Перестройка 2.0

Журавлев Игорь Евгеньевич, 55 лет, магистр теологии.

Перестройка 2.0

Сразу хочу предупредить потенциальных читателей. В романе один из героев второго плана — Путин В.В., хотя это и Путин середины 80-х. И он здесь герой положительный. Кого это не устраивает по политическим соображениям, лучше не читайте — это не ваше.

Часть I

"Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь

мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему:

иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов".

(Евангелие от Матфея: 8:21,22)

Глава I

Поздняя осень, сумерки. Нудный, моросящий дождь. Влага и холод, пронизывающий до костей. Вода течет по лицу с облепивших голову волос, мокрая одежда прилипла к телу. Непонятно, утро или вечер, всё сливается в каком-то безнадежном и тоскливом мареве. Под ногами узкая проселочная дорога, с мокрым выщербленным асфальтом. Дорогу с двух сторон обступает голый и темный лес, один только взгляд на него вызывает тоску, похожую на зубную боль, и чувство полной обреченности. Я бегу по этой дороге из последних сил, ноги подкашиваются, я то и дело спотыкаюсь. Дыхание рвет грудь, и всё больше напоминает какие-то жалкие всхлипы. Я очень устал и мне не хватает воздуха. Надо бы остановиться, отдохнуть, перевести дыхание.

Но страх, нет — ужас гонит меня вперед, из последних сил заставляя переставлять ватные от усталости ноги. Где-то внутри я понимаю, что не смогу убежать и это понимание отнимает у меня последние силы. Я запинаюсь, падаю, но заставляю себя вновь подняться и переставлять ноги. Надо бежать!

Но нельзя убежать от смерти.

Эта тварь играет со мной, она скользит меж кустами и деревьями вдоль дороги. Молча, бесшумно. Если не оглядываться, то и не услышишь. Я не знаю, кто это, но на человека не похоже совсем. Когда я в страхе поминутно кошу глазами назад, то вижу лишь смазанный силуэт, напоминающий большую обезьяну. Но это не обезьяна, скорее, какой-то монстр из фильмов ужасов. И тварь хочет меня убить, потому что в руке у нее топор. В огромной волосатой руке с длинными, изогнутыми когтями. С каждым шагом тварь всё ближе, но я не слышу ни шороха, ни дыхания. И от этого страшно еще больше. Если бы тварь пыхтела, рычала, выла, то, кажется, было бы легче. Но полная тишина сводит меня с ума. Только тихий шум дождя, мое хриплое дыхание и стук ботинок по старому асфальту. Мокрые волосы шевелятся на моей голове. Ужас. Он пронизывает меня, парализует волю, и я вновь падаю. Падаю и знаю, что она уже за спиной. Из последних сил стараюсь подняться, с криком заставляя цепенеющее тело двигаться, а когда это почти удается, в мою спину вонзается топор. Страшная боль взрывает мозг и я ору.

* * *

Июнь 2020 года.

Ору, и с этим криком просыпаюсь.

Господи, опять этот кошмар! Кошмар, повторяющийся каждую ночь. Как я устал от него! Я лежу в темноте с колотящимся от страха сердцем. Это сон, всего лишь сон, это всего лишь проклятый долбаный сон! Но плохо-то мне по-настоящему. Тело в липком поту, внутри всё трясётся и ноет каждая косточка. И тошнота, выворачивающая внутренности.

Впрочем, это как раз нормально, в смысле — привычно. Кошмар здесь ни при чем. Это всего лишь говорит о том, что я еще жив. Что пока еще не сдох. А жаль. Больше двадцати лет непрерывного отравления собственного организма далеко не лучшими образцами винодельческого искусства могли бы уже, наконец, прикончить это никчемное тело. Каждое утро, просыпаясь, я испытываю сожаление, что и эта ночь не стала для меня последней. Что я не умер во сне, что эта тварь не зарубила меня, что сердце не остановилось, прекратив мое бессмысленное существование. И это значит, что надо опять вставать и куда-то тащиться в поисках очередного пойла, без которого я давно, очень давно не чувствую себя человеком. Впрочем, когда пьяный, я уже тоже не чувствую себя человеком, но тогда мне хотя бы всё равно. Спиртное стало лекарством, которое не приносит радости, лишь временное облегчение, одновременно убивая. Что, впрочем, меня не пугает, ибо смерть давно стала желанной гостьей.

Рядом кто-то заворочался. На мгновение страх вновь пронзил мозг — тварь здесь? Но этот страх я подавил усилием воли. Если здесь и есть, какая тварь, то явно не из моего кошмара. Протянув руку, я попытался на ощупь определить, кто это. И не определил. Что, впрочем, не удивительно, в этом ворохе тряпья, которое служит мне постелью, определить что-то затруднительно. К тому же все мои чувства, включая осязание, идут вразнос, и полагаться на них с похмелья нет никакого смысла.

И тут из темноты раздался хриплый, пропитой голос:

— Отвали!

Лёля. Моя, как бы это сказать... ну, пусть — подружка. Я постоянно пытаюсь вспомнить, откуда она вообще взялась, но это у меня никогда не выходит. Получается, что просто однажды я проснулся, а она рядом, как будто так и надо. Как будто всегда здесь была. Это всего лишь одна из многих загадок, сопровождающих мои последние годы, ибо память моя изобилует черными дырами, как космос. Если, конечно, верить астрономам. Иногда мне кажется, что она — это не она. Что на самом деле она что-то другое. Смешно сказать — что-то неземное, небесное. Но, конечно, бомжиха как бомжиха — грязная, пьяная, неопределенного возраста, хотя явно гораздо младше меня. Однако со своими глюками я давно сжился, даже не стараясь уже различать, где явь, где сон, а где глюк. Всё перепуталось в моем пропитом разуме, всё смешалось. Но так даже интереснее. Иногда я думаю, что нет никакой Лёли, что я ее просто придумал, чтобы было веселее, чтобы не скучать одному, чтобы не страшно... Как дети придумывают себе вымышленных друзей. За эту версию говорит, например, тот факт, что она никогда не ходит со мной на промысел. Я ухожу — она остается, говоря, что пойдет позже. Прихожу — она уже здесь. Так что, вполне возможно, что уже долгое время я живу с глюком. Я долго думал об этом и пришел к выводу, что, если ты не отличаешь настоящее от вымышленного, то какая разница? Тогда вымышленное становится для тебя настоящим.

С тех пор и живем, в основном, вместе. Время от времени я делаю слабые показательные попытки отделаться от неё, сам не понимая, зачем. Вот, важно мне для чего-то иногда демонстрировать свою полную независимость от кого бы то ни было — и всё тут. Но она как клещ — вцепилась, не отодрать. Впрочем, на самом деле я, конечно, вовсе не хочу, чтобы она уходила, всё же душа живая рядом. Не так страшно по ночам. С ней этот тёмный подвал не кажется могилой, в которой меня случайно закопали, сочтя мертвым. Да и польза от неё, какая-никакая, имеется: постирать там или пожрать приготовить. Она хоть и ругается, но делает. Она вообще странная, иногда я её боюсь. Бывает, смотрит, смотрит на меня долгим и каким-то изучающим взглядом, как на подопытную мышь. Порой от этого её взгляда мороз по коже. Особенно, с похмелья. А иногда взгляд другой, замечая который я вдруг чувствую себя ребенком рядом с мамой. Это, в основном, когда пьяный.

Впрочем, иногда у нас бывает и "любовь" — в кавычках, разумеется. Ибо назвать эти редкие случки любовью язык не поворачивается. Да я вообще-то всё реже испытываю потребность в этом деле. Возраст, конечно, хотя... 56 лет для мужика не старость. И не молодость — да, далеко не молодость. Но всё же еще и не старость. Читал, помню, как-то, что по новой классификации ВОЗ, молодость сейчас с 18 до 44 лет, а с 44 до 60 — средний возраст. Пожилым человек считается лишь после 60 и до 75, после чего наступает старость. Так что, 56 лет — это нормальный средний возраст. Еще целых четыре года до пожилого человека!

Но это у нормальных людей. У нас, алкашей, это практически предел жизни. А для большинства даже за пределом.

Лёля, хоть и моложе меня лет на двадцать, а то и на все тридцать, но выглядит не намного лучше. Женщины вообще быстро спиваются и теряют человеческий облик. Мужики всё же, в среднем, подольше держатся, по моим наблюдениям. Не знаю, почему так. Наверное, это как-то связано с их, бабским, устроением.

Нет, так-то Лёля безотказная. Только вот ей все равно. Говорит, что ничего не чувствует. Но к моим, с каждым разом все более редким желаниям относится с пониманием. Вроде как долг какой-то исполняет: типа, положено так, раз вместе спим. Хотя и смеется надо мной часто, когда у меня ничего спьяну не выходит. Циничная она очень в этом вопросе, вот что я скажу. Но я не в обиде, в конце концов, какая мне разница? Учитывая, что партнер я по этой части давно уже совсем никудышный. К тому же, меня не отпускает ощущение, что Лёля на самом деле играет роль. Знаете, так артистка вживается в образ бомжихи, копируя все её чувства и эмоции. А на самом деле, за пределами съемочной площадки, всё совсем не так. Меня вот только забыли посвятить в сценарий. Ладно, это всё лирика.

— Лёля! — хриплю я, и сам себя с трудом понимаю. Во рту пересохло так, будто туда песка насыпали — не сглотнуть, слюна отсутствует как явление. Я протянул руку, чтобы толкнуть соседку, но с первого раза не попал. Колотит уже так, как в бетономешалку засунули. Собираюсь с силой и вновь тычу куда-то вбок, и на этот раз во что-то попадаю. Прозвучавший сонный мат показал, что на этот раз я попал куда надо. Лёля заворочалась, зашарилась, не переставая вяло ругаться, она в этом деле большая мастерица. Раньше, помню, читал, что боцманы на флоте умеют лихо матерные кульбиты заворачивать. Не знаю, не слышал, но, думаю, Лёля точно им не уступит. И это тоже представляется странным, каким-то наигранным. Так и хочется крикнуть, подобно Станиславскому: не верю! Или кто там так постоянно кричал? Вроде, он.

Зажглась спичка, и её свет в темноте ударил по глазам. Я зажмурился, а когда открыл глаза вновь, то в изголовье уже горел огрызок свечи. Тоже Лёля притащила откуда-то. Говорю же — хозяйственная она. Если бы не спилась, может, хорошая жена и мать из нее бы вышла. Хотя, возможно, и была у неё семья, надо будет как-нибудь спросить. Но, если честно, мне наплевать. Мне и на себя-то давно наплевать, чтобы еще кем-то другим интересоваться.

Что-то звякнуло и полилось. Надежда робкой голубкой торкнулась в сердце — неужели? Неужели что-то осталось? И точно — отвратительный и притягательный запах сивухи поплыл в полутьме подвала, нежнейшим своим ароматом обещая прекращение страданий.

— На, ...., травись! — Лёля протянула мне грязную алюминиевую кружку с давно отломанной ручкой.

Дрожащими руками я схватился за холодный металл и чуть не опрокинул, так меня колотит. Хорошо, Лёля, всё понимая, кружку не отпустила, умница моя. Похмелиться для алкаша — дело совсем не простое, как кто-то может подумать. Оно связано с определенными трудностями. Такими как, например, я уже упоминал, нарушение осязания и трясущиеся руки. А еще потеря ориентации, что на практике означает трудности с попаданием в собственный рот своими же руками.

Когда кружка приблизилась ко рту, и в нос шибануло этим живительным запахом, то желудок, учуяв его, рванулся к горлу, в тщетной попытке избежать страданий. Однако, как пел Высоцкий: "но было поздно, но было поздно"! Если уж спиртное попало внутрь меня, я его не выпущу.

В это время Лёля тоже похмелилась. Она молодая, организм еще не такой изношенный, хотя с виду и не скажешь. Тем не менее, водку левого разлива она пьет как воду в любом состоянии, даже с похмелья. Женщины — они вообще загадочные с мужской точки зрения.

Пока я размышлял о странностях бытия и гендерных загадках, боль в голове постепенно уходила, и приятное тепло разливалось по телу. Дрожь утихла, все пять чувств по очереди стали припоминать свои обязанности и рука уже увереннее протянула кружку Лёле:

— Наливай!

Она плеснула остатки жидкости из бутылки, грамм 50, не больше.

— Это всё? Больше нет?

— Нет, но ты, ...допивай, мне пока хватит.

Я не стал возражать, уговаривать — нет, значит, нет. Ей виднее, в благородство играть не собираюсь, типа: "Да нет, мадмуазель, только после вас!". И остатки палёной водки отправились по проторенному пути. После чего, уже почти совсем твердой рукой нашарив в кармане старую картонную коробку из-под сигарет и, обнаружив там несколько "богатых бычков", довольно откинулся на тряпье, пуская дым в темноту. Жизнь продолжается!

Тем временем, Леля отошла в угол, где у нас что-то типа туалета, пожурчала там, что напомнило мне о низменных потребностях моего собственного тела. Но вставать было влом, и я решил терпеть, пока есть силы. Из угла принесло запах свежей мочи, отчего я вновь загрустил. Хотя, если подумать, какая связь? А вот, поди ж ты...

То, что я алкоголик, я понимал, и принимал это спокойно уже много лет. И то, что сдохну скоро где-нибудь на помойке или вот в таком подвале, меня тоже нисколько не беспокоило. Смерть всегда где-то рядом, а алкаш, вроде меня, вообще, можно сказать, ходит с ней под руку. Желание у алкаша только одно — выпить. Это составляет цель и смысл жизни. Никаких других целей и смыслов у него нет. А поэтому, надо вставать и выходить на свет Божий именно с этой целью — найти где-то самое дешевое пойло, обретая тем самым смысл. И, если повезет, что-нибудь пожевать. Но это уже вторично.

* * *

Ну, а уж коли похмелился, можно теперь и представиться. Кличут меня Гоша Куба. Именно кличут, поскольку это кличка. Зовут меня немного иначе. А вот кличут так потому, что когда напьюсь, всегда вспоминаю Кубу, где мне довелось, еще в прошлой жизни, пару раз отдыхать с семьей. Говорят, ору, что Куба в моем сердце, что она зовет меня, и завещаю похоронить мой прах в Варадеро, развеяв его над Атлантическим океаном. Все ржут, конечно, подкалывают. А я и не помню даже этого. Ну, вы в курсе — алкогольная амнезия, лоскутная память. Всё это рок-н-ролл, как пели кумиры прошлых лет. Некоторые из них, кстати, тоже спились. Это хорошая мысль, приятная, успокоительная: дескать, если уж даже они, то и мне не так обидно! Все пьют, просто мне не повезло.

Хотя, если вы хоть раз бывали на пляже Варадеро, вы меня, конечно, не осудите. Помню, читал где-то, что Колумб, впервые увидев Кубу, записал в дневнике что-то типа: "Это прекраснейшая из земель, которую когда-либо видели глаза человека...". И я с ним полностью согласен. Может, кто-то захочет поспорить с этим утверждением, но я лично спорить не буду, ибо на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Но полупустынный бесконечный белоснежный пляж из кораллового песка с накатывающими на него лазурными волнами — это лучшее из воспоминаний моей прошлой жизни. Я помню алеющий закат над океаном, летящих над волнами пеликанов, пальмы, склоненные над песком и себя, сидящего в шезлонге с книжкой на коленях, любующегося на эту красоту и мечтающего запомнить этот час на всю жизнь. Ну, по крайней мере, хоть это я не забыл.

Есть у меня, конечно, и нормальное имя, как меня когда-то называли мать с отцом, а потом и жена — Егор. По паспорту — Егор Николаевич Соколов, бывший интеллигентный человек — БИЧ, как говорили еще во времена СССР. Сейчас правда именуют иначе — БОМЖ, но суть от этого не меняется. Да и нет у меня никакого паспорта, еще года три назад продал "черным" за литр. Как нет и квартиры или другого постоянного места жительства. Последние несколько месяцев с Лёлей в этом подвале кантуемся. Ну, или я один с глюком.

И мысль опять свернула на Лёлю. Кто она такая, откуда взялась, как докатилась до жизни такой — я не знаю. Вроде бы как-то обмолвилась, что медсестрой работала или даже врачом, но я тему продолжать не стал. Медсестрой, врачом или коновалом, мне какая разница? Сейчас просто бомжиха Лёля. Хотя и странная. Я уже говорил, что никогда не видел ее на "промысле". И никто из моих знакомых не видел. Но к вечеру, когда я возвращаюсь, она всегда уже там, всегда с "уловом", и всегда неплохим — пожевать, там, и выпить. Я никогда не спрашиваю, откуда. Какая мне разница? Здесь главное результат.

Я, собственно, одиночка, не люблю компании, особенно, когда трезвый или с похмелья. Когда выпью, конечно, все алкаши — братья, а все бабы — красавицы. Но это уже не я, это водка во мне выпендривается. Так-то я, скорее, интроверт, мне одному никогда не скучно, а компании на трезвую голову раздражают. Но водка меняет человека, это всем известно.

Поэтому плелся я как всегда один по бульвару, а народ от меня тоже привычно шарахался. Воняю я, наверное, ужасно, но я-то этой вони уже не чувствую. Умом знаю, что должна быть, а нюхом не чую и всё тут. Стерпелся с ней, сросся, снюхался. А потому и на народ, шарахаюшийся от меня, внимания не обращаю, в конце концов, это их проблемы. Мне и своих проблем хватает. Вернее, только одной проблемы, самой главной, самой насущной и жизненно важной: где найти выпить?

Варианты есть разные. Можно, например, по мусорным бакам пошарить, что-то всегда найдется. Но я не люблю, муторно это. Хотя давно уже ничего не стесняюсь.

Можно попытаться что-то украсть, но и это у меня никогда нормально не получается. Ну, нет у меня коммерческой жилки. Странно, но почему-то всегда коммерция у меня в голове соединяется с воровством, мне кажется, что для того и другого нужны схожие качества. Это как, знаете, полиция и бандиты на самом деле люди одного склада и лишь случай разводит их по разные стороны закона. В этом мне тоже не однажды приходилось убеждаться на собственной шкуре. Другой раз уж лучше к бандитам попасть в руки, чем к ментам.

Понимаю, что не все, наверное, такие и, возможно даже, что хороших ментов больше. Но мне почему-то в основном плохие попадаются. Наверное, хорошие менты попадаются только хорошим людям. В чем, по большому счёту, есть даже некая социальная справедливость.

Июньское солнце припекало грязную обросшую голову, и я перешел на другую сторону бульвара, туда, где тень от старых тополей давала хоть какую-то защиту. Утренние 150 грамм, выпитые в подвале, постепенно выветривались. Опять становилось тошно, как на душе, так и во всем теле. Привычно заныл шрам под сердцем — память об Афгане, куда меня ещё в лохматом 1982 году загнали молодым солдатиком, глупым и наивным, твёрдо верящим в идеалы и справедливость, в интернациональную помощь братскому народу, выбравшему социалистический путь развития. Что, конечно, на войне из меня быстро выветрилось.

Нет, я не десантура какая, типа — "Никто, кроме нас" и остальные понты. Видел я их на войне всякими. Это вам не пьяными в фонтане купаться или тельняшки перед девчонками рвать. Война сразу показывает, кто есть кто. Вы не подумайте, я против них ничего не имею, нормальные ребята, воевали как все. Но основную работу все-таки делали не они, а такие, как я — обычные лошадки войны, на которых все и держится. Короче, пехота, если по-старому. А по-современному — мотострелковые войска.

Что обидно, все полтора года после учебки ни единой царапины, а под самый конец, когда уже дни до дембеля считал, да парадку подшивал — на тебе! Как будто Афган не хотел отпускать меня, не оставив о себе ничего на память.

Мы тогда колонну сопровождали, обычное дело, наша рота этим в основном и занималась последние месяцы. Да и участок относительно спокойный был, поскольку не самый удобный для засады. Поэтому мы не особо и бдели, если честно, кто-то даже дремал. Известно, что солдат пользуется каждой минутой, чтобы поспать. Это правило в армии быстро усваиваешь. Я, например, научился спать даже стоя в строю по стойке смирно. Короче — расслабились мы. На этом нас и подловили. А потому, когда сверху застучали автоматы, я только и успел, что голову вскинуть, как одна из первых же пуль нашла свою цель. Мне словно кувалдой в грудь с размаху засадили, швырнув меня в спасительную тьму.

Дальше почти ничего не помню. Так, какие-то смутные образы, обрывки воспоминаний, да и то я не уверен, что это мне не привиделось в бреду. Но тварь в моих снах именно тогда и появилась.

По настоящему очнулся уже только в ташкентском госпитале, где я проходил курс реабилитации после операции, которую сделали еще в Кабуле. Хирург сказал — чудо меня спасло, еще бы пару миллиметров и пуля вошла в сердце.

Я сейчас часто жалею о том, что меня тогда не убили. Не шарился бы сейчас по помойкам в поисках жратвы. И дочь моя другого мужика не называла бы папой, потому что не было бы у меня дочери. Эх, ладно, что об этом думать, всё равно ничего не изменишь!

В общем, пока валялся по госпиталям, время дембеля подошло. И поехал я домой. Да что там рассказывать, жизнь как жизнь. Вполне нормальная жизнь, в общем. Пединститут, работа учителем математики в сельскохозяйственном техникуме. Любовь, свадьба, рождение дочери, планы, надежды.

Развал СССР пережили, конечно, тяжело. Учителей тогда, в 90-е, вообще за людей не считали. Тогда-то я потихоньку и начал выпивать. До этого практически в рот не брал. Ну, если рюмку — другую в компании по праздникам, да под хорошую закуску. Это было начало, самые первые шаги по направлению к тому подвалу, где я сейчас обитаю. Правда, тогда я этого не понимал. Думал, как-то всё устроится, наладится. Все так думают вначале, никто никогда на чужом опыте не учится. Всем кажется, что уж у них-то будет совсем не так. Наивные...

Хорошо, жена у меня бухгалтер по образованию, устроилась в частный банк. Ну, то есть, это я сначала думал, что хорошо. На ее зарплату, считай, и жили. Но именно это, в конце концов, и погубило нашу семью. Если, конечно, не считать мои всё учащавшиеся загулы. В общем, всё в совокупности и привело к краху семьи, а заодно и моей жизни. Жена-то у меня красавица была, получать стала много, начались корпоративы по праздникам и разным датам. Меня она с собой не брала, стеснялась, наверное. А может, просто боялась, что я там напьюсь и устрою пьяный дебош. Это она зря, я мирный вообще-то, когда пьяный. Но...

В общем, дальше больше. Роман с коллегой, успешным менеджером какого-то там звена. Нет, я ее не сужу, понимаю даже в чём-то. Она еще молодая была, красивая, да и дочь растить надо, зачем ей муж неудачник? А потом, хотя она и держала свои связи в тайне, но это же всегда видно!

И от всего этого я стал выпивать еще больше. Выпьешь — и, вроде, не так всё плохо. Но только, знаете, не средство это, потому что на утро все становится только хуже. Проблемы не уходят, а лишь усугубляются. Таково непременное свойство алкоголя. Я это ещё поначалу понимал, но в безысходности окружающей жизни было уже всё равно. Начались запои, с работы выгнали. А потом, как-то очнувшись от пьяного угара, обнаружил, что жена со мной развелась. Поскольку я на суд не явился, развели без меня, показаний свидетелей жены хватило.

Ушел я сам, с одним рюкзаком за плечами. В никуда ушел, поскольку родители несколько лет тому, как отошли в мир иной, квартиру мы их продали, чтобы купить ту, в которой жена с дочерью осталась. А других родственником у меня и нет. Ну, таких родственников, чтобы приняли алкаша. Алкаши не нужны никому, разве что родной матери. Да и той до времени.

С тех пор живу на улице, больше двадцати лет. Долгожитель, по здешним меркам. Ветеран бомжачьего труда. Тех, с кем бомжевал в самом начале, уже давно никого в живых не осталось. Да и те, кто приходил позже, тоже в большинстве копыта откинули. Целое поколение за это время выросло! А я вот еще топчу землю. Но я это уже говорил, вроде. Не обращайте внимания, со мной такое часто бывает.

Короче, я Гоша Куба. Разрешите, так сказать, представиться. Хотелось бы сказать — "Честь имею!", но ни чести, ни совести, ни уважения к себе — не имею уже давно. Всё пропито, забыто, да и хрен с ним!

* * *

Этого мужика я приметил сразу. Последнюю неделю он, как бы случайно, постоянно попадается мне на пути. Но я уже понял, что совсем не случайно. Смотрит на меня издалека, наблюдает. Но пока не подходит. Я особо не боюсь, на органы меня не порежут, ибо всё уже внутри на ладан дышит, кому такие органы нужны? Собаки, наверное, есть не станут. На тех, которые бомжей в рабство забирают, он тоже не похож. Те наглые, бешенные, они не присматриваются — кулаком в зубы и в багажник. Всё равно никто никогда искать не станет. Меня ведь официально как бы и не существует. Да и воздух в городе чище, когда бомжей меньше. Короче, хорошо всем, кроме, понятно, самих бомжей. Но даже эти на меня не позарятся, настолько плохо я выгляжу: старик стариком, какой из меня работник? Окочурюсь в первый же день, больше возни со мной будет, чем прибытка. Они же тоже не дураки, хотя и отмороженные на всю голову.

Однако мужика этого я все же немного опасался, мало ли, может, маньяк какой? Их, судя по газетам, сейчас развелось, что блох на бродячей собаке. Но опасался все же не особенно, настолько мне на свою жизнь было давно наплевать.

Так я плелся в теньке тополей, зыркая по сторонам и, соображая, где бы выпить еще? Впереди была кафешка со столиками на улице в тени тополей, там продавали, в том числе и разный алкоголь на разлив. Был небольшой шанс, что кто-то оставит пару глотков. Встречаются порой такие сердобольные. Но могут, конечно, и погнать. Здесь уж как карта ляжет.

И тут этот мужик всё же ко мне подошел. Среднего роста, в очках, сразу видно, дорогих. Знаете, такие бывают — не солнечные, но с затемненными стеклами, что по рецепту делают. Белая рубашка с коротким рукавом и крокодилом на кармашке, бежевые легкие брюки и бежевые же туфли. Тоже очень дорогие, сразу видно. Кожаная сумка через плечо. На глаз — мой ровесник, хотя, конечно, сравнивая нас, никому такое и в голову не придет. Он — крепкий, холеный мужчина, а я... ну, вы в курсе.

Незнакомец не стал ходить вокруг да около и сразу пошел с козырей:

— Выпить хотите?

Я ответил быстро и честно:

— Хочу.

— Пойдем. — Он указал на кафешку. — Я угощаю.

— Ага, — кивнул я.

Что я, дурак что ли, такой шанс упускать? Понятно, что ему от меня что-то надо, никто задарма поить не будет, тем более, таких, как я. Он должен выпивать с ровней себе, а не с бомжом. И в этом тоже есть социальная справедливость. Но в данный момент вопросы социальной, как, собственно, и любой другой справедливости меня совершенно не волновали. По любому сначала нальет, а потом уже разговаривать будет. Мне только то и надо, сейчас главное — выпить. Там и голова лучше соображать начнет, эта липкая вата в мозгах, глядишь, развеется.

Мы подошли к столику в теньке и сели напротив друг друга. Прямо, стол переговоров! — промелькнуло в голове.

Подошедшей официантке мужик заказал две большие кружки черного крафтового живого пива, блюдо креветок и двести грамм водки.

— Есть будете что-нибудь? — спрашивает меня.

— Пока не хочу, а там посмотрим. — Отвечаю нагло. А чего? Это же ему от меня что-то нужно!

— Тогда пока всё. — Это он официантке. И тут же, без перерыва, обернувшись ко мне:

— Меня зовут Александр Валерьевич. Позвольте узнать ваше имя?

— Гоша Куба.

— Надо же! — прищурился новый знакомый. — А в паспорте как записано?

— Никак, нет у меня паспорта.

Он хмыкнул и улыбнулся:

— По крайней мере, чувство юмора еще не пропили. Ну, ладно, а мама с папой как назвали?

— Мама больше "сыночкой", папа мог порой и "балбесом". — Я поколебался, но всё же добавил, — Егор я, Егор Николаевич.

— Ну, вот и познакомились, Егор Николаевич.

— Самое время выпить за знакомство, — делаю я большой намек, что пора бы уже заняться тем, зачем он меня позвал. Иначе, что это за разговор, в самом деле?

Он понимающе кивает, очень внимательно рассматривая меня. И взгляд этот мне кого-то очень сильно напоминает. Только вот кого, я так сразу и не соображу. Может, мы с ним были знакомы в прошлой жизни, потому и пригласил? Но зачем тогда имя спрашивал? Чтобы убедиться? Так-то оно так, во мне сейчас трудно узнать подающего надежды преподавателя, писавшего кандидатскую диссертацию по математике.

А тут и официантка подкатывает с кружками в одной руке и блюдом креветок в другой.

— Что ж, — он поднял свою кружку, — за знакомство!

Я молча присосался к своей. Мне пока не до вежливых тостов, надо погасить внутренний пожар. В общем, эту кружку я сделал зараз. После чего удовлетворенно откинулся на спинку стула и посмотрел на своего спасителя:

— Александр Валерьевич, сигареткой не угостите? — решил я завести светскую беседу.

— Не курю, но сейчас купим. Вы какие предпочитаете?

Я даже растерялся. В последнее время я предпочитаю любые, лишь бы, как говорится, дым шел.

— Ну, давайте "Честерфилд", что ли... — вспомнил я свои давние пристрастия. Курить я начал поздно. Практически одновременно с тем, как начал пить. И поначалу, конечно, как и все, предпочитал известные марки.

Официантка, принесшая сигареты, строго предупредила:

— У нас курение запрещено!

— В курсе. — И уже Валерьичу, — я отойду, подымлю?

— Давай! — Согласился он, не проявляя беспокойства о том, что я могу сбежать. А чего ему беспокоиться, спрашивается? Водка-то на столе! А она для меня самый надежный крючок — не сорвешься! Даже если скажут, что он тебя потом прирежет, я отвечу: может, потом и прирежет, а может, и нет, но сначала я выпью.

В общем, стою я, курю в сторонке и думаю. Пиво приятно разливается по телу и прочищает мозг, в котором постепенно появляются и другие мысли, не только о выпивке. Что же ему от меня все-таки надо? И не стоит ли мне все же, наплевав на водку, лучше потихоньку смыться отсюда? Вдруг, и правда прирежет? Может, он какой-нибудь маньяк, вообразивший себя санитаром, очищающим город от грязи. Задарма никто не угощает, это я на своей шкуре уже много раз испытал, и крепко усвоил. Но, с другой стороны, а что я теряю? — А терять мне и правда, совершенно нечего. Жизнью я давно не дорожу, а больше у меня ничего и нет. Мелькнула мысль о Лёле, но тут же пропала. Лёля и сама о себе способна позаботиться. Да и неясно еще ничего, а водка — вон она, стоит и, между прочим, греется. Мысль о Лёле что-то тронула в мозгах, какая-то ниточка потянулась и... оборвалась.

В общем, жажда выпить победила. Докурил я, затоптал бычок, да и вернулся опять в кафешку, где ждал меня улыбающийся Александр Валерьевич.

* * *

— Вы пейте, — еще раз белозубо улыбнулся он, когда я уселся за стол — я в это время крепкие напитки не употребляю.

Я в ответ тоже оскалил свои нечищеные и потянулся к столу. А что? Даже ещё и лучше, мне больше достанется! Короче, возражать и отнекиваться я не стал. Довольно твердой уже рукой налил себе стопарь и ловко опрокинул его в рот. Другая рука потянулась к блюду с креветками.

Когда вновь откинулся на стуле и поднял голову, опять поймал этот его изучающий взгляд. На этот раз память не подвела, прочистилась память от водочки-то! Я сразу вспомнил, кого мне этот взгляд напоминает. Вот, что водка животворящая делает! Да Лёлю же, ёлы-палы! Она точно так же меня порой рассматривает, как будто микроба какого-нибудь под микроскопом — с чисто научным интересом. Я поежился, но Валерьич вновь белозубо улыбнулся, и наваждение спало. Чего это я, действительно? Какая еще Лёля? Где бомжиха Лёля, а где это ухоженный, явно не бедный мужик.

— Может, всё-таки, что-то горячее заказать? — вновь поинтересовался мой благодетель.

— А что? Можно! — На этот раз я не стал отказываться, ибо аппетит потихоньку начал просыпаться.

Он подвинул ко мне меню:

— Выбирайте.

Я пробежался глазами по строкам и заказал себе плов с бараниной подошедшей официантке. Валерьич ничего заказывать себе не стал. Наверное, тоже по утрам не ест.

Пока не принесли мой заказ, я, не спрашивая, налил себе ещё стопарик и с удовольствием выпил. Да, давненько я такой водочки не пробовал! Это вам не та дрянь, что барыги по дешевке продают.

Далее, как и полагается, алкоголь, добравшись до мозга, нажал там какой-то переключатель, который обычно переводит меня из категории интровертов в категорию экстравертов. И меня тут же потянуло на общение.

— Ну, Александр Валерьевич, выкладывайте, что вам от меня нужно. Только не говорите, что вы поите меня исключительно из благородного чувства жалости. Всё равно не поверю.

— И не подумаю. — Ответил он. — У меня к вам есть интересно предложение.

— Квартиры и вообще никакого имущества у меня нет. — Сразу расставил я все точки над ё.

— Ну что вы, Егор Николаевич! Я не настолько плохо разбираюсь в людях, чтобы предположить у вас наличие квартиры, — ухмыльнулся он, — мои интересы лежат совсем в другой области.

— В какой же? Надеюсь, вы нормальной ориентации?

Он непонимающе уставился на меня, нахмурив брови. Но тут, видно, дошло, и он захохотал до слез. Утираясь белым в синюю полоску платком, ответил:

— Ну, даже будь я голубым, поверьте, на вас в вашем сегодняшнем обличии, я бы вряд ли соблазнился.

Хотите — верьте, хотите — нет, но мне это почему-то показалось очень обидным. Вот, вроде бы, с чего? Но, однако же! Видимо, водка заиграла, а потому я грубо спросил:

— Чего тогда тебя от меня надо, мил-человек?

— Хм. Ну, скажем, я изучаю поведение человека, попавшего в экстремальные обстоятельства.

— Я-а-сн-о, ищете подопытного кролика? — протянул, нелогично вновь перейдя с дерзкого "ты" на более неопределенное "вы".

— В некотором смысле, но точно не в том, в каком вы предполагаете.

— А в каком я предполагаю?

Он помолчал, изучая меня "лелиным" взглядом. А потом вдруг как ляпнет:

— Как вы думаете, Егор Николаевич, сколько вам осталось жить?

Странный вопрос, согласитесь. Однако водка гуляла, и я с вызовом ответил:

— Да сколько бы ни осталось, всё моё!

— Это понятно. Вот только осталось вам жить совсем немного. Если точнее, вы умрете этой ночью. Нет, нет! Не подумайте ничего такого. Вас никто не убьёт и вообще не причинит никакого вреда. Просто не выдержит сердце, — банальный инфаркт, — правда, обширный. Я вообще удивляюсь, как у вас сердце до сих пор не отказало. Да вы ведь и сами часто думаете о себе как о долгожителе среди вашего брата, правда?

Что-то кольнуло в груди. Тоже мне, Нострадамус выискался!

Дело в том, что я почему-то сразу ему поверил. Сам не понимаю, почему. Но было в его словах, его тоне, а особенно, в его глазах что-то такое, что исключало обман. Просто незачем ему было меня обманывать, он ведь, по его словам, изучал реакцию человека в экстремальных условиях. И я как раз идеально подходил на роль подопытного кролика. Странность была в другом. Он говорил о моей смерти как о чем-то, что уже практически свершилось и всем известно. Да, точно! — Как об общеизвестном и бесспорном факте. Это не передать словами, но на уровне ощущений очень чувствуется. Поэтому я даже не стал допытываться, откуда ему это известно. Ох, непростой мне человек попался!

На самом деле, как уже докладывал, я вовсе не боюсь смерти. Частенько даже зову её, особенно в часы тяжких похмельных мучений. Но одно дело думать об этом вообще, так сказать, чисто теоретически, и совсем другое — точно знать, что через несколько часов тебя не станет.

— Это точно? — спросил я севшим голосом.

— Абсолютно.

— А..., скажите, это будет очень больно?

— Не бойтесь, Егор Николаевич, вы умрете во сне так, как уже успели привыкнуть умирать.

— То есть?

— Ну, зарубит вас эта тварь опять. Только в этот раз по-настоящему. Будет больно — да, но недолго. Да не переживайте вы так, дело-то житейское — все умирают!

Меня словно мешком по голове ударили. Я ошарашенно уставился на него. О своих снах я вообще никому никогда не рассказывал! Или... все же рассказывал? Блин, эта лоскутная память уже давно ничего не гарантирует. Наверняка, сболтнул кому-то спьяну. Вот он обо мне и вызнал. Но зачем ему это?

Я потянулся к графину и вылил в стопку остатки водки. Чего там — смерть старого бомжа и правда, дело вполне себе житейское. Официантка принесла заказ и поставила передо мной тарелку с таким видом, будто ей пришлось нести заказ в общественный туалет. Но на реакцию людей на свой вид я давно внимания не обращаю. Я выпил и принялся за плов — механически отправляя в рот ложку за ложкой и не чувствуя вкуса.

Значит, сегодня ночью всё закончится. Я огляделся вокруг вдруг протрезвевшим взглядом, понимая, что вижу все это в последний раз. Что ж, — совершенно спокойно и абсолютно трезво усмехнулся я про себя, — билет куплен, места распределены, поезд отправляется; пассажиров просят занять свои места, а провожающих покинуть вагон. А в моем случае, даже провожающих нет.

— На самом деле всё не так уж и плохо, — прозвучал тихий голос моего собеседника. Есть хороший шанс жить еще долго и, возможно, счастливо. Кто знает? — Пожал он плечами. — Всё будет зависеть от вас.

— Что? — очнулся я от своих мыслей.

— Я говорю, — Александр Валерьевич склонился ко мне, — всё зависит от вас. Есть шанс. Нужно лишь захотеть воспользоваться им.

— Какой шанс?

— Шанс на новую жизнь.

— Объясните! — потребовал я, ощущая, что трезв как стеклышко, но, вот странно, не страдая от этого. Ясность в голове, такое давно забытое ощущение, была приятна сама по себе, но я почти не обращал внимания на сию вопиющую странность. Не до того было.

— Ну, что же, давайте попробуем. Но сначала ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Есть что-то такое, о чем вы жалеете больше всего, что хотели бы изменить? Если бы, конечно, такая возможность представилась?

Я крепко задумался, отчего-то понимая, что это не праздный вопрос, а, наоборот, очень важный. Вопрос, от ответа на который зависит многое. Даже не так: ответ, от которого зависит всё. По крайней мере, для меня лично.

Итак, что бы я хотел поменять? Вернуть семью? Может быть, хотя уже не факт. Да ведь это и не выход. Если всё остальное останется, как было, конец будет тот же. К тому же, если совсем честно, бывшую жену я не люблю давно. Как мы говорили в детстве: прошла любовь, завяли помидоры, сандалии жмут и нам не по пути. Другое дело — дочь. Хотя и здесь всё сложно. Первые годы разлуки с ребенком были для меня настоящей пыткой. Скучал по ней страшно, мучительно. Порой выть по ночам хотелось. Она была как бы частью меня, которую из меня калеными шпицами вырвали без всякого наркоза.

Но шли годы и чувства слабели. Я на собственном опыте все больше убеждался, что время — лучшее лекарство от любви и разлуки. Память о прошлом постепенно вытесняется потоком новых событий, радостей, проблем и переживаний. И прошлое — нет, не уходит, но как бы тускнеет, выцветает. Дочь выросла и уже не было больше того смешного карапуза, которого я когда-то боготворил. Вместо нее был незнакомый мне человек, который вырос без меня. Умом я понимал и принимал, что это мой ребенок, признавал свою ответственность за нее и т.д. А вот чувства слабели, и всё чаще я ловил себя на том, что редко даже вспоминаю о ней. Слишком много лет прошло, слишком сильно мы оба изменились. И важно здесь именно то, что изменились именно мы оба: и я и она. Возможно, звучит не очень красиво, но такова суровая проза жизни. Да, к тому же, я уверен, что и она тоже не испытывает ко мне больших дочерних чувств, с чего бы вдруг?

Мысль о семье потянула за собой поток воспоминаний. Окончание ВУЗа, надежды, любовь, свадьба. Рождение дочери, радость в доме, счастливое лицо жены. Как ни странно, но любимая работа. Мне нравилось преподавать свой предмет этим оболтусам. Хотя техникум в СССР — это было достаточно почетно, двоечники и троечники туда попадали редко. Тем была прямая дорога в ГПТУ, которое все расшифровывали как "Господи, помоги тупому устроиться". А быть преподавателем в техникуме в то время — это вам не учитель средней школы! Это статус! Особенно в многочисленных маленьких городках, не имевших собственных ВУЗов.

А еще я писал диссертацию, и мой куратор хвалил меня! Могла бы вполне получиться карьера, кафедра в университете, например, если бы... и здесь я нахмурился. Точно! — Если бы не Перестройка и не развал СССР. Именно с этого всё началось. Именно это стало началом краха всей жизни подающего надежды молодого преподавателя математики. Я не смог подстроиться к новой жизни, не смог найти себя в ней. Всё остальное просто следствие. И, наверное, не смогу, если даже попробовать еще раз. Ну, не моя это жизнь, не к тому нас готовили в детстве, в детском садике, в школе, в институте. Я раньше думал, что хочу такой жизни. Я стремился к ней, ждал ее наступления. Радовался вместе со всеми свободе, демократии, капитализму. Потом оказалось, что я не смог всему этому соответствовать.

Нет, вы не подумайте, я вовсе не отношу себя к фанатам СССР. Упаси Бог! Мне было 27 лет, когда страна развалилась и, в отличие от некоторых представителей современной молодежи, прославляющей советскую империю, никогда ее даже не видя, я ту жизнь помню очень хорошо: сплошной дефицит всего и вся. Крах СССР, в том виде, в каком он пришел к началу 80-х годов двадцатого века, был, вероятно, неизбежен. Общие настроения того времени хорошо выразил Виктор Цой в одной из своих знаменитых песен: "Перемен, мы ждем перемен!". И мы действительно все ждали перемен. Мы все хотели, чтобы жизнь была как на Западе, хотя и видели эту жизнь только в кино. Но она казалось нам почти раем, мы все стремились к ней. Потому, собственно, СССР и распался — ни у кого не было желания сохранить его. Даже у тех, в чью обязанность эта охрана вменялось.

Проблема в том, что тех перемен, которые обрушились на головы простого народа, не ждал никто. И никто не был к ним готов. Вот, если бы это как-то..., смягчить, что ли..., как-то по-другому всё чтобы прошло — вот это было бы просто замечательно!

Что же, зато понятно, что я хотел бы изменить.

— Я вижу, вы определились, — донесся до меня голос моего знакомого незнакомца.

— Да, — твердо ответил я, — я хотел бы изменить историю своей страны.

— А конкретнее?

— Конкретнее так, чтобы не было в нашей стране "лихих 90-х".

— Сохранить СССР?

— Нет. Нечего там уже было сохранять. Я хочу, чтобы Перестройка и переход к капитализму прошли в самом щадящем для народа режиме. Чтобы меньше было безработных, бездомных, нищих. Чтобы обнаглевшие чиновники и западные концессионеры не обворовывали государство, а если кто и становился богатым, то честно, а не на грабеже простых людей и не на распродаже народной собственности. Чтобы бандиты сидели по углам, боясь милиции, а не стали хозяевами жизни.

Александр Валерьевич заразительно захохотал и долго смеялся, утирая выступившие слезы белым в тонкую голубую клетку платком. Отсмеявшись, он коротко сказал "Извините!" и надолго задумался. Я в это время успел доесть плов.

— Да, не ожидал я в образе опустившего бомжа встретить такого идеалиста-утописта! Простите великодушно! Но, я смотрю, вы так и остались романтиком. Впрочем, странно было бы ждать от вас иного.

Мой собеседник надолго задумался, откинувшись на спинку стула и глядя куда-то вдаль.

— Что ж, это может получиться забавным, — наконец поднял он голову и посмотрел на меня, — Пожалуй, я даже предоставлю вам несколько дополнительных бонусов. Без них у вас точно ничего не выйдет, что совершенно понятно. Не может обычный человек в одиночку ничего изменить. Обладай он хоть какими знаниями — не может и всё! Будь он хоть супер героем — все бесполезно. А с моими бонусами — чем черт не шутит! К тому же, это и правда может выйти очень забавным! — еще раз хохотнул он.

— О чём вы? Какие бонусы? Я ничего не понимаю.

— Это не страшно. Поймете в своё время. А сейчас ответьте мне четко и ясно: готовы ли вы вернуться на 36 лет назад, в 1984 год, и попробовать немного изменить мир в одной шестой его части?

И опять, без всяких вопросов для меня было отчего-то точно понятно, что это не шутка, не розыгрыш, не скрытая камера.

— Кто вы? — спросил я.

— А какая тебе разница? — Неожиданно перешел на "ты" Александр Валерьевич. — Итак, ответ?

— Я готов.

Он еще раз внимательно посмотрел мне в глаза, кивнул какой-то своей мысли, и поманил меня пальцем. Я, как под гипнозом, наклонился к нему над столом, и он плотно прижал большой палец своей правой руки к моему лбу. Что-то щелкнуло в голове, и весь мир провалился во тьму.

* * *

Очнувшись, я с удивлением открыл глаза. Сижу в той же кафешке, за тем же столом, но уже один. Огляделся, и нигде не увидел странного человека, назвавшегося Александром Валерьевичем. Человека? Хм. Это тоже вопрос, кстати.

Передо мной на столе стояла бутылка водки, кружка черного живого крафтового пива, тарелка креветок и полная миска с пловом. А рядом, придавленная фужером, лежала купюра, номиналом в пять тысяч рублей.

Я опять оглянулся. Официантки нигде не было видно. Я одним длинным глотком выпил пиво, потом достал из кармана потертый, но еще крепкий пакет с надежными ручками и быстро переложил в него все со стола. Еще раз, воровато оглянувшись, я схватил купюру и бочком, бочком рванул за угол, где и припустил в полную силу. Перебежал улицу, нырнул в подворотню и, пробежав еще метров двести, перешел на спокойный шаг. Погони не было.

Я улыбнулся, сегодня у нас с Лёлей будет шикарный ужин! Разговор с тем мужиком полностью выветрился из головы. Кажется, он там плакался о том, что его жена бросила. Ну, что ж, у всех свои проблемы. Зато я сегодня буду сыт, пьян и, как говорится, нос в табаке!

* * *

Лёля проснулась утром, села на сваленном грязном тряпье, заменявшем им постель, и зажгла свечу. После этого повернулась и спокойным долгим взглядом посмотрела на лежащего рядом Гошу Кубу. Без всяких сомнений, он был мертв. Она кивнула головой и вдруг улыбнулась.

Если бы кто-то мог видеть это со стороны, то он, пожалуй, на всю жизнь запомнил всё, произошедшее дальше. Фигура бомжихи Лёли стала постепенно таять и терять очертания. Потом вдруг, на секунду, вместо Лёли возник какой-то мужик, в котором Гоша Куба, будь он жив и в сознании, несомненно, узнал бы Александра Валерьевича. Но зрителей не было. Образ моргнул, вместо него появилась красивая молодая девушка, отдаленно похожая на Лелю, и вдруг растаяла в воздухе, как и не бывало.

Лишь огрызок свечи какое-то время освещал пустой подвал и сваленную в углу кучу тряпья. Потом вдруг всё как-то сразу и одновременно вспыхнуло и загорелось. Подвал заполнился дымом...

Где-то, через час, приехавшие по вызову пожарные нашли в подвале обгоревший до полной неузнаваемости труп мужчины. Один мужской труп.

Глава II

Июнь 1984 года.

Я вновь пробираюсь по сумрачному осеннему лесу. Одежда промокла насквозь и прилипла к телу. Вода течет по лицу с облепивших голову волос. Мне по-прежнему страшно, но ужас больше не сковывает моих движений. Я внимателен и осторожен. Я ищу эту тварь. Теперь я охотник. В руках у меня мой старый АК-74, с которым я прошел весь Афган. Ну где же ты, тварь? Давай, посмотрим, как ты будешь чувствовать себя под стволом автомата, скорострельность которого 600 выстрелов в минуту? Это покруче топора будет, как ты думаешь?

Конечно, такими мыслями, я больше сам себя успокаиваю и настраиваю. Поскольку, если я не убью тварь, то она убьёт меня. Так что, пора с этим покончить. Точно так же, как пора покончить с прошлой жизнью. Пришло время, настал час, теперь всё будет иначе. А с неба все моросит и моросит эта слякоть, но холода я не чувствую. Наоборот, жар во всем теле. Хочется пить. Я поднимаю голову, открываю рот и пытаюсь поймать падающие с неба и с деревьев капли.

Движение справа. Я резко разворачиваюсь и приседаю, выставив автомат вперед. Никого. Боковым зрением замечаю движение слева и сзади. Резко падаю вниз с разворотом — лицом вверх. Господи, как же гнусно выглядит эта мразь, воистину, порождение кошмара! И быстрая, как... не знаю, с кем сравнить, но нечеловечески быстрая. Будто в замедленной сьемке я наблюдаю за тем, как топор летит мне прямо в грудь и я, еще даже не коснувшись спиной земли, начинаю стрелять. Вижу, как пули впиваются в тело и в морду твари, она ревет, но лезвие топора уже входит в мою грудь. Проваливаясь в темноту, успеваю заметить, что падает и тварь. И в этот момент раздается сухой щелчок — магазин пуст. Убил я ее или нет? И не проверить ведь! Ударяюсь спиной о землю, боль и...

* * *

И я просыпаюсь. Первое, что ощущаю, даже не успев открыть глаза, это солнечный свет, пробивающийся сквозь веки. Я вырубился где-то на улице? Такое вполне возможно и не раз бывало. Благо сейчас лето и ночи теплые.

Открываю глаза. Большая комната, залитая светом, льющимся через огромное открытое окно. Десяток кроватей, на которых спят люди. Я лежу на той, что у окна. Приподнимаюсь и осматриваю всё вокруг. Подо мной белая простыня! Нет, не белоснежная, просто белая и к тому же, сильно застиранная. Но это кровать, я на ней лежу, а под головой подушка! И простыня сверху накрывает тело. Судя по всему, раннее утро, поскольку люди на других кроватях еще спят. Что-то мне это напоминает, что-то глубоко внутри подсказывает, что все это я уже где-то когда-то видел. Пытаюсь поймать воспоминание, но мысль ускользает.

Присмотревшись, обнаружил с краю простыни, которой укрываюсь, какое-то пятно. Я подтянул его ближе к глазам, точно — штамп. Читаю выцветшие буквы: "340-й общевойсковой госпиталь ВС СССР". Что?!

И тут как прорвало, воспоминания нахлынули волной, посыпались лавиной. Я вспомнил, где я это видел. И когда. 1984 год, Ташкент, общевойсковой госпиталь — точно, 340-й! Я туда попал после ранения тогда, перед самым дембелем.

Я откинул простыню и уставился на свежий красный шрам на груди. Последний раз я видел его старым, белым, расплывшимся. Потом перевел взгляд ниже, на синие "семейные" трусы, каких я не носил с армии. А тело... оно... совсем не похоже на тело престарелого бомжа. Скорее, это тело молодого парня.

И тут в памяти всплывает улыбка моего вчерашнего незнакомца, как его? — Александра Валерьевича, точно! В ушах звучит его голос: "Ответьте мне четко и ясно: готовы ли вы вернуться на 36 лет назад, в 1984 год, и попробовать изменить мир в одной шестой его части?". И мой собственный ответ: "я готов". Он еще коснулся пальцем моего лба после этого, и я на какое-то время вырубился и не видел, как он ушел. Но как я мог это забыть? И... это что, не шутка была, не пьяный разговор? Я откинулся на подушку, зажмурился изо всех сил, полежал так какое-то время и вновь открыл глаза. Вокруг ничего не изменилось. Щипать я себя не стал, какой в этом смысл? Я и так понимал, что все реально, потому что запахи здесь совсем другие, не те, что в нашем подвале. Так, необходимо срочно проверить.

Я откинул простыню и сел на кровати. Еще раз оглядел это молодое тело в синих трусах и завертел головой по сторонам. Ага, вот. Рядом с кроватью стул, на спинке которого висит некогда, видимо, коричневый с синим воротником халат, который из-за многочисленных стирок давно потерял свой цвет. То, что надо! Под ногами стоптанные шлепанцы из кожзама, с какими-то цифрами на носках, написанными белой краской. Инвентарный номер?

Я сунул ноги в негнущиеся шлепанцы, накинул сверху халат и двинулся к выходу из палаты. Почти у самых дверей находилась раковина с краном, а над ней ... зеркало! Да, это то, что мне нужно.

Подойдя к раковине, я долго стоял, не смея поднять глаза, понимая, что встреча со своим отражением изменит всё. Наконец, решился, поднял голову и вгляделся в такие забытые, но такие родные черты. Несомненно, это я. Как, несомненно, и то, что мне сейчас не пятьдесят шесть, а двадцать лет. И я в Ташкенте, в военном госпитале, а сейчас 1984 год. Следовательно, я в своей стране, поскольку Узбекистан еще почти семь лет будет частью СССР.

Я на автомате вышел в коридор, прошел до туалета, облегчил мочевой пузырь, вернулся в палату и, завалившись на кровать, закрыл глаза. Мне было о чем подумать, пока еще госпиталь спит.

* * *

Итак, первое. Мужик не соврал. Кто же он такой, что одним прикосновением отправил меня в прошлое? Ангел, дьявол, маг какой-нибудь или сумасшедший учёный? Ладно, это оставим на потом, слишком мало информации. По сути, её совсем нет. Я ничего не знаю о нём. Что дальше?

Второе. Я в прошлом, в своем молодом теле. Это факт — не сон, не глюк, хотя... есть вариант, что я настоящий лежу сейчас в коме. Видел такое в каком-то фильме. Этот вариант не стоит сразу отбрасывать. Подсознание порой творит с нами удивительные вещи. Но пока тоже не проверишь. Однако если я в коме, это обязательно как-то должно проявиться. Или нет? Эту теорию тоже оставим, но помним о ней на всякий случай. Хотя вряд ли, если задуматься: кто будет держать на дорогой аппаратуре в коме какого-то бомжа?

Третье. Всё реально и мое сознание перенеслось в прошлое, в мое собственное тело. Возьмем эту версию за основу. Пока. А там будет видно. И что мне с этим делать? Ведь я не просто вернулся, я вернулся, обладая знанием будущего! Опять же, если это не какой-нибудь параллельный мир. Помню, тоже что-то читал об этом, статьи по квантовой физике читаются порой интереснее любой фантастики!

Допустим, это наш мир, что мне дает знание будущего? Хм. Ну, например, можно попробовать как-то лучше устроиться в жизни, заранее подготовиться к грядущим переменам. Стоп, погоди! Я же должен попробовать..., а что я должен попробовать? — Да ничего особенного, просто изменить будущее своей страны к лучшему. Делов-то!

И как вы это представляет себе в реале? Что может сделать двадцатилетний мальчишка, будь он хоть суперменом? Я даже не историк, я вообще не знаю, что сейчас происходит в верхах и кто чем рулит. А если бы и представлял? Ну, подумайте сами, что можно сделать? Придумаете, напишите мне. Сам же я сам пока не имею ни малейшего понятия.

Зачесался шрам, и рука привычно потянулась к груди. Я посмотрел на него, и мне показалось, что он стал бледнее, чем когда я увидел его впервые полчаса назад. Перед глазами привычно всплыл Афган, колонна, пылящая по горной дороге. Я сижу на БТР-е, ухватившись рукой за поручень. Рядом парни из нашего отделения. Нижняя часть лица у меня завязана тряпкой, чтобы не глотать пыль. А сам я в своих мечтах уже дома, где меня все встречают как героя! Друзья восхищаются, Танюха целует, мама плачет от счастья.... И вдруг, сквозь грохот ревущего мотора слух привычно выделяет хлесткие автоматные очереди сверху. Рывком поднимаю голову, одновременно хватаясь за автомат, и в этот момент меня ударяет в грудь словно кувалдой. И всё проваливается во тьму.

Потом я уже узнал, что бой был скоротечным. Духи обстреляли колонну и свалили, не став ввязывать в перестрелку. Наши вызвали вертушки, и меня с несколькими другими ранеными отправили в госпиталь, в Кабул. Где мне сделали операцию и переправили в Ташкент. Всё это я помню как в тумане, урывками. Ранение было сложное, пуля прошла рядом с сердцем и я, наверное, был под препаратами. Врачи потом говорили, что мне сказочно повезло, каких-то пару миллиметров в сторону и операция мне больше никогда бы не понадобилась.

Ладно, всё это рок-н-ролл. Что делать дальше? Как ни крути, а я здесь совсем не для того, чтобы повторить уже однажды прожитую жизнь. Меня передернуло — нет, ни в коем случае! Лучше сразу повеситься. Но и изменить мир, пусть даже только в одной шестой его части, — это для меня задача явно невыполнимая. Давайте признаем это сразу. Как я вообще могу это провернуть? Обратиться к генеральному секретарю ЦК КПСС, фактическому главе государства? И кто, спрашивается, меня к нему пустит? Да и за такое, пожалуй, в психушке сгноят, даже если допустить, что я смогу к нему попасть и что-то рассказать.

Кто у нас, кстати, сейчас генсек? Если не ошибаюсь, то на дворе должно быть начало июня 1984 года, а это значит..., это значит, что у руля партии и государства сейчас полуживой Константин Устинович Черненко и до его смерти осталось меньше года. Разговаривать с ним нереально, он тяжело болен, и ему, похоже, вообще ни до чего. А в Кремле, сто процентов, вовсю развернулась подковерная борьба, которая меньше чем через год приведет к власти Михаила Горбачёва. А дальше — инициированная им Перестройка, вывод войск из Афганистана и из Восточной Европы, а в 1991-м полный развал СССР. А потом "лихие 90-е", будь они прокляты!

Где сейчас Горбачёв, какой пост занимает, я вообще не имею ни малейшего понятия. Никогда особо не интересовался политикой, а уж в те времена для молодого пацана это вообще был темный лес.

Так что же делать? Ехать домой и продолжать учебу в институте, как в прошлый раз? А смысл, я ведь прекрасно помню, чем это закончилось, да и по второму разу проходить всю эту канитель совсем не тянет. Нет, так-то студенческие годы были веселыми, но ведь придется опять писать и сдавать всё, что я уже писал и сдавал когда-то — ещё целых четыре года! Компьютеров нет, смартфонов нет, об интернете в СССР пока и не слышали. Да и на Западе он в зачаточном состоянии. Значит, всё вручную — поиски в библиотеках, переписывание в тетрадь и все остальные "прелести" образования докомпьютерной эры — тихий ужас! И как мы тогда учлись? Хотя, когда не знаешь альтернативы, сравнивать не с чем.

Нет, лучше уж потом купить диплом, нежели по второму разу все это проходить. Если только он мне вообще понадобится...

Конечно, можно дождаться Перестройки, разрешения кооперативов и открыть своё дело. Говорят, в первые годы даже налогов не было и люди на одной жвачке с кока-колой делали миллионные состояния. Но я-то себя знаю — я не торгаш, не бизнесмен. Нет у меня этой жилки. А значит, я точно прогорю. Ну, или бандиты, власть которых тоже уже на подходе, закопают где-нибудь. Думай, Гоша, думай! Времени осталось не так много. Хотя и не горит ещё, конечно.

Так, давай еще раз, чисто теоретически. Как я могу изменить мир в одной шестой его части? Не допустить развала СССР? Это задача сверхсложная, но, допустим. И что дальше? Я ведь прекрасно помню это время. Это потом, в будущем, наслушавшаяся сказок молодежь, да прошедшее все круги ада в 90-е население старшего возраста будут превозносить СССР, и ностальгировать по прошлому. А сейчас, в середине 80-х, всем на это глубоко наплевать. Все мечтают о колбасе двадцати сортов в магазинах, да слушают по ночам "Голос Америки" и "Немецкую волну", превозносящие западную жизнь. И все хотят жить так же. А потому и Перестройку встретят на ура, потому и будут радоваться развалу СССР, поскольку каждый будет мечтать о том, что заживет теперь весело и богато. Да ведь я и сам был таким, что тут говорить! И все вокруг меня. Хотя и не очень верилось до последнего момента. СССР представлялся всем нам несокрушимым монолитом. Но надеялись, мечтали, пусть даже как об утопии! Да уж, а развалился Союз как прогнившее здание, каковым, по сути, он и являлся к концу 80-х. И что бы потом ни говорили, как бы ни приукрашивали советское время, оно было таким, каким было. Если, конечно, быть честным. Это вовсе не значит, что всё было плохо, но система разваливалась на глазах, как ни крути. И это понимали все.

Я прикидывал так и этак, но все время получалось так, что хоть что-то изменить в существующем порядке вещей совершенно нереально для меня одного. Да здесь даже Сталина нет, к которому все литературные попаданцы сразу направляются и тот их непременно слушается! М-да, смех смехом, но здесь, скорее всего, целый клубок змей в Политбюро, со своими интересами и амбициями. Причем, клубок старых змей, давно съевших все зубы на партийной борьбе.

Эх, а как я все-таки мыслю, а! Любо дорого наблюдать за тем, как перерабатывает информацию молодой, не пропитый и не прокуренный еще мозг. Точно, ведь в армии и долго еще после армии я не курил! Теперь точно знаю, что не стоит даже и пробовать. А уж от спиртного вообще надо держаться как можно дальше, слишком свежа в памяти жизнь спившегося и полностью опустившегося бомжа. Можно сказать: постоянно перед глазами стоит. Б-р-р-р!

Ладно, по любому сначала надо возвращаться домой, родители ждут. А там будет видно. И я задремал.

* * *

Сижу на лавочке у железнодорожного вокзала "Ташкент пассажирский". Настоящий кожаный дипломат лежит на коленях. Страшный дефицит, между прочим, здесь и сейчас. Купил в Кабуле, на рынке. Предмет зависти дома. Я улыбнулся. Вот, кстати, тоже: обычный небольшой чемоданчик, что за проблема была завалить такими чемоданчиками весь Союз, при наличии бешеного спроса? Но ведь не купишь нигде, только у спекулянтов! Из этого всё и складывалось: то дефицит, это дефицит..., как я могу это изменить? — Да никак не могу. Не по Сеньке шапка — вспомнились вдруг слова одной вздорной знакомой из будущего, презрительно обращенные ко мне.

Поздний вечер, практически ночь уже. Теплая узбекская ночь, когда дневная жара схлынула, и наступило самое комфортное в плане температуры для жителя средней полосы России время. До московского поезда еще два часа, а потом двое с половиной суток трястись на верхней полке плацкартного вагона до Москвы. И от Москвы еще часа три — четыре. Но Москва — это уже почти дома, там всё своё, учитывая, что мне там частенько приходилось проводить летние каникулы у бабушки — матери отца (Царство ей Небесное!). Прикольно, многих детей из Москвы отправляли к бабушке в деревню, а меня из провинциального райцентра, для москвичей — деревни, отправляли в столицу! А всё потому, что мой отец и все предки по отцовской линии — москвичи. В отличие от многих современных москвичей, чьи родители родом из деревни.

Я улыбнулся и еще раз осмотрел себя. На мне моя ушитая красавица — парадка, над приведением которой в подобие произведения солдатского искусства я трудился долгими вечерами. Молодцы парни, прислали! Хотя сейчас, с высоты моего возраста мне ужасно смешны все эти ушивки, перешивки, кантики и прочие немудреные мальчишеские украшательства. Однако, надо соответствовать.

На погонах по две "сопли" — младший сержант. Все-таки дали звание перед дембелем, а то с одной ефрейторской лычкой ехать домой было бы стремно. У нас шутили, что лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор. Это потому что, если младшего сержанта давали обычно после окончания учебки, то ефрейтора можно было заслужить, частенько, только хорошо подлизывая задницу начальству.

Но ведь не откажешься же, правда? Тем более, мне тогда дали ефрейтора вместе с медалью "За боевые заслуги". В том бою немало наших ребят полегло, а мне, вот, повезло. Поэтому свои парни меня не подкалывали, но ведь каждому не объяснишь и рот не заткнешь.

А вот "младшего" дали уж в госпитале. Сам генерал-лейтенант Леонид Евстафьевич Генералов, командующий 40-й армией, приехал собственной персоной! И вместе с погонами, вручил он мне солдатскую мечту — медаль "За отвагу", нагрудный знак "Воину-интернациолисту СССР", афганскую памятную медаль и золотистую нашивку за тяжелое ранение.

Кстати, хотя ранение и тяжелое, с повреждением внутренних тканей, но срослось все на удивление хорошо, жизненно важные органы не пострадали. Поэтому комиссия признала меня ограниченно годным к воинской службе, и поехал я домой не комиссованным, а настоящим дембелем. Пока лежал в госпиталях, вышел приказ о демобилизации нашего призыва и большинство моих сослуживцев уже разъехались.

И это первое расхождение с прошлой реальностью. Небольшое, но все же. Тогда у меня как-то не очень хорошо всё срасталось, а сейчас зажило как на собаке, врачи только удивленно руками разводили. И тогда меня комиссовали по ранению, подчистую.

Интересно, с чем это связано? Просто разовый подарок от Александра Валерьевича или у меня теперь всегда всё так заживать будет? Ладно, разберемся и с этим.

Больше всего я, конечно, гордился медалью "За отвагу", то и дело косил глаза на грудь, фиксируя каждый заинтересованный взгляд прохожих. "За боевые заслуги" тоже, конечно, неплохо, но медаль "За отвагу" — это же легенда, что-то типа дореволюционного георгиевского креста. И в той реальности у меня ее не было, а это уже второе различие! Тогда мне дали только афганскую медальку с надписью "От благодарного афганского народа", которую давали фактически всем. Что ж, будет, чем похвастаться перед друзьями и, конечно, девчонками. Три медали все же лучше смотрятся, чем две. К тому же одна из них — "За отвагу"! Да ещё плюс знак воина-интернационалиста, да нашивка за ранение — вот вам и герой, держитесь, красавицы!

Я замечтался, представив, как я сижу в нашем городском парке на такой же скамейке — в захваченном с собой летнем комплекте "афганки" и с медалями на груди, а вокруг ходят нарядные девушки, бросая на меня заинтересованные взгляды. И так меня эта картина захватила, что я даже ощутил на лице прохладный ночной ветерок с лёгким запахом ила, дующий с озера, что возле парка, и увидел старые тополя, растущие вдоль аллеи, а сейчас скрывающиеся в июньских ночных сумерках.

И вдруг я понял: что-то и правда не так. Что-то вокруг изменилось. Исчез шум вокзала, исчез свет привокзальной площади, а вокруг тишина, силуэты старых тополей в полумраке и ветерок доносит с детства знакомые запахи с озера.

Я ошалело вскочил и огляделся. Ночь, но уже потихоньку пробивается первая предрассветная белесая дымка. Людей не видно. Вот, слева виднеются силуэты качелей "лодочки", рядом, с одной стороны — одноэтажное здание с кассами, с другой — колесо обозрения. А прямо — сетчатая ограда танцплощадки. Все знакомое с детства, родное до боли в груди. На этой танцплощадке я когда-то танцевал со своей первой любовью, бережно положив ей одну руку на плечо, а другую — на талию, затаив дыхание от восторга. А тут же, рядом с площадкой, дрался с парнями из другого района, по каким-то совершенно пустяковым, но очень важным тогда поводам.

Я рванул вдоль по аллее, и через минуту передо мной распахнулась водная гладь древнего, говорят, еще ледникового периода образования, озера. Застыв, как вкопанный, я еще раз внимательно осмотрелся вокруг. На другой стороне озера виднелись огоньки поселка. Я дома. Охренеть — по-другому и не скажешь!

Постояв в полном сумбуре чувств еще какое-то время, я медленно вернулся на лавку, к дожидавшемуся меня "дипломату", и тихо сел. Ощупал руками лавку. Знакомые деревянные рейки с облупившейся краской. И вновь передо мной всплыл образ загадочного Александра Валерьевича и его слова: "Пожалуй, я даже предоставлю вам несколько дополнительных бонусов. Без них у вас точно ничего не выйдет. А с ними — чем черт не шутит!".

Вот вам и бонус, как было обещано. Если считать вместе со способностью быстро заживлять раны (если она у меня и правда есть), то уже второй. Телепортация. Ничего себе! Это же полная фантастика! А ну-ка! Я сосредоточился и представил себе привокзальный сквер в Ташкенте и лавочку, на которой я сидел. И тут же после темного парка в глаза ударил свет фонарей с привокзальной площади, и навалилась теплота ташкентской ночи. Все же здесь заметно теплее, хотя и там у нас тоже июнь. С противоположной скамейки на меня ошарашенно смотрела женщина из местных, пожилая узбечка с кучей каких-то узлов рядом.

— Здрасьте! — крикнул я ей весело, и засмеялся.

— Шайтан! — взвизгнула она и, забыв про свои баулы, побежала по аллее, продолжая верещать.

— Э, нет, — тихо сказал я сам себе, — так она и милицию сейчас приведет. Будут тут с "шайтаном" разбираться. Ничем мне не грозит, конечно, но к чему пустые хлопоты?

И я вновь представил городской парк на берегу древнего озера. Переход произошел мгновенно и совершенно незаметно. Вот сейчас я там, и вот уже здесь. Есть о чем подумать: внезапное появление человека из ничего способно вызвать панику, а паника — слухи, а слухи — интерес соответствующих органов. Это через несколько лет, когда каждый день на улицах будут кого-то взрывать или расстреливать, у них не будет времени на проверку слухов и всяких странных явлений — жертв нет и ладно! А пока ещё они бдят.

Надо будет с этой способностью хорошенько попрактиковаться, возможно, там есть какие-то настройки или режимы, как-то можно всё регулировать? Если нет, придется иначе приспосабливаться. Ничего, разберусь, теперь у меня время есть.

* * *

Сейчас нужно решить, идти домой или дождаться утра, чтобы не будить родителей среди ночи. До дома, максимум, полчаса пешком. В нашем маленьком, но очень старинном городке, вообще всё близко. Население — тысяч тридцать человек с хвостиком, совсем маленький городишко. Конечно, глубокая провинция. До Москвы 200 километров.

Хм. А что, если рвануть к Танюхе? Я крепко задумался, поскольку подумать и правда, было над чем.

Оно, конечно, было бы классно завалиться к ней прямо сейчас! Уверен, она была бы рада. Объятия, поцелуи и все прочее, за ними следующее, наверняка обеспечено. Мы с ней все два года переписывались. Последнее письмо получил в госпитале: любит, ждет. А до армии больше года встречались.

Вот только есть одна проблема. Я и в прошлом варианте своей жизни догадывался, конечно, но предпочитал верить в лучшее. Как там, у Александра Сергеевича — "Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!"? Но сейчас-то я точно знаю, что она постоянно мне изменяет, изменяла, и будет изменять в будущем. Из-за чего, в конце концов, у нас с ней ничего и не сложиться.

Нет, так-то всем она хороша, но ждать от неё верности — это обманывать самого себя. Да и дело сейчас вообще не в этом. То, что она мне изменяет, меня в данном случае совершенно не смущает и никак не меняет моё к ней доброе отношение. В конце концов, я знаю, что моей женой она не будет никогда. Но она мне нравится и мне с ней хорошо. А сейчас, пока я еще не женат и даже не собираюсь, это главное.

Дело здесь вот в чём. Поскольку она не знает, что я сейчас в городе, и в ближайшие два-три дня не ждет моего приезда, то, велика вероятность нарваться на постороннего мужика в её постели. А этого мне бы совсем не хотелось, ну, совершенно! Может, конечно, всё не так, и она спокойно спит одна, а во сне видит меня, любимого, но.... Таких девушек, как она, во избежание всяких эксцессов, о своём приходе следует предупреждать заранее. Это закон, нарушать который не следует никогда. А потому — потерпим, решил я.

Итак, остается самый верный вариант — иду домой, к маме с папой. Уж от них никаких сюрпризов точно не будет.

Глава III

Гуляю по Москве. Если точнее, — иду вдоль Чистых прудов. Самое начало июля, но это уже почти середина лета. И у меня есть план на ближайшее время жизни. Но обо всём по порядку.

Родители встретили так, как и полагается родителям: слёзы матери, крепкие объятия отца, суматоха, стремление мамы срочно меня накормить. В общем, всё, как я и ожидал, как это случалось до нас в миллионах семей, как будет продолжаться и после нас. Стандартный, но близкий сердцу сюжет, пусть уже и разыгранный второй раз на моей памяти. От этого он не стал менее радостным и волнительным.

Я бы даже сказал, что он был еще волнительнее, нежели в прошлый раз. Ведь мои родители, которых я уже похоронил в прошлой жизни, вновь предстали передо мной, еще совсем не старые и вполне крепкие. Маме 48 лет, отцу — 47. Странное ощущение, я вам скажу: 56-летнему сыну встретить своих родителей, которые младше его по возрасту. Да, выглядел и ощущал я себя на двадцать, но вот мозги... мозги оставались мозгами мужика на шестом десятке. Не знаю, как мне дальше с этим жить. Посмотрим, может, как раз и нормально будет.

Я смотрел на моих родителей и улыбался счастливой улыбкой. Вы не можете даже представить себе, какое это счастье. Помню, после их смерти я часто жалел, что так мало с ними общался, став взрослым. Мало говорил, что люблю их, что благодарен им за всё. Постараюсь в этой жизни исправить ошибки жизни прошлой.

Проговорив с родителями до утра, сытый и чистый после ванной, я, наконец, завалился спать и проспал до обеда. А проснувшись, прошел в трусах на лоджию, выход на которую был как раз из моей комнаты, и с высоты девятого этажа девятиэтажного дома долго смотрел на мой родной город, в котором я, с учетом прошлой жизни, не был уже очень много лет. Вид открывался отличный, весь городок, как это обычно и бывает здесь летом, утопал в зелени.

Конечно, взгляд привычно подмечал и старый, потрескавшийся, с колдобинами асфальт и облупившуюся штукатурку домов, и множество частных деревянных домишек на нашей улице, которые потом почти все снесут. И глядя на это, я всё больше проникался осознанием того, что я действительно вернулся назад, в СССР образца 1984 года.

* * *

Пообедав, я решил прогуляться и заодно зайти в военкомат, встать на учет. Достал "афганку", мама её тут же погладила, я бережно прицепил к ней медали, знак воина-интернационалиста и золотую нашивку за ранение. От парадки отпарывать не стал, у меня в военторге была запасная на этот случай куплена. Сунул военный билет с остальными документами в нагрудный карман, натянул кепи с зеленой, защитного цвета, звездочкой и отправился на людей посмотреть и себя показать.

Я шел, а люди на меня оборачивались. Всё же форма моя сильно отличалась от той, к которой у нас, в Союзе, привыкли. Прошедший по дороге взвод солдат во главе с младшим сержантом, из расположенной поблизости саперной части, вообще пялился на меня с откровенной завистью: дембель, явно из Афгана, в классной форме, да еще с боевыми медалями на груди и нашивкой за ранение!

Откровенно говоря, первый же патруль мог до меня докопаться. Форма на мне была не по уставу, в Союзе дембель должен ходить исключительно в уставной парадной форме. Но я надеялся, что к раненому герою не станут сильно придираться. В любом случае, сделать они мне ничего не могут, ибо я уже уволен из рядов вооруженных сил. Хотя, конечно, нервы потрепать еще в состоянии.

Военкомат располагался на соседней улице Коммунаров и шёл я до него ровно пять минут, если судить по трофейным часам "Сейко". Дешевая печатка, конечно, но на Родине сейчас и это предмет зависти. Хотя имеются уже отличные отечественные электронные часы "Электроника" с несколькими режимами. Но это же фирма?! А всё заграничное в России при всех режимах всегда в моде. Пожалуй, кроме ядерных ракет и автомата Калашникова.

В военкомате я представился дежурному и тот направил меня на второй этаж, в кабинет, где ставили на учёт дембелей. Я глядел вокруг со странным чувством. Последний раз я был в этом здании два года и тридцать шесть лет назад, а лет через десять вперед я видел его разрушенным и почти разобранным. Но сейчас здесь был военный порядок и уютная прохлада после уличной жары.

Я постучал в нужный кабинет и приоткрыл дверь:

— Разрешите войти?

— Входите. — На меня смотрел майор в годах, явно приближающихся к военной пенсии, даче и рыбалке.

— Младший сержант Соколов прибыл для постановки на воинский учёт после прохождения срочной службы.

— Проходи, сержант, присаживайся. — Майор кивнул на стул с другой стороны его стола. Его взгляд ухватил сразу всё: и мою неуставную форму, и медали на груди, но он не сказал ни слова.

Я сел и протянул свои документы. Он принял их, внимательно просмотрел, останавливая профессиональный взгляд на нужных отметках. После чего поднял голову и внимательно посмотрел на меня, еще раз задержав взгляд на медалях и нашивке за тяжелое ранение.

— Ну, как там? — наконец, спросил он.

Я пожал плечами:

— На войне, как на войне.

— Понятно. — Он помолчал. — Как получил ранение?

— Духи устроили засаду на колонну, которую мы сопровождали. Первая пуля, похоже, была моя. Хирург сказал, еще бы пару миллиметров и прямо в сердце. Обидно, несколько дней до дембеля оставалось. Но сейчас всё хорошо, даже не комиссовали.

— Да, я вижу. Спасибо тебе сержант, что вернулся. Знаешь, сколько я уже ваших схоронил? Так что, спасибо, что не пришлось нести черную весть и твоим родителям.

Я замялся, не зная, что ответить. Хороший мужик, этот майор, не очерствел сердцем на бумажной работе.

— Ладно, за военным билетом зайдешь послезавтра. А сейчас загляни в соседний кабинет.

— Разрешите идти?

— Иди, Соколов, иди.

В соседнем кабинете я обнаружил милицейского капитана, как выяснилось, замполита нашего РОВД. Тот сразу предложил мне поступить в милицию, пообещал хорошие перспективы, льготы, третью — сержантскую — лычку на погоны. Я ответил, что мне надо подумать и на том мы с ним распрощались.

Но из военкомата я вышел крепко задумавшись. А что, не устроиться ли мне и правда, в милицию? Для достижения моей цели может очень пригодиться. Во-первых — удостоверение, а это определенная власть и пропуск в разные места, куда не всякого пустят. Во-вторых, доступ к оружию, с чем в СССР очень проблематично. Ну и, возможно, доступ к каким-то сведениям, о которых простые граждане СССР не знают. Зачем мне это надо? Интересный вопрос. Я пока не знаю, зачем. Но есть предчувствие, что зачем-то надо.

Впрочем, если уж и поступать в милицию, то, конечно, не здесь. Надо ехать в Москву, туда, где находится центр управления всей советской империей. И это вариант, который стоит серьезно обдумать.

А сейчас, вне всяких сомнений, стоит заглянуть к Татьяне, она должна быть на работе, здесь неподалеку, в двух шагах от военкомата.

Подходя к ее конторе, я, конечно, волновался. Ребята, мне же двадцать, и я ощущаю это каждой клеточкой своего тела! Мои гормоны устроили какой-то возмутительный и одновременно удивительный шабаш в преддверие ожидаемой встречи. Такое забытое и такое приятное ощущение! Что еще более приятно, в этой истории, имея опыт и знания пятидесятишестилетнего человека, я спокойно могу эти свои гормоны контролировать. А это далеко не всегда удавалось мне в прошлой молодости, что приводило порой к пикантным ситуациям.

А вообще это совершенно непередаваемое соседство — молодое тело с опытом и знаниями взрослого человека. Кажется, это как раз тот случай, когда можно удачно осуществить народную мечту: если бы молодость знала, если бы старость могла! Я теперь многое знаю, чего не знал в молодости, имею большой жизненный опыт и пока еще в физическом плане на многое способен. Ну, посмотрим, что мне это даст практически.

Сама встреча прошла хорошо. Мягко говоря. Лучше сказать — бурно, превыше всяких ожиданий, если бы, конечно, я не помнил прошлое, ставшее будущим, а потому именно этого и ожидал. Что немного смазало эффект, все же в незнании и неопытности молодости есть свои плюсы. Например, прекрасное ощущение новизны. Сейчас такого уже не было. Впрочем, полученного удовольствия это мне не испортило.

Домой я вернулся лишь под утро, но родители были предупреждены, поэтому особо не волновались. Это был 1984-й год, и причин для серьезных волнений тогда было слишком мало. Все волнения моего народа у него еще впереди. Но он этого пока не знает, наивно считая серьезными свои сегодняшние проблемы — такие несерьезные, в сравнении с предстоящими.

Мне было очень жалко этих людей, ничего еще не подозревающих, живущих обычной мирной жизнью. Они как дети, будут радоваться Перестройке, пока её последствия не придут в их дома. Как и я в своем прошлом радовался.

Кто-то из них станет хищником, но большинство — жертвой. Кто-то станет богатым, хозяином жизни. Кого-то выгонят из их домов, изнасилуют, изобьют, продадут в рабство, убьют. Десятки, и сотни тысяч людей погибнут на полях межнациональных конфликтов и террористических войн. Тысячи закончат свои жизни в бандитских разборках. Миллионы лишатся средств к нормальному существованию. Вновь появятся бездомные и беспризорники. Утренняя картинка роющихся на помойках людей станет привычной.

Нет, конечно, будут и те, кто сумеет устроиться, а потом будет вспоминать грядущее десятилетие как самое лучшее время своей жизни. Что и говорить, свободы там будет и правда через край: свободы говорить, свободы прессы, телевидения, инакомыслия, религиозной терпимости — всё это будет. И это будет по-настоящему прекрасно! Честно, я помню, как упивался этой свободой, такой недоступной еще вчера. В этом смысле я и тогда, в 2020-м и сейчас, в 1984-ом вспоминаю это время с ностальгией.

Плохо лишь то, что эта свобода пойдет рука об руку со свободой бандитам грабить и убивать, свободой богатым обирать свою страну и свой народ. Свободой не платить пенсии и зарплаты по несколько месяцев. Свободой сдохнуть от голода посреди шумного города. К сожалению, у любой медали всегда есть две стороны, но при этом каждый видит только свою и ничего не хочет знать о другой. Ведь она его не касается. Или пока не касается.

И вновь, не дающая мне покоя мысль: как я могу помочь? Что я могу с этим сделать? И могу ли я вообще хоть что-то сделать? Хоть что-то изменить к лучшему? Может, телепортироваться прямо в Кремль и расстрелять Горбачева с Лигачевым, да и Ельциным уж заодно? Вот только, как знать, не станет ли от этого лишь хуже? К тому же, я солдат, а не убийца.

Я ведь даже не представлял себе, какой груз ответственности свалится на меня, когда давал свое согласие в той кафешке тогда, тридцать шесть лет вперёд. Да и не особо верил я тогда этому мужику, если честно. Меня большая волновала тогда дармовая выпивка и жрачка.

* * *

Три недели я пробыл дома, вдоволь наговорился с родителями. Я смотрел на них и не мог насмотреться, не мог нарадоваться тому, что они здесь, что они живы, что мы снова вместе, что они еще относительно молоды и полны сил. Сходили с ними на могилки к бабушке и к тете, старшей маминой сестре. А потом, сказав родителям, что хочу навестить столицу, поехал в Москву.

Электричкой до Александрова, потом так же электричкой от Александрова до Москвы. Можно, конечно, было бы и на автобусе или на прямом поезде, но так выходило дешевле, хоть и чуть дольше — ведь электрички у "каждого столба" останавливаются. А с деньгами пока было не очень. Конечно, у меня было что-то около 400 чеков, которыми нам, вместо денег, платили "за речкой", 300 из которых я получил за тяжелое ранение. Но их еще надумаешься обменять или отоварить. Отоварить можно было только в сети магазинов "Березка", по предъявлении военного билета. А можно было продать спекулянтам или, как их называли — фарцовщикам, в среднем по три с половиной рубля за чек. Что я и собирался сделать в первую очередь.

Поэтому, выйдя на Ярославском вокзале, я сразу свернул в метро. Вы не поверите, какой это кайф — вновь проехать в метро за пять копеек! В общем, доехал я до станции Академическая и направился по Профсоюзной улице к дому N16, где располагался магазин "Березка", торгующий промтоварами. Вообще, в Москве таких магазинов было множество, но они все были специализированными: где торговали обувью, где продуктами, где мебелью или электроникой и т.д. Мне, по сути, было всё равно, но в этом магазине я просто уже бывал, когда приезжал в отпуск — прикупил себе кое-что из одежды на будущее.

Как обычно, возле магазина крутились симпатичные молодые люди, та самая фарца или — фарцовщики. Кстати, я потом как-то поинтересовался, откуда пошло такое название, погуглил в сети. Оказывается, что, скорее всего, корни выводятся от старого одесского слова "форец". Так называли человека, который забалтывает покупателя и сбивает цену, скупая у него товар по дешевке и тут же рядом продавая втридорога.

Но для советского закона того времени это были спекулянты, то есть, ребята в своем роде отчаянные, поскольку постоянно ходили под статьей, которая, насколько я помню, как максимальное наказание предусматривала смертную казнь. Так что бизнес у них был веселый, рисковый, очень прибыльный, но для многих — не очень долгий.

Подойдя к магазину, я стал демонстративно осматриваться вокруг. Через минуту ко мне подкатил молодой человек в кроссовках "Адидас", такой же футболке, джинсах, солнечных очках — капельках и с сумкой через плечо. На сумке, понятно, тоже красовался логотип "Адидас" В общем, как тогда говорили: весь упакованный в фирму?. И сразу же между нами произошел разговор следующего содержания:

— Добрый день! — вежливо поздоровался он. — Желаете что-то купить, продать, обменять?

— Желаю продать чеки. — Так же вежливо ответил я.

— Моряк? — оглядел он меня.

— Нет, из-за "речки".

— Понятно. Сколько всего продаешь? — быстро перешел он на "ты".

— Триста девяносто шесть чеков.

Он возвел глаза к небу, видимо, производя в уме быстрый подсчёт, и выдал результат:

— Могу дать тысячу сто рублей.

Теперь уже я возвел очи к небесам, включая свой внутренний калькулятор. Хм, получается, где-то по 2 рубля 70 копеек за чек.

— Не пойдет, — ответил я.

— Даже так? — наигранно удивился он, — сколько же ты хочешь?

— Я слышал, что твердая цена по три с полтиной за чек. Итого — одна тысяча триста восемьдесят шесть рублей. Шесть рублей могу оставить на чай, — нагло ответил я. А чего теряться, это же мои деньги, я за них воевал и чуть, кстати, не погиб. Нет, конечно, воевал я вовсе не за деньги, я же не наемник какой-нибудь, я советский солдат! Но всё же, всё же...

Я ждал, что он начнет сбивать цену и готов был уступить немного, но он неожиданно согласился:

— Как скажешь, служивый, — улыбнулся мой покупатель, — но здесь шумно, давай отойдем за угол.

К этому я был готов. Действительно, кто же производит уголовно наказуемые финансовые операции у всех на глазах? Но вот его быстрое согласие меня насторожило. Я слышал, как они "кидают лохов", подсовывая вместо денег "куклу" или ловко "ломая" пачку купюр, то есть — незаметно оставляя часть денег в своей руке. А залетного солдатика, с их точки зрения, грех не кинуть. Значит, нужно быть настороже.

Я кивнул, и мы прошли в ближайшую подворотню, где уже другой его коллега вел свой гешефт с испуганной и поминутно оглядывающейся по сторонам женщиной.

— Показывай, — потребовал мой "купец".

Я достал из своего дипломата тоненькую стопку чеков и подал ему. Он быстро осмотрел, убедился в подлинности, и вернул.

После этого уже он, в свою очередь достал из сумки пачку красных десяток, и быстро отсчитав нужную сумму, протянул ее мне, предложив пересчитать.

Я пересчитал, десятки не хватало.

— Не хватает десяти рублей.

— Неужели ошибся? — удивился он. Но я видел, что удивление его деланное, эти люди в подсчете денег никогда не ошибаются. — Ну-ка, дай мне.

Я вернул ему пачку десяток, и он стал демонстративно их пересчитывать. И тут с моим зрением случилась странная метаморфоза. Я смотрел на его руки и как на рентгеновском снимке, видел их насквозь. И время словно замедлилось. Я с удивлением наблюдал за тем, как он очень и очень медленно пересчитывает деньги, после чего его рот открывается, и из него медленно выплывают слова:

— Нн-аа-дд-оо жжее, ии пп-рр-аа-вв-дд-аа оо-шш-ии-бб-сс-яя!

Так же медленно, будто с трудом преодолевая толстый слой воды, он достаёт из кармана десятку, добавляет её к остальным, переворачивает руку с купюрами ладонью вниз, и я вижу эту руку насквозь. Вижу, как он большим пальцем сгибает часть купюр снизу пополам, чуть сжимает кулак, и другой рукой вытягивает оставшиеся купюры, зажимая в кулаке те, что "сломил", и, протягивая оставшиеся мне.

"Надо же", — удивился я, — "как ловко у него это выходит"! Что, однако, не помешало мне схватить медленно удаляющуюся в направлении кармана руку с моими кровными денежками ("А ведь и правда — кровными" — мелькнуло в голове, — "деньги-то за ранение") развернуть её вверх и раскрыть сжатую ладонь со "сломленными" деньгами.

— А-а-а! — вскрикнул от боли парень, и стало ясно, что время вернулось к своему нормальному течению.

Я забрал свои деньги и внимательно посмотрел на мошенника, проделывая все эти действия как на автомате и понимая, что обдумывать случившееся я буду позже. Сейчас надо действовать:

— Что будем делать?

— А чего ты хочешь? — Зашипел он, тряся в воздухе вывернутой рукой и злобно сверкая глазами. — Забирай своё бабло и проваливай, пока цел. И не забудь чеки отдать.

И здесь опять что-то накатило на меня и я, глядя ему прямо в глаза, четко и раздельно сказал:

— Доставай все деньги, что у тебя есть.

Парень как-то быстро моргнул, и глаза его застыли. Так, с застывшим взглядом, он стал доставать деньги из сумки и карманов. Я глянул, там были наши рубли и зеленые доллары и чеки. Я взял деньги, кинул их в "дипломат", а все чеки, включая свои, протянул обратно — зачем они мне?

— Держи.

Он также молча взял чеки и, сунув их в сумку, застыл, глядя на меня неподвижным взглядом.

— После того, как я произнесу "три", ты выйдешь из подворотни, вернешься к магазину, а обо мне забудешь. Ты меня никогда в жизни не видел. Понятно? — слушал я себя как бы со стороны, удивляясь произносимым мною словам. Откуда это во мне?

— Понятно, — безжизненным деревянным голосом ответил он.

— Ну, тогда — раз, два, три!

Парень молча развернулся через плечо и направился к выходу на улицу. Я пошел следом за ним, но если он свернул к "Березке", то я зашагал в противоположную сторону, по направлению к метро.

Я шел, и в голове у меня билась одна единственная мысль: "Ничего себе! Ну, ничего себе, а?!". Сказать, что я был удивлен, значит, не сказать ничего. Я был полностью ошеломлен, в некотором смысле даже подавлен произошедшими чудесами. Радости не было, была тревога. Всё это мне как-то не очень нравилось и требовало немедленного осмысления.

* * *

Доехав до метро "Кировская" и, немного не дойдя до Чистых прудов, я сел на первую свободную лавочку и крепко задумался.

Итак, что мы имеем? На сегодняшний день я выявил у себя следующие способности. Первое — быстрая регенерация поврежденных тканей тела. Надо бы выяснить, насколько быстрая? Это очень важно. Я достал из заднего кармана джинсов перочинный ножик, который лежал там на всякий случай, и быстро провёл лезвием по большому пальцу. Полилась кровь, я сунул палец в рот и задумался о том, чем его перевязать, если он откажется заживать немедленно. Однако уже через минуту я с удивлением и удовлетворением смотрел на тоненький белый рубец на месте ранки. Что ж, пожалуй, собак из поговорки по части заживления ран я переплюнул. С этим более-менее ясно. Хотя, конечно, ничего не ясно. Но — работает.

Что у нас дальше? А дальше у нас телепортация. Здесь нужна практика, а я как-то побаиваюсь, если честно. Вынырнешь так перед носом несущейся машины, и поможет ли тогда свойство быстрой регенерации — бабка надвое сказала. Ладно, потом разберемся, ибо это очень важное умение. Сейчас следует обдумать остальные выявленные способности. Как бы их назвать?

Ну, допустим, способность ускоряться (а то, что это именно для меня время ускорилось, а не для фарцовщика затормозилось, я уже сообразил) можно так и назвать: "ускорение". Хотя, на самом деле, конечно, это вовсе не я сам ускорился. Такого ускорения моя бренная плоть просто не выдержала бы и развалилась под действием биомеханики. Уж это-то я понимал. Тут что-то со временем, поскольку я не чувствовал никакого физического ускорения. Значит — ускорилось время. И только для меня. Как это работает, и могу ли я включать "ускорение" времени по собственному желанию или оно включается автоматически, по мере необходимости? Я посмотрел по сторонам и попытался мысленно приказать времени ускориться, посмеиваясь над самим собой: гляди, какой повелитель времени выискался! Однако люди, шедшие мимо, послушно зависли как мухи, попавшие в сироп. Я приказал про себя: "Еще быстрее!". И люди на аллее почти зависли. Пока молодая пара с ребенком в коляске делала один шаг, я успел сделать вокруг них несколько кругов и усесться обратно на лавку, а они еще так до конца и не шагнули.

Я мысленно скомандовал отбой, и молодая семья пошла вперед нормальным прогулочным шагом. Впрочем, сами они ничего, похоже, не заметили, даже то, что я вообще вставал с лавки и ходил вокруг них. Возможно, что-то и мелькнуло у них перед глазами, но не похоже, чтобы они обратили на это внимание.

Так, с этим тоже ясно, в смысле — не ясно, а понятно. В смысле — не понятно, но знаем, как работает. Ничего особенного, я ведь не знаю, как работает телевизор, но умею его включать и выключать. То же самое и здесь.

Что там следующее? Ага, внушение. Еще одна очень важная способность. Я постарался припомнить точно, как я тогда все делал. Похоже, необходимо, чтобы человек глядел тебе в глаза. Ну-ка, попробуем. Я встал и шагнул навстречу спешащей куда-то женщине среднего возраста в желтом платье и с такого же цвета сумочкой через плечо.

— Извините, пожалуйста!

— Да? — Женщина остановилась и подняла на меня глаза.

Я поймал взглядом ее зрачки и почувствовал, что она попалась и полностью в моей власти.

— Вы очень хотите мороженое. Вы сейчас вернетесь и купите себе мороженое у мороженицы, мимо которой вы только что прошли.

Женщина очень характерно, прямо как тот фарцовщик, очень быстро моргнула, и взгляд ее застыл, не в силах оторваться от моих глаз.

— Какое мороженое? — спросила она каким-то бесцветным голосом.

— Ну, скажем, эскимо. Вам понятно?

Женщина кивнула.

— И еще, — добавил я, — как только отвернетесь, тут же забудете обо мне. Идите.

Женщина спокойно, но несколько механически развернулась, но потом пошла по направлению к лотку мороженицы уже вполне нормальным шагом. А я сел на лавочку и наблюдал за ней издали. Купив эскимо, она опять направилась в мою сторону и прошла мимо, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Она лизала мороженое с задумчивым видом, очевидно, удивленная своим неожиданным поступком.

Я весело засмеялся, не удержавшись. Она оглянулась, неодобрительно посмотрела на меня, одновременно проводя рукой сзади по подолу, Видимо, пытаясь определить, не вызвано ли мое веселье чем-то в её туалете. Но я уже отвернулся и задумался. Итак, вероятно, это какой-то очень сильный гипноз. Тоже требует исследования границ применения.

И последняя оставшаяся способность, это — "рентген". Так я назвал умение видеть насквозь. Я ведь насквозь видел руку мошенника, "сломавшего" пачку денег. Как бы это проверить? Я стал глядеть на прохожих, пытаясь внутренне настроиться, но ничего не получалось. Хм, а если попробовать, как и с предыдущими способностями, — просто мысленный приказ? Я произнес про себя "Рентген!" и мимо меня пошли скелеты. То есть, конечно, обычные люди. Но я и правда, видел их насквозь. Не только нижнее белье и то, что под ним, но и то, что под кожей, что внутри желудка, кишечника и всего остального. Ох, блин, ничего себе!

— Стоп! — мысленно крикнул я и всё прекратилось. А я покрылся липкой испариной, и тошнота подступила к горлу. Все же я не изучал медицину, в моргах не практиковался и изнутри людей никогда не рассматривал. Тем более, живых людей. Конечно, на войне пришлось видеть всякие ранения, в том числе и кишки, вывороченные наружу. Но всё же это совсем другое.

Я попробовал мысленно представить себе колесико, регулирующее глубину проникновения взгляда, и чуть прокрутил его назад. Фу, елки, это же другое дело! Мимо пошли нормальные люди, я видел их нижнее белье и то, что под бельем, но не глубже. Никаких скелетов и внутренностей, просто голые люди и всё. Я еще немного уменьшил мощность "рентгена" и нижнее белье надежно укрыло интимные части тел. Зато я прекрасно видел, что в карманах и сумочках.

Так, а если в обратную сторону? Я провернул регулировочное колесико в обратную сторону до конца. И вот уже мимо меня поплыли прозрачные, еле угадываемые силуэты, которые совершенно не заслоняли для меня окружающий пейзаж. Я вернул все обратно и откинулся на спинку лавочки.

И тут, наконец, накатило. Мне неожиданно стало так страшно, что буквально заколотило всё тело. Затряслись не только конечности, но, кажется, даже внутренности. Да кто же я такой вообще? В кого меня превратили? Человек ли я еще? Тот ли я, за кого себя принимаю? Что со мной сделал этот Александр Валерьевич? И для чего? Что ему от меня нужно? Какие цели он преследует? И какое место в его планах отводится мне? И вообще: кто он? Дьявол, ангел? И кто я для него: забавная игрушка или инструмент достижения целей, которые мне не известны? Весь опыт моей прежней жизни кричал о том, что добрых волшебников не бывает. И если тебе что-то дают, то потом за это сдерут с тебя три шкуры.

Просидев так с полчаса и немного успокоившись, я почувствовал голод. Последний раз я завтракал дома рано утром, а сейчас время уже послеобеденное. Решив, что переживания и страхи ничего не изменят, я решил перекусить. Деньги у меня теперь были. Кстати, сколько?

Я открыл "дипломат", стараясь держать его крышку так, чтобы прохожим не было видно находящееся внутри. Закончив подсчет и засунув тонкую пачку трешек в карман, я закрыл замки и задумчиво посмотрел вдоль аллеи. Итак, я стал обладателем четырех с половиной тысяч рублей и пятисот долларов США. Четыре с половиной тысячи рублей по нынешним меркам очень большие деньги, а вот за доллары, если их у тебя обнаружат, можно и в тюрьму загреметь. Но я уже мало беспокоился о том, что могут мне сделать люди, пусть даже люди в форме. Пожалуй, теперь это им следует беспокоиться за себя при встрече со мной.

Я встал и направился в сторону кафе "Джалтаранг", в просторечии именуемому "Джангом" или просто "стекляшкой", поскольку фасады здания были облицованы прозрачными и черными стеклянными панелями в алюминиевых рамах. Помнится, в 80-е годы меню этого кафе и ресторана на втором этаже носило некий индийский колорит. А также здесь варили неплохой кофе.

Вообще, заведение для Москвы того времени было культовым. Вечерами здесь собиралась модная тусовка, и попасть внутрь было проблемно (только не для меня нынешнего). Однако сейчас стоял день, поэтому я вошел внутрь без каких-то проблем. Сев за свободный столик, я взял меню. Да уж, цены такие, что глазам не верится! Но именно такими они тогда и были. К примеру, кофе черный без сахара — 6 копеек, кофе с лимоном — 12 копеек, с ликером — 25 копеек, с коньяком — 56 копеек.

Я заказал кофе черный за 6 копеек и целую тарелку треугольных жареных индийских пирожков с курицей под названием "самоса" по 25 копеек за штуку. С ними подали какой-то очень жгучий красный соус, ингредиенты которого, кроме перца, я определить не смог. Я поглощал один пирожок за другим, макая в соус и запивая действительно неплохим, с такой интересной кислинкой кофе (индийский?), смотрел на водную гладь пруда, решая, что делать дальше.

* * *

Пожалуй, мой план по устройству в милицию придется пересмотреть. Просто, в свете вновь открывшихся обстоятельств, это было совершенно ни к чему. Удостоверение и доступ к оружию, конечно, неплохо, но для меня больше не актуально. Всё, что мне понадобится, я могу достать и сам. Как и попасть туда, куда мне надо. К тому же, служба в милиции — это постоянный контроль: ты всегда на виду, тебя окружают сослуживцы, над тобой куча начальства. Нет, пожалуй, это вовсе не то, что мне нужно. Мне нужна какая-то тихая и незаметная работа, дающая как можно больше свободы. А желательно, вообще лишь фиктивное устройство дворником, например. Деньги у меня есть, закончатся — добуду еще. Криминальных денег по Москве всегда много ходит, можно их реквизировать как нетрудовые накопления. А вот где-то жить я должен. То есть нужна московская прописка и формальное устройство на работу. Сейчас не 21-й век и даже не 90-е годы 20-го, без прописки и работы на свободе не проживешь, поскольку за тунеядство и отсутствие регистрации существуют соответствующие статьи уголовного кодекса. Хотя... с моими-то способностями, что мне эти законы?

Я подумал и решил, что проблем со всем этим у меня не будет, учитывая, что после демобилизации у меня есть законные два месяца, в которые я могу не работать. Значит, нужно решить вопрос с жильем, а потом уже решить вопрос с целью и смыслом моей новой жизни. С тем для чего я здесь и чего хочу сам.

И так вот продолжался мой внутренний диалог молодого меня со старым мной до тех пор, пока я окончательно не успокоился, доел пирожки, и решил, наконец, заняться делом.

Подозвав скучающего неподалеку официанта и посмотрев ему в глаза, я велел сесть. Тот, характерно моргнув, послушно сел и уставился на меня "деревянным" взглядом. Я же приступил к разговору:

— Я твой лучший друг, понял?

— Понял.

— Как тебя зовут, друг?

— Андрей.

— Андрюха, дружище, знаешь, где можно снять хорошую квартиру?

— Знаю.

— Сведешь меня с хозяевами?

— Хозяева на два года уехали в загранку, ключи оставили мне. Я могу сдать. Хозяева — мои родственники. Они не будут против этого. Такой вариант мы с ними обговаривали. Только при условии соблюдения полного порядка.

— Ты же мне веришь?

— Конечно, я тебе верю.

— Квартира далеко?

— На Мосфильмовской.

Я прикинул, это метро Киевская, потом несколько остановок наземным транспортом. Район неплохой, тихий, рядом несколько посольств.

— Большая квартира?

— Двушка со всеми удобствами, 45 кв. м, телефон, лоджия.

— Сколько стоит?

— 60 рублей в месяц.

Да уж, совсем не дешево, но я решил не мелочиться. Все же деньги мне не тяжким трудом достались.

— Годится. Когда можно вселиться?

— Я могу принести ключи, они у меня с собой. Поезжай и живи.

— Неси.

Официант Андрей сходил за ключами, принес, сел напротив, и придвинул ключи по столу ко мне.

Я открыл "дипломат" и отсчитал 360 рублей.

— Это за полгода вперед.

Андрей молча кивнул.

— Называй адрес.

Он назвал адрес, этаж, номер квартиры, всё так же, не отводя своего взгляда от моих глаз. Похоже, он был просто не в состоянии это сделать.

— Андрей, запомни, — заговорил я. — Как только я сейчас рассчитаюсь с тобой за заказ и выйду, ты забудешь обо мне, совсем забудешь о квартире на Мосфильмовской и о том, что ты ее кому-то сдал. Триста шестьдесят рублей ты подобрал под столом, какой-то лох посетитель, потерял их. Всё понятно?

— Да.

Я положил на стол трехрублевую купюру, и пафосно произнеся "Сдачи не надо!", встал и вышел из кафе. Через стеклянную стену я еще немного посмотрел за Андреем, но тот, как ни в чём не бывало, стал убирать со стола. Я улыбнулся и подумал, что мог бы вообще не отдавать ему деньги за квартиру. Но это было бы уже как-то совсем подло, что ли.... И еще я подумал, что слишком уж гладко у меня всё идет.

* * *

По пути зашел в "Гастроном" и купил хлеба, масла, сыра, колбасы и чая. На завтрак хватит, а обедать и ужинать можно в других местах. Все равно повар из меня никакой.

Квартира оказалась и правда нормальной, чистенькой. В общем, то, что доктор прописал! Включив холодильник и загрузив туда продукты, я присел на диван, раздумывая, чем бы заняться. Несмотря на то, что дело шло к вечеру и у меня были открыты все окна, летняя жара заставила раздеться до трусов. Кондиционеров здесь, к сожалению, пока нет. Эх, искупаться бы сейчас! Где-нибудь на пляже Варадеро погрузиться в прохладные воды Атлантического океана! Стоп, а что мне мешает?

Я быстро взглянул на часы: шесть вечера. Отнимаем восемь, получается, на Кубе сейчас десять часов утра. Самое время для водных процедур! Я надел джинсы, футболку и кеды. Встал посреди комнаты и мысленно представил себя на побережье острова Куба в том месте, где я бывал 20 лет вперед. И даже не открывая глаз, понял, что все получилось. Стало еще жарче, но по-другому, это уже была не московская духота. И прямо в лицо веял лёгкий ветерок, неся запахи океана, тропической зелени и песка.

Я открыл глаза и прошептал: "Ну, здравствуй, Атлантика, давненько мы с тобой не виделись! Я вернулся". Замерший и абсолютно счастливый я стоял и не мог оторвать взгляда от завораживающей своей запредельной красотой мощи. Помню, когда мы с женой впервые увидели Атлантической океан, это было в Доминиканской республике, мы какое-то время не могли говорить, просто не было слов для выражения своего восторга. Мы без слов счастливо, как дети, смеялись, гладя вокруг. Кто был, тому не надо рассказывать. А кто не был, пусть вспомнит рекламу "Баунти — райское удовольствие". Вот эта самая картинка, будто ожившая, предстала тогда перед нашими глазами.

А потом мы открыли для себя Кубу. По природе и красоте всё то же самое, между островами всего восемьдесят километров. Тот же океан, тот же пляж с белым коралловым, почти не нагревающимся даже в самую жару, песком. Но народу на пляже в разы меньше, ведь на Кубу не пускают туристов из США, в Доминикане же они составляют большинство отдыхающих. Да, конечно, сервис на Кубе, может, и похуже, но красота пустынного пляжа для нас решила всё.

А сейчас я вообще стоял один, на расстоянии взгляда абсолютно никого. Только океан, дышащий легкими волнами и ласкающий взгляд глубиной ультрамарина, а с другой стороны — океан пальм, склоненных над пляжем. Никаких рукотворных строений не видно. Лишь величественно парящие над водой пеликаны. Если я как-то могу представить себе рай, то он должен выглядеть очень похоже на то, что предстало пред моими глазами.

Ну, точно, это же почти самое окончание острова, здесь до противоположного берега меньше километра. Возможно, в 80-е здесь еще и не было никаких отелей? Если не ошибаюсь, кубинцы только в 90-е стали сдавать землю в аренду мировым сетям, которые здесь и расположились. Но, может быть, отсутствие людей объясняется как-то иначе. Я не стал ломать себе этим голову.

Еще раз огляделся вокруг — никого. Плавки я в суматохе не захватил, а трусы мочить неохота. Если никто не видит, то можно искупаться и голышом. Что я и сделал: сбросил с себя одежду, и, загребая песок ногами, с улыбкой до ушей побежал навстречу сказочной синеве, где медленно погрузился в теплую июньскую воду, ощущая давно забытое блаженство.

Я лежал на воде, раскинув руки и ноги, глядя в небесную синеву и время от времени бросая взгляды на пустой берег. Лежал и думал о своем прошлом, которое было в будущем. Там бомж Гоша Куба просыпался в сыром подвале на куче грязных тряпок, и бомжиха Лёля угощала его остатками вчерашней отвратительной палёной водки. Две жизни, два мира, два совершенно разных человека. И всё это обо мне. А дальше..., дальше, похоже, всё будет еще веселее. Или не будет.

Наплававшись досыта и пожалев, что не прихватил с собой полотенце я, подобрав одежду, мгновенно перенесся в московскую квартиру, ставшую на какое-то время моим домом. Принял душ, вытерся и, глядя на себя в зеркало, ощутил такое чувство, что что-то не так, чего-то не хватает. И пришлось сильно напрячься, прежде чем я понял, что не вижу шрама от ранения. На его месте была лишь молодая и ровная кожа. Ничего себе! А ведь этот шрам был и в пятьдесят шесть лет — белый, расплывшийся, но был! Вот это регенерация! Как бы проверить ее пределы, а? Но с этим я решил подождать. Боязно все же.

А пока решил, что пора навестить родителей, переночевать дома, а с утра уже совсем переселяться в Москву. Надо обдумать, что сказать маме с отцом, поскольку использовать против них свое искусство гипноза я не собирался. Ну, если только совсем чуть-чуть, для их же спокойствия.

Глава IV

Апрель 1985 года

10 марта умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко. Уже на следующий день на его место был назначен относительно молодой в череде "кремлевских старцев" и прогрессивный Михаил Сергеевич Горбачев. И уже седьмого апреля начнется то, для чего Горбачев и пришел: СССР объявит мораторий на размещение ракет в европейской части страны до ноября текущего года. И это будет первый шаг к разрушению всей, тщательно выстроенной системы обороны государства. В июле, насколько я помню, министром иностранных дел будет назначен Шеварднадзе, сделавший в том варианте истории многое для развала СССР. А в ноябре Горбачев впервые встретится с Рейганом, президентом США. Позднее Рейган вспоминал о своей первой встрече с Горбачевым так: "Когда я шёл на встречу с советским генсеком, то ожидал увидеть одетого в хрестоматийное большевистское пальто и каракулевую пилотку товарища. Вместо этого меня представили одетому в модный французский костюм господину с часами "Rado Manhattan"... Взглянув на них, я подумал — "Д-а-а... Он продаст нам всё!". Рейган не ошибся, до полного развала государства осталось чуть больше пяти лет. К слову, сам Рейган носил тогда одну из моделей "Сasio" — совсем недорогих, но добротных часов, без всяких наворотов.

* * *

Что касается меня, то за прошедшее время я многое понял, отточил все свои способности и обжился в новом старом времени. Здесь я чувствовал себя уютно, ведь это было время моей молодости. Да и сам я был молод и полон сил. Я уже давно забыл, как это — быть молодым и здоровым. Каждый день был для меня полон удовольствия, просто потому, что в отличие от остальной окружающей меня молодежи, я точно знал, как бывает по-другому. Может быть, кому-то из моих современников не хватало бы здесь интернета, компьютеров и прочих гаджетов, но я же бывший бомж, у меня и там-то их почти не было. Когда я, так сказать, "ушел в штопор", расставшись с обществом нормальных людей, всё это только еще становилось общедоступным, поэтому привыкнуть к компьютеру и смартфону я просто не успел. А потому и не скучал по ним. А прессу и книги я читал до самой смерти, на помойки их много выбрасывают.

Родители думали, что я учусь в МГУ, что, кстати, было чистейшей правдой. Поскольку, записавшись на прием к ректору, я легко убедил его зачислить меня в университет на второй курс физмата (все же я закончил уже первый курс пединститута) и выписать мне студенческий билет. Я просто его очень убедительно попросил об этом и он, конечно, не отказал. Как ему удалось это провернуть, мне было совсем не интересно. Наверняка имелись возможности. Кто-то скажет: почему в МГУ, что за понты? Ну, потому что, во-первых, это и правда один из лучших ВУЗов СССР, и диплом его котируется очень высоко. А, во-вторых, как бы для кого-то цинично это ни звучало: просто потому, что имею такую возможность. Вот, в прошлой жизни не было у меня шансов, а в этой есть. И я его использовал, независимо от того, нравится это кому-то или нет. К тому же, учиться я собирался по-настоящему, и закончить с красным дипломом. Потому что даже самому себе порой нужно доказывать, что ты что-то можешь.

Конечно, я очень много путешествовал по всему миру. Теперь для меня легче было перечислить те страны, где я не был, нежели те, в которых довелось побывать. По-прежнему купаться и загорать я больше всего любил на Кубе, поражая московских аборигенов великолепным загаром посреди зимы. Уже одно это заставляло их предполагать мою принадлежность к советской элите, поскольку выезд за рубеж был по-прежнему малодоступен для большинства населения. Не то, чтобы совсем нельзя было побывать за границей, но это было не так просто — да и то, в основном, лишь в соцстраны.

Нет, если ты был знаменитым артистом или, там, выдающимся ученым, спортсменом или дипломатом — то это совсем другое дело. Но у этих прослоек советского общества жизнь была совсем иная, и сравнивать с ними остальное население не было никакого смысла.

Мне же, как вы понимаете, разрешение на посещение любой точки мира ни от кого не требовалось. К тому же, поэкспериментировав с телепортацией, я научился сначала открывать "окно" с односторонней видимостью в то место, куда хочу переместиться. То есть, я вижу все, а меня никто не видит, как, собственно, не видит и никакого "окна". Я с самого начала догадывался, что такая опция должна быть, иначе телепортироваться всегда было бы просто опасно для жизни. И это "окно" позволяло мне предварительно осмотреться и скорректировать место прибытия, поскольку свидетели мне были не нужны. Да и перспектива оказаться внутри стены, например, или перед бампером несущегося автомобиля или, не приведи Господь, электрички долго меня пугала.

Смешно, но однажды я схлестнулся с местной шпаной в США. Сам, конечно, виноват. Предупреждали меня: не ходи в Гарлем, особенно вечером, ведь ты белый и один. Но, к тому времени я уже возомнил себя суперменом. И вот иду я себе по одной из прямых, как стрела улиц этой северной части острова Манхэттен и вдруг вижу, как несколько парней пинают одного, валяющегося на асфальте и громко орущего. А путь мой прямо мимо них пролегает. Что делать? Вроде бы, свои у них разборки, тем более — все черные, какое мне дело? Может, вообще за дело его буцкают? Но как бы ни так, я же супермен!

Короче, подошел я к ним и потребовал, чтобы они прекратили это безобразие. Я был так уверен в собственных силах и сверхъестественных способностях, что даже не заметил банального трюка. Один из них тихонько зашел сзади и пока остальные что-то мне орали, тюкнул деревянной дубинкой мне по темечку. И я отъехал в дальние и темные края, куда отъезжают все, теряющие сознание люди. Очнулся в полицейском участке, спасибо местным копам за то, что регулярно патрулируют эти места. Они хоть и тоже черными были, но меня спасли. А то был вариант, что запинают до смерти: белый, да еще и в их разборки вписался!

В участке меня стали опрашивать, но я, сделав вид, что сильно болит голова (так оно и было на самом деле — и не только голова, все тело!), попросился в туалет — дескать, вырвет меня сейчас. Коп поморщился и указал рукой направление. Сопровождать меня не стали, ведь я потерпевший, а не обвиняемый. Поэтому, тихо зайдя в туалет, я сразу же перенесся в московскую квартиру, где в первую очередь, кинулся к аптечке за аспирином. После чего, измученный, с ноющим во всех местах телом, я лег спать. Так закончилось мое знакомство с нашими братьями по борьбе с эксплуататорским строем — американскими неграми. В СССР тогда негров неграми называли, не дожили еще тогда до толерантного, но непонятного наименования "афроамериканцы". Ведь нет же "европоамериканцев" или, скажем, "австралоамериканцев", правда?

Слава Богу, способность к регенерации не подвела, и утром я проснулся как новенький. Но урок для себя извлек: способности способностями, но осторожность это никак не отменяет. Будешь дураком, никакие способности не спасут.

А буквально через несколько дней довелось мне познакомиться и с местной московской шпаной. Просто какая-то везуха мне на шпану! Как говорится: смотрите новый хит продаж — "Супермен и шпана 2", на этот раз в Москве!".

Но что это была за шпана в сравнении с отморозками из Гарлема, а уж тем более — нашими местными бандитами грядущих 90-х! Просто скромняги и пай-мальчики! Однако драться они любили и умели. Да и деньги на портвейн им тоже надо было где-то брать.

* * *

В общем, все началось с прозаического "Закурить не найдется?". Я даже засмеялся, услышав это, ибо летят десятилетия и даже века, а классика бандитского жанра не меняется. Сколько ограблений, драк и всевозможных разборок начиналось, начинается и будет начинаться в будущем именно с этого классического вопроса. Хотя, в более отдаленном будущем, может, и нет, поскольку в 21-м веке все же по всему миру наблюдалась явная тенденция к снижению числа курильщиков. Ну, будет что-то другое.

Случилось это в самом конце прошлого лета. Я тогда возвращался домой поздно вечером, и гоп-компания окружила меня совсем недалеко от нашего двора. Вообще-то я встречал их и раньше, они в этом районе, как говорят — "держали шишку" и их боялись даже взрослые, не говоря уже о ровесниках. Очевидно, какое-то время они приглядывались ко мне, а вот теперь решили "пощупать". Да и кого им бояться, если их с десяток, а я один? Московская шпана, скажу я вам как специалист, ничем не отличается от шпаны в любом провинциальном городке нашей необъятной Родины. Ну, разве что, одеты чуть лучше. Они всегда нападают стаями, беря численным превосходством и связанной с этим самоуверенностью. И если уж они до тебя докопались, нужен серьезный аргумент, чтобы они вдруг изменили свои планы.

А потому с самого начала я понимал, что миром не закончится. К тому же, следовало преподнести им урок, чтобы подобное никогда больше не повторялось, все же это не Америка, я здесь живу и хожу по этим улицам постоянно. Другого языка они, к сожалению, не понимают. Поэтому, я ответил коротко и нагло:

— Нет.

Знаю я эту фишку! Если у тебя спрашивают закурить, а ты в ответ говоришь, что не куришь, то тут же попадаешь в нехитрую ловушку хулиганов: "А тебя никто и не спрашивал, куришь ты или нет. У тебя сигарету попросили!". Поэтому я и не стал рассказывать им о своих привычках или их отсутствии.

— Парни, да он, оказывается, жмот!

В каждой такой полукриминальной компании есть своя иерархия и распределенные роли для всех остальных. В частности, начинают всегда "торпеды" — как правило, более мелкие и младшие по возрасту, но очень наглые пацанчики. Конечно, наглость их проистекает из уверенности, что за ними стоят старшие, сильные и авторитетные. Те, как правило, потом как бы вступаются за, якобы, обиженных маленьких. Оно даже, вроде как благородно! Я же говорю — классика жанра!

Повесив на лицо наглую улыбку, я произнес как можно более язвительный тоном:

— Курить вредно, ты разве не слышал, малыш?

— А ты чё, спортсмен, чё ли? — продолжал коверкать язык в подобии блатного жаргона мелкий. Видимо, ему казалось, что так круче.

— Ну, типа того.

— Ща проверим, какой ты спортсмен. А ну, выворачивай карманы!

— Пошел на хер! — Немного другие буквы были на конце последнего слова, но суть та же. Эх, не люблю я материться, честное слово. Но здесь требовалось подстегнуть события, не до утра же с ними препираться! А лучший способ для этого — нарываться в полную силу.

— Э-э-э, ты чё, борзый?

Я спокойно повторил свое предложение проследовать по натоптанному маршруту.

Нет, я оценил их правильно. Уж в этот раз, поверьте, я был настороже. Повторения американской истории я допускать не собирался. Компания была слаженная, роли распределены заранее, как и порядок действий. Короче, они бросились на меня все одновременно — быстро, умело. Было видно, что опыт у них имелся. Ну, так им казалось, по крайней мере. Для меня же они просто застыли как в густом сиропе — в самых разных позах, но все устремленные ко мне с решительными лицами. Любо-дорого посмотреть — картина маслом: "Решительный штурм лоха отважными героями подворотен"!

Я не торопясь обошёл эту скульптурную группу, плотно заматывая носовым платком правый кулак, чтобы не сбить костяшки пальцев. Начал я с главного — рослого и даже красивого, если бы не портящие лицо подростковые прыщи, парня лет 18-ти — 19-ти, с наколотым перстнем на пальце левой руки. Значит, скорее всего, уже успел побывать в местах, которые почему-то принято называть "не столь отдаленными", хотя порой они расположены далековато.

Нет, я не ветеран дворовых сражений. Старался их по возможности избегать. Да и силачом никогда не был. Однако случалось в моей жизни всякое, в том числе драки. Куда ж без них? К тому же, класса до восьмого я ходил в секцию бокса. Вершин, правда, не достиг, а потому и бросил. Чего задаром по голове получать, если чемпионство тебе не светит? Так что, кое-какой опыт и некоторые навыки у меня все же были.

Резко, с разворота, ударил в нос и одновременно в губу главному "авторитету". Сильно не старался, боясь убить. Ведь мое время ускорено, значит, и сила удара повышается в разы. И так гарантированно кровь брызнет оттуда и оттуда. Но не сейчас, лишь когда я разрешу, дав мысленный отбой ускорению. Следующий удар в ухо наверняка увеличит его в размерах. И напоследок — хук в солнечное сплетение. Да, не забылись навыки, хотя о боксе сейчас только сломанная переносица напоминает. Кстати, надо бы ее в этой жизни выправить!

Так, этому хватит, я перешел к следующему. В общем, не буду я описывать сцену избиения, скажу лишь, что досталось всем прилично, но разнообразно. Я дал волю своей фантазии. При этом я старался никому ничего не ломать, зубы не выбивать и т.д. Мне нужно было преподать урок, а не покалечить. Да и честно говоря, жалко было этих глупых ребят, обманутых блатной романтикой. Они хотели красивой жизни, но кого-то из них ожидали лишь тюремные нары и сломанные судьбы. Совершенно ничего красивого в такой жизни нет. Подумав об этом, я даже немного отвлекся, задумавшись о том, как мы в юности были уверены, что надо попробовать всё, чтобы потом в старости было о чем вспомнить. Наивная ошибка, свойственная многим молодым людям! Горькая ирония этого юношеского лозунга заключается в том, что большинство из того, что мы тогда отчебучивали, в старости вспоминать вовсе не хотелось. Наоборот, хотелось это забыть, как будто и не было ничего. Почему? — Да просто потому, что становилось стыдно за те выходки, что по дурости младой мы себе позволяли. Они ведь только молодым придуркам кажутся крутыми. Да и вообще, в старости ты чаще вспоминаешь, куда же положил свои очки, нежели что ты там вытворял в возрасте незрелого помидора.

Закончив, я отошел в сторону, щелкнув воображаемым переключателем. Вот только что они с решительными и уверенными лицами неслись разобраться с залетным фраером... И вот они уже падают с криками боли на грязный асфальт, в свете уличного фонаря брызжа кровью из разбитых носов, губ и бровей. Да уж, ничего себе! Эффектная картина получилась!

Впрочем, хватило с первого раза не всем, что и понятно — ребята молодые, здоровые, горячие, привыкшие, что их все боятся. Многие просто не поняли. И всё повторилось сначала. На этот раз никто вставать не спешил — лежали, стонали, охали, приходили в себя.

Я подошел поближе:

— Ну и что мы тут разлеглись, девочки? — вспомнил я американские фильмы. — Не на пляже в Гаграх. Давайте, вставайте, продолжим беседу.

— Слышь, мужик, — приподнимаясь и сплевывая кровь, прохрипел вожак. — Ты ваще кто такой?

— Я-то? Я твой личный ночной кошмар. А вот кто ты, щенок?

— Ты, слышь, извини. Мы, того, ошиблись малёхо.

— Вставай, есть разговор, — протянул я ему руку.

Он подумал и принял помощь. А я подал ему все равно уже испорченный платок.

— Вытри кровь, и давай отойдем.

Отойдя в сторонку, мы сели на лавочку под кустами акации. Прямо, как на первом свидании — романтика! А запах какой, ум-мм!

— Обзовись, — начал я "серьезный базар".

— Федя я, ну, то есть — Фёдор, — поправился новый знакомец. — Погоняло "Кошак".

— Кошак?! — хохотнул я.

— Да, бл..., фамилия у меня — Кошаков.

Я ухмыльнулся и кивнул на наколку-перстень:

— Бывал у хозяина?

— Было дело. — Он помолчал, но все же добавил: — Малолетка на Костроме.

Я кивнул, как будто для меня все это было хорошо знакомо.

— Баклан? — задал я следующий вопрос.

— Ну! — сплюнул он кровью.

— Меня Егором зовут, я вон в том доме хату снимаю.

— Да я в курсе, — ответил Федя Кошак.

— Будем знакомы? — предложил я, протягивая руку. Все же с местной гопотой лучше быть в хороших отношениях. Да и мало ли пригодятся для чего?

— Надо бы обмыть знакомство, — ухмыльнулся он, вяло пожимая мою ладонь.

М-да, контингент, конечно, неисправимый. Я вообще всегда удивлялся, отчего колонии для заключенных называют исправительными? Я лично не знаю никого, кто бы там исправился. Хотя я и не эксперт в этом вопросе, но с бывшими сидельцами в прошлой жизни общаться приходилось много. Практически все мои коллеги — бомжи из прошлого будущего отсидели не по одному разу. От них я, в общем, и нахватался жаргона и прочих тюремных ухваток.

— Дело хорошее, — кивнул я, — засылай гонцов. И протянул ему красненькую.

Вот так мы и познакомились с местными представителями мелкого криминалитета. С теми, кто, если всё пойдет как в прошлой истории, станут быками, торпедами и авторитетами грядущих "лихих 90-х" и, в большинстве своем полягут молодыми на полях криминальных войн, удостоившись памятника с надписью "От братвы" — всё, чего они добьются в своей короткой жизни. И завидовать такой судьбе могут только полные дебилы. Которых, к сожалению, всегда хватает.

* * *

В общих чертах я для себя всё решил. Я постараюсь сделать так, чтобы Перестройка в моей стране прошла в щадящем для простых людей режиме. Как именно это сделать, я по-прежнему представлял смутно, но цель уже наметил. Не то, чтобы я был сторонником социалистического образа жизни, вовсе нет, но мне бы хотелось совместить лучшее, что было в СССР с лучшим, что есть в капитализме. А всего плохого там и там, по возможности избежать.

Скажете, утопия? — Конечно, утопия. А разве всё, случившееся со мной, это обыденное событие? Так что, посмотрим. Попытаться-то можно, правда? А там видно будет.

В общем, я начинаю. Кто не спрятался, я не виноват.

Глава V

Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистического Партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев сидел в своем кремлевском кабинете за столом красного дерева в удобном коричневом кресле. Слева, под рукой, возле окна, находился маленький столик с рядом белых телефонов. А над головой висел портрет Ленина.

Время позднее, надо собираться домой. Раиса уже звонила, ругалась, что опять допоздна работает — не бережет здоровье. Михаил Сергеевич улыбнулся, он по-прежнему любил ее, хотя столько лет уже вместе. Дочка Ирина давно выросла, кандидатскую по медицине защищает! Внучка Ксюша подрастает — 5 лет уже! Самые родные люди. Именно для них, в первую очередь, он старается. Его дочь и внучка будут жить в новой стране. Ну и они с Раисой еще далеко не старики, еще увидят новый мир! Горбачев очень в это верил. А еще он очень хотел, чтобы его имя осталось в истории навечно. Чтобы памятники ему стояли по стране, радом с памятниками Ленину. Что ж, у каждого свои слабости.

Он уже хотел нажать кнопку селектора, чтобы вызвать секретаря, как прозвучал голос:

— Здравствуйте, Михаил Сергеевич!

Горбачёв вздрогнул и резко поднял голову. Прямо перед ним, по другую сторону стола, в кресле для посетителей сидел молодой человек и, улыбаясь, смотрел ему прямо в глаза. Генеральный секретарь ЦК КПСС уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но глаза незнакомца вдруг расширились до размеров огромной воронки, в которую он и провалился.

* * *

— Здравствуйте, Михаил Сергеевич! — сказал я и увидел, как он вздрогнул, резко поднимая голову. Наши глаза встретились, он быстро моргнул и взгляд его застыл. Уже становящаяся привычной картина.

— Скажите секретарю, чтобы он вас не беспокоил в течение получаса, никого к вам не пускал и ни с кем не соединял.

Горбачев нажал кнопку селектора и повторил сказанное мною. Я посмотрел сквозь стену, включив "рентген" и увидел, что секретарь занялся чтением каких-то бумаг. Итак, у нас есть полчаса. Должно хватить.

До этого я несколько раз открывал телепортационное окно, были и подходящие моменты, но я никак не мог решиться. Всё же, как ни крути, то, что я хотел сделать, было историческим моментом. И я откровенно побаивался той ответственности, которую решил взвалить на собственные плечи. Да, в прошлой истории итоги Перестройки были плачевными и кровавыми. Но не сделаю ли я только хуже? Не увеличит ли мой шаг общее количество зла в мире? Кто я вообще такой, чтобы решать, что лучше, а что хуже?

С другой стороны, а кто такой этот человек с пятном на голове, чтобы решать судьбу миллионов граждан СССР и мою собственную судьбу тоже? Он чем-то лучше меня? Он больше знает и понимает? История показала, что нет. Всё, что он смог сделать — это разрушить, построить ничего он так и не сумел. Разрушить огромную страну, которую не он строил. Разрушить миллионы жизней, включая и мою жизнь. Кто ему дал на это право?

Я понимал, что придумываю оправдания для себя. Более того, я с ним был согласен в том, что Перестройка в стране необходима. Я не собирался от нее отказываться. Я лишь хотел избежать трагедии для страны и для людей, в ней живущих. В будущем президент России Путин скажет, что самая большая трагедия 20-го века — это развал СССР. Предсказуемо, никто на Западе и даже никто из местной оппозиции, даже не попытался разобраться в том, что он имел в виду. Его тут же обвинили в ностальгии по тоталитарному государству. А вот мне кажется, что он имел в виду совсем другое, что понятно из контекста тех его слов. Он имел в виду трагедии миллионов людей, лишенных работы, лишенных средств к существованию, лишенных защиты от правоохранительных органов, лишенных всех своих накоплений, а часто лишенных и своих домов, квартир, да и самой жизни. Там, на Западе, это, конечно, никого не волновало. Для них это просто очередная строчка в новостной ленте. Что тоже понятно, каждого заботят лишь свои проблемы. А проблемы тех, кого десятилетиями пропаганда рисовала как врагов, даже радуют. Таков человек в этом падшем мире.

Но вот я решился и нахожусь здесь, а передо мной человек, который уничтожит СССР. Не он один, конечно, не он один... Но он главный.

Вообще, Горбачев мне даже нравился. Мне кажется, что он романтик, искренне верящий в то, что делает, и сильно переживавший потом о провале своих планов. Однако романтиков во власти, по моему мнению, вообще следует опасаться больше всего. Слишком уж кроваво обходится народу воплощение их идей. К тому же Горбачев слишком тщеславен, а это тоже мешает видеть реальность.

Ну, что ж, пожалуй, хватит рефлексировать, надо дело делать. Приступим:

— Михаил Сергеевич, вы меня слышите?

— Да, слышу.

Голос деревянный, значит, гипноз глубокий. То, что сейчас нужно. Вообще, я за прошедшее время научился регулировать и силу внушения. Все оказалось достаточно просто. То же самое виртуальное колесико, которым я прибавляю и убавляю мощность. Можно сделать внушение легким и незаметным ни для окружающих, ни для самого пациента. Он до конца жизни будет думать, что это были его идеи, его чувства, его планы. Но если нужно что-то сделать быстро и максимально эффективно, то — колесико выворачиваем на полную мощность, как сейчас. В этом случае человек полностью теряет контроль над собой и превращается в бездумного исполнителя твоих указаний. Как тогда, первый раз, с тем фарцовщиком.

— Внимательно запоминайте всё, что я скажу. Если необходимо, записывайте. Понятно?

— Да. — Горбачев взял ручку и придвинул к себе лист бумаги.

— Сейчас в Дрездене служит сотрудник КГБ СССР Путин Владимир Владимирович, 1952 года рождения. Находится он там по линии внешней разведки КГБ под прикрытием должности директора дрезденского Дома дружбы СССР — ГДР. Записали?

— Да.

— Этот человек вам нужен, он вам крайне необходим. Вы сделаете всё, чтобы вызвать его в СССР и зачислить в свой аппарат на должность... ну, скажем, советника по особым вопросам. Когда он скажем вам следующую фразу: "Михаил Сергеевич, я давно мечтал пожать вашу руку!", вы поступаете в его полное распоряжение, выполняете все его указания и следуете всем его советам, какими бы они ни были. Прикажет умереть — умрете, прикажет убить — убьёте. Но это должно сохраняться в тайне, все должны быть уверены в том, что главный именно вы, а он ваш подчиненный. Полная секретность! Это ясно?

— Ясно.

— Сейчас вы сосчитаете до трех и откроете глаза. Открыв глаза, вы навсегда забудете о моем посещении. Вы никогда в жизни меня не видели. Вы будете уверены в том, что идея о привлечении Путина — ваша личная идея. Но, повторяю, как только он появится в Москве, вы с ним встретитесь и он произнесет пароль, вы поступаете в полное его подчинение. Это партийное задание высшего уровня секретности. Об этом знают только два человека: вы и Путин. Понятно?

— Да.

Я задумался, всё ли сказал? Ничего не забыл? Вроде, всё. Ладно, надо уходить, время выходит.

— Начинайте отсчёт.

— Раз, два...

Счет "три" я не услышал, ибо сидел уже на диване в своей квартире. Надо же, уже привык считать ее своей! Надо будет в ближайшее время озаботиться.

* * *

За два дня до этого. Дрезден, Германская Демократическая Республика.

Майор Путин ехал на своей верной "шестерке", возвращаясь домой, на Радебергерштрассе, 101, где в панельной пятиэтажке размещалась его трехкомнатная квартира. Тоже мне, шпион под прикрытием! Весь Дрезден был в курсе, что этот дом был построен для офицеров "Штази" и КГБ. Путин в очередной раз улыбнулся этой мысли, тормозя на светофоре. Что-то мелькнуло справа, он повернулся и встретился взглядом с человеком, который каким-то непостижимым образом оказался на еще секунду назад пустом соседнем сиденье. Будущий президент России вздрогнул и дернулся, но его взгляд уже попал в ловушку, и бездонная черная пропасть разверзлась перед ним.

Я смотрел на него и думал о том, что кандидатура на роль спасителя России слишком неоднозначна. Многочисленные либералы будущих времен однозначно осудили бы меня как пособника палача и диктатора. Хотя мне всегда были симпатичны либеральные идеи. Впрочем, не время для лозунгов. Лозунги всегда красивы, но воплощение их в жизнь порой слишком кроваво.

— Владимир Владимирович, вы меня слышите?

— Да.

— Пожалуйста, поезжайте дальше, соблюдая все правила дорожного движения. Остановитесь на первой же удобной автостоянке.

Путин молча двинул автомобиль вперед. Мы проехали еще метров шестьсот и свернули на стоянку возле большого магазина.

— Заглушите мотор. Так. Теперь возьмите меня за руку.

Когда его рука оказалась в моей руке, я закрыл глаза и мысленно представил место, куда мы должны были перенестись. Этот островок где-то посреди Тихого океана я нашел несколько месяцев назад. Всего лишь скала вдали от любых маршрутов, километра три площадью, не больше. Но при этом там была крохотная бухточка с маленьким песчаным пляжем, в конце которого, возле скал была миниатюрная пальмовая рощица из двенадцати деревьев. А из скалы бил небольшой водопад пресной воды, образовавший в скале озерко, метров семь в диаметре. Видимо, вода уходила где-то внизу, через очередную расщелину.

Я поставил здесь, возле водопада, навес, с тремя стенами, зашитыми досками, которые переправлял по три — четыре штуки зараз. Только вид на пляж и океан оставался открытым. Также я притащил сюда пару удобных пластиковых кресел, пластиковый столик и пластиковый шезлонг с пляжным матрацем, которые удачно приобрел по дешевке на распродаже в одном небольшом городке в Канаде. Сейчас на столе стояла сумка-холодильник (купленная там же), в которой лежали несколько бутылок "Байкала", а рядом в небольшой корзинке твердокопченая колбаса, хлеб и купленные в кондитерской пирожки с разной начинкой. Сумку и корзинку с провизией я переправил полчаса назад, а сам островок посещал, когда мне хотелось побыть одному и что-то обдумать. Идеальное место для размышлений.

* * *

За день до этого.

Я проснулся утром и глянул на часы. Ого, уже десятый час! Привык я к богемной жизни, как говорила моя тёща — "совсем обарился". Надо быстро собираться и мчаться в университет, хотя бы на последнюю пару успею.

Но как же хорошо просыпаться молодым и здоровым, да еще и не с похмелья! Просыпаться, когда ничего не болит — это такое счастье, которого молодость не понимает. А не понимает просто потому, что пока не знает альтернативы, не знает, как бывает по-другому. Но я-то прекрасно помнил все болячки престарелого человека, с которыми постепенно сживаешься и забываешь, как это — просыпаться здоровым, когда ничего не болит. Даже анекдот есть такой бородатый анекдот: "Если ты после сорока лет проснулся утром и у тебя ничего не болит, значит, ты умер".

Я встал и, пройдя на кухню, сварил себе кофе и сделал бутерброды с маслом и сыром. Быстро позавтракав, отправился в ванную чистить зубы и принимать душ. Я всегда сначала завтракаю, а уж потом иду мыться. Такая уж привычка у меня, еще с прошлой жизни. А когда вышел из душа, то обнаружил в большой комнате, сидящую в кресле девушку очень знакомой наружности, которую видел первый раз в жизни. Не придирайтесь: как подумал, так и написал.

Это, конечно, я все так спокойно рассказываю задним числом, а тогда я, мягко говоря, был ошарашен. Очень, мягко говоря. Ну, вот, представьте себе, что вы дома один и дверь надежно заперта. Вы спокойно выходите из душа голышом, зная, что никого нет, и вдруг обнаруживаете сидящую у вас в квартире красивую девушку, с улыбкой смотрящую на вас. Представили? Вот, что бы вы на моем месте сказали?

Лично я сказал:

-Э-э-э!

Она молча смотрела на меня. Я подумал и добавил:

— Ты как здесь оказалась?

И услышал в ответ такой знакомый, с хрипотцой, голос:

— Ну, здравствуй, Гошик! Я, конечно, тебя во всяком виде видела, и должна сказать, что сейчас ты выглядишь гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи. Но все же: не хочешь накинуть на себя что-нибудь? Разговор у нас будет серьезный.

Да это же, это же..., нет, не может быть!

— Лёля? — прошептал я, вытаращив глаза.

— Лёля, Лёля! — засмеялась она. — Признал, слава Богу! Но только давай договоримся сразу: в этой жизни нет Лёли. А меня зовут Ольга, для тебя, так и быть — Оля.

Я молча развернулся — а что тут скажешь? — прошел в спальню и оделся. Вернувшись, я сел на диван напротив нее и стал внимательно разглядывать гостью. Она не торопила меня и молча улыбалась, давая мне время опомниться, и рассмотреть ее как следует. Бомжиху Лёлю напоминал только знакомый насмешливый взгляд и угадываемые черты лица. В остальном же передо мной сидела молодая, очень красивая и ухоженная девушка лет двадцати или чуть меньше (или чуть больше?), никогда не умел угадывать возраст, с копной золотистых волос длиной по плечи, уложенных в какую-то замысловатую прическу.

Наконец, собрав кое-как мозги в кучу, я выдавил из себя:

— Кто ты?

Безусловно, это был главный вопрос. Все остальные вопросы, типа "Как ты сюда попала?" были второстепенными и зависели от ответа на главный. Но то, что я услышал в ответ, показалось мне сначала шуткой:

— Я инкарнация серафима.

Что называется: приехали! А ведь я подозревал, что сошел с ума. Может, белая горячка или, все же, кома и предсмертные галлюцинации умирающего разума?

Видя мой поплывший взгляд, она вдруг в одно мгновение преобразилась, заполнив собой всю комнату, и сильный ветер закружил вокруг меня вихрем. Этот вихрь исходил от трех пар трепещущих крыльев существа, головой своей упирающегося в высокий потолок. Золотистые волосы превратились в слепящий нимб, окружающий лицо, прекраснее которого я никогда ничего в жизни не видел, и никогда больше ничего не увижу. Это лицо будет мне сниться до самой смерти, ибо оно совершенно. Оно покоилось на такой же совершенной шее, а дальше, до самого пола ниспадали вниз белоснежные одежды, перехваченные по талии золотым поясом и отделанные золотыми сверкающими узорами. И все это переливалось каким-то неземным светом.

Мои ноги сами собой подогнулись и как-то неловко умудрившись сползти с дивана, я бухнулся на колени, охваченный безумным восторгом. В этот момент я готов был служить этому существу всю свою жизнь, понимая, что высшим наслаждением для меня будет исполнение любых его желаний, а смерть за него — счастьем, которое еще надо заслужить. Слезы восторга лились по моим щекам, и я закричал:

— Скажи, что мне сделать для тебя? Прикажи, что хочешь!

— Ну, во-первых, поднимись с колен и сядь на диван, — услышал я знакомый, с хрипотцой, голос, — будешь так орать, соседи милицию вызовут.

Я моргнул и вдруг понял, что видение исчезло. В кресле сидит Ольга, а я стою перед ней на коленях. Хм. По стене ползет утюг, ты не бойся — это глюк?

— Оля, это ты?

— Это я. Да сядь ты уже!

Я поднялся и сел на диван.

— Егор, я не глюк и ты не бредишь. Всё происходит по-настоящему, — улыбнулась она.

— А что это было вот только что?

— Это был мой истинный облик, доступный для человеческого глаза. Гордись, мало кто из людей при жизни удостоился лицезреть серафима в славе его.

— А-а-а-а, это..., подожди..., но ведь серафим мужского пола? — Не знаю почему, но этот вопрос вдруг показался мне очень важным.

И она тихо засмеялась своим удивительным смехом.

— Милый Егор, у ангелов нет пола, они же не люди. Они существа духовные.

— Э-э-э, а как же тогда? — промямлил я.

— Ты, наверное, хочешь спросить, почему ты видишь перед собой женщину?

— Ну, в общем..., — почему-то смутился я так, что даже уши зажгло, а лицо налилось пунцовой краской. В голове всплыли наши подвальные "случки" и лицо моё запылало еще сильнее, что казалось невозможным.

— Когда ангелы воплощаются на земле, то принимают тот человеческий облик, который ближе к сути того или иного ангела. От них это не зависит, они не могут выбирать пол. Это трудно объяснить, но я всегда воплощаюсь именно женщиной, значит, такова суть человеческой инкарнации серафима, воплощением которого я являюсь.

— Подожди, я ничего не понял. Так ты серафим или нет?

— И да, и нет. Я инкарнация серафима. Другими словами — я его воплощение в человеческом теле. И я женщина. Настоящая, живая. — Она мягко улыбнулась и добавила, — но не человек. Или не совсем человек.

Мы помолчали. Я — обдумывая услышанное и увиденное, а она, очевидно, давая мне на это время.

— А-а-а, почему ты была тогда там, в той жизни, со мной — жила в подвале, бомжевала?

— Эх, Егор, ты видел то, что хотел видеть. Как, в общем-то, и все люди. Вы существа очень несовершенные и легко внушаемые. Сами что-то себе придумываете, а потом в это верите.

— Не понял, это как?

— Не уверена, что поймешь.

— А ты постарайся, хотя бы упрощенно — как для "чайников".

— Ну, если только как для "чайников"... Ваши пять чувств — это сенсоры, передающие информацию в мозг. Сенсоры довольно слабые, следует сказать. Например, ваши акустические сенсоры — уши — не воспринимают целый спектр звуков таких как, скажем, ультразвук или инфразвук. Или, другой пример — человеческий глаз воспринимает электромагнитные волны очень узкого диапазона частот. И так, в общем, со всеми остальными чувствами. Таким образом, вокруг вас постоянно происходит множество событий, которых вы не видите и не слышите. Мозг, воспринимая эту неполную информацию от сенсоров чувств, формирует определенную картину мира, основываясь, в первую очередь, на жизненном опыте человека, во вторую очередь, на его образовательном уровне и, в третью очередь — на той картине мира, которая имеет наибольшее распространение в данный исторический период. Поэтому разные люди, живущие в разное время и имеющие разный опыт и уровень знаний, при виде одного и того же явления, могут интерпретировать его по-разному. Скажем, человек, живущий в Средние века, наблюдая светящийся объект в небе, будет уверен, что видел сияющего ангела или демона со сверкающим мечом. Современный человек скажет, что это метеорит или, например, спутник. И все будут клясться, что видели это собственными глазами!

Что касается тебя, то кто ты был тогда? Опустившийся бомж-алкоголик. И ты, конечно, был уверен, что если в твоем подвале и может поселиться какая-то женщина, то это будет такая же спившаяся бомжиха. Глаза видели меня, а мозг, интерпретируя картинку в соответствии с твоими представлениями и ожиданиями, выдавал тебе информацию о бомжихе Лёле. Вот, вспомни сам, часто ты меня видел, а?

— Хм, да..., в общем-то..., только вечером, приходя с промысла, и утром, когда просыпался. Ты же промышляла отдельно.

— А ты уверен, что я вообще промышляла? Уверен, что я вообще существовала как часть этого мира тогда, когда ты меня не видел?

— Охренеть! — только и смог выдать я.

Ольга опять засмеялась своим "фирменным" смехом:

— Есть многое на свете, — писал Шекспир, — что даже тем, кто считается мудрецами, и в голову не приходило. Просто запомни: вы, люди, ничего не видите таким, каково оно есть на самом деле. Ваш мозг показывает вам "кино". Поэтому, забей и угости девушку чаем.

Я кивнул и отправился на кухню. В голове был полный сумбур, хотя и нельзя сказать, что я услышал что-то такое, о чем никогда не имел никакого представления. Какое-то имел. Все-таки я математик, да и там, в будущем, периодически почитывал попадавшиеся мне научные журналы. На помойках есть всё! Но именно — какое-то представление, очень смутное и приблизительное.

— Тебе что к чаю? У меня тут есть какие-то конфеты и печенье "Юбилейное".

— Спасибо, ничего не надо. Я уже завтракала. — Она вошла вслед за мной на кухню и так, как будто жила здесь давно, достала из шкафа над мойкой чашки и чайные блюдца, расставив все это на кухонном столе.

Вода закипела, я залил заварку в фарфоровый чайник, и накрыл его сверху специальной толстой салфеткой — чтобы запарился.

Мы сели друг напротив друга, и я задал следующий вопрос:

— Кто такой Александр Валерьевич? Вы ведь действуете с ним заодно?

Ольга едва заметно поморщилась:

— Он Падший.

— Падший?

— Да, падший ангел.

— В смысле — демон, дьявол, сатана или как там правильно?

— Ну, не надо все так буквально воспринимать. Я же рассказывала тебе о свойствах вашего мозга. Вы формируете для себя картину мира, исходя из тех крох информации, что способны получить. Вы много добились в науке и технике, но знания, о которых идет речь, для вас практически недоступны. Поэтому та картинка, что формируется религиями, достаточно примитивна и довольно далека от духовной реальности. Я бы даже сказала, что в основном это фантазии на тему. Хотя, безусловно, есть духовные прорывы, есть... К тому же, в соответствии с правилами религий, представления любой религии статичны, они не развиваются, ибо почитаются откровением. Говоря иначе, люди двадцатого века продолжают пользоваться образами и представлениями, сформированными в далеком прошлом людьми, жившими совсем в других условиях, знавшими гораздо меньше, а понимавшими еще меньше. И попробуй, отредактируй эти представления в соответствии с современными знаниями и представлениями — ересь! А потому никакая религия никогда не приводит человека к Богу.

— А как же тогда? — пролепетал я.

— Приводит человека к Себе только Сам Бог. Понятно?

— М-м-м-м, — промычал я.

— Знаешь, я не уверена, что ты поймешь правильно. А вернее, я уверена, что поймешь неправильно. Поэтому скажу лишь, что всё совсем не так однозначно. Крайне неоднозначно и нестабильно для человеческого разума. Все не черно-белое. К примеру, падшие — не враги Бога и человека. Вернее, может быть по-разному. Но это не какая-то заложенность их природы. Так же, как и среди людей. А они такие же дети Божии, как и все. Но за определенные проступки сами себя (не Бог!) лишившие некоторых..., — она замялась, подбирая слово, — качеств, что ли. Не знаю, как это лучше объяснить. Чтобы восстановить свой статус они должны пройти очищение. И это их решение, если хочешь — их совести. Никто их к этому не принуждает и из ангелов не изгоняет. Да и не может ангел, созданный как слуга Бога, изменить своей сути. Ангелы, в отличие от людей, не имеют свободы воли, подобной человеческой.

— Да?

— Ты пойми, Егор, всё, что я сейчас тебе говорю — это достаточно примитивные аналогии. Настолько примитивные, что даже не совсем верные получаются. А, возможно, и совсем неверные. Но именно в таком только виде твой мозг может воспринять подаваемую информацию в духовной области.

Она задумалась и добавила:

— По крайней мере, сейчас.

Я обдумал сказанное, разливая чай по чашкам.

— А дьявол, сатана там, бесы, демоны всякие, война на Небе?

— По большей части персонажи народных сказаний древних народов, обожествлявших силы природы, плюс определенная религиозная интерпретация.

— Но в Библии же написано!

— Библию надо уметь читать. Да и написана она для людей 1-го века в соответствии с их представлениями о мире и о Боге, так, чтобы они поняли. Нельзя воспринимать всё, написанное в этой Книге, вне исторического контекста. В этой Книге есть центр, парадигма, и есть периферия. Периферия тоже важна для правильной и спокойной жизни здесь — все эти моральные и нравственные правила. Но центр, конечно, несравнимо важнее. К сожалению, религии сосредоточились, в основном, на периферии. Впрочем, как обычно.

— И всё же — ты его руководитель? Или, как там, наставник?

— Скорее, его психотерапевт. Если уж пользоваться терминологией для "чайников".

Я еще подумал и, тряхнув головой, спросил:

— А я? Причем здесь я?

— Ты слышал что-нибудь о пророках?

— Что-то слышал.

— Так вот, ты не пророк.

И она захохотала, из чего я заключил, что это, очевидно, было такой ангельской шуткой. Отсмеявшись, она сказала:

— Извини, пожалуйста. Не смогла удержаться, глядя на тебя, сидящего с открытым ртом.

Я нахмурился.

— Егор, ну, не будь ребенком, я же извинилась! Лучше скажи, кто такие, по-твоему, пророки?

— Н-у-у..., это, типа, люди, избранные Богом для того, чтобы возвещать Его волю.

— Молодец. Чувствуется, что Библию ты читал. — Инкарнация серафима по имени Ольга подмигнула мне. — Пророк — это человек, избранный по благодати Бога для исполнения того, чего хочет Бог. Но, повторюсь, ты не пророк. Ты избран не для возвещения воли Бога, и избран не Богом, а мной. С Божьего, конечно, благословения.

— Почему я?

— А почему нет? Ты ничем не хуже всех остальных.

Её ответ поставил меня в тупик.

— А Падший?

— Я просто попросила его.

— И для чего же я избран тобой?

— Вспомни, Егор, — Ольга протянула свою руку и ласково положила ее на мою ладонь. — Ты сам озвучил свое призвание тогда, за столиком кафе. Тебя никто ни к чему не принуждал. Избрание — это такая штука, которая всегда добровольная и... как бы это сказать, чтобы было понятнее..., взаимная, что ли. Тебя не избирают для того, чтобы пройти некий путь. Ты сам выбираешь этот путь, для которого тебя избирают. Прости, лучше объяснить не могу. Ты не поймешь правильно. Если бы тогда отказался, тебя никто не стал бы принуждать. Ты просто умер бы в том подвале и на этом всё.

— А я умер... там?

— Умер, умер, не переживай. Всё, как положено, человек не может находиться в двух местах одновременно. Чтобы уж наверняка не случилось никаких накладок, твое тело я сожгла.

— Да уж, — опечалился я, — и никто не узнает, где могилка моя.

— Почему не узнает? Все в курсе, кому надо. Твоя дочь похоронила останки тела, и даже памятник поставила.

Я почувствовал, что в глазах стало мокро. Надо же, похоронила! А я считал, что она обо мне и не помнит, кому нужен такой отец? А вот, гляди ж ты!

Я взял салфетку из пластмассовой салфетницы и вытер глаза. Помолчал, глядя в пол, потом сказал:

— Я слушаю тебя, Ольга.

Она как-то изучающе посмотрела на меня и мягко произнесла:

— У тебя всё получится, как надо, Егор. Даже если всё получится не так.

— Опять загадки?

Она пожала плечами, как бы говоря: "ну, извини".

— Скажи, — вдруг вспомнил я, — это мое настоящее прошлое? Это не иллюзия, не параллельный мир?

— А какая разница? — пожала она плечами. — Для тебя здесь и сейчас самое, что ни на есть настоящее. А всё остальное, поверь, не имеет никакого значения. Просто не забивай этим голову.

— Солипсизм какой-то, получается, — пробормотал я.

— Нет, Егор, не солипсизм, вокруг всё реально. Объективно реально. Но, скажем так, это лишь одна из возможных реальностей. Но вокруг тебя живые, самые настоящие люди, те же самые, вернее — они же самые, что были в твоей первой молодости. Или почти те же самые. Ты на самом деле в своем прошлом, самом настоящем — каким ты его сам представляешь. А остальное, опять вынуждена извиняться, ты пока просто не в состоянии понять. Но я уверена, что однажды поймешь.

— Ладно, — вздохнул я, — замнем пока этот вопрос, для ясности.

Она опять засмеялась, и этот её смех вдруг успокоил меня. Я подумал: что есть, то есть. Уже так много чудес произошло в моей жизни, что одним больше, одним меньше — совершенно не принципиально. Не важно, настоящее это прошлое или нет, тот же самый мир или аналогичный. Или вообще, иллюзия. На мое восприятие всё это никак не влияет. А потому буду считать всё вокруг настоящим и единственно возможным. Так мне проще, да и выбора нет. Над остальным пусть физики с теологами головы ломают. Если, конечно, последние не побояться впасть в ересь.

— Скажи откуда у меня все эти необычные способности?

— Способности ты открыл в себе сам. Или, если так удобнее, считай, что они даны тебе мной. — Она подмигнула, глядя на мое вытянувшееся лицо. — Без них ты здесь никто и звать тебя никак. А с ними что-то да получится.

Я почесал в затылке и окончательно решил, что без стакана здесь не разберешься. Но поскольку я не пью, даже это мне не светит. Ну и ладно, буду, как советует Ольга, наслаждаться молодостью и не задавать вопросов, ответов на которые нет. Или пока нет.

— Итак, Егор, соберись и ответь теперь на мой вопрос: что ты намерен делать? Может, и я на что сгожусь? — "Новые приключения неуловимых" она явно смотрела. Поэтому, я машинально тоже ответил фразой из фильма:

— Может, и сгодишься.

И задумался. А что я намерен делать? Я и сам не знал. Все мои планы при ближайшем рассмотрении были какие-то смехотворные.

— Ну, — начал я, — можно, например, воздействовать на Горбачева, чтобы он скорректировал Перестройку.

— Хороший ход. Честно. Но, надеюсь, ты понимаешь, что время СССР сочтено? Союз все равно развалится по вполне себе объективным причинам.

— Я понимаю, что сегодня Союз скорее мертв, чем жив. Это видно мне, да и прошлый раз я помню хорошо. Но какие причины ты имеешь в виду? Вдруг, я чего-то не знаю, а мне это пригодится?

— Причин, приведших к развалу Союза, к сожалению, много, целый комплекс. Здесь и крах идеологии, да ты и сам знаешь, что никто уже не верит в светлое советское будущее. Все мечтают о квартире, даче, машине, импортной косметике и т.д. То есть, нет уже людей, готовых отказаться от всего личного для воплощения идей социализма. Ни среди руководства, ни среди простого народа. Время энтузиастов давно прошло.

Здесь и всеобщий дефицит, порожденный плановой экономикой. Самые простые вещи, вроде телевизора, холодильника, да даже туалетной бумаги сейчас надо доставать по блату. Кто на Западе может представить, что простая туалетная бумага в СССР — предмет роскоши, далеко не всем доступный? Что большинство населения подтирается вчерашними газетами? Это просто жуткое отставания от уровня жизни, не то, что в капиталистических странах, но даже в странах соцлагеря.

Все это порождается экстенсивной экономикой, при которой выпуск продукции повышается в той же мере, что и величины используемых производственных основных фондов, материальных ресурсов и численности работников. А если не возрастает эффективность производства, то не остаётся средств на обновление основных производственных фондов — оборудования, помещений, не на что внедрять научно-технические новшества. Производственные фонды СССР попросту износились до крайности. И уровень этой изношенности гораздо выше, чем ты себе можешь представить. В той истории Горбачев попытался с этим справиться, введя комплекс мер под названием "Ускорение". Но это было каплей в море, к тому же было поздно.

Здесь и финансовый кризис. Все деньги тратятся на гонку вооружений. И, принимая во внимание вышесказанное, а именно — неэффективность экономики, СССР прочно подсел на нефтяную иглу. Основные деньги государство получает от импорта нефти и газа. Но, здесь этого не говорят, однако цена на нефть как раз сейчас начала падать и к 1986 году просядет еще сильнее. Деньги брать будет вообще неоткуда.

А тут еще, со слабостью центральной власти и ухудшением жизни простых людей, начинают все больше и больше проявляться центробежные националистические силы. К чему это приведет в дальнейшем, ты в курсе.

Здесь и кризис власти, отсутствие доверия к ней народа и, как следствие — отсутствие уважения. Ты же помнишь, никто не захочет за эту власть и за эту соцсистему воевать. Всё сдадут без боя. И это, Егор, еще далеко не все проблемы.

Чем дальше она говорила, тем в большее уныние я впадал. Да как же мне справиться со всем этим?

— А тебе и не справиться. — Ответила Ольга на мой невысказанный вопрос. — Тебе нужен лидер. Нет — Лидер, с большой буквы. Тот, кто сможет взять на себя ответственность и вывести Россию из всего этого с наименьшими потерями и наибольшими преференциями.

— Ты сказала — Россию?

— Да, Егор, Россию. Союз уже не спасти никому. Если бы лет десять назад, тогда еще можно было попытаться, а сейчас точно поздно.

— Тогда почему меня не закинули в семидесятые?

— Здесь тоже есть свои законы и правила, обойти которые не можем даже мы. Только Он. — Она указала пальцем вверх. — Но Он обычно предпочитает не вмешиваться. У Него свои дела, о которых не ведает никто.

К тому же, сохранение Союза утратило смысл со смертью идеи о социальной справедливости социализма в умах большинства людей. Оказалось, что при капитализме социальной справедливости может быть не меньше, а порой и больше. Пример — та же Швеция. Именно это истинная причина. Дух всегда первичен, здесь материалисты точно ошибаются.

— К тому же, — добавила она, подумав, — для возрождения России нужно скинуть лишний балласт в виде многих национальных окраин. Пусть с ними Европа с Америкой возятся. Только скинуть нужно правильно, все лучшие и стратегически важные территории и производственные мощности оставив себе. А не как в прошлый раз.

Не то, чтобы я с ней полностью был согласен, но я русский и живу в России. Поэтому и буду заботиться об интересах России. Был бы я, например, украинцем, сделал бы всё для укрепления Украины. Поэтому я не стал возражать, лишь спросил:

— Кто этот лидер? — спросил я.

— А ты как думаешь?

— Я? Честно, понятия не имею.

Ольга глотнула из чашки и подняла на меня глаза:

— Путин.

— Кто?!

— Владимир Владимирович Путин.

— Нет!

— Да.

— Нет!

— Да.

— Я не желаю, и не буду иметь с ним никаких дел!

— Будешь.

— Обоснуй! — потребовал я, поскольку вовсе не относил себя к "путинистам" и всяким прочим "нашистам". До своего алкогольного падения я вообще почитал себя большим либералом и западником. Это уж потом я несколько пересмотрел свои взгляды, хотя ярым почитателем Путина все равно не стал. А потому предложение этой кандидатуры, выражаясь пафосно, претило всей моей свободолюбивой натуре. Даже просто мысль о такой возможности вызывала отторжение.

— А что тут обосновывать, Егор? Давай будет реалистами. Не надоели еще лозунги? Он сильный и харизматичный лидер, способный заслужить доверие людей и повести их за собой. Один раз он это сделал. Даже только этого уже достаточно.

— Он авторитарный лидер! Нас опять санкциями обложат с его политикой! — воскликнул я.

— А разве ты не знаешь, что СССР и сейчас обложен санкциями? Без всякого Путина, между прочим. Разве ты не помнишь, что тот же закон Джексона-Вэника, ограничивающей торговлю с Россией и другими странами, действовал, в том числе, даже в самые либеральные елцинские 90-е, без всякого СССР, когда уже давно были устранены все причины, его породившие, и был отменен только в 2012 году? Откуда в тебе такая наивность, Егор? Капитализмом всегда правила выгода и никогда — идеи. Другое дело, что некоторые идеи бывают очень выгодными, — улыбнулась Ольга. Та же демократия или либерализм как идеи выгодны, в первую очередь, для бизнеса. А то, что воплощение этих идей дает еще и социальные гарантии в виде откупных от денежных мешков, так это лишь приятный бонус и не более.

К тому же, поверь, Путин сейчас совсем не тот, каким будет через тридцать пять лет. Он сейчас живет на Западе, хоть и социалистическом. Он в состоянии сравнивать уровень жизни. Он очень умен, он прекрасный стратег и одновременно неплохой тактик. Вспомни, когда-то его считали своим и ультралиберальный Собчак и Ельцин. А это о чем-то, да говорит! Он и на самом деле был таким. Вспомни еще его первые шаги на посту президента в международных делах. Помнишь, эту его протянутую руку США и Европе, искреннее желание быть заодно, быть друзьями и союзниками? Готовность даже привести Россию в НАТО! Поверь, ранний Путин совсем не похож на позднего Путина. Тем более — на сегодняшнего Путина. Кто знает, если все повернется иначе, то, возможно, именно Путин станет знаменем либеральной русской интеллигенции? К тому же сейчас другого человека, который смог бы потянуть историю за хвост, всё равно нет.

— Ладно, пожалуй, я соглашусь с тобой. Хотя и с трудом. Просто потому что, если уж воплощенному серафиму не верить, то кому тогда можно верить вообще? Итак, что я должен делать?

— Слушай и запоминай, — склонилась над столом Ольга.

* * *

Через день после этого.

— Владимир Владимирович, пожалуйста, снимите пиджак, повесьте его на стул, а сами ложитесь в шезлонг на спину.

Когда он лег, я подошел к нему и сказал:

— Вы очень хотите спать. На счет три вы засыпаете, и будете спать, пока я вас не разбужу. Раз, два, три!

— А ты молодец, лихо научился управляться с даром! — Похвалила Ольга, вставая с кресла.

— Ты про гипноз? — отозвался я.

— На самом деле это не совсем гипноз, а очень глубокое нейролингвистическое программирование.

— Насколько мне известно, это направление ученые считают шарлатанством.

— Конечно, с теми техниками, что у вас сейчас есть, это самое настоящее шарлатанство. Но, поверь, то, что делаешь ты, основывается совсем на других принципах.

— Главное, что действует! — улыбнулся я.

— Вот именно! Ну, что ж приступим?

Я молча кивнул и сделал приглашающий жест. Ольга, вся такая воздушная, в каком-то очень легком светлом платье или, не знаю, как это называется, шагнула босыми ногами к шезлонгу, на котором спал Путин. Самое пекло еще не наступило, здесь было раннее утро, наверное, лучшее время. Если, конечно, не считать вечер.

И я вновь увидел это: шестикрылый серафим со сверкающим ореолом вокруг головы, наклонился над телом будущего президента Российской Федерации (если в этом варианте не случится иначе) и накрыл его крыльями. На этот раз рост серафима был, на глазок, метров десять, если не больше. Видимо, прошлый раз потолок помешал развернуться в полную силу. Размах крыльев поражал воображение. Когда он (она, оно?) склонился над телом, то крылья объяли его полностью, вместе с шезлонгом. Свет, исходящий от него, на мгновение вспыхнул нестерпимо ярко, слепя глаза, так что мне пришлось зажмуриться. А я когда я вновь смог видеть, рядом стояла Ольга — уже не сверкающая, но от этого не менее, а на мой вкус, даже более, прекрасная. Потому что, что там ни говори, а вид серафима откровенно пугал своей идеальной красотой и ощущением невероятной мощи. Так, например, бывает, красив самолет-истребитель, несущий смерть.

— Готово, — сказала она, — когда проснется, будет помнить всё, до 2020 года включительно. Заодно я поправила его здоровье и дала приличный запас на будущее. Хватить должно лет на сорок без болезней. Конечно, если в него не будут стрелять в упор из автомата. Ну и, в соответствие с твоими пожеланиями немного подправила психику, увеличив моральную составляющую, включая совесть, долг, ответственность, и уменьшив тщеславие и самолюбие. Плюс добавила по максимуму способности к стратегическому и тактическому мышлению. Хотя, они у него и так были неплохие. Зато теперь будут блестящие. Увеличила способность к коммуникабельности и на полную катушку врубила харизму. Думаю, этого достаточно.

Я кивнул и спросил:

— Уходишь?

Видимо, в моем голосе было что-то такое, что она, взглянув на океан, сказала:

— Ну, немного время на то, чтобы искупаться, у нас есть. Ты со мной?

Я опять молча кивнул. Слова куда-то все пропали, в голове была звенящая, но очень приятная пустота.

— Отвернись!

Я отвернулся и уставился на спящего Путина, мечтая только о том, чтобы у меня прямо сейчас вырос глаз на затылке.

— Догоняй! — раздался удаляющийся голос и легкий скрип песка под ногами.

Обернувшись, я увидел Ольгу, совершенно обнаженную, бегущую к океану, словно, словно..., вот елки, у меня слов нет.

Я быстро содрал с себя всю одежду и ринулся следом за ней, размышляя о том, зачем было просить меня отворачиваться? Женщины!

Когда я добежал до воды, она уже быстро плыла по направлению к группе рифов, которые, словно стражи, преграждали вход в нашу небольшую бухточку. Я нырнул и поплыл вдогонку. Когда я плыл, глядя на нее, ухватившуюся рукой за кончик рифа, торчавший над водой, и, улыбаясь, поджидавшую меня, то думал... В общем, я думал о том, о чём думают все мужчины, видя красивую обнаженную женщину. И еще, где-то на краю сознания билась дурацкая мысль: "Ведь у нас с ней уже всё было, там, в том подвале, значит, можно!"

Когда я подплывал, она, взметнув кучу брызг, вдруг прыгнула навстречу и повисла у меня на шее. Я еле успел ухватиться рукой за риф, как её руки и ноги обвили меня, её губы впились в мои губы долгим поцелуем и волшебный, сладкий туман поплыл в моей голове...

* * *

Спустя очень короткое по субъективным ощущениям, но, как оказалась, объективно достаточно длительное время Ольга растворилась в воздухе, и я повернулся к лежащему в шезлонге человеку, мысленно повернув колесико гипноза, как его по привычке называл, почти на самый минимум. Это обеспечивало не более чем доверие ко мне. При этом человек оставался совершенно нормальным, а не зомби, как при полной мощности.

Сказать, что я волновался — значит, не сказать ничего. Как ни поверни, а это был поистине исторический момент. Как мне казалось, даже важнее, нежели то, что произошло в кабинете Горбачева. Поскольку Горбачев мыслился в моей комбинации как исполнитель. А тот, кто сейчас лежал передо мной, был главным действующим лицом той истории, которая, возможно, перевернет привычный для меня мир.

Нет, я не сомневался, что он справится. Тем более, после усовершенствований, внесенных серафимом. Но..., такое большое дело начинаем, что меня все равно немного потряхивало. А это неправильно, нужно выглядеть спокойным и уверенным.

Я повернулся к Путину:

— Просыпайтесь, Владимир Владимирович!

ВВП открыл глаза, огляделся вокруг и остановил взгляд на мне.

— Добрый день, Владимир Владимирович. Меня зовут Егор Николаевич Соколов. Если хотите пить или есть, то на столике "Байкал", колбаса, хлеб и пироги. Удобства пока в кустах, — развел я руками.

Оля предупредила меня, что проснувшись, он должен будет испытывать голод.

Путин молча встал и осмотрелся вокруг:

— Где мы?

— Какой-то крохотный островок в Тихом океане. Я даже не знаю, называется ли он хоть как-то или нет. Очень уединенное место. Когда мне надо о чем-то подумать, я иногда отправляюсь сюда.

— И как я здесь оказался?

Я пожал плечами:

— Я вас сюда телепортировал.

— Даже так?

Я вновь пожал плечами и развел руками, всем своим видом выражая раскаяние и полную зависимость от обстоятельств.

ВВП хмыкнул и тоже пожал плечами:

— Я надеюсь, Егор..., простите, не расслышал, как ваше отчество?

— Николаевич.

— Я надеюсь, Егор Николаевич, вы мне всё объясните?

— Конечно, Владимир Владимирович, мы здесь именно для этого. Чтобы никто не мог ни подслушать, ни помешать нашему разговору.

Я немного помолчал и спросил опять:

— Товарищ майор, вы, наверное, хотите есть? Так вы не стесняйтесь, это всё для вас!

Он внимательно посмотрел мне прямо в глаза:

— А вы, конечно, знали, что так и будет, поэтому всё приготовили заранее.

Это был не вопрос, а констатация факта, поэтому, я тоже не стал спорить, коротко ответив:

— Конечно.

— Ну, что же, давайте посмотрим, что у вас есть. Голод и правда, зверский.

— Пойдемте! — и я первым направился к столу.

Мы уселись в пластиковые кресла, и я открыл сумку-холодильник, доставая пару бутылок "Байкала", и припасы из корзинки.

— Приятного аппетита! — пожелал я.

— Спасибо, — ответил ВВП и принялся за еду. Было видно, что он сильно голоден.

— Вы готовы меня выслушать, Владимир Владимирович?

— Да, уж будьте добры. Только, если вы не возражаете, я продолжу истреблять ваши запасы.

— Да на здоровье! Они для вас и приготовлены.

Глотнув ледяной газировки, я вздохнул и начал свой рассказ:

— Как я уже сказал, меня зовут Егор — Егор Николаевич Соколов. С одной стороны, мне двадцать один год и в прошлом году я демобилизовался из армии. Сейчас студент физмата МГУ.

— Где служили? — быстро спросил Путин.

— 66-я отдельная мотострелковая бригада, в составе 40-ой общевойсковой армии, младший сержант.

— Афганистан?

— Так точно.

— Долго воевали?

— Почти полтора года. Несколько недель не дотянул до дембеля, ранило. Демобилизовался уже из госпиталя.

— Ясно, — кивнул ВВП. — Но вы сказали, что это с одной стороны. Есть и другая?

— Есть. И с этой другой стороны, мне пятьдесят шесть лет и я дожил до 2020-го года.

Путин покачал головой:

— Надеюсь, вы это как-то объясните.

— Попробую. Но прежде, скажите, пожалуйста, вы сейчас помните будущее?

— Очень четко все помню до 2020 года. Поэтому, собственно, не очень удивился вашему рассказу. Но, скажите, как это вообще возможно?

— Если честно, я не знаю как, но, может быть, что-то прояснит мой рассказ.

И я рассказал ему свою историю. Не всю, конечно. Незачем ему знать о том, что я был опустившимся бомжом. Пусть это будет моя маленькая тайна. Сказал лишь, что в день, накануне моей смерти, некто обратился ко мне с интересным предложением. А поскольку терять мне было нечего, я это предложение принял. Рассказал о том, что условием переноса моего сознания в прошлое было мое решение попытаться изменить мир к лучшему, по крайней мере, для населения России. Для этого мне были даны некоторые способности, одной из которых является способность к телепортации и внушению. О регенерации, "рентгене" и "ускорении" я промолчал.

Я рассказал о том, как смог устроится в этом времени и о тех шагах, которые уже предпринял для осуществления своей миссии. В частности, о программировании Горбачева.

— В общем, Владимир Владимирович, в самое ближайшее время вас вызовут в Москву, будьте к этому готовы. Там вам предложат должность советника генсека по особым вопросам. После того, как произнесете условную фразу, Горбачев поступит в ваше полное подчинение. Абсолютно полное, будет делать всё, что вы ему прикажете или посоветуете. В его глазах вы будете его самым главным начальником, преданность которому он сохранит до смерти. Ну, если, конечно, вы согласитесь взвалить на свои плечи груз по изменению реальности. В моем прошлом будущем, вы уже это сделали. И вы сейчас уже знаете все, что было в той версии грядущих событий. Вы знаете обо всем этом гораздо больше меня, поскольку имели доступ ко всем тайнам произошедшего, а с какого-то времени сами стали частью этой истории. Вы помните все удачные решения и все ошибочные, которых можно было избежать. И я почему-то уверен, что у вас уже есть первые наметки того, что необходимо сделать.

— Да, история странная и загадочная, — протянул Путин. — Но знаете, я вам верю. Наверное, после того, что вы мне продемонстрировали, а особенно после того, что вы сделали с моими мозгами, у меня нет оснований вам не верить. Ведь я сам точно знаю, что все это случится и как это случится. Поэтому, я согласен. Пусть это прозвучит пафосно, но будем спасать Россию. Надеюсь, вместе?

— Конечно, — кивнул я.

— Что ж, называйте кодовую фразу, поскольку время и правда, коротко. Можно сказать, каждый день на счету.

— Фраза, которую вы должны произнести, следующая: "Михаил Сергеевич, я давно мечтал пожать вашу руку!"

— Я запомню, — улыбнулся Владимир Владимирович.

Он уже закончил с едой и сейчас просто сидел, глядя на прибой.

— Надо же, Тихий океан! — Произнес он. — С ума сойти!

И мы оба рассмеялись.

Помолчав, я все же спросил:

— Владимир Владимирович, как думаете, можно еще что-то сделать?

Он долго молчал, потом тихо начал говорить:

— Исходя из моего послезнания, я думаю, что Союз уже не спасти. А, может быть, и не нужно его спасать. В том виде, в каком он существует сейчас, он абсолютно нежизнеспособен. Конечно, можно продлить агонию, но, по сути, это ничего не изменит. А вот сделать, чтобы все пошло совсем не так, как в известном нам варианте, не только можно, но и необходимо. Здесь нам с вами пахать и пахать.

— Как рабам на галерах, — вздохнул я.

Путин подозрительно покосился и шутливо погрозил мне пальцем. Надо же, помнит!

Мы еще долго говорили, обменивались мнениями, даже немножко спорили. После чего я вернул его в Дрезден, в дожидавшуюся его "шестерку".

Глава VI

15 мая 1985 года.

Михаил Сергеевич Горбачев сидел за своим рабочим столом в кремлевском кабинете. Прозвучал зуммер селектора и голосом секретаря сообщил:

— Михаил Сергеевич, пришел майор Путин из КГБ. Ему было назначено на 16.00.

Горбачёв взглянул на часы: 16.00. Кто такой этот Путин он совершенно не помнил, но почему-то был уверен, что с ним необходимо переговорить. Видимо, кто-то посоветовал, а он, закрутившись, совсем забыл. Столько дел, что не мудрено!

— Хорошо, пусть войдет.

Открылась дверь и спортивной походкой борца в кабинет вошел человек небольшого роста со светлыми, редкими волосами. Пройдя до середины кабинета, он остановился и, приняв стойку смирно, доложил:

— Товарищ Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, майор Путин прибыл по вашему приказанию!

— Ну, что вы, товарищ майор, зачем эти чины? — Горбачев встал из-за стола навстречу вошедшему майору. — Давайте знакомиться. Меня зовут Михаил Сергеевич, — генсек протянул руку.

— Михаил Сергеевич, я давно мечтал пожать вашу руку! — улыбнулся Путин, изображая дружеское рукопожатие.

Услышав условную фразу, Горбачев на минуту как-то неестественно застыл. После чего, вытянув руки по швам, четко произнес:

— Товарищ Путин, я готов к выполнению любого вашего приказания.

— Присаживайтесь, Михаил Сергеевич! — Путин указал на одно из двух кресел, стоявших возле стола генсека напротив друг друга. — Разговор у нас будет серьезный.

Горбачев послушно сел, всей своей позой изображая предельное внимание. Путин сел напротив. Некоторое время майор молча рассматривал генсека, возможно, сравнивая его с тем образом, который он "помнил" из будущего.

— Итак, Михаил Сергеевич, слушайте первый приказ. Завтра на заседании Президиума Верховного Совета СССР будет рассматриваться, и приниматься указ "Об усилении борьбы с пьянством". Закон пусть будет принят, но суть его должна заключаться в стратегии постепенного повышении цен на алкогольную продукцию с одновременным расширением ассортимента и борьбой за качество продукции. Вот здесь ваш доклад по этому вопросу, со статистикой, прогнозами, выводами специалистов о том, что будет, если бороться по ранее предложенному плану и т.д., — Путин протянул Горбачеву стопку листов. — Сейчас продажа алкоголя составляет до 30% бюджета страны. Учитывая, что в следующем году цена на нефть достигнет своего минимума, СССР не должен лишать себя доходов от продажи алкоголя. Наоборот, нужно открывать больше винных магазинов, но при этом, как я уже сказал, постепенно, но неуклонно повышать цены на все виды алкогольной продукции. Не резко, но неуклонно, мотивируя это гарантированной чистотой продукта. Люди должны привыкать к тому, что пить — это дорогое удовольствие. К этому должна прилагаться реклама здорового и трезвого образа жизни — везде: в прессе, на радио, телевидении, в кинематографе. В докладе подробно объясняется, как это делать. Реклама в первую очередь должны быть направлена на молодёжь. Но об этом я еще специально поговорю с руководством Союза журналистов, Союза писателей и Союза кинематографистов. Задача понятна?

— Так точно, товарищ майор! — попытался вскочить Горбачев.

— Сидите, — остановил его Путин. — Если понятно, слушайте дальше. Второе. Одновременно должен быть принят указ о борьбе с курением. Точно по такому же принципу. Не прекращение продажи сигарет, а повышение их качества и, соответственно, цены. Цены на табачную продукцию тоже будем повышать постепенно, но неуклонно. Опять же, человек должен привыкать к тому, что курить — это дорого и крайне вредно для здоровья. Это должно вбиваться с экранов телевизоров, люди у нас телевизору пока верят. Плюс к этому антиреклама на сигаретных пачках. Там, в докладе все указано.

Далее. Я в курсе, что вы планируете в следующем месяце провести первого секретаря компартии Грузии Эдуарда Шеварднадзе на должность министра иностранных дел СССР. Я категорически запрещаю вам это, понятно?

— Так точно, Шеварднадзе не будет министром иностранных дел СССР!

— Министром иностранных дел СССР должен быть назначен Сергей Викторович Лавров, который в данное время является старшим советником Постоянного Представительства СССР при ООН в Нью-Йорке. Он, конечно, еще молод, но пора уже опираться на молодые кадры, парад катафалков всей стране давно приелся. План о том, как вы это собираетесь провернуть, представите мне завтра утром.

— Сделаю!

— Далее. Никаких объявлений односторонних мораториев на испытания ядерного оружия! Я знаю, что вы вынашиваете такие планы, надеясь на ответные шаги. Не обольщайтесь, не дождетесь. Вас будут хвалить и славить, но сами ни за что на уступки не пойдут. Только обоюдные и взаимовыгодные договоры. Это на будущее запомните крепко. Уяснили?

— Так точно, уяснил — никаких односторонних уступок ни в чем.

— Далее. Мне должно быть присвоено внеочередное звание полковника КГБ СССР. Вы должны вывести меня из подчинения Конторы и переподчинить вам лично. Я должен быть назначен вашим советником по специальным вопросам с самыми широкими полномочиями. Мне должны быть выданы такие "корочки", с которыми передо мной открывались бы любые двери и самые высокие чины рассматривали бы мои слова как ваше личное указание. А к осени этого года я должен стать Председателем КГБ СССР. Всё понятно?

— Так точно, товарищ Путин.

— Тогда немедленно приступайте к исполнению. Завтра утром я заеду за назначением, присвоением звания и получением документов.

— Разрешите исполнять? — Горбачев встал и вытянулся по стойке смирно. И откуда в нем только эти солдафонские замашки появились?

— Разрешаю. Об исполнении докладывать мне лично и немедленно по мере готовности. — Путин тоже встал. — И последнее: для всех я ваш подчиненный, на людях соблюдаем полную конспирацию.

И развернувшись, Путин вышел из кабинета.

* * *

Весь этот разговор я внимательно отслеживал через телепортационное окно. Когда Путин вышел из кабинета Горбачева, я закрыл окно и откинулся в кресле. Итак, "лед тронулся, господа присяжные заседатели"!

Теперь передо мной стояла следующая проблема, которую необходимо было срочно решать. Эта проблема носила имя Александра Николаевича Яковлева — главного идеолога Перестройки. Вернее, того, кто в будущем должен стать главным её идеологом. Этим летом в прошлом варианте истории его назначат заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС, а в следующем, 1986 году — он будет избран членом ЦК КПСС и секретарём ЦК, курирующим, совместно с Е. К. Лигачёвым, вопросы идеологии, информации и культуры.

Итак, что мы знаем о Яковлеве? Если судить по официальной биографии, то здесь, кажется, всё в порядке. Но есть одна деталь: с 1958 по 1959 годы он стажировался в Колумбийском университете США. По некоторым данным, на стажировке Яковлев был в одной группе с сотрудником КГБ Олегом Калугиным, который после эмиграции в США в 1995 году, опубликовал там разоблачительную книгу "Первое главное управление. Мои 32 года в разведке и шпионаже против Запада", где, по сути, выдал все секреты советской/российской разведки, а так же выступал в прессе и свидетелем на судебных процессах против выявленных с его же помощью и арестованных наших разведчиков. А научным руководителем Яковлева в США был Дэвид Трумэн — один из видных антикоммунистов.

Согласитесь, этот факт биографии Яковлева заставляет задуматься на тему: а не был ли он тогда завербован ЦРУ и не являлся ли он все эти годы агентом влияния? Однако никаких доказательств этого не существует. Или никакой вербовки не было, или ЦРУ пока хранит этот секрет. Но факт остается фактом: именно при активном пособничестве Яковлева СССР был развален. Александр Николаевич был убежденным сторонником конфедеративного устройства и даже, совместно с Шеварднадзе создал в 1991 году избирательный блок под названием "Российское движение демократических реформ".

Вывод представляется мне однозначным: Яковлев должен уйти с политической сцены. Вопрос: как? Ну, не убивать же его? Я не настолько кровожаден, к тому же, у меня имеются другие инструменты, гораздо более гуманные, но при этом не менее эффективные. Например: отставка с выходом на пенсию, все же седьмой десяток человеку пошел, имеет право. Пускай Александр Николаевич огурцы на даче выращивает и в политику больше не суется. Решено, так и сделаем. Где там у нас сейчас Яковлев?

* * *

Директор Института мировой экономики и международных отношений Александр Николаевич Яковлев стоял у окна своего кабинета в высотке на улице Профсоюзной, 23. Рабочий день подходил к концу, и он устал. А потому ни о чем не думая, просто смотрел на открывающуюся панораму вечерней Москвы. Сегодня был насыщенный день, но основная работа еще впереди. Поэтому, решил он, поеду-ка я сейчас домой и хорошенько высплюсь.

И в этот момент боковым зрением он уловил какое-то движение справа. Повернув голову, увидел стоящего рядом с ним и глядящего в окно молодого человека. Яковлев вздрогнул от внезапного сильного испуга, схватился за сердце и непроизвольно вскрикнул

— Прошу прощения, Александр Николаевич, — заговорил молодой человек, — вероятно, вы так задумались, что даже не заметили, как я вошел.

Яковлев шумно выдохнул и тихо спросил:

— Вы кто такой? И как вы здесь?

Молодой человек повернулся к нему лицом и их глаза встретились. И тотчас Яковлев стал падать в бесконечную черную воронку.

* * *

Глаза Яковлева моргнули и застекленели. Как и должно быть, ведь виртуальное колесико регулировки мощности гипнотического воздействия на этот раз было вывернуто до предела. Хотя, как сказала Ольга, на самом деле это вовсе не гипноз, а нечто, гораздо более крутое. Пусть так, не будем спорить о терминах, тем более, я вообще в этом вопросе не специалист. Пожалуй, стоит приступать к программированию.

— Александр Николаевич, вы меня слышите?

— Да, слышу.

— Завтра вы подадите заявление об отставке и выходе на пенсию. Даже если вас будут уговаривать и предлагать хорошие перспективы, вы настоите на своем. После выхода на пенсию, уедете из Москвы и никогда больше здесь не появитесь. Никогда больше не будете заниматься политикой. Все ваши мысли будет занимать лишь семья, рыбалка, грибы там, ягоды, дача и прочие радости пенсионного возраста. Вы меня поняли?

— Да, я всё понял. Разрешите исполнять?

Да, елки, что ж это они все по-военному разговаривать сразу начинают?

— Еще одно. После того, как я уйду, вы забудете обо мне и о нашем разговоре навсегда. Вы никогда в жизни меня не видели. Но все, что я вам сейчас сказал, выполните беспрекословно, воспринимая как свое личное твердое решение. Если всё ясно, приступайте к исполнению задачи.

— Есть!

И я перенесся в свою московскую квартиру, где меня уже поджидала Ольга.

* * *

Александр Николаевич очнулся и с удивлением подумал: "Надо же, уже стоя засыпаю! Нет, хватит мне работать, пошло оно всё! Я свое отпахал. Решено: ухожу в отставку и на пенсию!".

Он счастливо улыбнулся, подумав вдруг, что только что принял самое правильное в своей жизни решение.

* * *

— Я не могу этого сделать, — твердо сказала инкарнация серафима.

— Я прошу тебя только проконсультироваться. Я уверен, что мне разрешат применить защиту хотя бы на ограниченной территории. — Падший был спокоен и уверен в себе. — К тому же, ты не хуже меня знаешь, что такая защита уже применялась.

— Да, применялась, но в таких масштабах — никогда. Это уже слишком серьезное вмешательство в естественный ход истории.

— Какой истории? — улыбнулся Падший. — Это всего лишь один из множества вариантов.

— С точки зрения духовной реальности, не забывай об этом. Для каждого существа в этом мире это единственная история, которую нельзя будет потом исправить. — Серафим нахмурил брови.

— Но разве мы не спасем этим множество жизней? — вкрадчиво спросил тот, кого Гоша Куба знал под именем Александра Валерьевича. — Ведь Егор непременно склонит Путина к удару по Пакистану. А это может послужить началом Третьей мировой войны, после которой люди на планете просто вымрут.

— Жизнь человека — это краткий миг, заканчивающийся смертью. Все они всё равно умрут. Так или иначе, чуть раньше или чуть позже.

— Люди называли бы тебя отвратительным циником. — Падший улыбнулся.

— Люди слишком мало знают о себе и своей природе, им свойственно переоценивать ценность этой жизни. Я же просто реалист. — Ответно улыбнулась инкарнация серафима.

— Но разве твоя обязанность не заключается в том, чтобы помочь мне?

— Ты прав, жди, я попытаюсь.

Пылающие глаза на миг закрылись и вновь открылись:

— Твое предложение принято. Но только СССР, Куба и Афганистан.

— Спасибо, я твой должник.

— Не стоит благодарить, я просто исполняю свой долг.

Если бы кто-то в это время находился на самой высокой точке Эвереста, то он мог бы заметить странную картину. На снегу в позе лотоса сидела молодая девушка в легком летнем платье. Это при температуре -20 градусов по Цельсию! Она молчала, закрыв глаза. Возможно, медитировала. Но если бы этот кто-то смог, чисто гипотетически, подойти еще ближе, то он бы увидел, как лицо девушки периодически меняется, и на месте симпатичного девичьего личика вдруг проявляется лицо взрослого импозантного мужчины. И тогда этот кто-то постарался бы тихо и незаметно исчезнуть так, чтобы больше никогда в жизни даже близко не подходить к Эвересту.

* * *

Когда я открыл дверь квартиры, то сразу почувствовал запах своего любимого кофе "Сubita". Конечно, это Ольга и, конечно, она знала, когда я приду. Серафим, все же, пусть и инкарнация. Я заглянул в кухню и с наслаждением потянул воздух носом.

— Привет, — обернулась Ольга, — кофе будешь?

— Даже не сомневайся! — ответил я, одновременно попытавшись обнять ее. Что у меня не получилась. Она ловко вывернулась из моих рук и строго посмотрела на меня:

— Егор, прекрати! Мы же договорились. К тому же у нас серьезный разговор.

С того случая на острове Ольга вела себя со мной подчеркнуто официально, не позволяя мне никаких вольностей. И даже взяла с меня слово, что я не буду пытаться склонять ее к интиму. Что несказанно меня разочаровало. Главное, я не мог понять: почему, что случилось? Ясно было только одно: среди нас двоих главная — она. И она решает, чему быть, а чему нет. И такое положение невозможно оспорить, она ведь не женщина. Ну, или не совсем женщина. Она — существо, несопоставимо высшее, нежели я. А потому выбор у меня отсутствовал. Я имею в виду — выбор в том самом вопросе. А в остальном — я еще не понял, кто я — свободный человек или марионетка высших сил. Но надеюсь, и с этим постепенно разберусь. Поскольку марионеткой быть очень не хочется, претит всему моему существу.

Я сел за стол и сложил руки, как прилежный и послушный ученик:

— Да, мэм. Слушаюсь, мэм.

Она не выдержала и рассмеялась, но тут же сделала строгое лицо:

— Пей кофе и внимательно слушай.

И по ее тону я понял, что сейчас будет озвучено нечто действительно очень важное.

Ольга села напротив и, сделав глоток кофе, начала разговор:

— По запросу Падшего принято решение создать над территорией Советского Союза, территорией Демократической республики Афганистан и Республикой Куба защитный купол, невидимый и неопределяемый никакими современными средствами обнаружения, но не пропускающий внутрь никакие враждебные этим государствам силы, будь то люди или технические средства. Скажем солдаты, террористы, бандиты или шпионы, враждебные этим странам, не смогут преодолеть этот барьер никаким образом. Любая враждебная военная техника или гражданская техника, используемая с военными целями, просто будет глохнуть на границе, а обстрел любыми средствами не принесет результата. Пули, снаряды, ракеты и прочее, направленные в сторону СССР, Афганистана или Кубы извне, при прохождении барьера будут просто исчезать из этого мира, телепортируясь на одну из безжизненных планет соседней Галактики.

При этом мирные гражданские суда, самолеты, поезда, автотранспорт и люди, не преследующие враждебных целей, смогут беспрепятственно пересекать барьер так, как будто его и не существует.

Предупреждая твой вопрос, отвечаю сразу: барьер односторонний. То есть, со стороны СССР, Афганистана и Кубы он проходим для войск, военной техники и проницаем для любых обстрелов враждебных сил любыми средствами, кроме ядерных вооружений. На ядерные обстрелы наложено вето, поскольку... поскольку.... поскольку у вас и так харя треснет от таких подарков, — захохотала Ольга. — Не хватало еще, чтобы вы, пользуясь безнаказанностью, начали ядерными ракетами пулять. Так можно и планету уничтожить. К сожалению, такие прецеденты во Вселенной имеются.

— Обалдеть! — только и смог выдавить я, глядя на нее вытаращенными глазами. После чего замолчал, пытаясь переварить услышанное. Минут через пять, оправившись от шока и раскинув мозгами, я задал вопросы, которые она, конечно, ожидала услышать.

— Когда барьер начинает действовать?

— Он уже действует.

— Почему только Союз, Куба и Афган? А как же дружественные страны Варшавского договора?

— Скажи спасибо, что и это разрешили. Защищать страны ОВД будете сами. Если, конечно, захотите. Слишком уж они ненадежные союзники. Сам знаешь, как многие из них после развала Союза переметнутся в НАТО.

— Ладно. И на том спасибо просто безмерное. Вот уж подарок, так подарок! — я до сих пор никак не мог придти в себя, понимая, что все это еще следует досконально обдумать.

— Еще вопросы есть? — подняла на меня глаза Ольга.

— Как долго будет действовать защита?

— В Афганистане до тех пор, пока там находятся советские или российские войска. Когда и если войска будут выведены, защита с Афганистана будет снята. На Кубе — до тех пор, пока она дружественна СССР или России и враждебна ее врагам, и пока там находятся советские/российские войска и /или военные советники. Кстати, если СССР развалится, то по мере отпадения от него территории, с этих отпавших территорий также будет удаляться защитный барьер. Он будет оставаться только над Россией, как бы она не называлась — Российская империя, СССР или Российская Федерация в течение ближайших двадцати пяти лет. После чего будет снята. Таковы условия и их нельзя поменять.

— Оля.

— Да?

— Можно тебя поцеловать?

— Обойдешься, герой-любовник. Тебя и без того ждут великие дела.

И она просто исчезла. Вот, блин, а? Я, конечно, не очень сильно расстроился, тут такие дела грядут! Но все же обидно, да?

* * *

— Скажите, Егор Николаевич, — Путин протянул шампур с крупными кусками шашлыка, приготовленного им лично в ожидании моего прибытия, — вы воевали в Афгане, знаете ситуацию изнутри. Мне интересно ваше мнение, что нам вообще с этой войной делать дальше? Конечно, обладая послезнанием президента РФ, я, вероятно, знаю о ней гораздо больше вас. Но я там не был. А вы были. Хотелось бы знать мнение простого солдата.

Я не торопясь взял шампур и зубами снял с него еще скворчащий кусок мяса. М-м-м, как вкусно! Потом надолго задумался, глядя в тлеющие угли и вспоминая горные дороги Афгана и друзей, вернувшихся домой как груз 200. ВВП мне не мешал, спокойно нарезая огурчики с помидорами. Наконец, я оторвал взгляд от огня и сказал:

— Как вы верно заметили, Владимир Владимирович, я простой солдат, видел только краешек войны и не знаю всей картины. Здесь нужно с полководцами советоваться. Но если хотите знать мое мнение, то войну надо заканчивать. Ребята просто не понимают, зачем они там гибнут. Ради чего? Ради какой идеи? Они видят, что население в большинстве своем относится к ним как к оккупантам и не верят замполитам, рассказывающим сказки о помощи братскому народу.

А когда возвращаются домой, и здесь им не рад никто. Ну, кроме родителей, понятно. К тому же, вы и сами знаете, что эта ненужная нам война станет одним из факторов развала СССР. С этим все аналитики будущего согласны, как наши, так и зарубежные. Но вот как из нее выйти с наименьшими потерями и с наибольшими преференциями для СССР — большой вопрос. Мне кажется, что нужно постепенно выводить строевые части, необученных мальчишек, одновременно вводя больше подразделений спецназа. Которые, кстати, как вы понимаете, еще следует сформировать. И формировать их надо исключительно из контрактников. Давно пора вводить в СССР профессиональную армию. И это было бы неплохим началом.

— Согласен, — кивнул ВВП.

— И еще. Многие воюющие в Афгане жалуются на нерешительность нашего руководства, которое, в свою очередь зависит от политиков. Если бы нам наносить воздушные и ракетные удары по разведанным базам и учебным центрам везде, в какой бы стране они ни были расположены, как это будут делать в дальнейшем американцы, и, в первую очередь, конечно, в Пакистане, то многих смертей наших ребят мы могли бы избежать.

— Я во многом согласен с вами, Егор Николаевич. В первую очередь, в том, что военным следует развязать руки. И, конечно, в том, что войну надо заканчивать, но не так, как в прошлой истории, а выходить как победители, полностью выполнившие свою задачу. И по поводу замены призывников на профессионалов, я тоже согласен. И по поводу кампании по призыву контрактников мы примем необходимые решения и развернем рекламу в ближайшее время. А вот что касается уничтожения баз боевиков в Пакистане..., мысль, конечно, хорошая, хотя и не новая. Вот только бы не прилетела нам ответка от натовцев...

— Не беспокойтесь, Владимир Владимирович, у меня есть для вас сюрприз, узнав о котором, ваши страхи исчезнут.

И я рассказал ему о наложенном защитном барьере, замечая, как по мере моего рассказа глаза будущего главы России расширяются.

Выслушав меня, он долго молчал. Очень долго, не менее получаса. Думал. Я в это время умял шашлык и развалился его переваривать. Наконец, подняв на меня глаза, в которых сквозила решимость, сказал:

— Это и в самом деле всё меняет просто кардинально. Честно говоря, это вообще полностью развязывает нам руки. Если только это правда.

Я пожал плечами:

— Ну, это легко проверить.

* * *

Со стороны Польши к границе СССР подошли три танка Т-80 Северной группы войск СССР, дислоцированной в Польской Народной Республике, и остановились в трехстах метрах от границы. Со стороны СССР так же в трёхстах метрах от границы с Польшей были установлены большие деревянные щиты, составляющие заграждение семь метров высотой и пятнадцать метров в длину. Всё вокруг на расстоянии десяти километров было наглухо перекрыто войсками КГБ СССР, как со стороны Советского Союза, так и со стороны Польши. Никакие представители братского польского государства не были допущены и близко. Со всех участников эксперимента и солдат заграждения была взята подписка о неразглашении, сроком на двадцать пять лет, предусматривающая наказание вплоть до расстрела.

Пять часов утра, вокруг тихо, птички поют. Что им людские забавы? У них свои, очень важные для них дела. Роса на траве белая, как молоко. Красота неописуемая. Буйство жизни, несовместимое со смертью. Почему-то в голове у меня зазвучали слова известной песни в исполнении ВИА "Ариэль":

Тишина, над полем боя снова тишина.

Как будто не было, и нет войны.

И мы в объятьях мирной тишины -

Нет войны.

В отдалении, на КП приникли к окулярам биноклей и стереотруб личный представитель Генерального Секретаря ЦК КПСС, его помощник по специальным вопросам полковник Владимир Владимирович Путин, Председатель КГБ СССР генерал армии Виктор Михайлович Чебриков, руководитель ГРУ генерал армии Петр Иванович Ивашутин, главнокомандующий ВВС маршал авиации Александр Николаевич Ефимов, главнокомандующий РВСН генерал армии Юрий Павлович Максимов, министр обороны СССР маршал Советского Союза Сергей Леонидович Соколов и начальник Генштаба ВС СССР маршал Советского Союза Сергей Фёдорович Ахромеев.

— Ну что, товарищи маршалы и генералы, давайте посмотрим, что за сюрприз приготовил для нас товарищ полковник? — хохотнул Соколов, — Отдавайте приказ к началу.

Чебриков, прищурившись, покосился на Путина. Этот новоявленный полковник, как с неба свалившийся и мгновенно обретший великую власть, был выведен из его подчинения лично Генсеком. Но приказ уже дан, все службы роют землю по этому вопросу. Посмотрим, кто кого. Подумав об этом, он мысленно улыбнулся и дружелюбно кивнул Путину. Путин что-то сказал радисту, и тот четко произнес в микрофон:

— Внимание танкистам! Операция "Щит"! Огонь!

Три Т-80 одновременно выстрелили с территории ПНР, целясь в щиты, установленные на территории СССР. Сразу за первым выстрелом застучали следующие, приказ был отстрелять весь боекомплект, все сто двадцать снарядов с трех танков.

Когда смолк грохот орудий, и на КП наступила тишина, некоторое время никто не решался ее нарушить. Все видели, как танки стреляли. Но при этом не то, что ни один щит не был поражен, вообще никаких следов на территории СССР не было — ни воронок от разорвавшихся снарядов, ни каких-либо других разрушений, если предположить невозможное — что все три танка ни разу не смогли попасть по щитам.

Наконец, прозвучал взволнованный голос главнокомандующего ВВС:

— Давай, запускай моих!

Радист вновь приник к микрофону:

— Внимание, авиации! Операция "Щит"! Штурмовикам — атака!

Со стороны польской границы послышался шум авиационных турбин. В атаку шли два штурмовика СУ-25. Не долетая до границы несколько километров, они произвели запуск высокоточных ракет Х-29 класса "воздух-поверхность", имея целью группу щитов на стороне СССР.

На КП все видели запуск ракет, все видели, как ракеты устремились к цели и... как они просто исчезали, пересекая условную линию границы СССР.

Тишина на КП словно бы зазвенела и, наконец, лопнула, прорвавшись хриплым голосом маршала Соколова:

— ...ть!

И, словно это было сигналом, все вдруг одновременно заговорили, зашумели, засмеялись, хлопая друг друга по плечам. Больше всего хлопков досталось плечам Путина.

— Ну, теперь держитесь, пи....! — зловеще ухмыльнулся маршал Ахромеев, грозя кулаком куда-то в сторону запада.

* * *

В лесу неподалеку от города Хмельницкий. Командный пункт одной из баз РВСН. Звучит зуммер, и командир расчета произносит быстро и четко:

— Внимание, расчет! Получен приказ. Действовать по плану пятьдесят пять!

— Подтверждаю приказ: действовать по плану пятьдесят пять!

— Приказ подтвержден!

Опять звучит зуммер.

— Внимание расчет, получен приказ: готовность повышенная!

— Подтверждаю приказ: готовность повышенная!

— Предоставить донесение о повышенной готовности пусковых установок!

— Все ПУ готовы, задержек к пуску не имеют.

— Аппаратура связи в режим дежурного приема переведена!

— Донесение представлено. Расчету занять готовность повышенную!

— Есть занять готовность повышенную!

— Внимание, расчет: приказ "пуск"!

— Есть передача в линию связи!

— Подтверждаю приказ "пуск".

— Набор верен. Командный пункт в режим автономии переведен.

— Внимание, расчет! Приказ "шифр"!

— Приготовиться к совместным действиям!

— Есть!

— Внимание! Пуск!

— Есть передача в линию связи!

— Есть донесение с пусковых установок!

— Внимание всему личному составу! Техникам в укрытие! Воздушная тревога!

— Пуск принят! Начало пуска всеми!

— Есть. Принял!

— Расчету — пристегнуться!

— Есть давление в баках!

— Принял.

— Пуск!

— Есть донесение с пусковых установок. Пуск состоялся: первый, пятый, второй, шестой, девятый, десятый, седьмой, третий, четвертый, восьмой!

— Докладывает восемьсот восемьдесят третий: пуск состоялся!

Запоздалые прохожие в Хмельницком останавливались и удивленно смотрели, как в небе над ближним лесом разливается красное зарево.

* * *

Над границей СССР и Афганистана на высоте пятнадцати километров, казалось, зависли четыре новейших советских ракетоносца ТУ-160. Потом их назовут "Белый лебедь". Пилоты в кислородных масках предельно собраны. Практически синхронно раскрываются ракетные люки, из которых по одной падают крылатые ракеты Х-55, общим количеством 48 штук. На пару секунд зависают в воздухе, затем включаются двигатели и каждая из ракет отправляется по своему, заранее заложенному в мозг ракеты маршруту. Ракеты совершают свой полёт на дозвуковых скоростях на предельно малых высотах с огибанием рельефа местности.

Бомбовые люки закрываются и "Белые лебеди" приступают к маневру поворота на обратный курс, на аэродром приписки.

* * *

На территории Пакистана ночь уже на исходе. В многочисленных тренировочных лагерях моджахедов и разведцентрах ЦРУ личный состав спит глубоким сном. Лишь часовые на вышках топчутся, пяля слипающиеся глаза в предрассветную дымку. Красиво!

Они первые и увидели вдруг какие-то непонятные предметы в небе, приближающиеся к ним с огромной скоростью. Только вот ничего сделать они уже не успели, даже поднять тревогу. Слишком быстро приближалась крылатая смерть.

На всем протяжении афгано-пакистанской границы на стороне Пакистана этим ранним утром бушевало яростное пламя, и грохотали взрывы. А когда оставшиеся в живых решили, что все закончилось и стали вылезать из разных щелей и ям, прилетели стратегические ракеты. И тогда оказалось, что то, что было перед этим, не было самым страшным. Это были лишь преддверие ада, сам же ад наступил только сейчас.

* * *