Час Темноокого

Город пал. Армия Суринама Кроткого ворвалась, разбив стены чудовищным оружием — огромными трубами, изрыгавшими огонь и тяжелые каменные шары.

Живым с ними не справиться. А Взывающих в городе давно уже нет.

Солдаты, в тяжёлых кирасах, с копьями и мечами, в копоти и саже, грохотали сапогами по улицам, руша огонь и железо на последних защитников города.

Подхваченная людским водоворотом, Алиссия бежала в страхе и панике. Торжествующие крики солдат, отчаянные вопли умирающих, горящие здания, обломки обрушенных стен, что-то скользкое под ногами, слезящиеся глаза и удушливый дым, набивающийся в пересохшее горло... Разума Алиссии, недавно пережившей ужасную смерть родителей, хватало лишь на веру, что Храм Великого Отца на площади, куда и стремились горожане, укроет ее от всех кошмаров, что творились вокруг...

Давка у дверей в храм оказалась страшной. В последнем усилии удержаться на ногах Алиссия схватилась за створу двери, и тут же кто-то навалился на руку так, что Алиссия вскрикнула от боли. Вскрик утонул в отчаянном рёве толпы, девочка выдернула ладошку, но под натиском рвущихся в храм людей не удержала равновесия. Девочку откинуло к колонне, за створой двери. Алиссия ещё успела увидеть уходящий в тёмную высь каменный столп, ударилась головой и тихо сползла вниз.

Она сидела, будто отдыхая — спрятавшись от шума. Лишь рот полуоткрыт, и к подбородку торопливо ползут чёрные в полумраке храма струйки. Тёмное небытие спасло девочку и от ужаса увидеть ещё одну смерть. Последние ряды горожан, уже поредевшие, смешались с влетающими в них, словно распалённые азартом и запахом крови волки в стадо овец, мечниками и наёмниками. И кто-то, с раскроенной головой, упал к ногам Алиссии, забрызгав её тёмно-красной кровью...

... Открыть глаза трудно. Залепленные ссохшейся кровью, ресницы плохо открывались. Потёрла глаза кулачками, как в детстве — спросонок. Поняла, что именно придавило ноги к каменным плитам, — со всхлипом отдёрнула их, сжала колени к груди.

Цепляясь за холодный камень колонны, девочка встала и, помедлив, шагнула из тупика.

Заходящее солнце слабо тянулось сквозь битые узкие витражи.

Тишина. Тяжёлый сладковатый запах.

Алиссия осторожно переступала застывающие тела. Иногда девочка замирала: каменные плиты исчезали под трупами. Искала новую дорогу, дальше от двери, зная: там безопасней. Самое страшное она уже пережила: короткий вопль отца под лязг мечей; долгий, время от времени срывающийся на визг вой матери, оборвавшийся бульканьем под жёсткий мужской гогот. Девочка укрылась на чердаке дома, а наёмникам было недосуг искать убранную матерью лестницу.

От внезапного полусвиста-полушелеста она похолодела. Секунды спустя звук повторился — с другой стороны груды тел. Затаив дыхание, девочка обошла трупы. Заваленный мертвецами, лицом вниз лежал мужчина, чья спина вздымались от тяжёлого дыхания. Доспехов нет, зато туника и затылок почернели от крови. Девочка присела на корточки: не боюсь, он по пояс застрял под тяжёлыми застывающими телами. И вдруг пронзительно поняла: он и она — единственные живые в царстве мёртвых.

Она встала и, прикусив губу, начала стаскивать с него мертвецов. Наконец, почти задохнувшись от тяжёлой работы, Алиссия взялась за подмышки хрипящего. Тело медленно выехало из-под трупов. Девочка в изнеможении выпрямилась и, покачавшись — взявшись за поясницу, снова склонилась над живым. Перевернуть бы его. В груди что-то остро кольнуло. Ох, как больно... Это, наверное, от падения у дверей в храм... Она не успела всмотреться в лицо раненого, как из её рта выплеснуло кровью. Девочка дёрнула головой, но брызги всё равно попали на лицо мужчины. Алиссия торопливо промокнула ему щёку и рот — и пригляделась. Нет, так раненому тоже тяжело дышать... Она села рядом и, чуть подняв ему голову, положила к себе, на колени. Длинное, худощавое лицо с острой бородкой; короткие волосы, слипшиеся от крови, нос с небольшой горбинкой, сведенные от боли брови...

Раненый вдруг закашлялся, задышал ещё тяжелей. Девочка всполошилась: "Только б не умер!" И заглянула ему в лицо. А он облизал пересохшие губы и открыл глаза.

Мрак... нет, полутень. Больно глазам, хотя что-то закрывает неровный, мятущийся свет, бледно-оранжевые отблески, какое-то мутное пятно прямо надо мной... разламывающая боль в затылке... И тепло, горячее, сладкое, полное Силы, что вернула меня в сознание... Слава тебе, Темноокий, наконец-то я снова дома...

Горячее и сладкое пахло очень знакомо. Я дотянулся кончиком языка до стекшей к уголку губ капли. Живая кровь. Я прикрыл глаза, позволяя силе бесценного дара впитаться в мою кожу, и сразу почувствовал себя лучше. В нос ударили запахи гари, пота, мёртвой крови — и я ощутил Ушедших. Не получившие Очищения, они оставались привязанными к бренным останкам, и я собирался использовать их для исполнения клятвы.

Я открыл глаза, зная, что увижу мир в привычных, чистых красках, независимо от времени суток и освещения. Полученная сейчас живая кровь дарила мне такую возможность. Потом зрение станет обычным, присущим человеку. А пока...

Надо мной склонилась девчонка. На вид лет тринадцати, грудь и бедра начали округляться, но красавицей не станет. Тощая, с бледным треугольным личиком и перепуганными карими глазами. Волосы похожи на извозганную смолой паклю, домотканое платьице разодрано до колена. Девчонка вся перепачкана сажей, потом, своей и чужой кровью. Это она вернула меня в чувство.

Но мне нет до этого дела. Я должен увидеть, что эти выродки сделали с нашим Храмом.

— По... помоги... — Я протянул ей руку. Девчонка оказалась понятливой, и я, опираясь на её худое угловатое плечо, смог встать. Под ноги не смотрел: и так знал, что увижу.

Что одну створу у врат храма солдаты сорвали — я помнил. Через нее проникал внутрь удушливый дым, далекие звуки бойни и мародерства, отблески пожаров. Но это не занимало меня. Я смотрел на Храм, и Храм отвечал мне прищуром окон с остатками выбитых витражей, улыбался частично оборванными и втоптанными в трупы штандартами Великого Отца, прежде густо-алыми, богато затканными золотом, а сейчас потемневшими от напитавшей их мертвой крови. Высокий каменный свод и капители колонн терялись в медленно перетекавших клубах вонючего черного дыма, как когда-то в ароматах возжигаемых приношений. Алтарь... Статуя из белого мрамора рухнула с невысокого постамента, раздробив алтарную плиту и погребя под собой нескольких горожан и пару невезучих солдат. Отколовшаяся голова с венцом откатилась в сторону и замерла, наткнувшись на препятствие в виде женщины между ней и колонной. С отбившимся до самого основания носом, Великий Отец смотрел вверх, кривя губы в гадкой окровавленной полуухмылке. Сурт Темноокий... Они тебя променяли на ЭТО?

Мрази... Какие же они мрази...

Сила крови покидала меня, краски становились тусклее, дым начинал есть глаза и чудовищно першить в горле, вызывая приступы кашля; голова — и не только она — вновь дала о себе знать полученными ранами. Я дернулся в попытке подавить острый приступ удушья от дыма, а девчонка испуганно ухватила меня за руку, боясь, чтобы я не упал.

Я бы посмеялся ее наивности, будь у меня на это силы.

Но сил у меня нет, Сила заключалась в живой крови этой худышки. Брать ее сейчас, пока я сам слаб и ранен, — значит, собственной рукой послать к Великому Отцу весь мой план. А я и так уже сглупил, когда понадеялся, что уж меня-то точно не тронут.

Собрав остатки Силы, я попробовал услышать город, чтобы понять, что делать дальше.

Разруха, пожары, побежденные и победители, стервятники и добыча. Насилие, смерть, кровь, Ушедшие и живые... На миг я почувствовал себя перенесшимся в прошлое, на пятнадцать лет назад, когда Сурт Темноокий забрал к себе всех служителей, кроме меня, самого молодого из принявших сан. Тогда же, после долгой молитвы в истинном святилище, я понял его волю и принес клятву...

Сила истаяла, возвращая меня в больное тело. Выйти на улицу сейчас — безумие. Стервятники пируют, празднуя победу, и убьют любого, опьяненные безнаказанностью. Разве что Суринам мог бы призвать их к дисциплине — я слишком слаб для этого.

Пока слаб. Я выпрямился, прижав стиснутый кулак к груди, унимая кашель. Девчонка, мое спасение, мой шанс, почти не мигая, смотрела на меня.

— Пойдем... — я с трудом шагнул к алтарной стене, нещадно опираясь на тонкое плечико. — Нам надо спрятаться.

Наконец-то нашёлся кто-то, кто знает, что делать. Алиссия почувствовала такое облегчение, что покорно перенесла тяжесть, надавившую на плечо. Горячая рука почти обнимала девочку, и ей было так тепло, что казалось: больше страшного не будет.

Неизвестный, морщась от боли, тяжело, но уверенно направлял девочку за разрушенный алтарь, наступив по пути на ладонь мертвеца — наёмника, судя по иноземным доспехам. Но Алиссия, напуганная, всё-таки сочла, что неизвестный просто не заметил трупа под ногами.

Дойдя до стены, незнакомец свободной рукой отодвинул край одного из штандартов, и Алиссия увидала на ровной стене тонкий контур дверцы. Девочка взялась за потемневшее от времени металлическое кольцо, но сил открыть потайной ход не хватило, хотя в душе она была уверена: это сделать она смогла бы, не будь на плече горячей ладони, когтистой лапой вцепившейся в неё.

Каменная дверь легко поддалась под ладонью незнакомца.

Лестница вниз. Первые ступеньки ещё видны, но следующие пропадают в густой тьме. Алиссия невольно прижалась к незнакомцу. Неужели придётся идти туда, в глубокий, устоявшийся мрак?

Мужчина уверенно шагнул на ступени, подтолкнув девочку вперёд, а потом снял со стены потайного коридора факел. Что он сделал в тени, на миг оторвавшись от своей хрупкой опоры, Алиссия не поняла. Но, когда ладонь вернулась на её плечо, девочка заворожённо уставилась на весёлые огненные лоскуты, танцующие по факельной чаше. Теперь шагать по узкому тоннелю легче, следить нужно лишь за устойчивостью на стёртых ступенях.

И всё же... Чем ниже спускались беглецы, тем сильнее боялась Алиссия.

Неизвестный закашлялся. Пришлось остановиться и взять у него факел. Откашлявшись, он и не подумал забрать тяжёлый светильник, зато спросил:

— Как тебя зовут?

— Алиссия.

— Где твои родители?

Несмотря на растущий страх, девочка сообразила: он отвлекает её от страшных мыслей — и, благодарная за участие, принялась торопливо рассказывать о событиях скорбного дня... Едва история подошла к концу, до Алиссии наконец дошло, что за человек может знать о тайных лестницах и дверях бывшего храма Взывающих.

Негоже не подготовленному для свидания с Суртом человеку ступать в подземелья Храма, но выбора у меня нет. Разбитый затылок безбожно ломил, спину саднило от лопаток до поясницы, присохшая к ране ткань причиняла боль при каждом движении. Темноокий хранил меня: удар в спину прошел вскользь, пока я падал, оглушенный чем-то тяжелым. Сам виноват, отвлекся на храм, и эти мерзавцы из охраны решили избавиться от меня в начале бойни. Но это не важно. Важно, что я жив и у меня есть живая кровь.

Девчонка лепетала свою историю, а я думал о том, что мне предстоит сделать. Подземный храм не тронут: без помощи служителя Сурта человек никогда не увидел бы укрытой магией двери. Кроме святая святых — истинного святилища Темноокого, в подземелье есть жилые комнаты, в том числе и моя. Туда я и направлялся, свободной рукой ведя по каменной кладке коридора, чтобы не пропустить ключевых камней и обезвредить ловушки. Пару раз я нажимал на невидимые в стене выступы — и чуть влажная, ледяная поверхность камня поддавалась под моими пальцами, а я тихо радовался возвращению домой. Воздух чист, система вентиляции не повреждена, а магия не позволяла расплодиться крысам и плесени.

Мы миновали несколько развилок и дверей, девчонка что-то болтала, не обращая внимания, куда мы идем, и меня это устраивало. Я хорошо помнил ходы и повороты, но все же немного сбился с шага, когда увидел знакомую дверь из черной сосны, чья древесина обретала каменную твердость при долгом соприкосновении с влагой. Я сам вырезал знаки защиты, накладывая заклятья. Мой дом...

— Они подожгли наш дом, я спрыгнула с чердака и побежала, — через мысли пробился дрожащий голосок девчонки, незаметным эхом отдававшийся по коридору. — Все бежали, я тоже бежала и оказалась в Храме, а потом упала, и стало темно, а потом я...

— Очнулась и нашла меня, — я оборвал ее рассказ: и так все ясно, хватит трещать. Девчонка закрыла рот и кивнула, только смотрела на меня как-то иначе. Я положил ладонь на видимый только мне круг. — Иттелер!

На мой приказ открыться дверь полыхнула вокруг ладони зеленым пламенем, и я устало толкнул черную створку, легко поддавшуюся под рукой.

— Заходи.

Алиссия так и не поняла, как Взывающий (в чём теперь она не сомневалась) одним прикосновением умудрялся открывать двери, чьи створы шириной не меньше ее ладони. Но времени на раздумье мужчина ей не оставил.

С лихорадочно бьющимся сердцем она переступила порог следом за ним, в свете факела оглядываясь в небольшой, роскошно обставленной комнате: кресла, обитые красивой тканью, массивные шкафы с резными дверцами, гобелены на стенах... Даже пыли почти нет, и можно подумать, что здесь кто-то живёт постоянно.

Разглядывая мебель, она вспоминала всё услышанное когда-то о Взывающих. Слухи. Перешёптывания. Запугивание непослушных. Отец рассказывал, что король не мог захватить город благодаря Взывающим, потому и даровал, оправдывая свою беспомощность, Вольную хартию. Но Великому отцу надоели непотребства, творящиеся в храме, и его служители с помощью горожан избавили город от прихвостней Сурта и стали по-настоящему свободными...

Тем временем Взывающий закрыл дверь, забрал факел, воткнув в специальное кольцо у двери, рывком стащил с себя тунику и, недовольно морщась от боли, достал из недр ближайшего шкафа бутылку и бокал. Алиссия всегда думала, что Взывающие немного похожи на Сурта, темнокожи и имеют если не рога, то хвосты, но вдруг оказалось, что они совсем как люди... Украдкой разглядывая его тело со следами странных и страшных ран, девочка взволнованно прикусывала губу, опасаясь начать разговор.

— Как тебя зовут? — наконец спросила она и затаила дыхание.

— Ёзеф, — не глядя на Алиссию, отозвался он.

— Ёзеф, ты спасёшь город? Ведь правда? Ты же Взывающий, ты отомстишь королю?

— Ты просишь меня? — Ёзеф отставил бутыль и хмуро посмотрел на девочку. — Служителя Сурта? Может, тебе попросить Великого Отца?

— Но ведь... — Алиссия замолчала, непонимающе вглядываясь в хмурое лицо Взывающего, и набираясь смелости для следующего вопроса. — Его служители мертвы... А вы однажды спасли город!

— Спасли, — Взывающий отвернулся.

— И ты ничего не можешь сделать? Совсем? — губы девочки плаксиво задрожали, хотя она повторяла про себя: "Не буду плакать! Не буду!"

— Могу. Например, заняться ранами и поспать. И тебе советую сделать то же.

Алиссия исподлобья глянула на Взывающего, Ёзефа — поправила она себя, и согласно кивнула.

На обработку ран Взывающего ушло около часа. Пока девочка помогала ему смыть грязь и кровь в купальне с подземным источником, дверь в которую скрывалась за одним из гобеленов, пока неумело накладывала мазь и повязки, все время смущенно отводя глаза от обнаженного мужчины... Всё это время Ёзеф почти не говорил, отделываясь краткими "сначала это, потом то", и девочка не смела задавать ему вопросы, помня его недовольство.

Удовлетворившись перевязкой, Ёзеф лег на диван. Налил из бутыли густого, чёрного в свете факела вина, выпил и вновь обратил внимание на девочку, робко присевшую на край его ложа.

— Ну, что еще?

— Можно мне тоже умыться? — робко спросила Алиссия, надеясь, что, умываясь, она и напьётся. Покосившись на Ёзефа, она вдруг подумала, что не сердится на него и что он совсем не страшный. И вспомнила, как горячо пылала его кожа под её пальцами. И — покраснела от странных мыслей и ощущений.

— Иди, — буркнул он и снова потянулся к бутыли.

— Только... — девочка погладила дрожащими ладонями подол платья, помялась и сказала: — Я... сама умоюсь.

Я с некоторым изумлением уставился на девчонку: можно подумать, я женщин не видел. И видел, и пользовал так, что этой и в кошмаре не приснится — с ее невинностью. А что девчонка невинна, как агнец на заклание, я даже не сомневался. Впрочем, пока я не знал, полезно это для ритуала или нет, и потому просто махнул рукой, как и на все ее идиотские вопросы. Я мог бы многое ей сказать, но зачем? Все равно она этого не поймет.

— Умывайся. И меня больше не трогай.

Девчонка кивнула и исчезла с моего дивана, я налил еще бокал зелья, восстанавливающего силы, выпил и уснул, едва донеся голову до подлокотника.

Когда умытая, освежённая, пусть и одетая в то же грязное платье, она вернулась в комнату, Взывающий спал. Алиссия постояла возле мужчины, рассматривая его и стыдливо краснея. Потом сглотнула. Есть хочется. Огляделась. Шарить в шкафах Взывающих? Страшно. А вдруг наткнёшься на что-то ужасное? Ищущий взгляд остановился на бокале рядом с большой бутылкой. Отец всегда брезгливо относился к пьющим. Но Ёзеф — видела Алиссия — выпил много, а пьяным не выглядел. Может, это не вино? Подкравшись к столу, она осторожно понюхала бутылку. Пахнет травами и забродившим виноградом. Девочка вздохнула и налила полбокала. Сначала пила осторожно, но густая влага ложилась в желудке теплом и даже сытостью. И, поколебавшись, Алиссия выпила ещё столько же.

Вино отяжелило ноги и сознание. Почти в полусне девочка стащила с кресла тяжёлое покрывало и, пристроившись головой к плечу Ёзефа, укрыла обоих. В комнате воцарилась тишина. Слышалось лишь сонное дыхание двоих.

Проснувшись, я чувствовал себя намного лучше, и даже притулившаяся рядом девчонка, чьего имени я так и не вспомнил, не испортила мне настроения, как вчера своими вопросами. Напротив, я даже рад, что пигалица сообразила выпить лечебного снадобья. Чем здоровей она будет, тем лучше. Армия Суринама, грабя и насилуя, проторчит в захваченном городе неделю — так им обещано в случае победы. У меня есть время для подготовки к ритуалу.

Оставив девчонку спать, я отправился в зачарованные кладовые за едой, а заодно в библиотеку — за нужными книгами. То, что я собирался провернуть в одиночку, под силу верховному жрецу Сурта или кругу из девяти Взывающих средней руки, к каким я и отношусь. У меня только один шанс, и ошибаться я не собирался.

Потребовался час собрать все, что я хотел. Вернувшись, я нашел девчонку сидящей на диване, с видом бездомной собаки. На корзину, с сыром, лепешками и колбасой, глаза у нее загорелись, а мне хватило взгляда понять: в комнате устраивали обыск. Точнее, попытались: наложенные заклятия помешали открыть хоть один шкаф.

Я поставил корзину на стол и кивнул девчонке, чтобы поела. Пока она утоляла голод, я погрузился в книги.

Подготовка к ритуалу заняла трое суток. К тому времени мои раны почти затянулись, да и девчонка выглядела здоровой. Я готовил святилище, проверял механизмы и несколько раз поднимался в верхний Храм, чтобы очистить от накопившегося мусора световоды, ведущие к внутреннему святилищу. Разлагающиеся трупы, как и разруха в городе, волновали мало. Моего дара хватало, чтобы слышать: армия здесь, выжившие горожане здесь, души Ушедших привязаны к умершим телам — значит, Сурт получит обещанное.

Оставалось только два момента: дождаться абсолютного полнолуния, должного наступить через два часа, и заставить девчонку добровольно лишиться невинности на алтаре. Конечно, для Круга или Верховного жреца хватило бы просто живой крови, но в моем случае жертвенная потеря невинности вкупе с ритуалом в разы повышала шансы на успех. Простое изнасилование на алтаре — впустую потраченные силы ради сомнительного удовольствия. Да и Сурт не любит мелких жертв.

Добровольность ставила меня в тупик, но я давно привык не хватать звезд с неба и был готов обойтись просто живой кровью. Однако Темноокий желал, чтобы я исполнил клятву, и судьба в очередной раз улыбнулась мне.

В течение трёх суток Ёзеф то уходил из комнаты, то часами просиживал в ней за странными книгами. Алиссия сначала с любопытством, а потом уже угрюмо следила за ним. Догадывалась, что он всё-таки хочет что-то сделать, но что? Спрашивать она боялась, как и попроситься в город. Там, наверху, захватчики и её непогребённые родители, и трупами устланы улицы. А здесь Ёзеф кормил её, молчаливо, но заботился о ней. И она старалась быть к нему ближе, чувствуя себя рядом с ним уютней. Слухи врали, Взывающий вовсе не стремился сделать с ней что-то ужасное или непотребное. Алиссия помнила, как тепло и спокойно спалось ей в первую ночь, и думала о том, чтобы коснуться руки Ёзефа или прижаться к нему. И, удивлённая, ловила себя на том, что с жадностью смотрит на его красивый рот и представляет, как Взывающий хочет поцеловать её. Алиссия почти невеста, мама рассказывала, что вышла замуж, будучи всего на год взрослей её. Не зная, чем заняться, изредка прибираясь в подземной комнате, девочка мечтала, что было бы, если бы Взывающий стал её мужем. Лёжа ночью в креслах, неподалёку от мужчины, она то и дело таилась, прислушиваясь к его дыханию. А он слишком долго, перед тем как заснуть, ворочался на диване... И на четвертую ночь она встала и подошла к нему.

Дрожащим от страха (а вдруг прогонит?) голосом девочка шёпотом позвала:

— Ёзеф, Ёзеф, мне холодно... Можно?..

Признаться, я сначала не понял, что ей от меня нужно, но, когда она покраснела, до меня дошло. Шанс. Сурт благоволил ко мне как никогда раньше.

— Можно, — я даже улыбнулся, протянув ей руку. — Хочешь, чтобы я согрел тебя?

Она покраснела еще сильней, но кивнула, протягивая мне худую ладошку. Только не передумай, девочка... Я сел, крепко и осторожно сжав ее запястье, чтобы не спугнуть удачи. Девчонка дрожала не от холода — от собственной дерзости, и кровь горячо билась в жилке под моими пальцами.

— Не бойся, — я старался говорить как можно ласковей. — Я дам тебе лекарство, и в первый раз боли не будет. Согласна?

Девчонка кивнула, окончательно опустив глаза и тиская свободной рукой подол платьица, а я почти купался в жарком и горячем тепле, что несла ее кровь. И мир проявлялся чистыми красками, Сила текла по моим венам, и Ушедшие слышали этот зов. Сурт... Сурт Темноокий, ты получишь поистине прекрасную жертву!

Не отпуская запястья девчонки, я подошел к одному из шкафов, доставая эликсир смерти, которым поили только жертв. Налил на донышко бокала — ей хватит. Я не лгал: этой, первой боли она не почувствует, истинная боль придет к ней позже. Она не умрет сразу — и крови, жертвенной и живой, будет достаточно для ритуала. Я протянул бокал девчонке.

Едва поколебавшись, она выпила эликсир одним долгим глотком и улыбнулась уже смелей, а я видел, как под влиянием зелья все быстрей и быстрей начинает струиться кровь, придавая коже девчонки нежное сияние. Я опустил ее запястье — теперь никуда не денется, сдернул с дивана одеяло и закутал им девчонку, скрывая от глаз это великолепие. Она недоуменно и испуганно смотрела на меня. Я снова улыбнулся.

— У нас будет особое ложе.

Щеки девчонки ярко полыхнули, а я подхватил свою драгоценность и понес в святилище.

Святилище встретило легким потрескиванием пламени в неугасимых светильниках. Блики бездымного огня ласкали каменную величественную фигуру Сурта. Темноокий выступал из стены наполовину, упираясь в пол одним копытом и занеся второе почти над алтарем. Голова, на мощной длинной шее, с развевающейся гривой, гордо вскинута, огненные рубины глаз грозно сверкают, заставляя трепетать душу. Мягкие губы бога Ночи обнажали длинные острые клыки, ноздри раздувались от горячего дыхания, а витой рог указывал прямо в зенит. И, кажется, еще мгновение — и Сурт выйдет из стены мрака, сам созданный из тьмы, и встряхнет гривой, ударит острейшим копытом, взмахнет гибким хвостом и пронзит рогом любого, кто посмеет ему перечить.

Но девчонка не видела ни великолепной статуи, ни огромного круглого алтаря с высеченной пентаграммой. Она тихо сопела мне в шею, пригревшись в одеяле. Но ее время пришло.

Я поставил ее на ноги, отбросил в сторону одеяло и с молчаливого согласия стянул с нее многострадальное платье. На миг я замер, восхищенный мягким жемчужным сиянием ее кожи — зелье смерти придавало жертвам особую красоту. Но особо медлить не стоит: лунный свет, проникающий сюда с поверхности, становится все ярче. Значит, час полнолуния близок. Я скинул одежду, поднял смущенно закрывшую глаза девчонку на руки и уложил на алтарь. Камень встретил теплом, как и всегда.

Оказывается, Алиссия зря боялась Ёзефа и того, что он её не поймёт. Оказывается, он очень ласков и заботлив. Девочка ещё не успела толком ничего объяснить, как увидела в его глазах радость. Он тоже хочет её!.. Строгий и даже угрюмый, Взывающий вдруг преобразился. Понимая, что ей очень страшно и немного неловко, Ёзеф даже держал её ладонь, пока искал снадобье, которое сделает главные мгновения в её взрослой жизни безболезненными. Вот как он, сильный, крепкий, заботился о ней! А какая у него улыбка... Как он вглядывался в её глаза, стараясь утешить и успокоить. Как легко, словно пушинку, подхватил её на руки, пообещав особое ложе, и она от счастья чувствовала себя почти богиней, которую только и нужно носить на руках! Как восхищённо смотрел на Алиссию, когда платье пропало с её тела. Она знала, что ещё не оформилась, что тело её тощее и неловкое. Но под его взглядом поверила, что желанна. И вспыхнула от радости и гордости, когда мужчина снял одежды с себя. Он такой красивый! Он такой сильный — и он любит её! Тёплые руки вновь подняли её (девочка смущённо закрыла глаза) и опустили на тёплый же камень. И она не сомневалась, что все у них будет чудесно, как в сказке...

Худая, почти с детской фигуркой, она не вызывала во мне желания, и потому сначала я ласкал ее, зная, что так будет проще нам обоим. И, когда сила живой крови стала почти обжигать меня, я уложил девчонку на спину, раздвинул ей бедра и одним резким и глубоким движением принес Сурту добровольную жертву.

Девчонка и не пискнула — просто не чувствовала, как выплеснулась из нее горячая влага на алтарь, но я едва не захлебнулся от накрывшего ощущения Силы. Линии и надписи засветились, наполняясь магией, я чувствовал себя готовым поднять весь город, а ведь ритуал еще не начался! Великий Сурт, неужели такое возможно?! Еще! Я хочу еще!

Темноокий покровительственно держал над моей спиной копыто, косился огненным глазом, и его губы насмешливо улыбались. Он давал мне время насладиться полученным даром.

Я пришел в себя, когда моя страсть выплеснулась в горячее лоно жарко стонавшей девчонки, возвращая мне способность трезво мыслить. Сила наполняла меня, я мог бы поднять всех Ушедших, но для моего плана требовалось больше. Намного больше.

Лунный свет стал ярким, почти заглушая светильники. Пора.

Я спустился с алтаря и стал привязывать руки и ноги разомлевшей и сонно улыбавшейся девчонки к кольцам. Я почти закончил, когда до нее дошло: что-то не так.

— Ёзеф... — Девчонка попыталась приподняться, но верёвки натянулись, не давая ей двигаться. — Ёзеф! Зачем всё это? — Она всё-таки извернулась немного набок, стараясь увидеть меня. — Что ты делаешь, Ёзеф? — жалко и спросила девочка.

Я проверил надежность узлов и наклонился над испуганной девчонкой.

— Что делаю? Выполняю твои просьбы. — Она смотрела испуганно, но вполне вменяемо. — Ты хотела, чтобы я сделал тебя женщиной, я сделал. А теперь... — я усмехнулся, глядя ей в глаза, — можешь считать, что я спасаю город.

Девчонка замерла, внутренне закрываясь. Меня не волновали ее разрушенные иллюзии — меня не устраивал уменьшившийся приток Силы. Я взял жертву за подбородок и заставил смотреть в глаза. Мне нужна сила, и я ее получу.

— Пока ты не чувствуешь боли, она придет немного позже. И тогда кричи, девочка. Бойся, страдай, умоляй, проклинай — что хочешь, но не сдерживай себя.

— Зачем всё это? Зачем? — уже плача, заговорила она. — Почему ты обманул меня?

— Обманул? — я отошел от алтаря взять заготовленные инструменты. — В чем же? Я служу Сурту. Моя сила — сила смерти. Хочешь спросить что-то еще?

Говорить она больше не могла. Рыдания сотрясали её худенькое тельце. Она знала, что плач не поможет, но выплеснуть в слезах обиду и разочарование — единственное, что в её силах. Но, когда я подошел к ней, девчонка спросила, заикаясь от слез:

— Это нужно, чтобы отомстить солдатам, да?

— Это нужно, чтобы отомстить предателям. — Я занес над ней нож так, чтобы она его видела, и глаза девчонки распахнулись от ужаса. — Темноокий проклял вас и ваш город. Здесь будет некрополь. А теперь — кричи. Это будет очень больно.

Тонкая кожа на ее груди легко набухла кровью под острейшим лезвием, и зелье смерти дало себя знать.

Чтобы управлять Ушедшими, поднявший их должен поделиться с ними личной силой. Моя команда проста: убить всех живых в городе. Абсолютно. Горожан и солдат. Предателей и тех, кто невольно стал орудием моей мести. Больше десяти лет я втирался в доверие к Суринаму. Кротким этого подозрительного и скорого на расправу короля прозвали в насмешку. Я пел про беззащитность города, а он все тянул, опасаясь нарваться на Взывающих. Суринам не верил, что мы сдались служителям Великого Отца и оставили Храм и город. Он не верил, что служители перебили всех Взывающих.

И правильно делал. Темноокий не забрал меня, явив свою волю, и я поклялся, что город предателей станет некрополем. Час отмщения пришел.

Закрыв глаза, я стоял в святилище. На алтаре мучительно умирала девчонка, отдавая остатки драгоценной жизненной силы, а на поверхности по моему зову возвращались в свои потерянные тела Ушедшие. И шли. Запах живой крови вел их, и я слышал, как в ужасе кричат люди, как хрустят их кости под пальцами Восставших, неуязвимых для обычного оружия, как горячо и жарко плещется на камни и землю кровь, принося щедрую жертву Темноокому, купающему в кровавых потоках острые копыта...

Лунный свет окрасился алым, а я делился Силой с Восставшими и слушал, как умирает город.