Русский бунт. Начало

Глава 1

— Петрович, старый ты черт, открывай!

В окно резко застучали, стекло жалобно зазвенело. Я открыл глаза, включил светильник над кроватью. Кряхтя, сел, вставил ноги в войлочные тапки. В окно еще раз постучали, забухали в дверь.

— Да иду, иду — шаркая дошел до сеней, открыл первую дверь — Васька ты что ли?

— Я Иван Петрович

— За бутылкой? Васька, побойся бога — посмотрел на часы с кукушкой на стене — Два часа ночи.

Хоть и стыдил я соседа, но так, по привычке. Старческая бессонница — и заполночь не сплю. Лежу с закрытыми глазами, ворочаюсь с бока на бок. Вот в молодости как? Умри, но восемь часов подушке отдай. Хоть и дел по горло. А сейчас всех дел — кефир, клистир и теплый сортир. Дети и внуки разъехались по всей стране, жена умерла прошлым годом, все, что осталось и тормошило меня — это Дело, да шебутные соседи. Один из которых, запойный пьяница Василий Кожемякин, долбился в дверь. Я открыл замок, выглянул наружу. Полная луна осветила сразу несколько фигур. Худого, небритого мужичка лет сорока в майке-алкоголичке и трех мужчин самого серьезного вида. В черных кожаных плащах, коротко стриженных.

— Кто это с тобой?

— Из Москвы приехали к тебе, Петрович. Из самой столицы! — Васька искательно оглянулся на "кожаных".

Дальше по переулку я и правда увидел квадратный иностранный внедорожник. Внутри все заледенело, сердце застучало дробью. Я попытался резко закрыть дверь, но какое там. Один из мужчин подскочил, вставив ногу в проем, двое других просто вдавили меня своими телами в сени, а потом в гостиную. В руках у них появились вороненые пистолеты. Следом зашел Кожемякин.

— Вот, Артур Николаевич, я же говорил! — Василий шмыгнул к книжному шкафу, широко раскрыл дверцы. Ткнул пальцы в исторические книги, карты, картины Праотца. К шкафу подошел один из "кожаных" — мужчина с проседью на висках, сломанным носом и пронзительными, голубыми глазами.

— Василий! Побойся бога! Я же тебя на руках нянчил — я сделал шаг к столу, уперся рукой в столешницу. Другой рукой стал незаметно нащупывать столовый нож, которым резал вечером хлеб к ужину. Хорошо, что не прибрал.

— Нет, никакого бога Петрович! — Василий подал голубоглазому карту бунта с рукописными отметками. Их делал еще мой отец — Один бесконечный матерьялизм.

— Что вам надо? — я обратился к мужчинам, ворвавшимся в дом — У меня нечего красть. Денег тоже нет.

— У вас Иван Петрович, есть кое-что более ценное, чем ваша копеечная пенсия — тот самый Артур Николаевич, которому Васька подал карту, расстегнул плащ, сел на стул. Надев очки стал рассматривать лист.

— С кем я разговариваю?

Мой вопрос проигнорировали. Молчал и Василий, нервно подергивая щекой.

— Да, это похоже на правду. Я не верил, а зря — голубоглазый передал карту одному из "кожаных", взял с полки малахитовую пластинку Праотца. Повертел ее в руках. Потом достал лупу, начал что-то разглядывать.

— А я говорил, Артур Николаевич — сосед наклонился к уху мужчины — Он точно Хранитель. Вы посмотрите. Весь дом увешан старыми саблями, пистолями...

Один из "кожаных" щелкнул выключателем света. В свете люстры стала видна моя коллекция, развешенная по стенам. Старые бердыши, казачьи знамена и стяги со скорбным ликом Христа, фитильные ружья... Я собирал все это долгие годы. Что-то мне досталось от отца и деда, что-то подарили станичники.

— Вы Пугачев, Иван Петрович — голубоглазый, наконец, отложил пластину, внимательно посмотрел на меня — Тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения. Вам семьдесят пять лет и вы Хранитель

В груди разгорался пожар гнева:

— Что Иуда — я посмотрел в пьяненькие глаза Василия — Продал за тридцать сребреников?

— Вовсе даже не за тридцать. А за сто пятьдесят тысяч — Артур Николаевич поднялся, подошел ближе — И сребреников, а настоящих российских рублей.

— Что вам нужно? Забирайте, что хотите и убирайтесь!

— Вы знаете, что нам нужно. Покажите могилу — голубоглазый вернулся к шкафу, начал вытаскивать книги. Его подельники опустили пистолеты, стали рассматривать коллекцию

— Чью?

— Емельяна Пугачева

Я ненатурально рассмеялся.

— В Москве совсем историю перестали учить? Тело Пугачева четвертовали и сожгли

— А пепел верные люди собрали и привезли в его родную станицу — заухмылялся Василий — Захоронили под большой, гранитной плитой. Там же и сокровища Емельки спрятаны. Золотая корона с уральскими черными агатами, две бочки со слитками и монетами... А ты — Хранитель сокровищ!

Василий вышел чуть вперед, обличительно ткнул в меня пальцем. Вот дурак! Перекрыл траекторию стрельбы налетчикам.

— Ах ты дрянь продажная! Получай — я со всей силы метнул в соседа кухонный нож, что прятал за спиной. Мужики даже дернуться не успели, как клинок вонзился в горло соседа. Тот схватился за рукоять, захрипел. Голубоглазый бросился к Василию, "кожаные" вытянули руки с пистолетами, одновременно щелкнули предохранителями. Я закрыл глаза. Сейчас они выстрелят и я исполню свой Долг Хранителя. Уйду за край.

— Не стрелять! — Артур Николаевич наклонился над соседом. Я открыл глаза. Василий доходил. Из горла соседа лилась кровь, изо рта почему-то шла красная пена. Устало опустился на стул. В этот бросок я вложил все силы и теперь чувствовал огромное опустошения. Не впервые убивал человека — прошел две войны — но вот так, лицом к лицу, да еще хорошего знакомого...

— Кончился — голубоглазый достав платок и обернув рукоять, рванул нож, вытащил его из горла. Прямо под кадык вошел. На пол хлынула новая порция крови.

— Что же вы Иван Петрович так неаккуратно? На статью себе тяжелую заработали. В тюрьме ведь умрете

— Васька, ублюдок, заслужил — я закрыл глаза, потер веки — Такое Дело хотел погубить.

— Собирайтесь, Иван Петрович — Артур Николаевич положил нож рядом с трупом — Поедем на могилку Пугачева. Вам теперь уже терять нечего.

— Да нет никакой могилы! — я помотал головой — Обманул вас Василий. Захотел легких денег. Ну подумайте сами! Раньше станица Зимовейская была совсем в другом месте. Даже если и сохранили казачки прах Емельяна Ивановича после казни — после затопления Цимлянского водохранилища все смыло. Нашу станицу два раза переносили!

— Не врите, Иван! — бандит подошел ближе, под дулами пистолетов обхлопал карманы моей пижамы — Ваш сосед не только разговоры подслушивал, но и проследил за вами. Раз в месяц, вы плаваете на лодке на остров Казачий.

— Рыбачу я там!

— Опять врете. Причем бездарно. Не стали бы вы убивать соседа просто так.

— Стреляйте! — я устало поднялся, завел руки за спину — Мне, старику, терять нечего.

— А как же ваша миссия?! Ну та, Хранителя? — вкрадчиво поинтересовался Артур Николаевич — Ведь никого не оставляете после себя.

Не в бровь, а в глаз. Васька сука такая. Надо было раньше иуду придушить. Вертелся ужом вокруг, следил. А ведь я его за простого опустившегося алкоголика держал. Похоже зря. Сложил два плюс два.

— Вы подумайте, Иван Петрович — голубоглазый застегнул плащ — Мы ведь не какие-то бандиты или черные копатели. Тут серьезные люди задействованы. Клад Пугачева давно искали, много архивов прошерстили. Знаете, на чем вы погорели?

Артур Николаевич взял в руки с полки малахитовую пластинку — Вот на ней. Василий был у вас в гостях. Сфотографировал на телефон, разместил на форуме "копателей". А мы за ними приглядываем.

— Мы это кто? Говорите уже, чего тайны разводить

— Во многих знаниях — многие печали.

— Нет никакого клада — уперся я — Ну подумайте еще раз. Ладно, прах могли перезахоронить — у Пугачева на Руси много сторонников и тайных друзей было. Но клад?? Везти через всю страну драгоценности, чтобы спрятать на Дону? Проще закопать где-нибудь на Чусовой речке. Там и ищите.

— Хватит с ним лясы точить — один из подельников голубоглазого грубо толкнул меня к шкафу — Где остров мы и так знаем, по gps-навигатору доберемся.

— Одевайтесь, Иван Петрович — согласился главарь "кожаных" — Поедете с нами

— Ночью?

— Ночью — Артур Николаевич присел, закрыл глаза Василия.

* * *

*

У бандитов была надувная лодка с подвесным мотором. Gps-навигатор со светящимся экраном. Мощный фонарь и лопаты. Подготовились.

— Чему быть — тому не миновать — тихонько вздохнул я. Отец предупреждал о том, что рано или поздно это случится. Святилище Праотца найдут и попробуют разорить. Я готов.

— Это правда, не миновать — согласился Артур Николаевич, который как оказалось обладал неплохим слухом — Сокровища Пугачева все-равно бы нашли. Не мы, так другие. Мы просто порезвее прочих.

Лодку столкнули на воду, один из бандитов забрался в нее, завел мотор. Днем бы еще можно было рыпнуться, позвать на помощь — на берегу водохранилища всегда есть кто-то из станичников, рыбаки опять же... Но ночью только гавкающим собакам за заборами мы были интересны.

— Значит вы Хранитель? — меня толкнули в лодку, заставили сесть на дно, заложив руки за голову. Артур Николаевич оттолкнулся ногой и мы оплыли прочь от берега. Вода забурлила вокруг мотора, нас облепила летняя мошкара. Особенно зверствовали огромные донские комары. Я то привычный, а столичным жителям пришлось тяжело. То и дело они, матерясь, хлопали себя по шее и прочим открытым местам.

— Хранитель — согласился я. Скрываться уже не было смысла.

— Что храните? — поинтересовался глухо "голубоглазый" — Сокровища?

— Клад — это тлен — пожал плечами я — Я храню память рода.

— Рода Пугачевых? — уточнил главарь

— Да.

На самом деле не только Пугачева. А всего его дела, всей истории восстания и великого подвига.

— Говори про клад — один из бандитов ткнул меня пистолетом в бок — Что там?

— Да, Иван Петрович — согласился главарь — Поздно уже скрываться. Все-равно найдем. У нас и металлоискатели есть.

— Сокровища есть — я улыбнулся в темноте, вспоминая тот первый раз, когда отец, еще подростком, привел меня в пугачевский грот. Сначала мы прошли длинный, извилистый коридор, потом протиснулись с большим трудом через горизонтальную щель. Наконец, передо мной открылась пещера Аладдина. Груды золотых слитков, монет разных стран, изумруды, рубины, огромный бриллиант, венчавший казацкую булаву, несколько попон украшенных сплошными алмазами. Наконец, уральская корона Емельяна Ивановича. Грубо сделанная, со вставками из необычных черных камней. На тиаре была надпись на старорусском: "Я воскрес и пришел мстить".

— Сами все скоро увидите

Лодка ткнулась о берег. Бандиты включили мощный фонарь, осветили каменистый пляж. Голубоглазый главарь выпрыгнул первым. Я выбрался вслед за ним. Гуськом, сквозь заросли камышей, мы пошли ко входу в пещеру.

— Светите фонарем выше — я вошел первым в пещеру — С потолка свисают сталактиты, можно голову разбить.

Налетчики подняли фонарь, в спину мне уткнулись сразу два дула.

— Не вздумай дурить!

— Ту по одному можно идти — я кивнул в сторону в сторону коридора

Первым пошел я. Сразу за мной, уперев ствол в спину, топал голубоглазый. Он же и светил через плечо. Двое других налетчиков шли следом.

— Да... красиво тут — Артур Николаевич разглядывал карстовые сталактиты на потолке. И зря. На тропинку надо было глядеть. Я тяжело вздохнул, мысленно перекрестился и... порвал правой ногой тонкую подкопченую на зажигалке проволоку. Две чеки от двух гранат РГД5, приклеенных к стенам выскочили и зазвенев по камням, упали вниз. Голубоглазый дернул фонарем, закричал: "Растяжка!!"

Три.

Я обернулся, посмотрел в расширенные зрачки главаря.

Два.

Прошептал: "Боже! Спаси и сохрани!"

Один.

Бандиты дернулись обратно и тут хлопнули запалы. Раздался спаренный взрыв. Я умер.

* * *

*

Очнулся мгновенно, будто кто-то включил свет. Только что я чувствовал, как осколки гранат разрывают мое тело и вот я лежу на чем-то мягком. Рывком сажусь, оглядываюсь. Огромный войлочный шатер. Внутри темновато, но рядом со мной стоит жаровня, в которой тлеют угли. Дую на них, подкидываю рядом лежащие щепки. Становится светлее. Я еще раз оглядываюсь. На полу шатра пушистые восточные ковры, несколько низеньких столиков с иконами, коробки какие-то. В изголовье — отделанное серебром седло.

В груди гулко бьется сердце, вдруг становится резко душно. Я тру лицо руками, пытаясь прийти в себя. Я точно умер. Убит взрывами гранат. И вот я в каком-то шатре, голый. Разглядываю свои ноги, а затем руки. Постепенно, не сразу, приходит понимание. Тело не мое. Молодое, заросшее волосом. Где стариковский варикоз? Где морщины??

Пошатываясь встаю, подхожу к столику. Среди икон вижу небольшой, плохо сделанный портрет молодого человека в парике. Сзади накарябано Павелъ I. Трясу головой. Наверное, это бред умирающего. Я не сразу погиб от взрыва и теперь у меня предсмертные галлюцинации. Но почему такие достоверные? Чувствую запах навоза, дыма от жаровни...

На столике также лежит старинное зеркальце на деревянной ручке. Беру его, разглядываю себя. Мужчина. Лет тридцати. Строгое лицо в густой черной бороде. Волосы подстрижены под горшок. На лоб зачесана челка, а между крутыми пушистыми бровями — глубокая складка. Глаза серые, запавшие.

Кладу зеркало, рассматриваю тело. Мускулистое, поджарое. На цепочке висит золотой крестик. Под сосцами груди два странных шрама. Шрама?!? Тут на меня обрушивается понимание. Такие шрамы были у Праотца. Емельян Иванович показывал их казакам, когда объявил себя императором Петром III Дескать, это особые царские знаки. Казаки поверили.

С трудом удается удержаться на ногах. Меня ведет, делаю словно пьяный несколько неловких шагов по шатру.

Я в теле Емельяна Пугачева! Горло сдавливает от нахлынувших чувств. Всю жизнь посвятил делу Рода и вот теперь, что? Получил награду. Или проклятие? Меня ждет четвертование... Или? Мысли бьются словно ночные бабочки об фонарь.

Долго пытаюсь прийти в себя, сижу на ковре, мотая головой. Шок никак не отпускает, то и дело накатывают приступы слабости. Тело трясется, периодически теряю концентрацию и заваливаюсь на ковры. Упорно встаю сначала на колени, потом на ноги. Другого пути нет — надо осваиваться. Помогает глубокое дыхание и как ни странно — растирание ушей. Видимо в голове усиливается кровообращение, привыкание идет быстрее.

Окончательно беру себя в руки, встаю на колени перед столиком, целую икону Спасителя. Христос смотрит на меня с состраданием.

— Спасибо, Господи! — я крещусь — Все в твоей воле.

Беру портрет "сына" — Павла I. Зачем Емельян Иванович держал его среди икон? Основатели рода о таком не рассказывали. Прислушиваюсь к себе. Может я не один? Нет, я — это я. Моя память, мои знания. И больше никого.

Полог шатра откидывается, внутрь осторожно заглядывает молодой казак. Лет восемнадцати, с залихватским чубом и румянцем на голых щеках. На ногах — серые шаровары, сверху — желтый жупан. За пояс заткнут старинный пистолет, слева висит сабля.

— Царь-батюшка, проснулся? Как почевалось? — звонким голосом спрашивает парень — Зело много вчирем вы выпили с Иваном Никифоровичем

Чтобы не светить наготой, я опять усаживаюсь на ковер. Мысли так и мелькают в голове. Иван Никифорович — это наверняка Зарубин по кличке Чика. Один из ближников Пугачева. А молодой парень в свите был один — Иван Почиталин. Единственный грамотный казак, автор многих указов Емельяна.

— Подавай одеваться, Ваня — говорю я тихим голосом. Ошибся? Или нет?

— Сей же час, ваше величество — моментально отзывается Почиталин — Кухарка ваша выстирала исподнее, уже высохло.

Иван приносит мне белые подштаники и холщовую рубашку. На ноги наматываю обычные портянки. Затем приходит очередь темных штанов и зеленого, старинного кафтана с бархатной выпушкой. Натягиваю красные, сафьяновые сапоги с загнутыми носками. Самый шик!

Иван помогает повязать мне красный же кушак и подает искусно украшенную серебром саблю. Холодным оружием я владею хорошо. Отец учил сабельному бою, дед... Все мужчины в роду умели рубиться. Последним надеваю мерлушковую с красным напуском шапку-трухменку.

Мы вместе выходим из шатра. Спиной ко входу сидят несколько казаков, точат кинжалы. Похоже, что охрана. Я втягиваю носом воздух. Прохладно. Градусов пять, не больше. Небо серое, тяжелое. Облака придавили землю. Вокруг, насколько видно, неровное поле. Стоят шалаши, юрты... Между ними бродят люди, овцы, собаки... Горят костры, жарятся целые туши быков. На меня накатывает чувство нереальности происходящего. Я столько знаю про эту эпоху и патриарха рода — и вот глаза отказываются верить увиденному. Такое ощущение, что я на костюмированных съемках исторического фильма.

— Видишь, глаз у меня кривой? — я слышу разговор казаков, что сидят спиной к шатру. Крупный, с покатыми плечами мужчина, вжикая клинком по точильному камню рассказывает:

— Это все мой бывший барин.

Я подмигиваю Ивану, прикладываю палец у губам. Почиталин понятливо кивает.

— А все за что? — продолжает, ожесточившись, казак — Барин пьянствовал с голыми девками в бане. А я, парнишка, в щелку, через дверь подсматривал. Я при хозяине тогда подавальней жил, трубку табаком набивал. Матерь моя тоже при барине. Прачка. Вдруг барин приметил меня, выскочил! Схватил за волосья. В прихожей цветок дивный стоял. Он вытащил из плошки палочку — цветок к ней подвязывали, бряк меня на пол! Сел на меня да вострым-то концом палочки тырк-тырк мне в глаз! Орет матерно: "мне такие-сякие глазастые не нужны!". Я тоже заорал и чувствий порешился. Уж дюже больно! Вспомню — о сю пору мурашки по спине. Очнулся — мамынька прибегла, барина по рылу. Тот свалил ее, топтать зачал. А она пузатая... Скинула мертвенького брата, померла.

Я приглядываюсь к рассказчику. Одноглазый в свите Пугачева тоже был один. Тимофей Мясников. Начальник гвардии — самых лучших и умелых яицких казаков. До конца верил в то, что Емельян — Петр III, взошел вслед за ним на эшафот.

— Этих бар на березах нужно вешать! — выкрикнул молодой казак, втыкая кривой бебут в землю — Ироды бездушные

— Дай то срок, перевешаем — хмыкнул Мясников, поправляя черную повязку на глазу

Я тихонько вздохнул. Народное восстание Пугачева случилось не просто так. Во времена царствования Екатерины II гнет аристократии достиг небывалых в истории величин. Помещики постоянно увеличивали сумму оброка и размер барщины. Летом крестьяне работали по шестнадцать, зимой по двенадцать часов в день. На многих мануфактурах и заводах работали в две смены, днем и ночью. На крестьянском наделе, от двух до трех десятин на человека, крепостные могли работать только после того, как удовлетворяли все возраставшие потребности помещиков. Несмотря на то, что в каждой деревне были выбранные на мирском сходе старосты, которые могли жаловаться барину на управляющих и приказчиков, их злоупотребления были колоссальные. Помещики властно и жестоко вмешивались во все области крестьянской жизни, контролируя и направляя все по своему желанию. Лишенный гражданских прав крепостной крестьянин был полным рабом своего господина. Борзые щенки продавались по две тысячи рублей, крестьянские девушки по двадцать. Крепостной ребенок стоил меньше рубля. Газеты пестрели объявлениями: "продаются кучер и попугай", "лучшие болонки и хороший сапожник", "скатерти для банкетов и девка ученая". Провинившихся и невиновных крестьян забивали в колодки и кандалы, заставляя в них работать, секли и пороли, резали, жгли, насиловали, заставляли женщин выкармливать щенков грудью, одевали восьмикилограммовые железные ошейники...

— А дальше то что? — поинтересовался другой охранник, вставляя клинок в ножны

— Известно что. Подпер двери и пустил красного петуха барину, когда тот вдругорядь пошел париться. А сам на Дон утек. Оттуда на Яик. Но это уже другой сказ.

— Господа станичники! — Иван не выдержал, подал голос. Казаки подскочили, поклонились.

— Что, Тимофей — я хлопнул по плечу одноглазого — Учишь молодых?

— Подучиваю маленько, царь-батюшка — улыбнулся в бороду Мясников — Когда уже в бой? Завтра седьмица как сидим сиднем под этим Ренбурхом

Я закрыл глаза, глубоко вздохнул. А вот и время определилось. Осада Оренбурга началась 5-го октября 1773-го года. Продлится она до марта следующего года. Пугачев так и не смог взять город, был разбит и ушел к Сорочинской крепости. Это стало началом конца крестьянской войны 1772-1775-х годов. У Пугачева еще будут удачные походы и даже взятые города, но инициатива потеряна, правительственных войск в центральной и восточной части России станет больше, действовать они будут активно и успешно.

— Скоро, Тимоха, скоро! — я повернулся к Ивану — Подавайте коня, поедем еще разок глянем этот окаянный Ренбурх

— Царь-батюшка — вскинулся Почиталин — Может поснидаешь сначала? С вчера не емши

Я не представляю как у меня будет сейчас с перевариванием пищи, поэтому решаю осваиваться в новой реальности постепенно. И начать с прогулки.

— После поедим — я почувствовал зуд в волосах. Залез в шевелюру рукой, под пальцами кто-то хрустнул. Да... вот и примета времени напомнила о себе. Вши, блохи и клопы. Читать продолжение