Уроки ирокезского 63

Вторая встреча с этим странным русским состоялась через день после первой. Но за эти два дня произошло столько интересного, что казалось, будто между встречами прошли месяцы.

Да, русские умеют удивлять — подумал дон Хуан, — так что, пожалуй, стоит принять их предложения. Тем более что денег они не просят, а наоборот предлагают. Не сразу, зато очень много. И, судя по тому, что они уже успели сделать, обещания свои они выполняют.

— Дон Алехандро, скажу честно: кино ваше я посмотрел с огромным удовольствием. Вы не могли бы мне рассказать немного поподробнее о том, как вы это сделали? А то что получается — видно прекрасно, а как это получается — совершенно непонятно.

— Боюсь, дон Хуан, я не смогу этого рассказать. Потому что сам не очень хорошо понимаю как. Есть специальные люди, они за работу получают очень специальные деньги — и меня не волнует, как они достигают результата. Хотя, конечно, было бы и самому интересно знать — но специальных людей так много, что просто времени не хватит разбираться во всем, что они делают.

— Как я вас понимаю! Да и влезать во всякие мелочи — это на самом деле не входит в обязанности руководителя. Чаще всего не входит... Нам свыше уготовано заниматься серьезными делами, так что ими мы, пожалуй, и займемся. Я успел обдумать ваши предложения, и они мне кажутся очень перспективными. Есть только одно мелкое препятствие... даже не препятствие, а так... Сейчас пути сообщения между нашими странами затруднены — я имею в виду, если через Атлантику двигаться. А у нас выхода к Тихому океану пока нет...

— Уважаемый дон Хуан, при всем уважении к вам должен сказать, что мы категорически не поддерживаем, даже осуждаем любые действия, которые могут быть названы "агрессией"... я не имею в виду Тринидад, Гайану: это все же был ответ на агрессию как раз британскую против вашего союзника. И если ваш сосед совершит неспровоцированную — это слово русский сильно выделил голосом — агрессию, то вы, конечно, получите моральное право на некоторую компенсацию, и мы будем готовы даже оказать вам определенную помощь. Но сейчас...

— Я понимаю, сейчас вам самим помощь не помешала бы. И я готов ее оказать — но мы снова упираемся в то, что Тихий океан от нас пока слишком далеко. Кстати, то что вас тут нет... как вы теперь собираетесь попасть туда, где вы сейчас есть?

— Наверное так же, как и сюда, только в противоположном направлении, а вы хотите чтобы я захватил и ваших дипломатов? Это, думаю, не создаст особых проблем — если они будут готовы в течение пары дней. Больше, простите, просто не могу ждать.

— Я не об этом. Просто, боюсь, у меня для вас сегодня есть плохие новости...

Зимой Камилла — в очередной, и как она сказала, в последний раз "выйдя из декрета" — менее чем за пару месяцев изобрела весьма забавный способ очистки нефти от серы. Точнее, она придумала способ добычи серы из нефти: кислоты промышленность требовала все больше, а тут как раз высокосернистая нефть из Башкирии пошла. Способ недорогой (с точки зрения нефти): эта самая нефть просто прогонялась — в подогретом виде — через пористое железо, и из него получался... в общем, что-то вроде пирита. С точки зрения серы все было несколько сложнее: из получившегося какими-то непростыми химикалиями снова делалось это пористое железо, ну и сера конечно. Способ оказался забавный, но очень полезный: в результате серы в нефти практически не оставалось, что сильно повышало долговечность гидрокрекинговых установок. И — попутно — позволило добывать бензин с октановыми числами близкими к сотне. Не очень много, но если рассматривать такой бензин как топливо исключительно для самолетов... как раз авиабензин почему-то из очищенной таким образом башкирской нефти получался дешевле, чем из бакинской.

Вениамин Горянин — главный конструктор нынешних истребителей — получил от Кости Забелина "звезду" на девятьсот пятьдесят сил и применил ее с большой пользой. Взяв за основу свою же собственную "Осу", получившей, наконец, и армейский индекс "И-4", он ее утяжелил — забронировав титаном кабину с моторным отсеком и установив под крыльями шесть пилонов для подвесного оружия. Пока что "подвесного" было в производстве немного: автоматическая пушка-"дюймовочка" с магазином на полсотни патронов, пятилинейный пулемет с магазином уже на полторы сотни патронов и разработанная Бенсоном стадвадцатимиллиметровая ракета. Но это — пока, Павел Афанасьевич усиленно разрабатывал (с моей подачи) уже кассету для трех или четырех трехдюймовых ракет (ну и сами ракеты, конечно), а двое инженеров у самого Горянина срочно придумывали подвесные кассеты для маленьких бомб. Вроде получался неплохой такой штурмовик... а к Новому году их вообще должно было получиться два!

Правда сам самолет, получивший название "Шершень" и индекс "Ш-1" — не потому что "Шершень, а потому что "штурмовик" — стал металлическим уже целиком: на первых испытаниях (хорошо, что наземных) струя огня из ракеты подожгла пластиковое крыло. Но алюминия, как успел сообщить мне Роджерс, я делал больше всех в мире — так что не смертельно.

Генри успел мне это сказать, но до пятнадцатого года не дожил. Еще весной, после нашего с ним телефонного разговора, тихонько ушел из жизни Сэм, а через полгода и сам Генри оправился на встречу со старым другом. В этой жизни мы с ним даже друзьями не стали: так — хорошие знакомые и уважающие друг друга дельцы. Но я-то не забыл — и мне стало очень грустно. Но то — мне...

У меня складывалось впечатление, что именно Генри был "мотором" той группы американских политиков, которая желала полной и окончательной победы над Британией. А еще — что такое же впечатление складывалась и у англичан. По крайней мере через неделю после смерти Генри британцы провели две довольно локальных, но "показательных" операции и предложили провести мирные переговоры. Операции на самом деле были сложными: первая состояла в форсировании реки Детройт и захвате одноименного города, а вторая — форсирование Ниагары и захват Буффало. Обе операции прошли у англичан с удивительно небольшими потерями — перед началом форсирования рек они просто выпустили по несколько тысяч снарядов из шестидюймовок и сопротивляться у янки стало особо некому. Ну а то, что два города просто превратились в руины — да кого это волнует? Тем более, что гражданское население оттуда еще раньше почти все убежало.

В ответ янки, правда, с самолетов смешали с грязью изрядную часть Торонто, а через пару дней отбили города обратно... в смысле, британцы их сами оставили — но "партия Роджерса" оказалась в меньшинстве и в самом начале пятнадцатого года стороны заключили мир. Практически "без аннексий и контрибуций", как любил говорить (в другом мире) Ильич: на континенте англичане вернулись на старую канадскую границу, а вот карибские острова остались за янки. Правда, "в обмен на Аляску", и, вроде бы, американцы пообещали не вмешиваться в дела британцев в Венесуэле — по крайней мере пока речь идет о захваченных Гомесом территориях.

Пожалуй, последнее условие и примирило британцев с потерей Ямайки и Доминиканы — ведь золото-то янки с Аляски уже выгребли и "снежная пустыня" была плохой заменой плодородных Кариб — но в Венесуэле-то всякого "вкусного" побольше, однако лично мне это очень не понравилось. Прежде всего тем, что победа над Венесуэлой — а британцы, не связанные войной с Америкой, ее одержали бы безусловно — Британскую империю существенно усиливала именно в военном плане: Гомес уже начал собирать каучук с плантаций гевеи, консервная промышленность, развитая там Беловым, обеспечила бы английскую армию продуктами. Вдобавок у Венесуэлы были пушки — очень неплохие, хотя и немного, а трактора... Алеша Белов выстроил в Венесуэле завод по выпуску калоризационных тракторов, неплохо работающих на местной нефти — и было их уже построено тысяч двадцать. Учитывая, что в самой Англии тракторов было меньше десяти тысяч...

Оставалось надеяться, что Хуан "остался таким, как прежде" — то есть довольно странным, но искренним патриотом. И мне было что ему предложить — но для этого нужно было с ним встретиться. Когда я рассказал об этом дома, Камилла грустно усмехнулась:

— Я помню, как ты говорил что нам придется олицетворять всю Россию. Там, на германском пароходе... Раз надо, то олицетворяй. А я постараюсь тут сделать все, что для этого потребуется.

На небольшом заседании в Совмине тяжело вздохнул уже Штюрмер:

— Я даже не знаю, как такую встречу устроить, ведь в Венесуэле у нас и посольства нет. Только консул в Ла-Гуайре, да и тот, извините, голландец. Я, конечно, приложу все силы...

— Борис Владимирович, я вас по иному поводу на совещание пригласил. Встречу с Гомесом я сам организую, вам же нужно будет подобрать состав посольства — думаю, где-то весной мы официальные дипломатические отношения установим. И вам же нужно будет подготовить здание для посольства уже Венесуэлы в Посольском квартале. Ну и все остальное...

— А мне что делать предстоит? — поинтересовался Генрих Мюллер.

— Подготовить к отправке в Южную Америку пару дюжин цементных заводов с шахтными печами, документацию переведите на английский, а лучше — на испанский. Подумайте, где и как обучить работе на них рабочих — испаноязычных. Учить будем у нас, в России.

— Понятно, — усмехнулся Африканыч, — ты собрался там электростанции строить. А я буду опять делать дополнительные генераторы. Но ты учти, у меня все, что я могу сделать, уже распланировано, так что...

— У тебя будет тоже новая задача: подготовить производство генераторов на сто двадцать мегаватт. Или на двести десять — сам выбирай, что быстрее сможешь. Под их производство потребуется новый завод — так что пока займись этим. Меня не будет в России примерно с месяц, все вопросы решайте в секретариате. И да, меня не будет в России только для здесь собравшихся...

Пришлось извлечь из Можайска дочь нашу: она, пожалуй, была единственным человеком, кто мог бы справиться с поставленной задачей. Простой — каждый день включать магнитофон на пятнадцать минут, но какую ставить запись — решать предстояло ей. Ну а я постарался дать ей возможность выбора, несколько дней с утра и до вечера сидя перед микрофоном. Все равно больше-то заняться было нечем... то есть "страной поуправлять" и без меня было кому, а народу нужно знать, что "канцлер бдит". В Совмине все уже привыкли к тому, что в деятельность министерств я стараюсь особо не вмешиваться, а если вдруг кому-то срочно потребуется "дополнительное финансирование" — так есть секретариат, пусть туда заявки отправляют.

Англичане и американцы объявили о заключении мира восьмого января, детали стали известны в понедельник одиннадцатого, а в ночь на восемнадцатое я отправился в путешествие на другой край планеты. В восемь вечера самолет взлетел с Торфянки, а в полночь он уже приземлился на берегу Сухого Лимана неподалеку от Одессы. Девятнадцатое января я встретил уже в Эгейском море, а двадцать третьего в полдень в Кадисе пересел на личную яхту "консервного короля".

Алексей Белов был самым молодым из "американских миллиардеров" и самым, я бы сказал, самостоятельным, что ли. Выпускник Технического училища Морского ведомства, он — отслужив год механиком на "Чесме" — был выгнан со службы разругавшись с капитаном Вальрондом по каким-то сугубо "техническим" вопросам. То есть Белов считал, что капитан не должен вмешиваться в работу механиков...

Может быть, считал справедливо: все порученное ему Алексей выполнял не просто хорошо, а с блеском — и ему на самом деле было важно, чтобы кто-то отметил оригинальность решения. И то, что это решение — именно его. Собственно, поэтому-то тысячи тонн австралийского чугуна и стали для меня изрядной неожиданностью в свое время...

Еще одной "неожиданностью" стало то, что миллиардер в США не озаботился даже жильем. Вместо этого он выстроил себе "яхту" водоизмещением под девять тысяч тонн, причем приводимую в движение тремя турбинами по двадцать тысяч сил каждая. По комфорту кораблик мог поспорить с иными дворцами, но в отличие от них мог плавать, причем со скоростью до тридцати узлов. Для человека, чья собственность размещалась чуть ли не по всей планете, штука весьма удобная — даже, пожалуй, необходимая — и удивления такое "жилье" не вызвало. Как не вызвало удивления и то, что яхта (названная "Викторией" в честь единственного судна из экспедиции Магеллана, вернувшегося домой) постоянно моталась по всем морям и океанам.

И "моталась" очень быстро: первого февраля у был уже в Венесуэле. А по дороге мы еще успели обогнать британский флот, направившийся в Венесуэлу двадцатого...

С Гомесом Рудольф Абель договорился о встрече еще до подписания мирного договора американцами, так что президент нас ждал. То есть Абеля ждал, а я был "одним господином, имеющим интересные предложения", так что с Хуаном разговор состоялся уже второго. Внешне он "не изменился" по сравнению с тем, каким его я помнил "по прошлому разу", да и темперамент вроде остался прежним: поздоровавшись и предложив угощаться фруктами, стоящими на столе, он сразу перешел к делу:

— Руди, рад снова видеть тебя цветущим и довольным. И я с интересом выслушаю твои новые предложения. Ну и предложения сеньора...

— Сеньора Алехандро. Счастлив тебя с ним познакомить, но я ничего нового тебе предложить не хочу. Вот у сеньора Алехандро найдется тема для интересного разговора, я же, пожалуй, просто не буду вам мешать. Только прежде чем пойти погулять по твоему саду, хочу сказать вот что: все, что я сделал в Венесуэле, я сделал по поручению этого сеньора. И большая часть того, что по твоему мнению принадлежит мне, на самом деле принадлежит сеньору Алехандро. А теперь, с вашего позволения, я пройдусь...

— Подожди, а кто... Сеньор Алехандро, вы говорите по-испански?

— Думаю что да, но вам, Рудольф, лучше остаться. Господин президент, у меня к вам есть пара, как мне кажется, по-настоящему интересных предложений. Вы, вероятно, уже знаете, что гринго решили не вмешиваться в ваш спор с Британией...

— Мы не сдадимся! Каждый венесуэлец...

— Извините, вынужден вас прервать. США в целом мешать англичанам не будет, но каждый американец вправе оказать Венесуэле помощь по собственному желанию...

— Я надеялся, что сеньор Абель...

— Вот именно, сеньор Абель оградит Венесуэлу от наглых поползновений островитян, так что с этим проблем не будет. Но я хочу вам предложить взаимовыгодные отношения после того, как британцы отправятся кормить акул. Видите ли, у меня разработаны способы правильной переработки венесуэльской нефти, в результате которой она окажется более выгодным активом, чем нефть, скажем, из Техаса. И я предлагаю выстроить несколько нефтеперерабатывающих заводов. То есть я их выстрою, я же при необходимости наделаю новых скважин чтобы эти заводы могли работать с полной загрузкой и давать максимум прибыли. Которую мы будем делить поровну.

— То есть вы хотите забирать себе половину...

— Половину прибыли, что будет справедливо. Точнее, половину произведенного: половину бензина, половину керосина, половину масла, половину мазута. И свою половину я увезу в Европу, а вашу... я думаю, что Рудольф за небольшие комиссионные поможет вам продавать это в США.

— А сколько мне нужно будет вложить в эти новые заводы?

— Нисколько, в этом-то и выгодность моего предложения. Причем половину я буду забирать двадцать пять лет, а потом... мы это потом и решим, но предварительно вы получите заводы... Венесуэла получит их в полную собственность. Если захочет, конечно.

— А может и не захотеть?

— Пока что кое-что необходимое для переработки вашей нефти могу производить только я и только в России. Ну а что будет через четверть века, я просто не знаю.

— Допустим... а второе предложение?

— В Венесуэле есть довольно много бокситов... то есть алюминиевой руды. Ее тоже можно продавать, но гораздо выгоднее из нее на месте делать алюминий и продавать уже чистый металл. Который, между прочим, стоит на рынке больше доллара за килограмм и дешеветь в ближайшие десятилетия точно не будет.

— И вы предлагаете...

— Вытроить заводы по получению алюминия. На тех же условиях, только срок уже будет в сорок девять лет.

— Почему так долго?

— Потому что для получения металла потребуется очень много электричества. Так что сначала нужно будет выстроить мощные электростанции. Гидроэлектростанции, и я предполагаю выстроить их на Карони. Причем не просто электростанцию выстроить, а несколько электростанций, каждая из которых будет самой большой в мире. Но чтобы их выстроить, понадобятся не только деньги, но и время. Много времени, возможно даже лет десять — которые тоже включаются в названный мною срок.

— Вы забавный человек... если бы Руди не ошарашил меня заявлением, что вам принадлежит то, что я думал, является его собственностью... ведь сеньор Абель считается чуть ли не самым богатым человеком на Земле. Тогда возникает вопрос: а вы кто? Дьявол?

— Я всего лишь канцлер России.

— Сеньор Волков?! Руди, это правда? Ты работаешь на русского канцлера?

— Я работаю на Россию. А еще работаю на Австралию. На Америку, на Испанию, много на кого. И на Венесуэлу, как ты, вероятно, уже успел заметить. Я работаю на тех, кто делает жизнь лучше — в том числе и мою жизнь, потому что в конечном итоге я работаю на себя.

— Понял, можешь не продолжать. Я бы с удовольствием принял ваши предложения, господин канцлер, но по моим сведениям британский флот появится у берегов моей страны где-то через неделю.

— Не появится.

— Вы, вероятно, пропустили новости, будучи в открытом океане. Однако Британия две недели назад отправила уже флот, причем, по слухам, самый большой за всю историю, чтобы наказать меня за то, что я немного помог гринго в их войне... Чтобы примерно наказать!

— Не пропустили. Но вы можете совершенно не волноваться по этому поводу: до Венесуэлы этот флот просто не доплывет. Сеньору Абелю ведь очень не хочется терять вложенные в страну капиталы... И вместо того, чтобы думать о плохом, давайте подумаем об установлении официальных дипломатических отношения и обмене посольствами.

— Хм... мне уже кто-то говорил, что в России канцлером сам дьявол работает, но я думал... думаю... думал, что это преувеличение. Сеньор Алехандро, если британский флот... исчезнет, то я соглашусь на все ваши предложения. А если...

— Договорились. Все детали вам Рудольф расскажет чуть позже... через неделю. А сейчас позвольте откланяться. С надеждой на долгое и плодотворное сотрудничество между нашими странами.

— Честно говоря, я уже начинаю думать, что в том, что о вас рассказывают, есть и доля правды. У меня никогда не было столь краткой и столь насыщенной официальной встречи...

— Неофициальной, сеньор Гомес. Меня тут вообще нет, и в России, и в Европе, и вообще везде за пределами этого кабинета и моей канцелярии все точно знают, что я сижу и работаю дома, в Москве. И, надеюсь, будут знать это и дальше...

В том, что британский флот до Венесуэлы не доберется, у меня сомнений не было. Уже второй месяц как не было — сразу после того, как к купленному Алексеем у Гомеса островку с названием Пекеньо Тобаго (Маленький Тобаго, расположенный в паре километров от "Большого" Тобаго) подошел совершенно голландский сухогруз рейсом из Владивостока. Привезший на это крошечный, всего в один квадратный километр, островок несколько тысяч тонн всякого разного добра и около трехсот человек, в основном молодых двадцатилетних парней. Как эти тысячи тонн разгружали на берег, к которому кроме как на лодке было и не подойти ближе чем на милю — это отдельная история. Но разгрузили, хотя один трехтонный ящик все же потопили. Зато три сотни таких же перевезли без повреждений.

Потопленный тоже подняли, и сейчас — как мне сказали встретившие меня там инженеры из института Степана, почти починили содержимое. Сделанное на "Заводе нагревательных приборов"...

И другое тоже, но это было, пожалуй, самым главным: завод этот делал знакомый каждому моему современнику (из будущего, конечно) нагревательный прибор под названием "магнетрон". То есть название-то не каждый слышал, а вот микроволновку, в которой этот магнетрон всё и нагревает, точно каждый знает.

Только в привезенном добре никаких микроволновок не было. Магнетрон — был, и делал свое мангетронное дело: излучал микроволны. С частотой в пятьсот мегагерц излучал. А вот изготовленная уже Еленой Андреевной аппаратура это излучение куда надо направляла, а потом ловила обратно — с помощью параболической тарелки и матрицы волноводов. Аппарат, придуманный уже Степаном, следил за тем, в какой волновод больше излучения попадает и поворачивал весь механизм так, чтобы попадало в основном в центр матрицы.

Все вместе это называлось "самоуправляемой бомбой с радарным наведением". Правда этот самый радар мощность и чувствительность имел крайне небольшую, какой-нибудь крейсер мог "поймать" километров за десять, а для крошечного миноносца — и три километра хорошо будет. Поэтому "бомба" была пилотируемой... Зато летала километров на двести.

В качестве двигателя использовался пульсирующий двигатель, мне известный как мотор от "Фау-1". А для других — после того, как я его "изобрел" в Торфянке — он оказался более известен как изобретение Николая Телешова, причем он изобрел его еще пятьдесят лет назад. Но одно дело изобрести, а другое — сделать, так вот я его сделал. А Нольде довел его тягу до почти полутонны, и на базе этого мотора и была сделана крылатая ракета, которая могла лететь почти на двести верст. И попадать в кусок земной поверхности размером километров в сто квадратных — ну, если хорошо прицелиться и ветра не будет.

Так что пришлось эту "отечественную фау" существенно доработать — посадив в нее пилота. Точнее, в отделяющуюся капсулу, которая после отделения выпускала крылья, выдвигала два крошечных (по пятнадцать сил) моторчика с пропеллерами и неторопливо возвращала пилота домой. От пилота же требовалось сначала дорулить аппаратом до нужного места, затем направить собственно "бомбу" на цель, дождаться захвата цели радаром — и спокойно лететь обратно.

Ничего сложного и опасного — если не считать того, что ракета пускалась стартовыми ускорителями (двумя здоровыми пороховыми чухами), от которых пилот был огражден лишь тонкой пластиковой стенкой кабины. Если не думать о том, что пилот в этой пластиковой кабине лежит, а при старте ускорение получается в районе восьми g — в направлении от головы к ногам. Если не принимать во внимание, что бомба наводится на цель в пикировании с высоты в четыре-пять километров при скорости около семисот километров в час. Если пребывать в уверенности, что с кораблей никто не будет стрелять по нападавшим из всего, что только стрелять может. И если истово верить в то, что все механизмы после отстрела капсулы всегда сработают безупречно...

На самом деле при подлете пилоты делали "горку" километра на полтора вверх, скорость при этом падала почти до нуля и на прицеливание оставалось секунд двадцать. Что, впрочем, тоже крайне немного...

Зато тонна взрывчатки, которую бомба уронит на кораблик, скорее всего даже дредноут просто пополам порвет. А для мелочи всякой... На Тобаго нашелся кусочек относительно ровного места, на котором получилось сделать более-менее приличную взлетную полосу и разместить там шесть "Шмелей". А в заливе неподалеку обустроились три больших летающих лодки — творения Михаила Шишмарёва. Этот инженер был знакомым Григоровича и по его рекомендации поехал в Тюратам. Но там, узнав по грузоподъемность "грузовика", загорелся идеей изготовить летающий торпедоносец — и даже до меня дошел со своей идеей. В результате — получил собственный авиазавод... заводик — на Арале, точнее — на острове Возрождения. И там начал делать эти "лодки". Летали они, правда, не быстро — километров под полтораста, зато могли висеть в воздухе по полсуток — и тут их использовали для разведки.

Собственно, с них британский конвой и был замечен. Только вот самолеты летали в светлое время суток, а корабли и ночью плывут — так что заметили их всего милях в пятидесяти от Тобаго. Я как раз уже на маленький остров приехал — просто поглядеть, как там дела...

На островке были смонтированы пять стартовых эстакад, проложены дорожки от ангаров, где хранились "аппараты" — так что крылатые ракеты отправлялись в путь с интервалом в минуту. Теоретически можно было и быстрее пускать, ведь ракета в ангаре уже стояла на стартовой тележке практически готовая к пуску — но пускали их строго по очереди чтобы радары работали тоже по одному и не ловили чужие сигналы. Ну и чтобы если что...

Первый дредноут был потоплен через восемь минут после запуска первой ракеты. Наблюдатели с "летающей лодки" сообщили, что предварительные расчеты оказались верными: тонна гексогена (с примесью тротила для стабилизации) попросту разорвала дредноут на части. На довольно мелкие — потому что при взрыве бомбы сдетонировал наверное весь боезапас корабля. Что было как раз неудивительно: по мощности бомба соответствовала полусотне снарядов морских "главных калибров", а летящая с практически сверхзвуковой скоростью (реактивный мотор при пикировании отстреливался чтобы не тормозить) стальная болванка палубу — даже броневую — успешно проламывала и все взрывалось внутри корабля. Причем не только дредноута: вторым разорванным на куски кораблем оказался большой десантный транспорт. Впрочем, этот просто развалился на две половинки...

Примерно после первого десятка успешных отстрелов спасательных капсул у очередной не открылось, похоже, крыло — но пилот выпустил парашют. Управлять он им не мог, и каждый из пилотов примерно представлял, что с ним могут сделать британцы, попади он им в руки — но как раз для этого гидропланы там и дежурили: парашют зацепили специальным крюком с летающей лодки и потащили к берегу. Недалеко, правда, тащили: погода была хорошая, волна в океане — приемлемая, так что километров через двадцать крюк отцепили, а упавшую в океан капсулу (точнее, пилота — места для капсулы не было) подобрали уже с воды. Это тоже было отработано: крюк выкидывался со своим собственным парашютом, так что пилота ракеты не покалечило. После чего летчики вернулись обратно: мало ли кого еще подбирать придется.

Пилотов на Тобаго приехало сто двадцать человек — просто больше не было готовых. Ракет же было три сотни — но конвою хватило по одному вылету, причем даже не всех пилотов. Четырнадцать пилотов — из девяноста двух стартовавших — не вернулись: у восьми ракет капсула просто не отстегнулась — а выпрыгнуть из пикирующей на околозвуковой скорости кабины шансов даже теоретически не было. На трех — отстегнулась, но поздно — и капсулы просто разбились об воду. Две ракеты — упали в море, вероятно пилоты потеряли сознание при пуске и так и не очнулись. И одна ракета просто взорвалась в воздухе...

Ребят было безумно жалко, но это — война. Настоящая, безо всяких шуток война на уничтожение. И в первой битве этой войны мы — благодаря и этим ребятам тоже — сумели одержать небольшую, но важную победу: Британия потеряла двадцать шесть дредноутов, около сорока тяжелых крейсеров, шесть десятков мелких военных кораблей и почти полсотни транспортов. После того, как все большие корабли с зенитным вооружением ушли на дно, остальную работу без помех сделали "Шмели" — что было проще хотя бы потому, что боевой радиус этих машин превышал девятьсот километров и транспорты — после того, как были выбиты и миноноски — убежать не могли.

Миноносцы были сначала расстреляны "Шмелями" из пушек — не потоплены, но на них изрешетили котлы и они стали неподвижными мишенями для бомбардировки. Так же получилось и с некоторыми транспортами — но далеко не со всеми: на транспортах как правило котлов было много и некоторые остались неповрежденными, так что часть конвоя все же убежала к Барбадосу: много кораблей было, а самолетов — маловато для того, чтобы потопить все их одновременно. Но если до Барбадоса всего час лету...

А до Каракаса — полтора, так что на следующий день я снова встретился с доном Хуаном. Вместе посмотрели фильм, который сняли наблюдатели, обсудили разные "технические вопросы". И под конец Хуан спросил, как я собираюсь возвращаться домой.

— Так же, как добрался сюда, только в обратном направлении. А вы уже готовы направить в Россию посла? Я могу захватить его, причем вместе со всем посольством — на яхте сеньора Рудольфа места всем хватит.

— Я не об этом... похоже вы по дороге с Тобаго в Каракас что-то пропустили. Боюсь, у меня для вас плохие новости: Германия объявила России войну. И не только Германия...