Чудная невеста

*

Начало XX века, Belle Époque.

Женщины — почти небесные существа, завоевать их благосклонность — недосягаемое счастье. Особое положение дамы подчеркивается изящными нарядами и пуританскими нравами.

Кринолины и тюрнюры ушли в прошлое, но в полном ходу корсеты, утягивающие талию до немыслимых 45 сантиметров и подчеркивающие линии фигуры. Длина платьев — до пола и еще больше. Если дама садится и платье натягивается, ни в коем случае не должны быть видны ноги, разве что передняя часть туфельки. Больше — неприлично. Волосы зачесываются вверх, открывая уши, и укладываются волнами и локонами; ходить с распущенными до плеч волосами могут только простолюдинки и женщины лёгкого поведения. Обязательный атрибут дамы — шляпки, украшенные перьями и с каждым годом, в соответствии с требованиями моды, увеличивающиеся в размерах. Признак аристократизма — мраморно белая кожа. Загорелая кожа может быть только у женщин низших классов. В гардеробе у дамы обязательно есть несколько зонтиков от солнца.

Всё, что касается интимных отношений — под строжайшим запретом. Супруги, живущие много лет вместе и имеющие детей, никогда не видят друг друга обнаженными. Малейшие фривольности со стороны мужчин по отношению к девушке или замужней даме ведут к разрыву отношений, а то и дуэли.

* * *

Часть 1. В России

Глава 1. Выстрел

А что, Татьяна Петровна, помнишь ли ты Карпова? — спросил сестру Сергей Петрович, отрываясь от изучения номера Русского Инвалида за 19 августа 1901 года.

— Это какого же Карпова? — спросила Татьяна Петровна, не переставая ловко орудовать вышивальной иглой. — Помнится, был у тебя в роте подпрапорщик Карпов, которого сослали в арестантскую роту, за то, что наступил на ногу полковнику. Ещё был Карпов, председатель земской управы, надворный советник, его судили за растрату 112 000 рублей. Ещё, помню коллежского асессора Карпова, который дрался на дуэли со штабс-капитаном Васильчиковым, и они друг друга поубивали. Также, был...

— Да нет, — довольно невежливо и со свойственой резкостью перебил Сергей Петрович. — Я имею ввиду поручика Карпова, полкового адъютанта.

— Это тот, с которым сбежала дочь генерала? Как же не помнить, братец! Ведь скандал был на всю армию! И в газетах писали.

Татьяна Петровна, взволнованная воспоминанием, остановила вышивание и отложила пяльцы.

— Ведь генерал снарядил погоню, и их поймали — и поручика, и генеральскую дочку. Но оказалось поздно! Они успели тайно обвенчаться. И генерал ничего не мог поделать, хоть и грозился упечь того Карпова в Сибирь. Так что же с ним случилось?

— А вот слушай, — Сергей Петрович взял лист газеты и, отодвинув подальше от глаз, стал читать: "По Высочайше утверждённому приговору капитан Карпов за преступления, совершенные в период службы во Владимирском пехотном полку и предусмотренные 354 и 362 статьями Уложения о наказаниях, лишается всех чинов, орденов, медалей и всех присвоенных ему прав и подвергается отдаче в исправительной арестантское отделение на пять лет с законными последствиями сего наказания".

— Бог ты мой! — воскликнула Татьяна Петровна. — И за что же его? Что за статьи такие?

Сергей Петрович встал из-за стола, подошёл к книжному шкафу и достал толстый том в тёмно-зеленом переплёте, на котором золотыми буквами было вытеснено название "Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1866 года". Быстро пролистав, он нашёл нужные страницы.

— Статья 354 — присвоение, растрата казенных средств; статья 362 — фальшивая подпись, подставные свидетели.

Сергей Петрович с треском захлопнул книгу и, положив обратно на полку, объявил:

— Бог шельму метит!

Татьяна Петровна перекрестилась и промолчала. По простоте душевной она сразу подумала о семье этого Карпова. Конечно, тесть — генерал, но ведь какой позор и стыд! От них отвернутся знакомые, как они дальше? И ведь дети!

До суровой военной души её брата такие сантименты не доходили, и он спокойно сел за стол дальше изучать газету, которую по обыкновению прочитывал от корки до корки.

* * *

Сергей Петрович Вершинин происходил из купцов Владимирской губернии, однако еще в юности поступил на военную службу, где, в прямом смысле кровью, заслужил дворянство, особо отличившись при взятии Плевны в войну с турками. И быть бы ему генералом, если бы не личные обстоятельства.

Во время одного из разведывательных рейдов случилось его отряду захватить богатый турецкий обоз, в сопровождении которого оказалась девочка лет двенадцати. Признав в нём начальника, девочка бросилась к нему и стала что-то быстро лопотать на своём языке, который, разумеется, никто не понимал. Когда её привезли на главную квартиру, полковой толмач поговорил и объяснил, что девочка — болгарка (а не турчанка, как до этого думали). Родителей её турки зарезали, а саму везли на продажу на невольничий рынок.

Эта история вызвала общее сочувствие; однако держать Василку (так она назвалась) в действующей армии не было никакой возможности. Кто-то предложил отослать в приют, однако Вершинин, чувствуя свою ответственность, решил отправить девочку на попечение сестры во Владимир. Тем более, девочка всё время ходила за ним как привязанная и преданно смотрела угольно-черными глазами.

Татьяна Петровна в то время носила траур по убитому в самом начале турецкой кампании жениху, который служил фейерверкером в том же полку, что и Вершинин. Забегая вперёд, скажем, что она так никогда и не оправилась от потери, посвятив жизнь делам брата.

По окончании турецкой кампании подполковника Вершинина перевели в Туркестан, где он славно воевал по командованием генерала Скобелева, утверждая российское влияние в Средней Азии. После успешной Ахал-текинской экспедиции он получил чин полковника и осенью 1883 года решил испросить отпуск на четыре месяца для поездки домой, где он не был несколько лет. Судя по письмам, которые Сергей Петрович регулярно получал от сестры, для решения хозяйственных дел требовалось его присутствие. Скопив достаточно средств на службе, он решил продать родительский дом и купить небольшое имение. Наконец, настойчиво напоминала Татьяна Петровна, требовалось определить положение Васи, как она в письмах называла Василку.

Возвратившись в родной город, он в первую очередь представился губернскому воинскому начальнику генералу Витторфу. Генерал принял его сердечно: они вместе воевали под Плевной. Он пригласил Вершинина на обед, и уже на следующий день в Губернском Вестнике появилось сообщение о прибытии в отпуск "героя последней войны, полковника 61-го Владимирского полка С.П. Вершинина". Это известие привлекло внимание местного общества.

Сорокадвухлетний холостой полковник был если не завидным, то привлекательным женихом в глазах молодых девиц на выданье и их матушек. Не будучи знатен, он был богат, благодаря состоянию, полученному от родителей. Выслужив потомственное дворянство, он его передавал и детям. Герой двух войн, удостоенный наград, имел все возможности стать в скором времени генералом. А какая же девица не хочет стать генеральшей и зваться превосходительством? Наконец, и наружностью Вершинин не был обделён. Он был высок ростом, худощав, но жилист. Худощавое лицо с квадратным подбородком обрамляли еще густые белокурые волосы, среди которых была почти не заметна уже пробивавшаяся седина. Лицо украшали такие же белокурые усы, которые он имел обыкновение машинально подкручивать в минуты задумчивости или волнения. Злые языки среди мужской части общества утверждали, что ему не хватало солидности и представительности, с чем была категорически не согласна его дамская половина.

Внимание губернского светского общества обратилось и на его семью. О том, что в его доме вместе с сестрой живет взрослая девица стало быстро известно. Возникли самые причудливые слухи. Утверждали, что Вершинин забрал её из гарема турецкого паши, или даже чуть ли не визиря, после взятия Плевны. Другие возражали и заявляли, что он выиграл девушку в карты, а до этого она была служанкой одного из офицеров. Особо осведомлённые уточняли, что девушка была выиграна не в карты, а в русскую рулетку. Третьи были убеждены что это дочь взятого в плен турецкого командующего Вессель паши, которая, влюбившись, сбежала от отца. Результат этих слухов быстро последовал и был самым печальным.

На одном из обедов у генерала речь зашла о гастролях Малого театра, который показывал пьесу Шекспира Бесплодные усилия любви.

— Но Яблочкина совсем не похожа на Розалину, — заявила одна молодящаяся вдова, явно положившая глаз на Вершинина. — Король Фердинанд прямо говорит: "Но ведь она, клянусь, смолы черней". А Яблочкина, которая её играла, вовсе не чёрная, и даже не смуглая, а с очень белой кожей. Или это аллегорическая чернота имеется ввиду? Как вы считаете, Сергей Петрович?

Вершинин, который спектакль не видел и пьесу не читал, ответил с присущей прямотой:

— Извините, сударыня, но в этих материях я не разбираюсь и пьесу не видел. К сожалению, не могу вам ничем помочь.

В этот момент один из офицеров, сидящих за столом, заметил:

— Le colonel a sa propre Rosaline, comme tout le monde le sait.[1]

Два сидевших рядом с ним приятеля ухмыльнулись. Остальные гости замолчали. Замечание было оскорбительным, возможно, подпоручик высказал его, считая, что купеческий сын не знает французского. Что Вершинин тут же опроверг, ответив:

— Si vous voulez, monsieur, nous serons en compétition pour l'éloquence demain ou un autre jour de votre choix. Vous pouvez choisir la langue de votre choix, y compris le fer et le plomb. J'espère que vous serez reconnaissant d'entendre, comme je le dis, que vous êtes un lâche?Libre à vous de choisir telle langue qu'il vous plaira — celles de fer et de plomb y comprises. Vous me saurez gré, j'espère, de m'entendre vous dire, que vous êtes un lâché?[2] Подпоручик, не ожидавший такого отпора, сначала побледнел, затем покраснел. После чего ответил, улыбаясь:

— Охотно, сударь! Только я предупреждаю: я бью на лету ласточку.

— Не могу похвастаться таким умением, — возразил ему Вершинин, — но, вероятно, не промахнусь по сидячему петуху.

После этого дуэли уже стало не избежать. Подпоручик оказался неким Ланцовым, переведённым из гвардии с понижением в чине опять таки за дуэль.

Городское общество разделилось. Большинство были на стороне Вершинина, считая, что тот выполнил свой долг и защитил честь девушки. Но находилсь и те, кто поддреживал Ланцова. "Он же наш, природный русский дворянин, — рассуждали они, — а эта девица — невесть кто, без роду и племени, чуть ли не цыганка". К чести сказать, таких было мало, в основном приятели и родственники Ланцова. А вот насчёт исхода дуэли горожане разделились почти поровну и стали заключать пари.

Ланцов был бретёр с хорошо набитой рукой. Вспоминали дуэли с его участием. Однажды в ресторане он прервал музыкантов, игравших кадриль, и велел играть мазурку. Офицер, до этого заказавший кадриль, посчитал себя оскорблённым. На дуэли Ланской убил его прямым попаданием в лоб.

Ланцов был известный театрал и часто посещал театр. Однажды, во время пьесы, которая ему не нравилась, он стал зевать и громко заявлять: "Несносно!" Его сосед на это сделал замечание и сказал, что он мешает смотреть спектакль. После чего, конечно, последовал вызов. А тем соседом, надо заметить, оказался статский советник Вязовский, про которого было известно, что он любит музицировать на фортепьяно. На дуэли Ланцов тщательно прицелившись, раздробил ему пулей два пальца, лишив любимого занятия.

Те, кто ставил на Вершинина, обращали внимание, что у него большой опыт и хладнокровие. Рассказывали, что однажды, еще во время войны с Турцией, его вызвал на дуэль сослуживец. Вершинин заявил, что двум офицерам в виду военных действий и атак неприятеля стреляться негоже и предложил решить спор, пойдя в передовую цепь под обстрел, где их судьбой распорядится вражеская пуля или ядро. Так и сделали. Двое офицеров прогуливались по обстрелом турков, пока прилетевшее ядро не разорвало соперника Вершинина, причём сам Вершинин не получил и царапины. Этот случай показывал и его удачливость, что для такого состязания очень немаловажно.

Но вот настал день дуэли. Сергей Петрович вместе с секундантом подъехал в карете к Патриаршему Саду. Карету ему одолжил генерал Витторф, и он же посоветовал пригласить в секунданты своего адъютанта поручика Зубарева.

Оставив карету у входа в сад, где уже стояла другая карета, вероятно, их противников, они с поручиком по узкой дорожке прошли между желтеющих лип и яблонь к поляне, на которой была назначена дуэль. Вершинин нёс с собой коробку с дуэльными пистолетами. На поляне их уже ждали соперники. Ланцов выбрал в качестве секунданта пожилого сослуживца капитана, а также привёз доктора, присутствие которого обязательно полагалось правилами дуэльного кодекса. Капитан, видимо имеющий большой опыт в делах такого рода, поздоровался и заговорил первый.

— Господа, вы уже доказали своё мужество и решительность, явившись на дуэль. Не хотите ли примириться? Господин Вершинин?

Вершинин отрицательно покачал головой.

— Господин Ланцов?

— Никакого примирения не может быть, — заявил тот, скривив презрительно губы. — Мне нанесено оскорбление, которое можно смыть только кровью!

— Тогда, в соответствии с принятым порядком, позвольте огласить согласованные нами правила. Они следующие.

Капитан начал зачитывать глухим испитым голосом условия, написанные в бумажном соглашении.

— Противники стоят на расстоянии 20 шагов друг от друга и 10 шагов от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам. По данному мной знаку, а именно — взмаху платка, вы, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, можете стрелять.

После первого выстрела противники останавливаются, и им не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же самом расстоянии.

Капитан остановился и прокашлялся. Затем продолжил.

— Время на ответный выстрел не превышает 30 секунд, для упавшего от раны — 1 минуты с момента падения. Время отсчитывается секундантами по часовой секундной стрелке. Господин поручик, — обратился он к Зубареву, — вы захватили часы?

Поручик смутился. Было видно, что часы он забыл.

— Как же так? — недовольно спросил капитан. — Мы же договаривались!

— Кажется, я могу решить эту проблему, — вмешался Вершинин. — Возьмите мой хронометр.

Он достал из кармана жилета круглые серебряные часы, которые постоянно носил с собой, и отдал поручику. Тот смущённо что-то пробормотал.

— Благодарю, полковник, сказал капитан. — Кстати, напоминаю, в карманах одежды противников не должно быть никаких вещей. Часы, портсигары, амулеты и прочее должны быть удалены как из карманов, так и сняты с тела.

Он испытующе посмотрел на соперников. Оба они промолчали.

— Тогда заканчиваю. Упавший может стрелять лежа. Осечка считается за выстрел. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз, противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила. Всё. Прошу подтвердить, что правила вам понятны и вы с ними согласны.

— Подтверждаю, — первым сказал Ланцов.

— Я также, — лаконично сказал Вершинин.

— Хорошо! Тогда приступим к разметке.

Капитан и Зубарев шагами отмеряли положенное расстояние и воткнули в землю сабли для обозначения барьера. Начальные позиции противников обозначили, прочертив в земле полосы, и воткнув рядом ветки.

— Площадка размечена! — удовлетворённо заявил капитан. — Теперь нужно выбрать пистолеты. По договорённости оба противника должны принести по паре новых дуэльных пистолетов, которые ни разу не были в деле и из которых еще не стреляли. Господа, извольте предъявить!

Вершинин и Ланцов подали коробки с пистолетами секундантам, которые стали их внимательно осматривать. Дуэлянт, стреляющий из знакомого, пристрелянного пистолета приобретал большое преимущество.

— Видно, что пистолеты нестрелянные, — заключил капитан. Однако, у господина Ланцова более современная модель, казнозарядная, в то время как у господина Вершинина дульнозарядная. Казнозарядные пистолеты дают большую точность боя. Предлагаю использовать именно их.

— Позвольте, это против правил! — встрепенулся Зубарев. — Нужно бросать жребий!

— В соглашении этого не было оговорено, — огрызнулся капитан.

— Это само собой разумеется!

— Бросьте, капитан, какая разница из какой модели пистолетов я убью этого господина? — презрительно улыбаясь вмешался Ланцов.

Хорошо, бросаем жребий, — нехотя согласился капитан и вытащил из кармана мундира монету.

— Постойте, — вновь вмешался Зубарев. Давайте доверим бросать жребий незаинтересованному лицу — доктору.

— Не хотите ли вы сказать, что я заинтересован поступить нечестно? — злобно спросил капитан, лицо которого начало багроветь.

— Я хочу сказать, — твёрдо ответил Зубарев, что вы, как секундант, заинтересованы в своём подопечном. Впрочем, если вам не нравятся мои слова, готов дать удовлетворение

Капитан ничего не ответил, глядя на него со злостью.

— Виктор Сергеевич, будьте любезны подойдите, — обратился Зубарев к доктору, который сидел на пеньке в отдалении поставив рядом саквояж с медицинскими принадлежностями.

Доктор подошел и ему объяснили, что требуется делать.

— Хорошо, господа, делайте выбор, — сказал доктор, подбрасывая монетку.

— Орел — крикнул Ланцов.

Вершинин ничего не сказал. Всё это время он стоял с хладнокровным видом, прислонившись к стволу липы.

— Выпала решка! — объвил доктор, подняв монету.

Ланцов ещё раз презрительно усмехнулся. Для него это был неприятный знак, указывающий, что удача на стороне противника.

— Осталось выполнить одну формальность — определить на какой позиции кто будет стоять, — сказал капитан, и, задрав голову, посмотрел на небо. — Погода благоприятствует: небо в тучах, солнце никому мешать не будет. Следует ли бросать ещё жребий?

— Не стоит, — сказал Ланцов и занял позицию справа.

Вершинин, не говоря ни слова, отправился на позицию слева.

Капитан, вытащив из кармана платок, громко произнёс:

— Сходитесь, господа, — и махнул платком.

Настал решающий момент. Противники подняли пистолеты и сделали шаг навстречу, целя друг в друга.

"Целится мне в живот", — подумал Вершинин, наводя пистолет на грудь Ланцова. Остановившись и секунду подождав, он нажал на спусковой крючок. Раздался хлопок выстрела, из дула пистолета заструился дымок. Ланцов упал.

Доктор было бросился к нему.

— Стойте, — отчаянно крикнул Ланцов, лежа на левом боку и зажимая его левой же рукой, сквозь которую сочилась кровь. — Продолжим... мой выстрел!

Он поднял правую руку с пистолетом и стал целится. Было видно, что это стоит ему неимоверных усилий; рука его дрожала.

Вершинин стоял, повернувшись к нему боком, подняв руку с пистолетом вверх, защищая им голову.

Грянул выстрел.

Пуля попала Вершинину в ладонь и выбила пистолет; одновременно из ослабевшей ладони Ланцова упал и его пистолет, а сам он потерял сознание и распростёрся на земле. Вершинин, скривившись от боли, продолжал стоять с поднятой правой рукой, придерживая ее левой.

— Поручик! — крикнул подбежавший доктор, открывая на бегу саквояж, — подойдите сюда, возьмите бинт и перебинтуйте ладонь полковнику! Мы с капитаном займёмся Ланцовым, его положение намного хуже.

С подоспевшим капитаном они перевернули Ланцова на спину. Доктор расстегнул мундир и стал накладывать тампоны прямо на кровавое пятно на рубашке, а затем бинтовать. Капитан помогал, приподнимая туловище.

— Дело плохо, — бросил сквозь зубы доктор. — Необходимо как можно быстрее доставить его в больницу. — Поручик, вы закончили? Помогите отнести господина Ланцова к карете. Взявшись втроём, они быстро понесли тело.

Вершинин оставшись один, оглядел место дуэли. На земле валялись пистолеты; сабли, покачиваясь, продолжали отмечать уже ненужный барьер; на месте, где лежал Ланцов, расплывалось тёмное пятно. Недалеко лежали два ящика, один пустой, другой с парой неиспользованных пистолетов. Покачав головой, он неторопливо направился к своей карете; рука болела неимоверно.

Возвратившись домой, Вершинин свалился в горячке.

Татьяна Петровна и Василка за ним ухаживали. Последняя за пять лет хорошо выучила русский и уже знала, что произошло. Благодарность, которую она всегда чувствовала к своему спасителю, переросла в более серьёзное чувство, которое она не особенно скрывала. И Вершинин не устоял перед обаянием молодости и красоты. Вскоре они поженились. Со службы ему пришлось уйти: рана оказалась серьёзной, пуля задела сухожилия, мизинец и безымянный пальцы не сгибались. Впрочем, наслаждаясь семейным счастьем, он об этом не слишком жалел. Он осуществил свои планы и купил небольшое поместье в окрестностях Владимира, где они и жили уединённо. В положенное время появился на свет ребёнок, но его жизнь стоила жизни его матери. Вершинин смог продержаться только благодаря помощи сестры.

* * *

Раздался стук в дверь, и в комнату вошел дворецкий.

— К вам граф Гудов. Прикажите просить?

Сергей Петрович озадаченно посмотрел на сестру. Та пожала плечами. Визит был неурочный, да граф Гудов не входил в число их знакомых.

— Да, пригласи его в гостиную.

Вершинин пошел переодеться, чтобы сменить архалук на сюртук.

Глава 2. Неурочный визит

Граф Гудов явился во фраке и при орденах, что явно указывало на официальность и торжественность визита. Сергей Петрович с удивлением заметил Анненский орден с мечами, указывающий на участие в военных действиях.

После обмена приветствиями, он пригласил графа присесть в кресло.

— Вы, вероятно, удивлены, любезный Сергей Петрович, неурочным визитом? -нервно сжимая друг о друга ладони, спросил граф.

— Признаться, да, — спокойно ответил Вершинин. — Несомненно, у вас есть основательная причина? Что-то случилось?

— Случилось? Именно! Случилось! — Гудов вскочил и стал прохаживаться, жестикулруя руками. Хозяин также встал, как требовали правила этикета.

— Я влюбился! — воскликнул Гудов.

— Влюбился как мальчишка! Как юнец! Как... семинарист! — граф взмахнул правой рукой сверху вниз, показывая то ли глубину любви, то ли своего падения.

— Влюбился в вашу дочь, только увидев её на губернаторском балу! И прошу у Вас руки Натальи Сергеевны!

При этих словах Гудов остановился и вперил взор темных глубоко посаженных глаз в Вершинина. Лицо графа раскраснелось, волосы взъерошились, открывая плешь.

— Нет! — вскрикнул он даже с некоторым отчаянием, — ничего не говорите! (Сергей Петрович и не собирался ничего говорить).

— Да, я не молод! — продолжил граф ("Да уж", — подумал Сергей Петрович).

— И не красив! ("Это мягко говоря", — подумал Сергей Петрович, которому Гудов с его тонкими ножками, выпирающим брюшком и развивающимися фалдами фрака напоминал беременного таракана).

— Но у меня — состояние, — на этой фразе Гудов вдруг успокоился и упал в кресло. Вершинин также сел.

— И род Гудовых не из последних, — граф заговорил вполне разумно и с расстановкой. — Мы хоть и не рюриковичи, но дворяне в одиннадцатом колене, а первый граф Гудов получил титул от государыни Елизаветы Петровны за успехи на дипломатическом поприще, — граф говорил как по-писанному, видимо, озвучивая домашнюю заготовку.

— Вы, должно быть, знаете, что моя супруга безвременно покинула меня, не оставив потомства. (Сергей Петрович кивнул).

— Конечно, Наталья Сергеевна молода, и есть некоторая разница в возрасте, но ведь известны примеры счастливых семей, где муж был намного старше жены. И я готов составить счастье Вашей дочери, положив к её ногам всё своё состояние и влияние.

Ссылаясь на примеры семей с разницей в возрасте, Гудов, несомненно, имел ввиду его, Сергея Петровича, брак, и тот решил ответить: — Да...

— Нет! — вскричал Гудов, снова возбуждаясь и вскакивая с кресла. Вершинин также снова встал.

— Ничего не отвечайте! Не спешите! Обдумайте как следует и только потом дайте ответ. И помните, уважаемый Сергей Петрович, моя судьба и моё счастье отныне в ваших руках. С душевным трепетом буду ждать Вашего решения.

Гудов поклонился, блеснув вспотевшей плешью, и выбежал из гостинной.

С некоторым изумлением посмотрев вслед гостю, Сергей Петрович снова сел в кресло и задумался.

Гудов был богат. Часть своих обширных земель он сдавал в аренду, на другой части построил лесопильный завод, продукцию которого отправлял в Англию. Ему принадлежали акции завода Гартмана и других компаний и банков, что позволяло получать доход не одну сотню тысяч рублей в год.

Гудов был знатен и связан родственными отношениями со многими аристократическими домами. Выйдя за него замуж, Наташа получала доступ в высшее общество и могла быть представлена ко двору. Её дети от этого брака могли занять самые высокие должности в государстве.

Но Гудов был не молод и неказист, что, в глазах молодой девушки, могло уничтожить все его достоинства. Точный его возраст Вершинин не знал, но по виду новоявленный жених был не моложе его самого и, соответственно, годился невесте в отцы. Также, не было ему известно о характере Гудова, что было очень важным, если не главным. Во время этого неожиданного сватовства граф произвел впечатление человека несерьёзного и суетливого. Но он явно был взволнован, и его волнение было объяснимо: получить отказ при таком возрасте и положении было крайне неприятно.

Чувствуя недостаток сведений, Сергей Петрович решил посоветоваться с сестрой и вернулся кабинет.

Татьяна Петровна была там и по-прежнему держала в руках пяльцы, но по блеску в серых глазах стало ясно, что она все знает — как всегда подслушивала. И было бы странно ей этого не сделать, если в дом с неожиданным визитом приезжает столь известная персона.

— Что ж, Татьяна Петровна, граф Валериан Анатольевич Гудов приезжал просить руки нашей Наташи, — не подавая виду доложился Сергей Петрович. — Я ему ничего определённо не ответил.

— Вот и правильно, — Татьяна Петровна отложила пяльцы. — Непонятный этот Гудов, не говоря о том, что стар и урод.

— Так уж и стар? Он по виду мой ровесник. Ты и меня в старики записала?

— Может, и не совсем стар, — нехотя согласилась ТатьянаПетровна, — но Наташе в отцы годится.

— А может и не совсем урод? — поддразнил Сергей Петрович.

— Тебе бы все смеяться, — обиделась сестра, — а дело-то серьёзное. Дочка у тебя одна, родная кровиночка. Замуж за непонятно кого разве можно отдавать?

— Да что в нём непонятного? — с несколько наигранным удивлением, подняв левую бровь, спросил Вершинин. — Богат, знатен, восемь тысяч десятин земли. Чем не жених?

— А как он получил богатство-то? Как женился? Как овдовел? — поджав губы, спросила Татьяна Петровна.

— Да не украл же. А овдовел все знают, как: жена погибла во время пожара.

— А вот ничего-то ты и не знаешь! — Татьяна Петровна сердито замолчала.

Наступило молчание. Зная упрямство сестры, Сергей Петрович решил сдаться.

— Ну не томи, рассказывай!

На лице Татьяны Петровны появилось довольное выражение, и она начала презанимательное повествование.

— Богатым этот Гудов стал, получив наследство от двоюродного брата, которого убили на дуэли. Зарезали как курёнка — дрались на саблях.

— Постой, — вмешался Вершинин, — поручик лейб-гвардии Иван Гудов. А убил его гусарский ротмистр Зорин. Помню, дело произвело много шума, дошло до Государя, Зорина разжаловали и сослали на Кавказ.

— А что послужило причиной дуэли, можешь сказать?

— Вот этого не скажу, — признался Сергей Петрович. — Слухи ходили самые причудливые, вплоть до того, что не разъехались каретами.

— А вот и нет! Гудов получил подмётное письмо, что Зорин обхаживает его невесту и втайне с ней встречается и указывалось, где именно будет следующая встреча. Он их застал на этом месте и вызвал Зорина.

Сергей Петрович ничего не сказал, но всем видом изобразил недоверие.

— Наш приказчик Прохор Матвеев служил денщиком у Гудова, когда отслужил срок, вернулся и стал у нас работать. Он мне всё и доложил, — пояснила Татьяна Петровна.

Сергей Петрович несколько задумался.

— Уж не хочешь ли ты, сестрица, сказать, что то письмо написал Валериан Анатольевич?

— Сказать не скажу, а только других родственников у Ивана Гудова не было, Валериан был прямым наследником. И Валериан в то время также был в Петербурге, служил по провиантской части, жил небогато.

— Помилуйте, сестрица, это же фантазии! Эдак хоть кого можно обвинить в злоумышлении против родственников, от которых получаешь наследство.

— Фантазии — если не принимать во внимание, что было дальше — парировала Татьяна Петровна.

— Я весь внимание! — уверил Сергей Петрович.

— Получив наследство, Валериан Гудов подал в отставку и приехал сюда, — продолжила Вершинина. — Приехал не один, а с экономкой. Она нигде не была принята, конечно, но те, кто видел её мельком возле дома или в церкви, утверждали, что она красива. У той экономики была дочь лет десяти, которую сразу по приезду граф отправил в пансион и исправно платил за её обучение. А через семь лет забрал из пансиона да и женился.

— Вот это пассаж! — удивился Сергей Петрович. — Из дочери экономки — в графини. А что ж её мать?

— Кто ж знает? Визитов ни новоявленная графиня, ни её мать не делали, жили уединённо, к себе никого не приглашали. Но на службы в церковь ходили вместе и, по-видимости, жили дружно. Пока через год не умерла мать, а еще через год и графиня не сгорела.

— Про пожар писали "Губернские ведомости", — заметил Вершинин. — Погода стояла сухая, дом загорелся от удара молнии. Помнится, там погибла не одна графиня, ещё кто-то.

— Сгорел художник, которого граф пригласил рисовать портрет графини. И когда их нашли, они лежали вместе, — Татьяна Петровна выразительно подчеркнула последнее слово.

— Что ж тут такого? Начался пожар, художник стал спасать женщину, может быть даже подхватил на руки, но не успел выбежать из горящего дома, — простодушно заметил Сергей Петрович.

— Может быть, он что-то и не успел, да только оба они были без одежды, — с некоторым даже ехидством прокомментировала Вершинина.

Сергей Петрович посмотрел на неё с изумлением.

— Ничего такого в газетах не было. Уж не хочешь ли ты сказать, что граф сам поджёг, чтобы избавиться от жены и её любовника?

— Ты сам это сказал. А что они были без одежды, скрыли по просьбе графа, который хотел избежать скандала. Мне об этом Тимофей Михайлович сам говорил.

Тимофей Михайлович Дробышев был полицейским приставом в чине титулярного советника, с которым Татьяна Петровна поддерживала близкие отношения. Поговаривали, что эти отношения даже выходили за рамки дружеских.

— Да с чего полиции скрывать, если Гудов сам был на подозрении? — удивился Вершинин.

— А он во время пожара был в имении. Это подтвердил и его приказчик, и работники. Тимофей Михайлович называет это алиби. А самое главное..., — Татьяна Петровна сделала многозначительную паузу, и с выражением закончила, — ПОРТРЕТ НЕ СГОРЕЛ.

— Портрет графини, который рисовал художник? — уточнил Вершинин.

— Именно!

— Художник сгорел, графиня сгорела, дом сгорел, портрет — не сгорел?

— Именно так! И Тимофей Михайлович сам его видел. Стоял на мольберте как новенький посреди сгоревшей комнаты.

Сергей Петрович с изумлением смотрел на сестру. Она любила посплетничать, но Дробышев был положительный человек и опытный полицейский, не верить которому не было никакой причины. Вершинин должен был признать, что сестре удалось изрядно его удивить.

— Но это не всё! — заявила Татьяна Петровна. Видно было, что она довольна и даже в некотором роде торжествует от того что ей удалось удивить непробиваемого скептика брата.

— Дай сам догадаюсь, — иронично предложил Сергей Петрович. — После пожара дом чудесным образом восстановился, а портрет исчез.

— Шутки шутками, а после пожара Гудову стала сопутствовать удача, — продолжила Татьяна Петровна. — Он заключил договор с англичанами, и заработал большие деньги. Потом купил акции заводов и банков и получает доходов больше любого другого в губернии. И новый дом отстроил лучше прежнего! А портрет никуда не делся, он его у себя так и держит.

Она закончила, выразив своим видом полное удовлетворение.

Вершинин в мистику не верил. По словам сестры, выходило, что Гудову помогает портрет жены, которую он же и погубил, и это явно противоречило простому здравому смыслу. Говорить об этом сестре он не стал, чтобы не рассориться.

Если исходить из худшего, и предположить, что все, что она наговорила — верно, что, собственно, имеется против Гудова? Допустим, тот послал письмо, приведшее к дуэли. Поступок недостойный, но и нельзя сказать, что подлый: ведь в письме не было клеветы, а излагались верные факты. Допустим, жил Гудов сначала с мамашей, потом с её дочкой, а то и с обеими сразу. Нехорошо, но — обычно. Ещё пятьдесят лет назад у помещиков были гаремы из крепостных девиц, что обществом осуждалось, но преступлением не считалось и было обычным явлением. А Гудов ещё и женился, обеспечив судьбу любовницы. Допустим, поджег Гудов дом, чтобы отомстить неблагодарной жене и любовнику — так здесь он вообще в своём праве. Кому ж такое понравится? И что ему было делать? Вызывать на дуэль? Так тот художник и дворянином не был. Подавать в суд? Так это огласка и позор на весь свет.

Вообщем, рассказ сестры выставлял Гудова в глазах Вершинина в даже более выгодном свете как человека решительного и ловкого. Это вовсе не значило, что он будет заставлять дочку выйти за графа. Времена, когда родители насильно выдавали дочерей за богатых знатных стариков, прошли. В начале просвещённого двадцатого века всё больше браков заключались по любви, а конечное решение родители оставляли за детьми, обычно ограничиваясь советами. Даже императорская семья подавала примеры распространения новых нравов. Нынешний государь Николай Александрович женился вопреки возражениям родителей, которые вынуждены были уступить. А сколько было неравнородных браков, когда члены императорской фамилии, следуя своим чувствам, попирали существующие уложения? Что ж говорить о простых дворянских семьях.

Сергей Петрович решил просто изложить Наташе положение дел, ни к чему не принуждая, оставив решение за ней.

— Вот что, Татьяна Петровна, — заключил Вершинин, — поговори с Наташей, расскажи, что считаешь нужным, подготовь её. Пусть подумает, и сама решает. И не тяни. Сегодня вечером я сам с ней поговорю, и сразу дадим ответ графу.

3. Девичья неожиданность

Как и намеревался, вечером Сергей Петрович вызвал в кабинет дочку.

Наташа вошла, одетая в скромное домашнее шифоновое платье, бледно-зелёный цвет которого оттенял смуглое лицо с тёмно-карими миндалевидными глазами и тонкими чёрными бровями. В руках девушка нервно стискивала веер из сандалового дерева с бежевым муаровым экраном, расписанным цветным узором.

Вершинин представил дочку в объятиях тараканообразного Гудова и ему стало не по себе.

— Сегодня приезжал граф Валериан Анатольевич Гудов и сделал нам честь просить твоей руки, — серьёзно сказал Сергей Петрович. — Впрочем, ты уже об этом знаешь и имела время подумать.

— Je suis prête à faire votre volonté, [3] — скромно потупившись сказала девушка, на смуглых щеках которой проступил румянец еще более её красивший. Волнуясь, она переходила на французский.

— Да я-то что, тебе замуж выходить. Ты мои правила знаешь, и я не собираюсь отступать. Раньше говорил и сейчас скажу: выбор за тобой. Как решишь, так и будет. Не по нраву граф, так и скажи, завтра же дам ему отказ. Тем более, что он стар и некрасив, — решительно заявил Вершинин, уже готовый услышать отказ.

Девушка стала обмахиваться веером, а потом тихо сказала:

— Mais le comte n'est pas si vieux.

— Что? — переспросил Вершинин, которому показалось, что он ослышался.

— Не так уж граф и стар, — громче сказала Наталья. — Он ведь ваших лет, mon père, а вы далеко не старик.

Сергей Петрович посмотрел на дочь в недоумении.

— Однако ж, ээ... — начал он и остановился не договорив.

— Oui, il est laid, — продолжала Наташа, — но, как говорит наша Глаша, с лица воды не пить.

Глаша была горничной, которая с малых лет за ней присматривала.

— Но ведь ходят слухи..., — всё еще в замешательстве произнёс Сергей Петрович.

— Да какие слухи, папенька! — напористо воскликнула девушка. — Ты и сам не раз говорил, что сплетням нельзя верить! Et le comte est riche et noble![4]

Вершинин знал, что его дочь — девушка рассудительная и практичная, но не подозревал, что до такой степени.

— Всё таки, хорошо ли ты подумала? — всё ещё с сомнением спросил он. — От твоего решения зависит счастье твоей жизни.

— Oui, je vais épouser le comte, — решительно сказала Наташа.

Eh bien, demain je vais informer le comte et nous allons commencer à préparer le mariage, — заключил Вершинин, уверившись в окончательности решения дочери.

Оставшись один, он некоторое время раздумывал над меркантильностью современной молодёжи и утешал себя, вспоминая примеры счастливых браков, заключённых по расчёту. Затем тяжело вздохнул, представив, сколько всего нужно сделать для подготовки к свадьбе.

Поскольку дело было решено, Вершинин тут же написал письмо графу для передачи с посыльным.

Любезный граф Валериан Анатольевич!

Мы польщены предложением замужества от человека столь благородных устремлений, за какового имеем счастье Вас знать. Моя дочь с доверием, проистекающим от уважения к Вашим личным качествами, готова делить с Вами жизненные радости и заботы. Ждём Вас лично, дабы выразить своё согласие. С удовольствием примем Вас в любое время.

Ваш С. П. Вершинин, полковник в отставке.

Наташа вернулась в свою комнату, бросила на туалетный столик веер и стала нервно расхаживать, обдумывая сложившееся положение. Она видела, как удивился отец её быстрому согласию на брак с графом, но что тут было удивляться?

— Ну милая, — говорила ей классная дама баронесса Ган, — в вашем доме сидит гость, молодой человек. Вы должны выйти к нему, чтобы провести с ним время. Как вы это должны сделать?

И она показывала, как здороваться, делать книксен, занимать разговором и танцевать. И делала это лучше всех. Но когда давали бал, на который приглашали кадетов, никто к ней не подходил. А если подходил, то быстро отходил. Кому же хочется танцевать с девушкой на полголовы, а то и на голову выше. Да еще смуглой как турчанка. Да, её так и звали "турчанка", а за глаза ещё и дылдой.

Вернувшись из пансиона, она почувствовала отстранённость местного общества. Визиты к ним делали только Кузякины и Вера Вересова.

Вера была троюродной сестрой, которая недавно вышла замуж за купца. Она занимательно рассказывала о жизни в городе, но, конечно, в своём купеческом кругу, и вообще была доброй и отзывчивой дамой.

Кузякины были соседями, которые кичились столбовым дворянством, живя в нищете. Тётушка говорила, что три их дочки ходят на обеды, чтобы сэкономить деньги на еде. Разговаривать с ними Наташе было неинтересно, так как они не имели представления о светской жизни и даже плохо говорили по-французски. Единственно о чём с ними можно было поболтать были наряды, платья, одежда, мода. Модный курьер, приходивший по подписке из Петербурга два раза в месяц, зачитывался до дыр, часами обсуждались такие насущные вопросы как форма шляпок, размер декольте и кружевные воланы на рукавах бального платья, количество мушек на блузе театрального туалета, рюши и оборки на платье для прогулок. Особое внимание уделялось стеклярусу, блёсткам, металлическим пряжкам, придававшим отделке туалетов законченный, блестящий вид.

Но на что этот блеск, если некуда выйти? Если его никому не показать? Единственной отдушиной был бал у губернатора, где её пригласил на мазурку поручик расквартированного во Владимире пехотного полка, а на котильон — граф Гудов. Поручик был высок ростом и приятной наружности, но было видно, что глуп, рассказывал одни скучные анекдоты, над которыми сам же и смеялся. Граф был ниже на полголовы, стар, но рассказывал интересно, случаи из жизни при императорском, из жизни за границей, а он бывал не раз в Англии, где также был представлен к королевскому двору.

Да не так уж он и стар в конце концов! Мужчина еще в силе, не дряхлый, того же возраста, что и отец. И танцевал хорошо, быстро, свободно. И глаза выразительные, завораживающие.

Девушка сжала полные губы, и притопнула ногой. "Вот выйду за него, и все двери откроются. Кузякины сдохнут от зависти!" — с упрямством подумала она.

Наташа подошла к большому, в рост человека, зеркалу, стоявшему возле окна на гнутых ножках. В зеркале отразилась высокая стройная фигура с налитой грудью и восточными чертами скуластого лица, которое обрамляли светлые, зачесанные вверх волосы, спускавшиеся, из сделанного сзади узла, длинными локонами на плечи. У Наты не было той утончённости, которая отличает истинную красоту, но, несомненно, она была привлекательна. Контраст между смуглой кожей, тёмно-карими глазами и светлыми волосами придавал ей особое очарование, которое мало у кого можно было найти.

Она дёрнула за сонетку, вызывая горничную.

Глафира было полной женщиной лет сорока в темном салопе и чепце. Домашние между собой называли её не иначе как "наша Глаша", что показывало уважение и доверие, которое к ней испытывали.

— Знаю, выходишь замуж, красавица. Вот и ладно, вот и хорошо, — сказала она, внимательно посмотрев на сжатые губы и напряженное лицо воспитанницы. — Граф ещё не стар, может родить детей. Не красавец, конечно, но и не хлыщ, которому кроме денег ничего не нужно, и который их сразу же и промотает. А граф и сам богат, и подарков надарит, и оденет и обует. Как сыр в масле будешь кататься.

Подарки... Одежда.... При этих словах Наташа представила, как будет выбирать и шить свадебное платье, как будет его примерять, ездить по магазинам и делать покупки, как будет принимать подарки. Её лицо разгладилось, в груди разлилось приятное тепло, глаза заблестели.

За подарками дело не стало.

На следующий день, после чая, Сергей Петрович, как обычно, встретился с сестрой в кабинете.

— Небось, удивляешься, что Наташа согласилась? — с некоторой даже укоризной произнесла Татьяна Петровна.

— Признаться, удивляюсь, — честно сказал Вершинин.

— А что тут удивляться-то? — Татьяна Петровна сердито поджала губы. — Она год как вернулась из пансиона, и за это время ни с кем не сблизилась, ни подруг, никакого общества. В её то возрасте!

— А как же Кузякины?

— Кузякины ездят только чтобы отобедать, у них дома шаром покати, хоть и дворяне.

Ну а Вера? — озадаченно спросил Вершинин, имея ввиду двоюродную племянницу.

— Вера — добрая душа, — кивнула Татьяна Петровна, — из всех родственников одна и навещает. Но у неё и своих дел хватает, дама, чай, замужняя. А остальные ведь сторонятся: старуха Усова всех настрополила.

Действительно, став дворянином, купив имение, и зажив помещиком, Вершинин почувствовал отчуждение местного купечества, включая и двоюродных и троюродных родственников. Этому в немалой степени способствовала Глафира Усова, жена купца первой гильдии, который в своё время отказался от дворянства, полагавшегося ему по закону на столетие их торгового дома. Глафира, которая приходилась Вершининым троюродной теткой, почему-то их невзлюбила.

— А ведь девочке и поболтать, и потанцевать и развлечься надо, — продолжала Татьяна Петровна, — а с кем? От своих мы откололись, а к дворянам не прибились. Как были для них сермяжные, так и остались.

Сергею Петровичу эти сложности как-то не приходили в голову. Продав родительское дело, он оставил себе две мукомольные мельницы, которые постепенно перестроил в целый завод и недавно перевёл его на паровую тягу. Завод и имение отнимали много времени; в воспитание дочери он не входил, полностью доверив его сестре, что, впрочем, было в порядке вещей.

— Да еще прозвали её чернушкой, — продолжала Татьяна Петровна уже с горечью в голосе. — Ну да, они же беленькие, куклы фарфоровые.

— Но, как выйдет за графа, никуда не денутся, все двери откроются, хоть бы и арапкой была. Кого пригласим на помолвку?

Сергей Петрович задумался и понял, что сестра была права. Знакомых было много, но помолвка — сугубо семейное торжество, для близких, и приглашать особенно было некого.

— Вера? — неуверенно спросил он.

— Вера, конечно, придёт, но понравится ли это графу? Она же купчиха.

— Тогда с графом и надо обсудить.

— А приданное?

— Полагаю, граф женится и без всякого приданного, — небрежно заметил Вершинин.

— Как без приданного? — встревожилась Татьяна Петровна — Как же можно? Что же, мы нищеброды какие? Даже девушкам сиротам полагается в приданное полагается сто рублей!

Помню, зимой 1874 года родители, упокой Господь их души, (Татьяна Петровна перекрестилась) взяли меня во Дворец смотреть приданное великой княгини Марии, дочери покойного государя Александра Николаевича, (она снова перекрестилась), которая выходила замуж за английского принца. Чего там только не было! Четыре шубы, одна красивее другой — из куницы, из котика, из чернобурки, из черного соболя. Ожерелье из сапфиров, ожерелье из бриллиантов, серебряный столовый сервиз на сорок персон. А деньгами из казны выплатили миллион!

Расчувствовашись, она даже прослезилась и, вытащив батистовый платок, промокнула слезинки.

— Мы, конечно, не князья и даже не миллионщики, но кое-что можем предложить, — сказал Вершинин, который и не думал отказываться давать за дочкой приданное, а, как обычно, просто подтрунивал над сестрой.

После долгого и основательного обсуждения была составлена роспись приданного, в которую вошли:

— Образ Владимирской Божьей Матери в серебряном окладе, венцы вызолочены;

— 120000 рублей серебром, положенные на имя невесты в Русско-Азиатский банк;

— шубка беличья короткая;

— шубка лисья длинная;

— шубка кунья с голубой оторочкой;

— платье шелковое белое с аппликациями в виде ласточек;

— пять платьев ситцевых;

— два платья кисейных;

— ожерелье из жемчуга белого;

— ожерелье из аметистов;

— жемчуга семь золотников;

— серьги золотые с сердоликом в виде виноградин;

— серьги золотые с изумрудами в виде веточек;

— брошь золотая с жемчугом и янтарём в виде пчелы;

— кружева голландские три фунта;

.................

Также перечислялись шляпки, перчатки, муфты, постельное бельё, предметы домашнего обихода, веера и зонтики от солнца.

Роспись приданного делалась обязательно и подписывалась родителями невесты и женихом. После замужества приданное считалось собственностью жены, которой она распоряжалась по собственному усмотрению. Если на имущество мужа по какой-то причине (за долги или растрату) накладывался судебными органами арест, то он не распространялся на приданное жены. В случае развода или, не дай Бог, смерти жены, муж должен был вернуть приданное родителям. Наконец, порядочному жениху просто необходимо было знать, что имеется у жены из одежды и украшений, чтобы докупить недостающее. Граф, ознакомившись с росписью заметил, что у невесты совсем нет бриллиантов. И немедленно восполнил этот пробел.

Еще не успели закончить роспись, как камердинер доложил о графе Гудове.

— Я иду к графу, ты, Татьяна Петровна, сделай милость, закончи роспись и тоже приходи. Заодно всё и обсудим.

Вершинин прошёл через длинный коридор в гостиную, где его уже ждал счастливый жених.

Поздоровавшись с графом, Вершинин с удивлением отметил, что тот как-бы даже помолодел. Гладкие темные с редкой проседью волосы, расчёсанные на пробор, казались гуще и полностью скрывали плешь на темечке. На открытом лбу еле проглядывали морщины, глубоко посаженые тёмные глаза молодо блестели, и даже живот втянулся. Граф был во фраке, но на этот раз без орденов. В руке он держал небольшой саквояж.

— Позвольте, любезный Сергей Петрович, сердечно поблагодарить за согласие на брак с вашей дочерью, — церемонно сказал Гудов.

— Не стоит благодарностей, ваше сиятельство. Прямо скажу, что это решение Natalie, и если бы она решила иначе, то так бы и было. Я бы не стал возражать.

— Помилуйте, Сергей Петрович, что за церемонии? Какое "сиятельство"? Сделайте одолжение, обойдёмся без титулов, — сказал Гудов улыбаясь и прищуривая глаза.

Сергей Петрович кивнул.

— Я ценю вашу прямоту, — продолжил Гудов, также улыбаясь, — однако, как я понимаю, вы ведь и сейчас не будете возражать?

— Точно так, и я объяснил дочери, что поддержу её решение.

— Так за это и благодарность, — с искренней убеждённостью в голосе сказал Гудов, открывая саквояж и доставая небольшой сафьяновый футляр красного цвета.

— Позвольте преподнести небольшой презент, — сказал он, по-прежнему улыбаясь и вручая Вешинину футляр.

Тот открыл футляр. Внутри лежали круглые золотые карманные часы, верхняя крышка которых была покрыта тонкими линиями, образующими плотную сетку, создающую матовый эффект. В центре крышки был гладкий глянцевый круг, на котором были выгравированы инициалы СВ. К кольцу возле заводного колёсика крепилась массивная золотая же цепочка. Сергей Петрович нажал на боковую кнопку, крышка откинулась с мелодичным звоном, открыв эмалевый белый циферблат с тонкими римскими цифрами, вензельными стрелками и отдельной секундной стрелкой. В верхней части циферблата шла надпись золотыми буквами Longines. На внутренней части крышки была выгравирована надпись: От Валериана Анатольевича Гудова дорогому Сергею Петровичу Вершинину в честь помолвки с его дочерью.

Часы были кстати. Старые серебряные часы плохо шли, Вершинин иногда опаздывал на деловые встречи и как раз подумывал о покупке новых. "И когда успел надпись сделать? — подумал он. — Только вчера уведомили".

— Весьма благодарен, — сказал он, — часы хороши и очень кстати. Но вот насчёт помолвки...

— Да, да, помолвка, — подхватил Гудов, подняв вверх правую ладонь. — Знаю, знаю, меня считают англоманом, но, поверьте, любезный Сергей Петрович, я свято чту наши исконные русские традиции. (Он прижал ладонь к груди). И помолвка, конечно же должна состояться! Непременно! Всенепремено! (Он отнял руку от груди сделал решительное рубящее движение ладонью вниз). Однако, к этому есть некоторые затруднения, — Гудов пронзительно взглянул своими тёмными глазами в голубые глаза Вершинина и сделал небольшую паузу.

— Родственники мои сейчас в Петербурге, а кто и за границей. Если я приглашу, они, несомненно, приедут, но это займёт достаточно времени. А мне бы бы очень не хотелось откладывать своё счастье.

Гудов замолчал.

— Что же вы предлагаете, любезный Валериан Анатольевич? — поинтересовался Вершинин, поняв что у графа есть готовое решение, и он только ждёт вопроса, чтобы его озвучить.

— А предлагаю я, не откладывая, сделать помолвку прямо сегодня! Сейчас! — воскликнул граф, радостно улыбаясь.

Как же это сейчас? — удивлённо спросил Вершинин.

В этот момент открылась дверь и вошла Татьяна Петровна. Она успела переодется в визитное платье с корсетом темно-серого цвета с двумя волнами светло-серых оборок по низу. Голову украшал старомодный чепчик по нижнему краю которого также шла волнистая оборка того же цвета.

При виде её Гудов сделал несколько шагов навстречу и поклонился. Сергей Петрович был в некотором затруднении.Граф был намного выше по положению, чем купеческая дочка Татьяна Петровна, к тому же она была лет на десять младше. По этикету следовало её представить графу. Но с другой стороны граф явился просителем, и Вершинин решил сделать наоборот.

— Позольте представить, Татьяна Петровна, графа Валериана Анатольевича Гудова, который, как вы знаете, сделал нам честь просить руки моей дочери и вашей племянницы, — объявил он.

— Счастлив, чрезвычайно счастлив познакомиться, уважаемая Татьяна Петровна, воскликнул Гудов, поцеловав руку Вершининой. — Наслышан о вашей доброте и самоотверженности, благодаря которой расцвёл необычайной красоты цветок — Наталья Петровна, которой, как всем известно, вы заменили мать.

Граф говорил с чувством, не давая сказать в ответ ни слова. Вершинин еще при первом знакомстве отметил его велеречивость и стремление захватить инициативу в разговоре. Что его вполне устраивало, так сам он не разговорчивостью не отличался.

— Примите в знак глубочайшего почтения этот скромный подарок, продолжил Гудов, доставая из саквояжа плоскую шкатулку из розового дерева с черными разводами. Он открыл крышку и передал шкатулку Вершининой. Та увидела на красном бархате жемчужное ожерелье.

— Благодарю, ваше сиятельство, — сказала Татьяна Петровна, которая пребывала в некотором смущении. Целовать руку в купеческой среде не было принято, и она никак не ожидала этого от графа, расчитывая в лучшем случае на поклон.

— Ну вот и вы тоже! Умоляю, дорогая Татьяна Петровна, какие же могут быть титулы между родственниками! — воскликнул Гудов, вводя женщину в ещё большее смущение.

— Вот, Валериан Анатольевич предлагает сделать помолвку прямо сегодня, — вмешался Вершинин, приходя ей на помощь.

— Как сегодня? — изумилась Татьяна Петровна, сразу прийдя в себя. — А родственники?

— Да, родственников непременно надо известить,— согласился Гудов. — Дать объявления в Санкт-Петербургский Вестник и здешний Губернский Вестник. Поверьте, любезная Татьяна Петровна, моё счастье настолько велико, что каждый день ожидания — просто пытка!

— Я склонен согласиться с графом, — поддержал Вершинин. — Тянуть не следует. Пока сделаем оглашение, подготовимся, глядишь, и Покров.

— Совершенно согласен, любезный Сергей Петрович! Тянуть не следует ни в коем случае. И церковное оглашение нужно сделать непременно. Конечно, свадьба должна быть на Покров, я и сам хотел предложить. Самое лучшее время по древней русской традиции.

— А согласиться ли Ната? — спросила Татьяна Петровна. Было видно, что она сама не против столь быстрой помолвки, которая, к тому же, решала проблемы с приглашением родственников.

— Так у неё и спросим.

Вершинин подошёл к двери и дернул за висевшую сонетку.

— Будь любезен, вызови сюда Наталью Сергеевну, — сказал он пришедшему на звонок дворецкому.

Наташа не замедлила явится. Она, разумеется, знала о приезде жениха и успела соответствующим образом одеться. На ней было строгое с небольшим вырезом атласное платье бордового цвета по низу которого шли узкие треугольные бледно-жёлтые вставки. Рукава заканчивались двумя шёлковыми воланами под цвет вставок. На шее блестело золотое колье-фермуар, с замочка которого свешивалась капелька блестящего светло-сиреневого аметиста элегантно устроившаяся чуть пониже шейной ямки, рядом с кромкой платья. Из уш свисали длинные золотые сережки с такими же аметистами. На платье ниспадали длинные локоны медового цвета, которые эффектно смотрелись на бордовом фоне.

Гудов оцепенел, пожирая невесту глазами.

Наташа сделала книксен и поздоровалась, назвав его по имени и отчеству.

Гудов устремился к ней и, упав на колено, приложился к руке.

Наталья Петровна! Наташа! Я сражен вашей блистательной красотой! Это второй счастливый день в моей жизни!

— Второй? Позвольте узнать, какой же был первый? — с искренним любопытством спросила Ната.

— Первый был, когда я увидел вас на губернаторском балу и имел счастье танцевать с вами! Но сейчас я безмерно счастлив вашим согласием разделить со мной свою судьбу! Клянусь вы об этом никогда не пожалеете! Позвольте в знак бесконечной признательности и любви преподнести небольшой подарок.

Гудов встал, подошел к саквояжу и достал небольшую бархатную коробку. Подойдя к Наташе он её открыл, и она увидела золотое кольцо со сверкающим бриллиантом редкого желтого оттенка.

— Ах, какое чудо! — воскликнула девушка и, примерив, одела кольцо на средний палец левой руки. Как раз в этот момент в комнату заглянуло солнце, в лучах которого бриллиант вспыхнул и заиграл разноцветными огнями.

— Пустяки, все чудеса для вас впереди, милая Natalie, — несколько таинственно заверил граф.

— И вот первое из них: Валериан Анатольевич предлагает сделать помолвку прямо сейчас, — иронично заметил Вершинин. — Что на это скажешь, дочка?

— Как вы скажете, папенька.

— Мы с Татьяной Петровной склонны согласиться.

Вершинин вновь вызвал дворецкого и велел принести икону Владимирской Божьей Матери, которая шла в приданное.

Икона, уже обёрнутая рушником, тут же была доставлена. Гудов и Наталья встали на колени. Сергей Петрович трижды перекрестил ей жениха и невесту, которые затем приложишись к иконе.

— Будьте счастливы! Да поможет вам Господь! — кратко напутствовал их Вершинин.

Церемония была закончена, однако, по традиции, Татьяне Петровне, которая заменяла мать, следовало переговорить с невестой о её супружеских обязанностях. В то время это было немаловажно, так как девушки имели о них весьма имели смутное представление. В то же время, отец невесты должен был переговорить с женихом о дальнейших планах. Поэтому Татьяна Петровна и Наталья удалились на женскую половину, а Вершинин пригласил Гудова в кабинет.

Глава IV. Магия

— Не угодно ли будет закурить? — гостеприимно предложил Вершинин, указав на белый мраморный столик на латунных ножках, представлявших собой три скрещенных ружейных ствола.

На столике стояла латунная зажигалка в виде рыцаря с закрытым забралом и со щитом в руках. На щите красовался дворянский герб с идущей по верху георгиевской лентой, украшенной в центре георгиевским крестом. Из нижней части поднималась вершина горы с двумя пятиконечными звездочками над ней. Звездочки, которые придумал сам Вершинин, символизировали генеральское звание, до которого он так и не добрался.

Также на столике расположилась пачка папирос с надписью "Константинопольскiя", коробка с сигарами Royal Punch, гильотинка для сигар, жестяная коробка с табаком и две пепельницы из тёмного фаянса, сделанные как половинки пушечных ядер. Рядом со столиком на стеллаже находились курительные трубки и мундштуки.

— Благодарю покорно, Сергей Петрович, но я предпочитаю свои, — ответил Гудов и достал из внутреннего кармана фрака небольшой плоский золотой портсигар, крышка которого была инкрустирована фамильным гербом.

Герб представлял собой щит, увенчанный графской короной с многочисленными зубцами, разделённый на четыре поля. В верхнем левом поле на зеленом фоне находилась серебряная подкова, над которой блестел золотой крест. Такое же изображение было и в нижнем по диагонали поле. В верхнем правом поле на черном фоне красовались скрещенные серебряные стрелы, а в противоположном по диагонали поле была изображена стена, проломленная посередине, символизирующая подвиг одного из предков. Щит с двух сторон поддерживали львы, стоящие на задних лапах, между которыми протянулась белая эмалевая лента с надписью золотыми буквами VERBIS AUT FACTIS.

Гудов нажал на кнопку, открыл портсигар и достал тонкую папиросу из желтой французской бумаги. Вершинин, между тем, взял небольшую трубку с черешневым мундштуком и стал набивать её табаком.

— Позвольте прикурить? — спросил Гудов и потянулся за спичками.

— Извольте, — Вершинин откинул голову рыцаря, колесико прокрутилось, высекло искру, которая зажгла фитиль.

— Занятно, — сказал граф, раскурив папиросу. Затем сам поднял голову рыцаря и поставил её на место, таким образом, погасив огонь. — Остроумно выполнено, такого механизма зажигалки еще не встречал.

— Последнее изобретение австрийского инженера фон Вельсбаха, — пояснил Вершинин. — Будьте добры, присаживайтесь Валериан Анатольевич.

Оба мужчины устроились в удобных креслах со спинками-корытцами.

Сергей Петрович попыхивал трубкой и молчал, рассудив, что граф, со свойственной словоохотливостью сам всё расскажет. Граф короткими затяжками выкуривал папиросу и осматривал кабинет, обратив внимание на стену, на которой было развешено холодное оружие. Ятаганы, сабли, кинжалы, офицерские топорики и булавы блестели разукрашенными ножнами и рукоятками.

— Военные трофеи? — спросил Гудов.

Вершинин ограничился коротким кивком.

— А ведь я тоже некоторым образом участвовал в турецкой кампании и был удостоен Владимира с мечами, который вчера вас так удивил.

Сергей Петрович почувствовал себя неловко, подивившись наблюдательности графа.

— Признаться, да, был несколько удивлён, — признался он, — и было бы интересно узнать за какое дело вы его получили. Сделайте одолжение, граф, расскажите.

Гудов удовлетворённо кивнул и приступил к рассказу.

— Вы, должно быть, знаете, что я в то время служил по интендантской части при военном министерстве. И было так заведено, что раз в месяц интендантские офицеры по очереди должны были сопровождать груз с серебряными и золотыми монетами, который отправлялся в действующую армию.

— Позвольте, но жалованье выдавали ассигнациями, — заметил Вершинин.

— Совершенно верно. Жалованье нашим военным выдавали ассигнациями. Но при штабе каждого корпуса был свой фонд для особых целей.

Как человек военный, Вершинин сразу понял, что имел ввиду Гудов. Не будешь же шпионам, работавшим у турок, платить русскими ассигнациями. Во время переговоров о сдаче крепостей турецкие паши становились сговорчивее, получив в качестве презента небольшой бочонок золота.

— Так вот, в октябре 1877 года пришла моя очередь сопровождать обоз с деньгами. Его следовало доставить в штаб гренадерского корпуса, который в то время окружил турок в Плевне.

— Корпус генерала Ганецкого, — уточнил Вершинин.

— Совершенно верно, Ивана Степановича Ганецкого, известного тем, что отказался пожать руку брату императора, — подтвердил Гудов.

— Кристалльно честный человек и умелый военачальник, с которым я имел честь лично быть знакомым, — одобрительно прокомментировал Вершинин.

— Из рук которого я имел честь получить тот самый орден, — дополнил Гудов и замолчал. Повисла пауза, мужчины курили.

— Продолжайте же рассказ, — предложил Вершинин, — очень интересно.

— Мы вышли в расположение корпуса утром, когда стоял густой туман. И сбились с пути, приблизившись к линии фронта. Как раз в это время турки начали сильный обстрел. Рядом с нами разорвалось несколько гранат. Фельдъегеря, сопровождавшие груз были убиты, кроме одного поручика по фамилии Иволгин и одного солдата. Меня легко ранило в верхнюю часть левой руки, которую поручик тут же перебинтовал. К счастью, ни повозка с деньгами, ни запряженные в неё лошади не пострадали, и я, как старший (а я в то время был чине штабс-капитана), решил продолжить путь.

Наконец, мы увидели укрепления редута и поняли, что вышли к самой линии фронта. Поручик предложил зайти в редут, чтобы спросить дорогу к штабу и, по возможности, взять сопровождающего. Надобно сказать, что ему уже довелось послужить, и в фельдъегеря его перевели из действующей армии. Оставив солдата с повозкой неподалёку от входа, мы по узкому проходу вошли в редут и, остолбенев, замерли у входа. Вместо русского редута мы попали в турецкий и сейчас же были окружены толпой турок. Солдаты в красных фесках с кисточками что-то громко говорили и жестикулировали, но ни в голосе, ни в жестах не чувствовалось враждебности.

"Граф, — тихо обратился ко мне Иволгин, — Благодаря вашей белой повязке, они принимают нас за парламентеров. Позвольте я с ними поговорю, может быть, нам посчастливится выпутаться".

Должен признаться я пребывал в некотором оцепенении. Ни разу не побывав в бою, я почти оказался в плену. Тем не менее мне хватило сил утвердительно кивнуть на предложение поручика.

— Я желаю говорить с командиром, — громким уверенным голосом заявил Иволгин по-французски подошедшему офицеру. — Мой начальник, стоящий со своим полком на аванпостах против вашего редута, послал нас сюда в качестве парламентеров, для передачи вам одной просьбы. Завтра мы празднуем годичный полковой праздник. Если вы не прочь, то мы желали бы сделать соглашение не стрелять завтра до тех пор, пока не стемнеет.

— От меня не зависит решать этот вопрос, но я сейчас же пошлю офицера к Осману-паше, хотя, думаю, он откажет. Пока прошу вас, господа, отдохнуть, — отвечал офицер. Он любезно предложил кофе, неизменные чубуки и фруктового варенья. Вскоре вернулся посыльный и, действительно, с отказом.

Мы попрощались с офицером, вышли из редута и, найдя повозку с солдатом, припустили в противоположную сторону. Груз был успешно доставлен, а о нашем приключении я доложил самому генералу Ганецкому. Честно говоря, боялся нагоняя за то, что заблудился, но генерал, наоборот, похвалил за находчивость и представил к наградам.

— Полагаю, поручик получил Анненский орден? — спросил Вершинин.

Гудов посмотрел на него с удивлением.

— Да. И мне было несколько неловко, поскольку, сделав всё дело, он получил более низкую награду. Но как вы знаете?

— Вы же сами сказали, что поручик обратился к вам, и вы разрешили ему говорить с турками. Таким образом, как старший по званию, взяли на себя ответственность за исход дела. Оно окончилось удачно — ваша заслуга, как командира. Кроме того, будучи раненым, вы остались в строю, продолжая выполнять задание. Так что, всё справедливо. Награда вполне заслужена, — охотно пояснил Вершинин.

Рассказ Гудова ему понравился. В нём не было выдумки. Действительно, на войне регулярно высылались парламентёры для заключения временных перемирий, в основном — для того, чтобы после боя собрать раненых и убитых. Но бывали и другие поводы — праздники, и даже дни рождения командиров. И стороны обычно шли навстречу друг другу. Надо сказать, турецкие офицеры, по большей части, вели себя на той войне порядочно. Многие из них учились в военных училищах во Франции и хорошо знали французский.

В рассказе графа не было и хвастовства, которым, как прекрасно было известно Вершинину, грешат люди, случайно, по стечению обстоятельств, побывавшие на фронте. Весь успех он приписал товарищу, скромно изобразив свою роль.

Между тем, Гудов внимательно разглядывал стену, на которой висело оружие. Затем встал и подошел к той части, где висели кинжалы.

— Эта дага явно выбивается из общего ряда, — заметил он, указывая на кинжал без ножен с треугольным обоюдоострым клинком, длинной крестовиной, широкой треугольной гардой с прорезными узорам и рукоятью, обмотанной кручёной стальной проволокой и кожей. Кинжал, действительно, не сочетался с висевшими рядом турецкими бебутами и камами, ножны и рукояти которых были украшены позолотой, кораллами и самоцветами.

— Эта дага была в обозе Сулейман-паши. Как она туда попала мне неизвестно, — пояснил Вершинин.

— Вы позволите? — спросил граф, намереваясь снять кинжал со стены.

— Разумеется.

Граф снял дагу и стал внимательно рассматривать. В углублении клинка возле эфеса стояло клеймо с надписью Toledo. На противоположной стороне шла надпись COLADA DEL SID.

— Клинок именной, — заметил Гудов, — и назван в честь Эль Сида, знаменитого командующего Кастильской армией в одиннадцатом веке.

Граф взялся за круглое металлическое навершие, быстро его открутил и заглянул внутрь полой рукояти.

— Пусто. Обычно в такие полости клали записки с молитвами, а то и мощи святых.

— Записка была, — утвердительно кивнул Вершинин, — извольте взглянуть.

Он подошел к книжному шкафу, нашел в нем альбом с листами из папиросной бумаги, достал из него небольшой клочок серой бумаги с небольшими вертикальными прожилками и подал графу.

— Как видите, текст повреждён.

— В самом деле, можно разобрать только несколько слов, — сказал Гудов. — По-видимому внутрь попала вода и размыла чернила.

— Ната сказала, что написано по-английски. И разобрала три слова: shadows — тени, amulet — амулет, point — указывать.

— Наталья знает английский? — удивился граф.

— Изучала в пансионе. Английский вошел в моду, поскольку нынешний Государь знает его в совершенстве и, как говорят, переписывается на нём с супругой.

— Отлично! — воскликнул Гудов с довольно улыбаясь. — Ната — просто сокровище. Она совершенно верно перевела эти три слова. Хотя они и мало что дают для понимания смысла текста. А он, несомненно, важен. Никто не станет просто так прятать записку в рукоять кинжала. Обратите внимание на эти полоски на бумаге — такая полосатая бумага, её ещё называют vergé, появилась в восемнадцатом веке. А дага относится к веку семнадцатому. То есть её использовали, чтобы спрятать записку, в которой явно заключён некий секрет.

Гудов возбудился и стал размахивать руками, держа в правой кинжал. Вершинин на всякий случай отступил назад.

— Испанская дага, английская записка, турецкий обоз! — живо продолжил граф. — Нет, я положительно заинтригован! Текст повреждён, но это не проблема. Его можно восстановить.

— Позволите воспользоваться курительным столиком? — обратился он к Вершинину. — Я вижу он сделан из мрамора и очень подходит для ритуала.

Не поняв, о каком ритуале идёт речь, Сергей Петрович вызвал слугу и распорядился перенести вещи на письменный стол.

Гудов достал из саквояжа небольшую жестяную коробочку и начал высыпать из неё на столик порошок тёмного цвета, образовывая круг. В круг он положил записку. Затем распростер над кругом руки и, сосредоточившись, стал что-то говорить на незнакомом языке. Лицо его изменилось. В глазах появилось отсутствующее выражение, черты лица обострились, морщины разгладились. Порошок вспыхнул ярким зелёным светом, образовывая круг огня. Записка, лежащая в круге, зашевелилась, распрямилась. На ней стал отчётливо проступать утраченный текст.

Гудов убрал руки, зеленый огонь погас. Он с нетерпением схватил записку.

— Что ж, опыт удался! — воскликнул он. — Вот текст!

Он показал Вершинину записку с текстом:

ONEOFSIXTOEIGHT LONG FINGER OVER SHADOWS EARTH BURIED YELLOW AMULET MIDDAY POINTS THE HOUR IN LIGHT OF EQUINOX LOOK YOU

— Совершенно ясно, что речь идет о зарытом в земле кладе с амулетом и даны указания, что искать его следует в полдень дня равноденствия в месте, куда падает тень от среднего пальца, вероятно, какой-то статуи. Правда, не сказано, что это за статуя и где именно и она расположена, однако, ясно, что в Англии.

Решено! После свадьбы мы едем в Петербург, а затем — в Англию. Нас ждёт изрядное приключение!

[1] У полковника есть своя Розалина, как всем известно

[2] Если вам угодно, сударь мы проведём состязание в красноречии завтра или в другой день по вашему выбору. Предоставляю вам избрать тот язык, который вам нравиться, включая язык железа и свинца. Вы, надеюсь, позволите мне доставить себе удовольствие сказать вам, что вы наглец

[3] Я готова повиноваться вашей воле

[4] И граф богат и знатен

Продолжение — по запросу на vasisdal@mail.ru