Лето Эпох

ЛЕТО ЭПОХ

1

Середина семидесятых прошлого столетия. Гремели всесоюзные стройки, с трибун произносились громкие слова, а народ претворял в жизнь решения съездов...

— Привет малышка — прошептал молодой человек, длинный, немножко нескладный, из-за, не по росту, короткого, серого в светлую полоску пиджачка.

Он склонился над дочерью, увлеченной огромным, мягким плюшевым мишкой, тихо что-то ему, напевая и, громко чмокнул в светлую макушку. Рядом, на прикроватном столике, горела, ярко освещая под абажурное пространство, настольная лампа. Помедлил, ожидая от притихшей, девчушки, какой-нибудь каверзы и, не дождавшись, вновь чмокнул в розовое, выглядывающее из-под распущенных, длинных русых, густых и волнистых волос, ушко.

— Папуля?! — Вскричало, неожиданно это чудо.

Одеяло и подушка разлетелись в стороны, тонкие ручки обвили шею отца, нежная щечка прижалась к щетинистой, чуть-чуть отдающей одеколоном и еще, чем-то неуловимым, родным, щеке. Отец подхватил невесомое создание и закружил по комнате, выделывая неумелые и смешные "па", изображая танец диких австралийских аборигенов. Детский смех звонким колокольчиком разнесся по всей квартире. И эта девчоночья трель и глухое протяжное "бу-бу" Семенова старшего привлекли внимание еще одного представителя этого семейства, непримиримого борца за дисциплину, чистоту и порядок, маму.

— Это, что еще такое..? — Послышался её грозный окрик — а, ну-ка, быстро в постель...

Но через две секунды и она очутилась рядом с дочерью в могучей охапке мужа. Тапочки, выписав замысловатые пируэты, попрятались по углам, а волосы одного цвета с цветом волос дочери, смешавшись, обвили ласковым легким шелком кучерявый темный ежик главы этой счастливой ячейки.

— А ну, а ну... — Захлебываясь смехом и переполнявшим ее чувством, пискнула мама — А ну... Поставь нас на место... А не то... А не то..

— А не то, что? — притворно грозно прорычал отец, кружась по тесной детской комнате и не выпуская из рук своих драгоценных девчонок.

— А не то объявлю вам голодовку... Вот... — Послышался писк, откуда-то из середины хохочущего клубка.

Запыхавшийся Семенов старший, наконец, разжал руки, и взъерошенные, но довольные птички выпорхнули из его объятий, приземлившись в мягкое пространство тахты. Рядом свалился подрубленным деревцем и сам глава семейства. И сквозь смех спросил — А это как это, объявишь голодовку, есть что ли не будешь?

— Нет, кормить вас не буду...

Мама быстренько скатилась с тахты, поправила распахнувшийся халатик и в мгновение ока оказалась у дверей.

Наигравшись с дочерью и отсмеявшись, Алексей Семенов, вновь уложил девочку, послал ей воздушный поцелуй и, плотно притворив дверь детской комнаты, прижался лбом к прохладной, крашеной бежевой краской поверхности с обратной стороны. Постоял с минуту, встряхнулся и твердо прошагал в сторону кухни.

Тихо бубнил что-то бравурное радиоприемник, горел не яркий желтый свет бра над столом. Света не торопясь суетилась у плиты. Повернула голову и, заметив встревоженный взгляд мужа, тихо спросила — Когда..?

— Сегодня Света, уже почти сегодня.

Алексей устало опустился на табурет у стола и, уперев локти в стол, положил на сплетенные пальцы голову, прикрыл веки.

— Во сколько? — Всё так же спокойно и тихо проговорила жена.

— Эксперимент назначен на четыре утра, ты же понимаешь, самое подходящее время, никто не мешает, да и стабильное напряжение в общей сети. Кстати, профессор Звинарский, просил, чтобы нашим ассистентом непременно была ты.

— Но... А как же Лариска..? Нет, я ее дома одну не оставлю. Скажи... Позвони, пока ещё не совсем поздно, Пал Палычу, Инна прекрасно справиться, она отличный лаборант и с самого начала в теме.

— Не получится, Звинарский отправил ее сегодня куда-то в тьму-таракань, в командировку. Сказал, что бы ни мешалась под ногами, когда начнем.

— Ну, тогда Боря Лещенко...

— Не-а, и его куда-то спровадил...

— Но как, же быть..?

— А давай с собой возьмем, в кабинете у профессора на диванчике и доспит..?

Света, не высокая молодая женщина, стройная и русоволосая, с глубокими как омут, бездонно синими-синими глазами за длинными пушистыми ресницами. Некогда предмет поклонения всего курса, а доставшаяся разгильдяю и баламуту Лешке Семенову. Правда с дерзкими идеями и светлой головой.

Он, этот Лешка Семёнов, попав по распределению в НИИ с невышепчешь каким названием, захудалого, на краю земли, северного городка, увез и ее с собой. Увлек своими фантастическими идеями.

Да и не только ее. Еще и научную братию того института. Одна из них и получила зеленый свет, правда неофициально, а так, для предварительной оценки перспективы, от самого профессора Звинарского. Научного руководителя этого института.

Всю теоретическую часть подготовил сам Алексей под ироничным руководством седого профессора. А техническую, собирали всей лабораторией, в коей Лешка и работал.

Так вот, Светлана укоризненно посмотрела на мужа.

— Ну, давай а..? Представляешь, если все получиться...

Лешка, аж, закатил глаза, предвкушая сладкие минуты славы.

— А ведь это ты Леша подговорил профессора спровадить, как ты выразился, сотрудников, так ведь? А вдруг не получится..? Признавайся. И свидетелями твоего фиаско будем только мы. Ты да я, да еще Звинарский...

Алексей виновато опустил глаза — да уж, это, горькая, правда...

— Не бойся — рассмеялась Света — у тебя все получится, ты ведь у меня умница.

Она ласково взъерошила короткий ежик волос мужа.

Предполагалось, на разнице потенциалов наведенных магнитных и электрических полей, в двух "на коленке" собранных платформах, отстоящих друг от друга на определенном расстоянии. На одной из которых лежал обычный пушистый игрушечный зайчишка, а на другом, специальный прибор, названый, ими в шутку, частотным дезинтегратором. При мгновенном максимальном увеличении, а затем и полном падении напряжении с изменением и частоты, в трансформаторах генерирующих эти поля, насколько это было возможно в условиях лаборатории, добиться воздействия на этот материальный предмет. Каков же будет эффект, предсказывали только теоретические, они же абсолютно фантастические, выкладки рядового научного сотрудника Алексея Семенова. Кстати, собирал эти трансформаторы сам Алексей, по своей собственной схеме, лишь поверхностно посвятив в детали профессора. А вот дезинтегратор собирал профессор, по его же словам — по абсурдной и нелепой схеме, но в этом что-то есть, ну-у, и я хоть немного приложу к этому руку. В итоге, еще и в виду авантюрности своего характера, он дал добро на проведение эксперимента. Со словами — а давай попробуем, все же любопытно, что получится. Американцы, помнится мне, что-то подобное проделывали, если верить их буржуазной прессе.

— Слушай "Сохатый", чо-то я как стеклышко, может, рванем к старухе, самогончик у её "зверь". У меня рублёха еще завалялась, а..? — Еле ворочая языком, предложил, выписывающий кренделя ногами, тащившийся позади "Сохатого", по ночному городу Ромка — рыло. В миру — Роман Евгеньевич Рылеев.

— ННе-а, не хочу, четыре уже, завтра опять на работу, поспать еще охота, да и пустой я сёдня, а на рупь твой только две капли упадет — ответствовал он, вполне сносно выговаривая слова, после принятого ранее на грудь. "Сохатый". В миру — Александр Георгиевич Пряшкин.

— А-а, мля, вечно ты так... У человека, можно сказать, праздник... Д день освобождения из вытрезвителя, а тты его портишь — и он пьяно на всю улицу "заржал", но вдруг внезапно смолк, остановился, прислушался, приседая на нетвердых ногах. И, выпучив глаза, бросил — я щщас, придавило — припустил к гудящей неподалеку трансформаторной будке.

Через несколько минут появился из-за угла будки с блаженной улыбкой на небритом лице, освещенный одиноким уличным фонарем и бодро занимающимся рассветом.

— Всё что ли ? — Нетерпеливо и зло проговорил "Сохатый" — пошли...

— Погоди, а чо там гудит? Я щас гляну — и он рванул, оказавшуюся, впрочем, ничего удивительного, незапертой двери будки — о-о, мля — пропел пьяно "Рыло", схватил валяющуюся рядом тяжелую железяку и замахнулся...

— Стой — запоздало выкрикнул "Сахатый", но было уже поздно...

Ослепительно белая вспышка на миг выхватила из предрассветной темени серые обшарпанные стены, с темными провалами огромных окон, сталинской постройки, невысоких, но массивных зданий. Пахнуло озоном, тут же смешавшись с невыносимым духом паленой шерсти и обгоревшей плоти. Треск и оглушительный взрыв заглушили последний стон умирающего человека. В то же мгновение, сформировавшийся в недрах покалеченной подстанции, яркий серебристо — синий слепящий шар с шипением вырвался из раскрытой двери и медленно поплыл вдоль улицы навстречу застывшему в оцепенении "Сахатому". Он даже и не подумал сделать хотя бы шаг в сторону или скрыться от надвигающейся на него опасности. Замутненный алкоголем мозг позволил только наблюдать как смерть, приближаясь, протягивает к нему свои шипящие, плюющиеся короткими вспышками молний, зигзагообразные руки — плети. Он бы, наверное, умер мгновенно, не ощутив ничего, ни боли, ни страданий. Но... Но не все так просто и не в этот раз... Шар, вдруг, резко взмыл вверх, метнулся к одному из окон и исчез в нем, огласив улицу звоном осыпавшегося стекла, вспышкой и сухим электрическим треском.

Внизу, над входом в здание, висела невзрачная тусклая вывеска " НИИ...".

Алексей, за полчаса до событий, произошедших на улице, внес спящую дочь в кабинет профессора и аккуратно, нежно положил ее на низенький обитый черной кожей диванчик. Ласково, легонько, приложился губами к теплой щечке и тихо вышел, неслышно притворив за собой дверь. Резко выдохнул и, чуть ли не бегом, бросился вдоль по коридору.

В лаборатории второго этажа института восседал за начальническим столом седой и щуплый профессор Звинарский. Бодрым и насмешливым взглядом наблюдая за приготовлениями к эксперименту. Впрочем, и так уже все было готово, но Светлана, научный сотрудник и по совместительству лаборант, к тому же, еще и жена виновника его ночного бдения, проверяла и перепроверяла собранную на лабораторном стенде непонятную для непосвященных конструкцию. Лешка крутил верньеры, настраивая трансформаторы.

И вот длинная стрелка часов, больших круглых настенных, скакнула к предпоследней черточке перед цифрой "12". Короткая показывала "4". Алексей, оторвавшись от своих крутящихся ручек, поднял глаза на руководителя. Лицо профессора сделалось серьезным и сосредоточенным, он мысленно перекрестился, хотя и был членом партии и естественно атеистом. Обвел взглядом лабораторию, взглянул на часы и поднялся с кресла — Давай!.

Лешка перевел сетевой рубильник в положение "вкл", загудели трансформаторы. Он перебросил руки вновь на верньеры, закрутил, увеличивая напряжение. Ожидание и тишина в лаборатории сгустились настолько, что воздух над гудящими трансформаторами, казалось, стал осязаемым. Света не моргая стояла у стены, не сводя глаз с игрушки. В это время открылась дверь и в лабораторию ворвалась восторженная девочка — а, вот вы где... А я проснулась и...

К слову сказать, дочь четы Семеновых, выросла, в полном смысле этих слов, в стенах института. Ориентировалась здесь получше некоторых "аборигенов" и была любимицей местных сотрудников. Потому она, проснувшись ни чуть не испугалась, на первый взгляд, незнакомой обстановки и прямиком направилась в папину с мамой лабораторию, шаркая домашними тапочками по истертым коврам коридоров.

— А я проснулась и... О... Вот он, мой зайчик, а я его искала, искала...

Девочка с громким смехом запрыгала в сторону лабораторного стенда.

В это время мигнул и погас свет. Экспериментаторы вскинули головы к потолку, недоуменно глядя на потухшие люминесцентные лампы.

Через несколько секунд, внезапно, с треском и звоном лопнувшего стекла в окно влетел ослепительный, жаркий комок плазмы, стремительно приближаясь к экспериментальному стенду и девочке. Не помня себя, Светлана бросилась к дочери. В последний миг оттолкнула ее и...

Хлопок... С шипением оплавились трансформаторы, всё заволокло белым непроницаемым вонючим дымом...

Когда дым рассеялся и тусклый свет из разбитого окна, слабо осветил небольшое помещение лаборатории...

Светланы не было.

А под окнами института, посредине проезжей части, все также с раскрытым ртом, стоял ошеломленный произошедшим Сашка "сохатый". Он слышал звон стекла и треск молний, видел, как шар исчез в проеме окна, видел, как появился вновь и не торопясь, лениво потрескивая, направился прямиком к нему...

2

Десятый год третьего тысячелетия.

Вовка — Вован шагал по пустынным, в этот ранний час, улицам родного города. Помахивая легким чемоданчиком и цокая свежими набивками каблуков начищенных до блеска "берцев". На душе было спокойно и легко. Светило, пока ещё прохладное, только-только выплывавшее из-за горизонта, но это где-то там за городом, а здесь, то тут, то там протянувшее свои теплые лучи в тесные пространства между древними стенами старого северного города, солнце. Мокрый асфальт после поливальной машины, проехавшей чуть раньше, курился легким туманом в местах, где пятна и полосы света перемешавшись, расползались по неширокой мостовой. Город дышал свежестью и прозрачностью, на него еще не опустилось тяжелое марево выхлопного смрада и раскаленной полуденным светилом пыли от сотен тысяч ног. За спиной, приглушенно, двумя кварталами отмеренных шагов, слышался лязг и визг поездов, это шум беспокойного царства железнодорожного вокзала. Вован вдохнул полной грудью и привычным движением одернул синий, лихо заломленный на ухо берет. Рука привычно пробежала по ладно сидевшей форме сержанта-десантника. Он улыбнулся и подмигнул, сидевшему и млеющему в лучах утреннего солнышка, у подворотни коту. Кончилась служба, я приехал домой — мама, я приехал — хотелось крикнуть Вовке, но он только деланно солидно хмыкнул.

Недавнее, с его точки зрения, немного досадное, подумаешь чуть опалило лицо и короткий ежик светлых волос, но, в общем-то пустяковое, недоразумение, он просто отмел, как не заслуживающее его внимания. Ну, громыхнула в небе, сверкнуло. Так, что с того? Лето, почему бы и не погромыхать грому и молниям. А то, что на небе в это время было ни облачка, так кто ее знает, эту природу, захотелось, вот и громыхнуло. А почему прилетело именно ему среди десятков людей, снующих по перрону. Так, то опять же загадка природы и пусть разгадывают ее те, кому это интересно. А ему, Вовке, не до каких-то там загадок. Он дома, Он приехал ДОМОЙ.

Легко взбежав по отшлифованным тысячами подошв, местами выщербленным ступенькам на третий этаж обычной пятиэтажки, Вовка вдруг в нерешительности остановился. Вот она дверь, обитая черным дерматином, вот золотистый пластмассовый номерок, сам прикручивал, еще до армии, вон кнопка звонка, оплавленная зажигалкой, так и не сменил... Вот..

Что-то останавливало его. Что-то здесь было не так. Вовка не понимал, что? Но где-то внутри, в груди, в сердце, вдруг всё воспротивилось тому, что бы с легкостью нажать эту черную в круглом сером оплавленном корпусе кнопку. Он отступил на шаг назад, оперся плечом о стену и торопливо вытянул сигарету, тряхнул зажигалкой, поднося огонек, но, тут же, как будто опомнившись, убрал сигарету обратно в пачку и решительно, даже с каким-то злым вызовом, надавил на черный кругляш.