|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Парусник Нэртэс подплывал к нам медленно. Иноземные маги предпочли бы притвориться массовой галлюцинацией и сгинуть в морском просторе, но сбиться с правильного пути им не давала нависающая сверху боевая печать. Отправить незваных гостей на дно мешал лишь один факт — долг, который Нэртэс не закрыли еще вполовину. Если наши так сказать союзники оборвут поставки продовольствия, то бежать за ними для отмщения придется долго. А выковырять Нэртэс с укрепленного полуострова не могла даже Северная коалиция, которая, даже если это неприятно признавать, обладала куда большими возможностями, чем мы.
Тем паче, если доказательств злодейств Ньен на островах было достаточно, маги-нэртэс как будто нигде не отметились. Именно поэтому темные занимались сделкой с совестью и низменным соглашательством. Хотя не сказать, чтобы негласный кодекс темных хоть что-то из этого запрещал.
— Презренные черви, — союзников Миль встречал со всем доступным ему добродушием. — Светлую магию они почуяли, так что не высовывайтесь, Рейни, и загоните свою зверюшку под палубу.
— Как вы можете, Миль? Так говорить о собратьях? — не смотря на иронию, совету спрятать Матиаса я послушался. — А как же единение в делах Тьмы, духе Тьмы, чему-нибудь еще Тьмы...
— Благодарение Тьме, бытие темным избавляет от необходимости испытывать симпатию к другим темным, — высокомерно ответил он.
Зато транспорт союзников радовал глаз. По сравнению с ним даже наш паром выглядел шедевром инженерной мысли. Парус кораблика был кожаным, изогнутым как крыло летучей мыши и служил для красоты, потому что плавала лодка нэртэс исключительно на магии и не разваливалась благодаря ей же. Что обычно говорило не об искусности в заклинаниях, а о том, что в плену гильдии толковых мастеров не водилось, а сами маги белоручки и две доски прямо сколотить не могут.
Но эта хлипкая посудина преодолела путь вдоль восточного и южного берега и достигла Островов.
Темных из Нэртэс я не встречал ни разу и, пожалуй, даже рад был увидеть тех, о ком столько говорят. Компания выглядела... пестро. Я бы даже сказал, блестяще. Блестели металлические украшения, татуировки, бритые головы; волосы блестели тоже, и даже одежда, черная, фиолетовая и синяя. Похоже, магия Нэртэс опиралась на традицию превращать человеческие тела в оружие. В Аринди во главе угла стоял разум, и одевались мы скучнее. Примесь островной крови проглядывала в незнакомцах вполне явно — плавать по открытому океану отваживались только ниэтте, наши полукровки. В путь их гнали любопытство, безрассудство и устойчивость к голосу моря, но в основном — жизненные ниши на материке, давно занятые другими народами.
Маг с ярко-синими волосами выдвинулся вперед и прижал ладонь к сердцу:
— Аори Ильех.
Если магия Нэттэйджа была серой и липкой, то теперь я ощутил себя так, будто с размаху окунулся в мазут и не отмоюсь уже никогда.
Несмотря на разномастную компанию, нэртэс поступали, как и положено темным. То есть лгали напропалую, с честнейшими глазами рассказывая, как приглядывали за Островами, пока старшая-сестра-Аринди занималась внутренними делами.
— Магистр. До нас доходили слухи, что вы умерли, — Аори Ильех смотрел на Шеннейра со странной жадностью. Впрочем, его спутники открыто пожирали темного магистра глазами и старались встать ближе. Прямой доступ к темному истоку слишком ценен, и Нэртэс — молодая гильдия со слабой традицией — ничего подобного не имела.
— Это не повод бросать дела, — с собратьями Шеннейр обращался с заметной холодностью, и боевики тоже не торопились бросаться товарищам из сестренки-Нэртэс на шею. Темные умели играть в благородство и даже утверждать, что именно им, темным, истинное благородство свойственно. Но суть в том, что ни один негласный темный кодекс не считал предательство и вероломство чем-то плохим. Иллюзий насчет себя и своей Тьмы здесь никто не питал.
Я старался не отсвечивать и держаться незаметно, но избежать внимания не сумел.
— Магистр, это настоящий светлый?! — Ильех в несколько шагов приблизился ко мне и наклонился, заглядывая в лицо. — Вы исполнили свое намерение и получили собственную светлую гильдию?
Я с любопытством разглядывал брошь в виде человеческой челюсти на его плаще. Или настоящую человеческую челюсть — какая же юная темная гильдия не увлекалась творчеством? Кое в чем, нападая на темных, светлые ошиблись. Надо было напасть раньше, если планы гильдии Аннер-Шэн были настолько ясны, что их знали все вокруг кроме нас.
Шеннейр чуть поморщился. Наверное, от чужой болтливости.
— Не трогать.
Ильех подержал протянутые руки на весу и аккуратно убрал их за спину, ничуть не снизив накал любопытства:
— У вас еще есть?
— Нет.
— Может, одолжите на время?
— Нет. Ищите сами.
— Наши заграничные боевые гильдии, Дженери и Джезгелен, не подходят и вообще неконтактные, — пожаловался он. — Сидят за щитами и швыряются в нас проклятиями. Раз уж мы темная гильдия, могли бы вести себя подобающе.
— В смысле, сложить оружие и сдаться?
— А потом нам служить, — с восторгом поддержал меня нэртэс. — Шеннейр, а он сообразительный. Ваши разработки подчиняющих заклятий оставляют объектам дар речи и минимум критического мышления?! Сколько они стоят?
— Пошли отсюда, — ровно приказал магистр.
Нэртэс даже не понадобилось эмпатии, чтобы понять, что их время вышло. Свернулись они стремительно, и хоть отплытие напоминало бегство, ощущение липкого внимания не проходило все равно.
— Очень... меркантильные личности, — я наконец заставил себя пошевелиться.
— Они пытались подкатывать с другими условиями, но Нэттэйдж с Гвендолин быстро отучили липких слизней от слова "бесплатно". Рей-ни, — Миль звучно хлопнул себя по лицу. — Вы меня слышали. Зачем вы рот раскрыли? Теперь вас запомнят. Хотя о чем я, вы сумели не растрепать, что вы магистр, а это уже очень, очень много для светлого.
Запомнят? Я думаю, я это переживу. Удивительно; Нэртэс — темная гильдия, но ей нравится моя островная родина. Хоть кому-то.
— Им нравятся наши дальние островные полигоны. Надеются найти там запасы оружия. Утопить-не утопить, утопить... — Шеннейр покатал между пальцев свернутое заклятие, наблюдая за отчаливающим корабликом. — Утопить...
— Поставки продовольствия, — напомнил я, и темный с сожалением рассеял печать.
Чтобы покинуть корабль, даже Матиасу пришлось пересесть в лодку. Происшествие на озере оставило на нем неизгладимый след, заставив дергаться даже от легкой качки. Я спрыгнул на берег и подал руку; заарн вцепился в нее, не соизмеряя силы и даже не заботясь о когтях.
Океан шуршал, касаясь песка. Матиас крепко жмурился, и мелкая дрожь, бьющая его тело, хорошо чувствовалась через касание. Подобная забота о человеке в глазах темных выглядела бы странно, но возиться с монстром, пожирающим людей — это можно себе позволить.
Матиас открыл глаза только тогда, когда мы отошли от линии прибоя — а потом опустился на песок, словно не верил, что пережил такое и остался жив.
— Омерзительная светлость, — с чувством высказался Миль из лодки.
— Миль, что вы там бубните? Если тоже хотите на пляж — так и скажите.
Он понизил голос, и я расслышал только "истинному темному не нужен пляж!"
— Хреново быть истинным темным.
По счастью, большинство темных не страдали от того, что они не истинные. Часть с явным удовольствием рассыпалась по песчаной косе; часть отправилась дальше, туда, где потерпели крушение вражеские корабли. Добить тяжелораненых, остальных захватить в плен. Темные гильдии упорно проталкивали мнение, что любой человек, ступивший на территорию чужой страны, лишается всех прав, в том числе исходного права на жизнь, но между нами и Ньен были свои соседские договора.
У трупов гораздо меньше полезных применений, чем у живых людей.
Город казался полностью покинутым. Широкие лестницы вели прямо к цитадели, минуя квартал для приезжих, весь усаженный цветущими деревьями, но отделенный от домов местных отчетливо.
Миль брезгливо оглядывался по сторонам. Для человека, выросшего в высотках столицы Полынь и практически не покидавшего Башню Шэн, прочий мир выглядел диким местом.
— Светлый магистр, это у вас такой город или помойка?
— А они неплохо отстроились за последние годы. Молодцы, — с другой стороны отметил Шеннейр.
Над головой проплыло погодное убежище, похожее на белую лилию с полураскрытыми лепестками. Убежище, как и навигационные маяки, как и сеть погодных станций и систему предупреждения катастроф, и многое другое на Островах строила светлая гильдия. Светлые вообще серьезно вкладывались, чтобы сделать мою родину не таким убийственным местом. Но иногда усилия просто не работают. Эвакуацию при извержении Маро провели идеально; но до Маро был Наэтэре.
Тайфун Наэтэре за несколько часов от маленького вихря вырос до погодного проклятия высшего уровня. Сигнал опасности получили вовремя. Предотвратить катастрофу — не успели. Корабли со спасателями еще не покинули материк, когда проклятие уже ударило по Островам. Сюда, в убежище Токитири, свозили людей со всей округи; они сумели выгадать сутки, а потом тайфун их нагнал.
Токитири смыло. Несколько лет на Островах было только две столицы; для ликвидации последствий привлекали армию, темных; ослабленный тайфун в итоге дошел до материка и залил всю Аринди, и темные тогда (тогда — еще тихо) возмущались, что лучше бы светлые вместо поиска выживших откорректировали его траекторию и отправили в сторону Ньен.
Наэтэре опустошил острова. Мои родители потеряли свои семьи и встретились на склонах Маро.
Мы миновали поисковую стелу — такие стояли в каждом островном городе. Там вывешивали списки пропавших во время бедствий, и сейчас стела пустовала. Помня, что творила Ньен, ненадолго. Ворота в городскую цитадель распахнулись перед нами, но стоило переступить порог, как в уши ввинтился пронзительный вой.
Я безошибочно обернулся к Милю и с тяжелым вздохом подсказал:
— Идентификационная метка.
Береговая линия Островов близка к бесконечности, остановить проникновение лазутчиков все равно невозможно, так что любой черноволосый человек без вшитого чипа с гражданством Аринди автоматически считался шпионом Ньен. Первое время в шпионы Ньен массово записывались безалаберные темные, пока их командирам не надоело слушать вой и платить штрафы за сломанное оборудование.
— Что пялитесь?! — огрызнулся высший и взмахом руки загасил сигнальную печать. Даже боевые маги смотрели осуждающе; в основном потому, что их озаботиться подготовкой заставили заранее.
На просторном дворе крепости наконец-то нашелся кто-то живой. Давно не видел столько сородичей сразу; невысокие беловолосые люди жались к стенам, держали оружие и выглядели не особенно уверенно и браво. И не особенно радостно, если уж на то пошло. Сквозь толпу протолкался загорелый дочерна человек в цветастой майке и шортах, возвышающийся над остальными на голову, и без предисловий заорал:
— Тха ладно, мы думали, гильдия о нас уже забыла! Мы думали, мы тут по-человечески говорить разучимся! Тха мы уже задолбались с этими...
Наглухо упакованные в черную униформу маги даже не отвечали: на их лицах, полных высокомерия и внутреннего достоинства, проступало ужасное понимание, каких пределов морального упадка могут достичь темные, брошенные на произвол судьбы на дальних островах всего-то на четыре года.
Променяли честь и достоинство на майку и шорты. Ниже падать уже некуда.
Темные из брошенного островного отдела, что подтянулись вслед за встретившим нас магом, молчали тоже. Выглядели они так, словно узрели призрак, и грань, после которой они были готовы швырнуть в нас боевое проклятие или разбежаться, спасаясь от восставших из мертвых, была близка. Первый маг говорил все тише и тише, не понимая, почему его не поддерживают, а потом запнулся.
— ...магистр? — жалобно пискнул кто-то.
Вы правы, гильдия о вас забыла.
В наступившей тишине было слышно, как хлопают на ветру флаги и как звонко разносятся по двору чеканные шаги. Островной гарнизон вновь расступился, пропуская вперед мужчину и женщину в одинаковых серебряных накидках.
Правители Токитири были молоды и были близнецами. Поклонились они одновременно; на выбеленных лицах не отразилось ни капли эмоций, когда женщина шагнула вперед, снова поклонившись, и на высоком ритуальном тхаэле произнесла:
— Тхаэ ту аои тумоло...
Я едва не зажал себе рот, слушая такой прекрасный родной язык, вещающий...
...Столица Токитира приветствует вас! Минуло всего четыре года, а метрополия уже о нас волнуется! Вспомнили о налогах? Не поделили территорию Островов с Ньен? Сам не ам и другому не дам? А нам обещали, что магистр темной гильдии немного умер. Ни в чем на темных нельзя положиться. Чтоб вы провалились с вашим материком, и Ньен, и вы, темные кровопий...
— А почему ваш испорченный жалкий человеческий язык, — Матиас почти шептал. Не потому, что боялся кого-то оскорбить, а потому, что не желал разговаривать ни с кем другим. — Похож на...
Заарнский? Все случайно.
Шеннейр дождался паузы в монологе и на правильном тхаэле с безукоризненной интонацией и идеальной ритуальной формой поприветствовал:
— Тхале ту лоа, танитаникаири Тцо Таома Нейцих, Тцо Руа Нейцих.
Казалось, правители побледнели даже сквозь грим. Руа Нейцих поспешно поклонился, скрывая страх, и на ломаном всеобщем продолжил за сестру:
— Острова благодарят метрополию за помощь. Слава Аринди! Мы тш... тштали... ждали вас столько лет, но протш... прождали бы столько же, магистр Шэ Нэа Ри... — он сглотнул, и совершенно чисто исправился: — Темный магистр Шеннейр. Как мы рады, что вы живы.
Шеннейр снисходительно кивнул, рассматривая правителей сквозь полуприкрытые веки. Близнецы не поднимали глаз, кажется, надеясь, что если не будут совершать лишние телодвижения, то гроза как-нибудь пройдет мимо. Темные конфликт даже не заметили — они подозрительно разглядывали вновь обретенных собратьев, показывая, что в таком виде своих не признают. Какое же на Островах все родное, такое близкое, такое хаотическое и бессмысленное.
Гул, идущий из глубины земли, я услышал не сразу, прикидывая, стоит ли вмешиваться и просить у Шеннейра помилования. Особой злости в эмоциях темного магистра не было, но кто знает, требует ли злости восстановление статуса; или нужно — значит нужно. Мелко задребезжали стекла; люди разом прекратили пустой треп и дисциплинированно, как единый организм, сделали несколько шагов в сторону, назад или вбок, занимая ближайшую безопасную зону. Наши задержались, и в большой белый круг их попросту втолкнули.
Второй удар был гораздо ощутимей. Задрожали стены, по штукатурке поползли трещины, обваливая целые куски. В углу двора рухнула деревянная пристройка; я старался дышать ровно и спокойно, не обращая внимания землю, что ходила ходуном как шаткая корабельная палуба. Белые круги стояли ровно, окутывая тело знакомым теплом работающих светлых печатей. Безопасные зоны раскиданы по всему городу.
Тоненькая пленочка на котле с кипящей лавой. Над джунглями взвилась стая птиц, но сородичи как один смотрели вверх, на верхушку вулкана.
Матиас снова впился мне в руку, растеряв даже наигранную самоуверенность и передавая по связи только одно желание — зажмуриться и спрятаться. Я обхватил его за плечи, зажег светлую печать, и погрузился в идущие через землю волны, легко, почти незаметно, разглаживая их, как складки на ткани. И прошептал:
— Тихо-тихо.
Эхо неконвенционного заклинания, что несколько дней назад долбанули о землю Нэртэс, все еще шло с севера. Но Острова трясло гораздо сильнее, чем Побережье.
Отозвавшись напоследок рядом толчков, землетрясение утихло. Убедившись, что вулкан не планирует просыпаться и заливать остров лавой, как злосчастный Маро, люди вновь переключались на происходящее в крепости. Я смотрел под ноги — белые плиты защитного круга лежали ровно, но от краев шли длинные глубокие трещины.
Шеннейр выдохнул и легко рассмеялся:
— Ну что мне делать с вашей родиной, Кэрэа? Вы так давно здесь не были, и я не стану омрачать этот день. Только ради вас, — и отступил в сторону, указывая на меня, и жестко и холодно произнес: — Позвольте вам представить. Светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни.
Один из встречающих темных встряхнулся, кажется, надеясь уже проснуться, и ошарашенно брякнул первое пришедшее:
— А почему наш магистр представляет какого-то светлого... светлого... светлого...
На лицах сопровождения из внутренней службы явственно отразилось злорадное "дорогие наши, вы знаете далеко не все".
— ...Тсо Кэрэа Рейни, магистр темной гильдии Аннер-Шэн, — с удовольствием завершил Шеннейр.
У меня появилось четкое ощущение, что он не стал устраивать публичную расправу только для того, чтобы ничего не испортило эффект.
Я перекинул стабилизирующую печать Матиасу, показав, что ее следует расширить и опустить на пол, закрепляя старые заклинания, потому что должен же кто-то заниматься делом, а не проходить через эмоциональный кризис, духовный прорыв и ментальную переоценку реальности. Мы, светлые, не темные, и не можем позволить себе эмоции в отрыве от работы. Дождался, пока все взгляды скрестятся на заарне и в глазах людей вновь забрезжит искра критического осмысления, и самым добрым, самым исполненным духовной чистоты голосом сообщил:
— Мой ученик, светлый маг Матиас.
Ну что ж, теперь я знаю, что такое "сногсшибательное появление".
Над городской крепостью реяло множество флагов — множество серебряных рыб, и под прицелом сотен пустых круглых глаз становилось неуютно. Рыбы — герб Островов, и на каждом острове они отличались видом и расцветкой. Рыбы Токитири были весьма пучеглазы.
Суета, поднявшаяся внутри, была бестолковой. Но постепенно все улеглось: прибывших устраивали на отдых, на берег, к тонущим кораблям, отправились боевые отряды, и те, кто проходил мимо, спешили сообщить, как они счастливы, что Острова когда-то в прошлом присоединились к Аринди, что входят в состав Аринди и никогда не покинут Аринди. Те, кто проходили мимо чуть дальше, шептались, раздуваясь от гордости. Смотрите, смотрите! Острова — не край землетрясений и ураганов, о котором никто не знает! У Островов есть свой собственный магистр! Самый настоящий самый молодой магистр в истории!
Я мог бы поделиться опытом, что если не применяя ни умений, ни знаний забрать посох с тела предшественника, то можно стать магистром и еще раньше. На самом деле восторги принадлежали не мне, а моей островной крови и репутации светлой гильдии, но этого хватало.
В крепость набилось население столицы и соседних островов. Куковавшие в городе темные даже сумели сколотить из местных и береговой охраны подобие ополчения, и у многих жителей я замечал ножи, копья, луки, ружья родом из Ньен и даже магические посохи. Сочтя, что на прибытии гостей с материка служба окончена и пора по домам, ополченцы побросали оружие в кучу, но после сообщения Шеннейра, что мы заехали на обед и скоро отправляемся дальше, и рыка командиров-темных, без пререканий разобрали обратно. Островной темный отдел до сих пор реагировал медленно, как прибитый пыльным мешком, и наши похлопывали их по плечу, уговаривали держаться и утешали, что тоже через это прошли. Поиздеваться над ближним своим для темных свято.
— Вы хорошо разговариваете на тхаэле, Шеннейр.
Темному магистру, как и всем темным магистрам до него, свойственны изворотливость и коварство. Но заподозрить его в излишнем... уме? Образованности, любопытстве, желании узнавать новое?.. я не мог. И не только я.
Шеннейр ухмыльнулся, не собираясь отрицать:
— Магистр обязан знать языки всех народов страны. Как только я услышал у вас слово "тцотцитцинтси", я сразу понял, что это мое.
Длинные слова были именно в ритуальном языке. Тцотцин значило "судьба, предопределенная высшим механизмом мира" или что-то вроде того. Тхаэта, если проще. Насчет Шеннейра я ошибался, и это была неприятная ошибка.
Правители Тцо Нейцих в смятении стояли рядом. Белая краска на лицах служила не для красоты, а для защиты от солнца; солнце на Островах палит круглый год, кожа у моего народа светлая и практически не загорает, и получить ожоги — плевое дело. Я покачал головой и сказал только:
— Очень невежливо.
Они опустились на колени, склонившись в глубоком поклоне. Сказанные вещи были действительно глупыми — не сами по себе, а в устах правителей. Но Шеннейр был в настроении и считал, что поездка уже удалась, устраивать казни и портить образ спасителей было невыгодно, да и раскаяние звучало через эмпатию искренне.
На Матиаса не обращали слишком много внимания. Я опасался агрессии или открытого неприятия, но взгляды скользили мимо него, останавливаясь на светлых печатях, и даже изумление от вида нелюдя сменялось благодушием. Здесь, на Островах, слишком долго не видели светлой магии, и народ потихоньку вело от эйфории.
Матиас пошатнулся, начав молча крениться на бок; я успел подставить руку, мысленно отвесил себе подзатыльник и поспешно втащил заарна внутрь цитадели. Внутри, в большом мозаичном зале, царили прохлада и полумрак.
Помогло не слишком. Матиас озирался, странно поводя головой, а потом заморгал, растирая лоб над правой бровью, уставился на свои ладони и прошептал:
— Темно.
— Мне нужна кровь, — негромко сказал я Шеннейру, гася доносящиеся через связь отголоски паники. — Человеческая.
— Когда и сколько? — спросил тот, даже не дослушав. — У нас много пленников.
— Бочку. Разбавленную водой, — поспешно добавил я, почему-то ярко представив, как темные подвешивают людей на крюки, вскрывают им горло и собирают кровь в большие ржавые ведра. Ржавые ведра были особенно ужасны. — Если взять от каждого понемногу, вреда не будет. Матиас, все хорошо.
Он перестал дергаться, доверчиво вслушиваясь в мой голос.
— Пленных? — высоко повторила Таома. Готов поклясться, что вздрогнул даже Шеннейр; правительница подняла руку и дважды щелкнула серебряными накладками на пальцах. — Мы не можем позволить, чтобы светлая гильдия довольствовалась грязной кровью чужеродцев!
Несколько человек поставили посреди зала большую мраморную чашу. Таома встала над ней, закатав широкие рукава, подняла кинжал и произнесла так торжественно, словно давала клятву:
— Сегодня на нашу землю ступил светлый магистр — первый магистр родом с Островов. Солнечный луч наконец осветил нашу землю; наша земля благословенна! Светлые маги не щадят своих жизней, чтобы защищать обычных людей. Это самое малое, что мы можем дать в ответ.
И полоснула себя ножом по руке.
Вода в чаше быстро темнела. За Таомой последовал ее брат; за правителями — остальные, один за другим, словно следуя неизвестному ритуалу. Мне не нужно, чтобы ради меня лили кровь. Мне не нужно... но эмоции заполняли толпу и лились через край, и я тонул в них и не мог остановить.
Темного магистра будут бояться; но поклоняться ему не будут никогда.
— Вы их надежда, и вас будут обожать, Рейни. Человеческая любовь — страшная вещь, — задумчиво произнес Миль за спиной.
Люди смотрели на меня, и лица их светились. Им было хорошо, а мне, почему-то, нет.
* * *
— Чего ты боишься?
Матиас наматывал круги у ванны, заполненной кровью. Ванна была довольно глубокой, а кровь — разбавлена водой, но все же не морской водой, как я хотел изначально. С каждым разом круги становились все уже.
Я стоял на балконе, наблюдая за кораблями, и иногда заглядывал в комнату. С нашего парома выгружали оборудование для нового корабля, большие контейнеры с лекарствами, лечебными и морозильными амулетами, оружием и всем тем, что мы с Нэттэйджем планировали переправить на Острова как помощь. Контейнеры стояли в трюме и о них много не болтали, чтобы Миль не прознал и ко всему прочему не кричал о перегрузе. Гораздо сложнее оказалось убедить Острова, что нам не нужно ничего, кроме припасов и пресной воды; и не нужно тащить ни дары, ни украшения, ни цветы и ракушки, ни расшитые накидки, не стоит опустошать сокровищницу, а лучше собраться и по официальным ведомостям заплатить налоги хотя бы за год.
Приехал в город, обобрал, уехал. Настоящий светлый магистр. Раз уж я обязан поддерживать законность, то не следует расхолаживать народ. Хотя легкая запасная одежда для изгнанников пригодилась бы...
— Это не страх, — высокомерно заявил Матиас, и потрогал воду: — Люди наконец-то осознали свою судьбу и место. Надо было делать так раньше.
Но внутрь так и не полез.
Я слегка пожалел, что заарн уже пришел в себя, потому что в полуобморочном состоянии окунуть его было проще. Но даже животных, которые боятся воды, не пихают в нее силой.
Кровью ванну заполнили почти мгновенно. У самых экзальтированных жертвователей даже пришлось сбивать пыл — но нехорошим чувством отзывалось то, что ни у кого даже не появилось сомнений. В светлой магии есть страшная вещь. То, что она не опасна. То, что темные опасны, знают все — плохого от светлых, от светлой магии, от светлых артефактов не ждут. В девяти случаях из десяти это верно, но...
За подобные выкрутасы ребята из отдела внутреннего контроля давно бы сняли меня с должности. Светлых, посчитавших, что созданием культа они нанесут миру побольше благого, там любили с занесением в отдельное дело. Но внутреннего контроля больше нет.
— Представь, что ты Лорд и купаешься в крови.
— Лорды не купаются, — вполголоса возразил он. — В них купают. Тех, кто наказан, помещают в эти... вещи...
— Лодки, ванны, колодцы, бассейны?
— ...приковывают. И тогда появляется Лорд.
— Тогда представь, что внешняя форма. Уверен, внешние формы так делают.
Или Норман тоже боится?
Я отвлекся на грохот с берега — летучую платформу освободили от последнего контейнера и отправили на перевозку раненых пленных. Транспорта на Островах традиционно не было, чтобы таскать инородцев на носилках у островитян силенок не хватало, а темные были выше этого.
С кораблями Ньен практически закончили. Мы захватили именно тот, который нужен — на котором перевозили отряды захватчиков, так что места для светлых теперь должно хватить. Пленники меня интересовали мало: разве что посмотреть им в глаза и поискать раскаяние, но я уже насмотрелся в глаза темных и ничего там не нашел. Если каждый загорец может рассказать планы страны на столетие вперед, раскрыть все детали идеологии и объяснить, что он делает и почему это хорошо (правда, это будет звучать как бред душевнобольного), то типичный солдат из Ньен идет туда, куда прикажут, и стреляет в тех, на кого укажут. Высшие чины ожидаемо остались на том самом, сбежавшем пятом корабле, и, зная все это, можно вполне точно представить, что такое Ньен.
— Мне нужно тебе кое-что отдать.
Матиас сразу же с интересом повернулся. Давно заметил, что он любит подарки; не из-за ценности — как существо, у которого никогда не было ничего своего. Эту вещь я планировал вручить позднее — но сделка "сначала целебное купание в кровушке, а потом подарки" звучала... странно. Теперь я гораздо лучше понимал Шеннейра. Никогда бы не брал учеников. Сплошная морока.
Я развязал вышитый мешочек и достал большую перламутровую раковину — единственное, что попросил у Островов сам. Матиас явно недоумевал, но позволил приложить ее к уху, и замер. Запертое внутри море шумело там вечно.
— Что это такое? — величественную мину высшего существа сменила растерянность. — Почему оно такое? Что оно там делает?
Ну да, когда мне было лет пять, на меня тоже действовало.
Я поставил раковину на полку. Матиас было потянулся следом, но вместо этого залез в воду, не отводя взгляда, и лег на дно, свернувшись и закрыв глаза. Я подождал еще немного, проверяя, не собирается ли он запаниковать и захлебнуться, и вышел в коридор.
Вдали послышался топот и шум — ради любопытства караулившие светлого магистра под дверью столкнулись с теми, кто более осторожно выглядывал из-за угла. Пришлось немного полюбоваться видом из окна, пока они не разобрались друг с другом и не сбежали по лестнице. Не хватало еще, чтобы кто-то споткнулся на ступенях и расшибся.
Сверху отлично просматривалась вся крепость. Поднимающиеся вверх широкие белые лестницы, каскады маленьких водопадов, цветы повсюду, и снующие туда-сюда беззаботные жители, как будто разом позабывшие о кораблях в бухте. Странно; я не задумывался ранее, что Тхаэ Ле Ри, рожденные на материке, выше ростом и даже внешне более схожи с другими народами. Может быть, из-за лучшего питания; или иного магического фона, что влияет на детей еще в утробе матери. После землетрясения на плитах остались широкие трещины, и люди перешагивали их, не обращая внимания. У Островов короткая память. Печаль — слишком большая роскошь.
Темные из островного отдела сидели в тени навеса, лежали в гамаках, и грустили. Мелкие островитяне крутились рядом с ними, пытаясь принести то воду со льдом, то фрукты и вкусности, но маги лишь трагично отмахивались. Боевики Шеннейра давно плюнули на безобразие и разошлись по делам; зато внутренняя служба осталась и, судя по злорадству, еще не рассказала, куда мы держим путь. И чем больше внимания оказывали страдальцам, тем сильнее становилось желание славной мести.
Новоприбывших обходили по широкой дуге, но и те держались на отдалении, помня наказ Шеннейра. В контрактах приезжих специалистов пункт насчет особо близких контактов прописывался отдельно, и за его нарушение выдавали огромный штраф и выкидывали с Островов. Острова — зона особого этнического контроля.
Дело не в агрессии к иноземцам... не совсем так. Когда нарушается запрет, в обществе что-то ломается. Нет большего несчастья, чем рождение на Островах темноволосого ребенка: люди сжигают дома, бросают поля и сады, покидают целые острова, разбиваются семьи, чтобы больше никогда не встретиться, родня нарушителя одевается в траур, и по ней поют погребальные песни, а власти метрополии неласково называют это массовым психозом. Светлая гильдия билась с Островами не первое столетие, но любое бедствие откатывало достигнутый прогресс далеко назад. После Наэтэрэ, после Маро, которые шли друг за другом, островные начали исполнять традиции еще более рьяно. Люди хотят верить, что мир справедлив, и если следовать правилам, никто не погибнет.
А ведь если бы гильдия не бросила общий зов, если бы не стянула все силы, те, кто работал на Островах, остались бы живы...
Я не стану думать об этом.
Шеннейр прогуливался по саду, восстанавливаясь после обращения к темному источнику. Стайка робких девушек пряталась за деревьями, то и дело выглядывая и перешептываясь; пожилые сановники хмурили брови, рассматривая магистра будто диковинное чудище, береговая охрана, вооруженная магическими жезлами, строго следила за всеми, готовясь вмешаться и защитить сородичей.
Злился ли Шеннейр на поклонение, что доставалось уже не существующей светлой гильдии? Но Островам было не за что любить темного магистра. Все, что он делал на материке, от нас слишком далеко — ни заарны, ни загорцы не поплывут через океан. А то хорошее, что касалось Островов, было слишком давно. Для Шеннейра на Островах шанса не было; но, видя отношение к магам, что провели среди островитян эти четыре года, я думал, что у темных шанс был.
— Тот большой корабль, что мы утопили — один из двух крейсеров Ньен, — сообщил он походя.
И теперь Ньен сильно обидится. Мы оставляли в городе почти половину своих магов и "Песчаный скат" — если паром немного подлатать, для плавания между островами он вполне сгодится. Большим Аринди сейчас помочь не могла, да, пожалуй, вообще не могла, и вопрос с Ньен будет решаться на берегу. Полноценное военное вторжение, это вам не шутки. Не думал, что буду рад шныряющим в округе парусникам нэртэс — они сдерживали вторжение. Потери кораблей соседи нам не простят, но рисковать остальными не станут, даже ради мести — Ньен в этом удивительно рациональна. Тем более, они не знают точно, сколько еще здесь пробудет темный магистр и куда направится.
— Ваши сородичи, Кэрэа, совсем отбились от рук, — казалось, Шеннейру вовсе не мешают ни жара, ни солнце; он с наслаждением подставлял лицо морскому ветру и смотрел на небо. Проходя мимо охраны, темный магистр забрал у одного жезл, перевернул и вложил обратно в ладони. — Но, Тьма, бить островитян — все равно, что пинать котят.
Охрана так и застыла истуканами. Мысль, что темный магистр мог бы покончить с ними за мгновения, должно быть, пришла всем, но долго в головах не задержалась. Нормальный человек котят пинать не станет, но никто и не станет тормозить, если они окажутся на пути военной колонны.
По эмпатической связи пришла волна паники — похоже, Матиас решил, что я собираюсь сбежать на корабль и бросить его среди солнца и соленой воды. Пришлось щелкнуть по связи, призывая к порядку, и показывая, что я все еще тут, рядом. Омытая кровью, его искра сияла чисто и ярко, а наша связь давно не была такой четкой.
Навигационный маяк стоял над цитаделью и со стороны казался целым. Рядом с ним возились техники, подключая привезенную аппаратуру связи. Миль вышел из приземистой башни, стягивая перчатки, и цинично хмыкнул:
— Сломался? Я вас уверяю, они его отключили и включить не смогли. Не трогать! — внезапно рявкнул он на любопытно пододвинувшихся к маяку островитян. — Не приближаться! Не смотреть! Кэрэа, что ваш народ такой бестолковый?!
Вздрогнули даже темные-ремонтники. Островитяне с опаской покосились на заклинателя и бочком-бочком отодвинулись подальше, решив, что с ненормальными не связываются.
Ко мне относились с почтением и не липли; но стоило во дворе появиться Матиасу — судя по мокрым волосам и разводам на лице, слишком поспешно — как девушки подобрались ближе, а потом окружили, касаясь одежды, рук; самая смелая погладила по волосам, подав пример остальным.
Когда я преодолел все лестницы, внизу уже собралась небольшая толпа — вслед за девушками подтянулись прохожие, которые случайно раз в третий шли мимо, вслед за ними береговая охрана, а потом и почтенные сановники. Заарн даже не вырывался, и только на лице его отражался тоскливый ужас. Я бросил последний взгляд на маяк и отправился спасать своего светлого мага от насильственного заглаживания.
Правители Нейцих подловили нас уже на подходе к кораблю. На вопросы о самочувствии Матиас молчал как рыба, стараясь держаться от людей подальше; пребывание на Островах точно нанесло ему душевную травму. Мне же оставалось только ждать, чем близнецов осенило на этот раз.
Близнецы на Островах рождались достаточно часто, и это считалось хорошим знаком. Я уже знал, что Таома и Руа Нейцих учились на материке, в светлой гильдии — мы даже могли встречаться, я только начинал, когда они заканчивали. Но, как и многие островитяне, они не стали проходить второе посвящение, вернувшись на родину. Светлые маги, все-таки, служат гильдии, а нейтралы предоставлены сами себе, и статус их на Островах гораздо выше, чем на материке. У Нейцих вдобавок проснулся особый дар к предсказанию погоды, и в Токитири их носили на руках.
Власти старались, чтобы островная молодёжь училась на материке. Так они проникались культурой метрополии, прекращали шарахаться от других народов и начинали нормально говорить на всеобщем. Всеобщий — искусственный язык, простой и красивый, и на Островах его учили принудительно, но если в тхаэле не произносятся некоторые звуки, то специально никто стараться не будет. Тхаэллик, островной всеобщий, на слух тоже никто не понимал.
Правители вновь говорили на ритуальном тхаэле — и на этот раз рядом не было Шеннейра. Я изучал ритуальный язык уже на материке, в светлой гильдии, и помнил, что главное в нем — правильно отсчитывать слоги.
— Мы просим вас остаться, — объявил мне Руа. — Островной магистр должен принадлежать Островам. Острова — чистая земля, и сюда не доберется ни вторжение, ни заарнские твари, ни Властители, ни темные... мы скроем вас от темных, они будут нам не нужны. Ваше появление — это знак, знак великой благости...
— Мы знали, что случится, мы чтили ритуал и держали наши земли чистыми, и Хсаа'Р'Нэа не причинит нам вреда, — горячо поддержала его сестра. — Зачем вам возвращаться на этот холодный грязный материк? Останьтесь! Все Острова будут счастливы!
Я посмотрел на них глубоким мудрым взглядом — именно тем, каким должен смотреть светлый магистр, и если у меня не получилось, я все равно старался — и спокойно ответил:
— Хсаа'Р'Нэа уничтожит весь наш мир. Мирринийке, ла'эр, ашео, Ньен, Аринди, нас и наши Острова, наш океан, наше солнце и наши звезды, Властители пожрут все, и ритуалы не приведут к спасению. Я должен. Светлый магистр существует не для того, чтобы наслаждаться жизнью в счастливых землях.
Они хотели возразить — о, как они хотели возразить — но смирившись склонили головы. Светлый магистр — тот светлый магистр, в которого они верили — не мог поступить иначе.
— Таома, — я взял правительницу за руку, закатывая ткань, и зажег над повязкой исцеляющую печать. С каждым разом исцеление получалось у меня все лучше и лучше. Магия отзывалась сразу и как будто с готовностью. — Руа. Вам не стоило так делать. Светлая гильдия не требует крови.
— Но светлая гильдия платит кровью за нас, — тихо сказал Руа.
Таома прикоснулась к повязке и бережно расправила рукав, легко улыбаясь уголками губ. Ее эмоции сверкали вокруг нас переливающимися золотыми искрами.
— Мы знаем, что светлые сложили оружие, сдались и пожертвовали собой, чтобы спасти заложников. Вы показали всей стране, что наши жизни, жизни обычных людей, что-то стоят. Темные, — слово упало, тяжелое и округлое. Теперь правительница говорила так, чтобы каждый мог услышать и понять. — Темные бы никогда так не поступили.
Они же темные. Бессмысленно требовать от темных то, что не входит в их жизненную парадигму.
Я прошел к кораблю по длинному белоснежному пирсу и постарался ни разу не оглянуться.
Последней на борт поднялась Хина Нару Ая — единственная островитянка в команде и единственная островитянка-темная, кого Шеннейр не выслал в свое время с Побережья. Чужого осуждения Хина не боялась. Волшебницу провожала пожилая пара — держали за руки и пытались впихнуть какой-то узелок. Наконец девушка вырвалась и легко взбежала по сходням, помахав им рукой.
— Уговаривали меня бросить работу и уйти из гильдии, — весело пояснила она мне. — Ох уж эти внуки!
По металлу прошла дрожь: пробуждались нервные центры, что обеспечивали вменяемое управление большим кораблем. Таома и Руа Нейцих так и стояли на пристани, за ними, кажется, высыпало все население города.
— Поучаствовать в резне наравне с нами, замазаться в крови по уши, с грохотом провалить войну — и сиять теперь непорочной чистоты мучениками? — процедил Миль, враждебно глядя на толпу. — Светлые, а что, так можно было?
— Конечно, Миль. Если вы готовы для этого умереть.
Если бы проиграли темные, я думаю, у них бы тоже получилось. Какой смысл проигрывать, если не получать от этого выгоду?
— Ну разумеется, мы бы не стали жертвовать собой. У нас же есть мозги, — разговор с правителями Миль услышал; и почему я не удивлен. — Разменивать свою элиту на людишек... обычных людишек — только светленькие так могут. Никогда не поверю, что у ваших, даже после падения Иншель, не было путей отхода. Сбежали бы на Острова, Острова бы вас прикрыли. Людишек жалко, Рейни, но как они могут сравниться с лучшими магами, цветом гильдии? Это же... это... таких может не появиться в ближайшее столетие!
Острова? Это была бы отсрочка. Острова велики, но не настолько, чтобы не прочесать их за несколько лет. Война продлилась бы дольше; крови пролилось бы больше; было бы больше смертей. Светлые потеряли бы все, но заставили бы себя запомнить. Темные веками бы боялись светлой магии.
Заложниками пришлось бы пожертвовать.
— Ишенга поступил бы именно так. Конечно, тогда бы вас никто не стал настолько облизывать...
Миль говорил это так, словно его, высшего темного мага, терзала зависть.
— Но к тому моменту, — я поднял руку, прощаясь; правители Токитири повторили жест, и вслед за ними, слаженно, все остальные, — магистром был не Ишенга.
Нервная сеть корабля Ньен отличалась от привычных ариндских — более тонкая, со множеством веточек. Управляющих центров тоже было больше, но меньшего размера — чем больше слабых управляющих центров, тем легче контролировать корабль, но тем он менее надежен и подвержен голосу моря. Приращение частички мозга "Песчаного ската" прошло быстро и успешно.
Коридоры попытались отмыть до блеска, но рядом с одной из дверей я все равно заметил следы крови. Тело волочили и зацепили об порог.
Эмоции Шеннейра разом скакнули от ровного тона до грозовых аккордов, и темные появились рядом так быстро, что впору было принять их за эмпатов. Маг из внутренней службы сосредоточенно уставился на пятно, на всякий случай принимая вид "но мы ведь старались"; боевик из круга Шеннейра глянул на следы мельком, мгновенно оценив ситуацию, и убежденно сказал мне:
— Это краска.
Службист посмотрел на сородича как на идиота, и широкая улыбка примерзла у того к лицу. Я открыл дверь и прошел дальше.
Двойная мораль темных не прекращала изумлять. Убийства — это нормально, но все, связанное со смертью — табуированные вещи. Светлым можно проливать кровь, иногда светлые должны проливать кровь или умирать, но видеть кровь — ну что вы, они же будут бояться и думать о случившемся несчастье. В этом я замечал дорогой каждому темному оттенок ритуальности.
— Меня не испугает кровь, Шеннейр. Это расстраивает, конечно...
Но неважно.
— А почему вы, светлый магистр, должны ее видеть и расстраиваться? — логично возразил тот, и я не нашелся с ответом. В конце концов, на корабле поедет моя гильдия.
Солнце свалилось в океан, и ночь зачернила небо стремительно — душная при полном безветрии. Матиас угрюмо сидел на носу корабля. Он больше не прятался, и это радовало; но от небольшого эмоционального подъема, что получилось вызвать в Токитири, не осталось и следа. Мне теперь его постоянно кровью поить?
— До вашей глупой зверюшки наконец дошло, что скоро она перестанет быть единственным светлым, на которого направлено все внимание, — Миль рассмеялся и, насвистывая, двинулся вдоль борта. Торжество над заарном доставляло ему искреннее наслаждение. — Светлый магистр, наш светлый магистр, скоро найдет новые игровые камушки и забросит старые...
Я предпочел сделать вид, что последней фразы не слышал.
Матиас напряженно смотрел внутрь раковины и совсем замер, стоило мне приблизиться. Мы молчали долго, может быть, несколько минут.
— У нас тоже было море. Потом оно ушло... спряталось под землю, — заарн наконец поднял на меня совершенно неподвижный взгляд. В фиолетовых глазах даже появились зрачки: такие большие, что заполнили всю радужку. — Теперь там живут Лорды. Лорды слишком большие, и на земле им тяжело.
Вот только не говорите мне, что заарны — это неудачно вышедшие на землю рыбы.
— В инкубаторе тоже соленая вода. А в ней... икринки, — он облизнулся. — Они вкусные.
Я медленно сел рядом и вытаращился на волны точно таким же бессмысленным взглядом. Порой казалось, что Матиас, подобно Лорду, способен сожрать любую разумную живность — будь то человек или сородич.
Теперь я понял то, на что намекал Миль — эмпатическое поле переливалось оттенками тревоги и почти неосознанной обиды. Ревность Матиаса была наивной и эгоистичной, и печальной оттого, что вызывала только равнодушие. Живому существу плохо — так почему я не чувствую ничего?
Ему не стоило становиться светлым магом. Светлая магия может помочь, но не должна становиться опорой — она всегда в зависимости от других. Первое, чему учатся обращенные — ставить личные границы и помнить о разуме, потому что эмоции дорого стоят... Ах да, и еще не растворяться в сиянии своего магистра. У каждого своя искра, каждый идет сам по себе.
— А мне повезло, что я тебя встретил, правда? — я чуть было не добавил "изгнанники окажутся беззащитны, но ты способен за ними присмотреть" и мысленно выругался. Может он решить, что нужен мне только для того, чтобы охранять светлых? — Понятия не имею, кого встречу на острове, но мне легче от того, что на тебя я могу положиться. Как бы там ни было, одного настоящего светлого мага я точно нашел.
Матиас даже не заметил запинки; он старался держать лицо, но сквозь настороженное внимание отчетливо пробивалась гордость. Иномирная тварь с удовольствием сощурилась, и мне показалось, что следующим этапом она потребует: "Говори мне, человечишка, какой я хороший и полезный, говори больше!".
Если игровая фишка станет опасной для моих светлых — мне придется ее убрать.
— У меня для тебя задание, Матиас, — заарн заинтересованно придвинулся, наконец сбросив угрюмость, и я серьезно продолжил: — Заставь людей себя полюбить. Заставь людей себя полюбить, и они сделают для тебя все, что угодно.
Он хотел было возразить, но призадумался. Это был вредный совет, но вряд ли заарн так уж ему последует, и вряд ли у него получится. В любом случае, будет полезно, если он попытается.
То, что ценно, всегда требует крови и жертв. Загорье не даст соврать.
Я запрокинул голову к небу, смотря на знакомые созвездия. На огромную, раскинувшую щупальца на северную половину неба Медузу, и на зеленоватый Глаз тайфуна, что поднимался над южным горизонтом. Нигде, кроме островов, нет такого черного неба. Нигде, кроме Островов, нет таких ярких звезд...
Черные рваные прорехи уже сожрали половину звезд. Над горизонтом поднималась лиловая засветка от пробудившегося подводного источника. Или где-то там, на чужих небесах, поднималось солнце Заарнея.
— Матиас, у тебя когда-нибудь было заветное желание?
В глубине души я надеялся, что у иномирца есть нечто свое. Заветные желания, пусть неисполнимые, делали нас лучше — возможно, и у Матиаса было что-то подобное.
Лицо заарна смягчилось, наполняясь внутренним светом:
— Да, — тихо, словно доверяя тайну, ответил он. — Я хочу убить Лорда.
С самого начала путешествия я опасался конфликтов. В тесноте плыли боевые маги Шеннейра, гильдейские заклинатели, внутренняя служба, и я, светлый; делать нечего, паек ограничен, и на корабле не столь много углов, где можно спрятаться. Но была вещь, которая объединяла. Миль всех достал одинаково.
Солнце неправильно светило, море было неправильного цвета, корабль неправильно плыл. Команда — обычные люди, не маги — забаррикадировалась в рубке. На третий день после отплытия из Токитири мастер проклятий прямо с утра вырубил охлаждающие печати по всему кораблю, мотивируя тем, что ему дует. Когда я выглянул из каюты, Миль угрожающе нависал над последней, дохленькой морозильной печатью, а объединенные темные озверевшие силы готовились броситься на ее защиту. Жара и солнце потихоньку подтачивали общую стойкость, вызывая странные мечты об экипировке островного отдела.
Хотя если бы печати были отключены, Миль бы их включил. Дело было вовсе не в жаре или в холоде, а в том, что ему не нравилось, куда мы едем и что собираемся делать.
— Миль, вы всем мешаете, — попробовал достучаться я. — Неужели вам приятно знать, что из-за вас кому-то будет плохо?
Миль возмущенно вскинулся. Что мешает, он, может, и понимал, но не понимал в упор, почему его, мага высокого ранга, это должно волновать.
— Низкое светлое соглашательство.
— Мне тоже жарко, — по-простому сказал я. — И если вам холодно, то мы установим обогреватели лично для вас в вашей каюте. Верно?
Боевые маги сурово кивнули, а предупредительно стоящие за ними службисты и техники закивали истово. На идее сжечь Миля на медленном огне все сдружились окончательно.
Миль странно посмотрел на полусдохшую морозильную печать и ушел наверх, так ее и не тронув. Темные разбрелись по кораблю, восстанавливая систему охлаждения обратно.
Снаружи все сияло, и находиться на открытой палубе было почти невыносимо. Вдалеке среди сверкающей синевы то и дело мелькал изогнутый парус. Маги-нэртэс оказались очень прилипчивы.
Шеннейр практически все время проводил наверху — в одиночестве и подальше от Миля, который довел и его. Я поправил накидку, проверив, чтобы она закрывала голову, и подошел к другому борту.
Корабль плыл на юго-восток. Я не хотел выходить, но все равно стоял здесь и ждал, когда на горизонте появится гористый профиль Маро Раэту. Что там сейчас? Покрытый застывшей лавой голый камень? Зеленые джунгли с певчими птицами, поднявшиеся вновь, как будто ничего не случилось? Мои детские воспоминания были размытыми; я помнил причал, волны и ракушки на берегу. Возвращаться в родные места, может быть, и не стоило, но мне было любопытно.
Мимо проплыл крохотный коралловый островок, и следующий. Океан оставался чист.
— Ваш остров был обречен тогда, когда вы на нем родились, — Миль, как и я, смотрел на синий провал, что начинался за следующим островком. — Магистр принадлежит своей стране. У него нет родителей и места рождения. Источник заберет все это.
...Вот это, несколько клочков суши и воронка от взрыва — все, что осталось от великого Маро?
Я никогда не скучал по дому. Я думал так, но на самом деле я очень, очень скучал, а его больше нет.
— Ходят слухи, что темный магистр Шеннейр разрушил Маро Раэту, потому что там должен был родиться будущий светлый магистр, — с удовольствием проинформировал Миль.
Ох уж эти слухи. Не будь меня — был бы кто-то другой.
— Шеннейр! — хотя зачем спорить; тот, кто может развеять слухи, прямо под рукой. — Шеннейр, вы вызвали извержение Маро, чтобы уничтожить меня как будущего светлого магистра?
— Чего? — раздраженно откликнулся тот. — Да отстаньте от меня с вашим Маро Раэту, не трогал я его!
Черная стрела сорвалась с его пальцев и унеслась вдаль. На паруснике нэртэс что-то вспыхнуло, кораблик завалился на бок и остался позади. Больше нас не преследовали: намек наши темные псевдосоюзники поймали вполне.
— Вот видите, Миль, — наставительно сказал я, но тот лишь усмехнулся:
— Да кто ж вам правду расскажет?
С каждым часом цель становилась все ближе, и тоскливое предчувствие, на которое я пытался не обращать внимание, уже становилось невозможно отрицать.
Светлый магистр...
Магистр — это символ. Источники мира привыкают к своим воплощениям и жестоко мстят за их смерть. Но это не все.
Магистр — это больше, чем человек. Магистр — посредник между людьми и магией. У Источников мира нет разума; именно через магистров они считывают все человеческое, значения всех знаков, что передают люди.
Если умирает темный магистр, темная магия сходит с ума. Заклинания прекращают работать, прежде безопасные печати убивают и прочие прелести бесконтрольного разрушения, пока гильдия сбивается с ног в поисках нового главы. Того, кто придется не по нраву, капризная Тьма сожжет, но выбор людей и выбор Источника расходятся не так часто: искры магов — его часть, так что Источник воспринимает общие чаяния. Магистром всегда становится тот, кто должен им стать.
Я видел, что несмотря ни на что, поддержка Источника остается с Шеннейром. На месте Тьмы, я бы даже не думал над выбором.
Со светлой магией немного иначе. Светлый Источник глубже встроен в структуру нашего мира; он гораздо сложнее и многослойней, чем темный. Последствия наступают не сразу, но они неотвратимы — мор, голод, неурожай, все живое перестает расти и плодоносить, у людей рождаются мертвые дети, и дальше только хуже. Взбесившаяся Тьма страшна, но против нее можно бороться — Свет заберет даже желание и силы для борьбы. У темных есть дни на поиск, полные приключений, но ряд светлых магистров в идеале не должен прерываться. Слишком долго лечить последствия. Подходящий кандидат рядом далеко не всегда, но светлый Источник снисходителен, и он смиряется с заменой — человеком, кто будет поддерживать равновесие до тех пор, пока не будет найден настоящий магистр. Я — как раз такая замена.
Не знаю, на что рассчитывали темные. Должно быть, со своей волшебной башни им видней. Думали, что справятся с последствиями? Слишком давно светлые магистры не погибали? Все же казнить меня высший совет не решился. С сильным магистром гильдия процветает и магия работает лучше, но я всегда был заменой, и моя единственная цель — передать флажок дальше. Можно убить человека — светлого магистра убить нельзя. Он родится под другим небом, будет смотреть на другие звезды, и даже среди мира, полного бед, полного тьмы, появится тот, кто решит все исправить и примет эту роль на себя.
Больше скажу — в мире бед и тьмы такой человек появится крайне быстро.
И все же...
— Это всего лишь вулкан, — незнамо зачем добавил Миль.
Мои сородичи ждали меня. Но я плыл к ним на корабле, полном темных. Как магистр, глава темной гильдии, вместе с теми, кто был их палачами.
Так уж повелось, что у многих магов есть семьи. Гильдия превыше всего; но служить одной идее, полностью отсекая все человеческое — немного нездорово. Личные отношения стараются не предавать огласке — закрытая тема, что правильно. Любому человеку, даже темному магу, нужна опора под ногами, уверенность, что когда он вернется домой, то не обнаружит своих родных мертвыми. От вырезанной семьи люди почему-то ломаются.
Угрожать семьям своих врагов, использовать их, убивать их, строго запрещено. Негласное соглашение; гильдия и магистры выступают гарантом. Моральные уроды встречаются — а где их нет? — но не чаще, чем в принципе встречаются отбросы среди человеческих популяций. Мы убивали темных, с этим спорить не стану. Но не трогали их семьи. Никому даже в голову не пришло искать по ним информацию.
Может быть, зря.
Шеннейр нарушил правила. Но преимущество получает именно тот, кто делает то, что до него никто не делал. И теперь я не знал, что сказать бывшим заложникам, чьи жизни были выкуплены чужой жертвой. Знаете, я тут сотрудничаю с Шеннейром, и очень неплохо? Где-то в этом моменте меня дружно сбросят со скалы и будут правы.
— Повторите, я не понял, — возмутился Миль. — Вы боитесь, что светлые вас не примут? После всего, что вы ради них прошли? Да убейте этих неблагодарных тварей и наберите новых!
Я не допустил прецедент. Если бы Шеннейр убил заложников, светлые бы ударили в ответ, и веками выстроенные запреты рухнули бы в единый миг. Но теперь все, что сделал Шеннейр — остается преступлением, и это только его клеймо.
Я ничего не проходил ради них.
Остров, на который отправили ссыльных, охраняли заграждающие печати, такие большие, что их влияние было ощутимо до появления. По горизонту расползлась белая дымка; она приближалась медленно, очень медленно, пока стена серых восьмигранников не поднялась до самого неба.
Темные прекратили праздно шататься по палубе и встали на заранее отведенные места. Разговоры притихли; корабль замедлил обороты и остановился.
Нижний край печатей почти касался воды. Туман, расползающийся от них, то и дело накрывал нас плотными непроницаемыми клубами.
Стабильные стационарные печати — сплошная геометрия. Динамические ближе к природе; они меняются, перетекают из формы в форму, и уследить за ними гораздо сложнее. Искусственная упрощенность против природной сложности. Можно сказать, что люди ограничивают себя, используя прямые линии и стандартные схемы; что магия должна быть как искусство, как полет фантазии. Но объем информации, который может переработать человеческий мозг, тоже ограничен, и в обыденной жизни требуется не полет фантазии и непредвиденные последствия, а четкий результат после выполнения заранее известного ритуала. Динамические печати опасны своей непредсказуемостью и слишком большим числом возможных путей развития.
Погодные проклятия тоже были динамическими. И они уже встроились в структуру нашего мира. Спасибо, предки, за шторма, за тайфуны, за ураганы. Отличная вышла корректировка климата.
— А скажите-ка мне Миль, — внезапно щелкнул пальцами Шеннейр, — если вы все равно тут болтаетесь. Светлым вообще на двенадцать лет должно было хватить припасов, которые мы им оставили?
В сложном выражении на лице Миля вполне читалось "какие припасы?".
Темный магистр уставился сквозь туман, а потом одним движением отмел сомнения:
— Светлые. Справятся как-нибудь.
Форму печатей поддерживал жесткий паутинный каркас, чуть выгнутый в центре, и все вместе они походили на панцирь. Чтобы никто не покинул остров и никто не добрался до него. Заклинание открывалось стандартной формулой — разрешение магистра и три голоса высших.
На палубе был заранее расчерчен восьмигранник с треугольником в центре и четырьмя жертвенниками: по углам и в центре. Шеннейр встал на один из углов и открыл стеклянный фиал. Капля крови упала на алтарь, и где-то высоко над нами, на огромной печати, вспыхнула синяя точка.
Синий ирис, знак Гвендолин.
Шеннейр перешел к следующему жертвеннику и, бросив на меня самодовольный взгляд, достал следующий фиал.
Белый ромб, знак Олвиша Элкайт.
— Как вы этого добились?! — ритуал не предписывал молчание, но я зажал рот ладонью. Шеннейр упорно не вдавался в детали, но я был уверен, что Олвиш никогда, никогда не даст позволение.
— Какой же я магистр, если не способен заставить своих магов делать то, что они должны делать? — туман вновь накрыл палубу, но ухмылка в голосе Шеннейра звучала отчетливо.
Темному магистру нравилось развлекаться даже в мелочах.
Миль стоял на третьей узловой точке, и все взгляды были сосредоточены на нем. У нас были разрешения и от Нэттэйджа, и от Вильяма, и, наверное, от самого Миля, но все эти высшие были избраны уже после смещения действующего магистра. Не составляло удивления, что большая часть высшего совета, как и я, находилась в гильдии на птичьих правах.
— Что будет, если этим... — прошептал Матиас, опасливо покосившись на печати и заворачиваясь в одеяло как в мантию, — штукам мы не понравимся?
— Штуки уничтожат остров.
"Что вы от меня хотите, я был не в духе, когда их строил", как сказал мне Шеннейр.
Миль повел перчаткой перед собой, и над его ладонью завис черный клубок. Сейчас мой заклятый недруг мог все испортить, и меня вовсе не успокаивало ощущение, что заарну хотелось бы, чтобы это случилось.
Но Миль не решится.
Вокруг алтаря Миля, вокруг него одного, горели витые свечи, создавая атмосферу. Свечи из вытопленного человеческого жира и крови. Даже жертвенник казался выщербленным, старым, покрытым копотью — им явно пользовались, и пользовались часто. Клубок развернулся, заполняя пространство вокруг Миля шерстяными нитями. Заклинатель стоял, закрыв глаза; губы его беззвучно шевелились, а пальцы перебирали по воздуху, словно вслепую выискивали что-то.
Когда человек умирает, его печати, отзвук его магии, еще остаются в памяти Источника, пока не распадаются и исчезают. Но это уже сфера, недоступная человеку...
Уже позабытое ощущение темной магии нахлынуло волной, скручивая тело, сдавливая голову до привкуса желчи во рту. Потревоженный темный Источник ворочался в своем ложе, тоненькая кожица лопалась, выворачиваясь гнилым мясом; я как будто оказался в могиле среди трупов, нет, снова в карантинном бараке, среди зараженных, в пропитанном миазмами болезни воздухе, и было невозможно дышать, нельзя дышать, и хотелось расцарапать себе горло, стереть с себя кожу, которая соприкасалась с этим...
Я обхватил себя за локоть, проводя по вырезанным буквам, и с усилием сделал глубокий вдох. Только человек хозяин собственного разума. Не призраки и не тени.
Туман над палубой сгустился, скрывая лица; оставляя только фигуры и разгорающиеся искры, откликающиеся на темный призыв. Шеннейр сиял всех ярче, и сейчас я знал, что он железной рукой держит остальных.
Матиас поднял руки вверх, ладонями к небу.
Неужели вы считали, что этот мир уже не исправить? Люди заражаются магией...
Сердце сдавило болью. Я заставлял себя держаться отстраненно, но не мог справиться с ощущением, что мы делаем что-то неправильное...
За преградой ждут мои товарищи. Мы все делаем правильно.
Над палубой пронесся тихий вздох, и внутри печати повис сотканный из нитей, уродливый, но все же узнаваемый символ.
Алый мак, знак Алина.
Шеннейр хлопнул в ладони, выводя всех из транса, и рассмеялся. В эмоциях темного магистра не было ни страха, ни трепета.
Последний этап — разрешение магистра — прошел без изысков. Шеннейр полоснул ножом по руке и приложил ладонь к четвертому жертвеннику, и ограждающую печать рассекла ало-черная трещина. Над палубой пробежал сдержанный радостный гул; корабль потихоньку двинулся вперед, и заклинание провернулось вокруг своей оси, пропуская нас дальше.
Миль сидел на коленях перед алтарем, и я встал за его спиной и сказал:
— Вашей вины нет, Миль, в том, что все идет так, как предрешено.
А ведь Милю как можно скорее надо искать себе учеников. Если гильдия потеряет его знания, это будет трагедия.
Источник — колодец знаков и смыслов. Чем проще заклинание, чем чаще, чем больше людей его повторяют, тем глубже схема линий врезается в его память. Сложные заклинания, которые знают один-два человека, стираются оттуда мгновенно. Именно для сохранения знаний существуют ученики — а не для самоутверждения, сведения счетов, политических игрищ или для чего там еще используют их наставники. Чтобы прервать традицию, достаточно уничтожить поддерживающих ее магов.
Традиция моей гильдии прервалась на двенадцать лет. Двенадцать лет — это очень много. Многие светлые печати погасли навсегда.
— Кем предрешено? Мы сами идем к пропасти. Или вам голоса в голове приказывают туда идти? Призраки мертвых являются? Слезайте с таблеточек, Рейни, уверяю вас, мир совсем не такой, каким он вам кажется! — Миль словно очнулся, сбив рукой несколько свечей, и принялся с остервенением сдирать перчатки. — Еще не поздно повернуть назад, но вы, все, тупая толпа, идете туда, куда вас...
На лицах окруживших его магов проступила мстительная злоба. Идея повернуть назад ни у кого не вызывала понимания, и неприкасаемый ореол заклинателя исчез в тот же миг, когда закончился ритуал.
Шеннейр прошел сквозь расступившихся темных, растирая переносицу, и велел:
— Уберите это отсюда, иначе я за себя не ручаюсь.
В своей каюте Миль сразу же распластался в гамаке, не переставая бормотать:
— Почему я один это вижу? Почему только я?
Я не стал говорить, что ему, возможно, тоже следует пересмотреть образ жизни.
— Я прочитал ваши записи насчет ритуала. Скажите, то, что вы сделали — сделали с магией Алина — это ведь...
— Что вы там прочитали, Рейни? Там даже картинок нет.
Дружелюбие Миля когда-нибудь войдет в легенды гильдии. Обычно обсуждение себя любимого улучшало ему настроение, но не в этот раз.
— Ваше упущение, Миль. В следующий раз добавьте.
Темный недовольно скривился. Я прислонился к стене, перебирая в памяти что-нибудь подходящее, и сказал:
— Однажды. Давным-давно. На Маро Раэту, как и годы прежде, как и годы спустя, начался закат. Стая маленьких акул похитила у берега сети и уплыла играть с ними в глубокий океан. Старая акула из тех, что знают пути звезд и русла подводных рек, помешала им:
"Глупые мальки! Человек забыл, зачем эти священные сети, но мы помним. Однажды, давным-давно, стая маленьких акул плескалась на отмелях большой земли, и священные сети закрывали их от беды..."
Воздух за барьером был мутным и стоячим. Тусклая дымка закрывала солнце; океан был грязно-серым, неприятным.
Для ссыльных Шеннейр выбрал совсем крошечный островок — вершину подводной горы, жалкий клочок суши, за которым не было ничего. Безлюдный безбрежный океан, дальше к югу — место, которое называлось колыбелью тайфунов, на много дней к западу, на много дней к востоку темные бурные воды, где уже доносилось ядовитое дыхание старого материка
Вода сливалась с небом. Сперва мы увидели, как на прибрежных скалах засияли карантинные знаки; а потом над ними, сквозь облачную пелену проступил мрачный и высокий силуэт Кималеа.
Над острым конусом вулкана вился дымок. Кималеа был действующим вулканом, и его извержение принесло бы Аринди не меньше бед, чем извержение Маро; и, отправляя сюда изгнанников, Шеннейр полагал, что ради выживания они будут тратить и без того невеликие силы на его контроль.
Пристань оказалась практически целой — как будто ее держали в порядке. Я соскочил на доски и обернулся:
— Я пойду один.
Появление заарна, темных или, упаси свет, самого магистра Шеннейра только напугает ссыльных. Неизвестно, что они выкинут: нападут, спрячутся или вовсе решат покончить с собой прежде, чем до них доберутся палачи, не рискну проверять. Я светлый, и любой светлый почует другого светлого. Никто не стал спорить.
Сверху океан был темно-синим с вкраплениями белой пены. На гребне дул сильный ветер. Заунывно и тонко свистел в ушах и шуршал травой. Небо затягивала тусклая дымка; на Кималеа оказалось гораздо холоднее, чем ожидаешь от южных островов.
На первую пирамидку из камешков я наткнулся случайно. Она почти скрылась в жухлой траве; но за ней виднелась следующая, и следующая. Ряды могил уходили в поле: просто невысокие холмики, гладкая белая галька. Я медленно прошел дальше.
Кто-то должен был рыть ямы. Хоронить мертвецов. Они не могли все умереть, и я все равно не мог прибыть раньше.
Когда-то на острове находилась наша исследовательская база. После извержения Маро здесь стало неспокойно, и ее забросили. Длинные белые дома виднелись на подветренной стороне, под защитой склона, и здесь даже росли деревья. Люди стояли цепью над ними; так неподвижно, что сначала я принял их за что-то неживое. Издалека удалось разглядеть только одинаковую одежду, потом — одинаковые пустые выражения лиц. Я остановился перед живой преградой, ощущая совершенную грандиозную ошибку.
Я их не слышал. Я их совершенно не слышал.
Один человек шагнул ближе, опускаясь на колени, и за ним единым движением это повторили все остальные.
— Мы ждали вас, наш магистр.
* * *
Аринди. Семь лет назад
Небо затягивала тусклая дымка, когда я переступил порог Вихря. Я посмотрел вперед, вбок, наблюдая, как мир наполняется блеклыми оттенками, как будто прикрытый грязным стеклом.
Стоящий рядом человек поежился, а второй спросил:
— Этот?
В машину меня затолкнули грубо. Это не имело значения — не стоит ждать иного от темных — но я не хотел никого слышать, а они постоянно говорили.
— Ну что, светлый, как тебе свобода?
Постоянно говорили. Они могли бы немного помолчать.
— Почему он так пялится? Как ты смеешь, тварь, поднимать взгляд? — один из темных схватил меня за волосы, пригибая; второй рассмеялся. — Жалкие ничтожества...
Рассматривать на полу машины было нечего. Они ведь могли бы меня не трогать?
— Отстань от него, — лениво посоветовал второй, убирая использованный ключ от Вихря в вещевой мешок. Краем глаза я заметил в мешке свернутый плащ и тепловые амулеты. — Это просто выпотрошенный полутруп без крохи мозгов.
— Так зачем мы везем его к нейтралу, если без мозгов? Что он будет изучать?
— Светлые без них обходятся, так что...
Мне было все равно, и я мог на них не смотреть. Это были последние минуты, когда они оставались живы.
...Машина перевернулась, когда вылетела с дороги. Кабина смялась в гармошку, салон тоже помяло. Мои спутники почему-то молчали и не двигались; я с любопытством ткнул ближайшего в щеку, проследив пальцем струйку крови, вытащил зажатый телом вещевой мешок, выбил стекло и выполз наружу.
Темная фигура стояла у поворота и сматывала в клубок черные нити.
— Главная беда магистров в том, — сказала она, не отрываясь от своего занятия, — что их ни в коем случае нельзя убивать. Их тени не уйдут, пока не утащат тебя следом.
Я подошел ближе. Опираться на правую ногу было немного больно.
— Я бы мог спасти этот мир от вас, но почему вдруг я? — Миль запрокинул голову, словно ища ответ у неба, и обернулся ко мне. — Почему я должен жертвовать собой? Я и так сделал немало.
Я сделал еще шаг, и он дернулся назад, прикрикнув:
— Не приближайтесь! Алин дал вам свободу, Рейни, чтобы вытащить вас из Вихря и уволочь к себе. В Лонгарде для вас уже оборудована новая уютная пыточная камера, и там вас не оставят в покое. Вы не хотите оказаться в полной его власти, уж поверьте мне. Все тайно, огласки не будет... Но Алин идиот, и он не сможет остановиться, и вы выжрете его целиком, а потом приметесь за остальных. У меня к вам сделка, Рейни. Вы убираетесь отсюда и избавляете от себя нашу несчастную страну, а в ваших мозгах никто не будет копаться длинными серебряными спицами. И вы все еще останетесь человеком. Идет?
Мир ужался до светлой узкой дороги и тьмы, клубящейся по краям. Миль начал нервничать; я видел это по порывистым дерганым движениям, как будто он пытался меня отогнать, слышал в срывающемся повелительном голосе:
— Убирайтесь! Уходите и никогда не возвращайтесь.
Пропасть распахнулась под моими ногами. Я падал долго, очень долго, пока фиолетовая тьма не обвила по рукам и ногам и не толкнула вверх.
"Живи, — шепнули мне тени. — Живи".
"...И Острый Гребень, вожак стаи, сказала:
— Люди дали нам разум и свободу воли, чтобы мы могли сами решать. Смотрите: люди — наши творцы, и они хотят, чтобы мы, их дети, были счастливы! Братья и сестры! Пришло время покинуть мелководье и доказать, что мы готовы выбрать нашу судьбу!
И той же ночью СБАУ-12, стая биомеханических акул-убийц, прогрызла ограждение и уплыла в глубокий океан".
Я закончил сказку и посмотрел на гамак. Миль крепко спал, и на лице его впервые за долгое время исчезла печать тревоги.
* * *
...— Ну что же, поздравляю всех с успешным прохождением Осеннего ритуала. Мы выжили, и это прекрасно!
— С праздником!
— С праздником.
— Благодарю за приятную компанию. Поздравляю всех нас с успешным исполнением замысла и избавлением от некоторых... старых не-друзей. Наконец-то в высшем совете спокойно и тихо. Я правильно понимаю, Гвен, что Вильям человек разумный и не полезет в дела магов?
— О, уж поверьте, Нэттэйдж, эффекта от одного раза ему хватило. Но нас все еще четверо — вы забыли про Олвиша?
— Олвиш очень долго и тяжело скорбит о своей семье... Надеюсь, никто не будет спорить, что нам нужно продержать его в этом состоянии как можно дольше? Нет? Отлично. Это я беру на себя. А то стоило отвернуться, и он уже натащил к нам всякого из Алленталя... Гвен, какова вероятность, что эти отщепенцы выберут себе лидера, сплотятся и будут доставлять нам проблемы?
— Высокая.
— Вот незадача. Этим тоже придется заняться... Что за жизнь, ничего нельзя пустить на самотек. Кстати, к нам правда переметнулся начальник охраны Алленталя, как его, Джиллиан? Ай-яй, прямо перед штурмом замка...
— Нэттэйдж.
— Да, Миль?
— Вы ничего не заметили?
— Вы очень мрачно выглядите. Вам нехорошо?
— Новый глава гильдии с нами случился! Мало того, у нас тут Шеннейр!
— Главное — что глава не Шеннейр.
— Ха-ха, Гвен, вы этому заранее не радуйтесь.
— Ну что вы, Миль, Тсо Кэрэа Рейни — ваш знакомый, и он будет отвлекать от нас Шеннейра, за что мы ему скажем спасибо. И да, высокое собрание, никто не против, если мы не будем обижать его иномирную зверюшку? Зверюшка забавная, светлые любят зверюшек, пусть будет нашему магистру единственная отрада, ведь когда хорошо магистру — гильдии тоже хорошо. Верно, Гвен?
— Конечно, Нэттэйдж. Ради нашего магистра и нашего спокойствия несложно потерпеть такую мелочь. Заарн сам, вероятно, скоро умрет.
— ... и мы нашего магистра поддержим, потому что кто, как не мы? Миль, а почему вы так зло смотрите? Что я вам сделал?
— Светлый маг. Во главе нашей многострадальной гильдии. Вас это не смущает? Вы не боитесь, что он выйдет из-под контроля и начнет творить что-то... светлое?
— Миль. Вы так верите в людей. У вас такое большое сердце, чтобы волноваться о всех нас. Без обид, обернитесь вокруг — долго ли среди таких, как мы, можно продолжать думать, как светлый? За него взялся сам Шеннейр. Гвендолин, сколько времени вы дадите?
— Три месяца.
— Вы совсем плохо о нас думаете. Я даю четыре. Четыре месяца, и он будет играть по нашим самым правильным правилам, — Нэттэйдж, глава внутренней службы, неожиданно замолк. Гудел переносной камин, за окнами магической тюрьмы падал снег. — Я, может, тоже не хотел быть такой сволочью, но кто же мне позволит... Но не будем о грустном. За будущее!
— За будущее!
— Провались это будущее.
— А хотите поспорить, как скоро я продавлю нашего нового магистра на решение, идущее вразрез со светлыми принципами?..
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
