Уроки ирокезского 46

Семен Николаевич слушал очень внимательно, но это совсем не мешало ему думать о чем-то, с предметом разговора вроде и не связанным. То есть, конечно, связанным, но...

— Извините, Александр Владимирович, должен вам сообщить, что исполнить поручение ваше я не в состоянии. Приговор мне не отменен, и — поскольку меня арестуют сразу по пересечении границы — я просто не смогу даже приступить к выполнению поручения.

— Дорогой мой... господин генерал-майор! Я тут вообще-то не только книжки приключенческие выдумываю, но иногда и делами государства занимаюсь. Как внутренними, так и, с позволения сказать, внешними. И одним из таких внешних дел стал договор с Фердинандом о том, что все подобные вам подданные России полностью амнистированы. Так что ничего вам не грозит — разве что прослыть самым богатым человеком на родине вашей.

— Самым богатым?!

— Ну, для начала вы возьмете... скажем что пятьдесят миллионов марок. Германских...

— Сколько?

— Я же сказал: для начала. Всего вам на выполнение задания предусматривается выделить двести пятьдесят миллионов... рублей. Если потребуется больше — изыщу, но лучше все же постараться в бюджет уложиться. Тем более что очень быстро у вас появятся и внутренние доходы, так что может быть выйдет и сэкономить какие-то деньги.

— Вы говорите о таких деньгах... так просто... скажу честно, я не понимаю, зачем вам все это.

— Господин генерал-майор... в отставке. Вы же в Векшине побывали, изучили, как все там работает, так? Сейчас мне нужно, чтобы у вас там все заработало так же, что будет осуществить довольно просто хотя бы потому, что все ошибки я уже совершил и вам не придется их повторять. Конечно, вы совершите уже свои ошибки, но именно для их исправления вам соответствующий бюджет и выделяется. Зачем это мне? Лично мне это вообще не нужно, но если вы спросите — да хотя бы сами себя спросите — "зачем это России"...

— Да, вы правы. Я понял. А если мне потребуется какая-то помощь... советом, или...

— В любое время. Да, вот еще что. Постарайтесь там разыскать одного человека, Гоцу Димитрова, и как найдете, уговорите его на некоторое время приехать ко мне. Он довольно молод, но умен, я бы даже сказал, талантлив — думаю, через год-полтора он станет вашим лучшим помощником. Возможно, вас смутят поначалу его политические, скажем, взгляды...

— А... понятно. Нет, думаю не смутят — вас-то подобные взгляды, насколько я наслышан, не смущают.

— Тогда заодно узнайте, кого он может порекомендовать: сами понимаете, людей вам потребуется немало.

— Это верно. Но в любом случае я все же рассчитываю, что и старые знакомые...

— Безусловно, вы сами решайте как дело лучше сделать. Я вмешиваться не собираюсь вообще — мне просто некогда вмешиваться будет. Ну это если вам помощь не потребуется, конечно.

— Спасибо, я весьма польщен тем, что выбор пал на меня.

— Заслуженный вами выбор. А теперь я вас, как и обещал, отправляю в отставку. Вас это очень обижает?

— Не меня же одного отправляете... Хотя да, мне все же обидно. Сильно обидно?

— А как же иначе-то?

— Верно. Еще раз спасибо. А если возникнут вопросы...

— Светлан Бочваров. Вы в его гостинице и остановитесь поначалу...

Тысяча девятьсот шестой год заканчивался хорошо: заработали обе электростанции на Свири, и на Вуоксе первая станция уже дала ток. Пока немного, и совсем не там, где я планировал, но "политический эффект" от этой станции оказался огромным, да и "экономический" тоже удивил.

Графтио, хотя и посчитал свое направление на Вуоксу издевкой, мнение свое изменил сразу же после первого знакомства с рекой. И напланировал на ней поставить аж пять электростанций — а начал почему-то с "самой середины", направив все силы на постройку "третьей", на водопаде Ряйккёля. То есть понятно почему: там самая маленькая плотина требовалась, все можно было выстроить и оборудовать гораздо быстрее чем в остальных точках, вдобавок и генераторы, и турбины можно было ставить точно такие же, что и на Волхове — а это упрощало и проектирование станции, и изготовление всего вспомогательного оборудования. Пока пустили только первый "большой" генератор (Африканыч просто больше сделать не успел все же), но двадцати пяти мегаватт уже с избытком хватало на освещение Вильманстранда и Выборга — поскольку других потребителей электричества еще не появилось. А освещение хотя и само по себе очень неплохо, оно еще вызывает определенную зависть у тех, кто остался без него — что, в свою очередь, весьма нехило стимулирует творческую фантазию обделенцев — и не только их.

В Вильманстранде буквально сам по себе вырос завод по производству электромоторов, правда, вырос он все же на казенные деньги — но денег потребовалось совсем немного, я о них даже и не узнал. Три финских инженера прикинули объемы электричества, которое вскоре появится с Вуоксы, и сообразили, что моторы будут народу нужны. А поскольку один из этой троицы успел стать городским Главой, то завод был выстроен за счет городского бюджета.

Но сообразительные водились не только в этом городе, и в Таммерфорсе был уже почти достроен завод по выпуску гидрогенераторов. Финляндия — это страна, состоящая чуть ли не большей частью из озер и рек, вот только рек больших там немного, а на маленьких станцию вроде Вуоксинской не поставишь. Но вот небольшую, низконапорную, киловатт сотен так на несколько — запросто. И завод в Таммерфорсе именно такие и собирался выпускать, причем "максимальной заводской готовности" — то есть ставь какую-нибудь плотину, трубу подводи к генератору — и получай вожделенное электричество. Конечно, для этого завода финансы ребята все же у меня запросили, но тут было не жалко тратить — да и немного потребовалось.

Еще в Выборге была построена новая, "рыбная" верфь, на которой начали делать небольшие рыболовецкие суденышки для Балтики — эта была вовсе частным предприятием, по стране заработало больше десятка новых молочных заводов — главным образом по изготовлению сыра всякого, строились разные механические... назовем это скромно "мастерские". Много чего стало строиться полезного — и сразу. Причем большей частью "без привлечения средств госбюджета". Но иногда — когда память детства внезапно выплескивалась бурными эмоциями — я выделял весьма заметные денежки на проекты, как бурчал Слава, "более чем сомнительного свойства".

Так ко мне в Москву из Гельсингфорса приехал простой финский рабочий с очень нефинским именем Эмиль и вовсе шведской фамилией Хенрикссон. Он услышал от соседа о том, что "русский канцлер помогает изобретателям — если изобретение полезное" — и приехал мне свое показать. Хорошо еще, что девушки из охраны "дома правительства" давно уже знали, что всякие железки я рассматриваю с удовольствием — и в результате этот Эмиль отправился обратно будучи уже директором нового завода. Сам завод должен был разместиться в опустевших ангарах, оставшихся после строительства гидростанции в Иматре (там плотины тоже уже выстроили, генераторов только ждали) — и это особых денег не требовало, а вот станки, которые в ангарах будут стоять, ожидались совсем не дешевыми. Тем более что "для быстроты" планировалось поставить американские, с не до конца еще опустошенных складов Монтевидео, а потом — по мере их быстрого и неизбежного износа — заменить на шведские. Да, шведские гораздо лучше, но шведы пока еще работали столь неспешно...

Вообще-то все эти стройки организовались только сейчас по довольно простой причине: финны и раньше понимали, что электростанции, в особенности речные — это выгодно и удобно. Молоко лучше перерабатывать, а не скотине спаивать, ну и вообще лучше много чего самим делать. Вот только "раньше" строить выходило слишком дорого потому что с цементом для бетона было более чем неважно. Финляндия — она на граните стоит, известняков там крайне немного, для и глины не избыток: копнешь ямку — и уже через метр-другой сплошной гранит. Так что просто сырья для цемента нет, не говоря уже о топливе... а немецкого цемента — не укупишь особо. И вдруг появился цемент недорогой отечественный — ну как тут мечты детства не воплотить?

Причем цемент тем же финским крестьянам доставался вообще, можно сказать, бесплатно. То есть не за деньги — за камни. Сдаешь тонну камней — получаешь мешок цемента, пятидесятикилограммовый. Меньше сдал — меньше получил, что было тоже несложно, так как цемент и в килограммовых пакетах туда поставлялся, и в пяти, и в десятикилограммовых, и — самых популярных из-за емкости телеги — в двадцать пять кило. Цемент-то на самом деле недорог, а вот где еще взять недорогого камня чтобы балласт на железной дороги щебеночный положить вместо нынешнего песчаного? Крестьянин-то камни небольшие привозит, камнедробилка для них тоже небольшая нужна, поэтому и недорогая. Ну а на барже камни возить очень дешево выходит.

Для меня же главным было не то, что там строить всякое начали, а то, что народ осознал, что "быть Россией — лучше". И понял, что "быть Россией" — это вовсе не переходить на русский язык, как якобы пытался учинить русский царь, а совсем наоборот получить неисчерпаемый спрос на все, что они смогут сделать или хотя бы собрать. Ну, если они это будут делать хорошо...

Оставшимся "в герцогстве" финнов подобных пряников не обломилось (ну, если не считать небольшую помощь заводу в Таммерфорсе) и простой народ довольно шустро стал перебираться уже в Выборгскую губернию. Да и не очень простой довольно быстро сообразил, что "в России" работать выгоднее, да и возможностей побольше (включая вполне приличное финансирование), которое для "герцогства" практически иссякло.

Вдобавок, "написанная" мною книжка очень четко "доказала" финнам, что "канцлер хорошо знает финскую жизнь, к финнам относится с большой симпатией и понимает, как сделать лучше" — хотя я ее писал исключительно чтобы сам автор, который наверняка уже где-то зреет, не сотворил злобненькую сказку о тупых селянах. Да... а в результате Николай в ноябре "одобрил просьбу жителей герцогства" и в стране появились две новых губернии. Россия — она большая, народов в ней много... может и про Ходжу Насреддина в Бухаре "написать"?

Может и напишу... если время будет. Пока же я больше читал — причем вовсе не художественную литературу. Хотя как сказать...

Бумаги стало в стране достаточно. Тут и Саша Антоневич постарался — закончив работу в Балахне, он "заодно" построил бумажную фабрику в Котласе (благо шведы все нужное оборудование очень быстро сделали), да и финны в Куопио немаленькую фабрику как раз запустили. К тому же я, узнав о "простоте" изготовления бумаги газетной, две таких фабрики запустил. Одну из них — в Братске (правда, к нему пришлось "сверхплановую" узкоколейку от Тайшета протянуть, но дерева там было много и затея того стоила), а вторую в Кондопоге (дерева там тоже много, а железная дорога уже выстроена). Так что "периодическая печать" тоже высвободила ресурс для книжной, и с бумагой для учебников проблем не стало.

И с узкоколейками: завод в Ряжске начал выпускать локомотивы для них на базе "моего" ЯМЗ-238. Правда, не форсированного, мощностью в двести восемьдесят сил и с гидропередачей, но для узкоколейки и такого вполне хватит. То есть локомотива хватит, а вот локомотивов — нет: народ там пока лишь учился работать и делал по одной машине в неделю. Но — научатся. И работать научатся, и делать удобные и красивые машины тоже: я "нарисовал" локомотив, внешне похожий на знакомую мне с детства "Ласточку" и они его такой и выстроили. Красивый... Почему-то мне очень хотелось все вокруг сделать именно таким — красивым. Да и не только мне.

Зинаида Николаевна во главе Госкомитета по просвещению и культуры развернула весьма бурную деятельность. Причем ту часть, которая относилась к просвещению, она попросту переложила на плечи министра этого самого просвещения, которым — после весьма непродолжительного пребывания на этом посту Ольги Мельниковой — стал Петр Михайлович фон Кауфман. Ольга "сама ушла", но я с ней и договаривался, чтобы она "пару месяцев поизображала министра", с чем она успешно справилась, однако новый, "настоящий" министр больше занимался хозяйственными вопросами и к тому же основное внимание он уделял высшим учебным заведениям. Поэтому собственно школьной учебой, то есть составлением программ, подготовкой учебников и всем прочим подобным ведала отдельная комиссия при министерстве — но за качество материала я мог бы поручиться лишь в части математики и физики: первую целиком обеспечил Киселев, а вторую... в общем, я тоже руку приложил, написал в довесок к киселевскому учебнику раздел "про электричество" — хотя сам Киселев и его все же изрядно отредактировал. В общем-то, я мог быть спокоен и за химию: учебник подготовили в институте Суворовой, и — хотя Камилла его ругмя ругала за "поверхностность" — Машка, его прочитав, сказала мне что книжка неплохая, по крайней мере теперь дочь наша стала понимать большую часть из того, что рассказывала о работе моя жена.

Всякие "традиционные науки" типа географии или ботаники пока что были вставлены в школьную программу на основе гимназических курсов — и, соответственно, учебников. А вот история, русский язык и литература...

С историей было довольно просто. Мне повезло: по каким-то причинам в моей школе использовались еще советские учебники по истории древнего мира, и я уже тут с некоторым удивлением выяснил, что эти советские учебники являются всего лишь изрядно сокращенной версией учебников дореволюционных, даже иллюстрации были теми же самыми, только их в СССР раскрасили. А сократили в СССР довольно длинное и нудное изложение библейских легенд, и я лично проделал то же самое — хотя бы потому, что по этим же учебникам предполагалось обучать и калмыков, и мусульман...

С русским языком все оказалось хуже. Не потому, что учебники были плохие или они мне не нравились. Я просто издал указ, гласящий, что не будет ошибкой написание буквы "е" вместо "ятя", "и" вместо "i", а писать "еръ" в конце слова во всей учебной литературе просто запретил. Не самодурства ради: оказывается, довольно многие ученые, занимающиеся русским языком, подобную реформу языка уже проработали и даже приготовились подать проект ее в министерство народного просвещения. Я просто проект перехватил и оформил указом, дабы не отвлекать занятых людей в министерстве от важных дел — но учебники пришлось существенно перерабатывать и — поскольку "инициатива шла от канцлера" — мне все эти книжки Зинаида Николаевна (крайне к реформе неодобрительно относящаяся) притаскивала на утверждение. В том числе — и учебники по литературе, но это все же "как известному писателю".

И, конечно же, не обошлось без курьезов. Зинаида Николаевна лично, как и всегда, принесла мне на отзыв хрестоматию по литературе для старших классов. Ну, казалось бы, что тут может быть захватывающего? Но я прочитал книжку с огромной радостью — наверное потому, что в свое время подобная книжка как-то проскочила мимо меня. Прочитал, посмеялся. Однако это взрослым людям можно над учебниками смеяться, а дети-то верить должны в написанное! Так что когда Юсупова пришла за отзывом, я ее несколько смутил:

— Все очень хорошо, Зинаида Николаевна, вот только этот стих нужно убрать.

— Но почему?!

— Зинаида Николаевна, дети — они верят тому, что написано в учебнике. Поэтому врать детям — хоть и в самой что ни на есть поэтической форме — в учебнике недопустимо. Вот смотрите: бурлаки тянут расшиву со скоростью хорошо если десять верст в день, так?

— Это все знают.

— Отлично. Волга после разлива входит в берега в середине мая, а от Астрахани до Нижнего пути тысяча восемьсот верст. Когда бурлаки дотащат расшиву до Нижнего? К Рождеству?

— Я не совсем понимаю...

— Извините, я хотел, чтобы вы сами разобрались... возьмем картину Репина. Там эти бурлаки надрываются так, как будто расшиву они по песку тащат — а в той же Голландии по каналам баржи втрое большие таскают даже женщины. В одиночку таскают! Потому что трение покоя на воде вообще нулевое, именно из-за этого корабли к причалу и привязывают: самый слабенький ветерок его унесет. И потом — бурлаки таскают суда по специальной тропе рядом с водой, а на всей Волге бечевников — то есть троп, где тянущие бечеву люди идут — всего два, и оба на Самарской Луке, на перекатах, и тот, который подлиннее — он три версты всего. Бурлаки тащат суда только по мелким речкам у нас, и самое большое — как раз на десять верст — это до Красного Яра, что на речке Сок, и на дорогу они тратят часа три. Просто эти десять верст — это их дневная норма, там дальше тянуть не надо. А так-то расшивы вдоль Волги верблюдами таскают: животина за день верст тридцать проходит, бечевник ей не требуется — у верблюда копыта широкие, он и по бережку, да и по мелководью даже спокойно шагает, и обходится он раза в три дешевле, чем бурлаки. И вообще, бурлак, или, как у нас в Нижнем Поволжье называют, бурлака — это крестьянин, что подался на речное судно подзаработать, после сева но до покоса — то есть на месяц-полтора. И на бечеву их нанимают если только баржа какая на мель села, потому как одному верблюду ее оттуда не стащить. Так что стих этот из учебника уберем, как клеветнический — улыбнулся я.

— А что на его место поставим? Вы хотите что-то из этих... современных, извините, поэтов?

— Ага, я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка... Это же для старшеклассников учебник, поставьте сюда что-то из прозы. Того же Салтыкова-Щедрина.

— А... а при чем тут балалайка, извините?

— Это вы меня извините, я из книжки детской процитировал... сейчас ее пишу.

А что? Пожалуй, пора уже использовать Николая Николаевича для воспитания молодежи, ой пора! Кто там был, Ну, Незнайка, Знайка само собой, Пилюлькин, поэт Цветик и музыкант... как его? На трубе еще играл... да, Гусля, Винтик со Шпунтиком, Торопыжка, который утюг проглотил, Авоська и Небоська... и конечно же Пончик! Ах да, художник был, Тюбик его звали... а всего их было шестнадцать человеко-рыл. Кто еще? Охотник Пулька с собакой Булькой... интересно, собаку за жителя Незнайкиного домика считать? Ворчун, Молчун, Растеряйка... Сиропчик. Вроде все — теперь можно и "писать"...

Еще бы вспомнить, о чем там Николай Николаевич писал, но на это времени хватит и в процессе переплывания через моря и океаны — настало время "дружеских визитов". И настало оно совсем не сразу после звонка Генри насчет продажи магазинов — все же я какой-никакой, но канцлер, а канцлеры просто так в зарубежные гости не ходят. Так что пришлось подождать, пока Дагмар договорится обо всем нужном со своим венценосным братцем, а Генри — уже со своим президентом, и только потом, под звуки фанфар, на перегнанном на Балтику для этой цели броненосце "Князь Потемкин-Таврический" я отправился с визитами.

Хотя до отплытия пришлось еще одно дело сделать.

Иосиф Джугашвили очень неплохо справился с руководством работами по осушению мингрельских болот. В смысле, болота эти осушили, нарезали там плантации цитрусовые, окруженные дорогами, по обочинам дорог насадили эвкалиптов... Самое удивительно заключалось в том, что рассаду этих эвкалиптов не из Австралии тащили, а вовсе даже из Крыма, где серые эвкалипты уже использовались в озеленительных целях. То есть из Австралии тоже сколько-то саженцев привезли, но австралийские почему-то сразу же и загнулись, а вот крымские — прижились: видимо, успело дерево акклиматизироваться в России. А может, просто сорт не тот взяли: ведь различных видов эвкалиптов, насколько я помнил после изучения природы "исторической родины", насчитывается сотни.

Конечно, осушили не всю Колхиду, пока лишь довольно небольшой ее кусочек. Совсем небольшой, около пяти тысяч гектаров — но лиха беда начало. Иосиф Виссарионович с воодушевлением рассказывал, что местные крестьяне, увидев результат, так воспылали энтузиазмом, что... так и ходят, воспыламши. А на осушении работают большей частью лишь бывшие рабочие нефтяных заводов и мужики-контрактники из России... Впрочем, в организованные колхозы мингрелы с удовольствием все же записались и уже в следующем году можно было ожидать неплохого урожая лимонов и мандаринов... в смысле, может быть кое-какие деревца уже и начнут понемногу плодоносить.

Да и осушенной земли для новых колхозов в следующем году скорее всего побольше будет. Раньше я думал, что болота осушать просто: нарыл канав поглубже — и ура. Фигу! В Колхиде можно этих канав хоть обрыться, но так как земля там плоская как стол, вода по ним просто не стекает. Так что "осушение" выглядит забавно: болота эти просто засыпаются толстым слоем земли. А берется эта земля вообще из речки под названием Риони.

Риони эта, между прочим, довольно мутная речка, и мути она несет, как сообщили специалисты, на это дело нанятые, по тонне в секунду. То есть всего за две секунды можно насыпать кубометр грунта, а за сутки — четыре гектара поднять на метр над болотом... ну, если всю муть из реку как-то выцедить. Как именно выцедить — подсказал Женжурист, который имел некоторый опыт "работы с мутными реками" при взятии Ташкента: если течение в речке будет очень медленным, то муть сама осядет. Так что в двадцати пяти километрах от Поти в подходящей излучине Риони "расширили" земснарядами с трети километра до двух и углубили с трех метров до десяти — и скорость течения упала до двух-трех сантиметров в секунду. Ну а земснаряды продолжали потихоньку осевшую муть со дна собирать и переливать ее в болота. Огороженные плетнем из росшей ранее на этих же болотах ольхи и всяких колючек.

Главной проблемой при таком подходе было то, что земснаряды могли качать грязь максимум на полкилометра, а дальше ее нужно было перетаскивать уже "наземным транспортом", в роли которого использовались в основном телеги. А чтобы телеги могли проехать, то нужно было по свеженаваленной грязи проложить какие-то гати — хотя бы из ольхового горбыля. Опять же, телеги требовалось наполнить, а потом разгрузить...

Руководитель всех этих работ постоянно слал просьбы увеличить плату на такую работу, и так же постоянно получал отказ. Не потому что денег было жалко, а потому что платить больше за неквалифицированную работу просто нельзя. В общем, все закончилось тем, что он приехал в Москву уже лично объяснять мне необходимость "дополнительного финансирования", и как раз перед моим отъездом в зарубеж.

— Я понял, народ буквально прыщет энтузиазмом, но за овеществление своего энтузиазма хочет получать больше, так?

— Именно так. И поэтому, если мы хотим действительно сделать из Колхиды...

— Иосиф Виссарионович, я понял, понял. Вот я хочу сделать из Колхиды, вы хотите. А мингрелы не хотят?

— Они тоже хотят, но ведь работа-то очень тяжелая, за нее и плата должна быть соответствующая!

— Если так рассуждать, то больше всего должны получать у нас кариатиды, ведь они на себе такую тяжесть держат, причем даже без перерывов на обед. Но им-то и вовсе никто ничего не платит, поскольку оплата должна соответствовать не степени потения при ее, работы, исполнении, а полученному результату. Сейчас же результат просто неизвестен, и посему платить больше мы не будем.

— Как неизвестен? Почти пять тысяч гектаров плодородной земли...

— За девять миллионов рублей? Две тысячи рублей за гектар, при том, что самые лучшие земли в Империи стоят не дороже сотни. И на лучшей земле можно собрать урожай стоимостью рублей в восемьдесят в год. Так что пока в Колхиде мы не получим с гектара чего-то на пару тысяч в год, можно смело утверждать, что мы очень сильно рабочим вашим переплачиваем.

— Но это же невозможно столько собирать...

— Согласен, а это значит, что нужно придумать как сократить затраты на осушение. Хотя бы раз в десять.

— Но мы же не может сократить в десять раз и без того нищенскую зарплату!

— Мы? Мы — можем, просто делать этого не будем. Нужно придумать как иным способом уменьшить затраты в двадцать минимум раз. Ну и скорость выполнения работ увеличить, а то такими темпами лет через сто закончить мелиорацию получится.

— Обещаю, что в ближайшее время мы постараемся резко снизить стоимость работ, и думаю, что в следующем году уже мелиорированных земель будет устроено в несколько раз больше!

— Это хорошо, что обещаете... Кстати, вы пару лет назад обещали мне книжку одну переписать на языке, народу понятном...

— Я не сделал... потому что внимательно прочитав и разобравшись, пришел к выводу, что вы неправы.

— И в чем же?

— Ваша теория прибавочной стоимости противоречит...

— Теория прибавочной стоимости — не моя, Маркс ее выдвинул. Но, поскольку она основана на ложном тезисе, то она естественно противоречит и здравому смыслу, и даже самой себе.

— Вы ошибаетесь...

— То есть вы хотите сказать, что прибавочная стоимость образуется на производстве?

— Это — аксиома!

— Аксиома — это теорема, не требующая доказательств. Но, замечу, подтверждаемая практикой. И не имеющая ни одного подтвержденного той же практикой опровержения.

— А у вас есть опровержение? — Иосиф Виссарионович посмотрел на меня с усмешкой.

— Знаете что? Я сейчас должен ненадолго отъехать, по делам... как раз связанным с наглядным опровержением этой теории. И вы, дабы это опровержение увидеть своими глазами, поедете со мной.

— Куда?

— Опровергать Маркса.

В кабинет, где мы беседовали, зашла Камилла:

— Саша, я не еду с тобой. Понимаю, что нужно... но меня сейчас и на земле тошнит, так что море мне противопоказанно... а, Иосиф? Здравствуйте, извините, я вас сразу не узнала. Вас Саша вызвал чтобы орден вручить? Поздравляю!

— Какой орден?

— Не знаю, он вызывает или ордена вручать, или ругать, но вас он вроде не ругает...

— Меня... я сам приехал.

— А... еще раз извините. Саш, перед тем, как уедешь, расскажи Кате где Винтик и Шпунтик взяли мотор для пылесоса и дай мне... Мешкову дай денег на постройку химического института в Москве. А то в Университете меня просто боятся, работать невозможно.

— А ты их меньше дебилами обзывай. Шучу, солнышко, шучу. Сама Мышке скажи, пусть проведет институт по бюджету Министерства просвещения, а деньги из моего фонда возьмет. И сколько потребуется, пусть и переводит, я надеюсь привезти денежек достаточно для сотни таких институтов. А вот Иосиф Виссарионович мне как раз и поможет.

По дороге в Вашингтон мы заехали на пару дней в Копенгаген, где подписали "Договор о дружбе и взаимной помощи" между Россией и Данией. По этому договору снимались таможенные ограничения на экспорт в Россию любой сельскохозяйственной продукции из Дании, а подданные короля Фредерика освобождались — в Дании — от налогов на прибыли, полученные из России. Несколько странноватый договор об очень односторонней какой-то дружбе, но мы еще до Америки не доплыли, а оставленный в Копенгагене "Комитет общества российско-датской" как раз "дружбы" (под управлением вдовствующей императрицы, между прочим) заключила контракты с несколькими тысячами датских фермеров на "обучение русских крестьян уходу за датскими коровами", причем обучать крестьян нужно было в самой России. Коров тоже было приобретено около двадцати тысяч... Пока деньги есть, нужно обеспечивать свою "продуктовую безопасность" хотя бы на мясомолочном фронте.

Ну и на прочих фронтах тоже — поэтому визит в США начался со встречи со старым приятелем. Неофициальным, да и вообще "тайным". У меня было о чем поговорить с Генри, а он, как назло, в море чувствовал себя преотвратно — ну а скоростных яхт-нефтетанкеров в этой жизни я не наклепал, так что встречаться нужно было на его территории. Когда Генри мне неожиданно позвонил, он начал очень "издалека", но о причине я сообразил довольно быстро:

— Генри, ты стесняешься Черта Бариссона? Кроме него есть еще кто-то в комнате?

— Нет, но...

— Генри, мистер Бариссон — мой поверенный в американских делах. При нем можешь быть откровенен: Черт в курсе всех моих дел, но сам он занимается лишь своим книжным бизнесом и ни мне, ни тебе не конкурент. А насколько я понял, ты хочешь купить мою торговую сеть целиком?

— Зависит от цены... но — да.

— Некоторые думают, что чтобы корова давала больше молока и меньше ела, ее нужно меньше кормить и больше доить. Но мы-то с тобой понимаем, что ее нужно просто кормить пищей получше и доить по расписанию. Я к чему это: может показаться, что моя корова топчет твою поляну, но это не совсем так. Она ее конечно топчет, но заодно обильно унаваживает, перерабатывая пищу, которую ей даю я. Ты в общем-то прав: теперь у меня есть новая корова, и кормить старую мне становится неудобно... проблема в том, что ты ее сейчас тоже не прокормишь. А продавать тебе только вымя от коровы смысла нет.

— То есть ты отказываешь?

— Не спеши. Сейчас нам нужно очень хорошо подготовиться, чтобы спустя некоторое — и очень небольшое — время ты смог бы эту корову прокормить. Но все же какое-то время на это потребуется, а уже следующим летом у тебя появятся и иные заботы. Подробности при встрече, но на всякий случай запаси к лету миллионов тридцать, а лучше пятьдесят наличными. Не на корову, но за эти деньги ты сможешь получить кусочек пастбища для нее... которое сейчас стоит миллионов двести. И будет снова столько же стоить уже к следующей зиме.

— Это ты про банковский кризис, из-за которого в твоей книжке помирает... персонаж?

— Ну... в общем да. Но ты не беспокойся: если у тебя не получится столько собрать, я тебе денег дам. Когда в мире всего два человека понимают, как вести бизнес, этим двоим стоит помогать друг другу... тем более, что второй и научился всему именно у тебя.

— И когда это я успел выступить в роли учителя?

— Я расскажу. При встрече. Но сам ты в Россию, как я понимаю, не поедешь, а канцлеры в другие страны ездят только с официальными или не очень, но все равно официальными визитами. И если бы ты смог такой подготовить к зиме, то было бы замечательно. Детали... детали ты согласовывай непосредственно с Чертом, он знает что мне нужно. А если потребуется что-то именно от меня... к сожалению, поговорить со мной ты сможешь лишь из этой же комнаты — но в любое удобное для тебя время. Правда попрошу все же учитывать разницу во времени — исключительно, чтобы ночными звонками по возможности не будить мою жену...

Из Копенгагена мы через океан отправились уже на судне гражданском: личной яхте одного знакомого американского богатея. Потому что броненосцы — они, конечно, транспорт солидный, но уж очень медленный — а дома дела ждут. Да и с Генри хотелось кое-что побыстрее обсудить — а мистер Абель и без яхты пару недель проживет.

В этот раз с Генри мы встретились в том же номере небольшого отеля, в котором я увидел его впервые. Похоже, его Роджерс постоянно использовал для конфиденциальных переговоров. По крайней мере он сразу же сказал, что тут можно хоть орать — никто и ничего не услышит. Даницу он уже видел, кто она — знал, а потому лишь ей кивнул и больше внимания на нее не обращал. А вот сопровождающего меня молодого человека оглядел с явным сомнением во взгляде.

— Генри, это мой специальный секретарь. Английского не знает, но помнит все, что мне надо. И его не потеряешь случайно, как записную книжку. Даница ему будет переводить наш разговор, но именно для того, чтобы ничего не записывать... пока. Итак, перейдем к делу: за мои магазины, за мою торговую сеть я хочу немного: семь миллиардов долларов наличными и сразу. Можно и в рассрочку, но выйдет несколько дороже... и два миллиарда все равно сразу.

— Я думал, ты собираешься серьезно обсуждать этот вопрос... про биржевой кризис у тебя такая же сказка будет?

— Генри, а теперь послушай, что за корову я продаю. Каждый американец оставляет мне по три цента чистой прибыли. Каждый из ста миллионов американцев отдает мне по три цента, по три жалких цента. Каждый божий день, включая воскресенья и праздники Христовы, и подтверждающие этот факт документы у меня с собой, думаю, тебе стоит их посмотреть.

— Три цента... в день...

— Не волнуйся, ты не ошибся. Три миллиона долларов в сутки, миллиард в год. На самом деле даже чуть больше...

— А Адской гончей обзывают почему-то меня... Но почему тогда ты решил такую корову продать?

— Просто потому что у меня теперь есть новая, а корма на двух у меня не хватит.

— Я не смогу собрать столько денег.

— Я знаю. Но есть две причины, почему я здесь и говорю об этом с тобой. Первая — кроме тебя эту корову никто не прокормит. А если я ее просто брошу, то она сдохнет и тут завоняет так сильно...

— Насчет вони я уже понял. Однако столько денег... нет, я столько собрать никак не смогу.

— Есть и вторая причина. Ты — единственный человек, с кем я готов договариваться просто потому что ты единственный, кому меня обманывать не выгодно. То есть меня невыгодно обманывать кому угодно, но ты единственный, кто в состоянии это понять. Поэтому я готов взять миллиард аванса, всего один миллиард деньгами — и при этом я расскажу, где ты возьмешь этот миллиард.

— А почему ты его не возьмешь сам?

— Потому что я не Генри Роджерс. У меня нет таких связей, нет репутации, у меня нет такой хватки — в тех областях, где лежат эти миллиарды. И там, где ты легко миллиард возьмешь, я смогу получить хорошо если миллионов пятьдесят. Но важно даже не это...

— А что же?

— Важно то, что мне эта корова уже не нужна, но если я ее просто брошу, то вонять будет не только в Америке. Продать же ее целиком и сейчас у меня не выйдет — ни у кого просто таких денег нет. Но тебе — и только тебе — я готов продавать корову частями так, чтобы она постепенно привыкала получать от меня корма все меньше и меньше, а от тебя — все больше и больше. К тому же молоко, которое мне перестанет давать американская коровка, в том же объеме будет давать уже коровка российская, причем с приличным довеском — поэтому и ты, и я будем максимально заинтересованы в том, чтобы мой ручеек здесь иссякал как можно быстрее: ведь тогда и твой будет наполняться с той же, или даже большей скоростью.

— Не совсем представляю, как ты собираешься это проделать...

— Весело и задорно. Вот смотри: для начала я продаю тебе Луизиану... то есть все магазины в штате, миллионов за семьдесят примерно. Два миллиона тамошних жителей принесут тебе двадцать два миллиона долларов за год — то есть сделка окупится года за три. И то, если ты не поднимешь незаметно цены, но в принципе понятно. Через три года ты легко сможешь купить и оптовую сеть, что обеспечит тебе уже пятьдесят миллионов чистой прибыли в год, а еще через пару лет — или если ты найдешь немного денег в другом месте — ты сможешь проделать ту же операцию и в Миссисипи, Арканзасе... где тебе больше захочется. Но так как я на самом деле скажу тебе, где закопан никому не нужный миллиард, то уже через год ты сможешь только с уже купленной части всей сети выплатить мне еще треть миллиарда.

— И сколько лет мне потребуется на покупку всей коровы? Я ведь уже не молод...

— Если ты решишь помереть раньше, чем лет через пятнадцать, я очень на тебя обижусь. А сделку — по моим прикидкам — ты сможешь закрыть уже лет через семь-восемь. Я же тоже буду очень заинтересован в том, чтобы побыстрее отдать эту коровку тебе, и кроме уже обещанного миллиарда попробую изыскать для тебя еще несколько — из тех, что сам не смогу подобрать. К тому же у тебя появится очень неплохой источник наличности, позволяющий при необходимости буквально за несколько дней набрать приличные суммы для каких-то мах... выгодных проектов. А я скорее поверю в то, что ты разучишься расстегивать штаны чтобы пописать, чем что ты разучишься считать деньги...

— Звучит, конечно, заманчиво... Однако для полной уверенности было бы неплохо ознакомиться с определенными документами...

— Я знаю. Вот тут проекты контрактов, на каждый региональный сегмент указаны цены и текущие балансы. И консолидированные балансы сетей тоже прилагаются. Перед подписанием контрактов о продаже магазинов ты их, конечно же, еще раз проверишь, уже на месте. Я не предлагаю тебе покупать кота в мешке, это всего лишь оферта для внимательного ее изучения. И да, я не продаю права на свои книжки, а Черт просил передать, что свой книжный бизнес он тоже продавать не будет.

— Спасибо, что согласился на встречу. Я должен подумать...

Когда мы вернулись на броненосец, Джугашвили не удержался:

— Вы обещали показать мне опровержение Маркса, а я увидел лишь обычную торговую сделку, причем весьма еще сомнительную.

— Иосиф Виссарионович, вы — человек думающий. Поэтому подумайте вот над чем: в США мои компании не производят ровным счетом ничего. Вообще ничего, но я получаю с них миллиард долларов в год. Миллиард долларов чистой прибыли, миллиард прибавочной стоимости, которая — по Марксу — может появляться исключительно в производстве.

— Но вы производите множество товаров в России!

— Да. Примерно на триста-четыреста миллионов рублей. Сюда, в США, их поставляется миллионов на полтораста, но эти деньги не включаются в прибыли от здешних моих компаний, для них закупки моих товаров — чистый расход. Мои американские компании ничего не производят, но прибыли я получаю больше, чем кто-либо еще в мире. Причем — если будет желание, можете посмотреть финансовые документы — с каждого товара я получаю прибыли больше, чем тот капиталист, который его производит на своих заводах или на фермах. И получаю лишь потому, что знаю, в чем Маркс наврал. И знаю, почему наврал тоже. Но об этом мы подробнее поговорим дома — сейчас я, к сожалению, сильно занят буду. Мне, знаете ли, очень важно успеть закончить одну книгу...

Но по дороге домой я внезапно вспомнил о другой книге, и о написавшем ее Гастоне Дюрне. Он тоже был писателем — в моей самой первой жизни. Честно говоря, я прочитал только одну его книжку под названием "Mijn leven onder de Belgen" (а написал ли он еще хоть что-нибудь, я вообще не знаю) — но мне хватило, чтобы понять, что писатель он замечательный. И вероятно поэтому я решил посмотреть на те места, в которых он может быть родится — лет так через много. А заодно и поговорить с властителем тех мест...

Леопольд II был уже очень старым человеком. Но — по крайней мере я так думаю — очень добрым. К своим подданным добрым, а потому старавшимся сделать их жизнь максимально счастливой. Ну а то, что для осчастливливания семи миллионов бельгийцев нужно "убить пятнадцать-двадцать миллионов каких-то там рабов в Африке" — это просто издержки доброты нынешнего времени, не заслуживающие особого внимания. Ведь благодаря этому бельгийцы получали (не все, но очень многие) миллионы франков дополнительного дохода каждый год! На самом деле очень многие: в стране было бесплатное образование, практически не было безработицы — в том числе и из-за проводимых "за счет короля" многочисленных строительствах всякого нужного. Сами бельгийцы называли его не иначе, как "король-строитель"...

Ну а не бельгийцы (включая его собственного зятя) звали его "король-маклер". Ну что, Леопольд умел считать выгоду, да. Старик за семьдесят, понимал наверняка что его последователи столько выгоды стране уже не нанесут — и поэтому продал мне кусочек своего государства. Нет, не кусочек Бельгии конечно, за Бельгию он кого угодно в клочки разорвал бы. А вот кусочек принадлежащего лично ему "Свободного государства Конго" продал. Небольшой кусочек, меньше двадцати процентов территории. И всего-то за полмиллиарда бельгийских франков...

Все Конго в среднем приносило ему в год от ста до двухсот миллионов, а Катанга — как самый "дальний" от побережья кусок — уже сильно меньше двадцати: транспортные расходы сжирали большую часть прибыли. Вдобавок, в Конго последние десять лет бушевала эпидемия сонной болезни (которая и унесла больше девяноста пяти процентов жизней приписываемых владельцу страны "жертв режима"), и доходы с колонии вообще грозили исчезновением, так что Леопольд согласился, что сделка для него вполне выгодная, и мы буквально ударили по рукам. Ну а Иосиф Виссарионович, при сем присутствующий, ничего не сказал. Сразу не сказал, и вообще до возвращения домой со мной больше не разговаривал — и я даже решил "дома раскрыть ему некоторые детали" сделки. Не все конечно...

Однако вернувшись домой первым делом я пообщался с одним полковником, который прямо в процессе разговора стал генерал-майором — правда, отставным. Симеона Ванкова я помнил (не лично, а "по рассказам") по какой-то "прошлой жизни", очень уж деятельный офицер из него вышел. Причем к тому же и исключительно честный: единолично распоряжаясь сотнями миллионов бюджетных денег он не украл ни копейки, да и другим красть не давал. А у меня как раз родился новый проект на эти самые сотни миллионов, во время возвращения домой родился. А так как реализовывать его предстояло в Болгарии...