Строптивая жена колдуна

...Другой я способ дрессировки знаю,

Как сделать, чтоб послушна стала зову:

Без сна ее держать, как соколов,

Что бьются, бьют крылами непослушно.

Сегодня не поела, — завтра то же.

Вчера ночь не спала, — не спать и нынче.

И как в еде нашел я недостатки,

Так буду придираться и к постели.

Туда, сюда подушки разбросаю,

Все простыни, перины, одеяла!

Причем всю суматоху эту выдам

Я за почтительнейшие заботы,

И в результате я не дам ей спать.

А если и вздремнет, начну ругаться.

И криком снова разбужу ее.

Да, добротой такой убить недолго;

Я этим укрощу строптивый нрав.

Кто знает лучший способ укрощенья,

Пускай откроет всем на поученье.

Историю эту в иных краях рассказывают по-разному. И то дело: не везде сейчас о колдовстве можно говорить вслух. Оттого и вышло, что в пересказах тех главное позабылось, мораль стала иной, словно сказку вывернули наизнанку: рукава те же, материал такой же, а вид — нет, вид совсем не тот. Впрочем, мой рассказ ничуть не правдивее остальных — но и не более лжив.

Как говорили мне, случилось это во Фреченто, что на север от Иллирии. Городок бойкий, хоть и не столица, а карманников — так едва ли не больше, чем на иллирийском рынке. Полно богатых домов с красной черепицей, улицы и площади мощены камнем, а в праздники, когда повсюду флаги, ленты и цветочные гирлянды — ничуть от Иллирии не отличить, клянусь своим болтливым языком.

Колдовство, о котором пойдет речь в нашей истории, в ту пору пребывало в почете, и чародеи сравнялись в правах с самыми знатными господами, даром что управлять своими имениями не умели и шальное богатство спускали быстрее, чем наживали — то бишь, в считанные дни.

Один такой колдун, именовавшийся Питти, проигравшись накануне в игорных домах Иллирии в пух и прах, прибыл во Фреченто и остановился в захудалой гостинице. Расплатиться ему пришлось щегольским бархатным плащом, а затем хозяин еще и шпоры с него стребовал, ведь денег при себе у Питти не имелось вовсе.

Не первый раз наш колдун оставался с пустым кошельком и голодным брюхом, ведь он был весьма молод и по человеческим, и по чародейским меркам, однако в тот промозглый зимний вечер его одолела тоска по мирной и спокойной жизни.

-Ох, да сколько можно куролесить! — бормотал он себе под нос, с отвращением цедя дешевое вино. — Чуть только избавлюсь от долгов, как снова все истрачу! Пустая голова! Кредиторы шкуру с меня спустят, и верно сделают, ничего иного я не заслужил...

Однако поступки колдуна несколько противоречили его словам: с кредиторами юный Питти встречаться определенно не желал и шкуру свою берег, оттого сбежал из Иллирии куда глаза глядят. Сумма, которую он задолжал, была весьма солидной, и надеяться на то, что ближайшие заработки восполнят долг, не приходилось. Имение Питти давно уж пришло в упадок, и, даже пустив его с молотка, молодой чародей не спас бы себя от долговой ямы. К тому же, он любил свой старый дом и, несмотря на нынешнюю свою легкомысленность, не желал с ним расставаться, смутно надеясь, что в будущем сумеет остепениться и осесть в родных краях.

По всему выходило, что следовало жениться.

В те времена знатные господа нередко отдавали младших дочерей за чародеев, считая их если не ровней себе, то, по меньшей мере, ловкими пройдохами, которые нигде не пропадут. Но деньги идут к деньгам, и невесты с богатым приданым доставались отнюдь не тем колдунам, которые кутили без продыху в ночных притонах столицы. Питти знал, что долгами и разрушенным поместьем ему во Фреченто отцов зажиточных семейств не прельстить, хвастать же чародейской одаренностью перед теми, кто в уме ловко считает деньги, и вовсе дело бессмысленное. Что толку рассказывать о том, как велики твои умения, если твой плащ в залоге у трактирщика?..

Однако у Питти имелся козырь: он был весьма хорош собой, и достояние это было честным, без единой капли магии. Придирчиво рассматривая свое отражение в начищенном медном чайнике, он изгибал брови, принимал суровый вид, щурил глаза — редчайшего зеленого цвета! — и поправлял черные, как смоль, волосы. "Да какая из девиц этого города устоит передо мной? — наконец подумал он, удостоверившись в собственной привлекательности и вернув чайник недовольной кухарке. — Когда в дело нельзя пустить деньги, приходит время для любви! Довольно растрачивать себя на бесполезные страсти, пора этому дару богов принести мне хоть какую-то пользу. Решено! Завтра я продам коня, узнаю, в каких домах здесь есть девицы на выданье и женюсь на самой богатой!.. Пусть будет страшна как смертный грех — мне всегда отлично удавались мороки и личины, порадую женушку в счет приданого. А окажется благонравна — продлю ей жизнь и молодость вровень со своими собственными!".

Мысль о том, чтобы пустить в ход чары обольщения или какие-либо иные заклинания, в голову Питти не приходила — как видим, то был честный юноша, несмотря на некоторые дурные привычки.

Но судьба-злодейка решила пособить по-своему и сбить нашего колдуна с верного пути. В ту же гостиницу тем же вечером вошел Лютио, такой же лоботряс, как и Питти, только безо всякой склонности к чародейству.

-Кого я вижу! — вскричал он, завидев грустного Питти. — Что за прекрасная случайность! Я только что думал, где бы мне отыскать чернокнижника — и тут повстречал Питти-бродягу! Давно ли ты из Иллирии? Как занесло тебя в наши края?

Питти поморщился, услыхав, как его зовут бродягой — кому приятно считаться безземельным искателем приключений? Одно дело хвастать, что ищешь удачи, во хмелю рассыпая повсюду золото из карманов, а другое — именоваться бродягой, сидя без плаща и денег в грязной гостинице. С Лютио он познакомился, когда был богат и весел, а теперь выходило, что веселился он не как баловень судьбы, а как обычный дурак. Но старый приятель словно не замечал кислое лицо колдуна и продолжал:

-Ты-то мне и нужен, дружище. Спасти меня может только чудо, а ты на них горазд.

-Мои чудеса не так-то дешевы, — ввернул Питти, насторожившись.

-Кто вспоминает деньги, когда говорит о любви? — отмахнулся Лютио, заставив Питти помрачнеть еще больше. — А я прошу тебя спасти двух влюбленных от разлуки, от вечного горя...

-Если у влюбленных не имеется денег, чтобы оплатить мои услуги, то счастливый конец их все равно не ждет, — решительно сказал колдун. — К чему нищим любовь? Они все равно умрут с голоду не завтра, так через неделю.

-Ты неисправим, — Лютио вздохнул. — Разумеется, я заплачу тебе, сколько скажешь. Но ты мог хотя бы поздравить меня с тем, что я решил жениться!

-Жениться? Поначалу ты говорил всего лишь о влюбленности... Так твои дела совсем плохи!.. — подозрительность Питти продолжала усиливаться. — Ты разорен? Отец лишил тебя наследства?

-Да полно тебе! — расхохотался Лютио с безмятежным видом счастливого человека, который готов к любым проявлениям зависти окружающих. — Говорю же — я влюблен. И чувства мои взаимны.

-А девица, разумеется, бедна, как церковная мышь?

-Что ты! Она из богатой семьи! За ней дают приданое, которое позволит нам жить безбедно до самой старости, пока мы с Фосси не умрем в один день.

Питти, заслышав это, единым махом допил вино, скривился и пробормотал что-то сердитое под нос. Лютио показалось, что приятель ругает вино, но на самом деле то было: "Как везет дуракам, помилуй бог!".

-Так в чем же ваша беда? — спросил он, тщетно пытаясь скрыть раздражение. — Наверняка эта Фосси еще и хороша собой, точно фея!

-Мила, добра, учтива, — перечислял Лютио. — В нее влюблен весь город, но добиться взаимности повезло одному лишь мне. И все бы ничего, если только...

-Ох, не томи! — вскричал Питти. — Я устал радоваться твоему счастью, признаться честно!

-Да вся беда в ее старшей сестре! — счастливый избранник прекрасной Фосси сморщил нос и высунул язык, точно ощутив внезапный приступ тошноты. — В нее вселился демон!

-Всамделишный демон? — неподдельно удивился молодой чародей. — И что же нечестивого он творит? Дышит серой и огнем? Требует кровавых жертв?

-Гораздо хуже, — отвечал Лютио печально. — Одержимая отказывается выходить замуж.

-Тьфу! Мало ли девиц отказывается идти под венец? — презрительно фыркнул Питти. — Должно быть, жених ей нехорош.

-К ней сватались все лучшие холостяки Фреченто! Никто ей не по нраву! И, к тому же... Ей уже за двадцать! Разве может старая дева по доброй воле отвергать женихов? Да ей положено со свечкой бегать по всему городу и молить первого встречного, чтобы женился на ней! Без нечистой силы тут не обошлось. Отец давал за ней едва ли не лучшее приданое, чем за моей Фосси, и многие считали, что уломают строптивую девицу-перестарка. Но нрав у ней таков, что кое-кто бежал через окно, а лекари потом говорили, что не каждая лошадь так способна лягнуть, как эта злобная ведьма!

-Так она дерется? — захохотал Питти.

-Всем, что под руку попадается! — Лютио не разделял его веселья и почесывал лоб, вспоминая нечто неприятное. — А рука у нее тяжелая. Я как-то попытался ее образумить и объяснить, что ей необходимо выбрать мужа, если не ради себя, то ради своей младшей сестры, но... Эх, что говорить!.. Бесноватая!

-Выходит, отец не желает выдавать младшую дочь вперед старшей? — задумчиво спросил колдун, внезапно сменив гнев на милость.

-Да он готов на все, лишь бы только пристроить старшую! — Лютио махнул рукой с безнадежным видом. — Но кто женится на ней, покудова демон не изгнан? В каждом доме Фреченто болтают про безумную мегеру, и только из любезности никто не сказал бедному отцу, что дочь его во власти нечистой силы. Но я-то могу себе позволить сказать правду, как будущий родственник! И скажу сегодня же, если ты пойдешь со мной и пообещаешь, что прогонишь беса прочь. Без бесовщины она тут же придет в себя и выйдет замуж, благо о приданом никто не позабыл, а я смогу посвататься к Фосси.

На красивом лице Питти отразилась некая борьба чувств: он сомневался, недовольно хмурился, словно заставляя себя переступить некую черту, а затем, с видом человека, решившего на спор окунуться в ледяной реке, произнес:

-Что ж, я согласен. Беса я изгоню. Но заплатишь мне наперед, а то я знаю таких как ты: окажется, что в долгу у меня отец, а он, хоть и признателен до гробовой доски, знать не знает, отчего я случайно зашел в гости и решил помочь — должно быть, по доброте душевной.

-Как ты мог подумать обо мне такое? — фальшиво возмутился Лютио, но пришло время и его лицу принять кислый вид. Он отсчитал монеты, которые Питти тут же отдал хозяину гостиницы, и в гости к господину Дунио, почтенному отцу двух дочерей, наш чародей отправился в подобающем виде: бархатный плащ лишь самую малость измялся в сундуке.

-Как зовут злобную ведьму? — рассеянно спросил он по дороге.

-Жустина! Ох, только сказал — и мороз по коже! Здесь еще сто лет этим именем никого не назовут — настолько дурная слава у девицы. Будь с ней осторожен, как с бешеной собакой. Впрочем, я не знаю, как у вас чародеев принято — дозволительно ли бить женщин, которые не приходятся вам женами? У нас, дворян, бить можно только жен и дочерей, чтоб не впасть в бесчестье, а о вашем брате чего только не болтают...

-К рукоприкладству я не склонен, и, как видишь, безоружен, — любезно отвечал Питти, но нервно комкал носовой платок, бог весть зачем извлеченный из кармана. Ему не по нраву было то, что он собирался совершить, однако отказаться от того, что само упало в руки, тоже никуда не годилось.

Дом господина Дунио был богат и наряден, что расписное праздничное яичко. Высокие стены выбелены начисто, двери узорно окованы, разноцветные стекла в окнах слепили глаза даже в зимнюю мрачную пору, и даже в водосточных трубах никакого сора. Располагался он между таких же славных домов, но высотой флюгера, вне всяких сомнений, превосходил всех своих соседей.

Привратник, едва завидев Лютио, тут же распахнул двери, и вскоре достойнейший господин Дунио с радостным удивлением раскланивался с будущим зятем.

-Сердечно рад видеть тебя, мой мальчик, в любую пору дня и ночи, — говорил он, борясь с зевотой. — Однако же, чем обязан?.. Не случилось ли какой беды?

-Случилась, и вы сами о том знаете, почтенный мой отец, — Лютио не скрывал, что родство его с домом Дунио — лишь вопрос времени.

-О чем ты? — хозяин дома все никак не мог прийти в себя, ведь до того, очевидно, сладко дремал в кресле перед камином.

-О той беде, которая изводит ваш дом вот уж двадцать с лишком лет! — объявил Лютио. — И имя ей — Жустина. Нет-нет, не надо объясняться — я знаю наперед все, что вы желаете сказать, добрейший из отцов. Святейший из отцов! Ведь только святой вытерпел бы все выходки, которыми Жустина позорила вашу фамилию. И я скажу вам прямо — без экзорциста тут не обойтись. Вот, я привел лучшего из тех, что знаю! Магистр Питти!

Молодой Питти учтиво поклонился еще раз, показывая, что колдуны не уступают в воспитанности отпрыскам лучших семей Фреченто, и заверил, что имеет кое-какой опыт в изгнании бесов.

Господину Дунио предложение будущего зятя не пришлось по душе, однако, отказываясь признать, что в Жустину вселился демон, он, тем самым, соглашался, что допустил серьезнейшие промахи в воспитании дочери — а какой из отцов признает подобное? В конце концов он согласился, чтобы колдун встретился с Жустиной, несмотря на вечерний час. Тем временем слуги, подслушивающие разговор Дунио с гостями, быстрее ветра разболтали новость своим приятелям и подружкам, прислуживавшим в соседних домах, и не прошло получаса, как в гости к почтенному господину пожаловали сразу несколько соседей. Все они делали вид, будто сами не знают, отчего им взбрело в голову этим зимним вечером навестить старого доброго Дунио, однако выпроводить их не смог бы и сам нечистый.

-Давно пора! — сказал один из гостей, пожилой господин Фрато, сам желавший свататься к Фосси. — Я б лучше не придумал! Конечно, дело в злом духе.

-Коли изгонят беса навсегда — я, так и быть, попрошу руки Жустины, — успел шепнуть вконец растерянному суетой Дунио другой сударь, помоложе. — Но пусть колдун подпишет бумагу, что гарантирует итог трудов своих...

А Питти уж поднимался к дверям женской половины дома, от волнения покрывшись испариной. В отличие от жителей Фреченто он ничуть не верил в беса, вселившегося в девицу, поскольку повидал пару-тройку демонов и знал, что те в своих бесчинствах нипочем бы не ограничились отказом от замужества.

Горничные, посланные вперед него, чтобы предупредить Жустину о внезапном госте, стояли у дверей, рассеянно разглядывая потолок, как это свойственно всем людям, сознающим бессмысленность своей службы.

-Госпожа не желает никого видеть, — сказала одна.

-Госпожа швырнула в дверь поднос и туфлю, — прибавила к этому вторая. — Судя по всему, она не слишком зла сегодня, но разозлить ее легче легкого.

Питти приказал им убираться, понимая, что любопытные служанки желают подслушивать и подмечать, а сам постучал в двери и попросил дозволения войти.

-Проваливай ко всем чертям! — немедленно отозвалась девица, да так громко, словно век шаталась по трактирам.

-Но, сударыня, я не отниму у вас много времени, — елейно произнес колдун, все еще уповая на собственное очарование более, чем на колдовские уловки. — Позвольте представиться, я Питти, известный своим чародейским дарованием во всей Иллирии, и не только! Неужто вам не любопытно, зачем я к вам пожаловал?

-Чародей! — воскликнула девица, и тут же у двери что-то загрохотало: она была надежно подперта сундуком.

Спустя минуту Питти вошел в покои Жустины и впервые увидал девицу, о которой столько судачили во Фреченто. Она была не так уж дурна собой — излишне высока, пожалуй, и лишена изящества движений, но в целом все ее черты свидетельствовали об исключительном здоровье. В сильной руке она сжимала кочергу, и чувствовалось, что к оружию этому старшая дочь Дунио привычна. Черные волосы ее были растрепаны, карие глаза блестели с необычайной живостью, и на смуглых щеках пылал румянец, не имевший ничего общего с девической стыдливостью.

-Чародей! — повторила она, разглядывая Питти безо всякого смущения, и, что гораздо хуже, без того восхищения, на которое он рассчитывал. — И ты обучался в академии магических искусств?

-Именно так, — согласился Питти. — Добрый десяток лет!

Тут же на него обрушились бесконечные вопросы — чему там учат?.. Много ли учеников? А дозволяется ли им выходить в город? Умеет ли Питти превращаться в сову, а если да, то ест ли в этом облике мышей и крыс? Дорого ли платят за колдовские услуги? А можно ли пройти сквозь стену?.. Никогда еще Питти не приходилось говорить так много, и, сам того не заметив, он отвечал девице куда искреннее, чем привык обычно — ее бесхитростные манеры располагали к честности. Не сразу молодой колдун спохватился, что время идет, а внизу старый Дунио и его гости ждут, когда бес, вселившийся в Жустину, сбежит через печную трубу.

-Ох, до чего же тебе повезло, — вздохнула Жустина. — Учиться магии! Уехать из дому! Странствовать!..

-А вы желаете покинуть сей дом? — осведомился Питти.

-Еще бы! — воскликнула девица. — Да только у меня два пути отсюда — к алтарю или на кладбище, и я не знаю даже, что из этого хуже...

-Мне говорили, что вы не желаете выходить замуж, — деликатно заметил колдун.

-Не желаю? — черные брови Жустины едва ли не сошлись у переносицы. — Да я б скорее пошла на виселицу, чем под венец! Вокруг одни напыщенные ослы, считающие, что женщина должна помалкивать и думать только о нарядах, детях, цвете занавесок... Ох, собрать бы все занавески Фреченто и сжечь!.. А вместе с ними — платья, башмаки и ленты!.. Домовые книги!..

"Стало быть, тебе понравится жених, у которого нет ни гроша — он не купит тебе лент, и башмаки ты будешь носить одни и те же семь лет кряду!" — приободрился Питти. Но только он открыл рот, чтобы спросить, не переменит ли Жустина своего мнения относительно замужества, если под венцом ее будет ждать красивейший из чародеев Юга, как девица, сощурившись, спросила:

-А что тебе понадобилось от меня? Быть может, ты тоже решил на мне жениться? Ох, не в добрый час...

-Нет-нет! — перебил ее чародей, заметив, что Жустина половчее перехватывает кочергу. — Я... я желаю вам помочь сбежать отсюда!

-С чего бы это?

-С того, — как можно честнее отвечал Питти, — что редко встретишь столь смелую и решительную девушку. Лютио, мой приятель, сказал, что не может жениться на вашей сестре, пока вы не вышли замуж, и слезно просил изыскать возможность обустроить счастье всей его жизни. Я расспросил его о вашем характере и понял, что вы рождены для иной судьбы. Об том не знает ни ваш батюшка, ни кто-либо иной, но я нынче ночью нашлю на ваш дом чары забвения, и к утру никто не вспомнит вашего имени. Вы, Жустина, будете свободны, как ветер! Никто не будет призывать проклятий на вашу голову, вас не отправят в монастырь, отправляйтесь куда угодно. Да хоть в Иллирию!

-Иллирия! — повторила Жустина. Лицо ее, обычно недоброе, вдруг засветилось изнутри и стало видно, как хороша собой старшая дочь Дунио.

-Вот только вам придется выпить это, — сказал Питти, доставая из кармана крошечный флакончик. — Чтобы чары не подействовали на ваш разум!

Характер старшей дочери Дунио был упрям, своеволен, но, в то же время, по-детски доверчив. История, придуманная наспех, не обманула бы мало-мальски здравомыслящего человека, но Жустина так желала оказаться на свободе, что позабыла обо всем на свете. Питти оказался едва ли не первым ее знакомцем, что не вспоминал о женитьбе и охотно отвечал на все ее вопросы. Естественно, она тут же вообразила, что повстречала друга, советам которого нужно следовать.

-Давай сюда свой яд! — решительно сказала она.

...Спустя несколько минут господин Дунио, места себе от волнения не находивший, как и его гости, увидал, как колдун Питти важно спускается по лестнице, а рядом с ним — Жустина. Но какова она была!.. Молчаливо и покорно она следовала за чародеем, не сводя с него глаз, и черные брови, некогда грозно хмурившиеся при виде любого гостя, теперь не дрогнули при звуке сбивчивых приветствий.

-Как и обещалось, демон изгнан! — объявил Питти, указывая на тихую Жустину. — Нечистый дух не будет изводить ни сударыню, ни ее домочадцев.

-Жустина?.. — Дунио смотрел на дочь с надеждой и испугом.

-Все было, как сказал магистр Питти, — несколько безжизненно отозвалась она.

-Но как...

-Позвольте мне сообщить еще одну радостную новость, — перебил его колдун. — Так вышло, что теперь, когда госпожа Жустина не питает никакого предубеждения к браку, я показался ей вполне достойным женихом...

-Что?! — вскричал бедный Дунио, не веривший ни своим ушам, ни глазам.

-Все было, как сказал магистр Питти, — повторила Жустина.

-Я спас ее от демона, не так ли? Чем этот повод к женитьбе хуже других? — с вызовом спросил колдун. — Разве не женится на принцессе тот рыцарь, что спас ее от дракона?

-Но сударь...

-Вам же лучше: оплату за изгнание беса я возьму из приданого, — решительно продолжал Питти. — Скажи, Жустина, желаешь ли ты выйти за меня?

-Желаю, — прошелестел голос девушки.

-Любишь ли меня?

-Люблю.

-Вот и ответ, — развел руками колдун. — Неужто вы, господин Дунио, отплатите мне черной неблагодарностью и разрушите счастье своей дочери только из-за того, что сватовство мое скоропалительно?

-Пожалуй, что нет, — отвечал вконец потерянный Дунио. — Совет вам да любовь. Вы сударь, хотя бы из каких краев родом?..

-Из славных, ничуть не хуже этих, — надменно отвечал Питти. — И вот еще что: свадьбу мы сыграем как можно быстрее, не стоит медлить!

-Прошу вас отец, сделайте, как говорит магистр Питти, — воистину, никогда еще Жустина не была столь мила и кротка, но стоило ей только заговорить, как гости ощутили кто дрожь, кто колотье в боку, а кто — дурное предчувствие.

И пока Питти говорил, что желает назначить свадьбу на ближайшей неделе, господин Мурино — тот самый, что был не прочь жениться на Жустине, коли обряд экзорцизма даст свои плоды, — прошептал на ухо старому Дунио:

-Не верьте мошеннику, здесь явно что-то нечисто. С чего бы ему так торопиться? Вы отпишете ему приданое, он его тут же растратит и исчезнет, а через пару недель бес вернется на прежнее место. Была у вас одержимая незамужняя дочь, а станет бесноватой соломенной вдовой, вот и вся история.

-Так что же делать? — тихонько отвечал господин Дунио, косясь на нежданного-негаданного жениха старшей дочери. Питти ему ничуть не нравился, однако о замужестве своевольной Жустины бедный отец грезил не первый год, посему решительно отказать первому жениху, который пришелся ей по нраву, он никак не мог.

-Раз прогнать его восвояси вы не решаетесь, — отвечал уязвленный, и оттого на удивление проницательный Мурино, — то здраво будет хотя бы не допустить свинью к корыту. Желает он жениться и говорит о влюбленности — пускай. Но приданое ему не отдавайте, пока не удостоверитесь, что Жустина на самом деле исцелилась.

-Что-что вы сударь, говорите? — откликнулся Питти, навострив уши, точно кот, услыхавший под полом шуршащую мышь. — Клянусь богом, вы отчего-то поминали свиней и корыта под крышей дома, где только что состоялась помолвка. Как неуместно! Быть может, расскажете и мне о вашем увлечении свиноводством, а то я, знаете ли, давно уж любопытствую, кого прирезать легче — свинью или же человека?..

Господин Мурино вначале побагровел, затем побледнел, но мужественно отвечал, что говорил со своим соседом о всяких пустяках, не стоящих внимания.

-Разбойник! — прошипел он на ухо Дунио, улучив момент. — Разбойник с большой дороги, вот уж повезло так повезло!.. Ни единой монеты из ваших сундуков не должно ему достаться, иначе горе вашей дочери!..

Зерно сомнений упало на благодатную почву. Чем ближе переносилась дата свадьбы, тем задумчивее становился почтеннейший Дунио.

-Ах, магистр! — наконец воскликнул он, взмахнув руками и придав лицу выражение совершенно неправдоподобной простоты. — Я вижу, вы не успокоитесь, пока я не соглашусь, что свадьбу нужно сыграть послезавтра, если не завтра с утра. Дело ваше, я всего лишь старик, не знающий, как это принято нынче у молодых. Но, как мне известно, дела денежные ведутся по прежнему неторопливому укладу, ведь цифры складываются и вычитаются одинаково со времен сотворения мира. Женитесь, раз любовь вас подгоняет, и предавайтесь забавам юности, а мы с поверенными неспешно и без суеты составим брачный договор, да прибавим к нему все прочие бумаги, чтоб никаких обид и недомолвок между нашими домами не осталось...

Оборот, который принял разговор, не понравился Питти, однако ему ничего не оставалось, как согласиться. Что в Иллирии, что во Фреченто умение ловко складывать монету к монете не считалось недостатком, и можно было бы поторопить будущего тестя с подсчетами так же, как и со свадьбой, но раз уж сам колдун завел речь о любви — менять песню посередине припева не стоило.

-Через неделю я поведу вашу дочь под венец, а о договоре поговорим, когда вам это будет угодно, — сказал он решительно господину Дунио, прибавив мысленно "все равно вам, драгоценный тесть, от меня никуда не деться". — Насчет приданого заговорили первым вы, заметьте, да вот тот господин, что сам не свой до свиней...

-Вот и чудесно, — отозвался господин Дунио, не ждавший, честно сказать, такой сговорчивости. — Месяц-другой — и дела между нами будет улажены. Заодно присмотримся друг к другу, ведь я, признаться, о вас ничего не знаю, хоть и вижу, что юноша вы весьма достойный и разумный...

И вновь юный колдун поморщился, точно от горькой настойки, но смолчал. Господин Мурино верно угадал, что времени у Питти в запасе имелось не так уж много, а находиться на глазах у всего семейства Дунио ему тем более было не с руки.

-Батюшка, — вступил тут в разговор Лютио, который все это время не мог решить к добру или к худу обернулось дело. — Так что же это — раз судьба Жустины решилась, то и наш с Фосси путь к счастью наконец-то открыт. Вы знаете, что у нас давно уж нет другой мысли, кроме как пожениться. И вся моя семья известна вам до седьмого колена. Пусть сегодня под крышей этого дома устроится помолвка еще одной влюбленной пары. Благословите!

И он, не теряя ни секунды, хлопнулся на колени перед Дунио, который думал лишь о том, что день, которого он так ждал, оказался вовсе не самым счастливым в жизни и даже наоборот.

Но что мог поделать старик-отец, если весь город видел, как он накануне бил в храме поклоны, выпрашивая у бога мужей для своих дочек? По всему выходило, что отказ оскорбит не только женихов, но и силы небесные.

-Но уж вы-то, Лютио, не желаете жениться впопыхах, точно вас сам черт гонит к алтарю? — промолвил Дунио, с отчаянной надеждой глядя на юношу.

-Я бы назначил нашу свадьбу ко дню зимнего солнцестояния, — отвечал Лютио, лучась восторгом, который дарован только счастливым влюбленным да некоторым разновидностям блаженных. — Пусть наша первая брачная ночь будет самой долгой в году!

Служанки, прячущиеся где-то наверху, захихикали, кто-то тихо и весело выбранил их — наверняка Фосси подслушивала речь своего жениха и осталась довольна его предприимчивостью.

-Какие новости!.. Какие новости! — только и восклицал Дунио, усаживаясь в кресло у камина при почтительной помощи всех гостей сразу. — Но как же мы устроим свадебный обед так быстро?.. Есть ли у вас, любезный чародей, праздничный наряд?..

-Признаться честно, у меня нет с собой ничего, кроме коня, да и тот скоро падет от усталости, — честно отвечал Питти. — И на ночлег я остановился в весьма дрянной гостинице. Какое счастье, что ваш дом оказался гораздо уютнее...

-Позвольте!.. — воскликнул господин Дунио, внезапно заподозрив, что у этого вечера в запасе куда больше тревог и огорчений, чем показалось вначале. — Вы говорите так, словно...

-...Словно желаю остаться на ночь под вашим гостеприимным кровом, — продолжил Питти с весьма неприятной невозмутимостью. — А как же иначе? Из вашей дочери только что был изгнан демон. Неужто вы думаете, что изгнать беса все равно, что махать кухонным полотенцем на летучую мышь, которая вторглась в вашу опочивальню? Жустину нельзя оставлять одну, пока ее собственный дух не укрепится.

-Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь ночевать на женской половине? — воскликнул Дунио, а соседи и приятели возмущенно забормотали, что эдакого неприличия во Фреченто еще не видали и не слыхали.

-Быть может, в Нижнем городе, где бедняки спят вповалку на земляном полу своей хижины, и допустима подобная вольность... — начал Мурино, но не решился продолжить, ведь при этом пришлось бы произнести вслух совершенно ужасающие непристойности.

-В приличных домах не каждый родич может войти в женские комнаты средь бела дня, что говорить о ночи! — прибавил к этому Фрато.

-В самом деле, Питти, — сказал Дунио, почесывая затылок. — Ты мне друг, но говоришь сейчас нечто невообразимое. До свадьбы навещать после захода солнца свою невесту и оставаться с ней наедине!..

-Черти б вас побрали... — пробурчал Питти себе под нос. — Да я же говорю сейчас как лекарь, а не как жених! Ваша Жустина очаровательна, — тут он мимоходом поцеловал руку своей молчаливой и понурой невесты, — но не до такой же степени, чтоб я не утерпел до свадьбы. Я врачеватель, господа. Бывают врачеватели тела, а я врачевал сегодня душу, и должен наблюдать за ее состоянием. Вы переполошились от мысли, что мое присутствие в покоях Жустины неприлично, но что если туда вернется бес? Злой дух?..

-Нет уж, сударь, — твердо ответил на это Дунио. — Вы, хоть во Фреченто человек пока что неизвестный, но определенно относитесь к мужскому роду. Что же касается демонов — доподлинно неизвестно, есть ли у них хоть какое-то разделение на жен и мужей. Да и присутствие беса на женской половине, быть может, и опасно, но приличный дом нечистый дух всего лишь осквернит, а не опозорит, тем более, что он и так здесь обитал годами. Призовем священника, он окропит стены святой водой — и скверны как не бывало. А вот от позора так просто не избавишься!.. Так и быть, оставайтесь, но о женской половине и думать забудьте. Жить будете в гостевой пристройке, что выходит в сад, и служанки дадут вам знать, если с Жустиной будет неладно. Как ты, милая? — спросил он, опасливо переведя взгляд на тихую дочь. — Твое лицо бледнее, чем обычно... Не пора ли тебе отдохнуть?

-Как скажете, отец, — бесцветным голосом отвечала Жустина, и принялась подниматься наверх, безвольно принимая помощь служанок.

-Ох, вот всегда бы так... — пробормотал Дунио. — Но чтоб без зятя-колдуна в придачу!..

Питти проводил невесту напряженным взглядом, словно ожидая, что в любой миг все может перемениться. Все поняли, что он беспокоится, теряя ее из виду, но только поглупевший от счастья Лютио счел это признаком внезапно вспыхнувшей любви, которая не терпит даже минутных расставаний. Колдуна настойчиво выпроводили в гостевые комнаты, а затем гости, которым не выпало счастья считаться женихами девиц из дома Дунио, по очереди пожелали старику-отцу терпения и благоразумия, после чего разошлись по домам. Последним ушел Лютио, успев увидеть краешек платья Фосси, и клятвенно заверив Дунио, что завтра посватается, как положено — в присутствии своего собственного родителя и поверенных обоих семейств, которые немедленно приступят к составлению брачного контракта.

Уже к утру во всем Фреченто чесали языки о чудесной свадьбе Жустины с чародеем, и только ленивый к обеду не успел прогуляться мимо ограды дома Дунио, который теперь называли не иначе, как Дом-С-Бесом. Челядь, приставленная к колдуну, наперебой рассказывала, что Питти всю ночь не спал, жег свечи и ходил взад-вперед по комнате. Под утро чародей прилег, и тут же из комнаты Жустины раздался шум и крик, но не успели к ней достучаться, как все стихло, а в гостевом домике тут же снова засветились окна.

То же самое повторилось и на следующий день, причем Питти отказался выйти к завтраку, а голос у него стал такой печальный и слабый, словно колдун простыл и перепил вина одновременно.

-Сторожит невесту от беса! — с уважением и опаской говорили слуги, и в кое-каких домах, отмеченных проклятием женской сварливости, заговорили, что не худо бы позвать будущего зятя Дунио в гости.

Сам господин Дунио не знал, что и думать — приготовления к свадьбе способны вышибить дух из отца невесты даже если удается растянуть их на пару-тройку месяцев, а уж если времени на предсвадебные хлопоты отведено меньше недели!.. За такой срок никак не сшить подвенечное платье, и к пиршественному столу придется достать из кладовых все запасы подчистую, да еще и в долги войти. Почтеннейший Дунио, потерявший покой и сон, решился просить Питти перенести свадьбу хотя бы на пару недель далее, но, постучавшись в дверь гостевых покоев, увидал, что будущий зять его цветом лица похож на восставшего из гроба покойника. Слабость эта не была признаком податливости — напротив, стоило только заикнуться о переносе торжеств, как колдун пришел в ярость и едва ли не выставил будущего тестя вон. "Ох, не к добру все это!" — повторял себе господин Дунио, но прогнать Питти и сорвать свадьбу дочери не решился.

Сама по себе поспешная свадьба была неприлична донельзя, но к ней прилагались десятки совершенно непристойных мелочей — платья Жустины, которые когда-то мыслились подходящими для празднеств, оказались тесны на засидевшуюся в девицах невесту. Шнуровка узких рукавов трещала на ее сильных руках, швы расходились при каждом движении, но саму Жустину это ничуть не смущало — она только повторяла скучным голосом, что всем довольна и лучшего наряда вообразить себе не могла. С женихом своим до свадьбы она ни разу не увиделась: он не выходил из своих покоев, точно дав обет затворничества, и не выказал ни единого пожелания по поводу свадебного порядка.

К храму нареченным полагалось прибыть порознь, но так как они вопреки всем условностям жили в одном доме, то сошлись на том, что жених попросту последует за процессией невесты в отдельном паланкине. Господин Дунио, не знавший, за кого более волноваться — за чрезмерно покорную дочь или же за будущего зятя, превратившегося за последние дни в некого призрака, — в итоге решил не нарушать обычный порядок и сопровождал Жустину. Зеваки, выстроившиеся вдоль улицы, ведущей к храму, не скрывали своего любопытства и громко обсуждали, что платье никуда не годно, а отец невесты, по всей видимости, вот-вот отдаст богу душу из-за стыда и переживаний. В самом деле, бедняга Дунио, столько лет страдавший из-за сплетен вокруг незамужней Жустины, теперь уж пил чашу унижений, как ему казалось, до дна.

Но главный удар ожидал его у храма, когда он увидал, что жених настолько измят и неопрятен, точно все эти дни пьянствовал и спал, где придется, не сменяя одежды.

-Да что же это?.. — воскликнул Дунио, едва не плача.

-Всем мой жених хорош, — тут же отозвалась Жустина, глядя в пустоту.

-Вы дочь отдаете за человека, или за ворох тряпок? — грубейшим образом ответил Питти, и, схватив невесту за руку, потащил к алтарю, тем самым вызвав смех и громкие пересуды. Жустину во Фреченто не любили — кого-то она жестоко высмеяла, кому-то поставила синяк под глазом или выдрала клок волос, других спустила с лестницы, третьих облила помоями. И хоть винить в том полагалось злого духа, прощать так быстро строптивую дочь Дунио никто не собирался. Пришло время ей самой стать предметом злых насмешек, которыми вполголоса обменивались гости:

-Наконец-то! Расплатилась сполна за свою дерзость!

-Была она безумна, и в жены получила такого же полоумного.

-Позорила отца, так получай позорную свадьбу!

-Нехороши ей были женихи из Фреченто! Пусть теперь радуется своему колдуну, которого принесло сюда, как ветер носит всякий дрянной сор. Глядите на него — наверняка мертвецки пьян, ишь как шатается!..

-Была гордячкой, а посмотрите на нее сегодня: молчит, точно воды в рот набрала. И не жалуется, что платье наспех перешито, а жених вовсе в обносках. Должно быть славно проучил он того беса, раз ядовитый язык Жустины укоротился раза в два.

-Смешнее свадьбы сроду во Фреченто не видали!

А были и те, кто открыто и громко говорил:

-Молодец колдун! Проучил ее как следует! Теперь узнает, что не всегда все будет по ее желанию.

Но самому колдуну, похоже, было не до смеха: когда пришло время невесте идти к алтарю — он позеленел лицом, а глаза, напротив, покраснели, словно на плечи ему сейчас взвалили несколько мешков муки. Многие говорили, что в тот момент казалось, будто его сейчас хватит удар, а невесте словно и дела до того не было. Медленно, словно лодка плывущая против течения, шествовала она по храму, через каждый шаг замирая и запинаясь. И если бы лицо ее не сохраняло при этом полное спокойствие, то можно было бы подумать, что к жениху Жустину тащат на невидимом аркане, а она изо всех сил сопротивляется.

Пришло время говорить обеты — и вновь она была безмятежна и мила, как никогда ранее, но по щеке поползла слеза, до которой, впрочем, никому не было дела. Мало ли невест плачет на своих свадьбах?.. Гораздо большее внимание досталось той самой Фосси — хорошенькой девице, маленькой и хрупкой точно певчая птичка. Лицо ее попеременно меняло выражение: она то радовалась, что наконец-то сестра перестанет быть проклятием семьи, то стыдилась ужасных обстоятельств свадьбы, и крохотные ушки ее горели ярко-алым светом. Лютио, сидевший неподалеку, тоже краснел — но от другой досады: ревнивцы сразу замечают, когда на их сокровища притязают другие, а сегодня во Фреченто многие холостяки сочли, что помолвка младшей дочери Дунио — чистая условность.

Сам же несчастный отец двух красавиц-дочерей не мог найти себе места от беспокойства и думал лишь о том, что со свадьбой все неладно, как и с женихом. "Ох, что же я наделал! — думал он. — Здесь все сплошной обман. Нельзя спускать глаз с колдуна, и, быть может, если я докажу, что он злонамеренный мошенник и плут, то позор падет не на мое семейство, а на чародейское сословие, гореть ему в аду!.."

Но вновь здравомыслие его не принесло никакой пользы: едва только священник объявил Жустину и Питти женой и мужем, как колдун, едва совладав с заплетающимся языком, громко объявил:

-Отлично! А теперь пусть родственники и гости нас простят, но мы с женой немедленно уезжаем из Фреченто. Да-да, не сменив одежды, и не побывав на свадебном пиру. Мне позарез нужно вернуться в родные края, а Жустина, как моя жена, должна следовать за мной, куда бы я не направился.

Гости всполошились так, что огонь свечей затрепетал, а лавки заскрипели.

-Но это вовсе никуда не годится! — закричал Дунио, уже не скрывая своего возмущения. — Где это видано? Как можно отправляться в дорогу прямиком со свадьбы?!

-Жустина теперь моя по божьей воле и человеческому закону, — огрызнулся Питти, шатаясь и обводя беспокойную толпу мутным взглядом. — Если не я буду распоряжаться ею, то кто тогда? Я забираю ее с собой немедленно, и пусть только кто-то попробует остановить меня, человека в полной мере свободного. Как я приехал во Фреченто, когда мне того пожелалось, так и уеду. До сегодняшнего дня у меня из имущества при себе имелся конь, а теперь — конь и жена. И их обоих я забираю. Кто посмеет удерживать Жустину, того я сочту грабителем, так и знайте. И защищать свое добро буду точно так же, как если б встретил разбойников в лесу!..

В отчаянии господин Дунио, смотрел на суматоху, не зная что предпринять, пока взгляд его не остановился на Лютио.

-Сын мой! — вскричал он, вцепившись в руку юноши. — Ты ведь в приятельских отношениях с этим проходимцем. Да что там! Ты его привел в мой дом!.. И если не желаешь, чтобы я поверил, будто ты с ним в сговоре, то немедленно отправишься за ним. Говори треклятому чародею что хочешь, но если собираешься и дальше звать меня любезным отцом, то тебе придется набиться ему в спутники. Жустина все-таки приходится мне дочерью, и я хочу знать, не собирается ли безумный колдун ее погубить!.. Да и тебе она вскоре будет не чужим человеком, если богу угодно, чтобы вы с Фосси связали свои судьбы...

Лютио, захваченный врасплох, растерянно вертел головой — от Фосси к будущему тестю и обратно. Менее всего ему хотелось впопыхах покидать Фреченто, да еще и в столь смутное время, когда все холостяки города собирались околачиваться у порога Дунио. Но, несмотря на дурман влюбленности, в глубине души он сознавал, что надежнее будет сделать ставку не на чувства юной невесты, а на благосклонность ее отца.

-Ох, ладно, ладно! — ответил он, превозмогая крайнюю досаду. — Конечно, я провожу Жустину до дома Питти и прослежу, чтобы с ней все было благополучно.

Так и вышло, что новоиспеченные супруги покинули Фреченто еще быстрее, чем поженились — безо всяких пожитков, в тех нарядах, что послужили им как свадебные. А следом за ними помчался Лютио, отнесшийся к путешествию чуть более здраво и оттого захвативший с собой пожилого слугу по имени Черуппино.

Еще до наступления темноты Лютио нагнал приятеля в предгорье — сам Питти был едва жив, а Жустина как будто спала с открытыми глазами, предоставляя своей лошади полное право идти туда, куда ей вздумается. Конечно же, путникам такого рода на каждый шаг вперед приходится делать добрых два десятка в сторону или назад. У молодого колдуна давно уж не хватало сил на брань, однако, завидев Лютио, он нашел силы, чтобы крайне недвольно и грубо воскликнуть:

-Какого дьявола? Что за черти тебя принесли?

-Я менее всего желал бы за тобой гоняться, — не менее раздраженно отозвался Лютио. — Но тесть твой приказал, чтобы я проследил за вами и уберег Жустину от дурного обращения.

Тут уж Питти дал волю гневу и долго проклинал всех своих новых родичей до седьмого колена, не смущаясь того, что Жустина слышит все эти недобрые слова.

-Как знаешь, Питти, — упрямо сказал Лютио. — Мне нет дела до твоих хитростей, и с Жустиной мы никогда не ладили, но если старый Дунио решит, что я нехорош для Фосси — то жизнь моя кончена раз и навсегда. Ругайся хоть всю дорогу, а я поеду с тобой!

Иные влюбленные готовы броситься со скалы из-за своих страстей, а кто-то пьет яд или лезет в петлю — что толку с ними спорить человеку разумному? Питти, поразмыслив, решил, что прогонять Лютио не стоит. Хотя, признаться честно, сам чародей то ли позабыл времена, когда влюблялся без памяти, то ли сердце его не слишком-то способно было к безумствам, и побуждения приятеля ему казались донельзя глупыми.

Погода, точно решив зло подшутить над ними всеми, ближе к ночи начала портиться, и вскоре с небес на головы путникам обрушился густой мокрый снег — не столь уж редкое явление в окрестностях Фреченто. Питти, без того с трудом державшийся в седле, шатался все сильнее и ронял поводья от слабости. Лютио был на него от души зол, оттого поначалу не предлагал помощь, но затем беспокойство за приятеля пересилило досаду.

-Ты болен? — спросил он, поравнявшись с чародеем. — Быть может, следует отдохнуть? Ночью на горных тропах мы переломаем коням ноги.

Но Питти не выказал благодарности за заботу, вновь показав свой дурной нрав.

-Никаких остановок! — резко ответил он. — Мне нельзя спать!

Даже Черуппино-слуге, человеку флегматического и даже несколько равнодушного склада характера, происходящее показалось странным.

-Ваш приятель желает свернуть шею не себе, так нам, — сказал он тихо Лютио. — Горы наши не так уж круты, но ночью никакой дурак здесь ходить не будет. А с ним еще и дама! Верхом! Будь госпожа Жустина не так крепка здоровьем, то еще до захода солнца мы бы остановились на привал. Слыхал я от ее служанок, что девица эта сильнее многих мужчин, и рука у нее тверже, чем у любого конюха, но как-то не верилось — а зря!..

-Удивительно то, что она все это время молчит и ни о чем не просит, — так же вполголоса отвечал Лютио. — Как будто не чувствует ни голода, ни холода, ни усталости.

-Зато колдун вот-вот свалится! — заметил Черуппино, и оказался совершенно прав: Питти как раз качнулся особенно явно, а затем, уронив поводья, принялся сползать с лошади, по всей видимости — потеряв сознание.

Лютио и Черуппино, переглянувшись, поспешили ему на помошь, пока чародей не угодил под копыта. О Жустине, к стыду своему, они полностью позабыли — она порядочно отстала от остальной компании, и лошадь ее тихо плелась позади всех.

-Питти, дружище! — восклицал Лютио, тормоша беспамятного колдуна. — Да что с тобой? Ты жив?

Тот тихо застонал, промолвил что-то неразборчивое, как это бывает в лихорадке, и некоторое время Лютио не мог добиться от него никакого внятного объяснения — как тут не переполошиться?..

-Жустина! — вдруг громко и отчетливо, даже с некоторым испугом сказал Питти. — Жустина?..

И не успел Лютио сообразить, что на это следует ответить, как мимо них, в сгущающихся сумерках сквозь снег промчалась лошадь Жустины, да так быстро, словно за ней гнался сам дьявол. Черуппино после клялся и божился, что девица подгоняла ее, бешено колотя пятками по бокам и визжа, точно ведьма. Благоразумный Лютио склонялся к тому, что лошадь чего-то испугалась и понесла, а кричала Жустина от страха, но не сказать, чтоб в том он был сколько-нибудь уверен.

Чародей, до того бессильно висевший на руках у приятеля, дернулся всем телом, с трудом устояв на ногах. Встряхнув головой, он с внезапной силой оттолкнул Лютио, вскочил на своего коня и с криком: "Ее нужно остановить!" помчался вслед за женой. Хоть при этом Питти неожиданно проявил себя как весьма заботливый супруг, Лютио в тот миг окончательно решил, что история с женитьбой обернется для всех страшной бедой. И во внезапной болезни Питти, и в покорности Жустины таилось что-то недоброе. Вместе с Черуппино они отправились на поиски, моля святых заступников, чтобы те не дали им потеряться во вьюге или же свалиться с обрыва. За Питти просить, впрочем, никто не решился — у чародеев, как известно, свои собственные покровители. Что до Жустины — то в глубине души Лютио считал, будто она заслужила любую беду, которая могла с ней случиться ночью в горах.

Немало страху натерпелись путники, пробираясь по каменистой тропе, ведущей куда-то наверх, в самое сердце зимней бури. Настоящих морозов в этом году еще не бывало, оттого землю не прихватило, и копыта лошадей скользили в потоках грязи. Лютио пробовал звать друга, но каждый раз приходилось отплевываться от снега, а завывания ветра уносили с собой любой крик, словно сухой листок.

-Ох, конец пришел строптивой Жустине! — бормотал Черуппино. — Зря поистратился старый Дунио на свадьбу...

Лютио и сам подумывал, что с Питти, как и с его женой, покончено, но тут за стеной снега ему почудилось слабое свечение. Оно помогло найти дорогу к укромному ущелью, где дыхание бури почти не ощущалось — ветер выл и плакал где-то высоко над головой, а мокрый снег осыпался медленно и важно. Свет, который заметил Лютио, имел, несомненно волшебное происхождение, поскольку его сгусток трепетал над непокрытой головой Питти. Сам колдун стоял на тропе, согнувшись так, словно переломал ребра — молчаливый и окаменевший. Позади него подрагивало нечто темное и огромное, в чем Лютио не сразу признал лежащую лошадь — животное как будто запуталось в поводьях и не могло встать, жалобно хрипя и фыркая. Оттуда же доносились женские стоны.

-Лошадь госпожи Жустины упала и придавила собой хозяйку, — прошептал Черуппино на ухо Лютио, который спешился, но замер в нерешительности. — А друг-то ваш не спешит ей помогать. Должно быть, хочет в один день побыть и женихом, и мужем, и вдовцом. И кто бы мог его за это осудить?..

-Все-таки Жустина хоть и дрянная донельзя, но дама благородной крови! — с сомнением произнес Лютио. — Нельзя обращаться с ней подобным образом. Дочери Дунио не место в грязи, под лошадью. Черуппино, помоги ей!..

Однако стоило слуге сделать шаг в сторону Жустины, как Питти, очнувшись, громко и недобро произнес, заступив ему дорогу:

-Не вздумай помогать моей жене, иначе оплеухой не отделаешься.

-Так я хотел помочь лошади! — нашелся хитрец-слуга.

-И от лошади держись подальше!

Тут даже терпеливому Лютио стало невмоготу, и он, отбросив всякие соображения о былом приятельстве с колдуном, воскликнул:

-Побойся бога, Питти! Ты что же — решил уморить свою жену в первый день брака? Или ты хочешь преподать ей урок покорности, чтоб впредь знала свое место? Дело нужное, но в приличных домах его обставляют несколько иначе. Если Жустина искалечена и нуждается в помощи лекаря...

-С ней все в порядке, уж поверь, — отрезал Питти, говоря сквозь зубы. — Я бы даже сказал, что она здоровее всех нас, вместе взятых. Постой и помолчи, а я скажу, когда подать ей руку и проявить любезность. Но лучше прикажи своему слуге развести костер, нам всем нужно отогреться.

Чувствуя себя преглупейшим образом, Лютио, однако, перечить Питти не посмел — тот выглядел чрезвычайно решительно, — и отдал Черуппино нужные распоряжения. Колдун, вновь отрешившись от всего мира, забормотал какую-то тарабарщину, и женские стоны стали тише, а потом и вовсе смолкли. Вот Питти взмахнул рукой — и лошадь встала, как ни в чем не бывало. За нею обнаружилась госпожа Жустина — вся в грязи с ног до головы, в изодранном платье и простоволосая. Безо всяких признаков хромоты или испуга она встала, не дожидаясь помощи, и подошла к костру, ничуть не беспокоясь из-за испачканного лица или испорченного наряда.

-Клянусь, Питти! — с хмурым видом произнес Лютио, невольно отодвигаясь подальше от Жустины, глаза которой все больше походили на две блестящие бессмысленные пуговицы. — Если ты немедленно не объяснишься, то завтра же я возвращаюсь во Фреченто и объявляю, что ты совершенно неприличным образом хотел проучить свою жену, да так, что едва не убил!

-Ох, Лютио!.. — недовольно огрызнулся Питти, но во взгляде его появилось что-то вроде смирения. — Не говори ерунды. Скорее, она меня проучит, чем я ее.

-Не думаешь ли ты, что я поверю, будто с ней все в порядке?! — возмутился Лютио. — Скажи правду! Бес вернулся? Ты не изгнал его?

-Нет, это невозможно! — вскричал Питти и схватился за голову. — Не было никакого беса, ты ничего не смыслишь в нечистой силе! Все много хуже... Хотя вначале мне казалось, что идея преотличная. Кой черт тебя понесло в ту гостиницу? Зачем мы встретились? Как ты меня подбил на это?..

-Я подбил? На что же? — от несправедливости у Лютио и дух перехватило.

-На что... — повторил Питти задумчиво, а затем указал на Черуппино. — Скажи вначале, предан ли тебе этот бездельник?

-Он служит мне с самого детства! — тут же ответил Лютио.

-Именно так! — вставил Черуппино, не на шутку встревожившись из-за неожиданного внимания.

-Стало быть, если он все разболтает, то тут будет виновата одна твоя излишняя доверчивость, — пробормотал Питти, с сомнением переводя взгляд с одного на другого. — А с меня спрос невелик...

-Что разболтает? — завопил в отчаянии вконец запутавшийся Лютио.

-А то, после чего ты вряд ли женишься на своей Фосси, — произнес чародей с некоторой мстительностью. — Сам говорил, что ее не выдадут вперед сестры. Следовательно, в твоих интересах всецело охранять мой брак и не давать ни малейшего повода к тому, чтобы кто-то счел его незаконным.

-С чего бы быть незаконным браку, заключенному в храме с согласия отца невесты и самой невесты?

-С того, что я околдовал Жустину, — коротко ответил Питти, а затем, видя, что Лютио растерянно моргает, приоткрыв рот, прибавил:

-Околдовал, то есть опоил зельем, а затем применил чары, которые лишили ее собственной воли. Все это, разумеется, совершенно противозаконно и во Фреченто, и в Иллирии, и в любом другом городе Юга.

Тут Черуппино, не таясь, взмолился богу, как будто ожидая, что всех за эдакую нечестивость поразит молния или огненный вихрь, а Лютио раскашлялся до слез.

-Да еще бы! — воскликнул он, обретя дар речи. — Ну, знаешь ли, такого я от тебя не ждал! Околдовать девицу из порядочной семьи, обманом жениться и утащить ее с собой?!.. Подобным промышляли в старые времена разве что дикие лесные эльфы — но что взять с нелюдей...

-Кабы ты сам мне не сосватал эту бешеную ведьму!.. — не остался в долгу Питти. — До разговора с тобой я и не помышлял о таком бесславном обмане. Сам посуди — ну разве мне требуется магия, чтобы охмурять девиц? Я думал честно заморочить голову какой-нибудь наследнице попроще, но тут черт принес тебя с рассказом о баснословном приданом, и вот, полюбуйтесь-ка!.. Ох, раньше я корил себя за расточительность, а теперь пришло время проклинать свою жадность. Сроду не видал таких упрямых ведьм, как эта твоя Жустина! Я извел на чары все свои силы, а ей и того мало — только и ждет, чтобы изорвать все в клочья, освободиться и перегрызть мне глотку!.. Сто раз я пожалел, что погнался за ней, и тысячу — что догнал. Счастье, что ее в итоге придавило лошадью — я успел опутать разум треклятой мегеры прежде, чем это чудовище освободилось...

-Так разве я не предупреждал тебя? — от несправедливости обвинений Лютио позабыл о главной сути беседы. — Разве не сказал сразу, что Жустина злее бешеной собаки? Ядовитее гадюки?..

-Прежде, чем ты продолжишь, — промолвил чародей, любезно улыбнувшись, — я должен тебя предупредить, что моя жена слышит сейчас каждое слово, хоть и не может ответить. Пусть ее мирный вид не вводит тебя в заблуждение. А память у нее, поверь, гораздо надежнее моих чар. Теперь, когда она знает, что это ты привел меня в ваш дом и надоумил изгнать демона... — тут Лютио пискнул что-то протестующее, покосившись на безмолвную Жустину. — Теперь она желает прикончить тебя сразу же после того, как ей выпадет шанс поквитаться со мной.

Как ни пытался Лютио сочинить ответ, который помог бы ему остаться в стороне от проделок Питти, но в голову ничего не шло. Сам того не желая, он стал сообщником в деле похищения дочери из славного и добропорядочного семейства. Если бы у Лютио хватило честности и отваги повиниться во всем, то, быть может, тюрьма обошла бы его стороной, но и руки Фосси ему не видать. А заподозри старый Дунио правду безо всяких подсказок — еще хуже!

-Чего же ты от меня хочешь? — спросил он у Питти, постаравшись вложить свой голос ровно столько презрения, чтобы уязвить приятеля, но не слишком.

-Поможешь доставить Жустину в мое поместье, — быстро ответил Питти. — Я, как ты видишь, вконец ослаблен. Мне нужно отдохнуть от чар. Но без колдовства моя супруга вновь превратится в исчадие ада. Разумеется, я свяжу ей руки и спутаю ноги, но, видит бог, даже в таком случае не буду чувствовать себя в безопасности. Тут-то мне и пригодятся спутники: будете с Черуппино сторожить ее по очереди, и следить, чтобы не сбежала. А когда мы окажемся в родных стенах, то ты немедленно вернешься во Фреченто и передашь моему тестю, что все бумаги и приданое должны быть готовы в кратчайшие сроки. На какой день назначена твоя свадьба с Фосси?.. Вот там-то мы и встретимся.

Лицо Лютио омрачилось.

-С чего ты приуныл? — недовольно прикрикнул Питти. — Я же не прошу покрывать убийство или грабеж. По большому счету все честно! На Жустине все равно никто бы не решился жениться, да и я сам, признаться, свои силы переоценил...

-Да наплевать мне на твои грязные делишки! — жалобно ответил Лютио. — Я только что сообразил, что за всей этой суетой ни разу за сегодня не вспомнил о своей невесте!.. Ты говоришь о свадьбе!.. А знаешь ли, что из-за твоего обмана эта свадьба расстроится хоть так, хоть эдак? Пока я буду шататься с тобой по горам и полям, к порогу Дунио сбредется чертова прорва всяких наглецов с хорошо подвешенными языками. Я вернусь, а Фосси обо мне позабыла и слушает сладкие речи... Ты знаешь, что у красавиц память, как у птичек!..

-Вполне возможно, — согласился Питти. — У женских чувств срок годности невелик. Впрочем, бывают и исключения из правил. Любовь твоей невесты вряд ли вполовину так крепка, как ненависть моей жены. Ты боишься, что Фосси за пару недель о тебе позабудет, а мне опасаться нечего — Жустина до конца своих дней будет мечтать, как придушит меня своими собственными руками. Увы, обратная сторона колдовства такова, что я, подавляя волю Жустины, вынужден слышать ее невысказанные речи, и уж поверь — супруга моя без конца кричит: "Подохни в муках, негодяй!"

И они хором вздохнули, думая каждый о своем.

-Ну, Питти, полно тебе, — наконец сказал Лютио. — Возможно, нрав Жустины получится укротить. Все-таки она человек... ну как человек — женщина! Сколько там в ней упрямства? Если нынешний холод ее не усмирит, так ведь есть еще и голод... Покажи ей наряды, драгоценности, а потом отбери и скажи, что их надобно заслужить. Да мало ли на свете способов сделать жену сговорчивее?

-Тьфу, Лютио! — не на шутку возмутился Питти. — Не настолько низко я пал! К тому же... Посмотри на нее! Ты вправду веришь, что Жустине есть дело до еды, платьев и драгоценностей? У нее одна мечта: спустить с нас живьем шкуры, а потом облить кипящим маслом или сбросить на острые скалы... Что там еще... Колесовать, уложить на раскаленные угли, скормить дикому зверью... Ох, до чего же кровожадная натура! — чародей поежился, видимо, продолжая слушать мысленные проклятия, которыми награждала их внешне безучастная Жустина. — А, вот и Черуппино вспомнила! Ну, к нему она милосердна, ведь все-таки он человек подневольный...

-Благодарствую, госпожа, — почтительно вставил Черуппино

-...Его она всего лишь желает выпороть до полусмерти, а затем продать пиратам в рабство, чтоб до скончания века он сидел, прикованный к веслу галеры на солнцепеке, — завершил Питти пересказ. — Ну, как видите, в ваших же интересах озаботиться тем, чтобы почтенная моя супруга не освободилась раньше времени. Поэтому договоримся так: я сплю — вы сторожите по очереди, а днем я вновь насылаю колдовство...

-Ох, Черуппино, клянись немедленно, что не расскажешь никому, что видел здесь и слышал! — сказал Лютио, перед тем приложившись пару раз к фляжке. Все-таки ни разу до того ему не доводилось похищать даму — на это горазды только разбойники и эльфы, как известно.

Старый слуга безо всякой охоты дал слово, что будет нем, как рыба, однако стоило Лютио вернуться во Фреченто, как слухи о приключениях молодоженов в горах поползли по городу. Магию поначалу никто не вспоминал — склонялись к тому, что в пути Жустина дерзила и не слушалась мужа, оттого и свалилась в грязь. А тот, соответственно, решил ее проучить, оттого и сам не помогал жене подняться, и слуге запретил. "Что за славный чудак! — говорили, не таясь, горожане. — Глядишь, и сладит с этой ведьмой. Сама судьба решила преподать урок Жустине за все ее дерзости!".

Сам же Лютио был на диво немногословен и говорил лишь то, что дорога выдалась нелегкой из-за непогоды, Жустина в добром здравии, как и ее супруг, а новый дом пришелся ей по нраву.

Но господин Дунио, чьи подозрения за эти недели укрепились, теперь не слишком-то доверял будущему зятю. Он перечитывал письма, которые ему прислали из Иллирии, хмурился, шептался с поверенными и принимал Лютио в своем доме без прежнего радушия.

Тревога и угрызения совести довели Лютио до того, что он добился тайного свидания с Фосси, чего прежде никогда не бывало. Невеста тоже несколько охладела к тому, кто прежде был единственным и беззаветно любимым, однако снизошла до разговора. От нее-то Лютио узнал, что Дунио полон желания признать брак старшей дочери незаконным, поскольку подозревает Питти в злоумышленном колдовстве. "Коли прибудет, как обещал, на свадьбу младшей дочери один, без Жустины — объявлю, что он ее похитил и держит у себя, словно в тюрьме, — пересказывала Фосси речь отца. — А если решится привезти ее на празднество — что же, и на этот случай я знаю способ. Среди гостей будут тайно присутствовать три чародея, из тех, кто не в ладах с Питти. Они сразу увидят, есть ли на Жустине чары!".

-И что тогда? — в ужасе спросил Лютио, уже догадываясь, каков будет ответ.

-Питти немедленно арестуют, а тебя объявят его сообщником и разорвут нашу помолвку у самого алтаря, — сквозь слезы отвечала Фосси. — Отец решил, что ради спасения Жустины, которую он сам обрек на позорную свадьбу, не грешно теперь испортить свадьбу и младшей дочери! Все приготовления лишь ради того, чтоб выманить проклятого чародея! А ты еще смеешь укорять меня в холодности? Из-за тебя моя свадьба станет печальнее похорон!..

В ближайшее же время Черуппино, кляня весь белый свет, отправился в поместье Питти, дорогу к которому слуге хотелось бы забыть как страшный сон. При себе у него имелось письмо от Лютио, где кратко пересказывался разговор с Фосси — и письмо то старый хитрец прочитал, едва только выехал из города. Черуппино прекрасно помнил, при каких обстоятельствах они с Лютио доставили Жустину в дом Питти, и не ждал ничего доброго из этой затеи. Про себя он ругал колдуна на все лады и повторял, что по своей воле не переступил бы порог бесчестного логова, где насильно удерживают благородную даму!.. "С чародея станется заковать ее в цепи! — думал Черуппино. — И каково мне будет смотреть на эдакую непристойность?".

Однако, как показали дальнейшие события, страшиться следовало вовсе не того.

Итак, вернемся к Питти и Жустине, которые, едва не околев в дороге, прибыли в поместье чародея — справлять медовый месяц. Как уже говорилось, имение давно пребывало в упадке: слуги по большей части пьянствовали, служанки сбежали куда глаза глядят, садовник мстительно извел весь сад, превратив его в лесные заросли, а одичавшие охотничьи собаки из чародейской псарни бродили по окрестностям, воруя мелкий скот. От былого великолепия усадьбы остались лишь высокие стены да башни, которые построили еще при прадедушке Питти, известном чародее, дослужившемся до придворного звания.

Лютио и без того желал немедленно вернуться во Фреченто, но как увидал, насколько грязно, холодно и сыро в доме колдуна — немедленно попрощался и отбыл вместе с Черуппино. Сам Питти был не прочь последовать его примеру, однако времена холостой свободы закончились — на чары, удерживающие в покорности Жустину, он перевел столько сил, что едва переставлял ноги. Кабы не помощь Лютио, то вряд ли путешествие закончилось сколько-нибудь благополучно. Пару недель, а то и более требовалось на восстановление здоровья перед тем, как ехать за приданым, которое, как подозревал колдун, без боя в руки не дастся.

Осмотрев немногочисленную челядь, Питти понял, что с ними нет смысла хитрить сколько-нибудь изощренно: пьянство довело слуг до состояния, когда им все равно, что прjисходит у них под носом. С другой стороны грозить, чтоб не болтали, тоже было бесполезно — испитых умов не хватило бы на то, чтобы чего-либо всерьез бояться. Из этого следовало, что не пройдет и пары дней, как сплетни поползут по всей округе — а Питти не желал, чтобы в тяжбе с тестем нашлись свидетели того, как дурно обращался он с Жустиной. Поэтому он объявил, что женился, но жена в дороге тяжко захворала, рассудок ее помутился и оттого ей требуется совершенно особенная забота.

-Приготовьте ей комнату рядом с моей собственной, да приладьте к двери засовы покрепче, — приказал он. — Мою супругу ночью следует держать под замком. Не слушайте того, что она кричит, обращайтесь с ней почтительно — это дама чрезвычайно дурно воспитана, но из благородного семейства. Найдите ей в горничные какую-нибудь женщину из местных, да не совсем грязнулю, а жалованье я вам, бездельникам, выплачу, как съезжу во Фреченто...

Слуги были привычны к тому, что платит Питти как попало: то несколько месяцев ни медяка, то пригоршнями сыплет серебро, не считая — и по большей части их устраивал такой хозяин. Теперь же у них появилась госпожа, не способная следить за прислугой и наказывать за проступки — то есть, лучшая изо всех возможных. Безмолвную Жустину тут же отвели в ее новую комнату, а ночью, когда новая хозяйка дома вопила и швырялась в стены всем, что под руку ей подвернулось, голодные собаки проявили некоторое участие, тявкая и подвывая под окнами.

Но и Питти пришлось несладко: жизнь в родных стенах раньше казалась ему скучной, а теперь, когда с деньгами стало вовсе худо — попросту нестерпимой. Кладовые еще не опустели, но были близки к тому; в винном погребе — только никудышная кислятина, отовсюду свисала паутина, а простыни — сплошь дырявы. Глаз радовали только шкафы, полные самых изысканных нарядов, до которых колдун был большим охотником — да и те, возможно, вскорости пришлось бы продать. "Ах как было бы славно, — думал Питти, приуныв, — если бы я сделал так, как собирался: женился бы на обычной девице, которая бранила бы слуг и следила за кухаркой! От женитьбы на Жустине пока никакой выгоды — одни убытки. Скорее бы свадьба Лютио, уж там я вытрясу из тестя приданое и заживу на широкую ногу!"

Было и кое-что другое, о чем колдуну лишний раз вспоминать не хотелось: с каждым днем колдовство, усмиряющее жену, давалось ему все тяжелее. Он кое-как отдыхал ночью, но с утра вновь приходилось подновлять чары, чтобы слуги видели — госпожа жива, выходит к завтраку и желает мужу доброго дня.

На третью или четвертую ночь беснующаяся Жустина притихла, и Питти поспешил обрадоваться: упрямство жены укрощено!.. Он, как и прежде, повторил слова заклинания, прежде чем позволить челяди открыть засовы — жена молчала, как обычно. Спустилась к завтраку — вновь, как обычно. И колдун ничего не заподозрил до той самой минуты, когда на стол подали кушанья — лучшие из тех, что можно было состряпать из небогатых запасов кладовой. Стесненные обстоятельства не отбили у колдуна любовь к хорошей кухне, и даже напротив — сделали еду едва ли не единственной его нынешней радостью.

-Не так уж плохо для нынешнего нелегкого времени! — сказал Питти, довольно потирая руки, и из вежливой привычки пожелал жене приятного аппетита, хоть знал, что с таким же успехом мог обратиться к каменному истукану.

-А мне кажется, что пригорело и воняет, точно помои! — внезапно ответила она, хищно усмехаясь. — И тарелки вымыты из рук вон плохо! Я б из таких кормила разве что свиней!..

Питти от растерянности выронил ложку, а Жустина, не теряя времени, схватила супницу и опрокинула на стол, а затем принялась бить о стены тарелки, чашки, блюда и прочую посуду. Слуги вначале оторопели, но быстро сообразили, что к чему, когда в их сторону полетели ножи и вилки, солонки и перечницы. С испуганными воплями они разбежались куда глаза глядят, да и сам хозяин дома предпочел спрятаться под стол, когда увидел, как супруга примеряется к чайничку, полному крутого кипятка.

Пока Питти пытался совладать со взбунтовавшимся разумом Жустины, она успела добежать до кухни, сотворить там немало бесчинств и лишить колдуна надежд не только на завтрак, но и на обед.

-Забочусь о тебе, муж мой! — кричала она, размахивая согнутым черпаком, как булавой. — Разве можно есть такую дрянь? Тебя погубит это жаркое — в нем одни старые собачьи кости, в очаг все вылить!.. Да эти негодяи вздумали тебя травить, то-то ты бледнеешь и чахнешь на глазах!..

Подступиться к Жустине колдун сам не решался, а отдать приказание слугам, чтобы те схватили свою хозяйку и насильно удерживали — ну, большего бесчестья не придумать. Такое за считанные дни разнесется до самого Фреченто — и прощай, приданое! Как ни желалось Питти отдать приказ — он удержался, но, тем самым, обрек кухню на полное растерзание.

-При всем моем почтении, — безо всякого почтения объявила кухарка, — приберусь я только к вечеру, да и то — если мне дадут помощников. Хотите — пособите чародейством...

Но колдун сквозь зубы отвечал, что чародейства в нем нынче осталось не больше, чем супа в разбитой супнице. То была чистая правда: все, что было — он истратил на свою жену, которая теперь стояла смирно, безо всякого интереса глядя на разорение, которое сама и сотворила.

-Так значит, ты решила копить силы, чтобы сопротивляться колдовству! — рассерженно прошипел Питти, таща супругу в ее покои. — Посмотрим, кто кого!..

Конечно же, Жустина ничего не сказала, поскольку сейчас заклятие удерживало ее — но Питти уже понял, что оковы эти не так надежны, как кажется, и окончательно потерял покой и сон.

На следующий день он колдовал с двойным усердием, и до самого вечера жена вела себя, как ему хотелось, но вечером, от усталости, Питти сморила дремота у камина — глаза закрылись всего лишь на минутку! — а Жустины, которая чинно сидела рядом, и след простыл!

-Где она? — завопил Питти. — Куда подевалась моя жена? Святые небеса, неужели сегодня я лишусь ужина?!

Слуги, наученные горьким опытом, бросились на кухню — но там все мирно шло своим чередом. Тогда Питти подумал, что Жустина решила сбежать из дому, и битый час разыскивал ее следы в заснеженном саду. Наконец, кто-то из челяди заметил, что окно покоев самого Питти светится в вечерней темноте.

-Ох, нет! — вскричал Питти и бросился в дом.

Жустину он и вправду нашел в своей собственной спальне: она исступленно полосовала пуховую перину большим ножом, которым до того изрезала все лучшие наряды колдуна. Смеялась она при этом совершенно бесовским образом, а вокруг нее кружились перья, словно в комнате разыгралась вьюга.

-Я приготовила тебе постель, любимый мой супруг! — закричала она, увидев Питти на пороге. — Последнее время ты особенно любишь поспать, не так ли?..

Ночевать в другой комнате колдун не мог — он не решился бы оставить без присмотра запертую дверь, ведущую в смежные покои Жустины, — оттого до самого утра ворочался без сна на распотрошенных тюфяках. Она же, словно решив мучить супруга и днем, и ночью, вела себя тише мыши, и Питти то и дело прикладывал к двери ухо, чтобы убедиться, не затевает ли жена какую-то пакость.

Однако Жустина оказалась куда хитрее и опаснее, чем он мог вообразить.

Из заклятия, лишившего ее собственной воли, она извлекла всю пользу, которую могла: ее лицо не выдавало чувств, оттого Питти не подозревал, как внимательно и жадно следит она за каждым его движением. Он произносил слова заклинания — Жустина запоминала каждое слово. Он читал свои чародейские книги — она угадывала по шевелению губ, что в них написано, а иногда видела сами страницы и в считанные мгновения заучивала от первого до последнего слова, ибо любые знания о магии заполняли ее разум, как вода заполняет пустой сосуд. Ночью она натирала подошвы туфель липким жиром из лампы, а днем, когда ей позволялось ходить по дому вслед за мужем — наступала на клочки бумаги, упавшие на пол с его стола. Иногда там была записана сущая ерунда, но иной раз попадались и обрывки заклинаний. Жустина складывала их так и эдак, а потом беззвучно смеялась, глядя на то, что получается. Дар был настолько силен, что из самых обрывочных сведений наитие позволяло ей выстроить нечто гармоничное и новое — а измученный и ослабленный Питти ничего не замечал. Дошло до того, что книги из библиотеки чародея сами по себе падали рядом с Жустиной и открывались на тех страницах, которые были наиболее полезны и интересны — магия нашла благодарную ученицу и одаривала от своих щедрот, как могла.

После безобразий, учиненных на кухне и в спальне, Питти приказал вовсе не выпускать Жустину из ее комнаты, но к его удивлению слуги стали жаловаться, что боятся ходить по дому — новая хозяйка виделась им то в одном темном углу, то в другом. Колдуну и самому временами мерещилось ее присутствие за спиной, но запоры и замки оставались на своих местах — не могла же она пройти сквозь запертые двери?.. В доме воцарился хаос: Питти, выбившийся из сил, не мог понять, что он видит наяву, а что — во сне, но повсюду то и дело случались необъяснимые происшествия. На голову колдуну падали со стен картины и оленьи рога, а его выстиранную одежду уносило с веревок ветром и рвало о ветви деревьев. Огонь в камине ни с того, ни с сего полыхал, точно под адским котлом, да так, что опалил Питти брови и сжег его любимые домашние туфли. В котел с похлебкой угодил грязный веник, а в сковороду — старый башмак. Кто-то отворил двери в кладовую и впустил туда голодных псов, которые оборвали с крюков колбасу и копчености, а сломанная во время вьюги ветка невесть как долетела до окон и разбила стекла, осколками изранив колдуну лицо.

Поначалу чародей решил, что Жустина с кем-то сговорилась, но сколько не грозил слугам — никто не признался, что действует по наущению строптивой жены Питти. Тогда он заподозрил, что челядь взбунтовалась из-за удержанного жалованья, но стоило ему завести разговор об этом, как сразу несколько слуг попросили расчета, даже не упомянув о долге. "Что же это за чертовщина?" — думал Питти, измученный родными стенами так, как не бывал измучен даже в весьма опасных своих путешествиях.

Тут подоспело письмо от Лютио.

-Вот же старый хрыч! — вскричал Питти, немедленно прочитав его.

-Не сочтите за дерзость, сударь, но выглядите вы так, словно только что из гущи боя, — заметил Черуппино. — Помнится, когда мы прощались, то вы были бледноваты, но сейчас на вас вовсе живого места нет.

-Твоя правда, — не стал спорить колдун. — Но, должен сказать, твоему хозяину придется куда хуже, если мой тесть объявит его пособником похищения девицы.

-С чего бы это? — прикинулся Черуппино простаком.

-С того, что здесь написано, и не вздумай говорить, будто ты не читал письмо, — отрезал Питти. — По всему выходит, что спасет нас только перемирие с Жустиной. Меня она ненавидит, но и с отцом не ладит. Посмотрим, не согласится ли она принять нашу сторону.

И, выпив для храбрости стакан горячительного, он отправился беседовать с женой, которая подозрительно смирно отбывала свое бессрочное заключение за дубовой дверью с десятком засовов и замков.

-Проваливай, мерзкий обманщик! — первым делом сказала она. — Не желаю с тобой разговаривать!

-Не стану отрицать, что поступил с вами дурно, — ответил Питти. — Но, если разобраться, в главном я не соврал! Было обещано, что вы покинете Фреченто — так и вышло.

-Покинуть одну тюрьму, чтобы оказаться в еще худшей?! Тоже мне еще услуга!

-В этом есть мое упущение, — сказал Питти как можно более угодливо, тем более, что и вправду чувствовал за собой некоторую вину. — Я не знал, как уговорить вас на брак, вот и действовал обманом. Но, если это вас смягчит, я надеялся, что со временем мы сумеем примириться...

-Надеялся, что я польщусь на твою смазливую рожу? — тут Жустина ядовито расхохоталась. — Не на ту напал!

-Ну а чего же вы желаете, любезная? — несколько раздраженно ответил Питти, задетый за живое. — Давайте рассуждать откровенно: сбежали бы вы — вас ждал позор и нищета, а там и до бесчестья рукой подать. Увы, для женщины нет иного достойного пути, кроме как стать чьей-нибудь женой. А там уж, в честном браке, если у вас достанет на то ума и изворотливости — найдутся лазейки для ваших истинных устремлений. Странно, что мне, мужчине, приходится вас этому учить, как будто каждая женщина с рождения не знает об этой маленькой хитрости.

-Сказала бы я, куда тебе затолкать эту хитрость, — гаркнула Жустина. — Да только туда прежде надобно запихнуть надежды на мое приданое!

-Сударыня, скажу прямо — вы не видите дальше своего носа, — Питти был терпелив, поскольку иного пути не видел. — Кому бы вы понадобились без своего приданого? Мне? Упаси господь! Как я уже говорил, любой женщине, прежде чем заняться тем, что она на самом деле хочет, нужно отдать свой урожденный долг, то бишь, выйти замуж. Вот! Я помог вам совершить сие с наименьшими потерями — в обмен на ваше приданое, разумеется. Другой бы требовал еще наследников...

-Тьфу! — с чувством произнесла Жустина.

-...Но я был ниспослан вам небесами и ограничусь только деньгами, да и то — не всеми, — продолжал Питти. — Вот, смотрите: мы примиряемся, вы тотчас же получаете свободу, которой не знали в отцовском доме. Я куплю все наряды, на которые покажет ваш хорошенький пальчик, и возьму с собой в Иллирию по весне. Обещайте не громить кухню и не покушаться на мою одежду — большего мне не нужно.

-И я смогу свободно ходить по дому, когда мне заблагорассудится? — спросила после некоторого молчания Жустина.

-Именно так.

-Даже в библиотеку?

-Разумеется, — ответил Питти озадаченно. — Хотя ума не приложу, что женщине может там понадобиться.

-Это уж не твоего ума дело, — огрызнулась супруга, впрочем, по голосу было слышно, что она заметно смягчилась и пребывает в раздумьях.

-Я попрошу выполнить только одну мою просьбу... — приступил Питти к самой деликатной части торга.

-Я так и знала! — воскликнула Жустина.

-Не торопитесь! Это сущий пустяк. Я прошу вас съездить со мной на свадьбу вашей сестры...

-Этой сладкоголосой подлизы, у которой мозгов как у курицы!

-...И там вести себя чинно и благовоспитанно, чтобы все видели — между нами мир.

Жустина некоторое время молчала, а Питти, как на иголках, ждал ее ответа.

-Не такой уж это пустяк, — наконец сказала она. — Перед всем городом показать, что голову мне заморочил смазливый идиот? Что я боюсь лживого жадного мерзавца? Что уважения к себе у меня не осталось вовсе, раз я соглашаюсь с его болтовней в обмен на платья и прочие подачки?

-Звучит и вправду не слишком-то хорошо, — пробормотал Питти. — Ну, нет, Жустина, вы преувеличиваете! Всего-то согласитесь со мной пару раз для вида — и все. Например, скажу, что вино хорошее, а вы поддакнете: "Вы правы, муж мой!" — и на этом достаточно. Не столь губительно для женской гордости иногда притвориться сладкоголосой подлизой или как вы там говорили... На самом деле я-то буду знать, что вы меня презираете!

-И за это я получу свободу? — задумчиво спросила она.

-В той мере, насколько она для женщин возможна в этом мире, — с осторожностью согласился чародей.

-Ладно, черт с тобой, — сказала Жустина. — Я поеду во Фреченто и пару раз соглашусь с тобой прилюдно. Но до того в этом доме я получу свободу и право заниматься всем, чем захочу.

-Кроме погромов, — торопливо прибавил колдун.

-Ох, ну и скукотища, — проворчала Жустина, однако перемирие было заключено.

Питти не слишком-то доверял слову жены, поэтому поначалу следил за ней, подозревая подвох. Но она самым честным образом выполняла свою часть сделки, и даже сверх того — никогда еще слуги не были так предупредительны и обходительны, как в те времена, когда в стенах чародейского дома слышалась ее решительная поступь. Кое-кто якобы по собственному почину пришел чистосердечно каяться, мол, жадность довела до воровства, а лень — до порчи господского имущества. Приступы подобной честности колдун без труда связал с тем, что Жустина затребовала домовые книги и самолично отправилась пересчитывать мешки муки в амбаре. "До чего же славно, когда жена следит за хозяйством!" — думал он, невольно замечая теперь в супруге и гордую стать, и благородство черт лица.

Поначалу его смущало то, как часто Жустина наведывается в библиотеку, но затем он решил, что вреда из этого не будет, а поводов заговорить с женой прибавится. Она время от времени спрашивала его, что означает то или иное слово, или просила объяснить, что за неразборчивые заметки он оставил на полях. Питти время от времени испытывал огромный соблазн ответить, что женщине не стоит забивать подобной ерундой свою милую головку, но тут же представлял, какой отборной бранью наградит его жена и благоразумно удерживался от каких-либо замечаний, сам не замечая, насколько благотворно это влияет на продолжительность бесед. О магическом даре Жустины он не подозревал, так как на Юге колдовство считалось исключительно мужской стезей, и ему в голову не могло прийти, что интерес его супруги к магическому искусству имеет практический смысл.

Постепенно он свыкся со своеобразными манерами Жустины и даже начал находить некую прелесть в том, как прямо и решительно она высказывает свое мнение, не ходя вокруг да около. В выражениях супруга не стеснялась, а в споре первым делом хваталась за кочергу или табурет, на что Питти хладнокровно замечал:

-Моя дорогая, проломив голову своему собеседнику, вы докажете только то, что разумных доводов у вас не имелось!.. — и, как ни странно, слова эти оказались куда действеннее, чем угрозы и колдовство.

Таким образом, и воспитанность, и образованность Жустины улучшались день ото дня. К тому времени, как прибыло приглашение на свадьбу Фосси и Лютио, Питти был почти доволен своим браком, легкомысленно полагая, что худшие времена позади. Он рассчитывал, что женитьба принесет ему богатство и жену, которая не станет путаться под ногами, а получил, как ему казалось, кое-что получше: деньги вот-вот должны были даться в руки, а жена оказалась умелой домоправительницей, с которой можно поговорить о заклинаниях и прочих чарах — с некоторой осторожностью и опаской, но все же!..

-Ну, что же, — сказал он, прочитав приглашение, где и так, и эдак повторялась мысль, что без Жустины чародею на свадьбе делать нечего. — Пора!

Чтобы не показывать, как велика его нужда в деньгах, Питти побеспокоился о том, чтобы наряды для него и для Жустины выглядели роскошнейшим образом, хоть для этого пришлось заложить остатки фамильных драгоценностей. Оставалось только надеяться, что слухи об этом во Фреченто дойдут нескоро. Признаться честно, Питти исходил не только из расчета на приданое, когда истратил остатки сбережений: ему отчего-то не хотелось, чтобы жена, и без того униженная сверх меры из-за его хитростей, вновь стала предметом насмешек и злорадства. Сама Жустина ни словом не обмолвилась о том, что боится унижения, но сам чародей посчитал, что потешать городских острословов его жена более не должна.

-Мог бы не тратиться, — только и сказала она, когда портные прибыли показать итоги своих кропотливых трудов, оплаченные в двойном размере из-за срочности заказа. — Мне не привыкать к сплетням и пересудам.

-Но мне не по душе мысль о том, что худшие из них вы выслушали по моей вине, — ответил Питти. — Я знаю, что нашу свадьбу вы мне никогда простите.

-Уж не думаешь ли ты, что я разозлилась из-за дрянного платья и глупой болтовни? — Жустина фыркнула. — Недаром ты столько проигрываешь в карты — в людях тебе нипочем не разобраться, — тут она вновь подошла к платью, чтобы получше его рассмотреть. — Но, с другой стороны, я тоже не слишком-то проницательна: о тебе я вначале подумала гораздо лучше, чем ты того заслуживал, а теперь вот... что ж, признаю, ты не так плох, как мне показалось потом. Благодарю за то, что побеспокоился о моей гордости, колдун, — пожалуй, раньше такого со мной не случалось вовсе.

В сопровождении нескольких слуг супруги отправились в путь, пользуясь прекрасной погодой, установившейся перед солнцестоянием. Морозов в ту зиму сильных не было, а вот снега — хоть отбавляй. Смуглая разрумянившаяся Жустина, укутанная в меха, казалась Питти красавицей — быть может, так действовало на него предвкушение богатства, а, возможно, девушка и впрямь была куда миловиднее, чем ему показалось вначале. Поддавшись порыву, он как-то даже поцеловал ей пальцы, помогая выйти из кареты, а в другой раз — задержал руку на талии жены чуть дольше, чем требовалось.

-Не растрачивай попусту свои ухватки, — ответила на это Жустина. — Какой смысл морочить голову мне? Морочь голову моему отцу — деньги, ради которых ты все это затеял, у него!

-Зря вы думаете, что я не способен от души радоваться вашему обществу, — сказал Питти с некоторой обидой.

-Стало быть, если я помалкиваю и разряжена в тряпки попышнее, то мое общество может показаться приятным? Ха! — воскликнула Жустина.

-Не совсем, — Питти был задумчив. — Скорее, я сумел заметить его приятность, когда перестал опасаться за свою жизнь. Верьте или нет, но мне кажется, что с вами я куда свободнее, чем с кем-либо еще, ведь вам-то известно мое истинное лицо, как никому другому. Спорить не стану: в том, как сложились наши отношения, виноват я сам. Впрочем, как это ни печально — в ином случае они вообще бы не возникли, не так ли?..

Жустина смолчала, но посмотрела на мужа с неприязнью какого-то нового для нее рода: "Зачем ты лжешь, что можешь быть со мной другим? — без труда разгадал он безмолвный упрек. — Что дорожишь мной хоть сколько-нибудь?.. Что понимаешь и принимаешь такой, какая я есть?.. Это слишком жестоко и нечестно даже для тебя, Питти!".

Потом он часто думал, что именно тогда разозлил жену по-настоящему, и та, новая ее обида стала причиной всех дальнейших бед.

Свадьба Фосси и Лютио была главным событием той зимы: молодые богаты, нарядны, хороши собой — разве людям требуется большее, чтобы зрелище показалось интересным? Шлейф платья невесты из лучших кружев тянулся за нею, как хвост за павлином, жених с ног до головы в шелках и бархате, и даже зимние плащи, которые им предстояло накинуть на пару минут — чтобы дойти от паланкинов к храму — оторочены белоснежным мехом горностая, точно у особ королевской крови. За всей этой роскошью никто толком не заметил, что у невесты лицо кислое, а у жениха — мрачнее тучи.

Заботило всех другое.

-А помните, какой нелепый наряд был у Жустины на свадьбе? — переговаривались гости. — Нитки торчали, повсюду швы разошлись! Стыд да и только. Ну, пусть посмотрит, как выходит замуж ее сестрица, да подумает, отчего получилась такая разница. Это старик Дунио отлично придумал — две свадьбы едва ли не подряд, чтоб сравнивать было сподручнее!..

-Негоже девице быть такой переборчивой. Дождалась того, что пришлось согласиться на нищего прощелыгу! Кто не знает, что он женился на ней из-за приданого?

-А бес — ну, право слово, нельзя на него все валить. В порядочного человека демону нипочем не влезть.

-Вот и посмотрим, действительно ли она переменилась.

-Ох, душу готов позакладывать, что как увидит Жустина, насколько богато обставлена свадьба Фосси — тут-то бесовщина и вернется на свое место! Ей самой не досталось ни платья, ни торжества, ни почета.

И все сходились на том, что покажись Жустина на свадьбе — скандала не миновать, ведь самые разумные и смирные женщины впадают в безумство, когда речь заходит о нарядах и свадьбах, что уж говорить о такой ведьме?..

Питти и Жустина припозднились, но безо всякого умысла: дороги порядочно замело, и даже на улицах Фреченто повозки и кареты порой застревали в снегу намертво — что уж говорить о предместье!.. К тому времени, как супруги показались у храмового порога, все гости заняли свои места, а невеста, удерживаемая по приказу отца за закрытыми дверями, успела дважды разрыдаться и изорвать кружевные перчатки в клочья.

Дунио поспешил навстречу старшей дочери и зятю, не скрывая недовольства и беспокойства. Рядом с ним шествовали двое седобородых старцев, при виде которых Питти скривился, тоже решив, что не станет притворяться, будто чему-то рад.

-Атольфо из Кордио и дряхлый зануда Хорапольт! — проворчал он. — Два древних пня, которые делают вид, что не разучились колдовать!..

-Маги? Зачем они здесь? — спросила Жустина, нахмурившись.

-Ваш батюшка, бесы его дери, заподозрил, что я вас околдовал и теперь желает найти причину, по которой наш брак можно признать недействительным.

-Об этом ты мне раньше не говорил!

-А если бы сказал, то что бы изменилось? Можно подумать, вы желаете вернуться в отчий дом и снова числиться девицей на выданье! — пробормотал Питти раздраженно.

Жустина вновь смолчала, однако по ее отстраненному лицу было понятно, что с ее точки зрения умолчание все-таки кое-что меняло.

В это же время Дунио, кривя рот попеременно то в одну сторону, то в другую, шепотом вопрошал у наемных старцев-колдунов:

-Ну, что? Вы видите заклятие на моей дочери? Она околдована?

Маги морщили лбы от умственных усилий и носы — от презрения к молодому Питти, которого недолюбливали из-за его дерзких манер, но, увы, были вынуждены признать, что заклятия на Жустине нет.

-Хотя, должен заметить, я чувствую в ее ауре что-то странное! — заметил Атольфо.

-Но женщины вообще существа загадочные, — прибавил к этому Хорапольт.

Старому Дунио ничего не оставалось, как приветствовать запоздавших гостей и разве что слегка пожурить за то, что из-за них жених с невестой все еще не приступили к брачному обряду.

-Одних лишь вас здесь дожидались! — объявил Дунио, вместе с тем подавая знак прислужникам, чтобы те выпустили невесту из заточения. — Решил я, что Фосси не выйдет замуж, пока ее сестрицы не будет рядом. Мы все-таки семья!..

На лицах супругов отразилось на удивление сходное выражение, которое при других обстоятельствах могло бы порадовать Дунио как признак редкого единодушия между мужем и женой — но ошибиться было невозможно: что Питти, что Жустина в тот миг от души желали сказать, будто видали такую семью в гробу, в аду и кое-где еще, что в храме поминать не принято.

Рука об руку супруги вошли в святую обитель, и тут уж все вдоволь смогли налюбоваться: в самом деле, парой они были прекрасной — разве что рослая Жустина иногда казалась выше своего мужа. Наряды их были признаны уместными и достаточно богатыми, чтобы не осрамиться во Фреченто. В колдуне многие заметили признаки благородной крови, а Жустина, по общему мнению, была хоть и не вполне юна, но на удивление свежа. В городе ее давно уж не видали с убранными волосами и в новом платье, подогнанном по фигуре, оттого теперь для многих стало новостью, что она от природы стройна и красива.

Заплаканная Фосси едва ли не бегом примчалась к алтарю, не помня себя от переживаний. Увы, бедный Лютио, тоже порядком измученный ожиданием, был достаточно проницателен, чтобы понять: боялась она не столько разлуки с женихом, сколько скандала, и сейчас дала бы согласие выйти замуж за кого угодно — лишь бы только обряд успешно состоялся.

Не был рад и Дунио, которому претила сама мысль о том, чтобы вскоре отдать немалые деньги старшему зятю. Да, признаков колдовского обмана найти не получилось, но, если приглядеться, Жустина не кажется такой уж счастливой!.. "Ну уж нет, я не сдамся так просто, — решил про себя Дунио. — Мне обвинить мошенника пока что не в чем, но, быть может, Жустина не смолчит?.. Ей стоит дать малейший повод — и она сама потребует расторжения брака. Позора я с нею всяческого навидался, одним больше или меньше — не так уж важно, а денежки сберегу. Против жуликов все способы хороши!"

И с этой мыслью отец двух замужних дочерей, довольно улыбаясь, принялся созывать гостей на свадебный пир. Столы в главном зале его прекрасного дома ломились от угощений, а вино лилось рекой — лучших условий для семейной ссоры не сыскать: муж во хмелю, жена устала, объевшиеся гости поглупели и болтают невесть что... Чем дольше Дунио смотрел на старшую дочь — тем больше убеждался: она в дурном расположении духа, но отчего-то притворяется. "Мне ли не знать, какова Жустина! — сказал он себе. — Проверим, насколько крепок мир между супругами, а если его нет — так, значит, вернулся бес, демон или кто там в ней сидел. И как доказать обратное? Пусть мой хитроумный зять, прежде чем требовать приданое, попробует оправдаться за свою дрянную работу!".

Рассказывать о свадебном застолье особого смысла нет: юная жена то плачет, то краснеет, то обижается на мужа за то, что тот чаще смотрит на дно кубка, чем на ее прелести. Гости горланят кто во что горазд, а музыканты ищут случай, чтобы сговориться со слугами и втихомолку напиться вдрызг. Замужние дамы чинно беседуют о хозяйстве, о мужьях, о детях, перечисляют, кто во Фреченто на сносях, кто разродился, и, уж поверьте, никакой тайной королевской службе не по силам вести учет с подобной строгостью. Девицы строят глазки холостякам в надежде, что в следующем году им тоже выпадет счастье пройтись от паланкина к храму в кружевах и шелке.

Что до наших героев, то Питти, хоть и тосковал по веселым временам и хорошему вину — лишь пригубил из кубка, и не сводил глаз с тестя. Ему не нравилось, как хитро усмехается Дунио, окруживший себя престарелыми чародеями. Из-за этой своей тревоги он позабыл о Жустине, и не заметил, что ее лицо само по себе, безо всякой магии, становится все более холодным и бесстрастным, словно она вновь лишилась воли из-за тайного заклятия.

Не пил вина и Дунио, выжидавший того времени, когда разум гостей окончательно потеряет ясность.

-Позвольте мне, отцу, сказать тост, — внезапно объявил он, как будто не удовлетворившись той бесконечной речью в честь новобрачных, которую произносил в самом начале пира.

Разумеется, гости согласно захлопали и затопали ногами, приветствуя очередной повод опрокинуть кубки.

-Хоть сегодня свадьба Фосси и Лютио, — начал Дунио, обдумав каждое слово, — но, как отцу, мне, право, стыдно, что в свое время я не выпил за здоровье другой моей дочери. Увы, так вышло, что в честь той свадьбы праздничный стол был куда скромнее, а невеста с женихом и вовсе отсутствовали. Кто старое помянет — тому глаз вон, как известно. Все знают, что старшая моя дочь была строптива и считала, будто женская покорность — не ее удел. Сердечно рад, что все переменилось, и за то — великая благодарность Питти, которого я с полным правом называю сыном...

Питти криво усмехнулся, и про себя подумал: "Не тем ли сыном, которого лишают содержания и наследства?..", но смолчал, желая узнать, какую пакость задумал тесть.

-Наш любезный Питти, — продолжал Дунио, — сотворил чудеса. Стоило ему только появиться — и Жустина была укрощена. Все помнят, как она, едва его узнав, тут же дала согласие на свадьбу, и не посмотрела, что ей при этом не достанется ни наряда, ни празднества, ни чествований. Вот каков мой первый зять!.. Скажите, разве каждый из нас не хотел бы время от времени заполучить толику его умений?..

Гостям пришлась по душе эта речь: в доме Дунио обсуждать свадьбу Жустины громко и вслух никто бы не решился даже спьяну, однако сам отец завел разговор об укрощении дочери — и каждый теперь посчитал нужным вставить свое замечание.

-Да уж, всем чудесам чудо!

-Никто не верил, что наступит время, когда Жустина смолчит и покорится!

-Казалось, скорее котлы в аду остынут, чем она перестанет перечить и дерзить.

-А теперь — посмотрите-ка: молчит, послушна, вежлива! Хотел бы я уметь так укорачивать язык жены!

Жустина, слыша это, не дрогнула — опустив голову она смотрела в свою пустую тарелку, словно окаменев. А вот сам Питти, признаться, немного покраснел от досады и подумал, что будь его воля — немедленно увел бы жену из-за стола.

-И что же, — вел свою речь Дунио, — сегодня мы все видим, что искусство славного Питти в силе. Глазам своим не верю, но моя старшая дочь все так же вежлива и покорна, как в день своей свадьбы. И что же, сын мой, она тебе вовсе не перечит?

-Нет, — сквозь зубы процедил Питти, уже сообразивший, к чему клонит коварный тесть. — Во всем у нас согласие.

-И признает, что ты во всем глава?

-Пожалуй, что и так.

-Действительно, жене негоже спорить с мужем, что бы он не говорил, — не унимался старый Дунио, не сводя глаз с дочери. — Отрадно, что у вас так оно и есть.

-А в этом есть сомнения? — вскинулся Питти, не выдержав.

-Как я посмею?.. — деланно рассмеялся господин Дунио, но подвыпившим гостям этого хватило, чтобы подхватить, и вскоре от громового смеха сотрясались стены зала. — Я охотно верю, что Жустина укрощена. Вот что: скажи-ка ей что-нибудь — и все услышат, что она тут же с тобой согласится!..

Предложение это было встречено еще одним взрывом хохота: гостям хотелось забав, а это походило на очень веселую шутку, да, к тому же, начатую отцом и подхваченную мужем, то есть, целиком и полностью законную.

-Ну, старый хрыч, за это ты одним приданым не расплатишься, — пробормотал Питти, всерьез разозленный тем, как тесть пытается выставить его на смех. О чувствах самой Жустины, признаться, он не слишком-то думал, полагая, что их прежний уговор в силе, а за пьяные насмешки он извинится наедине и первым делом, как доберется до приданого, купит ей пригоршню сережек и колец.

-Жустина, — громко сказал он. — Я считаю, что свадьба эта просто чудесно устроена! Ты согласна?

-Согласна, — ответила она, подняв внимательный и тяжелый взгляд на Питти.

-Вот, видите? — объявил Питти, которого странным образом начинало тяготить происходящее и вовсе не потому, что Дунио хитрил и злокозничал. — Она согласилась со мной.

-Ну, кто б не согласился, что свадьба хороша? — развел руками старый Дунио, и гости одобрительно заворчали. — Этого маловато, чтобы судить об укрощении нрава. Попробуй-ка еще!

-Ох, гореть тебе в аду! — процедил Питти вполголоса сквозь зубы. — Жустина! А вот еда не слишком-то вкусна! Ты согласна со мной?

-Согласна, — так же коротко и бесстрастно ответила Жустина.

Но не успел чародей сказать, что забава эта не кажется ему более смешной и он не желает далее в ней участвовать, как Дунио уже воскликнул:

-И это тоже не годится! Я заметил, что Жустина ничего не ест, и, значит, ей действительно не по нраву кушанья. Сдается мне, зять, что я тебя перехвалил, уж не обижайся на старика. Действительно ли жена тебе покорна? А, может, это ты ей нынче подыгрываешь, а не она тебе?..

И, разумеется, эти слова тоже показались гостям отличной шуткой, тем более, что почтенный Дунио был преехиднейшим стариком и произносил свою речь с отменной душевностью. Но Питти, знавший в чем подвох, взбесился едва ли не до белых глаз.

-Жена мне покорна в полной мере! — вскричал он, едва удержавшись от того, чтобы не вскочить с места. — И согласится с чем угодно, если это скажет ее муж! Вот, слушайте же, любезный тесть. Жустина! За окном сейчас светит луна, не так ли?..

Все невольно повернулись к большим стрельчатым окнам, за которыми сияло солнце — клонившееся к закату по причине короткого зимнего дня, но все же, безусловно, солнце — привычное глазу дневное светило.

-Там луна, Жустина? — с нажимом повторил колдун, глядя не на молчавшую жену, а на ненавистного тестя.

-Луна, — раздался ее голос. Прозвучал он внезапно так громко и ясно, что Питти поперхнулся и повернулся к Жустине. Она стояла, расправив плечи, и волосы ее, только что убранные в прическу, развевались от невидимого и неслышимого ветра, а глаза светились серебром и золотом, фосфором моря и волчьим голодом.

-Луна! — выкрикнула она, поднимая руки высоко над головой.

А затем она хлопнула в ладоши и воцарилась тьма — полная и непроглядная. И только за окном сияла огромная бледная луна, как и было сказано.

Начался страшный переполох. Женщины визжали, дети плакали, мужчины бранились, и все вместе они, вскочив с мест, сшибались лбами и падали на пол. Музыканты с перепугу изорвали струны, а кто-то так дунул в дудку, что в окнах едва не лопнуло стекло. Во всем Фреченто истошно завыли собаки в один голос, затем во всех храмах принялись бить в колокола, точно при пожаре, и вскоре весь город был объят паникой.

Три дня во Фреченто длилось проклятие ночи, сотворенное Жустиной, и если бы в городе не имелось по счастливому (или, напротив, несчастному) совпадению трое магов — кто знает, чем бы все закончилось.

-Невероятная сила! — сказал о том проклятии Атольфо из Кордио.

-И какая изобретательность! — прибавил дряхлый Хорапольт.

-Я думал, она просто читала мои книги от скуки... — повторял Питти, который даже спустя три дня выглядел опустошенным и растерянным.

Старые чародеи сошлись на том, что обо всем произошедшем следует немедленно доложить верховным магическим чинам, а Питти в том деле пришлось выступать главным свидетелем. Впрочем, свидетельства его оказались по большей части бесполезными: ему даже в голову не приходило, что Жустина обладает какими-то талантами и дарованиями. То, что она умеет считать мешки с мукой и командовать слугами, Питти считал чрезвычайно лестной характеристикой для женщины, и не смог сообщить на допросах ничего сверх того. Куда его жена могла отправиться и как собиралась применять свои познания — он тоже не знал.

-Он лжет, — сказал один из магов, участвовавших в допросе. — Стоит только спросить, куда подевалась его жена — мальчишка сразу грустнеет и начинает мямлить.

-Полно вам, — ответил второй. — Посмотрите на него! Он ходит, точно его пыльным мешком стукнули. Разве не очевидно, что он влюблен?

-Влюблен — и не заметил, что его жена что-то из себя представляет?

-Увы, — вздохнул второй. — Он просто слишком поздно это сообразил.

В конце концов поведение Питти стало таким подозрительным, что комиссия приказала его арестовать и насильно обыскать, что обернулось совершенно позорной свалкой, в которой, к стыду своему, участвовал даже дряхлый Хорапольт. Но при молодом чародее нашлась только крохотная записка, где говорилось следующее:

"Ты не так уж плох, но совершенно точно недостаточно хорош для меня. По крайней мере — сейчас". Питти пришлось признаться, что нашел ее в своих вещах после исчезновения Жустины, и о том, как и когда она оставила послание — все так же ничего не знал. Однако сокрытие улик есть сокрытие — из свидетелей Питти перешел в сообщники.

Его на всякий случай бросили в иллирийскую тюрьму, где он пробыл пару месяцев. Затем, когда дело окончательно зашло в тупик — освободили, ожидая, что разбитый и сломленный Питти вернется в свое поместье. В провожатые ему назначили тех самых Атольфо и Хорапольта, которые после истории во Фреченто привязались к молодому чародею и искренне беспокоились о его пошатнувшемся здоровье — Питти стал мрачен, безучастен, и выказывал все более явные признаки слабости. Собственно, два достойных старца и выхлопотали для своего юного подопечного приказ о домашнем аресте, поручившись за его благоразумие.

-Он едва жив, бедняга, — говорил Атольфо, качая головой. — Бедный юноша никогда не восстановится после того потрясения. Увидеть проклятие вечной ночи своими глазами! Если бы я не был к тому времени сед, то непременно поседел бы. Имейте снисхождение, пусть угасает в родных стенах.

-Куда ему бежать? — вторил ему Хорапольт. — У него нет силы воли даже на то, чтобы встать с постели.

Так, втроем — унылый Питти верхом и двое почтенных магов в карете, — они выехали из Иллирии в самом начале весны. Атольфо и Хорапольт судачили о том, о сем, из дурного ожидая только преждевременной смерти своего юного подопечного, как вдруг карета остановилась, точно лишившись всех колес. Маги впопыхах принялись колдовать, но тут же их бороды связались между собой узлом, притянув старцев друг к другу совершенно неприличным и неудобным образом.

Юный Питти, как по мановению волшебной палочки взбодрившийся и посвежевший, заглянул к окно и прокричал:

-Благодарю за помощь!

-Ах ты мошенник! Юный негодяй! Ты притворялся, что ни на что не способен! — бранились чародеи, но так как при этом они заплевывали друг другу глаза, то пришлось умолкнуть и попросту злобно пыхтеть.

-О, я научился этому трюку у своей жены, — отвечал Питти. — Ну а теперь — прощайте. Мне просто необходимо разыскать Жустину, и, думаю, именно этого она от меня ждет.

И, немного помолчав, он прибавил:

-Честно говоря, я думаю для ВСЕХ НАС будет лучше, если я сделаю так, как она хочет. Мою жену не стоит сердить лишний раз.

* * *

О дальнейшей судьбе Питти и Жустины история умалчивает, но, полагаю, они все-таки встретились, и госпожа чародейка приняла извинения мужа. Почему я так думаю? Ну, хотя бы потому, что мир до сих пор существует, Иллирия и прочие города Юга не стерты с лица земли и нигде более в тех краях ночь не длилась трое суток.

Позже, конечно, все это обросло совершенно нелепыми подробностями и домыслами, но, надеюсь, вы верите мне, когда я говорю, что поспешная женитьба весьма опасна, ведьм лучше не злить лишний раз, а некоторые отцы невест — сущая кара божья. Ну а иную мораль из этой сказки извлекайте сами, ведь испокон веков рассказчику приходится отдуваться за то, что люди порой читают между строк — куда деваться.