Увечное болото (Быть некромантом 4)

Увечное болото

* * *

Я закрыл глаза с чувством обреченности попавшейся дичи. Нет, это совсем не значило, что я не был рад видеть своего отца. Я люблю, уважаю и почитаю своего родителя. Отец в нашей семье это — Закон. Это — Сила. Закон, которому не стоит перечить, и Сила, которую не следует недооценивать. Но сегодняшний разговор с отцом, как предупредила мать, не сулил ничего хорошего, и оттого я хотел оттянуть его как можно на дольше. Но — не получилось.

Что ж, раз уж попался, то посмотрим, что к чему. Я собрался с силами и мужественно встретил взгляд родителя.

Мы восседали друг напротив друга. Я, и мой отец, Кавалорн. Он — высокий, худощавый мужчина с красивым, но обветренным лицом. Я — невысокий, но такой же сухопарый. Мне — семнадцать. Уже не подросток, но еще и не юноша. Отцу — за пятьдесят. Что еще добавить? Мой отец — взрослый матерый волк, опытный почти во всех делах. Я против него совсем как волчонок. Да, зубастый. Да — смышленый. Но — волчонок.

Мы сидели на кухне. На той же кухне, где всего несколько часов назад весело полыхал в камине огонь и булькал котелок с аппетитным завтраком. Но на этот раз стол был пуст, да и матери не было рядом. Лишь отец и сын, он и я.

Отец не спешил начинать разговор, а я не желал заговаривать первым. Я сидел и слушал посторонние звуки за окном, пытаясь догадаться, какие кому принадлежат. Это — квохтала курица. Это — мычала корова. Это — пронеслись ребятишки, дети кожевника Ворта. Наверняка побежали купаться — лето в этом году оказалось непомерно жарким.

Глава семейство нарочито громко откашлялся, привлекая к себе мое внимание. А я что? Я — весь внимание.

— Гилберт, — заговорил отец, решительно глядя мне в глаза. — Сегодня я принял важное решение.

Я выжидающе замер. Как мне не нравится такие начала.

— Тебе придется покинуть родную деревню. И — как можно быстрее.

От удивления мои глаза сделались круглыми, как у рыбы. Может, я просто ослышался?

— Как покинуть? — переспросил я, как всегда стараясь выразить в голосе как можно больше почтения к волеизъявлению отца. Но получалось это с трудом.

— Как все, — равнодушно ответил он. — Пешком, на телеге, на лошадях.

— И куда же я... пойду? — ошалело переспросил я. Может, отец так шутит? Хотя обычно он так не делает.

— Об этом я тоже подумал. Ты уйдешь отсюда в ближайший город, в Брик.

— И что я буду там... делать? — спросил я уже испуганно — похоже, отец вовсе не собирался шутить.

— Что хочешь. Хочешь — найми комнату и живи в ней. А хочешь — найди работу, — холодно сообщил он. — Главное — какое-то время ты должен быть как можно дальше от дома.

О боги! Да что за ужасы здесь творятся?

— И ... как надолго я должен... уехать? — спросил я заплетающимся от страха языком.

Отец насупился и забарабанил по столу.

— Думаю, до праздника первого снега, — наконец-то ответил он.

Я поперхнулся.

— Как? До самой зимы? — воскликнул я, едва не выскочив из-за лавки. Черепа да кости — эта новость меня просто ошарашила. Покинуть семью, уехать из дома на некоторое время — это еще куда ни шло. Но уехать на полгода? И не куда-нибудь, а в Брике? Мне, кто ни разу не отлучался из дома дольше, чем на дня три-четыре? Это же просто ужас.

— Да, до самой зимы. А если понадобится, то и дольше, — ответил он по-прежнему невозмутимо, прекратив барабанить по столу.

Я опустился на лавку и задумался, разглядывая холодные угли остывшего камина и насухо вытертый котелок.

— Но отец... Тебе, конечно, видней. И я знаю, что не могу тебе перечить, но... Разреши хоть спросить — почему?

Отец ответил мне не сразу. В ожидании ответа я напряженно замер, как мышь перед замеченной змеей.

— Ты же знаешь, что твой брат Жаж усиленно занимается некромантией. Так?

— Да. И что? — Это не стало для меня неожиданностью. Да, мой старший брат Жаж — некромант. Впрочем, как и все в нашей семье. И поэтому по полнолуниям брат ночами пропадал на кладбищах, возвращаясь домой аж под утро, пугая всех нас своим изможденным видом.

— А ты знаешь, что он весьма преуспел в своем деле?

— Ну, догадываюсь. — Мне, если честно, было все равно — я не следил за успехами брата. Для меня было важнее выполнение заданий, уставленных отцом. Если отец остался доволен моими успехами, я считал, что учебе идет неплохо. — И что с того, что Жаж преуспел?

Отец вздохнул.

— Жаж не просто преуспел в освоении некромантии, а очень преуспел. Однако, — он снова вздохнул, — твой брат стал перегибать палку. А ты понимаешь, как опасно в нашем деле терять контроль.

Я кивнул. Что тут скажешь? Один неверный шаг, один случайный, но надежный свидетель темного колдовства, и итог один — костер.

Но все не так уж страшно, как может показаться на первый взгляд. Если не забывать проявлять осторожность, то жить некроманту в баронстве можно. А если постараться — то и очень неплохо жить. Если, к примеру, выбрать в качестве проживания отдаленную деревушку, если вести себя в ней спокойно и благопристойно, помогать людям только дозволенной магией, магией Светлых, и не практиковать некромантию открыто. Словом — делать то, что делает наша семья вот уже... кто знает сколько лет. Тогда можно рассчитывать на почет и уважение односельчан, и холодное пренебрежение слуг Закона.

А все почему? А потому, что закон в баронстве Кармак суров, но справедлив: к тем, кто просто имеет Темный Дар, у Закона претензий нет. Темный Дар — от богов. Его не выбирают. С ним рождаются. И за его наличие на костер не тащат. Но вот если какой обладатель Темного Дара задумает обучаться темному волшебству, и будет застигнут за его применением, то тогда уж вмешательство Закона будет быстрым и не двузначным. Оно и верно: не умеешь — не берись.

Вот потому-то нам и приходится практиковать некромантию тайно, прикидываясь перед односельчанами обычными Светлыми Колдунами — белыми и пушистыми, словно заяц-беляк. И это у нас до сих пор получалось неплохо. Что поделаешь? Хочешь жить — умей втереться. Втереться в доверие. Ничего необычного. Издержки ремесла, так сказать.

Но только Жажу, моему старшему брату, эта идея всегда была не по душе. Жить и трудиться в страхе и тайне — этот расклад ему никогда не нравился. И после достижения восемнадцатилетия он, видите ли, решил поскорее стать могучим некромантом, чтобы перекроить весь свет по своему усмотрению. Шило у него, понимаешь ли, в одном месте завертелось. Нет бы, как все делать вид, что мы семья обычных волшебников.

Дурак дураком, но он своего добился. Кому из демонов на кладбище он продал душу, кого призвал, или каких зелий нализался — наверняка навсегда останется тайной. Но силы у Жажа умножились — это верно. А с его высокомерием недалеко и до беды.

— Мы, я и твоя мать, были готовы связать силы Жажа, чтобы он не смог навредить ни себе, ни окружающим, — продолжал излагать отец. — Но Совет Старейших Некромантов рассудил иначе. Они решили, что сила твоего брата важнее всего. Ты же знаешь, как давно в нашем крае не рождались могучие некроманты. И отныне я должен усиленно заниматься его обучением.

— Ну и? — все еще недоумевал я, полностью увязнув в трясине противоречивых догадок, одна страннее другой. — А я-то тут причем? Меня что, выгоняют из-за успехов брата?

— Конечно, нет, — усмехнулся отец.

— Тогда — почему?

Отец покачал головой и задумался, очевидно, собираясь с мыслями.

— Гил, скажи — как ты ощущаешь себя в последнее время?

Странный вопрос.

— Ну, честно говоря, не важно. Не так что б совсем, но в последнее время у меня все как-то не ладится.

— А ты знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что твой брат практикует свою магию на тебе.

— Жаж? На мне?

Черепа да кости! Мало того, что мой старший братец всегда старался щегольнуть передо мной своими новыми навыками, так теперь он, гад, и колдовать на мне начал. А я все не мог понять — отчего мне по ночам кошмары снятся? Да и со здоровьем нелады начались — то руку пораню, то ногу вывихну. Как будто под проклятие какое-то попал. Думал было посоветоваться с матерью, как с более опытным собратом по ремеслу. Она бы быстро определила, откуда у моих бед ноги растут. Но не успел. А оно вот как выходит — братишка мой старший, оказывается, постарался.

Ну, теперь-то мне все понятно. Однако эта правда нисколько не подняла мне настроения.

— Вот такие дела, сынок. Мы с матерью можем противостоять возросшей силе Жажа. Но тебе это пока не под силу. И поэтому я посылаю тебе город Брик, подальше отсюда, — пояснил отец то, что я и так сообразил.

— Значит, все решено? — Да, я все понял, но не желал смиряться с услышанным. Я — и на полгода вне дома? Я вгляделся в такие знакомые глаза. Может, отец передумает? Может, для меня еще есть надежда остаться в родных стенах? Но в его усталых глазах читалось одно — он не переменит своего решения. Ни-за-что.

— Да. Я решил, что ты должен уехать, — сухо ответил он.

— И изменить... ничего нельзя? — переспросил я его еще раз.

Отец посмотрел на меня с каким-то отрешенным выражением в глазах.

— Изменить? — протянул он с холодным подозрением. — Разве что ты можешь предоставить мне веские причины, чтобы я отменил свое решение. У тебя есть, что сказать мне, сын?

Я молчал. А что я мог сказать?

Я молчал. И не потому, что рассказывать о своих страхах и опасениях мне было стыдно. А потому, что я знал своего отца. Знал, что он даже не будет слушать сомнения такого рода. Знал, что он их просто-напросто не поймет. Он слишком строг, слишком холоден и слишком суров, когда дело касается слабостей. Как чужих, так и своих. Хотя, как для главы семьи это, наверное, не так уж и плохо. Но в данном случае...

— Вот и отлично. — Отец принял мое молчание за знак покорности. — Я все продумал. Я посылаю тебя к одному своему знакомому. Он мой бывший заказчик. Благодарный заказчик. Конечно, он не приютит тебя у себя, но дельным советом всегда поможет. Главное — отвези ему письмо от меня. И у тебя будут деньги. Я дам тебе с собою пятьдесят серебряных монет. Этого хватит, чтобы прожить в Брике полгода ...

Я слушал. Но ничего не слышал. Мне было не до этого.

— Я всецело покоряюсь твоей воле, отец. — Привычная фраза далась мне с большим трудом. — Но... — Я собрал всю решимость в кулак, — я надеюсь, что мне не нужно отправляться в путь прямо сейчас?

— Тебе что, необходимо время? — Казалось, отец был искренне удивлен.

— Да.

— Зачем?

— Да на разное. На сборы в дорогу, например. А еще, чтобы свыкнуться с мыслью об отъезде. И, конечно же, на прощание с друзьями.

— А, друзья, да. — Он задумался. — Да, конечно. Никто не гонит тебя из дому прямо сейчас. Ты можешь остаться с нами... завтрашнего утра. Так тебя устроит?

Я взглянул на короткие полуденные тени. Я хотел попросить не менее трех дней, а тут.... Теперь у меня оставалось время только до завтрашнего рассвета. Какая щедрость.

— Конечно же, меня это устроит, отец, — с максимально возможным почтеньем ответил я.

— Хорошо. Только давай еще обсудим твою историю о поспешном отъезде — ту, что ты будешь подавать для соседей...

* * *

— Ты очень расстроен, сынок?

— Мам, а ты сама как думаешь?

Я снова тяжело вздохнул и медленно открыл глаза.

Моя мать — невысокая полноватая, в темно-зеленом платье на шнуровке, хлопотала у камина, готовя обед. Солнечные лучи, уже не такие жгучие и короткие, как в полдень, сноровисто ползали по небольшой, но чисто вымытой кухне, а я угрюмо сидел за тем же столом, но теперь уже в ожидании обеда. Последнего обеда до самой зимы.

Мысль эта заставила меня ощутимо вздрогнуть. Последний обед в своем доме...

— Что тебе не нравится в отцовом решений? — искренне поинтересовалась она.

Я снова смолчал. Ну а что я ей могу сказать? Что я не хочу покидать родного дома, друзей и соседей? Что мне совсем не хочется оставлять родную деревню, тем более, на такой долгий срок? Что мне неприятно, да нет, страшно подумать о самоличной жизни в чужом городе? Жить полгода в чужом месте, одному, среди чужих людей? Подчинятся иному, непонятному мне, укладу? Но — нет. Я не сказал об этом отцу. Потому как знал, что он не поймет моих терзаний. И, увы, я не могу сказать об этом и матери. Нет, она-то меня как раз таки поймет. Да только что от этого изменится? В отцовском приговоре — ничего. А мама... После такого признания она будет только больше волноваться за меня. Вот и все. А я, как хороший сын, этого не желаю.

— Я просто не хочу никуда уезжать, — ответил я уклончиво. — Не хочу. Вот и все.

В ответ мать только покачала головой.

— Если отец решил, что так будет лучше, значит, так действительно будет лучше, — наставительно продолжил внушать мне мамин голос.

Эти слова придали мне еще больше негодования.

— Решил? — недовольно хмыкнул я, подчеркивая не понравившееся слово. — Решил за меня, да?

— Но... — Голос матери слегка дрогнул. — Отец всегда делает то, что считает лучшим для семьи, разве нет?

— А если я не согласен? — сердито бросил я.

— Ты можешь быть не согласен, Гилли. — Мать, наконец-то, закончила готовку и, поворошив в котелке половником, поднесла мне горячую картофельную похлебку, обильно политую салом. Поставила на стол, а потом добавила: — Но ты всего лишь сын. А отец — это отец.

Но эти слова меня, понятное дело, не успокоили. Увы — в нашей семье действует строгое Правило: если тебе нет восемнадцати лет — у тебя нет и права голоса. Мнение свое у тебя, конечно, может быть, а вот выбора, что и как делать — нет. А потому от моего согласия или несогласия толку — дзусь. На осьмушку без четвертушки.

— А я это я, — упрямо ответил я. И снова впал в уныние.

Почему родители всегда считают, что лучше знают, что нужно их детям для счастья? — тоскливо думал я. " Гил, сделай это, не делай того", — мысленно передразнил я родителей-наставников. " С этой семьей дружи, с той не дружи. С этим парнем води дружбу, а с тем не води. На эти праздники ты можешь ездить, а на эти нет". А этот запрет на выпивку? Ума не приложу, в чем тут смысл? Брагу, пиво и тому подобное, что полегче, мне пить можно, а то, что покрепче — нельзя. Я им что, ребенок? Тоже мне, нашли что запрещать. — Я зачерпнул похлебку ложкой, подул, попробовал. Горячо.

Нет, головой я, конечно, все понимал. Ну, если не все, но многое. Да, мать всегда говорила мне, что, мол, они, мои родители, уже прожили долгую жизнь. И что они с отцом много повидали. И потому, значит, знают эту жизнь куда как лучше меня. И что именно эти, с годами накопленные знания, и помогают им принять единственно правильное решение... для меня.

Но, харк побери, — почему "для меня", но "за меня" и "без меня"! Вот это я, увы, не понимал.

— Я ведь уже давно не ребенок, — не раз заявлял я матери. — И я уже сам могу решать, что для меня хорошо, а что плохо. Так не проще ли дать мне попробовать жизнь на вкус? Возможно, мне не удастся избежать ошибок. Но на ошибках же учатся! Да, я всецело готов принимать родительские советы, потому что я не считаю себя самым умным на свете. Но предоставьте же, наконец, мне самому выбирать, что мне делать и как мне жить! Дайте мне право совершать ошибки!

А мать, слушала, кивала, вздыхала, но все равно отвечала мне одно и то же. Да, она все понимает. Да, она со мной во всем согласна. Но....

Поэтому я не стал заводить этот разговор в сотый раз, а проглотив свою обиду, молча принялся за остывшую похлебку. Закончив с едой, я заметил, что вывожу жирным пальцем рожицы на столе. И рожицы эти отнюдь не улыбались.

— Ведь можно было бы сделать что-то другое. Если постараться. Можно было бы...

Похоже, последнюю мысль я произнес вслух, так как мать тяжело вздохнула, и, вытерев полотенцем мокрые руки, решительно подсела на лавку рядом со мной. Я не мог глядеть в ее озабоченное лицо и повернул голову, делая вид, что любуюсь гаснущим огнем в камине.

— Гил, я понимаю, что ты считаешь себя достаточно взрослым, — решительно, и как-то по особенному проникновенно сказала она. — Поверь — ни я и ни твой отец не мним тебя глупцом. Просто... наш Дар, и наше занятие... Пойми — нам так будет проще. Твоему отцу так будет проще, мне будет проще. Ты должен находиться в безопасности, подальше от дома. Ты меня понимаешь, Ги?

Это я понимал. Как понимал и другое.

— Значит, вы с отцом думаете, что я и есть это самое оплошное звено, на которое нельзя положиться? Так, что ли, выходит?

Мать отчаянно всплеснула руками.

— Ну что ты, Гил? Никто не чает тебя слабым или неумелым.

— Тогда почему? — От выплеснувшейся обиды я не сумел закончить фразу. — Мне кажется, что я мог бы справиться с Жажем. Я справился с брохром. Я справился со старым некромантом. И с Жажем, как-нибудь, тоже справлюсь. ... — Эх, как мне хотелось сказать... Нет, не сказать: донести, докричаться, вразумить. Да, пускай я слабее брата. Но теперь, когда причина моих бед ясна, я мог бы попробовать противостать ему. Мог бы попробовать... побороться за себя, что ли. Попытаться защититься, увильнуть. Дать сдачи, наконец. Мы же из одного роду-племени! И может быть тогда, если бы отец увидел, что я не так слаб, как он думает, он бы переменил свое мнение обо мне и отменил это дурацкое решение. И тогда я бы остался и жил в своем доме, в родной деревне, со своими друзьями.

Мать усмехнулась какой-то особой улыбкой.

— Семнадцать годков, это такая особая пора. — Она мечтательно улыбнулось. — Время, когда кажется, что все тебе по плечу. Когда думаешь, что весь мир лежит у твоих ног. И стоит тебе лишь пошевелить пальцем...

Я слушал слова своей матери. Да — ласковые, да — приятные, да — по-своему убедительные. Но эти слова меня совсем не грели. Словно зимнее солнце — радующее взгляд, веселящее душу, но — не согревающее тело. Как это было больно и обидно.

Я разочарованно вздохнул.

— Я вижу, мой постреленок все понял. — Она накрыла мои ладони левой рукой, а правой ласково потрепало мое "воронье гнездо". — Надеюсь, твоя остывшая похлебка стоила таких мучений. Или мне все же разогреть ее?

— Да ладно, мам. — Схватив краюху ржаного хлеба, я обмакнул ее в остатки пюре. — И так сойдет.

— Вот и славно, — отозвалась мать, продолжая поглаживать мои вихры. — Ешь. Еда дает силы. А они тебе понадобятся. И очень скоро.

* * *

Чтобы не терять оставшегося времени зря, сразу после обеда я побежал прощаться с друзьями. Вначале, как и положено, я попрощался со своей девушкой, Ангелиной. А потом пошел прощаться со своим наилучшим другом — Корджи.

Узнав, что я собираюсь надолго покинуть деревню, мой друг, высокий темноволосый увалень, заявил, что такие вести не сообщают на пустой желудок и трезвую голову, и потащил меня в деревенский трактир. Там, с моего молчаливого согласия, он заказал для начала две кружки браги, десяток жареных колбасок из свинины и кое-что пожевать по мелочи. Хм — похоже, что мое прощание с Корджи будет отнюдь не коротким, а его конец — не предсказуемым.

Вообще-то Корджи не из наших ребят, не из Шти. Родом он из деревни Крестец, что как раз на полпути между нами и Бриком. Но после одного случая, а точнее, когда я подсыпал ему в еду отворотного зелье, я решил приглядеться к нему. И, похоже, не прогадал — мы сдружились.

В ожидании заказа мы сидели за столом — веселые и счастливые, травили байки и прислушивались к тому, о чем болтали за соседними лавками. Впрочем, темы для сплетен у односельчан никогда не менялись: они бранили нашего барона, господство вообще, и сборщиков податей по отдельности. Ругали сырую весну, жаркое лето и жаловались на грядущий неурожай картофеля. Кляли тварей Увечного болота, само болото и баранов, которые совались в него не подготовленными.

Все как всегда.

Но вот принесли заветную брагу. Хмелю в ней было немного, зато она была холодной — как раз то, что нужно в такую жару. А нам — и в любую другую погоду. Как говорили у нас в деревне: "молодому уму — молодую брагу". За что от нас, молодых, создателю этой присказки — честь и хвала.

Пока Корджи опустошал первую кружку пенистого напитка, я вкратце рассказал ему свою историю. Естественно, огибая все, ненужные для друга, подробности.

— Все дело в моем отце. Кавалорн хочет, чтоб я поехал в Брик учиться. Учиться целительству, и всему такому прочему, что положено светлым волшебникам, — туманно ответствовал я.

Но отвертеться от любопытного Корджи оказалось непросто — друг желал узнать все подробности.

— А почему он сам не научит тебя этому волшебству? Он что, не может?

— Нет — он, конечно, может. Но он считает, что в Брике меня научат лучше. К тому же, обучение требует времени. А мой отец обычно занят. — Я облегченно улыбнулся — здесь я не приврал ни на волос.

— Это я понимаю, — тут же согласился юноша. — Но почему, почему он отправляет тебя, даже зная, как сильно ты не хочешь покидать деревню? — Корджи знал меня как облупленного.

— Ну...

Тут я запнулся. Сердце мое болезненно дернулось, и я поспешил выиграть время, вцепившись в кружку прохладной брагой.

"Не хочу. Харк знает, как не хочу", — печально подумал я, запивая горечь хмельным напитком.

Я попробовал промолчать. Но собеседник не отставал.

— Он ведь знает? Знает, что ты не хочешь уезжать из Шти?— продолжал допытываться крепыш.

— Знает, — уверенно кивнул я, отрываясь от пенной кружки. — Или догадывается.

— Тогда почему все равно отсылает? Извини, если я лезу не в свое дело. Но я хочу понять...

Я скрипнул зубами, но промолчал. А что я мог ему ответить? Что мой отец так решил? Что он решил, что так лучше для моего же блага? И что мое "хочу — не хочу" не играет никакой роли?

И снова ощутил, как Темный Дар давит на мою судьбу тяжелым бременем.

А Корджи все никак не унимался.

— И, насколько я понимаю, Жаж, твой старший брат, не ездил обучаться в Брик. Значит, он обучался у твоего отца. Тогда скажи мне — почему на Жажа у него нашлось время, а на тебя нет? Он что, тебя меньше любит?

Горькая досада мигом переросла в озлобленность. Колючее чувство, подогретое брагой, заполыхало в моей груди и ударило молотом в мою башку.

"Не знаю. Но точно — меньше считается", — мрачно стрельнуло у меня в голове.

Но ответить так я не мог.

— Нет. Но я думаю, что на это у него есть причина... какая-то. — Обуреваемый чувствами, я соображал тяжелее обычного.

— Тогда может он думает, что ты не справишься? Что ты слабее, чем твой брат Жаж? Или полный профан по части магии?

Бабах! Слова, брошенные Корджи, мигом попали в цель и осели на сердце тяжелым грузом. И я не мог так просто от них избавиться. Тем более что, если честно, то в глубине души я сам домывал об этом.

Вот именно. Вот именно! Все дело именно в этом! — застучало во мне набатом. — Эх, сообрази я о Жаже чуть раньше, то наверняка смог бы что-нибудь придумать. Смог бы как-то исхитриться, защититься. А может быть, если повезет, то и оказать сопротивление. Я мог бы попробовать, проявить себя. А теперь... Теперь что ни говори, что ни доказывай, а слова останутся только словами. Да и что говорить, что доказывать? Решение отцом уже принято.

А Корджи не унимался.

— Так вроде ж нет, — продолжал разбираться он. — Все деревня знает, что ты неплохой волшебник. Да что там твоя деревня? Даже у нас, в Крестцах, слышали историю, как ты в прошлом году разобрался с лютым брохром. И твой отец должен об этом помнить

Я улыбнулся — действительно, история с брохром вышла запоминающейся. Завалить матерого хищника, причем без магии — это вам не могилку наспех выкопать.

Увидел, что я весьма приуныл, приятель тут же начал давать советы.

— Нет, Гил. Все не так уж плохо, — принялся вдохновлять он меня. — Ты у нас хоть и мал, да удал. Поэтому докажи отцу, что ему не стоит тебя недооценивать, — многозначительно добавил он.

— Чего? — недопонял я.

— Ну, покажи ему, чего ты стоишь, — пояснил крепыш и закрыл глаза. — Докажи ему, что если он думал о тебе что не так, то он ошибался, — глубокомысленно заявил Корджи, явно пребывавший под впечатлением каких-то своих событий.

— Доказать? — Я задумался, забыв донести до рта кусок редиски. — А если доказывать уже поздно?

— Доказывать никогда не поздно. Клянусь серебряной подковой, — безапелляционно заявил он и грохнул кулаком по столу, отчего две пустых кружки весело подпрыгнули, лихо столкнувшись одна с другой. Правда, в гаме трактира это почти никто не услышал.

— Точно! — радостно ответил я. Чему радоваться, я пока еще не знал. Но настроение у меня уже было приподнятым, а настрой — боевым. — А не выпить ли нам еще па паре кружечек браги? — вдохновенно заметил я. А верно — гулять так гулять!

— А ты, худышка, случаем не лопнешь? — скептически заметил Корджи. — Разве в твоем тщедушном пузе осталось место под брагу?

— Была бы брага, а во что слить, найдем, — заявил я, хлопнув, по своему, и правда, тощему животу.

— Тогда и мне не помешает еще две кружки темного. И колбаски с луком. Эй, подавальщица!

Следующие две кружки резко придали мне смелости и решимости. И мне отчаянно захотелось что-нибудь сделать. Что-нибудь... значительное.

Я старательно пораскинул немного охмелевшими мозгами. Итак, что я имею? Отказаться покинуть деревню я не могу. Никак не могу. Тогда мне нужно предпринять нечто-то... иное. Но вот вопрос — что?

Ответ нашелся сам собой — спасибо громко горланящему местному люду. Если я не вправе выбирать, что мне делать, то вот КАК мне делать — зависит от меня.

— Слушай, друг — у меня, м-м-м, есть мысль, — заговорщически заявил я, вытирая губы после опустошения кружки.

— Ну? — отозвался он и с интересом взглянул на меня. Казалось, моего друга хмель совсем не брал. А вот я уже навеселе.

— Обычно дорога до Брик занимает два дня пути. Так? — осторожно начал извлекать мысль я.

— Так. И что?

— Так-то оно так. Но, м-м-м, это если идти в Брик через твой Крестец, — уточнил я. И чтобы объяснить наглядно, обмакнул палец в остатки жира на тарелке и нарисовал путь на поверхности стола. Ну, нарисовал — это громко сказано. Просто начертал в центре круг, обозначающий болото, линию под ним, слева направо, и линию правей, снизу вверх. Потом поставил точку под нижней линией — это Шти, а потом жирную точку зад правой линией — это Брик.

Увалень следил за моим каляканьем с чувством глубочайшей снисходительности.

— Я вот подумал... Что, если я пойду в Брик через Увечное болото? — вопросил я и провел прямую линию от точки до точки, прямо через "болотный круг".

Корджи чуть было не поперхнулся стрелкой зеленого лука. За соседним столом громко рассмеялись два крестьянина, но мне было не до них.

— Через Увечное болото? — удивленно переспросил приятель. — А, позволь меня спросить — зачем?

— Как зачем? Чтобы показать отцу, что я чего-то стою! Доказать, что я не слабак. Ты же сам говорил мне об этом... пару кружек назад.

Корджи зажмурился — так ему легче думалось. Я подпер голову руками и принялся ждать. Мне было интересно — как он отреагирует на мою идею.

— Мысль интересная, — вскоре отреагировал друг. — Но, — он икнул, — глупая.

— Да ты что, — искренне возмутился я. — Что может быть лучше, чтобы показать, кто ты есть на самом деле? Разве не проход на Увечное болото?

Друг отрицательно покачал головой.

— Скажи мне, Гил, — он громко вздохнул и сыто рыгнул, — ты вообще хоть что-нибудь знаешь об этом болоте? — укоряюще осведомился темноволосый, схватив с блюда аккуратный полумесяц колбаски.

— М-м-м, конечно, — спешно заверил я его. — Я слышал о нем от отца. Еще я читал о нем в нескольких книгах. Ну а потом, я, э, слышал о нем уйму историй от односельчан.

Собутыльник тяжело вздохнул — видимо, мои признанья его нисколько не поразили.

— Тогда ты должен понимать, что, это, перво-наперво, болото. — Он выплеснул на стол немного браги, и поводил по образовавшейся лужице донышком. — Не луг, не лес, а болото. Топь и трясина. А по ним никто не может просто ходить. Нужно знать, как идти и куда идти. Во-вторых, ты должен знать, что там живут разнообразные твари, и некоторые из них совсем не безобидные. Они ж от тебя мокрого места не оставят. Несмотря на то, что болото! Вот так, — и он демонстративно хищно откусил половину колбаски. — А третье ... Если с тобой там что-нибудь случится, то помощи тебе будет ждать не откуда. Сам разумеешь — люди туда заходят не часто.

Даже будучи во хмелю, я прекрасно понимал его сомненья. Болото назвали Увечным из-за множества смельчаков, сумевших вернуться, но заплативших за это высокую цену, оставив в болоте кто пальцы, кто кисти, а кто и конечность целиком. Именно поэтому мой отец и решил поселиться в Шти — здесь слишком часто требовались услуги целителя.

— А я смогу его пройти, — деловито воскликнул я, изображая на лице глубочайшую загадочность.

Друг демонстративно фыркнул.

— И почему же ты уверен, что ты, задохлик, справишься с этим делом лучше, чем все другие?

— Потому что у меня есть пару... сюрпризов, которые отличают меня от обычных... болотопроходимцев, — заявил я и глупо хихикнул.

Похоже, мои слова снова не убедили Корджи.

— Тогда скажи мне — как ты пройдешь через это болото? Это же глубокая топь!

— Весной и осенью, когда идут дожди — да, — согласился я. — Но сейчас лето, жара, и уровень воды в болоте сильно упал. Так что теперь оно не такое уж и глубокое.

— Разумно. — Корджи кивнул. — Но все одно. Болото оно ведь не лужа — где-то мельче, но где то и глубже. Не зная заветных тропинок, ты не сможешь его пройти.

Верно подметил, друг. Но и я не так-то прост.

— Мой отец часто ходит на это болото за лечебными травами. И я видел в его сундуке несколько карт. Так что как идти и куда, мне известно, — победоносно ответил я.

Друг задумался, оценивая сказанное, и даже перестал прикладываться к кружке.

— Ну, хорошо. Допустим, ты знаешь, как идти и куда. Но твари? Там же разные твари? Скажи — что ты будешь делать с гигантскими сколопендрами-стоногами, если они появятся на твоем пути? Стонога не яма — не обойдешь.

При воспоминании о рассказах про этих червяков-переростков меня передернуло. Но и на это у меня был готов свой ответ.

— Гигантские сколопендры, мой друг, водятся лишь в самом центре болота, в Неизведанных Топях. Это мне отец говорил. А я собираюсь пройтись по краю болота. По, м-м-м, самым крайним его островам. — Я провел грязным пальцем по правому краю мокрого круга на столешнице. — Там нет стоног. И потому мне не стоит их боятся.

Корджи в ответ неуверенно хмыкнул.

— Допустим. Ну а другие болотные твари? Они что, тоже живут лишь у центра болота?

— Конечно, нет, — согласился я. — Но ведь и я не лыком шит. У меня же есть мое волшебство, — резонно заметил я, правда, не став уточнять, какое именно волшебство я имею ввиду. — Моя магия. Брохра я победил? Победил. Значит и этих тварей я победю...придет черед.

— А если магия вдруг не сработает? — прищурился увалень.

— Так я умею драться!

— Да ну?

— Ну да. Ты же сам обучил меня нескольким приемам.

Корджи задумался уже на дольше. Видимо, мои слова его доказали ему, что моя идея была рождена вовсе пьяным бредом. Или точнее, не только им.

— Кор, скажи, разве это не подвиг: пройти по неприметным тропам, отбиться от всех свирепых хищников, увернуться от ядовитых змей и набрать уйму полезных растений и трав?

Тот посмотрел на меня скептически. Но я был готов на что угодно, чтобы добиться его одобрения — самому мне решиться на это дело было бы ой как не просто!

— Я же хочу доказать отцу, что я не слабак по части... ну, всего. А это Увечное болото... Это как раз то, что нужно — и в меру сложное, и в меру опасное. Но иначе ж никак нельзя. — Я икнул и стыдливо прикрыл рот ладонью. — Ну не могу же я заслужить уважение отца, просто пройдясь по зелёному лугу? А так... Я пройду болото — это раз. Соберу полезных растений для продажи в городе — это два. Но главное — по пути победю... побежду... короче — сражу всех подвернувшихся хищников, и принесу отцу трофей в качестве, э, доказательства. Что б знал, что я могу постоять за себя. Я ведь, собственно, и иду туда только за... этим. — Я снова пьяно икнул.

Но Корджи никак не спешил со мной соглашаться. И я пошел на решающий штурм.

— Кор, поверь, я, э, не собираюсь лезть в петлю. Я не дурак, — продолжал напирать я на друга. — Смотри. Сейчас лето, а потому болото мелкое. Карта у меня есть — значит, тропу я знаю и не заблу... дюсь. А еще я — волшебник, а значит, я отобьюсь от всех тамошних тварей. И наконец, — я взглянул на Корджи с отчаянием. — Я должен, понимаешь — должен туда пойти.

— Должен, чтобы больше никто не считал меня слабаком, — с горечью подумал я про себя. — Ни отец, заявивший, что мне не справится с кознями брата. Ни мать, тактично намекнувшая мне за завтраком о слабом звене. И главное — чтобы никто бы больше не принимал решения за меня и без меня. Для моего же, харк побери, счастья.

Я высказал все и замолк в отчаянном ожидании дружеского приговора.

— Гил, — заговорил крепыш задумчиво,— я скажу тебе, как сам понимаю: болото потому и называется Гиблым, что там и впрямь гибнут люди. Там гибнут взрослые, Гил. А иногда и опытные взрослые. А ты, прости меня за прямоту — парень неискушённый, родительский сынок, выросший за теплой печкой да за толстыми книжками.

— С другой стороны, — быстро добавил он, не дав мне произнести ни слова, — если все обстоит именно так, как ты говоришь, и для тебя, юного волшебника, поход через Увечное болото сложен, но возможен, то... почему бы и нет? Ведь кто я такой, чтобы обсуждать, что может и чего не может волшебник? — Корджи задорно подмигнул, и добавил: — Да и потом — разве я твой отец, чтобы запрещать тебе что-либо? Считаешь, что можешь пройти — пройди! Как говорит мой отец: если ты можешь взобраться на гору, не оставайся в долине. Вот и я так думаю — клянусь серебряной подковой и кузнечным молотом своего отца!

При этих словах мы широко улыбнулись друг другу. Я улыбнулся с великим облегчением. Труднее всего решится на подобное. Все остальное — дело десятое.

— Раз ты решил, — протянул он выжидающе, делая он последнюю попытку отговорить меня.

— Решил, — заявил я как можно тверже.

— То не выпить ли нам еще по одной кружечке? Чтобы обмыть твою идею?

— А тебе немного ли будет? — лишь усмехнулся я.

— Не-а. К тому же ты знаешь — без браги нет отваги!

— Хорошо. Тогда еще по одной кружечке, — и по домам, — решительно заявил я.

Из трактира мы вышли с последними лучами солнца.

— Ой, варила бабка брагу, но упала до оврагу.

Вечером приходит дед, глядь — а бабки в поле нет, — грохнул над деревней звучный дуэт.

Домой я вернулся поздно — не в меру подвыпивший, но весьма гордый собой и своею светлой, как я считал, головой.

* * *

Мое пробуждение было не особенно приятным — во рту пересохло, как в пустом кувшине, да и голова изрядно побаливала. Ничего не обычного, если учесть, сколько браги было выпито накануне. Поэтому мне пришлось срочно принять целительные меры — выйти из дома, спуститься в погреб, взять из заветного кувшина несколько ягод кис-кинуса, положить их под язык и подождать. И уже через короткое время рот наполнился живительной слюной, а в голове прояснилось — последствия прехмура сошли на нет.

Но решимость совершить поход через болото никуда не делась. И это не могло меня не радовать.

Во дворе прокричал петух — значит, нужно скорее начать готовиться к предстоящему путешествию.

Я вернулся в дом.

Перво-наперво мне понадобилось разделить свои вещи по дорожным сумкам. В первую сумку я положил необходимые вещи: высокие болотные сапоги с толстой прочной рубленой подошвой, несколько пар сменной одежды, кое-что из хозяйственной мелочи и немного еды. В другую сумку — большую охапку особых тубусов — для хранения болотных трофеев.

Ну а в поясную сумку я взял с собой магические принадлежности для проведения ритуалов некромантии: зачарованный мел для начертания магических знаков, особые черные свечи и, конечно же, ритуальный кинжал — азаман. Длинный, узкий, матово-черный, с хитро зазубренным лезвием, — он не годился ни для обороны, ни для нападения — только для проведения ритуалов, требующих кровавой дани или потрошения. Такой всегда должен быть у любого некроманта.

Конечно, не забыл я и про оружие.

В этих краях простым людям не разрешается пользоваться мечами. Но и без мечей в нашем жилище было довольно всякого оружия. Что поделаешь — положение обязывало. Я тихо открыл подпольный тайник и принялся любоваться его содержимым. Здесь, тщательно укутанные и хорошо промасленные, хранились ножи и кинжалы, булавы и топоры, кистени и дубины. Я ухмыльнулся — оружие на любой вкус. А точнее — на любую непредвиденную ситуацию. Так повелел отец.

Первым делом я вынул из груды оружия свое любимое оружие — булаву. Подобранная специально по руке, с круглым бронзовым навершием, с рукоятью, обшитой медным листом. Хорошее оружие для нанесения быстрого и неожиданного удара в любом направлении. Внешне она была просто красавицей. Ну а в деле — оружием крепким и весьма смертоносным.

Но этим я не ограничился. Для большей уверенности я прихватил с собой и отцовский подарок — боевой топорик. После многочисленных тренировок я неплохо овладел тренировочным топором. И когда отец убедился в этом, он подарил мне на семнадцатилетие отличный боевой топорик. Отцовский подарок мне понравился. Острое лезвие с серебряной гравировкой хищно изгибалось к рукояти, словно демонстрируя злобную усмешку. На обухе красовался шишковатый выступ, а сверху топор венчал остроносый шип. В общем — отличное оружие: не легкий и не тяжелый, не слишком длинный и не очень короткий. Словом — загляденье, а не топор. Хочешь — руби, хочешь — режь. Или коли. Но последним, конечно же, увлекаться не стоило.

Но оружие — это только цветочки походного скарба.

— Теперь мне нужно достать и ягодку, — ухмыльнулся я.

Я осторожно прокрался к спальне родителей. Прислушался — заглянул. Мне повезло — никого. Осторожно, на цыпочках, я прокрался к сундуку своего отца. Так же осторожно откинул крышку — хорошо смазанные петли не скрипнули. Заглянув внутрь, обнаружил в левом угла кипу старых карт. Вынул стопку, порылся в ней, и, выудив нужную, положил остальные обратно. Так же тихо закрыл сундук, вернулся к двери и покинул комнату.

Карту я позволил себе раскрыть только на своей лавке.

Раскрыл. Посмотрел. Призадумался.

Торговая дорога из Шти в Брик была нахоженной. День пути на восток, и в конце пути тебя ожидал ночлег в Крестце, деревне Корджи. Потом путь на север, через деревню Лысогорку. И на закате, если повезет, ты уткнешься во внушительный деревянный частокол. Это и будет Брик. Конец пути — ты на месте.

Но был и другой путь.

Я еще раз взглянул на карту. Судя по ней, Увечное болото питали реки, стекающие с высоких Ответных гор. Мчащаяся с крутых спусков вода водопадами врывалась на просторную широкую равнину, растекаясь по ней обширным, но неглубоким водоемом. Вода, что находила себе дорогу, вытекала в широкое озеро у тех самых Крестцов, откуда родом был Корджи. А вода, что не находила пути, заболачивалась, превращаясь в непроходимую топь, а по краям — в полупроходимое болото. Нечего было думать проходить через него не в сезон, когда хлещущие с гор потоки или обильные дожди делали болото полноводным. Это все равно, что идти на волка с ножом — дело заведомо проигрышное. Нет, сам я на волка с ножом не ходил, но мне рассказывали. А вот летом, жарким летом, когда палящее солнце значительно осушает зеленую трясину, оголяя десятки островов — затея вполне возможная. Особенно с картой, отображающей появившиеся из-за жары узкие тропки и броды. С картой, на которой черными крестами отмечены все места, где видели любую смертоносную дрянь — от гигантских стоног и до Красных Гибельниц.

"Похоже, это довольно просто. Нужно только пройти по отмеченным тропинкам. Главное — не заходить в глубину, дальше первой линии образовавшихся островов", — размышлял я сам в себе.

Я посмотрел на прямоугольник бумаги в своих руках с видом сытого удовлетворения. Что и говорить — без этого куска пергамента моя идея была абсолютно неосуществимой. Хотя даже с хорошей картой поход через Увечное болото был опасной затеей. Но награда... Награда того стоила. Особенно, если знать, что искать и где искать. Десятки растений и ягод, что поправляли или возрождали здоровье, росли исключительно на болоте. Так же там расцветали несколько редких растений, использовавшихся для создания магических эликсиров. Кое-что редкое и полезное можно было получить и от местных животных — от кого глаз, от кого кровь, от кого, хм, яйца. За это в Брике так же неплохо платили. Высоко ценились и яды от болотных обитателей. Только собрать их могли мастера высокого класса.

— Или новички, но только, ха-ха, своим собственным телом, — съехидничал я.

В кухне призывно застучала поварешка — это значило, что мать закончила приготовление завтрака и теперь разливала его по мискам. Что ж, значит, пора и мне появится на глаза семье.

Завтракали мы, как обычно, вместе. Ели тихо, спокойно и чопорно — как всегда это делали в присутствии отца. Потом, естественно, началось обсуждение моего отбытия.

Отец говорил много и по делу. Он передал мне письмо для своего старого знакомого и рассказал, как его найти. Также он рассказал мне об основных правилах поведения в городе. Еще он обещал забрать меня ближе к середине зимы, но намекал, что мне было бы неплохо попытаться устроиться на работу. Последнее заявление мне не очень-то понравилось — я воспринял это как тонкий намек, что моя ссылка может затянуться.

Потом мать брала с меня клятвенные заверения, что есть я буду десять раз на дню и два раза на день мыться. Вот еще! Но чтоб не волновать ее зазря, я клятвенно пообещал ей, что так и будет. Мать кивнула, но, не поверив моим словам, принялась самолично паковать мне еду, в результате чего ее количество увеличилось почти что вдвое. Такой горы продуктов мне хватило бы на седмицу.

"О боги, ну зачем? Ходу-то мне всего лишь дня два, не более". — Хотел я сказать ей. Но не сказал. Эх, мамы, мамы.

Брат — высокий, худой и неприглядно светлокожий, ел молча, лишь изредка зловеще улыбаясь, как бы намекая, что он и в Брике меня достанет.

"Ага, размечтался — силенок маловато". — Я как мог, дал понять ему это знаками, дабы не затевать ссору на глазах отца перед самым отъездом.

Позавтракав, я поблагодарил отца, мать и, с большой натугой, брата, и попросил не провожать меня до дверей. Закинув через плечо первую сумку — с вещами, я прошел к себе, нацепил оружие, и быстро отправился в сени за припрятанной второй — с тубусами для трав. Прокричав из сеней прощальные слова, я бодро шагнул за порог родного дома.

* **

Добравшись до окраины, я, на всякий случай какое-то время прошагал по восточной дороге. Но когда поля деревни скрылось из виду, решительно повернул на север. К болоту.

Начиналось путешествие просто замечательно. Утреннее солнце еще не набрало силу и не пыталось превратить мою голову в пекущую жаровню. Кроме того, дорога к болоту пролегала через прекрасный холмистый луг, и идти по нему было одно удовольствие: ковыль послушно склонялся под легкими поглаживаниями ветра, над высокой травой, то тут, то там, возвышались огромные лиловые соцветия наперстянки, да и нежные колокольчики радовали взгляд разнообразием цветов.

Словом — сказка, а не поход.

По пути мне даже попались люди. В первый я встретил группу каких-то то ли послушников, то ли пилигримов. Было их человек десять, и шли они на запад, в сторону Берской крепости.

— Мир тебе, юный господин, — однообразно затараторили они. — Пусть Старшие Боги упрочат твой путь.

— Мир и вам, люди добрые, — ответил я вежливо, а про себя добавил: Ежели вы действительно добрые. Все верно — а мало ли что.

Как оказалось, паломники несли по этим землям свою идею о связях между мужчинами и женщинами. Поскольку, убеждали они, праматерь всех женщин, Мать-Землю, опекают два Старших Бога, Отец-Солнце и Отец-Месяц, то и у женщин должно быть право выбирать не одного, а двух мужчин. Сама идея мне не очень понравилась, но, выслушав их из вежливости, я тут же воспользовался случаем, и поделился с ними провизией, отдав не меньше половины запаса. Все ж как-никак, польза для моих ног. С меньшим грузом и дорога короче!

Во второй раз мне встретилась ватага ребят из нашей деревни.

— Привет кудесник Гилли! — хором закричали они, радуясь неожиданной встрече.

— Привет-привет, шустрые пташки. Отель идете?

— С болотного леса, — пришел ответ.

Я осуждающе покачал головой. По лесу, окружавшему Увечное болото, ходить почти безопасно. И народ ходил — за грибами, за ягодами, за лечебной травой. Наши девчонки часто возвращались оттуда с корзинками, доверху набитыми кровавой ягодой, голубикой, ятрышником или сушеницей болотной. И грибов там всегда видимо-невидимо. Правда, чтобы вылазка обошлась без потерь, ребятня часто брала с собой кого-то постарше. И гулять не скучно, и от болотных крыс, что шныряют у кромки болота, отбиться помогут.

Но эта компашка пошла без взрослых.

— А что крыс не боитесь? — наигранно удивленно поинтересовался я.

— Нет! — радостно завопили мальчишки.

— А мы к самому болоту не подходили, — оправдывались девчушки.

Я пожурил их, а затем спросил:

— Ну и как ваша вылазка?

— А посмотри, — и мои глазам представил корзинки, полные кроваво-красных ягод.

На сем мы и расстались.

К полудню я уже добрался этого леса. Честно говоря, он произвел на меня неприятное впечатление. Вязы и дубы, еще крепкие и высокие к окраине чащобы, по мере приближения к болоту сменялись слабыми и низкорослыми деревцами, едва ли способными выдержать даже мой незначительный вес. Вскоре чаща сменилась негустым подлеском, а еще через какое-то время передо мной возник плотный забор из остролистых камышей. Я принюхался — в воздухе возник непривычный, но определенно гадкий запах — запах гнили и помоев. Запах болота.

— Почти пришел, — без труда догадался я, пытаясь хоть как-то защититься от этой вони платком. Но получалось это с трудом.

Я остановился, развернул карту и принялся выискивать ориентиры, записанные мелким отцовским почерком на обороте пергамента. Нашел, и несказанно этому обрадовался. Но прежде, чем двинутся в само болото, я совершил последние приготовления. Несколько раз взмахнув топориком, обзавелся приличных размеров шестом. Найдя относительно сухой участок земли, переобулся в болотные сапоги. И только потом отправился вглубь камышовых зарослей.

Под ногами противно зачавкало. В воздух поднялось полчище потревоженных насекомых, оглашая небо противным писком. Хотя под ногами было не лучше — хор из невидимых жаб и лягушек квакал не намного не приятнее.

Я шел и ругался. Закрывал нос платком и ругался. Оступался в густых корнях и ругался. Оборачивался на внезапные всплески и, никого не увидев, ругался. Сбивал рукой особо противных и наглых летунов и снова, снова и снова ругался. Сплюнув особо назойливого комара, умудрившего залезть мне прямо в рот, я оглянулся по сторонам и поднял голову.

И тут я увидел Его.

Передо мной, насколько хватало глаз, расстилалась огромная зеленая гладь. К югу и к востоку ее еще окаймляло зеленое море шевелящихся деревьев, но с запада и с севера ее ровная гладь беспрепятственно устремлялась за горизонт. Ровная гладь? Я пригляделся — болото не было сплошь ровным и пустынным. То тут, то там, среди водно-илистого ковра возвышались разнородные островки — от небольших травянистых кочек до высокой земли с низкими, корявыми, но деревьями. Не было здесь и тихо — шелестел на ветру камыш, у поверхности квакали вездесущие лягушки. Где-то что-то булькало, шлепало, ухало, ударялись о берег невидимые волны. И запах... Запах был отчетливым. Еще более насыщенным, чем раньше. И — просто отвратительным. Воняло гниющей рыбой. Воняло преющей тиной. Воняло смрадом... многолетней мусорной свалки — вот как воняло. Нет, не воняло — смердело!

Я снова громко выругался. Да — я читал о болотах в книгах. Да, там говорилось об ужасном болотном духе. Но никто из этих книгописцев так и не смог донести до меня, насколько ужасным будет этот запах. Ужасным на самом деле.

— Да, просто, как в книге, здесь не будет — поморщился я — это открытие меня ничуть не порадовало.

Но, делать нечего. Я снова открыл подсказки отца.

"Подойти к краю болота. Стать спиной к упавшей обгорелой сосне. Сделать тридцать шагов на север. Потом тридцать — к северо-востоку. Затем развернуться и пойти к камню, похожему на палец. Далее..."

Легко сказать — сделать тридцать шагов прямиком в болото!

Убедившись, что стою спиной к нужной сосне, я осторожно потыкал шестом впереди себя. Затянутая зеленым покровом поверхность слабо зашевелилась. Шест, словно волшебный, никак не хотел уходить на дно.

— Ха! Похоже, тут прочно.

Я осторожно сделал шаг, другой, третий. Еще раз попробовал нащупать палкой дно — посох ушел под ряску на пальца два, не больше. Я сделал еще несколько шагов по зыбкому ковру. Ничего. Еще десять шагов, потом еще десять. Дно не опускалось.

Я стал. Успокоился. А затем оглянулся.

Теперь камышовое воинство стояло в двух десятков шагов позади меня. А я, словно могучий волшебник, стоял на воде и не совершенно собирался тонуть. Да — я стоял в двух десятках шагов от края болота, а ноги были в воде лишь по щиколотку! Значит, все верно — с помощью карты я попал на перешеек, скрытый от посторонних глаз слоем ряски и ставший доступным из-за летнего обмеления!

Я улыбнулся — держите меня четверо! Теперь я знаю, что мне делать и как мне делать. С такой картой я буду чувствовать себя на тропинках дикого болота, как на дорожках родной деревни. И возможно, возможно, уже до конца сего дня я выйду из этого ужасного зловонного места!

* * *

То, что я беспросветный олух, я понял немного позже.

Поначалу все шло просто отлично. Невдалеке, точно по плану, замаячили тени третьего островка. Я остановился, чтобы присмотреться и оценить его размеры. Он казался обычным — небольшим, слегка приподнятым, поросшим небольшими кустами и осокой. Единственная его достопримечательность — невысокое скрюченное деревце, покрытое скудной растительностью. Но под этим деревцем я вдруг заметил...

Вначале мне показалось, что я что-то заметил на самом дереве. Потом — увидел странное под ним: то ли дымку, то ли туман. Я остановился, отперевшись на шест. Да, определённо под этим деревцем что-то было — я ясно увидел какую-то тень. Даже не тень — смутное очертание фигуры. А еще через мгновенье я вполне определенно разглядел человека. И, о боги, — он показался мне до боли знакомым.

Но этого просто не могло быть! Не могло!

— Какого харка! — выкрикнул я и, потеряв всякую осторожность, ринулся к островку за ответом. Потому что на острове, на маленьком, плоском болотном острове, под скрюченным деревцем, я увидел девушку. Свою девушку, Ангелину — счастливую и улыбающуюся.

Но это же невозможно. Никак не возможно!

Поспешив вперед, насколько хватило сил, я вспомнил наше прощание, минувшее не более дня назад.

Мое расставание с Ангелиной было коротким и очень чувственным — Ангелина весьма опечалилась, услышав новость о моем внезапном и долгом отъезде. Я же был спокоен, как сонный боров.

— Ну, Энджи, не вешай нос, — подбадривал я ее. — Право, не стоит так убиваться.

— Разве? — Прекрасная золотоволосая фея стукнула меня в грудь левым кулачком.

— Конечно. Я просто ненадолго уезжаю из Шти.

— Ненадолго? — и в мою грудь ударился правый кулачок.

— Ну, надолго, — не стал отпираться я.

— Вот видишь! — Она победоносно вздернула свой острый подбородок и взглянула на меня большими ясными глазами.

— Ну и что с того? Подумаешь, уезжаю, — хорохорился я петухом. — Но ведь я вернусь.

Не знаю, что ее больше убедило — мои слова, мой голос, или мои честные-пречестные глаза, но после этих слов кареглазое чудо мне поверило. Девушка еще немного поворчала, а потом прижалась ко мне плечом, теребя в руках букет полевых цветов, васильков и незабудок — подаренных, разумеется, мной.

Так мы и застыли — счастливые и влюбленные.

— Твой отъезд... он действительно надолго? — озабоченно вопросила она.

Я задумался, подыскивая ответ. Самое большее, на что способен отец, это сдерживать меня до моего восемнадцатилетия. А оно наступит этой осенью. Ждать не так уж и долго.

— Самое позднее — до осени, — уверенно заявил я.

Энджи вздохнула.

— Но я буду приезжать, — бодрым голосом заверил я. — До Брика всего два дня ходу. А если с попутным караваном, то будет вдвое быстрее. А если уж станет совсем невтерпеж, то найму лошадь.

— Лошадь это дорого, — с трепетом заявила Ангелина и блаженно зажмурилась.

Вместо ответа я одарил свою девушку поцелуем.

Ангелина стыдливо покраснела. Правда, румянец на ее щеках держался недолго.

— А ты... привезешь мне что-нибудь из города? — спросила она и кокетливо взглянула на меня.

Я улыбнулся. Ох уж эти девицы...

— И что же ты хочешь? — снисходительно поинтересовался я.

— Ореховых пряников. С изюмом, — с готовность заявила она.

— Хорошо — будут тебе пряники, — охотно ответил я.

— А еще я хочу бусы.

— Бусы? — удивленно протянул я. Нет, в этих женских штуках я, хоть убейте, не разбираюсь.

— Да. Такие, ну такие, с красными камешками. Какие сейчас Эвелина носит и всем хвастается. Ты их видел, узнаешь.

— Бусы? — Я задумчиво почесал свою макушку. — Хорошо. Будут тебе бусы, — решительно пообещал я.

— А еще я хочу платок...

— Ох... — непроизвольно вырвалось у меня — плакали пять моих серебряников.

— И, знаешь что? Возьми с собой два моих браслета. — Она подняла руку, украшенную целой дюжиной подобных украшений, и решительно сняла с нее два. — Этот, с зелеными камнями — тебе на счастье.

— А этот? — спросил я, указывая на браслет с голубым рисунком.

— А этот, — она стыдливо покраснела, — чтобы ты не разлюбил меня, пока будешь там...

Да — все прошло именно так. Но девушка, стоявшая сейчас передо мной, выглядела как две капли воды похожей на Энджи.

— Энджи? Ты ли это? — воскликнул я, хотя с такого расстояния все отчётливо разглядел.

Золотоволосый островитянин виновато улыбнулся.

— Нет, я дух болотный, — насмешливо ответила она. — Ну, конечно же это я, дубина.

"Это невероятно", — подумал я.

"Невероятно. Но так приятно", — согрела другая мысль.

Выбравшись на берег и сбросив ставший тяжелым груз, я бросился на встречу.

— Энджи! Моя Энджи! — только и мог произнести я, когда мгновенно был пойман в объятия.

— Ги, Мой Ги! — услышал я в ответ.

И снова, как несколько часов назад, мы молча стояли в объятьях друг друга.

Когда радость встречи слегка поутихла, я. конечно же, стал любопытствовать.

— Энджи! Что ты делаешь здесь, посреди болота? — живо поинтересовался я дрожащим от волнения голосом.

Вопрос был более чем уместным. Но он, казалось, обидел девушку.

— Как что? — Она надула губы. — Тебя жду.

— Здесь? — Я указал рукой на зеленые просторы

— Да, — сказала она и горделиво кивнула в подтвержденье своих слов. — Здесь.

— Но как? Ты здесь оказалась... как? — Моему изумлению не было предела.

— Ха! Не только у тебя одного есть подробная карта болот, — заявила она.

— Да — об этом я и не подумал, — согласился я. — Но... почему? — задал я куда более животрепещущий вопрос.

Ангелина ответила не сразу. Она задумчиво поглядела в центр болота, а потом оперлась спиной на дерево-недомерок.

— Да вот решила, что не стоит мне оставлять... одного парня... самого. Потому что он, как и все другие парни, мигом забудет свою... любимую. Вам, парням, сделать такое легко. А вот чье-то сердце будет навеки разбито...

Мысль о том, что Ангелина ради меня покинула свой дом и семью, и ринулась со мной на болота, мигом вскружила мне голову. Мои глаза налились слезами, ноги подкосились и я, больше ни в чем не сомневаясь, подскочил к любимой.

— Энджи, милая! Да я для тебя... я за тебя... — Слова не лезли в горло. Да и какие тут могут быть слова?

Ангелина медленно обняла меня в ответ.

— Все хорошо, глупенький, — ласково ответила она и провела ладонью по моим вихрам. — Я с тобой.

Я почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Я трепетно гладил ее пшеничные локоны, любовался знакомым овалом ее лица, всматривался в глубину ее глаз и прислушивался к теплому неровному дыханию. Но что-то странное не давало мне ощутить полноценного умиротворения.

"Глупость, глупость, глупость", — настойчиво колотила мозг упрямая мысль. -" Так не бывает. Девушка, такая девушка, и посреди болота".

"Бывает". — Мои глаза утверждали обратное.

"Это не возможно", — гудел рассудок.

"Возможно", — бубнило сердце.

Я встряхнул головой, пытаясь прервать спор своих чувств с рассудком.

— Так что, мы пойдем вместе? Мы пойдем в Брик? — снова спросил я у Энджи, чтобы окончательно развеять свои сомнения.

— Конечно, пройдем, — согласилась она. — Только давай перед дорогой немного отдохнем? А-то я так спешила сюда, стараясь тебя опередить, что порядком намаялась. Да и ты, как я думаю, устал.

Разве я мог отказать ей в этом?

— Конечно же, Эн, — с готовностью ответил я. — Да, ты права, давай отдохнем. Я тоже устал от размешивания тины.

— Смотри — я нам уже постелила.

Я опустил голову — действительно, под деревом раскинулось роскошное покрывало. И когда она успела его разложить?

— Ложись, — ласково, но твердо повелела она.

Да я и не сопротивлялся. Прилег на ткань, а Ангелина присела рядом. Я нежно погладил неосторожно открывшееся колено.

— Спи! — приказала она и игриво пригрозила мне пальчиком. А потом откинулась назад, и мою спину накрыло чем-то... теплым?

"Одеяло?" — почему-то подумал я. — "Но откуда оно здесь? И зачем оно здесь?"

"Не возможно. Не возможно. Не возможно", — настойчиво колотила мозг упрямая мысль. Но с каждым разом все тише и все незаметнее.

Разлившееся по телу тепло предательски расслабило каждый мускул в моем теле, и я больше уже ни о чем не думал. Я провалился в сон.

* * *

Приходил в себя я медленно и как-то странно — рывками.

Сначала я почувствовал, как по моему лицу разливается что-то мокрое и холодное. Потом нос учуял, что это "мокрое и холодное" очень дурно пахнет. Болотная вода? — подумал я. А затем услышал голос.

— Эй, ты как?

Почему-то я сразу понял, что голос обращается ко мне.

— Ну, э, терпимо,— честно ответил я и попытался поднять голову, о чем тут же жестоко пожалел. Голова оказалась невероятно тяжелой. Вдобавок в ней тут же что-то заухало и застучало, да так, что виски заломило от боли, стрельнувшей до переносицы.

— Харк, как больно, — отчаянно протянул я и вынужден был опустить тяжелую башку на землю.

— Не спеши-ка, — тут же посоветовали мне. — На, хлебни-ка вот этого.

Жидкость, угодившая мне в рот, не отличалась приятным вкусом. Но и, хвала богам, не пахла ничем ужасным.

Сознание стало потихоньку проясняться. А вот глаза — глаза открываться не хотели. И я решил с этим не торопиться.

— Где... мы? — спросил я, ощущая в голове вместе с болью непривычную пустоту.

— Мы? На болоте, — уверенно ответил голос.

Потихоньку я начал все вспоминать. Утро. Прощание с семьей. Карта, болото, острова, Энджи на одном из островов. Стоп. Энджи?

-Энджи? — мигом всполошился я. — Энджи, что со мной? Я чувствую себя так, словно на мне лежал стопудовый хряк! Я помню, как лег поспать, но чувствую себя, словно не спал всю седмицу.

Голос в ответ то ли засмеялся, то ли прочирикал.

— Спать? Лег спать посреди болота? — Казалось, мой невидимый собеседник надо мной насмехается.

— Ну... — Лично я ничего смешного в этом не находил. Ну, прилег отдохнуть ненадолго. — Энджи, прекрати надо мной издеваться. Ты ж сама сказала...

Смех прекратился в одно мгновенье.

— Так-таки так, — протянул голосок, и в этот раз в нем не слышалось насмешек. — Ты прав. Конечно. Так-таки — во сне нет ничего плохого. Каждый путник может спать столько, сколько ему позахочется. Но вот беда — ты-то уснул-то под Алой Гибельницей.

— Чего? — недоуменно протянул я и вновь осторожно повертел головой. К моему удовольствию, гул в ней стал заметно слабее.

— Чего? А, это цветок такой, — охотливо пояснил невидимый собеседник. — Болотный цветок. На болоте растет. Только земля на болоте плохая. Бедная. Вот он как всегда и приманивает путников.

— Чем приманивает? — не понял я. Голова разболелась, но уже знакомо — от напряженной работы мыслей.

— Да кто знает? — вздохнул голос печально. — Одни говорят — ароматами. Другие — картинками. Третьи — причудами. Словом — каждому свое кажет. Так-таки-так, да.

— И что? — Я решительно ничего не понимал. Попытался встать — зашевелились только кончики пальцев и ступни. И то хорошо.

— Плохо это. Что бы ни показывала Алая Гибельница, только после этого путник всегда засыпает под ней. И остается спать. Навечно.

— Навечно? — Меня прошибло холодным потом. Навечно? Это что, я годил в такое?

— Как... навечно? — испуганно пролепетал я, не в силах сдержать свой страх внутри.

— Как-как? — Говоривший задумался. — Как мертвец — вот как. А потом все — его оплетают голодные корни, и он идет в землю. Как... навоз. Или помет. — Казалось, говоривший с трудом подбирал слова.

— Как удобренья? — догадался я.

— Да-да, как удобрение. Много удобрения — почва хорошая, и Гибельнице хорошо. Понимаешь?

Можно было бы засомневаться. Но почему-то я безоговорочно поверил сказанному.

— Тогда почему же я... жив? — От этого вопроса меня снова прошиб холодный пот.

— Тебе повезло — я был рядом, — тут же последовал простой ответ. — Я охочусь за Алыми Гибельницами. Я увидел ее, а затем тебя. Поскольку она была занята тобой, я без помех срезал ее с дерева и поместил в свой мешок. А потом разбудил тебя. Вот так вот. — Говоривший, казалось, самодовольно ухмыльнулся.

— Кто... ты? — осторожно вопросил я и попытался открыть глаза. Этот голос... Тонкий, писклявый, лишенный всякой человечности голос не мог принадлежать, ну, человеку. И, насколько я знаю, никакой человек не может охотиться за Алыми Гибельницами.

— Хоп-Хоп, — тут же последовал ответ. — Да — Хоп-Хоп. Я спас тебя. Хоп умеет пленять Алую Гибельницу. — Да-да, умеет. Ты уж так-таки, мне поверь.

— Х... Хоп-Хоп? — Наконец-то до меня дошло. Все сходится — если эта Алая Гибельница сбивала с тропы воображаемыми картинками, то никакой Энджи тут и в помине не было. А разговаривает со мной кто-то другой. И, судя по голосу, речи и имени — кто-то совсем чужой.

Не человек.

Мигом собравшись, я рывком перевернулся на бок. Сквозь остатки боли я, наконец-то, открыл глаза и воззрился на своего спасителя. А на меня, ехидно усмехаясь тонкогубым ртом, бесстыдно уставилось нечто длинноносое, длинноухое, толсторукое и широкостопое.

На меня смотрел хобгоблин.

* * *

Ну да, именно — хобгоблин. Я распознал его по рассказам отца. Да и как не распознать? Внешне хобгоблины, или хоги, весьма походят на людей — голова, две руки, две ноги и туловище. Это небольшие, локтя в три (локоть — 45 см) серо-зелёные существа, с непомерно толстыми запястьями и широкими, в два обхвата, ступнями. Этакие лягушки-переростки, если образно. Однако их голова совсем не походит на лягушачью. Глаза-абрикосы, толстый, вытянутый редькой, нос и широкие, прижатые к затылку, уши. Да — передо мной определённо стоял хобгоблин. Это было удачей, потому как, к примеру, гоблины, обитающие в местных лесах, вовсе не славились дружелюбным нравом. Мелкие проныры, "три локтя наглости и коварства", как называл их отец, обожали помышлять на дорогах воровством и разбоем. С хобгоблинами же, наоборот — можно вести дела. Чем люди с успехом и занимаются. И потому это действительно удача, что спас меня не кто-нибудь другой, а хобгоблин.

Я оглядел своего спасителя. Он носил одежду. Именно одежду, а не рваные грязные тряпки, какие часто увидишь у мерзких гоблинов. На моем избавителе виднелись довольно опрятные шорты и безрукавка, опоясанная ремнями и расшитая кармашками. Широкий ремень на поясе, а на плече — вместительная сумка. Обуви хобгоблин не носил, потому как какую обувь можно натянуть на такие ступни? И из оружия — ничего. Разве что широкий нож. Ну не считать же оружием висевшую на его плече длинную веревку!

— Хоп-Хоп, — снова представился хобгоблин, хлопнув себя в знак приветствия по колену.

— Гилберт, — ответил я, немного расслабившись — рядом с хогом можно не напрягаться. — Можно просто Гил.— Я улыбнулся, показывая, что все в порядке.

— Так-таки-так, можно просто, — осклабился тот, сверкая янтарными глазами и улыбаясь желтозубым ртом. — Тогда и меня можно просто — Хоп.

Я постарался подняться. У меня получилось, хотя, честно признаться, я держался пока с большим трудом.

— Гил, тебе идти нельзя, — решительно сообщил зеленокожий. — Тебе нужно набраться сил. Так-таки-так — набраться сил.

Я кивнул, соглашаясь. Подкрепится? Это можно. Заодно и поговорим.

Преодолевая слабость, я встал и направился к брошенным сумкам.

— Есть еда? — озабоченно долетело сзади. — Если нет — я дам. У меня еды много.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо. У меня еще есть. — отозвался я. Еды действительно хватало. А если б и не было, то хобгоблинскую еду я бы есть ни за что не стал. Даже под страхом смерти. Мало ли что у них там за еду считается.

Мы устроились есть прямо на этой на треклятой поляне — уселись на влажные камни и принялись за еду. Для меня это было просто кошмарно — ни рук помыть, ни еды разложить. А тут еще этот болотный запах да вездесущая мошкара, норовившие забиться во все щели. Б-р-р-р.

— Так ты хобгоблин? — спросил я, вытягивая из сумки мясо и хлеб.

— Хобгоблин, хобгоблин, — закивал зеленокожий, проводя широкой ладонью по мясистому носу. — Хотя правильно таки говорить хобо-гоблин. Но мой народ не обижается, — тут же добавил он. — Мы понимать — многие слова говорить трудно. Скажу по секрету — между собой мы называем вас, людей чей-ловеки. Но вы не обижаетесь... потому что вы этого не слышите, — хитро добавил он.

— Что ж, понимаю, — с легкостью признал я и продолжил. — Скажи-ка, Хоп — ты и твое племя. Вы живёте здесь, на болоте?

— Ты что! — замахал руками тот, чуть не уронив из рук то ли редьку, то ли морковку. — Это болото, ходун-водун — дрянное место. Здесь жить плохо. Плохо и опасно. Да-да, опасно!

— Тогда где же вы живете?

— Мое племя живет в высоких горах, в дне пути отсюда. Когда идет дождь, вода с шумом падает с их отвесных склонов и вливается в эту падь-болото. Вот там и живет мой клан.

Я вздохнул с облегчением — значит, племя Хоп-Хопа обитает в Отвесных горах. И этот зеленокожий здесь один. Может, этот народец и вправду миролюбивый. Но одно дело быть миролюбивым один на один. Другое — когда у тебя за плечами десяток-другой сородичей.

— Тогда что ты тут делаешь, один, так далеко от своего племени? — задал я разумный вопрос, делая себе далеко не чистыми руками второй бутерброд.

Хобгоблин горделиво напыжился — по крайней мере, мне показалось, что он сделал именно это.

— Хоп служит в Искателях. Хоп пошел на задание.

— Искатели? — недоуменно протянул я — в книгах про такое не писали.

— Таки-так. Искатели — это те, кто что-то ищут, — охотно пояснил тот.

— Ага, разведчики,— понимающе переиначил я. — И что же за задание у тебя, Хоп-хоп?

— Как что? Найти Алую Гибельницу, конечно, — гордо ответил он. — Разве не ясно?

— Ясно-ясно, — быстро ответил я, хотя тут же потребовал пояснений. — Но эта Алая Гибельница очень опасна. Зачем кому-то умышленно ее искать?

Горный житель почесал в задумчивости макушку, лишенную всяких волос.

— Как объяснить...Мой народ живет в горах, что стоят у начала болот. Вот. Но живем мы не на солнце, как вы, люди, а внутри гор, в пещерах. Понимаешь? Вот. А хороших пещер в горах мало. Так-таки-так — мало. Высоко копаешь — плохо: будет обвал. Слишком глубоко копаешь — тоже плохо: пойдет вода. Копать в разные стороны сложно — слишком твердый камень. Мало места есть. Понимаешь?

— Понимаю.

— Но и то место, что есть, нам приходится делить.

— С кем? — не понял я.

— С кобольдами, с кем же еще, — пояснил лягуш-переросток с пренебрежением. — С этим мерзким, гнусным и подлым народцем, годным только на то, чтобы воровать еду у наших стариков и детей и устраивать обвалы на перекрестках.

— Неужели эти кобольды действительно настолько плохие? — изумился я. К сожалению, в моих книгах ничего не говорилось про кобольдов. Хм, оказывается, в них слишком много чего не написано.

— Что ты? Нет — они гораздо хуже, — уверенно заявил зеленокожий. — Мелкие, подлые, скрытные. И многочисленные. У-у-у! — Хоп злобно сжал кулаки. — Наше племя не может их победить, потому как на честный бой эти выкидыши гор не хотят ходить. А их искать по темным пещерам — опасно. Они действуют тайно. Так-таки-так: тайно. И коварно!

Я кивнул — в общем и целом все действительно понятно.

— Но кое-кто из наших придумал такую штуку — развешивать в отдаленных тоннелях, граничащих с территорией кобольдов, цветы Алой Гибельницы. На кобольдов она действует точно так же, как и на вас, чей-ловеков. И они все, как один, остаются под теми цветами. Хорошая защита. Так-таки да — хорошая! — В запале он повторно хлопнул себя по коленкам.

— И вы их что — оставляете их там умирать? — вопросил я, крайне изумленный таким подходом.

— Нет, зачем умирать, — отмахнулся Хоп. — Мы их потом забираем оттуда. Живыми. А потом меняем у их сородичей.

— На что?

— На то, что они у нас украли — на еду и вещи. Или на драгоценные камни, что они добывают. Ну, чтобы потом купить на них у вас, у людей, еду. В горах, знаешь ли, трудно с едой, — печально протянул он, пытаясь разгрызть новый чудо-овощ.

Это мне тоже известно. Да и судя по тому, что ел сам хобгоблин, едой их не баловали.

— Значит тебя, Хоп-Хоп, послали за еще одной Алой Гибельницей? — подытожил я.

— Так-таки-так, Гил послали. Так-таки-так. — Он закивал. — Я — Искатель. Я — ищу. И я хорошо знаю эту часть ходун-водуна — я ищу тут целебные растения. И потому меня послали найти Алую Гибельницу. И я ее нашел. И еще — тебя. Вот так-то.

Его напоминание о моем спасении отнюдь не прибавило жизнерадостности. Я умолк и погрузился в себя — мне было над чем подумать.

"Это же надо, а! Собрался пройти через все болото, а чуть было не окочурился всего лишь на третьем острове", — мрачно подумал я, вгрызаясь в выуженное из сумки яблоко. — "И из-за чего? Не из-за какого-то хищника, и даже не из-за монстра, а из-за такого-то цветка, пусть даже и не простого. Черепа да кости — что же ждет меня впереди!?"

Я задумался — на этот вопрос я не знал ответа. Харк побери — наконец-то я стал понимать, как мало знаю я о болоте. Мои книги меня подвели. Да и в услышанных историях оказалось мало правды. И что мне теперь делать? Не возвращаться же обратно с поджатым хвостом? Нет, назад возвращаться — стыдно. Но и вперед идти опасно — сейчас я это прекрасно понимал.

Занянчив с едой, я аккуратно запаковал сумку, не переставая размышлять над этим вопросом. Нет, я не собирался так легко сдаваться. Мне нужно идти вперед. Но лучше это делать с тем, кто знает эти места. Мне нужен проводник. Например... хобгоблин.

Я прикинул и так и сяк. Ей-богу — а почему нет? Про болото он знает? Знает. По болоту он ходил? Ходил. Да, он не человек. Ну и что с того? Главное, что не гоблин. И вообще — если бы он был, скажем так, плохишом-поганцем, то он не стал бы спасать меня из Гибельницы. И ремесло у него тоже... хорошее. Понятное дело — я не могу всецело ему доверять. Кто знает, что на уме у этого лягуша-переростка? Но, с другой стороны, мне этого и не требуется. Болото он знает, а значит, сможет мне помочь. Мне от него другого и не надобно. Просто мне стоит держать с ним ухо востро. Что ж — нам, некромантам, не привыкать.

Конечно, в моей идее есть еще один серьезный недостаток — пока Хоп рядом, я не смогу использовать некромагию. Я же не знаю, как хобгоблины к некромантии относятся? Даже спросить его об это и то — риск. Что ж — придется положиться на умение владеть холодным оружием. Хорошо, что и Хоп сюда не с пустыми руками сунулся.

— Послушай, Хоп, — осторожно спросил его я. — Как я так понимаю, ты хорошо знаешь это болото, — осторожно забросил я пробный шар.

— Конечно, — ответил Хоп и гордо выпрямился. — Хоп — Искатель. Он знает, что ищет. И знает, где искать.

— Хорошо, — без труда поверил я. — А теперь скажи мне, Хоп — раз ты нашел свою Гибельницу, то значит, ты сейчас... ну, как бы это сказать, свободен?

Хобгоблин комично склонил голову на плечо. Видимо, так ему лучше думалось.

— Выходит, что так, — неуверенно отозвался он.

Все складывалось как нельзя лучше.

— Хоп, — снова осторожно заговорил я. — Я хотел бы поблагодарить тебя за мое спасение.

— Да что уж там. Это ходун-водун. Здесь всяк помогай другому. Иначе нельзя, — деловито заявил он. — Да-да — нельзя.

— Согласен. Но, тем не менее — я бы хотел тебя отблагодарить, — заявил я уже более настойчиво.

— Отблагодарить? Это хорошо, — согласился он. — Это можно. Но, — он внимательно присмотрелся к моей сумке, — у тебя с собой нет ничего... такого.

— Ты прав, — быстро согласился я. — Но это ненадолго. Понимаешь, — стал объяснять я, — я иду в город Брик. Я планирую пожить там какое-то время. Но тех денег, что у меня с собой, слишком мало. И потому я пошел через болото, зная, что на нем растут не только такие зловредные, но и полезные растения. — Я привычно балансировал между полу-правдой и полу-ложью. — Лекарственные растения, волшебные растения, дорогие растения. Словом — много разных растений, которые можно продать за хорошую цену. Ты меня спас. И потому я готов поделиться с тобой своей добычей. Своей будущей добычей.

Хоп немного подумал, а затем понимающе кивнул. В его глазах разгоралась явная заинтересованность. Да — Хоп понимал выгоду от приобретения нужных болотных растений. Не зря же он был искателем.

— Да вот беда — как оказалось, я плохо знаю болото, — снова осторожно продолжил я. — Нет, я не новичок, — поспешил заверить я. — Просто с таким я еще не сталкивался. Сам я это болото не пройду. А вот с тобой — запросто.

Хобгоблин опять задумался.

— Выходит, ты, Гил, Травник? — спросил мой спаситель.

— Выходит, что так, — привычно сфальшивил я.

— Хоп понимает не во всех травах, — искреннее признался хобгоблин, заговорив. — Я знаю, что многие травы полезны. Знаю, что многие дорого стоят. Но я знаю только травы, полезные для нас. А полезные для людей — нет. Твоя хорошо предлагать. Нам нужны травы для зелий людей для торговли тоже.

Я понимающе усмехнулся — деньги нужны всем.

— Верно-верно, — поддержал его я. — Значит, тебе, как и мне, тоже не помешает подсобрать деньжат?

Но тот отрицательно покачал головой.

— Хопу не нужны деньги, — грустно заявил он. — Хопу надо... — Он замолчал, и теперь надолго, явно не решаясь открывать мне свои тайны.

Да я и не настаивал. Хотя, судя по его рассказу, что для него может быть дороже денег, на которые он или его племя сможет купить провизию? Ну не хочет собрать для себя, пусть собирает для клана.

— Пойдем вместе со мной через болото? — наконец-то предложил я ему. — Ты свое задание выполнил и у тебя теперь есть время. Ты можешь использовать его, как угодно.

Хоп нерешительно почесал затылок. Я продолжал.

— Идем со мной. У меня есть свой интерес в этом походе, а у тебя свой. Так почему бы нам не пойти вместе? Ты знаешь про опасности этого болота, а я — про его растения. У тебя есть глаза и уши, у меня — топор и булава. — Про свои магические способности я, естественно, умолчал. — Поверь, я не собираюсь идти далеко. Мы всего лишь пройдемся по ближнему краю болотных островов. У меня, вот, и карта есть. Соглашайся, а?

Я увидел, что хобгоблин колеблется. Но я не решился больше давить. Я решился ждать.

— Твоя затея мне нравится. Я пойду с тобой, — наконец сообщил мне хобгоблин и решительно поднялся с земли. Поднялся и я. — Только дай мне время разобраться с моим трофеем. — Он дернул подбородком в сторону стоявшего в кустах матерчатого рюкзака, размером с кочан капусты — в него, как я понял, Хоп упаковал добытый цветок. — Он слишком дорог, чтоб путешествовать с ним по болоту. Мне придется его тут спрятать. Так-так, спрятать.

— Давай помогу.

Управившись с добычей, мы тут же отправились к краю острова.

* * *

С каждым новым островом я все больше убеждался в правильности своего решения.

— Понимаешь, я думал так: ну что может быть опасного на болоте? — говорил я Хопу, методично перемешивая ногами грязь, пробираясь через вездесущие заросли острой осоки. — Ну, доставучая мошкара. Ну, ядовитые змеи. Еще обитающие в этом кочкарнике хищники. Плюс зыбуны и топи — куда уж без них.

Но зеленокожий проводник только посмеялся над моими измышлениями.

— Но теперь ты уяснил, что был не правый?

— Теперь понял, — виновато ответил я, и попросил его описать все местные "прелести", пока мы двигались в прибрежной полосе.

Но хобгоблин отрицательно покачал головой.

— Тута не рассказывать, тута показывать надо, — пояснял он. — Местный зверь такой — лучше один раз увидеть, чем много в голове представлять. На словах говорить, в свитках писать — бесполезно. Надо видеть, только тогда готов будешь, — безапелляционно закончил он.

Я снова вспомнил про свои бесполезные книги и, соглашаясь, кивнул.

— Главное, понимай — чем больше остров, тем больше на нем места, — поучительно продолжил хобгоблин. — Но место это не только для тебя, а и для всяких тварей. Ты понял?

— Я понял, — ответил я, нахмурившись — судя по карте, остров, на который мы только что ступили, был именно такой. Большой.

Первое столкновение произошло, когда мы только вышли из прибрежных зарослей.

— Берегись, — воскликнул Хоп. Я успел лишь заметить, как в нашу сторону то ли полетело, то ли прыгнуло нечто серо-сизо-зеленое, напоминающее крупный свининой окорок. Естественно, я был не готов к такому, и ничего предпринять не успел. Хоп же, напротив, успел не только выставить шест, а еще и ударить. Ударил он не сильно, но все-таки сбил летящее создание. Оно глухо брякнулось на камни. А затем гневно зашипело на нас от боли.

Хоп несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, осматривая ближайшие кочки, и только потом привлек мое внимание к упавшей штуке..

— Гил видеть это? — спросил меня Хоп. Я пригляделся — на куче серо-зелёных камней лежал еще один, такой же невзрачный, камень. — Что это, как думать?

— Ну, не знаю. Похоже на камень, — простодушно ответил я. Как же я ошибался!

— Гил смотреть. Смотреть на моя палка, — сообщил хобгоблин и ткнул концом своего шеста в шершавый бок псевдо-булыжника. "Камень" на мгновение выпучил желтые глазищи, моргнул прозрачными веками и тут же покрылся десятками небольших, но острых игл.

Испуганно отшатнувшись, я изумленно тряхнул головой. Это же надо! Какой кошмар.

— Что это? — испуганно выпалил я.

— Гил запоминать, — раздался под ухом голос моего провожатого. — Это камнежаба. Так ее называете вы, люди. Мы же, хобгоблины, зовем эту штуку жаба-камень.

— Жаба-камень? — Я кивнул — да, самое подходящее название для этого существа.

— Да-да. Это потому, что она очень на камень похожа, — принялся пояснять зеленокожий проводник. — Плохой зверь. Нападает на все, что двигается. И ест.

— И человека?

— И чей-ловека, — уверенно подтвердил хобгоблин. — Если маленький. И хобгоблина.

Я присмотрелся к болотной тварюге. Ну да, большая — размером с хороший кабаний окорок. Пасть не мелкая — на пол башки. Зубы, хоть и маленькие, но тоже есть. Хм-м-м...Допустим, она хорошо маскируется в камнях и в прыжке сумеет сбить человека с ног. Но окончательно победить упавшего человека? В это мне верилось с трудом.

Казалось, хобгоблин понял меня без слов.

— Иглы видел? — спросил он меня. — В них яд. В кровь попадать — жертва подвижность терять.

Это меняло дело. Неподвижный человек — легкая добыча. Тем более для пудовой жабы. Гадкой и к тому же еще и ядовитой.

— А лекарство от ее яда есть? — спросил я с надеждой в голосе.

Хоп покачал головой. Я поник.

— Лекарства нет. Хорошо, если заметить такой рана сразу. Прижег — и все хорошо будет.

— А если не сразу?

— Почуял беду — берись за нож и чик-чик...

— Фу, — брезгливо отозвался я и махнул рукой, убедив не продолжать — все и так было ясно. М-да...

Теперь я был готов к подобным нападения. Мы распределили обязанности: Хоп шел первым, вглядываясь в траву впереди и слева от меня. Я шел вторым, тщательно проверяя правый фланг и следя за тылом.

Но вторую тварь я снова не заметил.

— Теперь Гил сюда смотри, — привлек мое внимание Хоп. — Это видишь? — "Этим" оказались лежащие на земле две корявые палки. Я пригляделся внимательнее. Палки — как есть палки. Длинные, сухие, безо всякой листвы.

— Опасный зверь, — деловито сообщил мне проводник.

— Опасный? Зверь? — Я еще раз внимательно взглянул на серые палки. Хм, если не присматриваться, их невозможно отличить от кучи такого же грязно-серого лапника, не годного даже на растопку костра. В глаза не бросалось ничего подозрительного. Ну, разве что их странная, изломанная форма. Но так ветки же — это для них нормально.

— Что это? — настороженно поинтересовался я, нутром понимая, что никакой это не лапник.

— Это? Это рак-богомол. Или секатель, по-нашему.

— А? — Я опять ничего не понял. Рак? Где?

Длинноухий снова принялся объяснять.

— Ты раков когда-нибудь ел? Маленьких, речных?

— Конечно.

— Вот. Хорошо. Эти такие же, только большие, размером с... тыкву. Понимаешь, нет? Ты его самого не видишь — он в земле сидит. А клешни вот, наружу торчат.

Я присмотрелся. Ага, и вправду — палки на клешни похожи. Я представил себе эту тварь целиком. Вот уродец.

— И... что он может?

— Если не подойдешь к нему близко, таки ничего. Нет-нет, ничего. А вот если подойдешь... — Хоп задумался. — Правильно сказать так — все зависит от размера секателя. Молодой, годовалый секатель ударом клешней только кожу содрать может. Или клочок одежды.

— А если секатель взрослый? — спросил я с трепетом и тут же понял, что не очень хочу услышать ответ.

— Если взрослый, то руку оттяпать. Или ногу. Так что лучше к нему не подходить.

— Я понимаю. — Остаться в таком месте без руки или без ноги, истекая кровью и крича от боли? М-да-а — невеселая выходит картина. Я помрачнел.

Осторожно следуя за проводником почти след в след, я вскоре получил возможность лицезреть еще одно "чудо" Увечного болота.

— Вона. Земля дрожит. Видишь? — заявил глазастый проводник и указал рукой.

— Вижу, — ответил я, пытаясь рассмотреть указанное место. Оно действительно выглядело подозрительным — какая-то круглая серая проплешина, на которой ничегошеньки не росло. Хотя если не присматриваться, то даже особо не обратишь внимания. Ну, серая. Ну, круглая. Ну, проплешина.

— Это белый болотный паук, — любезно пояснил мне хобгоблин.

Я в очередной раз был вынужден напрягать глаза и голову, дабы увидеть и понять.

— Не вижу я здесь никакого паука, — заявил я уверенно и для лучшего обозрения взобрался на соседнюю кочку.

— Верно. Таки не видишь, — иронично поддакнул Хоп. — Потому, что паук внутри.

— Внутри чего? — задал я очередной дурацкий вопрос, демонстрирующий мое полное невежество.

— Паук в яме. А яма закрыта паутиной.

— Зачем?

Напарник задумчиво пригладил уши, каждое размером с крыло летучей мыши.

— Все просто. Еда идет, не видит ямы и проваливается в нее. А нора глубокая. Если еда маленькая, то она не вылезет из ямы и паук ее съест. Если еда большая, то она... получает раны, ломает ноги, лапы, и тоже не вылезет из ямы. Или вылезает, но скоро умирает от пролитой крови. И тогда паук ее находит и съедает... если не опоздает к началу трапезы.

Я скривился и злобно сплюнул в сторону опасной плеши.

— Чтоб мне провалится на этом месте, — только и мог отозваться я. — Да это не болото! Это какой-то рассадник Зла! Зла с большой буквы!

Но больше всего меня потрясла "плевачка" — именно так обозвал зеленокожий нового местного зверя.

— Гил, смотреть вон на ту кочку. Видеть? — И я увидел. С первого раза. С виду — большой, размером с руку, и жирный белый червяк, разукрашенный в красные и желтые полоски.

— Ага, — отозвался я. — И на это тоже не стоит наступать?

— Наступишь, как же, — улыбнулся Хоп и сверкнул желтыми зубами. — Это плюющийся червь, или по-нашему плевачка. Она обычно в земле сидит. А если таки ты к ней близко подойдешь, то она в тебя плюнет.

— Плюнет? Чем? — спросил я, округлив глаза.

— Ну, не знаю. Чем плюют? Слюной, наверное.

— И что будет? — спросил я его по инерции.

— Печально будет, — ответил хобгоблин. И по его тону я тут же понял, что итог такой отметины будет действительно плачевным. — Слюна кожу ест и от того рана очень болит. Как от пчелы, когда она тебя ужалит. Но намного больнее. Сильно намного, — добавил он, так и не сумев подобрать подходящие слова.

— И тогда конец, — согласился я. Попади такой плевок на открытую кожу, привет боль, прощай внимательность и выдержка. А один неверный шаг — и здравствуй ловушка болотного паука, клешни рака-богомола или иглы жабы-камня. Или еще что похуже, о чем мой всезнающий лягушонок-переросток еще не успел мне поведать.

— И как они тут уживаются, эти болотные твари? — иронично спросил я со всем возможным пренебрежением в голосе. — Как же они до сих пор себя не пережрали?

Хоп не понял моего сарказма и ответил со всей возможной серьезностью.

— Так ведь в топи водятся не только они. Здесь еще есть жабы и лягушки есть. Не такие, как ты видел, а обычные. Змеи есть, черепахи есть. Крысы тут еще водятся. А еще эти, как вы их называете, да, да-да, — выдры и ондатры. А из тех, что побольше — есть кабаны и даже лоси. Потом птицы всякие, но как их по-вашему называют, я не знаю. Да и люди тут, опять же, бывают. Так что еды этим тварям, поверь мне, хватает.

Я брезгливо поморщился, представляя описанную хогом картину. Да, голодать этим тварям, как видно, не приходится. А мой проводник продолжал.

— Однако я знаю, они и на самом деле не прочь закусить и друг другом. Жабы-камни любят полакомиться молодыми плевачками и пауками, раки-богомолы едят все, что шевелится. А болотный паук не откажется и от падали. А что не сожрет он, то подберут вечно голоднее кусты стрельника-трупоеда.

Я представил себе эту картинку, и содержимое моего желудка опасно потянулось в сторону горла. Я с трудом, но все же сдержался. Хотя, что тут удивительного? Ведь пишут же в книгах же: чем безмернее аппетит, тем труднее за ним угнаться вкусу.

— Стрельник-трупоед? — Казалось, разве можно было удивиться больше? Но я удивился.

— Таки да, да. Это такое... растение. Оно... шипастое, и если подойдёшь слишком близко, оно этими шипами, ну, стреляет, что ли.

— И больно? — спросил я. Хотя зря спросил — и так понимал, что больно.

— Больно, — согласился мой провожатый. — Но это не все. Слюну плевачки ты сможешь смыть водой или стереть рукавом. А вот шипы стрельника просто так не вытащишь. Они быстро-быстро по крови идут. Если животное попалось, то ему скоро смерть. Если человек, тот тут только одно средство...

— Да-да, я знаю, — мрачно перебил его я. — Браться за нож и чик-чик...

У меня больше не было слов, и я просто исподлобья оглядел расстилающееся передо мной дышащее злобой пространство. Увечное болото. Именно так — увечное. Или эти твари тебя на куски порежут, или ты, сам себя.

Мать моя зомби, куда ж я сунулся!?

* * *

Стоило ли говорить, что наш путь по этому острову был невероятно сложным?

Пройдя всего без малого две версты (верста — 1,066 км), я с удивлением поймал себя на мысли, что и думать не могу о каких-то там растениях. Харк побери! Я уже не обращал внимания ни на зудящую от укусов кожу, ни на провонявшуюся от пота одежду, ни на гудящие от усталости ноги — все мое внимание сосредоточилось исключительно на том, чтобы пройти дорогу без потерь. О боги, — в начале своего пути я и подумать о таком не мог!

Если быть честным, то охраной занимался Хоп. Я же просто следовал за ним, словно собачонка на привязи. Нет, зеленчак пытался научить меня высматривать тварей самостоятельно, но в первое время это получалось у меня не слишком хорошо.

— Гил, плевачка слева.

— А, харк — не углядел.

— Учись, Гил. Да-да, учись.

А как тут научишься? Мало того, что нужно высматривать и обходить суковатые грабли раков-богомолов, узнавать серовато-грязные проплешины паутин, распознавать камнежаб да выглядывать пучеглазые головы плюющихся червей. Так нам, кроме всего прочего, еще приходилось следить за тем, чтобы не пораниться острыми листьями болотной осоки, не поскользнуться на скользких глиняных кочках и не запутаться в длинных переплетениях корней и трав. Да, а еще не забывать посматривать в заросли — Хоп предупредил, что на островах можно встретить стаи болотных крыс, по размерам не уступающих кошке. И встреча с ними будет не такой приятной.

— Хоп, там кусты зашевелились.

— Вижу.

— Я разглядел что-то большое, серое и пушистое.

— Крысы?

— Сейчас-сейчас... Нет, ондатры.

— Хорошо. Смотри дальше.

Такое путешествие — с оглядыванием, всматриванием и предусмотрительным обходом подозрительных мест получалось просто кошмарным. Оно чем-то напоминало слова из нескладной детской песенки:

"Шаг вперед, два шага назад.

Налево оглянись, направо оглянись,

Вперед посмотри. Живот подтяни..."

То есть, чтобы пройти вперед всего на один шаг, нужно было затратить просто уйму времени и сил. А это выматывало. И напрягало.

Без огрехов не обошлось. Пару раз мы с Хопом напоролись на взрослых раков-богомолов, и их огромные, размеров с крестьянские косы, клешни, серьезно зацепили моего хобгоблина. Пришлось остановиться и заниматься ранами.

— Больно? — лишь спросил я, когда Хоп-Хоп закончил себя перевязывать обрывками ткани.

— Ничего-ничего, — чрезмерно хорохорясь, ответил большеносый.— Ты сестру нашего Хмега не видел. Вот от кого неприятности так неприятности,

Другой раз Хоп не заметил притаившуюся в молодой поросли плевачку, за что был отмечен тремя удачно пущенными плевками. Зеленокожий их быстро стер, но на некоторое время поход пришлось прервать — Хоп удалился на ближайшую колоду и тихонько поскуливал там от боли. Мне пришлось оставаться за старшего, и я выполнил с честью дело, зорко всматриваясь в шевелящийся на ветру кустарник.

Досталось и мне. Один раз проворная клешня голодной болотной твари разодрала мне левую сапог. К счастью, досталось только ему, а не телу. Другой раз из-за невнимательности мне выпал плевок разозленного червя, и я на своей шкуре убедился, как это больно. И хотя я быстро стер со щеки ядовитую слюну, та продолжала болеть так, словно ее укусила гигантская злобная пчела. И снова пришлось прервать путешествие — от боли мне на глаза навернулись слезы. И идти в таком состоянии было невозможно — из-за слез я не видел дороги. И до нее ли мне было?

— Больно?— только и спросил подошедший Хоп.

— Больно, — только и ответил я. Глупый ответ на глупый вопрос. Хотя как еще мы могли утешить друг друга?

Единственное, что нас радовало, это когда нас находили ценные болотные растения. Точно, что не мы их, а они нас. Не раз мы натыкались на кусты болотных ягод — бруснику, голубику, клюкву и морошку. Эти ягоды, хоть и не были целебными, были полезны, приятны на вкус и неплохо утоляли жажду. Но изредка попадались и настоящие ценности. Один раз я заметил в расщелине пня семейство "небесных грибов", прозванных так за роскошные голубые шляпки. Маленькие, размером с мизинец, они ценились весьма не мало — из них получалось хорошее лекарство от хворей желудка. Еще мы случайно наткнулись на белую осоку, и нарезали для продажи два десятка ее молочных листьев. А в непонятном растении, на которое обратил внимание Хоп, я узнал болтанку, чей корень, средство для борьбы с головными болями, ценился очень высоко. По пути я срезал и несколько стеблей росянки — тоже большая редкость, на дороге не валяются.

Но что такое дюжина полезных трофеев после долгого мытарства, усугубленного палящим солнцем, парами густого зловонного воздуха, тучами надоедливых насекомых и землей, переполненной смертоносной живностью? Когда на каждый шаг вперед было затрачена целая уйма времени. Когда путешествие выматывало почище любой каторжной работы. Еще никогда, никогда в моей жизни угроза смерти не была для меня столь реальной. Нет, все эти трофеи и на мизинец не стоили затраченных усилий.

С этим нужно было срочно что-то делать. И делать не кому-нибудь, а мне.

"Это как-то неправильно. Все неправильно", — напряженно думал я. — "Мы теряем слишком много времени на поиски нужного пути. Да, я согласен — выискивание затаившейся опасности дело, конечно, важное. Но это настолько замедляет продвижение, что делает путешествие почти бессмысленным".

Странно, но мне на ум почему-то пришел отец.

"Отец..." — Я призадумался. — "Хм, сильно сомневаюсь, что он путешествовал по болоту таким же способом. Да, при нем не было посторонних, и он мог использовать нашу магию, сражая мерзких тварей направо и налево. Но в этом я тоже не вижу смысла — тварей слишком много, и даже у отца не хватило бы магических сил, чтобы пробить проход хотя бы на одном из больших острове. А их тут таких — десятки. Нет, силой здесь не пробиться. Тут нужен иной подход. Иной. Тогда что же он придумывал? Что? Чем еще славится наша братия?"

Я думал, думал, думал. И на очередном привале под очередной же чахлой осинкой, придумал.

Кое-как объяснив напарнику, что мне необходимо отлучиться в кусты по надобности, я, бросив лишний груз и прихватив лишь булаву, быстро вернулся назад. Недалеко, шагов на тридцать — туда, где совсем недавно заметил очередной каравай камнежабы. Она была приличных размеров, пуда полтора (пуд -16,5 кг), не меньше. Жаба обедала — из ее рта все еще торчал пучок коричневых, в желтую крапинку, перьев. Да — то, что нужно.

Первым делом я осмотрел кусты вокруг — не видно ли поблизости других болотных тварей. Затем стал осторожно обходить камнежабу сбоку. Серо-сизая бестия не реагировала — видимо, она всецело наслаждаясь поеданием дичи. Я осторожно сделал шаг, другой, третий. Поудобней перехватил оружие. Сделал вдох, выдох, успокоился. А затем бросился на врага.

Промахнуться с пары шагов я не мог. Тварь удивленно то ли квакнула, то ли хекнула. Я нанес еще два удара, чуть послабее — ее голова мне нужна целехонькой. Жаба дернулась было в сторону, и я незамедлительно нанес ей еще один удар, финальный. Бестия снова дернулась, беспорядочно задрыгав лапами. Глаза ее закатились и через несколько мгновений тварь безвольно замерла.

— Теперь ты моя, — плотоядно усмехнулся я и с помощью некромагии быстро выпил из нее остатки жизни. Взрыв, блеск, эйфория — последствия поглощения живительной энергии. А за ними — приятная истома — приятный довесок к работе некроманта. Получив минутное удовольствие, я удовлетворенно улыбнулся — первая часть плана прошла успешно.

Затем я принялся за выполнение второй, основной части своей задумки. Осторожно расчистил землю вокруг холодного и липкого тела. Достал из поясной сумки и поставил вокруг него три черных свечи, с трудом закрепив их на мягкой почве. Зажёг. Кое-как начертал мелом круг вокруг твари и принялся колдовать.

Я создавал жабу-зомби.

Результат проявился не сразу. Но когда тварь снова моргнула, я увидел в ее лупоглазых глазах жадный алый уголек и понял — все получилось. В результате колдовства я почти не сомневался — поднимать трупы животных я умею лет с одиннадцати. Правда, я давно не поднимал ничего, крупнее кошки. Но знания и техника у меня были давным-давно, а опыт и практика — дело наживное.

Не дав болотной твари окончательно прийти в себя, я достал из сумки ритуальный азаман и сделал аккуратный надрез на подушечке своего левого указательного пальца, тщетно стараясь не занести в рану вездесущей грязи. Боли я не почувствовал — уставшее от долгого перехода тело гудело давным-давно. Достал принадлежности для рисования, и, обмакнув кисточку в алую кровь, нарисовал на пупырчатой макушке особую руну — знак подчинения. Сцедив еще крови, я дал ее испить своему творению. Не много, капель пять-шесть. Больше, чем обычно требовалось для кошки. Но ведь и слуга у меня будет побольше.

Чтобы окончательно убедится в том, что все прошло, как надо, я выждал еще некоторое время, тщательно присматривая за поведением "оживающей" твари.

Но тут занервничал мой зеленый друг.

— Гил, ты как? — беспокойно прокричал из дальних кустов.

— Все хорошо! — поспешил заверить я его. — Иду.

Камнежаба никуда не спешила, не вертелась, не шипела, лишь изредка дергала полупрозрачными веками.

— Гил, у тебя точно все хорошо?

— Да, да. Все хорошо.

Мне надоело ждать — я толкнул серо-сизое тело булавой. Жаба преданно взглянула на меня своими огромными лупоглазыми глазами, с таящейся внутри алой искоркой магии подчинения, но и все — ни атаковать, ни убегать от меня она уже не пыталась. Я победоносно ухмыльнулся — вот теперь я полностью уверен, что эта жаба превратилась из болотной твари в послушную зверушку. В жабу-зомби. Мою жабу-зомби.

Теперь мне, а точнее нам, предстояло реализовать третью, последнюю часть хитроумного плана.

Отдав приказ своему новоявленному слуге, я поспешил обратно к встревоженному Хопу.

Хобгоблин был весьма взволнован моим затянувшимся отсутствием. Но увидев меня, он тут же успокоился. Я поспешил воспользоваться ситуацией.

— Слушай, Хоп. Я тут вот что подумал, — поинтересовался я, не дав ему возможность задавать вопросы по поводу моего столь долгого отсутствия. — А местные твари друг друга чуют?

Зеленокожий задумался, привычно склонив голову на плечо.

— Чуют, наверное, — неуверенно проговорил он. — Даже им нужно держать свое ухо, или что там у них, наготове. Место то, сам видишь, какое. — Это было логично. — А что?

— Я вот тут подумал... Если перед нами вдруг, я еще раз повторю, вдруг, проскачет жаба-камень, то мы, э, сможем проследовать за ней?

-Это как? — не понял он.

— Ну, э, как бы по ее следу? — пояснил я, стараясь подобрать правильные слова, чтобы даже хобгоблин смог меня понять. — Ведь, как я понимаю, если она сможет найти себе безопасную дорогу, то и для нас эта дорога будет безопасною?

— По следу, говоришь... — Хоп умолк, погрузившись в раздумья. Закрыл правый глаз, открыл его и закрыл уже левый. — Хм...Конечно, камнежаба очень тяжелая. Хм... Там, где она прошла, паучьих ловушек быть не должно. Да-да, не должно. Это точно. Про остальное, хм... я не знаю. Но думаю, да-да, думаю, что, где-то пройдет она, то сможем, сможем пройти и мы. Я не уверен, конечно, но...

Тут же последовал мой кивок — я так и думал.

— Но камнежабы не очень-то любят много прыгать, — тут же разумно добавил хог. — И где мы найдем такую, которая скакала бы туда, куда нужно нам?

Здесь в игру вступил хитрый я.

— Хоп, а вон та камнежаба, — я ткнул пальцем на прыгающий серо-сизый каравай, — она ведь, по-моему, в нашем направлении скачет. Что думаешь? Проверим-ка мою идейку, а?

— Что, сейчас?

— Да, сейчас.

— Хм, — он все еще сомневался, но все-таки, в конце концов, согласился. Действительно, а почему бы и нет? Тем более что, даже следуя за тварью, мы не собирались ослаблять бдительности.

Хоп неуверенно двинулся за прыгающим в траве созданием болота. А я — за Хопом, не забывая мысленно стимулировать движение болотной твари. Я давил на ее сознание. Не сильно, но требовательно. Я принуждал его двигаться на север, но не принуждал придерживаться определенного маршрута. Скачет в нужном направлении — и ладно.

И мы были вознаграждены. Хоп оказался прав — камнежаба, даже будучи зомби, отлично чувствовала подземные логовища пауков, и умело обходила, а точнее обпрыгивала их стороной. С раками-богомолами и плюющимися червями ей везло не так хорошо — крохотному умишке болотного жителя не хватало расчетливости, чтобы верно оценить расстояние до опасности. Пару раз острые кончики клешней срывали траву почти у боков моей подопечной, а один раз даже щелкнули ее по блестящей спине. Но — не достали. Зато поймали вспугнутую жабой крупную крысу и быстро утащили визжащее создание в голодную пасть. А мы, предупрежденные, а значит, вооруженные, обошли опасный участок земли стороной.

Но со временем я сам начал подмечать, что даже в этой, кажущейся несвязной, болотной мешанине, есть свои правила и свои законы. Плюющиеся черви, к примеру, занимали место на вершах кочек. И эти кочки должны были быть обязательно пустыми, голыми, чтобы с них имелся хороший обзор, и ни что не мешало бы меткому плевку. Болотные пауки же, наоборот, предпочитали селиться в сухих травяных низинках. Что, собственно, и понятно — в мокрой луже ямы не выроешь. Раки-богомолы устраивались где-то посередине — не вверху и не внизу. Да и место, где они охотились, зарыв свое нежное тело в мягкий песок, тоже выбиралось не абы как — оно не должно было изобиловать растительностью, мешающей осмотру глазкам-бусинкам и атакам их тонких, но длинных лап. И только камнежабы сидели и прыгали, где им вздумается.

Понимание этих нехитрых болотных законов несказанно меня приободрило. Да и само путешествие с нашим проводником пошло куда быстрее и веселее. Интуиция прыгучего слуги помогала прокладывать дорогу, а нам лишь оставалось просто следовать за ним, отвлекаясь разве что на сбор долгожданных трав. В результате чего я добавил к своей коллекции несколько растений редчайшей лиловой пузырчатки, дюжину корневищ красного аира — чудо растения от всех болезней, как говорили лекари, и целую охапку ядовитого болотного багульника, находящегося в эту пору в самом цвету.

Настроение у нас заметно улучшилось — страх перед болотом, мало-помалу, отступал.

* * *

И, как оказалось, зря.

Едва мы, минув центр острова, приблизились к небольшому леску из ольхи, как зомби-жаба неожиданно остановилась. Мы немного обождали, в надежде, что перепончатоногая продолжит свое движение. Но жаба упорно не желала двигаться дальше поваленного дерева, за которым виднелись высокие заросли болотного вереска, сколько бы я ее не "просил". Не желала и все тут! И что я мог поделать?

Я разозлился, не зная, что делать дальше — идея снова топать по острову без проводника меня не прельщала. Мало ли что может таиться в той же высокой траве? А вот Хоп наоборот, насторожился и стал тщательно принюхиваться к болотным миазмам. Я разочарованно хмыкнул — что он интересно, собирался тут унюхать? Я ощущал лишь зловонный запах перепрелой тины. Хотя, с таким-то огромным носом, как у него, может, чего и выйдет.

Жаба вдруг резко метнулась в сторону, и одновременно с этим Хоп издал громкий предупреждающий крик:

— Крысы!

Высокие заросли вереска расступились, и на поляну выплеснули... крысы! Не две-три, и даже не дюжина, а большая стая огромных серо-зеленых бестий. Нет, я не преувеличиваю — крысюки выглядели поистине огромными: каждая особь не менее локтя в длину. И это без учета размеров хвоста! Крыс оказалось невероятно много — выглядело так, словно они накрыли узкую поляну большим шерстистым одеялом.

Стая выкатилась из травы и... замерла, увидев вместо одной потенциальной жертвы сразу три. Да еще и какие!

Первым пришел в себя от увиденного хобгоблин.

— Ты готов? — вопросил он неожиданно спокойно, плавным и быстрым движением снимая с плеча загадочную длинную веревку.

Но я... я не мог ему ответить. Словно завороженный, я следил за бесконечной россыпью черных бусинок-глазок, за уймой голодных и жаждущих плоти алых ртов, за несколькими десятками хищно вздыбленных хвостов. Я наблюдал за преддверием смерти.

Но Хоп имел другое мнение.

— Ты готов? — снова спросил он меня чуть громче, не желая раньше времени провоцировать серую стаю. А я молчал. Я просто был не в силах пошевелиться. Я пребывал в холодном оцепенении.

Плотный строй дрогнул и распался на отдельные особи — крысы пошли в атаку.

"Тут и смерть кутенку", — ясно и без всяких колебаний подумал я.

— Берегись, — крикнул хог, когда первые твари бросились вперед.

Берегись? Да я пальцем пошевелить не смел. Все, что я мог, так это следить за первыми крысами, подбирающимися к моему напарнику. Я готов был принять свою смерть. Гордо и безропотно. А вот хобгоблин... тот меня удивил. Он по-прежнему держал в руках странную верёвку. Только теперь в его пятернях был не просто моток бечевки. Хог быстро раскручивал ее на манер лассо, вот только на ее конце была не петля, а небольшой, размером с приличную картофелину, камень. Раскрученный умелыми и крепкими хобгоблиновскими руками, он только и ждал момента, чтобы наказать врага своего хозяина.

Болотные крысы, увы и ах — видели такое впервые. И потому смело, но безрассудно ринулись на хобгоблина всей толпой. Точнее, ринулся только первый ряд болотных крысюков — для всех остальных на узкой поляне просто не хватало места. Хоп не дремал — он сделал шаг вперед и, выпростав правую руку, перевел вращение из отвесного в горизонтальное.

Миг — и камень ударил в крысу. Визжащая тварь стрелой взлетела в воздух и, перелетев через серое покрывало сотоварок, плюхнулась далеко за задними рядами, в блестящие листья калужницы. А вертящийся камень уже снова рассекал воздух, готовый в любой момент крушить и убивать.

"Так это такое оружие?" — Я не поверил своим глазам. — "Не может такого быть!"

Ответ не заставил себя долго ждать — вторая не слишком разумная крыса стрелой взлетела в воздух и с визгом приземлилась обратно в плотные заросли вереска.

— Вот это сила! — воскликнул я, снова пораженный до глубины души.

А камень уже снова запевал свою смертоносную песню. Шаг, поворот, наклон — и третья крыса осталась неподвижно лежать на земле с проломленным черепом. Отскок, поворот, неуловимый маневр рукой — и камень, летящий с огромной силой, ломает хребет одной и рикошетом наносит удар еще по одной из крыс. Тут же на Хоп-Хопа бросаются сразу трое, но хобгоблин, отскочив, уверенно прикрылся вращающимся камнем, как щитом. Крысы благоразумно попятились назад.

"Ну, Хоп! Ну... мастак!" — не уставал удивляться я. — "Нет, ну кто бы мог подумать, что такой коротышка... Тогда выходит, что все его племя тоже умеет... этим... так?"

Круг смерти в руках хобгоблина продолжал пожинать обильный урожай, став из бело-серого кроваво-алым. Он то превращался в щит, прикрывая зеленокожего от голодных ртов то слева, то справа. То вмиг оказывался у него над головой, превращаясь из оружия защиты в оружие нападения, наподобие дикарского боласа. Иногда круг словно пульсировал — то сужался, то разрастался, но никогда не оставался на месте подолгу, раз за разом стремительно врезаясь в толпу врагов хозяина. Он кружил над передним краем крысиной стаи, словно голодных хищник, словно сокол, высматривающий добычу. И так же быстро и стремительно несся на ничего не подозревающего врага, выбивая фонтаны крови, клочки шерсти и отметки костей.

А что творилось в самой крысиной стае! Хруст и треск, испуганный визг и писк, негодующее шипение и даже рычание! Запуганные внезапными смертями передовые крысы-разведчики инстинктивно жались к недоуменно замершему центру стаи, на который напирал ни о чем таком не ведавший арьергард. Армия крысюков прибывала в замешательстве — такого врага она видела впервые. Но голод... Ненасытный голод был сильнее!

Бой все продолжался. Круг в руках Хопа уже превратился из кроваво-алого в грязно-красный. На земле дергалось уже не менее дюжины окровавленных тварей. А я... Я все еще не мог отойти от шока и безучастно следил за происходящим, словно нищий зритель на деревенской ярмарке.

Удивительно, но из ступора меня вывели все те же крысы. Краем глаза я случайно заметил, как несколько тварей пытаются забраться на кривенькие ветки кособокой, обильно покрытой мхом, ольхи, стоящей совсем рядом с самозабвенно сражающимся Хопом. Я смотрел, смотрел, и вдруг все понял.

"Да ведь это же что-то навроде обходного маневра! Вот сейчас они взберутся повыше, вне досягаемости хоговых глаз и его оружия, и накинуться на парня всей гурьбой. И тогда ему точно придет каюк. А потом и мне".

Не знаю, что меня сподвигло больше — страх за Хопа или страх за себя, любимого, но уже через мгновенье я сбросил с себя предательское оцепенение, затем сумку с тубусами, и, прикрываясь второй сумой, как щитом, бросился на выручку своему товарищу. Один замах булавой, второй, третий и крысы посыпались с дрожащей ольхи, словно переспелые груши. А там уже я не жалел сапог...

Дальнейшее мне запомнилось всего в нескольких картинках. Я, стоящий, с булавой наготове, прикрывающей что-то рычащего Хопа с левого бока. Бордово-красный круг справа от меня разносит двух крысюков в разные стороны.. Круг спереди, круг сверху, круг... под бог весть каким углом над окровавленной землей. Крысы слева, крысы справа, крысы под нами. Зубы, пытающиеся прогрызть мои болотные сапоги. Крысы, прыгающие на нас, пытающиеся добраться до наших животов, пробующих вцепится в наши носы и даже лбы. Клочки шерсти и костей, летящие в одну сторону, оторванные лапы, летящие в другую. И — не перестывающий ни на одно мгновенье разноголосый крысиный визг, писк, шипение и даже что-то, похожее на клекот. И над всем этим — свистящий гимн камнедробильной смерти.

Закончилось все отовсюду и враз. Крысы неожиданно прекратили атаковать и уполовиненным составом ретировались в дальние кусты вечнозеленого багульника. Ретировались, но... не ушли. В зарослях ядовитого растения то и дело мелькали то хвосты, то бока, то злобные крысиные глаза — нашу силу оценили и признали достойной, а потому разрешали пройти, чтобы заняться в наше отсутствие вожделенным каннибальством. Благо гости стол накрыли на славу.

Мы не возражали. Я привычно подстегнул испуганную, но все еще не утратившую подчинения камнежабу и мы спешно двинулись вперед за нашим четерехлапым... нет, уже трехлапым провожатым — встреча с крысами, увы, не прошла бесследно и для него.

Край острова мы встретили с непреувеличенной радостью. Убедившись, что вокруг нет никаких опасных тварей, мы, наконец, смогли отдышаться и отдохнуть. Конечно, хотелось бы привести в порядок и одежду, изорванную крысиными зубами. Но об этом нам оставалось только мечтать.

Как следует, отдохнув, и немного перекусив, я задумался над дальнейшей судьбой своего проводника. Увы — мне доводилось с ним расстаться. И дело даже не в том, что я не хотел вызывать у хога лишних подозрений. Дальше наша стезя лежала по густой болотной жиже обнажившегося перехода, а значит, путь для увеченной зомби-твари был закрыт — мне будет куда проще найти себе нового помощника на том берегу, чем заставить увеченную зомби-тварь пропрыгать такую даль по толстому слою липкой илистой грязи.

— Прощай, жаб, — мысленно поблагодарил я его. — Ты сослужил мне хорошую службу.

— Ты знаешь, куда идти дальше... нам? — вернул меня к реальности Хоп. Его голос показался мне неожиданно сухим и чуть-чуть отстраненным. С чего бы это?

Я сверился с картой, а потом взглянул на солнце, неудержимо тянущееся к закату.

— Пока по-прежнему держим путь на север. Впереди у нас осталось четыре острова: два малых, один покрупней и один совсем большой. Если мы доберемся до большого острова засветло, то успеем сделать последний привал перед ночевкой или даже заночевать. Думаю, там даже найдется сухое место, чтобы развести настоящий костер.

— Тогда в путь, Травник Гил! — все там же подозрительно сухо отметил хобгоблин.

— Как скажешь, Искатель Хоп, — преувеличенно бодро отозвался я. — В путь.

* * *

Без ластоногого провожатого наше путешествие снова замедлилось. Но пока все шло довольно-таки неплохо.

Первый из мелких островов оказался сплошь песчаным. Хозяйничали на нем змеи. К счастью, обычные, а не большие. После недолгих споров мы решили, что лучше всего обойти этот остров по узкой косе песчаного пляжа. Второй остров оказался просто кучей лежащих друг на друге древесных стволов. Его мы тоже прошли без проблем.

Третий остров оказался куда больше двух предыдущих. На его поверхности мы снова увидели небольшие пологие возвышенности, древовидные кустарники да островки кривых деревьев со склизкими стволами, почти лишенными листвы. Тут хозяйничали уже знакомые нам гигантские крысы. Но на наше счастье, в большие стаи они не сбивались — больше двух-трех крысюков за раз мы не видели.

Но больше всего меня волновали не твари, а мой зеленокожий напарник — после встречи с крысами-переростками Хоп стал вести себя со мной намного сдержаннее, чем раньше. Почему — догадаться я не мог, списывая это на хобгоблинские причуды. Конечно, я пытался выведать у него, что да как. Но он по большей части просто отмалчивался.

— Хоп, на том острове... ты меня поразил, — попытался польстить я ему. — Скажи, а в вашем племени все умеют владеть таким оружием или только ты?

— Только Искатели, — коротко отозвался хобгоблин.

— А кто придумал у вас такое оружие, не расскажешь? — снова попытался пробиться я сквозь его молчанье.

— Шаманы, — последовал новый лаконичный ответ.

— А почему на конце твоего оружия камень, а не, скажем, железный шар?

— Мы плохо работать с железом, — был ответ.

И так дальше и в таком же духе.

Случай поговорить по душам представился сам собой. Обрывая высокие кусты плакун-травы, служащей важной составляющей для большинства оберегов, мы неожиданно оказались на широкой поляне, раскинувшейся у самого болота. А на ней...

В самом центре лужайки торчала, словно забытый шест, одинокая лапа секателя. И такая здоровая! А рядом, из земли, торчал, нервно дергаясь, короткий обрубок второй конечности. А невдалеке, всего в нескольких шагах от торчавших в воздухе лап, лежал... человек. Или только тело? Я пригляделся — грязное и дурно пахнущее нечто принадлежало взрослому мужчине лет тридцати-сорока. Больше ничего определенного мне рассмотреть не удалось — тело было покрыто тонким слоем грязи, скрывающим мелкие подробности. Но это было не все. Рядом с человеком, но чуть подальше он лап секателя, лежал труп кабана. Секач был крупным, мохнатым, с обломанным клыком. И бесспорно мертвым. Не таким же старым, в смысле давно лежащим, как человек, но таким же грязным и дурно пахнущим. Но и это было еще не все — с поверхности болота, по направлению к телам, медленно, но уверенно, тянулось мокрое фиолетовое щупальце!

То еще зрелище! Хотя... нет — в этом не было ничего удивительного. Один фрагмент из общего круговорота болотной жизни. На то оно и болото, что б его.

Но тут, о чудо — человек на земле неожиданно дернулся. Выходило, что он еще жив!

Я среагировал на это движение первым.

— Держись! — воскликнул я, что есть мочи. — Держись! Помощь идет!

Уже привычным движением я сбросил на землю сумку с тубусами, и, прикрываясь второй сумой, как щитом, бросился на помощь раненному, как я считал, человеку. Единственная конечность секателя медленно приняла боевое положение, став похожей на вставшую на дыбы крестьянскую косу. На этот раз я решил сражаться топором. Махая сумкой, как приманкой, я сделал один обманный выпад, затем второй, третий. Клешня реагировала, но как-то вяло. Не так, как я привык видеть раньше. Улучив момент, я подобрался к клешне поближе и бросил в нее сумой. Клешня поймала ее — я отпрыгнул. Снова сделал обманный выпад — один, другой. Конечность секателя продолжала отвечать на мои атаки, но уже не так уверенно — тяжелая сумка не только сковывала движения, но и мешала маневрам, невпопад болтаясь в разные стороны.

Как раз то, что нужно. Сделав еще один обманный выпад, я ринулся вперед и одним удачным ударом перерубил лапу почти у самого основания.

С земли послышался тихий свист — рак-богомол верещал от боли. Ну и поделом.

— Как ты? — спросил я взволнованно, когда оказался над мужчиной. Тот ничего мне не ответил. Лишь сделал какое-то странное движение, согнулся, словно в конвульсии, и...из разверзнутого живота мигом выскочили две молодые крысы, не забывшие прихватить с собой вереницу сизых кишок.

В лицо ударил ужасный трупный запах. Я отшатнулся и понял, что ошибся. Человек был мертв. Давно. Я повернулся и на всякий случай взглянул на кабана. Увидел остекленевшие глаза и вывалившийся наружу распухший язык. Но запах от него почти не исходил и живот не вспух. Кабан был мертв. Но его смерть, похоже, была не такой давнишней.

Ну и ладно.

Я вернулся назад — туда, где валялась отрубленная конечность поверженного мною рака-богомола. Она лежала на месте — серая, тонкая, сухая и бугристая. Осторожно подняв добычу, я снова удивился ее поистине огромным размерам — распрямленная, она превышала мой рост на две ладони!

"Ничего себе", — подумал я. — "Вот это громадина. Хм... а чем это не трофей? Решено — возьму ее как память о болотном приключении. Да и будет что показать отцу в доказательство".

Обрадованный такой находкой, я тут же попытался сложить ее, чтобы было удобнее поместить ее в сумке с тубусами. Неожиданно конечность секателя ожила сама собой и, распрямившись, с силой ударила меня по лицу. Сказать, что я испугался, значит, не сказать ничего. От испуга я выронил трофей на землю, который, между прочим, продолжал сгибаться и разгибаться, словно силясь еще раз меня достать и вопросительно посмотрел на Хопа.

Хобгоблин, вернув на плечо уже расправленное оружие, небрежно усмехнулся.

— Так бывает, Травник Гил, — пояснил он то ли успокоительно, то ли подтрунивающе. — Лапы секателя живут и отдельно от своих хозяев. Но не долго. Так, не долго. Погоди немного.

И действительно, через некоторое время я увидел, как конечность рака-богомола перестала дергаться. Я согнул межфаланговые суставы, сложив конечность секателя в четыре раза, тщательно связал полученную конструкцию и аккуратно уложил ее между тубусами. Вот и все. Впрочем, особой радости от этой победы я не ощущал, потому как чувствовал, что у меня под глазом наливается огромный фингал. Вот же свезло, так свезло!

Чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах своего хихикающего напарника, восстановление картины происшедшего стало для меня делом чести.

— Я думаю, первым сюда пришел человек, — задумчиво заявил я.

Хоп деловито оглядел поле минувшей битвы.

— Так-так. И не заметил секателя. Рана на боку чей-ловека большая и рваная. И земля под ним черная. Много крови вытекло. Много.

— Да — рана, действительно, как от рака-богомола, — деловито согласился я. — Она оказалась почти смертельной. Видишь, где зарылся секатель, а где лежит человек? Между ними несколько шагов. Человек был ранен, но успел немного отползти, а потом скончался.

— Только это странно, что чей-ловек не заметить секателя — эта тварь такая большая! Большая и старая.

— Может, он замешкался. А может, он устал. Или отравился едой. Вот и поплатился за свою невнимательность... смертельным увечьем. — Я с раздражением сплюнул на землю. Все верно. Болото-то, чтоб его так через так, увечное.

Хоп кивнул, не споря, и добавил:

— Секатель убил чей-ловека. Но человек ушел далеко от секателя. И тот остался голодным.

Я не понял, к чему клонит Хоп, но продолжил свои измышления.

— На запах мертвечины пришел кабан, — предложил он свою версию дальнейших событий. — Секатель большой, но и кабан не маленький. — Он призадумался, склонив голову на бок. — Моя думать, что кабан ранен был. До того, как прийти сюда. Одну клешню он сломать сумел. Но и сам... полег.

Я кивнул — возможно, все так и произошло.

— Секатель убил кабана. Но кабан тоже далеко ушел от секателя. И тот снова остался голодным.

Я поднял на хобгоблина удивленный взгляд.

— А ты встретил секателя голодного, а потому слабого. И... однорукого. Только потому ты его победил. Так-таки-так — потому, — заявил он мне... насмешливо?

Спорить с ним я не стал, вспомнив неожиданно слабую атаку болотной твари. Но то, как он мне это сказал...

Я понял, что настала пора нам поговорить по душам.

— Хоп, — сурово обратился я к нему, не давая шанса уклониться от назревающей беседы. — Я вижу, ты разговариваешь со мною как-то... не так. Как-то... иначе, чем раньше. Скажи мне, только честно — что случилось? — Сказав это, я подошел к нему почти вплотную и требовательно посмотрел в глаза цвета спелого абрикоса.

Удивительно, но Хоп не отвел взгляда. Удивительно, потому что, как я читал в разных книгах, представители младших народов не могут выдержать прямого человеческого взора.

— Что происходит, Хоп? — снова требовательно спросил я у спутника.

Длинноносый хобгоблин, наконец, отвел взгляд и уставился куда-то за мое плечо.

— Ты... не помог мне... тогда, — то ли вызывающе, то ли обвиняюще заявил мне он. Я понял, о каком "тогда" он толкует. Но смутило меня другое — исходя из тех же книг, да и по уверениям моего отца, выходило, что хобгоблины не могут позволить себе так обращаться с человеком. Разговаривать так... дерзко. Решать, говорить или не говорить с людьми — это они могли. Но хохмить, издеваться и обвинять? Такого позволить себе хобгоблины не могли — для этого они были слишком просты. Так говорили все. Но то, что я сейчас услышал.... Выходит, все не так? Или это я чего-то недопонимаю?

А хобгоблин тем временем продолжал.

— Ты... говорил мне, что умеешь сражаться, — теперь в голосе хога слышался... ого, откровенный вызов. — Но ты меня... обманул! — резко добавил Хоп, упрямо продолжая смотреть за мое плечо.

— Но я тебя не обманывал, — поспешил заверить я его. — Я умею драться.

— Теперь я вижу, что ты... умеешь... драться. Но тогда... Тогда ты не дрался, — с какой-то ноткой отчаяния добавил он. — Там, на том острове, я подумал, что ты обманщик, — откровенно заявил хобгоблин. — Так-так — обманщик. Лжец, лгун, врун.

— Но я же помог... потом, — понимая, о чем идет речь, виновато проговорил я.

Но Хоп-Хопа уже было не удержать. Когда он заговорил, то мне показалось, что прорвалась плотина.

— Моя кричать "помогай" — ты стоишь. Моя снова кричать "помогай" — ты не помогаешь. — Хоп нервно дернул плечом. — Моя стоит против много крыс. Моя ждет помощь от чей-ловека. — быстро заговорил он, словно боясь, что его прервут. — Чей-ловек на помощь не приходит. Чей-ловек стоит. Моя бояться. Моя думать, что пришел конец — врагов много, а я один. — Взволнованный, Хоп ужасно коверкал речь. — Я тогда думал — почему так? Ведь ты сказал: "У тебя есть глаза и уши, у меня — топор и булава". Ты много говорил тогда, а я поверил. — Наконец-то Хоп снова взглянул на меня. — Да, сначала я думал, что ты лгун. А потом я подумал иначе. Подумал, что ты хочешь, чтобы я выполнил всю работу за тебя. Чтобы я сражался, чтобы я рисковал, а ты нет. — Хоп снова нервно дернул плечом — похоже, такое откровение давалось ему нелегко. — Гил лгун — плохо. Гил не-делать-что-обещал — тоже плохо. Я... я не знал, что из этого правда, а потому я... я хотел ... уйти.

Я неловко переминался с ноги на ногу, не решаясь перебить расстроенного хога.

— Потом я видеть, что ты умеешь драться, когда ты все-таки начал мне помогать. И там, и тут я видеть, что драться-таки ты умеешь. Да-да, умеешь. И я снова не понимать, в чем дело. Я был растерян, — продолжал Хоп свое нелегкое исповедание. — А сейчас, когда я увидел, как ты спасал человека, я подумал, подумал, что дело в другом. — Хоп отчаянно взмахнул кулаками. — Подумал, что Гил мыслит так: "если в беде хог, Гил не будет драться. Пусть хог пропадает. Но если в беде человек, Гил будет драться". И мне это очень не нравится. Потому я был зол. Очень зол, что согласился стать твоим провожатым.

— Но Хоп, это не правда, — постарался я заверить разошедшегося хобгоблина. Нет, это ж надо такое надумать!

— Правда, неправда — я не знаю. — Хоп рассеянно шмыгнул носом. — То, что я вижу, мне не нравится. То, что я думаю обо всем увиденном, не нравится мне еще больше. Но... — Он тяжело вздохнул, отчаянно стараясь взять в себя в руки. — Я понимаю, что не все понимаю. Теперь я не знаю, как думать правильно. А потому не знаю, как мне поступать. И мне опять плохо. Очень плохо.

Сказать, что речь Хопа меня удивила, то значит, не сказать ничего. Да я был поражён услышанным. Нет, не так — ошарашен! Кто знал, кто ж знал, что у лягуша-переростка, у моего лягуша-переростка, есть свои...идеалы, есть стремления и способности понять истину. Что его посещают и мучают сомнения. Что он ищет правду. Силится понять и ее, и при этом старается нанести другим как можно меньше вреда. Да что я? Такого не мог себе представить никто в целом мире.

Почему я в этом так уверен? Да потому, что в книгах, что я прочитал, об это не писалось ни строчки. А значит, ни один из книгописцев даже и не подозревал о такой возможности. Да что там книги! Даже мой отец, знающий в сто раз и прочитавший в десять раз больше меня, никогда не упоминал о такой вероятности.

Что говорил нам отец про младшие народы? Например, то, что гоблины или те же хобгоблины весьма просты по своей натуре. Говорил, что они в своем развитии недалеко ушли от тех же зверей. Есть, спать и спариваться — вот и все их основные потребности. Да — у них есть некое подобие культуры и даже есть примитивные разделения на сословия. Да — у них есть жажда жизни и жажда познания нового. Но у них нет, говорил отец, и не может быть желания познать самих себя. Нет ни силы воли, ни способности убеждать, ни способности подняться над своим естеством. Поэтому никто из младших народов не в силах прекословить человеку, быстро сдаваясь под напором человеческой силы убеждения. Вот почему у гоблинов процветает воровство и разбой — они не могут, просто не умеют не с кем ни о чем договариваться. Вот почему хобгоблины лучшие поставщики товара в этих землях — они добры, щедры, миролюбивы, но лишь потому, что они не в силах отказать, уклониться от споров и настоять на своем в общение с человеком.

Так говорил нам отец. Но сегодня... Сегодня я увидел нечто иное. Нечто... большее. И у меня создалось такое впечатление, что я прикоснулся к чему-то важному, к чему-то сокрытому и сокровенному. К чему-то...

Но всклокоченный Хоп снова вернул меня в этот мир.

— Я... понимаю, что не все понимаю, — осторожно заговорил он, теперь уже куда более спокойным тоном. — Иногда говорят, что если чего-то не знаешь, не понимаешь, то можно спросить. — Говоря это, Хоп нервно теребил кончик своего длинного носа. — Ответь мне, э, Гил, только честно — ты не сражался там, на острове с крысами, не потому, что я — хобгоблин? — И посмотрел в мои глаза так пристально!

Чего таиться — таково у меня и в мыслях не было. В чем и поспешил я его заверить.

— Да нет! Что ты, Хоп! — Я был сама искренность. — Мне бы такое и в голову не пришло. Поверь!

Хог снова испытывающе посмотрел в мое лицо, словно ища в нем подтверждения то ли своим страхам, то ли своим надеждам.

— А... тогда скажи — ты не помогал мне тогда... не потому, что хотел, чтобы я выполнил всю работу сам, за тебя?

Я замешкался всего лишь на мгновение. Конечно, какая-то часть моего разума тогда желала, чтобы хобгоблин сам разобрался с крысиным полчищем. Но, в общем и целом, я не собирался перелагать всю работу на Хопа — он бы ни за что не справился с такой задачей в одиночку.

Что я и поспешил ему сообщить.

— Хоп. Я не помогал тебе тогда совсем не потому, что хотел, чтобы ты сам выполнил эту, как ты говоришь, работу. Даже я понимал, что тебе не выстоять против такой оравы в одиночку. А потому выставлять тебя одного против такого количества крысюков.... Ты меня понимаешь?

Хоп задумался, а потом утверждающе кивнул — похоже, этот довод пришелся ему по душе.

— Это разумно. Да-да — разумно. — Говоря это, Хоп просиял, как полуночный костер в глуши. — Ты не мог умышленно мне не помогать, иначе бы нам двоим пришла смерть. Конец пещеры жизни. Да-да — конец. — Стало видно, что хобгоблин, наконец, почувствовал себя более непринужденно.

— Спасибо, что ответил мне, Гил, — обратился он, улыбаясь во весь рот. — Я доволен, что спросил, что хотел. Я доволен, что получил ответы на свои вопросы. Но, — тут Хоп снова неуверенно помедлил, — я хотел бы знать — почему? Почему ты мне помог мне не сразу?

А вот тут я не поспешил с ответом.

Что я мог ему сказать? Сказать, что испугался, я не мог — мне было стыдно. Как можно соваться в это болото, чего-то страшась? "Если боишься — не делай, а если делаешь, то уже ничего не бойся" — так у нас говорят. И это правильно. Признаться в страхе, значит, признаться в собственной глупости. А в этом я признаваться и вовсе не желал. Потому, что стыдно. И потому, что неизвестно, что на это ответит мне Хоп. Может, услышав такое, он просто развернется и уйдет. И честно говоря, как по мне, то правильно сделает — нечего шататься по такому месту в компании труса и, одновременно, глупца.

И я промолчал, тяжело лишь вздохнув.

Но Хоп, против моего ожидания, нисколько не расстроился.

— Хорошо. Не можешь сказать — не говори, — примирительно согласился он. — Каждый из нас имеет право на свои... тайны. Главное, что мне теперь хорошо — я прогнал кобольдов из своей души. Теперь я могу тебе доверять.

На этом наш непростой разговор закончился, чему я. безусловно, был только рад — ну не люблю я подобные разглагольствования.

Но, как оказалось, у меня осталось одно незаконченное дело.

— Что теперь будешь делать? — неожиданно спросил меня Хоп. Я повернул к нему удивленное лицо.

— Ты про что? Что ты имеешь ввиду?

Хоп стушевался.

— Э... Чей-ловек здесь мертвый лежит. С ним таки что делать будешь? Как у вас положено, у людей? Будешь проводить ваш... обряд погребения? Или хоронить... без обряда? Или, — он запнулся, — так оставишь лежать? — Хоп пожал плечами. — Я не знаю, как у вас, у людей, это правильно. Так-таки-так — не знаю. Потому и спрашиваю.

Я криво ухмыльнулся. Он не знает. А я, можно подумать, знаю?

"Действительно — что мне делать с телом? Проводить ритуал погребения, как полагается? Но я его не знаю. Да и не в моей это власти — это право только жрецов Старших Богов. Закопать его в землю без ритуала?" — Я покачал головой. — "И куда, скажите на милость, его закапывать? Тут не земля, а сплошная вода. Да и чем копать? Топором, что ли? Так хлопот не оберешься". — Я вновь призадумался, прикидывая и так и сяк. — "Оставить его лежать так, как есть? Я взглянул на мерзкое фиолетовое щупальце, продвинувшееся к своему возможному ужину еще на расстояние ладони. Нет, оставлять его так — ужасно. Тогда что же делать?"

— Хорошо, Хоп. Иди. Оставь меня наедине с...ним. Мне нужно время... подумать.

Хоп понимающе кивнул и быстро засобирался.

— Я буду рядом, если что не так, — завил он и вскоре исчез на противоположной стороне поляны.

Обдумывая свои дальнейшие действия, я безотчетно обыскивал труп. Да — нам, некромантам, брезгливость не к лицу. Из кожаного мешочка нам мою ладонь высыпалось несколько бронзовых и серебряных монет. Неплохой улов. Похоже, от этой встречи я не в накладе.

Это решило дело.

— Что ж, баш на баш. Считай, ты оплатил мне свои похороны, незнакомец, — обратился я к мертвецу.

Вначале я торжественно произнес над грязным телом часть погребальной молитвы — все, что помнил сам.

— Ты прошел этот жизненный путь, зная, что Старшие Боги следят за тобой. Теперь же, когда твоя душа снова вернулось в лоно Матери-Земли, ты будешь судим Ею по делам своим. Если дела твои будут превознесены Ею, то отдаст Она душу твою Отцу-Месяцу — для вечного наслаждения и удовольствия. Если же дела твои будут просто одобрены Ею, то отдаст Она душу твою Отцу-Солнцу — для вечного труда на благо Старших Богов. Но ежели дела твои будут прокляты Ею, то не отдаст Она душу твою ни Отцу-Месяцу и ни Отцу-Солнцу, а останется она на земле до дня искупления — до тех пор, пока Мать-Земля не решит иначе. Да будет на то воля Старших Богов.

Молитва закончилась. Можно было переходить к погребению.

Чтобы исполнить задуманное, я решил прибегнуть к темному колдовству, основанному на своей магической силе. Я собрался с духом, сделать мысленное усилие, пытаясь ощутить свою магическую энергию и выпустить ее на волю. Получилось — в моей руке послушно вспыхнул холодный бледный шар размером с большое яблоко. Отлично — Силы во мне с избытком. Осталось ее наполнить ее заклинанием. На свое усмотрение. Я собирался воспользоваться Заклинанием Порчи.

Порча. Очень интересное заклинание. Оно заставляло портиться и разрушаться все, на что было направлено. При ее воздействия железо — ржавело, дерево — расползалось зловонной слизью. Все, что оставалось от ткани, можно было сдуть одним дыханьем. А человек... человек же медленно, но уверенно превращается в лужу дурно пахнущей жидкости. Очень дурно пахнущей. Сомнительно удовольствие использовать это колдовство в такой непосредственной близи. Но, взялся за гуж....

Я произнес заклинание. Бледный шар в моей руке покрылся черными трепещущими лепестками. Я подвинул свои руки поближе к холодному телу. Черные лепестки заструились вниз, и началось ускоренное разложение. Одежда на глазах истлевала, тело местами вспухало, лопалось, извергая тучи миазмов, а затем опадало внутрь, вытекая наружу из всех щелей грязной лужей. Я отодвинулся как можно подальше, дабы не запачкаться.

Немного времени — и мой магический резерв уполовинился. Но и от трупа остались немного: только череп, позвоночник да пара крупных ножных костей. Что ж, незнакомец — я сделал для тебя все, что мог. На лучшее погребенье ты и не мог бы рассчитывать.

Я встал и развернулся, чтобы уйти вслед за Хопом. Но тут мой взгляд зацепился за тушу. Я задумался, тщательно рассматривая его прищуренным левым глазом. Харк побери — а почему бы и нет? Принадлежности для ритуала воскрешения у меня есть, крови со мне много, да и времени предостаточно...

Когда я снова увидел Хопа, то выглядел он встревожено. Но заметив меня, он успокоился и приветливо махнул рукой.

— Сделал, как должно? — просто спросил он.

— Да, — ответил я.

Мы замолкли, не зная, что сказать друг другу. О чем думал Хоп, я не знал. А вот я думал о том, что тем погибшим "везунчиком" мог оказаться я... если бы вовремя не встретил Хоп-Хопа.

Но печалью делу не поможешь — нужно было двигаться дальше.

Я дал мысленный приказ своему новому подручному. Зомби-кабан резво выскочил на соседнюю прогалину и уверенно потопал к северной границе острова..

Мы с Хопом переглянулись.

— Повторим наш трюк, Искатель Хоп?

— Конечно, повторим, Травник Гил.

* * *