Спаситель 17 глава

Дмитрий Старицкий (с)

СПАСИТЕЛЬ

17.

Еженедельный обход владений. Уже привычный. Чувствую себя Лужковым без кепки. Сопровождает меня в этот раз только глава заводского Кормового приказа Карп Осетров. Правда, отец у него прозывался нормально — Степаном. Так что не совсем ихтиозавр наш ''кормилец''. Остальные начальники все при деле — чего их понапрасну дёргать? Да и для чего? Начальственность свою проявить? Их вопросы сейчас не обсуждаются.

Хорошо. Солнышко. Небо чистое. В небесах жаворонки поют. Обходим колосящиеся поля. Карп по ходу даёт пояснения.

— Овсы нынче нормально уродились. Просо доброе. На зиму всем хватит, и людям, и скотам. Греча то ж поспевает в достатке. А вот с сурожью непонятки. Больше чем сам-три, сам-четыре не обещаю.

— Почему так? — интересуюсь. — Васильки задушили?

Васильков на поле действительно много. А они — красавцы, как известно — сорняк. Моду что ли ввести на дарение девушкам, за которыми ухаживаешь васильковых венков. Бесполезно. Оборвут их только по краям. А в середине поля? Надо в своём осевом времени спрашивать агрономов как с этой напастью бороться. И желательно без химии.

— Сам удивляюсь. — Отвечает Карп. — Можа земелька тут другая, нежели в том месте, где эти семена произрастали. А васильки — они везде васильки.

Он взял в руку щепоть сухой земли из-под стеблей злаков. Растёр в руках. Сдул с ладони. Выдал заключение.

— Похожа тут земля на таманскую, а зерно посевное видать брали с Кубань-реки, с чернозёмов северного берега. — И руками разводит, как бы говоря, что тут не его вина, что дали то и сеял. — На будущий год семена надо с имения Тарабринского брать, а не со свозного амбара.

Свозной амбар у Тарабрина — место, куда крестьяне с разных мест свозят зерно за его инвременные поставки — в основном тряпки и сельхозинвентарь. Мне это также надо учесть при расчётах за соль. И не мешать семенное зерно с кормовым. А лучше завезти хороший селективный сорт пшеницы из Крыма ХХ века и не маяться с малопродуктивной сурожью.

— Пиши заявку, Карп, — даю вводную. — И на семена, и на зерно, а тем паче на муку — на всю зиму. Что у нас с сеном?

Лицо Карпа мрачнеет.

— До летнего покоса сена в обрез. А вот овса хватит до нового урожая. Можно кормящих маток свежей овощью подкормить. Той, что люди не схарчат. Хуже не будет.

— Может, сейчас будем степь косить? — предлагаю выход.

— Сейчас не время, — качает 'кормилец'' головой. — После уборки зерновых в самый раз будет. И пристань к тому времени построят — народ освободиться для покоса.

Киваю одобряюще и интересуюсь дальше.

— Что у нас с амбарами?

— Для лошадей всё готово, пифосы [П И Ф О С — большой — в рост человека, керамический кувшин для хранения жидких и сыпучих продуктов] только осталось завезти от гончаров с Тамани, да вкопать их в землю. А выше них — на полатях дополнительный сеновал приспособим. А там и людской амбар строить надо.

— Пифосы заказали?

Для чего такие танцы с бубнами вокруг пифосов? А их мышь не прогрызает, в отличие от дерева, да и известняк с ракушняком грызёт подлая тварь за милую душу. Древние греки в этом вопросе не дураки были, и именно в этих местах так зерно хранили.

— А то? Только гончары таманские соль требуют к оплате. Прознали уже, пролазы, что есть она у нас, — отвечает Карп как ответственный за хранение нашей еды и за все мероприятия по защите продовольствия длительного хранения.

— Много хотят?

— Пифос продукт трудоёмкий, дорогой. Обжиг в несколько этапов проводится. Вот и желают они за каждый горшок по два пуда соли сладкой.

— Это как сладкой?

— Ну, чтобы не горчила, — объясняет Карп.

— Не много ли хотят?

— Много. Но... Нет твёрдых расценок на соль. Тем более — нашу, местную. Тут как договоримся.

Ну, что ж: бартер, так бартер. Указываю удовлетворяющие меня параметры будущей сделки.

— Договаривайся так. Пуд соли за пифос — если мы сами им соль привозим и товар забираем самовывозом. Либо два пуда, но пифосы они везут сюда сами и соль нагребают из готовых буртов сами же и в свою тару. И сами к себе домой везут.

Подошли к подсолнечнику. Длинная его делянка тянулась с края поля вплотную к ограждающей поле колючей проволоки на всю его длину. Семечки еще не созрели, но сорт обещает быть крупносеменной. И семечка не совсем черная, а с белыми прожилками. Лузгать такую — одно удовольствие, а вот как она на масло продуктивная — будем проверять. Но возить из других времён постное масло я считаю верхом глупости. Тут давить будем и сорта подбирать, если понадобится.

— Вот что с ним делать? — спрашивает меня Карп, разворачивая к себе голову подсолнуха. — Первый раз такую хрень ращу.

Я сначала удивляюсь, потом припоминаю, что вывезли их дедов из середины девятнадцатого века, когда в ходу было конопляное масло. А подсолнечник еще не распространился по России. Так они сто лет тут на конопле и живут. С домовыми и овинниками общаются.

— Семечки на масло давить будем. — Поясняю. — Масло вкусное. Особенно с жареной семечки. Жмых коровы хорошо едят. Думаю, и ишаки не побрезгуют. Да и стебель можно на силос заготовить, как и кукурузу. Только измельчать надо будет и запаривать, прежде чем скотине скармливать. Дам тебе книгу, в которой всё прописано про силосные ямы. Там всё подробно: как обустраивать и как хранить, чтобы зелёная масса не ссыхалось и питательных свойств не теряла.

А сам себе на ум зарубки делаю, что локомобиль [Л О К О М О Б И Л Ь — буксируемая паровая машина с приводом для различных механизмов] нам нужен с соломорезкой, а то и с молотилкой заодно. Простенький и понятный механизм. По топливу к нему пока проблем нет. И покупать такой агрегат лучше всего в Чехии начала ХХ века — там качество не в пример выше Екатеринославского, что англичане в Российской империи производят. А по деньгам примерно одинаково выйдет.

Откуда я всё это знаю. Да так — нахватался верхушек за свою журналистскую жизнь. Журнал ''Крестьянка'' располагался в том же здании, что и журнал 'Работница'' в котором я сам трудился многие годы.

Да-а-а-а-а... Не скоро мы ещё выйдем на автаркию. Самообеспечение, если хотите. Но к идеям чучхе [северокорейская идеология предусматривающая опору на собственные силы, а не импорт] надо стремиться. Не дело за каждой мелочью в будущее бегать. Тем более за такой, что сами можем вырастить здесь и сейчас.

С другой стороны хлебного поля у нас пробная делянка кукурузы. Початки уже налились молочной спелостью. Вот ещё нам и зерно, и силос. Кукурузный хлеб вкусный, только черствеет быстро, но у нас хлеб и пекут всего на один день, как правило. Мамалыгой народ будем кормить — всё какое-никакое разнообразие в меню. А стебли на силос. Вот про тампинамбур я совсем забыл. Он же, кроме кормовой земляной груши даёт минимум двухметровые сочные листья — тоже силос, если подумать. Но это уже на будущий год. И также сорта надо привозить из будущего — крымские. К нашей земле привычные.

Тьфу... совсем колхозником стал. Пойду на борзых щенков полюбуюсь, потетёшкаю. Они же больше никогда не будут такими маленькими.

Заодно пленному немцу дам задание кровать новобрачным сваять. И не просто кровать, а алтарь любви. Чтобы женщине нравилось до восторга.

Пленный так и жил себе в собачьем вольере, благо они у нас просторные. Однако обжился, ничего не скажешь — и топчан у него там стоит, и верстак. Табуретка свежеошкуренными поверхностями сверкает. И инструмент плотницкий обильно по стенам развешан.

— Не стрёмно было давать ему столько колюще-режущего в руки? — с удивлением спрашиваю у Баранова.

— А чё ему без дела сидеть? — пожимает плечами корытничий. — Хороший харч на дерьмо изводить? Ты только глянь, господин-товарищ, какие корыта для собачек он из дубовых колод выколотил. Любо-дорого посмотреть, да потрогать — гладко. Сносу им век не будет. Работящий немец, смирный, ничего плохого сказать не могу. Разве что стружек уже с него цельный короб накопился. Но ничё... в печке потихоньку всё сожжем.

— Давай его на кухню, поговорить надо.

Баранов кричит.

— Эй, Ганс, ком цу мир, бите, — и рукой машет, как бы воздух загребая.

И совсем чудодейственно, что пленный сам выходит из вольера, который, оказывается, совсем не запертый.

— Не сбежит? — интересуюсь.

— Куда? — ухмыляется Баранов. — Да и от моих мордашей хрен кто сбежит. Найдут и догонят. Да и куда ему тут бежать-то? К диким людям?

— А что уже видал тут таких? — спрашиваю с заинтересованностью.

— Было пару встреч в степи, собачки спугнули банду с дюжину голов. Дал им уйти. Отозвал собак. Нечего их без надобности на людей притравливать, хоть и диких.

— Они там с бабами и детишками шарятся? Кочуют?

— Нет. Только одни мужики с копьями. Толи охота у них там, толи разведкой нас вынюхивают. Как их понять?

— Луки со стрелами у них видел.

— Нет. Такого оружия мы у них не заметили.

— Сами дикари с собаками на охоту ходят?

— Нет у них собак. Не видели.

Подошел заранее вызванный мной Мертваго. Поприветствовал всех. Спросил Баранова: нет ли больных собак? И удовлетворившись ответом корытничего, сел за стол на собачьей кухне.

Мы все последовали его примеру.

— Чем занят? — спрашиваю я немца.

Мертваго переводит.

— У герра гауптмана скоро ребенок родится, вот я колыбель и делаю для младенца, — лопочет немчура. — Такую, что хоть подвесить можно, а можно и на салазках ногой качать, освободив руки для другой работы.

Гауптман — это я. Капитан будет по-русски.

— Ну, вот... спалил контору, — горестно выдохнул Баранов успевший нахвататься от нас выражений из будущего. — Это мы с Солдатенковым вам подарок заказали. Жене вашей скоро рожать предстоит. Так что зыбка ей самый нужный предмет будет. Да из секвойи. Крепкая и пахнет приятно.

Немец что-то жалобно залопотал. Статский советник перевел.

— Он говорит, что ему не хватает нормального инструмента краснодеревщика. Тем, что у него сейчас есть можно делать только самую примитивную работу.

— Бумага есть? — киваю Баранову.

— А как жа? — отвечает несколько обиженно.

— Неси, — приказываю. — И карандаш не забудь.

Поворачиваюсь к Мертваго.

— Переведите, чтобы записал: какие ему нужны инструменты, и каких производителей. И в каком количестве. И чтобы писал разборчиво. Чтобы каждый лавочник мог понять не только в Германии, но и, к примеру, в Чехии.

Баранов принес обычную школьную тетрадку в косую линейку за 2 копейки, что Тарабрин привозил нам от Брежнева. И ''фаберовский'' карандаш уже из моих поставок.

Баумпферд старательно писал, время от времени слюнявя и подтачивая карандаш. Когда закончил, передал нам тетрадку.

Мертваго стал читать.

— Акулья шкура, фуганок, рашпили разные, зенубель, фунтнубель, цинубель, фальцгебель, шерхебель, галтель, грунтнубель, штабгобель, штап, цикли, дрель ручная, свёрла, струбцины... И так далее... Я, Дмитрий Дмитриевич, и слов-то таких не знаю, — признался ветеринар и показал мне исписанную четким убористым почерком страницу.

Написано было, естественно по-немецки.

— А где всё это брать? — интересуюсь.

Мертваго спросил немца. Тот ответил. Ветеринар мне перевёл.

— Он говорит, что владельцы скобяных лавок, где продаётся ручной инструмент, всё сами знают. И просит, чтобы привезли настоящий столярный верстак. Большой. И что чешский инструмент не хуже германского и австрийского. Просит только английский инструмент не брать — он весь на их идиотских мерах создан. В крайний случай французский инструмент сойдёт.

Немец еще что-то сказал.

Ветеринар перевёл.

— Он просит не забыть приобрести механическое точило. Или, по крайнеё мере, ручное.

Я кивнул в подтверждении. Сказал.

— Гуд.

И попросил Мертваго перевести немцу моё настоятельное пожелание.

— Пусть учит русский язык. А то мне каждый раз для него привлекать в качестве переводчика целого генерала... не по чину ему будет.

Пленный округлил глаза на Мертваго. Ну, не на Баранова же? То, что я капитан он и так уже знает. Вскочил с лавки. Встал по стойке смирно и яростно гаркнул.

— Яволь, экселенц.

Щенки всегда щенки. Любая звериная малышня вызывает умиление и не только у людей. Это выработанный в процессе эволюции принцип выживания. Именно поэтому так много случаев когда выкармливают животные детёнышей других видов.

— Вот Лизку угостите, — Баранов сунул мне в ладонь кусок мяса. — Она сука и так ласковая, но с подачкой оно как-то проще будет дружбу наладить. Лизка только на охоте дурная. Может в азарте зайца пополам перекусить, а к людям она с приязнью. Вчера Жмуров с девчонкой приходил, так два часа в вольере проторчали, щенками баловались. Она девку эту всю облизала.

Угощение борзая приняла, не вставая, так как её в это время теребили детки за соски.

Щенков было ровно шесть. В отличие от мамаши ещё тупомордых. Беленьких с рыжими пятнами по телу.

— Вроде щенков больше было? — спрашиваю. — Точно помню.

— Дык. Сосков у суки шесть штук всего,— пожимает плечами Баранов. — Вот лишних щенят и притопили. Всегда так делают, чтобы слабое потомство не плодить. Тем паче Лизка первый раз щенится, не раздоилась еще, как следует, — корытничий ласково оглаживает узкую длинную морду собаки, а та его руку пытается облизать длинным языком.

— Как думаешь, хорошие собаки вырастут?

— А чего тут думать? — Баранов смотрит на меня как на недоумка какого. — Что Лизка, что Дрын, который её покрывал — хорошие, рабочие собаки. А щенки натаскаются. Мать обучит, да и повадки природные сами собой проявятся. Для начала на зайцах притравим, потом на лисе, а уже потом и на волка можно спускать.

— А куда нам столько борзых? — спрашиваю давно мучивший меня вопрос.

Баранов чешет в затылке.

— Были бы мы в Расее, сказал бы я вам адрес, где с руками бы оторвали каждого за несколько сот рублей. А то и за тыщу, коли уже будет притравлен. Царский питомник — это печать качества. А тут? ... — пожевал собачник губами. — Тут вам с Тарабриным решать, кого этими собаками осчастливить.

— Ещё щениться суки будут?

— Если только меделяны. Одна сука уже набхула, но ещё запах не пустила. Думаю вот кем её покрывать, как в охоту войдёт.

— Тоже шестерых щенков оставишь? — спрашиваю в лоб.

Баранов ответил не задумываясь.

— Как бы ни меньше, барин. Меделян — собака тяжелая, растить его трудно, чтобы спина не провисла, ноги, как надо окрепли, прикус не испортился. Это не сухая борзая, которая сама по себе растёт хорошо.

Конюхи гоняли арденов на манеже. Прогуливали беременных лошадок на корде, чтобы не застаивались в конюшне. Жеребцов с меринами не видно: либо в работе, либо на вольном выпасе. Матки все жеребые, так что жеребцы успокоились без волнующих запахов жажды лошадиного материнства. А меринам это всё по барабану.

Поглядев на ископыченный манеж, подумал, что надо бы с моря песочка хорошего привезти и всё тут засыпать им сантиметров на тридцать — сорок. Самосвал есть, так что данная операция ни разу не проблема. А то после дождей будет тут...

123