Экстрасенсы. Глава 4

Глава 4.

Андрей подошел к окну и посмотрел на улицу. За окном был унылый осенний пейзаж: Серые стены домов, голые ветви деревьев и дождь. Шестой день подряд шел дождь.

Нет, это ни в какие ворота не лезет — дождь, дождь, слякоть проклятая, выть хочется от тоски, глядя на эту картину.

Слова эти были сказаны Сашке Дерману, развалившемуся на диване и державшему в руке бокал с красным французским вином.

Хочешь выть — вой, — заметил тот спокойным тоном, — А лучше выпей вина и успокойся. Это осень. Осенью всегда так. Нехватка солнечного света, предвкушение долгой зимы, и, как следствие, тоска.

Андрей в сомнении покачал головой,

Нет, май дарлинг, не в этом дело. Точнее, не только в этом. Хотя. Отчего бы и не выпить.

Он подошел к серванту, вынул из него бокал, наполнил его наполовину из сашкиной бутылки и присел на диван рядом с другом,

— Не в этом дело.

Отпил немного вина, оценил букет и одобрительно покачал головой. Потом повернулся к Сашке и посмотрел тому прямо в глаза,

Ну и как тебе всё это?

Ты это о чем?

Не валяй дурака, Сашка. Ты меня понял.

Предположим, понял, — ответил Дерман, всё так же попивая вино, — Только мои предположения ещё не истина. Если мы начнем обсуждать проблему, думая каждый о своем, то до чего мы сможем договориться?

Хорошо, — теперь Андрей вскочил с дивана и заходил по комнате из угла в угол, словно выплескивая накопившуюся в себе злобу, — Буду говорить начистоту. Надоел мне этот капиталистический рай. Из страны черт знает что сделали. Ты может не заметил, но мы уже страна третьего мира. Люди — быдло. Идеи — лишь бы хапнуть побольше. Землю всю загадили. Скоро свалки покроют всю территорию страны. Продукты — отрава. Деньги — бумажки рисованные. Ты на Купчино наше посмотри. Раньше тут было раздолье — скоро жить будет негде. Вон — продали кирпичный завод, сразу его скупили москвичи и на его месте возводят двадцать домов, и это там, где места, от силы, на два дома. Добро бы было кому квартиры продавать. Так ведь, купят, как всегда, те, у которых уже сто квартир есть, и будут сдавать их приезжим. Машины эти стоят везде. Весь город машинами заставлен. На них, ни то, чтобы ездить, их уже ставить негде. Ну и на хрена такое счастье нужно?

Андрей разом допил свое вино, поставил фужер на журнальный столик и недовольно посмотрел на Сашку. — Ты открыл бы коньяк, что ли? А то, под такой разговор, это питьё не идет.

О чём речь?

Сашка встал, подошел к бару, вмонтированному в сервант, открыл, достал из него бутылку,

Henessi тебя устроит?

Армянского нет? Не хочу пить эту бурду за пять тысяч рублей.

Сашка саркастически усмехнулся,

Ну, не такая уж и бурда. Но, если ты сегодня так настроен против всего французского, то вот тебе армянский коньяк "Наири".

И армянский коньяк стал дерьмовый, — проворчал Андрей, которого не отпускало плохое настроение, — Раньше купишь армянский коньяк и понимаешь, что купил. Теперь же, словно в лотерею играешь — на один выигрыш сто пустых билетов.

Это потому, что теперь каждые девять из десяти бутылок армянского коньяка сделаны отнюдь не в Армении. Но спешу тебя успокоить, эта бутыль оттуда. Я уже снял пробу. Тебе должно понравиться.

Говоря так, Сашка сменил фужеры винные на коньячные и плеснул в них на два пальца коньяка. Сергей взял свой бокал и осторожно пригубил его содержимое.

Ладно, убедил, — признал он, спустя секунду, — Это пить можно.

Дерман, довольно улыбаясь, снова развалился на диване,

Итак, насколько я понял, у тебя кризис и ты готов обвинять целый свет, друг мой. Это бывает. Только, перед тем, как делать это, вспомни, пожалуйста, какие у тебя были чувства, когда ты сюда попал? Разве тебе не показалось, что ты в раю? Вспомни те убогие магазины, ту беспросветную скучную жизнь, которая была там, в прошлом?

Помню, всё я помню, — согласился Андрей, — Только дело не в том, что там не было ничего, а здесь всё есть. Дело в том, что я не могу состыковать тот мир с этим, и как бы ты мне ни рассказывал, какие бы газеты и книги ни показывал, не получается у меня сложить эту мозаику. Пазлы не стыкуются. Хорошо, хорошо, — поспешно добавил он, видя, что Сашка скептически улыбается, — Давай вспомним, что было там в 85-м, когда мы оттуда ушли. Полный диктат КПСС, ни одной, даже малейшей силы в оппозиции, вся страна под колпаком КГБ. Стучит каждый десятый. Ни то, что сказать — пукнуть нельзя, чтобы комитет не услышал, и через четыре года весь этот колосс рушится? Так не бывает. Я понимаю, что задним числом всё объяснить можно, но, похоже, что народу рассказали ещё одну сказку, а как было на самом деле, никто никогда не узнает.

А ты, конечно, хочешь узнать, — подытожил Сашка. — Послушай, мой унывающий друг, выкинь эти мысли из головы. Ни к чему хорошему они не приведут.

Может быть, Сашка был по-своему и прав, но согласиться с такой позицией Андрей никак не мог. Ещё с утра он не понимал, в чем причина его крайне беспокойного настроения. Больше того, даже вначале этого разговора не понимал, а стоило сформулировать затаенную мысль словами, и у него точно глаза раскрылись. В самом деле, что изменилось в мире с их уходом из того времени? Ну? Вот именно. В мире не стало их. Велика ли потеря для мира? Если честно — не очень. В мире ежедневно умирают сотни тысяч людей, и ничего... Но, с другой стороны, они не просто ушли — их выкинули из того мира, а ещё...

Тьфу! Черт! Кажется я тупею. — Он посмотрел на Дермана. Тот сидел, развалившись на диване и кажется ловил кайф. "Ну, кайф-то я тебе сейчас обломаю, гедонист несчастный".— Вот что, хватит лоботрясничать, напрягись, Сашка. Желательно узнать, куда делись те самые, которые нас сюда заслали.

В глазах Сашки промелькнуло удивление,

Это ты о ком?

Нормально? — Андрей даже руками всплеснул от полноты чувств, — Что? Уже всё забыл? Или не ты нам говорил, что кто-то хочет на встречу с нами прорваться через немыслимые пространства? Ну и что? Получается, рвались, рвались, а как прорвались, так и видеть нас не хотят? А тебе не кажется всё это странным? Почему никто из нас за два года так о них и не вспомнил? Почему, наконец не они к нам в 85-й прибыли, а мы в 2008-й? Так что, всё. Хватит лоботрясничать. Я вопрос задал. Мне нужен ответ.

Сашка понял, что Андрей с него не слезет, и, хоть поворчал для виду, но принялся настраиваться на свою, одному ему известную волну. Поставил фужер на журнальный столик, закрыл глаза и начал слегка покачиваться в трансе. Провел он в этом состоянии довольно долго. Всё это время Андрей молча простоял у окна, разглядывая улицу. Наконец Дерман открыл глаза и первым делом нашел бутылку коньяка и налил себе полный фужер.

Что, всё так плохо? — поинтересовался Андрей.

Сашка сначала опорожнил свой фужер, а уже потом посмотрел на друга. Взгляд его при этом был весьма тревожным.

Ну, давай, не томи. Что ты там обнаружил?

Здесь они, наши "приятели". Чувствую, что здесь, и ещё чувствую, что живут они здесь уже давно. Ещё чувствую, исходящую от них опасность, но их самих я не вижу.

Твою мать! — Сидоров попытался всё-таки сдержаться и смягчить фразу, — Хорошо, что здесь нет Лешки, он бы тебе высказал всё гораздо подробней. Ты что, человеческим языком говорить разучился? Что это, за: тут вижу, там не вижу? Не девицам красным гадаешь. Ты мне можешь объяснить кто это? Что им нужно здесь у нас, и что им нужно непосредственно от нас? Как долго они уже здесь находятся, и в чем, наконец, эта опасность?

Научился вопросы задавать, — Сашка снова взялся за бутылку и плеснул себе в фужер коньяку на три пальца.

Не сопьешься? — недовольно буркнул Андрей.

Не учи отца...

Сашка выцедил коньяк, не спеша закусил долькой лимона и закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Так он сидел, с закрытыми глазами, минут двадцать. Всё это время Андрей молча провел у окна, рассматривая уличный пейзаж и не мешая Дерману медитировать. Наконец, тот открыл глаза, медленно обвел взглядом комнату, словно приходя в себя, и остановил свой взгляд на бутылке с коньяком.

— Перебьёшься, — Андрей забрал со столика бутылку и поставил её на сервант — Надеюсь, изложить картину сможешь и без допинга.

"Да, не узнаю Андрея. Укатали Сивку крутые горки", — подумал Сашка, — "Хотя, с другой стороны... Это ведь он, первый, почувствовал тогда опасность. Вот и теперь"... Вслух-же сказал,

МНВ.

Что, МНВ? — не понял его Сидоров.

Читал Азимова? Минимально необходимое воздействие для изменения реальности, — Сашка поднялся, наконец, со своего дивана и подошел к Андрею, стоящему у окна, посмотрел минуту на открывающийся из окна пейзаж, — Вот это всё результат того, что из нашего мира удалили четырёх человек. Нас.

Весомо так сказал, аж мурашки у Андрея по коже побежали. Он с удивлением посмотрел на друга, не прикалывается ли тот? Нет, не похоже, и всё равно — это бред. Андрей так Сашке и сказал,

Бред! Всё это бред, бредятина. Ничего себе — МНВ? Перекинуть четырёх человек на двадцать лет в будущее, это МНВ? Да нас в тысячи раз было легче грохнуть всех вместе или поодиночке. Вот это было бы МНВ. Нет человека — нет проблемы, и нечего из-за этого горы ворочать. Кроме того, кем ты себя возомнил? Лениным. Сталиным, этим самым, как его? — Джавахарлалом Неру? Я, во всяком случае, себя таковым не считаю. Тысячу раз мог сдохнуть, никто бы даже не заметил. Плакать бы люди точно не стали.

Но не сдох же! Так что нечего истерить, — похоже Сашку он все-таки "достал", -Ты просил меня посмотреть, я посмотрел. Что делать дальше, я не знаю. Думай, это ты у нас голова. Только советую принять установку — "этот мир стал таким, потому что из него вынули нас четверых". Баста — это не обсуждается.

Только, похоже, Андрея всё это серьезно достало. Он молча прошел в коридор, надел на ноги ботинки, накинул на плечи куртку и вышел из квартиры. Может быть, злиться на Дермана в этой ситуации и не правильно (причем тут он?), но злость буквально душила Сидорова. Требовалось погасить её физической нагрузкой. Хорошо бы сейчас пойти в боксерский зал и набить кому-нибудь морду или хоть мешок боксерский поколотить, выложиться на все сто, а после, в изнеможении, лежать на полке в сауне и ни о чем не думать. Только думать всё-равно, рано или поздно придется. Раз пошли такие игры... Через полчаса ходьбы, нервы его стали приходить в относительный порядок. Теперь уже не хотелось разорвать этих потенциальных противников в клочья. Теперь можно было и думать. Как там, сначала синтез, потом анализ... Сначала кто-то (кто?) взорвал два кабака, уничтожив сотню людей, якобы для того, чтобы познакомиться с нами, четверыми. Потом, нас забросили в будущее. При этом, никто с нами на связь так и не вышел. Получается, что не очень-то мы им и нужны. Если смотреть с этой стороны, то сашкины слова похожи на правду. Правда, с трудом верю в то, что из-за нас четверых история нашей страны так перевернулась. Давай не обольщаться, не такие уж мы важные птицы. Другое дело, если бы таких, как мы, оказалось больше, намного больше. А что? Это нужно проверить. Только как? Ещё одно — наши таланты. Они были у нас изначально, в дремлющей форме, а потом проявились в результате стресса, или это подарок от неизвестных благодетелей? Хотя, может быть и не подарок, а плата — плата за вход. "Опа-на" — Андрей чуть не подпрыгнул от озарившей его мысли. Он представил, как к богатому подъезду ресторана подходят нарядно одетые гости, смотрят на табличку на двери, на которой написано: "мест нет", стучат в дверь и показывают швейцару крупную денежную купюру. Швейцар открывает, берет купюру и пропускает посетителей в ресторан, где они намерены повеселиться. "Вот и повеселились на славу"! — Андрей выругался красиво, витиевато и обернулся, посмотреть "Никто не слышал"?

Никто не слышал, а если и слышал, то теперь это никого не удивляло, не то, что тридцать лет назад. Но, главное, процесс мышления был запущен, а раз так, то и результаты будут. Открываем дело. Теперь он усмехнулся, вспомнив, как Остап Бендер показал Шуре Балаганову пустую папку и объяснил, "Голуби вы мои! Мои маленькие друзья! В этой папке есть всё: пальмы, девушки, голубые экспрессы...". "Ну, что-же, мои маленькие неизвестные друзья, будет вам счет и за пальмы, и за девочек, и за голубые экспрессы".

Домой он вернулся бодрым и решительным, настолько, что удивил этим Дермана, который, похоже, за всё это время, и не вставал со своего дивана.

Подъем, лентяй! — Скомандовал он, входя в комнату, — Релакс отменяется.

Нельзя сказать, что Сашка этому очень обрадовался, но, зная, что Андрей всё равно не отстанет, вынужден был, не вскочить по стойке смирно, конечно же, но, всё-таки, как-то обозначить внимание.

Что-нибудь случилось? — поинтересовался он.

Да, — подтвердил Сидоров, — С этого дня мы находимся, не скажу "в состоянии войны", но в состоянии разработки противника. Нам надо узнать о них всё, что узнать возможно. Для этого, ты прямо сейчас, попробуешь показать мне методику вхождения в транс, для получения информации.

Некоторое время, после этих слов, Сашка смотрел на Андрея, как на ненормального, после чего принялся смеяться.

Не вижу ничего смешного, — спокойно заявил ему Сидоров, — Любой дар это лишь способ настроить мозг на определенную волну. Настройка может быть достигнута определенными действиями, мыслями или, наоборот, отсутствием мыслей и т.д. Поэтому, хватит ржать, попробуй сосредоточиться и донести до меня свои действия, приемы, мысли в этот момент. Vu comprime? Тогда начнем.

Андрей, когда хотел, мог быть очень убедительным. Через полчаса занятий он всё-таки поймал эту волну. Может быть, помогло присутствие Дермана, на что и был расчет, а может быть, все они четверо изначально имели что-то общее, объединявшее их, чего сами просто не замечали. Ведь из-за чего-то, именно они составляли одну компанию, и именно на них вышли эти, пока, незнакомцы. Прогнав из головы все мысли, желая увидеть этих людей (или существ) он вошел в состояние самадхи, когда исчезает сама индивидуальность и человек объединяет свое сознание с сознанием наблюдаемого. Сначала он ничего не видел и брёл сквозь какой-то туман. Потом туман стал редеть, и Андрей обнаружил себя в мрачной камере без окон, со стенами, окрашенными темной зеленой краской. На нарах, расположенных у стены камеры, лежал избитый человек, в котором Андрей, приглядевшись, узнал самого себя. Рядом сидел Дерман. Чуть поодаль стоял Никаноров. Самое интересное, что Дерман и он сам хохотали. При этом сам он еще и стонал и держался рукой за сломанные ребра. В это время загремел засов камеры, дверь открылась, и в помещение втолкнули Лешку Гулякова. Тот рванулся было обратно, но дверь перед его носом захлопнулась.

Суки! — прокричал Лешка в закрытую дверь, после чего повернулся и увидел, что в камере сидят его друзья.

Привет! Вы тоже здесь?

Да вот, ждем тебя, — за всех ответил Сашка. — Что же ты не убежал от них?

А потому, что дурак, — в сердцах ответил Лешка, — А еще — трус.

Он прошелся пару раз по камере, чтобы дать какой-то выход своей энергии и, словно оправдываясь, стал объяснять,