Новая кровь

Мертвые, выпотрошенные ребра завода Оксана раньше видела только из окна главного здания. Нет, гугл сказал ей, что территория завода почти пять квадратных километров, но одно дело — неясные кадры спутника, другое — вид из единственного незаколоченного окна, и третье совсем — идти между одинаковых блоков-боксов. Пятый, шестой... Оксана считала про себя, шагая все торопливее. Ноги по щиколотку увязали в глине, разбитой давным-давно огромными грузовиками, да так и хранившей в себе полустертые колеи. Казалось, еще несколько лет, и они окаменеют, как следы лап динозавров. Она шла, шла, шла — двенадцатый блок, оранжерея — разбитые окна щетинились опасными осколками.

— Ээй, — голос заставил ее подпрыгнуть.

"Василича увидишь — не ори", — предупредил ее Фрол, самый старый и опытный слесарь, весь этот завод знавший вдоль и поперек, — "уважь старика, скажи, что погодка-то хорошая. Главное не забудь, что дергать надо будет в котельной за шестой красный рычаг. Поняла?"

— К-как вам погодка? Х-хорошая? — прошептала Оксана.

Василич выглядел как тумба, заваленная одеждой, и передвигался примерно как эта самая тумба.

— Хороша-а, — голос раздавался откуда-то из глубины, — хороша-а погодка, хороша-а.

Он шел вперед прямо под бывшими сводами оранжереи, но почему-то стекла под ногами у него совсем не хрустели. Оксана напомнила себе — не бояться.

— А я тут работаю. Я новенькая. Фрол Ефимыч послал дернуть шестой красный рычаг.

— Красный рыча-аг! — из под одежды донесся каркающий, хлюпающий смех, — рычаг! Выдумщик! Рычаг! Красный! Красный!

Оксана как заправский спринтер сорвалась с места, ужас сжал ее где-то в районе копчика, будто хвост поджался, и стыдно было ни капельки, даже за мокрые колготки. За ней скрежетало, хихикало, переваливалось, но несколько взглядов через плечо показали — нет, не догоняет, переваливается себе вдали. Дыхание сорвалось, и Оксана едва не заревела, вбегая на мертвый пункт КПП, разделявший несекретную и секретную часть завода. До конца смены еще шесть часов, но можно отсидеться, и уволиться, и...

Она заколотила в дверь, почему-то не поддающуюся.

— Ну что ж ты так, — голос Фрола донесся со второго этажа, — я ж сказал — уважь старика.

— Он сказал, что вы придумали рычаг, и захохотал!

Фрол глянул куда-то внутрь, пожал плечами, и снова высунулся.

— Ты подпись в журнале ТБ ставила же?

— Ставила! Ставила! — Оксана тряслась всем телом, — пустите меня внутрь!

— А, ну все отлично, — Фрол захлопнул створки. Потом высунулся, — да ты не боись. Красный рычаг дернешь — и все отлично будет.

Он захихикал как-то совершенно мерзко, и на этот раз совсем запер окно. Оксана в ужасе оглянулась — в конце длинного перегона неторопливо, не сомневаясь в своем праве, ковылял Василич. Нет уж. Красный рычаг, что это может быть за красный рычаг?

Она подтащила две коробки, поставила одну на другую, и влезла на подоконник бокса. Встала там, и пнула ящики. Теперь до нее с земли было метра три, хоть немного безопаснее. Думай, думай, думай, что за красный рычаг? Не могли же ее послать на смерть? Так, что было с прошлыми практикантами? Оксана отчаянно пыталась понять, что же такое вертелось у нее в голове, о чем, о чем же всегда не думала, пропуская мимо мыслей.

На ней: штаны, уже тоже промокающие, рубашка синяя, по форме 9, жилет с карманами. Волосы в шапочке, как по регламенту. Инструмент на поясном ремне — плоскогубцы, круглогубцы, большие щипцы, пинцет, все, что нужно начинающей монтажнице. Она немного переступила, и дряхлый подоконник прогнулся, едва не стряхнув ее вниз. Василич был уже в КПП, она увидела его, судорожно залезая наверх.

Все пятеро работников, ветераны, мать их, заслуженные — сгрудились у окна и с интересом на нее пялились. Оксана в ярости показала им фак и снова чуть не свалилась. Справа труба, прибитая неизвестно когда, чуть выше — пожарная лестница. Оксана аккуратно переступила, вцепилась в трубу так, что пальцы побелели.

Снизу донеслось какое-то странное бульканье и кваканье. Оксана бросила вниз краткий взгляд, но первая паника уже отступила. Она даже смогла разглядеть в месиве, бывшем когда-то лицом человека, глаза. И рот она тоже разглядела, немного слишком хорошо — разрез от уха до уха, черная дыра с зубами. Решив не кидаться инструментом, она аккуратно переступила еще, и прыжком закинула себя к лестнице.

Ноги со скрежетом сорвались с подоконника, и она повисла только на руках. Прикосновение к ботинку вдруг открыло в ней второе дыхание, Оксана подтянулась и залезла аж на три ступеньки вверх. Выше лестница была как будто кем-то изжевана, но все равно это было целых полтора метра от Василича.

— Что тебе надо? — крикнула она сверху, — я тебя не трогала! Я тебя не обижала! Я оборудование не ломала! — она выхватила щипцы для перерезания толстой проволоки, наточенные и блестящие, — за что вы так со мной?!

Она глянула в окно — работники больше не смеялись, они смотрели очень внимательно. Думай, думай, думай.

С хрустом и чавканьем Василич начал вытягивать руки. Хватило его до первой ступени, и Оксана без лишних мыслей опустила щипцы вниз, уцепившись ногами, и перерезала ему запястье. Вторая рука отдернулась сама, и вопль едва не сшиб ее с лестницы.

— Я тебя не обижала! — крикнула она монстру, — ты первый полез! Уберись отсюда, выпусти меня!

Думай, думай, думай. Монстр тут живет явно дольше, чем она на свете. Все старики о нем знают. Ее послали на убой. Оксана швырнула в тварь оплавившимися щипцами, и выхватила макетный нож.

— Эй ты, Василич! Слушай меня! — дикая ярость заслонила ей глаза. Ее отправили на убой. Жертвоприношение! Твари старые! — Василич, слышишь?!

Тварь опять подняла голову как-то по-птичьи, и раззявила пасть.

— Хочешь пожрать?

Пасть стала больше.

— Если я спущусь, ты сможешь меня не жрать? Я открою дверь! — Оксана расхохоталась сама не хуже Василича, — я могу вскрыть замок! У меня есть инструменты! Ты сожрешь пятерых, а не одну меня!

— Рычаг? — спросил монстр.

Она поняла.

— Первые пять рычагов. Но шестой — не трогай!

— Пять рычагов! — обрадованно завыл Василич, — пять, пять, пять рычагов!

Она спустилась на две ступеньки и спрыгнула. Нога больно подвернулась, но Оксана не спешила бежать.

— Я открою. Ты меня не трогаешь. Пять рычагов, — она медленно сделала шаг, — они твои.

Замок там был — курам на смех, и чего она его сразу не вскрыла... впрочем, неважно. Не подумала. Теперь-то вскроет. Она аккуратно вставила пинцет, подцепила простенький язычок замка, и вывернула его направо.

Дверь не успела распахнуться, как ее дернули внутрь в шесть рук, и снова захлопнули.

* * *

— Огонь девка, — начальник участка, Антоний Поликарпович, потирал руки, — ну пиздец какая, а! Нас скормить решила! Вот это огонь-деваха!

Он, кажется, восхищался. Оксана не была уверена — пять минут назад ей скрутили руки, влили в рот водку, как будто пол-бутылки, и ей очень хотелось вытошнить обед.

Четверо сотрудников выражали свое восхищение куда как более матерно, наперебой рассказывая, что круче мужика не видели, что вот так-то вот никто не думал, и вот дураки, что скормить такую решили.

Оксана икнула, поняв, что блевать ей расхотелось. В дверь вошел Фрол, бледный, как смерть. Правое плечо у него обрывалось лохмотьями, как будто обваренными чем-то.

— Ебать, — сказал он, — вот пизду приютили.

— Сам пизда, — мгновенно ответила Оксана.

— Не трожь девку, — мгновенно ответил Антоний Поликарпович, — ее Василич не тронул и ты не трожь. Ты записи в журнале ТБ делал? Делал. Никто не говорил, что расплатиться надо было ее куском. Сказано — кусок мяса. Считай, вы в расчете. А ты, Ксаночка, практику прошла. Ты в штате, — он помахал рукой, — завтра к восьми, как штык! И зарплату сразу получишь, как мастер участка. На его правой руке не было указательного пальца.