Уроки ирокезского 16

Федор Петрович протер руки "эликсиром Волковой" и тяжело вздохнул: день выдался очень напряженный, да еще это... Вообще-то последние пару месяцев каждый день для всех докторов "Карантинного поселка" был непростым, но все же дети обычно покидали лечебный корпус на своих ногах, а сегодня сразу двоих после инъекций пришлось откачивать. И, что особенно испортило доктору Полякову настроение, одного откачать не получилось.

Честно говоря, подобное случалось и раньше, просто самого Федора Петровича доля сия — провожать пациента в морг — раньше как-то миновала. Но, как любил говорить по разным поводам господин Волков, все когда-нибудь случается в первый раз. Случается — и ведь Волков предупреждал, что у некоторых пациентов может возникнуть, как он называл, "аллергия" — но что она может быть настолько сильной, вроде не предупреждал.

Да, печально, конечно. Но, с другой стороны, сколько жизней было спасено! А сколько еще будет спасено! Правда заводик Марии Александровны пока что лекарства выпускает мало, едва на всех больных детишек хватает. Врачи из Госпитального хотели в нерабочее время к ней на завод лаборантами понемногу дополнительно работать, чтобы больше лекарства вырабатывать — но господин Волков запретил категорически. Пока, говорил, хватает — а уставший врач что-то пропустит, и всем придется только хуже. Ну, собственно, так и случилось — правда устал Федор Петрович вовсе не на заводике: до него, как ни крути, двое суток ехать.

И не он один устал, да что поделать? Иной день в карантин по паре сотен детишек привозят — и каждого нужно проверить. У каждого кровь взять, каждому еще раз пробу туберкулиновую сделать. Хорошо Рахманинову в его госпитале: сиди себе с линейкой да измеряй размер нарыва. А тут ставишь укол и не знаешь лечишь ты человека или убиваешь.

Впрочем... Что там господин Волков про аллергию-то говорил? "Влияет не общее количество аллергена, а его локальная концентрация"? То есть если, скажем, проводить сначала исследование по типу туберкулиновой пробы, малой дозой — для всего организма малой, то и "аллергия" эта не весь организм захватит...

Новая мысль так захватила сорокалетнего врача, что он, выходя из кабинета, чуть не забыл включить "бактерицидную лампу". Тоже придумка Волкова — и, как оказалось, работающая. Всего-то: труба, чуть видным фиолетовым светом светит — а поди ж ты, микробы в чашках Петри почти все за ночь дохнут. И даже не за ночь, а за полчаса — жалко, что нельзя ее включать, когда работаешь. Волков говорит, что свет этот глаза наравне с микробами сжигает...

Да, хоть этот инженер и говорит постоянно, что он-де не врач, в медицине не разбирается — но знает он все же кое в чем поболее иных врачей. Поболее любых врачей. Просто потому, что знания его... да, все же не медицинские по большей-то части. Тот же "эликсир" имени его жены: ну какому врачу в голову придет делать густой спирт? Ну да, спирт — он микробов убивает. А добавить в этот спирт совсем немного... как ее... хлоруксусной целлюлозы, глицерин да сок столетника — и получившееся желе и микробов убивает, и кожу на руках не сушит. Чистая химия — а лампа та — чистая физика. Но пользы от всех его изобретений...

А кое-что даже и изобретением не назвать. Костюмы эти медицинские, в которых все врачи — и мужчины, и женщины — на карантине ходить обязаны, да к тому же менять их трижды в день. Хлор, которым сточные воды обрабатываются. Перчатки каучуковые, маски, которые легко на ушах держатся, что их завязывать не надо — причем "одноразовые", сразу стерильные, в герметичный пакет из пергаментной бумаги завернутые еще на фабрике. Да и прочих очень полезных мелочей немало: верно говорит доктор Ракочи, что "доктора заботятся о больных, а господин Волков заботиться о докторах".

Да, тяжелый день. Но все же хорошо, что получилось попасть именно сюда. Вон получилось человека вылечить, за которого доктор Кабулов просил очень, а ведь по всему выходило, что осетину этому года два-три всего оставалось. Конечно, это было как бы и против правил, но и лекарство Федор Петрович взял, с согласия всех остальных докторов, из "докторского чрезвычайного запаса", детей не обделив — а доктор Кабулов говорил, что этот Коста Леванович знаменитым поэтом является. А что лекарства мало, так господин Волков чуть ли не миллионы тратит, чтобы выделку их увеличить, да и с дозировками все еще не совсем понятно: неверная доза, оказывается, и убить может...

А с этими "аллергиями"... значит так, девочку сегодняшнюю, как совсем выправится, придется еще чуть-чуть помучить. Сделать ей скарификационную кожную пробу на ПРИЛ, скажем, в одной сотой дозы. И на гидразид никотиновый — но это чуть позже. И если получится то, о чем упомянул Волков, то день сегодняшний будет последним плохим для доктора Полякова. А для скольких тогда врачей подобного дня не наступит!

Уныние словно невидимой щеткой смахнулось с лица доктора. "Мы еще покажем этой чахотке" — снова и снова в голове на мотив какой-то песенки повторялись эти слова. И под "мы" Федор Петрович подразумевал именно себя: ну кто же еще-то все это придумал?

Домой "Царица" вернулась в середине января. На обратном пути пираты уже не встретились, зато встретилась "Тотьма" — я решил называть суда "бурмейстеровской" серии именами городов, связанных со становлением русского флота. Ее мы повстречали не в чистом море, а в порту Коломбо, куда мы зашли за свежими фруктами, а "Тотьма" — чтобы высадить несколько пассажиров. Судно шло из Черного моря до Владивостока месяц, и иметь склады с запасом свежего продовольствия на полдороге было бы очень неплохо — тем более что даже в первом рейсе на "Тотьме" в Приморье ехало почти три сотни пассажиров. Из которых десять и сошли на берег, чтобы такую продуктовую базу организовать.

Там же, в Коломбо, мы узнали, что "Арктика" уже добралась до Дальнего, так что все эти три сотни переселенцев во Владивосток попадут без проблем. Ну а уже дома дочь наша рассказала о произошедшем в наше отсутствие — и Камилла смеялась так, что ее пришлось отпаивать. Чаем, конечно, ведь спиртное ей нельзя...

Оказалось, что жена моя все же ошиблась в главном: через три дня после нашего отъезда пришла телеграмма, извещающая о грядущем визите в городок Императора. Видимо Илларион Иванович уж слишком ярко описал увиденное, и царь то ли не поверил ему, то ли любопытство решил проявить — и приехал лично. Но — поздно. Мало что мы уже отплыли в дальние края, так и деды все разбежаться успели. Курапов с Семеновым еще весной строить порт "Усть-Луга", дед вслед за ними отбыл в сентябре — управлять "снабжением" строительства. Женжурист уехал куда-то в Ташкент к знакомым — сманивать отставников-саперов на грядущее строительство каналов, а Рудаков со Стасовым даже формально были всего лишь "гостями Царицына" и умело от "высокой чести" встречать царя отбоярились — тем более что Царицын император посещать и не помышлял.

Вообще-то по статусу встречу должен был организовывать губернатор, но Михаил Александрович некстати (или наоборот кстати) заболел, да и вряд ли бы он успел из Астрахани прибыть. Однако, поскольку Николай — очевидно, по совету Иллариона Ивановича — путь свой наметил через Камышин, успел подсуетиться Борис Борисович Мещерский. Не уверен, что ему этого тоже очень хотелось, но — работа... вдобавок у него было однозначное понимание, что если он не подсуетится, то "все будет плохо".

А если подсуетится — то все будет гораздо лучше, и в первую очередь для него самого. Так что в городок (первый, естественно) императора всея Руси доставил Саратовский губернатор, а присланная им заранее команда постаралась и в городке какой-то должный порядок навести. Ну, сделали все возможное...

Дочь наша — тоже. Все-таки "Москва" с двумя турбинами — транспорт не только быстрый, но и емкий. А четыре "Москвы" вместе — очень емкий, так что всего лишь за сутки население первого городка выросло на тысячу человек. Борис Борисович, мысленно окинув взором улицы, по которым свободно болтались почти что сорок тысяч детишек в возрасте от девяти до четырнадцати лет, столь же мысленно пришел в ужас и прислал ко мне почти всю полицию из пяти ближайших уездов — согласовав данное мероприятие (с помощью телеграфа) со "старшим по городку". Вот только Мещерскому-то заранее никто не сказал, что "старшей" была оставлена Машка...

Дочь наша к делу отнеслась со всей ответственностью, как и к любому другому всегда относилась. Полицейские ("покарабельно") были встречены, препровождены в "театр" — откуда периодически велась радиотрансляция местных оркестров исключительно из-за великолепной акустики зала, проинструктированы — Машкой же — о том, где они "пока будут жить" и как им предстоит следить за порядком. Одновременно по общей трансляции городских детей предупредили о карах за непослушание представителям полиции, а так же об очень простых правилах поведения на улице во время визита государя. Должен сразу сказать, что и полиция (предупрежденная все же Мещерским), и юные жители городка (уже хорошо узнавшие, кто такая Мария Петровна) единодушно послушались...

Вообще-то в середине октября даже в Нижнем Поволжье не очень жарко, но до зимы все же далеко. Так что понять изумление Николая, прибывшего на "трамвайный Николаевский вокзал", было можно. Машка — по просьбе Мещерского "лично встречающая" самодержца — оделась "соответствующе случаю". То есть в "бальное" платье — бело-голубое, усыпанное сапфирами от шеи до пят, а поверх накинула "шубейку" — сшитую по моим эскизам длинную куртку, примерно до середины бедра. Куртку из седого баргузинского соболя...

Вообще-то китайцы "сами виноваты". Их я встретил на Нижегородской ярмарке — когда "на пробу" выставил там несколько десятков Машкиных сапфиров. Небольших, конечно — в моем нынешнем понимании небольших, грамм по пять каждый. После огранки грамм по пять. А у китайцев оказывается сапфиры что-то там знаменуют, и когда они узнали, что это — всего лишь "образцы", они заинтересовались общим доступным количеством. Как раз к этому моменту я уже сообразил, что для ювелирного рынка камешки мои явно великоваты (в Америку позже были отправлены сапфиры весом в пять, максимум в десять карат — то есть в один-два грамма). Так что я честно сказал, что "может сотню таких наскребу, но не уверен". Китайцы к моему удивлению (а цену я поставил хотя и "ниже, чем у конкурентов", но все же очень немаленькую, по пятьсот рублей за камень) полезли в карман за деньгами... ну не буквально, конечно. И чтобы охладить их энтузиазм, сообщил гостям из дружественной державы, что мол "сразу не получится, потому что большой камень пилить долго и вообще..."

Вообще-то первое Машкино творение я — больше смеху ради, чем пользы для — попросил огранить в виде кулона-капельки. Ну да, в фунт весом "капелька" и получилась. И когда китайцы узнали, что у какого-то русского купца есть сапфир "Слеза Будды" размером в две тысячи карат после огранки, с ними случилась истерика.

Хотя должен честно признаться: Машке в тот раз просто повезло, в последующих попытках "камни" размером больше ста грамм после плавки лопались — наверное, нужно было режимы охлаждения подбирать, но мы-то "сапфироделанье" считали баловством... Через два месяца в Царицын приехали три китайца — почему-то из Гамбурга. Два были из тех давешних купцов, а третий — как мне сообщили "старые знакомые" — работал придворным ювелиров у Цыси, императрицы китайской. "Слезу" (ну не придумалось впопыхах чего-либо более приличного) я ему показал, он ее посмотрел, ногтем пощелкал, лизнул даже...

На то, что у китайцев хватит денег чтобы булыжник выкупить "по действующим ценам", я и не рассчитывал. Но и ждать "специально обученных людей" как-то не сильно хотелось — и я предложил им меняться. Очень давно, на заре моей самой первой жизни, отец сделал маме "царский подарок" — он где-то купил шкурку "седого баргузина" ей на воротник. И я запомнил, что "седой" — это самый хороший. Ну а то, что именно китайцы скупают больше половины русских соболей, я знал уже по жизням в начале XX века. Контрабандой скупают, но что поделать?

А тут вроде как оказалось, что поделать можно — и я попросил "на обмен" пятьсот таких шкурок. Ведь соболь — он чуть больше крысы, сколько жене на шубу потребуется? Лучше брать с запасом...

Шкурки были доставлены еще прошлой зимой, причем вместе с "лучшим скорняком Поднебесной". Он-то мне как раз и рассказал, что седых баргузинов хорошо если десяток в год добывают, а чтобы под цвет несколько подобрать, то и пара в год — это уже много. Но так как соболь столетиями не портится, то это не страшно. Вот, например, этой шкурке уже лет пятьдесят — и чем она отличается от прошлогодней? А то что шкурки пяти разных оттенков — это неважно, ведь из пяти сотен много шуб выйдет...

Шубу Камилле этот китаец сшил. А из остатков — как раз куртку Машке: я-то знал, что дочь наша расти уже почти и не будет. Правда, остатки не все ушли, там еще и на Настю, Таню, Олю осталось, да и Катерину Александровну, когда подрастет, будет во что одеть... Если не побоюсь их в такие шубы одевать: на куртку соболей ушло, если по петербургским ценам считать, примерно на сто тысяч рублей. Зато курточка получилась легкая и теплая: я попросил — про цены был еще не в курсе — и изнутри шубейки меховые сделать...

Камилле шуба понравилась: действительно легкая и теплая. Но Машке-то еще нужно было, чтоб "красивая" — и на куртке появились пуговицы. Большие, с пятак каждая. На белых горностаевых "разговорах" красные — из "звезчатого" рубина: мне когда-то Новиков рассказал, что если в камне есть примеси рутила и гематита, то появляются двойные "звезды" — ну а я поделился информацией с "сапфироделами".

Я себе так и представил: приезжает простой советский царь в деревню, в поместье какого-то мелкого дворянина — и его встречает всего лишь дочка хозяина... в платье ценой тысяч в двести, в шубейке за сотню — и с десятком пуговиц на этой шубейке, каждая из которых стоит как шапка Мономаха... Так что император наш даже не удивился особо, прокатившись в трамвае по "Невскому проспекту из будущего" — ведь только за Машкины пуговицы небось можно два таких проспекта купить...

Зато "не особо" ему удивиться пришлось — чуть позже. Встреча с Марией Петровной у него случилась около полудня, затем была неспешная экскурсия "в будущее столицы". И отобедать Николай собрался как раз "в обед" — в обеденный перерыв городских школ. Точнее — когда в школах этот перерыв уже закончился, и согласно расписанию первая смена отправилась по домам, а вторая — соответственно по классам, ну а сначала все же в школьные столовые. В точности выполняя предварительные распоряжения моей дочери. "Старшей по городку".

Ровно в тринадцать-тридцать из многочисленных динамиков по улицам разнеслись звуки торжественного марша. Ну как торжественного: "Зеленою весной под старою сосной"... Когда в музыкальной школе собрана толпа очень неплохих музыкантов, то играть детям всякую фигню на мандолине бывает несколько неосторожно — особенно когда сын уже умело пользуется магнитофоном. Хорошо еще, что одна музыка лилась, без слов. Зато под эту "одну музыку" повзводно и поротно — то есть "по-классно" и "по-школьно" по улицам зашагали многочисленные детишки. Торжественно маршируя, печатая, так сказать, шаг: к еженедельным парадам школьники все же готовились с энтузиазмом.

Ну а если учесть, что в школах и форма была введена несколько "нестандартная"... У каждой школы были "свои" цвета, причем различные для младших, средних и старших классов. А кроме цвета был еще и покрой...

С этим удалось все просто устроить: контингент был "из деревни" и "выдуманная мною" одежда детьми воспринималась просто как "в городе одеваются так". С бельем — оно вызвало скорее удивление, а вот верхняя одежда... то есть зимняя была в общем-то очень простой: штаны теплые, куртки с капюшонами, теплые, с суконным верхом ботинки в тон остальному. Для мальчиков — темных оттенков, а для девочек — красные, желтые, зеленые и васильково-голубые. Да, штаны и куртки — но бывшие деревенские жители их восприняли именно как "городской фасон" и носили это не просто с удовольствием, но еще и с определенной гордостью.

А "особо отличившиеся" — девочки, главным образом — куртки получали меховые ("под Марию Петровну"): Игнат Синицын первым делом прислал из Уругвая несколько десятков нутрий, которых немедленно стали разводить в прудах-охладителях электростанций. Зверь размножался довольно быстро, к тому же Игнат постоянно слал новых — и пару сотен шкурок уже вышло пристроить. Не ахти как много, но поголовье росло довольно быстро (вместе с электростанциями), вдобавок я еще вспомнил про ондатр — а эти крысы вообще плодились как мухи, так что сейчас уже почти в каждом классе хотя бы одна девочка гордо вышагивала "в мехах". Конечно, быстрее — да и дешевле — было бы просто накупить беличьих шкур, но для детей важно было знать, что они "это сами себе сделали"...

И вот все сорок тысяч таких гордых школьников в "коробочках", под "управлением" полицейских чинов, протопала по улицам — причем по "Невскому", то есть по Главной улице, прошло из них тысяч пятнадцать: десять из двадцати четырех городских школ размещались как раз там в разных "дворцах".

Мероприятие продолжалось минут двадцать от силы, но оно, судя по результатам, дорогого стоило: на вопрос Николая, заданный уже после обеда "а что нужно, чтобы и в столице так же все устроить" Машка, ничтоже сумняшеся, озвучила мои предложения, высказанные еще Иллариону Ивановичу...

Эту — застольную — часть беседы Машки с императором нам в лицах пересказала Дарья, за столом тогда прислуживающая. А о заключительной части поведала снова Машка:

— А он тогда спросил, как скоро вас ждать, чтобы договор о строительстве в Петербурге подписать. Ну а я честно ответила, что это никому не известно, но если ему надо, то и я подпишу — ведь ты же меня за старшую оставил...

— И что? — давясь от смеха, поинтересовалась Камилла.

— И то. Он попросил Бориса Борисовича ему еще раз Главную улицу показать, а старичок этот, Илларион Иваныч, мне потом бумаги принес, и я подписала. Но ты не волнуйся, я все проверила, там как надо было, и Илларион Иванович тоже сказал, что все как ты просил написано... ругаться будешь?

— Зачем? Ты же все правильно сделала. Так что буду только хвалить. Кстати, ты же ведь общий учет тоже должна была вести — так сколько сейчас в городке народу?

Машка нахмурилась:

— Еще шестьдесят семь тысяч приехало.

— И куда?

— Я знаю... но ведь колхозников всех так сразу-то не найти было, а они все везли и везли. Так что я "старичков" пока во второй городок отправила. И тех, кто маленький, тоже — а куда их мне девать-то было? Еще в карантине, у Евпатории, пришлось дома новые ставить: там только по открытой чахотке почти восемь тысяч набралось. Но их-то в Крым и отвезли, а вот две тысячи по сифилису — этим в госпитальном поселке Чернов еще три дома выстроил, там место еще есть — но здоровых-то туда нельзя.

— Тоже верно... ну а по деньгам как? Сильно из бюджета вылезли?

— Совсем не вылезли. Мне потом Илларион Иваныч письмо прислал, что от царя мне два подарка. И второй — велено было сто тысяч деньгами передать, он про счет в банке спрашивал, куда деньги посылать. Послал уже, я получила.

— Сто тысяч? не пожалел по рублю на человечка...

— Да не он один, Борис Борисович почти триста тысяч прислал — собрал в Саратове, написал что лично его там только пятьдесят, Михаил Александрович еще почти двести из Астрахани. Еще князья всякие, графы — всего почти миллион получился. И еще много натурой прислали: нижегородский губернатор почти десять тысяч пар сапожек детских послал валяных, хороших, владимирский миткаля двадцать пять тысяч аршин и сукна тоже много, с Воронежа две дюжины вагонов манки...

— Ну что же, неплохо... а первый тогда подарок какой?

— Да, ерунда. Орден мне дали, потом Борис Борисович специально приезжал его мне передать.

— Это тоже неплохо... а какой орден-то?

— Катькин — засмеялась она. — Но красивый. Только Борис Борисович сказал, что нужно в Петербург ехать, за какой-то присягой — но мне оказана милость ехать когда от дел в фонде освобожусь.

— Значит, никогда не освободишься — усмехнулся я. — А почему Катькин?

— А называется он так: орден Святой Екатерины. Стало быть Катькин... А там еще нужно было вроде двести пятьдесят рублей отдать за орден "на благотворительность", но царь в письме приложенном написал, что мне платить не нужно, поскольку с моим фондом эти деньги будут выглядеть как издевательство... Кстати, Михаилу Александровичу ты телеграмму дай что вернулся, он хотел с тобой срочно о чем-то поговорить. Сказал, приедет как только вы вернетесь...

— Из Астрахани? Зимой? На лошадях? У него же здоровье неважное...

— Зачем на лошадях? А... нет. Юрий Феоктистович-то твой летучий кораблик ещё в октябре закончил, на другой день после вашего отъезда. А Николай Владимирович Кольку на нем капитаном поставил. А сейчас их уже четыре работают...

"Летучий кораблик" — это мое представление о "Хивусе", катере на воздушной подушке. Я их пару раз в экспедициях видел у геологов, на одном даже прокатился — только уже в Москве, на таком "переправа" через реку устроена была. В "прошлой жизни" даже начал такие делать, чтобы зимой с Сахалина на Йессо ездить было удобно... Сейчас — с появлением "маленькой турбины" — я попросил что-то похожее сделать Юру Луховицкого, ну а он и рад стараться...

Кораблик, получивший название "Хиус" — тот северный ветер сейчас именовался именно так — вышел несколько больше "оригинала" — насколько я этот "оригинал" помнил. Но и турбина с котлом больше места занимает нежели дизель — а Юра турбин сразу две туда воткнул. Зато с двумя пропеллерами это чудо разгонялось километров до девяноста... с попутным ветром, конечно, а тонны мазута в баках хватало на тысячекилометровый пробег.

Два "Хиуса" Машка поставила на регулярные рейсы до Астрахани и Саратова — деньги зарабатывать. Двенадцать мест миллионов вроде не обещали, но цена в четвертной за место и в убыток не вводила, а копеечка лишней не бывает. Впрочем, для губернатора не жалко и первый кораблик послать: в нем кресел было всего шесть, но гораздо более комфортабельных.

Дорогой, конечно, кораблик получился: дно-то из алюминия делалось. То есть из сплава с магнием, а сверху все было из бальзы в стеклопластиковой оболочке. Бальза — она легкая, но пока сухая, то по прочности почти как дуб. Но бальза — дешевая, а алюминий пока идет по четыре доллара за фунт. Хотя кто-то, а Юра "за дешевизной" никогда на моей памяти не гнался...

Кстати, оказалось что и царя на "Хиусе" в городок возили. Тоже дочь наша распорядилась: Юра-то кораблик сдал "на испытания", а она — узнав, что он "впятеро меньше Москвы, но с такой же турбиной", отправила на него капитанить Кольку: он-то уже и "Москвой" управлять умел, справится... Ну а при подготовке встречи царя тот успел раза два в Саратов и обратно слетать, самого Бориса Борисовича в Камышин доставил — так что отменить Машкино распоряжение никто не догадался. Ну и ладно...

Михаил Александрович по мою душу приехал не ради лицезрения физиономии "царского подрядчика": оказывается, пока я по Дальним Востокам прохлаждался, Лоскутов — начальник "внутренней железной дороги" — успел ему представить на утверждение план строительства электрифицированной железной дороги, от Астрахани и до... до городка моего. Формально просьбы о разрешениях на железные дороги подавались в соответствующее министерство, а утверждались вообще лично царем, но если назвать дорогу не "железной", а "трамвайной"... ну да, загородный... сильно загородный, но трамвай же! Губернатор предложение оценил — в смысле "красоты идеи", но встал вопрос финансирования этого безобразия: даже предложенная Иваном Михайловичем одноколейка с разъездами выливалась в почти шестьдесят тысяч рублей. За каждый, понятное дело, километр из четырехсот шестидесяти — и это еще без учета стоимости нужных электростанций.

Тридцать миллионов на дороге не валяются — их туда как раз положить нужно, и в бюджете губернии тоже изыскать их не выйдет. Можно было бы забрать деньги у Демина — Борис Титыч как раз запустил первую сеть магазинов и ежедневно состригал с нее миллиона по полтора, причем долларов. Можно бы — но нельзя ведь: прибыли с такого оборота получалось около ста тысяч, а сейчас ему просто никак нельзя останавливать "экспансию", иначе конкуренты обгонят!

А если попробовать сократить затраты? Раз в десять хотя бы... Конечно, дождаться пришельцев с Альдебарана, которые сами дорогу выстроят, гораздо реальнее — ну а вдруг?