Уроки ирокезского 26

Лавр Дмитриевич пребывал в чувствах весьма смятенных. Когда царь ни с того, ни с сего фактически передает власть кому-то другому, а сам устраняется от дел — это наводит на мысль, что Императору просто возжелалось сделать нечто, с императорским достоинством не гармонирующее, и этот некто поставлен на роль козла отпущения. Но если есть козел, то наверняка будет и грех, на козла возлагаемый, причем грех в масштабах всей страны — а это радости не доставляет. Но гораздо меньше радости возникает, когда сей "козел" требует срочно прибыть в столицу именно ему — простому московскому профессору, причем делает это столь настойчиво, что присылает специальный литерный поезд.

Единственное, что не дало профессору окончательно впасть в панику — это число таких "внезапно приглашенных": в поезде, кроме него, оказались еще с дюжину известных ученых. И человек сорок — гораздо менее известных, по крайней мере сам Лавр Дмитриевич никого из них не знал. Хотя, судя по всему, эти "неизвестные" все же были друг с другом неплохо знакомы: к едущим в соседнем купе двум молодым людям постоянно заходили гости из других вагонов поезда и обсуждали какие-то строительные вопросы. По крайней мере в разговорах постоянно мелькала фраза "объемы производства цемента"...

В столице поезд встречали, судя по всему, как раз участники парада, о котором писали все московские газеты — очень молодые юноши в ярких мундирах. А затем его посадили в удивительный экипаж, названный "автобусом", и привезли сюда. Проводили в кабинет ресторана — и вот тут Лавр Дмитриевич окончательно перестал понимать что-либо: сидящий в кабинете молодой — лет двадцати пяти, не более — господин сообщил, что он-то и является новым канцлером империи. Затем предложил не стесняться в выборе блюд на завтрак, порекомендовал кое-что — причем рекомендовал именно то, что Лавр Дмитриевич всегда предпочитал. И, пока профессор завтракал, довольно бегло рассказал о волнующих его, канцлера, проблемах. Не обо всех, конечно, лишь о связанных с его, Лавра Дмитриевича, работой.

А затем сообщил, чего он ожидает от профессора кафедры мостостроения Императорского Московского инженерного училища ведомства путей сообщения. И когда он этого ждет...

Когда Петр, который работал царем и был Первым, строил новую столицу, то у него была внятная цель: стать "поближе к Европе". И в этом он преуспел — вот только и Европе, да и большей части России на это было плевать. Совсем плевать: тот же Наполеон пошел Москву захватывать, не обратив внимание на какую-то там "столицу" на окраине Империи. Именно потому и "не обратил", что Петербург так и остался на окраине. Провинция-с...

С моей точки зрения у Петербурга в роли столицы было три серьезных недостатка. Но, как в том случае с тем же Наполеоном, "во-первых, у нас нет пушек" уже достаточно. Петербург был "транспортно недоступен": из почти любого русского губернского города — Прибалтику и Польшу не считаем — туда можно было добраться исключительно через Москву, а это минимум лишний день пути. Надо будет эту проблему тоже решить — ну, чуть позже, а пока приходилось тащить нужных людей именно сюда, в гостиницу "Англия" на Исаакиевской площади.

И первым "притащился" Генрих Осипович Графтио. Очень кстати он оказался в Петербурге, а Африканыч приехал еще вчера. Так что, когда Генрих Осипович вошел в "кабинет", я предложил ему подкрепиться, и, пока он просматривал ресторанное меню, попросил "дежурную секретаршу":

— Таня, принесите мне папку двадцать семь и пошлите автобус за господином Ивановым.

Секретариат у меня был существенно обновлен: оказалось, что "быстрописание" — не такое уж и чудо, почти любого человека научить можно. А Дина, во-первых, была все же дурой и за языком следить ей было очень трудно, а во-вторых, она успела "найти свое счастье" в городке и вышла замуж за кого-то из новых техников.

Африканыч приехал минут через пятнадцать — в Петербург я его вызвал заранее, а автобусу-то от парка ехать минут пять, так что Генрих Осипович даже заскучать не успел. А потом ему скучать и вовсе не пришлось:

— Ну что, приступим к делу — начал я, когда вошел Африканыч, — Генрих Осипович, у меня к вам будет небольшая просьба. Даже несколько, но начнем с самой мелкой: я бы попросил вас быстро-быстро выстроить гидроэлектростанции на реках Волхов и Свирь. И начать, думаю, стоит с Волхова.

— У меня уже имеется проект такой станции — очень довольным голосом ответил тот, — практически готовый, разве что заказы на генераторы разместить потребуется и можно уже и приступать к строительству.

— Я в курсе, Генрих Осипович, но придется вам делать новый проект. Потому что на станции будет стоять не четырнадцать, только пять генераторов...

— Но Волхов может обеспечить до шестидесяти тысяч киловатт, и даже больше! — горячо возразил мне гидростроитель. И хорошо, что не поинтересовался, откуда мне известны детали его уже сделанного проекта, а сразу же бросился его "защищать": — В смысле электричества он может дать столько же, сколько, скажем, четыре трамвайных...

— Потенциал Волхова — больше девяноста мегаватт, почти сто — поэтому вам предстоит поставить четыре агрегата по двадцать четыре мегаватта и один — в качестве резервного на случай перегрузки и для собственных нужд станции — на два. Генераторы для нее как раз Нил Африканович и спроектирует и выстроит...

— Саш, генераторы-то я построю, а вот редукторы к ним кто сделает? Ведь передать такую мощность...

— Африканыч, я сказал "спроектирует": никаких редукторов не будет. Будет турбина на семьдесят пять оборотов в минуту, и тебе придется под нее изготовить генератор на сорок пар полюсов. Причем с вертикальной осью.

— Ты с ума сошел! Какого же он будет размера?

— Какого надо, такого и будет, сам размер определишь. Ты еще учти что сама турбина будет диаметром метров семь, в смысле по лопастям.

— Извините — Графтио выглядел несколько ошарашенным: он все же был не в курсе, что я с самого начала "по английской традиции" с большинством инженеров в директивном порядке перешел на "ты" и не понимал, как можно столь "грубо" разговаривать с самим канцлером, но инженер в нем победил "верноподданного" — а подробнее о турбине можно будет узнать? Я просто не знаю, кто такого размера турбины Френсиса выделывает, а для проектирования нужно иметь описание турбин, чертежи, схемы установки...

— Все будет, Генрих Осипович, все будет. Кстати, сами турбины будут поворотно-лопастные, они на малых перепадах КПД выше имеют и более адаптивны к нагрузке — а у нас напор всего одиннадцать метров. Изготовлю их я, и спроектирую, если потребуется, тоже я.

— Какие, извините? Поворотно...

Ну вот, опять поспешил терминами с народом поделиться. Такие турбины-то вроде еще не изобрели! Ну да ладно, сам "изобрету", причем "уже давно".

— Чуть погодя, Генрих Осипович, чуть погодя. Африканыч, при работе имей в виду, что на Свири будет две станции, и на одной встанут шесть таких же агрегатов. А на другой, если успеешь, хорошо бы поставить четыре агрегата по сорок. Турбины будут одинаковые, просто на Свири напор на одной станции побольше будет, метров, если я не путаю, четырнадцать, и расход воды заметно выше... в общем, закладывайся на два варианта обмоток.

— Ну, как скажешь. А когда?

— Интересный вопрос. Кстати, вас, Генрих Осипович, он тоже касается. Сейчас уже май, так что... ледоход на Волхове чаще в апреле, так вот в апреле станцию нужно будет и пустить. В апреле пятого года. На Свири работы побольше, там гидрорежимы посложнее и грунты опять же, так что нижнюю нужно будет пустить в апреле шестого года, а верхнюю — когда получится. Надеюсь, не позднее зимы, тоже шестого — ну а там по обстоятельствам смотреть будем.

— За год выстроить такую станцию? — удивился Графтио.

— Я бы сказал месяцев за семь, потому что лето у вас уйдет на переработку проекта, да и точные параметры машин хорошо если в августе мы вам сообщим. К тому же раньше всяко начать не выйдет: сначала потребуется цементный завод выстроить — плотину-то бетонную ставить придется, а издалека цемент возить дороговато. Но все это выполнимо, так что приступайте. Нил, вам всяко вместе поработать придется, так что сделай доброе дело, расскажи Генриху Осиповичу про систему финансирования строительства, чтобы он не дергался по мелочам. Договорились?

— Ладно — ненадолго задумавшись, пробасил Африканыч. — А ты мне инженеров еще дашь? Один я такие генераторы год проектировать буду.

— Сам бери. Где — это уже не мой вопрос, я тут канцлер или отдел кадров?

Африканыч посмотрел на меня с любопытством:

— Так ты что, на самом деле теперь канцлером работаешь? Мне Оля что-то говорила, но я думал, что это обычная бабья сплетня...

— Вот за что я всех вас люблю, так это за трудовой энтузиазм: кроме работы ничем не интересуетесь! Да, я канцлер, ну и что? Генераторы-то сделаешь?

— Теперь придется: ты ведь, если что, теперь и в Сибирь сослать не поленишься? — Да, чувство юмора у Нила совсем не атрофировалось, а чувство чинопочитания вообще не родилось.

— В Сибирь — без проблем. Если Оля попросит, то сошлю — но только тогда. Ладно, иди — я обратил внимание на торчащую из-за занавески физиономию охранницы. — Оле привет большой передавай, а у меня, похоже, уже следующие гости. Извините, Генрих Осипович, на сегодня мы закончим — но если что, обращайтесь без стеснения. Нил Африканович вам все объяснит, а пока вынужден попрощаться.

Следующим из приглашенных специалистов оказался только что приехавший из Москвы Лавр Дмитриевич Проскуряков. Я попросил его сразу ко мне привезти — ну девочки и расстарались: прямо с поезда ко мне доставили. Вид у профессора был несколько ошарашенный — он явно не понимал, зачем его столь срочно вытащили "к канцлеру", ну а когда я представился, уровень ошарашенности у него еще повысился: явно не ожидал он увидеть на этом посту столь... столь юную персону. Но времени его успокаивать у меня не было, так что пришлось ошарашивать его и дальше.

С Проскуряковым я был хорошо знаком в позапрошлый, если не путаю, раз: он — в числе прочих преподавателей "железнодорожного института" — строил мне дороги в Новороссийск и Мурманск. Точнее — мосты на этих дорогах, и я прекрасно помнил, что его считали лучшим мостостроителем России. А Россия — она родная и широка, много в ней всякого — в том числе, как все знают, и рек. Через которые дороги без мостов проложить крайне затруднительно. А дороги в России, как известно, составляют ровно половину отечественных бед, и так как число бед я собрался резко сократить, то мостов мне потребуется очень много. Проблемой было лишь то, что потребуется их мне куда как больше, чем имеется в наличии мостостроителей. Поэтому решать проблему придется строго "административно-силовым методом":

— Я очень рад, что вы приехали — хотя и понимаю, что вам это пока особой радости не доставило. Но время сейчас такое: дел — много, а людей, кто дела делать может — мало. Так что приходится спешить и иногда на чувства людей особого внимания не обращать. Надеюсь, вы меня простите, а теперь собственно к делам и перейдем. Лично к вам у меня три дела, точнее — три предложения, которые, как я надеюсь, вы примете.

— Я принимаю ваши извинения, а насчет предложений — не обещаю: у меня сейчас в работе сразу два моста на Московской дороге...

— Их, я думаю, и ваши студенты доделать смогут, при участии других преподавателей кафедры. Даже не доделать, а переделать: нынешние проекты не годятся, я чуть позже расскажу почему. Впрочем, возможно, и даже скорее всего, нынешней вашей работе мои предложения не только не помешают, а даже напротив, поспособствуют. Мне нужны именно мосты.

— И именно на Московской окружной дороге? — удивился Лавр Дмитриевич.

— Не только. Первое мое предложение заключается в том, что вы сделаете проекты типовых пролетных строений железнодорожных мостов.

— Каких мостов именно?

— Железнодорожных — не удержался от улыбки я. — И типовых. Стандартные пролеты, которые будет делать специально выстроенный завод. Пролет на двадцать пять метров, пролет на сорок метров, на шестьдесят, семьдесят пять, сто, сто двадцать пять и сто пятьдесят метров. Для поездов с нагрузкой до двадцати двух тонн на ось, и на сто сорок тонн на двадцать пять метров дороги.

— Для тяжелых паровозов? Американского типа?

— Нет, именно для товарных эшелонов. С вагонами общим весом до девяносто тонн, с полным весом эшелона до пяти тысяч тонн.

— Это где же...

— Это очень скоро много где. А первым делом — если говорить о самых больших пролетных строениях — на мосту через Амур в Хабаровске.

— В подарок японцам? — не удержался от усмешки Проскуряков.

— Я гляжу, московские газеты совсем за новостями не следят. Японцы через месяц уже капитулируют, а мост строить — года два потребуется. Но — потребуется, а для проектирования такого непростого сооружения я, кроме вас, инженеров просто не найду.

— Предложения действительно интересные... а третье какое?

— А третье вовсе не срочное, но думать о нем можно начинать уже сейчас. Россия — она большая, рек да оврагов в ней много, а мостов потребуется еще больше. Причем не только железнодорожных, так что я думаю через год-другой было бы полезно создать отдельный проектный институт, только подобными работами и занимающийся. Институту потребуется грамотный руководитель — причем грамотный не хозяйственник, а именно инженер — и вы могли бы таким стать. А еще институту потребуются уже десятки инженеров — не сразу, но потребуются. И посему я бы вас попросил в обозримые сроки — скажем, к новому учебному году — составить предложения по резкому увеличению числа обучающихся в вашем институте. На вашей кафедре, но я с удовольствием изучу и предложения со всех других кафедр.

— Ну что же, подумать можно... — в голосе Проскурякова прозвучала нотка "привычного разочарования". Да, я еще "в той жизни" сталкивался: предложений от руководства института властям было немало, чего не скажешь о реакции этих властей.

— Лавр Дмитриевич, лично я получаю удовольствие не от чтения веселых записок. Если вы не в курсе, то сообщаю: я в писателях числюсь и сам много сказок написать успел — но исключительно из-за гонораров. А удовольствие я получаю делая сказку былью. Николай Павлович сказал, что в Росси две беды — дураки и дороги, и я надеюсь, что со второй вы мне поможете справиться. Ну а с первой... первой придется заниматься мне. Кстати, летом я намереваюсь начать строительство трех больших дорог, — я протянул Проскурякову толстую папку — здесь детально описано какие. К работе на летнее время приглашаются все преподаватели и студенты института, тут написано на каких условиях. Не сочтите за труд, сообщите всем в институте об этом. А о предложениях моих подумайте пока, когда надумаете — обратитесь в трамвайное управление в Москве, они будут в курсе и помогут со мной связаться. А теперь извините, вынужден на этом закончить разговор: мне тут подсказывают, что господин Прянишников уже подъехал... а замечания, точнее особые требования по мостам вам к вечеру принесут.

— Хорошо, я подумаю... хотя, пожалуй, и соглашусь сделать то, что вы просите. Мне только потребуется небольшое время, чтобы кое-что подсчитать...

— Безусловно, но вы можете особо и не спешить. Сами понимаете, сначала в любом случае нужно будет выстроить сам мостостроительный завод, а это все же тоже некоторого времени требует. Вам приготовлен номер здесь, отдохните пока. Обратный поезд для вас отправляется в полночь, а если вы пожелаете погулять по Петербургу, в театры там зайти или просто в рестораны — без стеснения, скажите только любой девушке в синем мундире, какую здесь встретите — она все организует. Все расходы государство берет на себя: вы теперь человек государственный. И еще раз — спасибо, что приехали.

Ужинали мы в этот долгий день вместе с папашей Мюллером — по прибытии в столицу он сначала внимательно изучил оставленное ему в трамвайном парке задание и почти весь день его обдумывал. Так что в "Англию" он приехал с уже готовыми планами, и, буквально горя от нетерпения, поделился ими еще не выйдя из-за стола:

— Я прочитал твои предложения, и хочу сказать, что если тебе надо быстро запустить этот завод в Чудово, то лучше всего мельницы заказать в Линце. Вот только Татьяна Ивановна говорит, что денег нет, так что...

— Твой братец двоюродный оплатит, так что заказывай. Время — деньги.

— Время, которое у нас есть — это деньги, которых у нас нет. Забавно...

— А время, которого у нас нет — это деньги, которых нет и уже никогда не будет. У Отто есть деньги, причем именно мои деньги. Заказывай.

— А у него этих денег... твоих денег, много? Я бы заказал тогда и погрузчики, и еще кое-что — и тогда запущу печи уже в июле, самое позднее в августе. Причем все пять.

— Заказывай.

Вечером, когда мы уже ложились, Камилла внезапно задала вопрос:

— Саш, вот ты сказал, что у Шеллинга много именно твоих денег. Твоих, а тратить ты их собираешься, как я поняла, на строительство казенного завода. Ты пойми, мне не жалко, я просто хочу понять почему.

— Потому что, солнышко ты мое ненаглядное, сейчас и казенный завод — тоже мой. Наш. Все, что мы выстроим, будет наше. Моё, твое, Машки, Степана, девочек наших. Катино всё будет, Вовино. Папаши Мюллера, Африканыча и Оли Ивановой, Васи Никанорова... каждого нашего рабочего, каждого колхозника. Солнышко, мы отныне отвечаем за всю страну — потому что вся Россия теперь наша. И не потому, что мы теперь ей владеем, а потому что мы за нее отвечаем.

— А тебе не страшно отвечать за всю Россию?

— Очень. А тебе?

— Мне страшно только за тебя. Но ты все равно ведь справишься, а я тебе всем, чем смогу — помогу. И не только я...

— Я знаю. И ты поможешь, и папаша Мюллер, и Африканыч, и все, кто в городках наших работает... помощников уже много. Так что бояться нечего — просто я еще не привык. Но мы все равно победим — хотя бы потому, что деваться нам просто уже некуда.

— А когда война закончится?