Уроки ирокезского 34

Модест Модестович, стоя на палубе небольшого, но очень шустрого кораблика, входящего в устье реки, радовался — и в то же время волновался. Конечно, когда идея рядового, будем честными хотя бы перед самим собой, дипломата принимается властями как важнейшее дело международной политики, это очень приятно. Но если с момента возникновения идеи до попытки ее воплощения проходит восемь лет... Мир меняется, и меняется стремительно, и то, что казалось простым тогда, сегодня может стать невозможным.

Впрочем, канцлер верно сказал, что меняется только мир, а люди остаются все такими же — и задуманное еще восемь лет назад им, Модестом Модестовичем, дело уже сделано. Сделано... сделан лишь самый первый шаг. Важный, в чем-то, как верно использовал это слово канцер, определяющий — но теперь предстоит столько работы!

Причем работа будет непростой, не зря ему теперь положен штат помощников. Интересно только, какой? Предыдущие годы всю работу Модест Модестович исполнял вообще в одиночку, даже без секретаря, а теперь что ему собирается предложить Канцлер? Хотелось бы кроме уже назначенного секретаря получить в штат еще человек пять хотя бы. Ведь, даже не потратив денег свыше оговоренного, Модест Модестович — чем он был несказанно горд — получил все, о чем просил канцлер — а ведь он просил "попробовать хотя бы один из этих трех вариантов". А теперь работать предстоит по всем трем сразу — и как справиться? Впрочем, канцлер — человек явно разумный, с ним можно договариваться. Тем более, раз уже потрачены такие деньжищи...

Когда кораблик мягко ткнулся в причал Дворцовой пристани, Модест Модестович окончательно решил просить утверждения штата в десять человек: вшестером тоже можно было бы справиться с делами, а вдруг кто заболеет? Или просто по делам отлучится?

Но просить не пришлось. Капитан шустрого кораблика — совсем еще мальчишка, но, по слухам, воспитанник самого канцлера — депешу об успехе миссии отправил еще из Амстердама, так что канцлер к его встрече успел подготовиться. И, когда Модест Модестович вошел в его кабинет, все "подготовленное" и выложил:

— Здравствуйте, господин генерал-губернатор! Поздравляю вас с выдающимся успехом и позвольте вам представить ваших новых сотрудников. Подполковник Грачевский, командир батальона охраны. Капитан Свидерский, командир строительного батальона. Капитан Рудаков, Евгений Яковлевич — капитан второго ранга, командир крейсера "Илья Муромец", флагмана вашего флота.

— Флота? "Илья Муромец"?

— Бывший "Касуга", его очередь на распил только через год подойдет, пусть пока покрасуется... а с ним шесть миноносок, для солидности. Надворный советник Лялин, Николай Евстратович, начальник вашего секретариата.

— Начальник секретариата? Зачем?

— Ну не будете же вы сами управлять всей этой толпой секретарей в две дюжины человек! А этот юноша — Миханов Прохор Николаевич, начальник службы связи. С остальными... с остальными начальниками ваших служб вы, думаю, познакомитесь уже в дороге, а сейчас... господа, я думаю, что вы можете быть пока свободны... сейчас, дорогой Модест Модестович, обсудим ваши первоочередные задачи. Итак, с чего вам следует начать...

В свое время Рикардо первым догадался, что деньги — это всего лишь абстрактная единица измерения овеществленного человеческого труда. А Лопес уточнил, что деньги наличные — мера счета не любого труда, а затраченного на производство того, что людям нужно. Главным идейным достижением "парагвайского диктатора" было то, что он сообразил: для стабильности финансовой системы нужно, чтобы этих наличных денег в обороте было столько же, сколько имеется доступных товаров. Ну, ему с этим было просто: основными товарами в то время была одежда, еда... немного оружия и порох он просто отнес к "необходимым затратам" на производство той же еды — а у меня даже с едой было не ахти как.

Еще Лопес, причем ссылаясь на работы Годскина, пришел к удивительному выводу: денежный оборот суть система деперсонализированного учета прав каждого работяги на долю в общественном богатстве. Но так как деньги — это мера "еще не потребленной доли", то — по Лопесу — при покупке какого-либо товара уплаченная сумма должны "исчезнуть" из оборота — ну, на манер ракушечных "денег" каури. И снова "возникнуть", когда появится новый товар.

Исходя их этого, сделал вывод Лопес, самой правильной системой будет такая, когда эмитент денег будет одновременно и производителем, и продавцом всех товаров в системе. Продал товар — спрятал денежку в сундук. Произвели ему рабочие новый товар — выдал им денежку. И все счастливы — поэтому-то Лопес все в Парагвае себе и пригреб. Все фабрики, заводы, фермы — и сам считал, сколько чего произведено и сколько за это выдать своим гражданам денег. Просто было считать, ведь у него была и страна небольшая. К тому же — монополия внешней торговли, то есть деньги бесконтрольно тоже не утекали из страны...

То есть пока он жив был, не утекали, и страна жила спокойно...

Июнь тысяча девятьсот четвертого закончился тоже спокойно. В смысле, спокойно в моем городке. Да и в прочих городах России было... ну, не то чтобы совсем спокойно — обыкновенно было. Да и в деревнях и селах: летом у селян дел много, а те, у кого дел как-то не образовалось, могли это дело легко найти в других местах.

Слава принес первые наброски плана на следующие десять лет, хорошие такие наброски. Вот только он почему-то решил, что если у меня есть средства для выплаты внешних долгов, то найдется еще мешок, причем очень немаленький, с деньгами, которые можно просто вытащить оттуда и на всякое нужное потратить. Чтобы он планы составлял более или менее оптимальные, я ему — в очень общих чертах — рассказал о некоторых "внешних источниках" финансов, но, видимо, он не совсем понял, что я имел в виду под "рыночной стоимостью"... Однако я твердо знал, что поймет. Было дело...

Одним из первых пунктов плана было строительство тракторного завода, и местом для такого строительства был выбран Павлодар. Да, не близко... а сейчас туда даже железной дороги еще нет. Однако Павлодар оказался пока единственным городом во всей России, страдающий от энергетический избыточности. Причем страдающий в самом прямом смысле этого слова: шахта в Экибастузе, железная дорога, речной порт привлекли значительное число работящего населения, но отсутствие сбыта этого угля в сколь-нибудь заметных количествах и изолированность местной железной дороги от общей сети поставило это население на грань выживания по причине "неполной занятости" и, соответственно, более чем неполной зарплаты. Поэтому найти рабочих на строительство поселков и водопроводов в степи было просто, и даже на высадку деревьев вдоль прокладываемых дорог претендентов было с избытком — но заставлять, скажем, машиниста копать ямы слишком расточительно. В особенности когда квалифицированных рабочих по любой специальности приходится поштучно из-за границы выписывать.

Классон и Красин отправились в Павлодар строить новую "мощную" электростанцию, только не вместе, а порознь. Потому что Леонид Борисович поехал туда сильно кружным путем, с заездом в Америку — американцы уже давно придумали машины для загрузки угля в топки, для паровозов, такие же стояли на электростанции в Ушумуне. Но там именно паровозные топки и стояли, причем американские, а теперь задачей Красина было купить не загрузчики, а лицензию на них. Ну и, при возможности, сманить тех, кто загрузчики у нас изготовить сможет: все же не два генератора по двадцать мегаватт, а целых пять на станции будет — где лишних денег найти на полсотни углезагрузчиков? А моя идея насчет использования угольной пыли пока что одобрения у электриков не получила. Мне на сам факт "одобрения" и наплевать бы, в конце концов я инженерам зарплату плачу — и немаленькую, так что можно было бы и просто приказать — но конструкцию такой системы я не знал, а пока придумают, пока отработают, пока изготовят — слишком много времени пройдет. Да и топки-то котлов нужно будет заново проектировать, а времени нет — так что пока пусть американская конструкция уголек в "старую" топку подкидывает, но строго за русские деньги: на моих заводах такие механизмы, по прикидкам, вчетверо дешевле сделают.

Причем за деньги даже "советские" — и название такое вовсе не я придумал. В "новой системе управления" центральной исполнительной властью был принят Совет Министров Канцелярии, и он — по предложению Мышки (а на самом деле все же с моей подачи) — ввел для расчетов с нанимаемыми на государственные стройки рабочими специальное "кредитные деньги" — не обеспеченные золотом, а предназначенные исключительно для покупки "товаров народного потребления" в государственных же магазинах: слава богу, министры согласились с тезисом, что рабочим деньги нужны именно для покупки ТНП. На банкнотах в рубль, три, пять и десять рублей была надпись "Кредитный билет Совета Министров"...

Новые деньги были введены не "от балды", а исходя из уточненных тезисов древнего парагвайца: количество денег в обороте должно соответствовать не каким-то "запасам золота" или иностранной валюты, а именно количеству доступных людям товаров. Которые как раз люди и будут производить — правда, не все, а только работающие на предприятиях "канцелярии".

Только вот под такие деньги нужно некоторое количество уже имеющихся товаров... бритвы-то по пятнадцать рублей рабочие точно не бросятся в драку покупать. И ювелирка на ажиотажный спрос рассчитывать не может, народу нужны товары простые: керосин, мануфактура... продукты конечно же. С продуктами вроде было пока неплохо — пока. Опять же, урожай, "в прошлый раз" закупленный французами, в казне останется, керосин у меня тоже в достатке делается. Насчет мыла и спичек — тут посложнее, но благодаря небольшой помощи Камиллы тесть в Воронеже мыльный завод отгрохал побольше казанского, к тому же уже начал потихоньку делать и стиральный порошок из коксового газа, а со спичками... Спички делать я пока не стал, их и без меня делали — так что я просто отдал Юре Луховицкому одну их "китайских Зиппо", рассказал что в ней и как, а дальше он сам и с Ольгой Александровной договорился насчет "кремешков" с редкими землями, сам у Чаева станки заказал, сам их поставил в уголке своего завода — и теперь пять тысяч зажигалок в сутки можно было пускать в продажу. В смысле, не все отправлять за кордон, а часть и в России продавать, тем же крестьянам. А чтобы лишний раз крестьянина не грабить, вместе с зажигалкой давать им листовки с пояснением как самому сделать "кремень" из пирита при необходимости.

Это было хорошо, вот только медь для латуни нужно было покупать за границей, и цинк, кстати, тоже. И свинец — для пуль, кабельных оболочек и грузил: в стране простого железа не хватало, а уж с металлами цветными был полный... в общем, непорядок. А должен быть порядок, для чего срочно нужен еще один указ, например о госмонополии внешней торговли. Нужен, но опять издавать его рановато: не так поймут. Ну да ладно, я знал одно месторождение поблизости, свинцово-цинковое. Небольшое, неудобное, но совершенно "свободное": очень давно "по случаю" я изучил гуглокарту Южной Осетии и обратил внимание на крошечный городок с крошечной же гидроэлектростанцией. В горах — и там как раз и располагался "свинцово-цинковый комбинат". В городке с населением тысячи, если память не подводит, в две с половиной...

Насчет населения уверенности у меня не было, но вот с местом память не подвела. То есть почти не подвела: я ткнул пальцем в три места на карте — там изгиб реки характерный мне запомнился, но в горах реки все гнутые. И в одном из ткнутых мест руду нашли: три студента-геолога туда отправились, но повезло, естественно, лишь одному. Оказывается, польза от изучения программирования и в начале двадцатого века тоже немалая: месторождение мне запомнилось тем, что располагалось оно недалеко от Джавы...

Конечно же, тут же в Цхинвале и Гори набрали народ — и строительство уже даже началось. Не "комбината", понятное дело — пока лишь дороги к будущему "промышленному гиганту", потому что сейчас до него из Цхинвала можно было разве что верхом на осле доехать, а свинец — он тяжелый, на ослах не навозишься. И если получится выстроить дорогу хотя бы за год, то это уже будет огромный успех — потому что грамотных инженеров-дорожников в стране не было. То есть железнодорожники были, а вот специалистов по дорогам простым и тем более горным...

Дома же случилось одно важное событие: Мария Петровна, собираясь расширять производство натриевых ламп, нашла владеющего технологией изготовления сапфиров инженера. Поскольку в стране избытка таких специалистов не оказалось, то нашелся Андрей Новиков. Я теперь окончательно убедился, что у каждого есть своя, свыше назначенная, половинка: дочь наша снова влюбилась. Или опять влюбилась? Неважно, важнее что вроде бы взаимно... Только вот в этой жизни все казалось гораздо сложнее: кто такая Мария Петровна знал каждый человек в городке — и Андрей в неведении не остался, но пока никаких конструктивных мыслей у меня по этому поводу не появилось. Ладно, пока есть возможность, "изолируем" Андрея от прочих женщин, а там — уж что получится. То есть придумаю, как их оженить...

Просто сейчас думать стало совсем некогда, надо было срочно начинать решать проблему с флотом. С военно-морским, сколь ни странно. Вообще-то победа в войне с японцами подняла волну ожиданий среди военных моряков: народ бросился "делить" трофеи, пока что в мечтах. И вдруг мечты эти с хрустальным звоном разлетелись на мелкие осколки — и ситуация назревала очень конфликтная. В смысле, волнения уже начались — в мыслях, потому что пока лишь "слухи просочились". А когда новость из разряда слухов перейдет в разряд именно новостей, флотоводцы точно бузу поднимут — ну, если заранее мер никаких не предпринять.

Николай Ильич Курапов за неделю до этого закончил строительство во Владивостоке нового дока. Понятное дело, торжества какие-то на местном уровне были устроены, все же второй док в порту. А ещё самый большой док на всем Дальнем Востоке — в него любой броненосец легко помещался... где-нибудь в уголке. А затем в док торжественно втащили трофейные "Чин-Иен" и "Ниссин". Ладно, трофейный китаец был старенький, А "Ниссин"-то всего два года как построен! И когда с китайского броненосца поснимали пушки и начали его резать на металл, даже "флотоводцы" местные восприняли это нормально. Но вот когда резать начали крейсер...

Семь тысяч тонн стали — это, как ни крути, сто километров рельсов, полста верст дороги. Две эти железяки — уже половина трассы на Кивду. А если все трофеи на рельсы пустить, то и до Нерюнгри дорога дотянется. Рельсопрокатный завод Роджерс мне выстроил, а со сталелитейным пришлось большей частью самому стараться. Постарались конечно, но всю сталь, которую сейчас выплавлял Хинганский завод за год, рельсопрокатный мог прокатать за месяц — а вот если сталь просто переплавлять в электропечах, или даже в обычных вагранках, к которым добавить горячее кислородное дутье... Но как это объяснить мореманам?

Однако России-то весь этот флот не нужен, совсем не нужен! Ладно, с миноносцев можно машины поснимать и поставить их на сухогрузы какие-нибудь, а все эти броненосцы и крейсера — на них ведь просто некому служить. Те же, скажем, капитаны, которые мечтают об адмиральских погонах — они что, их в одиночку обслуживать будут? Я тихонько порадовался, что Макаров сейчас на Груманте — вот уж он-то бы поднял бучу! А там он окажется самым "довольным": во-первых, англичане успели достроить для России третий ледокол, а во вторых снятые с первых же переданных России крейсеров пушки уже приехали в Мурманск и ждут не дождутся пока их поставят в качестве береговых орудий на угольном острове — резиденции, между прочим, штаба Северного флота. Небольшого пока: два крейсера ("Аврора" и "Изумруд"), скоро и броненосец появится (Николай лично вывел "Потемкина" из Черного моря). А новый Флот — это...

Береговые батареи там строил контр-адмирал Семенов. Дедам я звания присвоил заслуженно, пахали они во славу России как карлы наемные. Женжурист, правда, получив полковника за проект Волго-Донского канала, принимать звание генерал-майора через месяц отказался. Впрочем, я все равно присвоил, пояснив, что "иначе на Иртыше вас никто слушаться не будет". А вот дед отказался от повышения наотрез, даже пообещал смертельно обидеться. Ну да ладно, он, вроде бы, пока на здоровье не жалуется... думаю, что сумею его убедить в том, что командиром военно-морского училища должен быть все же адмирал.

Но это — мечты о будущем. Настоящее же времени на мечты практически и не оставляло.

Первого июля утром ко мне прибежал довольный, хотя и сильно запыхавшийся Степка. И поставил передо мной... электрический девайс. Точно электрический: на боковой стенке металлического, крашеного молотковой эмалью ящика, виднелся гальванометр.

— Доброе утро! А что это за прибор, которым ты собрался хвастаться?

— Это батарейка!

— Какая батарейка? — удивился я. Ящик был не сильно маленький, судя по тому, с каким пыхтением Степка его тащил, довольно тяжелым — на батарейку не был похож совсем.

— Это батарейка для радио! — в голосе Степана звучала величайшая гордость. — Она заряжается от ветра!

— И внутри у нее аккумулятор?

— Там можно ставить до сорока штук... ну, которые Ольга Александровна делает.

Ольге Александровне моя бритва, похоже, покоя не давала. То есть ей, как химику, было очень интересно узнать, как в бритве электричество хранится. Свинцовый аккумулятор она видела, но во-первых, в бритве явно не было серной кислоты, а во-вторых, уронив ее на ногу человек не попадал сразу в больницу с многочисленными переломами. В общем, когда мне окончательно надоело рассказывать ей о том, чего я и не знал никогда, я просто отдал один из аккумуляторов от дрели. Ну а она его изучила и сумела повторить.

Вообще-то никель-кадмиевые аккумуляторы были изобретены еще в прошлом веке, но куча "мелких мелочей" не позволила им стать популярными. Ольга Александровна после дотошного изучения "образца" добавила туда литий, что увеличило емкость, инженеры из ее лаборатории смогли повторить герметичный корпус... Ну а я, вспомнив, что такие батарейки обладают "памятью" при неполном разряде, в общих чертах рассказал Степану о принципах использования этого накопителя электричества. Очень нужного в одном важном деле — и он, правда провозившись почти год, все сделал.

— А зачем тут сорок батареек?

— А это если ветер редко. Для работы радио хватает двенадцати элементов в сутки... в день. А если на следующий день ветра нет, то для этого ставится двадцать элементов, их уже хватает. Если ветра совсем нет, то можно, конечно, и ручку крутить — он передернулся, видимо вспомнив, как ему самому приходилось работать "зарядником". Но проще иметь второй комплект...

Хитрый прибор, который придумал приемный сын, был ламповым контроллером зарядки аккумуляторов от ветрогенератора. Во-первых, контроллер не давал заряжать непустые батареи, во-вторых, хотя напряжение на генераторе и гуляло в широких пределах, на заряднике оно было практически стабильным. Ну и последний штрих — это включаемая отдельной кнопкой функция полного разряда и заряда батареи в случаях, если по каким-то причинам батарея все же "запомнила" недоразряд. Ну и прямое питание "внешнего потребителя" — то есть радиоприемника — при достаточном ветре...

— И сколько такой прибор у нас стоит?

— Саш, даже если не считать элементы, то дорого, почти тридцать семь рублей. Без генератора — но ты же сказал, что главное его сделать...

— Ты все правильно сделал. Приемник, хоть и стоит семь рублей, без этой штуки в селе работать не будет, а нам нужно, чтобы такой приемник работал в каждой деревне. Твой завод сколько таких зарядников делать сможет?

— Считай, что нисколько. Учебное производство седьмой школы — там девочки только гальванометры собирают, по десятку в день. Больше-то их пока не нужно! Сам прибор — то есть электрическую схему — у меня собрать человек пять, наверное, смогут, а наладить... я могу и Петя Ефимов, всё. А еще корпус... мне его знакомые ребята с трамвайного завода сделали, один всего.

— Так, с зарядником понятно. А с генератором?

— Динамки делают в школе в Симбирске, в городке нашем. Они могут сколько угодно делать, у них все есть, только провода не хватает. А пропеллеры мне на мебельной фабрике делают, но их— то хоть их полена строгать можно...

— Ясно. Значит так: за неделю постарайся посчитать, сколько чего нужно чтобы выстроить и запустить фабрику по выпуску гальванометров, это раз. Два — вечером придешь, прикинем схему производства прибора на конвейере. Три — сам не справишься, попроси Иконникова, пусть он с другими инженерами поговорит, чтобы тоже за неделю прикинули что нужно для завода, на котором корпуса для зарядников делать. И последнее: сколько радиоприемников ты сейчас делать можешь?

— Для трансляции?

— Нет, именно для радио.

— Думаю, в месяц и две тысячи сможем, или даже две с половиной. Ну две точно сможем...

— Антоневича ты поймать не сможешь, он занят сильно... попробуй с Юрой Луховицким поговорить. Нам нужно выпускать минимум по десять тысяч приемников в месяц. Только учти: заводы будем ставить в других городах. Ничего не забыл?

— Вроде ничего. Только ты тогда сам скажи Ольге Александровне, что нам будет нужно много батареек.

— Скажу... а сколько она сейчас делает?

— Ну, когда я прошу сделать быстро, то двадцать штук она через неделю отдает...

— Степан! Из тебя вырастает — прямо на глазах вырастает — очень неплохой, я бы даже сказал хороший радиоинженер. Радиоконструктор — но... Пока все задания, что я выдать успел, отменяются. Будет время — поговори с сестрой, она тебе лучше расскажет, как устроено современное производство. А я тоже подумаю, чем смогу помочь тебе в его наладке. Договорились? Давай, через неделю жду с планами.

Планы — это хорошо. Правильные планы — вообще замечательно. Вот только для производства небольших динамо-машинок есть все: и умелые руки, и станки, и... Всё есть, вот только провода не хватает. Медного...

А в стране, между прочим, бродит по рукам миллиард медных копеек. Три с небольшим грамма каждая — немного. А в сумме — три тысячи тонн. Тоже немного... Интересно, а сколько меди Петр собрал из церковных колоколов? Да, что-то мысли в голову приходят... странные. Когда ничего нет, то только и остается, что странные мысли в голове ворочать. А ведь я знаю, где этой меди чуть больше, чем дофига! Точнее, знал, но забыл, а теперь опять вспомнил! И сейчас это место точно никому не принадлежит... то есть государственная собственность. И называется это место Джезказган.

То есть будет называться, а есть у него какое-то название сейчас?

Однако долго раздумывать на эту тему у меня не вышло. Ламздорф свою зарплату получал отнюдь не за красивые глазки, дело он знал и болел за него. Кстати, он мне "напомнил" о предложении некоего Бакунина — не анархиста, а дипломата, бывшего еще консулом в Батавии — которое тот сделал Николаю, в смысле, царю. Царю предложение не понравилось, а мне — так наоборот, поэтому консул Бакунин был срочно отозван из Копенгагена и послан — после краткого инструктажа — в Амстердам, но уже в роли Чрезвычайного Посла. Ламздорф своих людей конечно же тиранит, но результат поездки меня более чем порадовал, хотя Модест Модестович и оставил у голландцев денег (моих, между прочим, денег) полтора миллиона, и не рублей, а фунтов! Но деньги-то еще найти можно...

Однако Владимир Николаевич не ограничился рассказами об идеях своих подчиненных, он и сам рук не покладал — и выполнил самую важную на сегодняшний момент работу просто на отлично, так что пришлось буквально "все бросать и бежать покупать велосипед". То есть не сразу покупать, сначала поторговаться, конечно: Владимир Николаевич договорился о моей встрече с господином Бернгардом фон Бюловым, тоже занимавшим должность канцлера, но в Германии. Конечно, поговорить с коллегой — оно всегда полезно, однако обычно встречи такого уровня имеют в виду подписание заранее согласованных документов — и как раз с этой частью Ламздорф справился просто блестяще. Хотя задачка была из разряда "практически невыполнимых".

Еще Александр Третий начал с немцами активную "таможенную войну", так что торговля между странами была более чем скромной. То есть торговали очень много чем, и торговали много — вот только по моим прикидкам объем ее составлял хорошо если треть от возможного — в смысле, от возможного с моей стороны. И я предложил германцам подумать насчет "зоны свободной торговли", то есть о взаимном снятии таможенных пошлин. Немцам-то это было очень выгодно, ведь в России только кос, лопат и граблей германских даже с высокими пошлинами продавались миллионы ежегодно, а если учесть, что даже простые часы-ходики у нас имелись в продаже только немецкого производства...

А Россия могла немцам предложить лён, пеньку и мёд. Ну, еще керосин — времена-то нынче иные наступили, железный конь приходит на смену... деревянному — в общем, Ламздорф немцев уговорил. Хотя, честно говоря, они и сами очень хотели "уговориться" — в особенности, после того, как был пущен слух, что завод в Череповце американский стальной монстр строит в качестве взятки за беспошлинный экспорт рельсов, а сколько этих рельсов ввозилось — легко мог узнать любой. И в результате в крошечном приграничном городке Врешине был подписан "Врешинский таможенный договор" сроком, правда, на пять лет. Городок выбрал я: уж не знаю, что об этом подумал фон Бюлов, но мне он запомнился прекрасной гостиницей, в которой мы останавливались на ночь перед "Гонкой века" — и в которой я впервые выяснил, что Васька не обычная неграмотная деревенская девица, а свободно владеет немецким. В "прошлой жизни" правда выяснил. Хозяину гостиницы наш визит — уже нынешний — запомнился гораздо сильнее: на следующий день над входом висела новая, сияющая электрическими огнями (если не путаю, то двумя сразу) кованая вывеска "Канцлер-палас", я ее еще увидеть успел.

Договор был простым: на пять лет снимались все таможенные пошлины на станки и машины, металл в слитках и изделиях, изделия из стекла и керамики, продукцию сельского хозяйства и рыбу в любом виде, а так же на живую скотину и птицу — правда, при соответствующем ветеринарном контроле. Поэтому первый, кого я увидел в Зимнем дворце — теперь используемым как "временная резиденция Канцлера" — был Коковцев. Министр финансов подал мне прошение об отставке:

— Александр Владимирович, в сложившихся условиях я не имею более возможности управлять финансами Империи!

— И почему же, Владимир Николаевич, позвольте вас спросить? Что произошло?

— Этот ваш таможенный договор с Германией... бюджет России потеряет как бы не четверть поступлений!

— То есть четверть бюджета, вы хотите сказать, поступала с таможенных пошлин на германской границе?

— Ну на германской не четверть... просто сейчас многие купцы вместо товаров из иных стран предпочтут германские, и простые расчеты показывают, что сбор пошлин снизится на три четверти как минимум. Если же учесть, что платежи эти собирались исключительно золотом, это...

— Подождите, Владимир Николаевич, подождите. Я понимаю, получение золота в казну — это весьма важно. Но кто нам теперь запретит получать это золото непосредственно в Германии, продавая наши товары? Причем товары, производимые предприятиями государственными. По моим расчетам, поступление золота из Германии превысит все недоборы с таможенных пошлин.

— И что мы собираемся продавать в Германию? Зерно, которое не смогли продать во Францию? — да, когда "царское величие" на Коковцева не давило, он мог быть весьма саркастичен.

— Ну давайте посчитаем. Торговый оборот с Германией, точнее наш экспорт туда составляет сейчас около двухсот миллионов рублей, с которых казна выручает хорошо если миллион и его считать для простоты не будем. Импорт же превышает триста миллионов и платежи в казну выходят около восьмидесяти, так?

— Примерно так, а общие таможенные сборы превышают двести пятьдесят миллионов! Которые мы потеряем!

— Да. Потеряем. Если не считать того, что таможня собирала деньги, с наших же покупателей и полученные: ведь это наш, русский, покупатель платит за товар цену, пошлину эту включающую. Что мы получим взамен? Возьмем мою механическую бритву, которую отныне я смогу продавать немцам по сорок марок. Фон Бюлов, вероятно, не посчитал заранее, сколько немцев хотят такую бритву купить — а я посчитал. Германия в состоянии купить этих бритв миллионов десять, не меньше. Да, я столько им сразу поставить не смогу, но только в этом году я смогу продать им чуть меньше миллиона этих забавных машинок: завод уже переведен на круглосуточную работу и здесь сомнений в успехе нет. Сорок миллионов марок Россия получит только с одного-единственного товара. Восемнадцать миллионов рублей — можно считать, что семь процентов... нет, столько за полгода же, а в год выходит, что процентов пятнадцать якобы потерь мы уже отбили. Если мы найдем таких товаров еще шесть, то уже будем в прибыли.

— И где мы их найдем?

— Да, это дело непростое... но два миллиона складных зонтов немцам тоже придется купить, никуда они не денутся — а это еще миллионов двенадцать. Стекла всякого я им продам миллионов уже на тридцать, я про бытовые товары говорю, стаканы там, графины-кувшины, оконное стекло... бижутерии столько же. Две трети уже закрыты. Ну а остальное будем добивать уже продуктами. Не зерном — зерно слишком дешево, а продукцией животноводства. Мясом, птицей, яйцами и маслом — это гораздо выгоднее.

— И мы найдем столько продуктов?

— Найдем, Владимир Николаевич, найдем. Не сразу, конечно — я улыбнулся, поскольку одну "великую тайну" на самом деле сумел сохранить в секрете. — Но где-то с середины сентября, думаю, размеры наших поставок продуктов в Германию вас смогут приятно удивить. Так что я вас очень попрошу заявление об отставке забрать обратно и немного подождать — тем более что увидеть, как все это теперь будет работать, вы сможете уже на этой неделе. Пока я с Бернгардтом пил шампанское, отмечая наше достижение в торговой политике, мои сотрудники подписали торговых договоров на семьдесят миллионов марок — и это лишь начало...

Псковская губерния бедна полезными ископаемыми. Если не считать глины и песка, то их и вовсе нет... ну, гипс еще есть. И — всё. А народу в ней живет много — при том, что земля очень бедная, и не только ископаемыми, а вообще. То есть урожаи здесь порой ниже, чем в какой-нибудь засушливой Самарской губернии. Если мне память не изменяет, то это единственная губерния в России с отрицательным приростом населения, причем еще с середины прошлого века отрицательным. Нет, дети рождаются как и везде, но народ из губернии бежит, и жителей тут становится все меньше и меньше. А земля — все хуже и хуже — ее, земличку-то, даже под залежь оставить не могут, мало ее, вот урожаи и падают год от года. Хотя того же торфа в губернии — завались. А ещё завались ценнейшего сапропеля — но как его крестьянину-то добыть? Достают потихоньку, но разве что в огороды...

Но глины — много. И торфа тоже много. Можно этот торф как топливо использовать — вот только жалко: каждый знает, что торф — это удобрение. Хреновое, правда: кислотность высокая, калия и фосфора почти нет. Азота тоже нет... ничего нет. То есть есть, конечно же, однако чтобы фосфора, калия и азота в достатке обеспечить, нужно один торф и использовать — да и то не хватит. Но в торфе — поскольку он, по сути, растительные остатки, много недосгнившей целлюлозы. И если взять, скажем, тонну торфа да вскипятить в кислоте... в общем, из тонны торфа получается кормовых дрожжей почти что четверть тонны. Это если в раствор гидролизного сахара чуток азота добавить, еще кое-чего по мелочи. Но добавлять-то мне никто не запрещает! То есть не мне, Камилле — и жена быстро-быстро начала ставить там гидролизные заводы по переработке именно торфа. Рабочих рук в губернии много, есть кому торф добывать. И известь — там ее хватит, нужно-то ее совсем чуть-чуть.

Заводы работали на соляной кислоте — ее получалось почти целиком рекуперировать, так что много возить не потребуется. И заводы были уже почти готовы, не хватало лишь насосов, которые хлороводород качать будут в рекуператорах — и тут вдруг раз! — и торговля с Германией без ограничений и началась. Германцы-то ух как обрадовались: сразу здоровенный заказ на насосы кислотопрочные! Да, дорогие, но тем лучше — доходу больше! А то, что насосы надо быстро уже поставить — так не проблема, наймем побольше рабочих, пусть круглые сутки пашут на благо Рейха...

Первые три гидролизных завода заработали в середине августа. В конце — стали выдавать по двадцать пять тонн гранулированных сухих дрожжей, кормовых, конечно же. Обваленных в известковой муке. И эти гранулы с огромной скоростью стали поглощать леггорны, выведенные на фермах в моих колхозах. Леггорн чем хорош: в возрасте четырех месяцев курица начинает нести яйца. Может нести диетические, а может и вполне себе нормальные — если эту курицу от петухов не изолировать. За полгода курица сносит полтораста яиц, а двадцать тысяч кур сносят яиц уже три миллиона — из которых в инкубаторах можно вывести минимум миллиона полтора несушек. Которые через четыре месяца начнут нести миллион с четвертью яиц в сутки...

Четыре месяца у меня истекали как раз во второй декаде сентября. Правда новые фабрики корма обеспечивали лишь на триста пятьдесят тысяч кур — остальные просо пока употребляли, но до Нового года будут запушены ещё четыре фабрики, да и уже готовые заводы производство доведут до проектных полусотни тонн, так что еще и кур тут не хватит весь добываемый торф сожрать. То есть хватит: по тому же плану кур на фермах должно быть три миллиона. И столько же не на фермах: любой крестьянин имел право "взять в аренду" десяток-другой кур, правда на довольно специфических условиях, но в целом для крестьянина выгодных: получая на каждую курицу два с половиной фунта дрожжевого корма в неделю (бесплатно) он должен был отдать за год полторы сотни диетических яиц... и всё. Не совсем все, он оставшиеся яйца может продать в заготовительную контору по полкопейки — но если сам пожелает.

Крестьянину — выгодно, потому что через год он может делать с курицей что захочет. То есть он ее, безусловно, просто съест. Может захочет на рынке продать, но все равно съест: на рынке ее никто покупать не будет, так как несушку с фермы через год "работы" тоже забьют на мясо и продадут в магазине — очень недорого продадут, как и петушков-бройлеров, так что на рынок за курами никто уже не пойдет. Еще ему останется сотня яиц с каждой курицы — он, конечно, столько не съест если у него этих кур хотя бы десяток, тоже продаст — в контору, так что еще и денег заработает... немного, но все одно хорошо.

Мне — в смысле, государству — тоже выгодно. Цыпленок из инкубатора мне обходится в копейку, даже меньше, так что отдать крестьянину кур — затрат хорошо если на гривенник. Курице в неделю килограмма корма маловато, крестьянин еще из своих запасов обязательно добавит с полкило — для казны небольшая, но экономия. Корм — с учетом всех затрат — обходится копейки две за килограмм, так что одно "арендное" яйцо встанет мне чуть меньше копейки. В копейку, если его уложить в упаковку на три десятка яиц, в которых эти яйца отправляются в далекую Германию. Там они за эту же копейку и продавались, то есть вроде как прибыли никакой...

Два миллиона яиц — это двадцать тысяч рублей золотом. Вроде немного — но это только за день, а в год это больше семи миллионов. В масштабах государства все равно вроде бы немного, а в масштабах нищей Псковщины — по семь рублей совершенно дополнительного товарного продукта на крестьянское рыло, включая младенцев и стариков — и увеличение личных доходов крестьян на треть. Ну и птицефермы столько же добавят — уже есть на что посмотреть и в бюджете: как-никак, а пятнадцать миллионов — уже заметная сумма. Если же учесть, что Германия в состоянии сожрать ежедневно яиц не два, а минимум десять миллионов по такой цене, а кроме нищей Псковщины есть еще нищая Смоленщина, нищая Новгородчина, нищие Витебщина, Минщина и Могилевщина — половина валютных поступлений, "потерянных" с отменой таможенных пошлин, с легкостью возвращается симпатичными белыми курочками. Это даже если их затем не считать уже "в убойном весе" — и получается, что несет эта курочка яички вовсе даже не простые, а именно золотые.

Вот только чтобы яички перевести в "мировой стандарт", нужно во-первых, изрядно потратиться, а во-вторых изрядно потрудиться. Камилла, по собственному почину взявшаяся читать курс по управлению гидролизными установками будущим сменным мастерам строящихся заводов, даже рассказала нашим детям сказку про Курочку Рябу с забавными, не входящими в каноническую версию, деталями:

— И склевала Курочка Ряба в тот день корма гранулированного двести двадцать грамм, на изготовление которого ушло дрожжей сто пятьдесят, муки кукурузной двадцать четыре, муки рыбной или костяной шестнадцать грамм, травяной тридцать, и утеряно при рекуперации кислоты соляной сорокапятипроцентной три грамма...

— Счастье мое, тебе все же наверное отдохнуть стоит, а то того и гляди начнешь Катьку с Вовкой запугивать технологиями получения какого-нибудь тетраметилдиаминотрифенилметана — решил я перед сном слегка "развеять" явно перетрудившуюся жену. Ну чтобы ей ночью химические кошмары не снились, а то она дерется в таких случаях больно...

— Тетраметилдиамино... это что?

— Вообще-то это краситель такой, если мне склероз не изменяет, пищевой. Зелененький такой...

— ...диаминотрифенил... метан... если взять диметиланилин и... бензойный альдегид, да, доокислить и затем дегидратировать... само дегидратируется при растворении в кислоте какой-нибудь, то...

— Камилла, я знаю, что ты у меня гений. Однако ночью люди занимаются не оргсинтезом, а сном. Вот мы сейчас им и займемся, причем активно.