Уроки ирокезского 72

Хейкки Йокинен с удовольствием посмотрел на только что выстроенный им дом. То есть дом-то он не в одиночку выстроил, дюжина человек этот дом строила... точнее, дюжина его только отделывала: клали полы, прибивали потолки, ставили стропила и настилали крышу — но все же в доме была и его, Хейкки, немалая доля труда. И, весьма довольный увиденным, Хейкки в очередной раз подумал, а для кого же этот дом предназначен? Ведь рядом стояло уже с полсотни таких же домов, каждый о двенадцати больших комнатах — а вот жителей пока ни в одном не было.

И было непонятно, откуда они, жители эти, вообще тут возьмутся: в соседнем городке, где сейчас жил и сам Хейкки, все дома стояли кирпичные, с кучей удобств, и новые тоже из кирпича ставились, к тому же высокие, в три-четыре, а то и в пять этажей — и довольно много квартир в них все же были еще пустыми. А здесь все дома были одноэтажные, и из "удобств" разве что теплый туалет...

Впрочем, особо об этом Йокиненн не задумывался: он просто радовался, что и переезд в Россию оказался несложным, и тому, что работа сразу нашлась (хотя и не совсем та, о которой мечталось). А главное — что теперь Анна-Мария скорее всего поправится.

Из России Хейкки уехал еще практически мальчишкой, едва лишь ему стукнуло восемнадцать: повезло устроиться на один рейс помощником кочегара на шведский пароход, шедший в Америку. И в Америке он, получив хоть и очень небольшой, но опыт работы с машиной, довольно быстро нашел работу на заводе. Поначалу — тоже помощником кочегара, но уже через два года он работал на автомобильном заводе, причем на самом сложном — зуборезном — станке.

Хорошая работа, приличные заработки... неудивительно, что Анна-Мария быстро согласилась стать его женой. Финну-то было неважно, что девушка была из "латинос", а то, что они между собой говорили на "чужом" для обоих языке, даже помогало им лучше понимать друг друга: ведь если в сердцах и скажешь что-то... резкое, всегда можно оправдаться "плохим знанием языка" и, извинившись, обойтись без обид. Понятно, что в такой дружной семье два сына и дочь были окружены заботой и любовью.

Одна дочь: старшая, подцепив где-то проклятый "файсис" (так американцы называли kulutus), сгорела за полгода, не достигнув и восьми лет. А когда младшему сыну стукнуло восемь, врачи сказали, что и Анна-Мария подцепила тот же "файсис"...

Файсис можно было и вылечить, вот только коробка с таблетками, нужными только для начала этого лечения, стоила — если очень повезет — шесть сотен полновесных долларов. Да ее еще и поискать нужно было... Йокиненам повезло, но не так что у них деньги нашлись. В первый раз повезло тогда, когда отчаявшийся Хейкки написал о беде матери: таблетки-то вроде русские были. А та, получив письмо, телеграмму сыну послала: в России-то чахотку лечат бесплатно! Правда, только своим гражданам... А потом, в письме уже, добавила, что любой финн, в Америку уехавший до того, как император канцлера назначил, может легко вернуться обратно и русское гражданство получить. Но об этом Хейкки уже и сам узнал, потому что сразу по получении телеграммы помчался в русское консульство.

И там он поверил, что дни Анны-Марии не сочтены. Причем не слова вице-консула (оказавшимся... оказавшейся молодой дамой) его в этом убедили. А то, что консул, узнав, что перед ним финн, эту вице— и пригласил, а дама сама была финкой. Специально на пост назначенной, чтобы с финнами-эмигрантами все вопросы и решать.

Конечно, раз Анна-Мария болеет, то ее сначала нужно вылечить. Для чего семье Йокинен нужно было сначала пожить в Русской Канаде, где жена с полгода побудет в специальной больнице, а остальные... пока просто поживут. Дети — поживут и поучатся в школе, потихоньку русский язык осваивая, а Хейкки — поживет и поработает: в России теперь все работают. Пока не все "по специальности", но позже, вернувшись в финские губернии (или в любое другое место "Старой России" — репатриантов почему-то в Русской Канаде не оставляли), можно будет легко найти и более подходящую работу.

Так что Хейкки вот уже четвертый месяц строил дома. В Русской Канаде, в десятке километров от американской границы. А жена жила в больнице... в поселке, очень напоминавшем тот, что строил сам Хейкки, только всего на десяток домов, и тоже в десяти километрах от городка — но еще дальше от границы. Сегодня у него, похоже, новой работы не будет: бригада "стеноукладчиков" явно не успевала с набиванием землей дощатой опалубки следующего дома. Из-за них завтра придется поработать сверхурочно, но Хейкки на смежников не сердился: благодаря их опозданию ему после обеда можно будет взять велосипед у бригадира и съездить в больницу к жене, ведь даже двадцать километров для велосипеда по неплохой дороге — это немного. А Анна-Мария будет счастлива, да и сам Хейкки каждый раз радовался тому, что жена выглядит все лучше. Врачи говорили, что еще пара месяцев — и можно будет собираться в Россию. А кто будет жить в новых деревянных домах... да какая разница!

По большому счету весь девятнадцатый год прошел "под знаком Машки", по крайней мере в своей (уже "традиционной") новогодней речи по радио Иосиф Виссарионович дочь нашу упомянул раз пятнадцать. А того же Пузыревского, например, всего один раз, хотя Нестор Платонович осенью девятнадцатого отрапортовал о завершении строительства каскада ГЭС на Иртыше общей мощностью в полтора гигаватта. Конечно, не сам он это все построил, и заслуженные Звезды Героев за строительство получили Африканыч — который спроектировал генераторы на сто двадцать мегаватт для одной из станций, Гаврилов, под чьим научным руководством были спроектированы и изготовлены довольно разные турбины, и руководитель всей стройки князь Туманов Константин Александрович. Последний к тому же из генерал-майоров вырос до генерал-полковника, но это произошло еще в процессе строительства, так что наградой звания можно было и не считать.

А звания он получил потому, что "очень хорошо понял поставленную задачу". Ведь строительство четырех очень немаленьких плотин — это доставка на место стройки очень немаленького количества разных стройматериалов. А так возить предстояло много и довольно долго, то генерал Туманов решил сначала построил железную дорогу. Ну это-то "все умеют", однако генерал поступил вовсе не "как все": осмотрев окрестности грядущих строек "орлиным взглядом" своих подчиненных, он — когда подчиненные "увидели" залежи глины и очень хорошей извести рядом с одной из запланированных плотин — построил там цементный завод. Но опять "не так, как все": шесть цементных печей (вертикальных, конструкции Мюллера) выстроили солдаты и офицеры подчиненной Туманову дивизии, "временно направленной на строительные работы". А все механизмы для них сделали солдаты из ремонтного батальона этой дивизии.

У меня вообще сложилось впечатление, что Туманов искренне считал, будто кроме солдат и провианта для них стройке ничего давать не будут и все придется обеспечивать "своими силами": в кулундинской степи он основал рудник, откуда железная руда пошла на выстроенный (правда, все же с двумя "машкиными" домнами) сталеплавильный завод в Семипалатинске, снабжающий стройки арматурой для железобетона, скобяными изделиями, даже инструментом — начиная с ломов и лопат и заканчивая бетономешалками.

Правда, бетономешалкам требуются моторы, а моторам — электричество, но генерал и эти проблемы решил. С Машкиной, правда, помощью: госпожа министр как раз запустила в Семипалатинске завод по выпуску электромоторов, и моторов теперь стало в достатке, хотя "достаток" оказался несколько специфический...

Медь — это материал стратегический. Потому что "провода", но алюминий — это тоже провода, а когда алюминия много, то он становится материалом уже тактическим. Дочь наша сообразила, что в плановом хозяйстве вся дефицитная медь заранее и на многие годы вперед распланирована, так что ее избытка всегда будет сильный недостаток. Но если взять недефицитный алюминий...

Завод на Волхове энергию брал не только с Волховской ГЭС, на него работали и обе Свирские целиком, и две станции с Вуоксы, так что сейчас завод из почти пятисот мегаватт энергии добывал ежечасно тридцать пять тонн "крылатого металла". Восемьсот тонн в сутки, или триста тысяч тонн в год. Две трети мирового производства, и — хотя для тех же высоковольтных линий и этого было недостаточно — толику малую от такого куска отъесть Машке оказалось несложно. Конечно, "алюминиевый" мотор хуже "медного". "Крылатый металл" мягче, сопротивление его выше — но если взять провод потолще...

Если взять провод толщиной достаточной по прочности, то сопротивление такого провода становится уже меньше, чем у медного. Да, мотор получается по размерам больше, и железа ему требуется тоже немало — но как раз с железом-то Туманов и помог. А на бетономешалку можно и погабаритнее мотор ставить.

По поводу же необходимого этому мотору электричества Константин Александрович думал очень недолго. Чего там думать: ему же предстояло строить как раз электростанцию, причем "гидро", то есть на реке. Ну да, Иртыш — река серьезная, строить придется долго... Зато неподалеку в горах протекает речка Уба. Тоже не ручей, но не Иртыш ни разу, на ней даже в низовьях (то есть перед выходом реки на равнину) двадцатиметровой высоты плотину можно выстроить в пределах пятисот саженей длиной!

Может, все бы и обошлось — но дивизия-то, хоть и временно, назвалась "военно-строительной", и к ней было прикомандировано изрядно именно "военных строителей". В смысле — военных инженеров, и один из них, капитан Илья Викторович Платов, за неделю подготовил проект электростанции. Мария Петровна (после "убедительной просьбы" генерала) заказала у Сименса четыре генератора (тогда она еще не была "председателем госкомитета", но с Германией торговала больше всех: немцам после войны потребовалось очень много стекла) и солдатики дивизии дружно схватились за кайла и лопаты. А так же за вожжи (дивизия формировалась на базе кавалерийской, так что поначалу гужевой транспорт был в ней основным), баранки грузовиков (далеко не все нужное телега поднимала), за все прочее, на стройке обязательное...

Подготовительные работы на Верхне-Иртышском каскаде электростанций были начаты еще осенью пятнадцатого года, а летом шестнадцатого первый генератор Нижнеубинской ГЭС выдал свои первые четыре с половиной мегаватта разворачивающимся стройкам. Илья Платов получил звание майора и Орден трудового Красного Знамени: Туманов по принципу "инициатива наказуема" его и поставил возводить "вспомогательную электростанцию". Сам Константин Александрович тоже тогда без награды не остался (тоже обзавелся орденом и получил по дополнительной звезде на погоны), а Платов "совсем распоясался" и приступил к строительству станций выше по реке. Туманов не возражал — скорее всего потому, что стоимость станций на Убе оказалась совсем уж копеечной: плотины Платов строил... я даже не знаю, как их называть правильно. В общем, из тесаного (слегка) камня строились толстые стены, пространство между стенами (эдакие "комнатки" без окон и дверей) набивалось глиной вперемешку с теми же камнями, и только снаружи все это прикрывалось железобетоном. Вся плотина первой станции длиной в шестьсот шестьдесят шесть метров и высотой до двадцати четырех метров обошлась в сумму около ста сорока тысяч рублей. Ну да, солдаты-то "работали бесплатно", но тем не менее...

К началу собственно строительства ГЭС на Иртыше с двух станций на Убе поступало электричества больше двадцати мегаватт, и на второй стояли уже генераторы, изготовленные в Семипалатинске на Машкином "электромоторном", расширенном Тумановым и укомплектованным его офицерами в качестве инженеров и солдатами в качестве рабочих. И даже турбины там были "свои", с нового завода в Усть-Каменогорске. Причем и дефицитную медь для обмоток генераторов Туманов "сам" добывал, резко расширив рудники вокруг Зыряновского рудника (так поселок назывался) и Риддера — так что пришлось его назначить губернатором вновьобразованной Усть-Каменогорской губернии...

Но это все произошло еще в восемнадцатом, а в девятнадцатом именно Мария Петровна "дала стране угля". Ну, собственно угля тоже дала, но больше дала очень много всякого разного другого. У народа-то "потребности растут", а раз ее назначили "ответственной за удовлетворение потребностей", то она и "ответила". Для того, чтобы ответить хорошо, Машка даже практически переселилась в выстроенный по ее просьбе Ильей Архангельским "министерский поезд" и дома, что сильно не радовало Андрея, появлялась хорошо если на неделю в месяц. Ну а то, что поезд этот был пороскошнее даже бывшего царского... к моему удивлению, народ "относился с пониманием": да, у Марии Петровны в поезде имелся и "детский садик", и "школа" (причем с пятью учителями для одного ребенка), и больница — "но если у нее этого не будет, то как же Марии Петровне всем управлять успеть?"

А управлять Машка уже научилась очень грамотно. Конечно же, она не указывала, что и как делать каждому из многих тысяч "местпромовских" заводов — думаю, она даже не знала, где большинство из них находится и что они вообще изготавливают. Ее роль заключалась в том, чтобы каждый из этих заводов всегда имел то, из чего они делают... то, что они делают. Я случайно узнал (Слава поделился), что у Марии Петровны работало около пятидесяти заводов, делающих всего лишь разные люстры и прочие светильники из "молочного стекла". Товар, без сомнения, нужный, причем нужный в количествах немалых — но наверняка дочь наша даже не подозревала, сколько и каких люстр каждый из этих заводов делает. Зато она опять-таки наверняка знала, сколько для производства всех этих люстр нужно патронов для лампочек, проводов, трубок там металлических, нитрида титана для золочения этих трубок — и твердо знала, кто, когда и сколько все это нужное произведет. Вот выяснила, что для туалетов и ванных комнат стране требуется четыре миллиона светильников с керамическими патронами в год — и в Кыштыме появился "местпромовский" завод, который эти четыре миллиона патронов обеспечил. Это был уже четвертый "керамический" завод в городе, а сманивать рабочих с "госплановских" заводов было нехорошо — и в городе появились новенькое ПТУ и техникум. Правда, столько "керамистов" Кыштыму девать некуда, но как учебная база город очень даже подходит, а те, кто в городе работы уже не найдет, найдет ее где-нибудь еще. В Маньчжурии, например, сейчас уже несколько заводов строится по выпуску труб, посуды, кафеля, тех же раковин с унитазами...

Но заводам нужны не одни лишь рабочие или даже техники, инженеров тоже требуется немало — и вот уже два десятка городов "обзавелись" различными "инженерными" институтами (именно "местпромовскими"). Причем крупнейший из основанных Госпожой Председателем Госкомитета появился в Новосибирске. Ну это я, чтобы не путаться и не ляпнуть случайно языком... Новониколаевск располагался на западном берегу Оби, так что я на восточном начал строить новый город с новым же названием. Так вот, Новосибирск рос очень быстро, так что и новый Политехнический институт оказался тут очень кстати: места свободного сколько хочешь, строй как удобно...

В Новосибирском Политехе было сразу открыто двенадцать факультетов. Машке-то в своем "царстве" нужно буквально всё, так что и автомоторный, и турбомоторный факультеты оказались кстати, и факультеты черной и цветной металлургии стали нелишними, энергетический (под названием "факультет электромашин"), второй энергетический (носящий имя "факультет гидростроения"), а так же судостроительный, просто строительный, дорожностроительный и мостостроительный так же пришлись к месту. Я понимал и причины появления станкостроительного факультета, но осознать глубины замысла дочери при формировании факультета авиастроительного я все же не смог. Впрочем, тут наверняка Коля Поликарпов "посодействовал": я краем уха слышал, что "сибирский самолет" он вроде как и спроектировал, но вот построить пока не смог из-за отсутствия приличного производства. Пока что Новосибирский авиазавод строил спроектированный Поликарповым шестиместный "деревянный" биплан с мотором на двести двадцать сил: набор изготавливался клееный из шпона, фюзеляж делался фанерный, а крылья были, конечно же, стеклопластиковые. Но он вроде придумал что-то "грандиозное", а людей, способных придуманное воплотить в металл, у него не было...

Так что пока я прохлаждался, дочь наша работала как проклятая — и результаты ее работы привели ко вполне закономерному результату. Слава Петрашкевич зашел ко мне в январе двадцатого года с простым и, в общем-то, вполне очевидным предложением:

— Саш, мне кажется, что местпром пора включать в государственную систему планирования.

— А что мешает?

— Да, собственно, ничего... разве что Мария Петровна выдает нам только результаты текущей работы ее предприятий. Ее планы мне неведомы, а это изрядно мешает составлению уже наших планов. Я, например, знаю, сколько она производит автомобилей или электромоторов, а сколько их будет делаться в следующем году — увы. А если учесть, что нынче в нее в Комитете выпускается каждая четвертая тонна стали в стране... Ну как мне промышленное строительство-то верно планировать с такой точностью информации?

— Слава, ну чего ты ко мне-то с этим пристаешь? Я Маше не указ, она сама уже взрослая девочка. Сам с ней договаривайся. Если это так важно, то скажи ей, что я не против. Кстати, что ты там про четверную тонну сказал?

Да, быстро растут детки... Машка, сколько я ее знал, всегда была очень самостоятельной и всегда старалась все нужное ей самой сделать. Да, той же стали в стране выпускалось уже довольно много, но ведь ее-то скорее всего кто-то (Слава) куда-то (по заводам и стройкам) распределил, так что если есть возможность, то лучше для себя самой ее и сделать. Это же несложно, тем более и завод по выпуску всяких домн под рукой имеется...

Оказывается, в Тульской губернии железной руды очень много. Ну, не то, чтобы очень-очень много, но три уезда буквально стоят на этой самой руде. Правда руда там, хоть и лежит в земле почти что сплошным пластом, закопана метров на двадцать-тридцать, да и пласт в толщину хорошо если в метр-полтора будет. Понятно, что там ее никто и не копал, кроме разве что деревенских кузнецов... лишь в одной деревне была шахта, где работало меньше двадцати человек. Невыгодно ее там добывать...

Если техники правильной нет, то конечно невыгодно. А если очень нужно, то и техника появится. Не сразу, конечно, но если очень-очень нужно...

Местпромовские инженеры были Машкой сильно озадачены, и результатом их усиленной мозговой деятельности стал некий комплекс, позволяющий руду из-под тульских земель добывать с приемлемыми затратами. Недешевенький комплекс, какая-то "мобильная лава" с крепью на гидродомкратах, причем на метр лавы ставилось по паре таких стоек. С машиной, которая после перемещения стойки набивала освободившееся место утрамбованной породой. С двумя ленточными транспортерами — для руды и для пустой породы. И комплекс для одной стометровой лавы обходился сильно за сотню тысяч рублей. Но в результате одна шахта глубиной в двадцать-тридцать метров силами двух дюжин шахтеров ежедневно выдавала на-гора пару сотен тонн очень хорошей руды (с содержанием железа до шестидесяти процентов), или семьдесят пять тысяч тонн руды в год. Три таких шахты — это уже за сотню тысяч тонн стали в год. А если шахт уже не три...

В селе Сергиевском (где стоял заброшенный вот уже лет тридцать крошечный "железнодельный" заводик) поднялся завод уже гораздо более современный, выпускающий двести тысяч тонн стали в год. Но всю добываемую руду он перерабатывать не успевал, и ему в этом нелегком деле усиленно "помогал" завод у Богородицка. Последний, правда, в основном работал на Камиллу — пережигая "на серную кислоту" пирит, выбираемый из бурого угля, а вот огарок и остатки руды заводик превращал уже в триста тысяч тонн стали.

Еще один Машкин завод поднялся в Алексине — но ему руда вообще была не нужна. Ведь каждый современный механический завод производит огромное количество ценнейшей стальной стружки, или, на худой конец, фигову тучу различных стальных обрезков. Они, конечно, еще какую-то дрянь делают, но со временем и эта дрянь ржавеет, ломается — и превращается в ценнейшее сырье. Так что Алексинский завод легко и непринужденно производил почти четыреста тысяч тонн строительной арматуры из металлолома. Еще крошечный (на полсотни тысяч тонн) заводик заработал в Венёве (почти полностью работая на пиритовых отходах угледобычи), а завод в Ефремове (тоже небольшой) "кормился" рудой со Старого Оскола. Так что только в Тульской губернии местпромовские заводы выделывали чуть больше миллиона тонн стали в год — но в России-то губерний вовсе не одна! А Машка (точнее, ее инженеры) находили руду даже там, где вообще никто ожидать не мог... то есть какой-нибудь обыватель точно не мог. А человек, доступ к картам Горного департамента имеющий, очень даже мог — собственно, именно там Мария Петровна руду и "находила", хотя все равно многое мне было непонятно. Верстах в сорока от Кустаная — допустим, там ведь Магнитка недалеко. На юге Орловской губернии — тоже объяснимо, все же КМА где-то там лежит. Но вот железная руда в Минской губернии или в Латгаллии — это все же выходит за пределы моего понимания. С другой стороны, уж дурой-то Машку никто бы не назвал: на построенный в расчете на местную руду заводик в Смолевичах эту руду все же возили из Орловской губернии. А в Ливенгоф — вообще морем из Киркинеса до Риги...

Собственно, рудник рядом с Киркинесом бурно рос тоже усилиями дочери нашей, она даже железнодорожную ветку оттуда до Мурманской дороги проложила. Но... Машка — девочка не жадная, а завод в Череповце теперь делал почти пять миллионов стали в год.

Хотя не думаю, что Машка на эту тему особо задумывалась. Она как-то (когда я попытался уточнить, что же именно она обо всем этом думает) ответила мне очень просто:

— Мне проще, чем тебе, тебе нужно придумывать, что делать и когда. А у меня в Комитете работники нужны только для того, чтобы проверить "а не делает ли этого уже кто-то еще и если делает, то хватит ли этого всем, кому оно может потребоваться". Люди сами придумывают разные штуки, потом в уезде или губернии чиновники думают, а надо ли это хоть кому-нибудь. И даже не то чтобы думают, а проверяют, не делает ли это уже кто-нибудь еще, а если делает, то достаточно или нет. Если это еще надо, то они сами считают, сколько нужно будет сделать чтобы всем хватило, что для этого им понадобится и даже что из нужного они сами смогут найти или сделать.

— Но за станками-то они к тебе в Комитет обращаются?

— Обращаются. Но редко, чаще в Комитете только моторы просят. Электрические, а станки себе они сами выдумывают и делают потому что часто им станки с местпромовских заводов не подходят: там же только токарные да сверлильные выпускают, к тому же не очень мощные. Правда иногда приходится им что-то даже из-за границы привозить, но это же немного...

Вопрос, сколько это "немного" мне прояснил Слава:

— Внешторг закупки Марии Петровны не контролирует, ты же сам приказал. Так что они тебе ничего по этому поводу не скажут, — злорадно ухмыльнулся он в ответ на мой прямой вопрос. Но, выразив свое отношение к моим "закидонам", тут же уточнил: — Но таможня грузы проверяет, так что их данным можно верить. Если хочешь, могу хоть до копеек подсчитать, а так, навскидку, примерно миллионов сто восемьдесят в месяц экспорт и сто тридцать-сто сорок импорт. Рублей, а то ты все норовишь почему-то в доллары пересчитать, — уточнил он. А через несколько секунд добавил: — Это если с золотом считать, у нее за прошлый год как раз сто двадцать тонн по импорту поступило...

Ну да... Мария Петровна в разные заграницы стала очень много чего всякого продавать. Те же люстры, посуду столовую, одежду разнообразную. Детские коляски и велосипеды, обувь, мебель — перечислять можно очень долго. Долго, но вообще бессмысленно, потому что структура поставок постоянно менялась, ведь дочь наша в зарубеж успешно продавала то, что в самой России не успевало продаваться. Хотя и специально "на экспорт" много чего у нее делалось, те же "Ослики" например. Так что на выручку у нее получалось покупать очень много чего полезного, но довольно приличную долю этой самой выручки она не тратила, а перетаскивала в Россию. Ту часть, которую составляли тяжелые кружочки из желтого металла.

Золото — это хорошо. Оно лишним не бывает, в особенности, если вдруг, совершенно внезапно, потребуется срочно что-то очень нужное купить за границей. Например, наступит внезапно голод в стране — и как тогда прикупить несколько миллионов тонн зерна? А до внезапного голода времени-то осталось совсем немного. Если меня склероз не подводит, то всего лишь год, а год — это очень, очень мало. Мало, если ничего не делать, но если делать, то можно и многое успеть. А я буду очень стараться именно "успеть". Очень-очень стараться...