Четвертый день Кондора

Первый мститель, Три дня Кондора (кроссовер)

Пэйринг и персонажи: Дж. Тернер!Александр Пирс, Джозеф Тёрнер, Александр Пирс

Размер:Мини

Жанры: AU, Fix-it, Драма,Попаданчество

Предупреждения:ООС, Отклонения от канона, Смерть основных персонажей

Описание:

Джозеф Тернер пережил три дня покушений и сделал попытку изменить Систему. Первая попытка провалилась, но вселенная дала ему еще одну.

Посвящение:самому шикарному блондину, за ночь с которым не жаль и миллиона:)

Публикация на других ресурсах:запрещено

Джозеф медленно провел кончиками пальцев по лицу.

Руки задрожали, Джозеф сжал зубы, рвано дыша, продолжая пялится в зеркало, но изображение размывалось, растекалось, и мужчина закрыл глаза, тряхнув головой, пытаясь справится с подступающей паникой. Он не знал, сколько стоял вот так, вцепившись в полы дорогого халата, с присвистом выдыхая сквозь зубы. Наконец паника отступила, Джозеф потер лицо ладонями, открыл глаза, убедился, что снова может нормально видеть и продолжил изучение своего, но не своего тела.

Это было его собственное тело: те же черты лица, тот же рост. Та же густая блондинистая шевелюра.

Это было не его тело: лицо избороздили морщины, пшеничный цвет волос щедро разбавило серебро, мышцы, пусть и крепкие, но не настолько, чтобы предположить, что он использует их по назначению, покрыты начавшей истончатся кожей.

Это был он, постаревший на десятка два лет минимум, а то и на три.

Это был не он, потому что Джозеф Тернер умер в тридцать семь, не дожив до старости.

Джозеф выдохнул, поправил лацканы халата — нет, шлафрока, как выдала резко включившаяся память. Плотный стеганый халат из тяжелого шелка, с бархатными лацканами, украшенный вышивкой — опять же шелковыми нитями, эта вещь даже лучше постаревшей на несколько десятков лет физиономии доказывала, что это не его мир, но этот мир реален.

У Джозефа Тернера, скромного аналитика ЦРУ, проводящего дни анализируя литературу, выискивая интересные способы покушений и проведения спецопераций, никогда не было достаточно денег для покупки такой статусной вещи. Его халат, висящий на крючке в ванной, был махровым, потертым и разношенным, просто вещью, а не произведением искусства, стоящим состояние.

А вот у того, чье место он занял, были и деньги, и желание потратить эти деньги на статусную вещь, потому что один вид ванной комнаты, в которой Джозеф сейчас находился, просто кричал о достатке и власти, как и тело Джозефа: холеное, сытое, его поддерживали в хорошей форме, правильно кормили и поили, дорого одевали.

У Джозефа, счастливо избежавшего гибели со всеми своими коллегами, каким то чудом и попустительством Всевышнего продержавшегося три дня, и умершего перед наступлением четвертого, никогда не было такого выражения лица: словно он стоит на вершине мира, и таких глаз — как дуло штурмовой винтовки.

А еще у него не было синюшной печати сердечного приступа вокруг побелевших губ — полет Кондора от смерти прервал выстрел в голову.

Джозеф еще раз выдохнул, принимая за рабочую теорию переселение в другое тело, ведь фантастику он тоже любил — реинкарнация, вселение? — снял шлафрок, и принялся за тщательный и отвлеченный осмотр. Пусть он считался безобидным книжным червем, но у него есть потенциал, недаром Хиггинс, его начальник, предлагал ему на ступенях издательства "Нью-Йорк Таймс" сменить профиль работы и перейти к чистильщикам. Джозеф отказался... И не дожил до утра.

Сейчас настала пора применить все свои способности, заставить аналитический ум работать, а не подвисать, как неисправная техника. От острого зрения не укрылись ни синюшные обводы рта — бледнеющие на глазах, ни траурный цвет лунок ухоженных ногтей. А еще стремительно светлеющие точки на пучках пальцев — единственное свидетельство очень редкого и не дающего осечек яда, приводящего к инфаркту, разлагающегося самое позднее через полчаса после смерти. Значит, есть точка отчета.

Джозеф разделся окончательно: судя по рубашке и брюкам с домашними туфлями, предыдущий владелец тела перед тем, как окочуриться, работал в кабинете, ощупал себя со всех сторон, выискивая следы травм, родинки и все, что подходит под "особые приметы", вымылся, смывая пленку предсмертного пота, снова оделся, причесался, и целеустремленно направился в кабинет, проливать свет на свое такое внезапное появление здесь. И где именно здесь?

Здесь оказалось в Америке, которая на планете Земля, его-прежнего звали Александром Пирсом, и оный Пирс умер от того, что кому-то явно не понравилось его назначение в Совет Безопасности. От высоты горы, на которой он теперь стоит, кружилась голова, но, словно этого было мало, Джозеф обнаружил, что является министром обороны.

Джозеф вспомнил свою робкую и наивную попытку изменить Систему, сообщив в редакцию о вырезанных аналитиках, и с трудом подавил истеричный смешок. После чего настороженно обвел глазами пространство. Жучки и прочую электрическую живность не стоило сбрасывать со счетов, раз он такая шишка, но почему никто не ломится с носилками и шприцами? Где охрана? Дом казался пустым и тихим, словно Пирс жил в гордом одиночестве.

Джозеф нутром чуял, что яд — это просто вершина айсберга, и продолжил перерывать кабинет, попутно осматривая висящие на стене награды, фотографии, и прочее. Руки сами нажимали на кнопки, вбивая коды, подключая невероятно выглядящую технику, в голове постепенно начали всплывать клочки информации, сливающиеся в ручейки, а потом и в полноводную реку, грозящую затопить сознание.

Мужчина зашатался, чувствуя, как уплывает сознание, отключил тонкий монитор и прочую электронику, дотащился до спальни, еле успел содрать с себя одежду и вырубился, трясясь под теплым одеялом.

Знания хлынули прорвавшей плотину рекой. Джозеф пытался выплыть из этого бурного потока, еле успевая грести и судорожно хватать воздух, борясь за свою личность, пока не вывалился из кошмара, судорожно опустошая желудок прямо на шкуру белого медведя, валяющуюся у кровати вместо коврика. Он думал, у него проблемы? Он ошибался.

Пирса действительно устранили конкуренты, вот только не по министерствам или Совету Безопасности, а по организации, в которой Александр долго и плодотворно трудился.

Его устранили коллеги в Гидре.

Сказать, что Джозеф удивился — значит ничего не сказать. Как любой ребенок, в детстве он обожал комиксы, и узнать, что их герои реальны — это было немножко слишком. Чем дальше он копал, тем больше погружался в какую-то отстраненную апатию, не имея сил удивляться. День прошел плодотворно: Джозеф просматривал бумаги и данные на электронных носителях, вяло размышляя о том, что в семьдесят пятом году ЦРУ продало бы всех своих сотрудников, лишь бы получить доступ к таким технологиям, но руки уверенно стучали по клавишам, глаза выхватывали ключевые слова и понятия, мозг, поначалу пробуксовывающий, постепенно раскочегарился на полную катушку, заработав во всю свою мощь.

Он работал, прервавшись только на поданный пришедшей прислугой завтрак и обед, а затем и ужин, отмахнулся от охраны и секретаря — и где они все были вчера, а? — пока не залез в самый последний тайник и не вспомнил, что там находилось.

Поздний вечер Джозеф встретил у камина, покачивая в руке хрустальный стакан с виски — в той жизни он о такой роскоши и мечтать не смел, размышляя о том, что власти у него теперь столько, что и не унести. Возможности, даруемые местом в Совете и креслом министра блекли по сравнению с тем, что он мог как глава Американского отдела Гидры — да, и тут он тоже получил повышение.

От воспоминаний о деятельности на этом поприще тошнило. Джозеф родился после войны, опустошившей мир, но он видел материальные свидетельства, оставшиеся от этого кошмара, смотрел хроники, читал статистики, и знать, что Пирс был замазан даже не по уши, было мерзко.

Кроме того, к своему сожалению, он слишком хорошо на собственной шкуре прочувствовал, насколько беззащитны простые смертные перед теми, у кого есть хоть какая-то власть, а уж когда ее применение оправдывают благом государства, и вовсе хоть беги. Он и бегал, целых три дня, уходя от идущих по его следу убийц, надеясь, что сможет кому-то что-то рассказать, доказать, что гибель его коллег — тихих и безобидных аналитиков, шуршащих в книжных и газетных развалах, не останется запрятанной под ковер. Тогда он искренне надеялся пусть не на справедливость — не настолько он был наивен — а хотя бы на отмщение.

Увы, Хиггинс был прав, когда в ответ на угрозу пойти к журналистам, спросил: "А вы уверены, что вам поверят?"

Джозеф надеялся еще несколько часов, пока его не остановили несколько пуль в голову, и теперь, размышляя о своей смерти, все больше склонялся к тому, что его труп так и остался безымянным, или списанным на разборки каких-то банд, а может его труп вообще не нашли. Этот вариант сбрасывать со счетов тоже не стоило — у ЦРУ, его работодателя, были возможности устроить любой спектакль.

Тогда он стал песчинкой, перемолотой жерновами, сейчас он является не только этими самыми жерновами, но и тем, кто их вращает.

К утру Джозеф так и не пришел ни к какому выводу, просто мудро решив осмотреться, собирая максимум информации.

Следующий год оказался чудовищно тяжелым: Джозеф чувствовал себя грешником в аду, пляшущим на адской сковородке в надежде уменьшить площадь ожогов. Работа в министерстве, работа в Совете Безопасности, работа в гребанной Гидре. Хорошо хоть деньги платили приличные, как утешал себя Джозеф ночами, мучаясь бессонницей, ведь не мальчик уже, он, по сравнению с собой-прежним, постарел почти в двое. И радовало что семья — бывшая супруга и взрослая дочь с внуком жили отдельно, нанося визиты редко, после согласования с вечно занятым Джозефом.

Постепенно он вошел в ритм, научился крепко спать, не блюя от воспоминаний о сделанном и узнанном, а также определился с тем, что он будет делать остаток своей жизни здесь, сколько б ему не отмерили. Пробным камнем стал визит на базу, где наконец разморозили приобретенного за бешеные деньги сверхчеловека — одна из причин гибели Пирса от рук конкурентов на его место.

Джозеф, который привык отзываться на новое имя, смотрел в мутные, полные боли и застарелого страха глаза человека, ставшего имуществом, читал Инструкцию, и мечтал разорвать всех в пределах видимости, а потом взять огнемет и выжечь дотла эту заразу, потерявшую право называться людьми.

Именно в этот момент он окончательно принял решение довести до конца начатое Капитаном Америкой, ведь перед ним стоял, изображая бревно, его считающийся давно погибшим лучший друг. Было странно и страшно столкнуться с тем, про кого он читал комиксы в детстве, зная, что сам он на месте злодея. А судьба злодеев в комиксах всегда незавидна...

Тот день стал точкой отсчета: Джозеф-Александр окончательно определил дальнейшие планы действий, и приступил к их исполнению.

* * *

*

Пятнадцать лет спустя.

Александр невозмутимо стоял, наблюдая как вокруг похожего на промороженную статую тела водят хороводы врачи, в высшей степени профессиональные и исполнительные. Вивисекторов от науки он давно повывел, и теперь свежеоткопанному Капитану Америке не грозили проведенные без согласия опыты или взятие проб. Говард Старк, прилипший к стеклу рядом, едва не подпрыгивал, как и его неугомонный сын, шило в заднице которого не давало ему стоять спокойно. Старки трещали как сороки, переговариваясь о своем, о девичьем, но попытки давить на окружающих интеллектом не предпринимали: этих деятелей Александр тоже жестко ставил на место. Хотите хвастать мозгами? Вперед, во славу науки, на баррикады!

Добро пожаловать на научные слеты, симпозиумы и прочие сборища, а нервировать и давить на мозги Александру не стоило: мужчина пару раз жестко проехался по комплексу неполноценности и мании величия, и все разговоры увяли на корню. И стыдно Александру не было: пятнадцать лет на вершине закалили его и отточили ум, лишив остатков наивности и веры в человечество. Теперь Александр верил не словам, но поступкам, предпочитая искать корни проблем, а не любоваться их махровым цветением.

Эти пятнадцать лет были тяжелыми, но намеченное Александр выполнил, зная, что смотреть в глаза того, кто пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти остальных, ему стыдно не будет. ЩИТ, мутная организация с неясными целями и огромным бюджетом, наконец реформирована, очищенная от проросшей в ней с молчаливого согласия и попустительства директора Гидры. Фьюри, пафосный глава радеющей о благе человечества организации, отлично знал, кто является его начальством. Это было грустно, но шоком не являлось: именно с подачи Николаса пригласили в ЩИТ остатки недобитой Гидры, и его все устраивало, теперь всегда можно было спихнуть вину за неэтичные опыты и действия на пробравшегося в их чистые ряды борцов за справедливость врага.

Фьюри отлично освоил правдоподобное отрицание, прикидываясь что не знает и вообще не замечает, и с тем, давно покойным Пирсом он сотрудничал с удовольствием, ведь если что, можно заявить что это не его решение, это приказ.

Александр изначально не верил, что директор ни о чем не догадывается и ничего не знает. Если действительно не знает, то как он может занимать такую должность? А если знает, но ничего не предпринимает, значит, все устраивает? Александр не верил, и оказался прав.

Фьюри давно погиб, до конца исполняя долг борца с преступностью, как и многие другие, а Александр, бодрый и деятельный не по возрасту, неусыпно следил за тем, чтобы все, прикрывающиеся лозунгами и строящие из себя патриотов знали свое место, и не разевали пасти, извергая банальности и призывы, а пахали в поте лица, приближая светлое будущее, а уж где они будут пахать — на рабочем месте или в исправительной колонии, это от них зависит.

Врачи радостно поздравили друг друга с появившимся у пациента пульсом, Александр кивнул, и направился к себе. Работа не ждет.

* * *

Стив утомленно обхватил руками грушу, едва не повиснув на ней. Телесная усталость была приятной, вот только умственная никуда не делась. Оказаться живым после успешной попытки самоубийства было странно, еще более странно оказалось увидеть постаревшего Говарда в компании взрослого сына, да и не только его. Стив реагировал вяло на страшно изменившийся мир, ему казалось, что тело оттаяло, а вот душа нет, и не было никаких сил общаться хоть с кем-то, и слава Богу, его желание тишины поняли.

Стива не трогали, предоставив все, необходимое для комфортной жизни, и Стив гулял по городу, рисовал, наблюдал, тренировался в зале, и чувствовал себя безнадежно старым и не вписывающимся в бешеный ритм современности ископаемым. Зазвенел будильник, Роджерс очнулся от тоскливых размышлений, направившись к себе: сегодня предстоял визит к министру обороны, занимающему эту должность уже третий срок, и Стив пытался наскрести хоть какую-то вежливость и дружелюбие.

Везли его с комфортом: мощные автомобили, похожие на танки, в качестве провожатого — командир лучшего антитеррористического ударного отряда. Желтоглазый мужчина в душу не лез, сигаретами поделился, и удивительно уютная поездка развеяла угрюмое настроение. Министр принял неформально, у себя дома, ужин оказался обильным и сытным: никаких пафосных блюд с наперсток на тарелке с тележное колесо, как в любимых ресторанах Говарда, откуда Стив всегда уходил голодным. Александр Пирс добродушно посоветовал не стеснятся, накормил и напоил гостя до отвала, а потом продолжил общение в компании алкоголя и десертов в гостиную, поближе к жарко пылающему камину.

— Присаживайтесь, мистер Роджерс, — улыбнулся великолепно для своих восьмидесяти выглядящий блондин, указывая на уютное кресло. — Сейчас к нам присоединится еще один гость...

Бокал лопнул, когда рядом сел рослый брюнет с военной выправкой.

— Думаю, представлять вас друг другу не надо? — лукаво улыбнулся хозяин.

— Привет, мелкий, — подмигнул брюнет, и Стив смог только просипеть:

— Баки?

Александр смотрел, как Роджерс трясущимися руками ощупывает считавшегося давно погибшим друга, оживая на глазах. Барнс посмеивался, шутил, утихомиривая приятеля, пока наконец Роджерс не успокоился, и не повернулся к наблюдающему за воссоединением друзей министру.

— Как?

— Как? — Александр сделал глоток, и задумчиво пожевал губами. — Хм... Давайте я расскажу вам одну историю, мистер Роджерс. Она началась двадцать пять лет назад, когда я был моложе, и что греха таить, тщеславнее. Я тогда как раз закончил военную карьеру, окончательно перейдя в политику, и однажды мне сделали предложение, от которого я не счел необходимым отказаться. Я тогда не был настолько политически подкован, я был, можно сказать, в некоторых вопросах непозволительно наивен. Я считал, что раз я пекусь о благе своей страны, и не гребу в карман, то и остальные должны следовать моему примеру.

— Со мной беседовали гораздо более вышестоящие люди, они одобряли мои устремления, предлагали их развить... Представьте себе мое удивление, мистер Роджерс, — прозрачные глаза министра сверкнули оружейной сталью, — когда через пару лет я узнал, что по собственному желанию вступил... вернее — вляпался... В организацию, которая давно признана запрещенной и... искорененной. В Гидру.

Роджерс замер, уставившись на спокойно сидящего министра, наслаждающегося виски. Барнс сжал его закаменевшее плечо, Стив отмер, дернув головой.

— И... Что вы сделали? — надтреснутым голосом произнес он.

— Я стал думать, капитан Роджерс, — жестко улыбнулся министр. — Смотреть по сторонам. Анализировать. Я решил узнать, насколько глубоко растут корни этого отравленного дерева. И для этого мне понадобились годы. Точнее, десять лет миссии под прикрытием, которую я назначил себе сам, ведь я не знал, кому я могу доверять, и могу ли я доверять вообще хоть кому-то. Десять лет, чтобы собрать информацию и подняться на вершину.

— А потом?

— Потом? Потом я нашел Джеймса, и это было для Гидры началом конца.

— Расскажете?

— Разумеется, мистер Роджерс, — Александр встал, налил всем еще виски, сел, и внимательно посмотрел на напряженного Капитана. — Итак, пятнадцать лет назад на меня произвели покушение. Отравили...

Огонь в камине пылал жарко. Александр рассказывал, делясь сокровенным, с удовлетворением отчитываясь о проделанной работе, зная, что эта попытка изменить Систему оказалась удачной, и его полет продлится еще долго, а вечер четвертого дня наступит очень и очень нескоро.

Впрочем, даже если и скоро, то он ни о чем не жалеет, ведь теперь есть те, кто не смирятся с тем, что люди считаются песчинками в жерновах.