|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Теплое море презрительно сощурилось Ленке. Ленка хмуро кивнула:
— Приду, приду, только попозже. Само понимаешь — дело. Хочешь, не хочешь — надо!
— Ну-ну... — в ответ засеребрилось море.
— И не нукай! — махнула Ленка. — Куда теперь деваться-то?
Мудреная тропинка бежала вниз по склону и пропадала в дымке кудрявых рябин. Девочка половчее перехватила тяжелую сумку и, фыркнув, потянула ее меж дикого шиповника в самые заросли, подальше от нахоженной тропы.
Жара стояла невыносимая, трава пожелтела и соломой хрустела под ногами. Небо выгорело, поблекло. Солнце дрожало на нем, как яичница на сковородке. Ленка пробиралась меж бузины и ежевики вглубь зеленого откоса, высоко нависшего над золотой ниточкой берега. Зной лизал ее плечи, рисовал на носу веснушки, Ленка только морщилась. Если б не уговор, не пошла бы туда сейчас! Ни за что, ни за какие коврижки, и даже за книжку обещанную. Вчера он даже спасибо не сказал. И вообще ничего не сказал. Только головой качнул вот так. Дурак какой-то! Весь день в палатке сидит, хоть бы на пляж ходил, как все люди, не так противно было бы с ним дело иметь.
Ленка снова перехватила сумку с кастрюлями. В рябинах показался желтый треугольник палатки. Приближаясь, девочка принялась, как можно сильнее греметь кастрюлями, но не помогло — палатка, как обычно встретила ее мертвой тишиной. Никто не вышел навстречу, никто не распахнул брезентовый полог. Мысленно ругаясь и поджимая губы, Ленка опустила у входа сумку и переступила порог. Сердце предательски колотилось.
А началось все с книги, вернее даже с трех. Ленка читала их по ночам, одну за другой. Шелестела потихоньку страницами, набросив на лампу платок, чтоб не разбудить бабушку. Подпирала кулачком щеку, хрустела ржаным сухарем. Да еще с кухни молока в граненом стакане притащит, и сухарь в нем купает — ужасно вкусно!
Только книги Ленке не очень понравились. И зачем Никанор Степаныч ей про космос дал? Да еще сразу три и в толстом переплете. Маленькая она, что ли? Тринадцать уже! Ленка так в сельской библиотеке и сказала — мол, хочу про любовь почитать! Никанор Степаныч — библиотекарь, даром, что бабушкин приятель, только очки на переносицу сдвинул. "Ладно, — говорит, — будет тебе, Аленушка, про любовь!" И принес сразу три тома Кира Булычева.
Первый Ленка залпом до середины дочитала — искала про любовь. Нельзя сказать, что любви не было, но какая-то она оказалась скупая и некрасивая: ни цветов, ни музыки, комбинезоны, бластеры, а самое главное — беготня сплошная. То космические пираты, то космические корабли. Интересно, конечно, но все равно — не то.
Когда книги были прочитаны, Ленка сложила их в пакет, расписанный незабудками, и понесла менять. День был дождливый, и в клубе стояла холодная пустота. В конце коридора падал из-за приоткрытой двери на пол одинокий осколок света. Деревенские мальчишки, тихие, точно привидения, выскользнули оттуда и, заложив за пазуху капитана Гранта, кротко прошли мимо Ленки. Даже за косу не дернули, хотя имели обыкновение. Ленка сама вдруг оробела и постучала, прежде чем войти. С зонтика капала вода, намокшая челка прилипла ко лбу, снова просить про любовь не хотелось.
Никанор Степаныч вычеркнул в Ленкиной карточке жирным фломастером три последние записи, расписался напротив даты и сказал:
— Кому как, а мне очень даже нравится, когда дождь. Тихо, свежо, дышать — одно удовольствие. По подоконнику: тук-тук. На веранде — шмяк— шмяк. На сердце — покой и ясность. Можно кофе пить и читать! От этого всякие разные мысли приходят, и тут же рядом на кресле с тобой располагаются. Вот смотри, Аленушка, какая книжка! Держи-ка! Можно сказать, лакомый кусочек на дождливый вечерочек. — Никанор Степаныч подмигнул и выложил на стол белую книжку со звездочками и астероидами.
Тут Ленка набралась, наконец, смелости и махнула косой:
— Никанор Степаныч... Я про космос не очень... Дайте мне про любовь, пожалуйста! И чтоб любовь была настоящая, взрослая, а не космическая.
— Настоящая? Ну ты, Аленка, серьезная дама оказалась. Так сразу и не раскусил. Есть у меня про любовь... Да вот беда — такую книжку можно только после пятнадцати читать. Там прямо на первой странице написано: "Для взрослых, которые никогда не были детьми". Придется пару лет подождать, красавица.
Ленка надулась и покраснела. Глазки в угол скосила — вот-вот намокнут.
— Э, нет, — говорит Никанор Степаныч, — плакать не положено. Не то срок отодвину! А ты, коли хочешь про взрослую любовь читать, докажи, что большая уже.
— Как? — недоверчиво сощурилась Ленка.
— А так. Дело у меня к тебе есть! Или даже просьба... Справишься — дам тебе взрослую книжку. Только никто об этом деле знать не должен!
— Никто? — открыла рот девочка.
— Ага! Такой уговор. И если уж договоримся — на полдороге не пасовать! Ясно?!
— Ясно! Рассказывайте!
Никанор Степаныч прошелся, пошаркивая клетчатыми тапочками о паркет, выглянул за дверь, прикрыл ее понадежнее и для пущей важности дела заложил за спину руки. Был он скромного роста, с седыми кучеряшками, растущими над ушами, с большим толстым носом и хитрыми глазками-иголочками. Вот и сейчас он пристально смотрел на Ленку: крепкую, светлокосую отличницу, с расцарапанными коленками и травяным браслетиком на руке.
— Он живет в палатке на склоне у моря, там, в орешнике, где никого не бывает. Живет месяц, а потом уходит неизвестно куда. С ним огромный пес. Будешь носить им еду. И еще условие — ни о чем его не спрашивать, не подглядывать и никому не рассказывать! Утром я тебе сумку дам, а ты отнесешь — через день — снова. Если так все и будет — через месяц получишь книгу! Как раз до школы прочитать успеешь. Идет?
— Идет! А он кто?
— Ну вот. Мы же договорились! Не спрашивать, не рассказывать! Давай пока, что там по программе...
— Марк Твен, — вздохнула Ленка.
В палатке было пусто и очень солнечно, наверное, из-за желтого брезента. Пахло почему-то как в компьютерном классе — гудящими мониторами. Мошкары набралось под потолок тьма. Ленка втащила сумку внутрь, достала зеленую кастрюлю с кашей, термос и большущий каравай хлеба. Все аккуратно положила на дощечку, служившую столом, вытерла о шорты руки и огляделась. Как-то непривычно тут без него....
На матраце тосковал небрежно выпотрошенный рюкзак. Рядом разбросана самая бесполезная ерунда: железки, пакеты, новые хлопчатобумажные перчатки и старая тенниска, лопнувшая по швам. В одном углу — огромный сигнальный фонарь и высокие ботинки со стальными пряжками, в другом — самовар, завернутый в линялое покрывало, нелепый, как голова морского чудища.
Все это вполне могло принадлежать рыболову, аквалангисту или парашютисту. Последние приезжали к морю на выходные, не привозили ни барбекю, ни пива, а распахивали огромные цветные ракушки парашютов и прыгали с крутых откосов. Они парили над берегом и немного над водой, пугая чаек и альбатросов, забавляя купальщиков и ловя свое острое, клокочущее в груди удовольствие. Впрочем, Ленке больше нравились аквалангисты, черные человекодельфины, исчезающие в морском чреве и выходящие из него, будто из иной вселенной. Прошлым летом Никанор Степанович посоветовал Ленке "Человека-Амфибию", и с тех пор девочка знала, что эти люди просто не могут жить без воды, а однажды навсегда пропадают в море.
Поверь Ленка, что он из таких, и ей, право слово, стало бы легче. А ему-то уж точно с рыбами бы понравилось. И хорошо бы еще за оттопыренными ушами жабры выросли, и чтоб желтая от вечного сидения в палатке кожа сделалась зеленой и покрылась жабьими бородавками. Хотя это слишком, но Ленка увлеклась и даже повеселела. Позавчерашнюю кастрюлю — в сумку. И все! Сейчас она выйдет из духоты на свободу, к бризу, к солнышку, к морю — купаться. Но Ленка не ушла.
В первый раз она даже обрадовалась. Думала найти в палатке бородача-геолога, или какого еще солидного человека, поселившегося в самом тихом месте у моря в надежде на одиночество, а нашла ровесника. Мальчишка как мальчишка: худой, бледный, уши торчком, и вообще симпатичный, даже чем-то на Борьку из седьмого "А" похож. Только вот глаза... Ясные глаза, грустные, но смотреть в них неуютно, точно как в колодец ночью заглядывать.
— Тебя прислали? — не здороваясь и не улыбаясь, спросил он.
— Я еды принесла.... — растерялась Ленка.
— Это хорошо. Еда нам нужна.
— Вам — это кому? А ты, правда, один здесь живешь?
Мальчик не ответил. Он точил о камень перочинный ножик, а Ленка смотрела. Затем он поднял голову и спокойно сказал:
— Не беспокойся, я кастрюли помою. Приходи послезавтра.
Ленка ушла и очень рассердилась. При чем тут кастрюли?! Даже не спросил, как ее зовут! Конечно то, что он живет в палатке один, сам, внушает уважение, но никак не объясняет холодный снисходительный тон! Кто его воспитывал, интересно?! И что он тут делает?
С неделю Ленка носила еду в палатку, а собаки обещанной так и не видела. Может, конечно, она в лесу живет, но кушать-то точно приходит, ведь не съедает же мальчик в одиночку огромные кастрюли с кашами и картошкой, которые Ленка волочет через полдеревни, пастбища и колючие заросли ежевики! Нет, тут определенно тайна! И, может, даже не одна!
Прошла еще неделя, и Ленка забеспокоилась всерьез. Мальчик менялся. Девочка могла поклясться, что с первой встречи он стал значительно старше. Сидел сычом, бездельничал, а меж тем на лице проявлялись скулы, крепла шея и майка натягивалась на плечах. Ленка глазам не верила, и с каждым визитом всматривалась: что же еще? Он рос очень быстро. К исходу июля футболка на нем была уже новая, и ботинок мальчик больше не носил. Вскоре над верхней губой появились мягкие рыжие усы, а волосы приходилось перевязывать лентой ... Лишь ясные глаза по-прежнему светились грустным равнодушием. С Ленкой он не разговаривал. Кивал, но не улыбался.
Как-то пришла Ленка пораньше, чтоб с девчонками в кино на утренний сеанс успеть. А мальчик сидит, ладошки бабочкой сложил и рисунок на них разглядывает, словно раковину какую диковинную на дне морском увидал. Даже будто Ленке обрадовался — просит, подойди, мол. Та подошла, а мальчик взял ее ладошки, осторожно так и глядит, со своими сравнивает. Ленке дышать почему-то трудно стало. Закрыла она глаза, и плывет, точно с пирса на глубину нырнула. Рассмотрел мальчик Ленкины ладошки и повеселел слегка. Чистые кастрюли отдал и плечами пожал, вроде — спасибо. Вот и все. Кино, конечно, потом уже не кино было, такая рассеянность на Ленку напала, что она и названия-то не запомнила.
Однажды, всовывая в сумку кастрюлю, Никанор Степаныч напомнил Ленке о договоре.
— Это тайна, Аленушка, тайна. И тебе ее знать не положено. Не пытайся спрашивать и не дуйся, лучше о книге думай. Лады?
Ленка кивнула и взялась за сумку. Никанор Степаныч требовал невозможного. Мальчик прочно занял Ленкины мысли, тем более что поговорить с ним не получалось, и версии в Ленкиной голове толкались и спорили. Может, представлялось ей, он из дома сбежал или из больницы. Ведь бывает же такая болезнь, когда человек растет и растет — остановиться не может. А еще Ленка в газете про научные эксперименты читала, что таблетки специальные изобрели. Скушает мальчик такую, и раз — уже вундеркинд, может сразу в университет поступать.
Девочка изо дня в день придумывала повод для разговора, но всякий раз ее план с треском разбивался о невозмутимость и равнодушие. Он неизменно сидел на своем матрасе и писал железным карандашиком по блокноту, или строгал перочинным ножиком хрупкую сосновую кору, или спал на спине, без одеяла и подушки, обратив красивое лицо к своим странным тайнам. Тогда Ленка старалась не шуметь и надолго замирала у входа, любуясь происходящими в нем переменами и мучительно томясь от невозможности стать ему другом. Но как-то раз случилось совершенно ужасное. Мальчик вдруг открыл глаза и сказал:
— Чего стоишь? Иди — купайся.
Стыд обрушился пятибалльной волной с белым гребнем гнева! Ленка фыркнула и исчезла, строго настрого поклявшись себе никогда больше о нем не думать и уж тем более ни слова ему не говорить. Собиралась поначалу вообще не ходить сюда, но книжку получить хотелось, да и перед Никанором Степанычем вышло б, что сдрейфила.
С того случая Ленка старалась не глядеть в его сторону. Однако вчера он сам возник перед ней — выше на две головы, в первой бороде — золотая щетина, в глазах — тишина. Взял ее за подбородок аккуратно, как кошку за лапку, и сказал:
— Приходи завтра, в последний раз. Не приноси много, лучше хлеба каравай на дорожку достань. Сможешь?
Ленка растерялась. Ей хотелось сказать, что при желании она не только каравай хлеба — французский пудинг добудет, но слова куда-то исчезли, и девочка беспечной стрекозой вылетела из палатки. Только к вечеру она вспомнила, что поклялась сердиться, и сообразила, что завтрашний день станет последним.
Конечно, он обманул ее. Ушел, куда глаза глядят и "чао"! Беги, Ленка, купайся. А завтра ни свет, ни заря — в библиотеку за книгой! Она мялась посреди душной палатки. Нечего было ждать! Он, поди, даже имени ее не запомнил. Ленка поправила на столе каравай хлеба, душистый и теплый, только утром в булочную привезли. Кому теперь нужен?
Исчез и вещи бросил. Ихтиандр! Даже самовар свой забыл! Ленка сдернула выцветшее покрывало... Перед ней был скафандр. Обычный скафандр из стойкого серебристо-зеленого материала, с пультом управления, множеством изящных строчек и конечно со шлемом, матово-золотым, как слиток на дне ручья. Вот, значит, как, а она-то думала — самовар. Девочка рассеянно потрогала шлем, он был горячий и ужасно настоящий. Тогда Ленка набросила покрывало обратно, сняла с руки плетеный из травы браслетик, положила на матрац и вышла, позабыв сумку. Купаться не хотелось.
— Ну что? — ухмыляясь, спросило море.
— Ничего! — отмахнулась Ленка, — Отстань!
— Иди, освежись...
— Не поможет...
Ночь стояла лунная, светлая и пустынная. Ленка торопливо пробиралась через назойливые кусты ежевики, боялась не успеть. Она приняла решение только теперь, и спешила, как всякий, кто хорошо знает, чего хочет. Палатки не было. На ее месте лежала сумка с чистыми кастрюлями, ветка цветущего шиповника и кусочек сосновой коры. Девочка поднесла кору к лунному свету — на ней, как на бабушкином образке, оказался портрет. Вырезанная ножиком Ленка: курносая, большеглазая, с сердито поджатыми губками. Сердце подпрыгнуло и замерло в горле. Зажав драгоценность в руке, девочка бросилась к самому высокому откосу, с которого прыгали лихие парашютисты.
Море встретило Ленку молчанием. Должно быть, сердилось, а может, просто спало. Оно медленно поворачивалось во сне и причмокивало черными губами. Над ним тоненькой индийской шалью распахнулось небо, щедро усыпанное сапфирами звезд. Ленка села на самый край земли высоко-высоко над берегом, словно чайка, уверенная в полете, словно одинокое облако, глядящее свысока, словно звезда, сияющая в головокружительной дали.
Она долго смотрела на звезды, потом — на портрет, потом — на море, и ей казалось, что летит она на шаре, а шар лопнул, и с самого бочку у него свистит. Вот-вот на землю опустится, но пока парит...
Вдруг на берегу загорелся сигнальный фонарь, и Ленка увидела его. Мальчик, нет — юноша — сидел на корточках у самой воды. Перед ним, окунув хвост в воду, устроился огромный белый пес с лобастой головой и длинной шерстью. Юноша что-то говорил собаке, гладил ее и даже, пожалуй, смеялся. Ленка показалось, что собака отвечает юноше, но за шумом прибоя ничего нельзя было разобрать. Собака то сидела смирно, то прыгала в воду, взрывая набегавшую волну, то, положив лапы юноше на плечи, целовала его в заросшую физиономию. А он говорил и говорил, его губы двигались, руки летали, разбрасывая по берегу накопленные тайны. Но вот диалог погас, пес взял в зубы сигнальный фонарь, юноша — полный рюкзак, в котором наверняка лежали скафандр и палатка, и друзья пошли по кромке воды к востоку. Ленке ужасно хотелось крикнуть, но она понимала, что все испортит, поэтому только сердито шмыгнула носом. Когда юноша и собака слились с прибрежными камнями, по небу чиркнули спичкой, и предательская слеза августовской звездой скользнула по Ленкиной щеке. Кто теперь мог определенно сказать: звезда это или космический корабль? Ленка знала — кто!
Чуть свет она дожидалась Никанора Степаныча у дверей библиотеки.
— Пришла, кумушка?! Что ж, идем...
Он погремел ключами, открывая свое молчаливое царство.
— Входи-входи. Уговор есть уговор, заслужила! — красная книга с золотым корешком легла перед девочкой. Но Ленка даже не взглянула на нее.
— Никанор Степаныч, я вас умоляю — расскажите о нем! Он — кто? Пожалуйста, я умру, если не узнаю!
— Алена! Мы же договорились... Книга для взрослых, и ты ничего не спрашиваешь!
— Мне не нужна книга! Совсем не нужна! Расскажите, пожалуйста!!!
— Вот как?! Значит, не нужна?! — Никанор Степанович поправил очки, строго посмотрел на Ленку, убрал вожделенную красную книгу и исчез среди высоких полок. Он долго ворчал и стучал этажеркой, но когда вернулся, было заметно, что глаза его радуются.
— Ну, учти, Аленка! До следующего лета взрослых книжек тебе не видать! Держи вот, — он аккуратно положил на стол синий потрепанный томик, — Тут все о твоем приятеле написано. Да и эту все-таки тоже прочти... — перед Ленкой появилась знакомая белая книга с астероидами и звездочками.
— Антуан де Сент-Экзюпери, — прочитала Ленка. — Спасибо, Никанор Степаныч! Спасибо! — она прижала сокровища к груди и выбежала в лето.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
