Лорд Арнгейл из рода Чувствующих

Лорд Арнгейл из рода Чувствующих

Интерлюдия

Из небольшой усадьбы, спрятавшейся в живописной части Уэльса, настоящей жемчужины владения лордов Арнгейлов, вырвалась кавалькада из пяти всадников, закутанных с ног до головы в черные одеяния. Через седло одного из них было перекинуто завернутое в полотно тело, крепко примотанное к луке конопляной веревкой.

Последний из пересекавших ворота всадников на мгновение остановился, чтобы кинуть назад подожженный факел. Яркий огонек тут же сверкнул в темноте летней ночи и пропал, но лишь для того, чтобы через какое-то время вспыхнуть ярким пламенем. Огонь жадно набросился сначала на конюшню с огромным стогом душистого сена, а потом уже занялся и самим домом — узорчатым теремом, в котором так обожала проводить короткие летние месяцы Леонелла, красавица супруга лорда Арнгейла из древнего магического рода Чувствующих.

Освещенные поднимающимся к небу заревом, всадники лишь еще сильнее пришпорили коней, гонимые желанием быстрее оказаться в каком-нибудь городе и начать спускать богатую плату щедрого нанимателя. Лишь одного из них, к седлу которого было приторочено тело, снедала не алчность, а другое желание — жгучая ненависть к самому лорду Арнгейлу и похоть к его светловолосой супруге. И если первое желание он утолял, увозя его наследника, то второе желание так и осталось не утоленным. Бросившаяся на похитителей сына Леонелла была случайно ими же и заколота...

— И как, дорогой братец, ты теперь запоешь? — исказившая лицо бормочущего главаря гримаса придавала ему вид настоящего безумца. — Поможет тебе твоя хваленная выдержка? Теперь ты поймешь, как вставать у меня на пути...

И задрав голову назад, тэр Дорик, родной брат лорда Арнгейла, словно подражая дикому зверю захохотал.

1

Кастор — столица Каргосского королевства

Трущобы Нижнего города

Несусветная вонь начиналась сразу же... Едва делаешь шаг за ворота, что отделяли верхний город от нижнего, как тебе словно покрывало накрывает тяжелая волна смрада, в котором были намешаны десятки самых разных запахов — от разлагающейся требухи, что городская канализация несла с мясных рядов столичного рынка, и до бродившей фекальной буро-коричневой массы, что нескончаемым потоком выливалась все из той же канализации.

Возницы карет на этом пути с такой силой нахлестывали своих жеребцов, что мчавшиеся по булыжникам мостовой фаэтоны десятками давили бродячих псов, а нередко и зазевавшихся прохожих. Немногочисленные горожане, попадающие в верхний город через эти ворота, также спешили по скорее пересечь это небольшой отрезок. С повязанными на лице платками, а иногда и просто с зажатыми носами, они старались лишний раз не дышать этим смрадным воздухом.

И лишь старьевщика Гарота эти наполнявшие воздух тошнотворные миазмы, казалось, совсем не беспокоили. Его сгорбленная фигура, даже в самую жаркую погоду затянутая в стершийся от времени плащ из овечьей шкуры, каждый день вот уже на протяжении последних десяти лет появлялась в этих местах и медленно бродила вдоль канализационной трубы. Шаркая одной ногой, Гарот время от времени цеплял в смрадном болоте своей неизменной клюкой какую-нибудь тряпку и, причмокивая губами, очень долго ее рассматривал. Если найденное устраивало его, то оно тут отправлялось в наплечную суму. Чаще находка выбрасывалась и с чавкающим звуком исчезало в вонючем болоте.

Вечером, когда заходящего солнца уже было недостаточно для его подслеповатых глаза, Гарот отправлялся обратно в свою нору, где при свете свечных огарков начинал перебирать свою добычу. Честно говоря, никто толком не знал, как ему удавалось из этих выброшенных обносков тачать что-то такое, за что беднота будет готова дать немного еды или даже выложить несколько медяков. Из его рук выходили еще годные к носке башмаки с тщательно проклеенными подошвами, добротные пояса с начищенными до блеска бронзовыми бляхами, линялые рубахи с аккуратно зашитыми прорехами. Иногда среди его находок попадалось и такое, что не брезговало отбирать местное отребье.

— Интересно..., — дребезжащим голоском бормотал старьевщик, щуря слезящиеся глаза и тыкая в плавающий плотный ком то ли водорослей, то ли тряпок. — Что Благие Боги сегодня пошлют старому Гароту?

Острие его клюки на что-то наткнулось. Это точно не были водоросли. Темный сверток скорее напоминал свернутую ткань, может даже рулон полотна.

— Неужели... с морского торговца что-то выпало? — от этой мысли у старика задрожали руки, отчего дернулась и погрузилась в жижу глубже. — Целый рулон ткани.

Шепча благодарственную молитву, уже уверявший в свою удачу Гарот опустился на корточки и начал осторожно подтягивать клюкой сверток к себе. В этом месте, где вонючая канализационная жижа встречалась с морской водой, было довольно глубоко, поэтому он особо не торопился, опасаясь свалиться с причала.

— Это сколько же будет стоить? Серебрушка? — в его глазах буквально сквозило жадностью. — Не-е-ет... Даже за простую шерсть сиволапые крестьяне просят целых две серебрушки. Тут же не шерсть, — изогнутая часть клюки прочно вцепилась в кусочек появившейся над поверхностью воды ткани, которая никак не могла быть шерстью. — Это точно полотно! Хорошее полотно. Даже не трещит... Боги, а если это загобская ткань, — старика забила дрожь, едва он только представил сколько мог стоить на рынке рулон драгоценной ткани из далекого островного города — государства Загоба. — …

В этот момент, когда он уже представлял себе целый поднос сверкающего серебра у себя на коленях, дернувшаяся ключа перевернула находку и на поверхности показалось что-то светлое... Уже подхвативший рукой ткань старик разглядел человеческое лицо.

— Мертвяк, — тут же с горечью сплюнул Гарот, призрачные мечты которого о богатой находке мгновенно рассеявшиеся как дым. — Ладно, может хоть с него будет толк. Иногда бывают такие мертвяки, что и пожрать и выпить хватает.

Не раз вытаскивавший из воды трупы, старик знал о чем говорил. Кто только за последние годы не прошел через его руки — и утопшие от несчастной любви сопливые девчонки, и растерзанные хахалями молодухи, и выброшенные родителями младенцы, и удавленные соперники или враги. Много их было, всех и не упомнишь, кого старьевщик раздел и обокрал. Хотя, чего греха таить, брать-то с мертвяков обычно и нечего. Кто ведь в здравом уме оставит на трупе золотые кольца, цепи, или кошель с монетами. Словом, добычей его обычно становились одежда и обувь.

— Похоже пацан, — он с трудом вытащил на каменный валун тело невысокого худенького мальчишки с изуродованным лицом. — Хм... из благородных, — ткань когда-то светлой рубахи утопленника была бархатной, расшитой по краям золотистыми нитями. — Видно кому-то ты очень мешал...

Даже опытный Гарот, за свою немаленькую жизнь повидавший немало изувеченных людей, поразился чей-то жестокости. Над мальчиком кто-то явно хорошо поработал... На его макушке, где волосы от слипшейся крови превратились в плотный ком, старик нащупал рану. Чуть ниже бровей вообще шел один сплошной след от сильного ожога, словно кто-то приложил к лицу широкую полосу металла — то ли меч, то ли кинжал. На горле вдобавок виделись следы от пальцев, душивших мальчишку.

— Кто же это тебя так? — тихо бормочущий старик продолжал свое дело; пальцы его быстро прошлись по телу убитого в поисках карманов или драгоценностей, но к несказанному огорчению старьевщика ни на что не наткнулись. — Все вычистили, гады. Ничего мне не оставили! Убили и убили, грабить-то зачем?

С досады он хлопнул ладонью по груди мальчишка, как тот вдруг открыл закашлял. Едва не отпрянувший старик, тут же стал оглядываться по сторонам, не видит ли кто чужой всего этого. К счастью, эта часть пирса из-за вытекавшей здесь канализации всегда была пуста.

— Смотри-ка, живой, — Гарот крепко вцепился в пацана и быстро потащил его к одной из своих многочисленных нор в брошенных домах Нижнего города. — Из благородных...

В его загоревшихся глазах вновь виделся огонек алчности. Он быстро сообразил, что спасителя мальчишки родители должны очень щедро отблагодарить. «Чай за свою кровиночку не пожалеют и отсыпят в шапку серебра. Вона какая на нем одежа. Ткань чистый бархат, нитки сверкают золотом, пуговички с узорами. Родители, поди, не из последних. Ничего не пожалеют за сыночка».

Подстегиваемый этими мыслями, старьевщик даже позабыл про свою искалеченную ноги ноющую спину. Все отнюдь не маленькое расстояние до своей норы он пробежал, даже не присев ни разу. «Спасибо Благим Богам, на встречу никто не попался — ни эта полоумная потаскуха из ближайшей таверны, ни краснорожий задира из местных бандитов. А то к вечеру вся округа бы уже знала, что старый Гарот из моря выловил какого-то пацана. Так же, глядишь, по-тихонькому все и разнюхаю...».

Нора его располагалось внутри полуразвалившегося двухэтажного дома. Когда-то это был добротный каменный особняк одного торговца пряностями, который в одну из темных ночей загорелся, заживо похоронив под своей кровлей всю семью. Поговаривали, что этот дом загорелся не сам по себе, а от мести Толстяка Дью, обложившего данью почти весь Нижний город. Купец, мол не хотел платить и все пытался искать справедливости в магистрате. Сам же старьевщик никогда не задумывался о том, кто здесь жил и почему их не стало. Ему было достаточно, что про его нору никто не знает, здесь сухо, а в зимние шторма, вдобавок, еще и тепло.

Он уже давно очистил от обрушившихся камней одну из небольших комнат дома, превратив ее в свою мастерскую и склад. Здесь Гарот корпел над найденными вещами, приводя их в порядок.

— Вот сейчас и поглядим, что ты за птица..., — тяжело дыша, старик втащил тело на топчан. — Благородные, что заморские птицы павлины, любят украшать свою одежу всякими вензелями... Ха-ха, бояться, что их не узнают. Как-будто на морду все одинаковы

Мальчишка был завернут в плотный плащ, стянутый вдобавок каким-то ремнями. Узелки на последних ни как не хотели поддаваться старческим пальцами Гарота, который пыхтя, снова и снова пытался их распутать. Наконец, плюнув, он дотянулся до огрызка ножа и стал тупым лезвием перепиливать кожаные ремни.

— Кто очень хотел чтобы ты умер, сынок. Им показалось мало тебе разбить голову и придушить. Для надежности тебя еще и утопить решили, — старику показалось стремление избавиться от мальчишки такими способами. — Чем же ты им насолил? Вроде мал еще для серьезных кровных дел... Ага, кажется есть что-то.

Откинув полу плаща, Гарот разглядел на вороте открывшегося камзола какие-то сплетенные вместе буквы. Он с трудом разглядел М и А, завитушки и узоры вокруг которых почти полностью скрывали сами буковицы.

— Маловато, конечно... А где, собственно, герб? — с недоуменным бормотанием старик продолжал дальше разглядывать отвороты и обшлаг камзола. — Он точно должен быть где-то здесь. Все благородные это любят и шьют свои завитушки куда попало... Только если ты не единственный наследник целого рода, старинного и очень знатного рода, имеющего свои цвета.

Так и не обнаружив ничего похожего на герб или какой-другой вензель, старик огорченно вздохнул. Его планы быстро разбогатеть оказались под угрозой. Как теперь было узнать, где и у кого был похищен этот мальчик?

— Думай Гарот, хорошенько думай, — за этими бормотаниями старик не забыл и обработать рану на голове мальчика. — Спрашивать нельзя. Разговоры всякие начнутся. Мол, что это Старый Гарот вопросы странные задавать стал? — шамкал он шелушащимся губами. — Из ума выжил или может знает что... Никому теперь нельзя доверять! Никому вокруг! Это моя и только моя тайна.

Старьевщик бережно погладил мальчика по голове, продолжая разговаривать сам с собой. Это была его давняя привычка, еще державшая его на этом свете и не дававшая ему окончательно впасть в безумие.

— Не надо никого ни о чем спрашивать. Ха-ха-ха, надо лишь слушать, — он зажег лучинку и стал завороженно наблюдать за появившемся на ней тоненьким огоньком. — Да, именно так. Я буду везде слушать, кто и что говорит. Меня никто не опасается. Для всех я старый дурак, что таскает из моря выброшенные вещи. Какой от меня может быть вред и опасность? А я все буду слушать и слушать, пока в один прекрасный день я не услышу именно то, что мне и надо...

А тоненький огонек так и продолжал гореть, освещая сгорбленную фигуру старика со слезящимися безумными глазами.

— Уж потом-то все измениться... Все станет совершенно по другому, — тихо — тихо шептал он, не сводя взгляда с огонька свечи. — Когда я получу награду, никто больше не сможет меня тронуть. Никто и никогда! Ни этот толстобрюхий боров Никах, ни мерзкие дети, что кидаются в меня камнями.

Бормочущий старик перебирал и перебирал все свои старые обиды, представляя, как вскоре все измениться. Его воспаленное многолетними унижениями сознание, рисуя все новые и новые картинки, словно стремилось исправить все то, что причиняло ему боль в его жизни.

— Я больше никогда не буду голодным! Я забуду про объедки, огрызки. На моем столе будет все только самое лучшее, — от мысленных картин невиданных яств из уголка его рта потянулась тягучая слюна. — Нежнейшая жаркое из куропатки, фаршированной желудочками зингарских соловьев. И все это приправлено острым чесночным соусом..., — Гарот незаметно для себя начал причмокивать, словно все эти блюда уже перед ним. — Еще не забыть про вино! — беспокойство вдруг отразилось на его лице. — Это будет красное кровь выдержанное вино из королевских погребов...

И вот огарок свечи расплылся, а маленький огонек в последний раз сверкнул и крохотная комната погрузилась в темноту, из которой продолжалось доноситься дребезжащее бормотание.

2

Кастор — столица Каргосского королевства

Королевский дворец

Дворец, широко раскинувшийся в самом центре Верхнего города, давно уже не имел никакого военного значения. Его каменная туша словно брюхо чревоугодника еще век назад перевалилась за древние крепостные стены и обросло какими-то легкомысленными и невесомыми башенками, мостиками и арками, что делало его совершенно непригодным для обороны. На его широких улочках, где так удобно дефилировать разодетой знати и пикироваться со своими недругами, не остановишь вражескую конницу; небольшие башенки не выдержат вес тяжелых боевых стрелометов; низкие выступы каменных стен не защитят защитников от вражеских стрел.

Каждый новый король, желая сохранить свое имя в истории, добавлял к дворцу очередное архитектурное уродство. При короле Карелле Высоком, прадеде нынешнего короля, был возведен массивный треугольный пристрой с высокой остроконечной крышей, в котором содержались до сотни ловчих птиц. Его сын, желая поразить иноземных дипломатов, распорядился начать строительство огромной оранжереи, где бы росли самые разные растения со всех окружающих стран. Лишь нынешний король, Скалод, прозванный скупцом, выбивался из этой череды венценосных строителей и не успел еще отметиться каким-нибудь «архитектурным» шедевром.

В отличие от своих предшественников, он не стремился кого бы то ни было поражать великолепием убранства своего дворца или сотнями чистокровных изящных жеребцов-алхетинцев или даже прирученными редкими кречетами. С его вступлением на престол королевский двор совершенно забыл о роскошных приемах и празднествах, которыми он еще недавно блистал. От дворца напрочь отвадили заморских купцов: у них казна больше не покупала в огромных количествах заморские фрукты, черное и красное дерево, стеклянные побрякушки. Даже внешний облик и одежда Его Величества разительно отличалась от той, что носили его отец и дед. Королевский камзол уже давно лишился излишней и вычурной позолоты, что килограммами драгоценных ниток украшала манжеты, отвороты и ворот. С кожаных башмаков исчезли массивные золотые пряжки, украшенные драгоценными камнями. В итоге, король Скалод, подтянутый мужчина чуть за шестьдесят, лишившись всей этой драгоценной мишуры, выглядел довольно мрачно...

Сейчас, сидя в малой зале, где он обычно принимал доверенных лиц, король размышлял о судьбе своего королевства. «Кому я оставлю то, что собирал все эти годы? Подрастающей дочери? Да, ее на следующий день свои же сожрут вместе с сиськами... Этому тупоголовому Никасу, что слюной истекает при виде каждой юбки? Он же еще быстрее все просрет!». Скалод скрипнул зубами, понимая, что дело всей его жизни — возрождение королевства— собственно продолжить-то и некому. «Я заключал военные и экономические союзы, подкупал, интриговал и начинал войны, чтобы Каргосс после моей смерти вновь съежился до размеров баронства... А соседи-то как будут рады, под шумок отхватить себе по кусочку. Фергильд вон уже тысячу лет зариться на все наше побережье... Что тут говорить, если даже пиратский город Зинг спит и видит, как наши порты отойдут к нему». Эти горькие мысли нередко приходили ему в голову, всякий раз заставляя трудиться все более и более иступлено.

— Ваше Величество, Ваше Величество, — глубоко погрузившийся в свои мысли, король Скалод не сразу услышал, как к нему обратился вошедший слуга. — Тер Дирок, коннетабль вашего двора, просит вашего соизволения начать свой отчет.

Король молча скрестил взгляд на тере Дироке, высоком черноволосом мужчине, почтительно склонившем голову. В малой зале кроме тера Дирока и королевского слуги.

— Слушаю вас, тер Дирок, — король с удовлетворением отметил и воспаленные глаза своего советника и черные круги под ними. — Что вам удалось выяснить, слухи о скорой войне с Фергильдом всего лишь слухи или за ними, действительно, что-то стоит?

— Сир, мы подняли на ноги почти всех: и королевскую таможню, и контрабандистов, и соглядатаев из стражи, — хриплый тяжелый голос и коннетабля, собственно, как и сам внешний вид, говорил о его смертельной усталости. — Были перелопачены сотни купеческих расписок, перехваченных писем и шпионских донесений... Сир, все оказалось гораздо хуже, чем мы даже могли подумать. Вот, смотрите, — он подал королю несколько листов бумаги, исписанных аккуратным ровным почерком. — Уже с того года в Фергильде начала расти цена на пшеницу, к началу этого года достигшая просто заоблачных вершин. Заокеанские эмиссары буквально наводнили окрестные с Фергильдом страны, в городах и крупных латифундиях уговаривая людей везти зерно к нем. Даже наши купцы, соблазнившись высокими ценами, направляют целые караваны судов с зерном на ту сторону моря. Причина, по которой Фергильд вдруг начал скупать пшеницу, только одна — это подготовка к длительной изматывающей войне.

Помрачневший король откинулся на спинку кресла. Желание короля Фергильда отхватить себе изрядный кусок территории на этом континенте ни для кого не было секретом. Задыхающееся от нехватки плодородных земель и пастбищ королевство уже не одно столетие предпринимало попытки закрепиться на другой стороне океана, что как правило становилось началом очередной кровавой войны. Король Скалод все это прекрасно понимал. У него перед глазами часто стоял образ его обезображенного деда, едва не сгоревшего под ударом мага-огневика фергильдцев в последней войне.

— Проверяя портовые бумаги мои люди наткнулись еще на одну вещь, сир, — судя по напряженному лицу коннетабля обнаружил он что-то явно из ряда вон выходящее. — Оказывается, вот уже на протяжении двух лет наши верфи строят корабли для Фергильда

Под рукой короля вдруг угрожающе скрипнула кожаная обшивка кресла, с хрустом обнажая тканные потроха.

— Я несколько раз все проверил, сир. Здесь не может быть никакой ошибки. По всем бумагам построенные и строящиеся корабля проходят как самые обыкновенные торговые суда, что не уходят далеко от берега. Однако, сир, все это далеко не так. Мои люди побывали возле некоторых стапелей и обнаружили на них совсем не безобидные купеческие посудины, — рассказывая, тер Дилок старался не смотреть в глаза короля, которые отчетливо наполнялись с трудом сдерживаемым бешенством; опытный придворный прекрасно помнил, как в похожем состоянии король отправил на эшафот своего собственного брата. — Это самые настоящие морские транспортники. У них высокие борта, массивный низкий киль, что позволит без особых проблем пересечь море. Есть даже площадка для установки стреломета...

Король вдруг поднял вверх палец, приказывая говорившему замолчать. Услышанное было нужно переварить, иначе он мог с легкостью наделать глупостей, а которых бы потом пожалел. «Фергильд готовиться к войне, а мы сами, своими собственными руками, делаем корабли для перевозки его солдат к нам. Вдобавок, еще наши купцы отвозят к ним зерно, чтобы эти проклятые солдаты смогли воевать... Как же это все прошло мимо нас? Ведь происходило это не неделю, не месяц, а почти два года!».

Многострадальная обшивка кресла уже превратилась в клочья, а рука короля, не замечая этого, продолжала ее рвать. В какой-то момент он остановился и встал с кресла. От его нависшей над столом высокой фигуры уже не веяло одним лишь бешенством, от которого хотелось бежать куда глаза глядят. Сейчас перед коннетаблем стоял тот самый король, которого он и всегда знал — мрачный, решительный, готовый вцепиться в глотку любому, кто попробует что-то отнять у него.

— Значит, воевать все-таки собрались..., — ноздри его широко раздувались, словно предвкушая запахи войны — горечь пожарищ и вонь от разлагающихся трупов. — У нас в запасе не так уж и много времени. Правильнее даже сказать, времени почти не осталось. Похоже, Фергельд дожидается окончания периода весенних штормов и пока не сунется в море... Если это так, то у есть около двух недель. Нам же нужен хотя бы один месяц. За меньший срок ополчение баронов просто не собрать. Эти сельские жуки будут собираться как черепахи, даже если у них подгорает задница... Нам лишь нужна небольшая отсрочка, которую нужно во чтобы то ни стало выбить у Фергильда под любые обещания. Теперь осталось найти человека для этого. Он должен быть верным, чтобы его не перекупили; известным, чтобы с ним согласились вести дела; умным, чтобы добиться нужного нам результата. Вдобавок, в нем должно быть безрассудство, чтобы добровольно отправиться в пасть к будущему врагу, — закончив перечислять все эти качества посланника, король криво усмехнулся. — Такого человека просто не бывает.

Тут раздалось осторожное покашливание, которым тер Дирок напомнил о себе.

— Сир, позволю себе не согласиться с вами. Есть человек, который полностью соответствует всем перечисленным вами качествам, — угрюмость короля мгновенно сменилась совершенно искренней заинтересованностью; казалось, он не верил, что среди его подданных есть такой необычный человек. — Он показал свой ум и дальновидность, когда отказался от вашего предложения войти в число королевской свиты и не стал мишенью для преследования со стороны других. Он, несомненно, верен вам, что подтверждает его долгая и самоотверженная служба на самых задворках королевства. Он известен твердостью своего слова, которое никогда не забирает обратно.

Королевское любопытство разгорелось до неимоверных размеров во время такой долгой прелюдии и король уже едва сдерживался, чтобы не прервать весь это словесный поток.

— Наконец, в Фергильде он довольно известен и к его словам там могли бы прислушаться, что будет нам лишь на пользу, — продолжал коннетабль, подходя к самому главному — к имени этого человека. — Это, лорд Арнгейл, ваше величество, маг-мастер рода Чувствующих, супруга которого, леди Леонелла, родом из Фергильда. К тому же лорд Арнгейл именно сейчас находиться в столице Фергильда...

Скалод тем временем уже мерил шагами залу, выстраивая хитроумную комбинацию по спасению страны. Боги ему явно благоволили. Иначе, они бы не оставили ему такую лазейку перед самой войной...

— Сегодня же подбери экипаж и отчаянного капитана, что согласиться отправиться в Фергильд в это время. Уверен за сотню золотых для матросов и личное дворянство для капитана ты найдешь самых лучших. Они повезут с собой послание для лорда Арнгейла. Пусть он обещает королю, что угодно: корабли, зерно, земли, или даже мою корону. Мне нужно отсрочка... Выбери в сокровищнице какую-нибудь побрякушку по-больше и по-дороже для любовницы короля Фергильда. Эта кукла с сиськами любит разные золотые цацки, после которых скорее поможет может лорду Арнгейлу получить аудиенцию.

В этот момент створка двери малой залы вдруг распахнулась и внутрь стремительно вошел, практически вбежал, обливающийся потом полный мужчина. Этим невысоким тучным мужчиной, что без позволения ворвался в залу, был первый советник короля, граф Шаку.

— Дориан, черт вас побери, что вы себе позволяете? — вышагивавший король резко остановился прямо на середине залы, гневно осматривая незваного гостя. — То, что ты мой кузен, тебе не дает право так врываться и отрывать меня от важных дел.

— Я... Ваше...личество, — толстяк ни как не мог отдышаться, поэтому слова из его рта вырывались совсем куцые и совершенно непонятные. — Не виноват! Бе... и вот! — наконец, багровый цвет его лица стал меняться на нечто более благопристойное. — Это безотлагательно, Ваше Величество! Только что стало известно... Нападение, сир...

В глазах и короля и коннетабля, предположивших самое худшее, застыл лишь один вопрос — почему Фергильд напал так быстро? Однако оба они глубоко ошибались по поводу принесенных известий, хотя, если честно, они и будут иметь самое непосредственное отношение к заморскому врагу.

— Напали на усадьбу мага-мастера, сир. Неизвестные злоумышленники перебили всю охрану усадьбы и ворвались в усадьбу, — наконец, речь первого советника стала более связной и ясной. — Хозяйку они зарезали прямо на месте, а ее сына похитили. От усадьбы вообще остались одни головешки. Королевские егеря проследили их следы до самого тракта, где потом они потерялись... Если узнаю маги, Ваше Величество...

Действительно, не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы предсказать реакцию магов. Судьба погибшего маг-магистра, да если еще полного круга, всколыхнет все их сообщество, которое уже сложно будет успокоить. В преддверии же войны буквально на голом месте получить конфликт с магами королю совсем не хотелось. Поэтому следовало в самые короткие сроки разобраться с этой проблемой: найти убийц и максимально показательно и жестоко их наказать. Это, наверняка, успокоит магов и усилит авторитет короля в их глазах.

— Это отребье нужно срочно схватить, а мальчишку найти. Слышишь меня, кузен? — толстяк сразу же утвердительно затряс головой так сильно, что затрещал роскошный воротник его парчового камзола. — Поднимай всех королевских егерей, городскую стражу каждого города в окрестности от этого места. Двое суток тебе сроку на их поимку. Справишься, так и быть округлю твое графство так, как ты у меня просил, — обрадовавшийся кузен вновь затряс своей башкой, словно эти новые земли уже у него в кармане. — Будет у тебя и порт свой и верфь.... Стой, не так быстро! — возглас короля догнал обрадованного советника уже в дверях. — Скажи хоть, кому так «посчастливилось»?

Король начал было разворачиваться обратно, чтобы продолжить разговор с коннетаблем о скорой войне, как словно гром среди ясного неба прозвучали имя и титул.

— А... какой-то лорд с окраины... э-э, — первый советник, назначенный на эту должность лишь по просьбе королевы-матери никогда не отличался особой сообразительностью, что собственно и покажут последующие события. — Лорд Арнгейл.

Несколько мгновений королю понадобилось, чтобы осознать, чье имя произнес его кузен и что это теперь грозит им всем.

— Стоять! Ты что сказал? Это усадьба лорда Арнгейла?! Мага-магистра из рода Чувствующих? Благие Боги..., — выдохнул король, смотря на кивающего толстяка. — Жену зарезали, сына похитили... Благие Боги!

Король буквально нутром почувствовал, как придуманная им стройная конструкция начинает разваливаться на глазах. Когда лорд Арнгейл узнает о смерти жены и похищении сына, ни о каком поручении можно вообще не вести речь! Все! Об этом нужно сразу же забыть! «Когда он получит известие, то сразу же рванет домой. Наше же дело кропотливое и требует времени... Подожди-ка, ведь если лорд Арнгейл не получит такого известия, то и не узнает о случившемся».

— Дориан, подойди ближе. Много людей знает о случившемся? — королю пришла в голову одна идея, как решить эту проблему наилучшим образом. — Сколько людей?

Вскоре выяснилось, что сама усадьба находилась в горах, далеко от населенных мест. Оттуда до ближайшего селения было около двух сотен верст. Собственно, о трагедии сообщил кухонный мальчонка, которого злоумышленники просто не заметили. До местных жителей эта новость еще не дошла.

— Слушай Дориан меня очень внимательно. От того, как ты выполнишь это поручение зависит не только твое графство, но и судьба всего королевство, — король подошел к опешившему кузену вплотную. — В этой трагедии никто не выжил. И леди Леонелла и наследник рода погибли от пожара в усадьбе. Молния ударила в крышу, которая тут же вспыхнула. Ты меня понимаешь? — советник молча кивнул головой. — Дворня в усадьбе тоже вся погибла. Следопытов из егерей, кто увидел что-то лишнее, спровадь на границу и там по тихому избавься от них. Ни одна живая душа не должна узнать, что супруга лорда Арнгейла убили, а его единственного сына похитили. Ты все понял? Тогда поспеши, а то такие новости разносятся слишком быстро.

Едва граф Шаку убрался, как коннетабль, что все это время стоял около окна, тихо спросил:

— А что мы скажем лорду Арнгейлу?

Ответом ему был удивленный взгляд короля.

— Лорд Арнгейл про пожар все узнает в свое время. Сначала он должен сделать дело — дать нам отсрочку от войны... А может ему и не зачем все знать.

3

Кастор — столица Каргосского королевства

Трущобы Нижнего города

В замурованной каморке царил полумрак. Редкие лучики солнца, с трудом пробившись через нагромождение каменных блоков второго этажа, едва обрисовывали внутренние контуры: наваленные прямо на полу и источающие невыносимую вонь рваные тряпки, куски каких-то кожаных сапог, невысокий деревянный колченогий столик и низкий топчан.

— А-а-а, — в тишине раздался еле слышный голосок, полный невыносимого ужаса. — Мама, мама, везде огонь... Мама, где ты? Мама — худющий подросток резко приподнял голову и начал вертеть ею по сторонам, словно искал кого-то. — Мама! Вокруг темно! Я ничего не вижу..., — при ощупывании лица, он обнаружил намотанную кем-то на голову ткань. — ...

Юный Тарн, единственный наследник лорда Арнгейла, очнувшись в полной темноте и с сильной болью на лице и голове, был близок к панике. Трагические события вчерашней ночи (убийство матери, его похищение и издевательства над ним) лишь начинали всплывать в его голове, все сильнее и сильнее толкая его в пучину отчаяния.

— Мама, — вдруг тихо — тихо прошептал он, наконец, вспоминая истекающую кровью маму и ее искаженное дикой ненавистью лицо. — Мама... А-а-а-а-а! А-а-а-а-а! — не в силах «переварить» нахлынувшие на него воспоминания, Тарн с рыданиями бросается на топчан. — А-а-а-а-а! — терзающая его невыносимая боль, заставляла худенького подростка с яростью дикого зверя стучать кулаками по доскам топчана и рвать лежащую на нем старую — престарую холстяную ткань. — А-а-а-а-а! — колотил он и колотил словно безумный, не в силах остановиться и замолчать. — А-а-а-а-а-а!

Наконец, обессилев от иступленных метаний, Тарн затих на топчане. Эта внезапная истерика лишила его сил, но, одновременно, и защитила от сильного эмоционального удара, подарив ясность сознания.

Подросток, понимая, что вокруг нет его близких, начал разговаривать сам с собой, что было, пожалую, единственной имеющейся для него возможностью не только прийти в себя, но и попытаться осознать случившееся с ним.

— Значит, все умерли... И мама, и дядя Роскер, и тетя Арина, — с каждой секундой его сначала сбивающийся на всхлипывания голос становился все сильнее и сильнее. — Хорошо папа уехал, а то и он бы погиб. Хотя мой папа, лорд Арнгейл, самый настоящий магистр, а магистры не могут умереть... Или могут? Не помню.

Тарн, ощупывая перед собой воздух, медленно сполз с топчана и начал, шаг за шагом, изучать место, в которое он попал. С первых же сантиметров, его руки стали натыкаться на разное тряпье и поломанный деревянный хлам. Вдобавок, это все жутко воняло, словно он находился внутри ямы с отходами.

— Какая же вонь. И куда я только попал? — он еще некоторое время тыкался по сторонам, по, наконец, не решился снять тканную повязку на своем лице. — Сейчас я посмотрю, что тут за место...

Полоски ткани, намотанные на его голове, отдирались с трудом,всякий раз отдаваясь такой болью, что он даже поскуливал от жалости к себе. Вскоре последний лоскут оказался в его ладони и он попытался открыть глаза.

— Ай, — тут же вскрикнул Тарн, когда глаза его пронзила сильная боль. — Как больно-то! — осторожно коснувшись болевшего места пальцами, он почувствовал что-то мокрое и тут же убрал руку. — Не надо! Папа всегда говорил, что если поранился, то ни в коем случае не ковыряйся в ранке. Ее лучше перевязать и дать ей немного поболеть.

Вспомнив отца, Тарн окончательно успокоился. Он был твердо уверен, что лорд Арнгейл, всегда олицетворяющий для него все самое сильное, мощное и незыблемое, обязательно найдет его и заберет отсюда. Пока же этого не случилось, подросток решил еще поползать по этому месту. Вдруг он сможет найти что-то такое, что поможет ему позвать на помощь.

— Опять башмак, — узнавая очередную находку, он негромко называл ее. — Рванный... А это, кажется подсвечник. Уф, какой тяжелый... Тут у нас что? Кувшин. Вода!

Обрадованно вскрикнув,Тарн тут же схватил кувшин и с жадностью стал пить самую обычную воду, которая в это мгновение показалось ему удивительно вкусной. С ее сладостью и свежестью ни в какое сравнение не шли ни так любимый им клюквенный морс тетушки Арины, ни медовый отвар с пряными травами.

Допив всю воду, он уселся на пол и вновь стал разговаривать сам с собой.

— Так я ничего не найду, хоть весь день буду ползать. Вона, одни лишь гнилушки попадаются, — с горечью Тарн бросил в сторону очередной кусок вонючей рванины. — Может тогда попробовать молча посидеть и послушать... Папа ведь говорил, что умеющий слышать часто может узнать гораздо больше, чем умеющий видеть.

Посопев печально носом, он, действительно, замолк и стал внимательно вслушиваться в доносящиеся до него звуки. Сначала, это у него получалось не очень хорошо. Его все время что-то отвлекало: то зачесавшаяся спина, то боль в затылке, то желание опорожнить мочевой пузырь. Однако, в какой-то момент, Тарн вспомнил, как отец учил его родовым секретам магии Чувствующих. Тогда лорд Арнгейл тоже просил его закрыть глаза и стараться услышать, что происходит вокруг него. В голове мелькнул образ родного человека и всплыли его слова. «Не торопись, сын. Глубоко вздохни, потом выдохни. Снова вздохни и опять выдохни. Магия Чувствующих не любит торопыг и не признает суеты. В ней все размерено, тягуче, как воды нашего Бориссфена. Вот так... А теперь попробуй, не открывая глаза, почувствовать меня. Не задавай вопросов, а пробуй...».

Улыбка ненадолго появилась на губах подростка, а потом вновь исчезла. И на плотно сжатых губах читалась лишь угрюмая решимость добиться своего.

— Глубоко вздохнуть и выдохнуть. Снова вздохнуть и выдохнуть, — его грудь мерно заходила то поднимаясь, то опускаясь. — Слышу... Я слышу. Ха-ха.

В мгновение ока мир вокруг него, до этого ограниченный темнотой, вдруг словно взорвался сначала десятками, а потом сотнями звуков. Тарн слышал, как скребется в дальнем углу комнаты осторожный серый зверек, как у входа в бывший купеческий дом трется о деревянный косяк какой-то шелудивый барбос, как весело чирикают птахи на провалившейся крыше. Это было самое настоящее море самых разных звуков, которые он, к своему собственному удивлению, читал словно открытую книгу. Он не видел этого яростно чешущегося пса, но почему-то был абсолютно уверен, что у того бельмо на правом глазу и короткий огрызок вместо хвоста. Птички, что прятались между полусгоревшими стропилами крыши, также казались ему совершенно знакомыми.

Погрузившись в эту живую, веселую, живущую своей особой жизнью, какофонию звуков, мальчик уже совершенно забыл о своем желании все разузнать. На какое-то время исчезли все его заботы, горести и печали. Подхваченный этими новыми впечатлениями и эмоциями он уже не хмурился, а радостно смеялся.

— Ха-ха, какой глупый кот! Там же собака сидит, — он бросался и «высасывал» то один звук, то другой. —

Неизведанные ранее возможности с невиданной силой захватывали его, даря невиданные по глубине ощущения.

И если бы, каким-то чудом, в этот момент на него взглянул кто-нибудь из магов, то он безошибочно определил в этом обезображенном худеньком подростке со неземной улыбкой на губах своего собрата, который только что прошел магическую инициацию. Любой из магов до конца своих дней будет помнить то мгновение, когда он почувствовал силу выбравшей его стихии. Будущие маги огня в момент инициации погружались в море одновременно и яростного и ласкового пламени, чувствуя, как огонь становиться их второй сущностью. Для повелителей воды открывалась вся мощь и вся красоты этой стихии, могущей с одной стороны дарить жизнь иссыхающим полям и страдающим от жажды животным, а с другой стороны разносить в клочья корабли бедных мореплавателей. Невиданная по силе эйфория накрывала и инициирующегося мага земли, становившегося частью, плоть от плоти, пологих холмов, высоких гор и глубоких ущелий.

Именно это происходило в данный момент и с юным Тарном. Был ли это особый замысел судьбы или просто именно так сложились звезды, но в этой вонючей каморке, заполненной рваным тряпьем, обносками, прошла спонтанная инициации нового мага, который, правда, даже и не подозревал об этом...

— Ой, а что это? Какой-то человек, — Тарн нахмурился, услышав чье-то шаркающие шаги и постукивание клюки по каменным плитам; через мгновение он стал ощущать и раздражение этого человека, напоминавшее окутавшую человеческую фигуру темную горькую дымку. — Ему, кажется, плохо... Он злиться, сильно злиться, — чужие эмоции ощущались им так сильно и ясно, что даже казались своими. — И он идет сюда.

Вскоре, действительно, послышался звук чьих-то шагов и невнятного бормотания:

— Чтобы Иблис вечность жарил их души! Ох, как же больно… Проклятье! И, что я только полез к городской страже?! — охающий звук становился все ближе и ближе. — Решил ведь, что ни у кого ничего не буду спрашивать про этого мальчишку. Совсем я из ума выжил. У-у-у-у… Как же они меня палками то отходили… Проклятые черти! Чтобы у них черви все глаза выели! Чтобы семя их бесплодное было! Чтобы …

Наконец, в самой темной части комнатушки, где, съежившись с опаской ждал мальчишка, откинулась в сторону камышовая плетенка и из норы с кряхтением вылез старик.

— Ой, плохое мне, плохо… Все поломали, — продолжал причитать старикашка, вставая с корточек. — А, гаденыш этот где? Из-за него ведь, проклятущего, так отлупили… Проклятой страже видите ли не понравилось, что я про благородных выспрашивал. Мол не дело черни в дела высших нос совать. Отродья Иблиса, чтобы у них все волосы повылазили! Чтобы вся их охота до женщин ушла! — бормоча и охая, он словно пес начал водить головой из стороны в сторону. — Куда же запропастился этот гаденыш?

Исходящая от старика злость ощущалась Тарном так ясно и сильно, что он забился в какой-то угол, под шерстяную кошму и молился, чтобы этот злющий человек не нашел его.

— Где же ты, мелкий уродец? Старый Гарот очень хочет с тобой поговорить, — шептал старьевщик, то и дело вновь начиная причитать от боли и жалости к себе. — И спросить…, что же ты за птица такая? Не ищет тебя никто. Весь базар обошел, во все чайханы нос сунул, а так ничего и не услышал. Словно и не случилось ничего, — клюкой своей старик с силой тыкал по всем подозрительным кучам мусора на полу. — Кто же ты такой? Неужто бастард чей-то? Что же родную кровиночку-то никто совсем не ищет?

С каждым новым кругом, который старик наворачивал по своей забитой всяким хламом комнате в поисках мальчишки, он злился все и больше. Масла в огонь подливали вдобавок и боль от недавно полученных побоев.

— Мелкий гаденыш, это все из-за тебя, — шипящее бормотание разносилась по всем углам комнаты. — Из-за тебя, проклятущего… А я то, дурья башка, его спас, из воды вытащил, раны перевязал. Убью, паршивца! Где же ты прячешься? — проходя мимо одной из куч с тряпьем, он неожиданно извернулся и резко затыкал клюкой по ней. — А-а-а! — Гарот издал радостный возглас. — Вот ты где! Ну-ка, мешок с костями, вылась на свет Божий!

Торжествующе скалясь, старик ухватил упирающегося подростка за волосы и потащил его к топчану, где было несколько светлей.

— Спрятался! От своего благодетеля, от своего спасителя! Как неблагодарный пес…, — с каждым таким воплем, разъяренный старик все сильнее и сильнее охаживал клюкой мальчишку. — Звереныш, на тебе, получай!

На очередном ударе его рука вдруг дрогнула и застыла над головой съежившегося мальчишки. Старьевщик, которого только что переполняла черная злоба, внезапно остановился. Он с диким удивлением уставился сначала на скорчившегося подростка, потом на свою занесенную для удара клюку.

О, чудо! Каким-то необыкновенным образом его злость улетучилась. Буквально только что она была и уже ее нет... Вместо нее внутри него поселилось какое-то тихое спокойствие, когда тебя ничего не мучает, ничего не грызет. И даже этот мальчонка, из-за которого стража его пинками выгнала с рынка, уже не казался ему первопричиной всех бед и несчастий.

Гарот сглотнул подступивший к горлу ком. Он вдруг ощутил уже давно забытое им чувство, с которым смотришь на свое родное дитя. Клюка его опустилась к полу, а сам он медленно сел на колени. «Ка же я так мог? Бездушная скотина...». Рука его коснулась содрогнувшегося мальчика и ласково потрепала его за косматую головенку. «Что же это я? Он же ни в чем не виноват... Эх... Так ведь и до греха недолго».

— Не бойся, — прошептал он, с удивлением ощущая свои капающие из глаза слезы. — Прости меня, старого дурака. Совсем я обезумел. Как дикий пес совсем... И что я разозлился? Ну, дали мне пару затрещин, да и поваляли в пыли. Что же теперь, из-за них живую душу губить? Говорю тебе, не бойся. Как тебя зовут-то?

Тарн опустил руки и осторожно поднял голову. Даже глубокие рубцы на лице не могли скрыть его удивление такой быстрое переменой настроения у этого странного старика. Сначала он изрыгал ругательства и угроза, а потом ласково трепал его по голове. Смутившемуся Тарну было совсем невдомек, что все случившееся было результатом его пробудившегося дара, который словно разгорающийся огонек с жадностью набрасывался на сильные эмоции.

Период инициации и некоторое время после него вообще был тяжелым периодом и никогда не проходил бесследно для нового мага. В первые мгновения, когда магическая искорка только проявила себя, рядом всегда должен находится опытный наставник, который помогает неофиту справиться с возможными проблемами. Предоставленный же самом себе маг — новичок нередко не справлялся с этой накатывающейся на него снова и снова мощной эмоциональной волной, этим буйством чувств и возможностей. Отдаваясь на волю магическому источнику внутри себя и желая прочувствовать его в полную силу, маг уподоблялся наркоману, который ни как не мог остановиться и желал все более и более сильных переживаний. Конец всего этого всегда был един — полное выгорание мага и превращение его в трясущегося овоща, который с трудом говорил и двигался.

Для Чувствующих, которые как раз и черпали свою силу в эмоциях, переживаниях и чувствах, инициация значила еще больше. Для них с самых первых шагов требовался особый контроль над своими возможностями. В противном случае, последствия для психики мага были еще более страшными. В летописях не раз встречались леденящие душу сообщения о магах, после встречи с которыми от людей оставалась лишь одна телесная оболочка. Чувствующие словно вино из кубка выпила из человека все человеческое...

— Тарн меня зовут, — на старьевщика уставилось изуродованное лицо, на котором вместо глаза остались лишь черные борозды свернувшейся плоти. — Это ты меня похитил? Ты? А маму убил тоже ты? — этот тихий, но обвиняющий голос казался старику воротом плотника, что медленно и неуклонно вкручивался в его голову. — А моих родных тоже ты сжег?

Старьевщик, едва только услышал слова мальчишки, яростно замотал головой:

— Не-ет! Нет! Это не я! Что ты такое говоришь? Я ничего этого не делал!

Юный маг чувствовал, как старика накрывает одна чувственная волна за другой. Он словно видел, как того корежило от испытываемой эмоций.

— Это я же спас тебя. Я, вот этими самыми руками, вытащил тебя из воды, — перед лицом мальчишки затряслись руки с длинными узловатыми пальцам. — Ты же этого не помнишь... Я же тебя приметил в воде. Смотрю, что-то плавает темное...

Если бы сейчас кто-нибудь спросил Гарота, известного всем своей непробиваемостью, а почему он с такой яростью оправдывается перед этим заморышем, то он вряд ли бы смог что-нибудь ответить. Нахлынувшее на него чувство было сложно описать словами. Это было что-то огромное, совершенно всеобъемлющее, делавшее этого незнакомого ему подростка очень важным для него, очень родным.

Гароту просто дико, до дрожи во всем теле, хотелось доказать мальчишке, что его вины в смерти матери нет, что он костьми ляжет, чтобы его защитить. Больше того, старьевщик видел в своем найденыше не просто самого близкого ему человека, а свою цель в жизни. «Благие Боги, благодарю вас, благодарю... Как же я не мог этого понять?! Как?! Теперь я все понял! Благие Боги, мне все совершенно ясно! Благодарю вас, благодарю вас...».

— Это не я, мой мальчик..., — слезы из глаз старика, схватившего ладони мальчика словно величайшею в мире драгоценность, текли не переставая. — Это не я. Слышишь?! Я бы никогда не смог причинить тебе боль! Никогда в жизни! Верь мне. Теперь все у тебя будет хорошо. Никто больше тебя ни тронет. Слышишь?

Это было удивительно, но Гарот, действительно, сейчас словно верный пес бросился бы на любого, кто посмел хотя бы косо взглянуть на мальчишку. Его душу просто рвало от желания защитить эту скорчившуюся фигурку. И он бы с радостью взошел на эшафот, подставил бы свою голову на плазу или сам бы одел себе на шею веревочную петлю, лишь бы его «сокровище» было в безопасности.

… И это странное превращение старьевщика было еще одним результатом спонтанной инициализации мальчишки, имевшего за своими плечами десятки и десятки поколений предков — магов. Юный Гарот в эти мгновения, посмотри на него кто магическим зрением, сиял словно яркая звезда, слепящая глаза своим светом. Он и сам не подозревал, что еще некоторое время, пока магический источник не придет в норму, будет представлять для окружающих настоящую опасность. И любой, кто только подойдет к нему на расстоянии нескольких десятков шагов, сразу же попадет под действие его ауры и станет до конца своих дней верным его «рабом».

4

Королевство Фергельд.

Главный порт королевства — Старый Рекол.

Путешественники, впервые попадавшие в Старый Рекол на корабле, уже с первых шагов по каменному причалу попадали под очарование старинного города, бывшей столицы королевства. Его трех— и четырехэтажные дома с высокими башенками самых разных форм и размеров даже на искушенный глаз были поражали искусной каменной резьбой, густо оплетавшей витыми узорами глазницы окон, фронтоны зданий, балконы и двери. Использованный при строительстве зданий камень из местных каменоломен, далеко известных своими причудливыми оттенками самых разных цветов, придавал городу постоянно праздничный вид, сравнимый с вечно молодой и веселой богиней весны Кейры.

Иногда, казалось, можно было ходить по городу целыми сутками, но так и не встретить нескольких похожих друг на друга своим внешним убранством домов. Владельцы многочисленных таверн, лавок словно специально соревновались друг с другом в том, кто окажется более затейливо украсит вывеску, крыльцо и окна. От этого то в одном то в другом месте вырастали изящные каменные башенки, необычные барельефы на стенка домов, причудливые разноцветные витражи и многое и многое другое, что привлекало глаз прохожего.

Однако, там было раньше... Год, два, три назад, когда тысячи и тысячи гостей, купцом, путешественников, переселенцев стремились посетить главный порт королевства, попробовать экзотические блюда, насладиться лаской слывших самыми умелыми в любовных утехах девами, прикупить драгоценный шелк.

Сейчас же Старый Рекол, собственно, как и вся остальная страна, совершенно изменился. С воцарением на престоле нового правителя, Сарана I, удушившего в постели своего отца, здесь все задышало войной — потом наводнивших страну солдат, кровью казненных противников и грохотом боевых механизмов. С улиц уже давно исчезли красочные ткани, люди сменили яркие одежды на серые и темные хламиды, на лицах людей не стало улыбок.

Все это не мог не заметить и лорд Арнгейл, прогуливаясь по набережной в ожидании встречи со старым другом. Уж слишком сильно бросались в глаза бесконечно прибывающие и убывающие суда с воинами, боевыми жеребцами, тюками продовольствия, многочисленные военные патрули на улицах, практически полное отсутствие иностранцев.

— Чем же ты болен Фергельд? — еле слышно бормотал мужчина, совершенно не ощущая холодного северного бриза. — Что за зараза поразила тебя? Неужели война?

Ощущал он на себе и многочисленные косые неприязненные взгляды, которыми буравили его редкие прохожие.

— Значит, то, что говорил в письме король, было не просто слухом, — лорд дошел до самой кромки воды тут же, мягко развернувшись, пошел обратно. — И Фергельд, действительно, готовиться к войне... Тогда завтра мне нужно во чтобы-то ни стало попасть на прием во дворец. Но как это сделать?

Раздумывая над тем, как ему выпросить аудиенцию короля, лорд не сразу услышал, как его окликнули.

— Дарен! Ты совсем оглох, старина? — со стороны города подскочил улыбающийся во весь рот мужчина в развивающемся плаще мага и заключил его в объятия. — Кричу, понимаешь, кричу, а ты совсем меня не слышишь... Наверное, задумался о какой-нибудь красотке. Смотри, все расскажу своей сестренке, а она уж тебе задаст такую трепку, что будешь после этого каждую красотку за сто лиг обходить.

Они еще долго похлопывали друг друга по спина, смеялись, вспоминая старых знакомых и учебы в королевской академии магии, пока, наконец, не радость от встречи немного не утихла.

— У меня для тебя есть один сюрприз, Дарен, — Кастор, брат его жены, заговорщически улыбнулся. — Я знаю, что ты всегда хотел побывать в одном месте и сегодня я помогу тебе исполнить это желание, — видя недоуменное лицо приятеля, Кастор продолжил. — Это одно из самых высоких мест в городе... Ну, Дарен? Это же королевская академия! Ты же сто раз мне говорил, что хотел бы посмотреть на то, как все устроено у нас. Хотел ведь?! Значит, нечего здесь стоять, пошли! А вечером, мы посидим в одном хорошем местечке, где ты мне все и расскажешь. И о моей сестренке, о племяннике, этом шалопае...

Так и не сумев вставить ни единого слова в речь тараторившегося без умолку мага, Дарен пошел за ним. «Ладно, надо пойти. Глядишь, разузнаю у шурина, что у них здесь происходит, кто чем дышит... Кроме того, он маг не из последних и может мне попасть во дворец». Решив это, лорд Арнгейл уже свободнее зашагал в сторону большого здания с десятком высоченных башен, где и находилась одна из старейших академий магии королевства.

— Что ты какой хмурной? При случае расспрошу сестренку, может она знает, что с тобой. Я же знаю, что ты ей все выкладываешь, — Кастор весело рассмеялся. — Как же хорошо, что ты смог выбраться к нам, а я, наконец, вылез из своей лаборатории. Я же, понимаешь, уже больше года торчу в ней почти безвыездно...

Однако, договорить о своей работе в лаборатории маг не успел, так как они подошли к высоким воротам с парочкой хмурых привратников. Правда, после предъявления им какого-то медальона, лица их словно по мановению волшебной палочки расплылись в несуразные улыбки и она прошли внутрь территории.

— Как у вас тут все … организованно, — вырвалось у Дарена при виде четкого, радиально расчерченного сада, и прогуливающихся в нем школяров в строгих темных камзолах. — Словно здесь не академия, а городская стража.

Шурин же его махнул на все это рукой. Видно было, что ему все это уже давно приелось и совсем не казалось чем-то странным или необычным.

— Да, чего чего а порядка у нас в последнее время явно прибавилось, — он схватил Дарена за рукав и потащил в сторону одного из проходов. — А сейчас, дорогой Дарен, тебе предстоит прочитать небольшую лекцию нашим студиозам первого курса о Чувствующих. Что ты встал как вкопанный? Я же не прошу тебя поделиться с ними своими родовыми техниками? Расскажи им что-нибудь из своего опыта. Им будет полезно услышать одного из самых сильных магов.

В итоге, как только лорд Арнгейл не отнекивался, но ему все же пришлось предстать перед одной из групп молодых магов, который едва-едва только были зачислены на первый курс.

— Благородные студиозы, — Кастор, весело подмигнув шурину, начал его представление. — Сегодня вам посчастливится получить урок от одного из самых сильных магов нашего времени. Даже в нашей академии вряд ли найдется магистр, что сможет стать достойным противником для нашего гостя, — взгляды сидевших парней и девушек тут же скрестились на лорде Арнгейле, стоявшем немного позади. — И чтобы вы прониклись еще сильнее, расскажу вам кое-что... Однажды, его величество король Саран предложил нашему гостю целый тун (около ста килограмм) золота за то, чтобы он стал королевским магом. Он же отказался от этого предложения... Прошу любить и жаловать лорда Арнгейла, магистра магии Чувствующих.

Судя по округлившимся глазам школяров они сильно впечатлились названной платой. За тун золота можно было купить целый городок со всеми его зданиями, магазинчиками, ремесленными мастерскими.

— Приветствую вас, мои юные братья и сестры, стоящие еще в самом начале пути познания этого великого искусства. Вы все здесь имеете склонность к магии Чувствования, поэтому позвольте вам дать несколько советов..., — Даран с грустью смотрел на школяров, понимая, что возможно, когда-нибудь им придется встретить на поле сражения. — Во-первых, будьте ответственны! Магия Чувствования — это особая магия, которая по своей силе далеко превосходит все остальные отрасли магического искусства. Не будьте падки на яркую мишуру магии огня, воды или воздуха. Не обманывайтесь мощью огненных молний, воздушных смерчей, водяных или земляных големов! Все это ничто перед вашей будущей мощью! Знайте главное! Все остальные маги управляют стихией, вы же — людьми. Не верите?! — Даран улыбнулся, заметив среди у некоторых школяров скептические улыбки. — Тогда смотрите!

Стоявший перед ними маг сделал несколько шагов и вдруг прямо на глазах стал превращаться в дряхлого старика. За какое-то мгновение от еще не старого широкоплечего мужчины осталась сильно сгорбленное, седовласое существо неопределенного пола, от которого даже пахло немощью и старостью. Оно жалобно смотрело белесыми выцветшими глазами на школяров и шамкало беззубым ртом, словно пыталось что-то сказать.

Увиденное проняло не только самих школяров, но и Кастора. Тот, не веря своим глазами, даже несколько раз сильно ущипнул себя за руку.

— О, Благие Боги, что это такое? — шептал маг, разглядывая стоявшего перед ним старика. — Это просто невероятно, Даран!

И вот еще одно мгновение, по прошествию которого перед ними уже снова стоял Даран в своем обычном облике. Когда его попытался коснуться шурин, он лишь громко рассмеялся.

— А что вы так удивились? Я всего лишь воздействовал на ваши органы чувств и ничего более. На самом деле я ни капли не изменился — не поседел, не одряхлел, — он коснулся своих коротких иссиня черных волос. — Вы все почувствовали лишь то, что я хотел вам показать. Магии Чувствования подвластно ваше зрение...

За его спиной вдруг расправились шикарные лебединые крылья, в свете солнца которые сверкали рядами белоснежных перьев. Еще через несколько ударов сердца крылья окрасились в черный цвет.

— Слух...

В какой-то момент в классе стал раздаваться нарастающий шум дождя. Сначала это было легкая звонкая капель, почти сразу же превратившаяся в сильно грохочущий громом и молнией ливень.

— Обоняние...

Маг неуловимо взмахнул рукой и по классы поплыла отвратительная вонь, от которой едва сдерживались позывы к рвоте. Кто-то из малахольных девиц все же не выдержал чересчур уж натуралистического запаха и с приглушенным писком умчался в коридор.

— Осязание...

Едва маг замолчал, как в классе ощутимо похолодало. Он установившегося дикого холода совсем не спасали тонкие сюртуки и платья. Немилосердно щипало щеки, нос и пальцы.

— Все, все! Хватит, Даран! — раздался вдруг крик Кастора, спрятавшего ладони под мышки и отчаянно сипевшего носом. — Они все поняли! Поняли!

После этих демонстраций класс стал напоминать собой настоящее место побоище, которое нередко оставляли после своих праздников школяры. Одна из парт была перевернута, другая поставлена на дыбы. На полу в беспорядке валялись вещи. Не лучше выглядели и сами студиозы, всколоченные, с по истине безумными глазами разглядывавшими друг друга.

— Это... это было потрясающе! — восхищенно пробормотал Кастор, с восторгом глядя на Дарана. — Твои познания в искусстве иллюзий просто поражают! В них нет ни капли фальши. Они абсолютно реальны, словно были не созданы. Теперь я понимаю, что предложенный нашим королем тун золота был ничтожнейше платой за возможность получить такого мага на королевскую службу... Но как? Как все это возможно? — ни как не мог успокоиться Кастор. — Никто из наших тебе и в подметки не годится!

Даран невозмутимо качнул головой.

— Все дело в усердии. В бесконечном усердии к занятиям, — тут лорд Арнгейл позволил себе усмехнуться. — И немного в древних знаниях нашего рода.

В этот момент его прервал громкий топот подкованных металлом сапог. Кто-то крупный и тяжелый спешил попасть в класс. Наконец, топот обернулся здоровенным малым, одетым в камзол служки академии.

— Господин, у ворот дожидается ваш слуга, — лорд с удивлением взглянул на служку. — Говорит у него важное известие о вашей семье.

Никто не успел даже сказать слова, как Даран буквально сорвался с места. Екнувшее непонятно почему сердце, уже било в его груди набатом, заставляя снова и снова прибавлять шаг.

— Ну?! — еще пересекая линию раскрытых ворот, выкрикнул он. — …

Его, действительно, ждал слуга, которого он оставил в своей каюте на корабле. Невысокий парнишка, что был чуть старше его сына, что начал мямлить, не поднимая на лорда глаза.

— Ч-т-о с-л-у-ч-и-л-о-с-ь? — почти по буквам выдавил из себя Даран, темнея на глазах. — Б-ы-с-т-р-о?

Тот быстро поднял глаза и снова их опустил.

— Пожар... в имении был. Нападение … разбойников, ваша милость, — дрожащим голосом начал парнишка. — И миледи и наследник …

— Что? — уже не сдерживаясь, рычал лорд Арнгейл, схватив пацана за шкирку. — Что с моей семьей?

— … Они … сгорели, — хватка мага вдруг ослабла, словно из него вынули металлический стержень, и парнишка шлепнулся на мостовую. — …

Даран наверное бы упал, если бы не подбежавший сзади шурин.

— Ваша милость..., — слуга упал на колени перед ним, размазывая слезы. — Капитан уже готовит судно к отплытию и ждет лишь вашего приказа.

Лорд, отбрасывая слугу с пути, дернулся было в сторону порта, но, вдруг, почему-то остановился. В нем словно схлестнулись две равнозначные и непреодолимые силы — жгучее желание оказаться на месте гибели семьи и возложенная на него ответственность за переговоры о мире. Эти две силы немилосердно корежили его душу, заставляя страдать и тело.

И в какой-то момент все изменилось... Лорд Арнгейл поднял голову и посмотрел на на своего шурина потухшими глазами.

— Кастор, у меня есть к тебе просьба. Прежде чем отплыть домой, я должен передать повелителю Фернгельда послание моего короля, — глухо произнес он. — Ты сможешь помочь мне в этом?

Эта перемена была разительной. Казалось, лорд Арнгейл снова демонстрировал свое мастерство в искусстве иллюзии, надеясь всех поразить. Его мгновенное преображение от цветущего полного сил мужчины к убитому горем мужу и отцу просто ужасало.

Кастор, не в силах промолвить и слова, на это лишь утвердительно кивнул. Он, как один из самых известных магов огня королевства, мог с легкостью испросить аудиенции у короля

— Хорошо, друг мой, хорошо, — тяжело произнес Даран, вновь поворачиваясь к слуге; тот все еще трясся, стоя на коленях. — Что еще? Ну, говори?

Глядевший на него исподлобья парнишка быстро-быстро зашептал, то и дело озираясь по сторонам.

— Милорд, они все уже давно знали. Мне Тумка сегодня сказал... Их кухонный мальчишка, — проглатывая некоторые слова, служка словно чего-то или кого-то опасался. — В нашем посольстве, милорд. Еще два дня назад, когда пришла почтовая филука, они уже знали о вашей семье. Тумка тогда подслушал разговор в гостиной...

А вот этот удар Даран снести не смог. С исказившим лицом, он резко повернулся к шурину и хриплым от гнева голосом прошипел:

— Ты мне обещал устроить встречу с королем...

После чего маг сорвался с места и быстрым шагом пошел в сторону центра города, где собственно и находилось посольство Каргосского королевства в Фергельде. Дернувшийся было за ним Кастор внезапно замер на месте, заметив, как фигуру его шурина начала окутывать странная дымка. Высокий силуэт в какое-то момент окончательно размылся, теряя всякие человеческие черты и превращаюсь в огромную хищную птицу с гигантскими крыльями. И здесь не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы опознать в этом преображении боевую ипостась мага, его истинное лицо.

Темная же птица, раскинув на десятки метров полупрозрачные крылья с размытыми края, стремительно неслась по мостовой, с каждым мгновением приближаясь к высокому светлому зданию, вольготно раскинувшемуся в конце одного из тупиков. Здесь почти на сотне квадратных метров располагалось двухэтажное здание посольство с небольшим двориком, где очень любил трапезничать сам посол и охранявший его маг.

Собственно, именно маг первым и забил тревогу, когда над их головами вдруг мелькнуло что-то темное. Тут же вскочивший с места худощавый мужчина в сером балахоне мага земли стал напряженно крутить головой, пытаясь понять откуда исходит угроза. Резкое напряжение магических потоков он почувствовал сразу, но их источник определить ему никак не удавалось.

— Благородный Витий, — не оборачиваясь к столу, за которым сидел ничего не понимающий посол, зашептал маг. — Тут что-то есть. Стойте за моей спиной и никуда не уходите... Вы все время должны быть у меня за спиной.

Вокруг них, повинуясь его силе, начала бугриться земля, выталкивая из своих глубин круглые наросты. За какие-то мгновения из каждого нароста, словно из яйца, стало подниматься неряшливое, медведеобразное существо — земляной голем.

— Кто бы то ни был, назовись! — вдруг громко закричал маг в сторону. — Я, Таренс Темный, магистра магии земли. Согласно кодексу магов, назови свое имя.

В этот момент одна из стен особняка задрожала и словно сделанная из воска начала растекаться в стороны. На глазах открывшего рот посла и похолодевшего Таренса, здоровенные тщательно подогнанные друг к другу каменные глыбы превращались в лужи из камня. Из полупрозрачного марева же, которое оставляла за собой расплывающаяся часть стены, выплывала темная фигура с развевающим плащом.

— Ты хочешь знать мое имя? — поразительно знакомый им гневный голос буквально звенел в воздухе. — Тебе нужно мое имя? Я муж сожженной супруги! Я отец сгоревшего сына! Я, черт вас всех побери, преданный маг! Я Даран I Молдрин из рода Чувствующих... и пришел спросить тебя посол Витий...

Однако, что произнести свой вопрос до конца он не успел, так как пара распухшим до трехметровой высоты земляных големов вдруг бросились на него с разных сторон. Эти казавшиеся внешне неуклюжими создания выстрелил земляными жгутами в Дарана, целясь в его туловище.

— Останови его! Останови! — через свист рвущих воздух земляных хлыстов пробивался визжащий голос посла, который уже совсем не выглядел милых и добродушным толстячком; из его искаженного рта рвались лишь одни проклятья. — Это дьявол! Дьявол! Уничтожь его!

Но кинувшие в драку двое, потом четверо и, наконец, вся десятка, земляных чудовищ, полосовавших все пространство вокруг себя хлыстами из дерна и почвы, ничего не могли поделать с нападавшим. Они рвали в клочья одну иллюзию лорда Арнгейла, потом с не меньшим остервенением набрасывались на другу, затем на третью, четвертую, пятую, шестую... От сыпавшихся один за одним ударов полупрозрачные фигуры мага расползались, но лишь для того, чтобы снова возникнуть в другом месте.

— Когда же ты сдохнешь, чертова тварь, — рычал Таренс, вспотевший с голову и до пят от неимоверного напряжения сил. — Когда...

Наконец, когда последняя из фигур не растворилась в воздухе как остальные, а упала изломанной тушей, маг земли, тяжело дыша, опустился на траву. Эта драка вымотало его настолько, что он его трясло словно от лихорадки. Однако, на губах его змеилась улыбка, а душу переполняла гордость от того, что остался победителем.

— Благородный Витий, это был лорд Арнгейл, — он повернулся к все еще трясущемуся послу. — Видимо, этот недоумок узнал, что его обманули. Жаль, мне не удасться посмотреть на его рожу, когда бы он узнал и слухи о его сыне...

Нов этот момент ухмылявшийся вместес ним посол, вдруг переменился в лице и начал словно сумасшедший тыкать пальцем за спину Таренса. Это было походе на безумное дерганье припадочного.

А там один из земляных големов вдруг начал стремительно опадать. Его черно-зеленая шкура с вкраплениями травы, обломков веток, словно роскошная шуба спала на землю, оставляя на месте высокого мужчину — лорда Арнгейла!

Таренс даже сделать ничего не успел, как горло его сжала рука Дарана. С хрипом, вращая белками глаз, он изо всех сил силился вырваться, но у него ничего не получалось. Теряющие связь с хозяином, големы буквально на глазах вновь превращались в оплывшие земляные кучи.

Наконец, маг земли дернулся в последний раз и затих, сваливаясь на траву. Лорд Арнгейл же не обращая внимания на тело, сел в рядом стоявшее кресло и внимательно уставился на посла.

— Я... Милорд... Я же ничего не хотел..., — заплетающим языком бормотал толстяк. — Мне приказали... Король... В послании все было изложено совершенно ясно... Я же не мог ничего сделать... Вы меня понимаете милорд? А-а-а-а-а!

Одновременно с поросячьим визгом рука посла начала хрустеть, словно жарящиеся гренки. Дебелый жирок на открытой кисти, толстые пальцы-сардельки с крупными перстнями, все это хрустело и комкалось.

— А-а-а-а-а! — визжал он, дергаясь и стуча коротенькими ножками. — А-а-а-а-а-а! Не надо... Не надо..., — казалось, его багровое лицо сейчас лопнет от напряжения. — Я скажу... Все скажу... Говорят, он жив... Жив... Говорят ваш сын жив...

Даран медленно поднялся с места, не в силах поверить в то, что он только что услышал. Он уже почти поверил в то, что потерял своих близких навсегда. Этот страшный комок, казалось, навечно застыл в его груди. И тут появляется надежда, которой так хотелось поверить...

Он еще раз окинул взглядом потерявшего сознание посла и пошел в сторону порта, где его ждал корабль. Однако, прямо за стенами усадьбы его ждал целый строй воинов, среди которых виднелись и цвета городской стражи и королевских гвардейских. Больше полусотни солдат в полном снаряжении и ощетинившись мечами напряженно следили за каждым его движением.

— Стой на месте каргоссец! — наконец, вперед сделал шаг крепкий загорелый солдат с серебряным знаком полусотника. — Фергельд объявил вашему королю войну.

5

Кастор — столица Каргосского королевства

Нижний город

По извилистой узкой улочке, застроенной когда-то добротными, а сейчас уже порядком обветшавшими, каменными домами, медленно плыл божественный аромат свежего печенного хлеба. Подобно воде он заполнял каждый проулок, каждую улочку, осторожно пробирался между прикрытыми ставнями окон. Спешащие жители Нижнего города, будь то худосочные ремесленники или толстобрюхие купчины, то и дело останавливались, судорожно сглатывая появляющуюся слюну.

Пекарь же, почтенный Абузар, сложив на груди красные от постоянного жара руки, посмеиваясь посматривал на все это из-за своего прилавка. Вот уже почти двадцать долгих лет, сразу же после смерти своего отца, он пек самый разный хлеб, нежнейшие булочки, восхитительные рогалики с острым перцем и корицей, сладкие бублики, которые неизменно пользовались успехом у жителей города. Признавая его талант, нередко к нему заезжали и слуги благородных семейств и даже, как ходят слухи, кое-кого из королевской дворни. И, хотя не все верили этим слухам, однажды и правда именно этой улице видели закрытую карету с золотистым королевским вензелем на дверцах...

— Снова он..., — хмуря кустистые брови, недовольно пробурчал Абузар, завидев в самом начале улочки ковыляющую чуть сгорбленную фигуру. — Старый ишак, повадился же ходить ко мне и клянчить сухие корки! — с жалобным стоном воскликнул пекарь, поднимая голову к солнцу. — О, Светлоликий Заре, покровитель пекарей, пошли мне терпения и дальше терпеть его невыносимую вонь!

В его сторону, действительно, ковылял старьевщик, сварливым нравом и нелюдимостью которого уже давно пугали местные пугали своих детей. Те же, кто раньше с ним не встречались, едва почуяв источающую им вонь сразу же старались отойти от него прочь.

— Почтеннейший Абузар, только золотые руки которого способны печь такое чудесный хлеб, — услышав этот дребезжащий и противный голос, пекарь страдальчески сморщился. — Во всем нашем славном городе нет такого мастера..., — с этих многоречивых славословий старьевщик всегда и начинал клянчить у пекаря вчерашний нераспроданный хлеб, жалуясь на свою тяжелую жизнь. — Подобно магии твое искусство...

Не слушая его, пекарь уже вытянул из под прилавка приготовленный с самого утра мешок с подсохшим хлебом, несколько кусков которого у него, действительно, осталось со вчерашнего дня. Абузар, хотя страдальчески и морщился и закатывал глаза к небу, уже привык к этому клянченью и считал его началом успешного торгового дня.

— На, забирай сухари и убирайся! — грозно буркнул он, с хрустом шмякая мешочком о деревянный прилавок. — Нечего здесь распугивать своей вонью почтенную публику.

И Абузар уже приготовился вновь слушать наполненные медом слов благодарности старьевщика, как случилось то, что стало началом целой череды очень необычных изменений не только на улице, но позже и, собственно во всем городе. Старик вдруг на какое-то мгновение замолчал, принявшись с причитаниями швыряться у себя за пазухой. Он копался и копался у себя в лохмотьях, пока, наконец, с торжествующим видом не вытащил истерзанную временем и людьми медную монетку, которую тут же и положил на прилавок.

— О, почтеннейший Абузар подай мне вон те румяные рогалики, запах которых будит во мне самые прекрасные воспоминания из моей молодости, — заскрипел старьевщик, тыча грязной рукой в пару только что испеченных хлебцов. — Надеюсь, таньга будет достаточно...

С открывшего рот и застывшего от удивления пекаря в это мгновение можно было бы смело писать картину, настолько дикое и яркое чувство непонимания застыло на его лице. «Светлоликий Заре, что? Неужели наступил конец времен и скоро демоны придут на землю? Старьевщик решил добровольно расстаться со своими деньгами... Боги, мне никто не поверит, если я только расскажу об этом». С ошарашенным видом, Абузар взял лежавшую монетку и долго ее рассматривал, словно сомневался, настоящая ли она.

— И пока, почтеннейший Абузар ты достаешь мне хлеб, позволь попросить у тебя прощения за те долгие годы, что я не ценил твой твое мастерство, — старик с глубокой печалью в глазах приложил правую руку к своему сердцу. — Я подобно жалкому псу выпрашивал у тебя хлеб, забывая, что даже эти сухие корки были божественного вкуса. Прошу простить меня за мое непочтение.

Если бы Абузара, в молодые годы ради забавы боровшегося с настоящим алузианским быком, сейчас бы шарахнули его же столешницей по курчавой башке, то потрясение не равнялось бы даже толики того, чего он испытывал в эти секунды. Старьевщик же, улыбаясь блаженной улыбкой и больше не говоря ни слова, взял два рогали из дрожащих рук пекаря и, щурясь на ярко светящееся солнце, побрел в сторону своей норы.

— Иди, иди с дороги, — едва пришедший в себя пекарь, почти сразу же выбежал из-за своего прилавка и увидел, как вечно обозленный на все и всех и проклинающий свою жизнь старик, что-то ласково шепчет бездомной псине, разлегшейся прямо посреди дороги. — Затопчут ведь, затопчут... Иди, — старьевщик наклонился и осторожно потрепал облезлого пса по большой башке. — Давай иди отседова.

Это зрелище стало для Абузара видимо последней каплей, окончательно перевернув его картину бытия. Он по-бабье всплеснул руками, и жалобно причитая, бросился закрывать ставни своей лавки. Столь резку перемену поведения старьевщика, что десятилетиями служил пугалом для всего Нижнего города, недалекий ум воспринял признаком недобрых перемен, о чем он хотел как можно скорее оповестить своих родных и друзей.

… А старый Гарот, совершенно ничего не подозревая о своей роли в поднимающейся волне слухов о приходе тяжелых времен, ковылял к себе. С его лица не сходил улыбка, а в душе поднималось уже давно не испытываемое им теплое и светлое чувство. «Уж не проснулся ли он? Проснется, один, в темноте, чай спужается мальчонка... Быстрее надоть, быстрее».

С тревогой в глазах он заковылял быстрее. «Ничаво... Щас хлеба ему принесу. Покушает мальчонка, спокоиться... Чай, когда жуешь, равно спокойнее. Когда сытно, всегда спокойнее. Только бы не проснулся...».

Вот так бормоча и размахивая свертком с хлебом, Гарот подошел к полуразрушенному каменному дому и скрючившись в три погибели начал ползти по извилистому ходу. Уже внутри до него стал доноситься жалобный детский стон, заставивший его похолодеть от страха.

… А-а-а-а, мама, беги, беги, — вылезший из хода и запыхавшейся Гарот не сразу в полумраке комнаты разглядел съежившегося мальчишку, который с еле слышными стонами метался по невысокому топчану. — Мама, мама... а-а-а-а-а... не надо... Там злые люди! Мама!

Не помня себя от тревоги, Гарот тут же бросился к мальчонке и, укрывая его каким-то шерстяным тряпьем, начал его успокаивать.

— Не бойся. Все в порядке! В порядке, — худенькое тельце сотрясалось в рыданиях и билось словно пойманная в силки птица. — Все хорошо, хорошо. Здесь нет злых людей...

Старик все сильнее и сильнее прижимал мечущегося в беспамятстве мальчишку к себе, продолжая шептать ему что-то безсвязное. Всем своим нутром сейчас он чувствовал, как тяжело его найденышу, какую боль и какой страх он испытывает. Гарот будто наяву видел, как мечется в огне, заживо сгорая его мать. Ее искаженное болью лицо стояло прямо перед ним и смотрело ему в глаза с тяжелым укором, от которого ему становилось все более и более невыносимо. Бившееся с немыслимой скоростью сердце отдавалось молотами в висках. Хотелось разорвать грудь и вырвать его, лишь бы не испытывать этой чудовищной внутренней боли.

— Я тут! Я тут! Рядом с с тобой! — словно мантру повторял жалобным голосом старик, скорчившись рядом с мальчишкой. — Не бойся! Не бойся! Я здесь! Я с тобой!

И, когда, казалось его сердце вот-вот взорвется от этой неимоверной тяжести, эта накрывшая его волна вдруг начала резко спадать. Мучительная боль, сковывавшая железом его грудь, медленно — медленно отступала, а мальчишка уже почти не метался и не стонал.

Тяжело дышавший Гарот не понимал, что только что чудом выжил от очередного приступа самостоятельно инициировавшегося мага, еще не осознававшего силу и опасность своих способностей и не умевшего их сдерживать. Эта была один из так называемых всплесков «сыро» или «дикой» магической силы, о котором с таким пиететом на первых занятиях рассказывали неофитам магии во всех магических академиях. Старшекурсники, посмеиваясь над «перваками», вообще рассказывали настоящие жуткие истории о впавших в безумие магах-огневиках, которые, оказавшись неспособными контролировать эти всплески «сырой» магии, сжигали людей, дома и корабли.

Однако, только несколько магов в этом мире могли догадываться, что положение маленького Тарна гораздо хуже и опасней, чем положение само инициирующего мага любой другой стихии — огня ли, воды, земли или воздуха. Мальчишка происходил из древнего рода Арнгейлов, в котором веками магическая предрасположенностью выступала главным критерием при выборе спутника жизни. С каждым новым поколением Арнгейлы становились все сильнее и сильнее; одновременно, росла и мощь всплеска их «сырой» магии. С каждым наследником с первых же секунд инициации постоянно рядом находились десятки лучших учителей, которые тщательно следили за растущим магом. Его обучали методикам контроля своих способностей, упражнениям по гашению этих всплесков... Естественно, всего этого Тарн не знал и с каждым днем становился все опаснее и опаснее для окружающих.

— Кто тут? — мальчик очнулся и повернул обезображенное шрамами лицо в сторону старика; он совершенно ничего не видел, но ясно чувствовал исходящую от рядом сидевшего человека нежность и граничащую с поклонением любовь. — …

— Я Гарот... Старьевщик. Не нужно меня бояться, — старик слезящимися глазами смотрел на свое сокровище, которое самого того не ведая транслировало вокруг волны обожания. — Я выловил тебя из моря, связанного и в одной рубашонке. Ты был в полном беспамятстве.

Тарн настороженно дергал головой, словно вздрагивал при звуке чужого, незнакомого голоса. Его никак не желавший успокаиваться магический источник, словно чувствуя его страх и беспомощность, вновь начинал сиять. Эти испытываемые носителем чувства подпитывали его. И чем более сильные эмоции переживал маг, тем более сильная пульсация была у источника...

— Я же сразу понял... Вот он! — чувствуя накатывающие на него волны обожания, голос Гарота задрожал, а сам он затрясся. — Смысл моей никчемной жизни... Я понял, для чего должен жить, — бухнувшийся на колени старик, извиваясь всем телом подполз к топчану и осторожно коснулся самыми кончиками пальцев полотняной рубахи мальчика. — Смысл моей жизни — это служение тебе... У меня открылись глаза. Да, да, позволь мне служить тебе... Позволь! Не прогоняй.

Тон голоса его стал жалобным, умоляющим. Руками он уже вцепился в край рубахи мальчика и притянув к своему лицу, начал покрывать поцелуями. В эти секунды мальчик стал для него не просто самым близким и дорогим существом, а земным Богом. Ради исполнения его воли Гарот сейчас бы ни капли не раздумывая бросился в кипящую воду, в костер, в пышущую жаром кузнечную печь. И это нестерпимое желание быть для своего божества хоть в чем-то полезным его просто сжигало изнутри, заставляя рыдать и сотрясаться от дрожи.

— Позволь, позволь, я умру за тебя? Я с радостью брошусь на нож! Только скажи слово! Одно слово! — из под тряпья Гарот вытащил нож и с горящими безумством глазами приставил его к своей шее. — Вот она моя жизнь... Я живу лишь для тебя! Господин, позволь мне умереть! Твой слуга, твой раб, взывает к тебе!

В какой-то момент, мальчик вздрогнул, словно только что проснулся от долгой и тяжкой спячки, и повернул голову в сторону старика.

— Помоги..., — наконец, заговорил Тарн, решаясь воспользоваться предлагаемой помощью. — Помоги мне найти лорда Арнгейла.

Будто услышавший глас Божий и безумно этому обрадовавшийся, старьевщик задергался словно припадочный.

— Найти... Найти... Найти лорда Арнгейла, — в сильном возбуждении начал бормотать он. — Лорда, благородного, настолько древнего рода, что несколько веков назад его отпрыски даже претендовали на королевский престо... Где он, где он может быть? В своем поместье или нет? Нужно спросить, нужно спросить... У кого? Кто знает? Кто расскажет о благородном? Кто не испугается? Ведь за трепание имени благородного могут лишить этого самого языка... Черт, черт, черт... , — не видя выхода, старик даже начал стучать себя по лбу, словно именно тот виноват во всем этом. — Как же узнать? Как же узнать? А если опять к страже пойти... Нет, снова будут бить. Палками. Больно. Очень больно!

Однако, новая волна обожания вновь накрыла Гарота, с дикой силой зажигая в нем нежность и обожание к объекту своего поклонения и окончательно смывая все его сомнения и страхи.

— А! — вдруг его осенило, что он аж подпрыгнул, насколько это позволял потолок его каморки. — Я знаю! Знаю! Гарот молодец! Гарот придумал, как узнать про лорда Арнгейла! Есть люди, которые знаю все городские новости! Им даже известно, какого цвета сегодня было королевское дерьмо. Да, да, господин, они все знаю. Наверняка, они знают и про лорда Арнгейла. Нужно идти к ним и только к ним..., — завертевшись волчком вокруг себя, старик начал приговаривать. — Гарот поможет господину! Гарот поможет господину! Гарот сведет его с бароном нищих, с повелителем самого дна Нижнего города, ниже которого только лишь сама преисподняя.

От засевшей в его затуманенном мозгу идеи, старик не мог усидеть на месте. Желание услужить буквально физически толкало его к движению.

— Надо идти, господин. Нищие уже давно вышли на улицы, а значит, и мы должны быть там, — непрестанно оглядываясь на мальчика, бормотал он. — Надо идти. Надо спешить.

И вот они уже лезли по ходу, который через десять — двенадцать шагов вывел их на солнце. Гарот тут же словно сторожевой пес с подозрительностью стал оглядываться по сторонам, выискивая хоть какие-то признаки опасности для своего господина. Наконец, убедившись, что вокруг все спокойно, он повел мальчишку в центр Нижнего города — громадную территорию, на которой сотни торговцев с утра и до самого вечера продавали тысячи и тысячи разных товаров. Здесь можно было найти буквально все, что было угодно душе; все, что только можно было достать за деньги... Хочешь, алмазинских жеребцов? Пожалуйста, обращайся к почтенному Назиму со здоровенной рыжей бородой и выщипанными бровями и готовь почти сотни золотых монет. Хочешь индирских пряностей, сводящих с ума только лишь одним своим ароматом? Тогда тебе к торговцу Дариму, что возит их почти с самого края земли. Если желаешь крутобедрую девицу, не знавшую еще мужчину, или может белолицего юношу, то тебе поможет в этом торговец живым товаром Кирим. В его загоне ты найдешь не только их, но и даже что-то совсем необычное — девиц-карликов или юных уродцев, что смогут усладить ваш взор и тело...

Тарн шел, вцепившись ладонью в край халата старика, и с жадностью впитывал в себя окружающую атмосферу. Многочисленные и самые разные звуки огромного базара, его будоражащие желудок запаха, обжигающее прикосновение полуденного солнца и, конечно, эмоции сотен и сотен людей, все это жужжащими пчелами кружилось вокруг него, заставляя юного мага щуриться от удовольствия. Он будто рыхлая морская губка впитывал в себя и журчащий ручейком смех юной девы; и преданное скуление блохастого пса; и сытое довольство обожравшегося стражника; и отчаяние загнанного в угол уличного воришки.

Эти многоликие накатывавшиеся на него впечатления одновременно и радовали и пугали его.

Погруженный в самый настоящий океан живых и ярких эмоций молодой маг чувствовал себя лодкой, которая покачивая, ныряла то в одну волну, то в другую. И он, идя по сначала по улице, а потом и по базарной площади, с головой окунался то в чистую, незамутненную радость пса при виде вернувшегося хозяина, то в садистское наслаждение бичующего пленника работорговца, то в неимоверную похоть мужчины или женщины. Каждая из этих эмоций тут же отзывалась в нем точно такой же волной, потому что Чувствующий маг не мог иначе. Вся сила Чувствующих и была в том, что они были способны улавливать чужие эмоции и впитывать их в себя.

Однако, с этим легкостью справлялся опытный маг, но никак не юнец, не знавший даже основ магического контроля. Не умеющего еще ни закрываться от этого внешнего и постоянно давящего потока чувств и эмоций, ни контролировать его, Тарна периодически охватывало беспокойство, практически сразу же переходящего в панику. Магический источник тут же начинал защищать своего хозяина, окружая его мощнейшей аурой любви и поклонения. У неофита эта паническая атака была довольно слабой, у опытного мага, наоборот. Сила же магического источника Тарна, превысив силу мастера, и почти сравнялась с силой магистра...

— Ай! Стража! Стража! — за спинами старика и мальчика, уже прошедших ряды тканей, раздался дикий женский визг; визжала почтенная матрона, на которую хрюкая от сладострастия пытался взобраться ее же седобородый слуга. — Пошел прочь! Пошел.... А-а-а-! — с треском многочисленных юбок и верхнего платья, слугу пытались оттащить от женщины, но тот словно потерял от похоти голову. — А-а-а-а! Стража!

На этот вопль уже бежал патруль из четверки городских стражников, что потея и задыхаясь гремели напяленным на них железом. Позади них, фырча от напряжения, катился и их сержант, шарообразное существо в трещавшем на нем парчовом кафтане и ярко блестевшей серебряной бляхой на груди. Однако, они не успели пробежать и десяток шагов, как прямо на их пути случилось новое происшествие. Шедший в плотном потоке немолодой дворянин, судя по гордому облику и висевшей на его боку спате, вдруг резко остановился и начал с жаждущим видом озираться по сторонам. Напоминая своей скалящей пастью и капающей из него слюной даже не человека, а дикого зверя, он шумно втягивал в ноздри воздух.

— Р-р-р-р, — издавая тихое рычание, мужчина неожиданно повернулся в сторону одного из прилавков, где были разложены благоухающие куски мяса. — Клац.... Клац, — его челюсти стучали друг о друга, словно он испытывал дикий голод. — Р-р-р-р...

Наконец, расталкивая в разные стороны ничего не понимающих людей, дворянин бросился прямо на прилавок и, вцепившись руками и зубами в мясо, начал с урчанием пожирать его.

Удивленные и испуганные люди бросились в рассыпную, поднимая панику. Растерявшаяся стража тоже не горела желанием подходить к этому безумцу, с головы до ног испачкавшемуся в кусочках мяса и крови.

А Тарн, магический источник которого, резко вспыхнув, вновь на какое-то время стал приходить в равновесие, по-прежнему не догадывался, что это именно он стал причиной всего этого. Мальчик, с разинутым ртом смотря в разные стороны, продолжал идти за стариком. Того же, за десятилетия жизни в Нижнем городе уже давно привыкшего и к поножовщине, и к дракам, похоже ничуть не волновали эти странные крики за его спиной. В эти мгновения Гарота занимало лишь одно — желание найти лорда Арнгейла и этим услужить своему господину. Это стало его идей фикс, его целью, отгородившей от него все остальное...

— Вот здесь, вот здесь..., — старьевщик вдруг остановился около какого-то здания с несколькими каменными идолами и наклонился к Тарну. — Здесь барон нищих. Господин подождите меня здесь. Вот на этом самом месте. Он меня знает и я его знаю. Только не уходите. Никому не верьте, — старик с беспокойством посматривал по сторонам. — …

С этими словами Гарот исчез в здании, а юный маг уселся на одну из ступенек и продолжил мотать обезображенной головой, впитывая в себя все новые и новые эмоции и чувства проходивших мимо людей и животных.

В какой-то момент он с беспокойством повернул голову вправо и, втянув голову в плечи, постарался вжаться в каменные ступеньки. С той стороны на него потянуло чем-то страшным...

— Что? Что? Беги, дурак! — раздался чьи-то испуганные голоса и звук шагов бежавших людей. — Беги! Загребут на...

И вот уже эта часть базара словно накрыло бушующей морской волной их сотен и сотен встревоженных, непонимающих, проклинающих криков. С хрустом ломающихся прилавков кто-то несся через ряды. Где-то совсем рядом кого-то били, отчего чавкающие звуки доносились даже до сюда. Слышался угрожающий звук стучащих о щиты мечей, громко трубил горн.

6

Кастор — столица Каргосского королевства

Нижний город, городской рынок

Королевский маг Леон дель Каро, вышагивая по брусчатой мостовой, пребывал в крайне скверном настроении. Действительно, и почему бы ему быть отличным? Все его товарищи, что учились с ним в академии на одном курсе, уже давно получили повышения. Одни стали старшими магами, другие заработали титулы, а кое-кто, о ком ему вообще не хотелось вспоминать, служили самому его величеству. Он же, урожденные дель Като из рода потомственных магов, довольно сильный огневик, остался не удел и служил простым магом под началом какого-то выскочки, которые не хватал мозгом что запомнить десяток простейших заклинаний.

Тьфу! Сплюнул он себе под ноги. «И вот опять! Только объявили о начале войны, а его вновь забросили, как безродного пса, возиться с ополчением. Все благородные уже выдвинулись к границе, где смогут отличиться перед командующим, а я возись с этим отребьем! Что же мне не везет-то как?!». Молодой человек от избытка переполнявших его злобы аж зашипел. «Ну и где справедливость в этом мире? Одним теперь поместью и ордена, а другим вонь и грязь. Фергильду же сразу пинка дадут и все, кто успел попасть на войну, будут осыпаны королевскими милостями».

Такое прескверное настроение не покидало его с самого утра, когда в его съемный домик ворвался вестовой из штаба и с выпученными глазами сообщил о начале войны с Фергильдом. Чуть позже от своего командира, что благодаря родственным связям с командующим чины и должности менял как перчатки, Леон узнал о своем назначении на должность командира ополченской сотни. Сотня эта, в добавок, была лишь на бумаге у командующего и ее еще предстояло собрать, а точнее наловить среди «черного» люда. Собственно, этим он совместно с городской стражей сейчас и занимался...

И не удивительно, что, смотря на заварившийся с их приходом бедлам на городском рынке, он испытывал все более и более усиливающееся раздражение. Шаря глазами по сторонам, он выискивал на ком бы сорвать свою злость. Однако, ловчая команда из городской стражи с гиканьем и воплями уже всех разогнала. Вокруг него стояли лишь опустевшие прилавки, навесы и палатки базара, с вываленными прямо под ноги товаром. Вот под ногами с хрустом лопались овощи и фрукты. Чуть дальше мордастый стражник, присев на корточки, что засовывал себе за пазуху, думая что его никто не видит. На это Леон лишь брезгливо поморщился. Какое ему благородному магу было дело до этого недоумка, мечтающего лишь о том, чтобы набить свое брюхо

— А! Вот ты где спрятался! — вдруг торжествующе заорал Леон, заметив спрятавшегося среди вставленных на продажу ковров оборванца с косматой гривой слежавшихся волос. — Ну и вонища от тебя, — поморщился он от исходящего отвратительного амбре. — Ничего, тебя в войске его королевского величества быстро приведут в порядок.

Пинками маг быстро вытащил стонавшего мужичка из под груды ковров и поставил перед собой.

— Что же ты, вонючка, прячешься от королевской милости?! — с ухмылкой Леон зажег на ладони небольшой огонек и стал любоваться ужасом в глазах нищего. — Его величество милостево повелел таким как ты служить в армии...

Дрожавший всем телом житель городского дна что-то лепетал и явно не осознавал такой великой чести стать частью королевской армии.

— Чего вылупились? — крикнул Леон паре стражников, что сопровождали его. — Заберите это тело. Топор ему в лапы дать, шлем нахлобучить, вот тебе и ратник. Ха-ха-ха!

Этот бедолага его изрядно повеселил. В какой-то момент от раздражения вообще не осталось и следа. Он даже наоборот испытывал какой-то душевный подъем. Хотелось, не поверите, петь и даже танцевать! «Благие, как хорошо-то как! Легко, чудно, словно бутылочку пулькэ пропустил. Право слово, только «веселых» дамочек не хватает. Сейчас бы с такой сисястенькой и жопастенькой бы уединился за шторками в заведении мадам Бурэнэ. А лучше даже с двумя... Была там такая с родинкой на щеке. Горячая штучка. Как она кричала, как царапала своими коготками...».

Этими приятными воспоминаниями ему тут же захотелось с кем-то поделиться. Леон повернулся назад и к своему удивлению, наткнулся на ржущих во весь голос своих сопровождающих — како-то чинушу из магистрата и пары стражников. Судя по их почти багровым физиономиям им было очень весело.

— И чего это мы глотки дерем? — остановившийся маг «включил» начальника; так рьяно веселящихся подчиненных нужно было немного приструнить. — Ну?

И вот тут выяснилось кое-что очень интересное, что сразу же настроило его на серьезны лад! Дель Като к своему дикому удивлению выяснил, что причины такому веселью, собственно-то, и не было. Никто из троих толком не мог вспомнить, почему им было так весело. Ни один из них не смог назвать вменяемую причину.

— Так это... ваше магичество..., — то виновато бормотали, то несвязно мычали все трое. — Мы со всей охотой... только скажите шо. Виноваты, ваше магичество... Просто хорошо так на душе стало, радостно... Птички так запели, солнышко светило... Будто благие почеломкали...

Судя по проснувшейся после косноязычия у них говорливости, они были готовы все рассказать, что было и чего не было. Однако, Леону уже все стало ясно. Он сложил вместе и свое внезапно изменившееся настроение и приключившуюся с ними веселость и в итоге получил кое-что очень занимательное.

— Довольно, довольно! — зашипел на них маг, пытаясб заткнуть всех троих. — Слушайте меня внимательно, обормоты! И не скальтесь мне больше... Где-то здесь, совсем недалеко, прячется маг, из-за которого вы и ржете как жеребцы. Переверните мне здесь все вверх дном! Хоть землю носом ройте, но найдите мне этого человека! Слышите! И тогда я может забуду про вашу вину, — и чтобы подстегнуть их рвение, маг вновь зажег небольшой огонек на ладони. — Ну!

Тех тут же словно ветром сдуло, а через несколько мгновений уже пара десятков стражников начала заново обшаривать территорию базара.

— Это получается, что где-то здесь находится маг из Чувствующих, да еще такой сильный, — прошептал дель Като, не веря в свою удачу. — А вдруг он простолюдин? И если я приведу такого полк, командующий же погроб жизни мне будет обязан. Ведь, чувствующий в полку, это огромная удача!

Радость Леона была более чем понятна. Чувствующих магов в королевстве было мало, а сильных вообще можно было по пальцам пересчитать. Потребность же в их услугах была не просто большой, а гигантской. Таланты Чувствующих были на вес золота у лекарей, где облегчали боль страждущих; при дворе, где развлекали высшую знать. Особенно ценились Чувствующие в армии за свою способность поднимать дух солдат. Рассказывали, что один такой маг средней руки в последней войне с кочевниками так воодушевил мечников, что их неполная израненная сотня бросилась на тысячу врагов и с легкостью обратила их в бегство.

Сам же Леон лишь однажды видел такого мага, точнее ощутил его искусство. Давно — давно, в далеком детстве, когда он, упав с дерева, сломал себе ногу, в месте с лекарем к ним в дом пришел и старый друг отца. По счастливой случайности тот оказался Чувствующим. И дель Като сейчас уже не помнил выражения его лица, одежды и имени. Однако он крепок запомнил то ощущение покоя и тихой радости, которое мгновенно пришло на смену испытываемым им сильной боли и печали. Это было удивительное ощущение, которое Леон в своей душе и вот сейчас вновь ощутил нечто подобное, только во много раз сильнее.

— Это какой же силы должен быть Чувствующий? — бормотал он, не забывая внимательно шарить взглядом по развалам товаров. — Благие, пусть только он будет простолюдином! Пожалуйста, пусть он будет простолюдином! Тогда, он точно не отвертится... Ха-ха!

В этот момент маг внезапно почувствовал, как на него вновь стало накатывать недавнее испытанное им чувство эйфории. Сначала по его телу прошлась легкая и приятная истома, от которой совсем не хотелось куда-то бежать и кого-то искать. Хотелось лишь возлечь на мягкий лежак и блаженствовать, полузакрыв глаза. Однако Леон, скрипнув зубами, пересилил себя и пошел дальше, чувствуя, что он на верном пути и его цель все ближе и ближе.

Еще через десяток шагов истома сменилась сначала возбуждением. Мага бросило в жар, который словно огонь на ветру все сильнее и сильнее в нем раздувал желание и похоть. В паху с такой силой засвербело, что впору было на столб бросаться. И Леон мог бы поклясться всем что у него есть, что в это мгновение он бы с радостью залез даже на самую последнюю уродливую поломойку в занюханном трактире.

— Это просто неслыхано... Как же меня ломает-то, — мужчина даже на остановился, чтобы переждать очередной приступ. — Сильный маг, падла... За такого могут и титул новый дать... Черт, сил нет ни каких терпеть!

К счастью, продлилось все это не долго и вскоре Леон смог с облегчением выдохнуть. Без потерь, правда, ему все же не удалось выйти из этой ситуации. Скосив глаза вниз, на свои модные парчовые штаны, маг заметил небольшое расползающееся пятно в районе паха.

— Ну, мерзкий скунс, дай только мне до тебя добраться! — раздраженно прошипел Леон, прибавляя шаг. — Ты у меня ответить и за это.

Вскоре он оказался почти в самом центре базара у большого святилища, посвященного Благим богам. Возле приземистого каменного здания, глядевшего на окружающего крохотными проемами-окнами, было также пусто, как и везде. Торговцы, услышав о принудительном наборе в ополчение, бросали все свои товары и бежали без оглядки. За прилавком никогда не было дураков, которые бы верили королевским вербовщикам о сладкой доле солдата. Дураки обычно стояли на паперти с протянутой рукой, потому что когда-то поверили и отправились повоевать во славу его королевского величества. Таким обрубков без рук или без ног много кормилось при рынках и святилищах.

— А что это у нас здесь такое? — наметанный глаз Леона вдруг остановился на какой-то пыльной кошме, горкой привалившейся у каменной колонны. — Посмотрим... А! Твою мать! — он словно испуганная лань вдруг отпрыгнул назад на несколько шагов. — Что это еще за чудовище?

Из под откинутой в сторону кошмы на него уставилось черно-багровыми бельмами нечеловеческое лицо. Точнее это было человеческое лицо, просто чудовищно обезображенное шрамами и принадлежавшее мальчику лет восьми — десяти.

— Ха, это же твоих рук дело! — торжествующе заговорил маг, почувствовал, как на него снова стало накатывать приятное ощущение. — Точно, твоих, маленький поганец... Какая удача! Благие, мне просто не могло так повезти! Ха-ха-ха-ха! — захохотал он, запрокину голову. — Ха-ха-ха-ха! — ощущение радости становилось все сильнее и сильнее. — Ха-ха-ха!

Это же надо было, чтобы все ложилось именно так, а не никак иначе! Ему совершенно случайно встретился Чувствующий такой силы, что впору было проситься на прием к самому королю. Там такое сокровище бы просто с руками оторвали, не забыв при этом и того, кто принес это чудо. В добавок, Чувствующий был явно простолюдином. Об этом говорил и его потрепанные рубаха со штанами, от которых еще и ощутимо попахивало каким-то отбросами. При том мальчишка был слепым, что еще больше облегчало его задачу... И осталось лишь прибрать это сокровище в свои руки, а потом грамотно распорядиться. При этим бесконечно приятных мыслях, Леон хищно облизнулся, предчувствуя, какие только мыслимые и немыслимые блага он сможет себе выторговать за Чувствующего мага такой силы.

— Эй, звереныш, ты кто такой? — дель Като подошел настолько близко, насколько ему позволила исходящая от мальчишки вонь. — Быстро отвечай!

Пацана следовало сразу же поставить на место, чтобы он понимал, кто здесь хозяин. Эту науку Леону крепко вдолбил его отец, когда временами поколачивал своего сына. Только страх, любил приговаривать он, человек или животное понимают лучше всего. Ни жалость, ни эти бабские слюни, ни что другое, не пересилят страх, всегда добавлял он в конце, когда спина Леона от небольшой бамбуковой палки покрывалась красными рубцами.

— Или ты глухой? Хотя, это было бы уже слишком... Ха-ха, — тростью маг слегка ударил мальчика по плечу. — Проснись!

Наконец, тот повернул голову в его сторону. При виде этих ужасных рубцов дель Като вновь передернуло. Неприятное впечатление от зрелища усиливалось еще и тем, что багровые рубцы находились прямо в на месте глаз. И казалось, что на тебя смотрит какое-то чудовище...

— Я Тарн, — вдруг найденыш заговорил, если конечно этот тихий писк можно было назвать голосом. — И не трогая меня больше... А то я расскажу своему отцу и он тебя накажет. Знаешь, кто мой отец? Знаешь? Это лорд Арнгейл!

— Кто ты, говоришь? Сын лорда Арнгейла? — в какое-то мгновение у побледневшего Леона похолодело в груди, однако это чувство сразу же отступило прочь. — Ха-ха-ха! Маленький лжец! Сын лорда Арнгейла! Как же ты меня рассмешил! Ты не мог придумать, что-нибудь по правдивее чтобы я тебя отпустил?

Леон резко схватил мальчишку за ворот его рубахи и сильно дернул на себя. Ворот рубахи тут же с треском оторвался, а мальчишка едва не упал на булыжники.

Естественно, дель Като не поверил в эти россказни. Да и как можно было в это поверить? Он же прекрасно слышал, своими собственными ушами, что еще вчера рассказывал в трактире его командир. Тот был вхож в дома высшей знати и частенько за кружкой пулькэ делился с ними новостями из жизни знати. По его словам, на поместье лорда Арнгейла было совершенно нападение какой-то залетной банды то ли дезертиров, то ли обыкновенных разбойников. Поместью пограбили, а семью лорда спалили вместе с усадьбой.

— Слушай меня, маленький поганец! Внимательно слушай, — маг наклонился к самому лицу мальчишки. — Со мной эти шутки не пройдут. Семья лорда Арнгейла сгорела в своей усадьбе. В огне погибли леди Леонелла, сын и дочь его сиятельства. Ты слышишь меня, лживый поганец?! С этой секунды я буду звать тебя Врун пока ты не заработаешь на другое, более достойное имя! — Леон схватил его за ухо и больно крутанул его. — И не смей мне больше врать. Ты слышишь меня? Не смей меня обманывать! Теперь я твой благодетель! Я благородный Леон дель Като буду тебя оберегать и о тебе заботиться. Тебе же, грязный сморчок, нужно лишь мне хорошо служить. Запомни, ты должен быстро исполнять все мои приказания! — и каждое новое слово Леон начал сопровождать легким ударом тростью, которая шлепками ударялась по загривку вздрагивавшего мальчишки. — Понял-меня-или-нет! Понял-или-нет?

— Я понял, понял, — раздался всхлипывающий голос. — Не бей меня больше!

— А сейчас замолкни и тихо — тихо сиди, — угрожающе проговорил Леон, постукивая тростью по брусчатке. — Сиди как мышь.

Слушая дрожащий голос дель Като буквально лучился от удовольствия. «Теперь этого замарашку надо срочно где-то спрятать и начать думать, к кому идти с таким сокровищем... Вот это и правда задачка. Как бы здесь не прогадать. Можно напасть и на того, кто сам захочет все к своим рукам прибрать... Здесь торопиться не нельзя! Тем более с ополченцами меня скоро переведут ближе к границе».

Леон в раздумье замер, буравя глазами скорчившуюся фигурку мальчишки. «Так... Жаль ко двору не пробиться, тем более сейчас. Его Величество точно бы обрадовался этой игрушке. Тогда, к кому идти? Вот к полковнику точно пойду в самую последнюю очередь, когда уж уж прижмет. Эта хитрая задница все извернет так, что мне вообще ничего не достанется. Один он будет в выигрыше, а мне останутся одни объедки...».

В этот момент раздавшийся позади шум оторвал его от этого тяжелого, но, несомненно, очень увлекательного занятия. С недовольной миной Леон повернулся.

— Ваше магичество, — прокричал подбегающий к нему чиновник из магистрата. — Всех бродяг отловили. Целую сотню молодцом добыли, — чиновник в пестром сюртуке сиял довольством как новый золотой. — Один другого краше. Хоть сейчас прямо в бой.

«Смотри-ка, скалится... А что ему не лыбиться, если магистрат от короля получает за каждого ополченца в войске целых две серебрушки. Была бы их воля, они бы вообще весь подлый люд в ополчение отправили. Сволочи, удавятся там за лишнюю монету». Дель Като встретил запыхавшегося чиновника презрительным взглядом.

— Вон там они, ваше магичество. Извольте пройти, — мужичишка склонился в поклоне; перед магом, да еще с таким взглядом, не грех и спину поломать. — Извольте. Самых — самых отобрали.

— Хм... Одних убогих поди наловили? — усомнился Леон. -Ладно, пошли, поглядим на твоих молодцов. Его Величество ждать не будет.

Дель Като стражникам указал на мальчишку, которого те, без всякого удивления и вопросов, подхватили за шкирку и потащили за магом. А Тарн, ничего не понимая, обвис мешком и затих.

… Спусти несколько часов из темного проема святилища, которое издавна в своих глубоких катакомбах давала приют городскому братству нищих и попрошаек, на свет выбрался старьевщик. Проведя в поисках барона нищих долгое время под землей и не зная ничего о только что прошедшей облаве, он с удивлением щурил подслеповатые глаза на окружающий разгром. Взгляд его скользил по разгромленным прилавкам, брошенным в спешке вещам.

Наконец, вздрогнув всем телом, старик вспомнил, собственно, зачем он оказался именно здесь. И словно ищейка Гарот начал оглядываться по сторонам в поисках своего найденыша. Он рылся в окрестностях почти час, заглядывая под прилавки, сваленные мешки; шарился по углам святилища.

Однако, в какой-то момент старик вдруг замер прямо посередине мостовой. Он оторопело крутил головой по сторонам. Даже несколько раз прихлопнул себя по бокам, выбивая легкими ударами с ветхого халата пыль.

— Что это я? — пробормотал старик; внезапно Гарот понял, что не понимает, а для чего он тут носиться по рынку как угорелый. — Чего это я тут? — в голове у него бродили обрывки мыслей про какого-то мальчика, про благородных. — Хм..., — от его порыва кому-то служить и кого-то искать и защищать не осталось вообще никакого следа. — Что же это я? — он потерянно посмотрел перед собой, потом на святилище, словно там были ответы на все его вопросы. — ...

Гарот еще немного покрутился на месте и, сплюнув в сторону, с кряхтением побрел в сторону дома. «Что это я здесь делаю? У меня ведь еще оставалось много, очень много дел. Перечислять их и пальцев на руках не хватить... Сначала надо пощариться на той мусорной куче, на которую он набрел позавчера. Глядишь, там будет чем поживиться. Потом нужно заняться кое-каким вещами, что я заныкал в норе. Почищу их, подлатаю и будут они, как новые. Голытьба их потом с руками оторвет... Ведь только глупец выбрасывает вещи. Умный поднимет и почистит их, а потом продаст... Ха-ха...».

И через пару минут он уже и не ломал голову про рынок, какого-то мальчишку и лорда. Его ждали очень, очень важные дела...

7

Кастор — столица Каргосского королевства

Верхний город, северный квартал.

Этот узкий двухэтажный домик с высокой черепичной крышей, больше напоминавший голубятню в богатых поместьях, принадлежал какому-то давно уже разорившемуся купчине, супруга которого теперь сдавала этот домишко всем желающим. Правда, предпочтение она отдавала благородным, многие из которых не имели за душой ничего кроме громкого имени своего предков. Дель Като, нынешний арендатор этого «скворечника», был именно из таких. У него кроме принадлежности к некогда могущественному роду дель Като, действительно, больше не было ничего ценного.

На втором этаже домишка в северной комнатушке, которая называлась громким именем гостиная и из всех достоинств обладала лишь большим окном, в этот самое утро находился ребенок. Он, словно выпавший из гнезда воробушек, сидел нахохлившись в самом углу и, обхватив колени руками, смотрел в одну точку.

— Плохой человек, плохой..., — тихо — тихо шептал Тарн, вслушиваясь в каждый раздающийся в доме шорох. — Злой дядя...

Говорил он почти шепотом, боясь издать лишний громкий звук. Ведь «благородный» дель Като еще в первый день ему доходчиво, с тумаками, разъяснил правила поведения в его доме, среди которых тишина была наиглавнейшим. Затем в списке его правил, озвученных с гнусной ухмылкой, стояло беспрекословное подчинение магу и выполнение всех его приказов. Наказание же за любую провинность было лишь одним — побои.

Особенно Тарну досталось в первый день в этом доме, когда он несколько раз споткнулся в своей комнате и с грохотом растянулся на полу. Быстро примчавшийся маг, и так бывший не в духе, вообще разъярился. Он так сильно отходил мальчишку своей тростью, что ему больше суток пришлось отлеживаться в своем углу.

— Плохой, плохой человек, — шептал он, не сводя глаз с двери. — Злой... Все папе расскажу, пусть он его покажет... Расскажу про все, про все — и как бил меня, и как кричал и обзывался, и как тарелку в меня кинул...

Тут его взгляд упал на ту самую злополучную тарелку с отколотым краешком, которую дель Като вчера запулил в мальчишку. Небольшая глиняная плошка с тонкой красной каймой с кусками засохшей каши сиротливо стояла в паре шагов от Тарна. Рядом с ней примостилась пустая кружка с отколотой ручкой. Было видно, что «благородный» дель Като совсем не баловал своего «гостя», совершенно осознанно держа его на голодном пайке.

— Все расскажу папе. Вот тогда посмотрим, что ты скажешь, — мальчишка сжал кулаки и с тоской посмотрел на пустую кружку; воду он выпил еще днем, а пить хотелось все сильнее и сильнее. — Злой дядя...

Однако, больше жажды его донимал холод, который, словно пронырливый хорек, забирался в прорехи рубах Тарна и вымывал оттуда последние крохи тепла. И как бы он ни кутался в старенькое одеяло, которое нашел здесь же в этой комнате, согреться ему никак не удавалось, что, собственно, было неудивительным. Дель Като со службы, где пытался привести в божеский вид ополченцев, приходил очень поздно и лишь тогда растапливал здоровенный камин, расположенный на первом этаже и жравший просто неимоверное количество дров. Экономивший каждый медяк маг забрасывал в камин всякие щепки, прутики, ветки, которые сгорали словно пергамент, а жару давали с мизинец. Естественно, с такими дровами до второго этажа теплый воздух по глиняным трубам и не доходил, а если и доходил то уже холодным. Однако, разве это его волновало...

— З-з-злой..., — шептали его посиневшие губы. — Д-дядя... Ой!

Вскрикнул мальчишка, услышав сильный хлопок входной двери. Взгляд его заметался по комнате в поисках убежища, хотя он прекрасно понимал, что спрятаться здесь совсем было негде: ни за старым продавленным топчаном у стены, ни за колченогим столом, ни тем более за перекосившиеся от старости тумбой. Поэтому Тарн с видом затравленного зверька продолжал сидеть на своем старом месте и вздрагивать при каждом новом скрипе ступенек.

— А-а-а, — вот дверь резко распахнулась и на пороге появился растрепанный дель Като; собственно, как и всегда в последнее время был он довольно пьян и несло от него каким-то дешевым поилом. — Вот ты где! Спрятаться решил от своего благодетеля, гаденыш?! Я, значит, его пригрел, привез в жилище благородного, кормлю его, забочусь о нем. А этот, неблагодарный скунс, прячется от меня! Нос воротишь, значит?!

Тарн, предчувствия новые побои, попробовал еще сильнее вжаться в спасительный угол, но каменная кладка стены дальше его не пустила.

— Смотри у меня, — пошатываясь, маг подошел ближе и попытался наклониться вперед. — Будешь тут..., — трость в его руке со свистом пролетела около лица мальчишки. — … Искалечу!

Дель Като снова замахнулся тростью, но в последний момент задержал ее прямо перед мальчишкой, заставив того зажмуриться.

— Боишься..., — с удовлетворением пробормотал маг. — Правильно. Хозяина надо бояться и тогда он будет милостив к своим слугам... Слышишь меня?

Настроение мага явно улучшалось. От тяжелого похмелья, клещами раскалывающего его голову, уже не осталось и следа. Прошла и ломота в костях. Больше того осталось лишь легкое и приятное опьянение, словно он и не вливал в себя три пинты того дешевого поила в трактирной забегаловке. «А, звереныш-то хорошо! Смотри, как меня подлатал, хоть сейчас снова на службу, к этим дебилам... Значит, я оказался прав, когда предположил, что страх усиливает магические способности этого звереныша. Благие боги, это же золотая жила! Пугай этого простолюдина почаще и посильнее, вот и начнет монета капать в карман. Можно даже здесь принимать тех, у кого сильно нервишки шалят... А что? Пацана сначала пугануть и в шкафу спрятать...».

— Хорошо, — заулыбался своим мыслям довольный маг. — Очень хорошо. Просто молодец.

Опешивший от такой резкой перемены случившейся с магом, Тарн с удивлением поднял голову. Вот только что дель Като «метал гром и молнии», а сейчас голос его полон доброты и заботы.

— Ты явно заработал свою плошку похлебки. Есть, чай, хочешь? — не дожидаясь ответа, маг поднял плошку с пола. — А чего это ты такой синий? Замерз что-ли? — Тарн молча кивнул. —

Благодушное настроение мага практически мгновенно испарилось, уступив место опасению лишиться такого идеального источника дохода. «Синий же ведь... Подхватит вон какую лихоманку и все, поминай как звали мои денюжки. Нет уж!».

— Сиди тут. Я сейчас камин растоплю. Пока вон дерюгу из другой комнаты возьми. На полу она валяется, — он кивнул на соседнюю дверь. — Хотя, стой-ка...

Не успевший сделать ни единого движения, Тарн опасливо сгорбился, не зная чего еще можно ожидать от мага. Тому же пришла в голову одна мысль, показавшаяся ему очень странной. Ее, собственно, он и не преминул озвучить.

— Ты же маг, звереныш! Зачем тебе камин? — в голосе мужчины слышалось совершенно искреннее удивление. — Да, этому обучают на самом первом кур... А-а, что это я, собственно? О каком таком обучении говорю? В королевскую академию берут лишь отпрысков благородных семей. Да и возрастом ты еще немного не дотягиваешь...

Задумавшийся Леон опустился на единственный в комнате стул, который тут же жалобно заскрипел. «Вот же я остолоп! Он же оборванец! Какая ему академия?! Что же тогда делать? Целыми днями топить?!». Едва он только представил, сколько мог стоить воз дров, в верхнем городе, ему тут же стало не по себе. На печное отопление в этой части города, где было полно особняков знатных семейств, магистрат даже специальной налог наложил, чтобы выжить отсюда не самых обеспеченных. «Да это же гигантская сумма! Нужно придумать что-то другое... Может показать ему пару — тройку базовых магических практик, что нам давали на первом курсе. Он вроде не недоумок и со своими способностями сможет уже завтра греть всю комнату не хуже самого камина. Эх, ладно, была не была!».

Решив познакомить маленького Тарна с упражнениями из вступительной части своего учебного курса, дель Като даже не подозревал, что совершает огромную ошибку. Правда, откуда было бы ему это знать, если почти все занятия по истории магического искусства он пускал слюни на красотку Уну с их потока, а потом и волочился за ней. Естественно, и все примеры из древней истории об индивидуальности магических практик для каждой из стихий он благополучно пропустил. Не ведал он и про то, что его найденыш был из тех, кто инициировался самостоятельно и ни когда не имел наставника.

— Ну-ка, притащи мне ту дерюгу. Сюда вот ее клади, — с царским видом дель Като сел на нее и снисходительно посмотрел на мальчишку. — Сейчас я тебе открою вещи, которые должен знать каждый маг. Слушай меня внимательно и не говори потом, что я о тебе не заботился, — и сказано это было с поистине заоблачным высокомерием. — И так...

Однако, эти простые на первый взгляд упражнения, с которыми знакомили юных неофитов магии, были таковыми лишь на первый взгляд. На самом же деле каждому из поступивших в академию наставник подбирал подходящую только ему словесную и динамическую формулу, которая подходила именно ему, а некому иному. В итоге, внешне схожие практики выполнялись каждым из магов по-разному...

Словом, объяснения дель Като никак не могли помочь Тарну, хотя тот и старательно выполнял все, что ему говорили.

— Что ты башкой своей вертишь по сторонам? Это же легко! Даже копающемуся в навозе селянину это должно быть понятно, — раздражался Леон, видя непонимание мальчика. — Что тут сложного? Вот, зажигаем огонек, — он вытянул перед собой ладони, между которыми тут же вспыхнул небольшой яркий огонек. — Почувствуй его теплоту. Он мягкий, спокойный и ласковый. Чем-то даже похож на маленького цыпленка. Чувствуешь? Ты, конечно, ничего не зажжешь, но почувствовать тепло-то должен обязательно...Ну, чувствуешь что-то?

Тарн виновато мотнул головой, когда у него снова ничего не получилось. Он, правда, пытался. Пробовал даже мышцы напрягать, отчего у него сильно заболела шея и спина.

— Не хочешь, значит, учиться, — мрачно буркнул дель Като, буравя глазами осунувшегося мальчонку. — Думаешь, мол, зачем напрягаться, если этот олух все равно камин разожжет. Так ведь? Точно, так, по глазам вижу. Ах, ты, маленькая зараза! Опять, значит, за старое взялся! Ленивая скотина! Лучше будешь в навозе валяться, где я тебя подобрал?! А слушать благородного дель Като, значит, не по твоему нутру?! Так?!

Взбешенный Леон вскочил на ноги и схватился за трость. Он был уверен, что мальчишка все умеет и понимает, но специально, на зло ему, не хочет ничего делать. «Я тут надрываюсь перед этим быдлом, стараюсь, учу, а этот поганец насмехается надо мной! Хочет, чтобы я разорился на дровах для камина... Поди и смеется надо мной, когда остается один?!». Тема «благородного» и «подлого» сословия вообще была у Леона настоящим пунктиком, которая проявлялась в подобострастии перед настоящими аристократами и в высокомерии перед простолюдинами.

— Землю у меня жрать будешь! — зашипел он, начиная лупцевать забившегося в углу мальчишку. — Слышишь?! На! На! Получи! — сделанная из особого кетрийского дерева трость хлестко, словно гибкий кнут, прикладывалась то к спине мальчишки, то к его бокам. — Получи! Будешь знать, как оскорблять благородного! Я научу тебя вежливому обращению... Получи! Получи!

К счастью, и в этот раз маг каким-то чудо сумел вовремя остановиться и не забил мальчонку насмерть. Хотя, может смерть для ребенка была бы и спасением из этого ада. Результатом его очередной науки стали сломанные ребра и сильные ушибы, превратившие плечи, спину, руки и бедра Тарна в сплошные багрово-синие гематомы.

— Вот так, маленький поганец, — устало пробормотал дель Като, пятясь к выходу из комнаты. — Это будет тебе наукой на будущее.. Теперь сиди и зализывай раны, как пес. Ха-ха-ха-ха... А мне надо снова промочить горло. Да, именно так. Хороший глоток пулкэ мне очень нужен.

И бормоча про свое поило еще что-то, Леон вышел из комнаты и по лестнице начал спускаться на первый этаж. Его шаги, сопровождаемые громким скрипом деревянных половиц еще долго раздавались в доме.

Тарн же так и продолжал лежать свернувшись клубком и закрыв голову руками. Он уже давно перестал стонать и плакать, до крови, глубоко прокусив себе нижнюю губу. Перестал он и бояться. Тот животный, панический страх, что душил его все последнее время, исчез, растворившись в совершенно новом для него чувстве — чувстве ненависти к своему мучителю! Воспитанному в родительской любви и заботе Тарн открывал для себя целый новый и страшный мир ненависти.

Для него, как Чувствующего мага, этот мир, полный запредельных ярких «нечеловеческих» эмоций, явился очередным спусковым крючком, еще сильнее разгонявшим его магический источник. Ненависть, злость, злоба теперь отзывались мгновенно в его магической силе, открывая доступ настоящему океану магической энергии.

«Злой, злой, плохой, очень плохой человек. Пусть он уйдет, уйдет, уйдет. Прочь! Прочь! Злой, злой, злой человек!». Прокручиваемые снова и снова в голове мальчика образы ненавистного мучителя во всех красках и подробностях будили внутри него целые магические вихри, закручивающиеся в плотное непроницаемое поле вокруг Тарна. Оно словно прожорливое чудовище постепенно поглощало скрючившийся тело, напитывая каждую его клетку живительной энергией.

«Ненавижу его! Не хочу его видеть! Ненавижу! Ненавижу! Он плохой, злой!». Внутри мальчишки все горело, плавилось. Ему казалось, что по его жилам тек расплавленный кипящий металл, постепенно заполнявший все его органы. «Злой, плохой человек...». Повторяемые им слова все сильнее и сильнее раскручивали маховик магического источника, который все больше напоминал пошедший в разнос ядерный реактор.

Успокоиться он смог лишь к ночи, когда испытываемые им эмоции почти полностью выгорели и оставили после себя лишь пустоту и боль от побоев. В очередной раз измученный детский организм напомнил о себе лишь через сутки острыми позывами жажды, которая сильной болью сводила шершавое горло.

— А-а-а-а, — Тарн пытался застонать, но иссохшее горло издавало лишь тишину. — А-а-а-а... Пить.

Адская жажда заставляла его перевернуться на живот и подползти к своей кружке, которая, как и всегда, были полна лишь на четверть. Подвыпивший Леон в очередной раз расплескал почти всю воду, когда ее нес на второй этаж дома.

Эти жалкие крохи воды в стакане лишь раззадорили его жажду. И он пополз к двери, за которой ему слышались чьи-то голоса. Тарн вновь попытался позвать на помощь и снова у него ничего не получилось. На эти действия у него ушли последние силы и он сполз по двери на пол.

Внезапно, доносившиеся до него голоса стали чуть громче и он отчетливо разбирал некоторые слова и фразы. Видимо, кто-то поднимался на второй этаж.

— Мальчик мой, ну и что ты туда так рвешься? Война же это кровь, грязь и боль! Знаешь, что там могут сделать с твоим красивеньким личиком? Ах, я даже об этом подумать боюсь — из-за двери послышался хлюпающий звук поцелуя, после которого женский голос продолжил. — Ну зачем тебе на войны? Нам же так хорошо вместе. Или может тебе не очень хорошо со мной?

Тут же раздался недовольный голос Леона:

— Хорошо. Хрошо мне с тобой.

— ... Или может тебя смущает, что я старше и замужем? — не унималась женщина. — Отвечай?

— Конечно же нет! Что ты такое говоришь? Марион, ты сводишь меня с ума! — убеждал ее в обратном дель Като. -Твое лицо, твое тело...

— Ну и тогда почему тебе обязательно нужно на войну?... И вообще, кто-то вон, наоборот, решил отсидеться, — женский голос замолчал, но после некоторой паузы продолжил. — Муж мне рассказывал про лорда Арнгейла... Ты слышал о нем что-нибудь? Поговаривают, что он решил остаться в Фернгельде специально. Мол лорд обиделся на короля за то, что разбойников, которые разорили его поместье и сожгли всю семью, так и не нашли. Вот видишь целый лорд сидит за океаном, а ты...

В какой-то момент эта болтовня измученному Тарну началась казаться эдаким жужжанием огромного шмеля — жу-жу-жу-жу-жу-жу! Отдельные слова и фразы начали пропадать, превращаясь в невнятное жу-жу-жу. Однако, прозвучавшее имя Арнгейлов вновь вернуло ясность его сознания, заставляя совершенно забыть и о жажде и о боли во всем теле. «Отец... Они говорит об отце! Значит его здесь нет».

Стиснув зубы, чтобы не застонать, он начал медленно отползать от двери. В голове же у него билось лишь одно. «Отца здесь нет. Нет... Он там... Далеко, за океаном... Папа, я хочу к тебе... Папа, ты слышишь меня?! Я хочу к тебе. Возьми меня к себе! Папа?! Папочка! Я хочу к тебе! Почему ты не отвечаешь? … Тогда я сам приду к тебе». Вскоре эта мелькнувшая у него мысль уже оформилась в сильное желание, которое он во что было бы ни стало должен был исполнить.

Убежать из дома ему удалось лишь на следующий день, когда его мучитель, убежденный в неспособности мальчишки передвигаться самостоятельно, забыл запереть комнату. И едва звук шагов Леона затих и громко хлопнула входная дверь, как Тарн осторожно встал со своего топчана подошел к двери.

— Тихо, — прошептал он, вслушиваясь в тишину дома. — Ушел...

Дальше, прихрамывая, он медленно, держась за перила, спустился на первый этаж. Скрип деревянных половиц, который он слышал уже сотни раз, подсказал ему расположение коридора и входной двери.

— Дверь, — пальцы Тарна коснулись массивных толстых досок, из которых была сколочена дверь; сломать явно их было не под силу и мифическому герою. — Закрыто, — нажим на дверь отозвался металлическим звоном засова и висящего замка. — …

Перебирая руками по стене мальчик прошел назад и свернул в одну из комнат первого этажа. Здесь обязательно должны быть окна, вылезти из которых было бы гораздо легче. Вскоре, действительно, его ладони ощутили створки ставень, закрытых изнутри на засов.

— Вот он... Холодная какая железяка, — Тарн с скрежетом отодвинул засов, распахивая первое попавшее ему окно, и привстав на цыпочках переваливается через подоконник. — Ой!

К счастью, высота до брусчатки была небольшой — около трех локтей и мальчик сильно не ушибся.

Свалился он во внутренний дворик, примыкавшим к одному из зданий городского магистрата. Здесь на большой прямоугольной территории город готовил обоз с провиантов для действующей армии, уже состоявший из более чем четырех десятков телег.

— Какие-то повозки..., — Тарн почти сразу же наткнулся на одну из таких телег, закруженных каким-то мешками и накрытых сверху плотной дерюгой. — …

Идти куда-то дальше и искать какое-то другое убежище для себя, мальчик не стал. У него просто уже не было больше на это сил. Тарн с трудом пролез под натянутую дерюгу и втиснулся между мешками, где благополучно и забылся тяжелым сном.

… Дель Като обнаружил его отсутствие через сутки, когда вернулся со сборов своей сотни. В ярости он перевернул всю его комнату, разбив старый комод и разорвав вклочья смятый топчан. Крушить немудреную мебель Леон прекратил лишь в тот момент, когда обнаружил под топчаном мальчишки странное черное пятно. Вернее, оно показалось ему пятном. Когда же, маг пригляделся, то все в нем похолодело... Это было не пятно, а четкий глубокий силуэт свернувшегося человека, прожженный в полу почти на ладонь. Маленькие Чувствующий оказался обладателем весьма сильных способностей в магии огня.

8

Кастор — столица Каргосского королевства

Верхний город, северный квартал.

Начало нового дня было шумным и громким. Сначала какой-то безродный пес с азартом гонял такого же уличного кота, яростно лая на него. Потом громкий хриплый голос кого-то долго материл, с чувством и расстановкой высказываясь обо всех родственниках и связях своего обидчика. Улица же на все это отозвалась настоящей какофонией звуков из скрипов колес повозок и карет, недовольного ржания лошадей, свиста и хлестких звуков кнута.

… Скукожившийся в три погибели в смой глубине одной из армейских повозок, Тарн открыл глаза, но увидел лишь плотную темную мешковину, через которую почти не пробивался свет. Тело его отчаянно затекло и совсем не желало двигаться.

— Ба! — вдруг дерюга откинулась и вместе с яркими лучами солнца показалась чья-то бородатая и весьма удивленная харя. — Вадя, иди, глянь-ка, каков у нас тут гусь!?

Почти сразу же рядом с первой харей возникла и вторая, такая же бородатая и издававшая жуткую чесночно-гнилостную вонь.

— Это что за рвань така? Стырить поди что хочет, — Тарна тут же схватили крепкие руки и выдернули из повозки. — Точно, бродяга какой... Смотри, земляк, утащит что из повозки, а господин сотник потом с тебя три шкуры сымет. Вона, у суседей, гутарят такого же оборванца нашли. Жалостливые больно! Накормили, напоили и место у костра дали. Утром же почти дюжину мешков с зерном не досчитались. Этот хмыренок, оказалось, своих дружков привел, а в варево семена дурман-травы подсыпал. Во, как!

С этими словами дюжий возничий так сильно тряхнул Тарна, что у того уж зубы клацнули друг о друга. Привлеченные этим разговором их уже обступили и остальные — почти десяток мужичков в сермяжных кафтанах с кнутами за пазухой. Все они, кто с подозрением, кто со злобой, смотрели на мальчишку, словно это именно о нем шла речь в рассказе.

— Давай-ка, земеля, щас растянем его на землица, да и десяток горячих ему, — прогудел невзрачный потрепанный мужичок, заросший бородищей до самых глаз. — Сразу соловьем запоет и все расскажет...

Испугавшийся Тарн, действительно, хрупкой птахой забился в крепких руках возничьего. Все его безуспешные попытки вырваться, напоминавшие трепыхание, лишь позабавили мужиков, что еще сильнее напугало мальчишку.

От таких сильных эмоций, что колотили мальчика как от горячки, магический источник жадно заурчал. Для только — только инициированного Чувствующего именно эмоции были самым желанным магическим топливом.

— Точно, мужики, всыпем ему! Сымем портки и всыпем, чтобы и другим не повадно было, — поддержали своего другие возничьи, так как такое развлечение им не часто выпадало; здесь можно было и об заклад побиться и грошик медный на кон поставить. — Только ты, Вадя, медленно сыпь, а то сомлеет быстро. Вона малохольный какой! Разок дашь и усе! Это у твоей бабы жопа такая, что кнутом ее не прошибешь. Ха-ха-ха!

Под этот громогласный хохот и азартные выкрики мужиков, бившихся об заклад о количестве ударов кнутом, Тарн заметался еще сильнее. Он снова и снова рвался из державших его рук, мысленно моля не трогать его.

И вдруг, стальная хватка ослабела. Руки, что мгновение назад держали мальчишку подобно челюстям стального капкана, разжались. Прекратился и хохот, вместо которого установилась какая-то странная словно виноватая тишина.

— Эх-ма, что же мы как звери то? — со смущением прогудел тот самый Вадя, что только что приготовился самолично стегать Тарна своей плеткой. — Мальчонка-то, ведь не дурной и не оборванец вовсе. Одежонка вона на ем справная. А пылюга чай не беда. Моя жинка враз все поправит. Так постирает, что лучше нового будет, — здоровенными узловатыми пальцами мужик начал осторожно отряхивать одежду маленького мага. — Ты, что же, паря, молчишь? Не боись, с нами не пропадешь! Чай у нас припасы все королевской армии и всегда есть чем брюхо набить.

Такая удивительная перемена настроения, как ни странно, совсем не поразила остальных, которые тоже воспылали дружескими чувствами к мальчишке.

Именно это свойство — совершенно естественное и незаметное самому изменение поведения человека — и было особой силой Чувствующих, за что их любили и проклинали. Их магистры могли так повлиять на человека, что он и не замечал этого. Лишь те, в ком тлела магическая искра, были способны заметить это влияние. Обычные же люди не видели ничего, что собственно и было случилось…

— Совсем отощал. Держи, сынок, сахарный сухарик тобе, — в руку Тарну кто-то сунул небольшой рогалик, посыпанный сахарной пудрой. — Совсем как ягненочек, одна кожа и кости. Поснедать бы ему что сообразить.

С одобрительным бурчанием возницы тут же начали тащить к смутившемуся мальчишке разную снедь, которая за какие-то мгновения выросла в небольшую горку из головки остро пахнущего козьего сыра, здоровенного куска душистого каравая в чистой тряпочке, десятка небольших яичек и ярко красных яблочек. Все это было положено на облучок повозки прямо перед носом Тарна, который только — только начал успокаиваться.

— А куда, дядечки, вы едите? — наконец, решившись, неуверенным голосом спросил он того самого Вадея, что стоял рядом и с отеческой нежностью следил за каждым его движением. — …

Для Вадея, этого угрюмого и нелюдимого дядьки лет сорока, встреченный им найденыш казался самым близким на свете существом, которого нужно было и обогреть, и накормить, и защитить. Если бы кто-нибудь сейчас смог бы взять самого Вадея и спросить, что же такого родного и близкого он нашел в этом оборванце, которых на каждом городском базаре было хоть пруд пруди, то вряд ли возница ответить бы что-нибудь внятное на этот вопрос. Он бы смущенно и виновато бухтел что-то про своего сына, совершенно не осознавая этой наведенной симпатии к незнакомому ребенку.

— Ась? — задумавшись, не сразу понял он, о чем его спрашивают. — А-а… Так, паря, это… на войну идем с земляками. Милостевец наш, господин барон Аорон Польке, да хранят его Благие, призвал нас на войну с распроклятым Фернгельдом…, — при этих словах Тарн радостно вскинул голову, понимая, что попал именно туда куда и надо. — …

Договорить, правда, у него не получилось. Из самой головы обоза начали раздаваться щелкающие звуки кнутов и понукающие крики возниц. Обоз, как огромное животное, потягиваясь и почесываясь, начинал медленно двигаться.

— Давай-ка, паря, снова запрыгивай в телегу. Укрою я тебя. А то не дай Благие, увидит господин сотник, — возничий, с тревогой поглядывая в сторону, легонько подтолкнул мальчонку к своей телеге. — Он у нас жуть как строгий, ведь его благородие маг… Эх-ма, не успели! — с испугом вдруг выдохнул Вадя, втягивая голову в плечи. — Вона обозный бежит. Заругает сейчас… Спрячься как за меня. Можа пронесет.

И, действительно, в их сторону едва не бежал полный и маленький, словно колобок, мужичок в меховом армяке с искривленным от злости лицом. Орать он начала уже оттуда, захлебываясь слюной и проглатывая слова.

— Ты что же, вонючий хорек, делаешь? Плетей отведать захотел? Так сичас будут! — визжал он высоким бабьим голосом. — Повеление господина сотника тебе не указ? Королевские припасы разбазариваешь? — подскочив к ним, обозный начал хлестать возничего по щекам. — Это же плаха…

От хлестких ударов голову виновато молчавшего Вади мотало из стороны в сторону словно тряпичную.

— Где этот гаденыш? Где ты его прячешь? — все сильнее ярился обозный. — А-а-а! Вот ты где!

Наконец, взгляд его наткнулся на скукожившегося Тарн, который с такой силой вжимался в здоровенное тележное колесо, словно хотел пролезть сквозь его спицы. Мальчишку снова накрыло испугом с такой силой, что он аж затрясся. Очередной магический приступ тоже не заставил себя долго ждать.

— Маленький погане…, — дернувшийся было вперед обозный вдруг застыл на месте, словно наткнулся на совершенно прозрачную стену; рука его, что держала плетку, тоже зависла. — Кх-хе-хе… Гм… Шта..., — обозный закашлялся и с силой протер глаза, ставшие словно «масляные». — Эта… Что же ты, бисов сын, не сказал, что такой мальчонка к тебе прибился? Надо было сразу же сказать! — открывший было от удивления рот Вадея тут же закрыл его, громко щелкнув зубами. — Чай такому мальчонке не месте здесь.

Обозного, хорошо известного среди ночных хозяев города за свою страсть к малолетним, аж трясло от вожделения во время этих слов. Выброс магии Тарна был такой силы, что мужичок едва сдерживал свою похоть. Он сопел, чмокал толстыми губами, и все норовил коснуться Тарна.

— Пригляди-ка ты, Вадей,за мальчонкой пока мы не тронемся, — наконец, он смог пересилить себя и повернулся к возничему, протягивая ему потертый медный грош. — Это тебе за труды. Вечор приведешь ко мне… Понял? Не то плетей отведаешь. Знаешь ведь, господин сотник жалеть не будет. Шкуру вместе с мясом со спины спустит.

Едва обозный пошел дальше, как Вадей с тяжелым вздохом повернулся к Тарну, которого ожидала совсем незавидная участь.

— Эх, паря, паря, как же так? — зашептал он, усаживая мальчишку в телегу. — Угораздило же тебя этой гниде на глаза попасться… Что же делать-то? Что же делать? Эх-ма, чтобы у него стручок его поганый отсох! — Вадей с отвращением сплюнул на пыльную мостовую. — Тварь эта точно не забудет. Как бы еще и кого с собой не привел…

К сожалению случилось все именно так, как он и говорил. Уже на первом привале, когда огромный обоз числом почти в три сотни повозок остановился к излучины реки, прибежал обозный, прихватив троих солдат. Тряся свисающим пузом, телеса которого едва сдерживал богато украшенный кожаный пояс, он бежал почти вприпрыжку.

— Где, где, бисова душа, мальчишка? — едва не набросился он на Вадея, одновременно рыская глазами по сторонам. — Куда дел? Я же тебя сгною, если куда его запрятал! Ну?! — обозный заорал еще громче, когда убедился, что в телеге никого не было. — Эй, вы, хватайте его! Сгною, поганца, сгною... А-а! — вдруг среди сидевших возле костра возничих взгляд его наткнулся на того, кто заставлял его едва не трястись от возбуждения. — Вот ты где, мой хороший! Иди к дяде! В моем шатре тепло и спокойно, не то, что с этими... Чего вы стали столбами! Мальчишку взяли и нежно... слышите?! Нежно потащили ко мне.

И провожаемый ненавистными взглядами обозный пошел впереди солдат с мальчиком, то и дело оборачиваясь назад и что-то бормоча.

— Вот и хорошо. Очень хорошо! Будешь у меня как сыр в масле кататься, — едва не ворковал он, снова и снова поворачиваясь назад. — Персики, халва, сладкий изюм, все у тебя будет. Ты поди и не слушал про такие вкусности... А такого сладкого изюма даже в самом Фернгельде не достать.

Мальчик же, толком ничего не понимая, брел словно неразумный телок за ним. Ощущаемые им со всех сторон эмоции вроде и не били в тревожный набат. От солдат по бокам истекало лишь любопытство и жалость, от обозного — масляная нежность и дикое возбуждение, в котором мальчонка и не видел для себя пока никакой угрозы. «Может с ними я быстрее попаду к папе... Они ведь тоже на войну с Фернгельдом идут».

— Вот мы и пришли, мой славный. Это мой шатер. Ты, ты, угольков на жаровню подбрось. Пусть по теплее будет, — при входе в шатер, кивнул он одному из солдат. — Потом у входа встаньте, чтобы ни одна муха мимо вас не проскользнула. Чего скалишься? Зубы жмут?! Не то дерьмо хлебать ложками пойдете. Господин сотник у меня давно уже спрашивал про тех, кто будет дерьмо с лагеря вывозить. Все поняли?

Оба детины, осознав грозящие им неприятности, тут же вытянулись во фрунт и натянули на свои рожи каменные маски. Ведь обозный, ведавший всеми припасами королевской армии, мог устроить и не такое тому, кого невзлюбит.

— То-то же, — пробурчал обозный, победно оглядывая застывших и практически не дышавших солдат. — Будете у меня знать, что и как... А теперь пошли вон! — махнул он пухлой ручкой, на пальцы которой были нанизаны несколько перстней. — Где ты, мой мальчик? — отвернувшись от входа, жеманно зашептал он. — Где, моя радость? — похотливая улыбка раздвинула его губы, открывая вид желтоватых гнилых зубов. — Иди сюда. Дядя не сделает тебе ничего плохого. Слышишь? Я лишь поиграю с тобой.

Отводя в стороны шелковые полосы, свисающие с потолка, он едва не щелкал зубами от возбуждения. Перебирая своими пальчиками завязки армяка и шаровар, мужичок продолжал пришептывать.

— Где же ты, моя прелесть? — в голосе его слышалось все больше и больше нетерпения. — От меня ведь не спрячешься, — распалялся колобок. — Или поиграть со мной хочешь?

А Тарн в этот самый момент и не помышлял ни о какой игре. Стараясь не издавать ни звука он, извиваясь ужом, заползал под толстый, набитый душистым сеном, топчан. Его растерянность почти растаяла, вновь уступая место страху. Только в этот раз закрадывавшийся в душу страх был каким-то другим, даже не физическим, а скорее иррациональным.

— А ведь найду тебя. Слышишь, обязательно найду, — толстяк, оставшись в одной набедренной повязке, в руках поигрывал небольшой плеткой, в кончик хлыста которой были вплетены серебряные нити. — А когда найду, мой мальчик, я буду..., — мужичок едва не похрюкивал от переполнявшего его сладострастия. — … А вот ты где.

От приближавшейся твари, которая по какому-то недоразумению родилась в обличье человека, веяло такой жуткой эмоциональной волной, что Тарн непроизвольно вскрикнул и тем самым обнаружил свое убежище. Становящиеся все громче и громче шуршащие шаги, звериное клацанье зубов, прерывистое хрипящее дыхание, лишь усиливали этот надвигающийся на мальчика страшный эмоциональный образ.

— Я иду к тебе..., — обозный уже не говорил, не шептал, а свистел. — Иду, — в его глазах, неотрывно смотревших на торчавшую из под топчана детскую ножку, плескалось целое море безумия. — Иду.

И маленький маг вновь сорвался. Превращенный страшными испытаниями в магическую бомбу неимоверной мощности, он окончательно сорвался и рванул... Дикое напряжение, звоном отзывавшееся в его голове и теле, вдруг исчезло. На какое-то мгновение Тарн ощутил себя плотно надутым кожаным бурдюком неимоверных размеров, поглотившим и этот шатер, и прилегающий к нему лесок, и устье большой реки, и окрестные поля. Все это и многое другое уместилось внутри него и только него.

Ба-а-а-ах! Внутри него раздался оглушающий хлопок. Магический источник Тарна с хлопнулся, подобно гигантскому надувному шару, и во все стороны от него рванула энергия. Это не был крошечный огнешар юного огневика или даже смертельный фаервол мастера огненной стихии. Не было это похоже и на работу воздушника, молниями испепеляющего деревянные укрепления или ладьи. Здесь не было даже намека на руку опытного мастера, тренированной воле сдерживающего буйство природных стихий...

Под влиянием магической волны с хрустом превращались в деревянные опилки толстые опоры шатра! Невесомой пылью истекала на землю драгоценная шелковая ткань занавесей! Словно восковые плавились бронзовые кубки и роскошные чеканные вазы! Оседали черной жижей фрукты!

Это был стихийный выброс магической энергии, настоящий магический взрыв. Неуправляемый, не сдерживаемый никем и ничем, он вобрал в себя силу всех пяти великих магических стихий — земли, воды, воздуха, огня и человеческих чувств или эмоций, что тысячелетиями считалось лишь легендой и приписывалось только магам далекой — далекой древности.

В какие-то мгновения нагнувшийся старик превратился в черную головешку. За ним последовали и оба солдата у шатра и десяток их товарищей, которым не повезло расположить их бивак в паре десятков шагов. Не издав ни звука в горелые статуи превратились их стреноженные кони. Вспыхнула алым пламенем спрятавшаяся в высокой траве любопытная лисица, мышки в норках. Свалились на землю обугленные тушки ночных птиц.

Лишь река, огибавшая место стоянки по широкой дуге, стало преградой для растекающейся по земле и воздуху смертельной магии. Магическая волна нахлынула на речку и тут же отхлынула обратно, оставив после себя обожженную землю и пару — тройку всплывших кверху брюхом рыбешек.

Со стороны остального обоза теряющую силу магическую волну успели остановить королевские маги, которые к своему счастью в этот самый момент еще пировали в шатре командующего и собственно не спали. Почувствовал нарастающую в дикой прогрессии напряженность магического поля, от которой звенел металл бокалов и грелись перстни на пальцах, они едва успели поставить щиты. Лишь с неимоверным напряжением сил им удалось поглотить смертельное излучение...

— Благие Боги, что это? — в ужасе прошептал вырвавшийся из-за спин магов командующий, наследный принц Эрик. — Это Фернгельд? — под его сапогами хрустела обугленная трава, разбросанные мясо, фрукты, ломти хлеба. — Нападение... Боги... Как это получилось?

Он поднял блуждающий взгляд с земли и увидел своих любимых жеребцов, что стояли у коновязи. У припорошенного пеплом бревна, к которому несколько часов назад, привязали его любимцев, стояло шесть черных как смоль неподвижных статуй.

— Как так? — принц оттолкнул одного из магов, который попытался преградить ему путь, и подошел к первому жеребцу. — Левенталь, дружище..., — под пальцами Эрика хрустела черная корка обугленной конской плоти. — Кто же тебя так?

Сглотнув появившийся в горле ком, Эрик бросил последний взгляд на коня и повернулся к своим магам, что прямо за его спиной с жаром обсуждали, что только что могло случится.

— Это был магистр огня! Без всяких сомнений, друзья, — как всегда безапелляционно резал высокий и худой как жердь маркиз Таренн, весьма сильный маг огня и оттого задира и успешный женский угодник. — Вы только посмотрите, что вокруг твориться! Это точно стихия огня и ничего больше! — рука его описала вокруг них широкий круг. — Разве все это может говорить о чем-то другом?!

Стоявший слева от него, довольно крепкий мужчина с окладистой седой бородой, плотно спадавшей ему на грудь, тут же отрицательно закачал головой. Это был магистр магии воздуха Зиддин из города-порта Кардифа, владелец сотен и сотен купеческих судов-бочонков, и вечный оппонент маркиза Тарненна.

— Что вы такое говорите? Прямо так и ничего больше?! Ха-ха, — тряхнув гривой седых волос, маг с усмешкой продолжил. — Маг огня конечно был и скорее всего он, действительно, очень силен. Однако в нападении на нас участвовал и воздушник. Только мастер стихии воздуха смог бы создать такой такую волну... Ваше Высочество.

Едва принц подошел все их препирания тут же прекратились. Маги это особая закрытая каста, которая очень любила демонстрировать свое исключительное единство.

— Что это было такое? — едва ни чеканя каждое слово произнес Эрик, смотря не на своих магов, а на свой сожженный шатер. — Кто в самой глубине нашего королевства посмел напасть на королевской войско?

На некоторое время воцарилось молчание. Никто из магов явно не мечтал что-то ответить и накликать на себя гнев королевского наследника. Но когда тишина начала приобретать уже оскорбительные нотки, с тяжких вздохов заговорил старейший из магов, магистр воздуха Зиддин:

— Здесь было несколько магов, ваше высочество, — поглаживая бороду, маг говорил не особо торопясь, словно взвешивал каждое произнесенное слово. — Трое или даже четверо магистров и мастеров, видимо, подобрались очень близко к нашей стоянке. К счастью, ваше высочество оказался настолько мудр, что выбрал место для ночлега в этой глубокой излучине, которая очень сильно ослабила магический удар врага, — маг сделал реверанс в сторону Эрика, хотя остальные понимали, что особой заслуги принца в этом не было; это место словно самой природой было приспособлено для стоянки такой массы войск и большого обоза. — Если бы не протекающая вблизи вода, многие из нас наступающее утро бы вообще не встретили.

Он помолчал несколько мгновений, продолжая оглаживать бороду.

— Это были очень сильные маги, ваше высочество, — продолжил Зиддин. — Все они явно носили перстни магистров. И, боюсь, это не последнее их нападение..., — принц при этих словах вопросительно поглядел на остальных магов, которые явно думали точно также. — Скорее всего вражеские маги пробрались в королевство уже давно, может под личиной торговцев, может странствующих магов. Их новый удар можно ждать когда и где угодно. Они могут поджидать нас на марше, у следующего привала. Никто не скажет вам точно.

Побледневший лицом Эрик вдруг приглушенно выругался и со всей силы наподдал ногой валявшемуся на земле оплавленному кубку, который с глухим звуком тут же улетел куда-то в сторону. После чего со злостью оглядев своих магов, выдал:

— А тогда вы все мне зачем? Я спрашиваю, если вы ничего не знаете, зачем мне вы все? — взгляд принца медленно переходил от одного мага к другому, словно он ждал от них ответа. — Вы, королевские маги, на которых корона тратит сотни и сотни и сотни золотых, которым дарит дорогие подарки, драгоценности, целые дворцы, получается ни черта не можете?! Значит, нас в любой момент могут зажарить как кроликов на вертеле у трактирщика?! Вы что вообще с ума посходили?!

Судя по искаженному гневом лицу и срывающемуся голосу, принц уже был готов наговорить много такого, что бы смертельно оскорбило магов. К счастью, для них всех на самом горизонте, где небольшой лес плавно превращался в бесконечные поля, патрульные отряды заметили врага. Это были передовые части армии вторжения Фернгельда, еще неделю назад тайно высаженные местными контрабандистами в многочисленных скалистых бухточках и заливах. Для того, чтобы разбить королевскую армию их было мало, а вот задержать ее в бесконечных стычках они явно могли. Правда, этого не знали ни сам принц Эрик, ни его маги. Для них эта темная полоска на горизонте была настоящей силой, способной на равных потягаться с королевскими войсками

— Ваше высочество, ваше высочество, — со стороны реки скакал один из солдат и махал красным сторожевым стягом. — Фернгельд! Войска Фернгельда за лесом!

Вздрогнувший принц от этого крика ошалело развернулся. Одновременно, к приближающемуся гонцу повернулись и маги.

— К оружию! — это уже заорал сам Эрик, глаза которого, наконец-то, увидели ту самую темную полоску на горизонте. — Эти ублюдки уже начали высаживаться на берег. Надо сбросить их обратно в море, пока не стало слишком поздно.

Уже давно разбуженное ночным нападением войско, и без того напоминавшее разворошенный улей, окончательно превратилось в многоголосное, шумное чудище, которое со звоном мечей, копий и щитов, медленно начало выстраиваться в боевые порядки. Доносился шум и со стороны обоза, который спешно начали готовить к движению вслед за войском.

За всеми этими сборами, беготней и воплями, никто и не обратил никакого внимания на одного из возничих, который выходил со стороны сгоревшей части лагеря с большим свертком на руках. Это было что-то продолговатое, тщательно замотанное в полотно, которое он осторожно прижимал к своей груди. Другая странность была в том, что возничий, вечно угрюмый Вадя, был почему-то подозрительно весел.

— Все обошлось, паря, — шептал он еле слышно куда внутрь свертка. — Видишь, обошлось... Неужто, это ты так гаденыша этого приложил? Знатно, знатно... Наши, ведь кто узнаю, век Благим за тебя будут молиться. Он же с нас три шкуры драл. А с кого и детишек маленьких спрашивал для своих утех.

9

Близ реки Керелан

В 30 лигах от столицы

Два войска, словно два диких зверя, застыли напротив друг друга, чтобы переждать наступающим ночную темноту и с первыми лучами солнца вцепился своему противнику в горло. Экспедиционный корпус Фернгельда, который должен был находиться за сотни лиг от сюда, на прибывающих кораблях, каким-то неведомым чудом оказался здесь, в каких-то двух переходах от столицы. Оседлав большой кусок берега реки, вражеские отряды угрожающе глядели оттуда сотнями огненных костров.

Напротив него с другой стороны берега расположились королевские войска, сильно разбавленные отрядами ополченцев. Сотни пикинеров до боли напрягали глаза, всматриваясь в ночную темноту. Время от времени то один то другой из них поднимал тревогу, принимая прыжки ночных птиц за крадущегося противника.

В обозе, застывшем свернувшейся змей, тем временем тоже никто не спал. Возчики, вооруженные крюкообразными топорами и абордажными саблями, сгрудились вокруг небольшой фигурки и с болью в глазах следили за ней. Худенький подросток, замотанный в мохнатый плащ, трясся как осиновый лист на ветру и ни как не мог успокоиться.

— Ну, мужики, че на мальчонку зенки лупите? — Вадей повел здоровенный плечами, расталкивая столпившихся. — Идите лучше к завтрему готовьтесь. Завтра чей кровушку полить придется... Давай, давай. Я с ним посижу..., — Вадей наклонился к Тарну и осторожно провел рукой по его голове. — Вот ты какой оказался. Мала птичка, а как кусуча. Не бойся, не бойся, никому я ничего не расскажу. Ты ведь эту тварь изнечтожил.

Из под полураскрытого одеяла на мгновение мелькнули испуганные глаза и тут же спрятались, а одеяло вновь затряслось. Тарн все еще никак не мог отойти от недавнего своего магического срыва, благодаря которому часть лагеря до сих пор представляла собой выжженную пустыню.

— Эх-ма, совсем мальчонку загубил человеческо поганный, — приговаривая, Вадей продолжал гладить Тарна по голове. — Ты вот что друг сердешный..., — на этих словах он замолк, задумавшись, как помочь мальчонке. — Я ведь как твово росточка был також ведь бывало трясся от каждого шороха. Батя думал, что это со мной падучая приключилась... Хорошо дядько Пурей его вразумил да мне помог.

Словом, вспомнил Вадей как лечил его дядько Пурей, средней руки маг, который по известным только ему причинам прятался в их занюханном селении. Тот, сухонькой старичок с лохматыми космами да вечно растрёпанной бородищей, бывало приговаривал: «Ты, Вадька, как трясти тебя снова начнет, подыши шибче и глубже. Потом матушку сыру землицу попроси со всем уваженьем страхи твои забрать. Она, матушка, услышит и поможет. Она, заступница, завсегда помогает, если к ней с добрым обращением. Весь свой страх собери в комочек и через ножки в землицу кинь».

— Попроси, паря, попроси, — он шептал и шептал, вспоминая, как его оставленный дома маленький сын точно также стучал зубами от страха. — Землица все примет...

И было Вадею совсем невдомек, что эта хитрая премудрость, давно-давно показанная ему старым сельским магом была совсем не такой уж простой безделицей, как ему думалось. Тот старикашка с вечно безумными глазами на самом деле был настоящим магистров магии, упавшим в королевскую немилость, и вынужденным скрываться в глухой глубинке. Эта же казавшаяся простенькой психологическая техника про матушку-землицу была ни чем иным как самой настоящей формулой магической стабилизации, которую преподавали на первом курсе магической академии. Именно ее, пусть и в таком виде, так не хватало маленькому Тарну, снова и снова сгорающему в магических приступах.

— Вот так... Дыши, дыши, — обрадовано заговорил Вадей, видя как грудь мальчишки начала то глубоко опускаться, то глубоко поднимается. — Сейчас и полегчает. Потерпи немного, совсем немного.

Через какое-то время маленькому магу и правда стало легче. Сильная дрожь его оставила, бледность с лица спала и кажется даже страх из его глаз начал пропадать.

— Вот, водички, родимый, давай глотни... Хорошо, вот как хорошо... И не бойся больше, не бойся. С нами паря не пропадешь. Мы ведь возчики как большая семья и за своих завсегда горой. А теперь и ты у нас сыночком будешь, — умильно шептал Вадей, глядя на судорожно глотающего воду мальчика. — Сейчас вона поспать и все будет хорошо.

Тарн, наконец, оторвался от меха с водой и посмотрел на возчика. И столько в его глазах было отчаяния, страха, что Вадей с трудом сглотнул появившийся в горле ком.

— Я тоже ваша семья? — прохрипел мальчик, с надеждой заглядывая глаза здоровяку. — Семья? Да? — а возчик, не в силах выдавить из себя ни слова, лишь кивнул головой. — …

Мальчишка чуть улыбнулся и устало откинулся на кошму в повозке, а через мгновение он уже оказался завернут в нее. Закрывая глаза, Тарн еле слышно шептал, словно заклинание лишь несколько слов— «семья», «моя семья», которые словно якорь кораблю удерживали его от падения в пропасть магического безумия.

Однако поспать юному магу толком так и не удалось. Едва забрезжил рассвет, как с той стороны реки начали раздаваться пронзительные звуки труб. Передовые сотни Фернгельда четырьмя колоннами начали переходить реку вброд. .

— Нападение, нападение! Ратуйте братья! — одновременно со стороны реки начали раздаваться и вопли королевских десятников. — К оружию!

Напоминала разворошенный пчелиный улей и королевская ставка, в которой никак не ожидали нападение слабейшего по численности врага. Принц Эрик верхом на статном черном жеребце, который словно в нетерпении перебирал копытами, с недоумением всматривался в в сторону реки, поверхность которой забурлила от сотен и сотен остроконечных шлемов и смотревших в небо наконечников копий.

— Они что там совсем ничего не видят перед собой? У нас же пехоты едва ли не вдвое — втрое больше, — непонимающе протянул Эрик, разворачиваясь к своей свите. — Кто-нибудь может мне объяснить что происходит?

Первым, собственно, как и всегда, отозвался виконт Карелл, задира и повеса, приходящийся королевской семье какой-то дальней родней. Поглаживая свои узенькие нелепые усики, молодой мужчина со смехом заговорил:

— Ваше высочество, они же пропили все свои мозги! Что вы хотите от этих островных крыс? Вы только посмотрите на них! — скаля крупные зубы, тыкал он глазами в переправлявшегося противника. — Они даже не понимают, что нигде не принято нападать с реки на противника, который сидит на берегу. Всем известно, что переправляться нужно только там, где тебя никто не ждет и не сможет помешать. Ха-ха, фернгельдские болваны не знают даже этих прописных истин!

Знал или не знал эти аксиомы фернгельдский полководец, но копейщики врага упорно шли к берегу и вот-вот должны были вступить в бой с королевской пехотой.

— Какая нам собственно разница, ваше высочество, знают они что-то или не знают. Важно лишь то, что они даже если опрокинут наш центр, все равно попадут под двойной фланговый удар, — поддержал виконта другой свитский, степенный граф Альмера; этот дородный мужчина с лицом, густо покрытым оспинами, тоже явно верил в слабоумие, поразившее командующего Фернгельда. — Центр у нас конечно слабоват и состоит почти полностью из ополчения. Но на флангах стоят ветераны двух компаний. Там такие молодцы, что им эта шваль на один укус, — пренебрежительно махнул он пухлой рукой с нанизанными на пальцах массивными кольцами. — Я рад поздравить вас ваше высочество с первой и уверен не последней в этой компании победой. Его величество должен оценить ваши старания...

Сзади раздался довольно громкий и недовольный выдох остальной части свиты, которые последними словами корили себя, что успели сделать то же самое первыми. Принц же явно оценил эту лесть, хотя и не подал виду. Видимо, пытался молча примерить к своей голове лавры победителя.

— Подождите, подождите, дорогой граф, вы слишком торопитесь, — наконец, проговорил Эрик, с трудом скрывая улыбку на своих губах. — Хотя, не могу не признать, что фернгельдцы и правда сошли с ума, если идут прямо в приготовленную для них ловушку... Кажется, началось, господа.

Фернгельдские пикинеры, и правда, достигли противоположного берега и без всякой остановки бросились на столпившихся на берегу мечников короля. С первых же мгновений здесь началась самая настоящая свалка, в которой слишком длинные копья врага оказались пренеприятным сюрпризом.

— Ого-го, — присвистнул кто-то из-за спины принца. — Это какой-же длинны у них копья? Четырнадцать, пятнадцать локтей? Первый раз вижу такие оглобли... Их же двумя руками держать надо...

Удивленный придворный, который оказался наделен не только острым зрением, но и сообразительностью, оказался не так уж и далек от истины. Взбиравшиеся в этот момент на берег пикинеры были вооружены новомодными копьями, которые из-за их большого веса и аномальной длинны приходилось удерживать двумя руками. Щит же, защищающий тело такого бойца, ремнями надежно крепился к локтю одной из рук и совершенно не стеснял при ударе копьем. Эти пикинеры были особым подразделением армии Фернгельда, предназначенным для первого удара по таранного удара по боевым порядкам врага. Собственно, сейчас они и делали то, чем их их учили.

— Кажется, наша победа откладывается, — маг огня маркиз Таренн негромко прогудел в свою роскошную густую бороду, правда слова его были услышаны всеми; побагровевший принц аж заскрипел зубами от злости. — Мне думается, атаковать они решили не с проста...

Принц после этих слов с трудом, но все же смог выдержать небольшую паузу. Резко развернувшись в седле, он едва сдерживая досаду, громко спросил:

— Вы что-то сказали мессир Таренн? — старик маг вскинул голову. — Не повторите, чтобы расслышали мы все.

С кряхтением Таренн коснулся шорами коня, чтобы оказаться к принцу ближе.

— Я говорил, что нельзя недооценивать тех, кто на той стороне. Фернгельд опытный и сильный враг, который редко делает что-то необдуманно. Уверен его соседи, вольные баронства и султанат Хокку, которые уже покорились Фернгельду, согласились бы со мной, — старик взмахнул рукой в сторону разворачивающегося сражения, где пикинеры врага медленно и неуклонно продавливали центр королевских войск. — Мне конечно неведомы планы врага, но кое о чем я догадываюсь... Обратите внимание, ваше высочество на центр наших войск. Он почти полностью состоит из недавних новобранцев и ополченцев, которые еще неделю назад и меча-то в руках не держали. За ним находится наш обоз с припасами для всей военной компании. Думаю, Фернгельд хочет не столько разбить нас, сколько расстроить наши ряды и задержать, а лучше уничтожить, обоз с припасами и продовольствием.

Гнев с лица Эрика сходил буквально на глазах, в которых стали угадываться растерянность и беспокойство. Такого он явно не предполагал! Правота старого мага становилась для него все более и более очевидной. Ведь потеря обоза с припасами для прибрежных крепостей и формирующихся армий второй линии станет если не катастрофой для королевства, то очень сильным ударом.

— Видите, как быстро пикинеры выбрались на берег. Дальше все будет только хуже..., — грустно продолжал маг. — При вашем дедушке, пресветлой ему жизни у благих богов, я уже видел нечто такое. Гургузские наемники любили подобные пики. Правда, наконечники у них были другие. Хм... Так вот, если гургузы выстраивали строй, то на их пути лучше было не вставать.

Свитские, внимательно все это слушавшие, словно по команде перевели взгляды на берег, где, скопившаяся в десятка четыре толпа пикинеров вдруг начала выстраиваться в нечто. Десяток за десятком быстро становились друг за другом, затылок в затылок. Каждый последующий строй протягивал свою пику рядом с пикой стоявшего перед ним. В результате, на опешивших королевских мечников смотрел ощетинившийся вперед многометровыми копьями квадрат, бога и тыл которого, правда, защищала жидкая цепочка воинов с высокими ростовыми щитами.

— Да... Пожалуй, все так и будет, — угрюмо закивал маркиз Таренн. — Они явно нацелились на обоз.

На береговой линии тем временем уже стояло два квадрата — ежа, через мгновение — три, которые начали медленными шажками расширять плацдарм. Взбиравшиеся на берег все новые и новые пикинеры уже строили четвертую и пятую коробки.

— Что же мы стоим? — вдруг возмущенно вскрикнул виконт Карелл, горящими глазами оглядывая и принца и его свиту. — Они же вот — вот наберут полную силу. Ваше Высочество, чего мы ждем? — виконт то хватал рукоять меча, то порывисто отталкивал ее от себя. — Отдайте приказ и мы сбросим этих тварей в реку! Я готов, Ваше Высочество, лично возглавить сотню ваших гвардейцев! Мы раздавив их как навозного жука, а ваши маги поджарят остатки...

Подавленный принц выглядел растерянным. Взгляд его перебегал с одного придворного на другого, словно в поисках поддержки или совета. Он никак не мог решится на первый шаг, прекрасно понимая, что потом уже будет не остановиться. Что он должен был делать? Атаковать прямо сейчас, спасая тем самым обоз, или, пожертвовав королевскими припасами, попробовать уничтожить весь вражеский отряд? От внутреннего напряжения, Эрик прикусил губу...

— Ваше Высочество, не слушайте его! Ни в коем случае не слушайте его! просипел, тяжело дышавший, граф Альмера. — Еще равно трогать фланги. Пусть враг увязнет по глубже, — от возмущения у него даже второй подбородок дрожал, словно студень. — Ваше Высочество, ничего страшного с обозом не случиться. Ну сожгут пару повозок и фургонов, прирежут десяток возниц и лошадей. Все тронуть они просто не смогут, — граф говорил с таким жаром и уверенностью, словно предвидел будущее. — Потерпите еще немного. Совсем чуточку. Еще немного и через реку переправиться основная часть вражеского отряда.

Такая живо демонстрируемая уверенность заразила и принца, который выпрямился и уже не смотрел по сторонам взглядом выброшенного из дома пса.

— … Я принял решение. Отправляйтесь к войскам и готовьте их для удара. Как только Фернгельд доберется до обоза, я дам сигнал к атаке. Идите!

Часть свиты, развернув коней, тут же ускакала к войскам. Остальные сгрудились вокруг принца, занимая освободившиеся места. Ведь завоевать благосклонность принца, будущего короля, стоило немало.

— Пока, дорогой маркиз, все идет именно так, как вы и говорили, — Эрик полуобернулся к старому магу. — Пикинеры Фернгельда давят по центру, не давая моим мечникам и минуты чтобы продохнуть. Смотрите, как какими рывками они бьют. Раз — удар, два — удар. О! Вы видели это! Прямо двоих! Как куропаток насадили на вертел...

Стоявший рядом виконт, тоже отметивший мощный удар одного из пикинеров, заливисто рассмеялся. Для него, впрочем, как и для многих из окружения принца, сражавшиеся там были не более чем черным людом или чернью, которые должны были считать великой милостью смерть за короля и его свиту. Никто из них не привык считать это быдло за людей, которых стоило уважать и ценить. А вот оценить мощный удар пикинера для виконта, заядлого охотника и любителя рыцарских турниров, было делом чести и престижа.

— Великолепный удар! Такого здоровяка я бы взял на медвежью охоту, — рядом кто-то тоже оценивающе присвистнул. — Если у них много таких молодцов, то за наших ополченцев я и ломанного медяка не дам. Мессир Таренн, вы согласны со мной?

Укоризненно глядевший маг молчал, многозначительно поглаживая окладистую бороду. Для него, видевшего сотни таких битв и пережившего несколько дикарских нашествий на королевство, давно уже было все ясно. Рывками шагавшая стена пикинеров, перед которыми на пять или шесть локтей вперед тянулись остроконечные пики, должна была размазать ополченцев по берегу и полю. Сомнений в этом не было не только у него, но и у остальных.

— Вот, вот! Что я говорил? Побежали! — вдруг заорал виконт, тыча рукой в сторону поля. — Побежали!

Медленно пятившиеся к обозу ополченцы, наконец, дрогнули. Задние ряды этого прессованного пирога из людей, которых с одной стороны давили пики, а с другой их же товарищи, начали бежать в сторону телег и фургонов. Кто-то из новобранцев даже бросал оружие.

— А вот теперь пришел и наш чер..., — кровожадно улыбавшийся Карелл, вдруг запнулся. — Ваше Высочество? — оказалось, принц резко замахал рукой, привлекая внимание. — Что случилось?

Эрик же не отрываясь вглядывался в происходящее у берега, где фернгельдские пикинеры приближались к обозы.

— Там что-то происходит..., — задумчиво пробормотал, оказавшийся рядом граф Альмера. — Какие-то люди... с топорами и кажется дубинами... Это же возницы, — с удивлением воскликнул он, узнавая в чуть более сотне фигур, закрывших собой обоз, возниц. — Что это они? Не бояться совсем. Обкурились, своей гадости что-ли? Хм, похоже, это мужичье что-то задумало...

Толпа мужиков, действительно, вела себя странно. Часть из них, сжимая в руках здоровенные топоры и дубины, встала лицом к опешившим от удивления пикинерам Фернгельда. Остальные, по двое — трое, возились около ближайших телег и фургонов.

— Ха-ха, это трусы распрягают лошадей, — понимающе воскликнул Карел. — Решили сбежать верхов с поля боя. Этого нельзя так оставить, ваше Высочество! Они бросают припасы и продовольствие...

Однако, там творилось что-то совершенно иное. Отпущенные на волю жеребцы тут же с ржанием уносились прочь, а их освободители вставали на их место.

В какой-то момент над полем раздался громкий вопль, докатившийся и до принца со свитой, и десятка два телег пришли в движение. Толкаемые своими бывшими седоками тяжелые повозки с трудом набирали скорость. Однако, к толкающим присоединялись все новые и новые люди, заставлявшие здоровенные деревянные колеса крутиться с бешенной скоростью.

— У-ухнем! У-ухнем! — над полем продолжал нестись старинный клич возниц. — У-ухнем! У-ухнем!

Когда же повозки, окруженные вопящими и размахивающими всяким оружием мужиками, уже сами собой покатились с горки под берег, стоявшие на их пути пикинеры дрогнули. Почти два десятка людских коробок, ощетинившихся копьями, начали пятиться назад. Сейчас плотное жесткое построение, которое прекрасно спасало от ударов кавалерии, сейчас играло против пикинеров. С многометровыми деревянными дрынами в такой тесноте было просто невозможно развернуться. Оставалось лишь пятиться, что, собственно, они и делали.

— У-ухнем! У-ухнем! — с ором бежала толпа, еще сильнее заводящаяся от вида пятящегося врага. — У-ухнем! У-ухнем!

И вот, первые телеги, груженые какими-то мешками и корзинами, врезались в пикинеров, превращая их в мешанину костей, плоти, металла и земли. Затем новый удар! Очередная повозка с хрустом разбросала с десяток фернгельдцев по сторонам и покатилась дальше.

Враг уже не пятился, а побросав пики, бежал со всех ног к реке. От стройных коробок строя, что заставили дрогнуть королевских мечников, остались лишь рваные клочья из потерянных опустивших руки людей, которых уже настигала новая волна. Разъяренные возницы с криками добивали уцелевших, топтали раненных. Казалось, в этих мужиков, что еще утром всего лишь правили лошадьми, вселились боги войны, наделив их яростью и силой.

… Однако все было гораздо проще. Там, где кому-то виделось божественное вмешательство в земные игры людей, наяву оказывалась лишь судьбоносная случайность. Именно случайность событий привела на это поле испуганного и потерянного мага, который еще не знал пределов своей силы.