Звезда пленительного 42

Леонид Борисович зябко поежился на ветру и вернулся в вагон. В конце концов трап и из окна видно, так что выйти и встретить гостя он успеет — а пока можно и чаю горячего выпить. Но, глянув — на всякий случай — в дверное окно вагона, он понял, что слегка поспешил: долгожданный гость уже спускался по трапу в сопровождении дамы. Незнакомой — с супругой его Леонид Борисович не так давно встречался. Хотя, если подумать, то все же времени прошло немало, обстоятельства меняются...

Вопреки ожиданию, гость, поздоровавшись, даму свою представлять не стал — ну а спрашивать было все же неприлично, тем более и без того разговор предстоял несколько щекотливый:

— Александр Владимирович, очень, очень рад вашему возвращению в Россию. И весьма рассчитываю на вашу помощь...

— Деньги нужны, как я понимаю — усмехнулся Волков.

— От денег я бы, конечно же, не отказался, но у вас есть кое-что более для России необходимое: ваш ум и опыт. Ленин с Троцким окончательно потеряли рассудок и загоняют страну в полнейший хаос и разруху, никто в правительстве не желает заниматься промышленностью и сельским хозяйством, все в политику играют... так что у меня сейчас единственная надежда на вашу помощь.

— Нет уж, увольте, министр из меня точно не получится. Советом если нужно помочь — постараюсь, а министра пусть большевики из своих назначают.

— Уже назначили, я как раз и есть министр промышленности и торговли. Только вот торговать нечем, да и с промышленностью у нас сейчас дела плохи. И к вам я как раз за советами и обратиться желаю... вы сейчас куда направляетесь? В Москву?

— Сначала в Сталинград, надо немного отдохнуть с дороги, оглядеться — я же давно дома не был, а все так стремительно меняется. А потом — посмотрю по обстановке.

— Опасаюсь, что отдохнуть в Сталинграде у вас не выйдет...

— Почему?

— Зимой там были большие бои, город изрядно разрушен...

Ответ Леонида Борисовича очень удивил:

— Тогда тем более мне нужно туда немедленно попасть. Вы уже национализировали Новороссийскую дорогу?

— Нет...

— Отлично! И поезд мой, гляжу, в порядке — вы ведь на нем приехали? Я лично никого не жду, так что можем сразу и ехать. Можно отправляться?

Министру промышленности и торговли Советской России Леониду Борисовичу Красину осталось лишь молча кивнуть головой...

Мировая война закончилась столь же "неожиданно" как и началась: стороны, прикинув потери и перспективы, практически одновременно пришли к выводу, что "дальше будет только хуже" и заключили мир. Больше всех (если Россию не считать) пострадала Франция: у нее Германия отъела половину Шампани, а итальянцы — Корсику с Сардинией и приличный кусочек на юге континента. Но ее мнение никто учитывать не собирался, поскольку от французской армии мало что осталось, а завезенные из колоний "туземные" войска больше самих французов грабили чем воевали. Так что Европа "вздохнула свободно" и бросилась "зализывать раны". Ну, кто как мог...

В новоявленной Украине урожай "собирали" уже германские и австрийские войска, которые в соответствии с договором между Центральной радой и этими державами "обеспечивали территориальную целостность". Если крестьяне вдруг возражали от "продажи" большей части урожая на никому не известные "нотгельды" — "временные" германские и австрийские бумажки — то забиралось уже все (после того, как специально выделенные армейские части объясняли крестьянам их неправоту).

Германцы "закупки продовольствия" вели с размахом, поскольку не испытывали особых проблем с транспортом. К моему удивлению, основу парка немецкой армии составляли вовсе не автомобили, а трактора, причем трактора "тяжелые", изготовленные компанией "Ланц". Этот трактор непринужденно таскал за собой по паре пятитонных прицепов, и хотя скорость такого "транспорта" была невелика, мощность его данный недостаток нивелировала. Причем — что для меня оказалось самым удивительным — мотор на тракторе стоял самый паршивый, калоризаторный, с КПД меньше чем у паровоза. Но с точки зрения германского командования у него было иное преимущество: мотор этот работал на всем, что горит. То есть вообще на всем, начиная с бензина и керосина до сырой нефти, мазута, спирта и даже постного масла. Которое, кстати, тоже у крестьян изымалось...

Так как оружия у крестьян накопилось немало (только дезертиров за последний год насчитывалось сильно за миллион), то германцы в села сразу заезжали на броневиках и заранее пулеметами поясняли важность своих запросов — и население довольно быстро сообразило: большевик Сергеев лучше чем самый украинский гетман...

Однако война — дело уже в некотором роде привычное. А вот подстреленный Дзержинский "из последних сил" выдавил из Ленина указ об организации своей "Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией" и на законных отныне основаниях приступил к внедрению в массы "революционного террора" — и уже через пару недель "смертельно раненый" товарищ начал очень эффективно сокращать поголовье "буржуев".

Впрочем, мне пока было не до него...

Рука моя, хотя в целом и зажила, доставляла кучу неудобств — главным образом ментальных. Вид у руки был уж очень неприятный, и почему-то все время ее хотелось почесать — а в результате я ее периодически расчесывал до крови. Ну а поскольку периодичность процесса была весьма невелика, я почти все время ходил именно с "кровью на рукаве", причем в самом непосредственном виде. И, в разговоре с Ястребцевым (который так и оставался главным врачом Сталинградского госпиталя) как-то — практически в шутку — поделился "свежей идеей о пересадке кожи". Но оказалось, что в больнице (куда с фронтов раненые постоянно поступали) у Александра Александровича появилось очень много "экспериментального материала"...

Вот только "дозрел" доктор уже сильно после большевистского переворота, когда простой стрептоцид и даже йод стали жутким дефицитом — я уже не говорю о полном отсутствии обычных бинтов. Отсутствии в Сталинграде (как, впрочем, и в любом городе России) — а вот в странах, где войны не случилось, проблем с медпрепаратами было гораздо меньше. Конечно, можно было все и из Монтевидео привезти, но Александр Александрович — вероятно, понаслушавшись рассказов бежавших из столиц докторов — предложил мне самому перебраться "поближе к бинтам". Его-то я хорошо понимал: семья, дети уже взрослые, внуки скоро пойдут — а в стране простой кусок мяса вызывает завистливое раздражение ширнармасс, так что в начале сентября "Дельфин-II" понес меня через океан. Ну а заодно и самого Александра Александровича, его супругу, троих детей (с супругами), три десятка раненых офицеров из Сталинградского госпиталя, восемьдесят пациентов уже Олиного госпиталя... и, что было самым для меня успокаивающим — Оленьку и ее мужа.

Большевики-то сразу объявили, что в несостоявшегося еще главного чекиста стреляли эсэры, а поэтому всех офицеров, не перешедших на службу к большевикам, нужно уничтожить. То есть они так, конечно, не говорили — но наверняка думали: другого объяснения нападению роты "красногвардейцев" на Олин госпиталь я просто выдумать не могу. Все же врачи — изрядные циники, и Оля, всего через день после того, как всем им буквально чудом удалось спастись, совершенно спокойно рассказывала:

— Там человек двадцать пять всего выжило, но, думаю, у остальных диагноз был бы такой же: кокаин. Ну и алкоголь конечно. К сожалению, неизлечимо... да и не очень-то и хотелось лечить.

Нападавшие не учли того, что госпиталь очень неплохо охранялся, причем не от "революционеров", а просто от грабителей: только в холодильниках госпиталя продуктов хранилось недели на две минимум. Так что рота с винтовками (и под дозой) против восьми пулеметов (не говоря о прочем оружии) выглядела бледновато. А после того, как через пару часов из Александрова подоспела подмога, шансов у них не осталось. Радиомонтажники — практически все с фронтовым опытом и сами бывшие пациенты госпиталя — пленных не брали, но в результате Степан немедленно отправил и госпиталь, и — заодно — свою фабрику (людей, конечно, с семьями) в Мурманск — где мы и встретились.

"Дельфин" — судно не пассажирское. В смысле, кают на корабле было человек на тридцать — так что пришлось поставить на палубу два десятка "жилых контейнеров". В сентябре вроде особых штормов еще не случается...

Дни до середины декабря протекли сквозь сознание незаметно: врачи что-то очень долго, почти три месяца продержали меня на обезболивающих. Рука приобрела более приличный вид да и чесаться почти перестала. К тому же благодаря уже доктору Батенкову и шрамов почти не осталось по краям "заплатки": он придумал какую-то машинку, делающую очень мелкий шов и рубцов по краям пришитой кожи было практически не видно. Впрочем, лучше сама рука работать не стала, но я уже привык больше пользоваться левой. И картинки разные "внукам" рисовал не только с удовольствием, но и с личным удовлетворением: получались они у меня очень даже неплохо.

А вот с управлением делами получалось плохо, причем главным образом потому что дома "дел" почти и не осталось. заводы стояли без топлива, рабочие разбегались от бескормицы. Шахты и рудники затоплялись и рушились — ну и какие тут могут быть дела? Хорошо еще, что у меня вся система на производстве не зацикливалась, так что денежка шла потоком (и главным образом из США). Причем даже не с тракторов, коих продавалось по пять-шесть тысяч в месяц, а просто с магазинов. Пол Бариссон сеть "Золотых орлов" существенно расширил. Ну и "углубил" тоже, особо обращая внимание на прикрытие от антимонопольных американских законов. Так что формально во всей стране существовало всего лишь чуть больше шестисот магазинов сети, а еще четырнадцать тысяч принадлежали семи совсем другим компаниям, люто друг с другом конкурирующих. Дико конкурирующих: норма прибыли в магазинах сетей едва превышала три процента. Это при средней "досетевой" около тринадцати, так что теперь кроме как между собой им и конкурировать особо было не с кем. А антимонопольные законы чем хороши: они заботятся лишь о том, чтобы конкуренция была, а вот кому лично принадлежат разные компании, они не замечают...

Так как большого потока "временно свободных" денег от импортных (то есть русских) товаров почти не стало, на полках магазинов в основном лежал и стоял товар уже местный. Однако Павел Борисович на него почти и не тратился, почти все товары сеть получала "на реализацию", с оплатой после продаж. Понятно, что производителям товаров эта система не очень нравилась — однако сети держали уже больше шестидесяти процентов розничной торговли в стране и эти самые производители поняли одно: то, что продается через сетевые магазины — продается быстро и много. А вот продать что-то мимо сети стало чрезвычайно трудно. Можно, но очень нескоро и в небольших количествах.

Причем сами магазины с производителями вообще формально не связывались: этим занимались независимые оптовые компании, так же конкурирующие друг с другом в разных сегментах рынка — и так же с рентабельностью ниже четырех процентов. Например, мебель в магазины отправляло пять "общенациональных" компаний, каждая работающая со своими поставщиками. И каждая пытающаяся изо всех сил отъесть кусочек рынка у конкурента — а поэтому в том же "Золотом орле" продавались яйца совсем с иных, нежели в "Сильвер Старе" или "Америкэн Грошериз", ферм. Ну а что цена одна — так ведь выше нельзя, конкуренция... а ниже просто некуда. Понятно, что производители сами "выбирали", какой сети им предложить свои товары — при условии, что их "предложения" примут, конечно. А "условия" опять же определялись исключительно "конкуренцией", так что шансов на резкое обогащение ни у кого не было.

Но каждый фабрикант, каждый фермер, каждый швец, жнец и изготовитель духовых музыкальных инструментов твердо знал: работая с "сетью" он свои деньги он получит полностью и не позднее, чем через неделю после продажи — и мирился с не очень высокой, но все же прибылью. Очень полезная штука — кассовые аппараты с перфораторами.

На самом деле информация о каждой продаже поступала в расчетные центры ежедневно, просто магазинов стало так много, что обработать все поступающие перфоленты сразу оказалось очень трудно — и Павел Борисович просто установил график обсчета для каждого магазина сетей. В этот день перфоленты магазина на одних машинах перегонялись на небольшие перфокарты (чтобы можно было их сортировать), затем уже карты пропускались через несколько сортировочных машин, потом уже отсортированные карты на третьих машинах обрабатывались и формировались сводные отчеты — работы было много, и работа была не самой дешевой: для ее обеспечения пришлось даже поставить пару фабрик по выпуску этих карт. Но все окупалось: раз в неделю каждый из поставщиков получал письмо, в котором были указаны все продажи его товаров по всей стране — за предыдущую неделю, а на счет ему поступала соответствующая сумма. Удобно, надежно... выгодно в конечном итоге — и через Бариссона ежедневно продавалось всякого больше чем на пятьдесят миллионов долларов. А семь суммарных процентов прибыли — это с оборота выходило. Три миллиона семьсот тысяч долларов. И четыре с лишним — по воскресеньям. При том, что стоимость всех собственных активов торговых сетей и оптовых компаний вместе взятых чуть-чуть превышала полмиллиарда...

Американская промышленность и сельское хозяйство чувствовали себя прекрасно, в особенности последнее: спрос постоянно растет, перспективы радужные. Хотя и не у всех: с окончанием войны Германия стала сильно демпинговать на рынке станков — и янки это почувствовали на своей шкуре. Впрочем, это уж забота не моя — мне бы с обезболивающих "соскочить"...

Соскакивал я самым простым путем: здоровый сон часиков до десяти, затем — после завтрака — прогулки на природе, да так чтобы ноги гудели, после обеда — опять прогулки, но уже на велосипеде, за прогулками — часик-другой в бассейне, часок на корте или волейбольной площадке — и вечером падал в койку без задних ног. Выхода другого не было: не устав как собака я просто заснуть не мог без опиатов. Но к середине декабря вроде все налаживаться стало.

И двадцатого, вылезя из спаленки в гостиную, я увидел Славу, с увлечением читающего оставленный вечером "предварительный годовой отчет" от Павла Борисовича. Пол Бариссон его оформлял в виде толстого тома на манер телефонного справочника и вставлял в яркую обложку от торгового каталога "Золотого орла" — и Слава его и схватил, желая, как он сказал, присмотреть подарки каким-то родственникам — но внезапно нашел более интересное чтиво. Однако Слава не просто читал, а еще что-то переписывал в блокнот.

— Утро доброе. Чего это ты так тщательно конспектируешь? Если тебе так надо, можешь забрать отчет себе, мне через пару недель новый пришлют.

— Саш, у меня закрадывается сильное подозрения, что на тебя работает каждый второй счетовод Америки. Но если ты им за это платишь, ты переплачиваешь ровно сто процентов: тут написана полная чушь. Извини, что я залез в твои бумаги: думал, просто журнальчик поглядеть — но раз уж так получилось...

— Почему чушь?

— Потому что если бы тут была написана не чушь, то в США сейчас был бы дефляционный шок. Тут приведено сравнение с предыдущим годом как будто, то есть все это как бы продолжается не первый год — и при таких показателях или цены должны были упасть уже процентов на двадцать, или все склады заполнены излишней продукцией на год торговли. В любом случае до половины производств и ферм обанкротились бы — а этого вроде не наблюдается.

— Правильно, не наблюдается. Потому что тут не указано, куда эта "излишняя продукция" девается. А я ее просто из США вывожу, в Венесуэлу, на Кубу, в Уругвай... ну да, чего уставился? Моя это компания, моя! То есть вообще все отмеченные здесь компании мои.

— Да... забавный поворот... ну тогда значит тебя обворовывают вообще безмерно. Если мне память не изменяет, то у тебя доходы с американской торговли были в пределах трехсот-четырехсот миллионов в год... долларов. А тут вроде получается сильно больше.

— Ну нужно же запас на черный день иметь. Ну я и запасал немножко...

— Боюсь даже спросить сколько. Но тогда вроде все складывается... а то я уж испугался, что я считать разучился и мои планы все выкинуть придется. Ладно, об этом тогда можно и потом поговорить — если у тебя желание возникнет. А сейчас, Александр Владимирович, от Америки перейдем к России — в которой, боюсь, черные дни как раз и настают.

— Совсем плохо, да?

— Нет, все еще хуже. Ты знаешь...

Солнечные лучи, наконец, добралось до огромных "венецианских" окон гостиной и в комнате стремительно потемнело. Слава с недоумением уставился в окно: с утра вроде солнышко светило на чистом небе, а тут как будто черная туча его закрыла. Я неприлично заржал:

— Не обращай внимания, это дочь наша намудрила — чтобы днем не очень жарко было.

Дочь наша действительно "намудрила". Больше со скуки чем по необходимости она занялась подбором состава стекла, имеющего коэффициент теплового расширения в точности равный оному же у стали. И, химича с присадками, сварила стекло с начала с хлоридом, а затем и с бромидом серебра. Стекло с хлоридом не подошло — оказалось вообще электропроводным, а с бромидом — тоже не подошло... его просто никто проверять не стал. Так как стекла эти продемонстрировали потрясающий эффект: при ярком солнечном свете (при ультрафиолетовом, как чуть позже выяснилось) эти стекла темнели. А в темноте наоборот светлели — ну и для гостиной Машка окна из бромсеребрянного стекла и сделала. Я — когда первый раз увидел, как темнеют стекла — даже испугался, подумав что морфий меня до глюков довел. Забыл уже про фотохромные очки моего прошлого будущего...

Слава задумчиво покачал головой, еще раз внимательно посмотрел на потемневшее стекло и спокойно стал рассказывать о том, что творилось в России. А творилось, оказывается, такое!

Понятно, что промышленность встала полностью: ну не может она работать без топлива. Нет промышленности — нет продукции, продавать нечего — и не на что купить провиант. Его, конечно, можно просто отнять... Отнимали все — но почему-то даже крестьяне считали что это ненадолго: вот победят большевики "белых" — и все наладится. На юге-то провианта больше...

Корнилов, поднявший на юге России армию "против большевиков", сделал принципиальную ошибку, пригласив в союзники германцев. Настолько принципиальную, что его в конце концов расстреляли собственные офицеры, массово перешедшие после этого на сторону "освободителя Малороссии Сергеева". Не все перешли — но большевикам хватило, причем не только для победы над "белыми" на юге, но и для того, чтобы выгнать немцев с Украины. Впрочем, германцы и австрийцы особо не расстроились — они успели вывезти почти все, что хотели. Например, практически все продукты — и весь тягловый скот. Так что пахать стало не на чем — впрочем, и сеять нечего было. "В связи с тяжелым положением с продовольствием в городах" правительство вымело крестьянские запасы в нуль.

— Озимых практически не сеяли, а яровых вообще не будет: семян нет совсем. Говорят, в Сибири есть запасы, миллиона три-четыре тонн, но и их не на чем привезти. Сейчас на ходу меньше четырех тысяч паровозов, но ведь и исправных вагонов грузовых меньше ста тысяч осталось. Рабочие разбегаются... из Челябинска хорошо если четыре эшелона в сутки проходит. Максимум полторы тысячи тонн — и что они перевезут за оставшиеся три месяца?

— Я понял, ты предлагаешь срочно закупить тут и перевезти в Одессу, Новороссийск и Ростов кучу пшеницы. Тонн эдак миллионов десять, так?

— Было бы неплохо... тем более что ты говоришь, что запас есть на черный день. Куда уж чернее-то? Но я все же по другому поводу: зерно-то крестьяне сколько-нибудь найдут, по моим оценкам есть у них запасы в ухоронках, миллиона два на посев наберут, может больше. Но пахать там не на чем, трактора нужны.

— Ты хочешь забрать то, что строят в Венесуэле для американцев? Не дам, и причин две. Максимум я за три месяца смогу сделать тысяч восемнадцать — но за эти же деньги можно купить и даже перевезти в Россию тысяч двести коров и бычков. Но главное не в этом. Сейчас эти шестьдесят тысяч тракторов почти полностью удовлетворяют годовой спрос в США. А если они с рынка исчезнут, через пару месяцев рынок займут две-три уже американских компании — из тех, что сейчас по тысяче-полторы в год продают. Мне бы и не жалко — но пока американский фермер потребляет машину, разработанную пятнадцать лет назад, да при том еще специально упрощенную — а если этот рынок отдать, то через год в США такие машины появятся, какие мы себе и представить не можем. В отрасль деньги пойдут, инженеры — причем очень толковые инженеры — начнут драться не за десятки тысяч, а за многие миллионы долларов. Оно нам надо?

— И что ты предлагаешь?

— Я — ничего. В России есть правительство, которое и должно решать такие задачи. Да, я знаю — у них денег нет... но денег я им дам. Много дам — а заводы у них пока еще есть, тем более и все мои им остались — пусть запускают производство. Да, а ты как здесь оказался? Не они ли тебя послали у меня трактора просить?

— Это я их послал! Идиоты в этом правительстве... а по тракторам — это я просто прикидывал, что сделать можно, вот и решил с тобой посоветоваться, раз уж тут оказался. А приехал потому что Березин попросил помочь со строительством завода в Монтевидео. Металла-то в Уругвае нет, а рынок судов — большой, надо составить планы по поставкам стали, дерева, прочего всего...

— Березин?

— Ну да. Кстати, на основании решения профсоюзов: рабочие сами сообразили, что судостроительные там работать не смогут еще лет пять. Так что пара кораблей со станками уже прибыла, материалы для стапелей в Америке уже закуплены, с цементом проблем вообще нет: Мюллер месяц назад запустил новую печь на попутном нефтяном газе, а американцы пошлину на цемент ввели. Так что весной уже начнем тут корабли строить.

— Все вывезли?

— Нет конечно. Захотят большевики — могут сразу к работе приступать, разве что чуть помедленнее корабли строиться будут, или чуть меньше их поставят. Только ведь не захотят они!

— Захотят, захотят! Вот наладят они хозяйство...

— Не наладят.

— Посмотрим. Я думаю, что им просто нужно в этом немного помочь...

Правда "помогать" пришлось все же много: большевики — большевиками, а людям жрать нечего. В особенности в разграбленной Малороссии, и Сергееву ежедневно отгружалось всякой жрачки тысяч на семьсот — долларов. Доллары поступали из Штатов, жрачка закупалась у Гомеса, а так же в Аргентине, Бразилии, на Кубе — те тратили выручку на промтовары в США, и американцы бурно радовались росту зарубежных рынков. Всем было хорошо — но тот же Сергеев, несмотря на мои советы, большую часть продуктов просто раздавал "нуждающимся", и мне это сильно не нравилось: он что, думает я Малоросиию всегда теперь кормить буду? Вдобавок еще семейные проблемы навалились...

Так что, окончательно оклемавшись, я решил не письма писать, а поговорить с ним лично — и в середине апреля сам отправился в Россию. Но на причале Новороссийского порта меня встретил не он, а Леонид Красин — и только тут я понял, что и на самом деле "все еще хуже".

Красин прежде всего нажаловался на "выдающуюся некомпетентность" нынешней власти: все, за что они брались, разваливалось буквально на глазах. Например, в Мурманск комиссаром был назначен некий Мойша Рухимович. Вроде приличный человек, с Сергеевым Харьков освобождал — но оказалось, что войска в атаку посылать он умеет, а головой думать — не очень. Первым делом он "национализировал" Мурманскую железную дорогу — решил, что кто-то (не будем показывать пальцем кто) сильно на ней наживается. А то с чего бы рабочие на этой дороге так сладко живут? Сообразить, что "моему" железнодорожнику от Званки до Мурманска (или хоть от Петрозаводска до Новороссийска) с семьей добраться — это максимум сутки, не сумел — и через неделю после оглашения "новых справедливых тарифов" людей на дороге просто не осталось: предлагаемая "зарплата" не покрывала даже расходов на табак, а продовольствие из-за океана стало теперь рабочим недоступно. Потому что комиссар решил, что оно "нужнее в столице" — забыв лишь то, что кто-то за это продовольствие должен сначала заплатить...

Впрочем, этого комиссара уже через месяц заменили на "местного товарища" с "вражеской" фамилией Бжезинский. Валерьян Людомирович как мог дела старался поправить, но "поезд ушел" уже в буквальном смысле: локомотивные бригады попросту перегнали все тепловозы и платформы-контейнеровозы на Новороссийскую дорогу — где их хотя бы было кому обслуживать. Так что на линии теперь работали паровозы, таскавшие "нормальные" вагоны — но это уже и не особо важно было, так как все поступающие через Мурманск грузы "укладывались" в пару эшелонов в сутки, да и то не всегда. Я, конечно, понимаю: любой человек может наломать дров, если его поставить заниматься делом, в котором он ни уха, ни рыла... Но Свердлов-то после этого назначил Рухимовича министром путей сообщения!

Много порассказал мне Красин, пока поезд ехал в Сталинград... но я так и не осознал, что не рассказал он мне гораздо больше.