|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Часть 1. Львушка
Зеркало отражало ужасную, неприглядную правду. Хоть в профиль, хоть в анфас, хоть обтяни майкой до сорванного дыхания... Нет, а если прижать? Нет, тогда больно.
— Лиля, все в порядке? — спросила мама.
В другой день Львушка непременно поправила бы ее — она не Лиля, а Львушка, все зовут ее так, все, даже папа Львушкой называет! — но не сегодня. Сегодня ей хотелось плакать. Сначала 'красные дни', а теперь это!
— Повернись, будь добра, — мама, казалось, была готова наругаться, хоть и не пойми за что.
Львушка еще раз тоскливо смерила взглядом отражение и повернулась, медленно отпуская полу майки. Мама ахнула, прижала руки ко рту — она, чернявая и невысокая, была в такие моменты прямо образцом изумления. Львушка пошла в нее же, и ее ужасно раздражало быть такой вечно самой маленькой. Ей тринадцать с половиной, а все думают, что сестра старше! Десятилетка-то!
— Стой на месте, — мама развернулась и торопливым шагом скрылась за дверью.
Львушке не оставалось ничего иного, кроме как послушаться — может быть, мама сможет помочь с этим внезапными метаморфозами ее тела.
Мама вернулась, кажется, меньше, чем через минуту, держа в руках что-то яркое и непонятное. Она протянула это 'что-то' в руки Львушке. Бюстгальтер отвратительного розового цвета с тошнотворными рюшечками по краю. Брать это в руки было страшно. Широкая мамина улыбка не придавала уверенности ни разу.
— Ну, что ты смотришь исподлобья? Надевай! — кажется, мамина улыбка стала еще шире, хотя куда уж больше. — Это такой важный момент в жизни каждой девочки!
Львушка пропускала мамины слова мимо ушей и не понимала, чему та так радуется. Собственное тело оказалось предателем, эти отростки мешали, выглядели отвратительно и не к месту, делали ее похожей на одну из тех девиц, которой она надеялась не стать никогда.
Ужасно. Просто ужасно. Командор будет... нет, вряд ли Командор что-то скажет, просто вздохнет и закатит глаза, и то если догадается, что Львушка не тянет свое почетное место Второго Стрелка.
Вот Первый Стрелок — Совка — вот он будет орать. Но он тоже пока не знает.
— Милая? — мама коснулась ее плеча, отвлекая от печальных мыслей, — если стесняешься, я выйду. Но вдруг помощь нужна?
— А можно, — Львушка зажмурилась, открыла глаза, — можно пока без этого?
— Бегать не очень удобно будет. Так-то ты маленькая еще, ничего неприличного... — мама явно растерялась, — если хочешь...
— Я подумаю. Подумаю. Да, мама, — Львушка попыталась изобразить милую улыбку, чтобы от нее отстали, и мама тихо вышла с каким-то странным, незнакомым выражением на лице.
Оставшись в одиночестве, Львушка снова посмотрела в зеркало. Как же она не замечала раньше? Ведь не могли же они вырасти за одну ночь! Она натянула майку сильнее, и, кажется, грудь стала выглядеть как прежде. Может быть, попробовать как-то скрыть их? Чтобы никто не догадался, и чтобы Командор не закатывал расстроенно глаза, а Совка не орал на нее без повода — ведь не она же виновата в том, что ее тело меняется. Она этого сама не хотела!
Нужно надеть что-нибудь совсем жесткое, чтобы прижать.... Она стала перебирать вещи в шкафу, но ничего получше не находилось — свободные, но не скрывающие очертаний тела майки и футболки никак не подходили. Может быть, стоит, наоборот, попробовать что-то объемное? Чтобы не утянуть, а спрятать? Но таких вещей тоже не было. Разве что... На последний день рождения мама подарила ей сарафан. Львушка тогда не понимала — как это вообще носить и зачем, но сейчас, сейчас это могло оказаться выходом.
Львушка подвинула стул к шкафу, чтобы дотянуться до верхней полки, где — до сих пор в оберточной бумаге — лежал злополучный сарафан, из-за которого они с мамой серьезно поругались.
Противный девчачий (персиковый, как сказала мама) цвет, легкая ткань и оборки не вызывали доверия. Но это всяко лучше, чем получить выговор от Командора. Львушка, скорчив зеркалу гримасу, натянула сарафан. Тот был свободным и коротким — разбитые в недавней вылазке коленки были открыты, и ободранные локти тоже. Было непривычно, но не так ужасно, как того ожидала Львушка.
Она еще раз крутанулась перед зеркалом, осматривая себя. Потом спустилась завтракать.
— Звездный салют! — Мышка, ее младшая сестренка, вскинула два пальца к виску в правильном приветствии.
Мама только покачала головой, наливая всем свежего кофе.
— Не пропускайте обед, — сказала она. — Я буду как обычно, в восемь: все еще дополнительные смены. Лиля, тебе обязательно нужно поесть самой и покормить сестру. Не забудешь?
— Мы у Бориса поедим, — бодро пропищала Мышка. — Не бойся.
— Да, мы поедим, — кивнула Львушка. — Мы снова переночуем в штабе, можно?
Мама явно задумалась. Третий раз за неделю. Львушка была уверена, что мама откажет.
— Только с утра — не забудьте, хорошо? — прямо с утра мне позвоните!
— Позвоним, конечно, — отмахнулась Львушка и тут же об этом забыла.
* * *
Ночная атака всегда была самой тяжёлой и сложной. Штабные носились туда-обратно, никаких поблажек: донести лучевые пушки в обозначенные Командором точки, не забыть воду, соль, уголь для барьеров, прогнать бомжиху Лиду, которая затеяла было свои постирушки в реке.
На Лиду отправили самых упрямых, включая Львушку.
— Мы просим освободить пространство, оно должно быть безлюдным, — звенящим голосом вещал Альтаир, их старший, целых шестнадцати полных лет. — Извините, здесь опасно находиться.
— А вам бы все играть, — Лида осуждающе смерила их взглядом. — Вот бы вы лучше о папанях подумали, а! Игрульки им.
— Это серьезное мероприятие! — возмутился Альтаир. — Игрульки, скажете тоже. Мой папа на учениях, и это не ваше дело!
— Учения, — фыркнула зловонная старуха, широко улыбаясь пустым черным ртом. — Учения-шмучения. На войне твой папка, Коленька, на войне. Идите уж с миром, достираю и пойду. Экие сатрапы!
— Вечером, — Альтаир поджал губы, — через час стемнеет, не забудьте покинуть территорию.
Война... Львушка помотала головой. Война у них, необъявленная, тайная; а что там у папы — неизвестно. Он писал, что у них все без перемен, и мама вздыхала...
Мама теперь постоянно смотрела телевизор — скучные новости, где постоянно врали. Львушка терпеть их не могла и ужинала в комнате, хотя мама и просила не убегать.
— Ладно, через час она уйдет, — на обратной дороге разглагольствовал Альтаир. — Мы как раз успеем подготовиться. Мышка сегодня как, будет слушать эфир?
— Будет, конечно, — кивнула Львушка, — она сигналы лучше всех ловит.
Младшие лучше слышали сигналы, Командор это всегда говорил.
Совка, увидев вернувшуюся Львушку, насупился.
— Это что у тебя за кринолин? — тыкнул он пальцем в ее направлении. — Типа, ты в этом собираешься в строю стоять, а потом по кустам ночью лазить?
— Нормальная юбка! Я получше тебя в этом скачу! — набычилась Львушка, холодея. Забыла, как дурочка! И сестра ведь не напомнила, змея!
— А ну пошли, — Совка, на год старше и намного тяжелее, схватил ее за плечо и поволок. — Пошли, ты мне сегодня защиту не сорвешь!
Львушка знала, что все это не больно хорошо, но собиралась все объяснить. В конце концов, это ее сложности, как она будет бегать ночью в юбке, и могли же, в конце концов, штаны быть в стирке или там порваны, что ж ей было, в рваном идти? Она перебирала объяснения в голове, но... Ее даже слушать не стали!
Командор жестом закрыл ей рот, слушая возмущенные возгласы Совки, а сам смотрел на нее тяжелым, пристальным взглядом. Львушка отвела глаза, не выдержала.
Еще горел закат, и в командной рубке все казалось золотым: седая грива Командора, его инструменты для ловли Звездных сигналов, красивые и странные, карта неба на столе, толстые книги по астрономии на русском и немецком, которые привезли из самой Германии — оттуда, где впервые поймали и скрыли ото всех эти сигналы.
— Уважение, Львушка. Уважение к соратникам, к друзьям и товарищам по оружию. — Командор положил руку на глобус. — Мы не вводили униформу, но ведь ясно же, что нельзя приходить в одних трусах, или в ластах, или вот... так...
Старик кивнул в ее сторону.
— Ты хоть видела себя в зеркале? Мне жаль, но на сегодня ты от дозора отстранена. Иди домой, переоденься, подумай... То, как ты одета — это... отвратительно. Не делай так больше.
Львушка подавилась вздохом. Ну уж это слишком. Слишком!
— Это обычная юбка, не короткая, закрытая, — упрямо пробормотала она.
— А я говорил, что хочу стрелять с Иглой, он лучше стреляет, чем она!
— Совка, ты тоже отстранен от дозора.
— Почему?!
— За радость из-за неудачи товарища, — Командор тяжело посмотрел на него, и Совка сник.
— Так точно, — он вскинул руку вверх, двумя пальцами к виску, в звездном салюте.
— Я хочу стрелять сегодня ночью, — уперлась Львушка, — мне эта юбка совершенно не мешает, меня в ней даже из школы не выгнали бы!
— Во-первых, это не школа. Во-вторых...
Командор прикрыл глаза, потер переносицу. Головой покачал, потом шагнул к двери. — Пошли. Общий сбор.
Общий сбор бывал нечасто. В начале сезона или при больших событиях: когда кто-нибудь покидал состав, или на представлении нового бойца, или что-нибудь столь же важное... Сейчас-то чего, думала Львушка нервно. И не досказал, что во-вторых.
Они спустились на первый этаж, где в огромных наушниках сидела Мышка. Она проводила сестру встревоженным взглядом.
Командор, проходя, коснулся ее плеча:
— Отложи работу, пожалуйста. Общий сбор.
— Но сигналы только начали поступать! — Мышка показала тетрадь, исписанную точками и тире, — как я могу сейчас бросить?
Командор смотрел на нее несколько мгновений — и Мышка, сняв наушники, послушно пошла за ним.
Все собрались быстро; стояли, переминаясь с ноги на ногу, перешептывались... При появлении Командора вытянулись по стойке смирно. Мышка и Совка заняли места в строю, Львушка тоже шагнула было, но Командор придержал ее за плечо.
Это было совсем уж нехорошо. Друзья разглядывали ее с испугом и сочувствием, враги — прежде всех Совка, он теперь тоже враг — с плохо скрываемой радостью.
— У нас мало времени, — заговорил Командор, — если мы не хотим пропустить сигналы. К сожалению, мне следует признать: мои советники были правы. Как у некоторых других девочек, у нашей подруги Львушки взросление отразилось на боевых качествах. Теперь ее больше интересуют юбки и мальчики, чем наша работа. Чтобы не разбивать вам сердца, закончу быстро: Львушка исключена из отряда.
— Не может быть! — она выкрутилась, отскочила, глядя теперь только на Командора, — Я всего один раз пришла в юбке, и то потому что забыла! Так нечестно — выгонять меня за это!
— Правило — не пререкаться, — Командор вскинул руку, останавливая начавшееся было бурление. Он сверлил ее пристальным, страшно темным взглядом. — Львушка, ты — Второй стрелок. Вчера ночью ты видела тени?
Он смотрел, смотрел, смотрел, всю душу вынимая взглядом.
— Я — Второй стрелок. Я — видела, — проговорила она, внутренне сжимаясь. Потому что это была ложь, постыдная, тряская, против правил и против всего; но ведь вот так, ни за что выгонять тоже против правил!
И Командор эту ложь видел. Покачал головой разочарованно...
— За обман, за нарушения правил отряда и за попытку подвергнуть опасности товарищей ты исключена. Ты больше не видишь тени. Ты недостойна.
Львушка оглянулась, пытаясь найти поддержку. Тишина. Сестра смотрела с таким разочарованием, с таким гневом, что оставалось только сдаться, сломаться внутри и тихо кивнуть.
— Хорошо, — она пошла к дверям.
— Собери свои вещи.
— У меня нет вещей, — она безразлично пожала плечами, — все отрядное.
Ничего своего. И друзья, выходит, тоже были отрядные, которых следовало оставить в отряде и не ждать от них даже слова в свою защиту... Ничего Львушке не хотелось отсюда забирать. Она бы и память о былых боевых ночах оставила, да только как от нее избавиться... Прав был, наверное, Командор. Была бы она настоящим бойцом, — спорила бы, зубами бы держалась за право остаться, доказала бы, что это нечестно, неправильно... Только все, похоже, и впрямь было честно и правильно, и она больше не стрелок — ни Второй, ни еще какой.
Полтора года жизни в пустоту. Полтора года она училась, тренировалась, зубрила морзянку, доказывала, что она ничуть не хуже мальчишек, и теперь что?
Домой нельзя, мама не поймет, почему она вернулась одна, без Мышки. Где бы пересидеть до утра... Львушка огляделась. Весь подзащитный регион освещало вечернее, низкое, жирно-красное солнце. Темнело поздно — лето.
Где-то вдали гудели самолеты военной базы, Львушка знала, что отец не там, что он где-то под Казанью, на сборах, но все равно беззвучно загадала, чтобы он слышал и вернулся наконец.
С отцом понимания было гораздо больше, чем с мамой. Полтора года... Хорошо, что не надо объяснять никому из взрослых, что да как: Командор не одобрял, когда члены отряда рассказывали взрослым про то, что у них происходит.
Да и вообще мало кто понимал. Папа — и тот сказал, что это все как-то подозрительно, и с тех пор Львушка ему отчаянно заливала, как учили мальчишки в отряде, чтобы не получить родительский запрет.
Ноги сами принесли ее к школе. Глупо. Лето, да еще и вечер.
Она помялась, не желая уходить, посмотрела на городскую библиотеку напротив. Там еще горел свет.
Лет в девять она там бывала частенько, а потом... Потом Мышка ее привела в клуб, и стало ясно, что настоящее — оно не в библиотеке и не дома, а там, где Звездные сигналы и друзья, и плечом к плечу...
Внутри сжался тоскливый комок. Все закончилось. Больше ничего не будет; все осталось там, где ее больше не ждут.
В окно кто-то выглянул. Простучали шаги ночной передачей. Передачи всегда шли слабые, писклявые, их сложно было разобрать...
— Да это ж наша Всезнайка!
Львушка вздрогнула. Только вот этого вот не хватало — напротив стояла Жижа, приосанившись и рассматривая ее сверху вниз. Ничего себе она вытянулась за два месяца! А если Жижа тут, то и остальные тут же, малолетние хулиганы... А у нее никого за спиной!
— Джи, стопэ, стопэ! — чернявый 'цыган' Гуга шагнул откуда-то сбоку. Лет четырнадцати, вечно в великоватых шмотках старшего брата, тощий и в прыщах, он был злой на язык, но рук никогда не распускал: берег. — Лилька, ты ж рисуешь? Я помню, ты вроде даже в школе выставку помогала делать.
Юлька, она же Джулька, она же Джилли (по роли в школьном театральном кружке) и, закономерно, Жижа, хмыкнула и отступила. А Львушка удивилась: вовсе даже Гуга не был прыщавый теперь, в свете фонаря это явно было видно.
И вымахал тоже. Может, они и дольше не виделись — было недосуг, да и разные классы...
— Рисую, — кивнула Львушка, — немного. А что? Если вы планируете рисовать зубной пастой и по лицам, я в этом не участвую.
Джилли закатила глаза и застонала:
— Нам что, вечно за это оправдываться?!
— Да не, понимаешь, — Гуга почесал в затылке. — Слушай, нам нужен ну хоть кто-то, способный нарисовать одну штуку... Помнишь, ты рисовала ракету на старте одной линией, не отрывая карандаша? Вот такое надо, только не ракету. Я понимаю, ты вроде с этими своими тусишь, но там работы реально на полчаса.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
