|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ВСТРЕЧА НА СТУЖЕ
В Щучье озеро сбегает с лесистых холмов речка Стужа, а из озера вытекают две реки: Стужа и Вьюга. Стужа более ладьеходна и плотоходна, по её берегам — изобилие птичьих гнёзд. Вьюга вьётся среди холмиков, всё мельчающих и лысеющих вниз по течению. В её заводи заходит нереститься рыба из озера. В низинах, где реки сближаются, образовались небольшие болотца и заросли камыша. Вблизи рек природа разнообразнее: заросли ив по берегам, вересковья вблизи маленьких болотец, колки среди ручьёв, состоящие из тощих берёз с вкраплениями осин и рябины. А уже в часе ходу от рек — лишь разнотравье по пояс, изредка прерываемое грядами кустарников. Степь щедро удобряется навозом от мамонтов, кочующих осенью через обмелевшие реки на юг и ранней весною, по ещё крепкому льду — на север. По берегам рек живут люди Белого Ворона: на Вьюге — охотники на лошадей, в нижнем течении Стужи — охотники на бизонов, а за озером, в сосняках верхней Стужи — охотники на оленей. Их дома крыты шкурами мамонтов и бизонов. Шкуры натянуты на жерди, привезённые с верховьев, и прижаты к земле либо камнями, либо самыми тяжёлыми костями, челюстями и позвонками из останков мамонтов.
В то лето, в самую его маковку, парень Орясина, охотник на лошадей, ушёл на север, в холмы. Он планировал добыть для племени барсучьего жира, натопить смолы, да забить на обратном пути оленя, матери на замшу. Нести домой оленину было бы тяжело, и Орясина собирался закоптить мясо прямо в лесу и оставить большую его часть в Боброво, на смотринах. В заплечном мешке Орясина нёс подарки от старейшин: клубки конского волоса, костяные иглы, головки лука, мешочек соли и сколы рыжеватого кремня — под рукоять ножа.
Присматривая место под ночлег, Орясина разглядел вдалеке столб дыма. Выйдя к костру, он сразу понял, что ему придётся как-то иначе пристраивать мясо оленя, а то и тащить его домой, потому что на смотрины в Боброво он не пойдёт:
— Здравствуй, Рябинка!
Стройная девушка с толстой косой по спине поднялась с бревна возле костерка и предложила ему присесть рядом. На углях доходили надетые на прутики плотвички:
— Покушаем скоро.
— Как же ты выросла!
— И ты не измельчал.
Орясина снял заплечный мешок и разложил на нём, в листьях лопуха и крапивы всё, что осталось от испечённого вчера селезня:
— Вот. Добыл без силка, подплыл тихонечко и схватил из воды за лапы.
— Ловкий ты! — девушка отломила кусок утятины.
Поднявшись за сучьями, Орясина разглядывал, не отрываясь, чёрную косу. Прожив отроком год в верховьях Стужи, он неплохо знал местные обычаи. Яркие нити в волосах из покрашенной мамонтовой шерсти, по пять узелков на концах — всё ещё одна и не сговорена. Правнучка Рыжего Быка. Самая юная шаманка на Вьюге и Стуже, даже, наверное, пока ученица шаманов:
— Я-то думал, ты уже ребёночка кормишь.
— Рано мне пока детей, слишком небезопасным вещам учусь.
— До какой поры?
— Сговориться хочешь?
— А то.
— Приходи ко мне осенью на седьмую луну.
— Вот славно!
— А я ждать тебя буду на Волчьем острове.
— Где?
— Не рискнёшь?
— Да какой тут риск — на плоту от дома два дня ходу. Всё ближе, чем с верховий тебя увезти.
— Я не знаю, сможешь ли ты увезти меня оттуда.
— Почему это?
— Меня Кормчий Филин на Волчий остров позвал.
— Серый Филин! Разве он опять учеников берёт? Все же ему были негодные.
— Он на шестую луну умирать собрался. А Волчий остров — сам знаешь, какое место. Слышал, наверно, как разговаривают его дома.
— Плавали — слышали. Наболтаться он хочет с живыми домами перед смертью?
— Те дома не только живые. Они много знают о гибели. Все шаманы говорят, что стоит на том острове даже не выйти, только лишь выглянуть из тела, то громко и ясно — так не получится нигде больше — услышишь топот стад или рёв хищников с Подземных равнин. Год назад Кормчий Филин сказал мне, когда умрёт. Вот и решил он выйти с Волчьего острова к зверям на Подземные Луга, разглядеть там всё хорошенько и ненадолго вернуться к живым — рассказать, что увидел.
— Ему бы с собой охотника опытного позвать.
— Он говорит, что я лучше других его понимаю.
— Ты просто веришь в него. Ну а прогонит тебя, как и других учеников, сам себе будет облезлая тушка. Сейчас ты почему не с ним?
— А моё задание пока — год в холмах прожить с одним только костяным ножом.
— А потом? Похоронишь Серого Филина и к людям?
— Я не думала пока, буду ли возвращаться в селения. Во сне вижу, будто бы есть у меня свой дом на Волчьем острове. Может быть, так и останусь там жить. Отращу большие сиськи, нарожаю себе дочерей. А может быть, снится одна из моих стоянок, самая мудрая и самая лучшая.
— Я подожду, пока ты решишься.
— Приезжай после того, как я Кормчего Филина похороню. Не хотела бы я до той поры оказаться беременной. И шаман силён. И кто знает, что потянется за ним с Подземных Лугов. И дома сильны. Не поссорится ли он ещё с ними со всеми, пока станет там помирать?
— Ссориться он с людьми хорошо умеет. А дома не будут ему угождать. Как обидит кого из них, сразу огребёт — сильный от сильного.
— Не сердись на него. Он очень знающий, просто его не понимают в селениях.
— Я и не сержусь. Мне тебя жалко, Рябинка. Одно хорошо, если уж он не прогонит, значит и не обидит ни чем и в обиду не даст свою ученицу. Какой ни есть он кормчий, всё ж таки, человек.
СЕМЬ ДОМОВ ВОЛЧЬЕГО ОСТРОВА
Охотник Орясина приходится правнуком Белому Ворону, невесту он себе нашёл — правнучку Рыжего Быка.
Ходит по берегам Вьюги и Стужи сказание о семи домах Волчьего острова. В нём немало говорится о прадедах Орясины и Рябинки, и о самом Волчьем острове, на который собрался плыть умирать шаман Серый Филин, и о его говорящих домах. Лежит Волчий остров точь-в-точь посреди Щучьего озера, безлес, невелик, а славен семью домами: четыре из них стоят в его северной части, а три — на южной. Дома эти сами растут, сами в себе прибираются, сами себя чинят и не прочь с путниками поговорить.
Первым основан был дом Волков.
В горький, негодный год в одном из селений охотников на лошадей родился младенец без ручек. Мать не захотела его умертвить и кормила, баловала будто бы младенца, из которого может вырасти умелый охотник. А всего-то научился мальчик шкуры скоблить, зажав скребок пальцами ног, да бренчать колотушками по черепу мамонтёнка. До помощника её вырос потому, что не случалось в те года голодных зим, не избавлялось племя от лишних едоков. Пусть скребёт себе да бренчит, сколько протянет. Случилось, берега реки унёс ребёночка волк. Другие дети разбежались, матери не было рядом, а никто из взрослых не заступился за уродца. Незачем. Мать молила охотников, чтобы вернули ей сына, чтобы шли и покарали волков, но никто из мужчин не послушался её слёз. Так волки распробовали человечину и поверили, что дети человеческие будут им лёгкой добычей. Логово волков располагалось на острове. Дети, играющие на берегу, дети, собирающие моллюсков, мальчики, карабкающиеся до птичьих гнёзд и девочки, украшающие маленькие домики в кустах, становились добычей волков. Девять детей потеряло племя, и охотники изгнали вождя.
Старый вождь вырыл себе нору на дальнем вересковье. В те дни вернулся домой Зоркий Ворон и привёл с собою друзей: Сметливого Лиса и Рыжего Быка. Он-то вёл их в гости, на смотрины невест, а привёл, получается, в горький плач. Зоркий Ворон звал охотников выжечь остров вместе с волками, но мужчины боялись уходить из селения, оставляя без защиты в нём женщин и детей, а вождя, чтобы продумать охоту, больше у них не было.
Зоркий Ворон сказал, что даст бой волкам один, и с ним рядом встали друзья. Сметливый Лис, ловкий в изготовлении охотничьих ловушек. Рыжий Бык — молодой шаман с верховий Стужи. Втроём вышли они на волков. Вплавь, с подветренной стороны, держа оружие на небольшом бревне, парни перебрались на остров. Зоркий Ворон взял с собою топор, Сметливый Лис пращу и факелы, а Рыжий Бык двух верных собак и копьё. Проводив их, женщины не усидели по домам и, наказав детям никуда не выходить, сами убежали на Вьюгу. Река принесла им сперва крики охотников и вой волков, а затем запах дыма и горсти пепла.
Несколько дней спустя в селение возвратились друзья. Зоркий Ворон поседел, и его звали с тех пор Белым Вороном. На шапке у него красовался подпалённый хвост сражённого вожака стаи. Другие хвосты убитых зверей они повесили кругом в доме, который сложили над ямой где закопали волков и двух своих умерших от ран собак. В волчьем доме они выставили угощение убитым зверям, и шаман бил в бубен, призывал дух вожака умерщвлённой стаи. Вожак пришёл. Он скалился, хоть и поджимал к животу обрубок хвоста. Зоркий Ворон повелел ему впредь не заходить в людские селения и в самый голодный год искать другой добычи, чем человеческие дети.
С этих пор волки на берегах Вьюги и Стужи даже не скрадывали детей, потерявшихся в степи, а охотники на лошадей, охотники на бизонов и охотники на оленей стали называть себя людьми Белого Ворона.
Волчий дом на острове оказался живым. Он сам продубил висящие в нём хвосты, да так славно, что они сохранялись спустя три людских поколения. В лунные ночи дом выл. Самые храбрые охотники и женщины, которым нужно было договориться с Луной, оставляли в нём кусочки печёного мяса.
Позже на Волчьем острове вырос дом Мамонта.
Однажды зимою грозный вождь Белый Ворон угощал друзей: могучего шамана Рыжего Быка и хитроумного ловчего Храброго Лиса, так его стали звать после расправы над волками. Тут с быстрым мальчиком на снегоступах получил он известие от семьи кочевников-менял. Видели, хотя уже не сезон, как бредёт по льду к Волчьему острову одинокий хромающий мамонт. Белый Ворон позвал на охоту друзей, кликнул своим охотников, и вот все они взяли копья, факелы и топоры и встали на снегоступы. Мамонт нашёл свою смерть, продавив неокрепший лёд в топком месте, неподалёку от Волчьего дома. Забив зверя, охотники решили увезти на волокушах мясо и шкуру, а за костями и бивнями вернуться попозже. Но пришла оттепель, переход через озеро стал опасен, а когда лёд снова устоялся, то вместо останков мамонта охотники обнаружили на острове сложенный из них дом: кости и бивни были оплетены сухой травой и обложены камышом. Несмотря на холод и снег, поверху камыш начал обрастать мхом.
Дом Мамонта трубил к перемене погоды, и бывало, что охотники, собираясь на трудный многодневный промысел, заносили ему охапки молодых побегов.
Деда Лис, так теперь звали Храброго Лиса, пережил Белого Ворона и Рыжего Быка. Только сильно занедужил в злую осень, три луны он пролежал пластом и громко стонал во сне. В пришедшую следом голодную зиму племя решило отвезти его в степь. Деда Лис сам подсказал молодёжи, как лучше сладить волокушу, только доставить его попросил на Волчий остров, куда, глядишь, и друзья отыщут дорогу. Оставив на острове деда, сын и два его товарища бежали по льду, теряя варежки и шапки. Зачинался ветер, а дом Мамонта грозно трубил им вслед.
Маловодной весной Деда Лис пригнал к берегу Стужи плот, сложенный из брёвен, принесённых ледоходом. Худой, ещё качающийся, но явно выздоровевший от зимней хвори, дед говорил, что ему нужно нарезать веток берёзы и ольхи, чтобы отблагодарить за приют.
Собрав подарок, Деда Лис возвратился на остров. Рядом с домом Мамонта он выкопал землянку — лисью нору. По весне Стужа приносила на отмели Волчьего острова обломки кремня. Деда Лис обкалывал их в рубила, острия, скребки и проколки. Меняя свои инструменты на всё требуемое в хозяйстве, к зиме он приоделся, наполнил землянку припасами и выстроил над ней дом.
Четвёртой на Волчьем острове выросла хижина Сомовой невесты.
Первоначально девушка, её звали Бусинка, была невестой для охотников на бизонов. Люди Белого Ворона ценили её рукоделия и костяные иглы. Они отдали за неё в дальних землях горы шкур, мешки кремня и девять полных туесов тёртой охры.
Последнюю часть пути Бусинка плыла с двумя братьями вниз по Стуже на плоту. Прежняя родня проводила и оплакала её. Братья время от времени осекались на полушутке и прекращали с нею болтать. Так они вспоминали, что должны бы везти её, как ценный груз и говорить промеж собой, как об ушедшей. Новой родне и её покровителям Бусинка везла с собой подарки и угощения, а в путешествии девушку охраняла красная маска из бересты, разрисованная Речным Ужом, сыном и учеником Рыжего Быка.
Плот подходил к Щучьему озеру, когда Бусинка сняла маску, чтобы расчесать волосы. Плот приближался к Волчьему острову, когда Бусинка вплетала в косы нити, свитые из мамонтовой шерсти, с наклеенными яркими камешками на концах, продёрнутые сквозь гремящие и шуршащие раковины жемчужниц.
На кремниевой отмели плот навернулся на камни. Девушка кричала братьям, чтобы они спасали её одежду и подарки, уложенные в берестяные короба. Она-то выплывет, не привыкать, да и неглубоко здесь. Братья поверили её плачу и бросились выручать короба. Но пока они спасали приданое, Бусинку утянул на дно гигантский сом. Охотники на бизонов получили только красивые вещи от своей невесты.
Несколько дней спустя Деда Лис взял у охотников на оленей лучшую лодку-долблёнку и уложил в неё острогу и гарпуны. Два дня он мастерил светильник, а потом прикрепил его к носу лодки и залил рыбьим жиром. Лунной ночью Деда Лис вывел лодку к отмели, где до сих пор ещё торчали вздыбленные брёвна от плотокрушения. К одному из них дед привесил на крапивной верёвке приманку — требуху от оленя.
За ночь за требухою поднимались раки, щуки и судаки. Деда Лис ждал. В предрассветный час, на огонь светильника, — на верёвке уже совсем не осталось приманки, — из глубины вышел сом. Лодка закачалась от его скольжения возле дна, потому что сам сом размером был больше лодки. Деда Лис сжал острогу с той же силой, с какой друг его, Белый Ворон, сжимал рукоять топора и сошёл с лодки в воду, входя остриём в тело подводного зверя. Солнце взошло, когда гигантская рыбина ещё извивалась под ним. Её кровь смешалась в воде с человеческой кровью. Ноги были повреждены поднятыми тушей камнями и разбитыми брёвнами.
Когда сом затих, Деда Лис долго не мог выпустить из рук острогу. Он освобождал её с той же нежностью к онемевшим рукам, с какой его друг, Рыжий Бык оглаживал фигурки оленей, которые лепил из трав, глины и прополиса для заболевших детей.
Дом Сомовой невесты вырос из рыбьих костей, которые Деда Лис, или, как теперь его звали Лис Рыболов, зарыл на берегу. Старик повесил в нём бусы, которые нашёл в желудке сома. Нынче по стенам этого дома висит много бус, их несут грустные девушки в подарок для Сомовой невесты.
На южной стороне острова стояли дома, которым никто не носил подарков.
Вытекая из Щучьего озера, Стужа и Вьюга огибают берёзовый холм. С него стекают в реки семь ручьёв. Каждое лето женщины приносят туда охапки прутьев и камыша, строят из них длинный дом. Что происходит за его стенами, не рассказывают. Мужчинам и мальчикам, которых матери уже перестали кормить молоком, подниматься на берёзовый холм запрещено.
Так было всегда, пока не вырос среди охотников на бизонов мальчик Заяц. Он прокрался в длинный дом, вот только никому не успел похвастать тем, что увидел, потому что разъярённые женщины день и ночь гнали его по лесам. Заяц увёл у охотников на бизонов лодку и направил её к Волчьему острову, а женщины бросились за ним вплавь. Зайца настигли на берегу и растерзали голыми руками. Лис Рыболов гостил в те дни у охотников на оленей и вернулся домой как раз для того, чтобы перевезти на тот берег последних продрогших мстительниц. Одна из них даже в долблёнку боялась войти, причитая, что боится воды и не умеет плавать.
Мёртвый Заяц плакал по ночам, как ему холодно, и тогда Лис Рыболов сложил над его могилой небольшой домик — упокоил мальчика. Так на Волчьем острове появился дом Беглеца.
У Беглеца в племени оставалась мать, других детей у неё не было, и к началу осени она ушла из селения и построила на Волчьем острове хижину, чтобы жить рядом с сыном. Лису Рыболову она не мешала, почти и не видел. В ту пору много времени он проводил в гостях за озером — там, на берегах стали пропадать мальчики-подростки, только-только прошедшие посвящение. В селениях снова стоял плач и Лис Рыболов помогал Речному Ужу в поисках чудовища. Чудовища тогда не нашли, но поскольку дети перестали пропадать с появлением первого льда на лужах, дед и молодой шаман решили, будто бы зверь тот откочевал на юг.
Когда лёд на озере окреп, то на стоянку на Волчьем острове пришла по нему семья кочующих менял. Мать Зайца ушла вместе с ними, и больше никто никогда не видел ни эту семью менял, ни мать. Через пару дней после её ухода Лиса Рыболова привлекло на южный берег мерное гудение. То ветер играл на черепах, которые женщина оставила надетыми на шесты. Стены её хижины, как оказалось, были украшены костями подростков, а самые крупные из них — берцовые — заменили короткие жерди.
Лис Рыболов сосчитал кости, мысленно сложил их в скелеты. У охотников на бизонов пропали три мальчика, у охотников на лошадей — двое. Костей набиралось только на четверых детей. Изучая следы на берегу и мучительно думая, где бы он сам спрятал такую добычу, Лис Рыболов вышел на прибрежную пещеру и обнаружил в ней пятого мальчика. Живого. Связанного. Голодного. Продрогшего, пусть и спрятанного от ветра, зарытого от холода в сено и камыш. Перепуганного. Сначала мать Зайца пообещала его съесть, а потом ушла, и он долго-долго лежал один в темноте, не сумел освободиться и ждал неминуемой смерти. Людоедка оглушила ребёнка в прибрежных зарослях на том берегу и перенесла на остров на бревне.
Год подросток прожил у Лиса Рыболова, а когда исцелился от ран и ужаса, старик вернул его охотникам на лошадей. Дом Людоедки дед не тронул, только снял с шестов черепа и уложил их на подстилку из цветов. В солнечные дни кости мальчиков хихикали и стучали друг о дружку.
После смерти Лиса Рыболова люди Белого Ворона избегали приближаться к дому Людоедки и дому Беглеца. Только от кочующих менял они узнавали, что дома эти оставались невредимы.
Лис Рыболов пережил сына, который отвёз его на Волчий остров и всех внуков, родившихся от него. Когда пришёл срок, дед знал заранее о приближении смерти. Он выкопал себе, не спеша, в земляном полу дома могилу, устлал её камышом, птичьими перьями и цветами. Уложил туда острогу и пращу, натёр охры, чтобы гостям было бы чем посыпать его тело прежде чем укрыть землёй. Однажды вечером он вернулся с верхней Стужи, лёг в яму, свернувшись калачиком, и отошёл к утру на изобильные птицей и зверем Подземные Луга.
Дом Мамонта затрубил, Волчий дом взвыл, Сомова невеста и Беглец рыдали над водой, а кости мальчиков в доме Людоедки звонко стучали друг о дружку. На шум этот съехались на плотах и лодках охотники на оленей, охотники на бизонов и охотники на лошадей. Люди Белого Ворона оплакали Лиса Рыболова и укрыли землёй. В его дом продолжали приходить за советом, а иногда нежданно находили на полу нужный скол кремня или каменное орудие точь-в-точь по руке.
СЕДЬМОЙ ДОМ
Повествование о говорящих домах на Волчьем острове изначально называлось 'Сказанием о семи домах'. Почему не о шести? Потому что число семь лучше, чем число шесть.
Первый из седьмых домов основал шаман Серый Филин, правнук Рыжего Быка и Лиса Рыболова, внук Речного Ужа. Сам-то шаман хотел, чтобы его величали Кормчим Филином, вот только забывали об этом, как только он отплывал от селения, и продолжали называть его Серым Филином. Шаман считал, что Кормчим он сделался, когда у него появилась своя личная лодка. Ни у кого из людей, ни у кого из семей, живущих на Стуже и Вьюге, своих собственных лодок не было. Лодками владели только племена. Это ему одному подарили долблёнку в благодарность за лечение тяжело раненных охотников, а также в качестве извинения за нанесённые в племени оскорбления.
В самом начале той осени вождь Незыблемый Утес и трое его охотников попали под копыта лошадей. Звери, которых они гнали в ловушку, обезумели от того, что их покусали пчёлы и сделались неуправляемы. Племя лишалось лучших добытчиков, не сумей шаман зарастить им сломанные рёбра. Три недели Серый Филин не отходил от больных, а на четвёртую Незыблемый Утёс начал смешить товарищей, изображая лошадь, ужаленную в глаз. Сам над укушенной лошадью хохотал, и вид делал, будто бы смеяться ему было не больно. Серый Филин счёл эту радость надёжным признаком выздоровления и попросил у племени лодку, чтобы сплавать на несколько дней по делам. Лодку дали, а кроме того щедро наградили шамана шкурами. Случилось, погрузить их Серый Филин позвал Орясину.
Мальчик уложил вещи в лодку. Шаман задерживался. Друзья Орясины прибежали рассказать, что видели по близости оленя. Орясина переживал, вот они сейчас уйдут на охоту, а отлучиться от лодки не смел, не знал, нужен ли он ещё Серому Филину. Шаман не шёл, и подросток сорвал себе лопух, прорвал в нём дырки для глаз и нарисовал углём морду пострашнее. С маской из лопуха он завалился на шкуры — только пятки торчали над бортом лодки. Друзьям Орясина сказал, что это он тут теперь шаман и, глядя на них через дырки в лопухе, стал гнусавым голосом делать предсказания на охоту: 'Ты, Хрустолом, добудешь олений рог, а ты, Лопоух, много-много кругляшек от оленя'. Выпрыгнуть из лодки, когда к ней вернулся шаман, Орясина не успел. Увлечённый игрой, он даже не заметил его приближения. И получил сначала в лоб от разъярённого шамана, а потом ещё по бокам от охотников, прибежавших на крики Серого Филина. Увёртываться от тумаков ему удавалось плохо, потому что надо было успеть прокричать: 'Как это Серый Филин узнал себя в дырявом лопухе? Не в отражение погляделся!'
Шаман уплыл злой, племя переживало, что он не будет долечивать раненых. На случай же, если он успешно долечит охотников, но будет всё ещё зол на шумного подростка, старейшины предложили одарить его лодкой. По их слову и вышло.
Старые толстые осины, из которых можно долбить лодки, встречались изредка в верховьях Стужи. Нагрузив подарками, племя послало в верховья Орясину. Сам шутил над шаманом — сам пусть и трудится добывать его прощение. В ожидании полного выздоровления четырёх попавших под копыта охотников, каждый взрослый добытчик был нужен дома.
Орясина задержался в верховьях на год. Сам Выдра Древоточец посмеялся над историей с лопухом и посоветовал ему поучаствовать в изготовлении долблёнки. Серый Филин славился злопамятностью. Мог бы припомнить спустя много лет и проклясть. А вот если не откажется шаман от лодки — отбросит обиду. Навсегда. И на Орясину, чьи руки над ней потрудились, и на его племя. Не захочет простить, а придётся. Не совладать иначе с долблёнкой в непогоду. Оставляя у себя Орясину, Выдра думал, что берёт его только на черновую работу: дров наломать, нагнать смолы, воду греть и лить её в лодку, которую сам древознатец будет растягивать. Но подросток оказался ловок не только шутками, но и руками. Сперва Выдра доверил ему свои тёсла, потом разрешил помогать ставить клинья между расходящимися бортами, даже позвал его вместе смолить долблёнку.
Обходя летом прибрежные селения, Серый Филин узнал, что его насмешник учится теперь у Выдры Древоточца. Теперь шаман мог и сам пошутить:
— Учись, дубина глупая, не ленись! Это тебе не по лодкам валяться, лопухом прикрываться.
Серый Филин не знал, что Орясина сносит его брань безответно не из-за вины, а потому что не знает что сказать. Огрызаться на шамана Выдра ему запретил, смеяться над шаманом тоже, а то говорит:
— Опять пошутишь, а нам всем племенем потом не расплатиться с этим добрым человеком.
Как и предвидел Выдра, приняв дар, Серый Филин начал вести себя с Орясиной так, будто бы ничего обидного между ними не случалось. Обругать долблёнку шаман не посмел, лодка верно служила ему до сих пор. Послужила она и продолжению истории о говорящих домах.
Двадцать лет спустя после смерти Лиса Рыболова, на шестой луне к южному берегу пристала та самая лодка. С носа и кормы глядели вырезанные из берёзы утки, а вдоль бортов стояли шаманские маски и бубен.
Плотоходцы думали, что Серый Филин отошёл на Подземные Луга прямо на своей долблёнке. Весь конец лета, неподвижная, она погружалась в прибрежный песок. Ива изогнулась над ней, и ветви сплели укрытие. Так на Волчьем острове вырос дом Пристань. Случилось это в канун злой осени, предвещавшей голодную зиму.
Сохла трава, тучи обходили стороной прибрежее Вьюги, в колках раскалывались и рушились берёзы, в канавках, оставшихся от пересохших ручьёв, загнивала вода. В самый сезон стада уходили подальше от Щучьего озера и его рек. Дома был нужен каждый охотник, готовый уйти за мясом в дальнюю вылазку, и старейшины наказывали Орясине поторопиться со сватовством. Тот поминал недобрым словом шамана из-за причуд которого вынужден был уходить за невестой в недобрый час. А не уйдёт, как Рябинка будет ждать его в таких негодных условиях? А если перезимовать на острове решится?
Мать дразнила Орясину, вдруг Серый Филин окажется жив? Ещё потребует с него новую лодку за ученицу. На что Орясина отвечал:
— Мама, он кто у нас: Кормчий Филин или поросячий хвостик? Шаман предвидел — шаман обещал — шаман помер. А не справляется сам, я помогу.
Во вторую четверть седьмой луны на плот были погружены шкуры, немного сушёного мяса, жилы для силков, факелы, корзинка с припасами для рукоделий, меха с жиром и горка кизяка, насушенного из мамонтова навоза.
В ночь перед отплытием Орясина видел сон. Будто бы он грёб по реке на шаманской лодке, Вьюга петляла, к нему склонялись с берегов гроздья рябины. Глупый осенний одуванчик смотрелся в белые облака. Летели утки, а утки, выточенные из берёзы, крякали им вслед с носа лодки и её кормы. Вьюга сузилась. На левый берег вышла любимая, к правому подошёл огромный мамонт. Грозди сушёных красных ягод качались возле висков девушки, свисая с налобной повязки. Мамонт трубил, он обхватил девушку хоботом за ноги и поднял так высоко, что в её живот целился теперь острый бивень.
Орясина сел. Померещилось со сна или вправду река принесла от острова волчий вой? Растревоженный, так и не дождавшись утра, он вывел плот на лунную дорожку и погнал его шестом вверх по течению. Страх сменялся возбуждением. Орясина повторял про себя шутки, сказанные под утро у костра:
— Мало тебе селезня. Приглядываешься теперь, как ныряет уточка в горловину безрукавки?
— Уточку от самых лакомых глубин шнурок удерживает. А кто рискнёт запретить что-то шаманке? Вдвоём и на рассвете теплее.
— Не сезон ещё на уточку.
— На лубяную — в самый раз!
Светало. Река несла с озера крик. Ясный крик, не тот призрачный вой волков.
Как долго? Нетерпение, томленье, тревога не давали Орясине задержаться в приозёрном селении. Подремав пару часов, он вышел к Волчьему острову.
Солнце клонилось к закату, когда перед ним вырос камыш, мимо зарослей которого, так легко добираться до удобной отмели. Меньше суток до цели! Орясина пристал к южной, самой недоброй стороне, потому что там, по словам плотоходцев, нужно было искать жилище Рябинки, где-то по близости от дома Пристани.
Вот её следы на песке. Позавчерашние. Дальше Орясину отвлекли стоны из-за кустов. Неужели беда у менял? Но тогда и девушка должна быть рядом с ними.
Сон в руку! Кровище на траве. Распростёртая Рябинка. Из её живота торчит изогнутый бивень мамонта — до плеч Орясине, коричневый сам, с уже засохшими чёрными и бардовыми струями крови. Рябинка дышит шумно и сминает траву:
— Орясина, шаман не живой. Вот он и прячется от живых за маскою и рукавицами. Прячет тело. Скрывает то, что позволяет ему не жить.
— Не говори, не напрягайся. Я здесь, я с тобой.
— Запомни, шаман боится...
Бивень зашевелился, Рябинка закричала. Орясина навалился всей силой. Лишь бы не качался, не рос из земли, не мучил её. Бивень рвался из круга вывороченной глины и так сильно толкнул в своём рывке землю, что охотник на мгновение оказался подброшенным в воздух. Он едва удержался, повиснув на руках. Его Рябинку подняло с примятой травы, а потом её тело сползло по вздыбившемуся бивню, разливая ручейки алой крови:
— Дочку в мой дом, — с такими словами Рябинка умерла.
ПЛАМЯ НАД ОСТРОВОМ
Земля раскачивалась и гудела. Бивень мамонта возвращался сквозь тело девушки обратно в землю. Когда Орясина нёс любимую в её хижину, под собою он слышал топот. Шаги удаляющегося в глубины мамонта.
Сгущались сумерки. Для каких холодных ночей Орясина вёз на Волчий остров кизяк, факелы и лучины? Ничего, кроме пепла от страшных и подлых домов! Вернувшись на плот, запалив пару факелов и взяв с собой в охапку кизяка — подложить под иву — Орясина подошёл к седьмому дому. Воткнув факелы в песок, он отгрёб с лодки ветви склонившегося дерева. Шаман, лежал на дне долблёнки, он был в одной из своих красных масок. При появлении Орясины Серый Филин сел.
— Вот и помощь пришла. Спалю живого!
— Чем обидел тебя? Неужели не простил мой гнев за лопух?
— Сам утрись своим лопухом. Для чего заманил Рябинку в гиблое место?
— Разве я её заманил? Даже дети знают, что Волчий остров опасен. Только должно ли моей ученице избегать страшных мест?
— Ты не уберёг её!
— Разве это я напал? Разве это я — мамонт или мамонты есть у меня в родне?
— Всё равно запалю твои дряблые пёрышки, Филин. Лучше сам уходи, куда обещал. Почему не защитил?
— Даже я бываю не в силах спасти шаманку.
С факелами и заплечным мешком кизяка Орясина отправился на север острова. Приближалась ночь. Добравшись до места, охотник первым делом разложил небольшой костерок. Дом Мамонта заскулил, с его крыши посыпался мох, однако сам дом не мог и на шаг отодвинуться от огня. Орясина собирал вокруг хворост, когда его окликнул старческий дряблый голос из дома Деда:
— Как я рад тебе, правнук Белого Ворона!
— Не мешай мне собирать хворост.
— Для чего он тебе?
— Я хочу поджечь дом Мамонта.
— Чем обидел тебя мой сосед Мамонт? Разве не трубил он ясное небо в дорогу или долгожданные дожди?
— Мамонт убил Рябинку. Я сожгу его за неё.
— Почему ты решил, что мой сосед виноват?
— Девушку пронзил бивень гигантского мамонта, вышедший из земли.
— Разве это был бивень моего соседа? Заходи в дом — все его бивни на месте, ни один из них не испачкан глиной из глубины или кровью, ни на одном из них не потревожены лишайники и мох.
Орясина прошёл в дом Мамонта, взяв с собою два факела, чтобы, если дом всё-таки окажется ловушкой, получше рассмотреть в нём следы крови. Дед прав: никакой крови в укрытии, образованном из костей мамонта, ветвей и травы не было. Бивни дома оказались раза в два меньше размером, на них зеленел мох. Давно уже никто и ничто не тревожило покой. Орясина вышел к костру.
— Ты убедился, что мой сосед не трогал твою невесту? — спросил дом Деда.
— Он мог позвать другого мамонта.
— Для чего ему это? Никто из нас не слышал, чтобы он звал кого-то из сородичей или трубил им.
— А что вы слышали?
— Топот перепуганных зверей с Подземных Лугов. Вчера утром — крик девушки.
— Значит Рябинку убил дом Волков.
— Почему?
— Напуганные звери. А ещё она — правнучка Рыжего Быка, который извёл вместе с тобою и Белым Вороном волчью стаю. Мог бы не убивать зверей, которых не будет есть. Он был шаманом, а не охотником.
— Рябинку пронзил бивень мамонта.
— Волки могли позвать или пригнать сюда мамонта из-под земли.
— Волку проще позвать волков. Мамонта, отбитого от стада, очень трудно напустить на человека. Смотри, волки не трогали Рябинку пока она год жила одна в лесистых холмах. Разве удобнее нагнать её здесь? На острове заключения договора и под защитой Серого Филина.
— Серый Филин струсил её защищать. Я ещё спрошу у него, где он был, когда девушка погибла.
— Волки вряд ли могли предвидеть такую трусость.
— Виноват один из говорящих домов. Звери последнее время обходят озеро стороной, а люди, с тех пор как сюда ушёл умирать Серый Филин, опасаются высадиться.
Дом Деда вздохнул.
Возвратившись на южный берег, Орясина услыхал в Доме-Пристани шебуршание . Он отодвинул ветви ивы от лодки и бодро спросил старого шамана:
— Ты ещё жив?
— Ох, недоумок. Я-то думал, что раз прошёлся ты по острову, развеялся малость, вот уже и сам обо всём догадался.
— Прошёлся? Развеялся? — зарычал Орясина.
— Факел не урони невзначай, — заботливо подсказал Серый Филин.
— О чём я должен был догадаться?
— Да хотя бы о том, что я не позволю себе умереть, пока не отыщу убийцу.
— Отыщешь, лёжа в лодке.
— Много ты знаешь про способности шаманов!
— Ты направил меня к дому Мамонта.
— А куда ещё я мог направить тебя, если девушку пронзил бивень, вышедший из-под земли?
— Дом Мамонта не убивал Рябинку. У него маленькие бивни, на них не потревожен мох. А ещё бивень, пронзивший Рябинку, совсем коричневый. Он несколько людских веков провёл в земле.
— Вот как! Значит Рябинку должен был убить охотник, который сумел бы устроить такую хитроумную ловушку.
— Ты трусишь назвать его имя?
— Почему трушу? Просто я хочу дожить до того часа, когда ты осуществишь возмездие.
— Хитроумный охотник умер в год моего рождения, а дом его не способен сойти с места.
— Кто из нас знает, насколько хитроумно строился дом. Поговори с моими соседями. Да ты и без них утром всё разглядишь — в эту осень на острове происходят странные вещи. Думаешь, почему я построился здесь? На севере острова всё красным-красно от калины, а тут пожухла трава, сохнут кусты, даже муравьи отсюда убежали. Я хочу выследить, кто виноват.
Запалив два новых факела, Орясина подошёл к дому Беглеца:
— Докажи, что ты не убивал мою невесту. Зайца убили женщины. Почему бы и тебе не начать убивать их, раз одна из них поселилась рядом?
— Как мог я убить Рябинку?
— Бивнем, пронесённым под землёй и вытолкнутым наружу.
— Что ты, Орясина, Заяц-Беглец умер мальчишкой. Такой тяжёлый бивень ему не поднять. Да его не поднять и тебе.
То, что не поднять одному, могут притащить четверо. Запалив факелы поярче, Орясина вошёл в дом Людоедки. В отблесках огней кости подростков на стенах будто бы шевелились, хотя Орясина слышал, что они не двигаются, замерли. Он напрягал зрение, чтобы пересчитать, мысленно сложить четыре скелета и убедиться в том, что кости от восьми кистей, восьми рук, и всё множество мелких косточек от фаланг пальцев не выпачкано в глине из глубины или даже в земле.
— Оставайся с нами, нам холодно — позвал Орясину тонкий голосок. Ещё ведь и ломаться не начинал.
— Погодите, малые, вот изведу того, кто убил мою Рябинку, добуду вам шкуры на стены.
— Нам не снаружи сквозит. К нам из-под земли ветер задул ледяной. К вам, наверху, он с севера спешит бесснежный и колкий.
— Бесснежный после такой злой осени это — неодолимый голод.
— К вам голод, а к нам — спёртый воздух. Такой, что в нём и не вздрогнуть будет, и не пошевелиться.
— Давно это?
— Ветер вчера пришёл, а холодно уже с месяц.
— Правильно, выходит, всё распознал шаман. Зоркий Филин. Тот, кто смог выжить на Волчьем острове в голодную зиму, сможет и привести такую зиму за собой.
Прихватив вязанку факелов и нагрузив заплечный мешок кизяком, Орясина снова отправился на север острова. Был ещё один дом. Запалив факелы и подложив кизяка в костёр, охотник шагнул в хижину Сомовой невесты. Мысли о том, что это она могла убить Рябинку из ревности либо из зависти опровергались с ходу десятками бус на стенах, которые принесли в её дом грустные девушки. Да и случись невероятное, утопленнице было бы проще утянуть шаманку под воду, чем зазвать мамонта. Вот только... Бусы с уточкой!
— Откуда они у тебя?
— Рябинка подарила. Заходила ко мне подружиться.
Орясина не спросил, чем докажет хижина, что бусы с уточкой подарила Сомовой невесте сама Рябинка. Поделилась, как и другие девушки до неё. Ждала его, думала о нём. Бережно покачнув уточку на шнурке, он сразу же перевёл разговор на те новости, которые слышал в доме Людоедки:
— Холодно тебе?
— Холодно и страшно.
— А не от того ли страшно, что мне есть за что тебя сжечь?
— Нет, Орясина. С тобой мне не страшно. С тобою легко.
— Старый Филин смотрел, из каких мест к тебе холод идёт?
— Старый Филин и не здоровается со мной, не интересно ему с женщиной.
— Не замерзай!
Оставался последний.
РАСПЛАТА И ДОГОВОР
Запалив факелы, Орясина вошёл в дом. Он не представлял, что необычного можно было здесь высмотреть и слегка оробел, разглядывая лежанку с ворохом шкур, холодный очаг, полочки для инструментов, сколы кремня у одной стены и крошечный холмик возле другой.
— Присаживайся. Разожги очаг.
Пусть на острове больше нет других говорящих домов! Пускай Лис Рыболов лучше всех знает хитрые ловушки и голодную зиму! Тело не ёжилось. В той же отсыревшей одежде, возле холодного ещё очага ему уже становилось спокойно. Верно, и косточки съеденных людоедкой мальчишек смогли бы тут отогреться:
— Я упускаю что-то важное, дед.
— Поделись.
— Почему бивень мамонта, вышедший из-под земли, не может быть охотничьей ловушкой?
— Не скажу за убийцу Рябинки, но если бы я использовал бивень, то для начала взял бы его свежим, а потом распрямил бы и наточил.
— Что за холод подбирается из-под земли?
— Не знаю пока. Тут на острове с месяц творится неладное. Ты вот думаешь, что Рябинку убил дом, его обитатель или гость, а я чую, что мёртвого мамонта из глубины пригнал холод.
— Кто-то сумел стать хозяином холода?
— Думаю, да. Но давай обсудим пока, кому нужно было её убить. Ты успел поговорить с Рябинкой?
— Она немногое успела рассказать: 'Шаман неживой. Вот он и прячется от живых за маскою и рукавицами. Прячет тело. Скрывает то, что позволяет ему не жить', а ещё: 'Запомни, шаман боится... ' Потом её совсем разворотил бивень. Последние слова были: 'Дочку в мой дом'.
— Получается, мамонт добил её после того, как она заговорила с тобой про шамана?
— Да, только она ошиблась. Шаман не умер. Расселся в лодке, советы даёт. Передумал, говорит, помирать, пока не уничтожу я убийцу его ученицы.
— Серый Филин приплыл на остров, чтобы пройти с него на самые изобильные Подземные Луга и, возвратившись ненадолго обратно, рассказать о том, что нашёл там, Рябинке. Она видела, умирал он или нет. Она шаманка, она знает разницу между жизнью и смертью.
— Ты думаешь, он попал туда, куда собирался?
— Допустим, что попал. И вот после этого, он сидит в лодке и разговаривает. Рябинка говорит, что он — неживой. Идёт леденящий холод, жухнет трава, разбегаются звери. Злую осень скоро сменит голодная зима.
— Ты думаешь, мамонта привёл Серый Филин?
— Я думаю, мамонт из тех краёв, куда Серый Филин ходил. Поверим ему, что он ходил туда, куда обещал.
— Деда, ты говорил, что слышал крик утром. И ко мне этим утром принесла крик с Волчьего острова река. Там такая огромная рана, с ней не прожить до ночи.
— Рябинка — сильная девочка, она дождалась тебя.
— И сразу же заговорила про учителя. Получается, чтобы предупредить?
— Да, выходит, Серый Филин убил Рябинку за то, что она узнала его секрет.
— Он же сам звал её на Волчий остров!
— Что делать будем, Орясина?
— Я сумею к нему подобраться. Шаман доверится мне.
— Старый и зоркий Серый Филин?
— Обману, буду жаловаться, что не могу без его помощи разоблачить тебя. Я же годен только на то, чтобы кормить его мясом и убирать за ним дерьмо.
— Как ты думаешь убить шамана, который и так уже не живой?
— Как Рябинка сказала: сниму с него маску и рукавицы.
— Рябинка сказала, что Серый Филин скрывает что-то, что позволяет ему не жить. Ты заберёшь у него то, что он скрывает?
— Попробую, если найду.
— А если сам тогда окажешься на тропе, ведущей к изобильным Подземным Лугам?
— Назад не поверну. Пусть хоть какая-то польза будет от посмертных похождений шамана! Взбудоражил подземных зверей, шастает туда-сюда, сквозит у вас от него, к нам злая осень пришла. Пусть помогает теперь пережить голодную зиму!
— Ты хочешь забрать дар Серого Филина себе?
— Я не хочу тащить по снегу в глухую степь ни мать, ни отца. Лишнего у зверей не возьму — только чтобы мы пережили зиму. И в долгу не останусь: расчищу для стад подходы к водопою, схожу по весне в низовья Стужи и привезу зверям соли.
— Я думаю, что вам пора сговориться, — подала голос хижина Сомовой невесты.
— Правильно! — ответил Орясина, — Пока мы делим тут не добытых зверей, Серый Филин, глядишь, убежит.
— Твой прадед, Орясина, договорился с убитыми зверями о том, чтобы волки на Вьюге и Стуже перестали бы красть детей, а теперь звери с Подземных Лугов могут договориться с тобою, как охранить ведущую к ним тропу, — продолжила хижина.
— Волки перестали красть хорошо известных им человеческих детей. Как я могу пообещать охранять то, что и не видел никогда?
— Просто пообещай им не возвращаться по тропе с Подземных Лугов после того, как встретишь свою смерть, не повторять похождения Серого Филина.
— Тут, я думаю, главное — не жадничать, — сказал дом Деда, — быстренько оставить свой дар кому-нибудь из живых и, не оглядываясь, уйти.
— А если про тропу прознает ещё один Серый Филин?
— Значит, у него должна быть веская причина, чтобы вести себя по-людски.
— Пусть он станет очень мучительно умирать, пока не выведет на тропу другого и не лишится возможности удирать с Подземных Лугов сам!
— Да, пускай мучается не меньше чем Рябинка! — поддержал Деда Орясина.
— Это если пожадничает передать дар.
— Это если не захочет оставить в покое презренных и ничтожных охотников, которые годны только на то, чтобы кормить его мясом!
— И убирать за ним дерьмо, — хихикнула хижина Сомовой невесты.
— Всё так!
— Орясина, ты согласен покидать тело долго и мучительно, если станешь после своей смерти выходить по тропе из Подземных Лугов в мир живых? — спросил голос из хижины.
— Да, — ответил Орясина и, вторя ему, протрубил дом Мамонта.
— Орясина, согласен ли ты вместе со всеми твоими последователями умирать в свой срок долго и мучительно, пока не передашь дар, позволяющий выходить из мира живых на тропу, ведущую к Подземным Лугам другому живому человеку? — спросил дом Деда
— Согласен, — ответил Орясина, — если, конечно, у меня будет ещё этот дар.
И, вторя ему, завыл дом Волков.
Правнук Белого Ворона заключил второй договор между зверями и людьми.
С рассветом Орясина направился на южную часть острова. По дороге он причитал, что больше никогда не подойдёт к дому Деда без Серого Филина, сколько бы ни было у него с собой факелов. Охотник изображал дрожь и отпрыгивал в сторону от зашевелившейся тени.
— Кормчий Филин! Старый Зоркий Кормчий Филин! — звал он плаксивым голосом, выходя к дому Пристани.
В ветвях ивы мелькнули рукавицы, и тут же на свет появилась красная маска шамана:
— Даже дом поджечь не смог, недоумок!
— Не справляюсь я без тебя. Подсоби!
— Чем же я могу помочь?
Серый Филин уселся в лодке. Орясина, улучив момент, сорвал с него маску и потянулся к рукавицам. Старик вскочил. Ноги упругие, полусогнутые — не задел головой ветви. Он потянулся к горлу охотника. Рукавицы оказались пришиты к рукавам. Двигался Серый Филин так ловко, что оказался для Орясины опасным противником. Сразу видно, не зря топтался по Подземным Лугам! Даже мамонта насылать не будет, сам управится.
'Вот он и прячется от живых за маскою и рукавицами. Прячет тело', — прячет тело?
Сделав обманное движение в сторону рукавиц, Орясина ухватил шамана за нос. Старик рухнул и обвис, навалившись ему на плечи. Ни проклятия, ни какого-то подлого трюка. Орясина уложил шамана в лодку, и в этот момент на него посыпались щепы от ивы и обрубки веток. Уворачиваясь, он успел разглядеть на одном из срезов следы волчьих зубов. А выскочив на воздух, уже больше по звукам угадывал, что в рушащемся доме невидимые волки терзают лодку и старика. После ива перекувыркнулась над землёй, видно выдернутая с корнем невидимым хоботом. Ширилось месиво из песка, глины, щепок, лохмотьев меха и ярких кусочков масок. Невидимый мамонт давил лодку, смешивал её обломки с останками. Кости в доме Людоедки стучали и гремели. К руинам слетались пучки сухой травы и охапки хвороста, собранные, судя по величине, невеликими детскими руками. Кремень сам ударил о кремень, высекая искры на трут. Костёр вырос в два человеческих роста и очень скоро догорел. С озера пришла большая волна. Она слизала с берега и увлекла на дно всё, что ещё оставалось от дома Пристани.
Орясине оставалось похоронить Рябинку. Потом можно будет встать на днёвку, благо день обещал оставаться солнечным, а на следующее утро собираться домой. По примеру Лиса Рыболова, он решил рыть могилу внутри дома Рябинки, возле стены.
При свете дня сделалось видно, что не вся южная часть острова вошла в злую осень, засуха отступила от хижины шаманки. Жёлтый одуванчик из его сна смотрелся в белые облака. На ветке шиповника раскрылся поздний цветок, а под ним краснели ягоды костяники.
— Привези погостить своих дочек, — заговорила с Орясиной хижина любимой, — у такого удачливого охотника может быть и две, и три жены, и много-много дочек.
— Хочешь сговориться? — А то. На тропе от Подземных Лугов нужна будет хозяйка.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
