Охота пуще неволи

Охота пуще неволи

В ближних лесах к Деревушке всегда водилось много зверья: то на тропе виднелась вереница следов, то раздавался заячий бой, а то и в кустах прошмыгнет кабанье семейство. А уж о ягодах да грибах и говорить нечего: собирай, не ленись — на всех хватит, да еще и останется.

Деревенские не боялись леса, но уважали его: заплутавшим людям всегда от Лешего подмога будет; а забредет в лес коза, корова али курица, так урона никакого ей не будет, поутру к хозяевам вернутся. Бывало, конечно, и не возвращались, но тогда хозяева-пострадальцы находили у порога колоду меда, малины жбан или орехов короб.

Нашлись как-то особо хитрые личности, пожелавшие подзаработать на сгинувшей животине — отборная малина не в пример дороже домашней на базаре продать можно, — то и дело отсылавшие в лес кур, коз и кроликов: коров на каждый день не напасешься, да и слишком уж накладно получалось бы. Однако Леший не дурак: быстро это смекнул, и заместо малины поутру во всех горшках, котелках, кружках и прочих посудинах обнаруживалась клюква, такая кислющая, что на всю жизнь перекосить от одной ягоды может. Стало быть, не один Леший наказывал — без помощи домового, а значит и ведома Деревенского в дома людские лесным духам нипочем не проникнуть!

Так они в мире и согласии поживали, да добра наживали: зря что ли раз в год по весне староста привозил с ярмарки саженцы, чтобы потом всей деревней в дар Хранителю леса преподнести?!

Так бы они и жили, если б в гости к Кормишу сеноставу свояк не приехал...

Как водится, Кормиш пригласил отметить приезд свояка соседей да кумовьев. Валида — жена сеностава на угощенье не поскупилась, хоть и ворчала весь день, проедая мужу плешь на голове (Кормиш даже к зеркалу подходил лишний раз удостовериться в отсутствии лысины). Видать оттого и застолье говорливое получилось. Особливо говорил свояк — заядлый охотник. Собственно с его рассказов и началась эта история.

-А вот еще один случай был. Сижу я, значитца, в камышах, за цаплей серой бдю. А она, ёшь на кошь, то летала-летала, да вдруг села. Стала среди камышей, вытянулась тростинкой и не видать ее. Я туда-сюда, а ее нет и все тут! Уж я все камыши-то на брюхе исползал, а найти не могу! И надоело мне за тенью гоняться, дай, думаю, глотну для сугреву. Ну и глотнул. Глядь, а она супротив меня стоит и аккурат в глаза зенками своими смотрит. Да сердито так смотрит, того и гляди клюнет. А что я — дурак? Голова-то у меня одна и другой не будет! Ну и давай ходу по камышам, да все задом, задом.

Дружный гогот гостей даже горшки на печи затряс.

-Ну или еще как-то было...

Далеко за полночь за столом остались самые стойкие, хотя жена сеностава иначе как "упертыми" и "пьянчугами" их не называла.

-Вот был у меня случай. Сижу я как-то на стогу в поле, на лису охочусь, стало быть. Мелькнет вдалеке рыжий хвост, а ближе не подходит. А уже и ночь опустилась, благо хоть теплая да ясная. Дай, думаю, подзову лису. Зря, что ли, манок загодя, на весенней ярмарке купил? Манок-то особенный: "мышиный писк" называется. Ну вот пока этот манок доставал, чуть со стога не свалился! Но таки достал! Вот пищу в манок, значитца, а сзади как зашуршит что-то... Чуть со страху не обмер! Глядь — а это сова! Мало ли — чуть в волосья не вцепилась, даром что их на затылке раз, два и обчелся. И я напугался, но и сова напугалась — полакомиться мышатиной захотела, а тут мыша такого размера! И кто больше напугался — сказать не скажу!

-А что лиса? — стряхивая налипшую на лоб квашеную капусту, поинтересовался кум Завял.

-Да что тебе лиса?! — отмахнулся Кормиш. — Что с совой дальше-то было?

-Да чо с ней станется, с совой-то? — хмыкнул кум Завял.

-А вот и станется! — заупрямился Кормиш.

-Не станется!

-Станется! — завелись, что бойцовые петухи, кумовья.

-А что, мужики, хороша в вашем лесу охота? — вмешался в спор Савель, тот самый свояк сеностава

-Ну... дык...тык...мык... — засмущались мужички, враз забыв о споре.

-А давайте выпьем! — засуетился кум Радел, несмотря на изрядное количество выпитого, проворно разливая наливку по стопарикам.

-И давайте! — в два голоса поддержали идею Кормиш и кум Завял, подхватив стопарики.

-Так что с охотой-то? — гнул свою линию Савель.

Мужички поскучнели, загрустили, уперев взгляды в стопки, будто ожидая явления оттуда то ли чуда, то ли пророка, а то и Зеленого Змия за компанию.

-Так охота какая?

-Эх... Да нету охоты никакой! — в сердцах бросил Кормиш, опрокидывая одним махом стопарик.

-Не охотимся мы, — с тяжким вздохом подтвердил Завял.

Кум Радел согласно кивнул.

Савель переводил недоуменный взгляд с одного на другого, на третьего:

-Совсем-совсем, что ли?

-Ну...

-А... почему?

Вот тут-то мужички крепко призадумались. И выходила странная картина: зверей в лесу много, сноровкой мужики деревенские не обижены, а будто кто заповедовал охотится в здешних местах.

-Так почему? — напомнил о себе Савель.

Кумовья только руками развели.

-А отчего бы нам завтра с утречка на охоту не сходить? — опрокинув для храбрости стопарик, предложил неугомонный свояк.

-А почему б не пойти?!

-Таки пойдем!

-Чего ж не пойти-то?! — воодушевленно загомонили кумовья.

Кум Радел поспешил заново наполнить стопарики дабы обмыть столь замечательное решение.

И только стоявшая у печи полупрозрачная фигура в белом платке, повязанном на горский манер, недовольно качала головой. Жаль, что обычно люди не видят домовых, а ведь именно нынче это было бы очень кстати.

Быть может именно поэтому, хотя и не только потому, но завтра с утречка на охоту пойти не удалось. Ведь "завтрашнее" утро было "сегодняшним". Так еще и мало, что за полночь засиделись мужики, так и по кровать разбрелись едва ли не после первых петухов.

Однако на правдивое завтрашнее утро на охоту опять не удалось пойти: как Валида не прятала заветную бутыль, а она все равно нашлась! История повторилась и на завтра завтрашнее. Причем бутыль была уже не одна, а каждый кум с собою принес.

И вот тут-то и взыграло в крови давешнее желание поохотиться. Мужики думали, думали и решили: а чем день хуже утра, вот и пойдем сей же час охотиться! И в кои-то веки сказано — сделано.

В густой кроне клена пряталась свиристёлочка, изредка поцвиркивая, дабы сидящий на нижней ветке свиристёл не забывал перед кем красоваться надо. Свиристёл старательно выводил рулады о том, как прекрасен клен, на котором нашла приют свиристёлочка, как чудесен лес, в котором они повстречались, как дивны создания лесные. Разглядев новых дивных лесных жителей, свиристёл сорвался на недоуменный свист.

А недоумевать было с чего: четыре непонятных существа то шли на двух ногах, то падали на четвереньки, а то и на брюхе ползли. Цвет шкуры от пыли уже и не разобрать. У одного рога на спине растут. У другого усики, как у кузнечика, только уж очень длинные и паутиной затянутые. Странный какой-то кузнечик, переросток, болел что ли? Третий то и дело хрюкал и повизгивал. Уж не родственник из дальних лесов местного кабаньего семейства? Тогда понятно, почему они такие грязные — столько времени в дороге. А уж четвертый... И свиста не хватит, чтобы всего его освистать!

А три кума да свояк старательно охотились. Вот только не все это понимали. Кум Завял, захвативший с дома пару удочек, то и дело интересовался: "А далеко ли до озера?" и "Почему на рыбалку в лес идем?" Стоит ли говорить, что эти самые удочки то и дело цеплялись за кусты, нижние ветки деревьев, а один раз даже в тонких веревочках вьюнка запутаться умудрились?

На нежданных-негаданных охотников собрались уже многие посмотреть, забросив свои дела. Белки не спорили за орехи. Вечно спешащие куда-то ежи замерли посреди тропинки, напрочь забыв о насаженных на иголки яблоках, чем не преминули воспользоваться вездесущие сороки. Даже у птиц не хватало сил на пересвист.

И только мужики с завидным упорством "шли" на охоту. И опять же стоит говорить, то они таки дошли до охоты? Хотя, скорее тут уж охота сама к ним пришла. В лице, точнее морде (и не только) медведя. В густых зарослях малины они и столкнулись.

Кормиш-сеностав, обхватив ствол тоненькой березки и напрочь забыв о прадедовском луке, все еще висевшем на спине, попытался забраться куда повыше — а со стороны казалось, что то ли чешется, то ли танцует. Кум Радел, громко икнув, нацепил на себя сачок и, раскачиваясь из стороны в сторону, бормотал что-то похожее на "я бабочка-стрекозочка". Кум Завял в очередной раз зацепился удочками и повис на них, что та муха в сетях паука. Медведь не то чтобы был голоден и вроде даже не зол, но уж очень подозрительными показались эти человеки. Однако на близкое знакомство они не согласились и с воплями проломились сквозь кусты, не на шутку рассердив бурого и нарушив главное правило охотника — не показывать спину добыче, даже будущей, а тем более несостоявшейся...

Загнанные кумовья со страхом смотрели на рычащего медведя — того и гляди, съест. А не съест, так порвет, что тоже малоприятно. Надежды на спасение не наблюдалось, как и самого завзятого охотника и идейного вдохновителя сего мероприятия: свояк сиганул из кустов, будто утка из тростника, только его и видали. А умирать совсем не хотелось: дома жена — пусть ругается, но ведь по делу обычно, дома дети — пострелята хулиганистые, но своя кровинушка, дома дом — доставшийся от дедов-прадедов или своими руками выстроенный, и вот так все разом потерять? Хмель давно выветрился из бедовых головушек, да только пользы от того никакой.

В довершение всех бед, позади медведя заклубился туман, да вдруг растаял, но на месте том стояло нечто: чудище-страшилище, мхом обернутое, листьями присыпанное, а клыки-зубы похлеще медвежьих будут. И голос у него страшный, точно рык драконий (хотя дракона никто давно уж и не встречал).

-Как посмели вы нарушить покой леса и возжелать смерти жителей его?! — зарычал-закричал леший (а кто ж еще тут может быть?).

Кумовья совсем от страха побелели, так и до сраму мокрого недолго. Но помощи ждать не откуда, голос совсем пропал, да и толкового сказать что можно.

Словно колокольчик звякнул, и вот уж между медведем страшным и до смерти перепуганными мужиками девица стоит. Девица как девица, много таких. Ан нет, не таких, что-то в ней особенное.

-Ох ты ж страсти какие! Дядька Леший, не ругайся уж, не сердись. По пьянее да чужому скудоумию в лес охотнички забрели. Прости их на первый раз, смилуйся. Пожалуйста, дядя Леший, прошу тебя. Очень-очень прошу! — зазвенел колокольчиком девичий голос.

И что в не такого особенного, что даже медведь притих? Простое платьице, ноги босые, разве что коса добротная, не у всякой деревенской модницы сыщется.

-Простишь раз, во второй на саму тебя с дрекольем попрут! — не отступился Леший. — Что тогда говорить будешь? Кого о помощи просить?

-Как кого? Конечно, тебя, дядька Леший! К кому ж еще мне идти? — не смущаясь угроз, ответила девица. — Разве что к Водяному за советом сбегать можно...

-Э-э! Чего ты у Водяного забыла? Он такого присоветует, во век не отобьешься! — тут же забеспокоился Леший. — Еще б у Болотника совета просить надумала!

-А он и так советует, каждый раз, как за клюквой хожу, — пожала плечами девица. — Хотя у жены его, Кикиморы-соседушки, рецепты не в пример лучше и вкусней!

-Ого-го! Советы! Да у Болотника! Совсем девка рехнулась?! Он же тебя в топь заведет и будешь на кувшинке лапы утиные отращивать! — разбушевался Леший.

Медведь почему-то согласно закивал, даже рыкнул, мол, так и есть.

-Так простишь их, дядька Леший? — вновь вступилась за мужиков девица.

-Ладно уж, прощеваю. Но только на первый раз! — после недолгого молчания согласился Леший. — Да за то пусть поляну у старой липы расчистят — у меня все руки не доходят.

Девица развернулась, бросила предостерегающий взгляд на замершую в неверии троицу — только ляпнете что, сама медведя натравлю! Кумовья лишь усиленно закивали: и расчистим, и помоем, и вообще выдрами как баню к празднику!

-То-то же! — хмыкнул-рыкнул Леший, растворяясь туманом. — И не озорничать больше! — прикрикнул он напоследок.

Кумовья лишь после того, как от тумана и медведя остались одни воспоминания, шумно выдохнули и рухнули, кто где стоял — ноги от пережитого отказывали, как бы совсем лежачими не оказаться.

-А вы почему еще здесь? — нахмурилась девица. — Ну-ка, марш по домам, и чтоб мышками сидели! — хлопнула в ладоши и опустела полянка.

Стоит ли говорить, что Валида не могла нарадоваться на мужа, завязавшего с винами-настойками, взявшегося за веник в частности и ум в целом?

За маленьким столом у занавешенного кружевом окна пили чай. Вернее кто-то пил, кто-то виновато вздыхал, а кое-кто и плакал.

-А если бы я не успела? — в который раз всхлипнула девица, до красноты натирая серые глаза. — Если бы на миг задержалась?

-Не вини себя, госпожа! Это моя вина, весь моя! — едва сдерживая слезы, в который раз воскликнула сухонькая женщина в платке, повязанном на горский манер. — Это я не сумела дома их удержать! Моя вина!

-Ну будет вам убиваться, голубушки, — тоже в который раз успокаивал обеих мужичок ростом с вершок. — Я вон, домовой со стажем, а то и не сумел помочь, зря только наливку из закромов Винника извел!

-Даже ты пытался, а я... Я ничего не сделала! — перемежая слезы и всхлипы, едва не сорвалась на крик девица.

-Нет, это я ничего не сдэлала! — не уступала ей горянка.

-Хватит уж, Кхаиб, и без тебя госпоже тошно! — возмутился домовой. — Лучше гусли возьми, сыграй что-нить веселое. А не хошь гусли, барабан с бубном бери!

-И возьму, возьму, конечно же, — засуетилась домовая. — Кхаиб много песен знает, а плясовых еще больше!

Когда Кхаиб принялась старательно греметь бубном, то ли проверяя его на прочность, то ли подсчитывая, а подойдет ли он взамен байлат* (*байлат — национальный ударный инструмент горцев Колт-эрна-Хола), домовой засуетился вокруг госпожи.

-Ну будет, будет, все же обошлось, все решилось. Вот чайку горячего выпей, с шиповником, как ты любишь, госпожа. И крендельки махонькие, твои любимые, бери, да в рот их, в рот! Я их в сахарный сироп окунал, как ты учила. Вкусные удались, ажно пальчики оближешь!

-Плохая я Деревенская, Горенюшка, никудышняя, — тихо-тихо пробормотала девица.

-Как это плохая? Как это никудышняя? Да ты ж столько для нас сделала! — возмутился Гореня.

-Я? Вряд ли. Вы и сами все можете. А я... Я ведь не всесильная и знаю мало.

-Знание — дело наживное. Главное — не бояться их изучать. Али не ты мне так говорила? А, госпожа?

-Не помню...

-А я помню многое, и на моей памяти еще не один деревенский не сумел договориться с лешим, болотником, полевым, луговым да водяным одним махом. А если и договаривался, то все низко кланяться приходилось! — для убедительности домовой по столу прихлопнул. — Тебе ж для того и недели не понадобилось! А сила... Сила есть, не деть ее никуда. Только силу ту с умом применять нужно.

-Верно говоришь, Горенюшка. Только... Как мудрость народная гласит? Волос долог, ум короток? — грустно усмехнулась Деревенская.

-Тю! Нашла кого слушать? Чья мудрость? Того народа, что нынче в лес на охоту ходил? Ну уж у них волосья сплошь короткие, а у одного вообще лысина на макушке! — взъерепенился домовой.

-Добрый ты, Горенюшка, заботливый, — в новой улыбке девицы грусти было совсем мало, самая капелька.

-А отчего ж добрым и заботливым не быть, коли от тебя доброта и забота? — удивился домовой и, словно кошка, прижался щекой к руке девицы. — Ласка да забота лишь в ответ рождаются, не иначе!

А в третьей улыбке Деревенской грусти совсем не было. Только ласка да забота...