Звезда пленительного 39

Николай Иудович пребывал в самом отвратительном расположении духа. И было от чего: армия разлагалась буквально на глазах. Ну ладно, все эти "братания" в перерывах между боями легко "лечатся" летучим пулеметным отрядом или даже группой метких стрелков, для которых Волков выделал почти неслышные винтовки. Дело, конечно, очень неприятное, но в принципе поправимое. А вот то, что служба контрразведки фронта раскрыла заговорщиков, скупающих армейские мотоциклы и даже автомобили, а затем переправляющая скупленное германцам... Генерал так до конца и не понял, каким манером техника оказывалась по другую сторону окопов, но и понять не очень-то хотелось: Николаю Иудовичу хватило того, что за последний месяц на Северном фронте германцам было переправлено чуть менее тысячи мотоциклов и пара сотен автомобилей. Включая, между прочим, артиллерийские тягачи!

Начальнику контрразведки, только что покинувшему кабинет, было велено подготовить приказ на расстрел всех заговорщиков. Николай Олимпиевич пытался было возражать, аргументируя тем, что до четверти заговорщиков состояли докторами в Центральном госпитале Лодзя, но командующий фронтом рассвирепел и погнал того готовить приказ уже матом. Это было неправильно — орать матерно на полковника, но аргумент "нас же антисемитами ославят" исчерпал чашу терпения. Это что же, если заговорщик — жид, то его уже пальцем тронуть не моги?

Поэтому, когда не успевшая закрыться за полковником Макаровым дверь снова начала приоткрываться, Николай Иудович не только повторил предписанное направление движения подчиненного, но и схватил со стола пресс-папье — с явным намерением швырнуть тяжелый предмет тому в голову. Но не швырнул, увидев вовсе неожиданное лицо, с улыбкой взирающее на генерала.

— Александр Владимирович? Рад, рад вас увидеть... а говорил я те слова вовсе не в ваш адрес, так уж извините.

— Не извиняйтесь, я понимаю — рабочая обстановка.

— Да уж... тут контрразведка — причем совершенно случайно — выявила группу заговорщиков из местных, которые германцам мотоциклы и авто переправляли.

— Так расстреляйте их и дело с концом, а технику я новую поставлю. Много успели наворовать?

— Много...

Солдат на войне за год съедает корову. Не рекордистку, а среднюю русскую корову — но съедает ее без остатка. Я бы предпочел, чтобы он съедал пару свиней, но военное министерство решило, что есть свинину на войне некошерно... просто иной причины для решения кормить русских солдат исключительно говядиной я представить не могу. Ну, почти исключительно: процентов восемьдесят мяса добывалось армией из коров.

Солдат этих было пять миллионов. В России же в год на мясо шло миллионов семь коров, так что если гражданских в мясе ограничить, то вопрос в принципе решаемый. Тем более для гражданских у меня и курочки были в ассортименте, и свиньи те же... Теоретически все было если и не хорошо, то терпимо. А вот на практике...

Коровок на войну отправляли живьем — потому что вагонов-холодильников не было. Почти не было. Однако почему-то в среднем коровка до фронта добиралась недели три, а так как ее считали уже практически готовым мясом, а вовсе уже не коровкой, то... Никому же в голову не придет, что банку мясных консервов или тушу замороженную нужно кормить. Вот коровок и не кормили — так что в живом (и съедобном) виде до войны добиралась половина мобилизованных скотин. Из этой половины до солдатских котлов — уже в виде туш — добиралось хорошо если две трети: ведь автомобилей-рефрижираторов тоже не было. И тем более не было телег-рефрижираторов — а от бойни до котла путь не близкий.

Так что чтобы солдатик съел вышеозначенную коровку, ему требовалось отправить с полей три животины. Понятно, что на таком рационе у солдатика харя треснет — и ему отправляли всего две. То есть десять миллионов из семи возможных. Откуда излишки?

Не только германские бауэры были идиотами, русский крестьянин бауэру не уступит. Да что там, он этого бауэра за пояс заткнет! В солдатские котелки пошли не только коровки, но и овечки, и козочки... даже лошадки, буйволы и верблюды: ведь за скотинку на мясо денюх плотють столько, что можно две новых скотинки на рынке купить! Правда лошадки и верблюды поначалу все же в армейский извоз шли, но на войне путь от упряжи до котла и для тягла недолог...

Год двенадцатый армия прокормилась на своих запасах: казенные стада на такой случай имелись, хотя и небольшие. В тринадцатом невероятный урожай помог армии птицей и свининой, а коров всего миллионом больше обычного на мясо пустили. А вот в четырнадцатом году, когда главная интендатура установила среднюю цену за корову свыше пятидесяти рублей, под нож попало уже не семь, как обычно, а сразу двенадцать миллионов источников говядины. Понятно, что на зимних ярмарках цена коровы поднялась аж до семидесяти рублей — живой коровы. Армия почувствовала некоторый мясной голод — и интендатура решила повысить ставки до "рыночных".

Семьдесят рублей за ходячий кусок мяса оставили Россию без крупных рогатых скотин: при отеле чуть более четырех миллионов под нож пошло больше десяти. А из двадцати семи миллионов голов довоенного стада осталось всего около шестнадцати. Число же скота тяглового ополовинилось.

Когда в год на человека в стране выходит хорошо если четыре-пять килограмм мяса, уменьшение мясного пайка на пару килограмм может быть и не особо критично: не было его, так и не будет, вдобавок на рынке появилась редкая ранее баранина, да и птицефермы мои не только яичком народ баловали. Но вот с основным кормом человечьим — то есть с "зернобобовыми" — стало совсем худо. Не из-за засухи или неурожая какого, а просто потому, что весной шестнадцатого года большинству крестьян пахать стало не на чем. Совсем не на чем — ну а я этот момент как-то прошляпил.

Потому что сидел в теплом Уругвае и восстанавливал здоровье. Вот уж врагу такого восстановления не пожелаешь! Аппарат Илизарова — штука полезная, но уж больно страшная. Да и чешется в тех местах, где в тебя живого спицы воткнуты. Самым же паршивым во всем этом деле стало то, что внешне-то рука и почти нормально стала выглядеть, а вот действовать... Кости мне доктора собрали, мясо — тоже как-то зажило, вместе с сосудами. А вот с нервами получилось неважно, и рука почти не действовала. То есть ложку-то я держать мог, и даже мимо рта ей не промахиваться — но уже писать или рисовать не получалось. Хорошо еще, что это особо и не требовалось, да и времени свободного хватало, так что потихоньку работа с пишущими предметами была освоена и левой рукой. Что меня в этом удивило, так это различие в технологиях письма и рисования: писал я теперь как курица лапой, а рисовать левой рукой я смог очень прилично. Хотя, вероятно, потому что рисовал я скорее всего "в зеркальном отражении", а писать так было невозможно: не поймет никто. И это было довольно печально. Впрочем, могло быть и сильно хуже.

Лишь Андрюша Новиков меня за все это время порадовал — в начале апреля принес заказанную ему еще два с лишним года назад железяку. Хорошую такую железяку — из вольфрамо-никелевого сплава. То есть намешано там было всякого очень много, в сплав добавлялся и алюминий, и титан, и фигова туча прочего разного — но, несмотря на весьма многокомпонентный "коктейль", Андрей сделал то, что я просил: почти что "монокристаллическую" турбинную лопатку.

Очень полезная штука, между прочим: если из таких лопаток собирать турбину для реактивного двигателя, то двигатель получится на уровне конца двадцатого века. Вот только в начале того же века самолет с таким двигателем будет стоить гораздо больше крейсера. Скорее, только двигатель будет стоить примерно столько же, сколько уже весь военно-морской флот России. А может быть, и сколько стоит флот Британии — я не считал. В изготовленной Андреем установке лопатка "росла" аж на пять миллиметров в час, а для турбины на каждое колесо лопаток требовалось по проекту больше сорока штук. Впрочем, если потребуется, то можно выстроить несколько таких установок — но это не к спеху. Все равно самолет под такой мотор спроектировать еще некому. Да и незачем: потихоньку производство "Шмелей" достигло одной машины в сутки и на фронте Россия получила в воздухе преимущество. Не подавляющее, немцы тоже не дремали — но все-таки армия потихоньку наступала и даже освободила Бессарабию.

Сидя за океаном, за событиями в Европе я все же следил больше по прессе — но вроде все было терпимо. Наконец и англо-французские войска начали германца давить — для чего Британия привезла в Европу почти полмиллиона китайцев. Вот интересно: индусов всяких они уже несколько лет привозили, но без какого бы то ни было эффекта (если не считать повышения плодородия почв в районе боев), а тут сразу все поменялось и после двухнедельных (и, как писали в газетах, ожесточенных) боев союзники России освободили Кале. Об этой выдающейся победе я узнал уже в гостях у Гомеса: наконец состоялся пуск первой турбины на электростанции на Карони и жизнь в этой стране сразу стала веселее. Ну, по крайней мере для столицы, куда уже почти два года назад была построена ЛЭП. И для нескольких других городов — в частности, для расположенных чуть в стороне от трассы ЛЭП пары десятков небольших городков, где Гомес "прятал" венесуэльскую армию. Формально это были "сельскохозяйственные центры", где делались те же консервы — но в связи "с возможностями диверсий" они очень неплохо охранялись, в среднем в городке с населением тысяч в пять "охраной" занимались минимум пара батальонов.

Самым интересным было то, что даже сами "охранники" не считали свои занятия военной службой. Они работали на фабриках, в полях — и всего лишь пару дней в неделю да и то по полдня "тренировались защите городка от бандитов". Всем же понятно, что бандитов желательно мочить с большим ущербом для них и с минимальными потерями для защитников, поэтому изучать работу с пулеметами и пушками сам бог велел — если за это еще вдобавок и зарплату платят. Все же дон Хуан, хотя и считал всех венесуэльцев прирожденными дебилами, в свое окружение подобрал очень грамотных социологов и пропагандистов...

После торжественного пуска станции (я на всякий случай даже в машинный зал заходить не стал) Васька отправилась обратно в Сьюдад Электрико заканчивать третью турбину, а я вернулся в Россию. И понял, что зря я так долго отдыхал.

Плотно наблюдать за большевиками я перестал еще с год назад — если говорить об "эмигрантах". "Приличные" большевики большей частью на моих же заводах и работали, причем работали очень неплохо и — что меня удивляло больше всего — "эмигрантов" вообще ни в грош не ставили. Впрочем, зря я, наверное, удивлялся: меньшей частью "верные ленинцы", как я прозвал "зарубежных сидельцев", занимались сугубо своими делами, никоим образом не влияя на творившееся в России. Да и было их с два десятка. Прочие же "осваивали сибирские просторы" и даже не рыпались — разве что иногда сбегали аж в Америку, где и пропадали из виду. То есть как-либо серьезно повлиять на творившееся в России они не могли.

Они, собственно, и не влияли — однако навлиял явно кто-то более могучий. Причем навлиял и на фронте, и в тылу.

В Сьюдад Электрико выходили две ежедневные газеты на русском языке и одна на испанском. Плюс одна русская и пять испанских доставлялись из столицы — так что казалось, что информации много. Но оказалось, что только казалось: за океаном никто не писал о том, что забастовки на заводах (в том числе и оборонных) случаются по две-три в день. Не на моих, но напряжение стало заметно и почти во всех городах, где эти мои заводы были построены.

Причина была проста: "мои" колхозы все же работали большей частью на мои же заводы, в тех же местах, где заводов не было, торговля в моих магазинах велась в основном местными продуктами. А с ними уже с июня стало довольно плохо. С бананами — хорошо, а вот с картошкой и капустой — неважно. Стал заметен недостаток круп — и "традиционная" торговля цены на продукты подняла. Да, в моих магазинах цена не изменилась — но что толку от низкой цены на то же пшено, если его просто нет?

Надо отдать должное Марии Иннокентьевне: после первой же попытки погромить мои магазины (кто-то пустил слух, что в них "придерживают товар чтобы цены поднять"), она почти во всех газетах опубликовала сообщение, что при первом же погроме из данного населенного пункта мои магазины будут вообще убраны. Помогло, но мало: народ хотя магазины и не громил, но приведенные продукты сметал с прилавков почти мгновенно. Так что торговали они сейчас большей частью бананами, чаем, кофе и рыбными консервами.

Однако все же торговали... Иванов — Николай Иудович, которого я посетил вскоре после возвращения, рассказал, что у кого-то в правительстве созрела мудрая идея "национализировать" мои элеваторы. Поскольку-де "страна в опасности", а тут такие запасы зерна пропадают... Идею, сколь ни удивительно, "закопал" Дурново, сообщив уже готовому подписать указ императору, что "если Волков перестанет ввозить винтовки и пушки, то зерно это заберут австрийцы с германцами". Элеваторы остались моими — вот только запасы в них остались весьма скромные, и в свободную торговлю их них попадало зерна немного. Мне же на заводах рабочих кормить надо!

К концу весны, когда посевная уже прошла, всем стало ясно, что изобилия продуктов не будет. И цены медленно, но уверенно поползли вверх. На самом деле это просто форма речи: вверх цены на самом деле пошли, но не очень-то и медленно: в Москве цена фунта пшеничного хлеба составляла уже восемь-девять копеек. А мясо — причем любое — не найти было дешевле, чем за полтинник фунт. Понятно, что народ радости от такого не испытывал, и в одной Москве случалось по десятку забастовок ежедневно, причем почему-то бастующие требовали вовсе не снизить цены на хлеб или повысить зарплату...

Правда, "народное возмущение" ограничивалось пока лишь крупными городами — в мелких людям не до бунтов было. Понятно, что и там народ думать головой не разучился и перспективы в общем и целом видел — но нашлось дело, внимание народа от бунтарства отвлекшее: забота о собственном пропитании. И нашел его мой "великий экономист" Слава Струмилло-Петрашкевич...

Статистика — великая наука, если работая со статданными не только плакать о "прошедшей невезухе", но и на основании этих данных рисовать "перспективы грядущего роста". Или, наоборот, падения — а Слава это делал очень неплохо. И как бы не первым сообразил, что если пахать не на чем, то пахота и не состоится — со всеми вытекающими последствиями. Последствиями печальными и голодными — если не предпринять каких-то действительно экстраординарных мер. Ну он, пользуясь моим отсутствием, эти меры сам и предпринял.

Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих. И единственное, чем утопающему можно помочь — заранее его предупредить о факте утопания. Чтобы он, например, плавать подучился... Поэтому еще с прошлой осени специально назначенные им люди приступили к "предупреждению утопающих". Понятно, что "предупреждать" крестьян — дело малопродуктивное, но насчет горожан я бы так не сказал.

Хорошо, что практически в каждом российском городишке есть свой "информационный центр", замаскированный под продуктовую лавку или забегаловку с пончиками. И когда в них на стенах появились плакаты с предупреждением, народ отнесся к ним довольно внимательно. Тем более и плакаты были весьма наглядными: на фоне изможденного семейства большими красными буквами пылала мгновенно ставшая знаменитой фраза про "утопающих". На нарисованном листе бумаги, которую держал отец нарисованного семейства, было написано, что выращивание картошки — самый легкий путь не помереть от голода.

Большинство городов Империи — маленькие, в них горожан-то всего от пары до десяти тысяч человек. И почти каждая семья, проживая в "собственном доме" — то есть попросту в избе — владела хоть маленьким, но кусочком "свободной" земли. Но — что было гораздо интереснее — обычно и сам город владел изрядным участком, свободным от каких бы то ни было строений — "на вырост". Слово-то "пустырь" — именно городское...

Каждому покупателю вручалась отпечатанная миллионным тиражом брошюрка, в которой — кроме указания на то, что выращивание картошки в тяжелую для Родины годину суть высшее проявление патриотизма — весьма подробно и с картинками была изложена технология добычи ценного продукта из земли. А каждому городскому главе было прислано письмо, написанное лично Александром Волковым (новая типолитография, заказанная аж в самой Америке, обеспечивала изумительное качество печати) с извещением о том, что бесплатное выделение земли под картоху спишет все прошлые грехи как перед Господом, так и перед властями. Вдобавок и в брошюре, и в письме особо указывалось, что два года подряд ценный корнеплод на одном месте выращивать все равно нельзя, а вот парк на вскопанной землице получится замечательный...

Во всех лавках появились в продаже дешевые лопаты и тяпки (Слава распорядился торговать ими по себестоимости, так что лопата без ручки стоила вообще пятнадцать копеек), картошка для посадки — засвеченная, зеленая, чтобы не пожрали досрочно, и небольшие пакетики с цементом: картофелеводы выяснили, что очень удобно именно цементом "осушать" срез клубня перед посадкой. В общем, создал условия для необременительного "обучения плаванью".

Конечно, горожане не бросились наперегонки копать грядки. Во-первых, это было и не особо нужно: выделенные городскими властями пустыри распахивались тракторами с моих МТС. А во-вторых, ленив народ — или сильно занят на работе. Тем не менее, по Славиным прикидкам, где-то с четверть горожан призыву вняли — что лично я считал величайшим достижением, поскольку не то что в столицах, но и просто в больших городах типа Харькова, Саратова или даже Калуги с Псковом места для плантаций просто не было.

Но картошка в городах уже была, минимум тысяч сто тонн собрали, по оценкам Струмилло-Петрашкевича, пролетарии и интеллигенты умственного труда. В том же Кологриве можно быть важным барином и директором прогимназии, но если в лавке пусто, то неистраченные деньги можно хоть дворнику заплатить, чтобы тот картошку окучил лишний раз.

А потом всю зиму радоваться, что не постеснялся изобразить "патриотический порыв" и в порыве этом захватить не полторы сотни саженей "огородов", а целых три — потому что теперь можно ежедневно, хоть и не от пуза, потреблять хоть какую-то еду.

Вот только "промышленные центры" по совершенно объективным причинам картошкой не запаслись, и народ решил, что бузить — самый верный способ прокормиться. А самые "сообразительные" додумались и до "экспроприации скрываемого властями продовольствия". Причем "сообразительных" оказалось очень много, и Чижевскому пришлось чуть ли не половину продукции своего "опытного завода" отправлять не на фронт, а в "народные дружины" других моих заводов. А для охраны элеваторов Слава вообще заказал — у американцев — тысячу пулеметов "Льюис". Дорогущих — американца продали их по тысяче долларов за штуку, да и то лишь выяснив, что это не для армии, а частный заказ. Однако пришлось платить, других пулеметов (кроме редкостного дерьма французской выделки под названием "Шош") вообще никто не продавал. Без пулеметов же оборонять те же элеваторы было уже страшновато: в Малороссии появились банды дезертиров, вооруженных не только винтовками...

Все это я узнал сразу по возвращении, от самого Славы — который счел долгом срочно "отчитаться о непредвиденных затратах". Не сказать, что рассказанному я очень удивился, только две детали показались мне не очень понятными:

— То есть ты хочешь сказать, что армия покупает тульский "Максим" втрое дороже, чем стоит тот же пулемет, но сделанный "Виккерсом"?

— В три с половиной раза. Причем мне удалось добраться до бухгалтерских отчетов Тульского оружейного, там не воруют. Просто то, что у британцев делает один человек, в Туле дюжина еле справляется. Сам же знаешь, как работает Путиловский завод и как Рейнсдорф...

— Знаю. А с "Льюисами" что не так было?

— На "Саваж Армс" сначала даже разговаривать не захотели: мол, производство загружено, новых заказов принять не можем. Но когда узнали, что заказ частный — сразу и производство незагруженное нашлось, и вообще... А когда мой агент сказал, что оплачивает сразу и американскими же долларами, то ему сразу и счет выписали, и накладную — оказывается, на складе компании уже была тысяча пулеметов под русский винтовочный патрон. И даже не тысяча, он говорил, что ему на взгляд меньше половины складского запаса отгрузили.

— Да, спрашивается вопрос: если в Россию пулеметы не поставляют, зачем им этот запас нужен? У янки-то русские патроны не продаются...

— Наверное, Император по каким-то причинам предыдущий заказ не оплатил. Или, что тоже возможно, не мы одни с такими "частными заказами" приходим. Ящики-то были с маркировкой "ружья охотничьи"... неважно. Ты вообще как себя чувствуешь? Иванов с Алексеевым на Северном фронте вероятно что-то затевают, давеча телеграмму прислали, приехать просили для обсуждения неких вопросов. Но они-то не знали, что ты возвращаешься — так мне поехать или сам с ними поговоришь?

— О чем, не знаешь?

— Знаю. Насчет поставок дополнительных машин. И не говори, что мы и так делаем что можем: они же не идиоты, сами в курсе. Там что-то по техническим деталям, а это всяко ты лучше меня знаешь...

Позиционная война забавна именно тем, что она позиционная. Солдаты сидят на одном месте, причем сидят практически годами. И жизнь их — несмотря на то, что проходит она в условиях, мягко говоря, экстремальных — потихоньку переходит в рутину. Ведь солдатам с обеих сторон умирать-то очень не хочется — и на самом низовом уровне налаживается странное "взаимодействие в борьбе за выживание". Сначала — чтобы не злить противника — его предупреждают о предстоящих обстрелах. Имея в виду, что и противник не забудет об ответной любезности — и когда начинается "артподготовка", противная сторона уже сидит в блиндажах. Затем стороны обговаривают участки, по которым стрелять точно не будут, чуть позже — начинается общение и по более мирным вопросам. Еще пара месяцев — и вот уже солдаты ходят друг к другу в гости, меняются "национальным колоритом" — то есть тушенкой и сосисками, водкой и шнапсом... Если где-то запаздывает полевая кухня, делятся продуктами — с отдачей, конечно. Ну а если поступает приказ и случается атаковать иди отбивать атаку — то после этого стороны чуть ли не совместно оплакивают погибших.

И при этом почему-то всегда ругают власть, жалуясь на то, как царь угнетает бедных крестьян и дерет с них три шкуры, а затем заставляет бедных солдатушек погибать за него. А у солдата-то дома семья, кто ее накормит, пока тут в окопе гнить приходится?

Николай Иудович, высказав несомненную радость от моего прибытия к нему в Ставку командования Северного фронта со всей мощью великого и могучего, счел необходимым несколько оправдаться:

— Александр Владимирович, это я вовсе не в ваш адрес сказал. Ваша-то задумка с армейскими моторами как раз оправдалась, но вот германец-то не в меру догадлив оказался...

"Задумка" моя была не то чтобы простой, а, скорее, примитивной: все, что в армии снабжалось мотором, работало исключительно на дизтопливе. Во-первых, так дешевле. А во-вторых...

Да, мотоцикл с дизельным мотором (на них ставился восьмисильный "минитракторный") получается тяжелее и неуклюжее мотоцикла с мотором бензиновым. Но германцы, захватив такой мотоцикл в качестве трофея, сами же его немедленно и уничтожали — просто залив в бак бензин. Или керосин. Или соляровое масло.

С бензином — понятно. Керосин, с цетановым числом меньше сорока, вспыхивал позднее и сгорал значительно быстрее "моего" дизельного топлива, а так как "маслючесть" керосина почти никакая, двигатель очень быстро клинило. Что же до собственно солярового масла — оно для низкооборотных дизелей очень даже неплохо, а для моих высокооборотных — практически мгновенная смерть топливным насосам высокого давления. Масло-то это вчетверо более вязкое, чем привычная всем "солярка"! Да и горело оно медленнее, так что на высоких оборотах соляр горел уже в выхлопной трубе, и с четверть затрофееных германцами машин была уничтожена пожарами.

Пока у германцев и австрийцев моторизованных трофеев было мало, проблема топлива их не волновала. Но осенью, набрав в постоянных наступлениях-отступлениях изрядный "трофейный автопарк", германец проблемой занялся — и, конечно, довольно было подобрал подходящую смесь газойля и керосина. После чего русский солдат получил возможность "выгодно продать" мотоцикл за пятьсот рублей, арттягач или грузовик за пять тысяч — и нашлось немало желающих "поправить пошатнувшееся из-за царя финансовое благополучие". Попавшихся — расстреливали, но ведь и попадались далеко не все, а дезертиров ловить в "беспаспортной России" — дело практически безнадежное. То есть паспорта-то были, но без фотографии, а в местечках торговля липовыми паспортами давно стала весьма распространенным видом бизнеса — недаром ведь еще в моей "изначальной истории" все "видные деятели революционного движения" без особых проблем закупали паспорта у шустрых еврейских дельцов.

Как пояснил Николай Иудович, дело осложнялось и тем, что многие офицеры военного времени — бывшие студенты-социалисты — торговле военным имуществом с врагом потворствовали, искренне считая ее "формой борьбы с царизмом". И очень не всегда можно было доподлинно узнать: разбили пропавший мотоцикл при артобстреле или просто продали его за мелкую копеечку. Как точно так же далеко не всегда было понятно, погиб офицер от вражеской пули в бою или он "бизнесменам" в неудачный момент повстречался. Сам Иванов был склонен менее всего валить все на врага: почему-то офицеров погибало в процентном отношении втрое больше чем солдат...

— Вот такие дела, Александр Владимирович...

— Даже не знаю, чем я могу тут помочь. Мотоциклов и тягачей я могу, конечно, еще прислать, но ведь и их продадут немцам...

— Это все потому, что солдат не видит пользы в войне этой. Мы не побеждаем — и это разлагает войско! Поэтому я считаю, что нам нужна крупная победа, и после нее настроения в войсках резко изменятся. Собственно, поэтому я и попросил вас обсудить кое-что.

— Что именно? — по моим впечатлениям, Иванов был одним из очень немногих генералов, действительно разбирающихся в своем деле, а потому способствовать боевым действиям, проводимым под его руководством, я был готов всеми доступными мне средствами. Не финансовыми, конечно, ведь он-то наверняка не денег попросит.

— Ваши броневые машины с пушками очень неплохо себя показали, но ведь используют их по две, редко по четыре вместе. А если бы вы изыскали возможность обеспечить мне их хотя бы сотни две... и на недельку выделили бы ваши вертолеты, то уже через две недели максимум мы бы уже взяли Кракау. Вот смотрите...

Наверное, план Иванова был неплох. По мне, так это просто классический "блицкриг", просто вместо танковых колонн должны были использоваться... ну, тоже танки, только на колесах. А учитывая, что пока еще никто дороги не минировал, мосты не взрывал и вообще "на коммуникациях не гадил", все выглядело очень неплохо. А я ещё "добавил" к плану штурмовку позиций вертолетами (их так и осталось всего два) и штурмовиками (Володя Ветчинкин изготовил с полсотни своих машин с титаномагниевой броней, но Армия их не закупила из-за дороговизны), и теперь осталось обсудить с Лихачевым сроки поставки "танков на колесах". Вот только обсуждение так и не случилось...