Часть первая. По Льянскому пути (фрагмент)

Оглавление

"Хотите верьте, хотите нет..."

Буфетчик Шулейкин

"И жили они долго и счастливо и умерли в один день". Старая сказка

"...но не все". Автор

Часть первая. По Льянскому пути

Степь, бескрайняя степь от горизонта до горизонта. Покрытая странным, синевато-серым ковылём. А может, и не ковылём вовсе, а какой-то другой, невиданной травой. Я шагал по ней уже который час, а далёкие горы у самого окоёма, казалось, не приблизились ни на километр. Вот уж угораздило так угораздило! И зачем, спрашивается, я вышел из палатки в тумане? Напиться захотел, называется. Ручей протекал совсем близко от места нашей ночёвки, поэтому на рассвете, когда солнце только-только начало подсвечивать лучами утренний туман, я решил, что легко найду его по журчанию воды. И первое время, действительно, шёл на звук, а затем как-то незаметно потерял под ногами едва заметную тропку в траве. Только после этого в голову мне закралось подозрение, что слишком долго я иду. Повернуть назад? А куда? Мне уже стало казаться, что слабое журчание воды доносится не с той стороны, а вот оттуда, правее. Или левее? А может быть, вообще из-за спины? Тут ещё подул ветер, и шелест травы вмиг заглушил ручей. Всё, надо остаться на месте, решил я. Скоро солнце и ветер разгонят туман, и станет видно, где наш лагерь. Когда туман рассеялся, я увидел вот эту бескрайнюю равнину. Ни дороги, ни машин, ни палаток поблизости не было.

Теперь я шёл в направлении далёкой горной цепи, чтобы делать хоть что-то, а не сидеть на одном месте. Всё, что осталось у меня — куртка, алюминиевая фляжка с остатками воды, часы на руке да ещё фонарь, случайно оказавшийся в кармане. Солнце начинало припекать, куртку я снял и закинул на плечо, потом, подумав, распустил закатанные рукава рубашки, чтобы не обгореть. Интересно, всё же, куда и, главное, каким образом меня занесло? Писатели-фантасты в своих книжках изгаляются, кто как может, объясняя такие вещи, а то и вовсе обходят эту тему. Попал чувак в параллельный мир и попал, и вся недолга. А там, как водится, дремучее средневековье, а то и маг на волшебнике, колдуном погоняет. И стал наш соотечественник сразу могучим рыцарем, а может быть, божеством. Успешно прошёл через сотню-другую испытаний, смертельных опасностей и передряг, совершил путешествие на край света, сокрушил главное зло этого мира и, конечно, в итоге женился на принцессе. Предполагается, что потом они жили долго и счастливо и умерли в один день. Увлекательная перспектива... когда читаешь, лёжа на диване. А в моём положении весёлого было мало. Свой организм я знал прекрасно, без воды у меня уже к ночи может подскочить температура, и состояние будет "идти могу, но только ползком". Одна надежда, что в этой степи течёт что-нибудь проточное, чем я не отравлюсь. Или вода есть в тех горах. Напился, называется, из ручья.

Жарко мне не было или почти не было: ровный "аэродромный" ветер, спутник всех открытых пространств, достаточно продувал рубашку, чтобы не потеть на солнце. Голову от палящих лучей я прикрыл, надев на неё воротник куртки. А что яркий белый свет немного слепит, так к этому можно привыкнуть. Дойду, ничего. Я посмотрел на часы. Время приближалось к полудню. Не передохнуть ли немного? Ноги-то не казённые. Тем более, на равнине наметилось небольшое разнообразие: впереди виднелись несколько пятен более высокой растительности, проще говоря, кусты. Под ними, вроде бы, была полутень, то, что сейчас нужно. И я взял левее, чтобы приблизиться к ним.

Кусты высотой в рост человека отдалённо напоминали то ли африканские акации, то ли степную карагану, растущую у нас на юге, но ни к тем, ни к другим явно не относились. Синевато-серебряные перистые листья, толстые короткие колючки и ветки, отчётливо разделённые на длинные "секции", как у бамбука. На всякий случай я оглядел ближайший куст повнимательнее, не водятся ли в нём какие-нибудь насекомые — о том, что они бывают опасно ядовитыми, знают все, кто учил в школе биологию или, хотя бы, читал фантастику. Никаких жучков-паучков в кусте не обнаружилось, и я, зайдя с теневой стороны, улёгся в траву рядом с кустом. Куртку предварительно повесил на ветку: будут идти мимо кочевники или там светлые эльфы, авось, заметят. А если орки, тоже есть надежда, что перед рабством дадут попить.

Мерный свистящий звук неизвестного происхождения я сперва принял за звон в ушах, когда же прислушался, он пропал. Почудилось? А вот трава шуршит под чьими-то ногами... Первый порыв вскочить я сдержал: не хватало ещё тут же получить в лоб пулю или, скажем, эльфийскую стрелу. Наоборот, надо принять спокойную позу и ждать. Только я успел прикинуть, что идёт ко мне, вроде, один человек — ну, или кто там — как над колышущимися метёлками травы показалась голова, затем плечи. Кажется, это женщина. Я бы сказал, индийского типа: смуглая, слегка красноватая кожа, круглое лицо, большие и довольно светлые глаза, нос с аккуратными тонко очерченными ноздрями, полные губы. В общем, примерно того же типа, что эта актриса из фильма "Дуэт", как её, Айшвария Рай, кажется. Только более загорелая и курносая. Одеяние незнакомки состояло из плотной коричневой туники, подпоясанной ремнём, с пряжки которого свисала вышитая лента по форме точь-в-точь как мужской галстук "шире хари", белых узорчатых не то чулок, не то тонких брючек-стрейч, сапог с отворотами и кожаных же краг на предплечьях. На голове — странный головной убор: два длинных, сходящихся книзу на конус хвоста по бокам головы, над ними две заострённые вершинки, и всё это расчерчено крупными горизонтальными полосами, синевато-серыми и белыми, словно у египетского фараона. Подобное украшение вполне могло означать, что я действительно оказался в каком-то фантазийном мире. Смущали и белые, словно меловые, узоры над бровями, на лбу и щеках. Боевая раскраска? С другой стороны, туника и брюки — на них не было заметно швов, что могло означать достаточно высокий уровень развития технологий.

Женщина произнесла несколько фраз на неизвестном языке. Тон был, вроде бы, вопросительным, хотя непонятно, как у них выражается вопрос? В китайских, допустим, диалектах во вполне повествовательном предложении может встретиться до десятка различных интонаций, в том числе, на европейский слух, и "вопросительных". Ладно, будем считать, что она меня о чём-то расспрашивает, в данном случае, это логично. Хуже всего то, что я не понял ни слова. Язык звучал, как... не знаю, как что, в первый момент он показался мне похожим на смесь голландского с испанским, если бы была возможна такая смесь. Женщина задала ещё один вопрос, более короткий, потом ещё.

— Извините, я Вас не понимаю, — сказал я.

Женщина наморщила лоб, в серо-голубых глазах её появилось такое выражение, словно она силится ухватить кончик какого-то воспоминания и не может.

— Эноо? — произнесла она.

— Я не понимаю Вашего языка, — повторил я, чуть перефразируя. И это неожиданно помогло, да ещё как!

— Словиоски, да? — воскликнула она. — Ты може мне разумети?

Можете себе представить моё облегчение. Язык, пусть не совсем похожий на русский, но с родными славянскими корнями!

— Да, могу, — ответил я. — Разумею.

— Уф-ф, — облегчённо вздохнула она. — Ты ес целы? Ты не больны?

— Нет, не болен.

— Добро. Откуды ты тут появил се? Тут никто не живе, тут мртвы мир.

— Я сам не знаю. Не бросай меня.

Она фыркнула и пробурчала что-то на своём, непонятном наречии. Впрочем, о смысле я догадался без перевода: мол, как только люди могут так плохо о ней думать.

— Встай, — женщина протянула мне руку и неожиданно сильным для своей комплекции рывком подняла на ноги. Добавила совсем просто и привычно: — Едем со мной.

Подхватив с ветки куртку, я двинулся за ней к транспортному средству — чему-то вроде мотоцикла. И только совсем уж вблизи разглядел, что у "мотоцикла" нет колёс! Он просто висел в воздухе в полуметре от грунта.

— Гравитационный привод? — пробормотал я.

— Гравирепулсор, да, — кивнула она. — Чем ты так удивйен?

— У нас такого нет.

— Да што ес стало?? — изумилась она. — Дивно дело.

— Сам удивляюсь. Помоги мне понять, добро?

— Ох, я обычно то и делам, — вздохнула она. — Непросты случай як мне друге имя.

— "Сложные случаи твоё второе имя"? — переспросил я.

— Да, — она улыбалась.

— А первое? Как звать тебя?

Оценивающий взгляд был мне ответом. Возникло чувство, что смуглянка колеблется, назвать своё настоящее имя или прикрыться псевдонимом. Секундная пауза, и она произнесла:

— Осока.

Я назвал себя.

— Добро. Не бои се ехати на тутом аппарате?

— А что, есть альтернатива? Ну, в смысле, ес други способ?

— Нет. Ногами не дойдем.

— Тогда поехали.

Осока потянула вверх отвороты своих сапог, прикрывая ими колени. Мне показалось, что в крайнем положении они тихонько щёлкнули, фиксируясь. Девушка легко вспорхнула в седло, сделала жест себе за спину.

— Обойми мне, — приказала она, когда я сел за ней. — Крепко, не бои се, я не кусаю.

— А я и не боюсь, между прочим. Просто вдруг у вас это не принято.

— Мне не ес приятно або неприятно, — Осока строго покосилась на меня через плечо. — Так нуджно, або кости не соберешь.

— Нет, я не то сказал. Не то что "неприятно", а "не принято", не должно, не дозволено, разуме?

— Пшшш, — произнесла она, будто рассерженная кошка, и, взяв мои руки, соединила их у себя на талии. — Так! И держи се.

Аппарат со свистом рванулся с места. Видимо, гравитационный привод был у него только подъёмным, а горизонтальное передвижение обеспечивал банальный реактивный двигатель под сиденьем.

— Я не брзо, спешити негде, — сообщила Осока. Действительно, полукруглая шкала между рукоятями руля, до боли похожая на обыкновенный спидометр, показывала зелёную светящуюся полосу едва ли на четверть длины. Но нельзя сказать, что это "небыстро": воздух ощутимо бил в лицо, как на нормальном мотоцикле, когда едешь под 60. Интересно, какая у него предельная скорость, у этого гравицикла? Триста? Больше? Тогда на предельной без шлема не покатаешься, задохнуться можно. Чтобы не так дуло, я прислонился щекой к пёстрому головному убору Осоки... и непроизвольно дёрнулся, ощутив, что никакая это не "шапочка", а живое тело! Мягкий кожистый нарост, заменяющий причёску!

— Извини...

— Ништо, то нормално.

Летающий мотоцикл скользил над степью, не касаясь травы, воздушная волна оставляла за нашими спинами расходящиеся "усы" колышущегося сине-зелёного ковыля. Местность перед нами начала понижаться, по сторонам поднялись небольшие пологие холмы. Осока накренила гравицикл, закладывая правый вираж за один из них, и я увидел, куда она меня везёт. Пепелац. Более подходящее слово подобрать было трудно. На коротких толстых лапах-опорах посреди травы стояло нечто трудновообразимое, но явно сделанное из металла и явно способное летать. Сюрреалистическая скульптура древнего динозавра в духе Церетели, вот с чем его можно было сравнить. Роль туловища играл металлический куб со снятой на рёбрах фаской, из-под которого и были выдвинуты опоры. Хвоста — нечто вроде лежащего на боку американского железнодорожного контейнера, приваренного к кубу торцом. С другой стороны торчала обвешанная разнокалиберными ящиками короткая "шея" с "головой". Сходство с динозавром несколько портили только массивные трубы четырёх ракетных двигателей, закреплённые на рёбрах "хвоста". Между двумя нижними была выдвинута довольно крутая рампа в нутро летающей колымаги. Не сбавляя скорости, Осока влетела по ней внутрь и затормозила в тесной квадратной каморке два на два метра. Я сошёл на пол — или палубу? — и пошатнулся. Почему-то было трудно дышать, и голова кружилась.

— Что, утомила езда? — снисходительно спросила моя спутница, и вдруг взгляд её сделался тревожным. Совершенно не церемонясь, она повернула мою голову к светильнику, раскрыла глаз, вглядываясь в зрачок, затем притронулась ладонью к шее, между ключиц...

— Реакция! — обеспокоено сказала она. Рывком выдвинула из металлического борта перфорированный лист вроде длинной скамейки: — Седай, сейчас.

Я сел и вяло наблюдал, как Осока заряжает инструмент, в котором нетрудно было узнать медицинский инъектор. Примерилась не к шее, как я ожидал, а к грудине, прямо сквозь одежду, слегка сдвинула вбок, чтобы попасть между рёбер, и нажала крупную кнопку на торце. Выбросила ампулу, вставила другую и сделала укол теперь уже в шею.

— Отдохни, затворю вход, — Осока отошла к рампе, нажала клавишу на коробке-пульте, прикреплённом к стене. С мерным гудением тяжёлый люк стал закрываться.

— Легче? — спросила она через плечо.

— Да. Дышать нормально. Голова только тяжёлая.

— Травы, пыльца. От них многие болеют. Идем внутрь, там воздух чист.

Раздвинулись вбок металлические створки, как двери лифта, за ними я увидел коридор и в торце его ещё одну двустворчатую дверь, ведущую в... рубку? Центральный пост? В нём помещалась пара глубоких кресел и две мягкие то ли скамьи, то ли лежанки вдоль бортов. Осока кивнула мне на правое кресло и неожиданно осведомилась, не осталось ли у меня каких-то пожитков на этой планете.

— Нет, — сказал я. — Почему ты спрашиваешь?

— На случай. Сейчас мы оттут улетим и не воротим се.

— Ничего у меня тут больше нет. Хотя... Можешь пролететь, как мы ехали? На случай, вдруг ещё кто-то тут оказался.

— Отчего же, мне несложно, — кивнула она.

Пепелац на удивление мягко оторвался от земли, плавно, как вертолёт, повернулся вокруг оси и с шелестящим свистом понёсся над травянистой равниной.

— Ты тут и был или прийшёл? — спросила Осока, указывая на сероватые пятна кустарника.

— Пришёл. Примерно вот оттуда.

— Понятно, ийдем так.

На то, чтобы пересечь равнину от кустарника до следующей низины, где из травы выглядывали крупные замшелые камни, потребовалось всего несколько минут. Мимо камней я не проходил точно, и теперь становилось ясно: никого и ничего больше на равнине нет. Только какие-то летающие существа камнем спикировали от нас вниз и укрылись в траве. Осока вопросительно взглянула на меня, я кивнул, и она, потянув на себя рукоятки управления, начала набирать высоту, резко и круто. Тем не менее, ускорения не чувствовалось.

— Невесомость будет? — спросил я через некоторое время.

— Нет, как? Тут гравиторы внизу. У вас они не користают се?

— Нет, — развёл руками я. Слово "використання", то есть, использование, я знал из украинского языка.

— Дивно будет тебе у нас, — покачала головой девушка. — Держи се, засвет!

Не успел я спросить, что это такое, "засвет", как Осока положила руку на длинный Т-образный рычаг на консоли и двинула вперёд до упора. Далёкие точки созвездий вдруг расплылись, превратились в полосы, которые всё удлинялись, сливались... Миг — и сероватый призрачный свет залил всё остекление пилотской рубки. Ну ни фига себе! Теперь всё становилось ясно: мы перешли "за свет", за скорость света. Да как легко! Вряд ли наш пепелац успел выйти за предел Роша, то есть, прыгнули мы, находясь ещё в гравитационном поле планеты. От такого даже самые смелые наши физики-теоретики впали бы в прострацию. Ну, собственно, мне-то волноваться нечего, я не физик...

— Так объясни се сейчас. Кто ты, откуды ты и вообчи, — сказала Осока.

Я начал объяснять. Про свою планету, про наш уровень технологий, сказал о том, что других разумных существ мы не знаем, а в космос летаем совсем недолго и очень недалеко. Фразы я старался строить так, как говорила Осока, подбирая общеславянские корни, какие знал. В русском языке гораздо больше европейских заимствований, чем в украинском или польском, поэтому приходилось постоянно поправляться, искать эквиваленты. Вслед за физиками, наверное, в ужас бы пришли лингвисты, но моя собеседница, к счастью, этот суржик понимала не хуже, чем я её "словиосский" язык. А через некоторое время она вдруг лукаво улыбнулась и предложила мне "не трудиться" и говорить так, как я привык.

— А я попробую понимать, — добавила она.

— Тогда будет трудно тебе, — возразил я.

— Нет. У нас часто есть подобные языки, диалект, понятно слово?

— Понятно.

— Учить один из другого нетрудно, когда знать, как. Правь меня, и я скоро-скоро научусь.

— Ну, изволь, — не стал спорить я. — Вообще-то, ты уже лучше говоришь.

— Буду совсем чисто, — пообещала Осока. — Как твоя глава... э-э, голова?

— Я и забыл про неё.

— Помогло. Хорошо. Не надо искать другой склад.

— Склад? — ага, опять отсылка к украинскому. — Имеешь в виду состав препарата?

— Да, состав. Видишь, мы стали совсем хорошо понимать. Отдельные слова незначны.

— Раз уж мы так хорошо друг друга понимаем, объясни мне теперь, пожалуйста, кто ты такая? Ты человек? И откуда знаешь славянскую речь?

— Ответить сразу всё? Или по очереди? — Осока хихикнула. — Кто я, спрашиваешь? Я тогрута. Полагается, что мы не люди, иной вид. Так говорят учёные людей. Мы не спорим и не стараемся убеждать, но на деле всё иначе. Некогда мы получились из смешения тви'леки, которые не люди, хоть подобны, и людей надсемьи ари. То несомненно, все анализы за то. Больше: у нас есть язык храмов, и словиоски — язык сучасных бреганцев...

— Современных, — машинально поправил я.

— Да-да, современных, подобен ему как младший старшему. Потому на Шили его много учат в школах. Полезно, Брег от нас недалеко.

— Язык храмов, — задумался я. — Санскрит, видимо, это он. Неужели я попал в собственное будущее?

Что чувствует звездолётчик, возвратившийся домой через несколько тысячелетий? Все родственники, все друзья давно мертвы, а родная планета затерялась в глубинах космоса...

— Если всё так, — медленно произнёс я, — то и ты, и все остальные происходите с моей Земли. А с того времени, когда жил я, прошли тысячи, возможно, десятки тысяч лет.

— Говоришь логично, але мне незнамо, что такое может быть.

— Иного объяснения не вижу.

— В том случае мы с тобой сильно похожи, — медленно сказала девушка. — Я також одна, и мир мой рухнул.

— Что-то случилось с твоей планетой?

— Не с планетой, со всеми. То было в девять-восемь-один, одиннадцать рок назад. Вернулась с задания и узнала: тех, кого я знала и любила, умертвили их же солдаты. Почти всех. Тех, кто выжил, заманили в западню год спустя. И я, прежде достойный воин, теперь скитаюсь граничными мирами и за плату решаю проблемы всяких разных... — она вздохнула и не стала заканчивать фразу.

— У меня нечем платить тебе.

От пощёчины зазвенело в ушах. Губы спутницы кривились, она буквально выплёвывала слова:

— Кто говорил о плате?? Ты не "всякий"... — Осока помолчала, потом сказала сердито: — Или, как раз, "всякий", и хорошее отношение тебе також неведомо!

Она отвернулась к пульту и принялась остервенело щёлкать переключателями, лупить по кнопкам. Затем буркнула:

— Закончим за се. Выброшу на первом же жилом мире, и как знай.

— Осока...

Она не удостоила меня даже взглядом, пробормотав что-то непонятное, но очень эмоциональное. Материлась, наверное. Погодите-ка, "достойный воин", сказала она? Значит, надо попробовать вот что...

— Моя леди, — торжественно сказал я. — Я оскорбил тебя по незнанию. Скажи, как мне принести извинения, чтобы ты приняла. Готов на всё.

— На всё-ё? — она покосилась на меня, и глаза её блеснули яркой лазурью.

— Да, — кивнул я, ибо отступать было некуда.

— Ладно тогда. Думай впредь, что говоришь. До тебе я не наймица.

— Наёмница, — поправил я и торопливо добавил, опасаясь, что Осока не так поймёт: — У нас произносят "наёмник", "наёмница".

— Понятно, да, — уголки губ её чуть поползли вверх.

— Могу ли я просить тебя мне помочь? Ты ведь говорила, что сложные случаи — твоё призвание.

— Твой не сложный, он невозможный, — сказала Осока. — Не знаю, смогу ли. Что смогу, сделаю, говорила тебе уже. Але и ты должен мне помогать пока.

— Само собой. Ты для меня не наёмница, а я тебе не нахлебник. Что смогу, буду делать.

— Решили, — к Осоке, кажется, вернулось хорошее настроение. — Сейчас выходим из засвета. Сядь ровно, держись.

Предупреждение оказалось не лишним. На выходе из сверхсветового режима нас тряхнуло так, что внутри "пепелаца" всё загремело. Что-то лопнуло со звонким щелчком, на пульте вспыхнуло несколько красных индикаторов.

— Авария? — спросил я.

— Поломка, — делая какие-то переключения на пульте, уточнила Осока. — Судно старое, всякий раз что-то ломается. Ничего, дройды справятся.

— Дройды?

— Механические работники для латания.

— Ремонтные роботы?

— Точное слово! Роботы, правильно.

Видя такое спокойствие спутницы, я решил следовать её примеру. Ей ведь лучше знать, в каком состоянии этот корабль.

— Где мы сейчас? — поинтересовался я. — Далеко от того места, где встретились?

— Триста восемьдесят... ах, да, тебе неизвестны наши измерения. Потом, ладно? Нужно подходить к станции.

Под полом рубки что-то негромко позвякивало и мерно шипело, затем стихло. Наверное, ремонтный механизм исправил повреждение и отправился отдыхать. Осока немного довернула корабль, включила двигатели и некоторое время смотрела на индикаторный экран, отображающий пучки кривых и окружностей.

— Немного не так, — пробормотала она, ещё подправляя ориентацию. Довольно кивнула и повернулась ко мне: — Всё, пока летим, можем говорить.

— Ты хотела рассказать про расстояние, — напомнил я.

— Да-да. Как у вас меряют длину?

К несчастью, у меня не было с собой планеты Земля, чтобы объяснить, что километр — одна сорокатысячная нашего меридиана. Хорошо было тому десантнику, который попал в древнюю Русь и показал кузнецам меры длины при помощи гильзы автоматного патрона! К счастью, я вовремя сообразил, что мой сорок шестой размер обуви тоже может служить отправной точкой — как раз тридцать сантиметров. Спутница подошла к делу научно: достала крохотный коробок с индикатором на плоской стороне, вытянула из него тонкую упругую проволочку и измерила ей мою ступню.

— Тридцать! — просияла она. — Стандартные меры.

И рассказала, что ближние межзвёздные расстояния у них меряются треттами, то есть, триллионами километров. Округляя — десятыми долями нашего светового года. Единица в тысячу третт, или девяносто пять световых лет, называлась кводар. Теперь хоть можно было оценить, что пепелац преодолел за считанные минуты тридцать восемь светолет. А версия о том, что я в собственном отдалённом будущем, получила дополнительное подкрепление.

Полный текст произведения в формате PDF с иллюстрациями можно скачать по ссылке отсюда

Продолжение: Часть вторая. Тени прошлого, тени грядущего.