Государь гл.8

Глава 8

Брусилов, как и говорил мне Клембовский, действительно меня ждал и рад был, что командир 2-го кавалерийского корпуса, наконец, прибыл к месту своей службы. У меня из прочитанных материалов Бунда из газетных статей и сплетен, которые пересказывала Наталья, командующий Юго-западным фронтом вызвал ассоциацию с его великим предшественником Александром Васильевичем Суворовым. Тот также был потомственным военным и тоже не мыслил иной карьеры. Похожи они были даже внешне — оба невысокие, худощавые и подтянутые, жилистые и выносливые. И Суворов, и Брусилов были исключительно требовательны к подчиненным, не чурались жестких дисциплинарных мер, в то же время были любимы солдатами, которые шли за них в огонь и в воду. Оба новаторы в военном деле, не стеснялись смело "ломать стереотипы", брать на себя ответственность. Честолюбия у них было в избытке, что свойственно всем настоящим карьерным офицерам. И нелепые на первый взгляд поступки тоже присущи были обоим.

Пока Брусилов мне что-то говорил, я думал о его военном гении — "План наступления, который был стратегическим новшеством для этого времени, заключался в том, чтобы произвести по одному прорыву на фронте в четырех частях своей армии. До этого, как говорится, "били клином" — вели наступление всеми силами по одной линии. Такого варианта операции придерживался Алексеев и сам Николай II". О "Луцком прорыве" (в прессе названом Брусиловским) Клембовский мне рассказывал, — Вечером 21 мая, перед самым наступлением, Алексеев пригласил Брусилова к себе и передал, что: "несколько сомневается в успехе активных действий фронта. Это сомнение вызвано вследствие необычного способа, которым он его предпринимает. То есть атаки противника одновременно во многих местах вместо одного удара всеми собранными силами и всей артиллерией, которая распределена по армиям. Алексеев сказал, что сам царь желает временно отложить атаку. Дабы устроить лишь один ударный участок. На отказ Брусилова Алексеев ответил, что Николай II уже лег спать и будить его ему неудобно, и он просит командующего фронта подумать.

Из беседы с царем я понял, что он не очень хорошо относился к Брусилову. А если точнее сказать Николай 2 его не любил, и терпел только из-за государственных интересов. Слишком тот, как военачальник был хорош. А вот мне Брусилов понравился и именно своим профессионализмом. Не сюсюкал со мной, как с братом императора, а конкретно и ясно ставил задачу командиру корпуса. А когда служебный разговор закончился, он очень естественно переключился на газетные статьи о моих действиях в Петербурге. В отличие от многих должностных лиц, которым я рассказывал о финских егерях в столичном регионе, Брусилов отнёсся к этому очень серьёзно. Мы начали обсуждать вопрос — как бороться с такими подарками Германии. Тогда и возникла тема организации наших партизанских групп. По-видимому, Брусилов напряжённо думал, как противодействовать контратакам противника, когда резервов практически нет, а стойкость войск при обороне неуклонно падала. Мой рассказ о финских егерях и о крайней опасности для напичканной войсками столицы, направил его мысли на применение таких же методов для тылов противника. Я с Брусиловым согласился, что введя в тыл начавшего наступление противника, пускай и небольшое подразделение, можно сорвать даже тщательно подготовленную операцию. Целая дивизия в жёсткой обороне не сделает то, что способен натворить в тылу противника, всего лишь один эскадрон "Дикой дивизии". Вся сложность заключалась в том, как забросить в тылы противника наши рейдовые группы. Вот это мы и начали обсуждать.

Я выдвинул идею, что при настойчивых атаках противника, нашим передовым армейским частям не нужно вставать в жёсткую оборону. Лучше отступить на заранее подготовленные позиции. Неприятель будет преследовать, и наседать на отступающие русские подразделения и, несомненно, в его боевых порядках появятся прогалины. Вот через эти щели в построении вражеских войск и должна проникнуть в тылы противника наша партизанская группа. Оказавшись в тылу у неприятеля рейдовая группа, прежде всего, должна действовать на тыловых коммуникациях врага, нападать на штабы и склады противника, создавать хаос и распространять панику. При этом не нужно вступать в схватку с боеспособными подразделениями противника. Лучше применять тактику комариных укусов — укусил и отлетел, потом снова цапнул, но уже в другом месте.

Брусилов ненадолго задумался на моё предложение, а потом ответил:

— Идея интересная, но она требует хороших исполнителей. Где мы сейчас можем найти обученных солдат, чтобы сформировать такие подразделения? А рисковых и инициативных офицеров с железными нервами, тоже практически нет.

На это замечание я ответил:

— Да любой эскадрон Туземной дивизии, справится с этим делом. У моих джигитов в крови, действовать самостоятельно, небольшими отрядами. Их предки всю историю так воевали — укусят, вырвут кусок добычи и в горы. Если они будут действовать так, как заложено у них с детства, то паника в тылах противника точно обеспечена. Помните, как действовал Ингушский полк, когда дивизия Деникина наступала на Луцк. Тогда произошло примерно то, что я сейчас предлагаю. Части 74-й пехотной дивизии штурмовали деревню Езераны и несли большие потери. Бой был страшный, ведь войскам генерала Деникина противостояла одна из лучших Германских частей — 20-я Брауншвейгская дивизия, носившая имя "Стальная". Они своими контратаками оттеснили Деникинцев и по-видимому в боевых порядках немцев образовалась брешь и полковник Половцев (командовавший штурмом) решил, что теперь настало время действовать коннице и скомандовал в атаку приданной кавалерии. Этот последний удар по неприятелю, оборонявшемуся в деревне Езераны, и предстояло нанести Ингушскому конному полку полковника Мерчуле. Всадники 1-й сотни штабс-ротмистра Баранова под убийственным ружейным и пулеметным огнем противника ворвались в Езераны, перескочив через вражеские окопы, которыми была окружена деревня. Бой за Езераны завершился блестящей победой всадников и офицеров Ингушского полка. В тот день было забрано ими в плен 134 немца при одном офицере, заколото свыше 230 и взято 5 тяжелых германских орудий. И тогда всадники действовали не в тылу противника, а на самой что ни на есть передовой, против вышколенных немецких солдат.

— Деникин, Луцк..., да, да, вспомнил этот случай! Мне докладывали об этом эпизоде. За то дело я подписал много наградных листов. Дело было славное и тогда я помню, спустил на тормозах нарушение собственного приказа о соблюдении секретности. О недопущении передачи сведений о ходе операции в тыл. А такое нарушение ваш полковник Георгий Алексеевич Мерчуле допустил. Он отправил телеграмму о победе. Я даже запомнил текст этой телеграммы, копию которой показал мне полковник Меркулов, отвечающий за соблюдение секретности. Она была адресована начальнику Терской области генерал-лейтенанту Флейшеру, "Я и офицеры Ингушского конного полка, — сообщал Мерчуле, — горды и счастливы, довести до сведения Вашего Превосходительства, и просят передать доблестному ингушскому народу о лихой конной атаке 15-го сего июля. Как горный обвал, обрушились ингуши на германцев и смяли их в грозной битве, усеяв поле сражения, телами убитых врагов, уводя с собой много пленных и взяв массу военной добычи. Славные всадники ингуши встретят ныне праздник Байрам, радостно вспоминая день своего геройского подвига, который навсегда останется в летописях народа, выславшего своих лучших сынов на защиту общей Родины".

Замолчав, Брусилов задумался, наверное, вспоминая прошлые бои частей своего фронта. Потом посмотрев на меня, ответил на моё предложение:

— Хорошо Михаил Александрович, я даю своё согласие, на рейдовые действия подразделений ваших дивизий. Тем более выхода-то всё равно нет, контрудары неизбежны, а локализовать их практически нечем. Ставка забрала у фронта резервы и направила их на усиление создающегося сейчас Румынского фронта. Боюсь, что и Туземную дивизию могут перебросить в Румынию, если дела там будут совсем плохи.

Из высказывания Брусилова мне стала понятна, его спокойная реакция на приказ главнокомандующего о переброски сводного полка Туземной дивизии в Петроград. Наверное, командующий фронта уже знал, что у него заберут всю Туземную дивизию, так что возмущаться её ослаблением, он уже не посчитал нужным. Да и моё предложение на действия небольшими силами в тылу врага одобрил исходя из мысли, что если у него забирают "дикую" дивизию, так пускай она напоследок, хоть как-то поможет фронту. Наверняка он как человек из этого времени считал, что конную лаву остановит пулемётный огонь, а если к этому присоединится артиллерия, то потери станут чудовищными и прорыв в тыл врага захлебнётся в крови. А пулемётов и артиллерии у австро-германцев было достаточно — гораздо больше, чем в Русской армии. И они были слишком хорошие вояки, чтобы оставить без огневого прикрытия разрывы в своём построении. Мне показалось, что пример атаки Ингушского полка его особо не убедил. А вот на меня, вернее на Михаила Александровича эта атака ингушей, произвела впечатление и заставила размышлять. Не зря факт атаки и кое-какие размышления о действиях кавалерии, остались в долговременной памяти Великого князя. Так как это были единственные знания по тактике кавалерии, которыми обладал то их я и стал использовать в своих планах, хоть как-то тормознуть немецкую военную машину.

Для меня было понятно, что после летнего отступления в ходе "Брусиловского прорыва" Австрия и Германия постараются вернуть утраченные территории и сбить наступательный порыв Русской армии. Об этом же говорил и тот небольшой багаж знаний о ходе 1-й Мировой войны, который я впитал на занятиях в школе 21 века. Нужно было не допустить отступления и больших потерь нашей армии. Если это произойдёт, то внутренние деструктивные силы опять подымут голову и начнут раскачивать основы империи. И в этом примут участие не только явные враги монархии, но даже и патриоты России. Такие как тот же Гучков, князь Львов, Родзянко. Они искренне уверены, что все проблемы заключаются в Николае 2. Будет другой монарх, а ещё лучше Правительство народного доверия и всё наладится. Но как говорится — хотят как лучше, а получится как всегда. Я это знал, вот и выдумывал способы имеющимися силами не допустить ухудшения положения, хотя бы на Юго-западном фронте. Мне конечно было понятно, что чтобы не допустить просадки фронта, нужны резервы и более менее нормальное материально-техническое снабжение, да много чего нужно для успешного отражения атак неприятеля , но всего этого не было. Даже дисциплина в тылу и то хромала, особенно на железнодорожном транспорте. Что тут делать? Кидаться отлаживать гнилую систему? Бессмысленно, да и не успеть даже её немного улучшить — через несколько месяцев, если положение на фронте не изменится, обязательно грянет череда революций и история пойдёт тем же путём. Конечно, можно ждать когда появится новое оружие которое мы с Кацем пытаемся внедрить в эту реальность. Но это не выход. Во-первых, даже опытный образец "Катюши" ещё не изготовлен, а напалма произведено лишь несколько килограмм. Так что появление небольшого количества нового оружия можно ожидать, как раз к началу февральской революции. А первый дивизион "Катюш", по закону подлости будет сформирован как раз к октябрьской революции 1917 года. И всё, можно готовиться к поездке в Пермь. Вот я судорожно и пытался найти доступные сейчас методы противодействия, предстоящим в скором времени, атакам переброшенных с запада, свежих Германских частей.

Успех Ингушского полка в атаке на "Стальную" дивизию немцев, показал мне, что надеяться нужно не только на новое оружие, но и на собственных всадников. Вот так и родился план, который я доложил Брусилову — атака конной лавы во фланг контратакующему противнику. И цель этой атаки не остановить конкретный полк или дивизию, а прорыв в глубокие тылы неприятеля. Этим я считал, снимутся опасения Брусилова, что такая безрассудная кавалерийская атака захлебнётся в результате пулемётного и артиллерийского огня. Немцы опытные вояки и, несомненно, у них будут на флангах пулемёты, а артиллеристам отдан приказ отсекать фланговые удары русских. Но вот именно что немцы будут ожидать возможность фланговых контратак, направленных на наступающую часть, а мы сделаем ход конём. Не будем влезать в кровавую мясорубку, а направимся в тылы противника. Мои джигиты это могут — молнией проскакать мимо пулемётных гнёзд и добраться до жирного мяса тыловиков. Горцы на своих неприхотливых лошадях привыкли скакать по пересечённой местности и для них, не станет преградой перепаханные артиллерией поля и перелески. Примером, того что это возможно, для меня послужила лихая атака Ингушского полка на порядки 20-й Брауншвейгской дивизии немцев. Как всадники, не снижая темпа наступления, перескакивали окопы и воронки и немецкие пулемётчики не успевали поймать в прицел несущихся в атаку джигитов. А пулемётов в боевых порядках "Стальной" дивизии было много, но их обслуга привыкла работать по классическим целям, а молниеносный бросок ингушей, не обращающих внимание на пулемётный огонь, привёл их в замешательство. Когда они очухались, было поздно, немцы уже были в пределах досягаемости, пик и шашек лихих кавалеристов.

Пока я размышлял о возможности остановить намечающиеся атаки Германских, войск кавалерийскими ударами. Брусилов, увлёкшись, вспоминал, как тяжело взламывалась оборона австрийских войск. Насколько серьёзно противник относился к возможной атаки русских. Глядя на меня, Брусилов вздохнул и произнёс:

— Михаил Александрович, вы ещё раз проанализируйте возможность кавалерийского удара. Учтите опыт нашего весеннее-летнего наступления. А он показывает, что неприятельские позиции были чрезвычайно сильно укреплены. По всему фронту они состояли не менее как из трех укрепленных полос в расстоянии друг от друга приблизительно от 3 до 5 верст. В свою очередь, каждая полоса состояла из нескольких линий окопов, не менее трех, и в расстоянии одна от другой от 150 до 300 шагов, в зависимости от конфигурации местности. Все окопы были полного профиля, выше роста человека, и везде в изобилии были построены тяжелые блиндажи, убежища, лисьи норы, гнезда для пулеметов, бойницы, козырьки и целая система многочисленных ходов сообщения для связи с тылом. Окопы были сооружены с таким расчетом, чтобы подступы к позициям обстреливались перекрестным ружейным и пулеметным огнем. Такие позиции без помощи тяжёлой артиллерии прорвать невозможно. Австрийцы, а немцы-то наверняка при контрударах будут стараться на захваченной территории возводить укрепления. И где тогда окажется ваша конная лава?

— Алексей Алексеевич я конечно согласен, что противник, скорее всего, будет ожидать ответных контратак русских подразделений. Но они будут предполагать, что последует ответ на их атаку, а не того, что русские начнут прорываться, имея целью глубокий тыл. На этом мы имеем большой шанс их поймать. Мои джигиты легко преодолеют недавно вырытые окопы и наспех оборудованные пулемётные гнёзда и, не задерживаясь, поскачут к более выгодным целям. Надо знать психологию горца, чтобы понять, что даже плотный пулемётный огонь не остановит джигита, когда он знает, что отдаёт свою жизнь на благое дело. А Российская империя, для многих горцев стала — благое дело.

— Да..., в вашем плане много минусов и допущений, остаётся надеяться только на то, что противник не станет прорабатывать в штабах каждую свою контратаку. Что у него не будет тесной и непрерывной связи пехоты с артиллерией. И то, что она не успеет произвести тщательную пристрелку по намеченным целям. Как бы то ни было других вариантов обуздать противника, у нас нет. Значимые резервы отсутствуют, конечно, кроме 2-го кавалерийского корпуса, но и его ставка может передать в формирующийся Румынский фронт. Так, что господин генерал действуйте — Бог вам в помощь!

На этом деловая часть беседы закончилась, началось прощупывание меня на предмет встречи с императором. Как я понял из разговора с этим, не побоюсь этого слова "великим" военачальником, того интересовал совершенно приземлённый вопрос — отношение к нему царя. В последнее время он чувствовал его холодность, и связывал это с отношением к нему императрицы, и это началось ещё весной, во время посещения семьёй императора Одессы. Брусилов, перебирая листки, лежащие на его письменном столе, рассказывал:

— В течение этих нескольких дней я неизменно завтракал за царским столам, между двумя великими княжнами, но царица к высочайшему столу не выходила, а ела отдельно, и на второй день пребывания в Одессе я был приглашен к ней в ее вагон. Она встретила меня довольно холодно и спросила, готов ли я к переходу в наступление. Я ответил, что еще не вполне, но рассчитываю, что мы в этом году разобьем врага. На это она ничего не ответила, а спросила, когда думаю я перейти в наступление. Я доложил, что мне это пока неизвестно, что это зависит от обстановки, которая быстро меняется, и что такие сведения настолько секретны, что я их и сам не помню. Она, помолчав немного, вручила мне образок св. Николая-чудотворца; последний ее вопрос был: приносят ли ее поезда-склады и поезда-бани какую-либо пользу на фронте? Я ей по совести ответил, что эти поезда приносят громадную пользу и что без этих поездов раненые во многих случаях не могли бы быть своевременно перевязаны, а следовательно, и спасены от смерти. На этом аудиенция и закончилась. В общем, должен признать, что встретила она меня довольно сухо и еще суше со мной простилась.

На этот монолог, мой внутренний голос воскликнул, — "ни черта себе. Что же получается, Брусилов не назвал дату наступления и за это попал к императрице в немилость! Может быть, правы те, кто называет царицу немецкой шпионкой? Конечно, чушь что в спальне царицы стоит телефон прямой связи с Вильгельмом, но кто её знает, может быть, она курьером отправляет секретные сведения в Берлин? Умные и компетентные люди, просто так сплетни не распространяют. Основания для таких страшных подозрений имеются. Раньше же были одно поражение за другим, а как только командующий фронтом сохранил секретность, то начались победы".

Между тем Брусилов, на секунду о чем-то задумавшись, продолжил:

— Странная вещь произошла с образком св. Николая, который она мне дала при этом последнем нашем свидании. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось, и так основательно, что осталась лишь одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении. Одно твердо знаю, что нелюбовь этой глубоко несчастной, роковой для нашей родины женщины я ничем сознательно не заслужил.

Закончив сокрушаться, что его почему-то не любят в царской семье, Брусилов вздохнул и предложил:

— Вы как Михаил Александрович, не хотите выпить со мной чаю?

Естественно отказать Брусилову я не мог. Наоборот сам предложил разнообразить это чаепитие, заявив:

— С удовольствием Алексей Алексеевич. Я тут захватил из Петрограда вкуснейшие пряники и с большим удовольствием вас ими угощу. Свёрток с ними хранится у моего денщика. Пока будет греться самовар, схожу, принесу эту вкуснотищу.

Брусилов согласно кивнул, и я направился за обещанной столичной вкуснятиной. Когда вернулся с пакетом в кабинете командующего фронта, там был и его начальник штаба Клембовский. Он тоже принял участие в чаепитии. Это было хорошо, так как сняло то напряжение которое я испытывал, разговаривая с такой исторической личностью, как Брусилов. В процессе чаепития Алексея Алексеевича потянуло на воспоминания. И как я понял, своими воспоминаниями о недавнем наступлении, он очень тонко и ненавязчиво поучал Великого князя, как следует поступать, при отражении контратак неприятеля. А говорил он действительно интересные вещи, которые для меня были удивительны. Не ожидал я, что в это время уже применялась такая вещь как аэрофотосъемка. Клембовский иногда тоже вступал в разговор, поясняя цифрами, некоторые воспоминания командующего фронтом. А Брусилов, несколько монотонно, изредка отхлёбывая чай, негромким голосом, говорил:

— Успеху наступления фронта, способствовала громадная работа, которую провела наша разведка. Выяснилось, что немцы сняли с нашего фронта несколько своих дивизий для переброски их на французский. В свою очередь австрийцы, надеясь на свои значительно укрепленные позиции, также перебросили несколько дивизий на итальянский фронт в расчете, что мы больше не способны к наступлению, они же в течение этого лета раздавят итальянскую армию. Действительно, в начале мая на итальянском фронте они перешли в решительное успешное наступление. По совокупности собранных нами сведений мы считали, что перед нами находятся австро-германцы силою в 450 тысяч винтовок и 30 тысяч сабель. Преимущество противника над нами состояло в том, что его артиллерия была более многочисленна по сравнению с нашей. В особенности тяжелой. И, кроме того, пулеметов у него было несравнимо больше, чем у нас. Агентурная разведка, кроме того, сообщила нам, что в тылу у неприятеля резервов почти нет и что подкреплений к нему, не подвозится. В свою очередь воздушная разведка с самолетов сфотографировала все неприятельские укрепленные позиции, как ее боевой линии, так и лежавшие в тылу. Эти фотографические снимки с помощью проекционного фонаря разворачивались в план и помещались на карте; фотографическим путем эти карты легко доводились до желаемого масштаба. Мною было приказано во всех армиях иметь планы в 250 саженей в дюйме с точным нанесением на них всех неприятельских позиций. Все офицеры и начальствующие лица из нижних чинов снабжались подобными планами своего участка.

Брусилов, глянув на меня внимательно слушавшего эти откровения, продолжил:

— Очевидно, что осуществление прорыва таких сильных, столь основательно укрепленных позиций противника было почти невероятным. Все это мне было хорошо известно, и я отлично понимал всю затруднительность атаки. Но я был уверен, что все же есть возможность вполне успешно прорывать фронт и при таких тяжелых условиях. Я уже говорил об одном из главных условий успеха атаки — об элементе внезапности. И для сего, мною было приказано подготовлять плацдармы для атаки не на одном каком-нибудь участке, a по всему фронту всех вверенных мне армий. Дабы противник никак не мог догадаться, где будет он атакован, и не мог собрать сильную войсковую группу для противодействия. Всякому понятно, что самые укрепления, как бы они ни были сильны, без надлежащей живой силы отбить атаку не могут, и в ослаблении неприятельских сил на моем фронте главным образом заключалась моя надежда на успех.

Чай в чашке Брусилова закончился и наверное это заставило его прервать воспоминания о былом и сосредоточить свое сознание на настоящем. А в настоящем был я и нарастающая угроза ответных ударов противника. Вот Брусилов и спросил:

— Михаил Александрович, я понятно изложил определяющую причину в нашем успешном наступлении на противника?

— Так точно — главное условие успеха атаки, элемент внезапности!

— Вот именно! В предстоящих боях, для вашего корпуса это особенно важно. Если не будет элемента неожиданности, то атака на окапавшуюся пехоту противника закончится фатально даже для презирающих смерть кавалеристов. Преимущество в пулемётах и артиллерии так и осталось за австро-германцами. И следует обратить внимание на разведку и соблюдение секретности. Позаботьтесь о том, чтобы иметь планы с точным нанесением на них неприятельских позиций. Все офицеры и начальствующие лица из нижних чинов должны быть снабжены подобными планами своего участка атаки.

Да точно, Брусилов начал вспоминать во время чаепития наступление фронта, не просто так по потребности души, а ради того чтобы дать указания командиру корпуса, как ему действовать. А то что выбрал такую форму, то это из-за того что командир корпуса Великий князь и брат императора. Я хоть всё это внимательно выслушал и, в общем-то, командующий фронта говорил правильные вещи, но именно как командующий, отвечающий за громадный участок фронта. Свою задачу я видел не в том, чтобы контратакой смешать боевые порядки наступающих и заставить их остановиться, а в том, чтобы проколоть эти боевые порядки, выйти в глубокий тыл и уже там устроить неприятелю настоящую партизанскую войну. В стиле Ковпака и туда добавить ещё те идеи, которые усвоил, служа в армии 21 века. А наш командир, капитан Птичкин был большой мастак устраивать во время манёвров всевозможные каверзы условному противнику.

Сейчас конечно война другая, линейная можно сказать со сплошным фронтом, но это и хорошо, противник не будет ожидать авантюрных действий небольшой группы кавалеристов. Можно сказать, я собирался действовать по Брусиловски, а сам автор этой тактики убеждал меня действовать в парадигме принятых правил военных действий. Проведения тщательной разведки, подготовки к удару и прочее, прочее. Как будто у меня будет время всё это делать. А я думал, что корпусу придётся исполнять роль пожарной команды на громадной линии соприкосновения с противником нескольких армий Юго-западного фронта. И не усиливать их в качестве резерва, становясь второй линией обороны в местах, где противник атакует, а силой, которая кардинально может изменить ситуацию. Секретность и внезапность удара, будут обеспечиваться автоматически. Даже я не знаю, где ударит противник, поэтому секретность направления нашей атаки — абсолютная. А внезапность будет обеспеченна целями нашей атаки, стремительностью передвижения кавалерии и в общем-то незначительными силами которые будут принимать участие в операции. Если прямо сказать, я был даже заинтересован, чтобы подразделение, против которого предпринят удар, отступило как можно дальше, а в идеале побежало бы в панике. Тогда щель через которую можно пробиться в тыл противника, стала бы больше.

Мои размышления были прерваны Брусиловым, который опять начал вспоминать уже не о боях, а о предыстории весеннего наступления, он сказал:

— Знаете, какой мой взгляд на порядок атаки противника? Он расходится довольно крупно с тем порядком, который, по примеру немцев, считается к этому моменту войны исключительно пригодным для прорыва фронта противника в позиционной войне. До начала этой войны считалось аксиомой, что атаковать противника с фронта (в полевой войне) почти невозможно ввиду силы огня; во всяком случае, такие лобовые удары требовали больших жертв и должны были дать мало результатов; решения боя следовало искать на флангах, сковав войска противника на фронте огнем, резервы же сосредоточивать на одном или. на обоих флангах, в зависимости от обстановки, для производства атаки, а в случае полной удачи — и окружения. Однако, когда полевая война вскоре перешла в позиционную и благодаря миллионным армиям вылилась в сплошной фронт от моря до моря, только что описанный образ действий оказался невозможным. И вот немцы под названием фаланги и разными другими наименованиями применили такой образ действий, при котором атака в лоб должна была иметь успех, так как флангов ни у одного из противников не было ввиду сплошного фронта. Собиралась огромная артиллерийская группа разных калибров, до 12-дюймовых включительно и сильные пехотные резервы, которые сосредоточивались на избранном для прорыва противника боевом участке. Подготовка такой атаки должна была начаться сильнейшим артиллерийским огнем, который должен был смести проволочные заграждения и уничтожить неприятельские укрепления с их защитниками. И затем атака пехоты, поддержанная артиллерийским огнем, должна была неизменно увенчаться успехом, то есть прорывом фронта и в дальнейшем расширением прорванного фронта. Очевидно, противник должен был уходить с тех участков, которые не были атакованы.Такой способ действий в 1915 году дал полную победу австро-германцам над русской армией, отбросив нас далеко на восток; противник занял чуть ли не четверть Европейской России, захватил около двух миллионов пленных, несколько крепостей и неисчислимый военный материал разного рода. Вот я и боюсь, чтобы подобное не произошло на нашем фронте. Резервов практически нет, а со стороны противника всё прибывают и прибывают немецкие дивизии, перебрасываемые с Западного фронта и австрийские соединения, снятые с Итальянского театра военных действий. Не нужно быть провидцем, чтобы прийти к выводу, что вскоре противник начнёт атаки на наши позиции. Так что готовьтесь генерал, вскоре вашему корпусу придётся затыкать дыры в нашей обороне.

Ну что тут можно было сказать — по старой памяти поёрничать (воскликнув как пионер — всегда готов), но в этом времени не поймут. К тому же я теперь не Мишка дембель, а Великий князь Михаил Александрович. Вот я и поступил как серьёзный генерал, заявив:

— Понятно Алексей Алексеевич — будем стараться! Для отражения атак и успешных действий рейдовых групп кавалерии в тылах противника, корпусу требуется техническая помощь.

— Какая?

— В первую очередь нужны сапёры, обученные минно-взрывному делу. Если удача будет на нашей стороне и эскадроны корпуса прорвутся в тыл противника то, несомненно, требуется уничтожить там всю военную и транспортную инфраструктуру. Самый надёжный и быстрый способ для этого — взорвать всё к чёртовой бабушке.

— Будут у вас сапёры, и динамитом снабдим без урезания вашей заявки. Какие ещё военные припасы вам нужны?

— На этот вопрос смогу ответить только после совета со своим начальником штаба. Я длительное время отсутствовал в корпусе и не знаю, как сейчас у них обстоят дела с припасами. Но мне известно, что в корпусе нет грузовых автомобилей, а они в предстоящем деле очень бы пригодились. И не для перевозки припасов, а как своеобразные броневики. Оббить борта котельным железом и в кузовах, защищённых от осколков и шальных пуль, можно будет перебросить сквозь линию соприкосновения с противником, тех же сапёров и взрывчатку. Автомобили прошу не голые, а укомплектованные водителями и запасом бензина.

— Хм..., трофейные автомобили-то есть, а вот с водителями сложнее.

В разговор вступил Клембовский, который заявил:

— Алексей Алексеевич, водители есть, вернее двадцать семь нижних чинов уже месяц обучаются этому ремеслу в школе, распложенной в Житомире. Туда же, по вашему приказу перегнали автомобили, захваченные у противника в ходе наступления. Штаб 2-го кавалерийского корпуса дислоцирован недалеко от этой водительской школы, и Великий князь может лично отобрать нужных ему специалистов.

— Подготовьте приказ о переподчинении этой школы 2-му кавалерийскому корпусу, все автомобили, сосредоточенные на складе в Житомире передать туда же. Михаил Александрович, ещё есть какие-нибудь пожелания?

— Никак нет!

— Хорошо! Через три дня состоится совещание всех командующих армиями с их начальниками штабов в Волочиске, как наиболее центральном для них пункте. Я тоже там буду и вас попрошу явиться на это совещание. Там изложите свой план и согласуете действия корпуса с командующими армиями и их начальниками штабов.

На этом моя встреча с командующим фронта была завершена, и я вместе с Клембовским вышел из кабинета Брусилова. Но в свой корпус я сразу не поехал, пришлось ждать, пока Клембовский подготовит приказ, а потом в кабинете старого товарища Михаила Александровича дегустировать разрекламированное вино.