Приключения Панацеи

Б — Бегемот

Панацея заебалась.

Не устала, не вымоталась, не утомилась и даже не выгорела. Она заебалась. До дрожжи в пальцах, тупой боли в пульсирующих висках и мыслей, сплавившихся в цельный поток мата.

- На стол клади. На стол, уебок, у меня ноги не железные.

Тело в не до конца срезанном фиолетовом батлсьюте подрагивало, из мышц торчали иглы и провода, вколачивающие в него ударные дозы наркоты. По сходящей слоями серой коже рассыпалась сеточка ожогов, на обожженной голове с трудом угадывались впадины глаз и ноздри, а ног просто не было, их оторвало еще при падении.

Пытаться танковать Бегемота в ближем бою это просто охеренно плохая идея.

В иной ситуации тело бы отправили в отстойник для схвативших смертельную дозу излучения или выписали милосердную дозу свинца, но искалеченный технарь умудрялся дышать уже целых четырнадцать минут и все еще подавал признаки жизни.

С чувством искреннего омерзения, Панацея стянула толстую свинцовую перчатку и положила руку на мешанину разлагающихся мышц и обширную зону некроза. Восстановить и форсировать почки и печень, почти не поврежденные, но задыхающиеся от количества ядовитого шлака — раз. Заткнуть дыру снизу, затянув культи свежей кожей на ладонь ниже бедер — два. Реверснуть лучевую болезнь, прекратить беспорядочное деление клеток — слава многопоточному оперированию ее силы — три. Жить будет, ходить — разве что под себя.

Технарь? Исцели себя сам. Собрал экзоскелет, соберет и протезы.

- Следующий, блять. - она покачнулась, и выдохнула, облокотившись на стол. Услужливый санитар, сам с трудом стоящий на ногах от усталости, натянул ей килограммовую перчатку обратно на правую руку. - И выдерните эти ебаные провода, он схватит передоз.

Громкий рев хлестнул по ушам, отразившись от метровых бетонных перекрытий госпиталя и натянутых сверху силовых полей, но никто даже не почесался. Шел шестой час с начала битвы, в госпитале воняло мочой, кровью, лекарствами, дерьмом и гнилой плотью. Про стерильность никто даже не вспоминал — только иногда поливали стены и столы дезинфекцией.

Страх прошел в первые минуты, паника — сразу же после него. Омерзение и желание корчить морду — после того, как сблевала под стол в третий раз, первый раз не успев снять шлем.

Панацея облокотилась на залитый чужим дерьмом стол, сигарета чудесным образом оказалась во рту, огонек зажег кто-то справа. Горький дым скользнул по легким, в которых уже началась лучевичка от радиоактивной пыли, и никотиновая палочка в одно мгновение прогорела до середины.

После битвы здание зальют свинцом, простых докторов спишут на месте, отправив в оплачиваемую путевку в хоспис, а кейпам подгонят профессиональную помощь. Ей — старину Козла.

Тех, кто повезучее, отправит в отпуск. Тех кто она — в следующую командировку по местам боевой славы. В любом случае, здесь она больше не появится. Скорее всего, тут вообще больше никто не появится.

- Панацея? - усталый, рвущийся голос. Мужчина лет сорока, закованный в свинцовую броню. Он скинул нарукавники и нагрудник, и одного взгляда достаточно, чтобы понять — не жилец. - Следующая!

В его руках девушка в ярко-красном костюме, на груди — стильно нарисованная птичка. Яркие арабские черты. Египтянка, местная.

- Перерыв! - шипит Панацея, и тянется за следующей сигаретой. Ее руки дрожат даже без тяжести защитных перчаток, а голова идет ходуном. В глазах пляшут яркие пятна. Еще чуть-чуть — и она рухнет.



Он не кивает, не тратит время на слова — просто поворачивается к ней спиной и тащит девчушку в сторону, в очередь к соседнему столу. Там уже добрый десяток, и не нужно быть гением, чтобы понять — она до помощи не доживет. Получив три миллиона вольт в грудь, чудо, что она еще дергается.

Интересно, какая у нее суперсила?

Что-то важное, мелочь к ней бы не принесли.

Панацея жмурится и прижимает голову к столу. Потный, тяжелый шлем кожзаменителем давит на лоб.

Серые глаза, черная прядь на лице и высокомерный взгляд. Стекляшка в правой глазнице и рваный, не сшитый шрам на лице, которому просто не может быть больше, чем семнадцать.

"Это за таких, как ты, я дерусь?"

Панацея оскалилась, и схватила девчонку прямо в руках санитара, зубами расстегнув крепление рукавицы.

"Ты так боишься Элисбурга. Боишься, что в тебе увидят монстра. Боишься, боишься, боишься — так что же ты тогда делаешь, милая? Чем ты гордишься?"

Перезапустить органы, вывести накопившееся ожоговое дерьмо, убрать радиацию и заставить клетки делиться правильно. Три, четыре — в отстойник, следующий.

Однотипные операции, одинаковые повреждения, конвейер — как с бесконечным потоком рака дома, только иначе.

Звериный рык снаружи, болезненный вой внутри — яркий свет бестеневых ламп, блеск шприцов и белизна бинтов. Радиоактивный песок, свинцовые костюмы вместо белых халатов, яркие молнии и взорвавшаяся изнутри пирамида Хеопса, простоявшая пять тысяч лет, чтобы рухнуть от удара почти библейской твари — что-то в ней рвалось. Выло. Радовалось.

- Следущий!

Мужчина, сорок пять лет, высокоранговый брут — сквозная дыра в груди размером с эту самую грудь. Высокотемпературное излучение, лазер — один большой ожог четвертой степени.

Человек-шашлык.

- Следующий!

Ей за это даже не платят, и в целом очень редко вспоминают, что в госпитале была такая доктор. В основном потому что состав лекарей от битвы к битве меняется на все сто процентов. Очень мало паралюдей умеют лечить, и еще меньше готовы рисковать своей шкурой в радиоактивной пустыне или затопленном городе. Шкура ведь может и сойти клочьями.

Она вообще не слишком хорошо понимает, зачем она здесь. Зачем каждый раз, каждый ебаный раз хватается за руку Бродяжника.

Она уверена, что этот раз — последний. Что ее испарит, раздавит или утопит вместе с госпиталем. Что Козел — эта почти родная сволочь, что на Губителей так и не подписалась — не успеет вовремя, и она все-таки выблюет свои легкие.

Ведь ее гребаная сила не работает на ней самой.

Она знает, что ей пиздец, что это бессмысленно, что Губителей не победить, а эти миллионы мирняка из соседнего мегаполиса все равно сдохнут в первые годы после эвакуации. Что эта битва не станет последней, решающей и великой, а ее вклад не положит этому конец. Что все это просто детское, максималистское дерьмо, которое Протекторат толкает всем подряд, как нигер дешевую наркоту, чтобы заткнуть мясом очередную атаку Губителей.

Она знает, что это просто работа — кровавая, бессмысленная и больше похожая на мазахистский фетиш.

Но она Панацея, лучший целитель этой ебаной планеты, и никакой другой у нее нет.

- Следующий! - ударная волна прокатывается по импровизированному бункеру, на голову сыпется бетонная крошка. Ее бросает вперед, но защитный костюм работает как груз и держит ее на месте. — Следующий, суки!

И будь она проклята, если сделает хоть чуточку меньше, чем может.

Потому что за себя она дерется сама!

— Следующий!