Братья

Олег Верещагин

БРАТЬЯ

Ну а ещё тебе дали право смотреть на солнце, -

гляди, не мигая, сквозь метель и снежную взвесь...

Андрей "Арчет".

Олегу Медведеву.

11 ГОД ПЕРВОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ .

ЛУАПП — 2-я планета миКассиопеи-А.

Колония Нэйкели.

Совсем близко, за крайними домами, склонившими свои покатые крыши к тёмной воде, снова длинно и редко разорвалась плотная ткань — и Гэол кен ло Гэол токк Хрима ап митХрима прыгнул в сторону, в канаву, раньше, чем разум осознал звук.

Инстинкт подсказал — работает земной пулемёт.

А вот трое стоявших возле домов туземных солдат-клау не сразу поняли это и теперь глупо бежали по тропинке, не пытаясь даже отстреливаться. Бывший вместе с ними четырёхрукий раб-скаввир замер на месте, высоко подняв обе пары мохнатых рук. Выучил этот жест, трусливая слизь, и был уверен, что земляне его не тронут. Они и не тронули. Не до того.

Ну а клау бежали напрасно. Из-за домов выскочили один за другим несколько хрипящих и грохочущих серо-зелёных монстров — и стремительно настигли бегущих. В рассветном зеленовато-жёлтом небе молниеносно взлетели и опустились изогнутые бледные клинки — и монстры в топоте и храпе проскочили, даже не замедлив страшный бег, мимо повалившихся наземь туземцев. Все трое были зарублены, Гэол это видел и отсюда и невольно восхитился невероятной быстроте и экономной точности ударов — он мог это оценить по достоинству.

Но думать об этом сейчас было некогда.

Земные гусары, десять дней тихо шаставшие по тылам фронта, обнаруженные с воздуха и окружённые вчера среди разбросанных по берегам мелких тёплых озёр рощ, каким-то образом пробрались болотистыми отмелями к посёлку и сейчас пошли на прорыв. Следовало признать — крайне удачно. Уже просто потому, что тут их никто не ждал — и гарнизон посёлка составляли с десяток сторков (почти все — направленные сюда после ранений на отдых и восстановление) и больше сотни клау — собранных практически насильно и вооружённых наспех сделанными прямо тут, на планете, копиями земного, кстати, порохового оружия. Удобных для спокойного, без истощения сил в полётах, контроля за здешней низменной местностью нэйкельских шагателей тут не было ни одного. Хотя Гэол требовал хотя бы пару — и не раз. И теперь нэйкельцы обвинят в прорыве его. Они будут рад свалить вину на сторка. Хотя зажали земных разведчиков в болотах тоже сторки, а не эти лупоглазые трусы, которые десять дней не имели мужества признаться самим себе, что прозевали переход линии фронта земной разведкой. А ведь последнему недоумку с Нижнего Двора известно и понятно, что разведка у землян не ходит просто так, она всегда — предвестник наступления.

Луапп была одной из планет, по которым уже долго проходил наземный фронт. Вот уже третий год. Это редкость в тянущейся войне — не невероятная, но всё-таки редкость. Третий местный год на самом большом из континентов планеты вялая, но время от времени жестоко вспыхивавшая пожаром война уносила новые и новые жизни. Луапп — колония нэйкельцев, которую они толком не смогли бы защитить, если бы сторки не взяли на себя — по соглашению — руководство обороной. Нэйкельцы обещали всю и всяческую возможную помощь — но этой помощи не оказывали...

— Что делать, что будем делать?! — молодой офицер, совсем недавно прибывший, по имени Вутт, плюхнулся рядом — шлем в одной руке, в другой — полётные краги. — Они прорываются! А эти слизняки просто разбегаются!

— Ви-жу... — процедил Гэол, понимая, что сделать уже ничего не получится — не с кем просто-напросто. Но решать было надо, и решение тут же пришло мгновенно и без мыслей, без обдумывания, инстинктивно: — Подними всех Братьев, каких сможешь. Преследуйте землян. Вперёд.

— Понял! — Вутт вскочил, ободрённый конкретностью и спокойствием приказа... но сделать не успел ни шагу. Трое землян проскакали совсем рядом — опять грохот, опять хрип, какие-то ещё странные звуки, издаваемые лошадьми. Один на скаку выстрелил из длинноствольного, явно тяжёлого пистолета — бронзовым копьём ударило длинное узкое пламя, Вутта рядом с Гэолом опрокинуло наземь. Другой бросил сразу две гранаты в сторону-за плечо; Гэол различил очень отчётливо под нижним краем матового забрала светлые, скобкой, усы и сверкающие оскаленные зубы землянина. Выдернув из кобуры бластер, сторк — тем же движением — вскинул оружие, сбрасывая предохранитель на "точку", выстрелил с колена, но промахнулся. Вскрикнул от ярости, выругался в голос — и едва успел уклониться от мелькнувшей над головой сабли. Мимо пролетел — красиво, стоя на угловатых стременах, сабля — на отлёте после удара — ещё один гусар, и на этот раз Гэол не промахнулся. Истошно закричал конь, закидывая большой бронированный зад с подскакивающими сумками, землянин справился со своим раненым животным, но Гэол продолжал стрелять, пока конь в дымящейся тут и там броне не рухнул, сбрасывая покатившуюся прочь — странной куклой — фигуру в маскировочном снаряжении.

С нескольких сторон уже сбегались клау — осмелели... но к пытающемуся подняться гусару галопом подскакал второй. Разбросал грудью своего зверя оказавшихся на пути туземцев. Потом почти что втащил — одной рукой, второй он быстро и часто рубил саблей кружащихся рядом клау — оглушённого падением товарища на седло перед собой. Но — нет. Уже не вырвется. Ободрённые своим числом (и видя, что сторк рядом — и боясь его больше, чем землян), невысокие, но крепкие и цепкие туземцы наваливались кучей, стараясь взять человека живым. Казалось, земной гусар тонет в какой-то странной жутковатой массе, живой, но бессмысленной.

Всё. Кто-то несколько раз в упор выстрелил в коня... повалили. Куча стала ниже, но продолжала азартно шевелиться.

Гэол вылез из канавы. Со снаряжения вязко текло, а мысль о том, как он резво бухнулся в грязь, спасаясь от выстрелов, жгла, как приложенное к голому телу нестынущее железо. Он понимал, что ничего постыдного в этом поведении нет — и всё-таки воспоминание было отвратным. Ему казалось, что солдаты-туземцы теперь косятся на своего господина насмешливо — они тоже видели это и они это, конечно, запомнили. А туземцы должны бояться и почитать сторка. Никаких других чувств по отношению к господину ни у одного из них быть не должно. Иначе — опасность...

...О, Предки благосклонны; Вутт — Вутт уже сидел, ощупывая обеими руками грудь, вмятый, продранный защитный вест. Лицо юноши было растерянным, глаза — испуганными и без единой мысли. Потом он моргнул, увидев, очевидно, Гэола — и выдохнув, скривился на миг, но тут же снова сделался бесстрастным и констатировал спокойным голосом:

— Кажется, рёбра сломало.

— Благодари Предков, что ты вообще жив, — отозвался Гэол. Неподалёку несколько сторков безо всяких команд уже бежали в низину, где кормились накьятт — преследовать землян по воздуху. Гэол ощутил толчок удовольствия — ну что ж, пока есть сторки, Альянс будет держаться и — видят Предки! — скоро соберёт силы для ответного удара по обнаглевшим землянам; лишь бы у Сиада получилось... получилось то, о чём он думает.

Гэол не был особенно близок к молодому арно-кёнг-съёнунку — не те чины, да и не тот Род — но всё-таки знал часть его мыслей из неспешно ходивших по мойттам (1.) выступлений Сиада — и готов был поддержать их делом, когда мысли станут в это дело воплощаться (2.).

1.Мойтт — офицерское собрание у сторков. 2.В 8-11 г.г. П.Г.В. Земля перешла к обороне после долгого и успешного наступления на Альянс. Началась длительная и изнурительная для обеих сторон позиционная война. Однако в 15 г. П.Г.В. только что получивший это звание арно-кёнг-съёнунк-ут-Сток'кад Сиад кен ло Сиад токк Сиад ап мит Сиад во главе группы из ещё девяти высших офицеров — относительно, а то и на самом деле молодых людей, выдвинутых войной, получивших позже прозвище "Команда" — произвёл нечто вроде переворота в военном руководстве Сторкада. В 15-17 г.г. П.Г.В. Альянс нанёс земным силам ряд сокрушительных поражений и начал наступление по всем фронтам, которое развивалось вплоть до 21 г. П.Г.В. Основную роль в руководстве боями в космосе и немалую — на поверхности планет играли сторки из Команды. Гэол кен ло Гэол токк Хрима ап митХрима, видимо, является одним из сторонников на тот момент только ещё начавшего "набирать вес" Сиада.

— Не убейте их, смрадный помёт ящериц! — выкрикнул он на местном языке. И пошёл к ворочающейся куче...

...Когда Заплёт Ждана рухнул — уже ясно, что мёртвый — и Жданка вылетел на дорогу, грохнувшись всем телом об утоптанную коричневатую землю и от удара потеряв возможность дышать и двигаться, Желан всё ещё находился на околице деревни.

Перед прорывом он сам напросился поджечь крайние дома, упирая на то, что отлично владеет зажигательными патронами (1.), а ещё — они с братом самые лёгкие во взводе. А значит, им не так опасно отставать — нагонят даже на подуставших за время рейда конях. Лейтенант Бегичев выслушал горячие просьбы капрал-кадета (2.) Лескова внешне безразлично (на локте — шлем со старательно вставленным в держатель ярко-алым султаном (3.), сейчас уже незачем прятаться, и пусть все видят, кто идёт на прорыв!), но потом провёл латным сочленением пальца по светлым ухоженным усикам-скобке, кивнул и обронил:

1. Оружие, по принципу действия напоминающее фальшвейер и предназначенное для быстрого и надёжного поджога любых могущих воспламениться конструкций. Как правило, патроны дают температуру горения состава в 400-2000 градусов СЊ в течение 1-5 минут — в зависимости от снаряжения. 2.Призывным возрастом для не-дворян в ОВС Земли в тот период были всё ещё 18 лет, минимальным возрастом для добровольца не-дворянина — 16 лет. Но в период войны в обеих Империях продолжали активно действовать кадетские школы, выпускникам которых было в подавляющем большинстве по 15 лет. Согласно условиям обучения, они могли быть сразу же отправлены на фронт, причём чаще всего получали (согласно таблице званий ОВС Земли) сразу звание капрала. Учитывая, что этому предшествовали пять лет всестороннего обучения, в словосочетании "капрал-кадет" нет ни малейшего пренебрежения, как это может показаться сейчас. Скорей наоборот, это показывает, что солдат получил гораздо более основательную подготовку, чем стандартная для призывника или "обычного" добровольца восьмимесячная. 3.Алый султан на парадной каскетке, повседневном берете и — как видим! — иногда даже на боевом шлеме — отличительный признак гусар ОВС Земли.

— Берите патроны, капрал Лесков...

...Он как раз пихал увесистые крашеные в алое и зелёное трубки в кармашки на шейных сумках Герба — когда подошёл Ждан. Выглядел он обиженным. "Двойная Ж", как грубовато шутили сослуживцы, расставалась редко, "как и положено половинкам Ж", уточняли тут же остряки. Но Заплёт повредил недавно правое переднее, и Желан, говоривший с лейтенантом сразу за себя и за близнеца, потом решил, что брату лучше прорываться передом, с остальными.

Решить решил, а брата не спросил.

Судя по всему, Ждан был с этим категорически не согласен. Под его взглядом Желан ощутил себя неуютно, но продолжал возиться с патронами, делая изо всех сил вид, что ничего не понимает. И всё-таки не выдержал...

— Да не смотри ты так! — когда чувствуешь себя виноватым, не получается говорить спокойно. — А если Заплёт не вынесет?!

— А если тебя пристрелят? — в упор спросил Ждан. Желан пожал плечами и не без юмора ответил:

— Ну тут-то ничего необычного. Пристрелят — так пристрелят.

С точки зрения стороннего наблюдателя, ни тот ни другой не сказали ни слова — просто стояли и молча обменивались взглядами. Но для братьев сказанное, пусть и неслышно, было совершенно отчётливым.

— Придурок, — надул губы Ждан.

И не стал ни о чём просить. Потому что ясно было: приказ есть приказ, а ему, Ждану, приказано прорываться со всеми...

...Когда Желан увидел, как конь брата рухнул, то первое, что он ощутил, была досада — ну вот надо же, ухитрился попасться под выстрелы, уходя вперёд, а он, Желан, остался позади, всё сделал, как надо (дома полыхали) и — цел! Думал он об этом, уже налетев на туземных солдат — Герб своим почти тонным весом расшвырял их, даже не сбив дыхания.

— Руку давай! — вслух крикнул Желан, выбрасывая вперёд ладонь с распяленными пальцами. Но Ждан еле возился — оглушённый — и пришлось нагнуться, чтобы, ухватив его за ворот амортизатора, за эвакуационную петлю, втащить перед собой на седло.

Наверное, этих двух или трёх секунд и не хватило для того, чтобы вырваться из сомкнувшегося кольца. Герб с яростным визгом бил задними и передними копытами — заученно, стремительно — Ждан полосовал саблей, нанося каждый удар с неуловимо-стремительным потягом, и под серым клинком — чёрно-синеватым распахивались, разваливались вглубь и в длину выталкивающие голубоватую кровь смертельные, дурнотно пахнущие раны. Он хорошо выучил и отточил ещё на манекенах убойные места множества рас; местных туземцев — тоже. И казалось, что вот сейчас — и удастся прорваться.

Потом внутри Герба что-то обрывисто бухнуло, судорожно икнуло, он весь содрогнулся и начал молча падать. Прижав к себе брата левой рукой, Ждан выдернул ноги из стремян (жалость, боль за умирающего коня пронзила мозг молнией — и тут же исчезла; не до того!), выпустил ставшую бесполезной саблю и, уже окончательно похороненный под остро, странно-пряно пахнущей кучей давящих, хватающих, сопящих и что-то урчащих тел, продолжал уже вслепую бешено резать и колоть выхваченным из ножен на бедре кинжалом.

Потом двигаться стало невозможно совсем — и Ждан тут же замер, стараясь поскорей восстановить дыхание и силы, чтобы снова начать драться, едва представится такая возможность. С него, мешая сами себе, срывали оружие, снаряжение, дёргая ремни и не сразу находя застёжки (едва не свернули шею, стаскивая шлем). Но кулаки и ноги всё равно оставались. А это совсем немало...

...Но нет. Шанса не давали — даже когда подняли, то держали крепко, намертво вцепившись, по нескольку сразу, в каждую руку и ногу. Наученные горьким опытом, туземцы свистяще дышали, кто-то откашливался, кто-то сидел (не по-человечески, люди так не сидят) на земле... А несколько валялись, не сидели. Мёртвые...

...Первое, что он увидел — приближающийся офицер-сторк. Сторк был в грязи. Спокойный, с бластером в руке — и с широко раздутыми от ярости, твёрдыми даже на вид, белыми ноздрями тонкого носа.

А второе — Ждан.

Брат как раз по-настоящему пришёл в себя, теперь выворачивался из хватки туземцев, рвал на свободу руки, выкручивался всем телом, пинался одной ногой, зло сопел и совершенно по-мальчишески пыхтел:

— Пустите, ну?.. Пустите, сволочи!.. Не троньте... ууууу, гггады... Пустите, я сказал!..

Только через миг Желан увидел то, чего не замечал до сих пор, не заметил, даже когда пытался спасти брата — вместо правой коленки, вместо броненаколенника, у Жданки было кровавое месиво...

...Гэол с трудом удержал себя от желания сморщиться — близнецы! Трудно было сказать, что могло бы вызвать у сторка большее отвращение, чем два тела, которым досталась всего одна душа. Таково было старинное поверье — и в те времена, когда оно родилось, одного из близнецов обязательно убивали. Только самые мудрые и опытные из хадди могли сказать — какого именно. И, если хадди ошибался (а это непременно становилось ясно со временем!) — ему самому приходилось несладко.

Конечно, те времена давно минули. Но отвращение к близнецам осталось. Да и рождались они у сторков очень, очень редко — и уж точно никогда не оставались вместе, стоило им войти в какой-никакой разум. А эти...

Он молча указал ладонью — куда вести пленных — и сам зашагал впереди, не оглядываясь и думая, что сейчас дорого даст за самое короткое время — почиститься...

...В штабном доме всё было наскоро переделано под сторков. Но само жилище, его планировка, его "внутренний облик" отчётливо говорили о прежних хозяевах — и сидевший за раскладным столом Гэол выглядел тут таким же чужим, как пленные земляне. Он сам это хорошо понимал — но всё-таки он тут был хозяином, а они — пленными.

Как это всегда бывает, без снаряжения и оружия солдаты выглядели особенно нелепо, как-то растрёпанно-беззащитно, несмотря на то, что они были выше охранявших их клау. На рукавах у обоих ломано темнели двойные молнии, похожие на сторкадскую букву "золь" — капралы. На защитных пряжках ремней пленных Гэол увидел эмблему: мёртвая голова со скрещёнными за нею костью и мечом, а ниже — земная цифра "26". Двадцать шестой гусарский полк. Из состава земной 3-й армии, занимающей фронт напротив.

Вещей, лежавших на столе, было совсем мало — естественно, гусары в рейд ничего не берут толком, и уж точно — никаких лишних предметов. Пластиковые карточки солдатских книжек — но в них ничего не прочтёшь сверх видного и без разговоров. Плитки конголиза (1.), четыре жёлто-коричневых упаковки пеммикана, одна — начатая.

1.Супервитаминный концентрат. В чистом виде пяти грамм достаточно, чтобы вызвать тяжелейшее отравление даже взрослого и совершенно здорового земного мужчины-не дворянина. Выпускается для нужд вооружённых сил в смеси 1/20 (как правило, с шоколадом, но не только) плитками по 100 грамм, предназначен для экстренного питания на протяжении не более трёх суток непрерывно. На сутки среднему человеку для поддержания полной работоспособности достаточно одной плитки, разделённой на три приёма. С суточной "перебивкой" из пеммикана подолгу используется всеми, кому приходится значительное время действовать в отрыве от основных сил без возможности полноценно готовить пищу или хотя бы возить с собой "обычные" сухпайки. Но подобная диета небезопасна для здоровья и не рекомендуется на срок более недели.

Гэол взял начатую упаковку пеммикана, надорвал подальше обёртку, откусил. Он только сейчас сообразил, до какой степени хочет есть — прорыв землян выдернул его из-за стола, и дом с этим самым столом, кажется, сгорел... Пеммикан был замечательный — плотный, сладковатый, солоноватый, с отчётливым мясным и ягодным привкусом. Наладить изготовление чего-то подобного никак не получалось, и, если удавалось захватить у землян эту штуку, то она расходилась по рукам мгновенно, её даже не оформляли, как трофей. Он ел, не переставая пристально и тяжело разглядывать землян — не пытаясь напугать или ещё что-то, просто смотреть на не-сторка, на вихт, Гэол иначе не умел и не собирался учиться. Впрочем, земляне... он оборвал собственные мысли о землянах и ещё раз окинул их взглядом. Совсем юные, наверное, не так давно из кадетской школы — тогда понятно, почему у них капральские нашивки. Серые глаза, коротко подстриженные неопределённо-светлые волосы. И это проклятая, режущая глаз схожесть. Один — тот, коня которого Гэол убил — стоял, чуть покосившись вбок, стараясь не опираться на правую ногу. Колено у него было всё в крови и явно сильно повреждено. Оба бледные, но этот — даже с зеленцой.

Русский Гэол в достаточной степени знал, выучил за последнее время и до этого на спецзанятиях на орбитальной базе, но решил быть поосторожней и, чтобы ничего не напутать, ткнул пальцем в клавишу стоявшего рядом компьютера в бронированном корпусе, включил словарь. Земляне сразу и без понуканий ответили на первые вопросы — как зовут, звание, номер, подразделение. И дальше замолчали, глядя вроде бы в глаза Гэолу, а на самом деле — в никуда. Он знал этот приём — глядеть в переносицу собеседника. И, собственно, понимал, что они ничего не скажут больше. Да и сведения, полученные от капралов, которые уже десять дней мотаются по тылам врага — ну какие там сведения? О состоянии сторкадских и нэйкельских тылов? Смешно.

Отвечал, кстати, в основном тот, не раненый. Гэол заметил это. Его брат назвал только имя и номер, а так даже звания и подразделение за обоих сказал здоровый. В сапог раненого вяло, медленно сочилась, масляно поблёскивая, яркая густая кровь.

Гэол снова задал несколько вопросов — по кругу. Ответом были молчание и безучастные взгляды. У здорового — совсем безучастный, у раненого — с дрожащей капелькой боли.

Сторка охватила злость. Медленная, плавно разгоравшаяся — и вспыхнувшая ярким пламенем, когда вошедший Вутт доложил, быстро, одними глазами, покосившись на землян, что гусар нагнать не удалось, они скрылись в лесу. С накьятт над лесом рассыпали гранаты и старые добрые металлические дротики, до сих пор эффективные в таких случаях — но, судя по всему, никого не задели.

Гэол поднялся на ноги и, опираясь широко расставленными руками на стол, поднял подбородок, не сводя взгляда с пленных.

* * *

В прошлом году на Земле ввели карточки — на товары повседневного потребления, на одежду и обувь. И трудовую повинность для тринадцатилетних. Сократили на 25% плановые отпуска и рекомендовали не пользоваться личным транспортом, который тратит ресурсы. Всего этого ждали давно и понимали, что без этого не обойтись — огромная контролируемая "сфера" в космосе требовала новых и новых средств. В прошлом году они ещё учились в школе, и на следующий день после тех изменений большой компанией гуляли по городу, удивляясь тому, до чего мало транспорта на земле и особенно в воздухе. Тогда они ещё не знали о принятых решениях. Они гадали, куда кого распределят...

— Куда нас? — спросил Ждан. Он сначала хотел идти сам, но Желан его шёпотом обругал и помогал. Наверное, Ждану было так больно, что он даже не стал возражать.

— Не знаю, — ответил Желан. А про себя подумал...

— Нас сейчас убьют, да? — так же тихо спросил брат. Желан, не глядя на него, кивнул. Это был единственный вариант. Если бы в лагерь — вряд ли бы их повели пешком и уж точно бы их не повёл тот сторк, который допрашивал, он не в таком уж маленьком чине. Ждан коротко вздрогнул и выдохнул, но больше ничего не стал спрашивать. Всё было ясно. То, что они могут умереть, им внушали с первых дней в школе. Как и то, что временами смерть уже не возможность, смерть — обязанность. Как и то, что никто и никогда не видел испугавшегося смерти гусара...

...Их провели мимо трупов Заплёта и Герба. С коней уже сняли всё снаряжение, и теперь туземцы их разделывали. Мальчишки сразу оба почувствовали, как внутри что-то сжалось от беспомощной злости и жалости. Их кони стали просто мясом. Самым обычным. И их съедят эти существа — жалкие глупцы, уныло, без малейшего воодушевления, из одного страха сражающиеся за сторков. В какие-то секунды каждый из ребят вспомнил десятки смешных, трогательных, а то и героических мелочей, связанных с этими — первыми в жизни! — боевыми конями...

...первыми — и, последними? Похоже на то.

Впереди Желан увидел большое бамбуковое дерево. Ярко-жёлтое, поблёскивающее, нарядное, с отчётливо выступающими на стволе более тёмными выпуклыми кольцами. И подумал, что спрашивать и нечего. Ведут наверняка к этому дереву. Это что... неужели повесят?! Нет, не может быть. Сторки не вешают. Зарубят или застрелят. Наверное, застрелят местные, у сторка нет длинного клинка. Поставят около дерева, впереди выстроится короткий ряд расстрельной команды, этот сторк махнёт рукой — и всё.

Мама совсем поседеет. Сначала отец и младший мамин брат, а теперь и они. Как же она будет жить? Какое там поседеет — она просто умрёт. И что будет с младшей сестрой? Наверное, тётя Ира её заберёт к себе, но всё равно — как она-то будет жить без мамы? Но, наверное, на Земле ещё не скоро узнают. Сначала ещё их письма придут, которые они написали перед рейдом. Придут, как будто они ещё живы. Да и потом... напишут, что они пропали без вести. Это лучше или хуже? Это — хоть какая-то надежда или растянутая мука?

Может быть, сказать, ну, попросить, чтобы не убивали? За что?! Они же пленные, пленных нельзя убивать за то, что они молчат на допросе! Да ну, глупости какие... не хватало ещё просить врага о чём-то...

— Эй, оставьте! — вырвалось у Желана, когда он понял, что сторк неожиданно принял тяжесть ковыляющего Жданки на себя, а туземцам махнул рукой — и они уже тащат его, Желана, к дереву. — Вы что?! — и рванулся, но его удержали. Ждан стоял и часто, быстро сглатывал, не сводя отчаянных глаз с брата.

А его тащили к дереву...

...Сторк с улыбкой — широкой, бледной, страшной, как зимнее солнце в ледяной пустыне — придерживал Ждана за плечи и под руку. Аккуратно, бережно, почти заботливо. И наблюдал, как Желана привязывают к дереву. Желан, весь белый, больше не сопротивлялся, и Ждан ощутил гордость за брата, который не хотел унижаться бесполезными рывками. Ведь всё равно бежать нельзя и уже ничего не сделаешь. Точно расстреляют, подумал Ждан, и ему стало тоскливо. Не страшно, а именно тоскливо. Он посмотрел в небо, но оно было чужим, и даже свет здешнего большого и неяркого солнца не напоминал о Земле. Плохо-то как... Ох, да поскорей бы... Ну и ничего, зато наши — ушли. Ушли! И доберутся через фронт, и принесут все добытые сведения, и отомстят. Отомстят. Значит, всё получилось, как надо.

Только бы поскорей, поскорей, поскорей — очень уж тошно...

— Зачем это? — спросил между тем Желан. — Я не побегу и не упаду, — он тяжело, бурно дышал, как будто долго бежал.

Сторк промолчал. Двое клау быстро, заученно, устанавливали напротив дерева, в трёх шагах от него и в стольких же шагах от Ждана, на лёгкую треногу дробовик. Копию земного, но со сделанным под ладонь туземцев прикладом. Смотреть на оружие было противно, и Ждан снова глянул в небо.

Сейчас, ещё немного... Он только удивлялся, что его всё ещё не ставят рядом с братом. Дёрнуло наконец отчётливым морозным страхом — неужели придётся сначала смотреть, как убьют Желана?! Если бы можно было встать рядом и взяться за руки — было бы не так тошно... и уж умирать — так вместе. Они всё и всегда делали вместе, вот только сегодня во время прорыва расстались — вот и результат. Надо было тоже — вместе...

— Вашему Альянсу всё равно конец, — сказал Желан. Ждан отчётливо читал, да и просто видно было, что ему жутко молчать, и он говорит в первую очередь, чтобы услышать себя самого и доказать себе, что он ещё — живой. — Земля победит. И конец тогда вам всем. Расстреливайте-не расстреливайте.

— Никто из нас тебя и пальцем не тронет, — сказал сторк. Он довольно правильно говорил по-русски, и чего в компьютер тыкал... — Клянусь Предками, никто, — он повелительно махнул рукой, и в глаза Ждану ударило красным светом. Он прижмурился... а когда открыл глаза снова — то понял, что луч сенсора, установленного на прикладе дробовика, чуть подрагивает у него, Ждана, на лбу. — Ну вот так. Если луч уйдёт хоть на миг с твоего лба, если изменится расстояние больше чем на пару пальцев, — сторк наклонился ближе к уху Ждана, — то будет выстрел. И твой брат умрёт... — он отстранился и махнул свободной рукой Желану. — Никто не тронет! Тебя убьёт твой брат, землянин! И это лишь вопрос времени.

А потом сторк всё с той же улыбкой отпустил Ждана и шагнул в сторону.

И Ждан, потеряв опору, невольно встал разбитой ногой наземь...

...Как он устоял? Кажется, сторк удивился. Да что там — никто не удивился больше самого Ждана, потому что нога на несколько мгновений перестала существовать, а потом... потом показалось, что он поставил её не наземь, а в костёр. В костёр, из которого ногу убрать нельзя. И перестал кричать, только теперь поняв, что всё это время кричал — без слов, протяжно и страшно, откуда-то изнутри. Перестал кричать, обливаясь потом и пошатываясь. Он зашарил по воздуху рукой, не смея оглянуться и почти уверенный, что сейчас схватится за сторка.

Но сторка не было. Он ушёл. Следом потянулись туземцы — переговариваясь высокими скрипучими голосами о чём-то своём.

Остался он, Ждан Лесков, пятнадцати лет. Свободный, не связанный, ничем не сдерживаемый и никем не охраняемый.

Он — и привязанный Желан у яркого, солнечного такого, дерева...

...Весь мир Желана сузился до серого, с чёрными кругами у глаз, лица Жданки.

Нет, Желану не было страшно. Ни капли. Но он с трудом заставил себя посмотреть на ногу брата. Кровь больше не текла, остатки формы всё-таки сделали своё дело, запечатав рану — видимо, к счастью, не коснувшуюся сосудов. Но сколько её Жданка успел потерять? Стакан? Два? Больше?

Сейчас Ждан стоял прямо, как на плацу в парадном строю. Уже долго стоял, потому что солнце теперь светило ему прямо в лицо, и он чуть морщился. Желан только теперь сообразил, что, пока он смотрел на лицо брата, прошло много времени, незаметно прошло. А тот моргнул, улыбнулся — и Желан услышал:

— Ну вот... стою.

— Да сядь же ты, — с отчаяньем попросил Желан, больше ни о чём не думая, кроме того, что у Ждана сейчас болит нога... наверное, адски, страшно болит. Ждан чуть-чуть качнул головой. — Да сядь, я тебе говорю, идиот, сядь! Они же меня всё равно убьют! И ты умрёшь, если будешь... будешь так! Сядь, отдохни и уползай, понимаешь?! Ты про маму подумай! Один — больше, чем ни одного!

По щекам Ждана медленно ползли слёзы. Он ответил:

— А я без тебя не один. Меня без тебя всё равно нет... — и вдруг он сорвался на крик вслух: — И что я потом скажу?! Что я тебя убил, а сам жив?! Нет! Нет, нет, нет! — он хотел замотать головой, даже дёрнул ею — но не посмел.

— Жданка... — начал Желан, надеясь, что найдёт сейчас какие-то веские и мудрые слова — и Ждан послушается. Замолчал, но потом беспощадно продолжал: — Жданка, ты всё равно упадёшь. Мы только оба мучаемся. Мне... мне страшно ждать. Понимаешь? Страшно ждать, когда ты упадёшь.

— Я не упаду, — ответил Ждан. Ответил так, что Желан на миг даже поверил в это. Хотя это было враньём. А Ждан попросил: — Ты только говори со мной. Давай вместе вспоминать что-нибудь. Ну, там, хорошее и весёлое...

...Конкурс в том году в Тамбовскую Его Величества гусарскую кадетскую школу был 257 человек на каждое из 200 мест. Не намного, но всё-таки больше, чем обычно.

Тогда все думали, что война уже вот-вот кончится победой Земли — Альянс поспешно отступал по всем направлениям, кое-где так и просто бежал. А поступить в кадетку значило — получить шанс раньше попасть на войну. Об этом были почти все разговоры съехавшихся с разных концов Империи мальчишек, заселивших огромный палаточный лагерь над Цной. Многие из них с самого раннего детства целеустремлённо готовились стать кадетами, хотя большинство, конечно, просто были самыми обычным десятилетними ребятами — мечтавшими стать гусарами, но недостаточно целеустремлёнными и упорными, чтобы, не оглядываясь, идти к этой цели несколько лет в том возрасте, когда жизнь таит в себе столько интересного и — отвлекающего... Теперь они надеялись на знаменитый и вечный "авось", да утешали себя справедливой в целом мыслью, что они же не слабаки, не дураки и не трусы, "не хуже большинства", так вдруг...

Братья Лесковы к таким не относились и на таких посматривали свысока — не соперники! Но и соперников вокруг хватало, и тоже не по одному на место... не по одному десятку.

Четыре тяжёлых недели приёмных испытаний промелькнули быстро. Из рядов поступающих довольно быстро выловили двенадцать девчонок, оказавшихся достаточно хитрыми, чтобы обвести вокруг пальца приёмную комиссию и тщетно рассчитывавших и дальше успешно хитрить. Двое мальчишек погибли — один разбился насмерть во время парфорса, другой подорвался на занятиях по минно-взрывному делу. Это тоже было привычно. Лесковы были на похоронах подорвавшегося парнишки и хорошо запомнили его мать — очень спокойную красивую женщину, с которой приехал мальчик лет пяти-шести. Когда тело брата охватил огонь погребального костра, малыш притянул вниз и к себе за рукав свою мать и сказал (услышали те, кто стоял рядом — и Ждан и Желан как раз):

1.Скачки без правил, когда кавалеристы следуют за сворой гончих, идущих по следу спасающегося зверя, как правило — лисы.

— Мам, я обязательно сюда поступлю. О-бя-за-тель-но! — и притиснул к груди крепко сжатые кулачки.

И женщина, погладив сына по голове, кивнула и ответила:

— Конечно, — а потом выпрямилась и продолжала глядеть в огонь...

...Они поступили. Оба. Оказались лучшими из лучших. И старались быть лучшими и потом, хотя на курсе, в классе, в специальности, во всём вообще можно было быть лишь первым — и остальными, "первый" не делится на двоих, даже если эти двое — родные братья. Но даже "остальные" в глазах гражданских мальчишек были предметом восхищения и белой зависти. А в глазах девчонок — что и говорить. Правда, как раз в те годы на высшем уровне был решён вопрос о создании Объединённых Вооружённых Сил Земли — и это многих огорчило. И парадная форма стала не такой красивой, и звания — сведены к общему сухому стандарту. Но, в конце концов, и форма и звания — не самое важное.

Хотя и обидно, что говорить.

Девчонки Ждана, Желана, да и их однокурсников в то время ещё совершенно не интересовали. Что могло быть интересного в этих глупых визгливых существах, которые даже верхом должны были ездить в специальных сёдлах?! Интерес стал возникать позже, через год-два-три, у всех по-разному. Вот когда можно было оценить в полной мере синюю каскетку с белым донцем, алым султаном и чёрным лакированным козырьком, с золотыми ремнём и галунами, красный с золотыми выпушками доломан, красный с золотыми шнурами ментик, синие с золотыми узлами и лампасами брюки, заправленные в высокие чёрные сапоги с золотыми чеканными розетками и позванивающими шпорами — всё то великолепие, которого не было и не могло быть у "гражданских" мальчишек и которое позволяло подойти к понравившейся девочке и, звонко прищёлкнув каблуками, быстро и резко кивнуть, представиться и предложить вместе провести время!

Иногда времяпровождение переходило и в нечто более серьёзное. Бывало — что и в совсем серьёзное. Но чаще всего знакомство оставалось просто знакомством, хотя девчонки жутко гордились тем, что чей-то хороший знакомый — кадет, да ещё и гусар. Даже обычные, всем известные шуточки (почему у джаго носы плоские? А потому, что, когда джаго рождается, врач его сразу мордой вниз об пол — хрясть! А потом на спину наступает и поскорей отрывает хвост...) в устах кадетов звучали не так, как у других мальчишек — хотя бы просто потому, что они, эти ребята в красивой форме, имеют все шансы увидеть этих самых джаго лицо в лицо. Нос в нос, так сказать...

...На третье лето, когда был отпуск — летний основной очередной отпуск, с 18 июня по 28 августа — они вдвоём поехали отдыхать на Цейлон. Просто так, "дикарями", как почему-то говорилось с незапамятных времён, хотя была возможность поехать в пионерский лагерь. Но они не захотели, довольно долго добирались "на перекладных" (тогда как раз резко сократилось число гражданских пассажирских перевозок) и весь июль жили у океана под открытым небом — купались часами, лазали по скалам над берегом, шастали по лесу, совсем не похожему на леса их родных мест, наведывались в рыбачий посёлок неподалёку, чтобы поесть в столовой или купить продуктов, которые можно лопать сырыми, а на крайний случай — приготовить на небольшом весёлом костре из выброшенного плавника. С собой у них были карточки на продукты (недавно их ввели на некоторые), кое-какие премиальные боны и половина отпускных чеков — вторую половину они оставили дома; много ли потратят на себя двое тринадцатилетних мальчишек, которые преспокойно спят на ворохе листвы и водорослей, а развлечения находят просто в океане? Подружились с местными ребятами — легко и просто, как это всегда бывает у нормальных мальчишек — и ходили с ними в океан на баркасах пионерской флотилии, ловили рыбу, пытались донырнуть туда, где с незапамятных времён лежали две подводных лодки государства США, вывозивших в последние дни старого мира золото в Китай. Провожали призывников и пели у костров непроглядно-чёрными, но звёздными южными поздними вечерами. И молчали неловко, когда — дважды за месяц — приходили к их новым товарищам похоронки...

...А когда они вернулись домой, стало известно, что погиб отец, служивший в гренадёрах. Им не сообщили, чтобы дать по-настоящему отдохнуть перед уходом на войну. Всё равно тело отца так и осталось где-то на чужой, далёкой планете, теперь уже ставшей тылом для Земли — фронты шли и шли вперёд. Даже урну прислали лишь символическую, в ней не было отцовского пепла.

Странно, даже не страшно, странно было подумать, что это всё — всё, оставшееся от отца. И что ещё оставалось, кроме как в свой срок пойти на фронт — не для мести, некому было мстить — а просто для того, чтобы эта смерть среди сотен тысяч смертей не оказалась напрасной... не оказались напрасными?

Когда-то — ещё когда они только-только начинали учиться в кадетке — на одном из первых уроков по военной психологии кто-то из них спросил, как научиться ненавидеть врага, которого ни разу не видел? Учитель — уже немолодой майор — помолчал и ответил:

— А зачем вам учиться ненавидеть какого-то врага? Учитесь крепко любить свою Родину. И тогда в нужный момент ненависть придёт сама — и уйдёт, когда в ней не станет нужды, — а потом неожиданно смущённо улыбнулся и честно признался, что это придумал не он, а один писатель из старых времён (1.).

1.Аркадий Гайдар. Кадеты Первой Галактической, конечно, знают этого писателя, но в объёме именно лучших его книг. А это немного перефразированные слова одного из его интервью.

И они учились любить. Это была лёгкая и добрая наука, освоенная ещё в раннем детстве, её требовалось лишь повторять. И повторять тоже было легко — шёпотом или громко, со смехом или серьёзно, им подсказывала эти простые важные уроки каждая секунда жизни, каждый шаг, каждая встреча, каждый уголок мира, освоенного людьми. Каждая искра в пионерском костре и каждая строчка прочитанных книг. Каждая песня под грубоватые гитарные переборы и каждая захватывающая дух высокая музыка прославленного оркестра. Каждый день и каждая ночь, и каждое весёлое утро, и каждый задумчивый вечер. В тот год ближе к лету в школу приехал с визитом Его Величество Василий VI — невысокого роста, ещё молодой и очень весёлый, он рысью скакал, улыбаясь, мимо стоящих в парадном конном строю кадетов, сидя в седле так же ловко и легко, как сидел в пилотском кресле им же сконструированного корабля, на котором он ещё в двадцать лет прорвался через хромосферу Солнца. А следом катилось громогласное, но звонкое мальчишеское "ура!" — слитное, от души и из самой души. И это тоже была подсказка. И весёлая — и жутковатая, почти всерьёз! — конная сшибка под Берлином на встрече с мальчишками из англосаксонской Дейранской гусарской школы кадетов Его Величества — тоже была подсказкой к этому уроку.

Слова учителя оказались правдой. Правдой во всём. Может быть, потому земляне побеждали, даже когда надежды на победу не было. И в этом они тоже убедились — уже тут, на этой фронтовой планете...

...Желан понял, что засыпает. И в испуге выпрямился — ощутив, что совершает предательство. Тело местами затекло, местами жутко болело... и всё равно глаза закрывались сами собой. Он мог бы легко не поспать и одну ночь, и даже две — но не привязанным к дереву после напряжения прорыва и схватки; всё это буквально выпило его силы, и теперь всё тело молило о хотя бы часе сна, пусть и в таком диком положении, пусть и на ногах, и в верёвках. Но что значили все эти его мучения по сравнению с тем, что испытывал сейчас Жданка?

Ждана было плохо видно — почти совсем стемнело. Видно только, что он стоит на месте. Не двигаясь. Не шевелясь.

— Жданка, — молча окликнул Желан.

— Я стою, стою, — поспешно отозвалось из полутьмы. — Ты не бойся.

— Да не боюсь я! — выкрикнул Желан. Из глаз у него наконец брызнули слёзы — беспомощные, горькие — и он закричал уже вслух: — Не боюсь я! Дурак! Ложись! Ложись, я тебе говорю! Потом соврёшь что-нибудь про то, как всё было! Ну... Жданка! Жданчик, ну больше же никак! Я на тебя не сержусь! Жданка!

— Кому... — голос Ждана — тоже вслух — сорвался, он отчётливо, с сипением, перевёл дыхание. — Кому совру-то? Себе? Не получится.

— Ложись, я тебе сказал! — заорал Желан, вырываясь из верёвок так, что сразу в нескольких местах горячо лопнула кожа, и эта новая боль обрадовала его, как пусть маленькое, но искупление. — Ложись, сволочь! Ну?!

— Я не лягу, — ответил Ждан. — Я даже не ради тебя. Я ради себя. Ты головой подумай — как мне потом жить? Вот такой я эгоист... Ты поспи. Поспи, а потом опять поговорим, ага?..

...Рассвет уже вступил в свои права. Вутт стоял около входа в домик, где жил Гэол. Стоял как-то так, что Гэол, возвращавшийся с бесконечного ночного совещания командиров сторожевых постов и более всего мечтавший лечь спать, издалека ещё понял — ждёт для разговора. И догадался, для какого — недаром со вчерашнего дня Вутт его избегал, совершенно явственно, и о чём-то сосредоточенно думал. Подойдя и не пытаясь войти внутрь, Гэол поднял подбородок, показывая, что слушает. Мягко, бесшумно шедший за Гэолом уже рассёдланный Вэр-Вар распахнул большие чёрные крылья и предупреждающе, протяжно зашипел, стараясь вклиниться между сторками и закрыть хозяина. Гэол мягко отстранил оскаленную голову накьятт, показывавшего Вутту янтарно-золотистые клыки длиной в добрых пол-роота (1.) каждый. Чуть повернувшись, дунул зверю в ухо и подтолкнул в основание длинной мощной шеи — накьятт уловил напряжение, твердеющие в воздухе густой прозрачной смолой, значит, предчувствия не обманывают, значит, разговор будет серьёзный... Вэр-Вар уже по-настоящему рыкнул в сторону молодого сторка и, оглядываясь, нехотя пошёл прочь. Длинный хвост бешено лупил то по лоснящимся, мерцающим загадочным звёздным светом, чёрным гладкошёрстным бокам, то по серо-жёлтой траве.

1.Роот = 25 см.

Вутт сильно побледнел, не сводя глаз с командира. Но заговорил спокойно и уверенно, как положено и прилично говорить о таком:

— Ты знаешь, что я хочу сказать. И ты знаешь, что поступаешь... — он запнулся, — ...недостойно.

— Почему ты так решил?

— Потому что ты мстишь им за то, что мы упали в канаву, — утверждающий жест.

Гэол не нашёлся, что ответить. Мальчишка попал в точку своими наивными словами. Поэтому он переспросил спокойно:

— Я поступаю недостойно?

Вутт услышал всё, что крылось за вопросом. Сделав умоляющий жест, он поспешно сказал:

— Я лишь говорю, что ты не прав. Я не хочу оскорбить тебя. Мы на войне и у нас один враг.

Гэол испытующе посмотрел на него: испугался? Нет. Просто на самом деле не хочет ссоры.

— Чего же ты хочешь?

— Их надо отпустить. Ты знаешь это сам, но упрямство в тебе сильней тебя же. Ты теряешь себя, продлевая сделанное. Это нехорошее желание — желание увидеть, как сломается сильный.

У Гэола снова не нашлось слов. Он снова спросил не о том, о чём говорил Вутт:

— Ты хадди — читать мысли других?

В вопросе не было насмешки. Вутт двинул локтями и ладонями:

— Нет. Просто я сам вёл бы себя так же, как они. И ты тоже. И любой из нас. Так почему же они должны умереть за это?

— Пусть умирают, — отрезал Гэол.

Вутт поднял подбородок выше, сдвинул каблуки ("Щёлк!" — произнесли они). Сказал безразлично:

— Я их отпущу.

— Ты нарушишь этим мой приказ.

— Я знаю это и я это сделаю.

— Мне придётся тебя убить.

— Убей сейчас, потому что я их отпущу.

Он отдал салют и, повернувшись на месте ("Щёлк!"), пошёл прочь.

Мгновение, другое, третье Гэол ошарашенно смотрел в медленно, размеренно удаляющуюся прямую спину. Он не понимал, что происходит... а потом неожиданно испытал такое облегчение, что с трудом удержался на ногах. И — почти неприлично! — заторопился следом за Вуттом.

Когда Гэол поравнялся с ним, младший покосился, глядя исподлобья — и спросил тихо:

— Ты передумал убивать меня?

— Ты сказал правильные слова, а я не хотел их слышать, — отозвался Гэол. — Теперь мне стыдно. Идём скорей, пока не случилось беды.

— Пусть радуются твои Предки, Гэол кен ло Гэол токк Хрима ап митХрима, — сказал Вутт. — Ты хороший командир и ты поступаешь сейчас так, как должно. Идём скорей...

...Ждан потерял сознание в пятый раз. И снова мучительно возвратился в адский мир, когда частичка сохранившего рассудок мозга подала сигнал: падаешь! Мучительно дёрнулся, оставаясь стоять на ногах, посмотрел на Желана. Тот плакал — бессильно, горько, не сводя глаз с брата.

В следующий раз я упаду совсем, трезво, очень ясно, подумал — а точней, понял — Ждан. Я даже здоровый раньше столько с трудом простоял бы — почти сутки. Здешние сутки меньше земных, но всё равно... Ещё он понял, и это было совершенно точно и очевидно, что упадёт он уже мёртвый и не увидит, как погибнет Желанка. Эта мысль обрадовала. Он сделал всё, что мог...

...нет, всё-таки ещё не всё. Всё-таки он пока ещё стоит на ногах. Стоит. И Желанка живой. Он улыбнулся и полизал лопнувшие во множестве мест губы. Всхлипывающий Желан улыбнулся тоже и кивнул. Кажется, хотел что-то сказать, но не смог и только снова улыбнулся.

Чёрная тошнотная волна опять начала накатывать на Ждана — как же быстро, видимо, кончились все силы... "Ну пусть я умру, — подумал он, — пусть, но пусть я останусь стоять на ногах, это же можно. Мне очень-очень нужно остаться стоять... даже мёртвому. Очень нужно!" Желан орал, Желан стучался снаружи в сознание брата — но Ждан уже не воспринимал призывов и просьб, потому что мир начал перекашиваться, сползать в медленно и неотвратимо распахнувшуюся где-то сбоку и снизу тёмную косую трещину. По краю этого исчезающего мира и глухой бездонной тьмы шли два сторка — шли быстро, плечом к плечу. Нет, только не падать, только не упасть, не при них. Нельзя падать. Нельзя.

Ждан увидел ещё, как один из сторков вытянул вперёд правую руку, в которой сверкнул огонёк — перемигнулся с оранжевого на синий.

И мир исчез...

...Протянувший было руки, чтобы подхватить падающего, Вутт коротко вскрикнул, отшатнувшись. Страшный, со слипшимися волосами, с чёрными в кровавых трещинах губами, бело-серый, землянин продолжал твёрдо стоять на ногах, жутко показывая закаченные белки глаз — то ли без сознания, то ли и вовсе мёртвый. Сторку понадобилось усилие, чтобы прикоснуться к человеку, преодолев страх перед ним. Страх, какого сторк никогда в жизни не знал раньше.

Гэол молча и быстро резал верёвки на втором землянине. Тот рвался и непонятно кричал со слезами:

— Ждан! Жданка-а! Ждаааан!

* * *

Потолок.

Коричневато-жёлтый, чуть скошенный от входа к дальней стене, с прямыми длинными четырёхугольниками света.

Ждан уже минуту, не меньше, смотрел на этот потолок и пытался начать думать. Он понимал, что жив, но это понимание не радовало — а точней, в него не получалось поверить. Он совершенно точно помнил, что умер. Он и сейчас не был уверен в том, что жив. И не доверял ощущениям — этому потолку наверху, жёсткой кровати под собой, тому, что он дышит.

А ещё — ещё колено было перебинтовано и плохо ощущалось.

И, когда Ждан понял это и сообразил, что подобное может приключиться лишь с живым — он осмелился чуть повернуть голову. И сразу увидел брата.

Желан — в трусах — сидел на такой же раскладной кровати по соседству и с широкой улыбкой смотрел на Ждана.

— Я живой, — сообщил Ждан, и в этом голосе было удивление. Желан кивнул, потом молча упал на колени и обнял лежащего брата, прерывисто дыша. — Живой, — повторил Ждан и поскорей тоже обхватил Желана.

Какое-то время они молчали и не двигались. Всё равно никто не видел и никто не мог бы над ними посмеяться. Потом Желан отстранился и сел на кровать брата. Вздохнул:

— Теперь мы, наверное, пленные... — и подытожил: — Тоже не сахар.

Мальчишки пригорюнились. Потом Желан вдруг широко улыбнулся и сказал:

— А всё-таки ты живой. Это главное. Теперь чего-нибудь придумаем! Сбежим или ещё что.

— Конечно, — сразу радостно согласился Ждан. И сообщил: — Есть охота.

— Охота, — кивнул Желан. — И пить — тоже... Я уже давно не сплю, а сколько проспал... Внутри всё ссохлось.

Они помолчали. Пить на самом деле хотелось, но не так уж смертельно, можно было потерпеть и ещё, и — ещё долго. Обоим не хотелось, если честно, чтобы сюда входил кто-то из сторков — и это нежелание отчётливо ощущалось каждым из них в мыслях другого. Потому что это было бы ясным подтверждением их плена — а так, пока никого нет, кроме них, можно было не думать о нехорошем. Снаружи были слышны разные звуки — подсознательно складывавшиеся в привычную картину военного лагеря. Интересно, дверь заперта?

И тут дверь распахнулась.

И мальчишки вздрогнули, потому что внутрь вошёл сторк.

Сторк был молодой, не намного старше по виду, чем земляне. Высокий, в форме и снаряжении, но без шлема. Мальчишки подобрались, невольно придвинулись друг к другу. Лицо сторка было бесстрастным, глаза — внимательными и... да, не злыми, скорей любопытными. И Ждан, и Желан неожиданно подумали — подумали порознь одинаково, а потом обменялись этой мыслью — что сторк мог бы, случись иначе, быть им хорошим товарищем, самым обычным, таким же, как землянин. И от этой мысли становилось как-то неловко и грустно...

— Сейчас принесут есть и пить, — сказал между тем вошедший, этими самыми внимательно-любопытными глазами окинув братьев. Сторк выговаривал русские слова правильно, но очень медленно, явно подбирая их и выстраивая в уме — тщательно, звук к звуку. Потом добавил: — я мало знаю ваши слова. Так. У вас есть наши сторки... мы будем менять вас. Скоро.

Мальчишки мысленно перевели дух. В размене не было ничего позорного. А сторк неожиданно щёлкнул пальцами — как делают "на удачу" русские мальчишки, только намного резче и звучней. Внутрь вбежал мохнатый четырёхрукий раб (в ошейнике), быстро, ловко поставил на столик между кроватей две глубоких тарелки, наполненных чем-то дымящимся, высокий цилиндрический сосуд серо-серебристого цвета, два таких же стакана, положил две ложки совершенно земного вида. Сторк ещё раз щёлкнул пальцами и, сделав какой-то странный сложный жест, повернулся и так же быстро, как вошёл, вышел за рабом.

Желан поднялся, бесшумно на цыпочках подошёл к двери, приоткрыл её. Послышался почти испуганный окрик на местном языке, судорожно мелькнул штык, и мальчишка, отшатнувшись, захлопнул дверь и сообщил хихикающему брату с нервным смешком:

— Не заперто.

— Иди поедим, — пригласил Ждан. — А наши прорвались и ушли, ты понял?! — он даже подпрыгнул на кровати, но тут же сделал вид, что просто устраивается удобней.

— Ногу береги, лежи! — прикрикнул Желан. — Так, ладно... что там принесли?

В тарелках оказалось горячее, много — консервированное мясо и варёные местные овощи, видом похожие на крупный горох, а вкусом — на горох же, но с морковным привкусом; их ели и земляне. Еда на вкус землян была недосоленной, но что делать — не потребуешь же посолить?!

— И почему у сторков всё такое недосоленное? — недовольно "пробурчал" (вслух теперь не было сказано ни слова) Ждан. — Помнишь консервы, которые мы захватили тогда? — Желан кивнул, сунув нос в сосуд. — То же самое...

— Вода, — обрадованно сказал Желан, поспешно разлив её в стаканы, одним духом вылил в себя свой. Ждан тоже начал пить, сопя от удовольствия. — У них на планете соли мало. Даже война была из-за водоросли, в которой соль и йод. Вроде нашей морской капусты.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво и уважительно спросил Ждан, берясь за ложку.

— Потому что я на корабле справочник по их истории читал, а не с санитаркой целовался.

— Я не только целовался, — заметил Ждан гордо. — И мы ещё и адресами обменялись.

— Угу, прилетим мы такие в отпуск, а из дома "уа, уаааа!" — и мама с ремнём встречает. Она нас не путает, не надейся.

— Она обрадуется, — грустно заметил Ждан. — Уже просто что мы вернулись... — и вдруг весь длинно вздрогнул. Тут же извинился — вслух: — Прости. Я просто вспомнил, как подумал — как она будет без нас...

— Не надо, не вспоминай, — Желан заработал ложкой. Активно жуя, сказал: — Помнишь, как дядя Слава говорил?

Энсайн Багоев, он же "дядя Слава" для почти всего состава эскадрона, был ещё и непререкаемым авторитетом почти во всём. И Ждан с готовностью вспомнил:

— Что было — прошло, на пользу пошло. Прошлых страхов не забывай, думам о них воли не давай... Хорошо бы, он был жив.

— Да, наверное, все наши живы, — уверенно сказал Желан. — Мы же только наших коней видели, и всё... — и сам примолк, даже есть стал медленней. Ждан шмыгнул носом и спрятал глаза.

И тут дверь открылась снова.

И вошёл сторк.

Другой, и братья его узнали сразу.

Не сводя глаз с вошедшего, они подобрались, как два зверька, положили ложки. Они вовсе не ненавидели сторков в целом — было просто не за что, а в бою настоящий солдат не испытывает ненависти к тому, кого убивает, ему это совершенно не нужно. Приходивший перед этим молодой парень был скорей даже симпатичным. Но этот... и Ждан, и Желан хорошо помнили, как он их вёл к дереву и что сделал потом.

Не испытывая ненависти к сторкам, они дружно и от души ненавидели этого конкретного сторка. И — боялись, себе в этом можно было признаться. Ведь бояться можно, даже когда не трусишь...

Сторк нёс в руках их сабли без ножен — гусарские клинки длиной в восемьдесят сантиметров без рукояти каждый, с удобной полуортопедической этой самой рукоятью, позволявшей вращать оружие в кисти и при этом достаточно её защищавшей, заметно изогнутые, с расширенным концом, лёгкие (меньше килограмма), быстрые и острые, как бритва. На серых, с защитным антибликовым покрытием, полотнах нестерпимо поблёскивали убийственно заточенные кромки.

Мальчишки переглянулись быстро. Видеть сабли в руках врага было ещё хуже, чем видеть своих разделываемых коней.

И... зачем пришёл сторк?

— В моём Роду много хороших кузнецов, — неожиданно сказал вошедший. — Так повелось издавна. Но такой стали нам не сделать. Такую сталь у нас сейчас делают лишь на Дэорт Дэйгни — есть такой остров... — и неожиданно прочёл: — Зак'ДэорДэйг тэд ратта,

Тэ'ДэорДэйг кум атта,

Фордан закс нэй ниатта... по-вашему это будет нескладно, но — примерно так: "Клинок с Дэорд Дэйгни для боя, что как песня. Петь на Дэорт Дэйгни лучше всего умеют молоты. Клинок не принесёт победу тому, кто не слышит этих песен..." — он поморщился неожиданно (это вышло у него куда живей улыбки), потом пробормотал: — Какие вялые слова... — и вдруг перебросил обе сабли в одну руку, прищёлкнул по клинку Желана ногтем, и тот отозвался мрачным, глухим и протяжным звоном. — А! — лицо сторка совершенно неожиданно прорезала улыбка — странная, больше ничего в этом лице, в глазах не изменившая. — Ему не нравится, что его держит в руке враг. Слышите, как он гневается на меня? — сторк внимательно посмотрел на сталь у рукояти. — Вижу волка... Это Золинген? — он взглянул на мальчишек, и те одновременно кивнули, не сводя со сторка угрюмых глаз. — Когда мы победим — я непременно там побываю.

— Пройдёте в колонне пленных, — ответил Желан. — Может, и раньше, чем хотите. А насчёт победы — утрите рожу асфальтовым полотенчиком, как у нас говорят.

— Сторки не бывают пленными, — голос сторка был отчётливо снисходительным.

— А на кого вы нас тогда собрались менять? — уточнил Ждан. И неожиданно спросил: — И ещё... обязательно было с нами затевать войну, чтобы побывать в Золингене?

— Войну начали вы, — сторк не злился, не раздражался, он констатировал факт, доводил до глупцов истину. Ждан помотал головой:

— Не. Начали воевать — правда, мы. А начали войну вы.

Глаза у сторка вдруг сделались мутноватыми и остановившимися. Мальчишки едва сдерживали восторг — вражеский офицер, которого они, чего греха таить, боялись и который неожиданно так обидно-снисходительно говорил с ними, "завис", пытаясь осознать невозможный для его мышления парадокс. Парадокс, сам собой сорвавшийся с губ Ждана — и угодивший в цель, как, бывает, без промаха поражает её в ярости, наугад пущенный камень. Мальчишки знали ещё по занятиям в школе, что сторки обожают плести словесные кружева, изящные построения из намёков на намёки, где сказанное незаметно для собеседника противоречит само себе, а противоречащие друг другу вещи говорят на деле одно. Не-сторку без знания их старинного языка и вообще истории зачастую даже трудно понять, о чём говорит сторк-собеседник. А за словесной вязью почти всегда прятался жёсткий и совершенно определённый мыслительный процесс — сторк стремительно просчитывал варианты действий в то время, как его оппонент барахтался в услышанных и всегда неверно понятых, хотя и не лгущих ни на каплю словах, как муха в смоле. Но в этом сочетании жёсткого мышления и вьющейся иносказаниями речи таилась ловушка, в которую сейчас попал Гэол — сказанное земным мальчиком нельзя было опровергнуть логически, потому что в сказанном не было логики, лишь убеждённость в своей правоте. Убеждённость того типа, которую сторки отлично различали интуитивно — как землянин интуитивно различает сказанную ложь — и за которой признавали абсолютную правоту. Потому что именно так высказывались их древние герои, потому что именно такие нелогичные истины лежали в фундаменте их собственной цивилизации.

Сторки верили им безоглядно и не умели опровергать.

Гэол в самом деле не понимал сказанного землянином — и в то же время ощущал какую-то высшую истину сказанного. Он осознавал, что сейчас выглядит глупцом. И что юные земляне это видят и этим наслаждаются. Но он уже сделал ошибку, причём — при всех. И не собирался повторять её или совершать новую.

— Я принёс ваши клинки вам, — сказал он. И добился своего — теперь поражёнными выглядели земляне. — Поклянитесь, что не поднимете их на нас, пока вы в плену и не попытаетесь бежать.

Братья переглянулись. Ждан вздохнул и пожал плечами. Желан ответил Гэолу:

— Мы не можем дать такой клятвы. Сбежать — обязанность пленного.

— Ни к чему, — возразил сторк. — Вечером мы передадим вас вашим. Уже связались и договорились.

У мальчишек округлились счастливо рты и глаза. Они глядели на сторка почти как на родного человека — чуть ли не растроганно.

— Клянусь, что до завтрашнего утра я не попытаюсь причинить никому из наших врагов никакого вреда... если только защищая свою жизнь, — сказал Желан и, встав, отдал салют. Несмотря на то, что он был одеты только в трусы, выглядело это серьёзно. Ждан, мотнув головой в ответ на протянутую братом руку, встал сам, неловко выпрямился и повторил, отсалютовав:

— Клянусь, что до завтрашнего утра я не попытаюсь причинить никому из наших врагов никакого вреда — если только защищая свою жизнь.

Сторк сделал шаг вперёд — и клинки легли на кровати.

* * *

Вутта принесли в штаб после полудня, когда Желан стоял около складной скамьи рядом с домом, где их держали, как раз напротив штабного дома — Ждан сидел на самой скамье, вытянув вперёд раненую ногу в свежей повязке, залитой сверху медицинским клеем. На обоих юных капралах была их форма — отмытая и вычищенная, вернули и все личные вещи, но из оружия — только сабли...

...Вутта принесли на большом куске серо-красной туземной ткани, который был для убитого мал, и ноги в острорёбрых сапогах раскачивались маятником в такт шагам тех, кто нёс тело.

Стрелявший снизу из тяжёлой винтовки снайпер — видимо, из пластунов, выстрел был произведён над ничейной землёй, а они нередко там ползали по самым разным делам, в том числе и для свободной охоты — убил накьятт, и пуля, пробив его нагрудник, вылетев через спинной хребет зверя, попала тоже снизу в сочленение грудного панциря и бронефартука Вутта, разорвала печень, пробила лёгкое и остановилась в сердце.

Вутт умер мгновенно, как и его накьятт. С земли видели, как крылатый всадник камнем упал с высоты и тут же бросились за ним, наугад обкидывая район выстрела из шаровиков. Неизвестно, достали ли кого-то или нет...

...Убитых сторков братья видели и раньше. Но это было, как положено, убитые враги. Ни разу в жизни ни Ждан, ни Желан не задумались ни на миг, что смерть сторка может быть несчастьем для кого-то ещё. И только теперь, когда они смотрели на молчаливое тесное кольцо быстро собравшихся врагов около лежащего на земле Вутта, оба начали понимать, что сейчас эти сторки видят перед собою убитого друга.

Просто убитого друга.

— Сейчас нас прикончат, — "прошептал" Ждан. — Обидно.

— Думаю, это как раз тот случай, когда мы можем защищать свою жизнь, — так же молча ответил Желан, кладя ладонь на рукоять сабли...

...Мальчишки ошиблись.

Даже если бы перед сторками оказался убийца Вутта — о мести не могло бы идти и речи, общая война исключала личную месть. Убийство не было целенаправленным убийством именно этого сторка — значит, не могло быть и целенаправленной мести убийце. Таких мыслей не возникло даже у двух родичей Вутта, стоявших тут же, хотя в иной ситуации месть немедленно стала бы их основной целью. Впрочем, и тогда они едва ли бы набросились на убийцу сразу — мстить так было верным признаком труса.

Но лицо Гэола, когда он подошёл к пленным, было каменным. Он глядел сквозь землян и лишь чуть поднял руку, сказав:

— Ждите, сейчас поедем.

Это поразило мальчишек. Они даже переглянулись. Однако, Гэол не солгал — очень быстро он подъехал сам на раскрашенной в коричнево-зелёно-буро-рыже-жёлтую мешанину лёгкой машине без кабины, с рогатым рулём, напоминавшим велосипедный, по центру. В коробчатом кузове было пусто, две длинным скамьи по бортам — откинуты вверх и закреплены.

— Садитесь, — Гэол указал на красноватое сиденье, на котором сидел сам. Желан помог влезть раненому брату, сам обошёл машину и сел с другой стороны. Они оба знали, что перед ними — сторкадский аналог джипа, тактический транспорт "стазза".

Гэол привычно сдвинул машинку с места, и она шустро — не очень быстро, но уверенно, переваливаясь на шести небольших широких колёсах — покатила без дороги, напрямую от селения через какие-то небольшие заболоченные луга, потом — вдоль леса, потом — выскочила на дорогу, по которой, обгоняя "стаззу", прошла небольшая колонна "фил-фрэгенов" (1.). Серые плоские машины с большими башнями и несуразными набалдашниками метателей на обычных пушках приземисто и широко раскачивались на урчащих гусеницах. Внешне машины казались полностью автоматическими — во время походов экипажи земных танков почти всегда торчали снаружи на броне, даже механик нередко ставил автомат и прохлаждался, а сторков видно не было и ни один люк не открыт.

1."Фил-фрэген" (модификации "фой", "ур", "зуртс", "анс") — основной боевой танк Сторкада, разработанный и принятый на вооружение под впечатлением от действий подобных машин Земли. Производился с 10 г. Первой Галактической Войны. Масса — 62-70 т.т., максимальная скорость передвижения — 55-60 км/ч, экипаж — 5 чл. Вооружение (земные размерения): 130-мм нарезное орудие с однозарядной насадкой для стрельбы энергетическими шарами, 1х1 19-мм пулемёт, 1х2 лазер широкого профиля, 1х4-ствольный 120-мм выдвижной реактивный миномёт, 2х3-ствольных блока активной защиты.

Мальчишки неловко молчали. Гэол тоже молчал, время от времени что-то переключая или слегка ворочая рулём. Они ехали так довольно долго, в лица дул тёплый упругий ветер, сторки попадались всё чаще, и туземные солдаты, и нэйкельцы, и ещё инопланетяне разных рас вперемешку с техникой. Проезжали мимо укреплений, складов, аэродромов, новых дорог, по которым снова двигалась техника... Тыл мало чем отличался от земного тыла — там тоже были и туземные солдаты, и бойцы ещё нескольких рас, и линии обороны, и склады, и аэродромы, и техника... Братьями всё сильней овладевало немного недоверчивое нетерпение — неужели они и правда скоро окажутся среди своих, и короткий (но страшный, что уж врать самим себе!) плен окончится?! Возникала даже опаска — а что, если всё-таки обманывают... хотя — зачем?

Первым нарушил молчание Желан. Он спросил:

— А почему вы нас везёте сами? Вы же, если по нашим званиям — майор.

— Мне так захотелось, — ответил Гэол, словно это всё объясняло. Желан снова спросил:

— А... кто он вам был?

— Вутт? Никто. Подчинённый... — и сторк неожиданно добавил: — Просто я провинился перед ним... — потом что-то сказал, какую-то фразу из рубленых слов, и перевёл: — Он увидел меня без лица и помог мне вернуть... Нет, я не понимаю, как вы, земляне, живёте с таким языком. На нём ничего нельзя сказать. Ничего.

Мальчишки обиделись и решили молчать. Но Гэол обычным для сторков, что-то рассказывающих, монотонным, но при этом странно привлекательным голосом вдруг стал говорить, что Вутт сейчас ждёт погребения в огне, а потом, когда его тело исчезнет из мира...

...Земляне слушали внимательно, даже заворожённо — и про радужный мост, и про огромный прекрасный город, где живут Предки... Но, когда Гэол замолчал, Ждан нерешительно сказал:

— Это же не на самом деле. Легенда.

— Может быть, — неожиданно не стал спорить Гэол. — Разве это важно? — и так же неожиданно спросил: — А что бывает после смерти с вами, землянами?

— Разве это важно? — теми же словами ответил Желан. — Важно, что остаётся на земле. Что ты сделал, как жил, как тебя вспомнят. Это и есть бессмертие. То, что важно.

— И много вы сделали? — в голосе Гэола не было насмешки, только задумчивость. Желан сник:

— Немного, конечно... мы ещё не успели ведь...

— Мы пошли воевать за Родину, — сказал Ждан. Строго сказал, как-то так, что Гэол внимательно посмотрел на него. — Если нас будут вспоминать только этим — то и достаточно. Нам и не надо большего.

— За Родину, — по-прежнему задумчиво повторил Гэол. — Мы не спрашиваем и не думаем, за что и зачем. Война — это как дышать или видеть... — и вдруг добавил: — Мы думали, что быстро разобьём вас. Никто не ожидал, что вы можете так сражаться... Ну, вот мы и приехали.

Они на самом деле приехали. Впереди, совсем близко, около превращённого в форт холма, но чуть подальше его, на изрытой воронками, чёрной, выжженной ничейной полосе, развевались несколько белых полотнищ — и земных флагов, и сторкадских бийд'он-ов (1.). Там стояла машина — и мальчишки с трудом удержались от желания вскочить и замахать руками, даже раненый Ждан, потому что это был большой земной джип с эмблемами штаба армии, и возле него видны были двое офицеров-землян.

1.Белый цвет и у Земли, и у Сторкада означает мир. Но земляне пользуются белым флагом того или иного размера, а сторки либо повязывают белое полотнище на плечо, либо поднимают бийд'он — три отдельные узкие косицы на древке.

Там же стояли рядом с ещё одним "стаззой" и двое сторков... а со стороны землян — ещё четверо сторков, без оружия. Больше никого — хотя братья могли бы поклясться, что с обеих сторон сейчас наблюдают сотни глаз. И просто так, и в бинокли... и в прицелы — тоже.

"Стазза" прокатился по мосткам через широкий ров и, разворачиваясь бортом, остановился за спинами сторков. Мальчишки сдерживали себя из последних сил — один из земных офицеров был полковник Надь, командир их полка. Он чуть заметно кивнул ребятам и так же чуть заметно улыбнулся. Второго они тоже знали, хотя видели редко — заместителя командарма по работе с личным составом бригадира Маринелли.

Гэол, выпрыгнув из машины, подошёл к ожидавшим сторкам, что-то отрапортовал, они втроём сделали несколько шагов навстречу тоже подошедшим ближе землянам — пленные сторки остались на месте. На всех четверых, это теперь хорошо различалось, была форма военно-воздушных сил. Снова короткие переговоры, потом — взмахи рук в отдании чести, очень похожие у сторков и землян, и Гэол поднял ладонь, показывая братьям, что они могут идти.

— Опирайся на меня, — "шепнул" Желан. Ждан кивнул, не стал спорить. Он громко сопел — то ли от усилий идти попрямей, то ли просто от волнения. Желан ощутил, что брату хочется просто-напросто бежать, чтобы по-детски спрятаться за спины бригадира и полковника — и перевести дух. Но они послушно остановились за спинами передающей их стороны — сторков. Хотя Гэол, не оглядываясь, пошёл к своей машине — и мальчишки проводили его почти обиженными взглядами, им почему-то казалось, что он должен хоть рукой махнуть, что ли...

У пленных сторков между тем произошла явная заминка — один отошёл в сторону и отвернулся, другой что-то говорил третьему, совсем мальчишке, с необычными для сторка светлыми волосами и серыми глазами. Мальчишка тихо, но отчаянно что-то говорил в ответ старшему, часто и быстро двигая руками, и, казалось, был готов расплакаться, потом и вовсе взял его за рукав и потянул за собой — но тут же убрал руку, словно схватился за горячее, и как-то даже съёжился. А старший повысил голос, светловолосый повесил голову и буквально поплёлся к ожидавшему четвёртому — тоже явно недовольному. Остановился, резко обернулся, подтянувшись, отсалютовал двум остающимся, которые тоже ответили салютом. И уже почти побежал к ждущему товарищу.

Земные и сторкадские офицеры, передававшие пленных, снова обменялись салютами, отступили чуть назад — и уже бывшие пленные, по двое с каждой стороны, пошли друг другу навстречу по ничейной земле. Маринелли что-то говорил оставшимся сторкам, но они не только не отвечали — они, казалось, вообще не обращают на бригадира внимания.

Светловолосый мальчишка-сторк ненавидяще посмотрел на братьев, проходя мимо. Лоб у него был заклеен пластырем — длинной узкой полоской, в нескольких местах перехваченной полосками клея, и Ждан пробормотал вслух:

— Тоже раненый... его у нас, наверное, расстрелять не пытались...

— Подтянись, — тоже вслух сказал Желан.

Их ждали, недежурно ждали — это было видно просто по лицу Надя, который вдобавок пожал руки мальчишкам и похлопал обоих по спинам, и сразу после этого братья обмякли, чувствуя, что их уже не держат ноги. Маринелли чёткими движениями — поднять... наклонить в сторону врага... опустить... свернуть — снял белый флаг. Желан спросил тихо:

— Наши все вернулись? Ой, то есть, товарищ полковник, разрешите обратиться, в прорыве никто не погиб?

— Никто, никто, — под вислыми усами полковника появилась тоже почти по-детски радостная улыбка. — Ого, я вижу, вам сабли оставили...

— А эти чего остались, товарищ полковник? — Ждан косился на сторков, которые, как ни в чём не бывало, тоже шли к джипу.

— Они со сбитого тяжёлого оринтоптера, весь экипаж, — объяснил Надь. — Эти двое — офицеры. Оскорбились, что их хотели поменять на простых солдат, в смысле, на вас, да ещё и сразу всех — четверых на двоих... А тот мальчишка — воспитанник этого, командира экипажа. Видели, просил с ним пойти, говорил, что четвёртый из экипажа может остаться... — полковник сам помог Ждану сесть в машину, помедлил и, тоже вскочив назад, устроился рядом со своими гусарами.

Джип тронулся — быстро, но совсем иначе, чем сторкадская машина. Сторки, отказавшиеся быть обменянными, сидели у открытой кабины и сейчас прикрыли глаза, словно бы заснули.

А мальчишки всё-таки оглянулись.

Забравшая обменянных машина уже катила в тыл сторков, и видно было, что в ней сзади стоит и смотрит сюда один из бывших пленных. Но второй "стазза" всё ещё не двигался. И можно было увидеть ещё, что сидящий в нём одинокий сторк неподвижен.

Братья переглянулись. Они готовы были поклясться, что Гэол кен ло Гэол токк Хрима ап митХрима смотрит им вслед.

* * *

ЗВАНИЯ И ЦВЕТА ОБЪЕДИНЁННЫХ ВООРУЖЁННЫХ СИЛ ЗЕМЛИ

В ПЕРВОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ВОЙНЕ (с 5 г.)

Знаки различия

(защитные на обшлагах рукавов полевой и серебряные (у генералов и адмиралов — золотые) на петлицах парадной формы).

Погоны парадной формы у всех серебряные, из узкого витого галуна, без знаков различия.

Сухопутные войска и военно-воздушные силы, отдельные корпуса,

штурмовая пехота ВКС

Военно-морские силы и военно-космические силы

Рядовые

нет

рядовой

матрос

руна "зиг"

ланс-капрал

-

двойная руна "зиг"

капрал

старший матрос

Сержанты

руна "вольфзангель"

сержант

старшина

двойная руна "вольфзангель"

энсайн

энсайн

Офицеры

молот

вице-лейтенант

мичман

два молота

лейтенант

лейтенант

три молота

капитан

лейтенант-коммандер

солнечное колесо

майор

-

солнечное колесо и молот

подполковник

коммандер

солнечное колесо и два молота

полковник

кэптен

Генералы и адмиралы

свастика

бригадир

коммодор

две свастики

генерал-майор

контр-адмирал

три свастики

генерал-лейтенант

вице-адмирал

четыре свастики

генерал-полковник

адмирал

большая свастика и скрещённые мечи

маршал

адмирал флота