|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Джоко опять с большим интересом слушал "застольные разглагольствования", как это называл сам хозяин квартиры, и краем глаза поглядывал на реакцию Васко. Тот приехал всего лишь в начале недели и чувствовал себя немного не в своей тарелке. Впрочем, от гостеприимства хозяина и самому Джоко поначалу было... очень не по себе было. Уж больно гостеприимство было своеобразным:
— Вот и получается, что вы занимаетесь исключительно враньем. Врете рабочим, врете крестьянам, причем врете в промышленных масштабах. Попробуйте вот эти пироги, с капустой — думаю, вам они тоже понравятся... а вот врать — нехорошо. Но так как вы сами не понимали, что врете, да и аудитория у вас была невелика, есть время все исправить. Вы кофе какой больше любите? Я предпочитаю арабику, но если вы желаете робусту или растворимый — они покрепче... надо быть идиотом, чтобы не понимать, что самый революционный класс — это крестьяне. Потому что крестьян как раз грабят уже все, в том числе и рабочие. Не прямо, а опосредованно — но грабят.
Разговор шел на немецком, так как русского ни Васко, ни Джоко не знали — по крайней мере достаточно, чтобы понимать беглую речь. И Джоко подумал, что вероятно из-за языка слова хозяина квартиры звучали как-то особенно обидно...
— Вы нас пригласили чтобы оскорблять? — с каменным лицом поинтересовался Васко.
— Нет конечно, правда не может оскорбить. Я пригласил вас чтобы научить управлять государством — ведь именно вам придется вскоре этим заняться. Вам — он показал пальцем на Васко, — или вам — палец переместился на Джоко. — Больше-то некому. Вы же социалисты? В смысле, называете себя социалистами?
— Да, така е.
— Ну и прекрасно. Будете изучать социализм. Я имею в виду, настоящий социализм — без этого правильно управлять государством у вас не выйдет.
— Вы вероятно забываете, что у нас в стране имеется царь, и пока что именно он управляет нашей страной.
— Не, ребята, вы какие-то чудные. У меня в стране тоже есть царь, но страной управляю все же я. То есть, конечно, делаю вид, что управляю — одному человеку с такой работой просто физически не справиться. Но если большая группа единомышленников этим займется... Вот вы и будете основой такой группы. А конкурентов ваших... вы их просто пустите по миру, и я вас буду учить как это проделать. Пустите-пустите, не сомневайтесь — просто потому, что социалистическая экономика много эффективнее капиталистической.
— А почему вы выбрали нас? — спросил Васко.
— Две причины. Первая — вы хоть и заблуждаетесь, но вы искренни в своей вере в светлое будущее. А вторая... о Георги Димитрове я кое-что слышал — и слышал достаточно, а раз он порекомендовал Васила Коларова, то у меня нет причин и вас сомневаться. И в конце-то концов, Болгария — ваша страна, не моя. Мороженого на десерт хотите?
Георгий Ермолаевич Рейн, академик и врач, уже дважды обращался ко мне с рапортами, предлагая "повысить статус Медицинского совета МВД". Первый раз я этот рапорт даже и читать внимательно не стал, Батенков на мой (как оказалось, неправильный) вопрос ответил, что "в полиции и жандармерии медицинское обслуживание вполне достаточное". Но во второй раз я рапорт все же прочитал — и понял, что в одном важном деле я уже три года валял дурака. Потому что этот "совет" по сути был нынешним российским минздравом. То есть на самом-то деле зачатком, эмбрионом минздрава — поскольку никакого такого министерства в стране не существовало. Врачей, причем даже всемирно известных — было немало, а вот управления ими... точнее, координации их усилий — не было в принципе. Как не было и кучи всякого разного другого, со здравоохранением в моем понимании связанного.
Я решил, что "инициатива наказуема" — и "статус совета" повысил. Только не до министерства, а до Госкомитета ("все должно быть единообразно"). И председателем этого Госкомитета назначил доктора Рахманинова, который у меня "в поместье" этим самым здравоохранением фактически управлял — поскольку я считал, что на этом посту образование важно конечно, но административный опыт гораздо важнее. А Георгия Ермолаевича назначил министром медицинского обслуживания. Потому что министром медицинского оборудования и приборостроения назначил Алису Буратину: уж больно ловко у нее получалось "добывать" все для производства необходимое. Ее муж стал министром фармакологической промышленности: все же он и по образованию был именно фармацевтом, и с организацией именно промышленности знаком — так что ему и карты в руки. Кроме министерств в Госкомитете был учрежден и санитарно-эпидемиологический департамент — руководителем которого я назначил Николая Федоровича Гамалею (случайно увидел эту необычную фамилию в каком-то отчете и вспомнил, что он чем-то в медицине прославился настолько, что институт его именем назвали — ну и уточнил, чем), и — отдельно — департамент диетологии. А "для кучи" в этом же комитете было "в порядке эксперимента" создано и "министерство медицинского образования". Что из него получится — не знаю, но "пусть люди попробуют", а я займусь тем, что делать умею. Ну, или хотя бы хоть немного, но понимаю...
Примерно с год назад за завтраком, обсуждая с женой ее проблемы с каким-то химическим реактором высокого давления, я брякнул, что его лучше бы из титана делать, но вот получить чистый титан за приемлемые деньги пока никто не смог. Камилла как-то недоверчиво хмыкнула, а за ужином положила передо мною серебристый брусок, примерно на полкило весом:
— Ильменит, кокс, хлор, ректификатор — это уже давно. Магний, дуговая печь — это сегодня. Тебе сколько титана нужно?
— Я даже не знаю... В год, думаю, сотни хватит.
— Таких брусков?
— Тысяч тонн.
— Тогда жди.
— Сколько?
— Как все посчитаю, скажу.
Перед самым Новым годом Камилла внезапно (просто я и думать о том разговоре забыл) к вопросу вернулась, вероятно подсчеты свои закончив:
— Мне нужно будет примерно три с половиной миллиона долларов и два миллиона бельгийских франков — это, если ты не передумал, для завода на сто тысяч тонн титана. Но это только для начала, сколько рублей еще нужно будет, я тебе летом скажу, скорее, в самом конце лета.
— А хватит? — я откровенно удивился малости суммы.
— На подготовку хватит.
Поскольку я даже примерно не знал, что Камилле для такой работы потребуется, я и уточнять не стал: по части химии я с женой вообще никогда не спорил в силу бесперспективности занятия. А по части денег — если разобраться, то больше половины продукции моих заводов из этой химии и состояло. Что же до сроков — я уже знал про девять женщин, так что попросил Ленину запустить еще один проект "из фонда канцлера" и предпочел о проблеме забыть: многие другие требовали моего внимания.
Рабочие и инженеры "Первого механического" к началу восьмого года выполнили для меня очень непростую работу: для каждого министра был изготовлен "представительский лимузин" — что-то напоминающее мне советскую "Чайку". Конечно, машина была все же больше не представительской, а бронированной — но мотор слегка за двести лошадок разгонял двухсполовинойтонный агрегат до ста километров секунд за пятнадцать. То есть я так думаю, поскольку не проверял, однако автомобиль люди заметили. Причем не только министры.
То, что в попытке "смещения императора" активно участвовал Английский клуб (ну и то, что многие его члены были за это всячески наказаны), резко снизило популярность Британии среди "элиты", и, в частности, британское образование перестало котироваться. Поэтому Николай Юсупов, с переездом семью в Москву, обучался в Московском университете, на факультете "Экономического планирования", которым теперь руководил Янжул. А Феликс Феликсович-младший, после разговора со мной, решил учиться на мехмате.
Хотя пришел он ко мне поговорить совсем не об учебе. "Чайки" были машинами строго служебными, а ему возжелалось и в личное пользование такую получить, причем он даже придумал, как ее "улучшить"...
— Феликс, должен вам сказать, что ваше предложение у меня не вызывает положительных эмоций, — ответил я, посмотрев на принесенный им "проект". — Сейчас "Чайка" предназначена больше для защиты пассажиров от актов террора, и потому облегчать ее смысла нет. Но главное, ее и невозможно просто взять и облегчить: кузов из более тонкого, а значит и менее прочного металла просто сломается под воздействием тряски на дорогах. Нынешний кузов, а тратить время на расчеты новой конструкции... у меня просто нет людей, которые это могут сделать. То есть люди-то есть, но они заняты куда как более важной работой.
— Но ведь если выделать автомобиль более скоростной, то очень многие захотят его приобрести. Я лично знаю изрядно людей, причем людей с деньгами, которые...
— Если вам это так интересно, то почему бы вам самому этим и не заняться? Конечно, тут нужны определенные специальные знания...
— Вы говорите о Техническом училище? Я слышал, что вы его многим рекомендуете, но ведь...
— Феликс, у вас рождаются идеи, я бы сказал, отличные. Сами по себе весьма интересные, но для их реализации потребуется не один человек, а множество инженеров. Которых вы, скорее всего, сами заинтересовать сможете — но при том условии, что прежде сможете свои идеи обосновать. То есть обосновать их осуществимость. Расчетами обосновать, а чтобы такие расчеты провести... я бы все же порекомендовал вам глубоко изучить математику и механику. То есть для вас, мне представляется, лучшим вариантом стал бы мехмат университета.
— Почему мехмат?
— Современный автомобиль... даже не так, автомобиль будущего представляет собой конструкцию, состоящую не столько из мотора и колес, сколько из групп тонкостенных оболочек — это как раз термин из механики, я имею в виду раздел физики — работающих в условиях внешних динамических нагрузок, причем широкого диапазона таких нагрузок. Инженер — он их рассчитает, конечно, но мысленно представить себе подобную конструкцию и дать этому инженеру понятное и, что немаловажно, выполнимое задание — это как раз работа механика. Который является в таком случае и инженером, и физиком, и вообще творцом.
— Вы так интересно рассказываете. Я попробую. А если у меня не получится, можно я еще раз с вами об этом поговорить приду?
Ну что же, еще один не самый бездарный человек похоже тоже внесет свою лепту в строительство будущего. Такого будущего, какое я себе придумал. Под названием "социализм"...
Строить социализм — дело приятное. И довольно простое — правда, при условии, что люди понимают, что это такое. Проблема заключалась в одном: Энгельс — который не богатый промышленник, а который "журналист" — исказил саму суть понятия "социализм". И поэтому подавляющее большинство людей — ну, из тех, кто вообще про какие-то "измы" слышал — термин воспринимали исключительно неверно. Большинство, но все же далеко не все.
Вообще-то в Европе первым именно социализм начал строить в своей стране Бисмарк, и довольно прилично в этом преуспел. Так что, хотя немецкий немец сделал лишь самые первые шаги в деле построения этого самого социализма, германская экономика начала расти как на дрожжах. В других странах такой рост вызвал изрядную зависть, и многие поспешили тоже пойти по такому же пути — но вот тут как раз они и столкнулись с этим самым "непониманием термина". Император Николай II "построение социализма" тоже поставил державной целью, вот только сам он, будучи даже не капиталистом, а, по сути, феодалом, строительство социализма повел такими темпами, что сколь-нибудь заметного результата можно было ожидать лет так... нет, столетий так через много.
Впрочем, и Бисмарк особо не спешил: запустив "германскую промышленную революцию" и получив первые удовлетворяющие его результаты он решил, что остальное уже "само получится", а когда понял, что само не получается, само слово "социализм" стал уже ругательством — благодаря активности многочисленных "социалистических" партий. Очень "социалистических": мне, например, потребовалось три раза прожить в этом времени, чтобы понять что на самом деле ни одна из этих партий социалистической не была. Вообще не была, а все они были именно коммунистическими, рассматривая социализм (точнее — позиционируя, поскольку сам социализм они вообще не рассматривали) как "промежуточный этап перехода к коммунизму". Ну а что такое коммунизм — все знают: никто ничего не делает но у всех всё есть. То есть Утопия в чистом виде, в которой не хватает лишь заключительной фразы "и даже самый последний землепашец имел не менее трёх рабов".
Однако человеческая природа такова, что "получать по потребности" готовы все, а вот насчет "работать по способности"... в принципе, тоже готовы... некоторые, но даже и у этих некоторых способностей-то почти и нет никаких. Кого не спросишь — "могу не копать", а вот "могу копать" если и услышишь, что чаще всего с дополнениями "песок в сахарнице, наливая чай" или же "после поедания хобота мамонта в ананасовом соусе с трюфелями".
Вот "разрушать за идею" желающих находилось довольно много, и счастьем было то, что большинство из этих "разрушителей" были рукожопыми бездельниками или просто лентяями, не способными воплотить свои мечты в реальность.
Нет, всегда были люди, готовые "за идею" и творить — но, по чести говоря, такие люди работали, как правило, изобретателями всякими, художниками, поэтами, артистами — а вот стоять у станка "за идею" или пахать "за идею" землю желающих я не встречал. Вообще ни разу, и даже о таких и не слышал. Да и "идейные" работали, лишь имея полный холодильник жратвы и гардероб с одеждой в уютной (для них лично) квартире...
Большинство же нормальных людей работали лишь для того, чтобы эта жратва в холодильнике была, а гардероб оказался не пустым. И чтобы и холодильник, и гардероб вообще у них были...
Кстати, завод по выпуску холодильников заработал в январе восьмого года. Самых простых холодильников, абсорбционных — а заработал он потому, что осенью года предшествующего в Кыштымском округе заработал на полную мощность медеплавильный завод. Пока сварка алюминия была не отработана в массовых масштабах, и холодильный агрегат делался как раз медный, паяный свинцово-оловянным припоем — временно, зато уже делался. Потом можно будет и поменять аппараты людям, даже обязательно поменяем: черт с ней, с медью, но там дефицитного олова тратилось больше килограмма на аппарат — а пока так. Тем более что вместе с Джезказганом меди в России стало производиться достаточно.
Оказывается, если людям не только пряники раздавать, но и кнут вовремя демонстрировать, люди способны на многое, даже на постройку своими силами медного комбината. Конечно, комбинат строило очень много тысяч человек, и оборудование со всей России туда везли — однако народ именно работал, а не ваньку валял. Причем никто ничего не воровал...
Вообще не воровали. Именно в Кыштыме была обкатана технология "честного" строительства, заключающаяся в том, что "местных" — то есть крестьян из соседних деревень или жителей соседних городков — на стройки не брали вовсе. В принципе не брали. Сначала приезжала "военно-строительная часть", вокруг будущей стройки возводился периметр из колючей проволоки и с нехилой охраной. Внутри периметра ставился "временный рабочий городок", в котором селились приезжие строители основного объекта — на все время стройки селились. А этим красть что-либо смысла не было: никому не продашь, а самим не нужно да и прятать некуда. Если же клептоман попадется — то его просто из городка да и со стройки выкидывали — без оплаты, так что с клептоманами тоже было плохо. В смысле — без клептоманов хорошо: во время стройки рабочие бесплатно кормились и одевались, а зарплата выплачивалась только после завершения работ. Не всех, конечно, а завершение работ на каком-то объекте: скажем, электростанцию достроили — и за нее денежка тут же и выплачивалась. Вне стройки, потому что эти строители уезжали ставить электростанцию в другом месте...
"Местные" все же без дела не оставались, но работали они уже на завершенных объектах: заводах кирпичных или цементных, на строительстве дорог — но там-то много не украдешь, да и наказания за кражи были... "непропорциональны". Один сильно хитро... мудрый прораб ежедневно списывал как поломанные по десятку лопат. Да, при постройке дороги лопаты ломаются, бывает. Но если они потом сами чинятся и сами разбегаются по окрестным деревням, то не заметивший подобных чудес прораб успешно работать может лишь с менее сказочным инструментом. Например, с кайлом на Груманте. Ну а поскольку решение такое окружной Кыштымский суд принимал публично, не забыв поделиться волшебной историей с читателями кыштымской прессы, то всякие чудеса на стройке как-то быстро прекратились.
В Джезказгане, где "местных" вообще не было, и проблемы подобной не возникло — как и в быстро растущей Караганде. А с учетом того, что в магазинах люди могли купить почти все, что теоретически можно было своровать, причем купить довольно дешево, то народ там очень быстро понял: кража не окупается.
Жалко, что лишь там. В свое время, когда я читал про сталинскую теорию об усилении классовой борьбы при строительстве социализма, я считал это... сильно ошибочным мнением. Теперь понял: если классы рассматривать с позиции Маркса, то теория эта окажется ошибочной. Но Маркс-то врал чуть больше чем полностью! А вот если под классом понимать отношение людей не к собственности на средства производства, а к назначению цен на товары...
На один вид товаров мне удалось "назначить цены" весьма забавным способом. Практически при каждой электростанции — угольной или газовой, я имею в виду — имелась теплица, в которой круглый год выращивались огурцы, помидоры, зелень всякая. Тепла-то котлы создавали много, зачем ему просто так пропадать? Правда, зимой лампы (натриевые, с сапфировой горелкой внутри) тоже некоторое количество электричества потребляли, но все равно овощи обходились довольно недорого, так как теплицы "подсвечивались" главным образом в нерабочее вечернее и ночное время. Но главное — горожане эти помидоры и салат с теплиц получали в достатке, и эти "пристанционные" теплицы практически по всей стране определяли цены на любую (в том числе и выращиваемую крестьянами) зелень. Конечно, одной травой сыт не будешь, даже если травка и дешевая...
Или все же не очень дешевая: натриевых ламп для подсветки рассады явно не хватало, так как "спектр не тот", и для молодой поросли пришлось "изобретать" лампу ксеноновую. На нашем "заслуженном Урале Советского Союза" была — стараниями Василича — установлена ксеноновая фара-искатель, причем самодельная, так что некоторое представление и об устройстве самой лампы, и системы ее зажигания я имел. Самое, конечно, общее, но если мысли нынешних инженеров направить в нужное русло... В общем, нынешние "стоваттки" получились весом (вместе с арматурой) килограмма по три — ну или по семь в сборе с самим фонарем, к тому же — из-за сапфировой колбы — и ценой слегка за червонец, но зелень в теплицах росла неплохо. В качестве "витаминной приправы" к основному продукту, конечно — то есть пока что к хлебу, в смысле зерну.
Для полного прокорма городов — для сытого прокорма, с нынешней точки зрения — мне требовалось примерно десять миллионов тонн зерна в год. Это с учетом мяса, молока, яиц и всего прочего, получаемого при кормлении нужной скотины зерном, не потраченным на простой хлеб. Небольшой колхоз с парой тысяч гектаров засеваемых полей давал четыре тысячи тонн. Две с половиной тысячи небольших колхозов могли полностью покрыть потребности городского населения — ну, в идеальном варианте. В реальной жизни все было хуже, но пять тысяч колхозов город могли прокормить даже в варианте засухи — а это всего-навсего полмиллиона крестьян. С тракторами, естественно, и тракторов этих нужно тысяч сто. Дофига — но только павлодарских, тяжелых машин по полям уже бегало чуть больше тридцати тысяч. Еще столько же тракторов успели выпустить три других завода. Владимирский — который делал трактора с дизелем, но колесные, произвел их уже за десять тысяч. Завод в Хинганске — который делал тоже колесные, но с калоризационным мотором — наклепал их уже двенадцать тысяч, да и во Векшине моторный завод худо-бедно почти восемь тысяч машин сотворил. Весной заработает завод в Вологде, так что в следующем году тракторов будет достаточно — для "плохого года", но пока погоды-то стояли хорошие...
К тому же "поземельный налог" давал примерно пять миллионов тонн, так что "казне" зерна хватало с запасом. А посему закупки в эту самую "казну" шли по двадцать три копейки за пуд — то есть по пятнадцать рублей за тонну: по цене, которой казне обходилось и зерно "колхозное". Только кроме государства никто у крестьян зерно не покупал — ну, почти никто: заработала государственная монополия на внешнюю зерноторговлю и госмонополия на производство водки. Так что средний крестьянин в хороший год со своих — опять же средних — шести десятин мог получить хорошо если семьдесят пять рублей. Против ста тридцати "царских", но рубли были уже "советскими", более "товарно наполненными". Тем не менее "в попугаях-то было гораздо длиннее", а запрет аренды земли у тех же кулаков отнимал суммы уж вовсе немалые...
Многие крестьяне и по такой цене зерно продавали — деваться-то некуда, если деньги нужны. Но денег-то хотелось получить побольше, а работать, понятное дело, при этом поменьше — и потому призывы потерявших возможность пограбить односельчан кулаков и утративших источник "безбедного существования" бывших помещиков среди мужиков нашли широкий отклик.
Ну как нашли... Слава Петрашкевич ко мне буквально прилетел с перекошенной физиономией:
— Саша, ну что ты сидишь с такой довольной мордой будто нашел чашу Грааля?
— Господин Струмилло-Петрашкевич, не соизволите ли пояснить, чем вам морда моего лица не нравится? Радуюсь я изрядному убытку второй беды государства нашего Российского, вот как раз отчет за первое полугодие пришел...
— Какая вторая беда? Крестьянские бунты того и гляди начнутся, у меня фон Плеве запросил для усиления полиции оружия почти на пятьдесят миллионов.
— Ну и что?
— Господин канцлер, ты что, в России новую войну собираешься устроить? Если я верно помню, ты на Японскую меньше потратил — ну, если в своих отчетах самому себе не наврал. Но дело не в том. Запрет внешней торговли зерном оставил без рынка сбыта большую часть крестьян, а тем самым — обрушил рынок для текстильщиков, ремесленников разных: у крестьянина просто денег нет чтобы покупать такие товары! Ну ладно, я понимаю про пользу госмонополии — относительную, конечно, но тем не менее. Но ведь можно просто увеличить закупочную цену, хотя бы до сорока, даже тридцати пяти копеек за пуд!
— Слава, ты у нас больше экономист или все же в основном марксист?
— А что?
— А то, что если экономист, то объясни мне: зачем я буду платить за зерно больше чем сейчас?
— Чтобы у крестьян не появлялся повод бунтовать...
— Я спрашиваю не для чего, а зачем. Мне мои колхозы уже обеспечивают достаточное количество зерна, причем именно по пятнадцати рублей за тонну. Еще я получаю полстолька в качестве налога поземельного, то есть, считай, вовсе бесплатно. Мне просто не нужно больше зерна, так зачем я буду увеличивать цену?
— Тогда я марксист. Цену на зерно необходимо поднять чтобы обеспечить трудовому народу...
— Ну если марксист, то ответь на такой вопрос: чем отличается социализм от капитализма?
— Ты первый начал... При социализме собственность на средства производства общественная, всенародная, а при капитализме...
— Достаточно. Ты дурак: при социализме каждый получает по труду, и это главное отличие.
— И я про то же: крестьяне на пашне корячатся как...
— Еще раз: имеется в виду все же по результату труда, а не по тому, как сильно мужик потеет, корячась на пашне. Результат же таков: расходы на выращивание зерна в государстве составляют пятнадцать рублей за тонну — и это и есть "общественно необходимые затраты". Просто потому, что государству вообще нет необходимости покупать зерна больше, разве что в запас — но у нас уже и запас на три года имеется. Я тебе больше скажу: следующие пять лет эти затраты ежегодно будут сокращаться на рубль в год, хотя бы потому что осенью заработают тракторные заводы в Кургане и Вологде, и можно будет заменить слабенькие колесные трактора на мощные гусеничные, да и число их вырастет. Так что смысла увеличивать цену я не вижу.
— То есть ты готов выкинуть пятьдесят миллионов на войну с народом, но не...
— Ты дважды дурак. С народом никто воевать не будет. Бунтовщиков слегка попинают сапогами по ребрам, дадут год исправительных работ... может, самых борзых сошлют куда подальше. Трудиться им никто не запретит, пусть трудятся дальше. Ты пойми: мы строим социалистическое государство, и уступки буржуазным элементам недопустимы.
— Ты строишь социализм?!
— Мы строим, а ты, кстати — причем лично ты, заметь — являешься главным архитектором этого строительства.
— Чего-то я не заметил...
— Ничего удивительного. Вот девочки из секретариата моего заметили, говорят, что все знают что мы социализм строим. Однако они молоденькие, глупые — ошибаются. Не все знают, ты, например, не знаешь. А не знаешь просто потому что не понимаешь что такое — этот самый социализм!
— Я не знаю?!
— Конечно не знаешь. Ты же марксист, а ваш идеолог само слово опошлил!
— Маркс?
— Энгельс. Вместе с бородатым евреем он — обрати внимание, за деньги английских и американских банкиров — провозгласил, что-де социализм — это первая стадия коммунизма.
— И что не так?
— Идеологический спор оставим на потом, время дорого. А вкратце — при социализме каждый получает по результатам труда. Но государство обеспечивает некоторые, назовем это социальные гарантии, для тех, кто работать не может. Дети — их государство обучает. Старики — их государство за прошлый труд кормит, обувает, одевает. Ну а человеку работоспособному предоставляет право либо работать — на условиях социалистического государства работать, либо идти в задницу.
— То есть социализм — это кабала у государства, так что ли?
— Ты трижды дурак. Мужик в одиночку — непроизводителен, он себя не может прокормить. Мужик в колхозе — что доказывает моя практика — в состоянии прокормить и себя, и два десятка рабочих. Государство сейчас предлагает мужикам выбор: переходить на новый, эффективный способ земледелия или подаваться в рабочие. Последнее — пока ограниченно, но это ты виноват.
— А я-то тут причем?
— Лет через пять школы каждый год будут выпускать по три — три с половиной миллиона образованных людей. Из них три миллиона должны будут перейти в рабочие, так как крестьян нужно одного на десять рабочих. И твоя задача — обеспечить их рабочими местами. Заводами, фабриками. Это, про самым скромным прикидкам — тысяч пять заводов и фабрик в год. С учетом выходных и праздников — по шестнадцать в день. У тебя рабочий день сколько, восемь часов? Ты сейчас час сотрясал воздух, то есть не создал две фабрики. Оставил без работы тысячу людей. Да ты вообще саботажник! Ладно, иди работай, и не забивай себе голову тем, чем должны заниматься специально обученные люди.
— Иду уже... кстати, что ты там сказал про вторую беду?
Со второй бедой все стало хуже. В смысле, с дорогами лучше, причем с любыми. И в первую очередь с железными. Бетонные шпалы позволили гонять тяжелые поезда с высокой скоростью, но почему-то они служили даже меньше, чем деревянные — раньше. А теперь...
Когда Федя Чернов придумал, как сделать бетон прочнее, я, конечно же, предложил этот "более прочный" и в производстве шпал использовать, благо железорудные обогатительные фабрики тонкомолотого кварца давали в изобилии. А когда соответствующие инженеры сказали, что "прочнее-то он становится на сжатие, а шпалы..." я, вспомнив Останкинскую башню и термин "напряженный бетон", выдал им свою интерпретацию концепции. Товарищи задумались, попробовали...
Теперь сразу три очень недешевых завода делали шпалы именно из такого "напряженного бетона". Недешевых хотя бы потому, что каждая шпала в очень хитрой форме, снабженной непростым устройством для натяжения арматуры, выдерживалась почти две недели, так что форм этих потребовалось несколько тысяч... примерно по двадцать тысяч на каждый завод, ведь на километр пути нужно под две тысячи шпал, ну, хотя бы под полторы — а в моих планах стояло строительство до десяти тысяч километров дорог в год, причем большей частью двухпутных... Поэтому был еще выстроен отдельный завод, который эти формы для шпал массово делал. Тем не менее два миллиона шпал в год по новой технологии уже выпускалось, и "вторая беда" постепенно уходила в прошлое — а через год скорость этого "ухода" должна была удвоиться. Но это дороги железные, а что касается обычных...
Как очень верно написал в своей книжке нынешний министр сельского хозяйства Энгельгардт Александр Платонович, русский мужик ленив, жаден и глуп. Причем жаден больше чем ленив, а по глупости... Нет, это он просто слишком жаден. И в особенности падок на дармовщинку. Как любила говорить бабушка, это сладкое слово — халява! Мужики готовы бывают горы свернуть, лишь бы до дармовщинки дотянуться...
А я тут в деревнях школы строил... Ирина Владимировна — моя классная — любила внушать (не мне, а двум девчонкам, в пединститут собиравшимся), что школа — это не столько предприятие по раздаче знаний, сколько социальный институт. Причем как для учеников, так и для их родителей. Ну, не знаю... хотя бабушка рассказывала, что "в ее время" авторитет учителя был практически непререкаем, в том числе и среди родителей. А во времена нынешние тоже авторитет учителей был довольно высок. В городах — поменьше, распространялся он лишь на семьи учащихся в основном, а в деревнях учитель сейчас занимал позицию "пониже Бога, повыше попа". И, понятное дело, деревня со школой считалась куда как более солидней даже, чем село с церковью. Забавно: в любой деревне учитель был сытно кормим мужиками, хотя те же мужики детей своих в школах обычно больше года не держали...
Это раньше, а сейчас — после появления шанса устроить ребенка "в механизаторы" — школа стала абсолютным символом деревенского престижа. Мужики — практически по всей России — школ понастроили даже больше, чем я ожидать мог. Намного больше, и часто даже не просили выдать "из казны" окна, двери и все прочее: целиком за свой счет строили. Но это были всего лишь здания. А с учителями... учителей катастрофически не хватало. Вдобавок возникла еще одна проблема, о которой раньше я просто не задумывался: здоровье школьников. Дети-то в школе вынужденно кучкуются, любая зараза сразу накроет всю школу — если за этим специально не следить. Поэтому была учреждена должность школьного фельдшера (и организовано сразу несколько десятков училищ для подготовки оных), но где их взять сразу сотню тысяч? Пришлось — временно, конечно — нарезать этим фельдшерам целые районы, и обеспечивать их транспортом подходящим.
С транспортом стало в текущем году полегче: Рейнсдорф-младший наладил в Ярославле выпуск моторов в количествах неимоверных (для всего лишь седьмого года неимоверных), и кроме "Самурая" на двух новеньких заводах начался выпуск уже отлаженного в Векшине фургончика с четырехцилиндровым микродизелем (на манер американского почтового в моем "исходном" мире: прямоугольная клепаная коробка, разве что с окнами) и машинки уже совсем легковой в моем понимании этого слова: горбатого "Запорожца". Последний делался как раз в Запорожье — новеньком городке, выстроенном на месте одноименной деревни в десяти километрах от Волховской ГЭС. А фургон так и остался без имени — потомку что его строили на совершенно частном заводе в Котке, и три финских и два русских инженера, заводик организовавшие, просто не смогли договориться о том, как назвать этот шедевр высоких технологий и "в народе" пока именовался просто "финским фургоном"...
В день они делали по два десятка фургонов — и половину продавали англичанам (куда он шел с названием "Суомалайнен", то есть попросту "финский"), за что выплачивали мне четверть стоимости британским же золотом "за мотор". Но так как фургон продавался за двести фунтов, прибыли у них хватало — и они производство активно расширяли, обещая через год увеличить его впятеро.
Еще один завод, выстроенный в Городце, стал делать "Глазастики" — с новым дизельным мотором аж в сорок "лошадок". Мотор был практически копией урюпинского, но копией уже алюминиевой и высокооборотной, так что с задними двускатными колесами грузовичок теперь перевозил до полутора тонн грузов. И называться он стал теперь "ГАЗель" — вот только завод пока делал их немного, хорошо если за год десять тысяч изготовят. Это пока на заводе сами моторы делать не научатся — а пока на конвейер шли моторы с Векшинского моторного.
Однако автомобилей все равно не хватало — автозаводы под Брянском все еще строились, и фельдшерам я мог дать лишь "Муравья", который делался уже на пяти "школьных" заводиках в разных городах. С бензиновым теперь мотором — но все равно с пятисильным ("пластмассовая" коробка передач на большее не годилась), к тому же машинка на своих двенадцатидюймовых колесах могли проехать далеко не в каждую деревню. Так что обдумав ситуацию, я объявил, что казенные школы будут открываться лишь в тех деревнях, куда сможет проехать фельдшерский фургон. Причем проехать самостоятельно и по дороге...
Параметры дороги тоже указал: ширина не менее шести метров "от канавы до канавы", сами канавы — два аршина шириной и аршин глубиной минимум, земли на полотно дороги насыпать на четверть метра... Да, суров канцлер. Но — справедлив: деревни по Россиюшке густо насыпаны, расстояние между ними — максимум километра три, ну если, конечно, только европейскую ее часть рассматривать (в Сибири я все же решил медицину "Самураями" обеспечить). Земляных работ на километр — хорошо если полторы тысячи кубов, а при нынешней дневной норме землекопа в девять кубов даже небольшая деревушка эту версту осилит за неделю не приходя в сознание. Вдобавок я обещал мосты — до тридцати метров длиной — ставить опять же "за казенный счет силами Державы" вне очереди, так что народ проникся. А прошедший учебный год, когда во всех "казенных" школах учащихся кормили завтраком и обедом бесплатно — сподвигнул мужиков на героический труд в области дорожного строительства лучше, чем любые пинки. И результат себя не заставил ждать...
Уже в конце июля пришли отчеты уездных "комиссий по дорожному строительству", организованных в каждом из строящихся (силами отставляющихся генералов) городов. Понятно, что генералам до мужиков особого дела не было, у них своих задач хватало — но раз уж можно себе в заслугу поставить то, что эти мужики "по своему почину" выстроили, так почему бы и не отчитаться? Отчитались: за период от посевной до сенокоса мужики выстроили чуть больше ста двадцати тысяч километров дорог. На которых было поставлено "мостов разных" почти пятнадцать тысяч.
Именно разных: бетонная труба, брошенная в ручей и засыпанная землей — тоже мост, только маленький. Большинство мостов все же были "средними": бетонированные каменные опоры и бетонная плита перекрытия метров до десяти длиной — и их строили "на глаз", изредка этим глазом поглядывая в справочные таблицы, составленные в новеньком "Институте мостостроения". Но за сотню мостов пришлось строить всерьез, хотя и по типовым проектам, и тут работенки подваливало и военным строителям, и мужикам. Потому что по каким-то, еще при Александре II введенным, нормативам нужно было реки "от десяти саженей шириной считать судоходными" (причем невзирая на их глубину почему-то), а на таких уже по правилам, которые Саша Ионов установил, высота судоходного пролета должна быть не менее пяти метров. Ну, сам мост-то и такой выстроить было все же несложно, но вот подъезды к нему требовалось насыпать неслабые...
А я — очень кстати — вспомнил просмотренный еще... да, лет восемьдесят назад — ролик с ютуба. Там как раз дороги грунтовые строили "с твердым покрытием" — не щебеночные, вроде нынешних шоссе, а именно "с твердым покрытием из земли". В эту самую землю просто досыпали цемента процентов пять, затем прикатывали катками — и получалось покрытие не сильно хуже бетонного. Я рассказал об этом Машке, она попробовала — и верст пятьдесят таких дорог выстроила. Получилось неплохо, отдельные мужики даже повадились из дороги "кирпич пилить". Правда, начинание было быстро пресечено, но дороги-то получались и хорошие, и недорогие!
Совсем недорогие — нужно-то всего лишь мешок цемента на метр дороги, на километр — пятьдесят тонн (при шестиметровой ширине этой дороги, между прочим). Конечно, полста тонн — тоже немало, но всяко меньше, чем щебенку возить. А если учесть, что одноразовая цементная печка обходится рублей в двести... нет, денег жалко, пусть мужики их сами забесплатно строят. Напечатаем брошюрку с инструкцией, шаровые мельницы... надо будет попросить передвижные сделать, на грузовике. А еще потребуются машины, которые грунт с дороги с цементом мешают, катки в ассортименте...
Впрочем, если сейчас за дело взяться, то следующим летом можно будет всерьез этими дорогами заняться. А то инженеров-то много, а работы для них... тоже много. Но эта — важнее прочих. Не всех прочих, но многих. Да и заводы-то в большинстве пока лишь строятся, найдется кому поручить все придумать — а я займусь делами поважнее. В конце-то концов, я тут канцлер или дорожник?
Ну, канцлеру все же приходится иногда и дорожником побыть. Я вот, после завершения постройки Окружной дороги (железной, понятное дело), взял и нарисовал на карте МКАД. Примерно нарисовал — все же я помнил только один ориентир "моего" старого МКАДа из будущего: от платформы "Лось" до "кольца" примерно восемьсот метров. То есть точно восемьсот, только я не совсем помнил — до внутреннего края дороги, или до внешнего, или вообще до осевой и от начала или конца платформы измерял я это в гугль-мапе. Впрочем, и это было неважно: на Ярославской железной дороге пока никакой такой платформы вообще не было. Так что нарисованная мною дорога (в форме яйца) наверняка со "старой" если и совпадала, то местами и случайно, и вообще она получилась в сто одиннадцать километров длиной. Тем не менее строить ее все же начали (надо же куда-то девать строителей Окружной дороги), но главным ее назначением стало обозначение на местности границы... нет, не Москвы, городская граница как раз по Окружной и была установлена. Но по специальному указу любое строительство между Окружной и МКАД было запрещено. Да и уже построенное потихоньку ломалось, и на всей этой территории высаживался лес.
Вроде как "зеленые легкие Столицы" — ну, в выступлении по радио я так и сказал. Но смысл на самом деле был несколько иной. То есть сама дорога — это разгрузка Москвы от транзитного автотранспорта (когда ее достоят транспорта наверняка уже будет много). А вот "примосковские" деревеньки, московской полицией не ласкаемые, а своей не обеспеченные, давно уже стали местом дислокации разнообразных бандитских "малин". И их хотя бы убрать подальше уже было неплохо (ну и почистить слегка заодно), а деревенские жители... Кто захотел "сладкой городской жизни", те с удовольствием перебирались в новые городки. Те, кто решил остаться в деревне — в колхозах моих жить и работать тоже было повеселее и, главное, посытнее. Ну а те, кто переселяться категорически не хотел... таких было немного, но все же были. И они-то как раз и занялись высадкой лесов (а для начала хотя бы работали в лесных питомниках). И тоже строили дороги — сами. Потому что тоже хотели и школ детям, и медицину себе. Ну и чтоб можно было "на ярмарку выехать"...
То, что дороги "сами строились" — радовало. К тому же "сами строились" не только проселки: полностью закончилось и строительство Московской окружной дороги уже рельсовой. Правда, она несколько отличалась от первоначально утвержденного проекта: два пути были выстроены электрифицированными, и по ним пошли уже настоящие пассажирские электрички. Причем Илья к их разработке отношения уже не имел (их разработали и выпускали инженеры с новенького завода в Твери — с год назад "присоединившего" купленный мною у бельгийцев тамошний вагоностроительный), но по этим же путям ходили и разработанные им (по образцу "грузового трамвая) электровозы. Настолько успешно ходили, что предлагалось и оставшиеся два пути — грузовых — перевести на электротягу, несмотря на то, что для этого требовалось перестроить четыре больших моста и пару маленьких: их поставили "до меня" и слишком низкий пролет не позволял подвесить провода. Однако и этот вопрос решал не я: министерство же нужно не только для обеспечения их руководителей красивыми мундирами.
Министерства нужны чтобы их руководителей награждать орденами — вместе с теми, кто в этих министерствах делал полезные дела. Иосса получил еще один орден — вместе с пятью геологами, которые нашли на реке Унде у села Новотроицкое коренное месторождение золота. Пришлось, правда, "внепланово" со станции Оловянная прокладывать узкоколейку в сто десять верст, что потребовало (в связи с горным рельефом) изрядных затрат, но "живое" золото-то важнее! То есть мне пока и зарубежного хватало, однако "запас карман не тянет".
Золото там было в кварцевых жилах (именно о них я вспомнил, когда Федя Чернов начал песок в пыль перемалывать чтобы бетон упрочнить). К тому же золота там оказалось много, а кварцевой пыли наделают еще больше — будет из чего побольше шпал поотливать, а как выщелачивать из этой пыли золото какими-то циановыми соединениями, химики уже давно придумали. Осталось этим химикам теперь свои придумки реализовать "в промышленных масштабах", но они наверняка справятся: ведь жена давно уже обеспечила им "режим максимального благоприятствования", и число их быстро росло. Что меня радовало, поскольку жене самой с цианидами возиться не стоило...
Камилла, отдохнув от родов, впервые доверила Андрюшку заботе нянек и утащила меня в театр. Не просто так, а на гастрольный спектакль очень знаменитой актрисы. Актриса оказалась и на самом деле "от бога", а вот спектакль — полный отстой. Назывался он "Гедда Габлер" — какая-то трагедь из зарубежной жизни о несчастной судьбе женщины, считающей всех недостойной себя. В общем, в конце все умерли — но все даже помирали как-то неестественно. Лично мне спектакль показался жалкой пародией на что-то серьезное, но актриса, исполняющая главную роль, даже здесь сумела показать, что она — настоящая звезда.
Судя по всему, спектакль показался плохим не мне одному: хотя мы с Камиллой пошли в театр как бы "инкогнито", билеты купили без проблем прямо в кассе перед началом спектакля. И не только мы вдвоем, но и "сопровождающие лица" тоже, а зал оказался полупустым. Да и большинство зрителей во время сцен без главной героини занимались чем угодно: ходили по залу, разговаривали вслух не понижая голоса...
Жена, очевидно тоже понимая, куда мы пришли, по окончании спектакля виновато произнесла:
— Саш, ты не сердись, пожалуйста. Я просто очень хотела увидеть Коммиссаржевскую на сцене, а в Петербург ты же со мной для этого не поедешь.
— Солнце мое, ты очень вовремя это сказала.
— Саш, ну извини...
— Камилла, ты на самом деле сейчас сказала очень вовремя самые правильные слова. И это были не извинения — ради тебя я готов хоть в оперу идти, хоть в деревенский балаган, и пойду с радостью. Но ты назвала фамилию... пойдем к ней в гримерку, поблагодарим за подаренное нам искусство.
— А нас пустят? Да и неудобно как-то... она ведь, наверное, устала после спектакля.
— Нас везде пустят, если ты забыла. Даница! Мы идем к Вере... как ее по отчеству? В общем, к Коммиссаржевской.
— Федоровна — уточнила Камилла.
— Уважаемая Вера Федоровна! — обратился я к сидящей перед зеркалом женщине, с явным неудовольствием воспринявшей визит каких-то зрителей. Скорее всего, неудовольствие было вызвано тем, что мы ввалились и без обязательного, похоже, букета цветов, и без представления — потому что Даница просто запихнула куда-то в темный уголок какого-то мужчину, попытавшегося пресечь наше вторжение.
— Я очень рад, что мне удалось поглядеть ваше выступление, хотя спектакль, откровенно говоря, показался мне редкостной дрянью...
Вера Федоровна развернулась на стуле так, как будто ее пнули, и во взгляде ее явно читалось желание убить меня самым изощренным способом. Но если бы от каждого ненавидящего взгляда я худел хотя бы на грамм, то давно бы стал невесомым, так что я просто продолжил:
— Не знаю, кто у вас был режиссером, но я его бы выгнал без выходного пособия, причем предварительно попинав ногами. Но вы даже в такой идиотской постановке смогли продемонстрировать высочайшее мастерство...
— Извините его, Вера Федоровна, — Камилла сочла необходимым вмешаться, — мой муж, к сожалению, ничего не понимает в театре. По правде говоря, сам спектакль и мне показался не ... лучшим, но вы и в нем смогли блистать. Я вам должна признаться, что даже сейчас, если закрыть глаза, я вижу вас на сцене. Только вас одну — настолько вы ярко изобразили...
— Только я глаза закрою, предо мною ты встаешь — тихонько пробормотал я, но все услышали. Ярость в глазах Веры Федоровны погасла, а в глазах Камиллы появился откровенный интерес: все же мы давно уже начали понимать друг друга без слов. А мне как раз в голову пришла одна идея...
— Вера Федоровна, я повторю: этот спектакль не для вас, вы достойны большего. Гораздо большего, и я знаю чего именно. Как минимум — мировой славы, и вы ее получите. Я прошу вас сняться в кино.
— А вы кто? И чего вы вообще хотите? — Коммиссаржевская была все же великолепной актрисой, и ярость, смешанная с возмущением, ввела бы в заблуждение любого — но я-то успел посмотреть в молодости многие десятки, если не сотни, по-настоящему художественных фильмов, поэтому "поймал" и искру заинтересованности.
— Всего лишь любитель кинематографии. Но, думаю, как снимать кино, я знаю получше многих. И что снимать — тоже, а вот как играть — знаете уже вы. А поможет нам превратить все это в действительно прекрасное произведение искусства Алексеев.
— А это кто? — тут в голосе актрисы кроме заинтересованности уже ничего не осталось.
— Константин Сергеевич, я его попрошу помочь. Да, он из купцов, но в театральном искусстве разбирается неплохо...
— Не знаю такого.
— У него псевдоним театральный — Станиславский. Наверняка знаете.
— Мне кажется, что вам стоит поговорить об этом с моим режиссером...
— Не стоит. Даница, ты знаешь, кто тут режиссер?
— Тот мужик, который вас пускать не хотел...
— Сделай ему так же больно, как было больно мне при просмотре этого спектакля, а потом...
— Нет! Даница, не слушай его, стой здесь! — вмешалась Камилла. — Саша, ты с ума сошел? Он же помрет... Вера Федоровна, Саша прав: вы заслуживаете мировой славы, и вы ее получите.
— Все помрут когда-нибудь — продолжил я. — Но вы, Вера Федоровна, на пленке останетесь жить вечно, такой же молодой и прекрасной. Соглашайтесь! Вы видели "Женитьбу Фигаро" надеюсь? Я к съемкам этого фильма тоже руку немного приложил, так что знаю о чем говорю. У вас же гастроль в Москве еще на неделю? Отменяйте все спектакли, займемся настоящим делом.
— Я не знаю до сих пор кто вы, но театр — это и есть мое дело. В конце концов нам просто нужно заработать денег, так что отменять спектакли я не могу.
— Кто у вас главный в театре?
— Это мой театр...
— Вера Федоровна, с глубоким прискорбием сообщаю: играя эти спектакли вы порочите свое мастерство. Но жизнь есть жизнь, и для ее продолжения требуются деньги, понимаю. Поэтому я выкупаю все билеты на все оставшиеся спектакли с условием, что вы в них играть не будете. Даница, распорядись там...
— Допустим, я соглашусь. Но почему вы уверены, что Станиславский станет вам помогать? И могу я все же узнать, кто вы?
— Константина Сергеевича я уговорю — я умею людей уговаривать. И, честно говоря, я очень рад, что меня не узнают в лицо даже петербуржцы. Зовут меня Александром Волковым, а это моя супруга, Камилла. Живу я тут неподалеку, там же и работаю. Канцлером Российской империи.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
