Конфедерат: Имперские игры

Конфедерат: Имперские игры

Конфедерации больше нет. Зато на её месте возникла Американская империя с императором Владимиром I Романовым, взошедшим на престол по договорённости между настоящими правителями уже бывшей Конфедерации и Императором Всероссийским Александром II. Две империи, связанные между собой родственными узами, да к тому же в связке с некогда великой, но до сих пор сохранившей остатки былого могущества Испанией... Подобный расклад никак не может понравиться 'владычице морей' и наполеоновской Франции, которые вновь, как во времена Крымской войны, входят в тесный альянс. Имперские игры продолжаются.

Пролог

1864, февраль, Гаити, прибрежные воды близ Порт-о-Пренс.

Азарт! Чувство приближающейся победы! Вот что контр-адмирал Рафаэль Сэммс любил больше денег, выпивки, власти и ставил наравне с женщинами, даже самыми прелестными из них. Оттого и готов был, по выражению министра тайной полиции Станича, служить 'в каждой бочке затычкой и каждой почке заточкой', хотя и не мог до конца понимать этих пришедших из русского языка странных образов. Однако волей неволей, но приходилось, помимо прочих хлопот, осваивать ещё и этот язык. При дворе новообразовавшейся Американской империи это весьма ценилось, тем более со стороны тех, кто составил её аристократию. Аристократию настоящую, получившую титулы не за расшаркивания на паркете, а за кровь, скалящуюся поблизости смерть, пороховой дым и лавры одержанных побед.

Самого Сэммса пребывание при дворе в Ричмонде совершенно не интересовало. Он и появлялся там лишь тогда, когда этого в принципе нельзя было избежать. Море и сражения на нём — вот то, чего он желал всей своей душой. А после окончания войны с США... начинал опасаться, что вместо азартной круговерти боёв и грохота наводящихся на настоящие цели орудий ещё долгие годы предстоит пребывать лишь в учебных плаваниях и стрелять по не способным сопротивляться тренировочным целям. Это было бы... скучно. Скуку же он не любил, боялся её почище триппера. Но нет, как оказалось, у армии Американской империи и её флота довольно скоро нашлись настоящие дела. В частности вот это, по помощи испанской королеве вернуть потерянные в давние времена колонии. Для начала ту, которая носила название Гаити. Более того, имела наглость называть себя империей, во главе которой стоял даже не удачливый авантюрист, а безмозглый и явно душевно больной негр, которому разве что шутом работать, но не изображать из себя... разное.

— Коммодор Джонс! — повысил голос контр-адмирал, обращая на себя внимание командира флагманского монитора, на котором сейчас и находился. — До Порт-о-Пренса ещё часа два?

— Даже меньше. Погода благоприятствует, — спустя несколько секунд ответил Кейтсби Роджер Джонс, давний знакомец Сэммса, вместе с которым они сражались ещё в битве на Хэмптонском рейде. Первый командовал 'Акулой', второй, соответственно, 'Чарльстоном'. И успешно командовали, сумев сохранить свои корабли и потопить немало деревянных посудин янки. — Новые наши мониторы куда лучше переносят и ветер, и волнение на море. Но их мореходность хотелось бы увеличить. Министр Мэллори обещает много, но...

Сэммс лишь усмехнулся. Он тоже хотел всего и сразу, но приходилось довольствоваться имеющимся. Благо оно, имеющееся это, было куда как лучше даже тех, первых мониторов, всего пару лет назад казавшихся вершиной военно-морского судостроения. К хорошему слишком быстро привыкаешь! Вот и мониторы типа 'Потомак', пущенные в серию из четырёх кораблей, последний из которых, 'Нью-Йорк', проходил ходовые испытания и вот-вот должен был официально стать частью флота империи, были хороши, но... Обещанная высокая мореходность оказалась не такой, как ожидалось.

О нет, новые мониторы действительно могли теперь не ползти вдоль прибрежной линии, при мало-мальски серьёзном волнении спеша заползти в защищённую бухту. Но и вести настоящий бой в открытом море без крайней нужды всё ж не стоило. Две двухорудийные башни с новейшими, едва пошедшими в серию казнозарядными нарезными орудиями Брукса солидного калибра, бортовые казематы для орудий той же системы, но заметно меньшего калибра, составляли внушающую уважение любому противнику огневую мощь мониторов. Броневые пояс и палуба, усиленное бронирование башен, водоизмещение более 4000 тонн и возможность развивать скорость до 13 узлов также добавляли кораблям внушительности и эффективности. А ещё у этого типа не было тарана, что и позволяло достичь необходимой скорости благодаря улучшению обводов.

Всё хорошо? Практически да, за исключением валкости судов при волнении на море. В шторм попадать категорически не рекомендовалось во избежание печальных последствий, да и казематы могли захлёстываться сильными волнами, что исключало использование находящихся там орудий при дурной погоде. Вот и получалось, что морские переходы — это уже всегда пожалуйста, но вот океан пока оставался для 'потомакцев' нежелательным местом нахождения. Хотя планировалось... мда. Оставалось ждать схода со стапелей нового типа, проектируемого как раз с расчётом на противостояние океанской плохой погоде и с возможностью длительных переходов. Что до 'потомаков', так и им работа найдётся. Уже нашлась. Тут, у побережья Гаити, куда они и были направлены некоторое время тому назад, из имперских гаваней.

'Потомак' и 'Геттисберг'. сопровождаемые пятью винтовыми фрегатами, стремительно устаревающими, но пока ещё широко используемыми в том числе и империей из-за той самой высокой мореходности. А ещё несколько транспортных судов солидного тоннажа, в которых, помимо всего прочего, хранился дополнительный боекомплект к орудиям мониторов. Увы и ах, но с вместительностью трюмов даже у того же 'Потомака' имелись определённые проблемы. Плюс прожорливость котлов касаемо потребляемого уголька... Для повышения автономности мониторам крайне не рекомендовалось ходить по морю в отрыве от баз или, по крайней мере, от судов сопровождения. Как сейчас.

Впрочем, контр-адмирал Сэммс знал и сильные, и слабые стороны своей эскадры, сформированной для показательной демонстрации силы Американской империи. Сформировавшись в Чарльстоне некоторое время назад, эскадра экономичным ходом проследовала вдоль побережья до Майами, пополнив там запасы угля. Затем переход до Кубы, принадлежащей испанской короне, обходя ту с юга и следуя до Сантьяго-де-Куба, этого последнего промежуточного порта перед конечной целью. Там последовал небольшой осмотр с профилактическим ремонтом, после чего корабли были готовы. К чему? Выполнить полученный приказ, причём не раньше, не позже, а аккурат в нужное время, которое определяли не военные даже, а политики.

Политика. Контр-адмирал понимал не всё, творящееся на этой кухне, но достаточно существенную часть происходящего. После того как была завершена Мексиканская война, Хуарес подался в бега и теперь скрывался где то не то в Парагвае, не то в Аргентине, на престол в Мехико взошёл император Максимилиан I Габсбург. Монарх? Да. Независимый? Ни в коем случае. Пробравшийся к созданному престолу на испанских штыках, он понимал, что в большей степени будет управляемой фигурой, и изначально соглашался с этим. Императорские регалии редко кому предлагают, пусть даже сопровождаемые жёсткими и многочисленными условиями.

Испания была более чем довольна. Получить несколько портов с прилегающими к ним землями и в достаточной степени укреплённых уже многое значило для королевы Изабеллы. Но в любом случае меньше, чем укрепившийся престиж королевства в 'Европейском концерте', где вот уже долгое время Испанию считали клонящейся к закату, обречённой на дальнейшее увядание страной. Так было, но... всё изменилось за каких-то несколько лет. А тут ещё неожиданно для самих испанцев сформировавшийся союз с Российской империей и Конфедерацией, закреплённый договорённостями на Гаванском конгрессе. Торговая и оборонительная его части, плюс поддержка испанских притязаний на немалую часть бывших колоний... Не ради альтруизма поддержка, само собой разумеется. Флоту Американской империи нужны были свои порты, чтобы расширить зону влияния. И Гаити для этого дела вполне годилось. Глубоко враждебное Санто-Доминго образование, к тому же донельзя агрессивное, да к тому же банально не способное понять изменившиеся силы сторон. Одно дело Санто-Доминго как независимое республиканское образование или лишь де-юре испанская колония. Совсем другое — колония, всецело поддерживаемая метрополией.

Да и поближе метрополии кое-что имелось. Куба! Та самая, которая из-за Мексиканской войны стала промежуточным пунктом по доставке всего необходимого: войск, оружия, амуниции. С окончанием же этой самой войны не было никакого смысла везти припасы с оружием обратно, а для арсеналов, перешедших под власть испанской короны портов, это было чрезмерно много. Вот и переправили обратно в кубинские арсеналы со складами, да и часть солдат отправилась туда же, на этот райский остров, с давних пор бывший оплотом Испании в Новом Свете.

Дальше — проще. Что нужно для того, чтобы не выглядеть в глазах всего просвещённого мира агрессором? Всего лишь спровоцировать противника на то, чтобы он сам показал себя в 'лучшем' свете. И если испанцы за прошедшие десятилетия в этой области успели 'обрасти жирком', почти утратив способности проворачивать сложные и в то же время предельно жестокие интриги, то у новорожденной империи такие мастера имелись. В министерстве тайной полиции, которое выросло из известной всем дикси 'Дикой стаи'. Той самой, которой многие янки и тем более их черномазые ныне полноправные сограждане давно и успешно пугали как детей, так и друг друга.

Гаити к тому моменту было уже не 'империей' и ещё не 'империей' одновременно. Перерыв, так сказать, между первым и вторым пришествиями 'императора' Фостена I, он же Фостен-Эли Сулук, классический такой черномазый, свергнувший такое же порождение Африки в результате военного переворота и объявивший себя императором. Туп был, как болванка для шляп, но на общем фоне выделялся повышенной даже по тамошним меркам жестокостью, поддержкой вудуистов — местных сектантов, практикующих весьма омерзительные по меркам любого белого человека ритуалы — и склонностью к обезьянничанью за королевскими дворами Европы. Последнее, понятное дело, получалось на уровне грубого фарса, но для местной невзыскательной публики было как раз тем, что находило полнейший отклик.

Глубины умственной отсталости и дешёвого фарса, принимаемого местными за естественный ход вещей. Чего стоили 'титулы' раздаваемые 'императором' своим приближённым. Граф Омлет, барон Антрекот, герцог Бульон и всё в этом же духе. Ни разу не издевательство, не 'награды' для придворных шутов, а суровая, печальная реальность. Эти 'графы' и прочие 'бароны' гордо и торжественно несли свои кулинарные наименования. Да-да, именно кулинарные, поскольку 'император' Фостен I черпал то, что называл вдохновением, исключительно в еде, наделяя 'аристократов' родовыми именами в честь тех блюд, которые ему довелось в своё время сожрать в относительно приличных заведениях. И это был лишь один из множества примеров, показывающий уровень как 'императора', так и провозглашённой им 'империи'. Наиболее забавный и безобидный. Остальные же... кровь, гниль, грязь, кровавые вудуистские ритуалы, массовые казни и бессудные убийства. Перечислять можно было долго, да только желания особого не имелось.

Разумеется, в управлении государством что сам 'император', что его окружение ничего не смыслили. Да и смыслить не могли по скудости разума — опять же, ничем не отличаясь от предшественников — но последние хотя бы изредка слушали иностранных интересантов, да и немногие кое-как работающие механизмы полуразвалившейся государственной машины при нём окончательно развалились. Тут контр-адмирал Сэммс поневоле вспомнил слова, сказанные послом ещё тех, прежних США Робертом Уолшем о сути режима Фостена I: 'Гаитянский правящий строй — это деспотизм самого невежественного, развращённого и порочного вида. Государственная казна является банкротом, население погружено в киммерийскую тьму, и люди даже в доверительной беседе боятся высказывать своё мнение о чём-то, за что могут подвергнуться пыткам и обвиняться в критике властей'.

Республиканец Уолш, само собой, обрисовывал лишь часть проблем. причём невеликую, но и в поднятой части сложно было хоть в чём-либо не согласиться. Так или иначе, но с 1849 по 1859 года 'император' настолько всех достал, что выделенный ему пинок под зад с трона и вообще с Гаити ни для кого не стал неожиданностью. Удивляться стоило скорее тому, что этого не случилось раньше. Иностранные компании просто отказывались вести дела с образованием, которое на что-то пыталось претендовать, но при этом не выполняло даже собственные законы. Постоянные и массовые бессудные убийства, грабежи, беспорядки даже в пределах Порт-о-Пренс, как бы столицы 'империи' Гаити. Любой белый человек, пусть даже принадлежа к посольствам мировых держав, мог перемещаться по улицам — не то что ночью, но и посреди дня — лишь будучи в сопровождении до зубов вооружённой охраны. Иначе... Шайки набрасывающихся со спины гаитянцев, утаскивающих тело в ближайший переулок, раздевающие догола... про женщин и говорить не приходилось, поскольку звериные повадки этой братии были известны ещё с давних пор. Даже задокументированные зверства негров Гаити с момента объявлении этой местности о независимости были известны тем, кто доставил себе труд почитать дневники бывших там и опубликовавших свои воспоминания. Или же уцелевших при набегах орд недавних рабов на Санто-Доминго... там они тоже показали себя со всей первобытно-животной красе. Чего стоила одна только резня начала века, при которой было уничтожено почти всё белое население острова, в том числе женщины, старики, дети. За женщинами и детьми вообще целенаправленно охотились, особенно во время 'второй волны', когда все способные держать оружие в руках уже были убиты и можно было 'ни в чём себе не отказывать'. Причём ни разу ни 'эксцессы восставших рабов', а официальное благословение сверху основателя их поганого государства, Жан-Жака Дессалина.

Рафаэль Сэммс читал о тех временах. И не один он, поскольку в империи типографии массово отплюнулись художественно оформленной исторической справкой 'История Гаити', в которой проводились видные и явные параллели с другими мало-мальски похожими случаями. В том числе и совсем уж недавним 'Винчестерским кошмаром', когда в одноименном городе похожим образом резвились черномазые из сформированных янки 'свободных полков'. Умелый и полезный оказался ход, заранее дающий полный карт-бланш со стороны населения Американской империи, абсолютную поддержку. Гаити никто жалеть не будет, равно как и тамошних 'отважных вояк', духовных братьев тех, кто находился в 'свободных полках' США.

Гаити, да. Правление Фостена I переполнило чашу терпения, оттого и была оказана пусть негласная, но помощь тем военным, которые хотели свергнуть своего 'императора'. Оказали. Свергли. Только сделали это аккуратно, дабы оставить могущую пригодиться в дальнейшем фигуру в целости и сохранности. Не зря же Фостен-Эли Сулук со своим семейством отправился не абы куда, а на Ямайку, которая, если что, давно и прочно принадлежала Британской империи.

Типично английский стиль! Если есть возможность приберечь инструмент для дальнейшего использования — они непременно это сделают, не обращая внимания на вид, дурной запах и прочие нелицеприятные нюансы. Так было всегда, не стало исключением и на сей раз. Ямайка же была выбрана как место, находящееся ближе всего к Гаити. Этакое послание вновь сменившей империю республике и в частности тамошнему президенту, Фабру Жеффрару, сынку одного из основателей этого псевдогосударства, являвшемуся по мнению практически всех граждан Американской империи форменным позором на мировой карте. Тем, до которого слишком долго ни у кого из влиятельных на мировой арене игроков либо руки не доходили, либо смелости не хватало из-за возможных криков господ либералов и прочих аболиционистоподобных.

Что за послание? Негласное, но понятное даже потомку 'великих африканских мыслителей' в генеральском мундире и восседающем в президентском кресле, а по сути том же трончике, только замаскированным 'фиговым листочком' республиканства. Дескать, будешь плохо себя вести — вернётся 'император', который если и не съест тебя, и даже не принесёт в жертву вудуистским богам, то уж точно убьёт самым жестоким образом у всех на виду.

Работало, понятное дело. Президент Фабр Жеффрар вёл себя по отношению к Британской империи тихо, как мышь в норе, полностью соответствуя британским деловым интересам на Гаити. В остальном же... разве что меньше денег тратилось на пышность, хотя бестолковость и воровство оставались на прежнем уровне. Ах да, ввелись новые виды воровства, более, так сказать, отвечающие духу времени. Под видом строительства образовательных учреждений, а затем и их как бы работы расхищались ой какие немалые суммы. Почему 'как бы работы'? Да по той простой причине, что практически ни один белый человек из вполне обоснованных опасений за собственную жизнь на Гаити и не сунется, а местные 'учёные мужи' вызывали смех даже у закончивших обычную школу. Так было раньше, в начале века. Так же, практически без изменений, оставалось и сейчас.

Но чего у гаитянцев было не отнять, так это их естественного душевного порыва — желания поправить своё никчёмное материальное положение за счёт немного более зажиточных соседей, а именно Санто-Доминго. Тем более, что как только Испания официально восстановила свою власть над отпавшей ранее от метрополии колонией, так начались серьёзные брожения среди населения. Понятное дело, что не среди белой части, а исключительно среди негров и полукровок. Они то всеми силами тянулись в стороны близких им по крови и духу западных соседей, только и мечтая восстановить ещё ни разу не забытые времена, когда именно гаитянцы правили всем островом, а не только западной его частью.

Фабру Жеффрару достаточно было лишь правильно и своевременно скормить сведения — частично правдивые, а не полностью ложные — о количестве готовых к мятежу жителей колонии и о проценте готовых остаться нейтральными... А затем подтолкнуть собственно бунтовщиков к активным действиям, предварительно попытавшись сконцентрировать их в одной из частей Санто-Доминго, а именно в городе Сантьяго и его окрестностях. Городе, из которого медленно, осторожно и аккуратно вытянули белых некомбатантов, оставив лишь готовых сражаться и держать некоторое время оборону мужчин призывного возраста... ну и всю черномазую орду, конечно.

Всё было тщательно спланировано и рассчитано чуть ли не по дням: собственно мятеж, время реакции на него в Порт-о-Пренс, столице Гаити, выдвижение оттуда на помощь мятежникам гаитянских частей. Агенты министра тайной полиции Станича, его заместителя Смита и иных чинов не зря получали немалые суммы в золоте, поскольку сумели создать настоящий шедевр, играя гаитянцами с таким же эффектом, как кукольник со своими марионетками. Причем эти живые и вроде как думающие куклы долгое время не понимали, что являются проводниками отнюдь не своих желаний.

Вот и вспыхнул мятеж, центром которого ожидаемо стал город Сантьяго. Именно туда стали стекаться из всех ближних и не очень мест взбунтовавшиеся негры, рассчитывающие не только пограбить-понасиловать-покуражитья, но и захватить оружие из городского арсенала. То самое, которое как бы было закуплено властями колонии из числа захваченного в Мексике и находившегося ранее в кубинских арсеналах. Много оружия, особенно обычного стрелкового с соответствующим числом боеприпасов. Его же, выгрузив в порту Пуэрто-Плата, показательно привезли в город и временно разместили там, в арсенале. Ну а тот факт, что в большинстве ящиков были отнюдь не винтовки с патронами, до поры знать никому не полагалось.

Хаос, кровь, смерть... Это то, на что рассчитывали лидеры мятежников, ворвавшись в город и будучи поддержанными изнутри немалой частью тамошнего населения. Что ж, они получили всё вышеупомянутое. Правда, не совсем так, как на то рассчитывали, но это уже детали общей картины.

К примеру, грабить хоть и было чего, но отнюдь не в тех масштабах, на который рассчитывали ворвавшиеся в город извне и скопившиеся изнутри шайки. Убивать-насиловать? Да на здоровье, только вот исключительно себе подобных, потому как оказалось, что ни одной белой женщины, девочки или даже мальчика — за исключением нескольких не совсем вменяемых аболиционисток или сторонниц смешения с черномазыми — в городе не нашлось. Однако без насилия и беспорядка, понятное дело, не обошлось. Они ведь уже настроились, а значит не собирались себя сдерживать... совсем не собирались. А уж склонность негров устраивать пожары буквально всюду, она давно была известна. Хорошо хоть в одних набедренных повязках вокруг сжигаемых домов не плясали. По крайней мере, о таких фактах очевидцы не то не знали, не то умолчали из стыдливости.

И началось. Город местами запылал, на улицах творилось настоящее светопреставление... В то время как немногочисленное оставшееся и до зубов вооружённое белое население, собравшись в кулак, сперва отбило первый штурм арсенала, дворца губернатора и ещё пары важных мест, после чего, воспользовавшись некоторой паузой и замешательством в 'строю' негритянских орд, рвануло сперва на соединение, а потом и на прорыв из города.

Прорваться удалось. Не в последнюю очередь потому, что арсенал, резиденция губернатора, городской собор и иные места оставлялись на разграбление и приковывали к себе внимание большей части мятежников. От оставшихся же вооружённые многозарядными винтовками и револьверами сумели отбиться, пусть и понеся большие потери.

А затем... Затем были взрывы. Не оставленные на волю случая, то есть на вторжение в определённое место или на истечение определённого времени, а очень даже управляемые. Проводящий электричество скрытый под землёй кабель, подрывная машинка вне городской черты и парочка специалистов с охраной при них. Результат был на загляденье... воронам, грифам и иным падальщикам. Ведь тот же арсенал взорвался именно тогда, когда внутрь устремилось большое число бунтовщиков. Тех, которые реально тянулись первым делом к оружию, а уж затем грабить и насиловать. Некоторые из их лидеров также не устояли перед тем, чтобы лично поприсутствовать при открытии ящиков с оружием 'на нужды восстания'.

Естественно, рвануло не только в арсенале, но именно тот взрыв был наиболее сильным, эффективным и символическим. Мятежники не получили по большому счёту ничего полезного, помимо полуразрушенного города, а вот потеряли многое и многих. Что именно? Эффект первого удара, часть вожаков, надежду на обзаведение большим количеством отнюдь не устаревшего оружия. Моральный дух опять же... который не удалось поддержать богатой поживой и обильными жертвами среди 'белого мяса'. Зато крики, вопли и визги, требующие и молящие гаитянских союзников-покровителей как можно скорее спешить на помощь... О, они-то как раз и раздавались! И у Фабра Жеффрара не оставалось иного выбора — по его скорбному разумению — кроме как не только не остановить свои больше похожие на вооружённые банды части, но и добавить к ним президентскую гвардию. Тоже не роскошь по меркам любого европейского и даже американского государства, но на общегаитянском фоне...

Зато власти во главе с ныне уже губернатором всей колонии, генералом Педро Сантана, не суетились. Сказать точнее, у самого Сантана были желания подавить мятеж как можно скорее, для чего бросить имеющиеся под рукой войска в Сантьяго и окрестности, но... приходилось слушать тех, кто стоял над ним, а именно вице-короля маршала Прима и союзников из Американской империи. А они говорили ясно и чётко, что надо вытянуть туда, в район Сантьяго, не только местных бунтовщиков, но и спешащих на помощь гаитянцев. Пока же ждать, а заодно выводить из-под смертельной угрозы белое население всех мест, которые могут оказаться по пути в планируемую огромную ловушку. По сути, неприкрытым оставляли лишь один путь из Гаити до охваченной мятежом части Санто-Доминго — от границы через Сабанету и Санта-Крус. Портовые же города, такие как Сан-Фернандо-де-Монте-Кристи, Луперон и Пуэрто-Плата, они и прилегающие к ним территории оставались под полным контролем властей. И с возможностью перебросить туда кораблями нужное число подкреплений, равно как и, в случае необходимости, поддержать корабельным же огнём. Соваться туда для бунтовщиков и топающих к ним на рандеву гаитянских банд было бы верхом глупости даже для этой ни черта не соображающей в тактике и стратегии публики.

Зато эвакуация гражданских и как бы подготовка именно и только к обороне выглядела для бунтовщиков и гаитянцев именно и исключительно признаком слабости властей Санта-Доминго. Равно как и усиленный поиск и обезвреживание бунтовщиков и сочувствующих в других частях острова. Жёсткое обезвреживание, при котором стреляли на поражение при малейших попытках сопротивления и не стеснялись бросать в тюрьмы сдающихся. Ну а маячащие за спинами колониальных войск тени добровольцев из империи оставались до поры и вовсе скрыты. Эти самые 'добровольцы', временно снявшие с себя не так давно одетые военные и министерства тайной полиции мундиры вообще не любили привлекать к себе внимание. Особенно вражеское. Тем более прессы.

Войскам Гаити дали соединиться с бунтовщиками в Сантьяго, предоставили возможность ощутить себя 'без пяти минут победителями', а потом... Сходящиеся удары с двух сторон, от Пуэрто-Плата к северу от Сантьяго и от Консепсион-де-ла-Вега к юго-востоку. С юго-востока ударили по большей части колониальные войска, а вот с севера, от Пуэрто-Плата, объединённые части прошедших Мексиканскую войну солдат вице-короля Прима и 'добровольцы' из бывшей Конфедерации. Что с той, что с другой стороны присутствовали лёгкие полевые орудия, очень даже современные, нарезные и казнозарядные, а также пулемёты Спенсера-Станича, которые могли использоваться как стационарно, так и перемещаться по полю боя на специально сконструированных под эти цели повозках.

И что могли противопоставить прошедшим не одно ожесточённое сражение людям войны, вооружённым новейшим — и стрелковым тоже — оружием обычные мятежники и как бы 'регулярная гаитянская армия'? Да ровным счётом ничего, особенно учитывая то, что ранее конфедератские, а ныне имперские роты применяли привычную тактику: обстрелять из орудий, затем причесать 'взбодрённых' разрывами снарядов пулемётными очередями и только потом на сближении открыть шквальный огонь из 'спенсеров'. Завершить же разгром атаками кавалерии — немногочисленной, но привыкшей к подобной работе, а именно гнать деморализованного противника и расстреливать из укороченных винтовок и револьверов. Последние, кстати, стало куда легче перезаряжать после внесения некоторых изменений в конструкцию и использованию новинки, так называемых скорозарядников. Они повышали и так не самый медленный темп стрельбы до вовсе обескураживающего. Эта дорогая, но эффективная новинка производства оружейных заводов Станича и Ко оправдала себя в полной мере.

Если испанцы вице-короля Прима и губернатора Сантана ещё были склонны время от времени брать пленных — хотя бы и для того, чтобы в дальнейшем судить и повесить большую их часть — то имперцам был отдан негласный приказ не забивать себе голову подобными мелочами и не церемониться с теми, кто этого априори не достоин. Они и не церемонились, особенно помня про случившееся в Винчестере, почитав про 'милые нравы' гаитянцев и сочувствующих, да и закон 'О неграх в форме и с оружием в руках' как то не сильно забылся. Пусть форма у бунтовщиков отсутствовала, да и у гаитянских полубанд была далеко не всегда... подобные мелочи мало кого волновали из прошедших Нью-Йорк, Геттисберг, Булл-Ран, Фолсом и иные битвы.

Гаитянцы с из союзничками-бунтовщиками даже не откатывались — они бежали, роняя оружие, амуницию, вообще всё. Разве что штаны у многих подозрительно тяжелели. И во главе бегущих во всю мочь мчалось то немногое, что осталось от президентской гвардии. Хорошо мчалось, быстро, пользуясь лучшей откормленностью и реквизициями всех оставшихся лошадей. Помогало не всем, но всё же.

Мятеж был подавлен, оставалось лишь окончательно затушить тлеющие искры, пройдясь мелкоячеистой сетью по всем частям Санто-Доминго, не позабыв про самые отдалённые уголки. А ещё обвинить Гаити в неспровоцированной агрессии и официально объявить этому де-юре независимому государству войну. Из Мадрида объявить, понятное дело, с соблюдением всех формальностей.

Это и сделали, вызвав протестующие и одновременно паническо-жалобные писки из Порт-о-Пренс, обращённые, понятное дело, не к Испании, а к другим европейским странам. Первым делом к тем, кому усиление Мадрида было как кость в горле.

А войска, разбившие в клочья гаитянцев, уже подтягивались к границам. Медленно, не торопясь, но неотвратимо. Как говорится, ожидание страшного конца порой вызывает ещё больший страх, нежели когда он, наконец, произойдёт. Вдобавок малые рейды конницы на территорию Гаити, во время которых кавалеристы расстреливали и вырубали всех комбатантов и сжигали/взрывали всё хоть немного относящееся к ценному для Гаити имуществу. Урон как материальный, так и воздействующий на дух, и без того опустившийся где-то на уровень пониже лужи посреди скотного двора.

Пара попыток генералов Жеффрара контратаковать были раздавлены на корню со столь же огромными потерями. Пулемёты, скорострельные винтовки, выучка испанцев и дикси — всё это крыло гаитянцев как козырный король стороннюю шестёрку.

Британцы, меж тем, уже зашевелились, пользуясь царящей в Порт-о-Пренс паникой, которая охватила президента, его генералов прочее окружение, собравшихся уже если не бежать, то прикидывающих и такую возможность. Неудивительно, учитывая тот факт, что попытки начать переговоры были сразу и категорично отвергнуты. Испанцы заявили, что их устроит лишь полная капитуляция Гаити, то есть прекращение огня состоится исключительно на испанских условиях и никак иначе. И вообще, верить сидящим в Порт-о-Пренс идейным наследникам мясника и массового убийцы Жан-Жака Дессалина противопоказано. Более того, иметь дела с такими противно чести любого уважающего себя офицера и аристократа.

Ультимативно было сказано. Только вот и возразить против подобного было если и можно, то подобные возражения вызвали бы обоснованную и довольно негативную реакцию аристократии. Так что многим влиятельным, но либеральствующим персонам пришлось прикусить язык.

Зато умеющие устраивать затейливые политические игры выходцы с 'туманного Альбиона' знали что делали, когда припрятали до поры такую фигуру как 'император' Фостен I. И это несмотря на то, что на Ямайке от него была масса проблем, а губернатор оной, сэр Эдвард Джон Эйр, неоднократно писал в Лондон, что одно лишь наличие на острове свергнутого гаитянского 'императора' вызывает волнения среди местных негров и подталкивает их к бунтам. Что они видят в Фостене I своеобразный символ своего будущего, да и высказывания самого 'императора' лишь подливают масла в огонь.

Наверняка в Лондоне доклады читали, но сочли, что риск оправдан. И вот дождались момента, когда вроде бы отыгранная карта вновь должна была вернуться в игру. Из Ямайки на паре кораблей под британским флагом на побережье неподалёку от Порт-о-Пренс были высажены сам 'император' с десяток разных Бульонов с Антрекотами, а заодно пара сотен негров из числа оголтелых сторонников, в том числе и наиболее рьяные из ямайцев. Прибавить к этому намёки британского посланника как президенту Жеффрару с его министрам, так и битым генералам и... Здравствуй конституционная монархия во главе всё с тем же 'императором' Фостеном I. Обязательства со стороны вторично пришедшего к власти 'императора' стараться держать себя в руках и не устраивать особо диких выходок, вызывающих плохую реакцию всех цивилизованных стран. А заодно подписанные договора, выгодные Британской империи. но вместе с тем не сулящие даже теоретической военной помощи. Только товары военного назначения за большие деньги. Сити всегда любило подобные документы.

И всё бы могло сложиться для Гаити и 'императора' если и не удачно, то хотя бы не фатально, но 'внезапно' случилась весть из Ричмонда, столицы Американской империи. Оказывается, император Владимир I Романов, прислушавшись к просьбам своей союзницы, королевы Испании Изабеллы II Бурбон, решил оказать помощь в усмирении 'дикарского государства, кидающихся на своих цивилизованных соседей с самого момента своего основания, но не получившего должного воздаяния'. И опять же очень 'внезапно' в Сантьяго де Куба оказалась эскадра имперского флота под командованием контр-адмирала Рафаэля Сэммса, прибывшая туда с дружественным визитом. 'Совпадение', но очень уж удачное, которым нельзя было не воспользоваться. Особенно если война Гаити также была объявлена по всем правилам, пусть и через того же посредника, посла уже Российской империи. Своего то посланника Ричмонд уже несколько месяцев тому назад того-с, отозвал по причине 'чрезмерно повысившейся опасности на улицах Порт-о-Пренс для всех людей белой расы'. И не возразить при всём желании, причина действительно веская и вполне реальная!

Вот и оказался контр-адмирал Сэммс на острие заранее спланированной комбинации, чему, впрочем, был только рал. Рад, ибо с самого начала знал о своей предстоящей роли. Равно как и все старшие офицеры его эскадры. Потому и стоял сейчас на мостике новейшего имперского монитора-броненосца, глядя в бинокль на уже видимый Порт-о-Пренс. Смотрел и ждал того момента, когда можно будет открыть огонь по береговым укреплениям, казармам и вообще всему, что подходит под определение 'достойная артиллерии цель'. А уж потом, после бомбардировки с моря, придёт черед высадки десанта. Хорошего десанта, настоящего, состоящего из отборных головорезов. Их целью будет взятие под контроль столицы Гаити, а в это же самое время, как было обещано Сэммсу, сухопутные испано-имперские войска, находящиеся у границ Гаити, тоже перейдут в наступление. Сразу по нескольким направлениям, дробя и парализуя то немногое и немногих, что ещё могло сопротивляться. А потом... потом должна была наступить последняя, но тоже немаловажная стадия войны. Та, которая покажет, что империя всегда бьёт быстро, результативно и прямо в сердце. Ах да, ещё и показательно, чтобы все видели не только эффективность удара, но и его эффектность.

Глава 1

Февраль 1864 г., Ричмонд

Полгода. Ничтожно малый срок с момента создания из Конфедерации Американской империи, но и его хватило с избытком для того, чтобы крепко-накрепко зацементировать доставшуюся и удержанную нами власть. Вот уж действительно, если нечто ценное попало в чьи-то цепкие лапы, то без огромных усилий это не вырвут. А власть — действительно огромная ценность для понимающих людей.

Вот её нам и удалось не упустить, что не могло не радовать. Просто вывески поменялись, да появился прочный фундамент в лице конституционной монархии с императором, принадлежащим к одному из наиболее известных домов Европы. В остальном же... Вот что изменилось из-за того, что генерал Борегар стал не временным диктатором, а председателем правительства и канцлером империи? Особо и ничего, учитывая заключённые договорённости о его несменяемости против собственной воли, а также тот факт, что его дочь Лаура теперь была официально помолвлена с юным императором. Тому сейчас было около шестнадцати лет, Лауре четырнадцать... Два года вперёд и состоится торжественная свадьба, ещё сильнее привязывающая династию Романовых к находящейся по другую сторону океана свежерожденной империи.

Себя, конечно, я тоже не мог обидеть. Опять же договоренность о браке, приложенная к посту министра тайной полиции и вполне заслуженному авторитету не только в 'Дикой стае', но и во всей армии. С кем? С Ольгой, дочерью Константина Николаевича Романова, того самого записного либерала и незадачливого наместника в Польше. Ясен пень, что брак ожидается чисто политический, да и сама будущая невеста сейчас всего тринадцати лет от роду, но это... не столь важно само по себе. Есть чёткая договоренность, от неё отступать не принято, а значит никуда не деться с подводной то лодки. Да и к чему той стороне совершать резкие и необоснованные телодвижения? Российской империи выгод от союза с нами ничуть не меньше, а то и больше. Поддержка против возможных конфликтов с Англией и Францией, экономика, взаимовыгодный обмен технологиями, особенно оружейными, прочие полезности. Нет, тут особых подстав ожидать не стоит, хотя и в благодушие впадать вредно для здоровья. Особенно если вспомнить некоторых наших искренних и последовательных недоброжелателей при дворе Александра II Романова. Профранцузская партия во главе с Горчаковым, пусть несколько утратившим позиции, но отнюдь не отстранённым от власти. Малость прижухшие англоманы опять же, опирающиеся на 'старую добрую' традицию союзничать с островным государством даже там, где делать этого ну совсем не следовало. Иные, хм, индивиды, также имевшие своё особое мнение, идущее вразрез с тем курсом, по которому двигалась империя. Именно империя, а не то слабое и зависимое нечто, которое они желали сделать из России, как уже попытались тогда ещё в 1825 году. К счастью, не получилось. Но то была лишь первая попытка, уж мне ли этого не знать.

Мыслей хватало. Только где взять время на полное их обдумывание? Особенно сейчас, когда недолгое путешествие по улицам столицы окончилось и закрытый экипаж остановился во внутреннем дворе бывшего Белого дома КША, а ныне Малого Императорского дворца, в котором жил и даже пытался по серьёзному вникать в дела управления империей Владимир Александрович Романов, в шестнадцать лет ощутивший на своей голове тяжесть короны. Короны, на которую он по своему положению аж третьего сына Александра II имел очень мало шансов. Особенно учитывая тот факт, что оба его старших брата, Николай и Александр, отнюдь не разочаровывали своего отца уровнем разума и умения себя поставить. Да, в России его тоже ожидало светлое будущее, но не корона и прилагающаяся к ней власть. Так что за шанс юный Романов ухватился обеими руками, с ходу согласившись на некоторые жёсткие условия, которыми будет обставлено его плавление. Конституция, несменяемость немалой части доставшегося кабинета министров и его председателя, заранее оговоренная невеста, будущая императрица. Иные, менее значимые факторы. Понимал, стервец, что со временем некоторые прутья золотой клетки могут ослабнуть сами по себе, насчёт же изъятия либо ослабления других можно будет договориться. Пока же Владимир вёл себя воистину безупречно и даже сверх того.

Что значит 'сверх того'? Его абсолютно искреннее желание учиться управлению доставшейся империей, готовность слушать и слышать советы, после чего принимать их. Попытки найти общий язык со всеми важными персонами и расположить их к себе. вместе с тем не ставя себя в однозначно зависимое положение. Ну и сбор информации обо всех и обо всём, куда ж без этого важного элемента. Плюс полная поддержка оставшейся в России семьи, что готова была предоставить и немалую толику денег, и разного рода документацию, помогающую заручиться дополнительными рычагами воздействия. А рычаги бывали разными!

— Приехали, командир, — гулко так рыкнул О'Рурк, открывший дверь снаружи. — Чего прикажете дальше?

— Как и всегда. Сопровождать.

Улыбка на грубом, не особенно то и озарённом интеллектом лице ирландца. Вот уж действительно, как был по своей сути сержантом 'диких', так и остался, несмотря на то, что низший офицерский чин по совокупности заслуг таки да получил. Только вот следующий шаг по перенесённому из российской империи 'Табелю о рангах' он уже вряд ли сделает. Не с его довольно ограниченным интеллектом и узким кругозором. Хотя... О'Рурк и так был более чем доволен своим взлётом. От нищего эмигранта без каких-либо внятных перспектив до личного охранника одного из первых лиц империи — удачный путь, дающий огромные возможности пока не существующим детям.

Иду к главному входу дворца, а попутно любуюсь на общее оформление как самого строения, так и на изменения прилегающей территории, как водится, ограждённой от внешнего мира высокой оградой. Прежний полуаскетический минимализм времён республиканства постепенно замещался элементами иных стилей, благо недостатка в хороших архитекторах не имелось. Российские, испанские, и из местных колоний, имеющие свои особенности и пристрастия. Конечно, полностью они себя смогут показать не тут, где не было перестройки как таковой, а скорее всего лишь добавление элементов декора, а при строительстве уже полноценного дворца. Не по лекалам Зимнего в Санкт-Петербурге, само собой разумеется, иного, но не менее величественного, олицетворяющего собой мощь новой империи.

Мощь, величие, размах. Собственно, эти три фактора незримо реяли над всем Ричмондом, который активно разрастался, достаивался и перестраивался, начав это благое дело ещё когда стало понятно, что война с США близится к победному концу. А уж потом, после сперва победы, а затем и преобразования республики в империю... Хлынувшие сюда денежные потоки из Европы вкупе с контрибуциями от янкесов пролились словно ливень на заметно пересохшую почву, вызвав бурный рост. Чего? Да почти всего, от новых особняков и гостиниц до фабрик, борделей и разного рода баров с ресторанами. Ричмонд реально рос во все стороны, превращаясь из довольно убогого и провинциального по меркам Европы городишки в нечто, способное лет через десять стать настоящей столицей империи. Разумеется, если приложенные силы будут правильно использоваться, доводиться до ума и подкармливаться большим количеством золота и понимающих людей. Ну да это везде так.

Дворец. Теперь это действительно напоминало дворец, по крайней мере изнутри. Довольно простенькие интерьеры времён до Конфедерации, незначительный период правления Дэвиса, этого первого и последнего президента. Затем переходный период, когда ставший символом победы в войне Борегар начал мало-помалу трансформировать бывший Белый дом в нечто более пригодное для не республики, но империи, создание коей было уже предопределено, просто оставался вопрос с личностью императора. Ну и совсем недавнее прошлое, когда всё прояснилось, и тем паче Владимир Александрович Романов прибыл в Ричмонд со всей своей немаленькой свитой. Свита, к слову сказать, так тут и осталась, прилагая предельные усилия встраивания в империю, слияния элиты Юга и себя самих. Ой не зря среди свитских подавляющая часть что мужчин, что прекрасных дам были в свободном от брачных уз состоянии. Император Всероссийский прекрасно знал о силе влияния через брачные узы, равно как и о желании джентльменов Юга стать аристократией не скороспелой, а крепко связанной с теми родами, чьи корни уходят далеко в глубину веков и подтверждают это 'Бархатной книгой' либо 'Готским альманахом'.

Прислуга опять же. Новая, не чета старой, способная прикинуться чуть ли не бесплотными тенями, с многолетним опытом подобной работы. Тоже, как и следовало ожидать, привезённая из-за океана. Они были везде, но не раздражали своим видом, а также не заставляли меня напрягаться сверх обычного, ощущая подобную способность у незнакомых людей. Взять тех же 'диких', некоторые из которых также обладали способностью красться ясным днём, будто диверсанты на ночной прогулке. Мастера своего дела, особенно если брать индейскую составляющую, представители которых мало-помалу передавали сложную науку своим сослуживцам.

'Диких' тут вообще хватало, как и в любых других местах столицы. Некогда чисто военная структура распространилась очень широко, сперва став костяком министерства тайной полиции, а затем, не удовлетворившись зоной покрытия, вытолкнула из себя и несколько чисто гвардейских подразделений, которые именовались полками, но пока не доросли до штатного расписания. Впрочем, тут вопрос был не в делающих заполнить пустые вакансии, а в уровне кандидатов. Абы кому подобное не доверить, так что время терпит, да и пустые места пусть пока останутся. Лучше заполнить их настоящими профи, а не осетриной второй свежести, как порой поступают очень и очень многие. Особенно странным, как по мне, выглядит ситуация, когда гвардией начинают называть части, состав коих и в бою то побывать не успел. Нет, я всё понимаю относительно уровня начальной подготовки, проверенности морально-волевых качеств, уровня мозгов и прочих нюансов, но не обстрелянные части — это по любому элемент риска. К счастью, у нас и пока с этим всё хорошо, и на будущее есть вполне себе подходящий рецепт. Циничный, довольно жёсткий, зато гарантирующий, что элитная часть войск не останется без полноценной боевой практики.

Далеко не первый раз появляюсь здесь, чуть ли не каждый второй день то тут то там по самым разным поводам и причинам, а пока так и не привык к новому облику здания. Вот уж и впрямь многое зависит от того, какое назначение у места, кто находится внутри и что просматривается в будущем. А будущее республики очень отличается от имперского, с какой стороны ни посмотри. Очередная открывающаяся передо мной дверь и... Знакомые всё лица, хоть покамест и не в полном составе.

— Доброго дня, джентльмены и единственная присутствующая леди, — приветствую собравшихся, после чего устремляюсь в сторону беседующих Джонни и Марии.

Эта парочка всегда найдёт массу поводов для того, чтоб языками зацепиться. Общие профессиональные интересы сочетаются с повышенным любопытством сестрёнки равно как с её же желанием быть в курсе последних новостей. Джонни же как раз и любит фильтровать поступающие к нему на стол выжимки слухов, сплетен и прочей чешуи, чтобы получить в итоге несколько крупиц настоящего золота. И раньше неплохо умел, а сейчас так и вовсе наловчился. Матерым зверем тайного сыска становится мой друг с весьма неоднозначной репутацией и сложным прошлым. Зато и страх иудейский врагам империи внушать умеет.

А вот что Вилли Степлтона, что его жены, по совместительству второй моей сестры, Елены Станич-Степлтон, сейчас нет. И вообще нет в пределах что Ричмонда. что империи, что целого континента. Они сейчас в свадебном путешествии обретаются, пусть и на землях опять же имперских. Только империя эта не американская, а Российская. Что Елена там никогда не была, что Вилли. Последний так и вовсе не ожидал и не планировал когда-либо оказаться в далёких и местами сурово-северных краях, привыкнув почти всё время своей жизни проводить в куда более мягком климате американского юга. Но вот пришлось... или довелось, тут уж как посмотреть.

— И всё то вам друг с другом беседовать, — хмыкнул я, подойдя к по уши завязшей в делах тайной полиции парочке, не связанных иными узами, помимо крепких дружеских. — Наверняка о тех самых гадостях, от которых и на службе не продохнуть.

— О них, братец, — не то промурлыкала, не то прошипела Мари, довольная от того, что теперь не просто занимается любимым делом, но ещё и поднимается вверх по иерархической лестнице империи. До полноценной дамы в генеральских чинах ещё далеко, но и направление верное, и скорость подобающая. Плюс пара орденов на груди. Не самих, а лент, их символизирующих, понятное дело. — Так и сегодняшнее наше собрание посвящено тоже не благоуханию оранжерейных цветочков. Политика порой пованивает, а порой просто смердит.

— 'Парфюмерия' дипломатических ритуалов и красивых слов всё скроет.

Киваю, соглашаясь с Джонни. Уж он то, на правах моего заместителя, владеет всей без исключения информацией именно по положению, а не по особой доверенности как Мари и ещё некоторые персоны. Ай, да почти все тут собравшиеся знают более чем достаточно, посвящены во многое и даже сверх того. Хотя тот же Пьер Густав Тутан де Борегар, имперский канцлер, де-юре второе лицо после императора, тот пускай и имеет полный доступ к государственным тайнам, но вникать стремится далеко не во всё. Военные дела — это всегда пожалуйста и с предельным удовольствием. А вот изнанка имперского бытия, тут он с большой разборчивостью документы изучает, от некоторых не то что отмахиваясь, просто предпочитая перекладывать их на чужие плечи. На мои с Джонни, иногда на Тумбса с Пикенсом, министров, соответственно, иностранных дел — тут его так и продолжали называть госсекретарём, чтобы путаницу не вносить — и промышленности.

Раскланиваюсь с канцлером, обмениваюсь несколькими общими фразами, после чего оставляю того блаженствовать с бокалом вина, сигарой и в объятиях мягкого кресла. Пусть наслаждается плодами победы в войне и собственным положением, вполне заслуженным. Сейчас он по большей части символ, но все понимают, что по всем военным вопросам всегда готов и с предельным энтузиазмом.

Стоящий у окна Пикенс, бывший дипломат, бывший губернатор и нынешний министр в области, о которой хорошо может судить лишь в общестратегическом плане. Собственно, прекрасно это понимает, потому и подобрал себе заместителей такого рода, которые знают толк именно в промышленных вопросах и не стесняются спорить с непосредственным начальством, порой просто просвещая его в узких вопросах. Более чем разумный подход и сверх того, единственно верный в его случае.

— Виктор, подойдите ко мне, — отметив, что я двигаюсь примерно в его сторону. вымолвил Пикенс.

— Уже здесь, Фрэнсис. Рад видеть вас в добром здравии и передайте от меня наилучшие пожелания вашей прекрасной супруге. Всё собираюсь нанести визит, вот только дела. Потому и встречаемся большей частью тут или в иных местах, когда приём или бал случается. Но я уверен, что супруга ваша довольна... оживлением светской жизни.

— Надеялась сама поехать в Санкт-Петербург, а частица этого прекрасного города пришла к нам сама, — не мог не подметить изменения старый, опытный дипломат. — Была моя Люси женой посла, а стала одной из опор светского общества здесь, в Ричмонде. Столица.

— Имперская, а не республиканская.

— И это тоже. Виктор. Быстро меняется мир. Единое государство, раскол, сецессия, война...

— Победы, взлёт, созданная нашими руками империя, в которой все действительно того достойные получили возможности для себя, детей, внуков и так дела по нисходящей линии. Нам с вами грех жаловаться, в отличие от тех же янки или мексиканских республиканцев. Первые втоптаны в грязь, где им самое место. Вторые и вовсе вынуждены были бежать, спасая собственные прокопчённые под жарким солнышком шкуры. А мы, с позволения сказать, сейчас на коне и продолжаем скачку.

Министр покивал, соглашаясь, но потом откомментировал:

— Скачки — это ладно. Главное, чтобы они не перешли в родео. Я намедни с госсекретарём за кофе и картами посидел вечерком. Так вот наш Роберт серьёзно обеспокоен, считает, что тучи сгущаются. Пока не над нами, это я знаю. Но вот союзники, к происходящему у них приглядеться стоит.

— Резиденты и в России, и в Испании бдят. И по чисто дипломатической линии, и по моей, тайной. Держим, так сказать, руку на пульсе. И вы правы, Френсис, есть некоторые нехорошие тенденции. Жаль, что сегодня мистера Тумбса нет.

Тут Пикенс лишь пожал плечами. Дескать, над случайностями мало кто властен. Невеликая проблема обычная простуда, но если человек получил от неё в подарок повышенную температуру, хреновое самочувствие и постоянный чих на ровном месте. то лучше ему и впрямь дома отсидеться, под наблюдением врача и в компании различного рода лекарств.

Остальные министры отсутствовали, но исключительно по причине того, что нынешнее собрание являлось, скажем так, неофициальным, а вдобавок посвящённым той части дел государевых, которая порой выглядит — да и является, чего уж там — весьма нелицеприятной. Политике оно было посвящено! В полной мере этого слова.

Все ли собрались? Почти. Помимо отсутствующего по уважительной причине госсекретаря — функции коего в немалой степени замещал Пикенс по понятным причинам. Оставалось дождаться лишь одного человека, без которого начать было ну никак нельзя. Кого? Императора Американского Владимира I Романова, само собой разумеется. Вьюнош не бледный, но со взором горящим, а также увлекающимся, уже успел показать себя готовым вникать во ВСЕ дела империи, а не только в те, которые отличались сколько-нибудь пристойным уровнем. Даже на Базе побывать несколько раз сподобился, причём и на нижних уровнях тоже. Видел, так сказать, изнанку нашей работы, направленной на поддержание безопасности империи и населяющих её граждан. Граждан, а не подданных по причине наличия вполне себе развитой, пусть и несколько переоформленной в сравнении с изначальной американской конституции.

Стоило ли удивляться подобному? Не слишком, учитывая мои знания о его пути в привычной мне исторической ветви. Жёсткий, волевой, готовый силовыми методами давить бунтовщиков и уж точно не склонный к моральным рефлексиям и пагубным компромиссам в тех вопросах, которые являлись ключевыми. Тот самый мятеж 1905-го года был подавлен при его активнейшем участии. Великий князь без сомнений и колебаний бросил на подавление мятежа опору империи, гвардию, и не думая обращать внимание на тявканье разного рода либеральствующих, а тем паче сторонников господ р-революционеров. Вот гвардейцы и раскатали ублюдков тонким слоем. Одно жаль — не дали развернуться князиньке по полной, да и сразу после 'под давлением общественности' выперли в отставку. Зря, очень зря, потому как именно этот представитель династии был наиболее адекватным и умеющим понимать складывающуюся обстановку и правильно на неё реагировать.

Но это там, а здесь... Здесь у юного императора имелись шансы стать ещё более крепким и к тому же чувствующим за спиной целую империю. Вот, кстати, и он. К счастью, тут дворцовый этикет был серьёзно упрошён под прикрытием того, что 'новой аристократии' крайне сложно будет быстро и без проблем научиться принятому в том же Санкт-Петербурге. Спорить же с теми, у кого в руках так и оставалась большая часть власти, Владимир Александрович не собирался. Вдобавок для шестнадцатилетнего юноши вся эта хрень с замысловатым этикетом... ни разу не были близки сердцу и душе. А тут такой роскошный повод облегчить жизнь не только здешней элите, но и самому себе.

Явление императора народу. Ну ладно, не народу, а лишь части высших сановников империи, но это мало что меняло. Владимир, по молодости лет, явно считал необходимым даже в таком обществе держать себя на пределе возможного, всеми своими словами и поступками показывая и доказывая, что он действительно император, а не просто сидящая на троне кукла. Хороший подход, правильный. Именно таким он и нужен был, потому именно его и выбрали из всего списка кандидатур.

— Ваше Императорское Величество, — склонился в поклоне Борегар, а за ним и остальные. Император... а значит и церемониал долен присутствовать, пусть минимальный, но искренний. Думаю, что Владимиру ещё там, в Питере, родичи и наставники преподали уроки, по итогам которых тот должен был научиться опознавать лесть высокой и средней степени.

— Рад видеть вас, господа и дама, — взгляд императора поневоле остановился на уже хорошо знакомой ему Марии. Нет, оно и понятно, фигурка у сестры ой как неплоха, а у парня гормоны из ушей. Недаром несколько прибывших из Питера представительниц древних и благородных родов замечены за согреванием императорской постели. Частом согревании. — Прошу без излишних церемоний. Мы собрались здесь, чтобы... Прошу вас, канцлер.

Канцлера, то бишь Пьера Борегара, ныне герцога Геттисбергского, просить и не требовалось. Он знал, что должен был открыть сегодняшнее собрание в узком кругу. Вымолвив первые слова, начав обсуждение того, ради чего сегодня собрались. Кто-то предпочёл присесть, некоторые продолжали стоять. То самое 'без излишних церемоний' позволяло вести себя относительно свободно, ограничиваясь лишь естественными для Юга, а ныне Американской империи рамками приличии, к тому же подвергшимися тлетворному воздействию родом из начала XXI века.

— Мир меняется, — начал необходимое вступление Борегар. — Не только на нашем континенте, но и в пределах Европы начинается то, что мистер Станич немногим ранее назвал 'большим переделом'. Образуются новые государства, меняются границы существующих, и это только начало. Наша империя обязана принять в этом переделе активное участие. Если этого не сделаем мы, другие получат все выгоды.

— Послевоенный период, — тяжко вздохнул Пикенс, глядя то на Боретара, то на императора, то в потолок, на роскошную люстру с хрустальными подвесками, сейчас, понятное дело, не горящую по причине светлого времени суток. — В Сенате и Конгрессе найдутся те, кто будет... ворчать.

— Реки золота, наполняющие казну, оставят ворчание всего лишь ворчанием. Министр Меммингер грамотно использует доходы по контрибуциям, с золотых приисков, экспорта хлопка и не только.

Мари стесняться не собиралась, по полной используя своё присутствие на подобных встречах. Равно как и своё положение дамы, которую... для джентльменов сложно перебивать без веских причин. Да и месяц назад таки да продавленный закон о предоставлении женщинам права голова на выборах всех уровней неслабо так поднял её авторитет и узнаваемость. Ведь именно она, Мария Станич, стала символом и лицом проведённой в империи реформы. Как ни крути, а первая женщина в государстве, достигшая не просто известности, а высокого чина и вполне официального статуса, да к тому же в самом министерстве тайной полиции.

Император благожелательно кивает, пользуясь очередной возможностью высказать своё расположение моей сестричке, после чего сам включается в разговор.

— Я изучил отчёт, поданный министром финансов, о состоянии дел в империи. Ему передана личная благодарность и пожелание и дальше служить столь же преданно и действенно. Отсутствуют какие-либо долги, а притока средств хватает как на текущие нужды государства, так и на различные прожекты.

— И ведение... военных операций. Нынешней и будущих.

— Их тоже, граф, — согласился Владимир с замечанием Джонни, который, как и все тут присутствующие и не только, оброс не только чином, но и титулом, и орденами. — О войнах я и хотел поговорить. О Гаити, с которым мы уже воюем, а ещё о других войнах, которые начались или скоро начнутся в Европе и других местах. Виктор?

Почему ко мне обратились по имени? Как к будущему родственнику, ведь помолвка моя с Ольгой Романовой, Великой княжной и внучкой императора Николая I, уже состоялась, осталось лишь подождать её шестнадцатилетия, дабы перейти от помолвки к свадьбе. Такого рода договорённости не нарушаются в принципе. Себе дороже выйдет, да и репутация монарших домов это не абы что. Особенно таких, которые вот уже не первое столетие входят в первую пятёрку мира по силе и могуществу.

— Гаити как фактор силы ничто, меньше, чем загнанная в угол крыса. Тамошних негров раздавят, причём показательно, используя процесс как послание нашим самым отдалённым недоброжелателям. И как некий укор европейским державам, которые давно должны были убрать скопившийся на заднем дворе мусор. Очень давно, начиная ещё с момента резни всего белого населения в 1804-ом.

— Послание императору Наполеону III?

— Да, мой император, — позволяю себе тень улыбки, адресованную именно что французскому властелину. — Он поймёт. И английской королеве, которой также не следовало бы принимать в одной из своих колоний столь омерзительное существо как 'император' Фостен I, судьба которого сейчас висит между, прошу прощения за каламбур, виселицей и расстрелом у ближайшей стенки. Хотя нет. Не ближайшей, а одной из стен в центре Порт-о-Пренса. Того самого города, который он и его выродки оскверняли собой долгие годы.

— И время, для этого необходимое...

— Недели, вряд ли больше месяца, — для ответа особых раздумий и не потребовалось. — Уже сейчас эскадра контр-адмирала Сэммса должна была обстрелять Порт-о-Пренс и обеспечить высадку десанта со средствами усиления. В её задачи входит также блокада побережья, дабы помешать 'императору' и его 'графам Омлетам' и 'баронам Бульонам' убежать обратно на Ямайку или в иные безопасные для них места. Открытый процесс над этим мусором лишь повысит авторитет империи. За эти же несколько недель нашими и союзными испанскими войсками будет взята под контроль большая часть гаитянской территории. Это не война, а так, лёгкая прогулка, этакое сафари на райском острове.

Одобрительные смешки собравшихся, прошедших через войну, видевших там творящееся или уж точно прикоснувшихся к ней. И понимание на уровне разума от самого Владимира Романова. Он о войне покамест лишь слышал, а вот бывать там или даже близ неё не доводилось. Ну да какие его годы... успеет ещё, с нашими то обширными планами.

— По предварительным договорённостям с королевой Изабеллой Испанской мы, Ваше Величество, получаем сам Порт-о-Пренс и те земли Гаити, которые находятся южнее. Это несколько более трети всей территории. Остальное отходит испанской короне. Готов вас заверить, что наши испанские союзники не станут серьёзно пересматривать достигнутые договоренности, это не в их интересах.

— Генерал Смит верно говорит, — продолжали развитие поднятой Джонни темы Мария. — Империя получит нужные земли и очень выгодный для базирования наших эскадр порт. Морской министр уже готовится использовать гавань Порт-о-Пренса для постоянно базирования части кораблей. Главная проблема — это население, которое будет изначально враждебно настроено и попытки наладить взаимодействие с которым лишены смысла по целой связке веских причин.

— Негры!

— Да, канцлер, негры, — хищно оскалилась девушка. — Духовные братья и сёстры тех, которые устроили 'Винчестерский кошмар' и у себя ещё большие кровавые беспорядки. Потому суд над замешанными в убийствах белого населения, своего Санто-Доминго. А после этого — тем, кто не уберётся быстро и по собственному желанию — предложить выкуп собственности по не слишком высокой стоимости и предложение покинуть новую провинцию империи в течение одного-двух лет. Пусть убираются хоть на Ямайку, хоть в так любящие их США, хоть ещё куда, нам до этого дела быть не должно. Министерство тайной полиции готово провести соответствующую мотивацию, ускоряющую реализацию этого плана. Тогда мы уменьшим количество враждебного населения, и к тому же не испортим свою репутацию в глазах европейских держав. Добровольность выбора останется неприкосновенной.

— Подтверждаю, — кивнул я, тем самым 'визируя' сказанное сестрой.

— Поддерживаю.

Это уже Борегар высказался с абсолютно серьёзным выражением лица. Тоже помнит виды Винчестера и показания выживших свидетелей творимого 'свободными полками' беспредела. Ну а за канцлером и остальные присутствующие теми или иными словами подтвердили одобрение плана. Дело было лишь за императором. А он, если что, ни разу не копия своего старшего брата. Того, который теперешний цесаревич, Николай Александрович, 'славный' либеральными завихрениями в голове и изрядно подпавший под влияние не то франкофилов, не то англоманов, не то сразу двух этих придворных фракций.

— Передайте в канцелярию приказ подготовить указы. Я их подпишу, внеся изменения, если таковые понадобятся. Вы, канцлер, поможете в этом, — дождавшись, когда Борегар встанет и, поклонившись, подтвердит свою готовность всё это сделать, император продолжил. — А сейчас о войнах начавшихся, идущих и тех, которые скоро начнутся. Сегодня наша встреча проходит без военного министра, поэтому я попрошу вас, Виктор, вновь напомнить собравшимся о них.

— Извольте. Начало этого месяца было ознаменовано войной Прусско-австрийкой коалиции против Дании за обладание Шлезвигом и Голштейном. Датский король решил, что может толковать знаменитый 'ребус' в свою пользу, но к удивлению своему обнаружил, что ни Австрии, ни Пруссии подобное толкование не по душе. А поскольку вмешиваться в войну на его стороне никто не собирается, то 'показательная порка' будет совершена довольно быстро и с печальными для Дании последствиями. Силы слишком уж неравны.

— Наши с этого выгоды?

— Поставка Пруссии малой, пробной партии винтовок системы Спенсера и пистолетов типа 'вулканик', но разработанных уже мистером Спенсером с моим скромным участием, должна продемонстрировать прусским генералам и особенно их штабистам, что это стрелковое оружие куда лучше их игольчатого творения, которое выигрышно смотрится лишь в сравнении с тем кремневым хламом, которым до сих пор вооружены австрийские солдаты. Также может появиться ещё один потенциальный союзник в Европе. Пруссия является природным врагом наполеоновской Франции.

— Рейнские земли, — хитро прищурившись, напомнил о болевой точке для пруссаков Пикенс. — И ещё притязания Наполеона III на постепенное притяжение, а затем поглощение немалой части южно германских земель. Госсекретарь ведёт активную переписку с Отто фон Бисмарком. И не он один.

Это уже камешек в огород министерства тайной полиции. Ну так это особенно и не скрывается... от узкого круга лиц.

— Я доволен. Перспективно и по продаже оружия, и по Бисмарку, — милостивое наклонение императорской головы состоялось. — Продолжайте, Виктор.

— Возня Британии, Франции и Нидерландов у японских берегов. Большие силы туда не отправляют, понимая, что всё равно додавят островитян, заставив заключить мир на своих условиях.

— Дикари, — скривился Борегар. — Будет у британцев новая колония. Или не будет, там и брать нечего, нищета и никаких ресурсов, кроме ловли рыбы у берегов. Станут продавать им бросовой ценности товары за большие деньги, как всегда.

Логично рассуждает Пьер, да только со своей колокольни. Человек этого времени, он никак не мог проникнуть взором в будущее, чтобы увидеть уровень угрозы, исходящий с этого острова и от клятых японцев, доставивших огхырительное количество проблем многим, очень многим европейцам да и всей цивилизации. Не его вина в неумении разглядеть волчьи ямы под внешне безобидной травкой, но моя прямая обязанность в том, чтобы сделать здесь и сейчас закладку на будущее. Незаметный знак сестрёнке, и вот она озвучивает как бы свой, а на самом деле общий взгляд на постепенно вырисовывающуюся, пусть покамест и незаметную, проблему.

— В начала века великий император Наполеон I говорил о Китае очень здравые слова: 'Здесь лежит спящий гигант. Пусть он спит. Если он проснется — он потрясет мир'. Британцы не зря делают Китаю опиумные впрыскивания. Я опасаюсь, что Япония может оказаться очередным спящим чудовищем, которое пока недооценивают. Нужно следить, если что, вовремя реагировать.

— Посольство, — подхватил Джони. — А ещё торговая миссия. Небольшая, не поставляющая какие-либо современные вещи, станки и тем более оружие. Зато при торговле можно видеть многое. Иногда то, что обычные дипломаты не узнают или не купят.

Эти, по мнению Владимира Романова, 'незначительные действия' были целиком и полностью отданы на откуп хоть ведомству госсекретаря, хоть моей конторе. Ожидаемо, более чем приемлемо, но в то же самое время немного тоскливо. Печально осознавать, что без моего послезнания спохватились бы лишь тогда, когда островной дракон не просто вылупился, но и расправил крылья, и научился плеваться разрушительной силы пламенем. Сейчас же — шалишь! Тут главное наблюдать, чтобы вовремя успеть подрезать крылья, вырвать клыки и огненную железу, а заодно и яйца тупым ножиком вырезать. И будет тогда такой малюсенький толстенький дракончик, сидящий на вершине Фудзиямы и предлагающий гейш и саке по сходной цене. Самое оно для потомков Аматерасу и будущих создателей на книжных страницах тентаклевых монстров, гурятины с лолилюбством и прочей пое**тины.

Меж тем я переключился с Европы на Южную Америку, а именно на зарождающийся конфликт между Парагваем и Бразилией.

— Будут делить Уругвай, — этими тремя словами можно было передать всю суть конфликта между двумя куда более мощными странами. — С одной стороны бразильский император, с другой — парагвайский диктатор Франциско Лопес, превративший свою страну чёрт пойми во что, этакий порочный плод военного лагеря и секты с собой во главе. Но самое интересное в том, что британские банки уже стали закачивать в экономику Бразилии немалые суммы. Займы, понятное дело, причём на условиях, с которыми император Педру II полностью согласен, да и его финансисты тоже.

— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — саркастически хмыкнул Пикенс, попутно подливая в бокал херес. — Сити просто так никого не будет откармливать. Значит, они поставили на Бразилию.

— Сомнительно, — парировал Джонни, также бывший в курсе моих 'размышлений и анализа', то есть выданного за оные послезнание и банальный здравый смысл. — Сити сейчас покорно короне так, как давно уже не случалось. А королева Виктория и лорд Пальмерстон с крушением доктрины Монро заинтересованы в странах Латинской и Южной Америк. Парагваем правит умеющий говорить и внушать доверие вперемешку со страхом Лопес, но он пытается сделать страну самодостаточной, а не поставщиком сырья. Бразилия тоже хочет стать ещё влиятельней, чем сейчас. Сила на силу даст...

— Взаимное истребление, — подвела итог Мария. — Британцы, по нашим сведениям, будут помогать Бразилии в аптекарских дозах. И готовятся впутать в войну ещё и Аргентину, чтобы уравновесить сильную парагвайскую армию.

— И в этой ситуации нам лучше...

Император намеренно не закончил фразу, подвесив её в воздухе. Предлагал собравшимся самим закончить предложение, в меру своего понятия и разумения. Неплохой ход, показывающий, что он уже не мальчик, но муж. Юный, с недостатком практического опыта, но имеющий амбиции. А ещё чуть ли не облизывающийся на довольно откровенное декольте Мари.

— Ждать и наблюдать, процедил Борегар, взирающий на ситуацию с позиции склонного к авантюрам полководца. Удачная, кстати, позиция в конкретном раскладе. — Сможем сами помочь тому, кому сочтем нужным, когда обе стороны как следуют изобьют друг друга. Или найдём подходы через испанских союзников.

— Бразилия была португальской колонией, канцлер.

— Знаю, Ваше Величество. Но есть Парагвай, Уругвай, может Аргентина. Они — испанские колонии. Бывшие, а может и будущие. Частью. Ситуация с Гаити многое покажет.

Ага, особенно степень возрастания аппетитов королевы Изабеллы! Эти слова не прозвучали, но все и так поняли, что не было произнесено вслух. Да и сама идея выждать до поры понравилась всем, кроме разве что Пикенса. Он, по своей осторожности вообще не хотел бы вмешательства империи в назревающий конфликт. Точка зрения, имеющая право на существование, но... маловыгодная для того государства, которое только-только оперилось и теперь нуждается в упрочнении своего положения на международной арене. Особенно если на горизонте маячит пусть и не горячее, но таки да противодействие политике Британии, Франции, может и ещё кого несколько меньшего калибра. Янкесов сюда приплетать смысла уже не имеет — они вот-вот станут даже не вассалами, а частью 'империи, над которой никогда не заходит солнце'.

Собственно, основные темы, которые должны были быть подняты на этом небольшом собрании, оказались обсуждёнными. А раз так, то оно потихоньку так свернулось, перейдя сперва в разговор на общеполитические темы, а потом... Потом притомившийся Владимир воспользовался своим императорским статусом и вежливо так объявил, что вынужден заняться иными, но несомненно важными государственными делами. В частности, поработать с накопившимися документами, требующими его личного изучения.

Затем, понимающе улыбаясь, испарился Борегар, следом Пикенс, а мы остались в совсем уж узком кругу: я, сестрёнка да Джонни.

— Знаю я, какие у него документы прочтения дожидаются. С большой такой грудью, которая едва корсетом сдерживается. Или с грудью поменьше, но с затейливой фантазией, много чего из земель французских и итальянских вынесшая. Но кому я говорю это, Вик, ты сам с этих делах большой мудрец. Вайнона хоть и не болтушка, но мне и Елене мно-огое порассказала.

Это она что, смутить меня думала? Меня, интернетом закалённого и многие злачные заведения рубежа тысячелетий посетившего? Аж улыбаюсь, причём абсолютно искренне, от всей широкой души. И Мари тоже. Понятно, подколка обыкновенная, на которые она всегда горазда, особенно в последнее время. Компенсирующий рабочие будни эффект. Нормально.

— Мне хоть когда-нибудь удастся заставить его покраснеть?

— Вика то? — радостно оскалился Джонни. — Он краснеет только если долго сидит под солнцем да ещё, как говорили его подружки, в несколько интимной обстановке. Тебе этого не увидеть, ты его сестра.

— Зато ты... Ты краснеешь, — обвиняющий перст ткнулся в грудь Смита. — Стоит тебя о Сильвии порасспрашивать или о сыне, маленьком Филе, так сразу краской заливаешься.

Пошло-поехало. Вот уж действительно два сапога пара. А Джонни порой реально краснеет, когда мои сёстры пристают с вопросами насчёт Сильвии, в девичестве Мак-Грегор. И это при том, что они с ней хорошие подруги с самого детства, знают друг о друге почти всё и делятся самым разным. Очень разным, однако. Джон вроде и должен это понимать, но... всё равно забавно.

— Ну что, предлагаю к нам в гости на пару часиков. Согласен, амиго?

— И согласен, и надо. Найдутся и такие темы для разговора, которые не тут, не в императорском дворце поднимать.

Серьёзен мой друг и заместитель, но у него на то есть причины. У всех нас есть — семейства Станичей и совсем уж близкого круга, в который Джон входит однозначно и безвариантно. Да и Вайнона ждёт-с, наверняка пылая естественным для неё любопытством. Скоро как присядет мне на уши. так не отцепится до тех пор, пока не получит очень подробное описание происходящего.

Вайнона. Возможно, тут дело в её индейской крови и своеобразном воспитании, но эта девушка приняла сложившуюся ситуацию... естественно, что ли. Политический брак? Дело житейское, но только если я не собираюсь расставаться с ней и ей же пренебрегать. А уж этого я делать точно не собирался. Не после того, что нас с ней связывает и не после того, как чуть было её не потерял из-за тех ублюдков, которые устроили чуть было не удавшееся покушение на меня и Борегара. Оно, кстати, так и осталось пока безнаказанным. Клубок потихоньку распутывался, но эти британцы слишком большие мастера пытать собственные следы, то заводя ищущих в тупик, то выводя на подставные либо не слишком то и значимые цели. Но ничего, ещё поквитаемся. А пока — пора домой. Именно домой, ведь я окончательно прижился в этом времени, оно теперь для меня по-настоящему родное, пусть и не единственное.

Глава 2

Февраль 1864 г., Ричмонд

Некоторые вещи действительно лучше всего обсуждать под защитой родных стен. Особенно учитывая тот факт, что сама столица империи, несмотря на бурный рост и неуклонно повышающийся уровень комфорта, оставалась местом весьма открытым, причём не в лучшем смысле этого слова. Следовательно, чувствовать себя в полной безопасности, передвигаясь по её улицам, могли далеко не все. И это я не про обычных граждан и даже не про мало-мальски высокопоставленных персон. Они то как раз являлись защищёнными от проблем на достаточном уровне. Криминал? Учитывая почти поголовную вооружённость южных джентльменов, попытка напасть с целью завладения чужим имуществом легко могла кончиться печально для напавших и дать дополнительный заработок гробовщикам. Пусть гроб будет и дешёвым — а из казны иного никто оплачивать не почешется по понятной причине — но всё денежка.

Так что нет, беспокоиться стоило не о криминале, а об иных угрозах, исходящих от весьма идейного народца. Ну или прикидывающегося идейным, а на деле работающим за большие деньги. Стрелки, бомбисты и прочая шваль — вот чьё присутствие реально беспокоило меня как министра тайной полиции и просто человека, который уже трижды становился мишенью для покушений. Первая попытка привела к гибели Фила Мак-Грегора и ранению Ванессы. Вторая... В клочья разорвало двойника и большую часть сопровождавших его 'диких', хотя всю группу бомбометателей взяли, как говорится. со спущенными портками и много ценной информации удалось извлечь. Хотелось бы больше, но наши враги оказались достаточно умными, чтобы пользоваться именно малознающими, пусть и подготовленными, в том числе и идейно, орудиями.

Ну а третий... О, третий раз тоже не обошёлся без сюрпризов. На сей раз покушались конкретно на Борегара, причём за пару недель до коронации Владимира I. Расчёт явно был на то, что устранение первого лица тогда ещё Конфедерации вызовет смуту, раздор и заметно затруднит восшествие юного императора на престол. Исполнителями же были... мексиканцы. Дескать, мстители из числа сторонников бежавшего за пределы Мексики Хуареса, решившие отомстить тем, кто прямо посодействовал уничтожению республиканской формы правления и так далее, и тому подобное. Не стрелки, не бомбисты в прямом смысле слова, а самые настоящие смертники с напрочь промытыми мозгами и единственным желанием 'лечь на алтарь революции'. Какой? Естественно, против власти аристократии, землевладельцев и вообще монархического строя.

Новаторы, мля! Им не нужно было именно бросать бомбы, то есть ноль подозрения наподобие 'упаковки' для бомбы и самого замаха, в момент которого реально бдительная охрана могла подстрелить злоумышленников, пусть и с риском, что взрывчатка таки да рванёт, хоть и не вблизи охраняемого объекта. Достаточно было лишь приблизиться и... несильно хлопнуть по нужному месту на теле, тем самым пробивая капсюль с гремучей ртутью, после чего 'большой бум' и все вокруг, включая самого бомбиста, взлетают на небеси.

Вот уж действительно, спровоцировал полёт чьей-то фантазии, мать его! И слава всем богам, что постоянная бдительность агентов тайной полиции позволила выцепить подозрительное шевеление, связанное с прибытием в Ричмонд сразу нескольких подозрительных персон. О нет, они реально пытались затеряться среди немалого количества строительных рабочих, руки которых в изобилии требовались на многочисленных стройках, но... Смертники — это народ особый. Обычные бомбисты тешат себя надеждами, правда разными. Одни всерьёз рассчитывают уцелеть, скрывшись под шумок. Другим нужна та самая особенная слава, когда они со скамьи подсудимых будут вещать то, что считают истиной в последней инстанции. Сперва слава, а лишь потом смерть.

Смертникам же подобного не достичь. Сперва смерть, а уж потом... если и 'слава', то смотреть на неё и ей наслаждаться выйдет лишь из иного мира, а на это не каждый пойдёт, ох не каждый. Основных путей подготовки такого рода кадров два: чисто религиозный фанатизм с возможным усилением наркотическими препаратами или же чисто наркота с некоторой идеологической обработкой в качестве фона.

Вот на наркокомпоненте они и влетели. В Конфедерации, да и в образовавшейся на её месте империи любые опиаты и им подобные вещества были под строжайшим контролем и продавались лишь по действительно весомым причинам. Уж головную боль и депрессии, как в некоторых других местах, ими не лечили. Более того, в обязанности полицейских и их осведомителей, платных и добровольных, входило выявление людей. выглядевших, словно они находятся в состоянии наркотического опьянения. На том субчики-голубчики и попались! И попались крепко.

— И опять мой братец в думах глубоких пребывает, — тычок пальцами под рёбра, полученный от Мари, вывел меня из состояния глубокого раздумья.

— Жизнь такая, задумываться заставляет, — улыбнулся я. — С другой стороны, из экипажа сам вышел, тебе выйти Джонни раньше меня помочь успел. Да и до дома своими ногами иду, ни обо что не спотыкаясь. Даже окружающую обстановку отслеживаю, не видя ничего опасного.

— Вечно ты опасности ищешь...

— Не я, Мари, ох не я! Ты же сама понимаешь, что тем, третьим по счёту покушением наши враги не ограничатся. И с упорством и фантазией продолжат прикрываться то мексиканскими республиканцами, то штатовскими аболиционистами, то...

— Польскими эмигрантами, потом может и вовсе сочувствующими 'бедным гаитянцам'. Знаю, всё знаю. Но мы ведь сегодня...

— Именно о них и вынуждены будем говорить. Или ты думала, что ещё неделю-другую эта пакость подождёт?

Тяжкий вздох, глаза к небу, но никаких действительно веских возражений. Недолгое молчание, но едва мы оказались в доме, как дробный перестук сапожек — вроде бы и дамских, но в то же время и не очень — ознаменовал прибытие Вайноны. Что тут сказать, индеаночка в своем репертуаре, так и продолжающая использовать предельно приближенную к мужской одежду почти всегда и везде. За исключением разве что спальни. Переубедить её в данном вопросе — помесь подвигов Геракла и сизифова труда.

— Ви-ик! — и на моей шее повисла знакомая такая во всех смыслах девушка. — А я соскучилась.

— Взаимно, — коротко, но нежно целую этот сгусток искренних эмоций, после чего осторожно отцепляю от себя. — Дай хоть переодеться с дороги. А уж потом сперва поговорим, затем отдохнём.

— Тогда пойдём, я помогу.

Угу. Поможет она, как же. Скорее уж присядет плотно на уши и будет то сама болтать, то у меня выспрашивать все подряд, не особенно обращая внимание на то, что скоро и без того всё узнает. Непосредственная душа... в том числе за это и ценю. Более того, даже люблю, хотя и без фанатизма. Хорошее отношение плюс привычка плюс беспокойство — в итоге получается крепко-накрепко приклеившаяся к моей жизни экстравагантная особа, известная практически всему Ричмонду и воспринимающаяся элитой империи... Фаворитка и всё тут, со всеми полагающимися нюансами. Зато не соскучишься и это действительно важно.

Отбиваясь от Вайноны дозированными порциями интересной для той инфы и сам слушая её комментарии по поводу и без, я быстро, по привычке из времени много лет тому вперед, привел себя в порядок. Сменил несколько помятую и запылившуюся одежду, прыснул на себя здешним подобием одеколона — парфюм, мать его, не самый как по мне лучший, но вполне приемлемый — после чего можно было и переместиться в кабинет. Большой кабинет, предназначенный не столько для работы, сколько для посиделок в небольшой компании.

Компания и впрямь была невеликая. Я, Мари, Джонни да Вайнона, причём последняя... Балластом её назвать было нельзя, но и чего-то особенного от индеанки никто не ждал. Может лет через несколько она и сможет развить умение мыслить стратегически, но покамест увы. Нет, глупой я бы её ни за что не назвал: любовь к знаниям, живость ума, готовность учиться... Отдельные составляющие присутствовали, а вот собраться в единый механизм, необходимый для полноценного участия в делах никак не могли. Случай, откровенно сказать, весьма распространённый, большинство людей такие. причём отнюдь не из числа низов. Просто так уж карты легли, только и всего. Мне Вайнона нравится и такая, какая есть, да и дело она себе сама найдёт, в этом я даже не сомневаюсь. Правда пока хватается то за одно, то за другое, не в силах выбрать что-либо конкретное. Душевные метания при имеющемся богатстве выбора. Но всё так или иначе связано не с чисто женскими занятиями, это факт. Пример Мари опять же перед глазами маячит, побуждая и привлекая. Не тайная полиция как таковая — у Вайноны характер немного не такой, нет холодной, расчётливой жёсткости и готовности методично давить, аки промышленный пресс — но есть и иные ведомства... или смежные, без которых тоже никуда. Тайная полиция связана с полицией обычной, дипломатией, армией, ещё кое-какими только организуемыми ведомствами. Есть из чего выбирать.

Когда ты без прекрасной дамы, лучше расположиться в кресле. Когда с наличием оной, то порой кресло способно показаться тесноватым, а вот диванчик — это куда лучше. Разумеется, это я про сугубо домашнюю атмосферу, без присутствия кого-либо постороннего. Вторая половина XIX-го века ни разу не начало XXI-го, а потому многих, практически всех, зрелище девушки в схожей с мужской одежде, да ещё примостившей голову на полушку, что лежит у меня на коленях... Если не шок, то нечто близкое к этому гарантировано. Это Джонни всё пофиг, а Мари уже давно и прочно заразилась моим специфическим мировосприятием. Слуги же, те и вовсе приучены держать язык за зубами, да к тому же проверены-перепроверены. Но вот при наличии в гостях того же Борегара или Пикенса и Вайнона вела бы себя поскромнее, и я бы следил за ней, собой, порой даже Марией. Изменения идут, но постепенно, поэтапно. Вот спустя ещё лет десять... будем посмотреть.

— Начнём разговор о делах наших сложных, — вымолвила было обмахивающаяся веером Мари и тут же, скривившись, попеняла Смиту. — Джонни, ну когда ты перестанешь водружать ноги на стол!

— Не на стол, а на столик, — парировал тот. — Там ничего из еды и выпивки не стоит, специально сюда придвинул, чтобы ты не попрекала.

— Не те нынче графы пошли, — притворно опечалилась сестра, отлично понимающая, что этого обормота не переделать, что вести себя действительно прилично он будет лишь на официальных приёмах, когда это и впрямь необходимо. — А если по делу, то наше громкое послание дошло до королевы Виктории и её министров. В ближайшие дни сюда, в Ричмонд, приедет чрезвычайный посланник Британской империи, один из лидеров Консервативной партии, Бенджамин Дизраэли. Официально для переговоров о прекращении войны между Испанией и нами с одной стороны и Гаити с другой. На деле же — договариваться о прекращении тайной войны, а также поддержки нами ирландских фениев, которые всего за год сумели стать очень... неудобными для Лондона и особенно интересов Сити.

Слушая это, я лишь улыбался и кивал, попутно вспоминая, с чего всё начиналось. Ирландцы, скажем так, очень сильно не любили Британскую империю, частью которой являлись. И причин для этой нелюбви было предостаточно. Не нужно было углубляться в далёкую историю, извлекать из могил тени забытых и полузабытых предков. Большинству ирландцев из числа молодых и горячих достаточно было всего лишь вспомнить собственное детство. Тем, что постарше — юность. То самое время многолетнего голода. Не неурожая с недоеданием, а самого настоящего голода 1845-1849 годов, после которого население Ирландии сократилось с восьми до шести с небольшим миллионов человек. О нет, далеко не вся убыль пришлась на смерти, многие просто эмигрировали, убегая от голода, нищеты и смертей куда глаза глядят, в том числе и сюда, в Америку. Но всё равно, цифры, доложу я вам, были более чем внушающие. Ещё более внушающие — по причине того, что этого бедствия можно было избежать, прояви в Лондоне хотя бы минимум понимания и здравого смысла. Но нет, желание вытрясти привычные суммы поступлений от налогов победило всё, включая и здравый смысл. Да и расстраивать протестантскую часть ирландской знати, на которую опирались в деле удержания кельтов в узде, тоже не хотелось. А компенсировать убытки из собственных средств, средств короны... Жмотистость где не надо, увы и ах, частенько подводила бриттов. Вот и в тот раз тоже. Из привычной неприязни и недоброжелательства в результате голода и смертей родилась самая настоящая ненависть — в очередной, далеко не первый раз, к слову сказать — которая, как я отлично помнил, не прошла и до родного мне времени. Многочисленные восстания, террор, реки крови с обеих сторон, взрывы, войны в печати и на телевидении. И даже на рубеже нового тысячелетия эта самая вражда лишь приутихла, но угли ещё тлели, ожидая лишь того энтузиаста с харизмой, который как следует дунет на них, раздувая новый пожар.

Сейчас на эти только-только разгорающиеся угли дунули мы. Не забавы ради и не обычной пакости для, а исключительно в качестве ответной меры. Ну нельзя же было оставить без ответки аж три покушения, за которыми понятно кто стоял!

— Похоже, О'Махони и Мигер насыпали перца под хвост как самой Виктории, так и большей части британской аристократии своими недавними действиями.

— И очень сильно, — согласился с моими словами Джонни. — Ты, Вик, хорошо составил с фениями эту негласную договоренность. Три значимые для них цели и одна нужная нам. А от нас только и требуется, что давать деньги и оружие. Ну и принимать у себя семьи тех, кто ведёт борьбу за независимость Ирландии, чтобы у этих рыжих бестий не было страха за судьбу близких.

— Зато Джуде Бенджамину больше ничего нравиться не может. Лежит себе в гробу. Он отдельно, рука отдельно, голова тоже к шее пришивалась, как сказали, — хихикнула Мари. — И те двое членов палаты общин, которые слишком громко кричали о необходимости для Британии покончить с 'засильем Романовых по обе стороны Атлантики!'.

Что да, то да. Ободрённые действительно серьёзной, пусть и насквозь негласной поддержкой Ричмонда, едва-едва образовавшиеся как организация фении, среди которых 'внезапно оказались' несколько инструкторов из числа 'бывших' бойцов Конфедерации, развернулись от души. Первым делом против непосредственных виновников не столь и далёкого голода. Во вторую же ударили по нынешним властям, пусть пока и осторожно, на пробу, так сказать. Этого оказалось более чем достаточно, чтобы в Лондоне взвыли как та собачка, ну вовсе нечеловеческим голосом, после чего решили договариваться по-хорошему. Вот и плыл по морю-океану Бенджамин Дизраэли, в моём мире получивший прозвище Юркий Дизи за абсолютную беспринципность и в то же время способность влезть без мыла в любую жопу, руководствуясь британскими интересами. Ну, в той мере, в которой он лично их понимал. Крайне неоднозначная личность, желавшая сделать для своей страны много хорошего, но одновременно заложивший предпосылки грядущего кризиса, от последствий которого могучая империя так и не смогла оправиться. Мда. это было в иной, родной для меня ветви мироздания. А вот что будет здесь, разве что бесы знают. Да и то далеко не факт.

— Пока не покажешь силу, тебя не воспримут всерьёз. Мы её показали, напомнив, что на любую попытку пролить нашу кровь прольётся точно такая же влага и на их туманных островах. А ещё помогли вызреть большому и гнойному чирью прямо на заднице их королевы. Ирландия — это не проблемы в Индии или других колониях. От Дублина до Лондона совсем невеликое расстояние. Разъярённый десяток фениев с укороченными 'спенсерами' и особенно со спрятанным в экипаже пулемётом способен ввергнуть всю империю в хаос. Если им должным образом помочь.

— Но мы этого делать не станем...

— Не станем, сестрёнка, — согласился я. — До тех пор, пока наши лондонские 'друзья' вновь не попытаются показать ядовитые зубки, пытаясь сражаться не на войне и не руками тайных служб, а пробуя устранять опасных Британии лидеров бомбами или выстрелами фанатиков либо наёмников. Вооружённый нейтралитет, иного не дано.

— А вот возьмут они и сбросят всю ответственность на тех же янки. Что тогда будешь делать, Вик?

Глас истины, раздавшийся прямиком с моих колен. Вайнона, не мудрствуя лукаво, задала очень уместный в нашей ситуации вопрос. Только ответ у меня имелся.

— Тогда США получат ещё несколько больших проблем, а Британия лишится немалой части своей прошлой/будущей колонии. Нет, ни Виктория, ни Пальмерстон на это не пойдут. Сдаётся мне, нас ждёт череда противостояний на дальних рубежах. Гаити — это так, пробный шар, попытка оценить, на что мы способны и как далеко готовы зайти. Зато вот заварушка в Уругвае, который вот-вот станет ареной противостояния Парагвая и Бразилии — тут возможны самые разные варианты.

— Давай об этом потом подумаем, — лениво протянул Джонни, явно утомившийся после всех сегодняшних хлопот. Ирландцы, этот особый английский посол, другие хлопоты... Успеем ещё с ними намучиться. Предлагаю ещё немного тут посидеть, а тем временем послать курьеров к старым знакомцам. Пусть сюда прибудут. Выпьем, отдохнём. Может Сильвию уговорю сегодня оторваться от нашего сына и как следует потанцевать. Вон, на Вайнону посмотрите. Она одним взглядом моё предложение одобряет!

Факт, одобряет. Ухитряется кивать, не поднимая головы с колен и смотрит на меня, что твой котик из 'Шрека'. И вот что тут поделать? Ясно что, соглашаться.

* * *

Февраль 1864 г., Лондон

Генри Джон Темпл, третий виконт Пальмерстон, чувствовал, что старость, а точнее дряхлость, которой ему так долго удавалось избегать, постепенно берёт своё. Почти восемьдесят лет — срок по любым меркам солидный. А уж то, что ему до сих пор удавалось сохранять полную ясность рассудка, тягу ко всем земным удовольствиям и желание продолжать сии занятия и вовсе было подарком небес. Вот только ноги... Теперь ему постоянно требовалась трость, а то и помощь одного из верных слуг, чтобы, случись что, удержать от возможного падения. Вдобавок ещё речь стала медленной, каждое слово приходилось выговаривать, чтобы не исчезла весомость речей, которой он всегда заслуженно гордился. И усталость... она тоже пугала одним своим напоминанием о неотвратимо приближающемся финале жизни.

Другое дело, что закончить свою карьеру политика на мажорной ноте Пальмерстону очень уж хотелось. Он уже подготовил почву для триумфального возвращения в лоно Британской империи единственной значимой колонии, которая ухитрилась вырваться, причём с боем, но... План был рассчитан на довольно долгий срок, а ждать спокойно и терпеливо — премьер-министр империи всё ещё надеялся лично увидеть как над правительственными зданиями Вашингтона вновь взовьются влаги великой империи.

Оттого и давление на теперь уже бывшего президента США, Авраама Линкольна, с вежливым требованием поскорее уступить место новому 'народному избраннику', который не будет нести на себе печати проигравшего войну неудачника. Требование, конечно, было подкреплено не только ласковыми словами, но и обещаниями в дальнейшем занять важное место в новой властной пирамиде. В качестве же аванса — несколько счетов на большие суммы в лондонских банках, что обязаны были подсластить горечь от потери имеющейся власти.

Что же до состоявшихся минувшей осенью выборов... На них вполне ожидаемо для Британии победил бывший вице-президент, Ганнибал Гэмлин, ясное дело, баллотирующийся от Республиканской партии. Аболиционист, пользующийся поддержкой радикального крыла собственной партии, а также почти всех негров, с определённых пор получивших право голосовать с полном составе. Многочисленные обещания, 'мотивирующие подарки' потенциальным избирателям, деньги на которые он в изобилии получал от американских же граждан... только вот сильно связанных с дельцами из Сити. Всё это и помогло одержать весьма внушительную победу, а именно получить более сотни голосов выборщиков при общем количестве в сто девяносто.

Более интересными были конкуренты. Один из них, выдвинутый тем огрызком, которым с некоторых пор являлась Демократическая партия — после выхода из оной всего Юга некогда единой страны — вызывал у понимающих людей лишь невесёлую улыбку. Джордж Бринтон Мак-Клеллан, битый неоднократно генерал, причём битый позорно, не сумевший оказать действительно серьёзного сопротивления армиям Конфедерации. Отсюда и результат, а именно получение менее десятка голосов выборщиков. Если точнее, то аж целых девяти. Позор, провал. Только теперь на политическом поле боя. Пальмерстону было плевать на этого неудачника, равно как и на демократическую партию. Хотя нет, она также была нужна как символ многопартийности, а потому даже её, случись что, придётся подкармливать, чтобы не подохла в корчах денежной дистрофии и печатного забвения.

Словно в противовес этому позорищу третий и действительно важный для Лондона кандидат получил почти семь десятков голосов выборщиков. И это невзирая на то, что партия, от которой он выдвигался, была образована всего несколько месяцев тому назад, чуть ли не специально под довольно неожиданно объявленные внеочередные президентские выборы.

Юнионистский Союз, вот как она называлась. И, исходя из своего названия, партия призывала трезво оценивать ситуацию, в которой оказались США. Раз уж случилось, что собственными силами они никак не могли не то что справиться с Конфедерацией, а ныне Американской империей, а и защититься в случае очередного конфликта, то... требовалось искать союзников. Юнион, то есть объединение ради общих целей, причём с теми, кто говорил на одном языке, был одной крови и мог в достаточной степени понимать проблемы их страны. А какое государство, помимо собственно США и априори враждебной им Американской империи. говорило на английском? Какое государство пусть ограниченно, но помогало как в войне, так и при заключении мира? Правильно, Британская империя.

Слова юнионистов базировались на мощном фундаменте той самой оказанной британцами помощи. Помощи, которую до сих пор продолжали оказывать, пусть и не просто так, а в обмен на выгодные торговые договора. Ну так никто другой помогать и вовсе не стремился, а Соединённые Штаты, ослабленные потерей территорий, бунтами, наплывом негров с Юга и необходимостью выплачивать пусть замаскированную, но контрибуцию, нуждались в этой самой помощи.

Также важную роль играли лидеры юнионистов. Ими стали не какие-нибудь болтуны из числа журналистов, не богачи, владеющие фабриками или обширными земельными участками, а те, кто с оружием в руках защищал США, причём делал это куда более успешно, чем тот же невезучий генерал Мак-Клеллан. Генерал Хайрем Улисс Грант как лидер Юнионистского Союза. Тот самый Грант, которого признавали как опасного и достойного противника такие военачальники Конфедерации как Джексон, Борегар, Ли. Единственный из североамериканских генералов, кто оказался способен нанести Конфедерации хоть какие-то поражения. Его правая рука и первый заместитель — Уильям Теккумсе Шерман. Этот хоть и не получил лавров победителя, но тоже достойно проявил себя в неудачно закончившейся войне. Более того, был потомком одного из отцов-основателей США, что придавало его словам особенный вес, столь значимый в политических играх. Этакая правопреемственность от основания США до сегодняшних дней. Другие высшие офицеры, действующие и ушедшие в отставку. Офицеры простые, солдаты... и все они недовольные как результатом с треском проигранной войны, так и проводимой после её окончания политикой.

Действительность превзошла ожидания, и лорд Пальмерстон признавал это. Он ранее говорил королеве, что им придётся тщательно подготавливать, выращивать под себя и партию, и будущего президента, что приведёт США обратно в империю. Но теперь... Достаточно оказалось незначительной помощи, чтобы Юнионистский Союз не просто образовался и оброс лидерами, но и неожиданно для многих Улисс Грант на выборах занял не просто второе место из трёх кандидатов, но уступил вскормленному аболиционистами Ганнибалу Гэмлину не так уж и много, всего около трети голосов. И это тогда, когда аболиционисты были на взлёте, а простые избиратели ещё не успели толком понять и прочувствовать, чем обернётся для них самих поток хлынувших на территорию США негров из бывших южных штатов. Но даже так результат юнионистов впечатлял.

Что это значило в перспективе? Хотя бы возможность очередных внеочередных выборов, если президент-аболиционист доведёт страну до точки кипения значительно раньше того момента, как закончатся его полномочия. Вероятность этого была вовсе не маленькая. Пальмерстон даже и не думал как-либо влиять на Ганнибала Гэмлина, семнадцатого президента США. Он сам, по своей природе, делал именно то, что нужно было Британской империи. Требовалось лишь не мешать ему и его сторонникам, а одновременно с этим невмешательством потихоньку подогревать недовольство той части американцев, которые станут терять работу, вытесняемые демпингующими неграми или заметно теряющие в оплате своего труда. И уж тогда, на новых выборах, они непременно поддержат того кандидата, который пообещает вернуть им прежнее или приближенное к тому благополучие. А уж будет это Грант, Шерман или кто-то иной — решать Её Величеству Виктории, королеве Соединённого королевства Великобритании и Ирландии.

Той королеве, которая сейчас входила в кабинет, где он, верный паладин короны, дожидался свою повелительницу. Приложив уже довольно заметное усилие, лорд Пальмерстон, опираясь на трость, встал и собирался было двинуться навстречу Виктории, но остановился, повинуясь её жесту и словам:

— Не надо, Генри. Я слишком дорожу вашим драгоценным здоровьем. Приказываю вам сидеть.

— Как пожелает моя королева, — склонил голову опытный политик, вновь оказываясь в мягком кресле, помогающем хоть немного позабыть о возрасте и слабости здоровья. — Вы звали меня и я здесь, готовый служить вам и империи.

— Империи нужны рыцари, подобные вам, — поправив платье, владычица Британии также присела, глядя на своего первого и самого важного помощника в управлении громоздким, но мощнейшим в мире 'кораблём'. — Вы выиграли для империи Америку, осталось лишь завершить партию на шахматной доске. С этим справится и тот же Юркий Дизи.

Пальмерстон лишь улыбнулся, уже не в первый раз услышав от королевы прозвище, которым та наградила его возможного преемника в скором будущем. Но не мог не предупредить Викторию о некоторой опасности, которую тот нёс. Не злонамеренно, а искренне заблуждаясь.

— Если Бенджамин и станет премьер-министром, то будет нуждаться в постоянном ограничении. Он умный малый, умеет разбираться с политике, экономике, но... Излишняя склонность к уступкам даже не Сити в целом, а 'новым деньгам', находящимся вне аристократических семей — это опасно. Он уже высказывал предложение дарования титулов разным... банкирам и промышленникам. Это рискованный путь. Большинство из них не в состоянии проникнуться духом империи, оставаясь всего лишь лавочниками и ростовщиками. Я прошу вас, моя королева, не забудьте эти слова, подумайте над ними!

— Я запомнила их. Но сейчас, уходя от нашей комбинации с Соединёнными Штатами и переходя к сложившемуся тройственному союзу.

— Россия, Американская империя и Испания, — понятливо вздохнул Пальмерстон. — Уже этой весной или может несколько позже русский император объявит о денонсации Парижского трактата о нейтрализации Чёрного моря. Мы ничего не сможем с этим поделать. Русские уже сейчас готовят черноморские верфи к закладке броненосцев и крейсеров. На Азовском море стоятся малые суда, которые войдут в Чёрное море сразу, как только оно перестанет быть нейтральным. Вы и сами знаете это, Ваше Величество. Как и то, что попытки обезглавить Американскую империю окончательно провалились, и мы вынуждены договариваться о прекращении взаимного террора. Они уже взбунтовали ирландцев и эта ненависть, у которой, скажем откровенно, были основания, вряд ли скоро утихнет.

— Дизи везёт в Америку предложения, с которыми там должны согласиться. В том числе по ирландцам, от части которых моей империи необходимо избавиться. Слишком буйные, слишком неуправляемые. И злопамятные!

— Да, это может сработать, — согласился с королевой премьер-министр. — По ту сторону Атлантики нуждаются в том, что мы хотим им предложить. А наше непротивление аннексии Гаити и поддержка запланированного Испанией и Американской империей открытого судебного процесса над их президентом, императором и приближёнными тоже будет полезной. Покажем готовность договариваться по широкому фронту. Притупим их подозрительность. Затем подготовимся и нанесём удар, который вырвет одного из участников этого опасного для Британии союза. У нас уже получалось влиять на их политику: золотом, обещаниями, силой и страхом.

Виктория понимала, о каком именно из соперников Британии говорит лорд Пальмерстон. Не об Американской империи, поскольку она только образовалась и была, скажем так. слабоуязвима к любому влиянию извне. Не об Испании. О, на королеву Изабеллу Бурбон можно было и влиять, и попробовать напугать, только вот любое действие, направленное в ту сторону, вызвало бы жёсткую реакцию со стороны сразу двух входящих в союз империй. Двух империй, на тронах которых сидели родные отец и сын.

И что оставалось? Россия. Сильная, наращивающая мощь с каждым годом, но остающаяся уязвимой к атакам изнутри. Особенно при императоре, который уже успел показать свою склонность к компромиссам и готовность прислушиваться к советам, исходящим от придворных с неоднозначной репутацией. И не только он сам. Однако сперва стоило попробовать надавить или испугать именно Императора Всероссийского. Это и предложила Виктория.

— Подавленное восстание в Польше, Генри. Жестоко подавленное, с тысячами убитых, сотнями казнённых и множеством отправленных на многолетнюю каторгу. Но арестованы и казнены не все.

Пальмерстон лишь воздел глаза к потолку, тем самым показывая, что не в восторге от того направления, по которому скользнули мысли королевы. Премьер-министр империи помнил, что составленные в резких выражениях ноты протеста от Британии, Франции и некоторых других стран... не возымели ровным счётом никакого действия на Россию и в частности самого Александра II. Осторожные же намёки британского посланника, лорда Нэпира, на мощь флота Её Величества были встречены лишь усмешкой графа Игнатьева, товарища министра иностранных дел империи и комментарием: 'В Карибском море и к северу от США может случиться ухудшение климата. Лучше бы Адмиралтейству вашей королевы озаботиться этим, а не делами Польши, которая уже полвека есть часть Российской империи'.

Прозрачный намёк был. И у Британии действительно там, по ту сторону Атлантики, было слишком мало кораблей. Тем более броненосных, способных противостоять той, другой империи. Ямайка и иные острова под властью короны. Канада — большая, но столь уязвимая, если по ней ударят эскадры под флагом с косым, усыпанным звёздами крестом. Ударят, а потом высадят десанты, да в изобилии, которым и помешать то будет сложно. А уж сбросить их в море, когда прошедшим через множество сражений и до зубов вооружённым новейшим оружием 'серым спинам' удастся закрепиться... Такого в Лондоне не желали, поэтому поспешили отступить, поняв, что надавить на Санкт-Петербург не получится.

Вот французы, те никак не могли уняться, посылая ноту за нотой, но каждая следующая 'пустая нотация' вызывала лишь более и более громкий смех наряду с издевательскими фельетонами и эпиграммами в газетах российских, испанских, американских. Наполеон III выставлял себя на посмешище, толком этого не понимая или не желая понимать, потакая лишь своему упрямству. Но это были исключительно его проблемы, ибо в Лондоне также не были заинтересованы в высоком авторитете наполеонида.

Другое дело то, что осталось от польских мятежников. Те, которым удалось выскользнуть за пределы границ Российской империи и не попасть в лапы пруссаков, заключивших с русскими Альвенслебенскую конвенцию о совместных действиях против восставших — Пруссия вполне обоснованно беспокоилась о возможной смуте на своих землях, где поляков также было в избытке — делились на две основных категории. Первая была абсолютно деморализована, собственными глазами видя, как быстро, активно и жестко действуют как русские отряды, так и добровольцы, прибывшие из-за океана. Те самые, из тогда ещё Конфедерации, причём в форме того или иного подразделения 'Дикой стаи'. 'Гробовщики', 'Тигры', 'Призраки', иные... Пусть эти самые 'добровольческие отряды' были невелики, зато знали толк в уничтожении всего враждебного, а вдобавок им было плевать на совершенно им чужих поляков. А любовь конкретных 'диких' к республиканству из-за памяти о законно выбранном Линкольне и тому, что в результате получилось... В общем, знамён с изображением черепа в цилиндре, оскалившегося тигра или привидения на чёрном фоне боялись чуть ли не до мокрых штанов.

Зато оставшаяся часть — меньшая, стоило отметить, и меньшая заметно — хоть и боялась, но в то же время желала отомстить. Ну или продолжить борьбу за независимость Польши иными средствами, перейдя от собственно восстания к отдельным ударам, направленным на конкретных персон. Следовало лишь направить их, но не от своего имени, а подставив, к примеру, французов.

— Мы используем поляков, Ваше Величество. Так, чтобы обвинить можно было их, французов, да хоть кого, только не нас, не Британию. Но русское Третье Отделение значительно улучшило свою работу, пользуясь консультациями из-за океана. Подобраться к императорской семье для выходца из Польши будет почти невозможно. Или возможно, но после очень долгой подготовки и всё равно без высоких шансов на успех. Второй путь лично мне кажется более перспективным. Долгий, но в итоге дающий намного больше.

— Одно не помешает другому, Генри, — чуть прищурившись, мягко произнесла королева. — Увеличьте ассигнования лорду Нэпиру, обычные и скрытые. Пусть не боится потратить слишком много, даже частичный успех окупит любые затраты сторицей. Но тут нам не обойтись без помощи этого несносного француза. Мне придётся пригласить к себе этого беспокойного Луи или самой отправиться по ту сторону Ла-Манша.

— Горчаков профранцузский политик, а лучше него мы никого не найдём для того, чтобы окончательно направить русского кронпринца в нужную сторону. А сменив своего отца, естественным путём или внезапно, он уже не будет представлять для нас угрозы...

Глава 3

Март 1864 г., Гаити, к юго-западу от Порт-о-Пренс

Что хорошо понимал в свои двадцать четыре года лейтенант Билл Хайдеггер, так это необходимость исполнения приказов. Сказали ему с парой десятков солдат прочёсывать местность поблизости от городка Мирагоан, он это и делал. Не бессмысленно, а прилагая все возможные усилия, поскольку понимал смысл поручения. Положение офицера обязывало, да и здоровый карьеризм имел место быть.

После того как и столица Гаити была взята испано-американскими отрядами, и от 'армии' негритянской 'империи' остались только брошенное оружие, амуниция да многочисленные трупы, необходимо было лишь одно — отловить разбежавшихся, словно клопы да тараканы, по всему острову вражеских командиров и правительство. Президента, нескольких его министров, часть 'аристократии' и даже семейку Фостена I уже поймали, а вот сам император и кое-кто ещё из знаковых персон продолжали бегать. Именно бегать и именно тут, по территории Гаити, потому как все попытки уплыть на разного рода лодках сразу пресекались. Собственно, так был пойман президент, Фабр Жеффрар, который за компанию со своим министром иностранных дел, переодевшись в рыбачьи одежды, пытался уплыть... на Ямайку, понятное дело.

Не удалось, поймали прямо в лодке, благо эскадра контр-адмирала Сэммса и испанские корабли неустанно крейсировали близ берега, чтобы даже мелкая рыбёшка не ускользнула, не говоря уж о такой жирной и наваристой.

— Дерек! — подозвал Хайдеггер сержанта и, как только упомянутый приблизился, отдал приказ. — Совсем скоро начнёт темнеть, а рядом рыбацкая деревушка. Та самая, в которой мы были с утра.

— И что с того, лейтенант?— пожал плечами 'дикий', не проявляя понимания. — Мы там уже всё осмотрели, никого подозрительного.

— Кроме лодок, сержант. Две большие и хорошие лодки, способные держать небольшое волнение и довольно быстро идти под парусом. А рядом с ними обычные полусгнившие скорлупки. Непорядок!

Сержант Дерек Маллиган лишь поскрёб рукой в затылке, искренне пытаясь вникнуть в ход мыслей офицера, но увы. Впрочем, от него особой сообразительности и не требовалось, он сейчас служил не более чем условным собеседником, обращаясь к которому лейтенант одного из подразделений 'Дикой стаи', Билл Хайдеггер, проверял на адекватность собственные размышления. Гнилушки и хорошие, крепкие посудины, причём рядом. А деревня обычная, с обычными черномазыми, которые, если их не пороть, никогда не станут приводить в порядок ни дома, ни лодки, ничего.

— И довольный вид, лейтенант, — внезапно напомнил о себе один из простых 'диких', Вэра Стэнк. — Они боялись нас, но и были довольными. Что-то хорошее случилось, много хорошего.

Хайдеггер в таких делах доверял чероки. Вообще, в каждый отряд 'диких' были включены как минимум парочка индейцев из числа тех, кто сражался за тогда ещё Конфедерацию в минувшей войне с янки. Они и так постоянно делились своими особенными знаниями в выслеживании, подмечании вроде бы малозначимых деталей. Но... На полное обучение требовались отнюдь не месяцы, а годы. Сам лейтенант старался быть честным с самим собой, а потому осознавал, что лично ему потребовалось бы лет этак несколько. И это не на полное освоение доступного тому же клятому чероки Вэра, что в переводе означало слово 'ветер', но на всего лишь половину, может чуть большего количества и качества знаний.

— Хорошо, Вэра. Если негры довольны, значит им кто-то что-то дал. Ценное для них. Добавляем те две хорошие лодки, увиденную нами провизию в немалом количестве.

— Простую, лейтенант.

— Это неважно, сержант. Кажется, кто-то опять собирается попробовать скрыться. Но искать их по лесам и в кустарниках... Да и отличить обычных негров от тех, кто нам нужен... Маллиган, ты отличишь одного черномазого от другого, даже если как следует вспомнить все те портреты и фотографии, что нам показывали?

— Нет, сэр!

— Вот и я тоже нет.

Усмешку на лице Хайдеггера все и понимали и одобряли. Среди 'диких' хватало и бывших надсмотрщиков с плантаций, и из семей плантаторов народ имелся. Особенно среди офицеров. Все они помнили и рассказывали, как сложно было отличать одного негра от другого. Слишком они на взгляд нормального белого человека одинаковы! Хуже только китайцы, но последних в больших количествах видели немногие — лишь те, кто участвовал в 'калифорнийском походе'.

Возвращаясь же к сути дела... Понятно, что хватать придётся всех, кто мало-мальски отличается от типичного гаитянского негра. Не внешне — тут то полное однообразие — и не по повадкам, с которыми тоже полная беда. Косвенные признаки, о которых не раз говорил как генерал Читем Уит, глава 'Тигров', которые по большей части и оказались тут, на Гаити. Именно эта часть 'Дикой стаи' была выбрана как основной ударный и карательный кулак. Так вот, генерал Уит, напутствуя офицеров, требовал при отфильтровке пленников уделять особенное внимание рукам и общей степени откормленности. Руки являлись важными по причине, что гаитянская верхушка ну совсем ничего ими не делала, в то время как остальные хоть и были теми ещё ленивыми засранцами, но от сбора разных плодов или там ловли рыбы всё же отвертеться не могли. По банальной причине желания хоть что-то кушать. Ну а откормленность, тут и вовсе говорить нечего. С учётом полнейшей бестолковости и слабой пригодности к каким-либо занятиям местных, вкусно и много пить да жрать могли позволить себе ну очень немногие. И вряд ли они совсем уж впали в аскезу из-за творящегося вокруг. Привычка к хорошему быстро и добровольно редко когда испаряется.

Лейтенант Хайдеггер на память не жаловался, да и поймать хоть кого-то действительно ценного очень хотел. Оттого и расположил свой отряд на подступах к деревне, приказав замаскироваться как следует и ждать. Тихо ждать, даже не думая нарушать тишину переговорами или, упаси бог, курением в засаде. За последнее просто и прямо пообещав высвистнуть пару-тройку зубов. Да не лично, а посредством кулаков сержанта Маллигана. Тот вообще был известен как большой любитель бокса и, соответственно, почесать свои кулачищи обо всё, что только можно. Даже время от времени в устраиваемых боксёрских поединках среди 'диких' и не только участвовал. Не сказать, что всегда побеждал, но удар был мощным, хорошо поставленным. Собственно, лишь боксёрские перчатки, смягчающие удары, защищали его противников от слишком уж частых нокаутом и катастрофического выпадения зубов. В общем, Дерека Маллигана простые бойцы уважали, причём не только за собственно кулаки и умение ими пользоваться, сколько за то, что просто так он ими не махал. А вот не просто... тут уже другое дело.

Ожидание не продлилось слишком уж долгое время. Вечер сменился ночью, но по причине отсутствующих облаков даже неполная луна неплохо так освещала окрестности. Для привычного взгляда неплохо, понятное дело. И вот эти самые взгляды смогли засечь сперва тройку разведчиков негритянского роду-племени, а потом — поскольку этих трёх даже не пытались прихватить — появились и основные персоны. Лейтенанту сразу стало понятно — это не какая-то удирающая мелочь, а некто действительно значимый. Пусть на этих тридцати с лишним персонах и не было мундиров, смененных на обычные драные лохмотья, но оружие, его эти гаитянцы бросать не стали. Типовое такое оружие... для президентской гвардии.

Крупный отряд! По нынешним меркам особенно, ведь всем остаткам и осколкам гаитянской армии было известно, что если попасться в руки испанским ополченцам и даже кадровым войскам, то это ещё половина беды. Шанс на то, что повесят или пристрелят есть, но имеется и возможность выпутаться, особенно если всеми силами и всем видом показывать, что 'запугали, заставили и вообще моя ни разу не стреляла, большая белый господина'. Испанцы и впрямь могли если не поверить, то пожалеть или побрезговать. Зато если оказаться пойманными американцами, тем более 'дикими'... Прошедшие серьёзную войну и разбирающиеся в повадках черномазых солдаты и тем более офицеры умели отделять случайных людей от тех, кто держал в руках оружие и тем паче убивал либо участвовал в разного рода погромах. Опыт, однако. И вот таким участвовавшим оставался выбор исключительно между петлёй и пулей, да и то не всегда. Ой не зря бывшие солдаты, ополченцы и тем более гвардейцы Гаити после окончательного краха своего недогосударства старались и оружие то в руки не брать, разбегаясь в разные стороны, укрываясь или стремясь выбраться за пределы острова. Понимали, чем иное может обернуться.

Тут же... без малого четыре десятка полностью вооружённых, да ещё не откровенным дерьмом, а тем, что использовали президентские, а некоторое время и 'императорские' гвардейцы. Если риск, то не просто так, а ради чего-то действительно значимого. А что могло быть значимым для тех негров, которые больше не могли и надеяться на возвращение недавних порядков? Деньги и только они! Им должен был кто-то заплатить, причём частично сейчас и частично после того, как удастся выбраться с острова, да ещё взяв их с собой. Много-много денег, чтобы перебить свойственный черномазым страх перед победителями. Получалось... Хайдеггер понимал, что деньги в Гаити — настоящие, серьёзные суммы — имелись у очень узкого круга. И все они были из числа тех, кого либо уже поймали, либо продолжали ловить.

— Убивать только явную охрану. При любом сомнении по ногам, чтоб кого важного не подстрелить.

Шёпот лейтенанта услышал как сержант Маллиган, так и Вэра Стэнк. Они и должны были донести до остальных. Точнее, доносил именно чероки, издавший несколько звуков, практически неотличимых от тех, что издавали местные ночные птахи. Отряд же. наученный грамотно ориентироваться в таких вот скрытых посланиях, знал, что надо делать, как именно устранять противника. Ждали лишь последнего сигнала, к открытию огня. Благо было из чего стрелять!

Было, ещё как было. У каждого 'дикого' имелась винтовка системы 'спенсер', у большей части укороченная для удобства. В здешней даже не полноценной войне, а скорее карательной операции, требовалось прежде всего удобство использования, в котором длинный ствол и соответствующая габаритность были скорее помехой. Правда вот приклад укоротить пока не получалось из-за того, что именно в нём располагался магазин с патронами. Однако... Скоро это должно было измениться. Не моментально, но уже скоро. Откуда такая уверенность? Для этого лейтенанту достаточно было всего лишь бросить взгляд на тот пистолет, что находился в его поясной кобуре. Во многом он был похож на уже давно известный 'вулканик', но вот если присмотреться внимательней... Менее массивный, более удобно лежащий в руке, а ещё имеющий отъёмный магазин на восемь патронов. 'Громовержец', как его назвали, это очередное порождение Спенсера и Станича, теперь позволял менять находящийся под ствольной коробкой магазин в несколько движений. Куда быстрее, чем заполнять магазин 'вулканика' по одному патрону и тем более чем перезаряжать револьверы по старинке.

Револьверы! Да, теперь имелись скорозарядники, которые сильно помогали, но... Всем было понятно, что пистолет 'громовержец' — это лишь изменённая и уменьшенная, под одну руку, версия винтовки. А раз пистолет показывает себя достаточно прилично, то скоро следует ожидать и нового 'спенсера', в котором сменные магазины не нужно будет засовывать в полость внутри приклада. Подствольный магазин куда удобнее будет. Сменный, конечно, потому как обычный и на севере есть в 'винчестерах', как они их называют.

Мысли помогали Хайдеггеру отвлечься до поры, но вместе с тем не мешали и оценивать ситуацию, ожидая наиболее подходящего мгновения для открытия огня. И он, момент, наступил. Короткий взмах рукой, крик ночной птицы, изданный Вэра, и вот, началось.

На убой стреляли лишь те солдаты, которые были действительно мастерами прицельной стрельбы. Остальные же палили по ногам, чтобы и из строя вывести, и не подстрелить случайно не того. Разделение, так сказать, обязанностей. И оно сыграло именно так, как и планировалось. Первый залп, второй... Как минимум два десятка, то есть больше половины из числа гаитянцев, упали в высокую траву либо мёртвыми, либо с простреленными конечностями. Упав же — те, которые остались в живых, вестимо — заблажили так громко, что иначе как паникой творившееся дальше и назвать то было невозможно.

Метания из стороны в сторону, брошенное оружие, мольбы и падение навзничь. Не мёртвыми падали негры, а обхватив голову руками и что-то причитая на непонятном большинству французском и испанском. К тому же эти два языка были даже не языками как таковыми, а чем-то корявым и малопристойным. Понять подобное... не всем удалось бы и при большом на то желании.

Новые выстрелы, но уже не залпами, а исключительно выборочные. Редкие. Но неизменно прицельные и действенные. Численность оставшихся невредимыми сокращалась всё сильнее и сильнее, но тут совсем уж истеричный визг, раздавшийся от кого-то, укрывшегося в небольшой ямке, заставил лейтенанта рыкнуть на подчинённых, тем самым вынуждая тех прекратить стрельбу. А визг был оч-чень содержательным:

— Здесь император! Он сдаётся!..

Пусть сам факт этого титулования относительно Фостен Эли Сулука вызывал у нормальных людей смех, брезгливую гримасу либо сочетание перечисленного, но факт оставался фактом. Хайдеггер сомневался, что кто-то попытается выдать себя за императора, тем самым покупая не жизнь, так отсрочку от смерти. Уже потому, что подобный 'умник' рисковал получить смерть не просто, но затейливую. 'Дикие' ну очень не любили, когда их пытались обманывать, а тем более какие-то там черномазые. Это было бы откровенным унижением, требующим соответствующего воздаяния.

Дальше — всё по разработанным и применяемым ещё на той войне правилам. Приказы отбросить оружие, лечь, завести руки за голову и даже не пытаться шевелиться. Любое движение — пуля, а то и сразу несколько. Кое-кто попытался дёрнуться и почти мгновенно отправился в мир иной. От пули в голову или пары-тройки в торс редко когда иной итог случается. На оставшихся тоже действует как нельзя лучше, парализуя слабых духом до расслабления мышц. Всех, порой и тех, которые лучше бы оставались сжатыми и работающими в обычном режиме.

Лучи света от доселе скрытых заслонками переносных ламп хорошо освещали местность, добавляя свой свет к естественному, лунному. Сам Билл Хайдеггер, сопровождаемый сержантом Маллиганом и Стэнком, подошёл почти вплотную к тому, кто как раз орал про сдающегося императора. Ткнув лежащего мордой вниз негра носком сапога, лейтенант процедил:

— Встать! — и, спустя несколько секунд, глядя уже в бегающие глазки гаитянца, добавил. — И кто тут как бы император Фостен I? Показывай.

— Он, господин ... лейтенант. Вот он, тут. Раненый. Но только в ногу. Он совсем-совсем живой. Его можно вылечить и потом делать то, что вы только захотите.

— Чем докажешь, что это именно Фостен, а не какой-то его прихвостень или вообще слуга?

— Я всё-всё покажу, — негр жестикулировал и кланялся так усердно, что, казалось, голова его вот-вот оторвётся от излишне резких поклонов, ну а голос от избытка энтузиазма сорвётся, сменяясь надсадным хрипом. — У него за пазухой перстни, медальон, бумаги... Важные бумаги! Камни есть, много-много!

— Стэнк!

Чероки, исполняя понятный, хоть не оформившийся в конкретные слова приказ, шагнул к тоже лежащему, но тихо стонущему, держащемуся за простреленную лодыжку довольно холёному негру. Последовал быстрый, но привычно-профессиональный обыск стонущего тела. Связка каких-то бумаг в кожаном чехле, пригоршня золотых украшений, мешочек с опять же золотом и большим количеством драгоценных камней. Растрепавшая пачка британских фунтов, этой самой, пожалуй, весомой и уважаемой во всём мире валюты. Всё это Вэра передал своему командиру, вот только сопровождая следующими словами:

— Перстни Фостена не принадлежат этому человеку, лейтенант. Пальцы тоньше. Но их срывали так, что на одном кровь. Мало, капля, — бросив взгляд в сторону того, разговорчивого пленника, чероки добавил. — А этот вот руку за спину прячет. Подозрительно.

— Взять, — коротко рыкнул Хайдеггер. — И сюда его, руки хочу посмотреть.

Протестующие уже не визги. А жалобные писки вида 'я тут ни при чём, моя ничего не знать, моя не убивать император' были проигнорированы. Не в этом его подозревал лейтенант 'Тигров', прислушивающийся к наблюдением своего солдата из числа индейских головорезов. Он осматривал руки и почти сразу нашёл то, что и подозревал. Недавние следы того, что с пальцев были сорваны кольца или там перстни. Возможно те самые. Выбрав из пригоршни ювелирных изделий парочку тех, которые мог носить Фостен, и тот перстень, который тот точно носил, Хайдеггер с ходу произвёл 'научно-практический эксперимент', насаживая золотые изделия на соответствующие пальцы подозреваемого гаитянца. И вуаля, вот он, результат! 'Императорский' перстень налез на палец подозреваемого — тот самый, со свезённой кожей — как родной. Да и остальные тоже, пусть и не с первой попытки. Пальцев то свободных много, имелись, хм, варианты.

— Ну здравствуйте, Ваше Императорское Величество...

Процедив эти вроде как официальные слова, лейтенант 'диких' угостил Фостена хорошей такой затрещиной, от которой тот плюхнулся на свою откормленную задницу и стал нервно икать, с ужасом взирая на 'дикого', вид которого не вызывал никаких мало-мальски приятных мыслей. Правильно не вызывал, потому как следующие слова определённым образом подводили черту, хоть и гарантировали 'императору' Фостену I некоторое время относительно пристойной жизни, пусть и под арестом.

— Генерал Уит будет рад такому подарку. И обязательно доставит этот бурдюк с трясущимся дерьмом в Ричмонд или другой город. Тот, где будет проходить показательный суд и показательная же казнь всех этих мнящих себя императорами, президентами, генералами... Над обычной шайкой взбесившихся ублюдков, которые только и умеют, что устраивать резню за резнёй. В кандалы его и стеречь, как стокаратовый бриллиант. Не дай бог сдохнет до того, как его приговорят и повесят у всех уважаемых людей на виду!

Наблюдая за тем, как особо ценного пленника заковывают в цепи по рукам и ногам, лейтенант Билл Хайдеггер улыбался. Он понимал, что сейчас выиграл в рулетку настоящий, большой куш. Лично пленить пусть и черномазого, но главу какого-никакого государства, которому его империя официально объявила войну — это и повышение в чинах, и орден из числа не последних вдобавок к уже имеющимся наградам. Деньги опять же... хотя происходя из небедного семейства, он не испытывал значимых затруднений. Но и золото с банкнотами лишними не будут, он ведь не единственный ребёнок в семье и даже не единственный сын. А ещё возможность продолжить карьеру. Не где-то на задворках, а в центре событий, одном из центров, куда наверняка вмешается Американская империя. Будучи офицером не просто, а из числа 'Дикой стаи', Хайдеггер имел представления, пусть и относительное, о дальнейших планах. И они были... отвечающие чаяниям молодого, но преисполненного рвением бойца.

* * *

Март 1864 г., Ричмонд

Что может изрядно поднять настроение человеку, особенно в преддверии серьёзных переговоров с чрезвычайным и полномочным посланником Британской империи? Правильно, известие о том, что 'император' Гаити Фостен I пойман и уже посажен на идущий сюда корабль вкупе с остальной сворой гаитянских негров из числа бывших руководителей их уже окончательно рухнувшего государства. Было Гаити, а вот уже и сплыло! Красота да и только.

Кстати прямо традиция какая-то образовалась, чесс слово. Это я про тот факт, что депеша с известием о случившемся попала ко мне в руки ранним-ранним утром, когда я дрых аки сурок в своей спальне, да не один, а в компании мирно спящей Вайноны. Спящей до того момента, как в дверь постучали.

Дежа-вю настоящее, больше и сказать нечего. Нечто похожее было на Кубе, перед конгрессом, только тогда Джексон брал штурмом Вашингтон. И таки взял, послав письмо аккурат из святая святых всех янки, из кабинета, где совсем недавно находился аж сам Авраам Линкольн.

Впрочем, это дела минувших дней. Сейчас же я, находясь одновременно в расслабленном и приподнятом состоянии, снова перечитывал послание из Порт-о-Пренс, попутно отмахиваясь от попыток Вайноны спереть этот самый лист бумаги. Вот на хрена она это делает? Всё равно я читал вслух, да и сама индеаночка плохим зрением ни разу не страдала, успев прочитать строки крупного и разборчивого текста.

— А теперь бывшее Гаити чем станет? Ну та часть, которая к нам отходит. Новым штатом империи или пока просто территорией?

— Для штата по любому рановато. Да и вообще есть большой и непонятно как в будущем решаемый вопрос относительно метрополии и... колоний? Или всё же территорий? Мда, любопытная ты моя, умеешь же пусть порой и случайно, но крайне дельные вопросы задавать.

— Я такая, я могу, — подбоченилась девушка. ухитрившись принять горделивую позу, даже будучи в одном пеньюаре и стоя в кровати на коленях.

Млин, а одно колено на мне, ни разу не мягкое в отличие от иных частей девичьего тела. Поморщившись, я аккуратно так постарался подвинуть девушку, но... тут эта лиса , пользуясь моментом, всё ж выхватила у меня из рук лист бумаги и откатилась в сторону. не покидая, впрочем, пределов уютной и мягкой кровати. О женщины! Воевать за нафиг не нужный трофей я даже не собирался — пускай развлекается, в очередной раз перечитывая содержание документа. Оно, кстати, было реально интересным. Де-факто прихватили практически всю верхушку, как республиканскую, так и 'имперскую'. Даже мертвецов среди неё было мало, меньше четверти, если переходить на цифры.

Почему все случилось столь удачно для нас? На самом деле, ответ был ни разу не сложен. Противник оказался очень уж специфичен, особенности психологии не позволяли ни сражаться как следует, ни даже умело смыться. Высокое искусство бегства — это ж не пустые слова, а суровая правда жизни. Скрываться от преследователей тоже надо уметь, причём учитывая все факторы оптом. А что с гаитянской верхушкой? Гаити — это же остров, мать вашу! Остров. То есть вода со всех сторон, а значит просто так не побегаешь, нужны для начала лодки, а затем и умение с ними управляться... ну или привлекать соображающих людей. На них же не речку переплыть, где другой берег виден и при всём желании с пути не сбиться.

Это что касается самих беглецов. А ведь, помимо них, имелись и преследователи. Умелые, давно уже натасканные на двуногую дичь, особенно чёрную. С детства, практически с молоком матери впитавшие в себя естественность этого явления и отдающиеся преследованию от всей души, вкладывая максимум сил. Вот и перекрывали все пути отхода, да и про психологию не забывали, мотивируя местное население страхом и совестью. Ну, теми монетами и определённого вида бумажками, за которую ту самую совесть принято покупать. Вот и получалось, что некоторых персон, уже связанных и с кляпами в пасти, приводили сами местные, ещё и сильно-сильно радуясь возможности заработать. Продажность, она такая. И да, никакой идеологии здесь и в помине не было. Идеология и местные... три раза 'ха'!

Результат налицо. Хоть большая часть эскадры Сэммса и оставалась там, в Порт-о-Пренс, но пара кораблей возвращалась сюда, везя в трюмах немногочисленные интересные трофеи с этой скоротечной войны, а ещё материал для предстоящего открытого процесса. Того самого, на который будут приглашены представители всех европейских держав. Только вот относительно места проведения... Не уверен, что стоит поганить Ричмонд, имперскую столицу, подобным, с позволения сказать, зрелищем. Вместе с тем нужен большой город, со своей историей, куда не зазорно отправляться сильным мира сего... точнее, их полномочным представителям. Про прессу опять же забывать не следует, уж эти стервятники слетятся в таком изобилии, что мало никому не покажется.

— Вик. Ви-ик... Ты чего такой задумчивый стал? Всё ведь хорошо и новости просто прелесть. Ты же сам хотел вытащить всех этих гаитянцев во главе с Фостеном на открытое судилище.

— Хотел. И ничего в этом плане не изменилось, — произнеся это, я крепко схватил тормошащую меня Вайнону, а правая рука и вовсе скользнула под единственное полупрозрачное одеяние на девушке. — Просто мысли... от которых можно и отвлечься.

— Потом отвлечёшься!

Мда, шлепок по руке загребущей — это неожиданно. Обычно девушка только 'за' подобные инициативы, а тут вдруг... Ага, ясно. Любопытство её кошачье до сих пор не удовлетворено, вот и предпочитает сначала разобраться с нуждами духовными, а потом уж к удовольствиям телесным перейти.

— Ладно, потом так потом. Сомневаюсь, что нужно всю эту негритянскую ораву во главе с их 'картонным императором' тащить на суд именно в Ричмонд.

— Слишком большая честь! — фыркнула Вайнона, тоже не загоревшаяся энтузиазмом по сему поводу. — Любой портовый город подойдёт.

— Им — бесспорно. А иностранным гостям и многочисленным журналистам?

Задумалась красотка. Даже палец к губам прижала — отголосок ещё ста-арой, почти изжитой ещё до нашего знакомства привычки грызть ногти в моменты особого волнения или серьёзных раздумий. Но выглядела она сейчас очень мило. Хотелось взять и затискать, после чего перейти к совсем иным... процедурам. Держись, Вик, не позволяй естественным душевным порывам взять вверх над разумом и самоконтролем. Да и не убежит Вайнона никуда, даже из вот этой постели. Она вообще стала любительницей понежиться в предельно комфортных условиях. Женская суть всё ж берёт своё, пусть и в отдельных гранях бытия.

— Нью-Йорк!

— Что 'Нью-Йорк'? — спросил было я, но почти сразу понял. — А ведь и верно. Город большой, с не столь долгой по европейским меркам, но яркой историей. Много мест 'боевой славы', да к тому же обеспечено огромное число зрителей планирующегося судебного процесса.

— А ещё это... особый город, если смотреть с военной точки зрения,— подлила керосинчику в огонь девушка. — Наш, имперский, но в то же время совсем немного нейтральный. По договорённостям.

Опять же в точку. По мирному договору остров, на котором располагался город, был лишён фортов, да и войск там был самый минимум. Обычных, вооружённых лишь лёгким стрелковым оружием. Плюс множество иных как бы мелочей, делающих это место предельно безопасным для США. Вот и будем использовать слабость Нью-Йорка как силу.

— Отлично. Будет не только 'морские ворота' и один из финансовых центров, но ещё и место, где хорошо проводить нечто этакое, международное и скандальное. Начнём с открытого международного процесса, а потом посмотрим, что будет под руку подворачиваться. Пока же...

— А?

-Неужто забыла? Встреча с британским посланником сегодня. Только проводить её обычно и типично настроения нет. Мы ж с тобой об этом ввечеру говорили. Может коварное совращение юной, но уже совсем не невинной леди поможет ей вспомнить...

Насчёт 'вспомнить' — это уже отдельный вопрос, но выбрались из спальни уже тогда, когда утром время за окном назвать нельзя было при всём на то огромном желании. Ай, пофиг! Всё едино та самая встреча намечена на послеобеденный период. Или вместообеденный, учитывая планируемый её формат. Уверен, что несколько неофициальная атмосфера должным образом подействует на Бенджамина Дизраэли. Может мало-мало выбьет склонного к чопорности британца из привычной колеи, а может и просто расслабит до необходимого уровня. Доверчивости у прожжённого политика, ясно дело, не появится, ну так на это я даже в мечтах не рассчитываю. Тема обсуждения опять же сложная, болезненная для Британской империи. Ничего, скоро будет ясно, что к чему да как.

Пикник на свежем воздухе — вот что было уготовано мистеру Дизраэли и сопровождающему его 'штатному' послу Британской империи — графу Роберту Бульвер-Литтону. Даже в начале марта погода в Ричмонде и окрестностях мягкая, градусник поднимается до +10 по Цельсию в дневное время. Благодать! Особенно для меня, привыкшего к совсем другим что зимам, что ранневесенним периодам. Так что никаких проблем и препятствий к устройству небольшого пикника, даже со стороны погоды. Это я про дождь, если что, который радовал своим полным и категорическим отсутствием.

Единственная сколь-либо серьёзная сложность состояла в том, чтобы выпихнуть собственно госсекретаря империи из родных для него кабинетов, где он привык вершить все государственные дела и проводить встречи с дипломатами других стран. Нефиг-нафиг... Тепло — относительно, конечно — хорошо, солнышко светит, да и проветриться его превосходительству тайному советнику Американской империи Роберту Тумбсу категорически не повредит. Принятие внутрь доброй порции мясного и свежезажаренного, сдобренного 'в дальнюю дорогу' стаканчиком виски или коньяка тоже исключительно на пользу пойдёт.

Таки да удалось выпихнуть на свежий воздух конкретную министерскую особу. Ну а про таких персон как Мария Станич и увязавшаяся Вайнона и говорить не стоило — эти две, согласно неизвестной тут поговорке 'за любой кипиш, кроме голодовки'. Как в прямом смысле — на диете ни одна из них не сидит и не собирается, благо и не нужно никому — так и в переносном смысле. 'Недокорм' в плане ярких впечатлений и скудости информации на них тоже очень плохо действует, а потому обе леди всеми силами избегают подобной психологической пытки.

Шутки шутками, но с некоторых пор даже такой вот выезд на пикник, пусть и насквозь деловой, не может обойтись без большого числа охраны и проводиться в не проверенных как следует местах. Вот и сейчас та же картина. Заранее выбранное и со вчерашнего дня проверенное на предмет наличия/отсутствия посторонних место. Патрули вокруг, которые должны вежливо заворачивать куда подальше случайных проезжающих и проходящих. Иные меры безопасности, сложные и муторные, без которых, увы, обойтись уже не получается. Не после неоднократных покушений что на меня, что на Борегара, что на иных высших персон империи. Хорошо ещё, что на собственно Владимира I Романова никто пока не успел пасть раззявить, отплюнувшись свинцовым приветом или взрывным энтузиазмом вперемешку с поражающими элементами.

Вот оно, бытие того, кто достиг вершины. Того, кто склонен не прогибаться перед ещё более сильными и теми, кто хочет стать таковыми, а упорно ведёт собственную линию. Приходится встраивать в свою жизнь все эти драконовские меры безопасности и воспринимать их как нечто естественное. Иначе нельзя, иначе прикончат. Желающих то мно-ого! И даже по сути заключённое соглашение с бриттами по поводу прекращения взаимных террор-атак ничего кардинально не изменит. Утихомирится — в большей степени и на какое-то время — лишь одна часть потенциальной угрозы, а вот другие останутся. Радикальные аболиционисты; мексиканские сторонники сбежавшего Хуареса, ненавидящие нас и меня в частности люто и от всей души; польские эмигранты из числа бывших мятежников и им сочувствующих; разного рода бомбисты-идеалисты, которых может использовать по сути кто угодно, если правильные слова подберёт и финансирование обеспечит.

Никаких жалоб, просто констатация платы за достижение вершины. Меня эта плата пусть и не радует, но считаю её приемлемой. За всё надо платить, а уж за власть особенно. Плюсы куда больше и многочисленнее, об этом также не забываем.

Кстати о плюсах. Я с дамами прибыл к месту пикника раньше всех остальных. Помимо охраны, разумеется, которой присутствовало в избытке, пусть большая часть и находилась вне зоны видимости. Оставшаяся часть, те просто бдели, будучи готовыми отразить любое нападение и влёт пристрелить любого стрелка и тем более бомбиста. Да и не блажь нынешний пикник, а 'официальная встреча с посланниками великой державы', просто проводимая в неформальной обстановке. Хотя если бы и блажь... 'диким' пофиг, особенно тем, которые вот уже не первый год натаскивались как особо важная охранная структура для имперской верхушки. Сам Ричмонд и его окрестности опять же потихоньку-полегоньку, но дрейфовали в сторону особой зоны с повышенным режимом безопасности. Тут не излишняя паранойя, а суровая правда жизни. Пока не удастся всерьёз и с гарантией придавить змеиные головы растущих как грибы после дождя террористических и прочих ради4альных организаций, любящих стрелять и взрывать... безопасность будет лишь повышаться.

А пока... раскладные походные стулья, парочка столов, на одном из которых сейчас сложены разного рода продукты, в том числе нуждающиеся в скором приготовлении. Куски свежайшего мяса просто, куски, порезанные более мелко и уже вымоченные в маринаде на уксусной или винной основе. Говядина, свинина, баранина для особых ценителей опять же. Птица опять таки, да нескольких видов. Кто-то вполне может предпочесть изжаренное на решётке индющачье или там утиное бёдрышко классическому стейку на огне или не слишком распространённому тут, в Америке, шашлыку той или иной разновидности.

Опять же не мясом и птицей едиными. Закуски разного рода и калибра, от солений-копчений до действительно деликатесов из числа тропических фруктов и даров моря. Оно понятно, что в Ричмонде морскими гадами народ не удивить, но вот методы приготовления разные бывают. Например, если те же мидии или устрицы, предварительно выдержав в маринаде, обернуть тоники ломтиками ветчины, а потом насадить на шпажки и чуток обжарить над огнём — получается очень пикантное блюдо, которое наверняка будет должным образом оценено.

Ах да, и никакого постороннего народа. Даже поваров, потому как уж с таким не шибко сложным делом как жарка на решётке или на мангале мясопродуктов я и сам справиться в состоянии, особенно при помощи Вайноны, которая ещё с детства привыкла пусть не профессионально готовить, но уж по необходимому в жизни минимуму непременно. Это Мари предпочтёт смотреть со стороны и время от времени подавать советы ехидненьким таким голосом. Тоже, хм, своеобразная приправа, сперва на стадии приготовления, а затем и к столу сгодится. Как бы у британцев несварение не случилось от её ядовитых комментариев! Шучу... оно будет лишь в том случае, если это будет сочтено полезным. Сестрёнка знает силу слова и его уместность.

Какие люди... с охраной. Госсекретарь Роберт Огастес Тумбс собственной персоной и с хмурой физиономией в придачу. Последнее — это не по причине, связанной с этим частью пикником, а частью официальным мероприятием. Обычное выражение лица, отражающее склонность к меланхолии и периодическим приступам пессимизма. Они, кстати, в последнее время только усиливались, будучи в прямой зависимости с количеством ответственной работы. Одно дело Конфедерация и совсем другое — Американская империя. Имперские дела, они по любому более сложные, особенно учитывая жёсткую и агрессивную внешнюю политику, которую Тумбс воплощал в жизнь. Ворчал вследствие своей умеренности в подобных делах, но старался. Хорошо старался, из-за чего получил ещё парочку орденов к уже существующим, да очередное поместье. На сей раз в солнечной Калифорнии. Неизвестно, когда туда вообще выберется, но лишним точно не будет. Если сам не сподобится, то жена или дети уж точно оценят... когда будет закончена прокладка трансатлантической железной дороги. Нынешним манером до 'золотого штата' добираться — та ещё морока.

— Искренне рад видеть вас, Роберт, — крепко пожав протянутую Тумбсом руку, я добавил. — Располагайтесь со всем доступным тут комфортом. Вино, виски, можно даже ром. Хороший, ямайский.

— Благодарю, Виктор, но я лучше потом, — а вот ароматы готового с жарке, вымоченного в разных видах маринада мяса госсекретаря равнодушным не оставили. — Высокое искусство кулинарии вам не чуждо, как я вижу. И вашей протеже также.

Деликатен, как и подобает дипломату. Не 'любовница', но 'протеже'. Умение использовать различные слова применительно к одному и тому же человеку или явлению в зависимости от ситуации и необходимости — вот то, без чего в принципе не обойтись.

— Не назову себя мастером в этом деле, но с мясом справиться в состоянии, особенно при помощи во многом незаменимой Вайноны.

— Юная мисс Килмер обладает различными талантами, это правда.

И опять дипломат. Улыбающийся, млин. Ничего, тут все свои, тут можно и без лишних церемоний. Все всё знают, понимают. Равно как и способны предсказывать будущее сей особы. Хорошее будущее, какое было у всех фавориток высокопоставленных персон, пусть даже с некоторыми нюансами вследствие характера и устремлений той самой особы. Меж тем не Вайноной единой. У Тумбса были и другие темы для разговора.

— Бульвер-Литтон и Дизраэли будут менее чем через четверть часа. Английская пунктуальность...

— Заслуживающее уважения качество. Раньше прийти — допустимо. Опаздывать... только если хочешь продемонстрировать неуважение. Не нынешняя ситуация.

— Именно, Виктор. Я хотел уточнить, будут ли внесены изменения в уже имеющийся план беседы?

— Поводов вроде бы нет. Или вы нащупали что-то немаловажное?

Нащупал, по лицу видно. И от Марии это тоже не скрылось, эвон как прищурилась, на госсекретаря глядючи. Посмотрев, вступила в нашу беседу, пользуясь наработанной мрачноватой репутацией.

— Таиться не надо, господин госсекретарь. Мы все тут люди важные, государственные. Любая мелочь может оказаться полезной. А уж с вашим то умом и немалым опытом...

— Это лишь мои мысли, — вздохнув, Тумбс таки да продолжил. — Британия признает аннексию и раздел Гаити вслед за Российской империей, Испанией, Пруссией, Австро-Венгрией и другими державами.

— Да уже почти все признали, — усмехнулась отвлекшаяся от нанизывания мяса, маринованных грибов и помидоров на шампуры Вайнона. — Остались только Британия и... Франция. Из тех, чей голос хоть что-то значит.

— Очень много значит, мисс Килмер! — строго, словно профессор нерадивого студента, поправил девушку Тумбс. — Но я не о признании, оно неизбежно, Всерьёз вступаться за негров... Викторию и Наполеона подняли бы на смех, пойди они на такое, а становиться мишенью для карикатуристов по столь... особенному поводу никому не хочется. Особенно монархам.

Немного посмеялись, а затем госсекретарь вернулся к тому, на чём остановился. Вытанцовывался интересный нюанс относительно ирландских дел, а именно поднимающего голову движения фениев, к хорошему самочувствию которых мы неслабо так руку приложили.

— Фениев будут раскалывать на группы и добивать. Королева Виктория и её министры никогда не согласятся оставить у себя в подбрюшье острый нож, способный очень больно уколоть или вовсе нанести опасную для здоровья всей империи рану. Покорись, исчезни или умри — другого выбора ирландцам не оставят.

— Мы это обсуждали. И готовы.

— Мы думаем, что готовы, Виктор, — возразил Тумбс. — Мне представляется, что после окончания переговоров и заключения договорённостей, англичане будут выставлять нас перед фениями в самом дурном свете. Они это умеют. И добьются раскола движения, отделив от него радикальную часть, которая станет продолжать вооружённую борьбу с Лондоном. А мы уже не сможем их поддерживать, кроме как словами.

Хм... Зная альбионцев, этого ни разу нельзя исключать. Следовательно, надо дать фениям то, что компенсирует отказ от активных действий там, на земле их предков. Дать нечто равноценное, способное пусть не погасить жажду мести, но сделать её более разумной, направленной не на немедленные действия, а на более расчётливые, пусть и растянутые во времени. Бинго! Есть идея. Точнее не идея, а развитие того, что уже делается, хотя несколько в ином ключе. Хватит ли времени, чтобы кратко обрисовать несколько изменившуюся ситуацию? А пожалуй, всё равно минут пять ещё есть, насколько могу судить. Их вполне хватит.

Действительно, хватило. Сестричка врубилась в предложенный план чуть ли не сразу; Вайнона просто улыбалась, частично понимая, частично просто веря лично мне; госсекретарь пребывал в состоянии лёгкого фалломорфирования, но вместе с тем признавал, что при всём цинизме затея имеет хорошие шансы на воплощение... если остальные имеющие власть в империи возражать не станут. Зная Борегара, в нём я был уверен. Ну а император... по всем прикидкам тоже не должен становиться в 'третью позицию', ведь затея и с моралью дружит и потенциал неплохой имеет. Касаемо же чисто 'монаршей дури', так Владимир I в ней вроде как ни разу замечен не был, за что честь ему и хвала.

Зато к обоим англичанам, которые появились спустя пару минут, аккурат к назначенному сроку, слова 'честь и хвала' точно не относились. Пройдохи, особенно который Дизраэли. Их сопровождение, согласно договорённостям, осталось частью совсем далеко, частью в некотором отдалении. Так что к нам, поближе к столам, стульям и разожжённому огню, подошли лишь двое, те самые высокоранговые персоны. Если их что-либо и удивило, то виду никто не подал. Приветствия, пожелания здоровья, фразы 'чисто о погоде', более чем допустимые в подобных ситуациях. Отдали должное красе и изящности присутствующих здесь леди. Касаемо Вайноны особенно, которая хоть и была действительно хороша, но и экстравагантна, особенно практически в мужской одежде. Впрочем, о чём это я? Это ж британцы, они вообще и сами склонны к экстравагантности, и умеют принимать её в других. Правда в отношении женщин это куда менее развито, но... С некоторых пор именно Американская империя стала этаким флагманом в развитии государственного строя.

Ага, именно так, как бы ни забавно это казалось со стороны. С одной стороны крайний, если не сказать радикальный консерватизм. Перерождение из республики в конституционную монархию. Введение титулов и прочих соответствующих атрибутов. Существенное поражение в правах тех же аболиционистов и отсечение из числа мигрантских потоков негров и азиатов. Последние допускались, но... исключительно как временно законтрактованные рабочие на условиях непременного выдворения обратно по истечении срока. Да и работы эти были из числа тех, на которые желающих найти было сложно. К примеру, некоторые работы по прокладке железных дорог: тяжелые, квалификации не требующие, но вместе с тем с повышенным риском посадить здоровье в краткий срок. Ну и те же хлопковые плантации, куда без них. Крайняя избирательность в допуске иностранного капитала в значимые для государства проекты, пристальное наблюдение тайной полиции за подозрительными элементами — это в ту же сторону.

Зато с другой стороны — расцвет таких прав и свобод, каких и в той же Франции ещё поискать надо. Взять то же полное отделение церкви от государства, когда ни одна из религий не имела ровным счётом никакой возможности влиять на принятие государственных решений. Более того, за таковые попытки некоторые уже пострадали. Взять тех же баптистов или там квакеров, чьих проповедников обложили огромными штрафами — некоторых и вовсе посадили — за попытки агитации в пользу негритянского равноправия и 'пред Господом все едины'. Дескать перед высшими силами — это может и так. но тут, в тварном мире изволь чтить законы и не подбивать на бунты прихожан.

Законодательное закрепление максимальной длительности трудового дня минимальная оплата сразу по нескольких ключевым категориям-областям труда. Да, это частично било по кошелькам тех же фабрикантов или плантаторов, но в ответ они получали гарантии отсутствия волнений.

Ну и 'женский вопрос'. Избирательное право, открытие доступа в ранее недоступные или слабодоступные сферы работы и образования. Предмет зависти набирающих силу суфражисток Европы и не только. Ведь они там только боролись, а у нас всё это уже было.

Вот такое сочетание вроде бы несочетаемого, оно повергало многих то в шок, то в тоску, то в печальное непонимание происходящего. На самом же деле — применение рецептов из будущего за ради обуздания того, что в будущем вполне могло обрушить становой хребет большинства стран, ввергая их в жуткую болезнь, приводящую к полнейшему морально-психологическому вырождению к концу XX века, а то и раньше.

Это было, но тут... уже далеко не факт, что будет. Особенно если закрепить успех и на протяжении десятилетий этак нескольких отслеживать ситуацию, корректируя всеми доступными средствами в нужную сторону. И пока, пока... к делам сиюминутным.

Мысли о будущем и его правильном — всяко лучшем, чем по родной ветке реальности — пути не мешали мне доводить до кондиции мясные и птичьи вкусности, периодически сбрызгивая что вином, что лимонным соком или иной приправой. Да и поддержание светской покамест части беседы с послами Её Величества королевы Виктории тоже давалось легко. Привык-с к разговорам с сильными мира сего за минувшие то годы, ой привык. Пиетета то и раньше не водилось, но вот приобрести определённый лоск и умение вести именно гладкую беседу — тут уже без опыта не обойтись. Теперь он был и это есть хорошо.

Мясо тоже хорошо удалось, особенно на решётке, как по мне. Впрочем, перед гостями было выставлено сразу несколько образчиков ни разу не высокой, но аппетитно пахнущей кулинарии. Как говорится, 'шведский стол' во всей красе плюс возможность прихватить новую партию/порцию, что томилась на слабом жару или лежала поблизости, ожидая внимания к себе.

Первый тост 'за присутствующих леди', затем за здравие монарших особ... Дегустация яств прилагалась. Британцы и мясо — это ж нераздельно, а с экзотикой они также на 'ты'. Индийские блюда, иные... Удивить их сложно, право слово.

Но вот и время пришло. То самое, связанное с обсуждением тех вопросов, ради которых мы, собственно, и собрались, пускай в насквозь неформальной обстановке. По глазам того же Дизраэли вижу и по некоторой напряжённости в позе графа Бульвер-Литтона. Слишком сильно сжал в руке стакан с ромом, чересчур часто стал посматривать в сторону прибывшего из столицы империи коллеги-дипломата. Значит, пора!

— Перейдём... к острым приправам, джентльмены? — обратился я к посланникам королевы.

— И вы, мистер Станич, имеете в виду не перец к этим прекрасным кускам говядины, — слегка, чисто по-британски, улыбнулся Бульвер-Литтон, неплохо успевший меня узнать за время вынужденных общих дел. — Что будете 'перчить'?

— Для начала закончим с блюдом под названием 'бывшее Гаити под острым испано-американским соусом'. Лондон поделится микстурой для лучшего пищеварения?

— В Лондоне находят аппетиты Ричмонда... устойчивыми. И надеются на то, что они останутся в пределах 'стройности фигуры'.

И Юркий Дизи туда же. В переводе с дипломатического на человеческий — с Гаити они окончательно попрощались и с разделом смирились. Гуд. Но вот с заключительным этапом ещё предстоит разобраться. С тем самым, ради которого через океан сейчас плывёт корабль, груженый отборной гаитянской 'чёрной костью'. Тот ещё материалец, но для показательного зрелища как раз это и требуется. Вот и прозондируем почву.

— В ближайшее время, ориентировочно в Нью-Йорке, начнётся открытый судебный процесс над бывшими правителями Гаити и их приближёнными. Обвинения, я уверен, вы, джентльмены, знаете, о них уже и в наших газетах писали, и в европейских. Массовые убийства в Санта-Доминго, идеологическое оправдание печально известной резни на Гаити в 1804 году, многочисленные преступления в ходе военных действий против Санто-Доминго как испанской колонии и в период бытия оного как независимого государства.

— Мы осведомлены.

— И мы это знаем, граф, — проворковала Мария, постукивающая аккуратно подпиленными коготками по столешнице. — И через вас, полномочных посланников королевы, приглашаем представителя могущественной Британской империи для сопричастности к этому важному деянию. Вам ли не знать, к чему способны привести бунты туземцев. Те же сипаи с их мятежами... Наши империи. несмотря на разногласия, в этом должны быть едины.

— В чём именно, леди Станич?

— В недопущении пролития европейской крови покорённым населением колоний конечно. И в проявлении солидарности вне зависимости от того, где и с кем случилось подобное несчастье. Негоже для нас, имеющих общие ценности, общие понятия о чести, радоваться бедам друг друга. И это не только слова хрупкой женщины, но и тех, кто меня поддерживает. Не только мой брат, но и многие, многие другие.

Госсекретарь величественно кивает. Дескать, моё министерство в курсе и солидарно. Мне вообще достаточно одной улыбки, дабы уверить британцев в серьёзности сказанного. Вдобавок... устроит практически любая реакция, проигрыша тут в принципе быть не может.

— Я обязательно передам Её Величеству ваше любопытное предложение, — мягко улыбается Дизраэли и, помимо типичной для дипломата доброжелательности, на лице ничего не прочитать. Хорошая маска. — Мы рады, что между нашими империями возможен диалог, идущий на пользу обеим сторонам.

— Не диалогом единым, — улыбаются мне, так и я в ответку могу присовокупить к улыбкам ещё и конкретику. — Симоносекский конфликт, который пока так и не получил подобающего разрешения. Ваш союз с Францией и Нидерландами в этом вопросе может быть... дополнен. Поддержка в прессе или там символическое участие пары-тройки кораблей — если в том возникнет необходимость, Её Величеству королеве Виктории достаточно лишь намекнуть нашему императору о желательности подобного.

Улыбайтесь — это бесит. Или заставляет голову собеседника идти кругом, когда тот не в состоянии до конца понять мотивацию столь доброжелательного к себе отношения. Пусть оба альбионца те ещё волчары в делах дипломатических, а один ещё и хорошо знает мои повадки, но... этого всё равно недостаточно.

И снова источение елея и сахарного сиропа в дипломатической манере. Нас благодарили за поддержку и гарантировали в самом скором времени довести суть предложенного до королевы Виктории. Доведут? Бесспорно. Согласится ли монаршая особа? А вот это вряд ли. В возне с японцами помощь как бы и не требуется, там всё и так ясно. Не согласится их хренов Тесю-хан на выставленные условия? Ему мигом устроят очередную порцию клистира со скипидаром и дохлыми ёжиками. Хорошо мозги прочищает, ежели в нужной дозировке. Нет, эта возня особой роли не играет. Высказанное же нами предложение помочь — чистая символистика, дабы сплести совсем хорошую паутину, в которую Британия почти с гарантией вляпается в силу своих многовековых традиций, привычек и гипертрофированной наглости.

Смех смехом, а песец кверху мехом. Это я к тому, что разговор подошёл к главному, то бишь к ирландской теме, которая более прочего волновала бриттов. И тут уже они не собирались сдавать позиции ни при каком раскладе. Наши агенты там, на их туманном острове, докладывали, что Виктория и её приближённые костьми лягут, но сделают всё, чтобы на взлёте срезать движение фениев, успевшее показать себя очень опасным. Особенно при качественной поддержке извне, с присылаемыми инструкторами, оружием, золотом. Тут вопрос не авторитета, а выживания. Очень уж О'Махони с Мигером успели распробовать вкус крови, причём не обычной даже, а той, что текла в жилах некоторых представителей аристократии.

Именно мы вскормили фениев, сделали их куда более опасными, чем они могли бы стать сами по себе. Оно и понятно, ведь, в отличие от знакомой мне истории, их натаскивали не обычные солдаты типичной для этого времени войны, а бойцы 'Дикой стаи', причём из лучших. Плюс накачка деньгами и оружием была не в пример лучше той, что состоялась бы от банального сбора пожертвований. Добавить к этому снабжение информацией, поступающей от наших британских агентов, и... Переходящая в страх нервозность Лондона становится совершенно очевидной. Они нарвались на то, что сами привыкли сеять. На террор, творимый руками их марионеток, ответили практически тем же, да на не уступающем, а то и превосходящем уровне.

Отсюда и требования немедленно прекратить поддержку фениев, их финансирование и прочая, и прочая. В ответ уже с их стороны гарантировалось полное сворачивание любых силовых действий в отношении Американской империи, особенно связанных с террор-атаками. Баш на баш, всё вроде бы и честно, но...

— Не совсем равноценный обмен, джентльмены, — Мари выглядела хмурой и ни разу не довольной услышанным. А уж изображать недовольство сестра умела. — Вы сажаете на цепь нескольких своих бешеных псов, а мы взамен отказываемся от поддержки целой организации, поддерживаемой большей частью Ирландии.

— Мисс Станич права, — важно кивнул госсекретарь, умеющий взвешивать нематериальное лучше. чем базарная торговка персики. — Даже предположив, что мы прекратим поддержку фениев, это антибританское движение всё равно продолжит набирать силу. И через какое-то время начнётся восстание. Вы, джентльмены, слишком много ошибок сделали.

— Лично к вам это не относится. Но суть всё равно не меняется. Вам понадобится помощь тех, кто имеет влияние на ирландцев.

А вот на эти мои слова Бульвер-Литтон обратил особое внимание. Большее, нежели Дизраэли. Успел, зар-раза, понять, что сейчас им предложат нечто выходящее за рамки. Что ж, не будем разочаровывать почтенного графа.

— Здесь, в Ричмонде, мы уже успели поставить себя как друзей ирландского народа. Ирландцы составляют немалую часть армии, в том числе и её элитных частей. В самой Ирландии люди верят, что по ту сторону океана их готовы принимать и там им будет уж точно не хуже, чем под британской властью. По крайней мере. голода у нас точно не ожидается, тем более искусственно вызванного.

Кривятся, но терпят. Возразить то реально нечего. Именно указания из Лондона или же откровенно тупое бездействие довели до голода и жуткой ненависти население по сути целой страны. И не абы где, а чуть ли не у себя под боком. Идиоты, право слово! Зато мне было приятно потыкать их рожами в собственное дерьмо. Ибо не фиг срать там, где живёте, хреновы вы потерявшие берега долбодятлы. Выжимают сок из колоний с дикарями, но не из полноценных провинций с родственным населением.

Тоска-печаль. Кривятся, вздыхают, пытаясь сгладить летящие в их сторону вежливые, но довольно унизительные высказывания короткими комментариями, но реально не врубаются. И вряд ли врубятся в ближней и среднесрочной перспективах. Следовательно, иных вариантов, кроме наиболее жёстких, не остаётся. Иногда именно боль помогает прочистить мозги от тумана, а психику от неоправданного самолюбования. Вот боль Британской империи и предстоит испытать. Много боли, но мы к ней вроде как и непричастны будем. Парадоксально, но факт — именно боль и сможет спасти британцев от совсем уж катастрофического сценария в будущем. Ведь произошедшее в моём родном времени/реальности с Британской империей к середине XX века было именно величайшей катастрофой. Той, после которой мировой порядок окончательно звонкой звездой накрылся, превратившись в откровенно смердящую помойку.

Стоило мне перейти к конкретным предложениям, как оба бритта оживились. Оно и понятно, ведь слушать про критические ошибки их родимой империи им явно не нравилось. Тем более с учётом невозможности привести логически обоснованные возражения. Зато выслушивая всё это, наши оппоненты, во-первых, пришли в нужное состояние духа, а во-вторых, вновь прочувствовали сложившуюся в Ирландии ситуацию.

— Её Величество готова амнистировать всех фениев, а также создать особую комиссию по наблюдению за происходящим в Ирландии.

— Наблюдатели...

— Да, леди Станич, — обречённо вздохнул Дизраэли, успевший осознать, что от въедливости моёй сестрицы ему никуда не деться. — Вы сможете удостовериться, что комиссия станет умиротворять ирландцев, а не притеснять их.

Не нравилось второму после лорда Пальмерстона человеку в британском правительстве то, что он вынужден был говорить, но и отпереться не получалось. Ирландию жизненно необходимо было умиротворить, а с фениями разобраться. Любым образом, но в сжатые сроки, чтобы не полыхнуло в опасной близости от собственно изначальных английских территорий. Потому и вынужденное согласие на то, на что в другой ситуации британская верхушка ни за что бы не пошла. Что же до пассионариев, то есть собственно фениев, но и на них имелись планы. Наши планы, понятное дело. О них я сейчас и говорил:

— Отсутствие любых препятствий по деятельности Американской империи, связанной с процессом помощи эмиграции жителям Ирландии. Возможность открытия занимающихся этим контор в крупных ирландских городах, право захода в порты наших транспортных судов, что будут осуществлять перевозку будущих граждан империи.

— Да забирайте их хоть всех сразу! — не выдержав. Махнул рукой граф Бульвер-Литтон, проявив, наконец, собственные эмоции. — Если готовые бунтовать и поддерживающие их уедут, мы найдём готовых занять их место.

Юркий Дизи предпочёл промолчать, но можно было отследить, что и он безмолвно соглашался с высказыванием коллеги. Причём. В отличие от Бульвер-Литтона, Дизраэли не испытывал к ирландцам и тени неприязни. Всего лишь считал, что в сложившейся ситуации, которую уже не исправить, это лучший способ минимизации ущерба. Хватило нескольких уточняющих вопросов, на которые он вынужден был отвечать, дабы подтвердить это моё предположение.

Вот и чудненько, вот и отлично. Предварительные договорённости были заключены, оставалось лишь окончательно подтвердить их. Но это уже не столько наша забота, сколько тех, на кого это будет сброшено. Бюрократический компонент — это не то, чем доставляет удовольствие заниматься. В отличие от иного, куда более интересного и захватывающего. В частности, той интригой, которую, по ходу дела, таки да удалось провернуть с гордыми бриттами.

Как только Роберт Бульвер-Литтон и Бенджамин Дизраэли, как следует накормленные и добившиеся приемлемых для себя результатов, удалились с места 'дипломатического пикника', пришло время подвести некоторые итоги. И если девочкам объяснять мало что требовалось, то вот Тумбс ухватился как раз за то, что вызывало у него определённые подозрения. Не дела ирландские, тут он поддерживал мою теорию об успешности перетаскивания к нам большую часть пассионариев и не только. Более того, также считал, что хапнутая империей часть бывшего Гаити может послужить одним из секторов переселения потомков святого Патрика с их диковато-буйным характером. Да и относительно мотивации фениев имелись заблаговременно составленные наработки.

Смущало госсекретаря совсем другое. Мое предложение британцам о содействии в подавлении туземных бунтов. Даже вынося за скобки его... далеко не полное согласие с самой этой идеей, высказанное предложение представлялось Тумбсу несколько наивным, что ли. И уж в чём он был уверен, так это в поступившем через некоторое время отказе в той или иной форме. Возможные 'неприятные последствия' дипломат также старался учитывать, о чём не преминул сообщить.

— Тори могут промолчать. Но виги и другие, менее значительные политические вилы Британии, будут кричать очень громко, стоит им лишь узнать о предложении. А они узнают, британское правительство не скрывает подобное от палат Лордов и Общин. Мы не получим ничего полезного, кроме новых криков в прессе и не только, Виктор.

— Чем больше будет криков, тем оно и лучше, Роберт, — ответил я, попутно лениво так озирая ещё в изобилии имевшиеся вкусные кусочки. Увы, но глаза видят, да здравый смысл протестует. И так уже живот набит чуток выше допустимой планки. — Я и сам прекрасно понимаю, что высказанная мной идея не может быть принята даже самыми разумными из тори. Может в душе и одобрят, но на деле... Мари, ты же понимаешь, да?

— И не только она, — изволила мало-мало, чисто для виду, надуться Вайнона. — Англичане натравливают турок на Россию, китайцев и индусов друг на друга и ранее на Францию. В африканских колониях тоже используют дикарей против своих соперников. А ты, Вик, им предложил взять и отказаться от такого козырного туза!

Радует. Как тот факт, что моя индеаночка всё же реально старается расти над собой, так и то, что она абсолютно естественным образом выводит индейский конгломерат из понятия 'дикари'. Сработала действующая последние несколько лет пропаганда, шаг за шагом встраивающая индейцев в единое целое сперва с испанскими метисами, а оттуда и с обычными европейцами. До конца процесса ещё далеко, но уже сейчас в столице частенько показываются жители бывшей индейской территории, ныне полноправного штата империи, и не только они. Воспринимаются... почти нормально, особенно если не щеголяют специфическими элементами наряда. Сработало ведь. Помимо пропаганды со страниц газет и не только, ещё и активное участие чероки, криков, чикасо и прочих в войне на правильной стороне. Большей части... О меньшей просто не вспоминали.

Хотя нет, вру. Вспоминали, но с циничными усмешками и комментариями, поскольку знали об их, скажем так, печальном положении. Хотели получить выгоды для себя, а получили упадок, позор и практически впали в нищету. Обратно путь был закрыт — те же верные империи чероки ну очень сильно не любили предателей — а на землях США янки с ними тоже нянчиться не собирались, благо своих хлопот хватало. Более того, индейцы в свете случившегося в с треском проигранной ими войне стали считаться крайне неблагонадёжными. Часть поддержала нас, иные оказались тесно привязаны к мормонскому Дезерету, находящиеся вне 'театров военных действий' племена также начинали доставлять проблемы. И это также стоило использовать! Более того, мы уже были готовы к тому самому использованию, пусть и очень осторожно, с использованием заранее изготовленных 'прокладок'.

Впрочем, речь сейчас шла об ином.

— Предложил. И они не откажутся. В этом и будет их уязвимая позиция. Не сразу, но эта партия рассчитана не на месяцы, а на годы. Отныне каждый раз, когда британцы будут натравливать орды арабов, турок или там негров на Россию, Испанию, другие страны, пусть даже нам не союзные, мы получим шикарный повод поднимать шум в прессе. Особенно яркий после того, как проведем тот самый открытый, показательный процесс над 'мясниками с Гаити' во главе с этим шутоимператором Фостеном I. И с каждым разом авторитет Британии...

— Он будет падать, — радостно оскалилась Мария. — Новые и новые пятна на некогда красивой и чистой одежде респектабельности. Но это серьёзная и опасная игра, брат. Потребуется много терпения и... Слушай, а может будет иметь смысл иногда вытаскивать одного-двух британцев, попавших в лапы дикарей на землях, которые им враждебны? Это покажет уже наши намерения, повысит убеждённость простых людей в искренности наших заявлений и готовности спасать даже своих... противников от тех, кто попросту чужд европейской культуре.

— Вы настоящая сестра своего брата, мисс Мэри, — этими словами Тумбс признал разумность и перспективность сказанного восходящей звездой министерства тайной полиции. Я могу одобрять или не одобрять эти методы, но вижу, что они окажутся действенными.

— У меня большие амбиции, мистер Тумбс. Кто знает, может мне удастся стать товарищем министра или даже больше...

Роберт Тумбс добродушно этак улыбнулся, воспринимая сказанное Марией как удачную шутку. Я же. как знающий её получше всех присутствующих, понимал, что это не так. Сестрёнка была на удивление серьёзна, пускай и маскировала это жестами, поведением, выражением лица. Приложив руки к наделению женской части империи избирательными правами, она не собиралась останавливаться на достигнутом. Права мало получить, нужно ими суметь воспользоваться. Она же, ко всему прочему, обладала и мощнейшей поддержкой со стороны родни в моём отдельно взятом лице.

Да и вообще, почему бы и нет? Если уж кого и делать настоящим символом возможностей, имеющихся у леди, так ту, в ком абсолютно уверен, кто будет действовать с тобой в связке и не станет подкидывать неприятные сюрпризы. Значит... всё только начинается.

Интерлюдия

Март 1964 г., США, Территория Дакота

Невмешательство частенько приносит свои плоды, но иногда выходит боком. Или ещё более худшим образом, когда стремящихся отсидеться в стороне, когда вокруг бушуют грозы перемен... ставят во вполне конкретную позицию и начинают совершать вполне определённые возвратно-поступательные действия. Великие равнины, точнее сказать, серверная их часть, находящаяся в пределах сильно обкромсанных с южной части США. Вроде бы и не столь привлекательный кусок для Вашингтона... был до определённого времени, до поражения в войне, когда количество свободных, сколь-либо пригодных для заселения земель резко упало. Более того, из-под юрисдикции США ушли самые плодородные и перспективные земли, оставив под дальнейшее освоение лишь куда менее привлекательные для переселенцев участки. Впрочем, 'менее привлекательные' и 'не привлекательные совсем' — это значительная разница. Учитывая же, что поток прибывающих в Штаты иммигрантов хоть и поубавился, но не прекратился, да не забывая об инфляции, финансовом и производственном кризисе, не в последнюю очередь связанном с проводимой по отношению ко вчерашним рабам политике... Новому президенту, Ганнибалу Гэмлину, приходилось тяжело.

Причины? Все вышеуказанные плюс всё возрастающее недовольство той части населения, которая пусть и не поддерживала южных соседей и не собиралась туда эмигрировать, но и от проводимой президентом и правительством в аболиционистском ключе политики пребывающая не то что не в восторге, а в сильном раздражении. Этим раздражённым требовалось бросить кость, да пожирнее, чтобы хоть немного сбить возрастающее недовольство. Да и Юнионистский Союз, во главе которого стояли самые авторитетные армейские генералы, требовалось чем-то занять, пока им не пришла в голову мысль устроить, упаси Господь, военный переворот в традициях Латинской и Южной Америк.

Что может отвлечь от тягот бытия людей? Естественно, слухи о возможности разбогатеть, причём быстро. Золото! Раньше для этого имелись золотые прииски Калифорнии, иные места, сейчас тоже ставшие частью находящейся южнее американской империи. Единственное, что оставалось — золотые прииски территории Дакота, её восточной части. Только добраться до них было не самым простым занятием, поскольку путь туда лежал через принадлежащие индейским племенам земли. Ещё год тому назад эту самую дорогу стали активно прокладывать, причём крайне негативное отношение к начавшемуся потоку переселенцев и золотоискателей со стороны племён лакота, шайенов и арапахо секретом не являлось.

Какой уж тут секрет! Но янки позарез нужно было создать хоть частичную замену Калифорнии и иным 'золотоносным участкам'. Потому и состоялся стремительный взлёт Джона Бозмена — этого авантюриста родом из Джорджии, но лишённого какой-либо привязки к родным местам. Типичный 'солдат удачи', он кочевал из одного места, где находили золото в другое, остановившись, наконец, именно в Дакоте.

Лично копать землю и промывать золотоносную породу он не слишком желал, а вот воплотить в жизнь проекты, помогающие вывозу этого самого золота и облегчению логистики в целом — это уже был совсем иной, куда более привлекающий его расклад. С утратой Калифорнии и Орегона единственным выходом к Тихому океану стала территория Вашингтон. Само по себе это мало что значило, но только не с точки зрения Британской империи, которая с недавних пор прочно вцепилась во все мало-мальски значимые прибыльные проекты США. Трансконтинентальная железная дорога, которая вовсю строилась в Американской империи — вот что не давало спать спокойно дельцам из Сити. Тут не было даже зависти как таковой — исключительно наблюдение со стороны и понимание того, что туда то им со своими интересами не влезть, а прокладка чего-то подобного по канадским землям... Можно, конечно, но и обойдётся дороговато из-за довольно сурового местами климата, и протестов много возникнуть может. Сейчас, пока выгоды её отнюдь не очевидны для всех и каждого.

Зато совсем другое дело устроить нечто подобное на территории США — государства, которое уже стало в достаточной степени зависимым от присутствия британских капиталов. Да и сеть железных дорог там в достаточной мере развита, чтобы не начинать строительство с нуля. Требовалось лишь продлить дороги из собственно штатов через огромную по площади территорию Дакота, ничтожный участок Айдахо и уже по территории Вашингтон аккурат до Сиэтла, который обещал в будущем стать полноценным портом с большими перспективами.

Работы не велись как таковые, но вот согласование оных, выделение средств и корректировка проектов находились на завершающем этапе. С учётом всего этого прокладка дорог — сначала обычных, а потом, быть может, и железной, до золотых приисков — сделала бы мистера Джона Бозмена по настоящему богатым человеком. Вот он и старался, набрав среди в изобилии имеющихся после окончания войны головорезов наиболее подходящих и умелых. Они и должны были обеспечивать относительную безопасность перевозимых по этому тракту грузов, создавая будущий 'золотой путь'... за определённую долю в прибылях, конечно. А как иначе то? Без определённой поддержки правительства это было бы откровенной авантюрой.

Однако, как и было сказано ранее, местным индейским племенам это сильно не нравилось. Сам факт наличия дороги — это ещё ладно. Индейцы сами были не жёстко привязанными к месту и могли понять необходимость перемещения, перевоза грузов и тому подобных действий. Другое дело, как именно это всё происходило. А происходила закладка фортов в тех местах, которые лакота и прочие считали исключительно своими и не горели желанием видеть там янки на постоянной основе. Тем паче те даже договариваться не пытались — с финансовой точки зрения или разного рода льгот и обменов — а просто стали устраивать укрепления, нагнав туда довольно значимое количество солдат.

Понимали ли федеральные чиновники, что в итоге из всего этого могло получиться? Скорее всего, да, но наверняка считали, что смогут легко справиться с последствиями. В частности, прикрепив к каждому форту довольно сильные отряды. А также озаботившись конными подразделениями, способными быстро переместиться в указанное место и поставить на место тех индейцев, которые попытаются мешать 'высокой политике' и интересам бизнеса. Так бы оно и вышло по большому счёту, если бы не одно весомое 'но'.

Кел Бронкс, с виду чистокровный индеец, на деле был полукровкой, метисом, результатом вполне себе законного брака белого отца и матери индеанки из племени семинолов. Сперва в его жизни хватало сложностей, но война между Севером и Югом дала не только ему, но и множеству ему подобных индейцев и метисов хороший такой шанс. Вот он им и воспользовался, причём дважды. Первый раз, когда почти при первой же возможности вступил в армию Конфедерации. Второй — это уже несколько позже, ближе к самому концу войны. Именно тогда люди из министерства тайной полиции тщательно просеивали армейские ряды в поисках тех, кого можно использовать в будущем. В том числе и подобных Келу — на вид чистокровных индейцев, но в то же время способных смотреть на мир сразу с двух точек, собственно индейца и белого человека.

Зачем тайной полиции это понадобилось? Ответ был прост — требовалось найти подходы к относительно сильным индейским племенам, обитающим на территории США. Особенно к тем, у кого уже сейчас имелись сильные разногласия с Вашингтоном то тем или иным причинам. И дело вовсе не к подготовке к новой войне, отнюдь! Цели и так оказались достигнутыми и даже с некоторым избытком. Другое дело, что империи не требовались сильные США. Другое дело, если получится оставить их слабыми, раздираемыми внутренними противоречиями, с тлеющими углями вооруженных конфликтов, то и дело вспыхивающих в результате неосторожных или откровенно глупых действий федеральной власти.

Конфликты, да. Учитывая тот факт, что недовольное население Мэрилэнда и Дэлавера большей частью променяло США на Американскую империю, да и Нью-Йорк, этот остров оппозиции Вашингтону, также больше не являлся частью США, таковых оставалось немного. Точнее много, но единственного типа. Индейские резервации — земли, остающиеся под контролем племён, сохранивших к этому моменту достаточные силы и имеющие волю защищать их от попыток федеральных властей лезть во внутрииндейские дела.

Резерваций было... много. Вместе с тем не стоило считать федералов глупцами. Они не объявляли какого-то 'крестового похода', не пытались давить на всех сразу. Использовалась тактика постепенного откусывания земель, внутренней независимости племён. Способы были разные. но суть единая — добиться, во-первых, сокращения неподвластных Вашингтону территорий, а во-вторых, не позволить племенам выработать общую стратегию действий. Про поддержку племён извне ранее и говорить не стоило, ибо откуда ей взяться?

Зато с момента перелома в гражданской войне всё резко поменялось. Кое-кто из племенных лидеров, наиболее дальновидных, стал держать нос по ветру и, понимая ослабление Вашингтона, осторожно так наводил мосты с мормонами Дезерета, а то и напрямую с тогда ещё Конфедерацией. Мало ли как дела повернутся? А вдруг США и вовсе развалятся на несколько отдельных государств-штатов или окажутся полностью поглощёнными южанами?

Не развалились, не поглотились, так что чьи-то опасения и чьи-то надежды так остались за пределами реальности. А вот что не осталось, так это тонкие нити контактов, ведущие за пределы США. Ими грешно было бы перестать пользоваться и после наступления мира.

Вот и пришло время таких как Кел Бронкс. С некоторых пор не состоящие на службе, абсолютно частные лица. Способные из-за своей двойственной природы спокойно затеряться среди племён и предсказывающие действия федералов. Про связь с империей и говорить не приходится. Она, связь эта, давала не только деньги и информацию, но и возможности. Какие? Например, получать оружие обходными тропами. Не имперское, конечно, но и не откровенный хлам. К примеру, чем плохи те же 'винчестеры', производящиеся в США? Хорошие револьверы, боеприпасы в должном количестве? Всё это можно было достать при наличии денег и связей. Послевоенная страна, потерпевшая поражение и находящаяся в глубоком кризисе, раздираемая внутренними противоречиями — почти идеальная среда для продажности. В том числе внутри армии и особенно поставщиков. Вот и получалось, что часть поставок шла 'налево', вместо армии оседая в племенных арсеналах. Не с конкретной даже целью, а так, на всякий случай. Случаи, они способны представиться самым неожиданным образом. Да и возможность вляпаться в полноценный конфликт с федералами для индейских племён отнюдь не исключалась.

Вот и случился тот самый конфликт, решить миром который не получалось, если. конечно, не выполнять все условия Вашингтона... Да даже и не условия, их никто не ставил. Просто ситуация вида 'смирись и воспринимай творимое федералами как само собой разумеющееся' или 'прояви силу, чтобы с тобой хотя бы разговаривать начали'.

Лакота. Шайены. Арапахо. Три группы племён, которые и так вследствие общих проблем постепенно тянулись друг к другу, находя общие точки соприкосновения, особенно касающиеся противостояния федеральным властям. С помощью же имперских агентов и целевых денежных вливаний эта связь становилась ещё более крепкой. Более того, поддержку первым делом получали те индейские лидеры, которые были склонны вести не компромиссную политику с федералами, а склонные к конфронтации, пусть и обоснованной.

Бронкс и ещё несколько имперских агентов обрабатывали около полутора десятков ключевых персон, но даже среди них были двое особо важных. Первый — Махпия Лута, он же Красное Облако из числа индейцев-лакота. В свои сорок с небольшим успел как следует повоевать, в том числе и с федеральными властями, в результате чего стал лидером одного из племён, сходящего в состав союза лакота. Нельзя было сказать, что отличался талантами именно военачальника, но вот держать подчинённых в кулаке и находить общий язык с союзниками Лута реально умел. Более того, любил это делать. Подобные таланты нельзя было не заметить, хотя и оставлять без пристального наблюдения не стоило. Да, Красное Облако был сторонником проведения жёсткой линии, но всё же до определённых пределов. Зато второй персонаж...

Тхашунэ Витко, он же Бешеный. Прозвище полностью соответствовало характеру этого лакота. Первым его 'кровавым крещением' стала так называемая Резня Граттана, случившаяся в 1854 году. Тогда отряд солдат явился требовать... странного. Конфликт состоялся в прямом смысле из-за паршивой коровы, которую подстрелил один из лакота по оставшейся загадкой причине. И вместо того, чтобы принять в качестве компенсации любую похожую скотину, начались угрозы, а за ними и пальба из ружей и полевых пушек.

Как известно, карается не агрессия, а бездарность. Что из ружей толком попасть не смогли, что из орудий, хотя это действительно надо было постараться. Вот только одного из индейских лидеров таки да ранили. Ответная реакция себя ждать не заставила. Вся полусотня солдат во главе с лейтенантом была перебита, а оружие, включая гаубицы, стали заслуженными трофеями лакота. Более того, потери индейцев составили... одного человека, умершего впоследствии от полученных ран. Существенная такая деталь, показавшая откровенную малопригодность тогдашних федеральных войск к сколь-либо осмысленным и профессиональным действиям против мало-мальски опасного противника.

Резня Граттана стана отправной точкой, с которой началось как новая вспышка противостояния лакота федеральным властям, так и боевой путь Бешеного. Его сильно озлобило нападение карательных отрядов федеральных властей на лагеря племён лакота, когда в плен захватывались не воины, а женщины с детьми. И получив этот заряд злобы, он уже не переставал жить ей и ненавистью к людям в 'синей форме'.

Полезный... нет, очень полезный инструмент. Ведь Тхашунэ Витко полностью оправдывал своё прозвище, даже не думая о возможности идти на какие-либо компромиссы. Его устраивало лишь одно — полный уход янки с территорий лакота и союзных им шайенов с арапахо. То самое противоречие, не способное быть решённым без желания хотя бы одной из сторон.

В Вашингтоне этого точно не желали. Иначе не послали бы аж целую карательную экспедицию под началом бригадного генерала Патрика Эдварда Коннора — этнического ирландца, но слишком уж сильно обласканного вашингтонскими властями и утратившего связи с исторической родиной и большей частью ирландцев. Чего стоило одно показательное изменение фамилии с О'Коннор на просто Коннор. Вроде бы убрана одна единственная буква, но этим действием тогда ещё совсем не генерал демонстративно разорвал связи с родственной кровью. А затем была Семинольская война, вступление в ряды техасских рейнджеров, Американо-мексиканская война. Участие в ликвидации знаменитого мексиканского налётчика Хоакина Мурьеты опять же.

И гражданская война, в которой этот уже не ирландец получил пинков во время рейда конфедератского корпуса в Калифорнию, да так, что от его подразделения немногое оставалось. Пришлось ему, наряду с прочими, сдаваться под честное слово, от чего его характер, и без того не сахарный, окончательно испортился. Ну как же! Ведь среди 'Дикой стаи' было весьма много ирландских эмигрантов, а воевали они ни разу не на стороне Вашингтона. Отсюда и постоянные усмешки, пренебрежительные взгляды и откровенное презрение к бывшему О'Коннору, который даже фамилией предков побрезговал.

Зато полезность отщепенцев понимали те же генералы Грант и Шерман, которые пусть и не имели возможности использовать отпущенного из плена под честное слова офицера непосредственно в военных действиях, нашли ему другое применение. То самое направление, с которым полковник Патрик Коннор был хорошо знаком. Индейские дела и неурядицы.

Озлобленность и готовность всеми силами вновь и вновь доказывать свою верность той стороне, с которой он оказался связан даже сильнее, чем, возможно, того хотел. Оттого, будучи посланным 'умиротворять' племена шошонов на территории Айдахо, Коннор устроил качественную и обширную резню гражданских. Может в другое время это и вызвало бы какую-то критику, но только не в период после потери Калифорнии и отступления армий США по всем фронтам. Напротив, за 'похвальное мужество и жёсткие, но оправданные меры' Коннорс стал из полковника бригадным генералом, заодно приобретя репутацию мастера по решению проблем с недружественно настроенными индейцами.

Вот этого самого человека и поставили во главе карательной экспедиции. Не абы какой, а хорошо вооружённой, большой числом и из ветеранов, среди которых были и привычные к столкновениям именно с индейцами. Первый удар должен был быть нанесён по одному из крупнейших лагерей арапахо, причём быстро, изгоном, так, чтобы у тех не осталось время не то что на подготовку, но даже не бегство. Бригадный генерал хотел повторить принесшую ему последнее повышение резню, но без сопутствующих ей потерь в своих рядах. И всё у него могло получиться, если бы не...

Не зря тайная полиция империи засылала своих агентов в индейские племена. Они, помимо прочего, учили тому, как можно наносить федералам большой урон, при этом не ввязываясь в самоубийственные сражения. Пусть многие индейские воины и желали честных боёв, но против тех противников, кто показал себя откровенными мясниками, допускались любые приёмы. Особенно против Коннора и ему подобных. Выбранный как приманка лагерь арапахо на самом деле был пуст, там поддерживалась лишь иллюзия типичной жизни. Женщины, старики, дети — всех их заблаговременно эвакуировали в лагеря союзных племён, причём по частям, чтобы не привлекать внимания. Оставались лишь конные воины, причём не все, а лишь часть. Та часть, которая должна была изобразить отчаянное сопротивление и последующее бегство одной, большей части, и отступление на защиту женщин и детей в лагере меньшей.

Так всё и случилось. Якобы неожиданная встреча отрядов Коннора, изображение паники, отчаянных попыток сопротивления, разыгранное бегство... Всё это было в достаточной мере достоверно, чтобы бригадный генерал поверил. Поверив же, двинул солдат туда, куда ну совсем не следовало, а именно в пределы индейского лагеря.

Что же там было? Много-много ёмкостей, в которых находился динамит вкупе с рублеными кусками металла, действующими даже получше пуль. Вот этот самый динамит и взорвался, повинуясь движениям рук тех, кто скрывался вместе с подрывными машинками. Тактика некоторых частей Конфедерации, успевших проявить себя на закончившейся войне. Хорошая тактика, приносящая мгновенный результат в виде большого количества трупов и покалеченных и результата отложенный. Последний заключался в вынужденной осторожности противника, его понимании, что он может попасть в подобного рода ловушку практически в любом места. А уж тут, в местности, контролируемой индейцами и родной для них и тем более. Вдобавок тот факт, что многие солдаты Коннора успели понюхать пороха — конфедератского, что характерно — давало возможность оставшимся в живых прочувствовать всю глубину задницы, в которой они оказались.

Мертвецы, стоны многочисленных раненых, немалая часть которых обречена была на скорую смерть. Контузии, подступающая паника, понимание всей сложности ситуации, равно как и того, что после столь удачного хода индейцев, их воины могут продолжить столь успешное начинание.

Они и продолжили. Только не бросившись в прямую атаку, а начав обстрел деморализованного и убавившегося с числе противника из дальнобойных винтовок. Потери от подобного были не столь велики, но беспокоящий эффект создавали, напоминая бригадному генералу и его офицерам, что стоит задуматься уже не о продолжении карательной экспедиции, а о том, чтобы унести ноги самому и вывезти тех раненых, которым ещё можно помочь.

* * *

Если намеченное наступление проваливается в одном месте, то находящимся в иных стоит очень сильно задуматься. Задумавшись же, принять все меры предосторожности и уж точно не лезть на рожон. Однако сказанное верно лишь в том случае, когда дурные вести уже успели прийти. В том случае, если нет... Ситуация способна стать совсем уж печальной, делая единичный провал массовым, тем самым переводя неудачи уже на иной уровень.

Район форта Фил-Кирни был не то чтобы очень важным, но и медвежьим углом его назвать не получалось. Особенно в свете всех событий относительно прокладываемой от золотых приисков дорог и обострении конфликта с союзом индейских племён. Комендант форта, полковник Генри Каррингтон, знал о посланной карательной экспедиции бригадного генерала Коннора, а потому поддерживал боеготовность на предельно возможном уровне. Постоянная разведка, проверка оружия и учения, напоминание солдатам и особенно офицерам о возможных попытках штурма со стороны индейцев. Он делал всё, что считал нужным и считал это достаточным.

Оказалось, не всё так просто. Полковник Генри Каррингтон, равно как и другие его коллеги-коменданты довольно многочисленных фортов, готовились, как часто случается 'к прошедшей войне'. И не той, которая была с Конфедерацией, а к привычной возне с индейскими племенами. Инерция мышления. Он не знал, что совсем недавно Кел Бронкс, агент тайной имперской полиции, втолковывал Тхашунэ Витко, как именно он и его воины смогут сперва ослабить силы форта, а потом, быть может, и устроить ему совсем тяжёлую жизнь.

— Смотри, Витко, — говорил сидящий на расстеленном на земле одеяле Бронкс, постукивая пальцев по карте, изображающей район, где был расположен форт Фил-Кирни. — Внимательно смотри. Форт пока не закрыт, оттуда то и дело выходят команды охотников, лесорубов, обеспечивающих гарнизон дровами, дополнительным строительным материалом, свежей провизией. Разумно использовать это в наших целях.

— Мои воины расстреляют тех, кто окажется снаружи. Это будет легко!

Карту Бешеный читал так себе, сказывался недостаток образования, не всегда восполняемый даже прилагаемым усердием и одарённостью тактика местного значения. Это приходилось учитывать и ни в коем случае не давить на самолюбие лакота. Так Кела учили умные люди из министерства и были правы. Сначала полусеминол втихомолку посмеивался нарочитой серьёзности читаемых ему наставлений, хоть и запоминал сказанное. Но вот теперь... теперь осознал всю правоту наставников. Осознав же, поклялся перед всевидящими богами, что если удастся уцелеть и вернуться, поставит каждому из них даже не бутылку виски или там рома, а по целому ящику выдержанного и дорого сорта напитка по выбору.

— Легко, — согласился Бронкс, даже не пытаясь спорить. — Но ты убьёшь лишь нескольких, а остальные закроются внутри и будут ждать или подходящего момента для атаки или, что более вероятно, подкреплений. Их всегда будет больше, чем твоих воинов, этого не изменить. Зато можно использовать.

— И как?

— Изобразив нападение не слишком большого отряда. Подняв шум и, возможно, позволив кому-то из охраны лесорубов улизнуть по направлению к форту. А уж комендант не сможет не среагировать. Я рассказывал и о нём тоже. Обязательно пошлёт кого-то из капитанов с отрядом.

— Ему от нас не уйти. Восемь сотен воинов находятся здесь и готовы ко всему. Могло быть и больше!

Кел лишь улыбнулся. Да, могло быть больше, но это было лишним. Невелика мудрость собрать ораву побольше и, как выражался министр Станич, 'давить массой'. К подобному привыкли. Племена всегда собирали большое число воинов и нападали на одно место. Сейчас же таких ударов будет несколько и это не считая противодействия карателям бригадного генерала Коннора.

Татанка Йотаке по прозвищу Бизон, тоже лакота. Кономох Хаанкета по прозванию Волчонок и Тамила Пешни, больше известный как Тупой Нож — эти двое уже из числа шайенских военных лидеров. Пусть они самую малость уступали Бешеному в упорстве и злобе, но тоже знали своё дело и умели хоть иногда слушать то, что им советовали. Сейчас они также нацеливались на форты. Другие, не Фил-Кирни. Удары должны были быть нанесены в один день, ну может с опозданием не более чем на сутки. Именно атаки по нескольким направлениям, ранее несвойственные племенам, вкупе с установленной на карателей ловушкой должны были дать понять федеральным властям, что ситуация изменилась. Сильно. Резко. Окончательно.

Обычное утро конца марта в Дакоте. И никто в Фил-Кирни даже не думал о том, что оно может с собой принести. И. согласно заранее запланированному, к ближайшему лесу отправились лесорубы, сопровождаемые десятком солдат. Когда же, спустя два с небольшим часа, началась слышимая даже в форте пальба, да из такого количества стволов, что явно превосходила число отправленных с лесорубами солдат... Сразу стало ясно — форт по уши в проблемах. Индейского происхождения, ведь в подзорные трубы можно было разглядеть краснокожих, которые также наблюдали за фортом. Не приложив ладонь поверх глаз, а с помощью схожей оптики, что показывало... Полковник Каррингтон пока не взялся бы делать выводы, но вот отправить на выручку лесорубам и десятку прикрывающих их солдат отряд был не то что обязан, но иначе действовать не желал. Бросать своих на растерзание озлобленным индейцам... Это противоречило всему его воспитанию.

Среди офицеров форта самым активным и готовым исполнить любой, пусть очень опасный приказ, являлся капитан Уильям Феттерман. Он и был отправлен на защиту лесорубов и их охраны, получив под командование без малого сотню солдат. Конницу, поскольку полковник осознавал, что пехота, если помогать окажется уже некому, будет только связывать отступление. Ворота форта открылись и отряд, струясь, словно змея в траве, заскользил в сторону, откуда звучали выстрелы, постепенно набирая скорость, но в то же время не изматывая лошадей.

Этого там и ждали. Кел Бронкс, устроившийся на подходящей позиции с подзорной трубой, наблюдал за местом, где все должно было случиться. За собственную безопасность он не переживал — шесть опытных воинов племени лакота по поручения Тхашунэ Витко всегда его сопровождали. Защита, наблюдение, то и другое сразу... тайному агенту Ричмонда было плевать. Он делал своё дело и старался, чтобы всё получилось хорошо.

Умея играть в покер, игрок грамотно подбирает руку. Знает, какую карту сбросить, а какую лучше придержать в надежде на хороший прикуп. Бронкс не был азартным игроком, но его наставники не зря говорили и показывали, что умение обращаться с картами не раз и не два пригодится в жизненных ситуациях. Где-то покер, в ином месте винт.

Здесь и сейчас лакота во главе с Бешеным получили очень хорошую руку. Им даже сбрасывать для прикупа ничего не требовалось. Достаточно было лишь грамотно использовать имеющиеся карты, несомненно кроющие младшую 'руку' федералов. Да, вышедший из форта отряд был конным, что добавляло ему маневренности. Но кони тоже уязвимы, особенно если быстро и метко стрелять как по всадникам, так и по самим лошадям. Зная же, куда именно стремится этот конный отряд, подготовить засаду было совсем простым делом.

Отряд под предводительством офицера... вроде капитана, прорвался было к лесорубам, которые — вот приятная неожиданность то — почти не пострадали. В отличие от их охраны. Только прорваться и суметь выбраться из того места, куда до этого они так стремились — совершенно разные дела. Сложность обратного пути была гораздо, гораздо выше. Особенно когда солдаты увидели, что они обречены противостоять не относительно небольшому отряду индейцев, а сотням воинов, к тому же вооружённых вовсе не пережитком прошлого под названием луки и кремневыми дульнозарядными ружьями, а вполне современным оружием. Винтовки, револьверы... ничем не хуже, чем у них самих.

Шансов у попавших в западню не было. Неполная сотня против почти полутысячи индейцев, которые к тому же грамотно отсекли все пути к отступлению. Отряду оставалось лишь отстреливаться до конца и попытаться подороже продать свои жизни. Лакота, скажем так, не были настроены брать своих противников в плен. Не после некоторых событий минувших лет.

Спустя всего лишь полчаса Кел слышал лишь одиночные выстрелы. Да и те были добивающими, чтобы не пропустить тех, кто возможно лишь прикидывался мёртвым. Всё было кончено, не ушёл никто. Вместе с тем солдаты из Фил-Кирни показали, что к ним стоит относиться с осторожностью. Почти тридцать убитых лакота и немалое количество раненых напоминали о необходимости беречь головы и не соваться на ближнюю дистанцию боя тогда, когда можно ограничиться расстрелом на расстоянии, пользуясь подавляющим преимуществом в числе стрелков. Племенам ещё многому стоило научиться, если они не хотели нести большие, неприемлемые при ограниченном числе воинов потери.

Теперь предстояло продолжить успешно начатое. Вряд ли удастся взять штурмом сам форт Фил-Кирни, не понеся огромные потери. Перехватить новый отряд тоже... Да, комендант выслал и второй отряд, то тот благоразумно не стал лезть в опасные места, ограничившись наблюдением издалека. Проведя же наблюдения, наверняка понял, что тот, первый отряд перебит почти полностью или совсем, без всяких там почти. Поняв же, заспешил обратно, оценив те силы, которым придётся противостоять, и шансы при таковом противостоянии.

Не большая проблема. Пусть запершиеся внутри форта и не совершат каких-либо ошибок. Позволяющих взять штурмом крепкое место. Достаточно всего лишь блокировать их там, внутри, тем временем отправив большую часть собранных войск уничтожать то, что федералы успели возвести поблизости, к тому же и само их число поубавить. Тхашунэ Витко подобное понравится, он всегда рад пролить побольше крови своих врагов. А вот какие-то жертвы среди простого населения, особенно женщин и детей, следовало исключить полностью. Таков был чёткий и недвусмысленный приказ, отданный ему и иным агентам при отправке их сюда. Устроить очередную резню гражданских, означало дать в руки Вашингтона такой козырь, который просто нечем будет крыть. Значит... глаз да глаз как за самим Бешеным, так и за индейскими лидерами поменьше. А уж остальное и без того идёт именно так, как нужно империи.

Глава 4

Апрель 1864 г., Ричмонд

О. бал, как много в этом слове... Реально много, и особенно для почти новорожденной империи, большая часть аристократии которой всего несколько лет назад и думать не могла о получении всех своих титулов и вливании в недружную, но таки да семью европейских дворов. Не могла, но именно это и получила. Теперь же торжественные приёмы и балы по тому или иному значимому поводу стали неотъемлемой частью Ричмонда. Организаторы... они были не абы какими, а прибывшими прямиком из Северной Пальмиры, а уж в Санкт-Петербурге знали толк в подобного рода развлечениях.

Что же до поводов... Торжества после коронации, затем в честь помолвки Владимира Романова с Лаурой Борегар, первая годовщина победы в войне с США. Поводов реально хватало, и назвать их мелкими ни у кого язык бы не повернулся. Вот и сегодняшнее торжество было связано с новой победой, пусть и над откровенно слабым противником. Исчезновение с карты мира такого государства как Гаити и раздел одного между Испанией и нашей империей. Приглашения были разосланы всем значимым персонам, причём не только из числа обитающих в пределах столицы. Генералитет, действующий и находящийся в отставке, видные плантаторы и зарождающиеся промышленники, аж целых семь губернаторов, сумевших временно переложить дела на заместителей.

Губернаторы, да! Прибыл даже Уэйд Хэмптон Третий из своей далёкой солнечной Калифорнии, специально подгадав деловой визит к намечающемуся событию. Что за дела? Хлопоты по дальнейшему развитию золотодобычи, а также кипящим работам по прокладке трансконтинентальной железной дороги. Что первое, что второе было очень важно и сулило ещё большие выгоды как для Калифорнии, так и всей империи. Да и ещё один проект следовало обсудить, для чего присутствие калифорнийского губернатора было отнюдь не лишним.

Касаемо дорогих для меня женщин. Одна всё ещё была там, за океаном, находясь со своим супругом и моим другом по совместительству в свадебном путешествии. Вторая — Мария, сестрёнка с ядовитым характером и ехидным взглядом на мир — рассматривала все эти балы как очередную полезную возможность понаблюдать за интересными ей в профессиональном плане персонами. Хотя и принарядиться, показав свету очередное шикарное платье, тоже не забывала. Возможности то для этого имелись большие, а чисто женская страсть выглядеть шикарно у неё тоже была развита так, что порой просто ой. Ну и Вайнона... Диковинка всея Ричмонда, но именно из-за этого пользующаяся всеобщим вниманием.

От чисто женской одежды тут ей отвертеться не получалось, но даже так было видно, что мисс Килмер предпочитает нечто более прагматическое и военизированное по возможности. Для некоторых же совсем замшелых консерваторов имелась своего рода палочка-выручалочка — полученный по итогам войны чин и награды. Причём чин солидный, как для неё. Лейтенант 'Дикой стаи', а она считалась гвардейским подразделением. Переносим в реалии 'Табеля о рангах', заимствованного из Российской империи, переводим здешнего простого гвардейского лейтенанта в подпоручика той же гвардии и вуаля. Десятая ступенька в 'табеле', что как для начала неплохо. Награды опять же, хоть и не в классическом виде по причине неуместности оных на женском платье, а заменитель в виде лент определённых цветов. Как ни крути, а девушка успела поучаствовать во многом, проявив себя вполне достойно.

Нравилось ли самой Вайноне присутствовать на подобных мероприятиях? Сперва малость опасалась, затем привыкла, а сейчас и вовсе находила определённое удовольствие, особенно если удавалось немного эпатировать кой-кого из собравшихся. А вот танцы... Для страстной и горячей индеаночки они были слишком спокойными, медленными, но за неимением лучшего годились и они. Жаль, что из меня партнёр был так себе. Увы и ах, но скольжение в танце по паркету не то что в число талантов не входило, а получалось лишь самую малость получше, чем попытки, к примеру, петь. Учитывая полнейшее отсутствие голоса можно понять как 'хорошо' выходило с танцами. Уже факт того, что ухитрялся не оттоптать ноги партнёрше, был большим таким достижением. И поводом улыбок со стороны Вайноны, Мари, других близких людей и хороших приятелей.

С — Страдание! Это было моё состояние, когда девушка вытаскивала меня на очередной танец. Но приходилось улыбаться и делать всё зависящее, чтобы доставить ей предельно возможные положительные эмоции. Давняя моя слабость, с которой даже не собираюсь бороться — делать так. чтобы у моих спутниц и близких во всех отношениях леди всё по жизни было хорошо. Как в целом, так и в частностях.

Вот смотрю на тех же Джона и Сильвию, и даже мало-мало завидно становится. Друг то мой тоже с детства танцам не обучался, а вот гляди ж ты! Впитывает эти полезные в светской жизни знания, словно губка, быстро и беспроблемно. Про его супругу и говорить нечего. Изящна, элегантна, да и настроение сегодня лучше некуда. Видимо, немного ослабила сидение на диете, этом вечном кошмаре всей прекрасной половины человечества. Первые роды для девушки, они как рулетка. Кому то везёт и обмен веществ сохраняется прежним. Другим же куда сложнее и приходится, если хотят сохранить хорошую фигуру, ограничивать себя в той или иной степени. К несчастью для себя и мужа. Бывшая Мак-Грегор оказалась из второй категории.

— Наблюдаешь? — шепнула на ухо сестрёнка, Неожиданно оказавшаяся рядом. — Но ты лучше не на наших друзей смотри, а на гостя. С ним могут быть сложности. Не сейчас, потом.

— Уж в этом и хочется сомневаться, да не получается, — процедил я сквозь зубы, глядя на потенциальный источник проблем. — До сих пор так и не поговорили как следует, ускользает, словно угорь. Его бы способности да в нужном для всех направлении!

Тут Мария и сказать то ничего не могла. Соглашалась на все сто, но вот сделать что-либо... Или нет? Поймав мой вопрошающий взгляд, она вымолвила:

— Император очень любит танцевать со мной и говорить о самом разном. Я для него необычна. Немного пугаю, сильно привлекаю, заставляю обращать на себя внимание очень многих. Хорошо, что наш общий друг-канцлер не страдает подозрительностью.

— Верит. И правильно делает.

— Ага. Но я о другом. И уже кое-что сделала для тебя, братик. Император снова напомнит, что с тобой надо разговаривать, а не уклоняться, отделываясь улыбками и парой фраз.

Киваю с улыбкой на лице, показывая, что очень ценю стремление Мари помочь — это на самом деле так — но одновременно не могу избавиться от ощущения, что всё это мартышкин труд. Объект очень уж противоположен всему тому, что для меня ценно и значимо. Ещё чуть-чуть и можно было бы назвать идеологическим противником. И если всё будет идти в том же направлении — так оно и будет. Очень, чрезвычайно плохой тогда случится расклад. Далеко не сразу, если без разного типа форс-мажора, но с образовавшейся привычкой планировать на много лет вперёд...

Кто же был этой самой проблемной персоной? Ни кто иной как цесаревич Российской империи Николай Александрович, прибывший сюда, в Ричмонд, по настойчивой рекомендации своего отца-императора к другому императору, своему родному младшему брату.

Цесаревич. Как человек, неплохо подкованный в делах исторических ещё тогда, во времена много лет тому вперёд, я кое-кто читал о нём и его пристрастиях. Они являлись ни разу не полезными для Российской империи и, хвала богам, так и остались не воплощёнными в жизнь по причине неожиданной болезни и смерти цесаревича в юном возрасте. Но тут то уже совсем иная реальность, а рассчитывать на условную 'упругость мира' я бы не стал. Слишком уж рискованная ставка, а рисковать без крайней на то нужды я ни разу не любитель.

Чем же он был так опасен для выстраиваемых нам планов развития Американской империи? Либерализм. Он не просто затронул что-то там в душе, а прочно и основательно встроился в саму основу личности цесаревича. Отец, император Александр II порой просто не был в состоянии понять своего сына и предполагаемого наследника. До такой степени, что даже попытки найти общий язык далеко не всегда заканчивались успешно. А вот конфликты и даже ссоры случались да ещё как.

Воспитание и персоны тех, кто его осуществлял. Пожалуй. именно там следовало искать корни произошедшего с цесаревичем. Воспитатель цесаревича, граф Сергей Строганов являлся, несомненно, выдающимся просветителем, покровителем учёных, а заодно и показавшим мужество и талант генералом. Но вот именно на ниве воспитания у него было... сложно. Один из приближённых императора Николая I, стоявший на бесспорно консервативной платформе восприятия государства, он упустил донесение сего до главного своего воспитанника, попавшего под влияние либеральной партии. Не могу быть уверенным, но похоже счёл достаточным давать знания и только. Вот и проморгал влияние на юного Николая Александровича разных... субъектов, наиболее ярким и опасным из которых был такой выдающийся 'оборотень' как некто Борис Николаевич Чичерин.

Знакомая фамилия? Ага, и ещё какая. Печально известная пакость, она же нарком Чичерин, сыгравший значительную роль в бытие СССР, приходился Борису Чичерину племянником. И ситуация тут, как оказалось, была отнюдь не варианта 'в семье не без урода'. Тот Чичерин, который в моём времени был педрилой, р-революционером и всем к этому прилагающимся, не на пустом месте нарисовался со всеми ментальными пороками. Чтобы удостовериться, достаточно было повнимательнее изучить жизнь Бориса Николаевича Чичерина. Вроде как поддерживал в обществе репутацию консерватора, но стоило как следует присмотреться и... Добро бы простое знакомство с Герценом в давнюю пору, когда ещё не было ясно, что из себя это существо представляет. Ан нет, уже когда взгляды этого искреннего ненавистника Российской империи в частности и самой России в целом уже были ясны всем, кто давал себе труд хоть немного поразмыслить, Чичерин проявил свою суть. Тут ведь не только встречи с давним знакомым, но и печать статей в издаваемых им сборниках вполне себе определённого толку. Да и не Герценом единым... были и иные крепкие связи в среде либералов, к которым он и сам относился, пусть и пытался в понятных целях мимикрировать под государственника и патриота Российской империи.

И вот этот человек в последние пару лет являлся одним из наставников цесаревича, который и без того был склонен к либеральным идеям. Просто швах... и сложно что-либо сделать, ведь не один он там такой был.

Вот и сформировался цесаревич ни разу не близким по мировосприятию даже на отца, не говоря уж о деде, Николае I, который, если внимательно приглядеться, был на императорском престоле более чем уместным и успешным в своих действиях. Ну не считать же за провал сложности в войне по сути со всей Европой плюс Османской империей? И то... мир был подписан его наследником, который при оном действии проявил откровенную слабость, согласившись на нейтрализацию Чёрного моря.

Мда, согласился. Но вот нынешний цесаревич готов был пустить по ветру саму идею империи, пойдя даже не по британскому — там то как раз слабых мест было мало — а по французскому пути со всеми этими заразами вроде до конца не придавленного якобинства и прочего свободо-равенство-братства, будь оно неладно!

— Если тебе удастся, сестрёнка, то буду в очередной раз признателен.

— Мы семья, Вик, — улыбнулась Мария. Искренно, от души, что на людях вообще случалось крайне редко. — Если не мы, то кто... Я, как и ты, мало кому верю.

Факт. Ну так и работа у неё способствует подозрительности, а также склонности видеть людей такими, какими они являются на самом деле.

Хотел было продолжать развлекать Вайнону — как очередным танцем, так и своим невеликим умением это делать — но тут заметил приближающегося ко мне российского посла, генерала Штакельберга. Как в Конфедерации оказался в роли посланника, так и до сих пор пребывал в этой должности, ставшей из откровенно второстепенной одной из ключевых. Почему? Для начала, успел наладить хорошие связи быстро перестроился с окружения Дэвиса на наше с Борегаром. Ну а потом и правильно себя повёл при трансформации Конфедерации в империю, хорошенько поработав при сглаживании шероховатостей переходного периода, которого при всём желании избежать не получалось.

Вот и к чему столь грамотно ведущего себя кадра менять? Хотя Горчаков, князинька хренов, мог бы попробовать заменить на какого-то профранцуза, но подобный афронт вполне мог вызвать реальное раздражение Александра Николаевича. А раздражение императора в теперешних условиях могло привести и к отставке старого, опытного проводника французских интересов. Потому все и оставалось на своих местах.

— Эрнст Густавович, приятно видеть вас добрым и в полном здравии.

— И я рад видеть вас, Виктор. Леди Мария... — последовал поцелуй руки сестрёнки, затем короткий поклон в сторону находящей на достаточном расстоянии Вайноны. Всё согласно этикету, который генерал и дипломат знал если не в совершенстве, то близко к этому. — Вчера довелось беседовать с месье Адольфом Ле Фло и некоторые слова из этой беседы вам стоит узнать.

Улыбаюсь, понимая, что французский посол, пусть и ведущий себя предельно тихо и вежливо, исполняющий приказ своего императора не лезть на рожон до тех пор, пока не поступит соответствующая команда, просто так в русское посольство не явился бы. Будучи же профессионалом. Понимал, что генерал Штакельберг с высокой степенью вероятность передаст часть разговора кому-то из верхушки Американской империи. Может мне. Может Тумбсу или кому-то ещё. имеющему прямое или вроде как косвенное, но на деле прямее некуда, отношение к дипломатии и сопутствующим ей интригам.

— Любопытно, что же император Наполеон III решил столь заковыристым путём донести до нашего сведения? И да, вот ещё. Вайнона! Не мучай свои очаровательные ушки, ты ж морщиться начинаешь, когда пытаешься прислушиваться в этой полной шумов атмосфере. А морщиться для девушки вредно, от этого морщины раньше времени появиться могут.

Пристыдить этот веник на паровой — за неимением электрической — тяге? Смешно. Помимо меня, это понимали все, кто с ней сталкивался. Дитя природы в какой-то степени. она стремилась узнавать новое, но и старые привычки никуда не исчезали. Просто малость лакировались, дабы можно было вращаться в высшем свете без совсем уж жёстких залётов и пролётов. Местами вполне себе современная и эмансипированная девушка, местами же откровенная инфант террибль. Ну да это нормально, ричмондскому свету подобное только на пользу идёт.

— Возвращаясь к нашим... французам, — делаю паузу, смотря на легко подавившего смех Штакельберга и таки да хохотнувшую Мари, после чего продолжаю. — Парижский трактат или Гаити?

— На сей раз пальцем в небо, Виктор, — покачал головой Эрнст Густавович. — Трактат будет денонсирован в июне и мы готовы к тому, чтобы очень быстро восстановиться на Чёрном море. Сначала только там, а потом, при поддержке, политической и не только, объявить о том, чего не удалось сохранить раньше. Париж в бешенстве, но ничего не может сделать. Гаити... они потеряли, вы с Испанией подобрали то, что они поднять не смогли за десятилетия. И ещё показательно устраиваете отмщение и за французов, которые там сгинули, кроме прочих.

— Тогда...

— Дакота!

— Их то она каким боком затронула?

Моё удивление было абсолютно искренним. Франция ещё с давних пор потеряла все позиции на континенте — за исключением недавнего, но очень ограниченного возвращения в Мексику — и уж точно дела североамериканских индейских племён и их конфликтов с Вашингтоном не имели отношения к парижским интригам. Даже учитывая заковыристые пути, по которым ползали мысли в голове Наполеона III.

— Это услуга, а не собственная инициатива, Виктор. Совсем скоро в Кале состоится встреча Наполеона III и Виктории. Мой император попросил сказать об этом и о другом.

— Новый старый альянс... И турки туда же?

— Пока нет, но всё может случиться, — без промедления ответил на заданный Марией вопрос посол. — И этот альянс не будет прямым и агрессивным. Не против нашего с вами альянса.

Это да. При нападении на Россию автоматически последует удар по островным колониям Британии в Карибском море и поблизости. А также по Канаде. Или не по Канаде, а по США. Стоп, а ведь вот в чём могла собачка порыться...

— Виктория изволит беспокоиться, что мы хотим очередного расчленения её будуще-прошлой колонии?

— Другого объяснения нет. Положение нынешнего президента, Ганнибала Гэмлина, уже стало неустойчивым.

— Но этого Её Величество вместе со своим верным паладином Пальмерстоном и добивались.

— Чересчур быстро, слишком сильно. Выкармливаемый ими Юнионистский Союз совсем недавно покинул колыбель, а Гэмлин ещё не сделал всех ошибок, которые должен.

— Над уже вторым по счёту президентом США витает болезнь под названием прогрессирующее слабоумие. Эрнст Густавович, — усмехнулся я. — Один освобождает черномазых и предоставляет им все права, при этом притесняя основу своей власти, нормальных белых людей. Вдобавок делает врагами пусть не большую, но лучшую часть своей страны, её элиту. Результат наблюдает весь мир. Его же преемник и аболиционист самого радикального толку ничего не исправляет, лишь усугубляет. А ещё создаёт себе новую проблему буквально на ровном месте. Индейские племена горды, а ещё видят, что их ставят ниже негров в новых то реалиях. Если в Вашингтоне резко и быстро не образумятся, то исход... может быть каким угодно, только не тем, что ждут в том же Лондоне.

Штакельберг изображал полное, невозмутимое спокойствие. А может даже не изображал, относясь ровно ко всему тому, что не имело непосредственного отношения к российским делам и не влияло прямо и круто на союзников его родной империи. Действительно, ну вот какое ему дело до волнений в Дакоте и возможного кризиса власти в Вашингтоне? По большому счёту это ничего не изменит, да и США никак не выбраться из затеянной бриттами интриги. Другое дело, что Виктория и лорд Пальмерстон хотят провести возвращение бывшей колонии совсем уж без сучка и задоринки, но... Всем тут присутствующим на их хотелки банально положить.

— Император Всероссийский понимает, что вам не нужна ни новая война с США, ни развал того, что от них осталось. Но поднявшийся шум...

— Индейские резервации формально независимы от Вашингтона, — ангельским голоском пропела Мария. — Они имеют право защищать свои земли и свои жизни. А наша пресса может поддерживать словом и авторитетом их стремления.

— Но не больше?

— Не больше. Эрнст Густавович, — успокоил я посла. — Хотя мы оставляем за собой право предоставления политического убежища тем, кто его попросит. И оставляем за ними право считать земли племён своей собственностью при любом исходе.

— В этом никто не сомневается и не будет возражать. На землях Российской империи.

Вот и поговорили, выяснив кое-что новое и прояснив позиции обеих союзных сторон. По большому счёту, такие вот торжественные приёмы и балы служат не только для развлечения, но и для таких вот встреч. Глупец тот, кто этого не понимает. Вдвойне глуп, кто понимает, но при этом не использует.

Танцы, разговоры за столиками с напитками и закусками. И за иными слотами, уже карточными. Именно за такой стол я и попал спустя некоторое время. Не в одном из больших залов, а в отдельной комнате, в компании всего троих человек, принимающих участие в игре и одной, чисто наблюдающей. Та самая игра, где собственно игра лишь внешний фон, предлог для разговора, пусть и требующий к себе определённого внимания. Вид игры? Набравший популярность в России и активно распространяющийся тут, в Америке, преферанс, известный мне ещё с далёкого будущего. Кто игроки? Помимо меня и сестрёнки, император Владимир Александрович и его старший братец-цесаревич. Игра на четверых с одним находящимся на раздаче и тремя игроками. Раздающий, понятное дело, меняется от сдачи к сдаче. Ну а в качестве любопытного наблюдателя... понятное дело, что одна индеанка даже сюда ухитрилась проскочить, сделав умильную мордашку и тем воздействовав на чувствительного к подобному Владимира.

Семнадцатилетний и двадцатилетний отпрыски дома Романовых. Младший уже получил императорскую корону — иной империи и совершенно неожиданно для себя — другой же ещё долго, если не случится чего-то трагично-неожиданного, должен был оставаться лишь наследником. Более того, далеко не стопроцентным, поскольку монархи — народ особенный. В том числе относительно законов престолонаследия, которые способны поменять тем или иным образом. Учитывая же сложные отношения цесаревича с отцом... всё могло быть.

Братская любовь... тут главный вопрос не в степени оной, а в самом её наличии. Слишком разные они люди, да и существующие различия между этими двумя Романовыми за последнее время лишь обострились. Убеждённый даже в юные годы консерватор Владимир, став императором, попал в такую среду, которая всячески углубляла и развивала эти его грани личности, пусть и причудливо переплетала с передовыми правами и свободами. Впрочем, лишь для тех категорий граждан, которые в империи считались своими. Ничто не ново под луной, достаточно было вспомнить Римскую империю в годы её наивысшего расцвета. Там ведь тоже граждан как таковых, пользующихся всеми правами и привилегиями, было не столь уж много.

И второй Романов, Николай Александрович, который уже не мог смотреть на младшего брата несколько сверху вниз, этак с покровительственными нотками. Более того, отец послал сына и наследника не просто к брату, а к сидящему на троне империи союзнику, которому нельзя приказать, можно лишь попросить. И не только у него, поскольку Владимир был не абсолютным монархом, а конституционным, вдобавок ограниченным несколькими 'серыми кардиналами', что не особенно то и скрывались. Та ещё ситуация для самолюбия вьюноша с либерализмом в голове, не правда ли?

И вот мы четверо за карточным столом, а сам император Американский раздаёт карты, делая это с этаким небрежным аристократизмом и показывая ба-альшую практику. Десять карт у каждого в руке, две остаются на столе как будущий прикуп или затравка для распасов. Чувствую сзади дыхание Вайноны, что с любопытством пырится в мои карты. Тоже мало-мало понимает, успела вершков нахвататься, но тут и места больше нет, и вообще, уровень пусть подтянет.

— Пас — произнесла Мари, бросив лишь один беглый взгляд на карты и тут же свернула их 'веер'.

— Раз, — после некоторого раздумья изрёк цесаревич.

'Раз'... Значит, шесть пик — минимальная ставка, но можно повышать вплоть до предела. Ну, помимо мизера, его объявляют отдельно и сразу, а перебивается он лишь одной из ну совсем старших заявок, которые встречаются ещё реже собственно мизера. Но не будет распасов, что мне по любому в плюс, больно карты для них неподходящие. Длинная бубна, но без туза плюс пиковый марьяж. Что ж с тузами то такая непруха? Ни единой карты этого типа, но в то же самое время от игры отказываться нельзя было в любом случае. Младших то карт нет ва-аще, Ни семерок, ни восьмёрок. Забавный расклад достался, чего уж греха таить.

Раздумья заняли секунды три, после чего прозвучало единственное слово:

— Два! — то есть я обязался играть шестерную же игру. Но объявляя козырём минимум трефы, а не пики. Потом могло бы последовать 'три', то есть шесть бубен и 'четыре', то есть шесть червей. Ну а потом уже символьных обозначений не водилось, объявляли бы классические наименования: шесть без козырей, семь пик и так далее...

— Пас.

Лёгкое облегчение в голосе цесаревича? А пожалуй так оно и есть. Значит карта так себе, мог объявить игру исключительно из-за нежелания распасов. Торги меж тем закончены, пришла пора вскрывать прикуп. Вот его Владимир Александрович и вскрыл, предъявив всем на обозрение пикового туза и девятку треф. Одна карта ну просто совсем в тему, другую выбросить обратно. Только не стоит этого показывать, понятное дело. Держу морду кирпичом, беря прикупные карты к себе в 'руку', причем так, что не видно, куда именно я их воткнул, дабы по сбросу не догадались чисто по внешним признакам. Ясень пень, что тут вряд ли подобными легальными, но всё же специфическими фокусами пользоваться будут, но у меня привычки, от которых отказываться даже не думаю. Причины просты — постоянная бдительность и толика разумной паранойи никогда не вредили, зато жизнь и здоровье спасали многим. А привыкнешь расслабляться сверх меры там, тут... в конце концов потеряешь хватку с печальными итоговыми последствиями.

— Бубны. Семь.

И после услышанного от цесаревича слова 'Пас!' раздаётся ехидный комментарий Марии.

— Кто играет семь бубён, тот бывает... огорчён.

— Это ты так на вист намекаешь, сестрёнка?

— Нет. Тоже пас. Ты сам кого угодно... огорчишь, Вик.

Вот и состоялась первая сдача. Удачный для меня задел, в 'пулю' 'пишется' четвёрка, а вот у моих визави ничего в плане записанных в мою сторону вистов. Посмотрим, что будет дальше... а заодно начнём переходить от собственно игры — она то служит лишь декорациями, пусть и довольно интересными — к настоящему разговору.

Так и случилось. Спустя ещё несколько сдач, за время которых удалось сыграть шестерную и неплохо подсадить 'паровозик' сестрёнке на неудачных для той распасах, пошёл настоящий разговор. Как раз во время того, как император 'поймал волну' и объявил мизер. А раз объявил, то должен был предоставить список имеющихся у него после взятия прикупа карт. Вот и старался, выводя каллиграфическим почерком нужную для соперников инфу. Зато цесаревич, тот сейчас был вне игры, а потому более чем мог отвлечься на мои слова, кои к игре ни разу не относились:

— ...участвующие в войне прямо или косвенно, должны получать ощутимую выгоду. Гаити стерто с мировой карты, а земли частью вернулись исконным владельцам, то есть испанской короне, а частью влились уже в нашу империю. Однако, как я говорил, Американская и Российская империи связаны воедино и политическими и кровными узами.

— А скоро будут связаны ещё сильнее, — улыбнулся Владимир, не отвлекаясь от листа и карандаша. Понятно, на кого намекает. — Я уже написал отцу, что стоит задуматься и о связях с испанским домом Бурбонов. Мы, Романовы, с ними до сих пор не роднились. Упущение с нашей стороны.

Это Его Величество изволит мало-мало перегибать палку в силу своей юности и не шибко большого — мягко сказать — опыта. В плане того, что раньше Романовым просто не было смысла совершать ритуальные танцы с испанской ветвью дома Бурбонов. Не было общих интересов, вот и все дела. Зато теперь, когда они и появились, и крепнут день ото дня... наверняка Александр II уже и сам всерьёз задумался о подобном. Плюс есть такой товарищ министра иностранных дел и периодический чрезвычайный и полномочный посол граф Игнатьев с его прагматическим взглядом на мир. Этот политик, в отличие от Горчакова с его оголтелым франкофильством, наверняка продумал пару-0тройку вариантов укрепления союза с Испанией.

Пока же, бросив взгляд на список карт, предоставленный Владимиром I, я вновь обратился к его братцу, используя того как передаточное звено. А попутно отслеживая реакции наследника трона Российской империи.

— Упущением было бы и невнимание к нуждам российского флота, которому не избежать выхода в Атлантический океан. Флоту нужны базы, а не одни лишь стоянки в дружественных портах. Я не сомневаюсь, что на Аляске уже ведутся работы, но... Суровый климат, большую часть года там всё сковано льдом, что пагубно влияет на ситуацию. Зато Гаити... Владимир Александрович? Вы готовы?

Готов, вдобавок в обоих аспектах прозвучавшего вопроса. И говорить, и играть. Вон, выложил первую карту, причём неплохо так. Хоть и есть шанс подловить на мизере, но сму-утный такой.

— Кайемиты. По размышлению, я решил, что эти два острова более пригодны для расположения там флота российского. Они будут проданы за отвечающую ситуации цену — один доллар.

— Но все мы надеемся, что эта сделка будет совершена не генералом Штакельбергом, при всём к нему уважении, а кем-то более соответствующим, — с этаким томным придыханием высказалась Мари, стервочка этакая. — Министр иностранных дел Российской империи или его товарищ... А может кто-то из ближайших родственников Его Величества Александра II. Мы будем рады любому варианту. Очень рады!

Ещё и губы облизнула. Самую малость, чтоб не перебор и тем паче не гротеск. Умеет сестрёнка играть как интонациями, так и мельчайшими движениями тела. Точнее сказать, научилась, беря уроки не только у мастеров политической интриги, но и у мастериц иного профиля, работающих именно телом. Тоже, хм, воздействие на разум. пусть уроки, как я знал, были исключительно благопристойные — относительно, конечно — но пользы от них аж цельный вагон. Если есть козыри в руках, то грешно не использовать. А у Марии Станич таким козырем, помимо прочих, являлись красота и стиль. Вон как цесаревич смотрит внимательно и самую малость заворожено. Это при том, что ни разу не невинное создание, по достоверным сведениям красоток полусвета активно охаживал, да и 'заповедник интимных утех' дома Романовых, то бишь балерин, тоже вниманием не обделял.

— Я передам ваши слова отцу, — справившись с секундным замешательством. Отозвался цесаревич.

— А ещё это можно сделать даже не в Ричмонде, а, допустим, в Нью-Йорке. Приурочив к тому самому открытому судебному процессу. Символичность, она на многое способна и разумно применять её к пользе обеих империй под правлением дома Романовых.

Не зря я это сказал, ох не зря! Стоило малость обострить разгвоор. Как раз к тому моменту. как мы убедились, что Владимир таки да сыграл мизер. Он был доволен, а вот цесаревич, как и большая часть Романовых, не любящий проигрывать даже в мелочах, был самую малость, но раздражён, а значит самоконтроль также снизился на несколько условных делений.

— Этот ваш... процесс! Ричмонд уже стал пугалом для многих по обе стороны океана. Рабовладельцы, замшелые консерваторы, тянущие передовую часть граждан в прошлое ретрограды... Эти и другие слова я читаю во множестве газет из месяца в цесяц. И многие люди с высоким авторитетом говорят о том же. А после этого процесса всё только ухудшится. Для вас, но и для нас тоже!

Вспышка эмоций одного Романова была тут же замечена другим. Замечена и тут же получила обратку. Бросив карандаш, которым вписывал себе в пулю ах дополнительную десятку, император всея Америки Владимир тихо так процедил:

— Чем же станет хуже России, брат? Не тем ли, что в казну уже потекли ручьи золота с Аляски? Что наш отец вышел из изоляции, заключив торговый и военный союз с двумя сильными государствами? А может скорой денонсацией позорного для авторитета всех нас, Романовых, Парижского трактата и получением новых земель для базы флота? Ты ответь, я слушаю!

— Если наш отец хочет столкнуть свою империю в новый Священный союз, только с Америкой и Испанией вместо Австрии, да и Пруссию снова туда как пристяжного коня добавить... Снова стать 'жандармами Европы', как во времена царствования дедушки? Прошлый раз это привело нас к войне против самых сильных европейских держав! Всегда нужно сначала пробовать договориться, идти путём реформаторства, слушать не мечтающих о прошлом, а смотрящих вперёд. Не зря ту же Францию считают маяком культуры и прогресса.

— Позволю напомнить вам, Николай Александрович, что именно этот 'маяк' досветился до самого омерзительного за последний век события — революции, за время которой была вырезана большая часть дворянства и вообще людей, обладающих хоть малой толикой разума, — вежливо так протянул я. — И ваш дед, мир праху его, был великим человеком и прозорливым правителем. Видел собственными глазами бунт так называемых 'декабристов', понимал, к чему это могло привести... Не исключено, что и к установленной на Сенатской площади очередной гильотине, к отрубленным головам. Не к пятерым повешенным и некоторому количеству высланных в сибирские пределы или рядовыми на Кавказ, а к тому же кровавому безумию, что творилось во Франции. К тому, от которого император Николай I оградил многие страны в Европе. Только вот отплатили ему... исключительно коварством.

Ох как хорошо не самая маленькая рюмка с коньяком была опорожнена цесаревичем. Быстро, да без закуски! И глазоньки нехорошо так сверкнули, показывая, что нет, этот товарищ нам ни разу не товарищ. Нам — это не только мне и девочкам, но и своему брату-императору.

Зачем мне нужно было аккуратненько так, вежливо, но вместе с тем настойчиво подводить Николая Александровича к грани, переступив которую он проявлял себя истинного, свои настоящие идеалы и устремления... в очередной раз? Исключительно для одного, но очень важного зрителя — Владимира Романова, находящегося на американском троне и нуждающегося — быть может и сам того не ведая — в окончательном 'срыве покровов'. Он и так, несмотря на юный возраст, не наивный человек, но вновь о возрасте и недостатке опыта в подобных делах. Всё ж придворное воспитание, к тому же не то, что полагалось цесаревичу, и отсутствие экстремальных уроков несравнимо с тем, через что прошёл даже не я, а присутствующие тут дамы. Обе видели кровь, смерть, подлость и геройство. По разному, но это уже нюансы.

— Прошу прощения, господа и дамы, но вынужден вас оставить, — нарушил повисшую было тишину цесаревич. — Внезапное ухудшение самочувствия вынуждает покинуть достойную компанию и обратиться за помощью к моему лейб-медику.

Короткий поклон в сторону дам, ещё пара слов брату, почти полный игнор меня улыбающегося с деланным сочувствием на лице... Всё, был цесаревич и вот уж нет его. Зато оставшимся случившееся понятно, пусть и эмоции проявляются разные. Любопытство Вайноны, спокойное понимание со стороны Марии и смесь досады с разочарованием, которым буквально фонит император.

Молчу, лишь тасую колоду карт, понимая, что лезть в душу к юному императору СЕЙЧАС было бы большой ошибкой. И обе дамы тоже помалкивают: одна тоже всё прекрасно понимает, другой же хватило жеста, чтобы держать язык за зубами и притворяться... не ветошью, конечно, но этаким красивым экзотическим манекеном.

С другой стороны, подвешенная пауза сверх меры тоже не есть хорошо. Следовательно...

— Вайнона, краса наша дивная, а садись-ка за стол, будешь доигрывать партийку за неожиданно покинувшего нас цесаревича. Если, конечно, присутствующие не имеют возражений.

Не имеют. Вот что мне реально нравится в императоре, так это его трепетное отношение к прекрасной половине человечества. Кровь, однако. Александр II то ой какой ходок, а уж про число его бастардов и вовсе даже сейчас чуть ли не легенды ходят. Видимо, Владимир перенял если и не склонность плодить бастардов — тут он реально был осторожен, насколько мне докладывали — то неимоверную тягу к прекрасному и сложность в чём-либо отказать материальным и живым воплощения этого самого прекрасного. Вот и отлично. Посидим ещё минут сорок, может быть час. Этого времени должно хватить, чтобы император вернулся в приемлемое душевное состояние. А уж потом окончательно уложит у себя в голове услышанное, увиденное и прочувствованное, после чего можно будет осторожно разговаривать на тему его родственников и проблемах престолонаследия в одной великой северной империи. У меня много что есть сказать на эту тему. Шаг за шагом, осторожно, но я буду не я, если за пару-тройку лет не сумею аккуратно вложить в подсознание, а потом и в собственно обычное сознание Владимира I нужные мысли. Фундамент то уже есть, да и его старший братец-цесаревич сегодня показал себя настоящего. Самое оно, право слово!

Интерлюдия

Май 1864 г., Франция, Кале.

Сказать, что королева Виктория была не слишком большой любительницей путешествовать, тем паче за пределы собственно исконных земель империи — это означало бы сильно преуменьшить истинную оценку ситуации. Если до двух оказавших сильное влияние смертей — матери и мужа — Виктория ещё мало-мальски перемещалась по метрополии, то после... Не зря к ней столь прочно прилипло прозвище Виндзорская Вдова. Виндзор, Балморал, Осборн-хаус — вот те три резиденции, в которых владычица самой могущественной и обширной мировой империи проводила более девяноста процентов времени. Даже в Лондон выбиралась в исключительных случаях.

Мешало ли это ей править империей? На самом деле практически нет, поскольку велика ли разница, где находится паучиха, если густая паутина окутывала все нужные места, а нити управления были твёрдо сжаты в женской, но знающей своё дело руке. Помощники опять же, вроде того же лорда Пальмерстона, Юркого Дизи и иных, достаточных числом и в должной мере преданных именно ей, Виктории Ганноверской, императрице Великобритании.

Однако Виктория понимала, что из любого правила бывают и исключения. Одно дело совершать не особо нужные поездки в Лондон и тем более по стране. Совсем другое — действительно важный разговор с тем, кто может стать для империи ценным союзников. В очередной раз стать, особенно если в прошлый раз результат от союза был, пусть и ниже ожидаемого. Вот потому и отправилась Виндзорская Вдова не просто в путешествие по Британии, а даже пересекла Ла-Манш, оказавшись в итоге в городе Кале, давно уже ставшим частью Франции. От былого владычества английской короны остались лишь воспоминания, но... в этом тоже был смысл. Договорившись о встрече с французским императором именно в этом городе, Виктория как бы в очередной раз напоминала, что готова считаться с интересами Франции, но и про доминирующую мощь Британской империи забывать не следует никому. Даже союзнику.

Короля — да и королеву, чего уж там — играет свита? Так, да не совсем. Виктория конечно была окружена свитскими персонами в большом количестве. Правда почти все были не мусором, конечно, малополезным балластом. Владычица империи предпочитала опираться на довольно узкий круг своих 'паладинов', рассматривая остальных лишь как массовку, этакий хор в древнегреческих трагедиях. Пальмерстон, Дизраэли, ещё с десяток действительно верных ей и только ей людей. Она считала, что этого более чем достаточно, чтобы держать в руках Палаты Лордов и Общин и не собиралась отказываться от этого убеждения. Несмотря на всё более настораживающие сигналы... В частности со стороны всё более набирающих силу либералов, во главе которых вставала мрачная для правящей династии фигура Уильяма Гладстона. Королева не спешила концентрировать своё внимание на этом аспекте внутренней политики, да и вообще, внешняя её интересовала больше с учётом происходящего в мире.

Потому в Лондоне остался Пальмерстон, отягощённый возрастом и начинающими брать своё болезнями, а вот Дизраэли, Юркий Дизи, сопровождал свою королеву. В разговоре с Наполеоном III его помощь и дельные советы могли оказаться небесполезными.

Дизраэли уже принёс пользу, оживив разговорчивость и готовность поделиться тайнами парижского двора людей, которые не были британскими агентами в полном смысле этого слова. но давно — а некоторые недавно, но от этого не менее прочно — запутались в паутине шантажа, подкупа, страха и обещаний. Всего несколько лет назад Британию начинали считать хоть имедленно, но клонящейся к закату величия. Тут и сам факт сипайского восстания в Индии, и проблемы в Ирландии, и не слишком удачная война коалиции с Российской империей и многое иное, пусть менее известное широкой публике. Зато теперь... Отожравшееся Сити было более чем благодушно и готово выдавать почти любые авансы короне в расчёте не новые прибыли, выкачиваемые из США. Особенно когда бывшая колония Британии вновь вернётся в свой изначальный статус, тем самым окончательно становясь новой 'землёй обетованной' для дельцов Сити. А уж разобраться со сложностями, мешающими получать прибыль... в этом денежные мешки Лондона знали толк, давно оттачивая свои умения во всех частях света.

Сытое и довольное Сити — отсутствие проблем с получением денег. Не займов, до этого Виктория не опустилась бы, а именно больших сумм, требующихся даже монаршим особам для проведения той части политики, которой не следует быть открытой. Совсем недавно огромная сумма ушла тем самым чувствительным к звону золота французам, знающим нужные сведения. Шантаж — тоже хорошо, но далеко не всегда. Сама королева Виктория далеко не всегда хотела знать, как именно её 'паладины' добиваются желательного результата. Особенно Юркий Дизи, в сравнении с которым даже жёсткий и переступивший через многое лорд Пальмерстон порой казался образчиком высокой морали и идеалов гуманизма. Но результаты того стоили...

Кризис во внешней и внутренней политике — вот как можно было охарактеризовать ситуацию во Франции. Внешне проблема не была так уж сильно заметна, зато если прислушаться к голосам знающих людей, тем или иным образом мотивированных поделиться секретами — совсем другое дело.

Внешняя политика Наполеона III, приободрённого такими успехами как война с Австрией, завершение Второй Опиумной войны против Китая и Кохинхинской кампании, перешла в уже не столь успешную фазу. Наполеонид просто переоценил собственные возможности и откровенно зарвался, получив пару не столько болезненных, сколько обидных щелчков по носу. А началось всё с Мексики.

Да-да, именно с Мексики, ведь в этой коалиционной войне с целью посадить на мексиканский трон Максимилиана Габсбурга Франция столкнулась с тем, кто стать ведущей силой в коалиции не получилось от слова совсем. Лидерство как-то само собой перешло к испанской короне, поддержанной из Ричмонда, а вот французской стороне оставалось лишь умерить свои аппетиты. Ограничившись лишь тем, что изначально было обещано — парой перешедших под власть Парижа мексиканских портовых городов и проникновением в образовавшуюся Мексиканскую империю определенной доли французского капитала. Мало? Нет, просто Наполеону III хотелось больше. Хотелось, да не получилось.

Равно как не вышло сыграть ведущую роль на Гаванском конгрессе, что закончил войну между Конфедерацией и США. Более того, Парижу оставалось лишь печально вздыхать, наблюдая за тем, как формируется весьма мощный союз, в котором оказалась серьёзно озлобленная на Францию Российская империя, чей монарх отнюдь не забыл унизительный для себя Парижский трактат.

Пытаясь залечить уязвлённое самолюбие, французский император ухватился за казалось бы выгодную возможность оказать политическую — а может и не только — поддержу польскому восстанию, подталкивая к тому же и другие европейские страны... но и тут не получилось. Связываться с союзом России, Испании и Американской империи желающих не нашлось, а на политическое давление в Санкт-Петербурге реагировали лишь повышенной агрессией в сторону Парижа. Ну и предельно жестоким подавлением восстания, показывая тем самым, что ни о каком стремлении к либерализму и ослаблению власти Александра II и речи идти не может.

И это лишь внешняя политика, а ведь была ещё и внутренняя, с которой тоже не всё было ладно. Постоянный дефицит бюджета, растущий как на дрожжах внешний долг, недовольство деловых кругов, в особенности проявившееся после заключения неоднозначного тарифного соглашения с Британией. Выгодное в перспективе, почти сразу после заключения оно привело в повышению безработицы и росту цен, что не могло не отразиться на поддержке императора довольно плачевным образом.

Стоило ли удивляться, что Шарль Луи Наполеон Бонапарт, раздосадованный чередой частичных и полных неудач за последние несколько лет, крепко ухватился за идею оживления союза с Британией. Намёки от посланников королевы Виктории недвусмысленно свидетельствовали о том, что она собирается предложить нечто очень выгодное для Франции. Более того, направленное против общего противника двух империй. Того противника, которого победить было хоть и сложно, но всё же возможно, что и было доказано там, в Крыму. С другой стороны, Наполеон III понимал, что речь пойдёт отнюдь не о военных действиях. Они были бы полным безумием, принеся с собой огромные потери как на основном театре, так и там, за океаном, где сила была отнюдь не на стороне Франции с Британией. А раз так, то... Оставалось лишь ехать в Кале, взяв с собой такого признанного мастера политических интриг как Александр Колонна-Валевский. Тут несомненный талант к политике соседствовал с верностью ему, императору, уже из-за прямых родственных уз. Дело в том, что Колонна-Валевский был родным, пусть и внебрачным сыном самого Наполеона Бонапарта от графини Марии Валевской. Кровь же не вода.

Чего было не отнять у Колонна-Валевского, так это умения трезво смотреть на окружающий мир и делать по большей части правильные выводы. Он был одним из творцов политики империи с самого момента прихода Наполеона III к власти, поддерживая родственника всеми силами, а заодно и удерживая его от принятия совсем уж авантюрных решений. Именно ему во многом принадлежала заслуга признания Британией переворота, сделавшего из Шарля Луи Наполеона Бонапарта императора Наполеона III. А ведь в Лодндоне относились к восстановлению династии наполеонидов весьма прохладно. Поначалу. Зато при сколачивании коалиции для войны с Россией натянутые отношения переросли в союз... и также при активнейшем участии Колонна-Валевского, за время бытия посланником Франции обзаведшегося среди британской элиты весьма прочными связями.

Разыграв все полезные для Франции карты там, в Лондоне, Валевский вернулся на родину, где почти сразу стал министром иностранных дел, а по сути вторым человеком в империи по уровню влияния. Кое-кто мог бы с этим поспорить, но только не сам член дома Бонапартов, скромностью не страдающий.

Пять лет на посту министра иностранных дел закончились хитрым отступлением, расчётливым и выверенным. Официально уступив пост Эдуар-Антуан Тувнелю, Валевский на деле так и продолжал управлять внешней политикой Франции, просто делая это менее заметно. Официально же при всём при этом занимал пост... министра изящных искусств. Этакая тонкая издёвка, поскольку что могло быть изящнее некоторых политических интриг. Очередное такое 'изящество' предстояло провернуть и в Кале.

Монархи и меры безопасности. Если пару десятилетий назад насчёт них можно было беспокоиться не столь сильно, то теперь, с появлением на политической арене разного рода стрелком и бомбистов в совсем уж неумеренных количествах... Наполеон III прочувствовал это особенно хорошо, лишь по счастливой случайности избежав гибели от рук итальянских бомбистов во главе с Орсини. С тех пор меры безопасности были повышены до ещё более высокого уровня.

Кале, несмотря на всю свою значимость в качестве транспортного узла — особенно для перекачки товаров в Британию и обратно — был небольшим городом. Следовательно, обеспечить спокойствие и безопасность было довольно просто, а уж про удаление из города опасных и просто нежелательных элементов и упоминать не стоило. Вымели их быстро, качественно, равно как и привели Кале в полный порядок, достойный места, где должны были встретиться два монарха.

Какое место в городе было наиболее впечатляющим, пафосным и с богатой историей? Уж точно не новая мэрия и не один из немногих городских особняков с мало-мальски впечатляющим внешним видом. Зато городская цитадель, построенная ближе к концу XVI века на месте совсем уж старого замка — это совсем другое дело. Внешний вид городской цитадели и её внутренние интерьеры должным образом оценивали аж сам кардинал Ришелье и сидящий в то время на троне Людовик XIII. Имелись даже планы расширения что самой цитадели, что всего города, превращения его в мощнейшую крепость на побережье. Однако не случилось в силу сразу нескольких причин.

И вот он, отблеск былых времён, вновь принимающий в своих стенах монаршие особы, которые, ко всему прочему. Не просто так здесь оказались, а с важной целью договориться, возможно даже укрепить уже действующий союз империй.

Знакомиться монархам не требовалось, видели друг друга не раз, про постоянную переписку и говорить нечего. Валевский также был знаком Виндзорской Вдове очень хорошо, что и неудивительно после долгого срока пребывания в Лондоне в качестве посла. Зато Бенджамин Дизраэли являлся новой фигурой на этой шахматной доске. Не пешкой, фигурой, зато новой, ведь его звезда только-только успела взойти, но ещё не выдержала проверку временем. В этом были как плюсы, так и минусы, а посему лишь от самого Юркого Дизи зависело, что из этого сработает на сей раз, на этой встрече.

Наполеон III выглядел... бледно и измученно. Смотря на него, никак нельзя было назвать французского императора здоровым и довольным жизнью человеком. Потому Виктория и не давила на больные места императора, ограничившись лишь пожеланиями крепкого здоровья. Болезнь почек, мучившая Наполеона III вот уже не первый год, постепенно становилась всё более изматывающей, а лекарства... Обычные не сильно то и помогали, в то время как операция, о которой уже поговаривали придворные медики, была связана с большим риском.

Учитывая не самое лучшее состояние собеседника, королева Британии не собиралась чрезмерно утомлять его второстепенными вопросами. Хотя и с ходу начинать разговор о главном также было нельзя. Этикет, он не просто так придуман. Оттого разговор зашёл сперва о новинках техники, затем переключился на колониальные дела и только потом свернул в сторону, бывшую главной для монархов. И то сначала в косвенном варианте.

— Есть желание показывать своё присутствие на международном суде в Нью-Йорке или нет — делать это всё равно придётся, — вздохнула Виктория, изображая великую печать. Ей, продолжавшей носить траур по умершему мужу, для этого и усилий прикладывать не пришлось. Образ более чем соответствовал. — Ограничиться обычным послом или кем-то из Палаты Лордов значило бы оскорбить память тех, кого убили эти гаитянские дикари за последние полвека.

Наполеон III, смотревший на бокал с вином, хрусталь которого бликовал по действием солнечного света, врывающегося в комнату сквозь оконное стекло, лишь усмехнулся. Усмешка, правда, сменилась гримасой. Очередной. пусть и не слишком сильный, приступ боли заставил императора немного помолчать и лишь после этого ответить коронованной гостье.

— Тувнеля отправлю. Министр всё же... — вымолвил император, предварительно переглянувшись с Валевским, который, судя по его виду. тоже поддерживал такое решение. — Здесь и значимость, и в то же время он не мой родственник. Пусть эти американские парвеню не думают о себе слишком много!

Оба британских гостя изобразили одновременно понимание и полную бесстрастность на лицах. Зато Валевский на правах родственника улыбнулся, даже не собираясь скрывать это проявление эмоций. Парвеню... именно так, выскочкой по сути, долгое время именовали самого Наполеона III, считая его вроде как и монархом, но отнюдь не ровней старым династиям. И тут такой афронт. Политик, дипломат и циник вполне мог оценить подобное. Оценив же, и среагировать, не опасаясь последствий.

Дизраэли, которому внезапно пришла в голову небезынтересная мысль, плавно поднялся с полукресла, склонился к своей королеве и тихо зашептал ей на ухо. Бонапарты... Эти и не думали вмешиваться, также понимая ситуацию. У всех тут свои секреты, которыми с посторонними делиться не станут.

— Вам легче, Шарль, а мне придётся послать туда родную кровь, одного из сыновей. Принца Альфреда. Не хочу злить тех, кто правит Американской империей. Происходящее сейчас в США может оказаться слишком опасным и для нас. Для наших планов, о которых мы с вами поговорим.

Наполеон III кивнул, демонстрируя своё полное внимание, равно как и одобрение выбора британской королевы, использующей полумеры, посылая в Нью-Йорк в качестве символа одного из принцев, но не наследника. Про творящееся в США ему повторять и разъяснять также не требовалось. Очередная вспышка индейских восстаний которые охватили племена шайенов, лакота и арапахо, грозили перекинуться и в иные места. Действия же Вашингтона заставляли понимающих людей хвататься за голову. Президент Ганнибал Гэмлин решил пойти по самому простому на первый взгляд пути, приказав подавить восстание, тогда только-только разгорающееся. И получил тяжелые потери сразу в нескольких карательных отрядах, что то попадали в тщательно спланированные ловушки, то просто изматывались индейской кавалерией, использующей все преимущества родной территории.

Попытки захвата и истребления не способных или толком не умеющих держать в руках оружие членов племён? Приказ то был отдан, а вот исполнить его было уже почти невозможно. Получив откуда то — на самом деле все понимали, что министерство тайной полиции Американской империи имело как своих агентов в Вашингтоне, так и тесные связи с вождями племён — информацию о планах карательных отрядов, индейцы воспользовались поступившим предложением и начали отправлять семьи в безопасные места. Куда именно? Через Аризону в принадлежащий Американской империи Орегон, а также в другом направлении, транзитом через мормонский Дезерет. Там эти племена и даром не сдались, но для государства-сателлита ссориться с покровителем себе дороже. Вот Бригам Янг, президент сей теократической республики, и вынужден был устроить беженцам сперва отдых, а потом и со всеми возможными удобствами переправить их ещё южнее. На имперские территории.

Таким образом, союз племен территории Дакота получал развязанные руки и... ещё большую злость. Оно и неудивительно, ведь некоторых всё же сумели перехватить федеральные войска, а там уж и жертв было немало, и пленники тоже присутствовали.

Назначенный совершенно официальным образом главным над всеми карательными отрядами бригадный генерал Патрик Коннор свирепствовал, выполняя и перевыполняя все приказы президента по скорому и предельно жёсткому умиротворению взбунтовавшихся индейских племён. Его войска убивали индейских воинов. Индейцы убивали солдат США... В открытом бою они не могли быть действительно серьёзными соперниками, но вот используя тактику засад, внезапных ударов, заманивание в ловушки... Потерь хватало с обеих сторон, а вот окончания военных действий как-то не просматривалось. Газеты же Американской империи, а также империи Российской и Испании выливали целые потоки грязи как на США в целом, так и на отдельные персоны. А вот ответные попытки укусить посредством статей и брошюр выглядели весьма бледно. Слишком уж много грубых ошибок совершил Ганнибал Гэмлин. Впрочем, остроты ума от этого яркого представителя аболиционизма никто не ждал по обе стороны океана. Не для того его выпихнули на вершину, чтоб он там умными вещами занимался. Но и такой глупости как бы тоже не ожидали.

— Но ваш посланник, тут и присутствующий, договорился о невмешательстве Ричмонда. Это ведь верно? Да, месье Дизраэли?

— Договор в силе. Ваше Величество, — коротко поклонился наполеониду Юркий Дизи. — Империя не оторвёт очередной кусок от своего слабого северного соседа, но и тайную поддержку мятежников деньгами, оружием и советниками не прекратит.

— Это политика, — пожал плечами император, после чего обратился уже к монаршей особе. — Виктория, а вам придётся довольно скоро менять Гэмлина. Его начинают презирать всё сильнее. Несколько месяцев, год... Может начаться бунт генералов. И простого народа, недовольного нищетой и безработицей, засильем этих бывших рабов с Юга.

— Мы внимательно следим за этим, дорогой Шарль. И не только там, но и тут. Романовы по обе стороны Атлантики становятся слишком назойливыми и неудобными соседями. С этим нужно что-то делать. Парижский трактат, ради которого мы столь много сделали, даже пошли на Нечестивый союз с султаном.

Виктория сплетала слова во фразы, а фразы соединялись в сложную паутину, словно бы обволакивающую собеседников. Королева не любила подобное, но иногда, в редких случаях, готова была и вот так вот очаровывать важных для неё людей. Женщина, любившая лишь своего мужа, сохранившая его образ в сердце и душе даже после смерти, она знала и понимала мощь чисто женских чар. Понимала и способна была использовать их вовсю. Как сейчас, когда требовалось в очередной раз убедить императора Франции, что необходимое для блага Британии нужно прежде всего ему самому, в интересах уже Франции. Тогда. перед войной с Россией, это получилось. Так почему бы и сейчас не повторить удачно сложившуюся партию, тем более, что фигуры на доске не идентичны, но схожи.

Слова лились потоком, а их суть была в том, что если уж тогда, в Крыму и не только там, всем силам коалиции так и не удалось сокрушить мощь русской армии, то пытаться сделать это теперь, когда Россию будут поддерживать Американская империя и Испания — верх самонадеянности. Вместе с тем это не значит, что нужно лишь стоять и наблюдать за тем, как усиливается давний враг и соперник.

— Османская империя за прошедшее время сильнее не стала, — напомнил о себе Колонна-Валевский. — Султан опасается любого конфликта с Россией. Зато хочет больше денег, поэтому смотрит в сторону строящегося канала и этого авантюриста де Лессепса. Если мы захотим использовать его как средство давления на Александра II, придётся подумать.

— Не придётся, это лишнее, — успокоила Валевского Виктория. Нам нужно умиротворить северного медведя, показать доброжелательность, усыпить бдительность самого императора Александра. Спокойствие извне, разгорающийся огонь изнутри. Тот самый огонь, который, к моему прискорбию, чуть было не опалил вас, Шарль.

— Бомбисты? — оживился Наполеон III, на лице которого забавно сплелись интерес и опаска. — Это настоящий ящик Пандоры, я не хочу даже думать о том, чтобы их использовать. Если почувствуют силу, то мы и сами окажемся их следующими жертвами. А ещё хуже, если возникнут даже осторожные подозрения, кто их использует. Тогда мы и получим ту войну, которой не хотим.

Виндзорская Вдова оценила остроту ума наполеонида, почти мгновенно ухватившего все слабые стороны возможной связи с бомбистами, всеми этими последователями Бакунина, Мадзини и иных анархистов, либералов-революционеров и прочих идеологических течений. Только вот она не собиралась действовать столь грубо. Время простого и не особенно скрываемого использования революционеров-террористов вроде Орсини и его последователей прошло и возвращаться к нему... Не в последнюю очередь мешали достигнутые совсем недавно договорённости с Американской империй. Тайные, да, но от этого ничуть не менее весомые. Нарушить их означало вновь получить ирландскую проблему и не только её. В талантах руководства американской тайной полиции в Британской империи уже успели как следует убедиться.

— Нам не нужно ими управлять, — в глазах королевы заплясали торжествующие огоньки, впрочем, быстро взятые под контроль и погасшие. — Достаточно предоставить всем этим потрясателям основ убежища в Лондоне и Париже, создать частные фонды помощи. Пусть наши либералы поддерживают своими деньгами 'пострадавших от несправедливых гонений русского тирана в короне'. Они должны сделать всё сами... при поддержке не нас, но всего передового общества, этих журналистов, писателей, разных гуманистов-утопистов.

— Мне нравятся эти слова, сир, — расплылся в довольной улыбке Валевский, обращаясь к своему родичу-императору. — Но Её Величество, я чувствую, сказала ещё не все.

— На смену нашему врагу должен прийти тот, кто не продолжит его дело. Так уже было, вы знаете.

Из вежливости Виктория не стала напоминать, что пришибленный не без английского участия Павел I был ярко антибритански настроен и даже планировал заключить полноценный союз с Наполеоном Бонапартом. Союз, который мог угрожать Британии сразу на нескольких направлениях, в том числе и настоящей жемчужине короны — Индии. Вот и не стало взбалмошного императора, который ухитрился поссориться ещё и с большей частью аристократии, и с гвардейским офицерством. Тогда вышло полное совпадение интересов наследника российского престола, имперской элиты и... Британской империи. Так было раньше, но сейчас...

— При дворе Санкт-Петербурга есть французская и британская партии, но они не так сильны, чтобы их голос воспринимался Александром II как по настоящему значимый, — сокрушённо покачал головой Наполеон III. И десятилетия не прошло с той войны. Армия помнит, придворные помнят.

— А они пока и не нужны, Ваше Величество, — вкрадчиво вымолвил Юркий Дизи. — Россия — это самодержавие, почти абсолютная монархия. Русский царь прислушивается к своему окружению, но обладает единоличной властью. А цесаревич Николай имеет среди воспитателей и наставников склонных прислушиваться к нам людей. Этого недостаточно, но есть один близкий к императору Александру II человек... И только вы, император Франции, сможете его правильно использовать, пообещав и выполнив всё то, что он захочет.

— Мой маленький Дизи говорит о канцлере Российской империи князе Горчакове, — прервала Виктория словесные излияния своего протеже. — Его позиции пошатнулись, но кресло министра иностранных дел он пока сумел удержать.

— До конца года его поменяют на Игнатьева, — с нотками печали в голосе изрёк Колонна-Валевский. — Горчаков нужен императору. чтобы смягчить реакцию на денонсацию парижского трактата. Потом им пожертвуют, передвинув... куда именно, пока или не решено. Или нам просто не удалось это выяснить.

Британских гостей подобные сведения не то чтобы удивили, но малость огорчили. С другой стороны, на посту министра канцлер был как бы и не слишком нужен. В отличие от...

— Внешнюю политику России Горчакову не изменить, сейчас он может лишь передавать волю монарха, — сказала как отрезала Виктория. — Постарайтесь убедить этого достойного человека, столь ярко проявляющего симпатии к вашей прекрасной Франции, Шарль, что для всех будет лучше, если он сам отойдёт в сторону... чтобы оказаться на новом месте.

— Каком именно? Горчаков самолюбив, горд, даже тщеславен. Он болезненно отреагирует на отставку.

— Ему требуется оказаться там, где он сможет оказывать наибольшее влияние на цесаревича. Вам, как и мне, известно, каким вернулся кронпринц Николай после встречи со своим младшим братом в Ричмонде. Зависть переросла в неприязнь и даже отчуждение. Либеральные веяния в его голове переплелись с эмоциями и теперь он не отделяет Американскую империю и её императора. И всё чаще случаются ссоры с отцом. Это нехорошо.

— Наследником может стать и другой принц, — процедил в ответ на слова Виндзорской Вдовы император. — Принц Александр хоть и груб, но умён и. что хуже для нас, прагматичен. Он станет искать прежде всего выгоду для своей империи, а России выгодно дружить не с нами или вами, а с Америкой. Этого надо избежать, влияя на кронпринца Николая. Умно влиять, заставив его прекратить ссоры с отцом. Да, Виктория, вы как всегда мудры и проницательны, указав на это. И светлейший князь Горчаков с его умением дипломата и интригана способен будет вылепить из принца то, что нам требуется. Жаль, это займёт не один год.

Время. Все четверо собравшихся понимали, что это хоть и крайне важная незримая субстанция, но умение ждать и готовиться к нужному моменту необходимо для тех, кто чувствует себя вершителями мировых судеб. Цесаревич Николай же — добыча, для загона которой не жалко потратить даже несколько лет. А потом, как следует постаравшись, надеть на этого дивного зверя красивый ошейник и использовать в собственных интересах. Например, против той же Пруссии, может Австрии... да и набирающая мощь Американская империя не нравилась ни Наполеону III, ни Виктории.

Оставалось решить лишь то, каким именно образом придётся договариваться с важнейшим инструментом высокой политики двух империй — с князем Горчаковым. Не тот случай, чтобы действовать через посла. Подобное могло осуществиться с кем-то менее значимым и более привыкшим подчиняться, но только не с русским канцлером, который даже на собственного императора ухитрялся влиять и считать это чем-то само собой разумеющимся. Требовалось присутствие кого-то более значимого и в то же время по существенному поводу. Не выглядящему надуманным, дабы не вызвать у умных людей подозрений.

Они, подозрения, и без того могли возникнуть из-за самого факта встречи Виктории и Наполеона III. Пусть истинные причины и постарались замаскировать заключением новых торговых договоров и координацией действий по разделу той части мира, которая ещё не была освоена европейскими державами, но... Всегда лучше позаботиться о дополнительной безопасности своих замыслов.

Варианты перебирались один за другим, но почти сразу отбрасывались или как чересчур сложные, или как недостаточно надёжные, а чаще как сочетающие сразу два недостатка. Наконец, французского императора осенило.

— Дочь русского императора. Она ещё ребёнок, но и моему Эжену даже десяти нет. Если я пошлю Морни или Жозефа с намёками на желание заключить в будущем такой брат — это не вызовет подозрений. Удивление, но и только.

— Морни, сир, — высказался Валевский. — Жозеф может не справиться, а Горчаков чересчур опытен и способен вытянуть из нашего Плон-Плона больше. чем нужно.

Наполеон лишь улыбнулся. Жозеф по прозвищу Плон-Плон, сын бывшего короля Вестфалии Жерома Бонапарта, и впрямь не являлся лучшей кандидатурой для столь тонкой работы. Другое дело его сводный брат Морни. Этот действительно в состоянии передать Горчакову нужное и при этом скрыть лишнее, не предназначенное для ушей русского канцлера. В частности, и тенью эмоций не выдать знание о достигнутых между ним, императором Франции, и королевой Викторией договорённостей, касающихся совместных планов относительно России и её дальнейшей судьбы.

Полная, абсолютная секретность! Дело всё в том, что насколько Горчаков обожал Францию и всё с ней связанное, настолько же он не любил Британию. Потому известие о совместных планах и действиях этих двух держав могло вызвать у вроде бы явного и однозначного франкофила... не совсем нужные реакции. Душа человека потёмки. А уж русская душа тем более. Претендующие же на её понимание европейцы... многие бросали это сложнейшее дело, другие продолжали пытаться, становясь в результате то полными ненавистниками России, то её частью. И по какому именно пути пойдёт тот или иной экспериментатор было невозможно предсказать.

Что до Виктории, то она понимала и возможную эффективность предложенного Наполеоном III плана, и имеющиеся риски. Не для Франции, а для британских интересов. Беспокойства не было, поскольку как манипулировать этими Бонапартами она уже знала. Для начала следовало дать им возможность почувствовать себя самыми умными и прозорливыми, а потом. не жалея приятных слов и уступая во второстепенных вопросах, повернуть ситуацию в нужное для Британии русло. И у неё уже были сразу два... нет три варианта для разных случаев. Какой-нибудь да окажется приемлемым для британских интересов и лично для неё.

Глава 5

Июнь 1864 г., Нью-Йорк

Не скрою, мне было весьма и весьма любопытно сравнить тот Нью-Йорк, который я многократно видел на экранах сперва телевизоров, а потом и компьютеров, с Нью-Йорком нынешним. Сказать банальные слова 'небо и земля' было бы большой ошибкой. Очень большой! Этот Нью-Йорк не обладал сотнями небоскрёбов и множеством горящих разноцветными огнями в ночи реклам по его дорогам не проносились тысячи автомобилей. Да и такого огромного количества людей не наблюдалось. И вместе с тем... Нынешний город выглядел действительно живым, а не уродливым кадавром, сшитым из стекла и бетона, людей и окололюдей, больше напоминающих что-то полувнятно мычащих зомби. Нет уж, лучше не поганить красивый покамест город тем уродством, которого я в избытке насмотрелся. Я сейчас ни разу не о техническом прогрессе — тут ему моя абсолютная поддержка — а именно об обезличивании, множестве оттенков серого, которые всё равно прогладывают из-под внешнего слоя самой яркой краски.

Разрушения, случившиеся во время обороны города? Если ну очень внимательно присмотреться, то можно было обнаружить кое-какие следы. Это не считая нескольких мест, где 'эхо войны' оставили специально. В частности, парочку сожжённых полицейских участков так и не восстановили, сделав из них этакое напоминание о том, что бывает, когда охамевшие в край как бы стражи порядка начинают прессовать нормальных людей, выполняя напрочь дурные распоряжения властей. По той же причине и следы от пуль на стенах городского арсенала также не стали заделывать. Пусть видят, пусть помнят.

Зато сам город цвёл и пах во всех смыслах этого слова. Многочисленные клумбы с цветами, аккуратно подстриженные деревья и тем более газон словно бы контрастировали с теми же пригородами Ричмонда, перенасыщенными сталеплавильными и прочими заводами. Тут воздух был реально чистый и свежий уже по той причине, что Нью-Йорк как был городом больших денег, так им и оставался. Банки, страховые компании, маклерские конторы, иные деловые компании, занимающиеся получением прибылей из самых разных источников, если они являлись хотя бы близкими к законным. Ну а если кто-то пытался зайти слишком далеко... Полиция — не старая, разогнанная чуть ли не целиком, а новая и куда более понимающая в своём деле — быстро ставила таких умников на место. Большие штрафы за первое прегрешение. Те же штрафы, совмещенные с реальной отсидкой за случившийся рецидив. И никакие попытки выставить вместо себя очередного 'зиц-председателя Фунта' не срабатывали. Точнее сказать, если и срабатывали, то очень-очень редко. Опыт, это штука такая! Достаточно было поделиться своими знаниями из будущего, пусть и скрывая истинное их происхождение, списывая на внезапные озарения и консультации людей по ту сторону хакона.

Результат... В Нью-Йорке стали предпочитать работать, используя исключительно ум и хитрость, но не откровенный криминал в сфере финансов. Так оно для шкуры спокойнее и трястись в страхе перед посадкой в ни разу не уютную камеру не приходится. А если кто хочет играть с огнём, так на то есть та же Филадельфия, перехватившая лавры Нью-Йорка как финансового центра на территории того, что осталось от США.

Официальным главой сего уже даже не города, а этакой агломерации, раскинувшейся по территории всего острова, оставался тот самый Горацио Сеймур, давний противник ещё президента Авраама Линкольна, но в то же время сроду не являющийся настоящим сторонником Юга. Скорее уж он был склонным к компромиссу соглашателем, пытающимся найти устраивающее все стороны решение, но... У него просто не оставалось иного выбора, кроме как поддержать уже случившийся и успешно развивающийся бунт, инспирированный нами. Выбор у бедняги Сеймура был между полной поддержкой городского восстания и той же поддержкой, но уже в качестве полностью управляемой марионетки с возможным последующим устранением. Горацию прикинул риски и принял правильное решение. Потому остался и живым и даже при прежней должности.

Почему его не сменили после окончания войны? Популярность среди простых ньюйоркцев, высокие навыки управленца плюс знание тайных пружин тех механизмов, которые приводили в движение даже не сам город, а его финансовую грань. От подобных кадров не отказываются, если, конечно, получается держать их под своим контролем. А Сеймур был тем и хорош, что от него не следовало ожидать сколь-либо резких телодвижений. Особенно если рядом присутствуют, хм, контролёры, внимательно следящие за жизнью и намерениями опекаемого.

Но сейчас Нью-Йорк на какое-то время стал не просто одними из 'морских ворот' империи и даже не средоточием её финансовой мощи, а точкой притяжения политического бомонда чуть ли не со всего мира. Шутка ли, устроить не просто какой-то конгресс — конгрессами требовательную публику уже не удивить, хотя интерес к подобным мероприятиям всё так же оставался высоким — а настоящий суд, он же международный трибунал, аж над бывшими правителями целого государства. Международный суд, да такой, сомневаться в правомерности которого могли лишь самые отбитые на голову аболиционисты, ультралибералы и прочие странные создания. К счастью, в это время они представляли собой лишь меньшинство, причём явное.

Интерес... А где интерес, там и массовый наплыв любопытствующей публики, причём отнюдь не только из городов Американской империи. Публики не простой, а весьма важной, представляющей свои страны на весьма высоком уровне. Как ни крути, а суд над бывшими императором Гаити, её президентом, а также целым выводком генералов, министров и прочей шушеры был событием незаурядным. Свергнуть монарха ил там президента? Сплошь и рядом такое случалось. По быстренькому устроить судилище, после чего оттяпать башку или там бросить в узилище? Тоже ни разу не новость. А вот с толком, с чувством, с расстановкой подготовить судебный процесс, позаботившись о приглашении всех заинтересованных и просто любопытствующих — это уже нечто действительно новенькое.

Например, вспомнить тех же короля Англии Карла I или там французского Людовика XVI. Их как бы тоже судили, да не в одиночестве, после чего и приговорили в смерти. Только вот о международном трибунале и речи не шло по вполне понятным причинам. За Карла I и Людовика XVI было кому вступиться, очень много желающих бы нашлось. Тут же совершенно иной расклад-с. Этим мы и намеревались воспользоваться, показав, наряду с чисто военной силой империи, силу идеологическую, моральную. Давление на разум, сознание и подсознание большинства людей в самых разных странах — дело важное, нужное, требующее большого приложения сил, но вместе с тем обещающее принести оч-чень солидную отдачу.

Ну а пока сам процесс не начался, а я, в сопровождении двух дам, Ванессы и сестры, уже в Нью-Йорке, было бы странным не расслабиться, прокатившись по городским улицам и не повеселившись в хорошей компании, благо она и тут присутствовала. Равно как и очень современные заведения, которые пошли даже дальше прототипов.

О чём это я? Да о тех самых кабаре, первые из которых открылись в Париже лишь пару-тройку лет тому назад, но почти моментально приобрели огромную популярность среди любителей хорошо провести время и не обременённых такой вредной штукой, как ханжество и пуританство. Но если французские кабаре больше славились такими штуками как шансонье и танцовщицы канкана, то перенесённые сюда, через океан, они приобрели много нового, оказавшись ближе к тому, что в родной для меня ветви истории появилось лишь ближе к концу века, а то и позже, вызывая одобрение у большинства молодёжи и раздражённое шипение от ревнителей ультранравственности.

В одном из таких заведений мы и находились этим вечером. 'Дама под вуалью' славилась как широкой и качеством предоставляемых развлечений, так и тем, что это заведение было открыто лишь для очень узкого круга публики. Вроде бы и кабаре, но в то же время и элементы частного клуба присутствовали, доступ в который открыт лишь для знакомых лиц или тех, кого привели эти самые знакомые лица, предварительно за оных поручившись.

В обычное время этими избранными являлись банкиры, прочие финансисты, офицерство, чиновники мэрии и прочие им подобные. Сейчас же даже они отступили на второй план, уступив место сливкам элиты по обе стороны Атлантического океана, съехавшимся в Нью-Йорк. Прибыли у владельцев что 'Дамы под вуалью', что иных схожих заведений росли как на дрожжах! И не только у владельцев, но и у персонала, особенно того, что относился к действительно прекрасному полу и умел эту самую 'прекрасность' конвертировать в золото и ассигнации. Несколько типичных представительниц как раз сейчас и демонстрировали свои полуприкрытые достоинства фигуры и грациозность, причём методами, которые до недавнего времени были слабо известны в этой части света.

— Ох уж эти твои новые веяния, братец, — усмехнулась Мари, лениво покачивая наполовину пустой бокал с вином и смотрящая то на танцовщиц, то на меня, а порой и на Ванессу, которая, в отличие от собственно Марии, была действительно увлечена происходящим. — Хотя многие мужчины тебе даже сейчас благодарны. А через пару лет, когда такие вот кабаре будут не только в крупных городах...

— Красота везде дорогу проложит. Главное ей не мешать. Если же ещё малость поспособствовать, так и вовсе пронесётся неудержимой волной, омывая все имперские земли и смывая тех, кто попробует что-либо прошипеть в сторону тех самых новых веяний.

— Преувеличиваешь, но... Голоса критикующих действительно будут почти не слышны за одобрительными криками. Самыми разными криками.

Умеет сестра в иронию, да чем дальше, тем сильнее. А ведь всего то и нужно было подкинуть нужным людям парочку идей относительно того, как получать большие прибыли и привлекать ещё большее количество клиентов в разного рода развлекательные заведения. Взять те же бордели, которые совсем недавно предоставляли чисто сексуальные услуги, а вот с антуражем, оформлением и собственно атмосферой в них было не так чтоб уж очень. Прийти, полюбоваться на девочек в откровенных нарядах, стоящих, сидящих или прохаживающихся, после чего выбрать приглянувшуюся и удалиться 'в номера'. Нормально и естественно для этого времени, но вот с точки зрения уроженца конца XX века — низкий сорт, не чистая работа.

Вот и пришлось некоторое время тому назад заказать в Персии и Османской империи некоторое количество тамошних исполнительниц восточных танцев, которые и тогда отличались высокой степенью эротизма. Не на предмет использования по прямому назначению, а в качестве инструкторш для танцовщиц здешних. Тех из них, кто готов был разнообразить свой довольно скудный репертуар, внести в него совершенно новые нотки, равно как и полностью изменить используемый образ. Взять 'скелет' движений и стиля оттуда, облагородить европейской стилистикой, чтоб азиатчиной не сильно 'ароматизировало' и... Результат получился многим на радость, пусть и не сразу достиг действительно серьёзных высот. Плюс в женскую моду пробрались новые веяния. Ту часть, которая на публике никем, помимо работниц борделей и особо откровенных танцовщиц как бы и не демонстрируется.

Банальные для моего времени бюстики, вот и все дела. Хотя это для меня подобный элемент девичьей одежды был совершенно естественным. Здесь же, по сути в середине XIX века, помимо корсетов, так ничего и не существовало по большому то счёту! Причём корсеты, которые я лично много раз видел на своих подружках и, чего скрывать, снимал с них ещё там, много лет тому вперёд, не имели практически ничего общего со здешними орудиями пыток.

Я не оговорился, ведь здешние корсеты именно орудиями постоянной и полудобровольной пытки и являлись. Достаточно было как следует изучить их конструкцию, чтобы в сем факте раз и навсегда удостовериться. Утяжка до степени, при которой и дышать то можно было с немалым трудом. Постоянное ношение, приводящее к деформации костей, смещению внутренних органов, тяжёлым последствиям для лёгких и не только... И вместе с тем на женщин без корсета смотрели с нехилым таким осуждением. Более того, если отсутствие корсета при груди первого или второго размера ещё могло быть незаметным, вот с два-плюс и более... При наличии отсутствия иного варианта корсет для щедро одарённых природой красавиц был единственно возможным решением.

Был... опять же до недавнего времени. Как ни крути, прототипы бюстиков были ещё в древнем Египте, да и на греческих землях того ещё, дохристианского периода повсеместно использовалось их подобие. Под таким соусом 'возврата к корням цивилизации' вполне можно и нужно было потеснить корсетную монополию. Не мне, понятное дело, и даже не Мари как представительнице ни разу не игривой профессии — чина министерства тайной полиции. А вот вторая сестра, Елена, она подходила для продвижения идеи в широкие женские массы как нельзя лучше. Фамилия Станич гарантировала отсутствие насмешек и явного противодействия. Она же позволяла пользоваться нехилыми финансами и проталкиванием новаторского элемента одежды в магазины женского платья. Связи в высшем свете позволяли вбросить первоначальную заинтересованность, пусть и замешанную на чистой воды любопытстве, связанном с обещаниями избавления женских организмов от 'корсетного рабства'.

Прокатило! Стоило нескольким дамам с большой грудью или просто пышными формами оценить преимущества бюстиков над корсетами в обычной жизни, оставив последние лишь для особых случаев и торжественных событий, как слухи поползли. Сперва по Ричмонду, затем и за его пределы. А слухи, они такие, распространяющиеся с огромной скоростью и способные наделить просто хорошую вещь почти волшебными свойствами. Неудивительно, что даже первые, отнюдь не совершенные модели расхватывались, как горячие пирожки в базарный день. А раз какая-то вещь пошла в широкий оборот, да к тому же стала получать действительно хорошие отзывы, то шествие её воистину неостановимо. Равно как и желание новых вариантов, дальнейших усовершенствований и всего в этом роде. В общем. неожиданно для самого себя, я обнаружил, что обычная, вроде бы даже не второ— а третьестепенная деталь одновременно принесла нехилую толику влияния семейству Станич, а заодно стала очередным золотым ручейком. Ага, именно так поскольку Елена, явно стремившаяся доказать самой себе, что ничуть не хуже брата и тем паче сестры, подсуетилась в плане оформления патента. Ну и вливания денег в мастерские по производству этих самый изделий. Более того, то и дело теребила уже меня на предмет проявления чисто мужской фантазии. Дескать, а что нравится требовательному мужскому взгляду и как бы это лучше воплотить в жизнь. Со своим сперва женихом, а потом и мужем советовалась заметно меньше. Стеснялась, что ли?

В любом случае, к тому моменту. как мы оказались тут, в Нью-Йорке, то, что таилось до поры у женщин под их нарядами, претерпело воистину революционные преобразования. Не у всех, но... Изменения стали не только удобными, но и модными, да и с красотой всё было на мало-мало достойном уровне. С моей точки зрения, а она, уж простите, была по полной избалована настоящими произведениями искусства от тех же 'Виктория сикрет' и им подобных брендов.

Вот и сидим, развлекаясь разговорами и просмотром танцевально-эротических номеров. Мария, та просто с эстетической точки зрения, а вот Вайнона, нутром чую, явно думает мысли относительно перенимания кое-каких ухваток с последующим их применением. Пока она ещё ничего такого не пробовала, но если сподобится — мне только в радость, право слово. Что до личной жизни сестры, так она хоть и есть, но является по большому счёту тайной и эпизодической, пусть и ни разу не аскетичной. Тут уж воистину верны слова по поводу того, что с кем поведёшься, от того и заразишься. В частности, отсутствием пуританства любого рода и склонностью к определённой толике гедонизма. Вот и оказывались в постели Марии Станич то один случайный хомо, то другой, причём из тех, которые точно болтать не станут и в то же время даже не помыслят о попытке каким-либо образом пытаться навязывать своё дальнейшее общество. Цинично, прагматично и вместе с тем предельно эффективно. Про предпринимаемые меры предосторожности от нежелательных последствий и говорить не приходится. Уж чего-чего, а дури в сестрёнке сроду не наблюдалось, тем паче по столь важному аспекту бытия.

— Вот и те, кто должен был появиться, — сказав это, Мари не упустила возможности довольно чувствительно ущипнуть меня за руку. Просто так, из вредности. — Интересно, в общем зале задержатся или сразу в отдельный кабинет пройдут?

— Это уж как сами решат. Упс, уже решили. Неужто стеснение взыграло?

— У графа то? — хмыкнула сестрёнка. — Хива, Бухара. Китай со всеми их дикарскими обычаями. Многое повидавшего дипломата ничем не изумишь и не смутишь. Зато его спутник... Он мог и смутиться. В Санкт-Петербурге такого пока нет.

— Будет, — а это уже моя индеаночка напомнила, что может не только смотреть на зрелище, но и за беседой следить. — Против такого ни один двор не устоит. Я тоже слушать и слышать умею.

Умеешь-умеешь, я спорить с девушкой по таким вещам даже не собираюсь. Но вот тот факт, что товарищ министра иностранных дел Российской империи граф Николай Павлович Игнатьев и его спутник сразу предпочли пройти в отдельный кабинет... Посмотрим, что к чему и почему. Я ведь предлагал несколько возможных мест для встречи, а этот был наиболее радикальным, хотя и более прочих отвечающий ситуации. А опытный, битый жизнью дипломат возьми да согласись. Приятный сюрприз, как ни крути, Оставалось правильно воспользоваться пришедшими картами. Всеми картами, учитывая те, которые он сам мне сдал. В собственных интересах, понятное дело, но вся шутка в том, что тут у нас с ним взаимная выгодна вырисовывается. Так что поднимаем задницу со стула и вперёд, из зала общего в помещение совсем уж приватное, зато всё так же охраняемое 'дикими'. Вон они, то тут, то там, рассредоточенные как вне 'Дамы под вуалью', так и внутри. Более того, героически превозмогающие собственную тягу к прекрасному, хоть и делающие вид, будто всецело поглощены вином, танцами прелестниц и собственными спутницами, буде таковые имелись. Профессионализм, он в тайной полиции ценился и цениться будет.

* * *

(Атлантика, борт батарейного броненосца 'Севастополь', немногим ранее)

Графу Игнатьеву было о чём задуматься в то время, когда он пересекал Атлантику на батарейном броненосце 'Севастополь'. Уже тот факт, что спустя несколько месяцев он станет министром иностранных дел империи, многого стоил. Видный знак монаршего благоволения и того, что партии англо— и франкофилов терпят окончательное поражение. Зато славянофильская партия, лидером которой граф обоснованно считал себя самого, за последние пару лет ощутимо усилилась. Не зря же канцлер Горчаков был по существу полностью отстранён от принятия действительно важных решений, а в делах завоевания Туркестана и вовсе вся инициатива была отдана Игнатьеву и тем, кто находился в его подчинении.

Этим нельзя было не воспользоваться. Раз так, то он озаботился нахождением не просто талантливых военачальников, но ещё и таких, которые были близки ему по убеждениям. А также отличались необходимой жесткостью, не являясь склонными к поиску компромиссов с кокандскими и прочими ханами и эмирами. Вот и получил полковник Черняев, уже успевший показать себя на Кавказе и в Оренбургском крае, звание генерал-майора, а вместе с ним поручение принять командование шеститысячным корпусом, вооружённым новейшими винтовками, усиленным большим количеством артиллерии и даже новомодными американскими пулемётами.

Уже тогда, на этапе подготовки экспедиции по завоеванию Кокандского ханства, Игнатьев ощущал пусть мягкое, но вязкое, сильно мешающее противодействие. Пакостить открыто нынешнему любимцу императора по очевидным причинам опасались, но вот попытки запутать в бюрократических тенетах, замедлить подготовку, помешать скорейшей и качественной оснащенности экспедиционного корпуса... Чувствовалось влияние проанглийской партии, поддержанной кем-то ещё, не менее, а то и более влиятельным. Однако сперва не то что доказательств, но и явных подозрений не имелось.

Зато появились потом, уже после того, как экспедиционный корпус Черняева начал делать то, ради чего его и создали. В конце апреля отряд полковника Верёвкина с ходу захватил крепость Аулие-Ата, почти полностью выбив обороняющий его кокандский гарнизон. Это давало возможность атаковать Чимкент — одну из важнейших крепостей Коканда, где базировалось немалое число войск и находился наместник кокандского хана — уже имея за спиной крепкий тыл и возможность держать там большую часть припасов и вспомогательные части корпуса.

И тут проявил себя полководческий талант генерала Черняева. Он не стал устраивать длительный артиллерийский обстрел и тем более штурмовать крепость в лобовых атаках. Пусть Черняев и был уверен в преувеличенности слухов о неприступности Чимкента, но усложнять себе задачу он не собирался. Вместо этого использовал манящий многих звон золотых монет, найдя тех, кто не просто долгое время жил в Чимкенте, но знал город как собственные пять пальцев на руке. Они то и рассказали командиру экспедиционного корпуса, что при всей мнимой неприступности есть место, которое не защищено вообще никак — водопровод. Артиллерию туда, конечно, протащить не получилось бы, равно как и пройти с кавалерией — по крайней мере, без большого шума, который был бы символом полного провала — но вот обычная пехота, да в немалом количестве, уже могла стать достаточным аргументом для победы.

Она и стала. Особенно усиленная пятком пулемётов, которые, если что, можно было и на руках нести и открыть огонь, поставив даже не на переносимый же станок, а просто на треногу или иной подходящий упор. Неожиданность появления внутри крепости русских войск, шквальный огонь из многозарядных винтовок и пулемётов, постоянно прибывающие подкрепления и начавшийся обстрел с других сторон из орудий — всё это создало самую настоящую панику среди кокандцев. Обычное дело, честно говоря, применительно к азиатским войскам. Проникшим внутрь Чимкента войскам только и оставалось, что позаботиться об открытии ворот изнутри, после чего продолжить уничтожение уже окончательно деморализованного противника. Но это были уже трепыхания курицы с отрубленной головой и не более того.

Чимкент был взят, победные реляции отправлены. Ну а сам генерал-майор Черняев своими дальнейшими действиями показал, что способен не только командовать войсками на поле боя, но и укрепляться на завоёванных землях. Как Аулие-Ата, так и Чимкент в кратчайшие сроки укреплялись, становясь уже русскими крепостями. Черняев понимал, что лишь опираясь на по-настоящему свои крепости, можно вести дальнейшие боевые действия, не опасаясь ударов в спину, шпионажа со стороны местных и прочих неприятностей. Не зря в его корпусе были и просто хорошо знавшие повадки азиатов офицеры, и служащие Третьего Отделения, имеющие особый взгляд на мир, очень полезный в некоторых ситуациях.

Еще не полная победа, не достижение всех поставленных перед экспедиционным корпусом целей, но уже действительно значимый успех. Это понимали в Петербурге сам император, большая часть генералитета, в министерстве иностранных дел и иных ведомствах, но... Вот именно, что было одно, а то и более 'но', к тому же с имеющимися именами и лицами.

Яркое и очевидное недовольство Британской империи, представители которой недвусмысленно выражали беспокойство быстрым и стремительным продвижением России в восточном направлении, в пустыни Коканда. Понимали, что где Коканд, там и Бухара с Хивой — те самые прикормленные британцами хищники, давно и привычно беспокоящие русские окраины, похищающие людей, создающие ощущение постоянной угрозы и уж точно не добавляющие России авторитета. Это было ожидаемо и, по мнению самого графа, следовало вежливо улыбаться и ограничиваться общими фразами. Если же британский посол Нэпир перейдёт черту, то указывать на то, что его королеве лучше заняться более важными для Британии делами, чем совать нос в кастрюли, кипящие на чужой кухне.

Так? Оказалось, что не совсем. Светлейший князь Горчаков, канцлер империи и министр иностранных дел, начал вести себя... странно. Он сложно бы извинялся в беседе с британским посланником, ставя Россию в положение нашкодившего гимназиста, оправдывающегося перед суровым учителем. И это перед вот-вот долженствующим случиться событием большой важности — денонсацией Парижского трактата о нейтрализации Чёрного моря и ещё нескольких пунктов оного. Тогда он, на правах второго человека в министерстве, не преминул задать канцлеру простой, но очевидный вопрос:

— Зачем вы словно оправдываетесь перед лордом Нэпиром, Александр Михайлович? Британия никогда не была нам по настоящему союзна, а сейчас особенно. Именно британские советники стоят за спиной правителей Хивы, Бухары, Коканда и прочих. Они поощряют их разбойничью суть и помогают во всём, что направлено против наших окраин.

— Вы же опытный дипломат. Николай Павлович, — привычно сложив губы в ухмылку сатира, вымолвил тогда канцлер. — Неужто в том же Китае вам не приходилось... льстить неприятным вам персонам, вести себя так, что и самому становилось противно?

— Это китайский принц и его придворные изображали из себя бесхребетных гадов, изгибаясь в замысловатые фигуры. Тогда за моей спиной была мощь империи. Сейчас она тоже никуда не делась, лишь увеличилась, укрепив себя союзами. И Россия не нуждается в чьём-либо одобрении, чтобы хоть покорить дикарей в Коканде, хоть выжечь их калёным железом.

— Вы действительно не понимаете... — изобразил на лице великую печаль Горчаков. — Так поступать нельзя. Если в столь тонких делах как война и покорение прежде слов станут сразу бить по лицу, уйдёт то, что так высоко ценилось и пока продолжает цениться. А это недопустимо! И вам лучше это усвоить, дорогой граф, иначе можно сильно обжечься. Запомните это, пока у вас ещё есть возможность учиться у тех, кто дольше прожил и больше повидал.

Прямой угрозой эти слова канцлера считать было нельзя, но вот тонким намёком — это совсем другое дело. Суть намека стала понятна буквально через два дня, когда Игнатьев узнал о разговоре канцлера с императором. Это был вроде как обычный доклад, но на этом фоне старый интриган и умудрённый царедворец попытался отстранить генерала Черняева от командования экспедиционным корпусом. Назначив на его место куда более 'спокойного и уравновешенного', то есть, в переводе с дипломатического языка на общеупотребительный, склонного перед принятием любого решения много раз посоветоваться и при этом стараться угодить сразу всем заинтересованным сторонам и в частности самому канцлеру.

Не вышло. Почувствовавший эффективность именно что жёстких методов император — быстрое и решительное подавление восстания в Польше, поддержка действий заокеанского союзника на Гаити и получение баз для флота наряду с прочими выгодами — Александр II мягко, но в то же время решительно отказал Горчакову. Затем настоятельно порекомендовал тому бросить все силы на противостояние тому урагану, который должен был подняться после денонсации Парижского трактата. Ну а потом не просто подтвердил награждение Черняева орденом святого Георгия сразу третьей степени, но и назначил его временным наместником образующегося Туркестана, тем самым дав почти ничем не ограниченную власть и полную свободу действий против кокандского хана и прочих баев с эмирами. Да ещё составил краткое послание для генерала, упомянув в оном другого известного военачальника, прославившего империю — генерала Ермолова. Вот это было действительно символическим жестом, подсказывающим желаемую тактику и стратегию. Игнатьев, неплохо зная Черняева, мог не сомневаться, что азиатских дикарей будут отнюдь не вежливо уговаривать, а просто сравняют их с землёй... или разотрут в пыль при малейших попытках воспротивиться воле империи, которой так нужны были новые победы, позволяющие вспомнить особенную, ни с чем не сравнимую эйфорию.

Впрочем, сам товарищ министра иностранных дел временно оказывался вне возможности отслеживать разыгрывающиеся в Средней Азии события. Повеление императора, его не проигнорируешь, не откажешься... особенно если хочешь в скором времени заменить самого канцлера на вершине управления империей, оказавшись лишь на пару ступеней ниже самого Александра II.

Заокеанский вояж с целью внешне исключительно представительской — изобразить пристальное внимание и всяческую поддержку Российской империи своему заокеанскому союзнику. Международный трибунал, показательное осуждение действительно творивших совсем немыслимые вещи гаитянских дикарей. Это на поверхности. Скрытая же — хоть и не слишком сильно, не от понимающих людей — суть состояла в необходимости сгладить оказавшийся не то что неудачным, а откровенно провальным визит цесаревича Николая к своему младшему брату, ставшему императором Америки.

Провал и иного слова не подобрать. Ухитриться в простой неформальной беседе окончательно испортить отношения с братом, попутно чуть ли не прямо оскорбить министра тайной полиции, уже помолвленного с одной из княжон императорской крови и вообще проявить себя не набирающимся опыта наследником престола, а каким-то... истеричным студентом ультралиберальных взглядов. Нет, не такого ожидал от своего старшего сына Александр Николаевич Романов. Получив же то самое неожидаемое, изволил зримо огорчиться. Зримость проявилась в том, что самому Игнатьеву удалось различить императорское недовольство, направленное понятно на кого. Да и в получаемых инструкциях порой мелькало... разное.

Император Всероссийский понимал, что там, в Ричмонде, не станут действительно серьёзно реагировать на выходку цесаревича. Но 'не станут реагировать' и 'не станут вспоминать' — понятия совершенно разные. Оформившаяся же ссора между братьями, императором и цесаревичем, сулила в будущем много проблем. если не удастся хотя бы сгладить её последствия. Для сглаживания случившегося графу Игнатьеву и было поручено отправляться через Атлантику не одному, а в сопровождении ещё одного члена императорского дома Романовых — не цесаревича, но такого же императорского сына, Александра Александровича. Он, как сохраняющий хорошие, тёплые, действительно родственные отношения с Владимиром и Николаем одновременно, должен был постараться стать связующим звеном, а там и мостиком, посредством которого через какое то время удастся преодолеть действительно серьёзную размолвку внутри семьи.

Николай Павлович Игнатьев до недавнего времени не мог назвать себя человеком, хорошо знакомым с детьми Александра II. Но всё равно, с цесаревичем ему общаться приходилось уже потому, что того серьёзно готовили к предстоящему в будущем восхождению на престол. Следовательно, наставники Николая Александровича просто не могли время от времени не сводить его по тем или иным вопросам с тем человеком, который — и это было известно многим — совсем скоро должен был перехватить нити управления внешней политикой империи из рук выпадающего из фавора Горчакова.

Вот что тут можно было сказать... Убеждённый сторонник идеологии воинствующего панславизма и консерватор Игнатьев, используя свой опыт дипломата и чтеца душ человеческих, быстро понял, кто такой цесаревич. И понимание сие было с весьма горьким привкусом. Монарх-либерал на престоле империи и сам по себе мог принести немало проблем, но учитывая окружение пока ещё цесаревича... Нити вели прямиком к искренним ненавистникам России, а именно к Герцену, иным ненавистника дома Романовых и самодержавия вообще, а также к охвостью декабристов, которое всё ещё оставалось опасным, несмотря на всё прошедшее время. Да и возникающие организации вроде 'Земли и Воли', пусть и тщательно отслеживаемые в Третьем Отделении, тоже внушали опасение как благодатная почва для произрастания самого разного, в том числа и очередного возможного воплощения якобинской, анархистской и прочей заразы.

До поры Игнатьев осмеливался говорить о своих подозрениях лишь с самыми близкими и доверенными людьми, выжидая подходящего момента, чтобы начать действовать более решительно. Для этого нужно было занять вожделенное кресло министра иностранных дел, окончательно упрочив своё положение в иерархии империи. В идеале же — занять место Горчакова, причём сделать это так, чтобы уже к нему прислушивался Александр Николаевич. Ради этого стоило постараться. И очередным, но необходимым шагом была успешная поездка в Нью-Йорк, а затем и в Ричмонд. Не то в сопровождении императорского сына, не то будучи его сопровождающим.

Касаемо последнего... Недолгой подготовки к вояжу через Атлантику и дней, проведённых на броненосце, хватило Игнатьеву для того, чтобы лучше узнать второго сына Александра II и одновременно заручиться если и не доверием, то интересом с его стороны. Тут дело было в том, что Александра Александровича готовили как будущего военачальника, в образовании упирая прежде всего на всестороннюю образованность в военных и морских делах. Не зря же он немалую часть времени проводил близ Адмиралтейства и свел настоящую дружбу с нынешним морским министром империи, адмиралом Краббе Николаем Карловичем. С учётом же последних новаторств, пребывание Александра в министерских кабинетах и даже на балтийских верфях стало делом совсем уж обыденным.

Знал ли об этом император? Как же иначе! Более того, всячески одобрял подобные интересы сына, понимая, что роль флота с учётом событий последних лет стала ещё более значимой, чем казалась ранее. Привычки же, которых Александр набрался у адмирала Краббе — их можно было и потерпеть, тем более, что они были контролируемыми. Какие такие привычки? Для этого стоило знать об особенностях собственно морского министра. Их было две — если считать главные, разумеется. Слава самого виртуозного матерщинника, вызывающая удивление именно качеством загибов и их своеобразной утончённостью, а не самой склонностью к ругательствам. Морские офицеры практически все имели за душой подобный грех. А вот вторая особенность, она же увлечение адмирала, была несколько более экстравагантной. Его увлечённость женщинами, большое число любовниц и частые визиты в самые дорогие бордели Санкт-Петербурга и не только — это ещё ладно, дело обычное. Зато собранная Краббе богатейшая коллекция порнографии — от фотокарточек, приближенных в настоящим произведениям фотографического искусства до тех, которые разве что пьяные гамбургские матросы купить не побрезгуют — это уже действительно особенность.

С кем поведёшься, от того и наберёшься. Вот и Александр Александрович впитывал от своего друга и наставника в адмиральском чине и министерском положении не только знания о флоте, судостроительстве и военно-морской тактике, но и способность сплетать даже обычные слова в изысканные загибы. Если же к этому добавлялась открытая матерщина, то даже боцмана Балтийского флота, много чего слышавшие, испытывали, казалось бы, уже давно и прочно позабытое чувство лёгкого смущения. Несмотря на юные годы императорского сына, выражение 'обложить по александровски' уже витало на палубах кораблей Балтфлота. Правда, второе увлечение морского министра у императорского сына отклика не вызвало. Это то самое, касающееся коллекционирования различной похабщины. Александр, по словам очевидцев, лишь смотрел, вежливо улыбался, выражая самый легкий, более из-за дружеского отношения к Краббе, интерес. И на этом всё. Тут он явно пошел не в своего отца и не в большинство других кровных родственников, являясь не то что аскетом или там пуритански настроенным, просто... считая лучшим найти настоящую любовь, а не множество простых красоток.

Это уже начало себя проявлять. Игнатьев, стараясь держать руку на пульсе не только внешней политики, но и происходящего при дворе, знал, что Александр несколько месяцев уже находился в своего рода смятении чувств, серьёзно увлекшись одной из фрейлин его матери, императрицы Марии Александровны. Поскольку отец этого самого увлечения, Марии Мещерской, также служил по дипломатическому ведомству, пребывая до самой своей смерти при посольстве во Франции, то... Игнатьеву, ничего не стоило выяснить побольше о Марии Мещерской и нынешнем её положении и даже сверх того. Вопреки мнению многих, дипломаты тоже умеют узнавать то, что люди хотели бы оставить тайной. Про то, насколько дипломатический корпус сросся с заграничной разведкой, каждый мог думать в меру своей фантазии либо осведомлённости. Но что мера не была скромной, являлось непреложной истиной.

Выясненное подтвердило слухи, а вместе с тем заставило товарища министра сильно призадуматься. И раздумья эти продолжались по сию пору. Второй сын императора действительно серьёзно увлёкся красоткой-фрейлиной — а может и более того, уже влюбился, осознанно или не совсем. Теперешнее его положение, так скажем, позволяло брак с достаточно родовитой — иначе она и не могла бы стать фрейлиной императрицы — девицей, пусть даже для достижения желаемого Але5ксандру Александровичу и пришлось бы потрудиться. Но если посмотреть глубже, как следует призадуматься относительно возможных перспектив — вот тогда головоломка могла складываться иначе.

Император был недоволен своим наследником. Сильно недоволен и уже время от времени недовольство прорывалось, словно пар из перегретого котла. Последняя выходка оказала особенно сильное влияние, причём проняло даже самого Николая, понявшего, что нет ничего несокрушимого, а статус наследника... Ещё со времён Петра Великого дом Романовых привык играть короной так, как считал нужным. Нежелательных претендентов на корону, которые были как бы законными наследниками — а частенько уже и монархами — то травили, то знакомили с приложенной к виску табакеркой, то без затей давили подушками. Иногда просто убеждали отречься без лишней крови, как это случилось со старшим братом отца нынешнего императора. О да, всё это выглядело как добровольное отречение, но всем всё было понятно. От императорской власти практически никогда добровольно не отказываются!

Нынешнему пока ещё цесаревичу, понятное дело, если что и грозило, то лишь это 'добровольное' отречение. Всё же Александр II любил всех своих детей и вообще был не жестоким человеком. Но всё равно... На подступах к престолу начиналось чрезмерно оживлённое шевеление, шаг за шагом образовывались придворные партии, готовые поставить на разных претендентов. Пока ещё они были довольно слабыми, не оформившимися, да и двор цесаревича оставался куда более существенной и значимой силой. Однако... У Александра уже была полная поддержка как минимум морского министра, благожелательные взгляды со стороны Милютина, министра военного. Если же и он, без нескольких месяцев министр дел иностранных, сумеет прочно обозначить себя как сторонника Александра Александровича, то перспективы последнего в возможной борьбе за становление цесаревичем становятся по-настоящему сильными. Армия, флот, дипломатический корпус. Та самая троица, на которую многие хотели бы опереться. И никакой фронды по отношению к государю-императору. Всего лишь демонстрация положительных качеств и перспектив именно второго из его сыновей как наилучшего выбора наследника империи.

И тут та самая упрочняющаяся связь с Марией Элимовной Мещерской, столь неуместная в свете открывающихся перспектив. Будь Александр больше похож на своих отца и братьев в том, что касалось отношений с женщинами, проблемы бы и не было. Увы! Вот и работал мозг талантливого дипломата, отбрасывая один вариант за другим в поисках того, что помог бы разрешить вредную для его планов ситуацию.

Раздумья чередовались с частыми беседами с Александром, во время которых граф узнавал много полезных мелочей, а заодно с каждым днём всё сильнее располагал к себе того, на кого решил сделать ставку в придворной игре. И как раз получаемые знания подсказали дипломату, что он может сделать для разрешения ситуации с Марией Мещерской тем или иным образом. Правда для этого придётся сначала сперва поговорить с правителями Американской империи — сидящим на троне и тем, кто уже привык стоять за ним, не особенно то и скрывая своё действительно сильное влияние на страну, которую во многом сам и привёл к состоянию, в котором она сейчас находится.

Прибытие в Нью-Йорк не стало для графа Игнатьева чем-либо особенным. Да, город был большим, внушающим, но вместе с тем молодым, очень ещё далёким от силы и словно бы впитанной самим камнями умудрённости многих городов Европы. А вот его спутник императорской крови — дело другое. Ему был в новинку Новый Свет, сама обстановка в этом американском городе, заметно отличающемся от тех мест, где он бывал раньше. Уже одна встреча представителей Российской империи, прибывших, наряду с другими, на международный трибунал, вне всяких сомнений, отложилась в памяти Александра Александровича Романова.

Мэр Нью-Йорка Горацио Сеймур, слабо интересовал Игнатьева. Граф помнил, кто этот человек и какую роль — весьма невеликую, связанную исключительно с управлением мирной жизнью города — он играет. В отличие от тех, кто находился рядом и следил за поведением и благонадёжностью этого самого мэра.

'Дикая стая'. Некогда просто добровольческое формирование, выросшее сперва до прообраза специфической гвардейской части, а затем и переросшее этот уровень. Тайная полиция, военное министерство, постепенное проникновение ещё и в ведомство госсекретаря, здешнего министра иностранных дел. Армия опять же. причём гвардейские её части. Чем-то эта свежеиспечённая аристократия новорожденной империи напоминала Игнатьеву ту, что возникла при Наполеоне Бонапарте. Только слияния с аристократией старой возникнуть не могло просто по причине отсутствия таковой. Вместо этого — придание устойчивости и веса за счёт тех, кто прибыл с выбранным императором из России. Тоже умелый ход, равно как и цементирование связей между империями через брачные союзы на самом высоком уровне и не только та. Да, не только! Получившие от Владимира I титулы 'джентльмены Юга', пользуясь случаем, начали наводить мосты насчёт браков своих сыновей и дочерей с аристократией старой, записанной в 'Бархатную книгу' и 'Готский альманах'. И положительные отклики уже имелись, ведь пролившийся на аристократию новой империи золотой дождь от контрибуций и не только вкупе с уже имеющимися состояниями плантаторов манил некоторых обедневших аристократов Европы. Подобные браки не являлись мезальянсом... почти не являлись. Зато были удачной возможностью заново позолотить потускневшие, а то и начинающие ржаветь гербы.

Впрочем, эти дела сейчас волновали товарища министра и полномочного чрезвычайного посланника в самой малой степени. В отличие от первой встречи с Виктором Станичем, состоявшейся в городской мэрии, куда граф явился для уточнения кое-каких важных вопросов по долженствующему вот-вот начаться трибуналу.

Неожиданная встреча? Отнюдь. Странным было бы, состоись она позже. Место и вовсе не имело сколь-либо значительного влияния. Министр тайной полиции империи парой вежливых фраз поприветствовал Игнатьева и вместе с тем намекнул Сеймуру, что он в данном разговоре будет совсем лишним и даже немного вредным. Понятливый глава Нью-Йорка исчез так быстро, что ещё чуть-чуть и можно было заподозрить Горацио в колдовстве. Ну или хотя бы в тех умениях, что постоянно демонстрируют как следует вышколенные слуги в том же Зимнем дворце и иных резиденциях Императора Всероссийского.

Первая беседа двух людей, один из которых дипломат официальный, а другой не чужд этого искусства — особое событие. Сперва обе стороны стараются сопоставить уже имеющиеся у них сведения с реальностью, проверяя то или иное утверждение намеками, отслеживанием реакции на слово или жест, расстановкой логических и эмоциональных ловушек. И только затем, когда закончится всё вышеперечисленно, замаскированное под светскую часть беседы, необходимую для соблюдения правил приличия, начинается главное. Правда, товарищ министра иностранных дел Российской империи уже понял, что кое в чём канцлер Горчаков был прав. Станич имел нечто общее с Отто фон Бисмарком. Особенно в том, что касалось нежелания плести дипломатические кружева там, где можно было изложить что-либо прямым текстом. Притворная внешняя открытость, но не из-за недостатка умения плести словесные кружева, а как используемый стиль давления на собеседника и возможности ударить в нужный момент. Это Игнатьев понимал и принимал, встроив подтвержденное в манеру разговора с конкретным своим визави.

— Император будет рад видеть своего брата, — кривовато улыбаясь, подтвердил Станич, смотря то на Игнатьева, то на украшающие стену кабинета мэра картины, в большинстве своём довольно неплохие пейзажи и виды собственно Нью-Йорка. — Мы оба надеемся и почти уверены, что эта встреча с родным человеком будет более радостной для всех. Недоразумения наподобие случившегося... Они воспринимаются как необходимое зло подобными нам людьми, а вот носящие корону порой реагируют слишком эмоционально. Учитывая же дела семейные, ситуация может стать ещё более сложной.

— Великий князь Александр понимает щекотливость случившегося и намерен исправить горячность, допущенную цесаревичем в присутствии императора Владимира I и вашем.

— Я понимаю её мотивы. Ох уж эти либеральные веяния и те, кто их разносит. Ничему их не учит случившееся во Франции, и чуть было не произошедшее в других странах, уже полвека спустя. И тем более радостно осознавать, что великий князь Александр миновал опасность попасть под влияние разного рода либеральствующих особ. Его вообще, как мне докладывали, окружают крайне достойные люди наподобие графа Перовского, успевшего хорошенько повоевать в горцами, адмирала Краббе... да и вы, дорогой граф, тоже становитесь не последним человеком в круге, близком к Александру Александровичу.

— Я верный слуга России и государя.

— А великий князь в самом скором времени обещает стать самой верной и надежной опорой для своего отца. Другой же его сын, уже надевший корону, волею судеб оказался тут, но от этого не перестал быть частью древнего и славного дома Романовых Вы же. Николай Павлович, вновь показываете себя мудрым человеком и государственным деятелем, который на посту министра иностранных дел будет способен на куда большие свершения, нежели тот, кто его пока ещё занимает.

Игнатьев попробовал было смягчить прозвучавшие из уст Станича слова, слишком уж близкие к тому, что было истинным его намерением. Не получилось, поскольку собеседник в ответ лишь ещё сильнее развил тему потенциала Александра и его возможностей уже в самом скором времени, тем паче в свете уже почти что состоявшегося обрушения Парижского трактата. Заодно, показав действенность работы разведки на землях России, упомянул о том, что понимает причины не самого лучшего настроения великого князя Александра. Те самые причины, воплощённые в облике одной молодой фрейлины.

— Подобный брак... действительно нежелателен, — пересиливая склонность топить истину в дипломатическом многословии, произнёс граф. — И ранить чувства Александра, влияя на него самого или княжну Мещерскую, я не осмелюсь.

— Конечно же. Ведь положение приближённого к столь важной и для вас и для всей Российской империи персоне сложно достигается, но теряется легко, быстро и зачастую без возможности восстановления, — понимающе кивнул Станич, при этом в голосе не прозвучало и тени иронии, тем более сарказма. — Первая влюблённость — это важно. Шрамы могут остаться на всю жизнь. Имелись... печальные исторические примеры. Генрих III Валуа, по некоторым теориям Елизавета Тюдор, иные, коим несть числа.

Игнатьеву оставалось лишь вздохнуть, разводя руками. Дескать, всё так и ничего с этим не поделать. Чувствуя нахлынувшие на графа не самые светлые эмоции, Станич сам, не привлекая прислугу. Поднялся с кресла и спустя минуту-другую перед графом стояли и несколько бутылок в благородным содержимым, и блюдца с закусками. До поры это скрывалось в одном из шкафов. Сам же министр тайной полиции лишь поинтересовался:

— Может ещё приказать кофе там, чаю или чего иного?

— Нет, благодарю. Я лучше немного бордо приму. Больно уж год урожая удачный, как погляжу.

— Хозяин — барин.

Всего парой слов вновь напомнил о своём вполне славянском происхождении этот 'американец'. Хотя и факт, что беседа велась на русском языке, причём сколь-либо серьёзного акцента у собеседника Игнатьев не наблюдал, о многом говорил.

— За успешное завершение полезных для наших империй начинаний. И за здоровье обоих императоров, пусть боги щедро отмерят им как долголетия, так и великих свершений.

Против такого тоста возразить было нечего. Зато подметить кое-что также стоило. Граф Игнатьев привык слышать не только сами слова, но и интонации, с которыми они произносились. Сидящий перед ним человек вовсе не ощущал себя слугой империи и тем более императора. Не было этого в Станиче. Совсем. Зато ощущение опасности, оно перехлёстывало через край, заставляя ещё серьезнее относиться ко всему, что было известно о нём, 'Дикой стае', министерстве тайной полиции и о творящемся на той же Базе — средоточии мощи этого самого министерства. А уж то, что у этого человека руки в крови не по локоть даже, а по плечи — тени сомнений не имелось. Как и в готовности проливать новую и новую кровь, не особенно задумываясь, принадлежит она простому люду, аристократии или и вовсе коронованным особам.

Только как бы опасен не был этот самый Станич, вывод родословной которого — с должными подменами, понятное дело — к одному из древних сербских родов и правом на княжеский титул, необходимость в его услугах никуда не исчезала. Даже усиливалась, в этом Игнатьев готов был признаться хотя бы самому себе. Оттого и попробовал намекнуть собеседнику и вроде как союзнику, что результаты визита великого князя Александра в Американскую империю могут оказаться очень важными.

— Это в ваших интересах, граф, — выдержав недолгую паузу, министр добавил. — А ещё в моих, Российской империи и даже самого великого князя. Вот такое вот забавное совпадение. Жизнь вообще любит предоставить нам поводы как следует посмеяться. Надо лишь уметь видеть эти ситуации, не медлить и начинать действовать. А то будем смеяться не мы, но над нами. Пренеприятнейшие, доложу я вам, ощущения в подобных случаях.

— Трибунал пройдёт... без неожиданностей? — подобрал подходящее слово граф, уже осилив первый бокал бордо и сейчас мелкими глотками прикладываясь ко вновь наполненному сосуду.

— Всё по планам. А как успешный итог пребывания тут вас и великого князя — есть у меня кое-что, способное понравиться Императору Всероссийскому. То, что он не может не посчитать вашим и своего сына успехом, причём ещё и проявленной инициативой.

Игнатьев всем своим видом выразил интерес. Слова тут были допустимым, но не необходимым фактором.

— Буры. Думаю, мне не нужно объяснять, кто это такие и что они из себя представляют.

— Два небольших государства, Трансвааль и Оранжевая. Республики, тесно связанные друг с другом, но с явным превосходством Трансвааля, где сейчас правит Преториус. Пустая казна, собираются печатать большое количество ассигнаций, чтобы хоть таким образом покрыть дефицит бюджета. Враждебное окружение. С зулусами они справляются и вдобавок расширяют свои земли, вытесняя дикарей. Но вот англичане... Англичане?

— Опосредованно, — хищно оскалился Станич, и не пытаясь скрывать факта, что его совершенно не то что не пугает но даже не огорчает возможное столкновение интересов с Британской империей. Очередное столкновение. — Британия сейчас слишком занята другими делами и на возню с бурами им просто не хватит ресурсов. А у нас, после завершения хлопот с делами гаитянскими, они есть. Рядом с бурскими республиками есть золото, равно как поступают вполне себе достоверные сведения о наличии алмазов. Не подсуетимся мы — туда непременно влезут выкормыши Виндзорской Вдовы. Так себе перспектива, не так ли?

— Это... интересное предложение, — вынужден был признать граф. — Его Величество обязательно выслушает нас, меня и своего сына. Добыча золота и особенно алмазов всегда интересна. А вы успели доказать, что разбираетесь в этом.

Намёк на золотые россыпи Аляски и бывших земель Гудзонской компании был очевиден, пояснений не требуя. Зато произнося эти слова, русский дипломат напряженно обдумывал глубину той ямы, в которую, вполне вероятно, предстояло спрыгнуть, чтобы найти находящиеся на дне сокровища.

Буры! Не самый приятный в общении народ. Косные, смотрящие исключительно в прошлое, почти фанатично религиозные и не любящие договариваться с чужаками. Чужими же для них были все, не говорящие на их зубодробительном языке африкаанс и не относящиеся к Голландской реформаторской церкви. Сложные даже для самых опытных дипломатов люди. И вместе с тем... Игнатьев понимал интерес своего собеседника к этим двум союзным республикам, находящимся сейчас одновременно в выгодном и одновременно уязвимом положении. Республики были лишены выхода к морю, а значит любая торговля оказывалась затруднительной, тем более при противодействии британцев. Трансваалю и Оранжевой как воздух требовался выход к морю и даже их несколько медлительные и тугодумные лидеры начинали это понимать. Уже поняли, поскольку с интересом присматривались в сторону востока, желая расширить Трансвааль до бухты Делагоа. Понятно было, кто будет этому противодействовать. А раз так...

— У королевы много, — процедил Игнатьев известную английскую поговорку, напоминающую о большом числе военных кораблей флота Её Величества.

— Без своего флота Британия была бы чуть больше, чем ничто, — в саркастичной манере признал реальность Станич. — Но у нас даже сейчас есть что продемонстрировать. А скоро флаги империи поднимутся над броненосцами нового типа, способными к океанским плаваниям. Верфи загружены работой и так будет длиться ещё очень долгое время. У вас, в России, как я знаю, тоже кипит работа. Сейчас Балтика и малые корабли на Азовском море, а скоро оживут верфи Чёрного. Давно пора, как по мне!

— Парижский трактат денонсируют во время затеянного сами трибунала, — приоткрыл карты Игнатьев. Одно скандальное событие сольётся с другим. Так проще.

Станич лишь кивнул, признавая разумность подобного подхода. Что же до бурских дел, то оба сидящих в мэрском кабинете человека по умолчания приняли успешность первичной договоренности. Этакая декларация о намерениях, которой не существует на бумаге, а потому и подписей не требующая. Взаимная выгода скрепляла намерения куда надёжнее чернил на бумаге.

Затем, спустя ещё примерно полчаса, когда бурская тема была обговорена несколько более подробно, Игнатьев услышал предложение и касаемо второго важного нюанса, продолжающего беспокоить нутро дипломата.

— Любовь и политический брак не всегда есть одно и то же. Но это не значит, что нужно убивать в себе настоящие чувства, замыкая себя в навязанном теми или иными обстоятельствами союзе. Уверен, что великий князь неплохо знает историю, в том числе и фаворитизма при дворах Европы. Зачастую возлюбленные королей, герцогов и прочих влиятельных персон имели вес куда больший, нежели их законные супруги.

— Воспитание, князь. И убеждённость в нерушимости клятв.

— Теория, — парировал Станиц слова дипломата. — Видимо, не слишком то окружение Александра Александровича озаботилось правильно преподнести ему практическую часть. И я не про адмирала Краббе, который, при всей его увлечённости женской красотой. Слишком уж грубовато и прямолинейно всё показывает.

— Вы предлагаете...

Подвисшая в воздухе фраза, дающая собеседнику возможность продолжить. Вот Станич и продолжил.

— Не грубо, но изысканно. Плюс ко всему, присутствие на нашей следующей встрече уже моей вполне официальной, хм, фаворитки и просто близкого человека. С донесением до великого князя того факта, что её положение прочно и ни черта не изменится к моменту, когда я вступлю в брак с невестой из дома Романовых. Усиленное довольно явными намёками, что я собираюсь построить действительно тёплые и искренние отношения с будущей супругой. Одно другому... ни разу не помеха. Особенно если не слишком втягиваться в столь малополезное для нас классическое христианское мировоззрение. Преимуществ в нём маловато, а вот ограничений и проблем чересчур много.

Пинок, отвешенный Станичем в сторону христианской морали, Игнатьева совершенно не удивил. Всем заинтересованным людям было известно, что министру тайной полиции Американской империи на христианство в лучшем случае плевать. Да и продвинутые в конституцию империи пункты о полной свободе вероисповедания это подтверждали как нельзя лучше. Окружение 'серого кардинала' также религиозностью либо не отличалось, либо и вовсе скептически относилось к всем ветвям авраамизма вместе взятым. Да и сам Ричмонд в последние пару лет стал тем ещё месивом в плане веры. Христиане протестантского толку, прибывшие православные, ирландские и испаноязычные католики. С ними соседствовали мормоны с их официальным многожёнством из числа тех, кто конфликтовал с Бригамом Янгом, а потому предпочёл временно или окончательно покинуть Дезерет, эту теократическую республику. Ещё индейцы с их шаманизмом, многобожием и прочими странными культами. И всё они имели полное право строить свои храмы, если, конечно, готовы были платить за землю и определённый налог на работу 'культовых сооружений'.

Для Игнатьева, выросшего в условиях отнюдь не строгой религиозности, но с чётким понятием сплетённой с государством и строго подчинённой императору православной церкви подобное было... в диковинку. Вместе с тем нельзя было отрицать эффективности американской модели. Не старой, что была в США — и продолжала быть в осколке оных — а новой, где в имперской элите мог оказаться как мормон-многоженец, так и тот же чероки в генеральских чинах Стэнд Уэйти и ему подобные. Да и фотокарточки одного из 'священных мест' этого народа в пригороде Ричмонда он видел. Впечатляло, несмотря на экзотичность и некоторую пока что простоватость оформления как бы храма.

Графа внезапно уколола пришедшая в голову мысль о том, что на Родине то даже проблему староверов никак решить не могут, по сути уничижая людей одной крови и по сути такой же веры из-за каких-то мелких различий в оправлении религиозных обрядов. Препятствием же решения были истеричные, прямо таки бешеные крики большей части церковных иерархов. Ну и нежелание императора ломать через колено эту порой слишком громкую братию по поводу, не являющемуся с его точки зрения первостепенным. Заодно пришло понимание, что потом на эту тему нужно будет поговорить с самим Александром II. Не сразу, а лишь тогда. когда его положение и изменится, и упрочится. Зато с находящимся рядом великим князем подобные разговоры можно начинать вести уже сейчас. Идеалы панславизма, которые мгновенно отбрасывались цесаревичем, находили отклик в душе его младшего брата даже без усиленного влияния. Если же добавить влияние...

Призадумавшись, граф чуть было не упустил ещё одну важную грань всё ещё длящегося разговора. Станич предложил на выбор несколько вариантов места проведения следующей их встречи, но уже с большим числом участников. И одно из таких предложений являлось... Несколько провокационным? Пожалуй, именно в этом и заключалась его возможная эффективность и несомненная привлекательность в качестве чего-то нового, действительно запоминающегося для великого князя, несмотря на всю неоднозначность и возможные ассоциации с его другом в адмиральском чине. Вот его он и собирался выбрать.

Глава 6

Июнь 1864 г., Нью-Йорк

Родные, но столь отличные друг от друга братья. Порой люди не перестают удивляться, как так случается, что от одних и тех же родителей получаются совершено разные дети. Бывает даже близнецы отличаются друг от друга по чертам характера, степени эмоциональности и прочим факторам как день от ночи. Неизменным является разве что уровень интеллектуального развития, поскольку если папа дурак и мама дурра, то ребёночку умным стопроцентно не стать. Зато остальное... тут уже от совсем иного зависит.

Зависит, да. Особенно в случаях отличающегося воспитания, что частенько имеет место быть. Особенно в семьях, где собственно воспитанием детей в ключевых возрастных периодах занимаются, скажем так, разные люди.

Чего уж ожидать от семей монарших, особенно тех, в которых у каждого отпрыска есть свой собственный воспитатель, а родители далеко не всегда действительно держат руку на пульсе. Не всегда понимают, что стоит малость отвлечься и закладываемые в детстве черты характера окажутся близкими не папе с мамой, а тому самому воспитателю или воспитателям. А уж получаемое в итоге... бывает ой каким разным.

Далеко ходить тут не требовалось. Я имел возможность очень хорошо, во всех подробностях, изучить Владимира Романова. Общение с его старшим братом-цесаревичем было весьма кратким, но вкупе с известным мне из той и этой исторических веток также хватило для понимания, кто такой этот нынешний наследник престола Российской империи. Так себе впечатления и это ещё мягко выражаясь. И вот теперь третий по порядку знакомства, великий князь Александр Александрович Романов. Смотришь на него, и ну вот никак не представляется знакомый по учебникам истории и просто разным книгам портрет знаменитого императора Александра III Миротворца.

Не похожи, да. Девятнадцатилетний юноша, стройный, с пылающим в глазах огнём энтузиазма, любопытства, жаждой деятельности. И массивный, отягощённый сам собой рано облысевший император могущественнейшей на тот момент державы... в глазах которого лишь пепел от безмерной усталости и того груза, который он вынужден тащить на своих плечах. Груза, ещё более отягощённого пониманием того, что старший сын получился откровенной серой посредственность, что способна лишь сидеть на троне, но не править; что средний смертельно болен и вопрос лишь в том, сколько он ещё протянет. Младший же, подающий хоть какие-то надежды, слишком мал и далеко не факт, что удастся успеть передать трон ему. Ведь сам император тогда тоже чувствовал звуки шагов неотвратимо приближающейся к нему Бледной Невесты.

Бр-р! С некоторым усилием я сбросил с себя морок всего лишь возможного варианта будущего, которое уже далеко не факт, что способно воплотиться. Сбросил и вновь посмотрел на Александра, которого сейчас развлекала светской беседой Мари при полной помощи и поддержке Вайноны.

Вот что тут можно сказать? Парень явно подпал под незримую, но убойно действующую ауру шарма моей сестры, которая работала на очень многих. Тогда, разумеется, когда она сама её задействовала. В пассивном режиме это пусть и функционировало, но значительно слабее. Но уж если, то по полной! Тому яркое свидетельство лично император Владимир I, который то и дело пожирал глазами видную деятельницу министерства тайной полиции, особенно если с близкого расстояния и когда Мари была в особо сексапильных нарядах. И тут... Пусть на сей раз яблоко укатилось достаточно далеко от яблони в плане модели поведения с прекрасным полом, но что-то всё равно оставалось неизменным. А я знал, что Мария настроена именно на постепенное раскрепощение объекта. Слишком уж этот конкретный великий князь из дома Романовых был скромен, не то изначально так воспитанный, не то сам себя по непонятной причине загнавший в чересчур строгие рамки. Загнавший и от этого уже начинающий получать нехилые проблемы для психики.

Приходится лечить. Аккуратно, осторожно, подбирая подходящие виды 'лекарств' и их дозировку. Что Мари, что Вайнона были полностью в курсе проблемы. Исходя из этого и действовали. А ещё был неплохой фон, общая атмосфера места. 'Дама под вуалью' не зря считалась лучшим кабаре Нью-Йорка, а уж для тех, кто заказывал отдельный кабинет, и вовсе предоставлялись особые условия. Кабаре тут, в Америке, теперь прочно ассоциировалось с откровенными танцами прекрасных женщин на любой вкус. Неудивительно, что и в кабинетах был небольшой... ладно, пусть помост, на котором сейчас показывали себя во всей красе аж две прелестницы, чисто европейского типажа и латина, обе весьма красивые и богато одарённые природой. Причём что одна, что другая носили на лице скрывающие лицо маски, черную и алую... Скрывающие как их лица, так и снабжённые ещё одной деталью. Крепления масок были... особенными, плотно затыкающими уши. дабы красотки не услышали то, что слышать не следует. Не знаю как тут, но в Ричмонде был и ещё один вариант, куда более суровый — девушки отрезались как от звуков, так и от зрительных образов, не видя, перед кем выступают. Некоторые находили такой расклад совсем уж притягательным и щедро платили как хозяевам кабаре, так и собственно девочек вознаграждали. Они того стоили, право слово!

Атмосфера! Если граф Игнатьев многое повидал на своём веку, то вот Александр... Такого в Санкт-Петербурге. Москве и тем паче провинциальных городах России не водилось. Пока не водилось. Увы, но в мои по настоящему родные края и в лучшие времена радующие веяния доходили с некоторым запозданием, а уж в последний век... даже вспоминать не хочется, чтоб не накликать. Лучше в очередной раз на девочек посмотреть, одна из которых как бы закутана в почти прозрачную 'газовую' ткань и выглядит ещё более сексуально, чем если бы обнажилась. Вторая... Яркие куски шёлка, прикрывающие грудь, бёдра, но... при движении они расходились, поскольку состояли из отдельных полосок, скреплённых лишь сверху и снизу. Эросом так и шибало во все стороны. Особенно в сторону юного великого князя. Это не какая-то паршивая статичная порнография на фотокарточках, к тому же считавшаяся писком моды лишь раньше, а не сейчас. Смотри, Александр Романов, внимательно смотри... А уж скрываешь ты свой интерес или нет — это уже не главное. Главное в самом факте, в том, что атмосфера тебя зацепила. Остальное сделают слова двух умеющих подбирать правильные слова леди.

Что же я сам? К разговору с великим князем ещё успею вернуться. Сейчас есть и второй важный объект, вдобавок такой, которого атмосферой не проймёшь и красивыми попками в подобие транса не ввергнешь. Битых жизнью дипломатов и интриганов ловят на другой крючок. Тот, на котором уже болтается большой шмат истекающего кровью мяса. Тут вам не паршивый карась, который на червяка кинется, а настоящая акула. Вот и замануха соответствующая, без дешёвого обмана.

— Вроде и совсем немного времени прошло с нашего, Николай Павлович, разговора, а в ваших глазах я вижу тот самый особый огонёк большой заинтересованности. И он слабо касается искусства, которое нам демонстрируют две вон те милые девушки, — небрежных жест в сторону помоста. Где танцовщицы уже были совсем близко друг к другу. — Бурские перспективы, да?

— Они, Виктор, — граф обратился ко мне по имени, зная, что обращение по имени отчеству я, скажем так, не сильно люблю. Из прежней ещё жизни особенность мировосприятия. А отказываться от привычного, если есть возможность НЕ отказываться... Вот-вот, я о том же. — Признаться, я несколько удивлён вашим решением поделиться со мной, верным Российской империи человеком, такими ценными сведениями об алмазных россыпях. Пускай не о конкретном месте, но даже приблизительное их местоположение позволяет многое.

— Можно и точнее высказаться, тут ведь дело не в том, что говорить, а кому поведать. Стратегический союзник на то и стратегический, чтобы не мухлевать по мелочам. Да и велик риск соваться в южную часть Африки без союзников. Британцы там давно, хорошо и крепко устроились. Более того, серьёзно настроены если и не сожрать в самом скором времени буров, то уж точно не допустить расширения Трансвааля до побережья. А без доступа к морю обе республики могут только кое-как выживать, но не процветать. Это то и надо, хм, исправлять. Карту, уж простите, я не прихватил, не к месту она в этой атмосфере. Однако, я уверен, вы и без того примерно помните основные ориентиры.

Игнатьев с достоинством так кивнул, показывая, что было бы странно ожидать от него иного. Меж тем Мари, повернувшись в нашу с графом сторону, изрекла, словно бы походя:

— Там, в заливе Делагоа, уже португальцы с их Лоренсу-Маркишем. Не город, а дыра, но она есть, а где флаг одной из европейских держав... Сам должен понимать, Вик.

— Залив немаленький, сестрёнка. А португальцы и подвинуться могут, особенно если их об этом вежливо попросят. Вежливо и настойчиво. Они свой Лоренсу-Маркиш только-только начали развивать, а до полного освоения залива им как до Пекина в известной позиции, через леса и годы, про дно моря-окияна также не забывая.

— Не хочется плодить недоброжелателей. Их и так хватает.

— Вот и не будем, Мари. Португальцы любят заключать выгодные торговые сделки. Им найдётся что предложить, на кону куда больше стоит. Да и не станет столь слабохарактерный монарх как Луиш I ссориться с видными игроками из-за мелочей.

Тут ни сестрёнка, ни граф Игнатьев возражать не стали. Португальский монарх и впрямь был... слабоват. Да, он стремился к расширению колоний, но вместе с тем делал это с предельной осторожностью, постоянно оглядываясь на предмет 'как бы кого не обидеть'. Вдобавок затеянные им реформы в метрополии и колониях требовали пристального внимания, и уж точно он не хотел ощутить даже тени кризиса, экономического либо политического. Как завершающий козырь в нашу пользу — под боком союзная Российской и Американской империям Испания, ссориться с которой португальцы зареклись давным-давно, понимая несопоставимость сил, расположенных в этих соседствующих метрополиях.

Нет, с португальцами договариваться можно, нужно и явных проблем не ожидается. Другое дело британцы, давно и прочно освоившие искусство натравливания на соперников разного рода дикарей, подкармливаемых деньгами, оружием и сладкими обещаниями. А кто у нас рядом с бурами обитает из числа особо пакостных? Правильно, зулусы, чтоб ими крокодилы с павианами подзакусили.

Именно склонность британцев якшаться с дикарями бесила меня до чертиков. Сейчас они водили 'ритуальные хороводы' вокруг парочки из отца и сына, Мпанде и Кечвайо. Эти двое, периодически грызущиеся друг с другом, но таки да находившие в конце концов общий язык, и правили в этом долбанном Зулуленде. Причём их давно и прочно затачивали под противостояние бурским республикам. Потом, конечно, сольют-с, а всю их бантустанию подгребут под себя, но пока... Пока лейтенант-губернатор колонии Наталь — ранее тоже бурской республики, но окончательно отжатой у собственно буров ещё аж в 1844 году — вертелся ужом, проявляя чудеса хитрости. В чём заключалась сложность? Да в том, что зулусские орды, по примитивизму своему, просто не различали одних белых от других, а значит могли сорваться 'ордой Мордора' немного не в том направлении, попутав Трансвааль и Наталь. А в сей британской колонии собственно белого населения было мизер, в то время как негров, в том числе и собственно зулусов, до ангельской бабушки и даже сверх того.

Пришлось напомнить графу Игнатьеву и про сей факт. Так, порядку ради, а ещё для того, чтобы в очередной раз вылить на британские методики противодействия конкурентам большой чан с дерьмом. Я знал, что этот конкретный слушатель правильно воспримет услышанное, потому как и сам насмотрелся на подобное, и в настоящий момент хлебал полной ложкой от проблем в начавшемся завоевании Туркестана.

Вот что тут сказать? Намёк — почти прямым текстом — оказался услышан, воспринят и... не только дипломатом, но и его спутником императорских кровей. Александр, быстренько так сложив два и два, сопоставил начинающийся уже на следующий день международный трибунал и британские позиции.

— Вы хотите заманить бриттов в ловушку, Виктор?

— В одну из, Александр, — согласился я. — Однако интересно, какую именно сейчас имели в виду вы.

— Если принц Альфред, посланный своей матерью представлять Британию на затеянном вами трибунале, не будет мешать, то поддержка британцами зулусов в их возможной войне с Трансваалем и Оранжевой окажется бьющей по авторитету Британии.

— Вы умеете видеть и делать правильные выводы, — подметил я не лести ради, но подчёркивания истины для. — Может, сделаете ещё шаг вперёд и приложите увиденное к вашим, российским интересам?

Тут уж великий князь призадумался. Полагаю, не хотел попасть впросак. Причём на виду не только Игнатьева, но и двух прекрасных дам, с которыми только что имел очень интересную для себя и покамест так и не завершившуюся беседу.

— Кажется, я... Но ведь для моего брата. для Владимира это не совсем выгодно! Ему бы подождать, пока интересы вынудят британцев...

И осёкся, не завершив фразу. Хотя и без её окончания я понял суть. Ту самую, к которой не подталкивал, но подразумевал в качестве неизбежной точки на маршруте столкновения интересов сразу нескольких империй. И зря Александр Романов сейчас думает, будто оно, это конкретное столкновение, выгодно для Американской империи несколько позже, а не в ближайшем времени.

— Всех денег не урвёшь, от всех 'райских яблок' по куску не отгрызёшь и вообще нужно соблюдать разумную умеренность. Нашей империи выгоден сильный союзник, а не тот который увязнет в туркестанских делах, а ещё в последствиях денонсации парижского трактата. Это понимает как ваш брат, так и мы, его ближайшее окружение и верные советники.

— Я понял вас, Виктор. Надеюсь, что понял, — поправился юный Романов, пока 'всего лишь' великий князь и сын императора, — А про Трансвааль и Оранжевую... Вы хотите отправить официального посла или просто доверенного человека?

— Сперва просто доверенного. Но кто сказал, что он 'неожиданно' не будет иметь при себе верительные грамоты, которые окажутся извлечены из потайного кармана лишь в случае необходимости и в подходящее время? Что в моём министерстве, что в ведомстве госсекретаря хватает подобных мастеров своего дела, не стремящихся до поры показывать свою настоящую суть. А уж ваш отец пусть сам решает, предпочтёт он сперва послать неофициальное лицо или же оснащённого всеми подобающими регалиями посланника. Выгоды есть как в том, так и в другом случае.

— Португалия, — вновь напомнил Игнатьев о важном факторе.

— Терпит, — вежливо улыбнулся я. — К тому же сейчас мы говорим лишь о первом наброске плана, который сперва должен быть одобрен Его Императорским Величеством Александром II.

— Вам же ничего не мешает начать уже сейчас.

Развожу руками. Дескать, ну а как иначе может быть? В подобных делах всегда нужно использовать все имеющиеся у тебя преимущества, в том числе и фору во времени. К тому же зная воистину баранью упёртость буров, любые переговоры с ними будут идти долго, мучительно и с вынужденными уступками этим застрявшим в далёком прошлом полуфанатикам. Хотя... Опыт общения с мормонами уже имеется, а сектанты и прочие религиозные фанатики друг на друга всё едино похожи. Да и основа общая, христианская, что также даёт определённые бонусы. Легче разговаривать, не приходится вникать в тему совсем уж с ноля.

А теперь... Надо попробовать малость переключить внимание Александра с дел политических на... эстетические. Делаю знак, и мигом уловившая оный Мария вновь перехватывает нить в свои руки, попросив великого князя помочь ей. В чём? О, ничего такого, всего лишь разрешить возникший у неё и Вайноны небольшой, но мучающий обеих вопрос о веяниях петербургских мод. Понимающий взгляд Игнатьева. Ну да. товарищ министра иностранных дел только 'за', ведь вопрос с влюблённостью его 'подопечного' пока ни разу не решён. Вот и посмотрим, что и как тут будет развиваться. Не в плане того, что в этом будет как-либо — помимо подходящих слов — будет вовлечена сестрёнка, вовсе нет. Но обстановка, мягко и не очень напоминающая о житейских радостях, она способна на многое. На психику, к тому же отягощённую нехилыми выбросами гормонов, вполне может подействовать. Дальше уж как пойдёт и куда покатится. Да и Вайноне есть что сказать тому, кто скоро по будущей жене станет и моим родственником.

* * *

Двухэтажный дом под номером восемь на улице имени Кайла Баклера — одного из наёмников-ганфайтеров, таки да сложивших голову во время боёв за город и получившего, помимо выплаты наследникам ещё и такую премию — был так себе. Не руины, конечно, но и назвать его достойным местом для проживания язык не у каждого бы повернулся. Из числа людей, имеющих деньги и положение в обществе, само собой разумеется. А вот мелкие лавочники, квалифицированные и относительно неплохо зарабатывающие рабочие охотно селились в подобных местах, занимая кто одну, кто пару комнат.

Удобное место. В том числе для тех, кто хотел не привлекать к себе и доли внимания, решив скрыться среди массы никому не интересных жителей Нью-Йорка. Его обитатели ничем не выделялись внешне, вели себя как многие другие в этом и соседних домах. Просыпались, завтракали, затем отправлялись кто на работу, а кто на её поиски, после чего — уже ближе к вечеру, а то и позже — возвращались. Весь их вид говорил о том, что они не прохлаждались где-либо в тенёчке.

Достоверность? О, она вполне себе присутствовала, ничуть не уступая тем, с чем уже приходилось сталкиваться чинам тайной полиции империи. Именно они пристально наблюдали как за самим домом номер восемь, так и за его постояльцами, да и к хозяину первое время присматривались. Потом перестали, поняв, что уж этот тут точно не при делах — всего лишь сдаёт комнаты тем, кто готов за них платить. Ну а лишним любопытством мистер Стэгглз сроду не отличался, предпочитая руководствоваться принципом 'меньше знаешь — крепче спишь'.

Но то хозяин. А вот жильцы, часть из которых изъяснялась на английском с довольно необычным, но встречающимся в империи акцентом — это совсем иное дело. Акцент то был польским, а в свете не столь давних событий к таким вот персонам рекомендовалось присматриваться.

Присматриваться, но не следить! За всеми следить — агентов-наблюдателей не хватит. Тем более достаточного уровня мастерства, способных не выдать свой интерес. Потому сначала всех просеивали через одно сито, затем другое, третье... И вот уж с теми, кто по тем или иным признакам вызывал заслуживающее внимания подозрение, работали плотно.

Эти, большей частью поселившиеся в доме номер восемь, выдали себя не чем-то конкретным, а суммой малых неправильностей. Чрезмерная среди местных, хоть и скрываемая, развитость ума. Ищущие работу искали её... не слишком активно и выглядели при этом не очень то и обеспокоенными. Решившиеся осесть в Нью-Йорке и не столь давно прибывшие сюда эмигранты ведут себя хоть чуточку, но по-другому. Это не было преступлением, но вот поводом присмотреться как следует — вполне. А там уж маски с этих поляков и начали сползать. Да и цели их интереса постепенно вырисовывались.

Точнее цель — одна, но очень уж существенная. Приближающийся международный трибунал — то место, куда должны были съехаться важные персоны со всего мира. И если тем же представителям Франции или Британии вряд ли стоило опасаться 'гордых шляхтичей', то вот американцам или русским стоило десять раз подумать, прежде чем оказаться на дистанции прицельного выстрела из револьвера и тем паче броска начинённой мелинитом или новомодным динамитом бомбы.

Капитан тайной полиции Фридрих Цоммер был из тех людей, которые готовы долго выслеживать добычу, затем ждать подходящего момента и, лишь убедившись как следует, наносить единственный, но смертельный удар. Или не смертельный в прямом смысле, но от того не становящийся менее эффективным. Вот и сейчас он дождался момента, когда внутри дома будут аж целых восемь объектов из четырнадцати, да к тому же не ожидающие удара. Причины? Почувствовали себя неуязвимыми, несколько дней до этого шлясь чересчур близко к суду и 'не вызывая подозрения' у охраны. Вдобавок притащили сюда, к себе в лисью нору то, чего лучше бы и не тащить, Оружие это ладно, в империи право на ношение было почти у всех, кто был готов к подобному. А вот взрывчатка — это совсем другое. Её купить было очень сложно, продавцы же отчитывались за каждый пусть не грамм, но сотню граммов точно.

Производить самим, в домашних условиях? Слишком скромен Нью-Йорк по размерам, чересчур пристальное внимание привлечёт к себе место, источающее смрад химикатов, без которого не обойтись. А где привлечение ненужного внимания, там и полиция, любящая и умеющая работать, получающая не просто жалованье, но и премии за действительно удачные и громкие дела.

Нет, производства не было, присутствовала лишь покупка. Осторожная, с последующей контрабандной доставкой, что также было непросто. Однако справились... Воспользовались тем, что Нью-Йорк хоть и был отделён от США водной преградой, но невеликой, а поток товаров туда и обратно был впечатляющим. Таможенный досмотр имелся, но шансы протащить взрывчатку всё равно имелись. Вот потому им и не стали мешать.

Провокация! Инструмент, без которого немыслима работа тайной полиции, как бы она не называлась. Не в том смысле, что к преступлению подталкивали, а в том, что до определённого момента не мешали, дабы схватить 'со спущёнными штанами'.

Капитан Цоммер не был настолько рисковым человеком, чтобы самому устраивать такое. О нет! С исключительно немецкой педантичностью он доложил вышестоящему начальству... И получил одобрение и не то что рекомендацию, а прямой приказ продолжать операцию. Вкупе с приданными дополнительными людьми, ресурсами, возможностью привлекать многое и многих.

Оттого и находился капитан в доме на противоположной стороне улицы — не один, понятное дело, да и не в одном из домов обустроили наблюдательные пункты чины тайной полиции — наблюдая за злоумышленниками, которые пока так ни о чём и не подозревали, считая, будто...

— Капитан, мы их взяли, — раздался знакомый Цоммеру голос спустя несколько секунд после того, как тот услышал шаги, а затем звук открывающейся двери. — Не ушёл никто.

— Даже в мир, где нет ни слёз, ни воздыханий? — саркастически хмыкнул Цоммер, оборачиваясь и пристально смотря на принесшего ему эту весть.

Лейтенант Крэнстон переступил с ноги на ногу, приняв вид сугубо уставной. Зная своего подчинённого, с которым они ещё в войну рядом сражались, Фридрих понял... Трупов оказалось как минимум столько же, сколько и живых. Может даже больше.

— Мертвые не разговаривают, Генри. А нам нужны не только тела, но и те, кто будет каяться в грехах и выставлять врагов империи в самых чёрных тонах. Понятно тебе это или придётся доклад начальству писать?

— Живые тоже есть. Целых трое. И говорят... Много! Особенно та паненка, Ей всего то хватило, когда мы на глазах дострелили одного, который пытался сначала отстреливаться, а затем получил несколько пуль и...

— Опять стрельба. Тихо брать надо, лейтенант. Тихо и незаметно. А если б шум сюда дошёл?

— Лонг-Айленд далеко, никакие выстрелы не донесутся.

— Пусть, — не желая тратить зря время, до поры подвёл черту Цоммер. — Если женщина говорит, то двое других, я полагаю, молчат.

— Пока молчат, — выделил первое слово Крэнстон. — Но у нас все говорить начинают. День, может два... но обязательно. А сейчас так ли нужны быстрые их разговоры? Нам и без них всё известно, а Ядвига и так подтвердила то, что мы и без неё знаем. Никого лишнего нет, все или мертвы, или у нас... или вон в том доме номер восемь, что из окна видно. А штурм скоро будет?

— Теперь скоро. Я ждал известий от твоей группы.

Оба офицера понимали, о чём речь. Если уж брать, то всех, чтобы никому не удалось ускользнуть. Время опять же... Почти все важные персоны уже прибыли в Нью-Йорк. И если пока каждый находился на своём месте. то уже через несколько дней пути каждого сойдётся в одном месте, у того самого городского суда. И к этому дню все опасности должны были быть ликвидированы. Не тихо, а громко, показательно, чтобы всем было видно и ясно. Особенно учитывая, что в Нью-Йорк прибыл и сам министр тайной полиции. Совершить не просто что-либо значимое, а ещё и на виду у начальства — верный путь наверх.

Спустя четверть часа началось. Люди были подготовлены, планировка дома номер восемь изучена заранее. Облегчало штурм ещё и то, что добытая террористами взрывчатка располагалась внизу, в подвале, укрытая среди их вещей, совершенно безобидных. Так что опасаться нечаянного подрыва точно не стоило. Но на всякий случай трое солдат было отправлено туда, в подвал, чтобы исключить любые неожиданности.

Группы захвата в тайной полиции империи были не просто хорошо обучены, но ещё и правильно оснащены. Врываться в дом, квартиру, любое иное помещение с громкими криками и угрозами начать стрельбу? В таких случаях обязательно открывается ответный огонь, ведь те, кто привлекает внимание тайной полиции отнюдь не безобидные агнцы на заклание. Стрелять сразу и на поражение? Фридрих Цоммер предпочитал не уподобляться своему знакомцу в лейтенантском чине, разумно полагая, что убить злоумышленника, случись необходимость, можно и потом, а вот разговорить мертвеца — это удел исключительно божественный, никак не человеческий.

Потому никаких попыток ворваться с криками и угрозами, да и стрельба с порога лишь при действительной на то необходимости. Другое дело — магниевые бомбочки, что при взрыве давали ослепляющие находящихся поблизости вспышку. Бомбочки иного рода, дымовые, тоже пользовались у тайной полиции популярностью. Равно как и множество иных новаторств, применяемых в самых разных сферах. Чего стоило снятие так называемых отпечатков пальцев, когда подходящие поверхности обрабатывали соответствующим порошком, а затем запечатлевали обнаруживающийся узор тех линий, которые, к удивлению многих, были совершенно уникальными, не совпадающими. В тех случаях, когда требовались неопровержимые доказательства причастности подозреваемого к оружию или просто пребывания его в том или ином месте — находка оказалась действительно незаменимой и неоценимой. И все крики защитников, пытающихся доказать обратное, разбивались о неумолимые веяния прогресса, в том числе применимого в полицейском сыске.

Сейчас в отпечатках пальцев нужда также появится, но после. Сперва будет захват. Капитан не собирался быть в первых рядах и тем более идти на штурм тех помещений, где находились польские террористы, непонятно чьё задание исполняющие. Особенно учитывая...

Вспышка. Яркая такая, видная всем и каждому, кто хотя бы краем глаза смотрел в сторону восьмого дома по улице Баклера. А затём ещё одна и ещё. Магниевые бомбочки кидали с улицы прямо в стёкла, чтобы не насторожить объекты раньше времени. И лишь после их срабатывания штурмовые группы должны были выбить двери, освобождая себе проход. Ну а дальше... Брать ослеплённых, шокированных происходящим не в пример легче — проверено и не раз. Если кто и попытается палить из револьверов, то стрельба будет в никуда и риск, соответственно, куда ниже.

И точно. Заполошная стрельба, едва начавшаяся, быстро прекратилась. Спустя же минуту в оконном проёме показался силуэт, машущий руками вполне определённым образом. Свой. Другие просто не могли знать тех конкретных жестов, которые были приняты группой капитана для сегодняшних событий. Теперь пора и ему, Цоммеру, оказаться на месте событий. Поставить пусть не окончательную, но промежуточную в этом деле точку. Предварительный допрос, обыск при свидетелях, а уже затем передача как арестованных, так и всего при них найденного вышестоящему начальству. Капитан Фридрих Цоммер привык здраво оценивать обстановку. Оттого и осознавал, что террористы, готовящие покушение на кого-то из персон уровня членов императорских домов, министров и прочих сопоставимых фигур — уровень отнюдь не простого капитана министерства тайной полиции. Однако надеяться на то, что и ему удастся поучаствовать в развитии дела, он не переставал.