми, которые всё это время вели двойную жизнь, но что самое неприятное, имеют специальную подготовку. Фактически повторится всё то, что уже происходило четыре раза после краха Советского Союза, когда бывшие сотрудники КГБ, которые оказались не у дел и полностью разочаровались в прежних идеалах, ринулись в бизнес. Только теперь всё будет гораздо острее. На постсоветском пространстве им было что разворовывать — золото партии, её секретные вклады за рубежом, имущество советского государства во множестве стран, но самое главное, десятки тысяч предприятий внутри страны и огромные запасы армейского имущества, снаряжения и даже оружия, на которые они обратили свои взоры. Во всём мире ситуация совсем иная. Даже в самых отсталых государствах Африки всё давным-давно поделено и имеет своих хозяев, но ведь их взоры будут обращены в первую очередь на Соединённые Штаты, а уже затем на страны Западной Европы. Ты представляешь себе, что начнётся, когда они захотят войти в этот ресторан, за столиками которого давно уже все расселись, чтобы взять со стола свой кусок пирога? Тем более, что они знают, по какому принципу некоторые господа стали в этом ресторане самыми важными едоками. Это будет самая настоящая кровавая бойня, Борис, вполне сравнимая с той, которую устроил сэр Арчибальд, только ещё более масштабная.

Внимательно выслушав Бойла, я улыбнулся и сказал:

— А ведь это будет просто здорово, старина. Представь себе на минуту, что произойдёт в мире после того, как кто-то скажет Рокфеллерам, Фордам, Дюпонам и всяческим Ротшильдам, что тем пора отойти от кормушки, так как их время жрать в три глотки закончилось? В редакцию какой-нибудь крупнейшего информационного агентства вроде "Эй Би Си", которое только что лишилось своего нового владельца, является тип и заявляет, что он располагает совершенно секретной информацией о том, почему произошел передел собственности и открывает людям глаза на истинный облик господ, завладевших ею. Что произойдёт после этого? Правильно, им всем тут же придут кранты, но ведь что самое пикантное, прежние хозяева тоже ведь окажутся замазаны ими такой грязью, что уже не смогут отмыться и вовеки. Таким образом правительствам десятков государств все эти авуары достанутся практически на халяву. Да, Бойл, именно так нам и следует поступить, а ты возьми и ещё раз хорошенько всё просчитай. По-моему ты хватил лишка. Пятьсот шестьдесят семь функционеров. Нет, батенька, ты уж выдели из них самых молодых, энергичных и алчных хищников, которых мы спустим на сильных мира сего, а остальным мы тихо и мирно открутим головы за все те преступления, которые они совершили исполняя приказы двенадцати Властителей нашей несчастной планеты. После того, как произойдёт большой передел собственности и эти хищные твари захотят взвинтить цены на всё и вся, включая кислород в атмосфере, они почувствуют себя новыми Властителями, все суды, как только им станет известно, кто они такие на самом деле, мигом отправят их на виселицу и вот тогда люди вздохнут с облегчением. В общем даю тебе ровно сутки, чтобы разработать планы нападения на их убежища и тех господ, которых нужно будет уничтожить во что бы то ни стало и тем самым открыть сезон охоты молодых волков на жирных свиней.

Дейр не выдержал, расхохотался и воскликнул:

— Борис, а тебе потом не станут сниться по ночам кошмары? Хотя ты всё делаешь правильно, старик, ты всё же самое настоящее кровавое чудовище. Как ты будешь спать после этого?

Выслушав друга и наставника, я ответил:

— Прекрасно, Дейр. У всех палачей всегда отменный сон и в обычной жизни, возвращаясь с работы, они милейшие люди в отличие от клоунов. Вот эти люди, в обязанность которых входит смешить детей и некоторых взрослых, в миру обычно люди мрачные и тяжелые, а палачи наоборот, весёлые и общительные.

Дейр пожал плечами и сказал:

— Не знаю, Борька, тебе виднее. У нас ведь нет ни палачей, ни клоунов, а потому нам не с чем сравнивать.

Уже вечером во вторник Бойл назвал имена всех ста двадцати шести мерзавцев, подлежащих немедленному уничтожению и передал Гее информацию о их местонахождении и о том, как к ним подобраться вплотную. В среду все десять главарей со своими наследничками уже находились в убежищах и мы приступили к изучению планов по их уничтожению, разработанных Бойлом. Тем же самым занимались остальные боевые тройки, состоящие из агентов-куэрнов, большая часть из которых уже находилась за рубежом.

Операцию по их уничтожению было намечено произвести в четверг в течении суток, так как вся эта зловещая братия была разбросана по всему земному шару. Работа всем нам предстояла большая и сложная, ведь после ликвидации Первого Дома главари всех остальных уже не высовывали носа наружу и прятались либо в бункерах, либо в своих особняках, мало чем от них отличающихся, а штурмовать их открыто, применяя взрывчатку, мы не могли. Это грозило большими неприятностями нам самим и могло привести к жертвам среди обывателей, чего мы ни в коем случае не могли допустить.

Поэтому нам предстояло действовать очень аккуратно, также тройками, и во Францию срочно прибыло усиление. Впрочем, лично для меня куда более трудной виделась другая задача, куда услать Дидье или отвязаться от него каким-либо другим способом. Подумав немного, я решил поступить таким образом, попросить его и Ивон свозить Ирочку и Витюшу в Марсель, показать им замок Иф и прочие достопримечательности, как я давно уже обещал это жене. Сам же я собирался якобы заняться подготовкой своего мотоцикла к Гран-При Франции. На голову бедной Нинон, в связи с её уходом из Сюрте Женераль, свалилась масса работы, что позволило её жениху также смыться по своим собственным делам.

В общем мы разбежались, кто куда, хотя меня на время операции заменил Виктор, злой, как чёрт из-за того, что операция пройдёт без его участия. Для себя я выбрал самое сложное задание — последовательно посетить все три подземных бункера на Манхеттене. Вместе со мной в Штаты летели Игорь и Володя, а добираться нам до Северной Америке нам предстояло по воздуху, из-за чего подводная лодка, на её борту находилось ещё два самолёта, была вынуждена срочно возвратиться обратно. Правда, теперь нам предстояло просто прыгать с парашютами ночью в пятидесяти милях от берега, чтобы нас подобрала в океане яхта и доставила в Нью-Йорк. Всё необходимое снаряжение мы должны были получить в Дании, в городе Хернинге.

Туда мы и вылетели в среду, в десять тридцать утра на частном реактивном самолёте. Уже через полтора часа мы были на месте, а ещё через два вышли в Северное море на быстроходном катере и поплыли в сторону Фарерских островов вроде как на рыбалку. В Париже было тепло и солнечно, в Хернинге ещё так себе, переменная облачность, но когда мы сели в Тюборене на катер и отплыли от берега километров на сорок, свинцовыми, низкими облаками было затянуто уже всё небо и пошел дождь, но нас это не очень-то пугало, ведь мы сразу же облачились в свои чёрные, пуле-пыле-влагонепроницыемые боёвки. К тому же нам в любом случае нужно было нырять в море. В Дании мы получили от резидента нашей разведки помимо снаряжения, оборудования и оружия, ещё и три компьютерные консоли, вылитые ноутбуки двадцать первого века, только не боящиеся ни воды, ни огня, ни прямого попаданий пули.

Именно с их помощью Гея, в память которой Бойл закачал всю необходимую для выполнения задания операцию, должна была провести нас по подземным коммуникациям Нью-Йорка. Это был самый надёжный способ подобраться ко всем трём бункерам незаметно, но лично меня совершенно не радовало, что нам не придётся лазать по канализации Нью-Йорка, хотя не думаю, что американское дерьмо хоть чем-то хуже советского, но ничего не поделаешь, обстоятельства заставляли нас идти к цели кратчайшим путём.

Под мелким, но сильным и частым дождём, мы добрались на катере до подводной лодки и вместе со снаряжением быстро попрыгали за борт. Подводную лодку нам искать не пришлось ни минуты. Она находилась на перископной глубине и как только на её борту заметили наш катер, то подводники сразу же подали световой сигнал. Через шлюз мы забрались внутрь подводной лодки и сразу же направились в ангар, расположенный на носу, уже стоял на катапульте полностью подготовленный к полёту самолёт.

На борту подводной лодки для нас был подготовлен ещё один комплект специального оборудования — большого размера ранец весом в восемьдесят килограммов, переносной автоген, который работал на водороде и кислороде. Только с его помощью мы сможем проникнуть в подземные убежища. На этот раз мы уже не забирались в стратосферные капсулы, да три штуки этих сигар длиной в четыре с лишним метра, просто не поместились бы в бомбовый отсек гиперзвукового самолёта. Мы сразу же надели на себя парашюты, Володе выделили самый большой "матрац", повесили на себя спереди ранцы примерно такого же размера, как и у нашего великана, но полегче, попрыгали, поприседали и забрались в бомбовый отсек. Обстановка на море позволяла подводной лодке всплыть и выстрелить самолётом в небо.

В бомбовом отсеке, лишенном кресел, мы сели на створки люка, как бобслеисты в бобе. Игорь упёрся спиной в заднюю стенку, Володя ногами в какие-то конструкции перед собой, а я оказался зажат между ними. Минут через десять с оглушительным рёвом сработала катапульта, отчего нас сильно встряхнуло, и самолёт, словно ракета, покинул стартовый комплекс на борту подводной лодки. Сразу после этого наш летательный аппарат раскинул крылья и пилот врубил двигатель. Во второй раз нас встряхнуло уже помягче.

Погода нам благоприятствовала в том смысле, что практически над всей Атлантикой, вплоть до Штатов, шел дождь и висела плотная пелена облаков. Поэтому лётчики приняли решение лететь на малой высоте, чиркая хвостом по облакам и лишь перед местом высадки подняться на высоту в километр, сбросить нас в океан, а уже потом лететь домой, в Мурманскую область. Ну, а подводная лодка должна была погрузиться чуть ли не на максимальную глубину и полных ходом плыть к берегам Америки, чтобы после выполнения задания принять нас на борт и снова по воздуху доставить в Северное море на тот же катер. Каким будет наш улов, зависело только от наших друзей, оставшихся мокнуть под дождём.

Полёт проходил на относительно небольшой скорости и через три часа десять минут лётчики пожелали нам счастливо приводнения и мы провалились в открытый бомболюк. После полумрака бомбового отсека, мне показалось, что снаружи слишком светло. В густом тумане облаков я падал вниз и ждал, когда облака рассеются. Высота облачности, как нам сказали, составляла четыреста метров и вскоре этот миг настал, но вместо того, чтобы стало светлее, вокруг наоборот, сделалось темнее, ведь мы покинули борт самолёта в начинающихся сумерках. Игорь и Володя летели справа и слева от меня метрах в десяти на одной высоте. Парашюты раскрылись автоматически и вот мы уже плавно спускались вниз, где для нас на небольшой моторной яхте зажгли два прожектора и направили их вверх.

Приземляться на палубу яхты мы не стали, незачем лишний раз рисковать. Как только мы попадали в воду, тотчас надулись воздухом плотики, а не то мы камнем ушли бы под воду. Нас быстро выловили из воды, через пять минут заработал мощный двигатель и мы поплыли в Нью-Йорк, до которого было рукой подать. Увы, но нам не пришлось находиться на свежем воздухе слишком долго. Мы спустились в трюм и с трудом втиснулись в крохотный отсек. От аквалангов мы отказались сразу же, поскольку на каких-то десять минут могли и просто задержать дыхание, а в крайнем случае перейти на кожное, хотя при этом и рисковали промокнуть.

Что там происходило наверху, мы не знали, но через полтора часа люк под нами раскрылся и нас встретил под водой проводник. Освещая себе путь небольшими фонариками, мы поплыли к берегу и через несколько минут выбрались на пирс рядом с Пятьдесят седьмой улицей и тут же забрались внутрь фургона компании почтовой службы, чтобы подобраться на нём поближе к Башне Линкольна. Именно под ней находилось первое убежище. Уже через двадцать минут мы были на месте. Фургон стоял прямо над канализационным люком. Открыв люк в полу фургона, мы стали спускаться вниз. Первым пошел Володя, затем мы спустили ему его тяжеленный ранец и после этого в люк проскользнули я и Игорь. Фургон остался стоять на этом месте.

Вся канализационная сеть Нью-Йорка разбита на четырнадцать независимых участков, а потому пробраться с одного на другой не выбираясь наружу просто невозможно физически. Вот потому-то нас и ждал в Нью-Йорке фургон частной почтовой службы. Пока агенты прикрытия будут перетаскивать посылки из фургона на небольшой склад и обратно, нам нужно пробежать по канализации почти четыре километра, а потому мы не стали задерживаться.

То ли поджидая нас ньюйоркцы решили гадить поменьше, то ли я преувеличивал свои страхи, но в здоровенной бетонной штольне с дорожками по бокам, посреди которой текли сточные воды, воняло не так уж и сильно. К тому же мы все, даже Володя, умудрились так спрыгнуть вниз, что никто из нас не угодил в так называемую фекальную жидкость. Тьфу, даже думать о ней и то противно. Перепрыгнув через вонючую речку, я уверенно побежал вперёд, ведомый Дейром. Вскоре мы добрались до нужного места, хорошо замаскированного стального люка, закрытого на запор изнутри. Две минуты работы горелкой и путь был свободен.

Пройдя через люк, мы оказались уже не в канализации, а в коридоре длиной в два десятка метров, ведущем к технической галерее. Через неё мы могли пробраться непосредственно в подвалы Башни Линкольна, под которой было расположено на тридцатиметровой глубине первое из трёх убежищ, похожее на роскошный отель. Через пятнадцать минут, не побеспокоив никого, мы проникли в шахту лифта, ведущую в убежище, и спустились вниз. Первым делом Володя перерезал автогеном электрические и телефонные кабели, после чего мы ворвались внутрь. Встретили нас там негостеприимно, плотным автоматным огнём, но это не помешало нам при свете аварийного освещения быстро уничтожить охрану, а затем и главарей Седьмого Дома, их там было четверо, включая двадцатилетнего юнца.

Покончив со своей кровавой работой, мы быстро вернулись назад и поехали сначала к Эмпайр-стейт-билдингу, а затем к Крайслер-билдингу и ещё до наступления утра завершили операцию в Нью-Йорке. Да, кровушки при этом мы пролили немало, но делать было нечего. Не сделай мы так, последствия от приказов, отданных Властителями своим приспешникам, были бы куда более кровавыми. В предрассветные часы мы сели уже на другое судно, тоже большой скоростной катер, и поплыли на нём в океан. На этот раз с борта катера спустились не только мы, но и двое наших товарищей, угнавших катер с одного из частных причалов.

К счастью его хозяин не спохватился вовремя и за нами не была послана погоня. В полдень катер пошел ко дну, а мы перебрались на борт подводной лодки и через полчаса уже находились в воздухе. Вечером мы следующего дня, операция как раз проходила по всему миру, оставив всё оборудование и снаряжение на борту подводной лодки, мы вынырнули из воды и забрались в поджидавший нас катер друзей. К тому времени операция по ликвидации поджигателей войны уже завершилась во всём мире, но лишь о смерти нескольких человек людям стало известно через каких-то несколько часов.

Руководящее и организующее звено тайной преступной организации, которая хотя и не привила миром, тем не менее делала всё, чтобы другие люди не могли делать это на благо всем, было полностью уничтожено. Тем самым мы заложили мину замедленного действия под вековые устои капиталистического общества, ведь уничтожив тайных Властителей и их генералов, а также криминальную пехоту, мы не тронули лейтенантов, а они уже очень скоро захотят стать не только генералами, но и новыми Властителями. Ну-ну, посмотрим, что у вас из этого выйдет, господа, ведь вы у нас все на учёте.

Ждал я серьёзных действий и со стороны отщепенцев, покинувших Советский Союз. По моей просьбе Бойл сравнил списки уехавших со списками тех граждан, которые, начиная с конца восьмидесятых годов, так дружно и единодушно уничтожали и разворовывали мою страну, а также строили в ней свой бандитский капитализм, и тут же выяснилось, что число совпадений очень велико. Да, все они были сейчас довольно молоды, мало кому стукнуло больше тридцатника, но эти господа ведь уехали из Советского Союза на сладкий для них Запад. Ой, что же теперь с этим Западом будет. Особенно после того, как подавляющее большинство гангстеров и мафиози Старого и Нового света приказали долго жить.

Пока что бывшие советские граждане вели себя достаточно тихо, хотя некоторые уже шустрили во весь рост. Особенно те, кто и в Союзе числился, как уголовный элемент. Если раньше они действовали с опаской и оглядкой не столько на полицию, сколько на своих коллег по бандитскому и воровскому ремеслу, то теперь точно бросятся во все тяжкие. Что же, тем самым они преподнесут Западу самый наглядный урок того, что зря о них радели всяческие заступники. Ну, ничего, клин клином вышибают и к тому же семидесятые годы с их разгулом правого и левого террора, это не начало двадцать первого века, когда полиция в Западной Европе даже пикнуть не могла и откровенно боялась преступного мира. Тем более после того, когда своя собственная сволота перегрызла друг другу глотки и испустила дух, никому из полицейских и в голову не придёт снисходительно смотреть на бесчинства "русской мафии". Когда я довольно подробно расписал всё, что произойдёт с западным миром после этой операции, на которую мы были просто вынуждены пойти, Андропов усмехнулся, пожал плечами и сказал мне с усмешкой:

— Боря, это теперь проблемы свободного мира, а не наши с тобой. Советское руководство не шевельнёт и пальцем даже в том случае, если некоторых мерзавцев начнут ставить к стенке.

Что же, лично я с ним был совершенно согласен. Тут я только и мог сделать, что повторить слова своей матери: — "Что имели, не хранили, потеряли — не вернёте". Все они мечтали вырваться из Советского Союза, вот и пусть теперь устраиваются на новом месте, как смогут, а образ их мыслей мне был хорошо известен. Впрочем, я не очень-то волновался по их поводу. Куда больше меня волновали переживания о других вещах.

Глава 13

Жизнь продолжается

По пути в Штаты, мы почти не разговаривали друг с другом. Каждому и так всё было ясно без слов и уговоров. Операция была предельно простой и вполне понятной каждому, проникнуть в подземные убежища через шахту лифта и уничтожить всех, кто в них находился. Никого из тех, кого следовало бы оставить в живых, там не было, правда, нескольким наследникам было всего по двадцать, двадцать пять лет, а самому старшему из тех, кто должен был прийти на смену предшественникам, не стукнуло и тридцати. Властители за столетия очень чётко отрегулировали вопросы преемственности поколений и среди самых старших никогда не было таких людей, кто был бы больше, чем на десять лет старше остальных глав Домов. Там было двое древних старцев, которым было под сотню, но они уже передали все свои властные полномочия более молодым и энергичным.

Тем не менее хладнокровное убийство в конечном итоге ста семидесяти семи человек, так уж всё сложилось в последний момент, среди которых были и женщины, лично для меня не прошло даром. Да, и для моих друзей тоже и потому весь обратный путь мы старались не смотреть друг другу в глаза и напряженно молчали. Увы, такая уж на нашу долю выпала участь, стать в минувшую ночь кровавыми палачами, но если честно, то я знал, что как только доберусь до дома, то смогу спокойно уснуть и это беспокоило меня больше всего. Неужели я действительно такая бесчувственная скотина?

Да, но с другой стороны, не отправь мы их всех на тот свет, уже очень скоро для того, чтобы решить свои вопросы, они не моргнув глазом убили бы миллионы людей и при этом даже не моргнули бы глазом. В это было трудно поверить, но так оно и было на самом деле. Вот уж с чем-чем, а с психической устойчивостью у этих мерзавцев, даже самых казалось бы молодых, всё было в полном порядке, ведь все они имели специальную подготовку и представляли из себя рафинированных негодяев, которым попросту неведомо чувство стыда.

Их можно было бы назвать детьми Тавистока, да, вот только этот институт появился на свет гораздо позднее, чем была отработана технологи порождения и пестования будущих Властителей, которая существовала почти двести семьдесят лет. Они даже на свет появлялись не как обычные дети. Их выводили, словно породистых призовых скакунов, и они не знали своих матерей довольно долго, до тех пор, пока не наступало время "Причастия", когда в возрасте четырнадцати лет каждый из них входил в комнату, где на кровати лежала обнаженная женщина, иногда даже две или три, довольно сильно одурманенные специальными наркотиками до такой степени чтобы у них не было сил сопротивляться, но они всё чувствовали и осознавали.

Перед этим их по два, три года учили тому, что такое самый разнузданный секс, которым они занимались с проститутками, и в этой комнате будущие Властители в присутствии тех, из чьих рук они должны были потом принять власть, занимались сексом со своими собственными матерями и родными сёстрами, часто несовершеннолетними. Более того, они делали это вместе со старшими, но ещё до того, как получали такого рода причастие, им говорили, кого они должны поиметь в особо извращённой и циничной форме.

В принципе в четырнадцатилетнем возрасте редко встретишь юношу, способного адекватно воспринимать истинный смысл любви. Увы, но в этом возрасте юноши уже имеют желания мужчин, но ещё не в состоянии понимать многих вещей, делающих человека человеком в истинном смысле этого слова, но в том-то и дело, что к моменту такого "причастия", они уже не были нормальными людьми. Мало того, что на их глазах истязали и убивали людей, так они уже делали это и сами, так что ни о какой морали или нравственности там и речи не шло. Из них готовили будущих Александров Македонских и Калигул, а те тоже погрязли в инцесте по уши и мол только поэтому стали великими. Поэтому многие из этих ублюдков и потом занимались тем же самым и никто из их жертв ничего не мог с этим поделать.

Они сами, воспитанные даже не в закрытых учебных заведениях, а в индивидуальном порядке, считали такие вещи сами собой разумеющимися и даже к своим матерям, кем бы те не были, относились с презрением. О, они не были ни членами "Комитета трёхсот", ни членами "Бильдербергского клуба", ни частыми посетителями Богемской рощи в Калифорнии. Эти и другие формации являлись их инструментами воспитания элит Старого и Нового света и даже не элит, как таковых, а отдельной, высшей их части, якобы обладающей наибольшей властью и могуществом, но на самом деле обычных шестёрок.

Так что если элита многих стран Западной Европы и Соединённых Штатов, по большей части уже основательно прореженная, погрязшая в распутстве и гомосексуализме, зачастую была аморальна по своей сути, то на этих ублюдках и вовсе негде было ставить клейма. Даже если бы в каждом из убежищ их было собрано по тысячи человек, то и после столь массового побоища я не испытал бы никаких чувств, кроме облегчения и удовлетворения от того, что избавил мир от этой мрази. Увы, но в подземных убежищах помимо них находились ещё и их подручные и если старшие и младшие Властители были подобны Александру Македонскому, гомику спавшему со своей распутной мамашей, то эти господа были просто современными янычарами, безжалостными и полностью лишенными совести.

Да, все они были закоренелыми негодяями и преступниками, но их такими вырастили специально, а потому я искренне сожалел, что мы были вынуждены вспарывать им животы и сносить с плеч головы прочнейшими кинжалами из лонсдейлита, войдя в режим максимального ускорения. По большому счёту они мало чем отличались от тех, на кого работали и чьи приказы исполняли, да, и крови они пролили немало, но их тоже следовало отнести к числу жертв, хотя по совокупности совершенных преступлений приговорить к высшей мере и поставить к стенке, но всё же не резать, как свиней, и не оставлять умирать в луже крови с выпущенными наружу кишками. Увы, но действовать по другому мы в момент штурма просто не могли. На это у нас попросту не было времени. Ну и чёрт с ними!

Однако, у меня перед глазами всю обратную дорогу всё равно стояли испуганные лица телохранителей Властителей, а также те же самые лица с выражением боли и смертельного ужаса. Н-да, убивать врага глаза в глаза, дело нелёгкое и когда мы выбрались из первого убежища все в кровище я чувствовал себя просто погано и меня чуть было не стошнило. Ничуть не лучше чувствовали себя и мои друзья. А что нам было делать? Закладывать под нью-йоркские небоскрёбы по тонне взрывчатки или закачивать внутрь какой-нибудь ядовитый газ? Так тогда кто-то запросто остался бы после этого в живых, ведь Володе и так пришлось резать в убежищах двери автогеном, а это было дело очень не простое. Особенно если в тебя стреляют.

Зато в результате поножовщины у нас имелась стопроцентная гарантия, что никто не уцелел, но мне всё равно было жалко нескольких молодых и красивых баб, ведь сложись всё иначе в их жизни, они смогли бы найти себе нормальных мужей, родить детей и жить счастливой и спокойной жизнью. Увы, они оказались в этих проклятых подземных берлогах, где мы их прирезали, как свиней, хотя они и пытались оказать нам яростное сопротивление, но оказались слишком слабы и беззащитны против полевых агентов-куэрнов высшего уровня. С тоской бросив беглый взгляд на Игоря и Володю, я со сдавленным вздохом подумал: — "Ладно, пережили кошмар под землёй, как-нибудь переживём и воспоминания о нём."

Наш небольшой самолёт приземлился в аэропорту "Орли", мы спустились на бетонные плиты и пошли к зданию аэропорта, одетые хотя и не крикливо, но дорого. Через несколько минут мы уже шагали к автостоянке. К этому времени стемнело и когда мы оказались между двух фонарей в тени большого, раскидистого дерева, дорогу нам преградили четверо молодых людей, у троих из которых в руках были самодельные ножи, а у одного дешевый револьвер далеко не самого грозного вида и калибра. Им было не больше двадцати и в них было очень легко узнать либо татар, либо башкир, приехавших с родителями из Советского Союза. Один парней, тот, что повыше ростом, с пистолетом в руках, негромко, но злым, угрожающим тоном сказал на ломанном французском сакраментальную фразу:

— Давай деньги и часы, быстро. Ты, большой, не шевелись, в тебя первый выстрелю.

Мы от этого оторопели и встали, как вкопанные. Несколько секунд мы молчали, а потом разразились диким хохотом, отчего юные бандиты даже смутились и попятились назад. Первым пришел в себя Володя. Он ускорился, в доли секунды обезоружил всех четверых, после чего демонстративно спрятал ножи во внутренний карман, встал перед ними и, внезапно, выстрелил себе из револьвера в бедро. Револьвер оказался самой настоящей пукалкой и звук выстрела был каким-то несерьёзным, словно хлопок, когда разбиваешь ладонь надутый бумажный пакет. На Володиной ноге-колонне, обтянутой тонкой, серой шерстяной тканью, появилась небольшая дырочка и пятно крови вокруг неё. Наш великан только рассмеялся после этого членовредительства. Заглянув в дуло револьвера, он хмыкнул, небрежно бросил его через плечо Игорю и спросил по-русски:

— Ребята, вы что, сдурели? В честь какого это рожна вы решили стать грабителями? Больше заняться нечем? Отвечайте!

Незадачливые грабители, видя, что я и Игорь мгновенно оказались справа и слева от них, немедленно заныли:

— Нас на работу не берут. Мы французского не знаем, а на пособие жить трудно, вот мы и подумал...

— Глупости вы надумали, идиоты! — строго рявкнул Володя и сердитым голосом добавил — А ну пошли с нами. Не бойтесь, в полицию мы вас сдавать не станем, отвезём туда, где вы начнёте с завтрашнего дня работать. Быстро шевелите ногами.

Мы с Игорем приехали в аэропорт на "Гаммах", а Володя на седане "Метеор", изготовленном по индивидуальному заказу. Он взял с собой двух грабителей, а мы с Игорем по одному и не смотря на позднее время сначала привезли их на наш спортивный автозавод, а потом развезли по домам и даже дали каждому по сто франков, чтобы они могли добраться до нас завтра. По дороге старший из них Рифат, который был вооружен пистолетом, узнал наконец меня и от этого очень смутился. Он был татарином из Москвы и перебрался во Францию вместе с родителями, решившими, что здесь им будет жить лучше.

Его родители были самыми обычными инженерами, а Рифат проучился два года в МГУ на историко-философском факультете. Кажется, знакомству со мной он обрадовался даже больше, чем тому, что их всех четверых взяли на работу. Поездка из Орли сначала в Медон-Шавиль, а затем в Кретей, где жили четверо молодых парней, изрядно встряхнула нас и оживила. Напоследок я даже вручил каждому по несколько билетов на воскресную гонку. Все втроём мы подъехали к моей новой квартире на авеню президента Кеннеди, окна которой выходили не только на Эйфелеву башню, но ещё и на Сену. Мы подошли к парапету набережной, сели на него, закурили, и я с задумчивым видом поинтересовался у своих друзей:

— Ну, что, встряхнулись, парни?

— Ага, — ответил по-русски Николя и добавил, — лично мне встреча с этими салабонами помогла. Особенно дырка в ноге, Мигом мозги прочистила. Вот только штаны от костюма жалко. Ну, ничего, попрошу, чтобы пошили ещё одни, точно такие же.

Облегчённо вздохнув, я признался:

— Это хорошо, Вовка, что ты себе за нас троих ногу себе прострелил, а не голову. Ладно, парни, не заморачивайтесь на этом, вы же сами понимаете, что это была элементарная зачистка, а тех килюг, которые оказались в подземелье, нам нельзя было оставлять в живых. Оставшись без поводка, они могли наломать таких дров, что мы бы потом сами за головы схватились. Из них же эти гады сделали форменных зверей похуже волков.

Игорь кивнул и прибавил:

— Да, так оно и есть, Борис. У этих бойцов не было никаких тормозов и потому речь могла идти только о их ликвидации.

Мы поговорили ещё с полчаса и разошлись. Ребята сели в машины и поехали домой, а я вошел в красивый особняк, построенный в начале века, и поднялся в нашу новую квартиру. В пятницу я продолжил заниматься мотоциклом, в субботу приехала Ирочка с Витюшей и нашими друзьями, а в воскресенье была гонка. Проехать сто двадцать километров под ликующий рёв трибун, для меня стало вполне привычным делом. На стартовой решетке в четыре ряда встало тридцать шесть машин и мы приготовились к старту. Облачённый в гоночный костюм с обтекателями, я изначально сидел на супербайке, стоящем на четырёх стояночных опорах, так, словно уже мчался по трассе.

Двигатель мотоцикла работал на полных оборотах, генератор подавал ток на оба электродвигателя и потому колёса болида вращались с бешенной скоростью. За пару секунд до взмаха судьи флагом я ускорился и как только его рука пошла вниз, стартовал. Колёса с басовитым звуком, на самом деле это был визг, коснулись асфальтана и супербайк стремительно бросило вперёд. Длина стартовой прямой на новом автодроме имени Шарля да Голля была четыреста двадцать метров и я преодолел это расстояние менее, чем за четыре секунды, развив скорость в триста восемьдесят километров в час и затем, резко сбросив её перед первым, левым поворотом до ста шестидесяти, чтобы гладко пройти его, струёй влился в него.

Так быстро я не стартовал ещё ни разу, да, и вообще решил в это воскресенье не давать никому пощады, а потому уже через пятьдесят три секунды нагнал тех гонщиков, которые "плелись" в хвосте пелетона. У меня на хвосте висело всего трое действительно быстрых гонщиков — Батрак, Фил Рид и мой отец. Они совершенно не боялись скорости и если в чём-то и проигрывали мне в этой гонке, то только в скоростных качествах мотоциклов. Ну, об этом я всем говорил уже не раз и не два, заявляя, что могу ездить так быстро, как только этого захочу и что уже довольно скоро все остальные гонщик смогут ездить точно так же. Полностью слившись с супербайком в прямом, а не переносном смысле, образовав вместе с ним единое целое, я мчался по гоночной трассе. Зачастую я лишь немного сбрасывал скорость при входе в широкие повороты и, регулируя аэродинамическими обтекателями на предплечьях воздушный поток, наклонял мотоцикл и касался накладкой на колене асфальтана. Колёса хватали асфальтановое покрытие трассы чуть ли не мёртвой хваткой, а потому бороться мне приходилось только с силами инерции, так как сопротивление воздуха легко преодолевали два электродвигателя.

Если выпадала такая возможность, то есть на линии стартовой прямой передо мной не было толпы гонщиков, то я проносился по ней, поставив супербайк на козла. Скорость при этом, конечно же, снижалась, но зато публика ревела от восторга. Парижанам очень нравились такие проезды, но не я один умел так делать. И без меня мастеров хватало. Зато никто не ехал в этот день так быстро, как я и мне удалось почти на круг обогнать своих главных преследователей. Сто двадцать километров, ровно двадцать четыре круга, я преодолел всего за сорок восемь минут. В этом чемпионате так быстро ещё никто не ездил, но уже в чемпионате будущего года такая скорость точно станет нормой, ведь он пройдёт на новых супербайках.

Перед финишем была почти двухсотметровая прямая, на которой я снова поставил супербайк на козла и из поликарбоновой спинки сиденья выстрелил два флагштока, один с красным флагом Советского Союза, а второй с французским триколором. Так я и доехал почти до самого финиша, а метров за семьдесят до него опустил мотоцикл на оба колеса, спинка отщелкнулась и я, поставив супербайк на переднее колесо, финишировал в своём фирменном стиле. Публика вопила от восторга. Ей очень нравились мои трюки.

После этого я съехал с трассы и мои механики тотчас стали снимать с меня аэродинамические обтекатели, а с мотоцикла спинку. Когда через четыре круга гонка завершилась, взяв в руки советский и французский флаги, я поехал совершать круг почёта, одетый во вполне обычный гоночный комбинезон и, промчавшись по автодрому, по стартовой прямой проехал, как наездник в цирке, стоя на седле мотоцикла и вскинув вверх руки с флагами. Въехав в паддок к своему стойлу, я первым делом обнял и поцеловал жену, а уже потом стал принимать поздравления от друзей и остальных гонщиков. Фил, хлопая меня по плечам, он пришел в этот день третьим, обойдя на этот раз Батрака, воскликнул:

— Боб, сегодня тебя было не догнать.

— А мы его никогда в жизни не догоним, Фил. — с некоторой обидой в голосе сказал Батрак, легонько стукая меня кулаком в челюсть — Этот гад скоро ведь перестанет гонять. Он же решил стать капиталистом и дико разбогатеть. Поэтому, старина, нам его не победить, а жаль. Ну, ничего, зато на следующий год мы будем сражаться друг с другом на точно таких же байках, как и у Карузо.

Витька за последний год ещё больше окреп и возмужал. Он был теперь одного роста со мной и здорово преуспел в куэрнинге, но даже не это главное. Мой школьный друг хотя и принимал участие во всех гонках чемпионата мира "Мото Гран-При", учился в институте на отлично. Жорка часто говорил мне, что из него выйдет толковый инженер-конструктор. Это меня радовало больше всего. Потом было награждение и мэр Парижа вручал нам хрустальные кубки, после чего мы давали интервью прессе и моего отца, занявшего в гонке второе место, засыпали вопросами. Всем очень хотелось знать, не завидует ли он мне. Ну, а после банкета в роскошном ресторане автодрома, мы отправились в нашу квартиру, догуливать.

Мне не так уж и часто выпадало счастье общаться с родителями и старыми друзьями, а на эту гонку прилетели очень многие, даже генерал Булганин. В общем было очень весело и мы до трёх ночи вспоминали, как всё когда-то начиналось. Да, прошло всего чуть больше трёх лет, а в моей стране произошли весьма заметные перемены. Теперь уже весь Советский Союз перешел на новые принципы экономики и, как говорил первый секретарь крайкома, это пошло на пользу всем людям. Во всяком случае в нашем крае, с которого всё началось, перемены к лучшему были заметны особенно отчётливо.

Проблем в Союзе было ещё выше крыши хотя бы с тем же дефицитом качественных товаров, но при этом уже не шло речи о том, чтобы кто-то был недоволен низкой зарплатой. С этим всё было в полном порядке, зарплаты постоянно росли, да, и купить на зарплату можно было уже очень многое. Ни о какой политической вольнице не заходило и речи. КПСС даже и не собиралась уступать свою власть в стране хоть кому-либо. Более того, она всё туже и туже затягивала идеологические гайки в том смысле, что об идеологии болтать стали меньше, а вот требования к коммунистам ужесточились.

Если ты член партии, то будь добр соответствовать этому, но как только допустил слабину и забыл о партийной дисциплине, будь добр или исправляйся или пошел вот из партии, нечего её марать. Хотя после исключения из партии уже никого не сажали ни в тюрьмы, ни в психушки, это и так было очень суровое наказание, ведь в партию снова стали верить. Тем более, что она стала проявлять заботу о людях и работать над тем, как ещё больше повысить благосостояние каждого советского человека. А иначе за каким чёртом ты нужен партии? Поэтому слова "Партия наш рулевой", обрели, наконец, глубокий, если и вовсе не сакральный смысл.

Как и раньше, на руководящие посты любого уровня можно было пробиться только имея в кармане партбилет, но как же сурово дрючили коммунистов за партийное чванство, мещанское, обывательское мышление, а также за малейшие посягательства к мздоимству и коррупции. КПСС заявляла со страниц газет, на телевидении и радио, что советский человек должен жить на зарплату, заработанную честным трудом и давала такую возможность каждому человеку. Даже генерал Булганин не чурался приработков и, будучи первым секретарём крайкома, трижды в неделю читал лекции в юридическом институте. Он же бывший милиционер, гаишник.

Точно так же любой человек имел возможность заниматься дополнительно к основной работе чем угодно, чтобы иметь приработки, но меня всё же куда больше радовало не это, а совсем другое. Теперь зарплату платили по коэффициенту трудового участия и повсеместно вовсю работал бригадный подряд, но при этом качество ставилось во главу угла, а за брак строго штрафовали. Зато расценки везде стали намного выше, чем раньше. Оно и понятно, ведь теперь каждый директор знал, сможет ли его завод или фабрика продать свою продукцию и в каком точно объёме, а поскольку нормативы на отчисления в фонд заработной платы были отнюдь не мизерными, то и его рабочие хорошо знали, на какую зарплату они могут рассчитывать, а потому были полностью спокойны, зарплаты у всех были высокими.

Когда-то я честно сказал Андропову, что зарплата это самое главное мерило в жизни и что от хорошей зарплаты никто и никуда не побежит. Что же, он не только выслушал меня очень внимательно, но и сделал соответствующие выводы. Политбюро поручило ряду институтов выработать оптимальную модель и теперь она начала действовать по всей стране, принося первые плоды. Имея на вооружении пятьдесят два гиперзвуковых космических самолёта, советское руководство уже могло не тратить деньги на повышение обороноспособности страны, а пустить их на решение куда более важных задач. Огромный гандикап стране давали и внеземные технологии. Темпы их внедрения были ещё не слишком велики и они заместили прежние едва ли всего лишь на шесть, семь процентов от возможного, но и это дало прекрасные результаты.

Особенно в машиностроении и в первую очередь автомобиле и тракторостроении. Гильзы и головки блока цилиндров из поликарбона, лонсдейлитовые поршни, клапана, распредвалы, коленвалы и коробки передач, а также пары скольжения везде, где только применялись подшипники, самым радикальным образом меняли любой двигатель и вместе с водородным топливом повышали его мощность в два, два с половиной раза, делая куда более экономичным.

Поликарбон и лонсдейлит находили себе применение практически в любых отраслях народного хозяйства и везде, где их внедряли, достигалась большая экономическая выгода, а ведь это было только начало. Однако, техническая сторона меня волновала всё же меньше и уже за полночь я постарался перевести разговор на те темы, которые интересовали меня намного больше, на темы, касающиеся выработки советским руководством новых идеологических доктрин. Георгий Иванович, когда мы вышли с ним на кухню покурить, сказал мне, как о самом сокровенным:

— Знаешь, Борис, я ведь сейчас, как и ты, если о чём и думаю по настоящему серьёзно, так это только о том, как жить дальше с даром Тэурии. Коммунистические идеи были хороши раньше, когда жизнь человека была ничтожно коротка и потому самым лучшим решением было посвятить её борьбе с капитализмом. А теперь, когда я понимаю, что если меня не убьют, то жизнь моя может исчислять тремя, четырьмя сотнями лет, а скорее всего гораздо больше, на многое я смотрю иначе и не один я, Боря. В Политбюро прекрасно понимают, что нужно срочно менять облик нашей цивилизации и вырабатывать какую-то единую идеологическую доктрину её дальнейшего развития. Больше все мы опасаемся демографического взрыва в странах Азии и Африки с их тотальной неграмотностью.

Пожав плечами, я ответил:

— Георгий Иванович, тебе, как и Юрию Владимировичу, я могу честно признаться. Мужики, я не знаю, что нужно сделать, чтобы цивилизовать страны третьего мира. Самое ведь неприятное заключается в том, что большинство этих стран, особенно их элита, но вместе с ней и рядовые граждане, если не умирают с голода, то кичатся своей древней историей, культурой, хотя по большому счёту живут, право же, как животные и у большинства людей только одно на уме — жрать и размножаться. Про Африку я и вовсе молчу. Там народ живёт по принципу стада павианов и как только кто-то дотягивается до оружия, так сразу же сколачивает банду и идёт грабить соседей. Извини, но я ведь знаю назубок только одно — финансы, а до них, в смысле до большой финансовой работы, мне ещё примерно с год добираться. Поэтому вы уж как-нибудь сами придумайте эту самую цивилизационную идеологию, а я поддержу вас финансами и могу гарантировать только одно, денег у Политбюро на всё хватит, вот только разворовывать я их точно никому не дам. Как и просирать впустую.

Генерал Булганин, которому нельзя было дать больше тридцати пяти лет, у него даже седина исчезла, с улыбкой сказал:

— Ты мне это брось, Борис Викторович. С расхитителями социалистической и частной собственности у нас сейчас дело обстоит строго. Мы таких деятелей мигом на Колыму отправляем, лес на морозе валить, пилой модели дружба два.

За этап до окончания чемпионата мира я стал недосягаем для всех своих конкурентов и мог вообще не выступать в двух последних гонках и все равно стать чемпионом "Формулы-1", но это меня не устраивало. Словно с сорвавшись с цепи, я выиграл подряд Гран-При Германии, Австрии и Италии и всякий раз меня выручала приемистость роторно-лопастного двигателя. Именно за счет неё мне удавалось успешно атаковать противников и также успешно отражать их собственные атаки. Практически все куэрны-гонщики уже научились ускоряться не хуже нас, хотя мало кто мог держать ускорение дольше двух минут, кроме Игоря.

Так что в этом плане никто не проигрывал мне так уж сильно, но зато никто не мог состязаться в настройках двигателя, которые я нагло держал в тайне даже от Анри и Дидье. Хай не лезут! Чай должны понимать, что я не мать Тереза, чтобы всем помогать. Ну, их успокаивало по крайней мере то, что они ездили на точно таких же болидах и потому никто не мешал им настраивать их так, как вздумается. Секреты же настроек двигателя вовсе не были парой пустяков и даже мне приходилось возиться с ними подолгу. Тут и Гея мало чем могла мне помочь. Точнее та её частичка, которая была бесконечно предана мне и при этом люто ненавидела всех моих конкурентов, даже друзей, но только во время гонок.

В самом начале августа, перед Гран-При Германии, все пилоты, гонявшие на метеоровских гоночных машинах, получили новые компьютерные консоли. Внешне они выглядели, как обычный ноутбук с семнадцатидюймовым экраном, только немного потолще. Эти консоли прекрасно помещались в тот же отсек, находившийся за спиной у пилота, но были на порядок лучше. Они имели куда более совершенный экран и к ним прилагалась обычная компьютерная периферия — сканер, цветной принтер с твёрдыми чернилами и даже двухсотваттный усилитель, к которому можно подключить любые колонки, не говоря уже о микрофоне.

Однако, самым главным являлось то, что это была индивидуальная, заточенная под каждого гонщика, консоль, а потому пилоты, вылезая из машины, сначала вытаскивали из неё своего штурмана, а уже потом снимали с головы шлем. Интернет теперь вряд ли появится, так как уже появившаяся мировая компьютерная сеть, сокращённо даже на других языках "Микс", а попросту "Миксер", становилась все более и более густонаселённой. Гея становилась лучшим другом и помощником каждого человека, кто имел доступ к ее компьютерным консолям. Благодаря её помощи появилось множество компьютерных журналов, а в них даже виртуальные клоны их владельцев, с которыми можно было общаться ничуть не хуже, чем с живыми людьми. Это было гораздо круче, чем Интернет моего времени.

В середине же сентября мы получили "американские мозги", попроще. Это были ноутбуки такого же размера, что и новые консоли, но предназначались уже только для продажи в США и Канаде. Даже Великобритания и та не запрещала своим гражданам пользоваться компьютерными консолями Геи, но всё же больше всего их продавалось во Франции. В эту страну ввозили по двадцать тысяч консолей в месяц, этого было французам мало и потому их продавали только по предварительной записи. Генерал Паскаль быстро убедился в том, что его секретов, если они не являются преступными замыслами, Гея не разгласит никому во всём мире.

О других галактиках речи пока что не заходило. Тем не менее общее число компьютерных консолей ещё не превышало четырёх миллионов штук и о их массовом распространении в мире не могло идти и речи. Правда, в Советском Союзе уже практически все крупные государственные учреждения и предприятия имели компьютерные консоли, а потому работать людям стало намного проще. База данных Геи стремительно увеличивалась и она быстро превратилась в самый главный информационный узел на нашей планете.

Поскольку я один мог сравнивать компьютеры двадцать первого века и Гею, то мой вывод был однозначен — небо и земля. Гея даже будучи одним единственным сверхкомпьютером, могла работать с десятью миллиардами консолей, обеспечивая их пользователям любые расчёты. Только сверх этого числа ей понадобится дочерний компьютер, но и он по своей сути, даже имея другое имя и будучи полностью независимым, останется всё той же Геей.

В общем в довольно далёком будущем, лет через двести, наша дочь-компьютер будет работать вместе со своими детишками на семейном подряде. Как работали мы, Картузовы, я с женой за рубежом, а всё остальное наше семейство в Советском Союзе. Лучше всех дела шли всё-таки и мамы. Тандем Красавкина-Картузова не распался. Он наоборот, укрепился и день ото дня набирал силу, а вместе с тем разрасталось и их предприятие "Силуэт". Оно грозило вскоре стать настоящим концерном, работающим в сфере лёгкой промышленности. Во всяком случае они уже купили два камвольно-суконных комбината и три больших прядильно-ткацких фабрики, которые теперь переоборудовали и переоснащали заново. Галина поставила перед собой цель вывести новые "ивановские ситцы" на Запад, а мама ей во всём помогала, как первый заместитель и главный дизайнер производственного объединения. Она даже поступила в московскую "Тряпку".

Один я нигде не учился и учиться не собирался. Хватит с меня учёбы, чай не маленький. В том роде деятельности, которым я собирался заняться через год, а может быть даже раньше, не принято бравировать друг перед другом докторскими степенями. В мире больших финансов компетентных специалистов оценивают несколько иначе. По результатам их деятельности. Есть на твоём счету десять, двадцать миллиардов долларов, значит ты достиг чего-то, нет — ну, тогда не стоит и начинать. В своей прежней жизни я не ставил перед собой таких задач. Знавал я людей, которых и с миллиардами на счету опускали ниже плинтуса, а потому и не стремился стать богаче всех. У меня просто никогда не было слишком больших амбиций.

Теперь же мои жизненные обстоятельства самым радикальным образом изменились и мне следовало подумать о том, как поскорее выйти на самый верх. Начало этому процессу уже было положено. Подбросив отличную идею сначала Андропову, а затем генералу Паскалю, я ведь не стал раскрывать им всех карт и решил занять выжидательную позицию, чтобы посмотреть, как они обломают себе на этом деле зубы. Только в том случае, когда я пойму, что они согласятся со всеми моими уже не доводами, а просто требованиями, можно будет приниматься за работу. Ну, а пока что я просто наблюдал за тем, как высокопоставленные правительственные чиновники двух стран пытаются решить одну проблему вслед за другой и начинают потихоньку звереть от того, что далеко не всё так просто.

Их личные проблемы, связанные с этим процессом, как и нервная систем, которую им расшатывали обитатели черного континента, волновали меня в самую последнюю очередь. Зато меня очень радовало то, что начавшиеся было за здравие переговоры, быстро перешли в стадию за упокой. Что же, именно этого и следовало ожидать в столь дорогостоящих проектах. Тем более, что переговоры проходили в точности по сценарию басни Крылова про лебедя, рака и щуку. Что в Ливии, что в Марокко, что в Сенегале, вожачки, корольки и прочие президенты племени, хотели иметь всё, причём сразу, но платить за что-либо хоть чем-то кроме своих ресурсов, находящихся глубоко под землёй, не желали. Не хотели они также видеть в своей стране всех тех граждан, которые откочевали во Францию на заработки.

Боже мой, в той же Ливии с её четырьмя миллионами населения и грудой песка кроме нефти, которую закупали по дешевке итальянцы, больше ничего нету, зато гонору у Муамара Каддафи было хоть отбавляй, как и у короля Марокко и ведь никуда не денешься, с этими деятелями нужно было как-то договариваться. Вообще-то я знал, как привести их к общему знаменателю, но не спешил говорить об этом даже Андропову. Всё равно до конца года они ни о чём так и не договорятся, а к тому времени у меня будет куда больше оснований к тому, чтобы заставить боссов выслушать мой план и отнестись к нему со всем доступным им вниманием.

Пользуясь тем, что ещё ни одна из моих идей не провалилась с треском или без оного, я сумел настоять на том, чтобы концерн "Метеор", а он уже смело мог так именоваться, хотя ещё и был невелик, ударными темпами изготавливал для меня не только отдельные детали, из которых мы собирались собрать во Франции здоровенный заводище с городом к нему в придачу, но и приступил к изготовлению конструктора "Лего" для трёх африканских заводов. Причём всё это делалось в долг и мне его ещё предстояло отработать, но слишком уж велика была заинтересованность советского руководства в том, чтобы строить по всему миру самые современные заводы и потом ещё и иметь с них доход в размере от трети до половины всей чистой прибыли и к тому же ещё и насаждать в этих странах свою, советскую идеологию, которая, наконец, облекла привлекательный вид.

Да, от той, какой она была три года назад, в ней если что и осталось прежнего, так это слово советская. Наши идеологи, хорошенько подумав, нашли-таки ссылки на новые доктрины как в трудах Ленина, так и в работах Маркса и Энгельса, хотя очень расплывчатые и размытые, но это всё мелочи. Главное заключалось в любом случае в том, что против капиталистов теперь уже никто не призывал бороться, но при этом их всех гамузом стригли машинкой под ноль, облачали в спецовки и называли пролетариями рыночного труда, словно азербайджанцев, торгующих овощами.

Предпринимателям всё же втолковывали, что истинный смысл понятия капитал заключается не в количестве сундуков с деньгами и золота в подвале, а в объёмах тех средств, которые могут быть в любой момент направлены на создание новых производственных мощностей. По моей инициативе в Советском Союзе всё шире разворачивалась борьба с идеей общества потребления. В первую очередь людям объясняли, что куэрнинг действительно является панацеей от всех болезней кроме петли, топора, пули и газовой камеры, а потому человеку в его долгой жизни, которую ему суждено прожить в добром здравии, не старея, нужно думать о чём-то куда более возвышенном, чем золотой унитаз в сортире и телогрейка из парчи.

Стильно, красиво, элегантно и очень добротно, с таким расчётом, чтобы каждая вещь служила, как можно дольше — именно этом направлении особенно преуспела моя мама, которая теперь имела через Гею прямой доступ к базе данных Бойла. Ещё будучи всего лишь студенткой-первокурсницей "Тряпки", она уже опубликовала в журналах "Работница" и "Крестьянка" несколько статей об умный тканях, который появятся в самом ближайшем будущем и станут менять свою расцветку по желанию модника или модницы и те смогут каждый день выглядеть по-новому, но при этом не станут забивать шкафы и сундуки тряпками, купленными на один день.

Новые наноткани, которые готовились к запуску в производство, позволяли шить и совершенно новые модели одежды, способной в значительной мере варьировать свой фасон. Назывался и предельный срок их службы — двести пятьдесят лет, после чего такой костюмчик можно будет полностью утилизировать и снова пустить сырьё в производство. А что, лично меня такая перспектива совершенно не пугала. Тем более, что такую одежду носят в миллионах миров, да, и сам я, что ни говори, внедрил в производство точно такой же "вечный" автомобиль, которому и сносу нет, и поломать его невозможно.

Быть экономным и бережливым это ведь вовсе не грех, хотя в той стране, куда мы летели, на этот счёт имели совсем другое мнение. Да, в Штатах как раз сейчас набирали силу идеи общества потребления, но всё это подавалось под лозунгом — "Мы работаем, чтобы жить!" Спору нет, лозунг весьма неплох, вот только "жить" у американцев почему-то всё время означало — жить за счёт других стран, их ресурсов, мозгов и самого уровня жизни. Нельзя было поспорить и с тем, что эта страна всё же давала всему миру очень много ценных, нужных и полезных вещей чуть ли не во всех отраслях производства, но стоило ли это бедности во всём остальном мире кроме полутора, двух десятков самых развитых стран? Наверное, всё-таки не стоило, а потому и с этим тоже предстояло вскоре начать бороться изо всех сил.

Гангстерская мировая война прокатилась практически по всем штатам США, кроме разве что Аляски и Гавайев. Количество жертв в ней превысило двести пятьдесят тысяч человек, чего в этой стране не было никогда. Сойдясь в "братоубийственной" войне, гангстеры Востока и Запада аннигилировали практически полностью, но не это явилось для Америки самым страшным, а то, что жертвами этой войны стали многие всеми уважаемые видные персоны американского истеблишмента. Именно это обстоятельство более всего потрясло американцев. Они и предположить не могли, что сенаторы, конгрессмены, армейские генералы, судьи, прокуроры, полицейские чины и даже видные деятели культуры скопытятся с оружием в руках, как самые оголтелые мафиози, всякие там доны Чипполини и Буратини.

Вот это очень многих людей повергло в шок, но вместе с тем у них появилась надежда на то, что такое больше не повторится. Ну, тут они жестоко ошибались. На смену старым негодяям и кровососам пришли новые, молодые, голодные и куда более алчные. Правда, американцы, почти поголовно имевшие оружие, после кровавой летней бойни на этот раз решили дать новоявленным бандитам жесткий отпор и потому по всей стране гремели не просто одиночные выстрелы, а зачастую автоматные очереди.

"Кровавого четверга", на этом фоне, никто в Америке практически не заметил, да, к тому же власти постарались сделать всё, чтобы сохранить в тайне ту резню на Манхеттене, которую мы учинили, хотя и связали с ней угон скоростного катера. Ну, как говорится, не пойман, не вор, а потому бояться нам было нечего.

Глава 14

Американский финал гонок "Формулы-1"

Честно говоря, мне мало того, что не хотелось участвовать в финальных гонках, которые должны были пройти в Соединённые Штаты, но и лететь в эту страну во второй раз в жизни, хотя в первый раз я побывал там тайком и в роли палача, а не уже всемирно знаменитого авто и мотогонщика. Гонка "Гран-При США" должна была пройти на автодроме "Уоткинс-Глен" рядом с одноимённым городком в штате Нью-Йорк. В моём прошлом, эта трасса, на которой начали гонять ещё в сорок восьмом году, была знаменита ещё и тем, что на ней погиб отличный парень Франсуа Сэвер, сын ювелира, межде прочим эмигрировавшего из России. Теперь смерть ему уже не грозила. Благодаря поликарбону любые гонки стали намного безопаснее, чем раньше и вообще когда-либо. Не смотря на ни на что я всё же принял решение лететь в Штаты и дать там бой всем своим конкурентам.

Мы вылетели из аэропорта "Орли" на практически полностью обновлённом "Антее". На этом самолёте даже двигатели стояли новые, а потому их мощность увеличилась чуть ли не в три раза. Увеличилась и скорость самолёта, который мог теперь пролететь без дозаправки двадцать пять тысяч километров. Самолёт стал к тому же легче и во много раз прочнее, да и комфортабельнее, так как в нём не смотря на то, что это был грузовой, а не пассажирский борт, появился салон на пятьдесят пассажиров и мы забили его во время перелёта через Атлантический океан под завязку.

Ирочка и Витюша летели вместе со мной, как и Нинон с Ивон. Летел с нами и небольшой пул журналистов. Во время перелёта через океан мы веселились, шутили и только что не резвились, хотя советский самолёт "Ан-22" позволял и такие вольности, как беготня. Мы просто ещё не знали, что нас ждёт в Америке, а то бы нам всем точно стало бы не до веселья. Ну, как говорится, раз собака не видит, то и не лает, а увидели всё мы только по прилёту в Штаты.

То, что нас держали в самолёте часа два, было ещё мелочью по сравнению с тем досмотром, который нам учинили. Ожидая примерно этого, мы ещё в воздухе съели и выпили практически всё, что взяли с собой в дорогу, а зря. Кое что нам всё же следовало оставить. Таможенный службы в своём служебном рвении чуть было не разобрали аэроплан, но лётчики пригрозили превратить его Брестскую крепость и они от них быстро отстали. Зато таможенники вволю покуражились над нашей тяжелой техникой и гоночными машинами.

Мы уже думали, что таможенная проверка со всеми её идиотскими вопросами, которые задавались нам разными людьми по десять раз, никогда не закончится и я уже хотел было дать команду к отлёту, как американцы вдруг стали сама любезность и сказали нам: — "Добро пожаловать в Америку". "Чёрт, век бы не видеть вашей долбанной Америки!" — подумалось мне в ответ, но я всё же промолчал. Ладно бы они шмонали так меня и Иру с Витюшей, мы ведь русские, но они же всех наших французских друзей буквально прокрутили через мясорубку и потом протёрли фарш через сито. Ксавье Монж всё же не выдержал и сказал американскому таможеннику:

— Офицер, хотя я прилетел в Нью-Йорк только за тем, чтобы освещать гонку Гран-При Америки, как только вернусь в Париж, то самым подробным образом опишу всё то, чему вы нас здесь подвергли. Поверьте, после этого французские таможенники визит каждого американца во Францию, будут рассматривать не только как личное оскорбление, но и как объявление Америкой войны всем французам. Вот тогда, по возвращению домой, ваши граждане вам всё выскажут. Поверьте, наши таможенники тоже обладают большой выдумкой и станут заглядывать американцам даже в те места, куда не каждый врач рискнёт заглянуть.

Американец тут же обиделся:

— Господин Монж, я всего лишь делал свою работу.

— Вы делали её настолько хорошо, что заслуживаете за это и не такой благодарности французской прессы. — прорычал в ответ Ксавье и добавил — Нас не обыскивали так даже тогда, когда мы покидали ЮАР, хотя там таможенники очень не любят, когда кто-то вывозит контрабандой алмазы. Можете не волноваться, офицер, на память о Нью-Йорке я не стану покупать даже открытку, не говоря уже о более ценных покупках и всё, что я ввожу сегодня в вашу страну, это одно только моё французское дерьмо, от которого я поспешу избавиться в первом же попавшемся туалете.

Да, тут Ксавье был полностью прав, в туалет никому из нас так и не дали сходить, как и не дали воспользоваться тем биотуалетом, который находился на борту автобуса. Я думал, что нашего друга Ксавье тотчас отправят обратно в Париж, но ничего, всё обошлось, хотя таможенник и обиделся. Ещё больше он обиделся тогда, когда никто из троих французских пилотов не дал ему автографа для сына. Лично я отказался только потому, что у меня на руках спал мой собственный, вконец измученный этой до издевательства долгой таможенной проверкой, сын. По моему глубокому убеждению, это была просто мелочная и глупая, но всё же подлая провокация со стороны американцев. А ещё они просто не любят французов и те платят им той же монетой. Ох, и глупо же всё это, но, как оказалось, на таможенной проверке американские глупости вовсе не закончились.

Когда мы, наконец, добрались до деревушки Уоткинс-Глен, предварительно затарившись харчами в самом дорогом супермаркете, то узнали ещё об одной новости. Оказывается, устроители гонки "Гран-При США" подготовились к ней весьма своеобразно. Вместо того, чтобы постелить асфальтан на этой трассе длиной в пять с лишнем километров, они по максимуму усилили стальные ограждения. В мою первую молодость именно об эти проклятые стальные ограждения разбил на этой трассе во время квалификации свой болид Франсуа Сэвер и погиб на месте. Более того, американцы решили устроить из спортивного состязания гладиаторское побоище, гонку на выживание.

Мы прилетели в четверг рано утром, но до Уоткинс-Глена добрались только к ночи, хотя ехать было всего ничего, а потому на ночь глядя ничего предпринимать не стали. Наутро же я первым делом попросил всех пилотов собраться в нашем шатре и высказал свой категоричный протест по поводу пресловутого "фулл контакта", разрешенного америкосами. Учитывая, что добрая треть гонщиков решила не радовать публику прыжками, за моё предложение провести гонку с максимальной корректностью, проголосовали все пилоты.

Нечего поважать всяких придурков. О своём решении мы немедленно известили хозяев автодрома и поехали читать трассу, хотя благодаря Джо Фоллмеру вся информация о ней уже была закачана в бортовые компьютеры, которые американские таможенники потребовали вскрыть, чтобы посмотреть, не являются ли они запрещёнными консолями Геи. Два часа мы ездили по трассе на скорости не свыше полтура сотен километров и при этом антикрылья наших болидов постоянно шевелились, автоматически меняя углы наклона. Ровно в полдень началось шоу — состязания на самый высокий и самый длинный прыжок на гоночном автомобиле. Устроители гонок и тут попытались отличиться и выгнать на трассу железный хлам, но им был заявлен самый решительный протест — мы не самоубийцы, чтобы пролетать над автомобилями и затем приземляться не видя трассы.

Да, маниакальная страсть американцев из чего угодно делать шоу, в этот день явно перехлёстывала через край. В далеко не самом лучшем настроении мы провели жеребьёвку и приступили к разминочным прыжкам. Каждому предстояло сделать по два прыжка без зачёта результатов, после чего, стартуя с десятисекундным интервалом, мы должны были совершить ещё по три прыжка, но уже зачётных. Публика, узнав, что никаких автобусов на трассу выкатывать не станут, вела себя по-свински. Янки свистели, улюлюкали и чуть ли не швыряли в нас гнилые помидоры и тухлые яйца.

Однако, уже после первого же прыжка, а его совершил итальянец Артуро Мерцарио, все крикуны заткнулись, так как этот бесбашенный парень хотя и начал прыгать весьма осторожно, пролетел по воздуху сорок три метра и при этом так мастерски приземлил болид, что не было даже отскока. Сразу после этого, увидев, что и обычный бортовой компьютер, уже прозванный в нашем кругу полудурком за примитивность, отлично реагирует на команды и хорошо читает перед отрывом скорость, дозаявилось ещё трое пилотов. Когда же были совершены более дальние прыжки, все отказавшиеся было ребята вздохнули с облегчением и выстроились в очередь.

Я в эту пятницу прыгал семнадцатым и уже знал больше половины результатов. Побеждать в прыжках у меня не было никакого желания, но я всё же хотел показать приличный результат на этой трассе с естественным рельефом. К тому времени, когда настала моя очередь выезжать из паддока, публика окончательно продрала глаза и въехала, что без всяческого металлического хлама на трассе прыжки автомобилей, взлетающих в воздух без каких-либо трамплинов — невероятно захватывающее и красивое зрелище. Теперь уже каждый прыжок зрители встречали восторженными криками и аплодисментами.

Единственное, что мне совсем не нравилось на этой трассе, так это неудобная позиция для разгона. Приходилось ехать по прямой, затем делать под прямым углом поворот направо и дико ускоряться, чтобы через каких-то восемьдесят метров нажать на кнопку "Прыжок". Как и все, я также снизил скорость перед поворотом до ста сорока километров в час и, въехав в него, нажал на педаль газа, чтобы вылететь уже на скорости в двести десять километров. Мне удалось хорошо разогнать болид, до скорости в двести девяносто три километра в час, после чего я отправил его во вполне управляемый полёт. Мой первый же прыжок вышел неплохим, сто три метра и я уехал на второй круг. Судя по всему, прыжки на этой трассе у нас сегодня точно зададутся, но увы, не рекордные.

Джордж Фоллмер, как того и следовало ожидать, улетел дальше всех на сто восемьдесят семь метров, но и тормозить ему пришлось уже буквально в повороте. Публика осталась довольна прыжками и особенно тем, что первое место занял американец, надо сказать заслуженно. Второго психа, который отважился бы улететь за сто семьдесят метров, в этот день так и не нашлось. Со своими ста шестьюдесятью четырьмя метрами, я был всего лишь десятым, но зато показал самый высокий прыжок, взлетев на высоту в двадцать один метр, а это было уже очень высоко. Буквально выше крыши.

Прыгни я всего на два метра выше Джо и хрустальный кубок был бы мой, как и ещё один лавровый венок для заводской кухни, но у меня имелись совсем иные планы на этот уикенд. Не знаю, что по этому поводу думали американские журналисты, пишущие о мире машин, моторов и бешеных скоростей, но все европейские точно ждали того момента, когда прямо у них на глазах механики снимут с моего болида все аэродинамические обвесы и они увидят то, что от них так тщательно скрывали — роторно-лопастной двигатель внеземной конструкции и узнают, что он из себя представляет. Вкратце.

В субботу я никому не оставил ни малейшего шанса занять поул и уже в первом заезде показал такое время, которое никто, кроме меня самого, больше так и не смог превзойти. Вообще-то это были сущие пустяки по сравнению с тем, что в эту субботу Франсуа так и не вылетел с трассы и не разбился. Впрочем, даже в том случае если бы он с какого-нибудь перепугу потерял контроль над болидом и тот полетел куда угодно, он всё равно остался бы жив. За время чемпионата мы так умудрялись иной раз кувыркаться и сталкиваться друг с другом, что даже ломали машины и с десяток болидов отправилось в Советский Союз, где их, крутя головами и задаваясь вопросом — "Это что же вы делали с машиной, гады?", сунули под ножи сверхпрочных лонсдейлитовых фрез и пустили на переработку.

Ксавье по поводу моей квалификации сразу же сказал: — "Русский медведь оскалился и лучше к нему не приближаться". Не смотря на такое предупреждение, гонка прошла в среднем темпе, никто не хотел рисковать понапрасну, но и спуску никто тоже никому не давал, а потому обгонов, как всегда, было очень много, но все они проводились так чисто, что не произошло ни одного контакта. Что же, это лишь говорило о том, что все пилоты, выехавшие на трассу, к этому времени стали отличными куэрнами и многие уже поднялись на седьмой уровень, а потому занялись ещё и изучением боевого куэрнинга, чтобы затем стать к тому же отличными целителями.

Наверное всё-таки именно благодаря нам, профессиональным авто и мотогонщикам куэрнинг так уверенно завоёвывал сердца людей. Ещё бы, молодые, красивые, атлетически сложенные парни, которые никогда не устают, были у всех на виду и рассказывали репортёрам в том числе и о том, каких успехов они достигле в куэрнинге. А ещё у каждого был манекен, изготовленный из красного дерева, на котором мои коллеги отрабатывали лечебные касания, о которых уже было так много написано статей и снято документальных фильмов.

Лично для меня эта гонка прошла очень комфортно, я как ушел с поула первым, так больше никого и не подпустил к себе ближе, чем на шесть секунд. Вторым пришел Джо, а третьим Франсуа Сэвер. После награждения, во время конференции я уже в который раз сказал журналистам, среди которых у меня уже было немало хороших друзей и просто приятелей, что хотя и не расстаюсь с автоспортом навсегда, всё же уже больше не буду принимать участие в чемпионатах в течении всего года. Меня засыпали множеством вопросов и на большинство из них я отвечал часто просто шутливо, но на один, что считаю для себя главным результатом сезона, честно ответил:

— В первую очередь то, дамы и господа, что в результате своей совершенно дикой выходки, столь глупого и дурацкого побега из Советского Союза, мне удалось войти в семью профессиональных авто и мотогонщиков. Это и ещё то, что теперь все пилоты имеют возможность ездить на новых болидах не боясь погибнуть, самое главное, а звание чемпиона всего лишь приятное дополнение, как и некоторая толика славы, прилагающаяся к этому титулу.

На следующий же вопрос, что помогло мне завоевать в этом сезоне сразу два чемпионских титула, я ответил так:

— Главным образом куэрнинг, а также сверхмощный мотор моего болида. В будущем сезоне такой будет стоять на машине каждого гонщика "Формулы-1", но они все стали отличными мастерами куэрнинга и вот тогда-то покажут свой класс. Я тоже буду выступать время от времени и не обязательно, что за свою команду. Вдруг какому-то пилоту придётся по каким-то обстоятельствам пропустить гонку, а его команде обязательно будут нужны очки для Кубка Конструкторов, вот тогда-то я и приду на помощь даже нашим самым главным конкурентам и буде сражаться изо всех сил только ради победы.

Что же, я нисколько не покривил душой, говоря так. Не смотря на бескомпромиссную борьбу на трассе, все мы были друзьями, даже наши инженеры и механики. Поэтому я был в приятельских отношениях с хозяевами и директорами всех "конюшен" и вполне мог рассчитывать на то, что кто-то пригласит меня принять участие в гонках семьдесят четвёртого года, если обстоятельства сложатся таким образом, что кому-то срочно потребуется опытный пилот, а я им за этот год стал и мне уже не нужно было доказывать кому-либо, что Борис Картузов это не какая-то там прокладка между рулём и сиденьем.

После интервью, во время которого в прямо в паддоке наши механики установили две трибуны, а между ними поставили мой болид, двигатель которого остудили углекислотой, я показал всем, что такое роторно-лопастной, шестисекционный двигатель с пятью лопастями, способный и без электрогенератора разгонять гоночный автомобиль до совершенно сумасшедших скоростей. На таких скоростях нужно гонять только строго по прямой, по специально подготовленным трассам, так как скорость может достичь и восьмисот километров в час, ведь этот двигатель можно при желании раскрутить и до сорока пяти тысяч оборотов в минуту.

Пока я вместе с Анри и Николя разбирал на глазах у журналистов двигатель, остальные наши друзья раздавали журналистам буклеты с его хотя весьма общим, но всё же не во всём точном описанием. Когда же я умолк и сел перед столом, на котором лежали неказистые на вид детали от двигателя, на меня обрушился целый шквал вопросов, но с особым садизмом я ответил на вопрос, касающийся будущего двигателестроения и всех остальных двигателей:

— Дамы и господа, могу вас заверить, перед вами лежит в разобранном виде тот самый двигатель, который отныне заменит все остальные. Извините, но ему нет равных ни по мощности, ни по надёжности, ни по простоте обслуживания, ни по экономичности. Этот двигатель с одинаковым успехом может раскручивать вал от минимальных пятидесяти оборотов в минуту, до максимальных где-то под пятьдесят тысяч и даже больше и потому способен конкурировать даже с реактивными двигателями, установленными на самолётах. Более того, на его базе можно ведь сделать турбореактивный двигатель. Как только мы вернёмся в Париж, то сразу же приступим к сборке завода. Его уже доставили из Советского союза на баржах в разобранном виде и мы закупили все необходимые станки и нужное нам оборудование. Ещё до наступления Нового года наш завод выпустит первую партию автомобильных и мотоциклетных двигателей, которые будут установлены сначала на гоночных машинах, а потом и на всех остальных. Эра обычных поршневых и примитивных роторных двигателей, включая пародию на роторно-лопастные — завершилась. Отныне во всём мире остался один единственный двигатель, изобретённый мною.

Своими последними словами я просто убил всех журналистов и они стали задавать мне вопросы о цене двигателей и о том, будут ли их производить ещё где-либо кроме Советского Союза и Франции. На этот вопрос я ответил весьма уклончиво, сказав, что это полностью зависит от политики этих стран, так как на военную технику эти двигатели никогда не будут устанавливаться лишь по той причине, что этого не допустит советское руководство, не желающее, чтобы в мире хищнически разрабатывались полезные ископаемые и наращивалась гонка вооружений. Поскольку своё "эпохальное" интервью я всё-таки давал в Соединённых Штатах, прослывших главным и самым злостным зачинщиком гонки вооружений, то и вопросы после такого моего заявления посыпались колкие и очень уж ехидные. Во всяком случае один господин так и спросил:

— Мистер Картузов, но как Советский Союз докажет Западу, что он в тайне от нас не строит сверхпрочных танков, не боящихся наших противотанковых средств и не оснащает их двигателями вашей конструкции, к производству которых, как я понимаю, в вашей стране давно уже приступили?

Ухмыльнувшись, я ответил с вызовом:

— Лично вам, мистер Розенблюм, никто и никогда ничего не докажет. Разве что на нашу планету явится пророк Моисей, во что я не очень верю. Однако, любой журналист, который войдёт в компьютерную сеть "Микс" через консоль Геи, тут же получит полный отчёт, из которого следует, что в Советском Союзе на сегодняшний день имеют только рабочие чертежи второго завода по производству двигателей моей конструкции, но самой документации на двигатель там нет. Она будет передана Геей советским конструкторам только завтра утром. Кстати, Гея ведёт учёт каждому килограмму произведённого в Советском Союзе аморфного наноуглерода и у неё можно узнать, на какие цели этот конструкционный материал расходуется. На этот вопрос она даст ответ кому угодно, в том числе и вам. Надеюсь вы понимаете, что средства технической разведки не относятся к числу атакующих систем вооружения? Это всего лишь приспособления для мониторинга и что они из себя представляют, вряд ли кто узнает в самое ближайшее время, но я полагаю, что так всё же не продлится слишком долго. СССР и США сумеют рано или поздно преодолеть все разногласия и начнут доверять друг другу.

От такой дипломатичности меня чуть было не стошнило, но я не мог сказать этому старому польскому еврею, перебравшемуся в Штаты ещё в самом начале Второй мировой войны, между прочим нашему ярому врагу, всё, что о нём думаю. Дав журналистам на вопросы всего час, я закончил пресс-конференцию вежливыми, ничего не значащими словами и мы стали заталкивать болиды в ангар на колёсах. Боже, что же мне так быстро надоело в этой чёртовой Америке, а ведь нам ещё предстояло жить и работать в этой стране не один год и это будет чертовски трудная работа. Поскольку это время ещё не наступило, я пока что мог дышать полной грудью.

Пока я давал журналистам пресс-конференцию, боссы гоночных команд и мои коллеги-пилоты, оставив инженеров и механиков грузить болиды на фуры, чуть ли не первыми стали покидать автодром, но в этот день ещё никто, по идее, не должен был покинуть Нью-Йорк. Наоборот, мы все поселились на эту ночь в отеле "Уолдорф-Астория", чтобы завтра провести вместе ещё один день, но не состязаясь друг с другом на улицах города, а работая над принятием важного и очень ответственного плана действий на будущее. Честно говоря, мои новые друзья-гонщики, ждали этого дня даже больше, чем я сам. Ждали и даже готовились к нему. Вот только я готовился активно, а они пассивно, попросту не тратя те деньги, которые мы все вместе зарабатывали на продаже суперкаров.

В Нью-Йорк прилетели все самые лучшие профессиональные авто и мотогонщики, даже раллисты. Кто-то въехал в отель "Уолдорф-Астория", а кому-то пришлось поселиться в отелях подешевле и попроще, включая метеоровских гонщиков, так горячо поддерживавших меня на трибунах. С будущего года болиды команды "Метеоры Юга" будут выступать в гонках "Формулы-1". По паре раз Гена, Слава и Витя прокатывались и в этом году и даже были в очках, но основную ставку они делали на куэрнинг и домашние тренировки. Наш автодром был включён в Гран-При семьдесят четвёртого года и комиссары "Формулы-1" признали его, наряду с новым автодромом во Франции, лучшим в мире, но он был ещё и самым комфортным для гонщиков.

В нашем Метеоре для каждого пилота "Формулы-1" был построен роскошный коттедж со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и все об этом знали, а некоторые даже успели погонять на "Большом овале". Под таким названием автодром вошел в списки "Формулы-1" и всех остальных гонок, но его в моём родном городе называли несколько иначе — "Овал Карузо". В мою честь, естественно, а не в честь великого итальянского певца.

В будущем году, в марте месяце, на "Овале Карузо" пройдёт третий этап Гран-При семьдесят четвёртого года и уже в сентябре месяце к этому началась подготовка. В нашем городе строилось добрых полтора десятка фешенебельных гостиниц, половина в Метеоре, а также проводилась реконструкция и модернизация аэропорта. Всего в будущем году в нашем городе должно было пройти двенадцать гонок международного уровня и в том числе Открытый Чемпионат СССР по прыжкам на гоночных автомобилях, а уж у на нашей трассе с её почти двухкилометровой прямой, можно было показывать просто феноменальные прыжки длиной в полкилометра.

В принципе таким образом я просто готовил общественное мнение к тому факту, что вскоре автомобили станут летающими, но для этого нам предстояло "изобрести" генератор антигравитации, устройство на самом деле простое, если и вовсе не примитивное по своей конструкции, но крайне сложное по технологии производства антигравитационных линз. С этой целью в бой вводились старые кадры КГБ, а именно — старый швейцарский учёный-физик, работавший в Берне — Карл Вайсман. Этот семидесятичетырёхлетний старик покинул тогда ещё Советскую Россию в двадцать шестом году и со временем осел в Швейцарии. Не смотря на свой талант, каких-либо знаменательных открытий он не сделал, но зато был старейшим советским разведчиком и истинным патриотом.

Хотя Карл Фридрихович не был таким уж горячим поклонником автогонок, он прилетел в Нью-Йорк вместе с нами по той причине, что получил от меня грант на свои научные исследования, а вскоре должен был получить и новую лабораторию. Полгода назад профессор Вайсман вполне официально обратился ко мне за помощью после того, как я, прочитав научном журнале его статью о возможных новых свойствах кристаллов, созданных на базе наноматериалов, написал ему письмо, в котором задал несколько десятков вопросов, касающихся тех отраслей науки, в которых я вообще-то ни в зуб ногой.

Вообще-то я приглашал его ещё и приехать к нам в Париж, чтобы заняться исследованиями в области создания новых кристаллов, но Карл Фридрихович для начала попросил меня предоставить ему для исследований некоторые виды наноматериалов, что и было немедленно сделано. Почти полгода учёный молчал, пока не написал мне второе письмо, в котором рассказал о том, что он близок к тому, чтобы уменьшить массу любого физического тела в десятки раз, создав вокруг него поле антигравитации. Ему требовались для этого деньги, современная физическая лаборатория, мощные источники энергии и возможность принять на работу молодых, дерзких физиков.

Всё это я ему мог предоставить и сам, но мне нужно было подать это таким образом, чтобы в течении ближайших трёх, четырёх лет множество людей застыло в напряженном ожидании чуда. Выступать в роли чудотворца мне было нежелательно, как и выставлять в этой роли советскую науку, вот потому-то на следующий день, в самом большом зале отеля "Уолдорф-Астория" я и собрал свыше шестисот человек, являющих собой элиту авто и мотоспорта. На это собрание не были приглашены одни только представители заводов, производящих суперкары и супербайки. Увы, но они были нашими конкурентами, а потому мы старались держаться от них подальше.

Моё выступление заняло всего полчаса и суть его заключалась в том, что я предлагал всем тем гонщикам, авторские автомобили которых имели спрос на рынке, стать акционерами новой французской компании "Картузов Индустриаль", которая станет производить на начальном этапе самые лучшие в мире моторы, спортивные и гоночные автомобили и мотоциклы, а в дальнейшем ещё и летающие суперкары и супербайки.

После этого я дал слово профессору Вайсману и тот рассказал о своих успехах и о том, что четыре чёрные антигравитационные линзы размером с пятак, могут заставить парить в воздухе кирпич. Более того, профессор это немедленно продемонстрировал и лишь посетовал на то, что производить линзы большего размера это очень сложный и кропотливый процесс, в котором применялось много ручного труда, причём труда ювелирного, когда сборщикам приходится собирать кристалл под мощным микроскопом. В этот день ни один из приглашенных людей не ответил мне отказом.

Так в Нью-Йорке было принято решение создать такую моторо, мото и автомобилестроительную компанию, которая принадлежала бы автогонщикам и уже тем самым имела самую лучшую рекламу. Мне даже не пришлось доказывать своим деловым партнёрам — миноритарным акционерам, что это будет ещё и инвестиционная компания. Ещё до обеда мы приняли все самые важные решения и подписали все нужные документы. Теперь дело оставалось за Дидье и его юристами.

Наша прежняя компания при этом сохранилась в своём первозданном виде и вошла в состав учредителей, сорок девять процентов акций достались миноритариям, тридцать один мне, а остальные двадцать нашей дружной команде. Лично для меня это было не столь важным условием, но обстоятельства требовали, чтобы все бразды управления компанией находились в одних руках и я именно этого достиг. Теперь от меня только и требовалось, что грамотно использовать все те преимущества, которые уже имелись у нашей компании.

После обеда Совет директоров новой французской компании "Картузов индестриаль", состоявший из ста двадцати человек, ведь в него помимо чистых "производственников" входило ещё и девяносто самых прославленных авто и мотогонщиков, в том числе из Советского Союза, был в полном составе представлен граду и миру на большой пресс-конференции. Главной сенсацией на ней был самый обычный кирпич тёмно-красного цвета, изготовленный в Швейцарии. Сам по себе он только и годился на то, чтобы лечь в стену, но так как к нему были приклеены снизу восемь чёрных дисков размером с пятак, от которых шли проводки к восьми батарейкам типа "Крона", он мог не только парить в воздухе, но ещё плавно подниматься и опускаться.

Резко помолодевший Карл Фридрихович держал в руках небольшой пульт дистанционного управления с длинной антенной, которой он то и дело подталкивал "летающий кирпич", на который две девушки время от времени ставили бокал с шампанским, к кому либо из журналистов. Члены Совета директоров в это время громко кричали, свистели, топали ногами и хлопали в ладоши. А чего ещё можно ждать от парней, которые понимали, что уже очень скоро, всего через каких-то три, четыре года они будут гонять на летающих болидах и у них не будет даже намёка на крылья, а стало быть никто не назовёт их самолётами. Что же мне было легко понять их радость.

Журналисты завалили меня и профессора Вайсмана вопросами и наши ответы их вполне удовлетворили. На базе антигравитационных линз можно будет построить не только принципиально новый вид транспортных средств, способных как летать в полуметре над землёй, так и флайеры, летающие на высоте в сотню километров, а вместе с ними ещё и космические корабли, которым на то, чтобы выйти в космос, понадобится максимум тонна горючего при массе самого корабля в две, а то и три тысячи тонн.

НАСА от такого заявления просто выпало в осадок, но это произошло только через несколько часов, когда об открытии, сделанном профессором Вайсманом и молодым гонщиком Картузовым. Карл Фридрихович рассказал журналистам о моём первом письме, в котором я задал ему свыше полусотни вопросов, надолго лишивших его сна, о своём ответе на него и нашей дальнейшей переписке, которую он пообещал сделать всеобщим достоянием после того, как компания "Картузов Индустриаль" построит первые гоночные флайеры. Почему гоночные? Да, всего лишь потому, что только в таком случае люди смогут оценить все их достоинства. На этой ноте мы завершили своё общение с журналистами и разъехались по домам.