Волчье время, прода 18.07.20

Придя в себя, Олрис не сразу понял, где он. Пасмурное небо у него над головой казалось таким ярким, что от него резало глаза. Это помогло Олрису понять, что он лежит на земле и что сражение, наверное, уже закончилось. Сознание, что он остался жив, не вызывало ни радости, ни торжества — только тупое удивление. Голова у него раскалывалась от боли, во рту было гадостно и солоно. Он осознал, что все еще придавлен своей мёртвой лошадью, и завозился на земле, пытаясь выбраться из-под нее, но быстро осознал, что у него не хватит сил, чтобы освободиться. В разгар этих мучений на фоне светлого неба появилась чья-то тёмная фигура. Олрис испуганно стиснул рукоять меча, но тут же успокоился, поняв, что это свой — правда, судя по его виду, он был не из гверрцев Лейды, а из тех, других, явившихся на своих кораблях в разгар сражения, когда казалось, что надеяться защитникам Адели уже не на что.

— Живой?.. — спросил островитянин риторически. И, наклонившись, помог Олрису выбраться из-под мертвой лошади. По правде говоря, чужак с его загорелым и обветренным лицом казался куда более живым, чем Олрис и любой из тех, кого он видел за последние несколько дней. Олрис только сейчас понял, что они успели превратиться в бледных и измученных, напоминавших призраков людей. А его неожиданный помощник смотрел прямо, без этого жуткого затравленного выражения, которое всегда бывает у людей, которые столкнулись с темной магией — и в этом было что-то удивительно приятное.

— А ты, вроде, не ранен, — констатировал мужчина, с ног до головы покрытый грязью и засохшей кровью. — Идти сможешь?..

— Да, — выдохнул Олрис — но, заговорив, тут же почувствовал сильную боль в груди. Скосив глаза, он убедился, что его кольчуга оставалась целой. Почему же, в таком случае, ему так больно?.. — А вы... ты... ищешь здесь раненных? Может, тебе помочь?

Островитянин смерил его взглядом и, похоже, понял, что, несмотря на свое предложение, Олрис едва держался на ногах.

— Не надо, я тут не один, — хмыкнул он. — Лучше спускайся в гавань. Лейда вместе с нашей Королевой держат порт.

Олрис хотел спросить, где сейчас гвинны и давно ли кончилось сражение, но его собеседник уже пошёл дальше, одинаково спокойно перешагивая через мёртвых гвиннов и защитников Адели. Олрис слегка позавидовал такой невозмутимости. Ему смотреть на изуродованные тела и подсыхающие лужи крови на камнях определенно не хотелось — даже того, что он видел краем глаза, было достаточно, чтобы желудок неприятно сжимался, и Олрис подозревал, что дело тут не только в ушибленной голове. Еще недавно он бы посчитал себя слюнтяем, обнаружив, что его тошнит от вида трупов, но теперь все его прежние переживания по поводу собственной храбрости стали казаться чем-то давним и неважным, не имевшим к настоящему моменту никакого отношения.

Под утро, когда к Северной стене доставили оружие, Олрис, как и все остальные, натянул тяжелую и неудобную кольчугу и перепоясался мечом. Он был уверен в том, что, если гвинны прорвутся за стену, его неминуемо убьют, но эта мысль казалась будничной и почти не пугала. По сравнению с воспоминанием о магии Истока смерть как таковая уже не казалась такой жуткой и невыносимой, как обычно.

На стену Олриса не пустили, но, когда Лейда сказала своим падающим от усталости солдатам, что сэр Ирем приказал им ехать в Южный порт, кто-то из гверрцев не глядя сунул ему поводья лишней лошади. Ее хозяин, то ли убитый во время штурма, то ли раненный слишком серьезно, чтобы сесть в седло, ехать не мог, а Олрис, не участвовавший в общей схватке, выглядел достаточно здоровым, чтобы драться — и этого оказалось достаточно, чтобы несколько минут спустя он уже мчался по Нижнему городу вместе с отрядом Лейды.

Улицы, по которым они ехали, были слишком неровными и узкими, чтобы скакать по ним галопом, а сейчас, когда многие из домов обрушились, а мостовая превратилась в месиво из грязи и камней, решиться на что-то подобное мог только сумасшедший. Но со стороны Южного порта наплывал щипавший глаза дым и запах гари, и они спешили — так спешили, что не могли позволить себе осторожность или здравый смысл. Гверрцы растянулись в длинную цепочку, и Олрис видел перед собой только чей-то зелёный плащ, мелькающий верх-вниз круп белой лошади и комья грязи, вылетающие у неё из-под копыт. Все его мысли были только об одном — как выдержать этот безумный темп и не вылететь из седла во время одного из резких поворотов.

Эта скачка уже начала казаться бесконечной, когда они вырвались из паутины узких улочек на одну из широких улиц, прилегавших к гавани. Отсюда было видно полыхавшие склады и наводняющую Южный порт толпу. Олрис едва успел рвануть поводья и остановить коня, чтобы не налететь на ехавшего впереди гвардейца, и неожиданно заметил Лейду, от которой его отделяло всего несколько рядов людей и лошадей. Она была в таком же темно-зелёном плаще и таких же стальных наплечниках поверх кольчужных рукавов, как и мужчины рядом с ней, но он сразу узнал ее — даже не по волнистым темным прядям, выбившимся из-под шлема, а по особенному, лёгкому движению, которым она привстала в стременах.

— Хеггов рог... сколько их там!.. — выдохнул оказавшийся с ним рядом всадник. — Ирем сошел с ума. Нам их не удержать.

— Ннда... дело дрянь, — хмуро откликнулся его сосед. — Хотим мы или нет, но они все равно дойдут до Разделительной стены.

Юлиан Лэр, державшийся вплотную к Лейде и — единственный среди собравшихся — одетый в синий плащ, сердито оглянулся. Под его взглядом сделалось неловко даже Олрису, который не имел к словам своих соседей никакого отношения.

— Может, они, конечно, и дойдут до Разделительной стены, — ощерив зубы, согласился Лэр. — Но не по этой улице.

— Юлиан прав. Вперед!.. — сказала Лейда, посылая своего уставшего коня в галоп. Олрис почувствовал, что его лошадь ринулась вперед одновременно с остальными, не дожидаясь, пока неумелый всадник разберется, что следует делать.

Самым сложным, как ни странно, оказалось отпустить поводья и освободить правую руку для меча. И это был последний момент, когда Олрису еще было страшно — потому что дальше чего-то бояться было уже совершенно некогда. Когда первые ряды всадников врезались в толпу гвиннов, то казалось, что враги все еще где-то далеко, отрезанные от него гвардейцами Лейды Гэфейр — а потом строй неожиданно распался, впереди внезапно не осталось никого из гверрцев, и Олрис сам не успел понять, как обрушил удар меча на чей-то шлем. Наверное, если бы он сражался пешим, его бы прикончили значительно быстрее, но боевой конь, казалось, знал, что нужно делать, куда лучше Олриса, а ему оставалось только наносить и отбивать удары и пытаться не свалиться под копыта лошади.

Олрис никогда не считал себя героем, но, наверное, в тот день он совершенно обезумел, потому что, неожиданно заметив среди гвиннов коренастую, квадратную фигуру Мясника из Брэге, только что убившего кого-то из гвардейцев Лейды, он не попытался развернуть коня, а поступил как раз наоборот — яростно заорав, направил своего коня прямо наперерез Рыжебородому, нисколько не заботясь, что Нэйд в состоянии прикончить пятерых таких противников, как он. Судя по лицу Мясника, тот его так и не узнал — для него Олрис был просто мальчишкой верхом на слишком хорошем для него коне. И именно коню достался удар Рыжебородого, обрушившего удар топора на его шею.

Олрис услышал душераздирающее, похожее на вопль раненого человека ржание и ощутил, что падает — только не с лошади, а вместе с ней. Он смутно помнил, что в подобной ситуации вроде бы нужно попытаться соскользнуть с седла, но, поддавшись инстинкту неумелого наездника, который требовал стараться удержаться на коне во что бы то ни стало, сунул ногу еще глубже в стремя — то есть сделал как раз то, чего делать ни в коем случае не следовало. Мир перевернулся с ног на голову, и Олрис ощутил удар о землю и резкую боль в груди, ушибленном виске и оказавшейся под боком лошади ноге.

Увидев над собой Рыжебородого, который только что убил его коня, Олрис закричал снова — на сей раз не от злости, а от ужаса. Сейчас, когда он не способен был ни защищаться, ни бежать, Нэйд снова превратился из врага, с которым можно драться, в персонажа из его детских кошмаров. Олрис стиснул рукоять меча, хотя и понимал, что не сумеет дотянуться до Рыжебородого, — но за секунду до того, как наступивший на труп его лошади Мясник добил его, Олрис увидел темную, стремительную тень, возникшую как будто бы из ниоткуда и заставившую Нэйда бросить Олриса, переключив внимание на более опасного врага.

На того, впрочем, и без Рыжебородого насело столько гвиннов разом, что он был похож на кабана, облепленного сворой гончих. Спасший Олриса от Мясника из Брэгге человек носил блестящую серебряную маску, двигался с нечеловеческой, змеиной быстротой, и убивал — безжалостно и страшно, в то же время сам как будто бы не замечая нанесенных ему ран.

Сейчас, когда он вспомнил эту схватку — самое последнее, что он увидел сквозь густеющую пелену перед глазами, — Олрис озадаченно нахмурился. Если учесть, что всего через несколько секунд он потерял сознание, разумнее всего было считать, что эта часть его воспоминаний ему просто примерещилась — ведь в тот момент, глядя на человека в маске, Олрис готов был поклясться в том, что его неожиданный спаситель был адхаром. Но это, конечно, было совершенно невозможно, потому что — с какой стати кто-то из Безликих стал бы драться с гвиннами?..

Впрочем, когда Олрис, пошатываясь, сделал несколько шагов, то убедился, что его загадочный спаситель ему не привиделся. Он лежал среди мёртвых гвиннов — среди нескольких десятков мертвых гвиннов, — и осколок его маски, покореженной ударом топора, валялся на земле. Удар пришёлся в голову, и от лица осталась только половина, так что не было никакой возможности представить, как он выглядел при жизни. Почувствовав подступающую дурноту, Олрис поспешно отвёл взгляд от месива, в которую удар превратил лицо незнакомца, не успев толком рассмотреть ничего, кроме этой кровавой каши, грязно-серой кожи и тускло блестящего тёмного глаза. Вероятно, этот человек и раньше был довольно сильно изуродован — не зря же он скрывал свое лицо под маской? — но все-таки нелепая идея, что он был адхаром, разумеется, могла возникнуть только у него — никто другой бы не додумался до такой ерунды.

"Ты уже совершенно помешался на адхарах!.." — сердито обругал себя Олрис, сожалея, что невольно оскорбил этим чудовищным предположением память того, благодаря кому Нэйду не удалось его добить. Ему очень хотелось что-то сделать для этого чужака, без помощи которого он бы сейчас был мертв, но хоронить погибших было некогда и негде, да и Олрис должен был признать, что совершенно не подходит для такого дела. Вряд ли он почтит память своего спасителя должным образом, если его вывернет наизнанку прямо на него. Надо было поступить так, как ему говорил островитянин, и спуститься в гавань, раз уж эта часть города пока что оставалась в руках Лейды и ее союзников.

Олрис еще немного постоял на месте, задрав голову к серому небу и заставляя себя дышать медленно и глубоко, чтобы избавиться от чувства тошноты, а потом подобрал свой меч, не глядя, сунул его в ножны и побрел вперед.