Звезда пленительного 12

Христо Никодиевич, оставшись вдовцом, все свободное время посвящал единственной дочери. И учил ее всему, что знал сам. Радуясь, что девочка уже в семь лет умеет читать и писать... и не даже не задумываясь о том, что дочь каплара сербской армии еще лучше умеет стрелять и махать офицерским кортиком, заменявшим ей саблю.

Но когда девочка подросла, Христо понял, что гарнизон пограничной стражи — не лучшее место для дочери, и, смирившись с неизбежной разлукой, оправил ее к своей сестре, вышедшей замуж за русского унтер-офицера. Так внезапно Даница очутилась в небольшом поместье на Ставрополье, где муж тетки держал конный завод.

Поместье — небольшое, народу в нем мало... Даница, помогая тетке по хозяйству, русский язык-то освоила, но говорила еще не очень хорошо. Зато хорошо стреляла: табун все время приходилось охранять от волков и цыган, причем к последним девушка относилась так же, как к османам из банд, частенько шаставших через границу в родную Сербию. Теткин муж, пару раз имевший "сурьезный разговор" с исправником, все же пришел к выводу, что "грозная репутация", защищающая табуны от конокрадов, стоит дороже пары четвертных билетов, и в родственнице претензий предъявлять не стал. Но вот окрестные женихи, поначалу слетевшись на очевидную красоту сербки, еще быстрее разлетелись по самым дальних хуторам.

Да и тетка стала к племяннице как-то настороженно относиться — поэтому, когда девушка получила предложение поработать в другом поместье, "счастью родственницы" никаких препятствий ставить не стала. Даже помогла выправить бумаги на опекунство...

"Опекуном" (и новым хозяином, как думала девушка) стал старик, отставной фельдфебель, воевавший еще с османами — но бодрости духа и крепости рук не утративший. И задачу он своим воспитанницам — коих, кроме Даницы, у него оказалось трое — он поставил простую: владеть оружием так, чтобы без ошибки в толпе народу метко попадать точно в избранные "мишени", не зацепив никого из посторонних. Для тренировок девушкам были выданы хитрые пистолеты, стреляющие желатиновыми шариками с краской — и с ними тренировки проходили раз в неделю, когда на полигон в поместье приезжала специально нанимаемая в окрестных деревнях "толпа". Остальное же время посвящалось стрельбе в специально выстроенном тире, имитирующем городскую улицу, или на том же полигоне, но по деревянным мишеням — уже настоящими патронами из настоящих пистолетов. А время от времени девушки выезжали в города, где их задачей становилось гулянье по улицам и наблюдение за прохожими...

Макар Климыч не уставал повторять, что "когда работу работать будете, стрелять вам вряд ли придется, но вы обязаны быть готовы стрелять в любой момент". А потому велел каждый божий день отстреливать по мишеням в тире самое малое по пять десятков патронов.

Через два года изнуряющих тренировок Даница вместе с Лизой и Алёной приступили, наконец, к работе. Знать бы, что работа эта заставит ещё и науки зубрить — может и отказалась бы она от нее еще в самом начале. Ну а теперь-то поздно кочевряжиться... но тир пропускать никак нельзя. Тем более, что это занятие ей доставляло странное удовольствие. Странное, потому что руки после стрельбы все же уставали, а удовольствие... Даница вспомнила, как оказавшийся настоящим хозяином молодой человек вручал им новые пистолеты. Много она повидала разного оружия, ведь Макар Климыч учил их стрелять "из всего, что под руку подвернется". Но этот, грозно сияющий темным хромом, был просто великолепен.

"Для того, чтобы вам было удобнее работать, мы сделали специальные пистолеты. По сути это всего лишь Браунинг, но немного улучшенный. Человек привыкает к конкретному оружию, так что вы к этим пистолетам и привыкайте. Не боясь тренироваться в стрельбе, эти стволы рассчитаны на сто тысяч выстрелов" — пояснил новым охранницам своей приемной дочери хозяин. Тогда Даница ему не поверила — уж больно хвастливо это прозвучало. Но теперь, когда в подвале дома пистолет отстрелял как минимум половину из обещанного без каких-либо следов износа, сомнения в словах хозяина исчезли.

Даница улыбнулась воспоминанию, отложила в сторону опостылевший "Курс расчета несущих балок мостовых конструкций", взяла привычную кобуру и пошла выполнять "дневную норму"...

Война с Японией так и не случилась. Правительство, пользуясь дешевыми ресурсами для строительства, поступавшими с Амура с моих заводов (ну и тем, что в Дальнем моя компания Алексееву понастроила бетонных трехэтажных казарм почти бесплатно) завезла в Квантунскую область еще почти сто тысяч солдат, и японцы данный факт приняли во внимание. Нет, от планов своих они не отказались — просто немного их отложили и принялись строить новые заводы и верфи. Денег для этого им требовалось много — так что свой Итуруп я просто взял за два миллиона рублей в аренду на пятнадцать лет. Думаю, японцы считали, что выгонят меня значительно раньше — но мне-то и пары лет хватит, чтобы вокруг вулкана все нужное подмести...

Не стали японцы и бешено возражать против концессии, которую я снова приобрел вместе с Гёнхо. Формально — угольной, но в верховьях реки в прошлый раз было найдено не самое плохое месторождение вольфрама, так что лично мне выгода была изрядная. А столь "мирное" отношение к концессии объяснялось просто: японцам были нужны деньги, а именно мои заводы дали им возможность эти деньги заработать. Мощности верфи во Владивостоке были для нынешнего русского населения избыточны, и Ярвинен стал продавать (через Бриннера) японцам маленькие траулеры. С трюмом-холодильником на десять тонн — а десять тонн рыбы, упакованной в консервные банки — это по самым оптовым и демпинговым ценам пара тысяч долларов. Столько рыбы кораблик позволял выловить за пару-тройку дней, поэтому японцы, причем в лице японского правительства, подписали с Матти контракт на два года и на семь сотен таких корабликов по пятьдесят тысяч рублей за штуку. До них уже дошло, что "даже американцы не смогли скопировать моторы компании Волкова". Но вот то, что на судне можно использовать только капроновый трал — ещё нет, так что платить им еще и платить.

Денег траулеры поначалу приносили немного, тысяч по пятнадцать рубликов — но приносили. Но и тридцать тысяч рубликов — это, между прочим, километр железной дороги к Кивде... Заодно вдоль трассы ставились новенькие деревни: заводы — заводами, но рабочих-то кормить тоже придется. И посмотреть на все эти стройки получилось как раз осенью — раз уж принято совершать "свадебные путешествия", то почему бы не совместить приятное с полезным?

Кивда с дорогой решит проблему с топливом на Дальнем Востоке. Хотя проблемы этой уже не было: все же неправ я был в прошлый раз, в Сучанском Руднике водится и вполне себе коксующийся уголек. Только нужно чуть-чуть подальше копнуть — и народ копнул. Если раньше я пытался всю промышленность подгрести под себя, то в этот раз активно и в разные товарищества вступал: какая разница, кому принадлежит завод или рудник, если большевики потом все приведут к общему знаменателю? А так расходов все же меньше.

Но не везде меньше: в Баку и Грозном расходы, напротив, возросли по сравнению с "прошлым разом". А доходы — резко упали. Поначалу-то все шло "по старой колее": разоряющиеся промыслы выкупались подешевке, сгоревшие — вообще за копейки. Но все они теперь срочно улучшались и восстанавливались — и добыча нефти в России не падала, а росла. Падала цена на керосин и мазут: было решено воспользоваться "опытом" Генри Роджерса, причем уже обогащенным "передовыми технологиями". Бакинская нефть на танкерах (моих танкерах) шла на заводы Царицына и Саратова (на мои заводы), и оттуда керосин отпускался по ценам ниже, чем сырая нефть обходилась Ротшильдам и Нобелям в Баку. Ну, мне она еще дешевле доставалась — все же кое-что о передовых методах бурения у того же Роджерса удалось узнать, к тому же и методы эти были "лет на пятнадцать более новыми" — но все равно прибыли с нефтепереработки не было совсем. Пока не было, но я надеялся на лучшее: Манташьянц начал потихоньку скважины глушить и продавать. Не мне — меня он люто ненавидел, но в России и за границей есть много других людей с деньгами. Которые, правда, забывали сказать, что деньги они у меня поносить взяли...

Нобели в очередной раз "все правильно поняли", и сами вышли на меня с предложением о продаже их нефтяного бизнеса — но пока озвученная ими сумма была явно завышенной. Но и спешить не обязательно, можно подождать пока они сами дозреют. Можно было бы и "подтолкнуть" конкурентов в требуемом направлении, однако на это нужно время и, главное, силы — а вот они-то как раз были у меня заняты. Машкой.

"Дочь наша", вернувшись в Москву, свела тесное знакомство с Янжулом — или сам Иван Иванович захотел поближе познакомиться с "великой благотворительницей". Но важно были лишь то, что пожилой профессор и юная "бизнесвумен" нашли общий язык в области "очередных задач советской власти", то есть во взглядах на цели и методы обучения специалистов. Профессор-то все больше по теории специализировался, а Машка решила сказку сделать былью, причем срочно.

Разбаловал я Машку... привыкла она за пять лет, что если что-то хочется сделать, то нужно просто взять и сделать — невзирая на усталость, занятость, личные проблемы. Служба охраны (на этот раз — просто четверо телохранительниц) мне нажаловалась, что где-то с сентября Маша, кроме учебы по двенадцать часов в сутки, еще и какой-то кружок ведет политический, причем сразу и в Технилище, и в Университете. Потому что, оказывается, в любом одном заведении места для размещения всех желающих поучаствовать просто нет...

Вообще-то дочь наша среди московского студенчества высокой популярностью еще в прошлом году запользовалась. Причем даже не потому, что она была "самой богатой невестой России" (хотя и была), а потому, что согласно "официальной студенческой легенде" Машка — дочь нищего ремесленника — оставшись старшей в семье, личным трудом и усердным изучением наук самостоятельно заработала все свои капиталы. А заодно и приемному папашке-писателю денежек отвалила... Подкреплялась легенда тем, что она никогда ни кого не спрашивала какого-нибудь разрешения на очередную дорогостоящую затею. Например захотелось ей — и построила для Технилища новую физическую и химическую лабораторию. Пятиэтажную, наняв в качестве архитектора Дриттенпрейса. А затем — уже силами царицынского "промышленного архитектора" Константина Константиновича Васильева — построила "студенческие городки", а котором могли жить студенты почти любого из московских ВУЗов. Правда, при определенных условиях...

А собственно условия эти она и пропагандировала в своих кружках: студент должен учиться "общественно полезным" наукам (юристы-коммерсанты-художники-музыканты в эту категорию не входили), учиться на "хорошо" и "отлично" — и для проверки этого условия был нанят целый штат "комендатуры студенческого городка", и вести "достойный образ жизни", которому не соответствовали пьянство, разврат и участие в марксистских кружках...

Последний пункт меня несколько смутил. Если я верно помню, то большевики — они же марксисты? Хотя там все марксисты: эсэры, меньшевики, правые и левые анархисты, бундовцы и много кто еще. Помню, в первый еще раз я как-то пытался разобраться, кто из социалистов кто — и попытка оказалась безуспешной. Вся разница — по крайней мере среди "изученной популяции" — между ними заключалась в том, что некоторые предлагали убивать всех, некоторые — не всех, а некоторые — только избранных и вообще не каждый день. Нужно будет все же разобраться с большевиками, а то решил им помогать, а кому помогать — до сих пор не разобрался. Ведь они уже точно есть: в серой книжке с бабушкиной дачи вроде было написано, что большевики появились в третьем году?

Но сначала нужно разобраться с Машкиными "развлечениями", а то как бы чего плохого не случилось. У этих марксистов-социалистов учить "идейного противника" с помощью бомбы или револьвера вообще считается хорошим тоном...

В Москву мы с Васькой приехали в начале ноября. Погода была обычная — промозглая, холодная, да еще моросил мелкий дождь. Вдобавок я забыл распорядиться, чтобы машину к вокзалу прислали — а новый секретарь сам не сообразил... Мы же — больше по привычке к комфорту, нежели по лености — с вокзала вышли почти последние, и извозчиков у подъезда вокзала уже не было. У Рязанского не было — но площадь-то перейти недолго. Правда и у Николаевского образовалась небольшая очередь — и, поджидая, пока очередной свободный извозчик подгонит пролетку к месту, где в нее можно будет сесть не наступив в лужу, я увидел Линорова, который тоже собирался воспользоваться гужевым транспортом.

— Евгений Алексеевич?

— Извините... — похоже, ротмистр (уже ротмистр) меня не сразу узнал. — Александр Владимирович?

— Какими судьбами в Москве? Не ожидал вас тут встретить. Куда путь держите?

— Ммм... В гостиницу наверное. Получил новое назначение, но квартиру еще не подыскал — полчаса как приехал.

— А в какую гостиницу? Может нам по пути?

— Я пока не определился, но...

— Тогда приглашаю ехать к нам. И не отказывайтесь, я точно знаю, что все гостиницы в Москве отвратительны.

— Думаю, что это будет неудобно.

— Неудобно спать на потолке — одеяло сползает. Ей, извозчик! Подвинь на полсажени вперед, тут еще лужа! Евгений Алексеевич, отказа я не приму, садитесь. Я давно хотел с вами кое о чем поговорить, и даже собирался к вам приехать — так что это судьба, а от судьбы бегать просто невежливо.

Линоров немного помялся, но в пролетку сел — напротив нас, и с некоторым смущением посмотрел на Ваську.

— Извините, не представил вас. Васька, это лучший летчик России... ну, один из лучших, Линоров Евгений Алексеевич. А это моя супруга, Василиса Ивановна.

— Очень приятно. Но Александр Владимирович несколько... преувеличивает мои умения...

— Ничуть не преувеличиваю. Никто не посмеет сказать, что вы не входите в число двух дюжин лучших летчиков Державы.

Евгений Алексеевич пару секунд вдумывался в "комплимент", а затер громко рассмеялся:

— Да, даже я не смогу этого отрицать.

— Саша никогда не врет — хихикнула Васька, — он только правду говорит. Но часто, как тот коммивояжер, не всю правду — чтобы смешнее было.

— Какой коммивояжер? — не понял Линоров.

Васька изложила ему "первую заповедь коммивояжера", все посмеялись — ну а тем временем коляска докатила до Горохового переулка. Дом Машке под жилье был куплен тот же, что и в первый раз — только теперь он "вырос" на этаж: раз уж недвижимость есть, то почему бы не сделать из нее собственную московскую резиденцию?

Когда мы уже разместились и собрались в малой гостиной на "поздний завтрак" (Машка позавтракала уже давно и успела убежать в институт), Евгений Алексеевич все же не удержался:

— Александр Владимирович, если вы желаете беседовать по поводу моей работы, то...

— Дорогой Евгений Алексеевич, я, как очень богатенький капиталист, беседовать желаю лишь о собственных капиталах. А я хотел попросить вас, как специалиста, дать мне несколько полезных советов. То есть если вы сочтете их дать возможным, то я с удовольствием советы приму. А если нет — ... Поверьте, мое уважение к вам не уменьшится ни на гран.

— Господа, вы не обидитесь на меня, если я вас покину? — поинтересовалась Васька. — Мне просто кое-что нужно успеть сделать до обеда... — и она вышла.

— Ну что же, спрашивайте. Постараюсь на ваши вопросы ответить.

— За столом неудобно, давайте перейдем в курительную комнату. Если я верно помню, вы не курите, да и я тоже. И вообще тут никто не курит, так что комната всегда свободна...

Наверное, чтобы не ударить лицом в эту самую, не стоит делать категорических утверждений. Как только мы расположились, дверь открылась и в "курилку" зашла Даница — одна из Машкиных телохранительниц. Красиво зашла — то есть и сама она была не уродиной, и одета модно. Серая строгая юбка, белая шелковая блузка... и наплечная кобура. Даница извинилась — "я на минуточку", подошла к стоящему в дальнем углу шкафу, открыла тяжелую (потому что стальную) дверцу, достала с полки и вложила в кобуру "Браунинг", затем достала из ящика пару коробок с патронами и удалилась со словами: "мне дежурить сегодня после обеда, потренироваться надо"...

— Да, собственно по этому поводу я и хотел с вами посоветоваться, Евгений Алексеевич. Мария — девушка очень не бедная, а людей завистливых много. Приходится держать постоянную охрану, но, сами понимаете, если дело до стрельбы дойдет, то это значит что охрана чего-то недосмотрела. И я хотел бы у вас поинтересоваться, каким образом можно было бы избежать необходимости стрелять... отводить угрозу, скажем так, на дальних подступах...

Линоров выглядел ошарашенным:

— Вы держите для вашей... дочери вооруженную охрану?

— Ну и для нее тоже. На самом деле у меня особая служба охраняет всех руководителей моих компаний, поскольку многие иностранные державы не очень довольны тем, что изрядная часть продукции моих заводов мешает им грабить Россию. Но инженеров-то охранять проще, там понятно чего ждать и от кого. Пока понятно, то есть пока иностранцы привыкли действовать прямолинейно и весьма топорно. Но с Марией ситуация несколько иная: она фактически объявила войну всяким марксистам, а этот народ для меня непонятен. И именно поэтому я к вам за советом и обращаюсь...

— Войну? Марксистам? Что вы имеете в виду?

— Не в буквальном смысле войну, конечно. Она, если вы знаете, дочь простого ремесленника, и искренне считает, что достичь благополучия человек может через образование. А потому всячески помогает тем, кто образование желает получить. Вот только при этом помогать она берется лишь тем, кто образование это стремится обратить на народное процветание, а посему тех, кто стремлений таких не имеет, она не просто игнорирует, но и всячески показывает свое к ним отношение. Например, в выстроенных ей домах для студентов не допускаются учащиеся на "бесполезные", по ее мнению, профессии: литераторы, художники, юристы, коммерсанты... И — любые сторонники идей Маркса. Вот я и опасаюсь действий со стороны последних: ведь ладно бы просто не брала бы их на содержание, так ведь Мария внушает другим студентам мысль о том, что марксисты — вообще исчадие ада...

— Да? Честно говоря, я не совсем в курсе...

— Да я сам об этом лишь несколько дней как узнал, вот и приехал разбираться. Социалисты — это конечно зло, но ведь не всякие социалисты. Взять, к примеру, профессора Янжула, чьи идеи вполне находят понимание даже у императора...

— Вы уверены, что Мария Петровна не близка с социалистами-марксистами? — поинтересовался, слегка как-то помявшись, Линоров.

— Более чем. А почему вас это так заинтересовало?

Евгений Алексеевич выглядел смущенным, и я понял почему лишь после того, как он, помявшись, заговорил:

— Видите ли... Нам сообщили, что Мария Петровна Волкова заказала в Германии очень много литературы... причем не просто заказала книги и брошюры, но и их переводы на русский язык.

— Да, немецкий она не очень хорошо знает, а что до заказа — так вы ведь знаете, что сейчас больше половины технических книг издается именно в Германии. Она что, решила их все на русском издать?

— Издать? я об этом даже и не думал. Видите ли, это другая литература... которая в России запрещена. Сочинения того же Маркса, Энгельса, большое количество социалистических брошюр и газет... я не знаю, зачем все это понадобилось вашей дочери — а теперь еще и организованные ей эти студенческие кружки... Честно говоря, меня в Москву и прислали, чтобы с этим разобраться.

— С чем?

— Вячеслав Константинович счел поступившие нам сообщения какой-то провокацией, он весьма высокого мнения о вас... и о вашей семье. Но, сами понимаете, нелегальная литература, прочее все... Мне поручено выяснить, провокация ли это, а если нет — то постараться — причем с вашей помощью, если это будет возможно — как-то прекратить антиправительственные действия.

— Понятно... а вы не знаете, почему эту работу поручили вам? Вы же, насколько я знаю, не связаны ни с Москвой, ни даже с Петербургом...

— Министр сказал, что мне будет легче... с вами общаться, поскольку уже вместе работали. Ну и вот...

— Ну, в одном могу вас успокоить: никаких антиправительственных деяний за Марией нет и не предвидится, за это я ручаюсь. И господин фон Плеве прав: мы, мне кажется, сможем и дальше успешно работать вместе. А по поводу литературы — так эта проблема решается совсем просто: вечером мы ее лично и спросим, зачем ей все это понадобилось...

Машка домой явилось к обеду с криком "Кормите меня быстрее, через сорок минут семинар начинается". И стало понятно, куда Васька на все утро исчезла: на столе появилась большая корзина с пирогами. Вообще-то я давно подозревал, что она у тетки частенько пасется — и теперь получилось отведать результат. Очень неплохой, хотя по сравнению в Дарьиными пироги с мясом были чуть суховаты.

Я представил Евгению Алексеевичу "дочь", а в ответ Машка радостно сообщила:

— А я вас помню, вы ведь Евгений... Алексеевич? Линоров?

— Да... хотя, честно говоря, не помню нашей предыдущей встречи...

— Я вас просто видела, дома. Вы к Саше заходили, вы ведь летчик?

— Но ведь летчиков было много...

— Просто Саша сказал, что Линоров — это единственный человек, которому можно доверять безоговорочно, вот я и запомнила.

— Весьма польщен... — да, за день третий раз увидеть смущающегося жандарма непросто... а очень просто. Надо всего лишь говорить с ним не как с жандармом, а как с хорошим человеком...

— Да, кстати, я спросить хотел — зачем ты заказала кучу запрещенной литературы в Германии? — я постарался задать это вопрос как можно более непринужденно.

— Не в Германии, а во Франции, я Лодыгина попросила мне книжек купить, только они на немецком большей частью изданы. А заказала потому, что нынче некоторые студенты сейчас эти книжки обсуждать любят, и хочется их носом ткнуть...

— Во что, позвольте полюбопытствовать? — вступил в разговор Линоров. — Я не совсем уловил, о чем пошла речь...

— Вы наверное не знаете, Евгений Алексеевич, это такие два немца, фамилии у них Маркс, как у Адольфа Федоровича, и Энгельс — которые про социализм всякие гадости пишут. И про Россию — они вообще всех русских считают дикарями и мечтают уничтожить. Мечтали — и народ в Европе к этому подзуживали. А сейчас их теории начали и русским студентам впаривать, вот я и хочу на примере показать, на что они наших же русских студентов толкают. Но для этого же нужно в книжку пальцем ткнуть, потому как у нас народ сами книжки не читал, а какими-то слухами и баснями кормится...

— Впаривать?

— Ну... я хотела сказать, в мозги срать... ой, извините — Машка покраснела, стала яростно жевать пирожок и давиться горячим чаем. — Вы извините, я просто не подумала... я на семинар опаздываю! — и, уже на бегу глотая остатки пирога, выскочила из столовой.

Линоров улыбнулся:

— Несколько... эмоциональная у вас дочь, Александр Владимирович, но я думаю, что разбираться тут надобности нет, все и так понятно. Впрочем, с кружком ее мне все равно придется познакомиться, так что задержаться в Москве мне всяко придется. Вы не подскажете, где лучше всего квартиру подыскать? Место мне назначено в Московском управлении, так что хотелось бы где-нибудь поближе.

Даница, в строгом жакете поверх кофточки (и кобуры), вышла вместе с Машкой, и я поинтересовался у оставшейся пока за столом Лизы Антиповой:

— Елизавета, вы можете помочь ротмистру подобрать квартиру?

— Конечно. Евгений Алексеевич, вы какие обои предпочитаете, бежевые или зеленые?

— Обои? Мне, собственно, безразлично...

— Тогда я бы порекомендовала левую. Из нее и двор видно, гараж...

— Извините, а где это — левая? — не понял Линоров.

— На третьем этаже, я вам покажу.

— В вашем доме?

— Но вам же, если я верно поняла, нужно с Марией Петровной работать, а квартира очень хорошая, других таких в Москве вы не найдете. И клопов с тараканами у нас не водится, вообще. К тому же до Управления отсюда минут десять, не больше — вы ведь водите автомобиль? Нет? Ну научитесь, это очень несложно...

Линоров пробыл в Москве до апреля. С "Машкиным делом" он разобрался очень быстро, тем более что, как выяснилось, "кружок" ее был всего лишь профессиональным клубом, где студенты обсуждали в основном учебные вопросы, а "не в основном" — разные Машкины же заказы на разработку различного оборудования. Попутно, конечно, и "политика" обсуждалась, но весьма "однобоко": Машка очень едко высмеивала "марксистов", макая их "мордой в грязь" подходящими цитатами "из классиков" — но и в таких обсуждениях производственные вопросы все же были главными. Собственно, и "стеклопрокатный завод" был одним из таких проектов, разработанный участниками этого "кружка". Популярность же его среди студентов объяснялась и тем, что за работы Машка платила очень прилично, продвигая таким образом свой лозунг "ничто, кроме получения новых знаний, не должно отвлекать студента от учебы".

А их — студентов — ничто, собственно, от учебы и не отвлекало...