|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Чем дальше они продвигались в сторону Адели, тем сильнее Олварг проникался убеждением, что город встретит его обезлюдевшим, пустым и тихим, как развалины Галарры. Последствия землетрясения становились все более пугающими и заметными — он видел вывороченные с корнем деревья, многие из которых, несомненно, росли здесь еще во времена Беспутной Беатрикс, и глубокие трещины в земле, заполненные темной водой.
Картина была фантасмагорической.
Их войско выступило из Мирного около четырех часов утра, и Олварг полагал, что они доберутся до Адели еще до восхода солнца, но он не учел, что за границей защищающего их магического купола царит полнейший хаос, и проехать те несколько стае, которые отделяли Мирный от столицы, будет не в пример сложнее, чем в обычный день. Поняв, что от стремительного марш-броска от Мирного к Адели придется отказаться, Олварг отправил вперед разведчиков, а сам двинулся к городу во главе основного войска, убеждая самого себя, что эта проволочка не нарушит его планы. Конечно, очень соблазнительно было бы застать жителей города врасплох, прежде чем они успеют оправиться после землетрясения, но, даже если горожане выиграют несколько часов, особой роли это не сыграет. В конце концов, они сейчас находятся буквально в сердце Темного Истока — а ведь эта магия для большинства людей настолько же невыносима, как магия Альдов — для Безликих. Даже такой Одаренный чародей, как Галахос, не мог полностью оградить себя от этой Силы — находясь в Галарре, старый негодяй всегда выглядел так, как будто бы страдал от затянувшейся болезни : он хирел, бледнел и делался — если, конечно, это в принципе возможно — еще более никчемным, жалким трусом, чем бывал все остальное время. Эта магия лишала людей силы, подрывала волю, вызывала приступы уныния и страха. Олварг знал это лучше, чем кто бы то ни было другой, хоть и не ощущал её воздействия — его, единственного среди всех, магия до поры до времени хранила от самой себя. А сейчас она точно так же ограждала от своего отравляющего действия его солдат — так же надежно, как незримый купол защищал их всех от бури, пока они находились в Мирном. Магия определённо не желала, чтобы люди, исполняющие её волю, пали духом или на собственной шкуре ощутили расползающийся от Адели ужас.
Магия оберегала их... пока. Олварг старался отогнать подальше мысль о том, что в тот момент, когда Адель будет захвачена, у Темного Истока не останется никакой причины их щадить — но не думать об этом временами становилось слишком сложно.
У жителей Энмерри, кажется, была какая-то слезливая история о юноше, который попал в плен к вражеской армии и обещал показать им дорогу к своему родному городу, но вместо этого завёл врагов в непроходимые болота. Помнится, Саккронис когда-то рассказывал ему эту историю среди всей прочей чуши, с помощью которой он пытался заинтересовать наследника престола изучением имперских хроник. Олварг вообще не очень понимал, почему эта глупая побасенка все-таки отложилась в его памяти, а уж тем более — почему она вспомнилась ему прямо сейчас, как будто между предводителем искренне преданного ему войска, как никогда раньше убежденного в его могуществе, и пленником, ведущим вражескую армию в ловушку, в самом деле было что-то общее. Определенно, нет; и все же, сейчас он испытывал к юноше из легенды куда более глубокое сочувствие, чем в детстве. Сохранять невозмутимый вид и в то же время понимать, что в конце вашего пути и тебя самого, и всех, кто идет за тобой, ждет смерть, и вряд ли эта смерть будет такой уж лёгкой (особенно для тебя), наверняка было очень... мучительно.
Себе на горе, те, кто строили имперские дороги, приложили все усилия, чтобы никакие неожиданности не могли помешать движению на королевском тракте — по обе стороны дороги тянулись широкие прогалины, чтобы случайно рухнувшее дерево не перегородило тракт, а саму дорогу "приподняли" над землёй с помощью прочных брёвен и каменной насыпи, чтобы её не развезло из-за дождей. В итоге, хотя многие отрезки тракта превратились в месиво земли, щебенки и камней, армии Олварга, во всяком случае, не пришлось расчищать дорогу от поваленных деревьев или вязнуть по колено в грязных лужах. Наорикс Воитель, уж конечно, никогда бы не подумал, что однажды его неустанные заботы об имперских трактах обернутся против его обожаемого младшего сыночка... Подумав об этом, Олварг несколько приободрился и выбросил неуместные сомнения из головы.
Издалека стены Адели выглядели так, как будто бы их много дней подряд обстреливали из тяжёлых катапульт, но, к удивлению Олварга, раскинувшийся под пасмурным небом город не казался таким мёртвым и пустым, каким он ожидал его увидеть — на тех участках стены, которые пострадали сильнее всего, горел огонь и копошились люди, пытавшиеся наскоро исправить самые опасные последствия землетрясения. Издалека они напоминали муравьев, мечущихся туда-сюда и пытающихся починить растоптанный ребенком муравейник. Олварг недовольно сдвинул брови — то, что хотя бы незначительная часть защитников Адели все еще была способна думать о сопротивлении, бросало вызов его представлениям о магии. Это неприятное чувство — смесь досады, удивления и раздражения — только усилилось после того, как Олварг выслушал отправленных вперед разведчиков. Встретившие их на опушке леса доглядчики сообщали, что в город проще всего попасть двумя путями : либо со стороны гаваней, либо через пролом у Северных ворот. Дамбу, которая когда-то защищала город со стороны моря, затопило, а у Северных ворот обрушилась сторожевая башня и весь примыкавший к ней кусок стены.
Олварг поморщился. Не может быть, чтобы те люди, которые руководили обороной города, не представляли — хотя бы в общих чертах — своего положения. Ну и на что они, Хегг их возьми, надеются?.. По его разумению, тем, кто остался живым и невредимым после сегодняшней ночи, следовало бы сейчас хватать свои пожитки и бежать из проклятого города, куда глаза глядят.
А, с другой стороны, куда им, в сущности, бежать? — подумал он мгновение спустя. Они даже не знают, разрушило ли недавнее землетрясение одну только Адель, или та же судьба постигла все ближайшие к столице города. И даже если их дома разрушены, в столице оставаться лучше, чем ночевать под открытым небом на сырой, раскисшей от дождя земле. Возможно, что они "храбры" в таком же самом смысле, как бывает "храброй" загнанная в угол крыса — просто от сознания того, что у них нет другого выбора.
Придя к такому выводу, Олварг почувствовал себя гораздо более уверенно.
— Разделимся, — сказал он Нэйду. — Я поведу людей к Северной стене, вступлю в переговоры, чтобы отвлечь на себя их внимание, а в полдень начну штурм — это заставит их стянуть туда все свои силы. Ты войдёшь в город со стороны гавани и постараешься зайти им в тыл. Если нам повезет, то мы ударим с двух сторон и сможем покончить с ними одним ударом. Если нет, то им придётся разделиться, чтобы отправить кого-нибудь тебе наперерез.
— Хорошо, государь, — бесстрастно сказал Нэйд, никак не выразив своего отношения к этому плану. И, хотя Олварг первый бы никогда не допустил, чтобы кто-нибудь из его военачальников — даже Рыжебородый, постоянно находившийся с ним рядом последние двадцать лет — взялся оценивать или, тем более, оспаривать его решения, на одну мимолетную секунду он почувствовал досаду, что в эту вершинную минуту его жизни рядом с ним нет никого, кто принимал бы его цели, как свои, и мог бы в полной мере разделить с ним значимость этой минуты.
Наверное, такой соблазн, в конечном счете, посещает каждого правителя. Отец чуть ли не лобызался с голодранцами из своей Золотой сотни, а Валларикс пошёл еще дальше — создал для своего друга детства отдельную должность коадъютора, чтобы тот мог быть одновременно и телохранителем, и послом, и нянькой императора. Собственно, Орден Олварг собирался сохранить в том самом виде, который он приобрёл при Иреме — это был хорошо отлаженный, удобный механизм для проведения своей политики в провинциях, не говоря уже о том, что большинством людей Орден давно уже воспринимался, как такой же важный атрибут императорской власти, как Крылатый трон, — но, разумеется, нынешние привилегии и полномочия орденских эмиссаров следовало существенно урезать, а должность коадъютора и вовсе упразднить.
Дойдя до этой мысли, Олварг на мгновение задумался о том, жив ли еще приятель императора, или же он, как и многие другие, погиб во время землетрясения?.. Олварг почти не сомневался в том, что Меченый не пережил сегодняшнюю ночь — останься он в живых, его бы, несомненно, поспешили отпустить и возвратили ему его меч, а это точно не прошло бы незамеченным для Олварга, значит, дан-Энрикс либо умер, либо был настолько не в себе, что никому не пришло в голову отдать ему меч Альдов. Cо стороны Темного Истока было бы очень любезно избавить его разом и от дан-Энрикса, и от докучливого каларийца, но Олварг не слишком-то надеялся на подобную удачу — и, конечно, оказался прав.
Нелепая, почти игрушечная баррикада, с помощью которой защитники города наскоро залатали брешь в стене, смотрелась откровенно жалко, зато Ирема с его синим плащом Олварг разглядел еще с опушки леса. С уцелевших участков городской стены их войско, несомненно, разглядели значительно раньше, чем они успели выйти на опушку леса, и теперь проклятый калариец ждал их появления — он стоял на вершине баррикады, которую ни одно войско в мире не смогло бы удерживать дольше нескольких часов, и дожидался его с такой вызывающей невозмутимостью, как будто Олварг был его противником на рыцарском турнире.
Олварг почувствовал, как от этой картины в груди полыхнуло бешенство — настолько острое и яркое, что оно изумило его самого. Хотя Олварг ни разу не встречался и, тем более, не разговаривал с мессером Иремом, за эти двадцать лет он изучил его ничуть не хуже, чем Валларикса, и, в общем-то, его сегодняшнее поведение никак нельзя было назвать непредсказуемым — именно так сэр Ирем вёл себя с тех пор, как Олварг внёс его в список своих личных врагов и начал изучать его характер и привычки. Так что в самую первую секунду Олварг даже удивился силе своей злости. А потом он с опозданием сообразил, что в этом-то и заключалась главная проблема. Ирем вёл себя в точности так же, как обычно — так, как будто пробуждение Истока ничего не изменило. Человек на баррикаде бросал вызов силе, которой сам Олварг никогда не смог бы — да и просто не осмелился бы — противостоять.
Олваргу вспомнилось побоище, в котором айзелвиты, провожавшие дан-Энрикса в изгнание, едва не перерезали друг другу глотки раньше, чем вступили в бой с Безликими. Правда, хаос в рядах врагов в конечном счёте только навредил адхарам, потому что в этой сутолоке Меченому удалось благополучно ускользнуть, но в других случаях такая тактика почти всегда давала наилучшие плоды. Заносчивому каларийцу следовало бы спросить себя, как поведут себя его солдаты, если перестанут чувствовать себя той самой загнанной в угол крысой и поверят в то, что Олварг может сохранить им жизнь. Не может быть, чтобы за те несколько месяцев, которые дан-Энрикс болтался на свободе и считался Эвеллиром, он ни разу не упомянул о том, как его спутники, еще мгновение назад готовившиеся сражаться до последнего, передрались друг с другом, когда предводитель Безликих дал понять, что достаточно будет выдать Меченого, чтобы избежать побоища. "На твоем месте, я бы не таращился за стену, а больше заботился о том, что происходит за мой спиной!" — мысленно сказал Олварг Ирему.
Ирем попробовал посчитать, сколько часов он уже оставался на ногах, но быстро сбился. Он, определенно, бодрствовал уже больше суток, но при этом чувствовал он себя отвратительно бодрым, отдохнувшим и полным сил. Было не слишком-то приятно сознавать, что он обязан этому вовсе не своей стойкости и силе воли, а нескольким крошечным — не больше кунжутного семечка — зернам люцера. Но, хотя вчера — или уже позавчера? Сколько вообще времени прошло с момента их последнего совета у Валларикса?.. — Ирем отнесся к предложению мессера Аденора с крайним скепсисом, надо было признать, что в данном случае его отрава пришлась более чем кстати; отсыпаться было совершенно некогда. Они едва успели наскоро заделать брешь в стене, когда дозорные на башне сообщили о приближении вражеской армии.
Надо отдать Олваргу должное : этот ублюдок в очередной раз сделал совсем не то, чего от него ожидал лорд Ирем. Рыцарь полагал, что Олварг либо начнет подготовку к штурму, либо пошлёт к ним парламентеров — но уж точно не того, что он направится к стенам Адели сам, взяв с собой только одного Безликого, который держал королевский стяг. Глядя на то, как пара всадников спускается с пологого холма, а после этого неторопливой рысью едет через поле, отделяющее город от опушки леса, Ирем мысленно признал, что выглядело это исключительно эффектно — Олварг держался так, как будто совершенно не тревожился за свою жизнь. Конечно, его защищала его магия, но Олварг же не мог не понимать, что, кроме лучников, на Северной стене были еще и маги из Совета Ста?..
— Подпустим их поближе, — сказал Ирем командиру лучников. — Незачем понапрасну тратить стрелы. Если они остановятся — стрелять по моему сигналу. Если начнут поворачивать назад — стреляйте без приказа.
Но пока что было не особенно похоже, что Олварг намерен повернуть назад. Лорд Ирем чувствовал, что против воли начинает вовлекаться в эту непонятную игру, что его кровь бурлит, а сердце колотится втрое чаще, чем обычно. Олварг словно говорил — смотрите, я даю вам шанс покончить со мной одним ударом, неужели вы упустите подобную возможность?.. Ирем кусал губы, мысленно твердя себе, что Олварг совершенно точно не был ни любителем испытывать судьбу, ни искателем острых ощущений вроде Наина Воителя. Он всегда действовал наверняка — даже когда, на первый взгляд, отдавал своему противнику все преимущества. В Кир-Кайдэ он дал Криксу ключ от кандалов и обещал отдать ему свой меч, бросая ему ту же самую наживку, что и им сейчас — ты так хотел меня убить, ну так давай, убей!.. Но он пошёл на это только потому, что был уверен в собственной неуязвимости.
Впрочем, на сей раз Олварг придержал коня, не доехав даже до середины поля — и сэр Ирем наконец-то смог перевести дыхание, сказав себе, что, даже будь у них возможность быстро выбраться за стену, посылать кого-нибудь на вылазку в подобной ситуации было бессмысленно. При первых признаках опасности Олварг и его спутник тут же повернули бы обратно и соединились с остальными гвиннами гораздо раньше, чем защитникам Адели удалось бы их настичь.
Олварг махнул рукой, словно хотел привлечь к себе внимание — как будто он не знал, что каждый человек, стоявший на стене, в эту минуту смотрел только на него, и многие из них оттягивали к уху тетиву или стояли возле тех немногих катапульт, которые не пострадали от землетрясения. Усиленный магией голос Олварга звучал на удивление отчётливо и внятно — Ирем даже на секунду усомнился в том, что Олварг в самом деле пользуется речью, а не прибегает к ворлокству, чтобы впечатывать свои слова прямо в сознание своих врагов.
— Я хочу говорить с тем, кто возглавляет оборону города, — заявил он.
— Еще чего!.. — процедил Ирем, давая отмашку командиру лучников.
Град стрел, метательных снарядов и заклятий, одновременно обрушенных защитниками города на Олварга, был таким густым, что тот на несколько секунд пропал из виду. Ирем помнил рябь, которую он видел в воздухе в тот день, когда Седой с помощью своей магии удерживал каменный потолок в Подземном городе, и ожидал увидеть что-нибудь подобное и в этот раз, но действительность превзошла всего ожидания — когда стрелы ударили в магический барьер, выставленный Олваргом, воздух не пошёл рябью, а вскипел, как убегавшая из котелка вода. Когда все было кончено, Ирем увидел, что и Олварг, и сопровождающий его кромешник остались на прежнем месте, словно ничего особенного не произошло. Смотрелось это откровенно жутко. В дюжине шагов от мага начиналась выжженная, черная земля, на которой валялись кучи стрел, камней и разбитых глиняных снарядов с растекающимися от них лужицами горючей смеси, над которой трепетали языки сиреневого и оранжевого пламени — но Олварг, находившийся внутри своего заколдованного круга, выглядел совершенно невредимым, и на землю под его ногами не упала ни одна искра.
Несмотря на то, что Ирем с самого начала понимал, что Олварг никогда не стал бы подставляться под удар, не будь он убеждён в своей неуязвимости, от такой явной демонстрации своих возможностей во рту у каларийца неприятно пересохло. Рыцарь повернулся к стоявшему рядом магу из Совета Ста и, не скрывая нетерпения, спросил :
— Ну, как?.. Есть хоть какой-нибудь эффект?
Седой магистр огорченно качнул головой.
— Мне очень жаль, мессер... Теоретически, любой магический барьер должен иметь пределы насыщения, но в данном случае это бессмысленно. У нас не хватит сил.
Лорд Ирем стиснул зубы, убеждая самого себя, что выбора у него не было. Он должен был попробовать — хотя бы для того, чтобы узнать, насколько велики возможности, которыми располагал их враг. В конце концов, они ведь собрались здесь именно затем, чтобы сражаться с Олваргом, а если нет — то проще было сразу сдать Адель. Но, кажется, в итоге он просто позволил Олваргу продемонстрировать им всем свое могущество.
Олварг немного подождал — как будто бы давая им возможность отойти от потрясения — и вновь заговорил :
— Слушайте, жители Адели! Ваши командиры хотят, чтобы вы сражались и умирали за пустые вымыслы об Эвеллире и о Тайной магии. Где была эта магия сегодня ночью, когда я пробудил Исток? Разве она защитила вас и ваших близких?.. Я, Олварг, король Дель-Гвинира, Эсселвиля и Дакариса, сильнее, чем все маги в этом городе. Но я не желаю вашей смерти. Сложите оружие, выдайте мне ваших военачальников, и я пощажу вас и ваши семьи. Это ваш последний шанс спастись. Решайте, что для вас важнее — ваша жизнь или побасенки Кэлрина Отта. Но решайте побыстрее, потому что я не стану долго ждать. Я дам вам время до полудня, а потом мои солдаты начнут штурм.
Лорд Ирем на мгновение прикрыл глаза.
Вот оно, значит, как... Олварг надеется, что горожане струсят и вынесут ему голову Ирема на блюде. Или, на худой конец, хотя бы сцепятся между собой. Вот только вряд ли так уж дальновидно было распинаться о своей готовности сохранить жизнь их семьям, перед людьми, большая часть которых только что вытаскивала из-под завалов изуродованные тела своих родных.
Лорд Ирем обернулся все к тому же магу и спросил :
— Магистр, вы могли бы сделать так, чтобы этот говнюк меня услышал?..
Маг нахмурился, явно встревоженный решительностью Ирема.
— Не стоит, монсеньор... Не знаю, на что он способен, но, если он попытается причинить вам какой-то вред, я не смогу вас защитить. Кем бы он ни был, этот человек — очень могущественный маг. Было бы неразумно лишний раз его дразнить.
Лорд Ирем усмехнулся.
— Не позволяйте ему себя запугать, магистр! Если бы он был способен убивать людей на расстоянии, то ни меня, ни вас бы уже не было в живых. Не думайте об этом, просто уделите мне немного вашей магии... благодарю вас.
Ирем сделал шаг вперед, чтобы Олваргу было лучше его видно, и сказал:
— Послушай, ты, король объедков... Большинство из нас уже лишились своих близких из-за тебя и твоей проклятой магии. Если ты думаешь, что кто-то в этом городе забудет о погибших этой ночью и будет просить тебя о пощаде, то ты совсем спятил. Не трать времени на пустословие — здесь, за мой спиной, нет никого, кто не сейчас не мечтал бы вбить твой ультиматум тебе в глотку. Так что можешь ничего не ждать, а сразу взять свой сброд и посмотреть, так ли легко будет попасть за эту стену. Твоя ворованная Сила может защитить тебя от стрел, но тебе никогда не захватить Адель с помощью балаганных фокусов.
Магистр справился на славу — к концу своей речи Ирем едва не оглох от звуков собственного голоса, и, отступив назад, лёгким поклоном выразил магистру свое восхищение, пока защитники стены, пришедшие в неистовство после упоминания про смерть своих родных, орали, топали и колотили по щитам, давая выход ярости — а может быть, и возбуждению, вызванному употреблением люцера. Если Олварг и рассчитывал сказать что-то еще, то этот шум явно отбил у него всякое желание продолжать переговоры. Презрительно дернув головой, он развернул коня и с вызывающей неторопливостью направился обратно к своей армии.
— Что дальше, монсеньор?.. — спросил седой магистр с таким видом, будто бы в действительности он хотел сказать — "Надеюсь, что вы знаете, что делаете".
— После такого? Только штурм, — ответил Ирем почти весело. Странное дело — именно сейчас, когда настал решающий момент, он в самом деле чувствовал себя на удивление легко. Глядя вслед Олваргу, рыцарь задумчиво сказал :
— Вы не поверите, магистр, но когда-то в детстве я ужасно разочаровался в магии, когда узнал, что маги вовсе не всесильны, и что им тоже приходится считаться с кучей скучных правил и ограничений. Тогда я потерял к магии всякий интерес — если она не может сделать все, что взбредет тебе в голову, то какой вообще в ней смысл?.. Правила, логика, закономерности — в семь лет все это кажется ужасно скучным. Мне, во всяком случае, тогда не приходило в голову, что сила, которая не подчиняется никакой логике, несла бы в мир не бесконечные возможности, а бесконечный хаос.
Маг смотрел вопросительно, явно не очень понимая, к чему клонит коадъютор. Ирем сдавленно вздохнул, напомнив самому себе, что излишняя разговорчивость может быть следствием употребления люцера.
— Извините. Я хотел сказать, что, какими бы безграничными возможностями наш противник не располагал на первый взгляд, я все же думаю, что его магия тоже должна иметь какие-то ограничения. Ну, например — я сильно сомневаюсь, что магический барьер, который должен прикрывать целое войско, может быть таким же прочным, как тогда, когда вся магия стянута в одну точку, чтобы защищать единственного человека. И еще. Я понимаю, что никто не станет создавать барьер, который помещает наносить урон своим врагам — но может ли такой барьер вообще никак не истощаться от того, что бьёт по нему изнутри? — судя по лицу мага, он не до конца осознавал важность последнего вопроса. Тем не менее, он вежливо уточнил :
— Вы хотите сказать — будут ли они разрушать свой собственный барьер, если начнут стрелять в ответ?..
— По правде говоря, меня гораздо больше беспокоит то, будет ли магия защищать этих дикарей, когда дойдёт до рукопашной. Сами понимаете, если предположить, что они будут полностью защищены от всякого урона, драться вообще нет смысла — проще и быстрее будет сразу перерезать себе горло.
Магистр пожевал губами.
— Я не знаю, монсеньор, — признался он, в конце концов. — К магическим щитам никто не прибегал с тех самых пор, как Совет Ста запретил магам забирать чужую силу. О сражениях, в которых действительно использовалась эта магия, никаких точных сведений не сохранилось. Сугубо теоретически, вы правы — всякое воздействие, направленное изнутри барьера, должно истощать его не меньше, чем воздействие извне. В момент прямого столкновения барьер, скорее всего, перестанет действовать.
— Звучит неплохо, — кивнул Ирем одобрительно. — Нам остается только проверить эту прекрасную теорию на практике.
Маг, кажется, хотел сказать что-то еще, но Ирем резко вскинул руку, призывая к тишине. Рыцарю показалось, что он слышит доносящийся откуда-то издалека сигнал трубы — настолько тихий, что его легко можно было принять за обман разыгравшегося воображения. Ирем нахмурился и замер, напрягая слух и все ещё надеясь, что ему послышалось. Но подхватившая сигнал труба отозвалась уже гораздо ближе, исключая всякую надежду на ошибку. "Южный порт — к оружию", передавали от стены к стене. И сразу же затем — еще отчаяннее и еще тревожнее — "Враг в городе".
"На помощь".
"Все сюда".
И снова — "Южный порт, к оружию!".
В голове коадъютора мелькнула мысль, что это было ожидаемо. На месте Олварга он тоже разделил бы свои силы, чтобы нанести удар по городу с разных сторон — тем более, что брешей в обороне города после вчерашнего землетрясения было хоть отбавляй. Теперь было понятно, к чему Олваргу понадобился этот драматичный ультиматум, это войско, картинно построенное на опушке леса — ему нужно было приковать все их внимание к себе. И ему это удалось.
На одну краткую секунду Ирем разозлился на себя за то, что он пошёл на поводу у Олварга и сделал как раз то, на что рассчитывал их враг, но почти сразу осознал, что это глупо. У него, по сути, не было другого выбора. Да, он собрал здесь почти всех, кто ещё мог держать оружие, стянул все силы к Северной стене, но их едва хватало, чтобы отразить атаку Олварга, если враги пойдут на штурм.
Даже сейчас, когда они услышали отчаянный призыв о помощи, им, по большому счету, некого было отправить в Южный порт — их было слишком мало даже для защиты возведенной на скорую руку баррикады.
За стеной тоже услышали звуки трубы, и, хотя на подобном расстоянии едва ли можно было различить отдельные сигналы, смысл происходящего гвинны поняли едва ли не быстрее, чем защитники Адели. Похоже, план состоял в том, что их товарищи должны скрытно проникнуть в город, пока они будут отвлекать защитников на противоположной стороне, но теперь, когда стало понятно, что скрытное нападение не удалось, не было больше никакой причины тянуть время. Войско Олварга пришло в движение — как будто тёмная лавина разом хлынула от леса к городской стене. Подобный штурм — без требушетов, катапульт, осадных башен и навесов — Ирем раньше видел только в приграничных крепостях на севере, где толпы варваров из Такии, Каларии и Тареса до сих пор воевали так, как это делалось при Энриксе из Леда. Ирем провел на Севере всю свою молодость и знал, что, если более цивилизованные виды штурма по своей замысловатости порой напоминают шахматную партию и могут растянуться на много часов, в случае примитивной эскалады все решается за полчаса резни — хотя тому, кто в ней участвует, эти полчаса могут показаться вечностью. Если защитники выдерживают первый натиск, то противники обычно отступают.
Вражеская армия была уже настолько близко, что, при желании, можно было разглядеть выражение лица солдат, тащивших к баррикаде осадные лестницы. Лорд Ирем мысленно пообещал себе, что ни один из этих грязных оборванцев не окажется по эту сторону стены в ближайшую пару часов. Магический барьер все еще действовал, но Ирем видел, что он начинает истончаться — часть снарядов, выпущенных со стены, все-таки пробивали щит и попадали в цель, и рыцарь был почти уверен в том, что за это следовало благодарить магистров из Совета Ста. Недавний собеседник лорда Ирема с каждой секундой все заметнее бледнел от напряжения, а пальцы, которыми он сжимал висевший на цепочке амулет, тряслись, как будто маг был совсем дряхлым стариком, но воздух вокруг чародея резонировал от Силы, от которой кожу Ирема словно покалывало тысячей невидимых иголок.
— Отличная работа, мэтр!.. А теперь спускайтесь. Время магии закончилось, — оскалился лорд Ирема, когда гвинны добрались до подножия стены, и, не переставая осыпать их баррикаду стрелами, начали поднимать осадные лестницы.
В крови у него бушевал люцер, и, как ни странно, в тот момент, когда все, наконец, пришло в движение, и многомесячное ожидание буквально за секунду разрешилось долгожданным, восхитительным, пьянящим хаосом, Ирем почувствовал себя почти счастливым.
Большую часть лестниц людям Ирема все-таки удалось столкнуть — где-то при помощи рогатин, а где-то и вовсе голыми руками. Но, пока одни лестницы с гроздьями уцепившихся за них людей падали вниз под аккомпанемент яростной ругани и криков, снизу уже надвигались новые, и части нападавших все же удалось долезть до верха и вступить в сражение, пытаясь оттеснить защитников стены назад. К тому же, те из гвиннов, кому деревянных лестниц не досталось, пускали в ход канаты и веревочные лестницы с крюками на конце, с кошачьей ловкостью карабкаясь по ним наверх, так что врагов на баррикаде постоянно прибывало. Зато лучники теперь могли стрелять практически в упор — среди царившего вокруг безумия и хаоса Ирему в память ярче всего врезался момент, когда стрела вошла в глазницу мощного, словно колосс, косматого гиганта, разрубившего щит Ирема одним ударом топора, и гвинна отшвырнуло назад с такой силой, что он рухнул вниз, утянув за собой пару своих товарищей. Лёгкие Ирема горели от нехватки воздуха, тяжёлая кольчуга и помятый нагрудник сдавливали ребра, не давая сделать полноценный вдох, и коадъютору казалось, что он задохнётся раньше, чем кто-нибудь успеет его убить.
Это тянулось бесконечно долго — лязг оружия, скользящие удары по наплечникам и шлему, боль в руке, держащей щит, хриплые человеческие голоса, среди которых уже невозможно было разобрать, кто здесь кричит от ярости, а кто — от боли. Ирем уже не верил в то, что этот бой когда-нибудь закончится, когда почувствовал — не "понял", не "увидел", а именно ощутил всем своим существом — что натиск нападающих утратил прежнюю решительность и ярость.
Поначалу, видя наскоро построенную баррикаду, по сравнению с которой даже городские стены Мирного могли бы показаться неприступной крепостью, гвинны явно настроились на легкую победу, и ожесточенное сопротивление выбило их из колеи. Когда два войска сходятся стена к стене, это всегда, в каком-то смысле, поединок воль, проверка, кто не выдержит и дрогнет первым. Ирем знал об этом и основывал на этом все свои надежды — потому что, говоря по правде, больше надеяться было не на что. По счастью, расчёт каларийца оправдался. Плохо понимая, сколько всего человек им противостоит, гвинны видели только то, что, несмотря на все их усилия, никто из нападавших так и не сумел не прорваться на другую сторону стены. На смену изумлению пришла обескураженность, а вслед за ней — смятение, и гвинны отступили, бросив раненных или разбившихся во время приступа соратников на милость победителя.
Рыцарь как-то сумел спуститься с баррикады, но на большее его уже не хватило — ноги подкосились, и он сел прямо на землю, привалившись спиной к груде камней. Ирем осознавал, что они совершили почти невозможное и выиграли сражение, которое, по сути, невозможно было выиграть, но не испытывал ни торжества, ни даже удовлетворения — у него просто не осталось сил на то, чтобы порадоваться их победе. Он попробовал снять шлем — ему почему-то казалось, что без него дышать будет легче — но руки безвольно скользнули по железу. Ирем запоздало вспомнил, что под действием люцера человек вполне может не чувствовать усталости, пока не рухнет замертво, и ему еще повезет, если он свалится в глубоком обмороке раньше, чем загонит себя до смерти.
Перед глазами каларийца все плыло. Кто-то поднёс к его губам фляжку с водой, и Ирем чуть не застонал от наслаждения, только сейчас сообразив, до какой степени ему хотелось пить. Он успел выпить почти все, что было внутри фляги, прежде чем задумался, кто решил о нем позаботиться — зато почти не удивился, обнаружив, что присевшим рядом человеком была Лейда.
В отличие от доспеха Ирема, который можно было снять только с помощью кузнеца, её кольчуга была почти невредимой. Когда Ирем поставил гверрцев во вторую линию, Лейда едва заметно усмехнулась, но Ирем и бровью не повел. "Если хочешь на моё место, подожди, пока меня убьют, — мысленно сказал он. — Мужчины для того и существуют, чтобы женщинам — даже таким, как ты, — никогда не пришлось стоять в стене щитов".
— Хороший бой, — сказала Лейда, отбросив пустую фляжку. Ирем тронул языком шатающийся зуб, почувствовал во рту солоноватый привкус крови и подумал, что со стороны он сейчас должен выглядеть довольно-таки жалко. Рыцарь заставил себя усмехнуться.
— Ну, если забыть, что их король — болван с раздутым самомнением, а они сами — просто кое-как вооруженный сброд, то это можно считать впечатляющей победой.
Лейда улыбнулась, словно говоря — "Мы оба знаем, что это неправда". Такой взгляд — одновременно тёплый и серьёзный — Ирем часто видел у дан-Энрикса.
Почувствовав знакомую тоску, рыцарь отвёл глаза.
— Возьми своих людей и отправляйся в Южный порт, — сказал он женщине. — Я бы поехал сам, но, думаю, я сейчас даже на ногах не удержусь, не говоря уже о том, чтобы сесть в седло. Хеггов люцер... Хотя, конечно, если бы не он, они бы нас смели.
— Вас слишком мало, Ирем. Во второй раз вы их не удержите, — хмуро предупредила Лейда.
Ирем тяжело вздохнул. Возражать было глупо — они оба знали, что Лейда права.
— Возможно, мы отступим к Разделительной стене, — нехотя согласился он. — Но мне бы не хотелось, чтобы нас зажали в клещи.
— Уже еду, — согласилась Лейда, поднимаясь на ноги.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
