|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
РАЙАН
Жизнь казалась тусклой и насквозь проржавевшей. Он то проваливался в сон — в равнодушную тьму без света и звука, то выныривал, открывая глаза и ловя ртом воздух, как утопающий... Вокруг вились нежные цветочные ароматы — от свежей и чистой постели, в которую его положили. Он их не заслужил, и когда осознавал это, делалось больно.
Ему ничего не снилось, и это казалось благом, сухим и колким подарком судьбы — иначе душе и не превозмочь взваленную на нее тягость... Просто тьма, просто тишина — и несколько глотков пахнущего лавандой и резедой воздуха между ними...
Еда, которой хозяин дома велел его накормить, дразнила своими запахами — хлеб и мясо, овощи и вино... И в то же время при мысли о том, чтобы взять ее в рот, подкатывала тошнота. Он бледнел, зеленел и, в конце концов, отодвинул от себя тарелку.
"Не могу... не хочу... мне надо — я еще не помог Ланту, да и... права умирать у меня нет, но я все равно не могу..."
Слуга, который им занимался, презрительно и недовольно скривился, но настаивать не стал. И воды дал, ничего не сказав, только сердито стукнул кружкой о стол, когда ставил ее... Вода ухнула в живот холодным комком, от которого во все стороны плеснула боль, и захотелось скорчиться, сжаться, втиснуть ее в себя, вобрать все нутро, чтобы задавить эту муку раз и навсегда. Он позволил себе немножко сгорбиться, сделал еще пару глотков и встал из-за стола.
Доверия к нему в этом дому явно не испытывали — ни хозяин, ни челядь, — так что Райан сразу попросил слугу проводить его в комнату на втором этаже, где лежит раненый Лант. Так сразу и сказал — мол, чтобы ему не шляться по чужому дому, лучше будет, если за ним присмотрят...Слуга подозрительно насупился, но проводить не отказался. Правда, все равно решил проверить — прямо там и спросил у своего господина, правда ли, что этого вот "гостя" здесь ждут. Выяснил, что правда, и убрел, успокоившись.
"Лант! Земля и Небо! Лант..."
Когда он видел Ланта в начале своего... визита, если можно так сказать, тот был в сознании и пытался разговаривать. Измученный, тревожащийся (за него, между прочим, тревожащийся!) — и несомненно живой. А сейчас...
Резкий окрик беловолосого Кэса подействовал на него, как строгий ошейник на рванувшегося с поводка пса. Аж в горле запершило...
Подпускать его к Ланту беловолосый явно не хотел — вдруг снова навредит чем... Райан его, в общем, понимал — он бы и сам, наверное, на его месте никого бы к другу не пускал, а уж себя самого — в первую очередь. Но он был на своем месте, и это место диктовало свои условия... Например, немедленно, сию же секунду начать лечение — и сделать все, чтобы Ланту стало лучше.
А для этого надо отвечать хозяину дома. Как можно толковее — а то не подпустит, не дозволит попытаться исправить хоть капельку того вреда, что он же сам и нанес...
Озуа, получив, наконец, долгожданное дозволение, шагнул к Ланту — и опять словно бы запнулся. Приближаться, а главное, прикасаться к другу было невыносимо страшно.
"Лант... Ох, ну что ж я за... урод! Как же я мог вообще поднять на тебя руку?! И не отсохла же..."
Он втянул в себя воздух — судорожно, со всхлипом — и невероятным усилием заставил себя подойти к раненому. Рука, которую он протянул было к Ланту, откровенно и весьма заметно дрожала. Даже, пожалуй, тряслась, как у какого-нибудь забулдыги... Он отдернул ее, до боли закусил губу и решительно положил ладонь Ланту на грудь, аккуратно сдвинув пропитанную травяными настоями тряпицу. Эйл едва заметно шевельнулся, чуть-чуть нахмурился, словно там, во сне, прикосновение ему не нравилось...
"Это потому что больно. А что ж ты хотел, полудурок ты несчастный?! Конечно, больно! И кому такое может понравиться?!"
По подбородку скользнула капля крови... вторая... он все-таки прокусил губу... Ладно, не важно. Сперва — обезболить.
Сила отозвалась радостно и легко — давно такого не было. Может, это реакция на близость Ланта? Или... на его боль?
— Вот тут... и тут... — чуть слышно зашептал он вслух, этим самым проговариванием возвращая себе ощущение легкой отстраненности, — закрутку... и перенаправить... а тут поставить блочок. И тогда получается...
"... получается... Вроде бы. Но как же тут все плохо! Ох, Лант, как же тебе паршиво-то!"
Он смутно надеялся, что отвлекать его не будут, и удастся сделать сразу много. Например, унять воспаление. И сбить жар, который как раз начал усиливаться... Успокоить бешеный захлебывающийся пульс — наверное, от жара...
Озуа погрузился в работу, находя в ней и утешение, и оправдание своей жизни. Он перестал замечать, что происходит вокруг него, и шепот его сделался глубже и звучнее.
— Сердце... тише-тише, маленькое, все хорошо... вот так, и тут немножко помогу, и все... вот, видишь? И вот тут... ой, как тут все... ничего, кости сложены уже... разве вот поправить, а так... тут подклеить... воооот...
К яду он приступать побаивался сначала, однако лечение увлекло его, и решение нашлось быстро. Память подсказала. Мать ведь делала это! Делала... Девчонку одну вытаскивала, ревнивой дурой отравленную... Правда, там времени прошло куда меньше, но... Он ведь помнит, как именно? Хоть и не сам делал, но ведь видел... Значит, обязан сделать!
Райан нервно облизал пересохшие губы, едва заметно поморщился от железного вкуса крови и, глубоко вздохнув, заговорил уже в полный голос.
— Зову... зову тебя... Ты мой. Иди же ко мне, иди... весь, сколько есть... совсем весь. Я буду рад тебе, поэтому иди. Ко мне. Выходи.
Мама не поясняла тогда ничего... о принципе он догадался сам. Причем именно сейчас, когда настала нужда. Ничего. Он справится. Уже справляется! Потому что...
... сначала едва заметные, а потом быстро наливающиеся чернотой, заструились под кожей чужеродные жилки...
... слабое и щекотное жжение делалось все сильнее и сильнее...
... а раны Ланта начали бледнеть и наконец приобрели нормальный цвет воспаленных, но по крайней мере, не обезображенных ран...
... а ведь стоило тогда у мамы попросить... эти самые пояснения... потому что...
"Кажется, я не учел кое-чего... Я позвал яд к себе. И это больно!!!"
Он даже не заметил, как застонал... и вообще ничего не заметил, скрючиваясь рядом с ложем Ланта, оседая на пол и отчаянно прижимая к себе руку с жилами, наполненными жгучим огнем.
А потом услышал голос. Того... беловолосого...
— Лант! — голос эйла полон тревоги и тепла. — Лант! Ты проснулся... Как ты?
— Я... получше... Кэс... здесь был Рэни? Он... мне кажется, что я его чувствовал...
— Он здесь, — Райан зачем-то кивнул, подтверждая сказанное Кэсом, хотя этого никто не видел. — Лант, ты точно его чувствовал? Но как? И... в чем получше? Ты не утешаешь ли меня?
— Нет... Боль куда-то ушла... почти... И... было очень жарко, а теперь нет... Это же он, правда? Рэни!
— Лант! — на зов друга не откликнуться нельзя. Просто нельзя. Даже если откликаться нечем — голос сел, терпеть боль очень трудно, как только у Ланта получалось?! А ведь ему еще больнее было, должно быть...
В следующее мгновение его подхватили и подняли над полом. Он еле слышно охнул от неожиданности и тут же был водружен на табурет. Выпрямился, как мог, поднял голову — и встретился взглядами с Лантом. Тот смотрел на него — с тревогой, и взгляд его был похож на ТОГО Ланта, здорового, еще до того, как всё произошло...
— Рэни! Ты здесь... А я знал. Я же чувствовал тебя... Ты опять лечишь меня... Скажи, как ты? Ты действительно не ранен?
Лант попытался протянуть руку к озуа, и у него даже почти получилось.
"Почему ты говоришь со мной... так?! Как будто... как будто все, как раньше! Как будто я — все еще тот я... не палач..."
Озуа чуть не выкрикнул это вслух, спасибо беловолосому, его напряженный и неприязненный взгляд удержал от несвоевременных речей. Ланту нельзя волноваться, и не нужно ставить его в неловкое положение. Да и вообще...
— Не ранен, — хрипло ответил Райан. — Со мной все хорошо. Я... я тебя полечу, и ты выздоровеешь. Если только... если ты не против.
"Ну... может же такое быть, что тебе неприятно принимать от меня помощь? Хотя... нет. ты ведь искренен, всегда. И сейчас тоже... а значит, наверняка не питаешь ко мне ничего такого, чего я заслуживаю..."
— Как я могу быть против? — Лант почти улыбнулся. — Мне уже легче... Только, Рэни... я боюсь за тебя... Я не хочу, чтобы ты ослеп, как тогда... ты отдохни... пожалуйста.
— Я отдыхал, — признался озуа, ловя себя на том, что его снова тянет в сон. — Честное слово. Я... еще потом посплю... наверное...
Боль от яда отвлекала, но уже не так... Наверное, и к ней можно привыкнуть. Ну или...
Райан чуть покосился на пострадавшую конечность и осторожно попытался хотя бы обезболить. Получилось кое-как, но лучше, чем ничего. А то Лант вечно как-то догадывается, что с ним что-то не так — еще не хватало, чтоб он сейчас опять распереживался...
— Лант, попей, пожалуйста...
Молчавший до того Кэс одним ловким движением вклинился между Лантом и озуа с чашкой питья.
— Мне лучше, Кэс, — сказал Лант. — Мне... почти не больно... Правда!
Он переводил взгляд с озуа на эйла и опять на Райана.
— Рэни... Ты посидишь тут со мной немного?
— Я... — Райан затравленно посмотрел на беловолосого Кэса, стоявшего рядом с каменным лицом, и неуверенно кивнул, сразу об этом пожалев (голова отозвалась гулкой болью). — Я посижу... если ты хочешь...
Кэс нахмурился, подозрительно сощурил изумрудно-зеленые глаза, потом вздохнул и кивнул.
— Посиди. Только не вздумай прикасаться — иначе очень пожалеешь.
— Одуванчик! — почти простонал Лант. — Пожалуйста...
"Одуванчик?" — озуа растерянно моргнул.— "Вот этот... эта смерть на двух ногах — Одуванчик?!"
Откуда и силы-то взялись — удивляться...
Кэс-Одуванчик насупился еще сильнее, чем раньше, и буркнул:
— Я же не запрещаю ему с тобой сидеть. Просто... пусть не делает резких движений! — он неохотно посмотрел на полукровку и в сердцах добавил, — Лант, я знаю, что ты ему доверяешь. Что ты считаешь, что у тебя есть на это основания. Но ведь и я... имею основания для недоверия! Так что пусть сидит и... и все!
— Но ты же видишь — мне и вправду лучше, — мягко проговорил Лант.
— Вижу. И только поэтому дозволяю ему остаться с тобой в одной комнате.
— Хорошо, Кэс. Я могу попросить тебя покинуть нас на несколько минут? — мягко проговорил Лант.
Озуа забыл, что такое дышать — такой яростью полыхнули зеленые глаза Одуванчика. Яростью и... растерянностью?
"Только бы они не поссорились!"
— Конечно, Лант. Я схожу пока на кухню, — делая над собой невероятное усилие, выдавил Кэс. — Тебе надо поесть.
— Спасибо, — тихо сказал Лант Кэсу, имея в виду явно не еду, а что-то другое...
Райан мучительно сглотнул. Быть наедине с Лантом... после всего... Больно, до чего же больно!
"Что мне ему сказать?! Попросить прощения?! Сказать спасибо?!"
— Лант, я... — голос сорвался, словно от крика... хотя он не кричал... это Лант, его друг, кричал, когда он...
Озуа посерел и прошептал:
— Я...
Все. Ни единого слова — ни в голове, ни на языке...
— Рэни, — Лант определился со словами раньше него, — я должен попросить у тебя прощения. Прости, что я все решил за тебя... прости меня.
Райан остолбенело уставился на друга. Ну точно. Все слова перебежали к Ланту. И явно там перепутались... напрочь. Ну не мог же он сказать то, что... сказал?!
— Лант, ты... — шепотом, потому что голос пропал окончательно, — ты с ума сошел? Или... это я... точно — я... Ты не мог, значит, с ума сошел я... Или нет? Мне послышалось, ты сказал...
— Ты всё правильно слышал. Я сказал, что виноват перед тобой, — произнес Лант более твердым голосом. — Я хотел, чтобы ты жил дольше... и не подумал, что же будет, когда... если ты узнаешь, что именно я заставил тебя сделать. Надеялся, что ты не поймешь... дурак я. Я вообще тогда... очень плохо соображал. Думал, не выживу — обидно стало, как же, всё собранное зря пропадет?!
Озуа моргнул. Он думал, что все плохое закончилось? Принесло немало вреда, искалечило, сломало все, что можно и нельзя, но все-таки завершилось? Он ошибся. Оно длится... продолжается... и — похоже, это уже навсегда так...
Лант несколькими фразами лишил его даже той призрачной возможности попросить прощения, которая еще была... Вряд ли намеренно — Лант ведь и впрямь по-настоящему думает именно то, что сейчас произнес вслух. Просто... после этих его слов просить прощения сделалось окончательно невозможно.
"Если я заикнусь о прощении... об искуплении хоть каком... это обесценит все. Как ты сказал? Пропадет зря. И этого допустить нельзя. Твой дар, твоя надежда... сделать их напрасными? Нет..."
Он смотрел на друга, понимая, что теперь его удел — молчание. То есть...
Нет, Лант же ждет ответа... говорить придется... что-то надо сказать... что?
Голова отчаянно закружилась, и перед глазами все поплыло, и тело вдруг вспомнило, что именно в нем болит...
— Лант... — имя выговаривается легче всего...— хорошо, я тебя...
Как сказать "прощаю"?! Ему — прощать Ланта?! Ему, палачу и мучителю, забравшему кусок жизни своего друга?
"Это непристойно!"
— То есть... Твоей вины передо мной нет. Вот.
"Я должен. Это. Сказать! Просто чтобы он успокоился... ему нельзя волноваться..."
И — наждаком по горлу, расплавленным свинцом, кипящим маслом:
— Я прощаю... тебя...
* * *
ЛАНТ
Я почти привык к боли. Оказывается, и такое бывает...
Тем более она всё-таки отступала, когда я проваливался в сон, больше похожий на потерю сознания. Отступала в сторону, огрызаясь и оставляя после себя кошмары — одним из них было воспоминание о долгих часах в усадьбе, о крючьях, ножах и молотках, которые раздирали и калечили мое тело, медленно и почти торжественно. Это повторялось снова и снова. А вторым кошмаром были какие-то мерзкие, огромные насекомые, которые грызли меня заживо — а я не мог даже пошевелиться! Ненавижу насекомых...
А потом боль вдруг исчезла. Растаяла, оставив лишь несколько тлеющих очагов, как от давно прогоревшего костра! Как же это было хорошо.
Я лежал с закрытыми глазами, где-то между сном и явью, и пытался вспомнить, понять, что же случилось... Кажется, я слышал голос Райана. Наверное. Кто же еще, кроме него, способен на такое?! Если только я не умираю — ТАМ уже нету боли, наверное... но лекарь говорил, что я буду жить, и, кажется, не врал...
Рэни, друг мой, спаситель, что же я наделал!
Я ведь сделал тебя палачом... и теперь тебя ненавидит Кэс, и что еще хуже, ты сам, наверное, ненавидишь себя. Ночные сказали, что ты спятил... Боги, как же мне исправить это?!
И ведь я даже не могу быть уверен, что у нас получилось продлить тебе жизнь!
Ты опять меня лечишь... и я не могу тебя останавливать, ведь ты захочешь сейчас исправить свою вину — вину, которой нет.
Стало тошно... Наверное, лицо моё дернулось, и я услышал голос Одуванчика:
— Лант! Ты проснулся... Как ты?
Я что-то отвечал взволнованному Кэсу, видя на его лице всё остальное, о чем он не говорил — усталость, бессонные часы, минуты слабости и отчаянья...
А потом я увидел Рэни. Какой же больной был у него вид... Или нет, не так... Как будто он преодолевал сильную боль. Но спятившим он не выглядел.
И я заговорил с ним так, словно ничего не было, — я просто не знал, как мне быть... При Кэсе я не мог высказать всё, что хотел.
А потом решился. Попросил Кэса выйти. Мне показалось, будто я его ударил! По лицу... За его заботу и привязанность ко мне — мы всегда были, как братья!
Я боялся взрыва. Гнева, протеста, чего угодно... Но на это почти не смел и надеяться — что Кэс просто тихо и послушно уйдет.
Прости меня, Одуванчик... Ты ведь поймешь. Пусть не сразу. Пожалуйста...
Я только выдавил "спасибо" — надеюсь, Кэс услышал.
И заговорил — стараясь успеть, пока не вернется Кэс, пытаясь объяснить и доказать озуа, что он не виноват!
А он — не слышал... Не воспринимал.
Наконец, бедный Рэни произнес "я прощаю тебя" — так, что мне стало еще хуже. Он НЕ ПРОЩАЛ — себя самого...
Я даже не мог взять его за руку. Почему-то казалось, что если я сожму его руку, то он поймет, что между нами ничего не изменилось, я помогу ему забыть эту усадьбу, как страшный сон!
— Я виноват. Нельзя делать добро — насильно, — продолжал я, чувствуя, что голос дрожит. — Я не подумал тогда... Хотел, чтобы ты жил,.. Ты ведь не знал ничего... Рэни, пожалуйста... забудь... ты ни в чем не виноват... ты ведь спас меня опять, ты привел Ночных, правда ведь?
— Привел, — хрипло согласился Райан, продолжая глядеть на меня широко раскрытыми светлыми глазами и, кажется, забывая моргать. — Тебе нельзя волноваться... и нет вины передо мной...
— Мне лучше знать... — прошептал я.
Я ведь отравил тебя этим подарком. Так же, как раны — черным ядом... Ты считаешь себя палачом. Из-за меня!
— Рэни... ты всегда будешь моим другом и спасителем. Не вини себя ни в чем. Прошу тебя! А Кэс... он поймет. Он узнает, какой ты на самом деле. Не обижайся на него... Он... не прав в отношении тебя...
— Я не обижаюсь. Он правду сказал... — еле слышно отозвался озуа. — Там... когда он меня... Все-таки — правду. И хиппанка нагадала — помнишь? Сто лет, сказала, жить буду... Тоже правда, выходит...
Он тоже вспомнил про это гадание... Как же хорошо, что я не рассказал ему про своё!
— Значит, мы дольше будем дружить с тобой! И не расстанемся! А Кэс... он неправ. Он просто не знает тебя и поэтому переживает... Но ведь теперь всё будет в порядке со мной, Рэни!
— Я бы хотел верить в это, — прошептал Райан и опустил глаза. — Я... буду просить твоего друга... чтобы он позволил мне еще тебя полечить. Может... может, я смогу сделать что-то с переломами...
Сказав это, он потер виски, как при головной боли. Двумя руками. И одна из них была... какой-то странной. Словно тонкая черная паутинка просочилась под кожу и темнела теперь из-под нее... или... нет, непонятно...
— Рэни, что у тебя с рукой? — спросил я, желая и боясь спросить, что же всё-таки у моего бедного друга было с Ночными...
Он растерянно посмотрел сначала на меня, потом на свои руки. Потом снова на меня... И вдруг смущенно отвел взгляд, пробормотав:
— Это так... Это не важно. Я все-таки... не очень умелый лекарь.
— Ты самый лучший на свете лекарь! — искренне воскликнул я. — Ты знаешь, мне совсем не больно... И жара нет... мне до этого всё время жарко было... Рэни... пожалуйста, забудь всё это, я прошу тебя... как будто не было ничего! Может быть, я ерунду говорю сейчас... но, кажется, я ничего бы так не хотел, как того, чтобы ты забыл всё, что произошло!
Он долго молчал, а потом чуть слышно спросил:
— А ты... ты бы на моем месте — смог? Забыть? Я знаю, что ты бы никогда не оказался на моем месте... Но — все-таки? Смог бы?
Я честно попытался представить. Как я выливаю яд на раны моего озуа, а он корчится от боли...
И невольно зажмурился, дыхание прервалось... Правда, я сразу заставил себя посмотреть ему в глаза. Ведь ему сейчас действительно больно. Хуже, чем от раны... И виноват в этом я! И никто другой!
— Рэни... я бы, наверное, всё-таки поверил... если бы ты мне сказал, что не держишь на меня зла... и что это было твое решение... Ты мне никогда не врал — но ведь и я тебя не обманывал! До вчерашнего дня. Если это было вчера... я, правда, не помню, может уже и два дня прошло? Я сказал тебе, что так нужно... я заставил тебя. Я сам. И я солгал тебе... мне казалось, что главное — передать тебе мою жизнь... часть себя... чтобы не пропало.
Сердце колотилось. Мне было очень важно убедить его... Сейчас вернется Кэс, а я так и не нашел нужные слова, кажется... боги!
— Я верю тебе, — кивнул Райан. — И зла не держу... пусть даже ты и солгал... Но забыть... я не смогу, Лант. А если все-таки смогу... прогони меня. Не оставляй рядом с собой подлеца, способного забыть... такое. Или пусть твой друг меня убьет — ему это будет не трудно... наверное.
Я застонал, оборвав себя — еще не хватало бить на жалость!
— И после этого ты говоришь, что нет моей вины?! Ведь я же тебя заставил. Приказал!
— Но ведь я мог не послушаться, — твердо и тоскливо заявил он. — Сделал-то это все я сам...
— Вот именно, — хмыкнул от дверей Кэс, впуская в комнату запахи еды. — Лант, я принес тебе поесть.
— Поесть?
Я посмотрел на хмурого Кэса, холодного и твердого, как глыба льда с острыми гранями. Глаза его потемнели.
— Кэс, я вот слушаю тебя... почти всегда, — поправился я. — А Рэни слушал меня... и верил.
Райан пришибленно молчал, а Кэс фыркнул и довольно язвительно пробурчал:
— Объясните мне кто-нибудь, как связанный и полуживой эйл может хоть кого заставить делать то, что тот делать не хочет. Ты вот можешь?
Он резко повернулся к озуа, и тот согласно вздохнул:
— Никак... Он и не заставлял...
— Вот так. По крайней мере, честно, — Одуванчик скривился.
— Он мне просто ВЕРИЛ, — сказал я почти с вызовом. — Понимаешь, Кэс?
Кэс поморщился, но вызова не принял, попросту сменив тему:
— Лучше скажи, как ты себя чувствуешь. Так-то вижу, что бодрости в тебе прибавилось, но...
Он подошел поближе и вдруг замер, потрясенно глядя то на мои раны, то на Райана.
— Что... как ты это сделал?!
— Эээ... что? — растерянно и испуганно переспросил Рэни.
— Яд... здесь же везде был яд... черный...Куда он делся?
— Я его позвал... увел, — отозвался озуа и вдруг улыбнулся. — Это оказалось несложно, хотя я боялся, что не справлюсь. Теперь в Ланте его нет.
— Поэтому и боль прошла... — пробормотал я. — Никто бы так не смог, Рэни... Только ты!
— Не только. У нас... у озуа есть хорошие целители, лучше меня. Они тоже так могут... наверное... мама точно могла. Может, и еще как-то — меня не очень учили, — Рэни взглянул на неподвижно застывшего Кэса и виновато замолк.
— Не очень учили? — тихо пробормотал Кэс.
— Простите... — озуа сбился на шепот. — Я... неумелый, да...
— Если бы не твоя "неумелость", меня бы уже не было на свете после той дуэли! — сказал я. — Кэс... пусть Райан меня покормит, хорошо? Всё-таки руки... я еще не могу... а кажется, уже хочется, — я немного лукавил, но мне хотелось порадовать хмурого Одуванчика, натянутого и звенящего, как струна.
— Считаешь, у меня получится хуже? — обиженно фыркнул Кэс.
— Нет. Не считаю. А ты... вместе со мной перекуси тут... ты когда ел в последний раз?
— Утром, — буркнул он. — Ладно, перекушу. Подозреваю, это единственный способ запихать в тебя хоть что-то.
Он посмотрел на озуа и неохотно спросил:
— Справишься?
Райан осторожно кивнул.
Я наградил Кэса благодарным взглядом. Я понимал, что Кэс, конечно же, предпочел бы, чтобы меня покормила сиделка или он сам, и чтобы Райана вообще тут не было... Сейчас, осунувшийся, встрепанный и потерянный, озуа казался еще моложе, чем был на самом деле... Бедный мальчишка. Такой добрый и доверчивый! Он же просто поверил мне... поверил безоговорочно... И послушался...
Я пытался разглядеть, какого цвета у него сейчас глаза. И не видел. Синими они были, когда ему было хорошо...
Увижу ли я когда-нибудь еще у Райана синие глаза?!
РАЙАН
Слабость. Дрожь в ногах, которую, хвала Небу, никто не замечал. Впрочем, главное, чтобы не заметил Лант. Остальные обитатели особняка эйла Кэссара вряд ли будут переживать по поводу его состояния, а вот Ланта хлебом не корми, дай понервничать... А ему нельзя.
"Прости меня..."
И ведь он это серьезно!
Райан потихоньку кормил друга, стараясь, чтобы не тряслись руки. Получалось так себе, но спасало то, что Лант большую часть своих сил бросил на общение с Кэссаром.
"С Одуванчиком, другом детства..."
От запаха еды мутило, голова болела все сильнее, и очертания предметов медленно и величаво плыли в глазах, ехидно останавливаясь при попытках вглядеться пристальнее. Почему-то ломило спину...
"А, меня же ею приложило... еще там, в усадьбе этой..."
Он незаметно завел руку назад и потрогал между лопаток. Боль усилилась, стала острее и четче... Точно, ушиб. Ладно, с ушибом он потом разберется, не срочно. Он тут теперь надолго, успеет и себя полечить. Потом. После Ланта.
"Я ведь теперь не могу без его разрешения куда-то поехать? Раз моя жизнь — это его жизнь, значит, я и сам — практически его? То есть... он, конечно, с этим не согласится... Но как я могу уехать, если он все еще болен и ему плохо? Вот вылечу... и надо будет уезжать... Скорее всего, Мэйвы уже нет в живых, где бы она ни была, но я должен удостовериться. Убедиться. Я — плохой брат, и друг из меня еще хуже".
Обруч боли стиснул голову особенно сильно, боль потекла по шее и дальше вниз, холодя сердце... Хотелось закрыть глаза, уснуть — там, во сне, не было боли, не было страха и вины, там было хорошо... вот бы остаться там навсегда!
Легкие покалывания под кожей руки возвестили о том, что с обезболиванием себя в этот раз почему-то вышло неважно. Вот-вот сорвет — и тогда остается бежать, чтобы не выть от боли тут, при Ланте...
Может, сказать, что у него живот прихватило? Идиотская причина, зато обычно не вызывает особых тревог...
Или попробовать обезболить еще раз? Озуа попробовал. Но Сила не отозвалась, лечить было нечем...
Он внимательно вгляделся в Ланта. Есть эйлу явно не хочется, жует через силу и уже устал... хотя кухарка очевидно старалась сделать все как можно нежнее... Очередная ложка какого-то суфле (судя по запаху, из хепавар) не пошла, и Райан даже по-глупому обрадовался — можно будет сейчас уйти...
Он неуверенно прижал к груди тарелку с едой, потом осторожно поставил ее на столик.
"Спать... не быть здесь... просто спать — и все..."
Надо дать попить. Но Кэс-Одуванчик уже тянется с бокалом разбавленного галялового компота, и Лант пьет... значит, все.
Райан сполз с табуретки и очень тихо спросил:
— Мне отнести посуду на кухню?
— Отнеси, — угрюмо и почему-то так же тихо ответил Кэссар. А Лант чуть повернул голову и попросил:
— Возвращайся, Рэни... пожалуйста...
Озуа неловко кивнул обоим и, прихватив освободившиеся мисочки и тарелки, потихоньку вышел в коридор. Медленно, стараясь не греметь посудой, побрел к лестнице. По дороге к ней он не удержался и, плюнув на тошноту, лизнул блюдце из-под печеночного паштета. Тошнота резко усилилась, но и голод — тоже. Отчаянно заурчал в животе, стиснул ледяной лапой до боли, намекая на то, что там давненько не было ничего съестного... Райан зажмурился на мгновение, пережидая эту болезненность... Вздохнул и, открыв глаза, спустился вниз.
Боль в руке, про которую он уже забыл, отвлекшись на насущное, вспыхнула так остро, что он охнул и выронил все, что нес. Мисочки жалобно забренчали по полу, к счастью, не разбившись. Райан скрючился на полу, сжимая горящую от яда руку всем своим телом, и заскулил. Ему очень хотелось кричать, но даже тут, в боли и ужасе, он помнил, что там, наверху, Лант. Его друг, которого нельзя волновать. Только это помогло ему задавить крик до слабого стона.
Озуа попытался все-таки дотянуться до Силы еще разок — обезболить бы... Но измученный самим собой, уже не смог и довольно скоро замолчал, проваливаясь в полусон-полубред. Туда, где они с Лантом едут куда-то, где непременно все хорошо, и не случалось с ними ничего плохого, и не было рядом зла...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
