Спаситель 18 глава

Спаситель 18 глава

Дмитрий Старицкий (с)

СПАСИТЕЛЬ

18.

— Слушай, Жмуров, — разлил я водку по стопкам. Перед этим предварительно подержал початую бутылку ''Хортицы'' до приемлемых вкусовых качеств в автомобильном холодильнике, который работал от аккумулятора, — ты у нас человек опытный, с людьми работал. Точнее с коллективами людей, — поправился я глядя на удивленные глаза инженера.

Журналист конечно сам всю жизнь работает с людьми, но... индивидуально. И опыт руководства у меня специфический — максимум три-пять человек, которых подгонять нужно только перед дедлайном, чтобы текст вовремя принесли. В главные редактора я никогда не рвался. Не такая уж большая разница в окладах чтобы взваливать на себе холку такую обузу. А разницу в деньгах всегда можно было гонорарами за публикации сравнять.

— И... — протянул инженер, чувствуя в моих словах какой-то для себя подвох.

— Вот мы тут пятый месяц пашем, а кругом такая идиллия, что просто оторопь берёт. Конфликтов нет. Недовольных начальством нет. Работают так, будто действительно строят лично для себя светлое будущее.

— И чем ты, командир, недоволен? Другой бы на твоём месте радовался.

— Понять хочу. Не бывает так.

— Да всё просто. Люди подрядись на работу не с тобой, а с Тарабриным. Он им что-то пообещал такое, чего им край как надо. И если не сделают, то и не получат. Вот и пашут как на дембельский аккорд. Всё что от тебя идёт им, то только в плюс. Нет почвы для конфликта. Вот когда в конце года сам будешь договариваться с артелями, то тогда держи ухо востро. В артелях на прииске даже уголовники вкалывают, что любо-дорого. Потому как знают за что. Конфликты там, где кто-то халасы гоняет, а получает как трудяга. У нас пока равноправие во всём, точнее — уравниловка. Кормим всех одинаково. А работает каждый за своё, о чём с Тарабриным ряд составил.

— Это-то понятно. Но вот удивляет меня их отношение к труду. Наяривают весь светлый день. Никто не сачкует. Никто не гонит самогон. Даже из-за баб никто не дерётся.

— Ты в каких войсках служил?

— В инженерных.

— А я в стройбате. Инженером в УНР [У Н Р — управление начальника работ] Уральского округа, ''пиджаком'' [П и д ж а к — выпускник гражданского ВУЗа, призванный на два года в армию в офицерском звании]. Так вот... — Устав ждать, Жмуров сам разлил водку по стопкам. — Наш подпол на совещании в округе как-то раз заявил, что если ему дадут весь личный состав из одних баптистов, то через месяц он его сделает военно-строительным отрядом ударного коммунистического труда.

— И что?

— А ничего. — Усмехнулся инженер. — Спустили на тормозах, но по партийной линии пропесочили за близорукость. Давай за дальнозоркость.

Чокнулись.

Выпили.

Закусили малосольным огурчиками собственного приготовления. Это у нас кто-то из освобожденных женщин озаботился. Соль есть, бочка есть, вода в наличии, огурцы выросли... Вот мы и снимаем пробу.

— Я тут как-то с Онуфрием на ту же тему уже беседовал, — вкусно захрустел Жмуров огурчиком. — Вывод мой таков. Народ наш тут православный по названию. А вот по отношению к труду чистые баптисты. Труд — главное служение богу. У нас даже поп без дела не сидит — досочки стругает для будущей церкви. Из мастерской всю неделю носа не высовывает. И матушка его в бабском лагере вся в трудах да заботах. И дочки ее там же посильно вкалывают несмотря на малолетство.

Разлили ещё по одной. Жмуров продолжил свою лекцию.

— Я даже представить себе не могу как бы они влились в нашу, ту церковь, которая в осевом времени. Еретиками бы их сочли долгогривые, учитывая, что и разница есть обрядах уже существенная. Помнишь никоновскую церковную реформу? Ведь из-за пустяка разосрались — двумя или тремя пальцами креститься. А что делать, к примеру, тому у кого на войне кисть отрубили? Вообще не креститься?

Выпили.

Выдохнули.

Закусили.

— К тому же прикинь к носу наш быт. Артельный, мужской. Семейных, считай, что нет. Что у нас? Коммуна? Монастырь? Стройотряд? Шабашка? Так на хорошей шабашке и в нашем осевом времени народ пашет весь светлый день и не пьёт, потому как знает за что пашет и что может потерять в противном случае. Вот отстроятся по семейному, подворьями, женами обзаведутся, детей нарожают, тогда жди когда бабы меж собой пересобачатся. Они без этого не могут. А мужики уже вперёд бабами подзуженные выступают всегда. Вот тут уже авторитет попадьи на первый план выступает — бабий климат в станице держать. А это не просто. Я тебе так скажу, что легче с урками управляться, чем с бабами.

Еще разлили и бутылка кончилась.

— Я человек малопьющий по меркам строителей, — вдруг признался инженер, — но вот иной раз мне водочки не хватает для полного счастья. Ты, командир, только местных мужиков к водке не приучай. В своих станицах они слабой бражкой перебиваются. Самогонных аппаратов не имеют. Им и пары стаканчиков сухенького за глаза — дури своей хватает. Кофе пить будем после водки? Как дома было.

Кофе готовить вышли на воздух к курилке за домиком, там, где мангал и моё персональное кострище.

Запалили костерок, подбросив готовых угольков из мангала. В рдеющиеся угольки поставили джезву и я заколдовал над готовкой.

Потянуло необыкновенным ароматом.

— Зёрна с дореволюции были или от осевого? — спросил Жмуров, принюхиваясь.

— С дореволюции, — отвечаю, усмехаясь. — С цельным кофеином. На Макарьевой ярмарке в первый ещё выход покупал, когда за лошадками с Тарабриным катались. Йеменское мокко.

Инженер, сладко прижмурившись, пригубил напиток.

— Ништя-я-я-к! — Выдал он заключение пробы. — Я так не умею.

— Захочешь — научишься. — Ответил я. — И учиться тебе лучше не у меня, а у Сосипатора. Тот по-турецки его варить умеет. Аутентично девятнадцатому веку.

— Спасибо за наколку. — кивнул Жмуров и вдруг вернулся к началу разговора. — Да не очкуй ты, командир. Всё пучком идёт.

Отставил пустую чашку, подумал и ответил.

— Когда нет мелких неприятностей — жди крупных. Жизнь меня так приучила. Вот и очкую. Ещё баб не переварили, а уже белорусская деревня на подходе. Поймал я тут себя на эйфории, что всё у нас хорошо. Понимаешь, ... Ты вообще девяносто первый год помнишь?

— Ну, — отозвался Жмуров. — Только по рассказам. Сам-то я в тайге был. В отрыве от цивилизации. А ты, небось, в самой гуще вращался.

— Именно. В ней самой. И даже на разворот журнала ''Пари матч'' фотомордой собственной попал под заголовком ''Они делали революцию''. Сижу дома, журнальчик этот разглядываю с собой любимым, балдею от собственной крутизны. На обложке Клавка Шифер, на развороте — я! Звонок в дверь. Стоят Пат с Поташонком кавказского обличия. Один мелкий, другой дылда.

— Чеченцы? — округляет глаза инженер.

— А кто их по виду поймёт, — машу рукой. — Пистолет мне под ухо, втолкнули в квартиру. Связали, кляп в рот запихали. Обыскали хату по быстрому. Телефон с автоответчиком забрали. Хороший телефон — ''Панасоник''. И смылись. И вот валяюсь я на полу. Ноги связаны. Руки за спиной связаны. Кляп во рту. Извиваюсь как червяк. А в голове одна мысль: заземлили тебя, чувак, от осознания собственной крутизны. Почувствуй разницу.

— Много грабанули?

— Да нет. Три тыщи денег, обручальное кольцо да монету золотую царской чеканки. Полуимпериал пятирублёвый. И телефон. С тех пор побаиваюсь я своей эйфории.

— А вообще зачем ты к белому дому ходил в девяносто первом? Ты же партийный был. — Вдруг спросил Жмуров.

— Я тебе так скажу, — почесал я бровь. — Все мы тогда были против ЦК КПСС. Всем блоком коммунистов и беспартийных. Против этого импотентного ГКЧП. Такой день непослушания. Всем казалось, что вот оно светлое будущее — только руку протяни. Надо только чуток воли взять.

— Так ведь обманули. — усмехнулся Жмуров.

— Конечно обманули, — откликнулся я. — Всегда всех обманывают — таков закон общественной жизни. Думаешь мы в толпе не понимали, что обманут? Разве что не ожидали, что так скоро. Толпа ревела ''Рос-си-я!!!'', а Старовойтова с балкона Белого дома её перекрикивала через мощные акустические колонки ''Ель-цин!''. А потом толпу повели памятники рушить, а сами заговорщики остались там власть делить.

— А в девяносто третьем?

— В девяносто третьем я был просто журналистом. Так что взгляд мой тут со стороны. Так вот там уже в полный рост встал эстетический конфликт поколений.

— Не понял. — удивился инженер. — Это как?

— Власти загребая с разных сторон единую кучу государственного имущества стали наступать друг другу на пятки, на пальцы, вот и схлестнулись. А левые почуяли окно возможностей для реванша. Поначалу набежала там толпа молодёжи как в девяносто первом. А им через матюгальники завели ''В коммунистических бригадах с нами Ленин впереди''. Молодежь послушала, послушала и разошлась. Остались только ушибленные левизной, да старички — бабушки из ''Трудовой Москвы'', для которых это были песни их молодости. Ну, и нацики из РНЕ половить свою рыбку в мутной воде. А потом кучка буйных поставила на уши многомиллионный город. И новая власть быстро и жестоко подавила этот бунт, как китайцы на площади Тяньаньмынь. И тишина. А дали бы по трансляции Шнура с Рамштайном, потрафили бы вкусам молодых, глядишь и критическая масса бунта бы и перевесила. Так что всё уперлось в эстетику. Всё остальное уже производное: и стрельба из танковых пушек по Белому дому, и его поджог, и расстрелы на стадионе. Как там Окуджава писал: ''Не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась''. Всё, давай расходиться, мне приспичило личинку отложить.

Встал и ушел к своему персональному сортиру-скворечнику, который запирался на замок. Кусты жасмина, которые сам вокруг этого ''домика'' сажал для аромата уже в рост пошли. Саженцы я у Тарабрина взял и вообще такую фишку у него же и подсмотрел в его имении на Тамани. А чё? Ароматы совсем другие нежели в голом сортире над выгребной ямой. Приятственней.

Сортир у меня уютный, с сидушкой и линолеумом покрытый. Я сам его мою периодически и хлоркой раз в неделю отсыпаю. А замок, чтобы чужие сюда не ходили. Не засирали походя.

Посидел.

Покурил.

Отложил личинку.

Выйдя, удивился, что Жмуров всё так и сидит в моей курилке.

— Что ещё у нас плохого? — спрашиваю. Я то думал, что инженер давно уже ушел.

— Да нет ничего плохого, — отвечает. — Просто не успел я тебе отдать по объектный скользящий график занятости рабсилы на следующий месяц. Красным помечено, откуда снимать народ не рекомендуется. Кофе ещё угостишь?

$

Баня и колодец для белорусской деревни построены. Полевая кухня подвезена. Кучка дров на первое время сложена. Палатки большие армейские стоят идеально натянутые. Кровати в них железные ставить не стали — в первом ангаре складировали пока в разобранном виде. Они потом в стационарные дома пойдут в качестве премии за ударный труд. А в палатках пока нары устроили в два яруса из дубового горбыля. У нас его много скопилось. Отдельно поставили домик типа хозблок для завхоза — там сенники, наволочки, одеяла, полотенца на всю деревню. Запас консервов и круп на первое время. Вёдра, ложки, тарелки, бачки. Топоры, пилы и лопаты.

Завхозом белорусской деревни назначили Яна Колбаса. Он поначалу отвертеться от этой должности хотел, сваливал на то что Юшко опытнее его. Но Юшко уже откомандировали на вырубку просеки к пристани, где требовалась монстра, и Яну было императивно сказано, что идея переселять белорусов сюда его, пробивал её тоже он, вот ему и руководство ими в руки. Его родня, вот с ней и крутись.

— Гуманитарку на первое время дадим, — добавил я напоследок, — а вот после всё только за соль. Нахлебники нам не нужны.

— И коровы? — спрашивает, глупо лупая ресницами.

— Да хоть что, — отвечаю. — Дома, коровы, овцы, что ещё там для быта по возможности. Всем обеспечим, но... за соль. И на вас еще пакгауз для хранения добытой соли построить тут. Горбыль подвезём. Так что пройдись ещё раз по территории, запиши всё, если на память не надеешься. Двое егерей с собаками с тобой тут побудут. И охрана на первых порах, и для добычи мяса.

Смотрю, Колбас нос повесил.

Похлопал его по плечу, сказал сочувственно.

— А кому сейчас легко?

— Сеть будет рыбу ловить? — встрепенулся он.

— Всё будет, — обещаю. — Но за соль. Сам понимаешь, что соль это здесь основной промысел. Всё остальное вторично. Типа, хобби.

Оставили им двух коней из табуна егерей. Всё равно один постоянно в лагере будет находиться.

А в испарителе уровень воды понизился на пару дециметров точно уже. По кромке берега это видно явственно по белому солевому налёту. Так что к сентябрю тут будет самая страда соль сгребать, буртовать и отправлять на хранение до ярмарки.

Тара — вот наше слабое место в солевом промысле пока.

Так в думах о солевой таре и ехал обратно в колхоз до брода.

На ответвлении от основной просеки, ну, той, которая к пристани новой идет остро пахло дымом и копотью от сгоревшего бензина.

Сурово спрашиваю Юшко.

— Что тут у вас горело?

Вот нам тут только лесного пожара для полного счастья не хватает.

— Дык, командир, — провел он закопчённой ладонью под носом, — Пороховые шашки кончились, вот и выжигаем пни изнутри. Сердцевину долбим, туда бензинчика пополам с маслом и поджигаем. Остаётся потом только развалить до земли. В наших лесах всегда так делали, чтобы с пнями не надрываться.

Понятно. Предстоит мне вояж в Америку за буровыми шашками. Ну, и за сопутствующими товарами попутно. Бензин в цистерне скоро дно покажет. Так что вояж в Техас предстоит. До 1972 года бензин там дешевый — выбирай любое время от победы над Японией. Потом всё — хялява кончилась. Началась эра малолитражек. Золотое обеспечение доллара рухнуло и нефть в одночасье подскочила в цене аж в четыре раза. И это был еще не предел.

— Много шашек надо?

— Десятка три-четыре, если в обрез. Но лучше с запасом, — кивает Ваня головой, шмыгая крупным мясистым носом.

— Ладно, показывай, что тут у вас.

— Да вот стащим брёвна к просеке, — махнул он рукой на края вырубки, где валялись стволы с уже обрубленными сучьями, — уложим в монстру на коники да и утащим на пилораму. Но не всё. Часть уже ушло на сваи под дебаркадер. Там на трёх слегах на веревке бабу из комля артелью поднимали на блоке и забивали сваи ее весом. Быстро пошло. Осталось только настелить палубу. Отсыпать всю вырубку гравием и можно запускать в эксплуатацию. Мужиков надо заранее на каменоломню заслать — щебень долбить. Самосвалов семь-восемь. Потом монстрой укатаем. Она тяжёлая, за каток сойдёт.

— Может дорожный каток в аренду взять? — предлагаю.

— Не-а. Лишнее это, командир, — ухмыляется Юшко. — На первой просеке так укатали — никто ещё не жаловался.

У самой пристани лесорубы оставили старый высокий дуб. Мощный, в три обхвата, красавец. Сама дорога к пристани вокруг него кольцом заворачивает.

— Этот чего оставили? — спрашиваю.

— Просто рука ни у кого не поднялась на такую лепоту. Да и вкруговую удобнее подъезжать к дебаркадеру. Не надо потом тыркаться туда-сюда для разворота. Да и тень от него нелишняя. Мы под ним всей артелью обедаем.

А что? Вроде как всё по уму вырисовывается. Соль храним в амбаре. К пристани доставляем покупателю уже оплаченную партию на своём транспорте, что даст дополнительный доход колхозу. Только вот вопрос тары надо решить. Непромокаемой.

$

Сходил в Москву осевого времени, достал для врачихи толстый том аптечного справочника ''Видаль'' за которым пришлось побегать пока нашел. А то что она мне поназаказывала, то таких названий в современных аптеках даже не знают. Впрочем, что хотеть от нынешних менеджеров по продажам таблеток, они сами без компьютера ничего сказать толком не могут.

Пусть Васюк сама разбирается что ей в край необходимо, а что может и потерпеть. Напишет список, тогда и затарюсь. А пока пусть американскими армейскими и отечественными автомобильными аптечками обходится.

На обратном пути заглянул в поезд к жене на Тамань. С тортиком ''Птичье молоко''.

— Когда? — спросил, ласково оглаживая её большой живот.

— Скоро уже. На сносях я, — повела Василиса плечами. — Куда дитя приведёшь? В чистое поле?

Тут я ощутил за себя гордость.

— Домокомплект я уже на конезавод привёз. Из кедра. В два жилья под железной крышей, — поднял я вверх указательный палец. — К концу лета соберут нам дом. Там и мебель привезу. А сейчас пока фундамент ладят. Каменный. Врача тебе на роды прислать?

— Не надо. — Отказалась Василиса. — Повитуха тут хорошая. Рука у неё лёгкая. Посиди со мной рядышком, гость мой редкий. Если говорить не о чем, то давай просто помолчим. Мне так спокойно с тобой. Как там Онуфрий?

— Досочки строгает для икон. Я ему всё хороших рубанков не привезу из Чехии. Всё недосуг. А тут у нас немец-краснодеревщик объявился, вот для него кучу инструмента закупить придётся. Заодно и Онуфрию. От тебя к Тарабрину пойду договариваться. Он в той Праге всё знает.

— Соль добыл?

— Добыл. Теперь добываю добытчиков, — усмехнулся я своим мыслям про освобождение белорусской деревеньки.

Жена на это в кулачок прыснула.

А я из сумки вынул кисет кожаный, положил на стол, развязал завязки.

— Пробуй.

Василиса окунула палец, слизнула с него белые крупинки. Оценила.

— Сладкая соль. Добрая. В этот год на ярмарку её повезёшь?

— Обязательно. Только проблема у меня с тарой. Бондарь из станицы Таманской отказался к нам переезжать. Да и то, что у него есть мы уже все бочки выкупили. Но нам мало.

— Короба рогожные лыковые тебе пойдут?

— Не промокнут? Плетёнки-то?

— В воду кидать не будешь — не промокнут, а коли крышка хорошо сплетена, то и дождь ей не страшен.

— Знаешь таких умельцев?

— Ты у Иулины поспрашивай. У них там на Лабе липы растут. Может кого и подскажет. У тебя монеты-то тарабринские есть короба эти куплять?

— Так... Несколько монет всего. Я на ярмарку надеялся за соль деньги выручить, и уже на них что-то покупать. А так со Степанычем у нас весь расчет на бумажке. Безвалютный.

— А соль без тары не продать, — смеется Василиса. — Бедный ты бедный, муж мой, хоть и царь крымского берега.

Василиса покликала Федота, приказала принести шкатулку со своего купе.

Большая шкатулка, глубокая и видно тяжелая, судя по тому, как её Федот тащил на руках. По отделке простенькая.

Василиса отпустила вагонного смотрителя, сняла с шеи шнурок с маленьким ключом и отдала мне.

— Владей, — сказала гордо.

Шкатулка был полна местной серебряной монеты.

— Что это? — взял горсть монеток и пересыпал обратно в шкатулку. Монеты были разного диаметра и рисунка. Вот ещё и в местной денежной системе разбираться придётся. Мало мне европейских валют. А куда деваться?

Жена вскинула подбородок.

— А ты думал, милый, что за собой бесприданницу взял? Ценю я эти твои думки. Льстит мне, что не серебро, а я сама тебе нужна была. Но серебро сейчас возьми, пригодится. Тару под соль надо будет покупать тебе до осенней ярмарки.

— Тогда подскажи под какой вес мне эти короба лубочникам заказывать.

И мы окунулись в хозяйственные расчёты. Да так, что к Тарабрину я в тот вечер не поехал.

$

Докторица фармакологическому справочнику откровенно обрадовалась.

— Как жаль, что в моё время такие книги не печатали, — ласково погладила она толстый корешок тома. — Впрочем, у нас и такого количества лекарств, наверное, не было.

Зримо было видно, что ей не терпится полистать эту книгу, но при мне она любопытствовать стеснялась.

— Как Никанорыч? — спрашиваю её.

— В забытьи. Но состояние стабильное. — И тут же поправилась. — Стабильно тяжелое. Но есть надежда что на поправку пойдёт скоро. Он мужчина крепкий.

— В коме? — потребовал я уточнений.

— Нет не в коме. Просто спит, обколотый болеутоляющим. Так что посетителей пускать к нему рано. А вот курицу достать для бульона нужно. А кур тут нет. И миндаля бы для миндального молока. Силы его поддержать.

— Он же не в живот ранен? Нормально кормить разве нельзя? — удивляюсь.

— Всё рано поберечь организм не помешает. — Несколько дидактично поправляет меня врач. — Крепкий стул тяжёлое испытание для лежачего ранбольного.

— Миндаль нужен чищенный? — требую подробностей.

— Лучше в скорлупе, — отвечает. — Так он лучше хранится. Не на один же раз привезёте.

— Дикая птица подойдёт для бульона? Куропатка там или утка? Страус?

Немного подумав Васюк выдала.

— Утка нет. Больно жирная. А вот куропатка вполне. Про страуса ничего не знаю. Не пробовала ни разу.

— Сосипатору скажите, привезёт со следующей охоты, — рекомендую со своей стороны. — Егеря его и зайчатины могут набить. Тоже вроде как диетическое мясо.

Отошли в курилку.

Сели.

Тут я и вынул ей из полевой сумки большую жестянку папирос ''Царь-пушка'' и картонную коробку их же на 25 штук. Шутливо сказал.

— Бакшиш.

Василина принялась нетерпеливо рвать картонку, но я её остановил.

— Это ещё не все подарки. — И отдал ей серебряный портсигар коминтерновского курьера, в котором находилось ещё с дюжину таких же папирос.

Васюк привычно замяла гильзу папиросы, закинула ногу на ногу, для виду одёрнув синюю юбку на коленке, но скорее, чтобы к этой коленке обратить мой взор, и ждёт с папироской между пальцев, когда я за ней поухаживаю огоньком.

— Спичек нет? — спрашиваю.

— Нет. — Отвечает, улыбаясь. Зубки у неё хоть и мелкие, но ровные. И губы уже потеряли лагерную бледность. И вообще тут на свежем воздухе и хорошем питании цвет лица у всех бывших военнопленных улучшился.

— Нет спичек.

Врёт. Я сам матушке Иулине передавал десяток коробков для полевой кухни в санпропукнике. Чтобы курящая начальница себе коробок не отжала? Не поверю ни разу.

— Тогда вам ещё один подарунок, — усмехаюсь и протягиваю ей медную зажигалку ''Зиппо''.

Мне не жалко у меня ещё есть. В Бедфорде, в первую вылазку в Америку, запасся я ими. Не только медными, но и стальными и даже серебряными. Практичная вещь эта зажигалка в которой ломаться нечему.

Показал, как пользоваться, как разбирать и заправлять двумя-тремя каплями бензина или спирта.

— А камушков потом ещё подкину, — пообещал.

Выдохнув первую затяжку, докторица оценила папиросы.

— Хороший табак, но ваш был лучше.

— Так, — говорю, — по случаю досталось. Специально за табаком для вас я никуда не ездил пока. И попробуйте вот американские сигареты, вдруг понравятся. Их добывать нам легче.

Из полевой сумки достал по пачке ''Кэмэл'' и 'Лаки страйк'' из солдатских пайков в мягкой упаковке, которые мы нагребли в американских складах. Такие ещё сигаретки, короткие, без фильтра.

— Такие пахитоски вроде бы с мундштуком курят? — протянула врачиха. — Роскошь буржуазная.

— Так попросите пленного нашего, пусть вам мундштук из дерева выточит. Заодно прикиньте какую вам тут мебель в санчасть нужно сделать. И для медблока, и индивидуально вам.

— Вы так за мной трогательно ухаживаете, — лукаво улыбнулась Васюк, как бы констатируя данность. Зелёные глаза её заблестели. Как-то вся фигурка девушки алертно подобралась, соблазняя.

— Нет, не ухаживаю, — отвечаю так чтобы двусмысленностей не оставалось. — Я женатый. Жена вот-вот родит. Просто проявляю некоторую начальственную заботу о ценном сотруднике. Вы у нас единственный человеческий врач с высшим образованием на весь полуостров.

Вот такой я товарищ Кайфоломов. Видно же, что женщина ищет себе среди нас номенклатурного партнёра, а вокруг все как-то ниже её по статусу. А начальство всё при жёнах. Последний холостой — Жмуров, и тот себе уже девчонку нашел, хоть сопливую, но красавицу. Такая вот засада.

Симпатичная бабёнка Василина, сексуальная, но... Хоть давно в моей постели бабы не было, здесь, на заводе, любовница мне не нужна. За моим поведением тут матушка Иулина ревностно бдит. И не сомневаюсь, что периодически Василисе моей докладывает при оказии.

Оставил на лавке полевую сумку с тетрадками, карандашами и шариковыми ручками четырёх цветов. Сухо попрощался и ушел из этого бабьего царства.

От греха подальше.

$

В осевом времени Москвы, квази-интенданты на меня сами вышли, оставив сообщение на автоответчике, что у них для меня всего много и всё вкусное.

В жажде долларов нарыли эти кукушата какой-то ещё чудом нераздербаненный склад длительного хранения военной техники тылового обеспечения.

Отобрал для себя я у них одноосный прицеп ВГ-2000, который водогрейка автомобильная. Для заправки радиаторов горячей водой в холодное время. Греет воду на ходу и разом заливает радиаторы пяти КрАЗов. Да мало ли где в армии кипяток нужен? И как прицеп-цистерну можно использовать, в него почти две тонны воды входит. По любому лучше, чем постоянно кочегарить 100-литровые полевые кипятильники или постоянно бани топить, чтобы только теплая вода была.

А полный комплект МПП-1 меня привёл в восхитительный восторг. Для нашего бытия это вообще песня — механизированная полевая прачечная. Именно то, чего нам так остро не хватало. Три крытых двуосных алюминиевых прицепа. В первом находится стиральный агрегат, такая промышленная стиральная машина. Во втором — мощная объемная отжималка. В третьем — сушилка, что в принципе и не обязательно, посушить на крымском солнышке можно без труда и на верёвочке. Воду в стиральную машину можно хоть в ручную заливать, хоть к водопроводу подключать, если он есть.

В целом рассчитан весь комплекс на стирку полутора тонн белья за 20 часов работы. Тут не только портянки с нательным, но и постельное бельё стирается без того, чтобы прачки себе кожу с рук не сдирали. Хотя девчата из банно-прачечной роты к условиям труда на фронте неприхотливые, но у меня всё же не фронт, чтобы превращать простую работу в трудовой подвиг.

Оставил всё на хранении у знакомых автомехаников и перевозил прицепы по очереди. Заодно и очередное техобслуживание со сменой всех жидкостей КамАЗу сделал.

А чтобы в кузове КамАЗа воздух не возить, загрузил его мусоросжигательными печками дачными и чугунными камино-плитами для индивидуальных домов. Уже строимся. Так что по любому пригодятся. Зимы в Крыму не злые, но всё же...

По дороге подумал, что обрубки и дубовые сучья — хорошее топливо, но дуб и граб изводить на дрова рядом с собой — плохая идея, когда есть возможность в других временах, в пустых безлюдных местах березняки на дрова повырубить. Они там сами собой в пустошах за столетия восстановятся.

А ещё сходил в восьмидесятые годы, когда ещё на улице Вавилова была ''американская'' прачечная-самообслуживания (называлась она так в народе, хотя техника там вся была немецкой фирмы ''Миле''), и на каждого работника своего конезавода заказал рулоны матерчатых киперных лент с напечатанными на них несмываемой краской именами и кличками своих работников, чтобы пришили они эти метки на свою одежду. Не путать при выдаче после централизованной стирки.

Вот расселятся семьями по своим домам — путь тогда уже сами себе в корыте стирают. А пока пусть будет у нас централизованная гигиена. Вот только обовшиветь нам не хватало для полного счастья. Другое оружие массового поражения — дизентерия. Но тут как в пионерлагере если руки не помыл за стол не пустят. И что самое приятное, Васюк в этом отношении — зверь! Никому спуску не даёт.

Не забыть бы, из Америки привезти рабочие комбинезоны для всех, кто останется постоянно на заводе работать. Да чтобы с надписью во всю спину вышитой. На вышивальной машине это недорого. А вот по цветам возможны варианты по подразделениям. Конюхам — синие, хлеборобам — зелёные, каменщикам — оранжевые, собачникам — жёлтые. Механикам — черные. Начальству — белые. Чтобы не было как при Мао в Китае, когда всех одинаково одели, то народа, особенно баб, вдруг остро развилась эпидемия шизофрении. Учиться надо на чужих ошибках, а не на пустых умствованиях Кампанеллы.

И ОЗК докупить бы у прапорщиков-хохлов для белорусов на соледобыче. На этот раз поеду в Севастополь, там после раздела флота много чего вкусного должно появиться в Сухарной балке.

На Малый Сиваш — там рядом, у города Саки, выяснить какой инструмент на добыче соли самый важный. И прикупить если получится — в начале девяностых за доллары всё было дешево. Пока доллары есть — надо пользоваться.

Заодно скататься на речку Альму, провентилировать насчет альменского камня на церковь, хотя бы на облицовку, если целиком из него дорого строить будет. Альменский камень — это же почти мрамор, разве что мягкий. А основную кладку из аджимушкайского ракушняка выложим.

$

В воскресенье на службе объявили Жмурова с Аней женихом и невестой. Свадьбу назначили на после праздника урожая. Теперь, по обычаю, они имеют право ходить везде под ручку и целоваться, даже на людях, но большего ни-ни! Так уже тут сложилось.

А после службы выехали почти всем заводом на грузовиках в степь. Там егеря на взгорках обнаружили солидные заросли кизила, который как раз стал поспевать.

Обнаружились ещё локализации зарослей шиповника, но тот позже зреет.

И ту и другую ягоду нужно нарвать в товарных количествах и засушить на зиму для витаминов. Взвар варить. Не таскать же ещё из аптек осевого времени ''Центрум''.

Сначала прошуровали по кустам палками — змей распугать, если тем там пригрелись. Потом егеря взяли периметр в оборону, включая два пулемёта на ''студерах''. От особо борзых хищников.

Остальные начали сбор кизила.

Дважды ''доджи'' отвозили на завод забитые кузова полных корзин кизила, возвращая оборотную тару. На заводе кизил сразу рассыпали на рядно — сушить в тенёчке.

А к обеду привезли всех домой с третьим урожаем. Довольных незапланированной прогулкой и законным межполовым общением, впрочем довольно целомудренным. Так-то в опасении леопардов особо народ гулять по окрестностям мы не пускали, а работали мужики и бабы на разных площадках.

Но леопарды — это в лесу. А в степи гиены довольно большими стаями шарились. Львы и гепарды водились дальше на юг, где бродили большие стада в зелёной приморской низменности. Волки летом сытые, в стаи не сбиваются.

Сам по себе гиена зверь не особо страшный, но вот в стае... Пробовали их на ноль множить с помощью автоматического оружия дистанционно, легко, но вот их трупики только остальных гиен со всей степи приманивали. Шкуры-то их нам без надобности — паршивые. А мясо несъедобное. Но машин опасаться их научили быстро. Разбегались эти недопёски от звуков моров сразу и далеко.

Чтобы лишних гиен в ближнюю округу не приманивать, стали наши егеря на охоту брать грузовик и отъезжать подальше от посёлка.

За шофера у них прописался Миша Машеров на ''студере''. Вроде как такой жизнью доволен.

Так и распалась наша неразлучная троица белорусов.

Колбас — на солевом озере. Горбыль в будущую веску своих родичей возит с лесопилки. Колышки на будущих подворьях вбивает, щедро размечая участки.

Юшко с лесорубами и дорожниками, то на монстре брёвна таскает, то на самосвале щебень. Ежедневно при деле.

А Миша с егерями мясо на всю ораву добывает.

Даже не знаю, что предпринять. Впереди большой объём бетонный работ по обустройству общественных погребов, а бетонщики все в разгоне. А попадутся ли под руку новые работники? Чтобы не хуже были.

Где время на кадровый поиск взять? Тут вот опять в Америку за керосином надо прицеп — цистерну квасную гнать. Вроде как и сам могу на ''форде'' — пикапе, но одному скучно.

Подумав, взял с собой Мертваго — пусть проветрится в цивилизации.

$

Мертваго разбудил меня витиеватым матом. Вообще-то статский советник не являлся завзятым матершинником, ругался он вообще редко, но в данном случае его гусарский загиб превзошёл знаменитый флотский. Захотелось даже записать для памяти.

— Что-то случилось? — спросил я спросонья, принимая сидячее положение и продирая глаза.

Вечером мы дернули с ветеринаром местного бурбона, но без фанатизма, так как эту кукурузную американскую самогонку я недолюбливаю. Даже из Кентукки, а тут Техас. Но старая привычка напиваться в командировках преследовала меня и в новой жизни.

— Ничего особенного, кроме того, что у нас ''форд'' с прицепом угнали, — пояснил Мертваго и заботливо протянул мне свежеоткрытую холодную бутылочку кока-колы из комнатного рефрижератора.

Техас во всей его красе. Хорошо, что ещё цистерна была пустая, не успели мы вчера на завод заехать, залить её керосином. Остановились на ночь в этом кемпинге в субурбии под Хьюстоном. Стоянки были перед дверями номеров в длинном бараке кемпинга и соответственно никто их не охранял и никакой ограды от шоссе не было.

Хозяин ночлежки для автомобилистов мог помочь только тем, что вызвал полицию. Даже нас не предупредив. А Мертваго без документов. И у меня только аризонские права. Но к нашему счастью местная полиция такими мелочами не парилась. Ей было достаточно заверения, что я крупный фермер из Аризоны, а Мертваго мой ветеринар. И мы приехали сюда за керосином для нашего трактора, потому как оптом покупать у производителя дешевле.

Шериф разогнал своих помощников на поиски угнанной тачки, а сам зацепился языком с Мертваго про лошадей. У него на ранчо конь болел чем-то странным.

— Найдёте нашу машину — вылечу бесплатно, — пообещал ему ветеринар, и это заметно подхлестнуло служебное рвение шерифа.

Самое смешное, что разговаривали они оба по-немецки. И на мой слух шериф владел им лучше английского. Но статский советник английский вообще не понимал. Учили его в гимназии французскому, немецкому, латыни и древнегреческому.

Шериф — плотный дядька лет сорока с вислыми усами а-ля осунувшийся Бисмарк, в характерной тёмно-коричневой шляпе с желтым витым шнуром вместо ленты (меня всегда интересовало как это они носят такой плотный фетр в такую жару и не получают теплового удара), посадил нас в свой черный катафалкообразный ''крайслер'' с белой надписью на дверях ''Sheriff'' и доставил в свой участок, где напоил кофе, пока составлял протокол об угоне.

Кофе было как всегда в Америке преотвратным, да ещё и перекипячённым. Местные полицейские варили с утра большой стеклянный кофейник и в течение дня держали его подогретым на кофемашине, что стояла столбиком в общем помещении помощников шерифа. Сам шериф сидел отдельно через застеклённую стенку. При надобности — одним кликом тумблера, — кофейная машина снова грела кофейник до кипячения. Привычка такая дурная у пиндосов для сокращения расходов времени. Но, желая вызвать к себе положительный настрой местной власти мы эту бурду стоически терпели, не показывая своего отвращения к ней. Но ветеринару на войнах приходилось пить бурду и похуже, а я так вообще с советских времён отучен привередничать.

По дороге в участок выяснилось, что шериф, которого завали Альберт Страус (впрочем, если читать по-немецки, то Штраус) действительно был немцем, родом из немецкого менонитского посёлка в Пенсильвании, где не прижился из-за своей любви к оружию, которое менониты в руки не берут. Его предки уехали из Германии в Голландию, а оттуда в Штаты именно по этой причине — религиозному отвращению к оружию и насилию, как только в Европе запахло первой мировой войной. Успели сорваться до её начала. И с тех пор вся его родня выращивала кукурузу в Пенсильвании. А он вот... в штате, где оружие любят, в отличие от пацифизма и либерализма. Даже женат на местной уроженке.

— Не буду вас обнадёживать, — пожевал шериф Альберт свои пышные усы, — но если мои ребята не найдут вашу машину за сутки, то её уже никто не найдёт к северу от Рио-Гранде. А в Мексике у меня нет власти. Я сейчас разошлю телекс по основным трассам, где есть участки полиции нашего штата, но и они не имеют постов на просёлках, которых тут очень много. Так что стройте ваши дальнейшие планы исходя из худшего. Тем больше радости принесет вам лучшая участь.

Ну, что ж, по крайней мере честно.

Тут появилась парочка его помощников, сверкая улыбками и надраенными медными звёздами на форменных рубашках, они радостно сообщили что они нашли нашу цистерну-прицеп в десяти километрах к западу, брошенной на обочине шоссе.

Шериф тут же отменил все поиски в востоку от субурбии и перенаправил патрули на западные дороги.

— У вас тут есть прокат автомобилей? — спросил я, уже понимая, что пикапа мы лишились навсегда, и отнесся к этому стоически — не всё же одному мне в Америке воровать.

— Тут нет. — Огорчили меня. — Но в Хьюстоне есть. Если вашу машину сегодня не найдём, то мы сами отвезём, и вас, и вашу цистерну в город к самому офису кар-рентинга. Надеюсь у вас есть на это средства?

— Есть. — Ответил я. — Не совсем же я дурной оставлять деньги на ночь в пикапе на неохраняемой стоянке. — Не могли бы вы заранее узнать есть ли там машина с фаркопом и забронировать её для нас.

— Слышал? — обратился шериф к помощнику.

— Какую машину вам желательно заказать? — в свою очередь спросил у нас молоденький ''депути''.

— Шевроле-импала, — вырвалось у меня впереди собственной думки. С детства нравилось мне эта тачка с тех пор как увидал её в Москве на Ленинском проспекте припаркованной около ''Трансагентства''. Хотя не тот это автомобиль, чтобы прицепом цистерну таскать.

— Вашу цистерну мои помощники поставят пока на нашу стоянку у участка, а сейчас поедем ко мне на ранчо. Вы обещали вылечить моего коня. — Предложил шериф, вставая из-за стола.

— Да. — Подтвердил Мертваго. — И если вы найдете нашу машину, то сделаю я это бесплатно.

Ночевали мы на ранчо. Ну, как ранчо — целый конезавод, который держала жена шерифа Альбина Страус и разводила на нём породу американских рысаков. И нам было интересно как у неё тут всё устроено. Да от нас ничего и не скрывали. Но больше всего нам понравился ветряк, который качал артезианскую воду и обеспечивал водопровод по всему ранчо. Миссис Страус была так любезна что записала нам адрес той конторы, которая производит и устанавливает такие агрегаты по всему штату.

Потом Мертваго приступил к исполнению своего обещания. У одного из жеребцов-производителей заболели суставы передних ног, но если того не выставлять на призовые соревнования, то жеребята от него потеряют в цене. Лечение местных коновалов не помогало.

Мертваго после осмотра коня и постановки диагноза, совпавшего с мнением местных коновалов, выдал вердикт.

— Нужны грязевые компрессы суставов. Ваших грязевых озёр я не знаю, а вот европейские лиманы Крыма или грузинской Мацесты точно помогут. И года три-четыре вы сможете ещё успешно выставлять этого красавца на бега, — похлопал ветеринар рыжего жеребца по красиво изогнутой шее. Конь согласно мотал сухой головой, подтверждая.

— Но это в Советской России, я правильно понял? — шериф сбил шляпу на затылок. — Импосибл. Других рецептов нет?

— Найти озера или грязевые лиманы с похожи составом грязей у в этой стране. Надо спрашивать у географов в университетах. А как прикладывать компресс и сколько раз, и по какой методике я вам распишу. Это не мгновенное лечение.

— Это передаётся по наследству? — озабоченно спросила владелица ранчо.

— Если не будете применять кросс-имбридное смешение крови, то вероятность низкая, — ответил ей Мертваго. — Тут всегда лучше влить капельку свежей крови. У вас же это не единственный производитель?

Шериф ушел куда-то звонить и дальше работать переводчиком пришлось мне через русский. Немецкий миссис Страус знало очень плохо несмотря на немца мужа.

— Может его лучше продать, пока он чемпион? — озадачилась дамочка.

— Это уже решать только вам, — ответил я ей, даже не переводя этот вопрос ветеринару. Не стоит брать на себя такую ответственность за чужую собственность.

Машину нам так и не нашли.

Два дня мы покатались по Хьюстону на шикарной прокатной ''импале'' от фирмы ''Авис''. Кабриолете цвета ''брызги шампанского'' с кожаным салоном и автоматической коробкой передач. Пока не купили у знакомого шерифу кар-дилера слегка подержанный трак ''форд'' F-250, такой же какой был у нас, только радикально красного цвета. Достаточно дёшево для двухгодовалого мало катанного автомобиля. Шериф так нам заплатил гонорар за консультацию ветеринара, а что был должен дилер самому шерифу мы благоразумно не вдавались в этот вопрос.

А грязи, подобные не только грузинской Мацесте, но и Мертвому морю в Палестине, в Америке обнаружились в штате Юта на знаменитом озере Солт. Мормоны из Солт-Лейк-Сити давно уже замутили бизнес по почтовой рассылке своей грязи по всей стране. Так что призового жеребца Страусам на продажу выставлять не пришлось.

Но, главное, мы керосин доставили в колхоз. Три четверти тонны нам в хозяйстве надолго хватит. Тем более, что тратим его мы только на освещение. Керогазов у нас раз-два и обчелся и все у начальства в домиках. Все остальные питаются от полевых кухонь.

Скоро цистерну на ''студере'' надо будет гонять в ту же Америку за бензином. Думаю пора менять поставщика. Не только же в Хьюстоне нефтеперерабатывающие заводы имеются. А то примелькаются наши бывшие кудри и скоро нас начнут бить, как прогнозировал судьбу Шуры Балаганова Остап Бендер.

Но в Хьюстон ещё раз пришлось смотаться. На КамАЗе. Я купил у миссис Страус её старый, довоенного выпуска, абсорбционный холодильник. Большой, можно сказать промышленный. Но главная фишка в том что он работал на керосиновом движке внешнего сгорания. А ранчо своё совсем недавно Страусы полностью электрифицировали и купили новые электрические рефрижераторы от ''Дженерал электрик''.

Шериф был на службе и КамАЗа не видел, а его миссис было по барабану что за большая машина у меня с воровайкой в кузове, которой грузили большой холодильник. Взяла миссис наличные за агрегат и передала привет и благодарность Мертваго. Жеребец, благодаря грязевым припаркам взял в городе первый приз на бегах.

А у нас появилась возможность не гонять егерей на охоту в ежедневном режиме, а хранить мясо охлаждённым.