Я спас Ссср! Tom Ii

Я спас СССР!

Том II

Алексей Вязовский

Предисловие автора.

Уважаемые читатели! Если вы не читали первый том, то ничего не поймете. Советую сначала ознакомиться с первой частью и только потом приступать к продолжению. Выражаю свою благодарность моим бэта-ридерам — AlexPol, Подшипник, Снежана, Танцор Диско, Замполит, Пегас — за неоценимую помощь в подготовке данной серии.

Глава 1

Напрасно разум как ни мучай,

грядущих лет недвижна тьма,

рулетку жизни вертит случай,

смеясь убожеству ума.

И. Губерман

— Ну же!! И раз, и два!

Я давлю на грудь Аджубею, тело мужчины трясется, глаза невидяще смотрят вверх.

— Живи, сука!! Не сдавайся! — вдыхаю в рот, продолжаю делать массаж сердца — И раз, и два...

Вокруг с ошалевшими лицами бегают сотрудники "Известий", кричат, суетятся.... Седов крутит диск телефона, пытаясь дозвониться до скорой, кто-то дергает фрамугу окна, чтобы пустить больше воздуха в кабинет главного редактора газеты. Этот самый редактор сейчас умирает у меня на руках.

А начиналось все так. Рано утром 17-го июля, прихватив диктофон с пленкой, я мчусь в "Известия". На пленке Брежнев, Семичастный и Шелепин обсуждают убийство Хрущева. Убойный компромат. В буквальном смысле. На дворе июль 1964-й года. В октябре должны снять Никиту Сергеевича и заменить его на "дорогого" Леонида Ильича. Мирно и без крови. Должны были... если бы не один "корректор реальности" под именем Алексей Русин. Студент журфака МГУ и стажер газеты. А заодно пожилой школьный учитель из будущего.

"Корректор" вообразил себя Богом и начал двигать историю по другому пути. Тайно слил английской журналистке выдуманный компромат на председателя КГБ, добился его отстранения от должности. И вот все покатилось к чертям. Заговорщики испугались и пошли по более жесткому пути — решились на убийство главы государства.

Я об этом узнал совершенно случайно. Приехал записывать мемуары Брежнева — оставил включенный диктофон, когда к тому явились друзья-заговорщики. Ву а ля, у меня на руках оказалась бомба замедленного действия. Которая, не дожидаясь, рванула в кабинете главного редактора "Известий".

Утром 18-го июля, я уже сидел в приемной зятя Хрущева. Аджубей оказался ранней пташкой — пришел задолго до секретарши. Удивленно посмотрел на меня. Я глубоко вздохнул, решаясь.

— Ко мне?

— Да, Алексей Иванович — я сделал шаг вперед, в кабинет. Все, дорога назад отрезана

Редактор мне сразу показался нездоровым. Одышливый, покрасневший. Явно высокое давление на фоне избыточного веса. К тому же от мужчины ощутимо попахивало перегаром — похоже, вчера много пил.

— Ну, заходи, тезка...

Мы вошли в кабинет, Аджубей грузно опустился в кресло за рабочим столом. Я примостился рядом на стуле, поставил на столешницу диктофон Филипс.

— Прочитал твое интервью Седову — редактор закурил, пустил струю дыма в сторону окна — Надо связаться с Михалковым и попросить его о комментарии. Дадим врезкой к интервью.

— Комментарий про что?

— Как про что? Ты же его слова в гимне СССР поправил? Авторское право у нас еще никто не отменял.

— Допустим, он против — я, злясь, поднял глаза к потолку. Не о том говорим. Какая ерунда — будут у гимна страны новые слова или нет. Самой страны через 27 лет не станет. А теперь может даже и раньше. Я потрогал рукой клавиши Филипса. Пальцы чуть подрагивали.

— Тогда я не знаю, что делать — Аджубей глубоко затянулся сигаретой — Без одобрения Михалкова может и скандал случиться.

— Никита Сергеевич, уже велел записать новые слова хору Александрова — я пожал плечами — Михалков что, с ним теперь спорить будет?

— Я знаю — редактор раздраженно вдавил сигарету в пепельницу — Брежневу вечно больше всех надо, везде лезет, во все свой нос сует. С гимном надо было сначала ко мне прийти!

Кем себя Аджубей воображает?! Вообще-то Брежнев сейчас — второй человек в государстве... А совсем скоро может и первым стать. Я еще раз тоскливо посмотрел на Филипс.

— Это случайно получилось на приеме у Фурцевой. Экспромтом.

— А нам потом этот экспромт разгребать! Ладно, выкладывай, с чем пришел?

Я побарабанил пальцами по столешнице. Включать пленку или нет? Слишком уж Аджубей слаб и боязлив. В моей реальности он тоже узнал заранее о заговоре, но испугался и ничего не сделал, чтобы спасти тестя. Может, я зря с него начал? Ладно, прогонит — пойду к Мезенцеву. Генерал — мой последний шанс.

— Пришел с бедой.

— Ну, давай, не тяни кота за яйца.

— Я был у Брежнева дома... записывал для него мемуары. И на пленку случайно попал вот этот разговор — Дальше я жму на кнопку воспроизведения на Филипсе. Раздаются голоса Шелепина и Семичастного. Аджубей явно узнает их, удивленно поднимает брови. По мере разговора челюсть редактора "Известий" едет плавно вниз, глаза округляются. Он еще больше краснеет, нервно ослабляет воротничок рубашки.

— Вот же бл@%ди! Никита вытащил их из грязи, перетащил в Москву, а эти уеб*@ки...!

Аджубей начинает страшно ругаться. Такого грязного мата даже Русин в армии не слышал. Дрожат стекла от крика, редактор еще больше краснеет. Потом вдруг у него синеют губы, он начинает хрипеть, хватается за грудь и валиться на пол.

Я бросаюсь к двери в кабинет, ору: "На помощь". Аджубей все больше синеет, и выхода у меня не остается — начинаю делать ему искусственное дыхание, непрямой массаж сердца. В кабинет сбегаются сотрудники, вокруг нас поднимается суета. В голове у меня в этот момент почему-то звучит не Слово, а песня Bee Gees — "Stayin' Alive". Под ее ритм оказывается, очень удобно нажимать на грудь.

Наконец-то, появляются врачи скорой. Мужчина в белом халате расталкивает толпу, накланяется к телу.

— Что с ним случилось?

— Захрипел, посинел, упал. Вот, делаю массаж сердца и искусственное дыхание.

— Все правильно, продолжай.

Достает стетоскоп. Пока я делаю искусственное дыхание, расстегивает рубашку Аджубея, слушает сердце. Набирает в шприц с большой иглой прозрачную жидкость из ампулы. Колет прямо в сердце. Адреналин? Сотрудники дружно вздыхают.

— Забираем!

В кабинет вносят носилки, перекладывают на них редактора. Тому явно стало получше, кожа немного порозовела, и задышал уже сам. Спустя минуту Аджубей открыл глаза, обвел нас всех мутным взором.

— Несем!

Санитары подхватили носилки, двинулись к двери.

— Подождите...! — Просипел редактор, цепляясь одной рукой за стул.

— Больной, не мешайте! Вас нужно срочно в больницу, вот пока разжуйте аспирин.

Врач кладет в рот Аджубею таблетку. Тот ее выплевывает:

— Русин! Спаси Никиту. Он через 4 часа вылетает в Свердловск на встречу с немцами. Они сейчас, а не потом его уронят. Вешали лапшу Лене.

Все вопросительно смотрят на меня, а я чувствую, как ноги подгибаются. Что значит сейчас?!

— Так! Уносим — командует врач — У больного бред, такое бывает при гипоксии. Глотайте быстро аспирин, он кровь разжижает.

В рот Аджубея отправляется новая таблетка, редактор отцепляется от стула и его, наконец, уносят. Сотрудники все еще стоят в шоке. Я тоже в ауте. Совсем не так я себе представлял развитие событий. В голове набатом начинает бить Слово. Ну, здравствуйте, высшие силы, очнулись!

— Никита — это Хрущев? — первым соображает Седов.

— Откуда я знаю?! — Забираю Филипс со стола, иду к выходу. Надо спешить.

— Русин, ты куда?!

— Родину спасать...

* * *

*

До Лубянки я дошел пешком. Благо идти не так далеко — мимо Большого театра и Дома Союзов, всего минут двадцать. Пока шел быстрым шагом по утренней Москве — судорожно размышлял. Если у Шелепина с Семичастным есть свой человек в охране 1-го секретаря ЦК, и он может пронести, например, взрывчатку с таймером на борт самолета, то что заговорщикам, действительно, мешает убить Хрущева прямо сегодня? Обещание Брежневу? Ерунда! Скажут, что в последний момент переиграли. Слишком велик риск провала, если дожидаться поездки в Чехословакию.

Смотрю на часы. Сейчас восемь тридцать утра. Если Аджубей прав, то Никита улетает в Свердловск в полдень. Скорее всего, из Внуково 2. Слово в голове согласно бьется. Да, понял я, что надо спешить! Прибавляю шаг, вскоре перехожу на бег и притормаживаю только на Лубянке, перед входом в Большой дом. С проходной звоню по номеру, что мне дал Мезенцев, и на мою удачу отвечает Литвинов:

— Привет, Алексей! Что случилось?

— Срочно нужен Степан Денисович!

— Он сейчас на совещании.

— Андрей, оформи мне пропуск и спустись за мной. МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН МЕЗЕНЦЕВ! СРОЧНО!

В трубке повисло молчание. Ну же... Ты же мне должен!

— ...Хорошо, я все сделаю.

Не прошло и десяти минут, как хмурый Литвинов, действительно, за мной пришел. Провел меня сквозь придирчивую охрану, поднялись на этаж, где теперь обитает генерал. Мезенцев явно вырос в иерархии КГБ. Большая приемная, много народу. Впрочем, в прошлый раз я был на Лубянке в воскресенье — так что сравнивать трудно. Смотрю на часы — уже около девяти. Время поджимает!

— Что случилось-то? — Литвинов выводит меня обратно в коридор — На тебе лица нет. Опять с диссидентами подрался?

Если бы...

— Имей в виду: Степан Денисович на тебя очень зол. Ходят слухи — Литвинов понижает голос — На тебя второе управление дело завело. Подробностей пока не знаю.

— Теперь уже плевать — тру покрасневшие глаза. Ночью я практически не спал. Сначала еще раз тайком, на кухне, переслушивал пленку. Потом меня мучила и пытала обеспокоенная Вика, которая проснулась и не обнаружила меня в кровати. Да еще и ее предчувствие снова сработало. Я же только отмалчивался. Не хватало ее еще втягивать в это дерьмо.

Стоим, молчим. Ждем Мезенцева.

— А вот и Степан Денисович.

По коридору и, правда, идет мрачный Мезенцев. Генерал осунулся, а на лице прибавилось морщин.

— Русин? Что ты тут делаешь?

— Дело жизни и смерти.

Я делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться. Надеюсь, генерала удар не хватит — они тут тренированные. Мезенцев внимательно на меня смотрит, открывает дверь — Ну пошли.

— Товарищи — генерал обращается к присутствующим — Прошу прощения, срочное дело. Андрей, принимай звонки.

Мы вошли в большой кабинет с длинным столом для совещаний. Книжные шкафы были пусты, и вообще в помещении ощущался дух переезда. На полу коробки с документами, на стенах заметны следы от висевших там ранее картин.

— Взял пока Литвинова к себе адъютантом. Прежний с язвой в больницу слег — генерал уселся за рабочий стол, кивнул на Филипс — Ну давай, уже включай.

Догадливый. Я тяжело сглотнул.

— Был у Брежнева дома, он мемуары хочет про свое фронтовое прошлое.

Мезенцев насмешливо хмыкнул.

— И вот что случайно попало на пленку — я жму кнопку воспроизведения. — А Хрущев сегодня в полдень летит в Свердловск.

Генерал слушает молча. Не ругается, ничего не спрашивает. Взгляд застыл, рука с силой сминает так и не зажженную сигарету. Запись заканчивается, я выключаю Филипс. Мезенцев бросает быстрый взгляд на наручные часы.

— КТО ЕЩЕ ЗНАЕТ О ПЛЕНКЕ?!

Генерал сходу ухватил главное.

— Аджубей — я повесил голову, тяжело вздохнул — Первым делом пошел к нему. А у него... в общем, случился сердечный приступ. В больницу увезли.

— Слушали у него в кабинете?

— Да.

— Вы мудаки! И ты, и он.

— Зачем же так грубо?!

— Потому, что кабинет Аджубея прослушивается!! — Мезенцев бросает еще один взгляд на часы, что-то быстро подсчитывает в уме, шевеля губами.

— Значит, Захаров уже знает — сам себе говорит генерал — Кабинет выведен "на кнопку", о таком ему сразу же сообщают. И хоть запись неважного качества, нам нужно готовиться к худшему.

Мезенцев бросает смятую сигарету в пепельницу, открывает сейф. Достает черный, вороненый ТТ.

— Стрелял из такого в части?

— Да... — в ответ мямлю я. Черт. Как все обернулось-то...

Беру пистолет, выщелкиваю магазин. Полный. Передергиваю затвор. Мезенцев тоже вооружается точно таким же черным ТТ.

— Аджубей сказал, что поскольку Хрущев в полдень вылетает из Внуково, заговорщики...

— Рот закрой. Вы с Аджубеем уже нас всех закопали на три метра под землю.

— Нас? Вы с нами?

Генерал не отвечая, берет трубку белого телефона с гербом. Вертушка.

— Павел Евсеевич? Доброе утро, Мезенцев. Звоню сообщить, что в связи с осложнением оперативной обстановке в Москве, объявлена повышенная боеготовность по всем подразделениям.... Да, и для вас в первую очередь. Поднимайте первый и второй полк в ружье, сажайте на УРАЛы и БТРы и ждите приказа. Вам позвонит лично Никита Сергеевич и поставит задачу. Не отходите, пожалуйста, от вертушки.

— Да. Личному составу пока можно сообщить об учениях.

— Нет, не знаю. Но догадываюсь.

— Павел Евсеевич! Ладно, но только вам. Действуем по плану Альфа-прим. Да, все так серьезно. Почему не Захаров звонит? Он экстренное совещание со всеми нашими службами проводит. Вы же знаете, какая у нас чехарда началась в связи с отстранением Семичастного. Я и сам только в курс дела вхожу. Все. Отбой.

Мезенцев смотрит на меня тяжелым взглядом.

— Вы подняли в ружье дивизию Дзержинского?!

— Если ее не поднял бы я, то это сделали бы Захаров с Семичастным. Я его видел в здании с утра. И тогда они выполняли бы их приказание.

Да... Дела. Дивизия Дзержинского это не армейцы, подчиняются напрямую КГБ. Базируются под Балашихой — им быстрым ходом сорок минут до Кремля. Бл... Что я устроил?! Так гражданские войны и начинаются. Я осторожно кашлянул

— Э... и что дальше?

— А вот что — Мезенцев опять кому-то звонит — Сергей Семенович? Доброе утро, Мезенцев. Уже по голосу догадываетесь?

Генерал грустно усмехается.

— Да, боевая тревога. Кремлевский полк в ружье. Действуем по плану Альфа-прим. Будьте пожалуйста, у телефона — Никита Сергеевич детали объяснит лично. Дивизию Дзержинского я тоже поднял. Так что... Да вы все правильно поняли, могут появится рядом с вами... Резкое осложнение оперативной обстановки. Это пока все, что я имею право сообщить. Да, ждите разговора с Хрущевым.

Я понимаю, что Мезенцев звонил коменданту Кремля. Всех поднял.

— А теперь последний, самый сложный звонок, и едем — Генерал закрывает глаза, делает глубокий вдох, выход. Решительно набирает следующий номер.

— Полковник Литовченко? Доброе утро. Да, Мезенцев. Никифор Трофимович, вы сейчас где? Во Внуково? Отлично. Никита Сергеевич уже выехал? Интересуюсь потому, что получена оперативная информация о готовящемся покушении. Почему я звоню, а не Захаров? Он как раз проводит совещание по этому вопросу с оперативным составом 9-ки. Да, проверяем, вводим усиленный режим. Нет, разворачивать кортеж не надо, ситуация под контролем. Я сейчас к вам выезжаю во Внуково, и лично доложу Никите Сергеевичу всю информацию. А там уже сообща примем решение о полете. Предварительно...?

Первый раз вижу растерянный взгляд Мезенцева. Не рассказывать же ему по телефону детали с пленки. Шепчу: "албанский террорист-смертник, взрывчатка". Генерал удивленно смотрит, но повторяет за мной.