Звоночек 5

Пыльная буря.

Эпизод 1.

Война. Между Германией и СССР. Война, которую я ждал одиннадцать с половиной лет, готовил к ней себя и страну, как это ни странно оказалась именно для меня одного, во многом, внезапной и неожиданной. Виной всему въевшиеся в мозг стереотипы. Ведь чем для меня было начало Великой Отечественной? Это "лаптёжники" и "мессеры", хозяйничающие в небе и байкеры на "цундапах", мчащиеся по всем дорогам на восток так, что только пыль столбом! Понятно, что я здесь жизнь положил, чтобы подобного не произошло, но всё же... Для прочих же окружающих меня людей, понятия не имевших об "эталонном" мире, всё шло своим чередом.

Мелкие совпадения — не в счёт. К примеру, фашистам и здесь не удалось официально объявить СССР войну, поскольку передовые десантные отряды, вышедшие из Швеции к берегам Финляндии и Аландским островам, напоролись, вскоре после полуночи, на дозоры советских катеров на границе территориальных вод. Наши СКа, оснащённые теплопеленгаторами, засекли нарушителей границы заблаговременно и, осветив прожекторами, осведомились международным кодом, какого ляда непрошенным гостям надо. В ответ с немецких торпедных катеров, раумботов, идущих под их прикрытием десантных барж, более крупных судов с мелкими десантными ботами на буксире, полного набора ББО со всей Скандинавии, началась стрельба. Немецкий временный повереный в это время даже не запросил ещё встречи с советским наркомом иностранных дел. А когда явился объявлять войну, "москитная битва" с участием наших торпедных, сторожевых и бронекатеров, береговых батарей двух секторов Балтийского морского района, была в разгаре. Мало того, наркоминдел помурыжил немца, не принимая до тех пор, пока не загремело по всему фронту от Крайнего Севера до Месопотамии. Причём, в предлетнем светлом Заполярье, в битву были брошены сразу и главные силы. Береговая оборона отражала попытку десанта в Печенгу, который поддерживала, помимо прочего, эскадра французских линкоров, ветеранов Первой Мировой, с "Шеером" во главе.

Фюрер немецкой нации, не став тянуть резину и начав войну "по погоде", как только просохли дороги, очень выручил Советское правительство, поскольку последнее, даже в том случае, если на границах было бы тихо, всё равно собиралось объявить о всеобщей мобилизации во второй половине дня. Товарищ Сталин и речи заготовил сразу две на разные случаи жизни. Пригодилась, разумеется, та, где говорилось о немотивированной и вероломной фашистской агрессии. Я имел возможность сравнивать. Нет, в "эталонном" мире Молотов выступил так, что в сердце запало, а здесь совсем не чувствовалось того трагизма, как тогда, 22-го июня... Но, это моё личное впечатление. Прочих советских граждан речь Сталина воодушевила и мобилизовала неимоверно.

Для меня же натуральным разрывом шаблона стала речь Гитлера, произнесённая тем же утром по Берлинскому радио, перехват и перевод которой немедленно легли ко мне на стол.

"Национал-социалисты! Немецкий народ! Жители объединённой под покровительством Рейха Европы! Вчера, 14 мая, капитулировал последний оплот презренных плутократов на Европейском континенте и английский народ, брошенный ими в бездну войны, голода и болезней, вздохнул с облегчением. Народ, с которым я всегда пытался строить исключительно дружеские, даже братские отношения, но обманутый своими гнусными правителями, спасающимися ныне в Африке среди чернокожих унтерменшей. Они сами выбрали свою судьбу!

С 1933 года я, как вождь партии, всего немецкого народа, ни на шаг не отступил от своей программы. Успехи этой политики новых экономических и социальных отношений в нашем народе, которые, планомерно преодолевая сословные и классовые противоречия, имеют своей конечной целью создание мирным путём подлинно народного сообщества, а в международных отношениях справедливого и равноправного взаимодействия, уникальны во всём мире.

Но возрождение Германии после поражения в 1918 году, которое она потерпела исключительно из-за отсутствия внутреннего единства, вызвало зависть и враждебность среди людей, неспособных из-за собственных пороков обеспечить своим народам и государствам такой же расцвет. Этот новый подъём нашего народа из нужды, нищеты и позорного неуважения к нему проходил под знаком чисто внутреннего воздержания. Англию, в частности, это никак не затрагивало и ничем ей не угрожало. Несмотря на это, моментально возобновилась вдохновляемая ненавистью политика сдерживания Германии. Изнутри и извне плёлся известный нам заговор евреев и демократов, большевиков и реакционеров с единственной целью помешать созданию нового национального государства и снова погрузить Рейх в пучину бессилия и нищеты.

Вместо того, чтобы объединить свои силы на борьбу с набирающим силу на востоке большевизмом, и сберечь Европейскую цивилизацию, нас, под вопли о спасении Польши, которая сама ввязалась в самоубийственную войну, попытались толкнуть на конфликт с Россией. Плутократы желали бросить Германию на растерзание в тот момент, когда мы были не готовы к битве и занимались решением насущных проблем мирного созидания. Мои соратники знают, с каким тяжёлым чувством я был вынужден, дабы свести к минимуму продвижение большевиков в Европу, направить в Москву своего министра иностранных дел и заключить договор о ненападении, установив, для гарантии, демилитаризованную зону по обе стороны границы. Подобно легендарным Асам, мы оградили Мидгард от Йотунхейма ресницами Имира. Мы сделали всё возможное, дабы установить в Восточной Европе мир и исключить агрессию с той стороны.

А что же правители Англии? Обуреваемые личными страстями, жаждой власти, которая утекала из их рук, жаждой наживы за счёт грабежа своих ближайших братьев по крови, они объявили Рейху войну! Если бы вы только могли представить мои чувства, когда Германия вынуждена была сражаться на западе и в Атлантике, а на востоке, за Демилитаризованной зоной, стояла до зубов вооружённая, испившая польской крови, армия большевиков! С какой болью мы вынуждены были смотреть, как эти чудовища, одно за другим, пожирают свободные государства Прибалтики и вторгаются в Бессарабию и Молдавию, угрожая жизненно важным интересам Рейха.

Летом 1940 года большевики объявили о демобилизации своей армии. Якобы они собрались строить "Новую Европу", направив сибирские реки с севера, из ледяных лесов на юг, в бесплодные пустыни, простирающиеся до границ с Ираном. Они сделали вид, что отказались от своих злобных планов завоевать и покорить народы Европы. И некоторые отщепенцы, отбросы нашего общества, предатели нации, даже им поверили. Извращённой хитрости Сталина позавидовал бы сам Локи, но великих учёных Рейха, вооружённых учением Вел, учением о вечной борьбе огня и льда, ему не ввести в заблуждение! Большевики утверждали, что строят плотину, чтобы не дать сибирской пресной воде изливаться в Ледовитый океан. Якобы, если её там будет слишком много, то наступит Ледниковый период. Какая чушь! Расчёты учёных Германии показали, что реки Сибири могут ещё нести свои воды на север многие сотни лет до падения Луны и тогда события будут развиваться естественным образом. Но большевики, в своей неуёмной злобе и ненависти к истинным арийцам, Германской нации, задумали обмануть природу! Накопив за своей гигантской плотиной огромный объём пресной воды они замыслили в один момент сбросить его в Ледовитый океан и этим сбить со своего естественного пути тёплый Гольфстрим, от которого зависит жизнь народов всей Европы и Северной Америки. Глупо полагать, что эти человеконенавистники хотели бы спасти нас от Ледникового периода. Нет! Напротив, они собрались спровоцировать его противоестественным образом! Если это им удастся, то лёд за один год покроет Европу, как в легендарной древности, до самых Альп и долины Дуная. Скандинавия, Германия, Франция, Англия, прочие Европейские страны, будут заморожены. Не стоит обольщаться и народам, ныне живущим южнее названной линии. Земля их превратится в подобие полуострова Лабрадор. Такие же беды ждут и Северную Америку, которая покроется льдом много южнее Великих Озёр.

Зачем же это большевикам, ведь честь их земли тоже покроется льдом? Это так. Но у них довольно в запасе южных пустынь, куда после оледенения придёт вода. Вот они то и станут той "Новой Европой", где будут вынуждены спасаться цивилизованные народы, сами приходя в рабство к большевикам.

Пока я являюсь фюрером германской нации, я не дам этим планам сбыться! Я объявляю Великий поход во имя спасения Европы и призываю под свои знамёна все цивилизованные народы! Мы обязаны пробиться в самое сердце ледяной Сибири, этого новоявленного Йотунхейма, предотвратить строительство чудовищной плотины-убийцы и взять эту ключевую для жизни точку под свой контроль! Да поможет нам Бог!"

— Вот извращенец!!! — выпалил я в сердцах, глядя на стоящего передо мной, в ожидании реакции, майора Петренко, который мне перевод радиоперехвата и принёс. — Этого морального урода хоть святой водой кропи, всё равно подумает, что отравить хочешь! Натуральный бес! А учёных этих... — я замолк, не в силах придумать достойной кары, которую я желал бы обрушить им на голову.

— Да, товарищ генерал-полковник, — вздохнул адьютант, — как вы говорите, каждый понимает в меру собственной испорченности. Не зря вы этих европейцев людоедами постоянно величаете. Выходит, не умеют они жить по другому, кроме, как постоянно кого-то грызть. Не укладывается у них в голове мирное соседство.

— Дааа... — вздохнул я тяжело, — под таким соусом европейцы переть на нас будут, как оглашенные. Этот псих так дело повернул, что речь уж не о расовом превосходстве и жизненном пространстве, а о выживании идёт. Неизвестно ещё, как в Штатах на это отреагируют. Намёк им этот подонок сделал более чем прозрачный!

Следующие две недели показали, насколько серьёзно Гитлер и все его военачальники подошли к делу. О молниеносной войне, видимо, они даже не задумывались. Даже самому неадекватному оптимисту было видно, что выйти в район Андринской плотины, за Урал, в течение одной кампании не получится. Тем более, имея противником "йотунов". Всё-таки, малыми войнами с японцами и поляками РККА сумела внушить Гитлеру если не уважение, то опасение, что в его речи слышалось довольно явно. Более основательный, нежели в "эталонном" мире, подход, повлёк за собой выбор иной стратегии. Огромные пространства, которые предстояло преодолеть, остро ставили вопросы коммуникаций и снабжения. Видимо поэтому основные усилия Вермахта, Люфтваффе и Кригсмарине Гитлер направил на захват побережий внутренних морей, Балтийского и Чёрного, благо "восточнопрусское исключение" и, в меньшей мере, румынская "бесконтрольная" граница помогали на этих направлениях скрытно подвести войска вплотную.

На Балтике, в Финляндии и на Аландских островах, где передовые отряды десантов из Швеции сумели зацепиться поначалу за наш берег, но были выбиты морскими частями береговой обороны, положение оставалось достаточно прочным. Для немцев оказалось сюрпризом, что советские 14-дюймовые пушки в состоянии простреливать Ботнический залив насквозь и даже бомбардировать исходные районы и порты на шведском берегу, Грислехамн и Хольмсунд. На Основные силы десанта, суда в портах, склады и лагеря на берегу, систематически сыпался град "лёгких" 500-килограммовых фугасных дальнобойных снарядов. Береговые артиллеристы только успевали менять расстрелянные лейнера и подвозить боезапас. По этой же причине затормозилось у Оулу, у которого части ПДО и пограничники встали в жёсткую оборону, не давая противнику выйти к ЖД и перезать её, наступление вдоль берега от шведской границы. Пусть там была всего лишь 180-мм батарея на острове Улкомется, которая обороняла подходы к порту, но "старшие братья" на Лапперайне и Аландах, вкупе с выставленными Балтфлотом минами, надёжно блокировали подвоз морем, на который, вероятно, немцы очень рассчитывали. В итоге, "лидирующая" танковая дивизия противника, усиленная ротой "Маусов", пройдя по бездорожью всего 100-120 километров встала, израсходовав топливо. Фронт встал, так же, как и на норвежской границе, где немцы в первый же день на шару попытались ворваться с моря в Печенгу. На северном направлении война во всю кипела не на земле, а на море и в воздухе. Лёгкие силы, наши и противника, засевали Ботнический залив минами на зависть иным колхозникам-ударникам, героям соцтруда. Авиация им в этом помогала, но, в основном, Люфтваффе пытались с воздуха выбить так мешающие им береговые пушки, а наши лётчики и зенитчики, напротив, не позволяли им это делать безнаказанно. Ударная авиация Балтфлота в Ботническом заливе, кроме минирования, блокировала перевозки, как морем, так и по прибрежным дорогам.

В Финском заливе, по ночам, птенцы Геринга регулярно по времени и хаотично по месту, видимо из-за проблем точного ориентирования, выставляли мины так, что Балтфлоту приходилось тщательно тралить все фарватеры, особенно в западной части. И, даже несмотря на это, корабли и суда подрывались. Крейсеру "Киров", вышедшему на ночной обстрел шведского побережья, оторвало нос аж по первую башню и его пришлось отбуксировать в долгий ремонт.

Ещё южнее, в Литве, вермахт нанёс удар небывалой силы, сконцентрировав группировку небывалой плотности. Одних танковых дивизий на фронте в 250 километров последовательно ввели в дело одиннадцать штук и они всё не кончались. Попробуй тут вести сдерживающие действия, заставить противника топтаться в ДМЗ месяц! Конечно, лететь по дорогам на байках у фрицев не получилось, наученные горьким опытом, посылали разведку на танках. Причём, уже со второго-третьего дня войны, параллельно дорогам, но никак не по ним. Если местность не позволяла — тогда даже ножками проверяли дефиле. И частенько, на всякий случай, предварительно обстреливали артиллерией подозрительные места. Не ставя рекордов по скорости, тем не менее, танковый кулак в направлении Западной Двины, севернее лесного массива от Августова до Вильнюса, продвигался уверенно и неумолимо. И, при этом, вдвое быстрее запланированных ГШ КА восьми километров в сутки.

В общем, происходило именно то, что и в штабной игре 1941 года. Создав свехвысокие плотности войск и техники на направлении удара, вермахт сметал все препятствия. Среди захваченных в первые дни документов нашлись подробнейшие карты маршрутов с отметками удобных для засад мест и укреплённых узлов обороны, где каждая огневая или наблюдательная точка была привязана к местным ориентирам с высокой точностью, а также фотопланшеты. Минные поля вокруг укреплений снимались обстрелами из "сапёрных" стержневых миномётов. Артиллерийские капониры и башенные огневые точки расстреливались тяжёлой артиллерией и ослеплялись дымами. Танки и штурмовые орудия, не входя в их сектора обстрела, расправлялись с "вертикальными" огневыми точками, миномётными или пулемётными. Если много стрелять, точно зная куда, когда-нибудь да попадёшь, не разобьёшь, так заклинишь.

Но в абсолютном большинстве случаев в качестве тарана немцы применяли отдельные батальоны тяжёлых танков, которых в Литве нашлось три штуки. Каждый такой батальон состоял из трёх рот по 17 "Тигров" и 5 вспомогательных старых "четвёрок" с "окурками", плюс два "Тигра" в управлении батальона и разведвзвод из пяти "четвёрок" с длинноствольными 50-мм пушками. Битый образец немецкого танка, захваченный на Дунае, оказался в моём распоряжении на десятый день войны. Это был самый натуральный "Фердинанд" "эталонного" мира, но с танковой "тигриной" башней на месте рубки. И с таким же уровнем бронирования. 200 миллиметров в лобовой проекции, включая и башню, 80 миллиметров цементированной брони в бортовой. Два стандартных немецких "Майбаха" по 300 сил каждый, электротрансмиссия и, в качестве вооружения, 88-миллиметровка длиной в 56 калибров. Кроме башни в глаза бросались лишь аномально широченные гусеницы, далеко выходящие за железнодорожный габарит. Пленные пояснили, что это облегчённый за счёт брони борта, бюджетный "Маус", обязанный своим именем самому фюреру, которому пришлось не по душе "любимовская" кличка для гордости панцерваффе. Вот откуда росли ноги у сообщений разведки о невероятном количестве "Маусов" едва ли не на всех участках фронта, которые ГШ РККА игнорировал, как ложные, поскольку за ротой натуральных "мышей" в Швеции пристально наблюдал! Да уж, СТТ слишком дороги и тяжелы, для войны на огромных пространствах на востоке подходят плохо. Другое дело вот эта махина, весом, всего-то, слегка за шестьдесят тонн!

Однако, чтобы я там себе о "Тиграх" не думал, но дело они своё делали. В Литве, к примеру, форсировали по дну водные преграды вне мостов и бродов, которые простреливала долговременная ПТО, вооружённая 57-мм пушками, после чего выходили на наши танковые башни непрошибаемым лбом и устраивали "дуэль" с закономерным результатом. Капониры могли развалить просто долбя в бетон в одну точку. Не были для них большой проблемой и "вертикальные" ДОТы, точно зная их расположение, "Тигры" просто заезжали над ними и, через кормовую дверь, ставили заряд ВВ. Самые мощные орудия дивизий НКВД, игравших роль пехотного заполнения долговременных узлов, могли пробить "Тигра" только в борт, то же самое касалось и гранатомётов, но атаки, во первых, всегда сопровождались массированным артобстрелом по нашим позициям, во вторых науку уничтожать новейшие немецкие тяжёлые танки приходилось постигать на собственном горьком опыте, "методом тыка" выявляя уязвимости и расплачиваясь кровью.

И это был не единственный сюрприз гитлеровских панцерваффе! Во-первых их укомплектованность достигала полных 100 процентов. То есть танковые роты состояли из 22 машин, минимум взвод из которых, а то и два, вкупе с управлением, имели длинноствольные 75-миллиметровые пушки. То есть 7-12 танков на роту. При том, что в нашей танковой роте, к примеру, всего было 10 единиц. Во-вторых третьи батальоны танковых полков немецких танковых дивизий вооружались ШтуГ IV и считались штурмовыми. Они имели по 17 самоходок, вооружённых 105-мм гаубицами, и взвод из пяти старых "четвёрок" с окурками, точно, как в ротах "Тигров". В-третьих, сами "панцерфир" модели "G" оказались низкими, хорошо бронированными и вооружёнными тварями, малоуязвимыми и крайне опасными. Если старые "F", с "окурками" ли, с 50-мм или длинными 75-миллиметровками были "классикой", то у этих, то ли по примеру наших Т-126, то ли по примеру "Маусов" и "Тигров", башню перенесли на корму. Моторное отделение тоже перекомпоновали, уменьшив его высоту. Поскольку избавились от карданного вала под поликом башни, иметь такой высокий корпус оказалось нерационально. В отделении управления, водителя и радиста тоже пересадили вниз так, что высота верхней вертикальной лобовой детали корпуса была всего лишь десять сантиметров и, при этом, имела такую же толщину. Пленные объяснили это тем, что так компенсировалось ослабление от близких сварных швов, чтобы обеспечить уровень защиты наравне с 80-мм нижней деталью, рассчинанной на сопротивлению обстрелу из французских 75-мм 35-калиберных пушек, сопоставимых по характеристикам с нашим трёхдюймовками. В итоге, классические бронебойные снаряды абсолютного большинства наших танковых и противотанковых пушек против "Густава" в лоб были почти бессильны. Борт у него тоже подрос по толщине до 40 миллиметров. О башне же следует сказать особо. Поскольку на образце, добытом там же, в Румынии, башня была литая, что выдавало её французское происхождение. И имела 100 миллиметров во лбу и 50 по бортам и корме. И всё это при весе в 24,5 тонны!

Похоже, что шасси модели "G" использовалось также и для дуплекса самоходных 150-мм гаубиц и 105-мм пушек, равно, как и для варианта ШтуГа с 150-мм орудием, которыми вооружали штурмовые батальоны РГК, наравне с прежними САУ, напоминавшими "эталонный" "Бруммбэр". Если к этому добавить ещё Ягдпанцеры 38т чешского и шведского производства, доросшие до "эталонных" "Хетцеров", состоявшие на вооружении противотанковых дивизионов мотопехотных бригад танковых дивизий, прочую самоходную артиллерию, "тяжёлые" гусеничные БТР SWg38t, на которых передвигалось по 1-2 мотопехотному батальону на каждую ТД, разнообразные спецмашины, мостоукладчики, самоходные огнемёты пионирбатальонов, то быстрому продвижению немцев через ДМЗ удивляться не приходится.

На четвёртый день войны 1-й пограничный корпус НКВД из четырёх дивизий, сформированный по итогам игры 1941 года, усиленный с этого же времени тремя боевыми группами на основе танковых бригад единственной пока 7-й армии Прибалтийского фронта, 7-й и 21-й самоходными противотанковыми бригадами, тремя самоходными гаубичными артполками, то есть всей наличной бронетехникой, бывшей в распоряжении комфронта Штерна, за исключением 3-го, 6-го танковых корпусов и трёх бригад КВ, сберегаемых для контрудара, вёл на юге бои уже за линию Немана, за крепости Олита и Ковно. Водный рубеж продержался всего три дня, что надо считать большим достижением. Севернее же Немана, где естественные водные преграды отсутствовали, генералу армии Штерну пришлось бросить под немецкий танковый каток большую часть своей брони, чтобы хоть как-то его затормозить. Встречное танковое сражение, в котором с нашей стороны принимало участие до тысячи самоходных огнемётов Т-28 и Т-126, самоходок СУ-5 и СУ-126, бронеавтомобилей БА-11, а с немецкой — вся бронетехника двух танковых корпусов, имевших в своём составе шесть танковых дивизий, до двух тысяч танков и САУ, включая и "Тигры". Ценой тяжелейших потерь, до двух третей всей бронетехники, из которой эвакуировать в ремонт получилось едва 20 процентов, до половины личного состава в экипажах и приданной пехоте и артиллерии, пригвоздить противника к месту удалось лишь на неполные двое суток. После этого наши истощённые войска в ДМЗ на литовском направлении лишь откатывались, огрызаясь и не давая себя отрезать и окружить. На одиннадцатый день войны фронт Штерна был пополнен шестью танковыми и четырьмя противотанковыми бригадами, выдвинутыми из глубины, но командующий не рискнул (наверное, правильно сделал) вводить их в сражение, опасаясь за устойчивость Главной оборонительной полосы по Западной Двине, где у него было пока всего девять стрелковых дивизий. В итоге, на этот рубеж немцы вышли на исходе 14-го дня войны, на десять суток ранее, чем планировал ГШ РККА. Мало того, ударив одним танковым корпусом на север, в Курляндию, они взломали сухопутный рубеж обороны 1-го Морского района, имевший слабое пехотное напонение, и вышли к Ирбенскому проливу. На этом участке ещё держалась, опираясь на береговую артиллерию, простреливаемая насквозь передовая ВМБ в Виндаве, но контр-адмирал Воронцов, командующий Балтфлотом, тот самый, что в звании каперанга был в 40-м году морским атташе в Берлине и знал Кригсмарине, как облупленных, готовился её эвакуировать.

В течение этих двух недель на участке Прибалтийского фронта в небе кипела грандиозная воздушная битва. Фактически, начинаясь с рассветом, воздушные бои продолжались непрерывно до самой темноты, сменяясь взаимными ночными рейдами двухмоторных бомбардировщиков на транспортные узлы и действиями нашей легкомоторной "учебной" авиации по войскам. Немцы сосредоточили в Восточной Пруссии, наверное, не менее четверти всей ударной авиации, брошенной против СССР и значительное число истребителей, даже немного задавив, на первых порах, 4-ю воздушную армию Прибалтийского фронта. Вряд ли они имели над ней такое уж крупное численное превосходство, скорее, обожравшиеся наркоты фашистские пилоты просто летали чаще. Положение стало выправляться с 4-го дня войны, когда в интересах ПБф стала действовать, частью сил, 1-я ВА Белфронта. Но о захвате господства, превосходства, даже какого-то преимущества в воздухе ни один из противников пока говорить не мог.

Как и на земле, в воздухе Геринг тоже заготовил для Смушкевича сюрпризы. Во-первых, истребители Люфтваффе были представлены исключительно "фокке-вульфами 190", как с воздушными БМВ, так и с жидкостными бензиновыми ЮМО, а ПВО Рейха обеспечивали те же "фоки", но уже дизельные, высотные, с увеличенным размахом крыльев. В ударной авиации тоже были свои ньюансы. Со средними двухмоторниками Ю-88 и Хе-111, чувствительно получившими в первый же день по щам, дело обстояло более-менее "эталонно", за исключением того, что они после урока полностью перешли на ночную работу. А вот "лаптёжников" на фронте, как и одномоторных "мессеров", было днём с огнём не сыскать. Их всех чохом заменили "цвиллинги" в качестве истребителей-бомбардировщиков. Бывало, "фоки", особенно с БМВ-801, тоже с бомбами вылетали. Такой расклад позволял немцам наращивать усилия в воздушных боях за счёт ударной составляющей, тем более, что двухмоторные "мессеры" оказались трудным противником. По словам сбитых немцев, "цвиллинг", на удивление, с увеличением мощности моторов и скоростей полёта, стал в маневренности превосходить обычный "мессер". Возможно из-за конструкции крыла без ниш шасси, которые полностью убирались в центральную перемычку между двумя фюзеляжами. Ещё одним "ноу-хау" Люфтваффе были особые эскадрильи, специально тренированные для подавления нашей МЗА, вооружённые 210-мм реактивными снарядами и кассетами с мелкими бомбами. Конкретных характеристик вражеских машин нам пока установить не удалось, пленные пилоты пели каждый на свой лад, кто хвалил свои самолёты и ругал наши, кто наоборот. Но техническое преимущество наших строевых машин, По, Бе, Яков и Ла, пока особо не ощущалось и, вкупе с "эталонной" покрышкинской тактикой, пока только позволяло сражаться с более опытным в реальных воздушных боях противником на равных.

Ещё неприятнее, чем в Литве, началась для нас война на румынской границе. 9-я "танковая" армия, имевшая в своём составе 2-й и 7-й танковые корпуса, в первый же день опрокинула румын и погнала их по Дунайской равнине между Карпатами и руслом реки. Но на вторые сутки, пройдя 40-50 километров, напоролась на мощнейшую фашистскую группировку, не уступающую восточно-прусской. Последовало сражение, в котором единственным нашим козырем была бригада прорыва на КВ, благодаря действиям которой и был захвачен "Тигр" во встречном бою против немецкого тяжёлого танкового батальона. Для фашистов оказалось большим сюрпризом, что их 88-миллиметровки с огромным трудом пробивают наши танки в лоб. Но и наши КВ оказались точно в таком же положении. 200-миллиметровую броню не брали ни бронебойные, ни бронебойно-фугасные, ни кумулятивные 107-миллиметровые снаряды. То же самое можно было сказать о бронебойных шестидюймовых, а иных на румынскую границу, увы, не завезли. "Маусов" здесь не ждали. Тот "Тигр", что был захвачен, получил два попадания, ББ и фугасом, из БЛ-15, одним из которых заклинило башню, вторым же, оглушило экипаж в отделении управления, после чего храбрые панцерманны банально струсили и сбежали. Сперва та тройка, что сидела в башне, а за ней, не слыша командира и думая, наверное, Бог весть что, и контуженные водитель с радистом. Танк и всё поле боя достались нам, поскольку "Тигры" попятились назад, опасаясь обхода с фланга на диво шустрыми советскими тяжёлыми танками. Машину, зацепив её двумя "Ворошиловцами" цугом, отволокли к реке и умыкнули на барже, занятой, ради такого случая, у Дунайской военной флотилии.

Но, на следующий день немцы выработали противоядие, пользуясь скорострельностью и точностью орудий, принявшись сбивать гусеницы у наших атакующих танков, не давая ремонтироваться и эвакуироваться под миномётным и артиллерийским обстрелом. У стоящего КВ уже гораздо легче выцелить маску орудия, а КВ-2 можно вообще с фланга обойти. Вдобавок из глубины, прикрываясь выставленными вперёд "Тиграми", стали бить 105-миллиметровые САУ, которые в первом же столкновении наши танкисты по достоинству оценить не смогли, сосредоточившись на ближайших целях. Видал я потом этот "Хуммель", у него ствол в 52, а то и в 60 калибров длиной, отечественным 100-миллиметровкам, минимум, не уступит! Ничего удивительного, что они стали дырявить наши КВ в башню, а КВ-2 в лоб рубки. Пока мои танкисты догадались прикрыться дымами, полбригады как корова языком слизнула.

На третий день войны, не выдержав удара и понеся страшные потери, 9-я армия покатилась назад да так, что даже за приграничные укрепления, которые, правда, были куда как попроще, нежели на Главной оборонительной полосе в Белоруссии и на Украине, зацепиться не сумела. Южный наш фронт оказался прорван, неотмобилизованная 22-я армия в Молдавии под угрозой охвата левого фланга, вдобавок, погиб комфронта генерал армии Апанасенко и на его место назначили моего бывшего комкора, генерал-лейтенанта Потапова. Ставка ВГК на кризис на Южном фронте отреагировала немедленно, направив туда войска изъятые с Украинского фронта Рокоссовского. В том числе, 4-й танковый и 2-й кавалерийский корпуса. И отведя из Молдавии 22-ю армию. Вдобавок, чтобы обеспечить эти маневры и притормозить ГА "Юг" хоть на несколько дней, РККФ был вынужден высадить в Добрудже сосредоточенный в Крыму корпус морской пехоты в составе всех пяти бригад под командованием бывшего "беляка" генерал-майора Крылова. Изначально, по плану войны, предназначенный совсем для других целей, но имевший штабные наработки по Румынии "на всякий случай". Морпехи успешно взломали береговую оборону, немецкую в основном, разогнали румынскую пехоту и успели выйти к самому Дунаю, когда на них навалились развернувшиеся гитлеровцы.

При поддержке этого десанта от действий вражеской авиации получил тяжёлые повреждения линкор "Парижская Коммуна", вставший в Севастополе на ремонт, а в боевом составе его сменил турецкий "Явуз". Всё равно, имея два тяжёлых крейсера типа "Кронштадт" со старой 305-мм артиллерией и "турка" (ещё два ТКР проекта 69-бис достраивались в Николаеве и должны были войти в строй в конце лета и осенью), КЧФ существенно уступал итальянской Марине, представлявшей морские силы противников СССР на этом театре. Тем не менее, за счёт действий авиации и лёгких сил, флот успешно решал задачи, как по десантной операции на западе, так и по переброске Турецкой армии в Аджарию, не забывая оборонять собственные берега. Итальянские крейсера, дерзнувшие обстрелять Севастополь, морские лётчики расчихвостили одними реактивными бомбами на отходе, постеснявшись "светить" днём самонаводящиеся торпеды, благодаря которым наводили ужас на лёгкие силы итальянцев. Впрочем, не только на лёгкие, в штабе РККФ были серьёзные подозрения, что бывший после рейда крейсеров в дозоре в центральной части моря, на босфорском направлении, лидер "Преображение" перетопил ими в ночном бою всю линейную эскадру Дуче. Не было только доказательств. Но линкоры врага на ТВД более не появлялись. Как и тяжёлые крейсера.

На фоне этих отрадных событий на море, то, что происходило севернее, выглядело удручающе. Южный фронт Потапова за две недели превратился во Второй Украинский с линией разделения с Первым Украинским у Могилёв-Подольского, откатился, не дав, слава Богу, себя зажать и окружить, к старой советской границе, сдав Молдавскую Особую республику полностью. А ГА "Юг" вышла далеко за левый фланг Главной оборонительной полосы по восточной границе ДМЗ от Коломыи и восточнее, вынудив Рокоссовского вывести большинство войск из своей части Демилитаризованной зоны, чтобы заткнуть промежуток от неё до Могилёв-Подольского. Чтобы не сдавать Польшу уж совсем без боя, что было бы крайне негативно воспринято в РККА, где служило до миллиона поляков, туда вывели один из корпусов НКВД с западно-белорусского направления, что на ситуацию не слишком-то повлияло.

В начале войны, между двумя эпическими сражениями разворачивавшимися в Литве и Румынии, немцы не форсировали события, аккуратно занимая свою часть ДМЗ войсками, в основном, за исключением СС-овцев, пехотой. В Восточной Пруссии, южнее Августова, они наступали тоже на своих двоих, но основательно. Сбив наши пограничные части, продвигались на два-три, редко, пять километров, закреплялись, окапывались, вели разведку. После чего, по всем правилам, с артподготовкой, следовала новая атака на контролировавшие их войска НКВД или укреплённые пункты. Продвижение, по меркам Второй Мировой, мизерное, зато за спиной у фрицев, фактически, всё набирала глубину сплошная оборонительная полоса с неизвестным количеством войск в ней. Теперь же, с отводом значительной части войск НКВД и РККА, у групп армий "Центр" и "Украина" открылось широкое поле для наступления, особенно СС-совскими дивизиями, которые все, как одна, и немецкие, и "союзные", оказались танковыми. Надо сказать, что в Вермахте, как показали первые бои, тоже все известные нам моторизованные дивизии перед вторжением были обращены в танковые и нормальный состав фашистского ТК теперь состоял из трёх однородных танковых дивизий с четырьмя батальонами "прямого огня", танков, ШтуГов и ягдпанцеров в каждой. То есть, вместо 26-ти, как было в прошлом году, против нас могло быть выставлено до 40 ТД. А то и больше. Поскольку ТД, наступавшая в Финляндии по берегу Ботнического залива, к примеру, была шведской, но обученной и укомплектованной по немецким штатам.

В отличие от Восточно-Европейского ТВД, где по местным меркам развернулись гигантские маневренные сражения, на юг от Чёрного моря, на двух Закавказских фронтах протянувшихся до окончания западной границы Особой Азербайджанской республики, ситуация была относительно стабильной. Немцы, сделав выводы из горной войны против турок и основательно подготовившись, настырно наступали. Наши столь же упорно оборонялись, цепляясь за каждую долину и перевал, но, тем не менее, медленно отходили под напором превосходящих сил. Медленно. И, чем дальше, тем задерживаясь на каждой позиции всё дольше. И ничего немцам не помогало, ни танковая дивизия на приморском фланге, ни батальон "Тигров", ни батальоны штурмовых орудий РГК. Обходы и охваты крайне затруднены, маневр ограничен. На местных дорогах требовалось больше топлива, чтобы пройти каждый километр, в горах надо было выложить больше боеприпасов, чтобы сбить умелого противника с позиции. А итальянцы так и не смогли обеспечить безопасный подвоз материально-технических средств, боеприпасов, подкреплений морским путём, на который немцы, наверное, очень рассчитывали. Равно, как и на поддержку с моря и охваты наших войск с помощью десантов. Всё снабжение повисло на турецких и Сирийско-Месопотамской железных дорогах, которые, к тому же, интенсивно бомбили ВВС КА. Войскам РККА, опиравшимся на Закавказскую железную дорогу, было чуть полегче, КЧФ и Каспийская флотилия делали своё дело, да и наступательных задач перед ними не стояло, и численность была, минимум, на треть поменьше.

Другое дело Иранский фронт, который с конца марта возглавлял бывший начальник ГАБТУ и командующий УрВО, ныне генерал-полковник, Павлов. Этот фронт, включавший все войска в Иранской ДМЗ, по своему составу скорее был равен армии и включал в себя 1-й танковый, 3-й бронекавалерийский, 58-й стрелковый корпуса, две отдельных горнострелковых и две отдельных горнокавалерийских дивизии. Авиацию фронта представляла не воздушная армия, как везде, а всего лишь 19-й авиакорпус (две смешанных и истребительная дивизии) сплошь укомплектованный "деревянными" "Неманами" и "Ла". Правда, фронту была оперативно подчинён Ормузский морской район и базировавшаяся в нём авиация РККФ, авиакорпус из двух дивизий по два полка в каждой, минно-торпедной на Ар-2 и истребительной на машинах Бериева.

Фронт снабжался в основном тракторными колоннами, которые было проще оборонять от нападений иранских "басмачей", поскольку Трансиранская ЖД европейской колеи от порта Бендер-Торкмен на Каспии до Бендер-Шапура на побережье Персидского залива, с хоть и пущенная только в 39-м году, имела пропускную способность всего один эшелон в сутки. Вдобавок, подвижной состав был представлен двухосными вагонами, платформами и цистернами, грузоподъёмностью всего лишь 20 тонн. Ценность ЖД была только в том, что шах запретил своим подданным портить с таким трудом построенные в его правление дороги и, в особенности, ЖД. Поэтому в мирное время по ней возили исключительно иранскую нефть в цистернах. Её, загружая на баржи-танкеры на терминале в Абадане, переправляли в Шапур, а оттуда уже по железке на Каспий. Большая же часть нефти иранских месторождений вывозили большими танкерами на Дальний восток под конвоем сторожевиков ТОФа из опасений атак подводных лодок, боялись британцев. Однако таковых ни одной не случилось, видимо Черчилль, несмотря на то, что Советы "воровали его нефть", опасался ссориться с СССР и толкать его на союз с Гитлером. Самый крупный и современный в мире нефтеперерабатывающий завод в Абадане, пущенный только в 38-м году, как только РККА до него добралась (пришлось воздушный десант высаживать, чтоб хозяева не попортили чего), также был демонтирован и вывезен морем во Владивосток, оставлен только нефтяной терминал.

Задача перед Иранским фронтом стояла довольно простая. Заглушив нефтяные скважины (специально изобрели технологию, чтоб немцам нефть не досталась, а мы, после того, как отобьём, могли быстро возобновить добычу), не давать противнику подняться с Месопотамской низменности на Иранское нагорье, прочно обороняя перевалы. И дожидаться окончания мобилизации и подхода подкреплений. Горнокавалерийские дивизии Иранского фронта, при этом, наблюдали пакистанскую и афганскую границы, 3-й бронекавалерийский корпус, одна ГСД и железнодорожный бронедивизион контролировали внутренний порядок в стране и линии коммуникаций, 58-й стрелковый корпус сосредоточился на правом фланге в районе Ахваза, выдвинув на линию границы с Ираком разведбаты всех трёх своих дивизий и танковую бригаду, а 1-й ТК, усиленный одной ГСД (68-й), оборонял правый фланг фронта на стыке со 2-м Закавказским в районе Илам-Керманшах-Сенендедж.

Четыре дня на фронте не происходило, ровным счётом, ничего. Разведка Павлова установила, что противником являются союзные немцам французы, которые никакой наступательной активности не проявляли. А ГА "Анатолия", тем временем, давила и давила 2-й Закавказский фронт на север и восток, вводя в бой штурмовые батальоны РГК, создававшими иллюзию присутствия танковых войск. Уже на третий день Павлов стал бомбардировать Ставку просьбами разрешить удар 1-м танковым корпусом во фланг и тыл ГА "Анатолия", в направлении нефтяных полей Киркука и Мосула. До них было от границы, всего то, 150 и 300 километров! Для Ставки порыв Павлова тоже показался соблазнительным, поскольку орлы Смушкевича, несмотря на кажущуюся близость целей, никак не могли уничтожить вражескую нефтедобычу в Ираке.

20-го мая, прорвав оборону французов, 1-й ТК под командованием легенды танковых войск СССР, генерал-лейтенанта Калиновского (отказывавшегося от любых повышений в должности, лишь бы быть "чистым танкистом") вышел на оперативный простор всеми силами и, по двум маршрутам, от Керманшаха и Сенендеджа, устремился к Киркуку. Несмотря на гористую местность, иногда вовсе без дорог, сбивая заслоны, двигаясь днём и ночью, к утру 22-го числа он вышел передовыми разведывательными подразделениями к городу Сулеймания и посёлку Туз-Хурмату, преодолев порядка 100 километров на каждом направлении. За Сулейманию пришлось подраться уже с немецкой моторизованной пехотой численностью до двух батальонов и тыловиками, что прозвучало первым тревожным звоночком, но ещё через двое суток Калиновский добрался-таки до нефтяных полей Киркука.

Важность этого месторождения немцы отнюдь не недооценивали, скорее даже наоборот. Рабочих скважин здесь было всего шесть и их на совесть замаскировали. Мало того, развернули вокруг целый зенитный корпус Люфтваффе из трёх бригад, в батареях которого было по восемь 88-миллиметровок 18 или 41 года, либо такое же количество 105-мм зениток, не считая МЗА. Этим, а также многочисленным истребительным прикрытием, объяснялись, во многом, неудачи наших лётчиков-бомбардировщиков. 1-й же танковый корпус установил истинное положение вещей уже попав под огонь ахт-ахтов.

Этим же утром 24 мая перешли в контрнаступление и немцы. Группу армий "Месопотамия" возглавлял, как оказалось, ни кто иной, как "Лис пустыни" фельдмаршал Роммель, сумевший реализовать в этот момент весь свой потенциал хитрости и коварства. В его распоряжении было всего две армии, французская, состоящая всего из четырёх дивизий и его 3-я танковая из двух танковых же корпусов. Выманив Калиновского на очевидный "сыр" и лишив, тем самым, Иранский фронт единственного крупного подвижного резерва (бронекавалерийский корпус, силою даже слабее одной ТД не в счёт), он ударил от Багдада на Ханакин, легко сбив на его подступах единственный наш горнострелковый полк 68-й дивизии, переброшенный туда "с оказией" на танковой броне. Тем самым он перерезал нашу южную "танковую дорогу" и, спустя немногое время, захватил стратегический перевал Пайтак на дороге к Керманшаху.

Калиновский, видя опасность окружения и понимая, что штурм нефтяных полей Киркука будет стоить его танкистам большой крови, заикнулся было об отходе, но Павлов на следующий день, волевым решением, погнал 1-й ТК в правильную атаку, с артиллерией и мотопехотой, которую немецкие зенитчики не могли выдержать. Вот только к тому времени немцы успели перебросить к нефтяным вышкам два батальона панцерягеров с французскими 75-миллиметровками, моторизованную буксируемую ПТА и достаточно пехоты из состава ГА "Анатолия", чтобы 1-й ТК умылся кровью и не достиг, казавшейся такой близкой, цели. Роммель же, воспользовавшись заминкой русских у Киркука, продвинулся ещё дальше на северо-восток и перерезал дорогу Сулеймания-Сенендедж, захватив важные перевалы и здесь. Корпус Калиновского, уже потерявший до 50 процентов своего состава, попал в окружение, а дорога на Иранское нагорье оказалась с 25-26 мая для немцев практически открыта. Если не считать разрозненных полков 68-й дивизии. Воспользоваться этим на всю катушку Роммель до 29 мая не мог, поскольку был занят отбитием отчаянных атак пытавшегося вырваться 1-го танкового корпуса, но его передовые разведывательные подразделения к этому моменту уже проникли далеко на север и восток.

На юге Месопотамии, как только завязались бои за Киркук, фельдмаршал Роммель ввёл в бой второй танковый корпус своей армии, усиленный парой пехотных дивизий французов в общем направлении на Ахваз. 58-й корпус держался стойко, парируя удары своими танками, теми же Т-34 без буквы, что и в 1-м ТК, а также фронтовой противотанковой бригадой на СУ-5. Одинаково упорно дрались, как "старая" 39-я ГСД, так и две новых, весеннего формирования, с показательными номерами 301 и 302, развёрнутые в рамках предмобилизации из "жирка" добровольческого личного состава и вооружений, данных перешедшей на военные рельсы индустрией. Но за пять дней непрерывных боёв, в ходе которых немцы неоднократно меняли направления ударов, выискивая слабое место, силы 58-го СК в этой неравной битве стали иссякать вместе с запасами снарядов и патронов. Было очевидно, что долго так продолжаться не может. Надо отходить. Но попробуй тут отойди лёгкой пехотой, когда на тебя наседают три танковые дивизии!

Вот такая сложилась обстановка на крайнем юге, на Иранском фронте, когда под вечер 29-го числа меня вызвал Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин и раздражённо выговорил, будто я во всех бедах этого мира виноват:

Павлов очень ругает ваши танки! Завтра же вылетайте к нему и разберитесь в чём дело! За себя оставьте товарища Федоренко.

Эпизод 2.

Забавная у нас подобралась компания, чтобы лететь ранним утром люксовым бортом "Аэрофлота" на юг! В первую очередь, троица из меня Любимова, адьютанта майора Петренко по прозвищу Гризли и радиста-водителя-ординарца младшего сержанта Грачика Григоряна, которого я вновь пристроил к себе по мобилизации. И "зоопарк", и его "директор" не постеснялись до зубов вооружиться и экипироваться вплоть до лётных бронежилетов, автоматов АК-39 (у Гризли даже РПК), парашютов, танковых шлемофонов и переносной радиостанции в двух вьюках. Будто мы не в штаб фронта летели, а натурально готовились к заброске во вражеский тыл. Что поделать, опыт полётов и залётов у меня ого-го, поэтому и навьючил и себя, и своих, по-максимуму. Не пригодится — отлично! Пригодится — не с голой ж... жизненные трудности встречать.

Другая троица "комиссары", но не в пыльных шлемах, а в шинелях. Самый старший из них даже в парадной. Парадная форма, между прочим, эксклюзив в РККА, кто в московском "первопогонном" первомайском параде не участвовал или на мавзолее не стоял, её не имеют. Но генерал-лейтенант Мехлис, "похудевший" в звании и слетевший после февральского разбора полётов по "детскому делу" и с поста начальника Главного политуправления РККА, и с поста наркома Госконтроля, которые занимал "по совместительству", на мавзолее стоял, хоть и числился, всего лишь, "в распоряжении Генштаба". С 1-го мая его не видел, да и тогда мы тоже, по понятным причинам, не особо много общались. Экипировка у "комиссаров" тоже попроще нашей — кожаные портфели, и только.

И, наконец, военных уравновешивала шестёрка чекистов-смершевцев во главе ни с кем иным, как с моим бывшим когда-то телохранителем, ныне цельным комиссаром государственной безопасности. Впрочем, высокое звание, соответствующее армейскому генерал-майору, ничуть на его наклонности прирождённого волкодава не повлияло. И подчинённые были ему под стать. Тем не менее, к глубокому моему внутреннему удовлетворению, смершевцы, тоже вооружённые до зубов, парашютов и броников с собой взять не догадались. Пусть вторые можно было достать лишь по большому блату, но первые-то в военном небе были очевидны.

— Я всё жду, жду, когда превзойдёшь своего учителя, а ты хватку прям на глазах теряешь! Как же так, Слава? — иронично поддел я чекиста, пожав ему руку.

— Не обольщайтесь, товарищ генерал-полковник, — усмехнулся чекист. — Мы, как вы понимаете, здесь по вашу душу. Зная вашу привычку не долетать куда надо, Верховный Главнокомандующий приказал товарищу Берии глаз с вас не спускать. Так что падать, если что, будем все вместе.

— Я ж не против, Слава! Конечно вместе! — продолжил я над ним подтрунивать, маскируя этим лёгкий мандраж перед вылетом. — Просто тебе без парашюта будет несподручно, вот и всё! Ты уж, будь другом, ближе ко мне держись. В обнимку, как нибудь, и на одном плюхнемся. Или, ещё лучше, пока время до посадки есть, раскулачь местных летунов на предмет средств спасения!

Удивительно, но мои слова комиссар госбезопасности принял всерьёз, отчего даже задержали наш вылет, пока чекисты искали себе купола. Заминка вызвала раздражение Мехлиса, который упорно отмалчивался прежде, лишь буркнув мне при встрече: "Здравия желаю!" тоном, допускавшим прямо противоположное.

— Что вы тут за цирк устраиваете, товарищ комиссар! — наехал он на Панкратова. — Лётчики — и те без парашютов, а вы чего-то боитесь! А нам на месте надо быть до темноты!

Конечно, Мехлис был во многом прав. До Тегерана нам восемь-десять часов лёту, не считая времени, которое потеряем на промежуточную посадку для дозаправки в Астрахани. Тем не менее, я не удержался, чтобы и генерал-лейтенанта "политических" войск поддеть:

— Вы куда то торопитесь?

— Да, товарищ генерал-полковник! — ответил он раздражённо. — Тороплюсь выполнить приказ Верховного Главнокомандующего, который поручил мне укрепить дух воинов Иранского фронта после глупой неудачи вашего 1-го корпуса, который не оправдал возлагавшихся на него надежд!

— Ну, тогда мы комиссарам передний ряд кресел уступаем, чтоб они в Иране быстрее нас всех оказались! — усмехнулся я, видя, что посланные за парашютами смершевцы уже бегут к нашему серебристому, стоящему наготове с прогретыми моторами, самолёту. — Прошу на борт, товарищ генерал-лейтенант!

Мехлис, поначалу, ничего мне не ответил, только махнул своим рукой и, пропустив их вперёд, шагнул к трапу. Я поднимался следом, когда Лев Захарович, приостановившись, чуть повернул голову и очень тихо сказал:

— Взрослый мужик, коммунист, генерал-полковник, а паясничаете, как клоун!

— Не вижу причин унывать, товарищ генерал-лейтенант! — так же тихо ответил я. — И вам это делать никогда не советую! А то вы в конце мая навроде тучи осенней. Непорядок.

Наконец, мы расселись в удобных широких креслах М-ки, в девичестве "Дугласа" и самолёт пошёл на взлёт. Почти как обычный рейс "Аэрофлота" за исключением того, что роль стюардессы по совместительству, выполнял бортмеханик. Я уселся на индивидуальном месте в левом ряду, через проход от Гризли и Грачика и, глядя на поднимающееся на востоке солнце невольно задумался. Готовился-готовился я к войне, это точно. Нельзя уж никак было сказать, что и СССР в целом к войне не был готов. Скорее наоборот, более, чем когда либо. С "эталонным" миром и сравнивать нечего. И что? Несмотря на то, что мы вывалили на противника весь "хайтек", "сломать" его не смогли. Причинить тяжелейшие потери — несомненно. Даже если делить эпические цифры, которые приходили в сводках фронтов на десять, всё равно получалось очень, очень много. А если не делить, то Вермахт и Люфтваффе уже, минимум, дважды успели уничтожить. И несмотря на это немцы упорно, не считаясь ни с чем, лезли вперёд, выполняя гитлеровскую задачу.

Сломить противника, по крайней мере, морально, на что я очень рассчитывал, не получилось. В ответ на применение нового вида даже сверхэффективного оружия противник не паниковал, а довольно быстро находил противоядие. Русские штурмовики бомбят ковром мелкими ПТАБами? На второй день войны немцы уже шли разреженными колоннами, чтобы одним заходом нельзя было поразить более одного танка. Устраивают засады? Разведка пошла при непрерывном сопровождении артиллерией, чему, кстати, очень способствовали самоходки. Ракету в небо при малейшей опасности и уже спустя секунды дозорный танк скрылся в дыму, окружённый отсекающими разрывами снарядов, которые падали также и в любые подозрительные места. Результатов применения некоторых видов оружия, как, например, планирующих бомб дальней авиации, оснащённых тепловыми ГСН, пока вообще не удавалось отследить. Сбросили ночью на тепловую отметку примерно в районе назначенной цели, а как понять куда именно? Тем более, что отметок — пруд пруди. На следующую ночь опять туда же летят. То же самое и торпед наших волшебных касается, пуляют ими по ночам по каким-то сторожевикам итальянским результативно. Но, разве для этого те торпеды создавались? А из крупных успехов, вроде боя лидера "Преображение", так доказанных результатов нет. На Балтике вон, береговая торпедная батарея весь БК из шести самонаводящихся торпед на отражение десанта отстреляла. Поди знай, куда они попали и попали ли вообще в той кутерьме, когда всё море кильватерными следами расчерчено было и дымзавесами затянуто. В общем, результатов всех усилий ещё ждать и ждать, пока запас прочности у фашистов не иссякнет. Нет такого супероружия, которое их раз, и их остановило бы. Вернее, конечно, есть. Ведь самое сокрушительное оружие — люди. Всё прочее — сменный инструмент того или иного качества. Приходится признать, что на текущий момент у Гитлера оружие таки получше нашего. Нам же — ковать и ковать. Ибо, даже две недели спустя, не живёт обычный советский человек войной, когда либо ты, либо тебя и твоих. Всё ему мирная жизнь снится, где все люди добрые, хорошие, отзывчивые. Вот и выходит, что прав товарищ Мехлис. "Накрутка" сейчас ох, как необходима!

Ничем не примечательный перелёт, в первой половине которого я убивал время, читая сводный обзор Ставки по Ирану (между прочим, вчерашний, вторая копия, первая — у Самого), а после вылета из Астрахани откровенно дрых впрок, что, как оказалось впоследствии, было весьма своевременным проявлением естественной слабости. Ибо ночью поспать толком мне так и не удалось. На аэродроме близ иранской столицы мы приземлились вечером, почти уже на закате, когда солнце уже коснулось своим краем поднимающихся на западе гор.

Первым моим впечатлением от "заграницы" стала пыль, бывшая здесь, кажется, везде. В воздухе, на спёкшейся под палящим днём солнцем земле, на встречающих нас машинах, внутри и снаружи, на форме, сапогах и лицах бойцов и командиров. Я даже поймал себя на сумасшедшей мысли: "Из праха восстал, в прах и обратишься". Ехали в штаб фронта, который оказался здесь же, в столице, в сотнях километров от мест боёв, что меня неприятно поразило, на кустарно блиндированном в БТР грузовике ЗИЛ-5 в сопровождении трёх лёгких броневиков БА-20 батальона охраны. В дороге стемнело, уличное освещение, либо было отключено ради светомаскировки, либо его тут вообще не было. Не удалось мне не только осмотреть местные достопримечательности, но и сказать, с какой стороны света от аэродрома я вообще нахожусь. Колонна крутилась так, постоянно куда-то сворачивая, что внутренний компас отказался работать начисто, пока не получит помощи от каких-либо органов чувств. Следующим "кислым" впечатлением была личность начштаба Иранского фронта, хоть он и был моим давним знакомым и сослуживцем. Что и говорить, сочетание Павлов-Кирпонос вызывало самые неприятные ассоциации на фоне событий "эталонного мира", несмотря на то, что "этот" Кирпонос на моей собственной памяти ничем, по-крупному, не провинился.

— Здравствуй, дружище, — вопреки уставу сказал я ему, выслушав доклад и спросил. — Где командующий?

Очень уж у меня чесались руки спросить, какие такие изъяны нетоварищ Павлов, загнавший лучший, самый боевой советский танковый корпус в гиблую западню, нашёл в танках Т-34. Однако, ответ Кирпоноса, который он выдал с бросившейся в глаза заминкой, заставил меня забыть о всяких несущественных глупостях.

— Комфронта сегодня с утра вылетел в 68-ю дивизию в Керманшах. Связи с ним нет. Уточняем.

— Давно нет связи? — спросил я тихо и спокойно, хотя в этот момент мне казалось, что на моей свежевыбритой налысо, по случаю визита в жаркий Иран голове, вновь отросли и сами по себе зашевелились волосы.

— С момента отлёта. Двенадцать часов, — также тихо, будто желая, чтобы только я один услышал ответ, сказал начштаба.

— Кто командует фронтом? — слова мои будто повисли в воздухе и мне, перейдя на уставное обращение, пришлось спросить гораздо громче и, к моей досаде, взволнованней. — Я вас спрашиваю, товарищ генерал-лейтенант, кто последние двенадцать часов командует прорванным противником фронтом?!

— Выходит, я командую, — как то по-детски обиженно, развёл руками и без того задёрганный начштаба.

— В Ставку доложили?

— Я думал, вместе с вечерней сводкой, вдруг найдётся, — не отвечая прямо, стал оправдываться Кирпонос.

— Докладывайте немедленно! — отдал я "железный" приказ и, многозначительно переглянувшись с Мехлисом, потерял интерес к начштаба Иранского фронта, давая понять, что все разговоры и ожидания уже закончились.

А у Павлова губа не дура! Иначе как объяснить, что штаб фронта он "поселил" не где-нибудь, а в старом шахском дворце Голестан? Зато у меня сейчас нашлось занятие разглядывать интерьеры и предметы антиквариата в Доме Солнца, пока Кирпонос пропадал в комнате, нет, зале ВЧ.

— Товарищ генерал-полковник, с вами будет говорить Верховный! — объявился вновь НШ фронта и я прошёл за ним к аппарату.

— Полынин слушает, — представился я "оперативным псевдонимом" установленным на время этой поездки.

— Товарищ Полынин, принимайте командование фронтом, — без предисловий раздался в трубке глухой, уставший голос Сталина с заметным акцентом. — Ваша задача: любой ценой ликвидировать прорыв фронта, не допустить охвата противником фланга соседа, Второго Закавказского фронта, и выхода немецких танков к Баку. Любой ценой! Ставка направит вам подкрепления, но пока вам придётся решать эту задачу своими силами. Ми надеемся на вас! Товарища Львова назначаю к вам членом Военного совета фронта. А этого дурака Никитина, завтра же отправьте в Москву! — в последних словах Иосифа Виссарионовича сквозило нешуточное раздражение. — Ясен ли вам приказ?

— Более чем, товарищ Иванов, — на выдохе, совсем без энтузиазма от свалившихся новостей, можно сказать даже, обречённо отозвался я и услышал в трубке лишь слова прощания.

— До свидания, товарищ Полынин.

— До свидания, товарищ Иванов.

— Знаешь уже? — посмотрел я на стоящего тут же Кирпоноса.

Тот в ответ только кивнул и всем своим видом постарался показать, что только и ждёт распоряжений нового командующего. Не говоря ни слова, я развернулся и направился в главный, центральный зал этого здания, бывшего лишь частью всего комплекса дворца.

— Поздравляю, товарищ генерал-лейтенант, — по-деловому и совершенно искренне протянул я Мехлису руку для пожатия, — вы назначаетесь при мне новым комиссаром вместо Хрущёва, то бишь членом Военного Совета Иранского фронта.

Известие, очевидно, стало для Льва Захаровича большим сюрпризом, да и преподнесено было мной так, что он, схватив таки меня за ладонь, но помня "клоунаду" перед вылетом, недоверчиво спросил:

— Это не шутка?

— Отвечать надо по уставу: "Служу Советскому Союзу, постараюсь оправдать оказанное Ставкой доверие!", — сказал я совершенно серьёзно, но Лев Захарович всё равно смотрел на меня с большим сомнением, которое я поспешил тут же развеять. — Такими вещами не шутят! Пойдёмте знакомиться. Михаил Петрович, — чтобы не путать двух генерал-лейтенантов, обратился я к Кирпоносу по имени-отчеству, — покажите, где вы тут совещаетесь. И через десять минут соберите Управление.

Пока мой новый НШ отсутствовал, мы с Мехлисом имели удовольствие рассмотреть карту ТВД в соседнем зале со свежими отметками, причём, она не лежала на походном столе, смотревшимся в блестящем интерьере, как неандерталец среди дам высшего света, и, тем более, не висела на расписной стене, а была приколота кнопками к роскошной переносной ученической доске, на которой какой-нибудь подрастающий шах мог бы писать мелом. И, разумеется, пока никто не мешал, коротали время тихим разговором.

— Что Хрущёв натворил в курсе? — закинул я удочку.

— Затем и прилетел, — подтвердил Мехлис. — Но не думал, что так обернётся.

— И что же?

— Решил отличиться и сагитировать местных иранцев свергнуть шаха и создать особую республику, — пожал плечами комиссар. — Что ему прямо было запрещено из-за настроений текущего момента. С персами в этом направлении работать и работать. Они ж, видите ли, истинные арийцы из Страны Ариев. Нацисткие настроения, симпатии к немецким фашистам и Гитлеру очень сильны. Потому нам, кстати, удалось создать Азербайджанскую Особую и присоединить к себе Туркменскую степь. Туркмены и азербайджанцы по национальности тюрки, не понравились им байки об истинных арийцах. Тем более, что выходцы из тюркских народов столетиями правили Персией-Ираном, да и нынешний шах тоже тюрк, хоть и пытается казаться...В общем, наскоком тут не решить. А Хрущёв, как с поляками дело пошло, сам сперва напросился финнов агитировать и за малым не довёл до бунта в их лагерях. Права они себе, как трудящиеся, видишь ли, требовать стали и немедленного возващения домой, на историческую родину. За это дело его в Иран на должность ЧВС фронта и сослали, где особо никуда не рыпнешься. Но активный дурак оказался. Действия Хрущёва только навредили. Раньше мы хоть говорили, что уйдём, как только обстановка позволит и стреляли в наших бойцов только самые непримиримые. А теперь, боюсь, мы с вами на грани полномасштабного антисоветского восстания. Вот такие дела, которые вы обязаны знать, раз уж вступили в командование фронтом.

— Час от часу не легче! — вздохнул я. — Мало мне немцев, так тут ещё и персы...

По одному и группами стали подходить генералы и полковники управления фронта. Так как фронт мне достался "формальный", то и должности эти были заняты командирами "второго плана", бывшими в прошлом на тех же должностях либо на корпусном уровне, либо в качестве замов на армейском, кое-кто и из военно-учебных заведений прибыл. При этом, часть должностей вообще совмещалась. К примеру, 19-м смешанным авиакорпусом командовал Иван Иванович Копец, генерал-майор и начальник авиации фронта. Этот факт, на фоне Павлова и Кирпоноса, меня просто добил. С генерал-майором Говоровым, начартом фронта, раньше по службе я не пересекался, но то, что в "эталонном" мире он дорос до маршальских должностей, внушало оптимизм. Прочие фамилии генерал-майора Анисимова, начальника тыла фронта, полковников Алёшина, Кислова, Матвеева и Бордзиловского, начальников разведки, начхима, начсвязи и начальника инженерных войск фронта соответственно, мне почти ничего не говорили. "Эталонная" память выдала лишь смутное, но позитивное впечатление, когда мне представлялся начальник разведки. С другой стороны, здесь именно он проворонил целую танковую армию!

— Все в сборе? — спросил я у Кирпоноса, подошедшего самым последним.

— Командир 1-го танкового корпуса, начальник танковых войск фронта генерал-лейтенант Калиновский, погиб. Оперативно подчинённые нам моряки, начальник морского района контр-адмирал Октябрьский и командир 8-го морского авиакорпуса, находятся у себя в Ормузе. Начальник Особого отдела фронта, комиссар госбезопасности Воронин, задерживается. Ему срочный приказ по своей линии пришёл.

Я кивнул, давая понять, что принял информацию к сведению, и начал вступление, с ходу "взяв за рога":

— Товарищи, приказом Верховного Главнокомандующего я полчаса назад назначен командующим фронтом вместо пропавшего генерал-полковника Павлова. Генерал-лейтенант Мехлис, тем же приказом, назначен членом военного совета фронта вместо товарища Хрущёва. Кстати, где он?

— Кхм, — интеллигентно смутился НШ, — я же доложил, что начальник Особого отдела фронта задерживается...

— Понятно. Товарищи! Верховный Главнокомандующий поставил передо мной задачу ликвидировать прорыв фронта и отбить наступление Роммеля в направлении Баку. Любой ценой. Я хочу знать, каково текущее положение Иранского фронта и какими силами и средствами мы располагаем, чтобы выполнить приказ Ставки. Михаил Петрович, доложите оперативную обстановку!

— К исходу текущего дня войска фронта занимали следующие позиции, — начал доклад начальник штаба, выйдя из-за стола к карте. — 58-й корпус в составе 39-й, 301 и 302-й горнострелковых дивизий, усиленный 12-й самоходной ПТАБр, занимает оборонительные позиции в районе Ахваза. Бои идут непосредственно в городской черте. В течение прошлой ночи противник вёл артиллерийский обстрел наших позиций, но в с утра действовал только французской пехотой, Сирийским, Иностранным легионами, равноценными по составу дивизии каждый и вновь появившейся, теперь под Ахвазом, на правобережье Каруна, дивизией сенегальских стрелков. Все атаки корпусом отбиты.

— То есть? А где немецкий танковый корпус? — строго посмотрел я на начальника разведки фронта, подспудно подозревая его в некомпетентности после трагедии с 1-м ТК.

— Разрешите доложить, товарищ командующий? — для проформы спросил полковник Алёшин и, не дожидаясь положительного ответа, стал рассказывать. — Я только вернулся из Ахваза и имею данные из первых рук. Немцы не проявляют активности на фронте уже второй день. Предполагаю, из-за огромных потерь. Визуальным осмотром установлено, что они в тёмное время суток эвакуировали часть подбитых танков. В то же время, источники из дружественных арабских кочевых племён доносят, что танки и машины ушли на запад в направлении реки Шат-эль-Араб. Немцы отступили в прибрежные рощи, где можно спрятаться от наблюдения с воздуха. Разведотделу штаба 58-го корпуса задача на уточнение данных о дислокации танковых частей противника поставлена. Ждём результатов.

— Что же это получается, товарищи? — не поверил я своим ушам. — Получается, горнострелковый корпус на равнине нанёс такие потери танковому корпусу, что Роммель вывел его из боя? По существу, нанёс поражение?

— Там местность, товарищ командующий, не просто равнина, она как стол, — пояснил Кирпонос. — Наши разведдозоры от слияния Тигра и Евфрата своевременно вскрыли подход к Шатт-эль-Арабу танкового корпуса противника ещё 23-го числа. В ночь на 24-е немцы стали переправляться мотомехчастями выше устья Каруна у Басры, видимо, чтобы избежать двойного форсирования ещё и старого русла Каруна ниже соединительного канала. Там, против Абадана, действовала только французская колониальная пехота. Наши разведбаты, уничтожив везде переправы, отошли, дабы избежать разрушения нефтяного терминала. 58-й корпус занимал оборону в 25-километрах от Шат-эль-Араба на широком фронте, 39-я дивизия, уперев левый фланг в Карун, на фронте 25 километров, фланговые дивизии на фронте 40 километров. Войска имели построение в одну нитку, в резерв выделялись только танковая и противотанковая бригады. 24-го немцы атаковали только одной 32-й танковой дивизией, которую они за ночь успели переправить по наведённому понтонному мосту. Ударили параллельно руслу Каруна, примерно в 15 километрах от этой реки. Предполагаю, чтобы исключить возможный артобстрел с фланга. Так как местность абсолютно плоская и при движении техники сразу же поднимется плотная пыль, что усугублялось безветренной погодой, то в колоннах действовать трудно и противник сразу наступал развёрнутым строем на фронте около 4-х километров, выставив бронетехнику вперёд. Наши передовые артиллерийские разведывательные посты, заблаговременно развёрнутые на вышках, позволили открыть подвижный заградительный огонь корпусной артиллерией с предельной дистанции в 20 километров от нашего переднего края, достигший максимума непосредственно перед линией минных полей. Правильно организованный начартом 58-го корпуса заградительный огонь 123 и 450 корпусных артполков воспретил подход мотопехоты на автотранспорте и поддержку артиллерии. В то же время комкор, генерал Петровский, стал выдвигать из глубины на угрожаемое направление танковую и противотанковую бригады, самоходный гаубичный полк. Попутно преследуя цель отвлечь на них немцев. Действительно, позиции стрелков противник не обнаружил вплоть до того, как панцеры стали подрываться на минных полях из кумулятивных мин со штыревыми взрывателями в 400 метрах перед нашим фронтом, что послужило сигналом к открытию огня противотанковой артиллерией. В деле участвовали 909 ГСП и один дивизион 39-го горного артполка, всего 35 орудий 25-76-мм, считая сюда же и 82-мм станковые батальонные гранатомёты. Да ещё две с половиной сотни стволов танковой и противотанковой бригад, которые вели бой из рва в полукилометре позади позиций пехоты. Да корпусная артиллерия непосредственно на направлении удара, считай била полупрямой наводкой с 4-5 километров. 122-мм МЛ-20 даже бронебойными. Стычка вышла совсем короткой. Немцы, понеся тяжёлые потери, сразу же отступили в поднятую ими же пыль, на глубину до полутора-двух километров, где, постоянно подновляя завесу передвижениями отдельных танков и бронеавтомобилей вдоль фронта и на флангах, попытались закрепиться, окопаться и замаскироваться, подтянуть пехоту и артиллерию. В общем, 32-я танковая дивизия немцев, после утреннего погрома до самого вечера более наступательной активности не проявляла. 35-я дивизия противника, переправившаяся в первой половине дня, до того, как морские бомбардировщики разрушили понтонную переправу, попыталась охватить правый фланг 58-го корпуса по пустыне, выдвинув вперёд разведку на бронетехнике для провоцирования нашего заградительного огня, а главные силы передвигались в глубине, вдоль самого берега Шат-эль-Араба. Наши танки и САУ всё это время следовали за ними в десяти километрах в глубине нашего расположения. Отмахав от переправы почти полсотни километров, немцы повернули на северо-восток. Наша артиллерия уже давно перестала вести по их разведке малорезультативный огонь и маневр противник совершил, выйдя из расчётного радиуса поражения уже засечённых наших батарей. 35-я ТД атаковала точно так же, в тевтонском стиле, "свиньёй", прикрывая бронёй пехоту на грузовиках, но в более разреженном построении, на фронте до восьми-десяти километров. Заградогонь по нему могли вести семь 152-мм, одна 203мм, одна 122мм артбатареи и батарея 240-мм миномётов. Действующих стволов получилось побольше, чем при отражении первой атаки, но плотность артогня снизилась. Для компенсации этого фактора начарт 58-го корпуса совершил маневр на угрожаемое направление реактивным дивизионом, который успел дать два залпа "пакетами", счетверёнными РС-ами. Один на полную дальность, второй — прямо перед линией минных полей. Плотности стрелковых и артиллерийских подразделений на фронте 302-й дивизии тоже была пожиже, но отбились и здесь. В общем, в течение дня немцы сумели только преодолеть предполье и выйти на исходные рубежи для правильной атаки. В течение ночи противник подтянул ещё одну, 36-ю танковую дивизию и проделал проходы в минных полях. Но 58-й корпус с наступлением темноты отошёл на тыловую позицию в 20-25 километрах от передовой, а под утро оттянул и разведбаты, имитирующими присутствие наших войск. На рассвете 25-го противник провёл короткую артподготовку и захватил пустые окопы. После чего вновь встал перед необходимостью сближаться по совершенно плоской равнине. Такой фокус генерал-лейтенант Петровский провернул четырежды, отводя также и 301-ю дивизию на левом берегу Каруна. Немцы, со временем, навострились и войска подводить, и минные поля прорывать, и атаковать с ходу более-менее согласовано танками, пехотой и артиллерией, и фланг наш нащупали, и через Карун переправлялись, чтоб по 301-й ударить, но пятую позицию 58-го корпуса уже всерьёз не атаковали. Выдохлись. Если с тем, что пожгли лётчики считать, то уничтожено полторы тысячи танков и САУ, хотя у Роммеля в 12-м танковом корпусе, во всех трёх дивизиях, всего по штату около девятисот. Сейчас бои идут на участке 301-й в пригороде Ахваза со спешенными черкесскими эскадронами Сирийского легиона. И пехота французская делает довольно вялые попытки продвинуться вперёд. Силы же 58-го корпуса истощены, потери в личном составе горнострелковых подразделений составляют до двух пятых от штатной численности. Особенно велики потери в составе противотанковой и дивизионной артиллерии корпуса, которая также была выставлена на прямую наводку, свыше половины орудий разбито или повреждено, потери расчётов сопоставимы. В строю корпуса осталось лишь 12 25мм, 16 82мм безоткатных, 10 45-мм и 34 76мм орудий батальонной, полковой и дивизионной артиллерии. Большие потери также понесла приданная 12-я ПТАБр. Из 98 самоходок в строю осталось 58, но ещё 27 можно отремонтировать, остальные сгорели. Потери в экипажах до трети убитыми и ранеными. 79-я танковая бригада насчитывает 82 Т-34, 26 СУ-34 и 28 тяжёлых БТР. Таким образом потери бригады, на текущий момент, составляют 58 танков, 6 СУ и 4 БТР, из которых 17 танков сгорело, а остальные можно восстановить. Потери в экипажах убитыми и ранеными сравнительно невелики, до десяти процентов штатной численности бригады. Корпусная артиллерия 123-й, 450-й корпусные артполки и 65-й самоходный гаубичный полк понесли незначительные потери в орудиях и в людях. В строю артиллерии корпуса имеются 46 152-мм гаубиц-пушек, 16 203-мм гаубиц и 8 122-мм контрбатарейных пушек, 52 122-мм самоходных гаубицы, двенадцать самоходных 152-мм гаубиц и шесть самоходных 107-мм пушек. Но велики потери во взводах управления и комсоставе самоходного полка, вступавших в прямой бой. Из 34 штатных СУ-5 управления выбито 13, погибло 14 командиров самоходных батарей. В самоходной гаубичной и буксируемой корпусной артиллерии уничтожено контрогнём две СУ-5 и повреждено авиацией две МЛ-20. Артиллерию 58-й корпус, в основном, сохранил и прочно опирается на неё в обороне. Но запасы снарядов в корпусе подходят к концу. По последнему докладу, запас гранат для танковых гранатомётов исчерпан, подкалиберных снарядов к "сорокапяткам" на весь корпус осталось двадцать штук.

— Товарищ генерал-майор, — посмотрел я на Анисимова, — какие приняты меры?

— Среднесуточная потребность 58-го корпуса в продовольствии, боеприпасах, топливе и иных материальных средствах составляет 1200 тонн. К началу войны боеприпасы на складах 58-го корпуса были сосредоточены в объёме 3-х БК. Израсходовано стрелковых патронов всех видов 0,5 БК, снарядов малого калибра 25-37мм 2 БК, миномётных мин и артснарядов 45-76мм 2,5 БК, артснарядов 107-152мм 3 БК, кроме 122мм, коих израсходовано 1,5 БК, 203мм 3 БК, 240-мм мин 2 БК, РС 3 БК. По железной дороге мы можем подавать по одному составу из тридцати 20-тонных вагонов в сутки. Но из-за острой необходимости эвакуации большого количества раненых, поезда снабжения отправляются через сутки, по очереди с санитарными эшелонами. То есть всего по 300 тонн в сутки. Из доставляемых раз в двое суток 600 тонн 160 тонн приходится на продовольствие и медикаменты, поскольку в жарком климате в полевых условиях они не хранятся. С начала боёв за Ахваз тылом фронта скомплектованы и отправлены три тракторные колонны с боеприпасами, ёмкостью по 400 тонн каждая, последняя — сегодня. Первая из колонн прибудет в Ахваз через десять дней, — сказав это, "зампотыл" спокойно, без душевного трепета, посмотрел мне в глаза, где наверняка увидел всю глубину той пропасти, перед которой стоял Иранский фронт.

Хотелось ругаться непристойными словами. Много и долго. Выходит, мы в состоянии снабжать войска на четверть их текущих потребностей! Понятно, мы понесли потери и эти самые потребности сейчас завышены, но главные пожиратели снарядов "в тоннах", корпусные артполки, почти не пострадали! И сидят сейчас вообще без боеприпасов!

— Как же вы снабжали 58-й корпус в мирное время? — вылетело у меня невольно.

— Ясно как, морем из Владивостока, — всё так же невозмутимо ответил Анисимов. — как можно было предположить, что боезапас закончится в считанные дни, а сухое продовольствие сожжёт авиация противника на складах?

— Понятно. Есть соображения, как исправить ситуацию?

— Локомотивов и вагонов больше нет. Во всяком случае, исправных. До войны железная дорога управлялась и обслуживалась, по контракту с правительством Ирана, немцами, которые саботировали, как могли. Парк тракторов и прицепов тоже весь в деле. Остаётся автотранспорт. Но автоколонне фланговое прикрытие не дашь, будут большие потери от басмачей.

— Сколько сможете перебрасывать автотранспортом?

— Тремя наличными фронтовыми автобатами за сутки, если учитывать обратные рейсы, 1800 тонн. Но надо учитывать, что дороги через перевалы допускают движение грузовиков лишь в одном направлении.

— Отлично. Готовьте машины и грузы, — отдал я свой первый "настоящий" приказ в качестве комфронта. — Послезавтра будем отправлять.

— Есть, — коротко отозвался генерал-майор Анисимов, не задавая лишних вопросов.

Михаил Петрович, докладывайте дальше.

— 68-я ГСД, без одного полка, утром прошедшего дня занимала позиции на подходах к городам Керманшах, Сенендедж и Илам. В 11 часов дня пришло радиосообщение из штаба дивизии, что ведут бой с танками противника в первых двух указанных пунктах, после чего связь прервалась.

— Что сделано для восстановления связи? — посмотрел я на начальника связи фронта.

— С наступлением темноты высланы самолёты корпусной эскадрильи с радиостанциями, — отрапортовал полковник Матвеев и добавил. — Возможно, приданная дивизии армейская станция повреждена или уничтожена, а у штатных средств не хватает дальности до нас добить, или рельеф мешает.

— Как выясните положение 68-й и, особенно, найдёте генерала Павлова — докладывать мне немедленно. В любое время! Продолжайте, товарищ генерал-лейтенант.

— 194-я ГСД своими четырьмя полками стоит гарнизонами в городах Тегеран, Кум, Исфахан и Шираз, контролируя разоружённые части шахской армии и охраняя склады интернированного оружия. 19 ГКД в районе Мешхед-Бирдженд наблюдает за афганской границей, 20-я в районе Захедан-Сурек новую пакистанскую. Там обстановка особенно сложная из-за беженцев-мусульман из бывшей Британской Индии. 3-й бронекавалерийский корпус генерал-полковник Павлов приказал двинуть в район Казвин-Зенджан-Решт. С вечера текущих суток корпус находится на марше. В резерве фронта Французский союзный мотострелковый корпус, находится на марше из ТуркВО, к утру должен сосредоточиться на днёвку в Тегеране. Днём стоит очень сильная жара, — извинительным тоном сказал НШ, — гусматики горят.

Ну вот, генерал де Голль нарисовался. Вторая приятная новость за сегодня. Хоть какой-то "жирок". Впрочем, больших надежд на него возлагать не стоит, поскольку корпус этот -только по названию и ради престижа. Чтоб никто и помыслить не мог обозвать де Голля полковником. Это тебе не бригада и не дивизия, где на грани балансируешь. Раз корпус — значит точно генерал-генерал. Только вот, замахнувшись, поначалу, на полноценный танковый, людей смогли набрать на полторы дивизии. В результате получилось нечто вроде нашего бронекавалерийского корпуса. Только вместо пары кавдивизий — бригада из двух мотострелковых полков на автомашинах, да бригада БА-11 с мотострелковым батальоном на БТР-6 в составе, поскольку новых-то танков у нас для французов ещё не было, а старые самим нужны. И обычный наш дивизионный комплект артиллерии, только по названию корпусной. Зато броневики, БТР и автомашины у де Голля самые новейшие, с "зенитными" 76-миллиметровками и колёсами с подкачкой. А не как в 3-м корпусе на гусматиках. Артсистемы, понятно, всё равно не на надувных колёсах и М-10 даже в обычных условиях быстрее 50 километров в час возить запрещено, чтоб скаты не загорелись, но всё же.

— Ещё что то? — подстегнул я начальника штаба.

— Ещё полк НКВД в распоряжении начальника Особого отдела фронта со штабом в Тегеране, да три понтонные роты, всё, что от 1-го танкового осталось, — вздохнул Кирпонос и добавил. — А по авиации доложит генерал-майор Копец.

— Слушаю, товарищ генерал-майор, — дал я ему отмашку.

— Авиация фронта, 19-й авиакорпус в составе 39-ИАД, 42-й и 45-й САД, фронтовой эскадрильи связи и 31-й отдельной корректировочной эскадрилий, 11-й эскадрильи инструментальной разведки, с начала боевых действий нацеливалась командующим фронтом на поддержку 58-го корпуса и базировалась в районе Ахваз-Дизфуль. До 23 числа противник в районе не появлялся, за исключением высотных разведчиков, которые мы не могли перехватить из-за недостаточной высотности ЛаГГов, которыми вооружены ИАП фронта. 19-й авиакорпус, в свою очередь, вёл разведку позиций пехоты противника и наносил бомбовые удары по выявленным целям, штабам, огневым позициям артиллерии и полевым складам. С утра 23 числа в небе появилось значительное количество самолётов противника, мы оцениваем введённую в бой группировку в 500 боевых самолётов, из которых до 400 немецких, поровну Фокке-Вульфов и двухмоторных Ме-109, и до сотни французских, большей частью истребителей "Девуатин" и незначительное количество разведчиков-бомбардировщиков "Потез" или бомбардировщиков "Лео". Ситуация сразу же сложилась крайне сложная, поскольку в 19-м авиакорпусе всего две сотни истребителей, из которых 80 — в полках сопровождения. Удары по подходящей танковой группировке, стоит это признать честно, в этот день были малорезультативны и стоили нам больших потерь. Несмотря на то, что имея радиолокатор на дирижабле, мы всегда высылали на расчистку воздуха силы, превышающие вражеские патрули, противник часто успевал поднять в воздух многочисленный резерв. Как мессершмиттов, составлявших ударную группу при атаке наших пикирующих бомбардировщиков, так и Фокке-Вульфов, связывавших боем наше истребительное прикрытие. Во второй половине дня 19-й корпус наносил удары по выявленным аэродромам, которые оказались прикрыты мощным зенитным огнём. Всего 23-го числа самолёты САД выполнили по два боевых вылета, ИАД — три. Оперативно приданная нам группировка морской авиации в наших интересах — один. Уничтожено на земле два десятка танков и до полусотни автомашин, среди которых не менее пятнадцати — тягачи с орудиями. Взлётные поля аэродромов противника мы перепахали, уничтожили до двух зенитных батарей, но летать немцы не перестали до самого вечера. В ночь на 24-е удары по аэродромам дважды повторили штурмовыми бомбами, осколочными и зажигательными, а также кассетами, полки ночных бомбардировщиков, один на Р-5 и два на По-2. На этот раз гораздо удачнее, на земле на стоянках удалось сжечь до полусотни машин противника и забросать поля минами. С утра 24-го, по договорённости с командующим 58-м стрелковым корпусом, 19-й авиакорпус сосредоточился на решении задач ПВО, единственный удар по танковой переправе, результативный, нанесли реактивными бомбами морские лётчики. Противник в этот и последующие дни пытался наносить бомбоштурмовые удары по нашим войскам, которые мы своевременно, благодаря инструментальной разведке, отбивали, направляя на перехват превосходящие силы. В этот день истребительные авиаполки сделали по пять-шесть боевых вылетов на каждую машину в строю. В тяжёлых воздушных боях сбито до пятидесяти вражеских самолётов. Противник применял тактику прорыва на больших скоростях, разгоняясь с семи километрах, где, видимо, скорость мессеров и фоккеров максимальна, врывался в район цели со снижением до 4-х километров, причём истребители непосредственного прикрытия на 200-600 метров выше пикировщиков в двух-трёх эшелонах. Пикировщики гасили скорость, становясь в вираж, наверное, попутно визуально определяя конкретные цели на земле. Это единственный удобный момент до сброса бомб, когда ЛаГГи могли их достать, не считая лобовой атаки. В последующие дни, из-за понесённых потерь, мессеры стали гасить скорость кабрированием, что ещё больше снизило и без того невысокую результативность бомбометания обычными бомбами с высоким выводом из пикирования на большой скорости. В ночь на 25-е ночной полк на Р-5 вторично взорвал танковую и две французских переправы через Шат-эль-Араб и Карун плавучими минами, а По-2 работали ПТАБами и ШАБами по передвигающимся в пустыне войскам. Точно таким же образом 19-й САК действовал до сегодняшнего вечера. За прошедший день пикировщики действовали вяло. Нанесли всего два удара на поддержку французской пехоты. Авиация противника перешла к решению задач ПВО. 19-й САК с начала боевых действий сбил в воздушных боях 312 самолётов противника, из них французские двухмоторные — все. Эти больше в небе не появляются. Истребителей "Девуатин" — шестьдесят два. Остальное — фоккеры и мессеры примерно поровну. В строю на вечер 30-го мая 112 ЛаГГов и 128 "Неман-4". В корректировочной эскадрилье — 12 "Неман-2". Моряки потеряли от истребителей и зениток восемь Ар-ов и шесть истребителей Бериева, сегодня на аэродром Тегеран перелетел союзный французский полк на Яках — Закончил свой доклад Копец.

Ничего себе! Половину состава ИАП, как корова языком за неделю!

— Товарищ генерал-майор, а какие действия были предприняты авиацией фронта в интересах 1-го танкового корпуса? — выдал я давно, с самого начала доклада, вертевшийся на языке вопрос.

— Никаких, товарищ командующий! — со злостью в голосе сказал Копец. — В интерсах 1-го корпуса действовала авиация 2-го Закавказского фронта!

— Тааак, — выдохнул я протяжно, — а сейчас кто действует в интересах 68-й дивизии?

— Выходит, никто, товарищ командующий, — уже виновато признался летун. — Тут под Ахвазом бы управиться! Но я здесь как раз для того, чтоб проверить готовность площадок для переброски части полков в Тегеран и далее на Казвин для поддержки 1-го БКК.

— Понятно, — совершенно по-граждански выдавил я, хотя мне понятно было совершенно иное.

Было понятно, что нерешительный товарищ Может Найдётся подложил мне огромную свинью! Эх, доложи Кирпонос о пропаже Павлова хоть на два-три часа раньше и тогда не я, а, наверняка, генерал-лейтенант Петровский, образцово, даже талантливо, рискованно, расчётливо и находчиво спланировавший и осуществивший оборонительную операцию против превосходящих, притом, механизированных сил противника, вступил бы в командование фронтом! И по праву! И что с того, что он генерал-лейтенант, а я генерал— полковник? Мне у него учиться и учиться! Надо, кстати, обязательно съездить на место и самому всё посмотреть. В целом понятно, Петровский умудрился превзойти противника в огневой мощи, а это сейчас на войне главное, но вот детали были бы крайне интересны. Что это, например, за вышки такие он придумал? Ладно, это сейчас не главное. Главное то, что вызвать Москву и честно сказать, что есть полководец, которому я в подмётки не гожусь, я не могу! Подумают, что струсил и хочу от ответственности сбежать! И, конечно, не поймут, вставят фитиль и оставят командовать фронтом! Хочешь или не хочешь, но приказ Сталина мне придётся выполнить, прежде чем кандидатуры вместо себя выдвигать! Вариант поражения, понятно, не рассматривается.

— Какие будут соображения? — спросил я, начав осматривать лица генералов и полковников по очереди.

Но завершить процедуру не успел.

— Товарищ командующий! Разрешите? — оставленный за дверями снаружи майор Петренко уже совсем вжился в роль адьютанта комфронта. — Донесения от полков 68-й дивизии!

— Что там? — вяло поинтересовался я, не ожидая ничего хорошего и уже подустав от обилия свалившейся информации и, ещё больше, ответственности.

— 506, без одного батальона и 507 полки со средствами усиления на своих позициях у Сенендеджа и Илама. Дорога на Табриз также перекрыта батальоном 506 полка, — начал Петренко, очевидно, с хороших новостей, но закончил "за упокой". — 505 полк на подступах к Керманшаху с фронта атакован танками, до роты, броневиками и моторизованной пехотой. С тыла немецкие альпийские стрелки, обойдя по горным тропам, атаковали и уничтожили роту, охранявшую склады 1-й и 2-й иранских дивизий. Дивизии вооружились и ударили вместе с немцами по 505 полку с тыла. Штаб дивизии в Керманшахе захвачен. Остатки 505 полка отступили в горы. Генерал Павлов, по видимому, погиб или в плену. Видели как его машина с броневиком и БТР с чекистами охраны пыталась вырваться из города, но была сожжена вместе с прикрытием.

— Ну? Какие ТЕПЕРЬ будут соображения? — повторил я свой вопрос, начав ритуал заглядывания в глаза подчинённым по-новой.