Уроки ирокезского 65

Пауль на вопрос Эриха ответил не сразу. И за эти несколько секунд молчания Эрих почувствовал себя... Да, Пауль и смотрел на него как учитель на недалекого школьника:

— Я много раз слышал, что он всегда выполняет свои обещания. И раз он сказал, что пробомбит...

— В этом-то я и не сомневаюсь. Как ты знаешь, я изучал русский, а солдаты их много о чем между собой говорят. Я о другом: эта их помощь... Ведь за нее придется платить — а чем?

— Он сказал чем, и даже прейскурант оставил. Так что — только деньгами. По крайней мере я надеюсь, что только деньгами: Вильгельм пока еще... то есть раньше он ко мне прислушивался.

— Я опять не об этом. Ты уверен, что он исполнит только то, что обещал?

— Уверен. Почти уверен. И не потому, что он мне показался каким-то особо честным. Он вообще сумасшедший, и в правительстве своем собрал таких же психов. Я точно так же уверен, что если бы Германия отказалась принимать гражданских, он — точнее, его войска — действительно бы расстреляли всех пленных. При том, что даже здесь, в крепости, они старались перебить как можно меньше народу. Но не потому что ему жалко наших солдат: ему жалко своих и он просто не хочет давать нашим повода мстить за погибших товарищей.

— При чем здесь это?

— Выполнив обещанное, он лишит повода для ненависти и мести население Пруссии. И получит благодарность баварцев и эльзасцев. А его потери будут минимальными, да и то... Ты уже слышал, что наши интенданты каждый день подписывают накладные на поставку продуктов? Нам придется заплатить на все, за каждый сухарь... но заплатить все же деньгами. Его, в общем-то, только деньги и интересуют. А война... с нами ему воевать уже просто неинтересно, он — да и мы сами — понимаем, что он уже победил. А сможет ли он победить других... это мы ему и покажем. Победив этих других. Проиграв ему но победив всех остальных. И только для этого он и сделал свое предложение. Но поэтому мы его и примем!

Разговоры с Коларвым и Хоном были, скажем, плодотворными: оба собеседника, как и я, считали, что военно-экономическое сотрудничество было бы весьма полезным. То есть лучше, чем просто военное — однако юридическое оформление такового было отложено на более поздний срок: сейчас просто не до формальных бумажек было. Особенно Гёнхо: у него война намечалась уж очень серьезная. Не с японцами, а с британцами — и я узнал, почему он Британии ее объявил.

Оказалось, что британцы через своего посла ему выкатили ультиматум: или он отзывает объявление войны Японии, или ему будет хуже. Вообще-то тоже предмет для переговоров, но лимонники не сообразили насчет "восточного менталитета", написав в ультиматуме, что "Корея не имеет права..." Думаю, что если бы посол просто плюнул в лицо Хону, реакция была бы не столь резкой — а вот такое оскорбление для корейца оказалось слегка чересчур.

Однако особой помощи в грядущей войне Хону пока не требовалось: в Сеул-то европейские газеты доставлялись, о приключениях итальянцев при попытке завоевать Ливию он, очевидно, прочитал — так что Борису Луцкому поступил заказ аж на пять самолетов. Которые строить должны были под присмотром конструктора в том числе и корейские мастера: везти-то их в Корею предстояло разобранными, нужно же, чтобы кто-то мог их снова собрать...

В общем, у Хона теперь имелось штук тридцать самолетов, на которых стояли русские трехсотсильные оппозитники. Причем самолеты "опять" строились "с корейской спецификой": бамбуковым каркасом и бумажной обшивкой. Правда на этот раз и каркас был не из бамбуковых палок, а клееный из бамбуковой "фанеры", и обшивка была "не совсем бумажной": бумага там была, причем сразу в три слоя — вот только слои эти склеивались друг с другом фенолформальдегидной смолой. В общем, тридцать бомбардировщиков, таскающих полтонны бомб на семьсот километров со скоростью под двести пятьдесят могли пока Ройял Неви в Желтом море успокоить. Пока — но раз уж половина британского флота "куда-то исчезла", оставшимся кораблям точно будет не до Кореи. Скорее всего, но Гёнхо эта новость весьма все же порадовала — потому что воевать с японцами он решил всерьез. Хотя, по моему мнению, и не вовремя.

Как я уже успел сообщить Славе, война — она всегда не вовремя. Главным образом потому, что война для любого участника серьезно ломает экономику. Но если враги на тебя напали, то неучастие в войне будет гораздо разорительнее, и поэтому-то я и тратил большую часть доступных ресурсов на подготовку к войне.

Причем весьма солидная часть этих ресурсов тратилась на то, что в мирной жизни окажется ненужным в принципе — то есть, по сути, эти траты можно было вкратце охарактеризовать как "деньги на ветер". В буквальном смысле слова, потому как человечество очень быстро совершенствовало орудия для уничтожения себе подобных и ранее произведенное столь же быстро становилось "устаревшим" и подлежало замене на более новое (и дорогое). Но у меня все же имелась существенная фора, я-то делал эти орудия в расчете на "заранее известное" будущее, и поэтому сразу сделанное можно было и не выбрасывать. А, например, копить на случай неприятностей. И надеяться, что все запасенное никогда вообще не пригодится. Правда, слабоватой была такая надежда...

У деревни Бебяево в дюжине верст от Арзамаса имелось приличное месторождение гипса, который много где требовался, и потому там выстроился завод по выпуску гипса уже строительного. И шахта была выстроена по добыче сырья для заводика — поэтому рядом поднялась и мастерская по ремонту шахтного оборудования. Но шахта — небольшая, а оборудование — оно сильно разное да и ломается непредсказуемо, так что большая часть станков простаивала. И чтобы они не простаивали без пользы, Лихачев разместил там и производство стальных колес к своим грузовикам. А затем — поскольку все равно много оборудования оставалось недозагруженным — и прочих разных деталек, и — чтобы не таскать произведенное гужевым транспортом — прокинул до деревни ветку железной дороги.

В общем, один из цехов этой "мастерской", в глубине шахты и размещенный, вот уже почти четыре года ежедневно собирал по два-три шестиколесных броневика — точнее, "бронешасси" без мотора. Оттуда эти "шасси" в закрытых вагонах уезжали на новый завод в городке Бережные Челны, где на машины ставились уже башни с разнообразными пушками, моторы — двухсотвосьмидесятисильные ярославские дизели, радиостанции с Елабужского завода, еще много всякого разного — поэтому четыре тысячи машин потихоньку заполняли подземные гаражи уже военных городков. И — просто стояли там в ожидании "своего времени", а экипажи для них готовились в двух отдельных учебных батальонах. Правда броневики там были с пятимиллиметровой "броней" из котельного железа, да и моторы ставились обычные "ЗиЛовские" — но зато сотня таких "броневиков" позволила за последние два года подготовить экипажи на все настоящие, причем с некоторым даже запасом.

У меня вообще все именно "с запасом" и делалось, просто об этом знало очень немного народу. Или знало много, но очень не обо всем. Ведь буквально все знали, что у армии со всеми мобзапасами есть три с половиной миллиона винтовок — и "мосинок", и даже "берданок". А еще — почти пять тысяч пулеметов Максима. Зато каждый начальник городка знал, что уж у него-то на всякий непредвиденный случай заныкана тысяча самозарядных "карабинов Волкова", десяток "пулеметов Калинникова" и даже полсотни автоматов — с запасом патронов на месяц непрерывной стрельбы. Каждый начальник каждого из почти семи тысяч городков...

И далеко не весть "запас" лежал мертвым грузом. Например в самом маленьком городке на Западной Окружной дороге, где размешалась мебельная фабрика и постоянно проживало чуть больше тысячи человек, городским главой служил капитан запаса Шилов — пехотинец, очень неплохо воевавший с японцами, завхозом городка был лейтенант запаса Сергеев — однополчанин Шилова, правда тогда он лишь успел из вольноопределяющихся стать прапорщиком — но потом отучился и в военном училище, еще два "запасных" лейтенанта-артиллериста работали там же начальником городской электростанции и начальником водопровода. И даже секретаршей у Шилова работала поручик запаса Леся Радкевич, окончившая училище как "командир роты тяжелых пулеметов". Поэтому городок мог выставить минимум две роты пехоты, а в "пересменок", когда количество учеников на заводе удваивалось — и полный батальон. Усиленный артиллерийской и минометной батареями и пулеметной ротой. Но в мирное время там делались шкафы и кровати, пользующиеся хорошим спросом и приносящие в бюджет немалую копеечку. Хотя да, запас оружия и боеприпасов просто "лежал"...

Однако это все запасалось на совсем уж крайний случай, не довести до которого надлежало совсем иным "припасам". И — совсем иному этим припасам применению.

Оказывается, авиация — это стратегическое оружие. Ну, по нынешним временам стратегическое: дюжина "Шмелей", базирующихся на аэродроме в Замостье, сначала закидала тяжелыми (то есть стокилограммовыми) бомбами все артиллерийские казематы в Перемышле, так что теперь русские войска тихонько сидели вокруг города и с любопытством смотрели как восемь вертолетов разваливают казармы гарнизона — изнутри разваливают. Трехдюймовая ракета — она куда как круче трехдюймового снаряда: во-первых, там гексоген, а не тол — что уже приятнее. Во-вторых, практически "жестяной" корпус позволяет взрывчатки в ракету запихать гораздо больше, чем в снаряд. И, наконец, с вертолета ракету довольно часто получалось вообще в окно или дверь запульнуть. Никто же не мешает подлететь на сотню метров, прицелиться тщательно...

Не мешает потому, что все, кто мог бы — чисто теоретически — помешать, сидят в подвалах чтобы не попасть под очередь "дюймовочки": пока один вертолет целится в окна, три других озирают окрестности и стреляют по всему, что движется. Ну а так как отстрелявшийся вертолет быстренько сменяется "свежим", выйти из подвала днем осаженным как-то не получалось.

Подобную тактику русские генералы переняли, как ни странно, у Вазова. У болгар вертолетов не было, но у турок на Чаталджанской оборонительной линии почти вся артиллерия стояла не в казематах, а просто за стенками или капонирами — и ей хватило обычных самолетов. То есть стокилограммовых бомб, с этих самолетов сброшенных. И в результате всего за две недели болгарская армия смогла подойти к Константинополю...

Так что военные действия продолжались лишь на австрийском фронте: румыны мучительно думали, как им вернуть занятое Болгарией, германцы — после того, как русские войска молча выстроились вдоль Вислы — стрелять перестали, так как и наши стрельбу прекратили. Перемирия мы не заключали, "само получилось"... даже вокруг Кенигсберга было тихо. То есть Иванов готовил армию к штурму — но ждал моего решения. У него все уже было готово, однако я пока выжидал...

И довыжидался. Вообще-то Франция заявила о расторжении "оборонительного союза" с Россией еще по время англо-американской войны. Причиной было названо то, что Россия руками янки ведет войну с союзником Франции Англией, что французы потерпеть не могут. Ну мне было на это вообще плевать — то есть я заранее подозревал, что британцы постараются всю Европу против России настроить, а потому это важное событие пропустил — то есть просто не обратил на это внимания. Когда война в Америке закончилась, то там образовалась куча никому не нужного оружия — и техники. Вот последней французы и заинтересовались. Деньги у них были — то есть все пока думали, что это деньги, так что две тысячи аэропланов Кёртисса быстренько пересекли океан и еще столько же готовились к переезду...

Париж объявил Берлину войну двадцатого февраля. А двадцать первого — провел массированную бомбардировку... всего, до чего французы могли дотянуться. Вообще-то до вступления Франции в войну самолеты использовались только для уничтожения сугубо военных целей. Даже янки, разваливая Торонто, жилые кварталы не трогали, а эти ребята... Как говорил незабвенный Виктор Степанович, никогда такого не было — и вот опять. Ну а на моей памяти французы начали бомбардировку гражданского населения уже в третий раз.

Ну да, Эльзас и Лотарингия... а тут Германия в состоянии депрессии, да еще больше полумиллиона солдат сидят в русском плену или в окружении, к тому же и просто на "русском фронте" их больше миллиона завязло — самое время отобрать земличку-то!

Ульянин выслушал меня с очень хмурым лицом:

— Я, безусловно, приказ выполню. Но должен сказать...

— Сергей Алексеевич, сам знаю, что выглядит приказ этот совершенно по-идиотски. Но если получится все верно исполнить, то войну с Германией можно будет считать закончившейся. Причем нашей полной и безоговорочной победой.

— Да мы бы и так победили...

— Согласен, мы в состоянии за пару месяцев полностью разгромить германскую армию. И даже оккупировать всю Германию — но в этом случае нам придется самим понести известные потери, а затем претерпеть и ненависть сотен тысяч немцев, кто потеряет в этой войне сынов, мужей... Погодите! А так мы получим признательность и благодарность уже от миллионов немцев.

— Вот уж не думаю...

— Сами увидите. Да, приказываю увидеть — что означает, что лично вы занимаетесь только и исключительно руководством операцией.

Судя по тяжелому вздоху генерала я угадал, что он собирался делать. Но — дисциплина... в Красной Армии дисциплина была на недосягаемой высоте. То есть досягаемой — но только в ней... местами.

Европа — она, в сущности, очень маленькая. Скажем, от Плоцка до Фрайбурга — ровно тысяча километров. И мне просто из чистого любопытства было бы интересно узнать, сколько немцев на этом пути... ну, не поседели от ужаса, а хотя бы досрочно в сортир метнулось. Потому что двадцать второго февраля "небо загудело", как говорится, от сотен направляющихся по этому маршруту русских самолетов, а я немцев об этом не предупредил.

Ну, не "от сотен" все же... в первом эшелоне прошли пятьдесят два "Шмеля" и восемь "Пчелок" с десантом: ребята сели на шоссе — одна группа у Фрайбурга, другая — у Оффербурга и, перекрыв дорогу гужевому транспорту, позволили спокойно приземлиться и бомбардировщикам. Вообще-то "Шмель" мог тащить тонну бомб — но не тащил, в бомбовом отсеке были напиханы патроны для пушек и пулеметов. Потому что "Шмель" — он, конечно, бомбардировщик, но против нынешних "фарманов" он и истребитель вполне себе ничего. "Осы" для задуманного не годились: теоретически (и с подвесными баками) они до того же Фрайбурга долететь могли, но и всё — а "Шмель", притаскивая в тех же подвесных баках еще полтонны бензина, мог потом подзаправиться и взлететь.

Вторая волна состояла главным образом из "грузовиков" Никитина: они могли в нужное место дотащить всего тонну, но затем — заправившись местным автомобильным бензином — могли и обратно вернуться: все же "автомобильный" мотор этого самолетика работал и на нынешнем "пятьдесят шестом" — правда, если в него подлить этиловую жидкость. Пару канистр химикалия летчики с собой захватили, это не тяжело — зато дотащили до площадок почти сотню тонн "восемьдесят восьмого" для "Шмелей.

Когда я рассказал о своей идее дома, Машка высказала свое мнение первой:

— Саша, а ты у нас случаем не спятил?

Камилла оказалась более ко мне лояльной:

— Дорогой, мне кажется, что ты несколько переутомился и возможно поэтому у тебя наблюдается приступ горячечного бреда...

Но "оставлять в тылу непобежденного противника", хотя бы и идейного, мне очень не хотелось, поэтому я постарался свою точку зрения прояснить — дома прояснить, прочим я ведь и приказать могу:

— Милые мои дамы, мне кажется, что вы немножко не поняли всю глубину моего гениального замысла...

— Ну куда уж нам, деревенщинам! — насупилась дочь наша. Вообще-то она, даже переехав — хотя и как бы временно — в Москву, управляла своей "корпорацией" вероятно более успешно, чем я своей. Вообще-то формально ей подчинялись производства всякого стекла и кристаллов — а в "конечной продукции" это все от бутылок до высоковольтных изоляторов и от бижутерии до высокоточных приборов (даже часы, причем уже наручные, были для нее лишь "попутной продукцией"). Ну а чтобы все это делать, она в качестве "подсобных производств" выстроила в своей "системе" кирпичные, цементные, металлургические заводы, несколько заводов уже машиностроительных — поскольку, как она мне сама сказала, поняла, что от приемного отца ей "милостей" в качестве внеплановых поставок всего нужного не дождаться.

— Для деревенщин поясню: немцы вообще-то всех, кто слабее их, считают унтерменшами — то есть людьми второго сорта. Но мы в войне уже смогли им показать, что по части техники Россия их уже кое в чем превзошла. Это — раз... не перебивай! Два — в армии у них, в связи с первым пунктом, есть своеобразное и очень, я бы сказал, специфическое понятие о чести: гражданские для военных уже в чем-то второй сорт поскольку они без пушек, а потому априори слабее, но в войне гражданских трогать нельзя, так как война является занятием исключительно для специально обученных — и опять же военных — людей.

— Ну и что?

— Ну и то. То, что творят французы, для германских офицеров — это абсолютно недопустимое варварство, которое нужно пресекать любыми способами. Причем совершенно любыми, поскольку варвары вроде французов для германского военного стали на один уровень с дьяволом. И если им оказать в этом деле любое содействие, то...

— Ты думаешь, они бросятся в твои объятия? — спокойно поинтересовалась жена.

— Нет, но они примут мои условия, тем более что с их точки зрения я не предлагаю им ничего бесчестного.

— Но ты же хочешь им предложить перейти на сторону противника во время войны — удивилась Машка, — и это ты называешь "ничего бесчестного"?

— Я не собираюсь предлагать им вступать в русскую армию. Я всего лишь предложу им исполнить свой долг... долг перед Германией.

— А нам какая польза? — уже с форсированной заинтересованностью в голосе спросила Камилла. — Ты думаешь, что Германия превратится в нашего союзника? Мне кажется, что тут ты сильно ошибаешься, я хорошо знаю многих германских немцев... химиков, конечно, но они все...

— Не превратится. По крайней мере сразу. Но немного погодя германская армия не будет возражать, если уже мы поменяем в Германии правительство — да и народ особо возражать не станет.

— Будет, я уверена.

— Не будет. Во-первых, мы не свое правительство поставим, а поменяем германское на... на тоже германское, просто другое, причем именно военное, и даже не мы поменяем, а они сами это сделают, мы же лишь немного воякам поможем авторитет заработать. В во-вторых, ты не учитываешь... потому что просто не знаешь, что британцы войска из Канады везут прямиком в Нант, Гавр и Дюнкерк. И не представляешь, какие планы у британцев на Германию. А я представляю, точнее — просто знаю, и генералам немецким в нужный момент сообщу.

— Остается надеяться, что ты опять все знаешь заранее, просто объяснить по-человечески не можешь — но я, пожалуй, предпочту тебе поверить. Ладно, делай как решил, а мы, Маш, пока вмешиваться со своими советами не будем. Но без охраны даже не думай туда соваться!

Я и не думал "соваться без охраны": Даница не позволит. Так что утром двадцать второго — когда самолеты уже направились на запад — я вылез из своей "Пчелки" неподалеку он городка Лётцена в бывшей Пруссии: там, в крепости Бойен, размещался лагерь для военнопленных генералов и высших офицеров. Хорошая была крепость... до того, как появилась авиация: вся артиллерия размещалась на открытых площадках и она очень быстро закончилась. Я думаю, что на решение Людендорфа сдать крепость без штурма сильно повлияло то, что русские самолеты сначала несколько раз пролетали над крепостью, извещая о предстоящем празднике, и лишь после того как большинство солдат успевало спрятаться, превращали пушки в металлолом.

Ну и это тоже... наверное... в дополнение к убеждению, что армия занимается полным идиотизмом по приказу правительства, состоящего из откровенных дебилов. Собственно, вся армия — от высшего командования до простых солдат — была в этом убеждена, а убедить их очень помог Людвиг Бах.

Он поступил очень просто: через день после начала войны опубликовал в "Берлинском времени" заметку о том, что "Торговый банк Фрейбурга" закрывает все кредитные линии своим клиентам, а тем своим вкладчикам, кто вовремя кредиты не вернут, блокирует счета. Потому что русские банку должны полтора миллиарда марок... были должны, но после объявления войны они денег не вернут, потому что в России такой закон действует. Сообщил, что денег расплатиться с вкладчиками у банка хватит — когда кредиты германские клиенты возвратят. Ну а после этого выдача кредитов, скорее всего, возобновится.

Простое, совершенно естественное в данной ситуации объявление. Вот только германская розничная торговля сидела без оборотных средств и существовала благодаря краткосрочным кредитам, взятым как раз у Баха — поскольку и процент был крайне невелик, и условия выдачи кредитов были необременительны. Настолько все было выгодно, что даже мелкие продуктовые лавки с удовольствием закупали малоликвидные товары вроде канцелярских скрепок, пуговиц, посуды... И почти все они держали текущие счета тоже у Баха, так как он кредиты давал лишь "своим вкладчикам". Наличных ликвидных товаров (пресловутых соли, спичек и керосина, а так же продуктов) в магазинах хватило на пару дней — а потом торговля встала. И транспорт встал, потому что бензозаправки — тоже "розничная торговля". А голодный железнодорожник поезд уже не поведет, он бегает по окрестным деревням и ищет еду для своих детишек. В результате наступающая победоносная армия остается сначала без боеприпасов, потом (но тоже очень быстро) без продуктов, и еще через несколько дней — без надежды на подкрепления. А в плену их хотя бы кормили. Так что к разговору со мной немцы мне казались подготовленными, по крайней мере морально...

Когда я вошел в казарму, где меня ждали собранные для встречи генералы, Даница — оценив взгляды, бросаемые на меня мужчинами в импортных мундирах — первой произнесла речь. Краткую и сугубо в своем стиле:

— Даже не пытайтесь, я перестреляю всех вас быстрее, чем вы сможете сделать пару шагов.

Не сказать, что выражения лиц сильно изменились, но генералы остались сидеть... и спокойно слушать, что говорил уже я:

— Итак, господа, я пришел, чтобы выразить вам свое недовольство. Идет война, а вы тут в тылу прохлаждаетесь...

— Вы приехали только чтобы поиздеваться?

— Нет, я приехал, чтобы предложить вам заняться своим делом, то есть возглавить войска.

— Мы здесь в плену, в этом вам повезло. Но ни один из нас не станет предателем! — Пауль фон Гиденбург буквально вскипел.

— А я не предлагаю вам вступать в русскую армию, у меня своих — и, как вы могли заметить, очень неплохих — солдат и генералов хватает. И мое предложение совершенно иного плана. Видите ли, Франция напала на Германию — что естественно. Однако лягушатники начали бомбить с аэропланов города, гражданское население — что безусловно безобразно. Настолько безобразно и низко, что спускать им такое с рук просто недопустимо. Поэтому мое предложение будет очень простым: вы — все тут присутствующие — даете мне слово офицера, что не будете принимать участия в войне с Россией — по крайней мере до того, как вы разберетесь с французами, а я передаю под ваше командование те части, которые подчинялись вам раньше, возвращаю оружие, передаю трофейные боеприпасы — и оправляю вас на Западный фронт воспитывать лягушатников. Ну а со своей стороны в этом благородном деле Российская армия окажет вам некоторую помощь...

— Помощь? Россия?! — Людендорф явно чего-то недопонимал.

— У Франции на фронте сейчас около двух с половиной тысяч аэропланов. Кроме этого, британцы закупили — для французов закупили — еще столько же в США, к тому же и Франция, и Британия сами массово аэропланы делают — штук по двадцать в сутки, между прочим. Германия, безусловно, тоже в состоянии наладить выпуск таких машин — но на это потребуется какое-то время, за которое Мец, Страсбург, Фрайбург, Карлсруэ и даже, пожалуй, Штутгард успеют превратиться в руины. Так вот, если вы согласны принять мое предложение, русские авиаторы французскую авиацию уничтожат. Полностью уничтожат, а вы — точнее, войска под вашим управлением, заберете у французов — в качестве компенсации за понесенный Германией моральный урон — Верден, Седан... ну так далее. Мне — лично мне — важно, чтобы вы забрали у лягушатников Дюнкерк и Кале. Да и Лилль, мне кажется, Германии не помешает: ведь Пруссия отныне стала территорией России, а выселяемому отсюда народу нужно где-то жить...

— Выселение гражданских — это нарушение любых правил войны!

— Ваших правил, которые на Россию не распространяются. Войну начали вы — точнее Вильгельм, а он наверняка знал, что я — точнее, Россия — у агрессора всегда забирает часть территории в качестве репараций. И всегда выселяет людей. Так было в Японии, так было в Норвегии. И так будет здесь — но вам-то никто не запрещает восполнить потери... на западе восполнить. Кайзер что-то утратил — армия потерю восполнила.

— Вы возвратите нам армию и вернете оружие?

— Да, причем оружие вы получите — солдаты получат — уже в процессе погрузки в эшелоны. Без патронов, конечно — их повезут в прицепленных к эшелонам отдельных вагонах. Вас, господин Гиденбург, я попрошу первым делом оказать содействие в устройстве аэродромов, я покажу где, и отдельно позаботиться о бесперебойной поставке по железной дороге специального бензина для русских самолетов и патронов с бомбами — для лягушатников, конечно.

— Что?! А... шутить изволите — на лице хотя и пленного, но все же командующего германской армией, появилась кривоватая, но улыбка. — Я не знаю, каковы будут мои возможности...

— У вас будет армия в триста тысяч солдат.

— Вы так говорите, будто мы уже согласны на ваш... ваше предложение.

— Вы вправе и не соглашаться. Но я уже отправил самолеты объяснять французам насколько они не правы. И если мне понадобится самому обеспечивать линии снабжения, я просто пробомблю их до Фрайбурга и Саарбрюккена. Причем вы-то уже точно знаете, что германская армия помешать этому не сможет. Так что вы правы в своем невысказанном мнении: это практически ультиматум, и если вы не примете его, то тем самым приговорите к смерти возможно миллионы германских солдат. Вы все знаете, что сейчас русская армия по германским солдатам не стреляет, но это легко изменить. Но даже сейчас каждый день там, на границе в Францией, ежедневно гибнут тысячи немцев — причем не только солдат, но и совершенно гражданских лиц. Так что... вы, насколько я знаю, еще не завтракали. Так что позавтракайте, обсудите сказанное мной. Я пока подожду.

— Когда вы можете начать отправлять войска в Германию?

— Гарнизон Бойена в лагере возле Растенбурга, там всего чуть больше десяти тысяч солдат и младших офицеров. Их можно отправить уже сегодня после обеда... если вы назначите командующего этой группой. Остальные войска — зависит от вас: у меня просто нет нужного количества локомотивов и вагонов для местной колеи. Поэтому вам, господин Гиденбург, и вам, господин Людендорф, стоит поехать с первым же эшелоном — чтобы на своей стороне все организовать. Даже, пожалуй, лучше будет заранее выехать — вам предоставят литерный, и вы уже часам к двум можете оказаться в Бромберге.

— Я почти согласен... но пока мне мешает вот что: я не пойму, почему вы это делаете. Ведь вы правы: Россия сейчас в состоянии разбомбить Германию.

— Зачем? Пруссия — это наказание. Но не Германии, а лично Вильгельму. А мне Германия нужна... ну, хотя бы в качестве щита между Россией и Британией.

— Щита?

— Да. Но щит должен быть прочным и надежным: вот Япония тоже нам войну объявила — так дружественная России и достаточно сильная Корея без малейшего нашего участия сейчас успешно объясняет микадо, насколько тот погорячился. Сама объясняет — но потому, что уверена: если что-то пойдет не так, Россия окажет такую помощь, что объяснять будет больше некому. А объясняет сама потому, что Россия вложила в Корею достаточно, причем безвозмездно вложила, чтобы страна стала самой развитой в промышленном плане на Дальнем Востоке и понимает, что это — лишь начало взаимовыгодного сотрудничества. Поэтому мне желательны сильные, сытые и успешные соседи, причем соседи дружественные.

— Я начинаю понимать...

— Дополню, чтобы сделать понимание окончательным: в политике понятие дружбы очень своеобразное, так что друзья России просто знают, что сотрудничать с Россией выгодно. А вот выступать против России — смертельно опасно. И второе вы уже почувствовали — а теперь я хочу продемонстрировать Германии первый вариант.

— Да, теперь я окончательно понял. Можно последний вопрос?

— Конечно.

— Что будет с Кенигсбергом?

— Он будет называться... Королёв, да. И будет населен русскими. А вот присоединится ли нынешний гарнизон города Королёва к армии генерала Гиденбурга или же, скажем, к хору ангелов... у вас же довольно хорошие личные отношения с Вильгельмом, так намекните ему, что для Германии выгоднее: дополнительная сотня тысяч солдат во Франции лишними мне не кажутся.

— Ну что же, умеете вы убеждать. Я... мы принимаем ваше предложение и последуем совету насчет Вердена и Седана.

— Приказу, господин генерал. Я вас по должности вроде старше, и приказывать право имею: а потому... приказываю к лету захватить... присоединить к Германии Дюнкерк и Кале. Техническое содействие вам будет оказано в практически любых необходимых размерах, но все же постарайтесь взять их для Германии, а не смотреть как Красная Армия забирает их для России. И обещаю: до разгрома Франции Россия не будет вести против Германии боевых действий. Если, конечно, Королев будет передан России и вы сами стрелять не начнете.

— Ich höre zu, nicht mein Kanzler — усмехнулся Гиденбург. — И я начинаю понимать Бисмарка...

— "Никогда не воюйте с русскими" — улыбнулся уже я, — "на любую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью". Вильгельм его не послушал и потерял — уже потерял — прусскую корону. А вы... сейчас главное для вас — не потерять Германию. А какую — мы, думаю, сможем поговорить попозже...